Флора была одной из не многих планет, на которой людям удалось сохранить сельское хозяйство. Поэтому она часто подвергалась налетам разбойников, хоть её и тщательно охраняли дроны.

На Флоре была ночь, хотя ярко светящую луну легко можно было перепутать с солнцем. Корабль-рейдер, ржавый корпус которого был заметен за тысячи километров, пересек слои атмосферы планеты и бесшумно приземлился у ветряной мельницы. Прошло несколько минут разгерметизации, перед тем как люк открылся, и из него вышли двое парней в грязных пиратских кожанках. Звали их Толстый и Тонкий. На первый взгляд они были пиратами-дилетантами, но лишь на первый взгляд. Ведь на самом деле этот скромный налет был тщательно распланирован.

Пшеничное поле было разделено на 1000 секторов, в каждом из которых дежурит дрон. По подсчетам Тонкого, средняя производительность сектора 20 мешков. Тонким были исключены сектора, в которых дежурят дроны последней прошивки и подзарядка которых производится в дневное время суток, а приоритет был поставлен на сектора высокой производительности, около 25 мешков. В итоге был выбран сектор 228.

Корабль-рейдер приземлился у мельницы ровно через минуту, после того как дрон ушел на подзарядку. Тонкий встал на шухер и подгонял Толстого, который медленно грузил мешки.

Прошло четверть часа, шкала энергии дрона заполнилась до середины, а мешков было погружено только 10. Конечно, разбойники могли уйти с тем, что загрузили, но Тонкий уже договорился с могущественным торговцем о 25 мешках. А договор, как говориться, дороже жизни.

Тонкий продолжал подгонять своего друга, упоминая при этом свою бабушку, которая может грузить мешки быстрее, и жирную задницу Толстого, которая весит больше чем все 25 мешков вместе взятых.

Тут Толстый не сдержался, и мешок, который секунду назад лежал на его плече, описал кратчайшую траекторию до лица Тонкого и сбил беднягу с ног. Тело Тонкого было хоть и маленькими, но подняло большой грохот, когда свалилось наземь. Через секунду из мельницы стало доноситься жужжание, лицо Толстого исказилось в панике, охранные Дроны не имеют речевую функцию, но их жужжание известно каждому уважающему себя контрабандисту. Сделав шаг к лежащему в десяти метрах от него Тонкому, Толстый понял, что не хочет в Межпланетный Азкабан, и развернувшись побежал к Кораблю.

Тонкий начал приходить в сознание, когда Дрон, пролетая мимо, ввел ему быстродействующий транквилизатор. И разбойник, так и не осознав происходящее, снова рухнул наземь.

Корабль-рейдер уже стал набирать скорость, чтобы вырваться из тяготения Флоры. Настырный Дрон активировал магниты и последовал за кораблем, открывая огонь лазерами.

Толстый пытался маневрировать и уворачиваться от огня Дрона, но, увы, пилотом он был не таким хорошим как Тонкий. На стратегическом экране выплыли сообщения:

«Поврежден гравитационный элемент»
«Невозможен выход из атмосферы»
«Критическая масса корабля»
«Требуется сброс содержимого грузового отсека»

10 мешков словно бомбы выпали из раскрывшегося брюха корабля. Одна из них ударила Дрона и видимо повредила «китайские» магнитные левитаторы, потому что сразу после столкновения он спикировал на пшеничное поле и взорвался белым облаком.

Эпилог:
Ржавое Корыто-рейдер уже месяц дрейфует в космосе, а в нем сидит и ждет смерти человек в пиратской кожанке, на которого охотятся наемники, работающие на авторитетного торговца, и астродроны-солдаты.

Капитан Марлон заканчивал бумажную волокиту в своей каюте, когда консильери Пьюзо с ужасом обнаружил, что на пристани лежат 25 мешков с мукой. Капитан ясно дал понять, что к его уходу весь груз должен находиться на борту, в том числе и мешки с мукой.

Паника охватила верного консильери капитана. Он не мог понять, как же этот приказ вылетел из его лысой головы. Хотя понять легко, приказ выбила стрела амура, поразившая сердце, голову и пах Пьюзо. Всё свободное время он наблюдал за дочерью капитана, рыжей бестией Дайаной.

Мысли о прекрасном теле прошли, и теперь Пьюзо напрягал свой мозг, как же за оставшееся время загрузить мешки на борт. Нужно было найти работников, но обходя каюты, он натыкался только на пускающие слюни туши, от которых смердело ромом и мочой. Чего удивляться, капитан Марлон час назад приказал заканчивать дела и пускаться в грехопадение. А кто дела не закончил, тот и греха не заслуживает.

Одно, ещё живое тело Пьюзо всё таки обнаружил. Это был здоровенный иностранец – Ральф. Нанятый капитаном всего месяц назад, он уже успел прославиться среди матросов, как Ральф Стальное Брюхо.

Пьюзо начал было радоваться, такой здоровяк в два маха загрузит мешки, но не тут то было. Стальное брюхо оказалось ржавым, и здоровяк слегка шатался, при этом глупо улыбаясь. Свалив тяжеленный мешок на спину, Ральф змейкой поднимался по узкому трапу, очевидно мука была чрезмерно тяжела для поддатого матроса.

Закончив бумажные дела, капитан Марлон начал кормить попугая Мигеля, а это могло продолжаться долго. Ведь капитан получал истинное удовольствие, общаясь с попугаем, который выучил все бранные матросские слова.

Консильери видел, как здоровяк, сгибаясь под мешком, шел коротенькими шажками к трапу. Долго бы Ральф не выдержал. Поэтому Пьюзо пошел на хитрость, которую Марлон бы не одобрил. Раскрывая мешки, он высыпал половину муки в море. Ральф уже без труда забрасывал полупустой мешок и через минуту приходил за новым.

Пристань опустела и в тоже время капитану надоела беседа с Мигелем. Он вышел на палубу, пересчитал неаккуратно разбросанные мешки, кивнул Ральфу и Пьюзо, и молча ушел, направляясь в трактир. Как вдруг, ему бросилось в глаза белое пятно на водной глади…

Если бы вы находились сейчас в каюте капитана, то услышали бы слова попугая «Пьюзооо кирррдык».

Скосив взгляд в сторону берега, Злобный Джимми поджал тонкие губы.
«Эх, гульнуть бы сейчас,- подумал он.- Да вот, вновь на мели. А тут вроде и парой монет разжиться можно, да только спину рвать придётся. Ещё и Добряк Хьюи, как назло, не торопится всё сам сделать, якорь ему в глотку. Небось мыслями, тоже где-нибудь подальше от вонючего корыта. Да только не баб щупает и пойло в рот опрокидывает, как все нормальные мужики, а под ручку прохаживается или, чего доброго, с детьми сюсюкается. Тьфу! Он бы ещё цветочки нюхал… Что взять с такого кретина?»
Но высказать подобное в лицо добряку мало кто мог себе позволить. Он хоть простодушен и не обидчив, да детина здоровая. Отпустит плюху-другую, а потом будет нависать с виноватым видом и такой рожей, будто вот-вот разревётся, как девчонка. А ты шамкай беззубым ртом да поосторожней брани идиота, он ведь и ненароком пришибить может, а уж если разозлится... Пока кость в горле поперёк не станет, не забыть как помощник капитана – Улыбчивый Серго, назвал потаскухой ту круглолицую хохотушку, за которой Хьюи увивался… Всей командой насилу от греха удержали. Хотя, на его место многие метили... Ну ничего, кто-нибудь другой старого прохвоста кокнет.
Джимми поморщился, поймав на себе ласковый взгляд Хьюи. Как же ему хотелось, стереть эту глупую улыбку с сияющей рожи, отдающей благородной тупизной. Например, невзначай в трюм столкнуть или веслом двинуть. Да только выручал его пару раз Хьюи, чего уж там. То всех раскидает, ежели Джимми на шулерстве поймают, а то и от верной гибели унесёт под мышкой, коль спьяну не тому в лицо плюнет. Да и он однажды тушу неуклюжую вытащил – помог из тюрьмы сбежать, когда Красотка Ония обвела наивного дурачка вокруг пальца. После этого Хьюи и привязался к нему. Ходит повсюду как тень да смотрит с укором, ежели кому-то грубость скажешь или девицу какую прихватишь за место аппетитное. С другой стороны, никто и не сунется, а врагов у Джимми хватало. Кое-кто даже обещал за его поганый язык пять золотых и он порой подумывал – а может и самому на награду сподобиться?
Но всё это не значило, что Краплёный Карлик, как его прозвали, прежде чем прирезать в ту памятную ночь, да обошлось, собирался хоть пальцем шевельнуть. Лучше уж Хьюи подначить, а потом с деньгами смыться сколько там заплатят. Он конечно побуянит, да потом забудет быстро, особо ежели глазки печальные состроить.
Джимми уж было собрался открыть рот, дабы Хьюи провести, да тот его опередил. Улыбнулся как дурачок на главной площади, понюхал свой здоровенный кулачище, да протянул, мол, на, поздоровайся. Мысленно выругавшись, Джимми соскочил с бочки, и с ненавистью посмотрел на одинокий мешок поджидавший братию.
«Будь ты проклят,- подумал он, направляясь к трапу.- С каких это пор, идиоты надуть себя не дают? Чёртов Хьюи, якорь ему в глотку».

Ларри считался неплохим парнем по меркам Нижней Помойки: косая сажень в плечах, не пьёт, не курит, на баб не отвлекается. Даже на местном ринге выступал, пока не надоело. Рот на замке держит, немой от рождения - отличный парень для тёмных делишек. Вот Флинт и нанял его на лодку.
Флинт занимался разными делами, пару раз даже шлюхами торговал, хотя в основном привозил красным продовольствие. Там, в чёртовых джунглях внизу по течению, уже пятьдесят лет шла война. Хорошее место чтобы разжиться. Камешки в обмен на продовольствие. Конечно, были конкуренты из Красного креста, но после того как Флинт спалил местную миссию, они не высовывались за пределы столицы.
За три дня до отправки очередной партии муки в джунгли, в посёлке объявилось новое лицо. Виктор, худой доходяга с недобрыми глазами, приехал в Нижнюю Помойку на переполненном автобусе. Новичок стал четвёртым, после Ларри, Флинта и местного бармена, белым, что автоматически повысило его статус. За бутылочкой Виктор рассказал, что ищет острых ощущений, а сытая жизнь в Европе надоела. Скоро он нашёл себе приятеля.
Со стороны было неясно, на какой почве Виктор сблизился с Ларри. Сложно себе представить более разных парней: один немой громила, другой - тощий как глиста. Да и с характерами не так всё просто…
Первую догадку предложил бармен, а уж когда один завсегдатай застукал их в сортире, всё встало на места. В общем, повезло парочке, что с боксёром никто не захотел связываться.
Через пару дней Ларри представил товарища Флинту и тот, скрепя сердце, принял доходягу в команду. По крайней мере, лучше плохой белый, чем хороший негр.
Флинт не ведал что творил. Виктор давно работал под прикрытием, а неказистая внешность помогала не волноваться за маскировку. Кто будет ожидать проблем от полудохлика?
Доходяга считался крутым наёмником, мог даже пожертвовать самым дорогим для белого парня. После мамы и пениса, конечно. Правительство купило услуги Виктора, чтобы растормошить красных, а заодно и пресечь поставки продовольствия.
В общем, сначала Виктор завёл дружбу с Ларри и через него получил доступ на склад Флинта. Во всю муку, что предназначалась для красных, наёмник добавил толчёного стекла.
Утром товарищи вдвоём загружали лодку мешками. Флинт отвёл им ровно час на работу. Целых двадцать пять мешков, и носить не меньше сотни шагов от амбара к лодке.
На втором рейсе Виктор понял, что у него скорее одно место порвется, чем он донесёт мешок. Ларри ещё пытался один выправить положение, но стало ясно, уже не успеть.
Виктор понимал, что ставит миссию под угрозу. Его даже не волновал потерянный заработок. Жалко было оставлять столько чёрных в живых! Больше всего на свете он ненавидел дикарей, и неважно, красных или демократов. Для напалма все равны.
Виктор нашарил доллары в карманах. Конечно, не Бог весть что, но это в Европе не Бог весть что, а тут за это родную мамочку на скотобойню продадут. В общем, наемник пошёл в школу и снял с урока весь класс. За скромное вознаграждение школьники помогли загрузить лодку. К приходу Флинта все мешки перекочевали с берега в трюм.
Флинт встал к рулю. На потном лице сияла улыбка. В уме торгаш уже подсчитывал прибыли.
Ларри грезил медовым месяцем с верным другом. Виктор сидел рядом, приобняв громилу, и смотрел на жёлтые воды. Надо будет уходить на следующей стоянке. Не хотелось бы очутиться рядом с Флинтом, когда начнутся первые смерти…

А каким ещё может быть доходяга?
В этом месте катастрофически не хватает слова, названия напитка. И читается так, словно Виктор - это и есть название.
Для кого? Честно, формулировка очень туманная. Сначала поискала глазами упоминания о белом парне, потом пришла к выводу, что "белый парень" - это обозначение расы. Мол, для белых он готов на всё.
Но парней в этой крошечной зарисовке очень много, поэтому повторяю - плохая формулировка.
Если есть "сначала", должно быть "потом". Или слово повисает. У тебя оно не обосновано.
Обоснование можно сделать так "В общем, сначала Виктор завёл дружбу с Ларри, а через него получил доступ на склад Флинта".
Разве не красных?

Фетисов спрятался в тенёчке и молча наблюдал, как его товарищ забрасывает за спину очередной мешок с мукой. Наверняка бубнит-дуется. Ничего страшного, у Прахова характер такой, что вечером за кружечкой пива ещё и благодарить будет. И в принципе есть за что, ведь именно Фетисов смог найти данный колым. Да, работёнка не из простых, но и деньги платят хорошие. Сроки, конечно, адовы. Прахов не уложится в отведенный час. Придется помочь.
Не зря в анекдоте задаются вопросом: что, дескать, тяжелее – килограмм гвоздей или килограмм пуха. Потому что пятидесятикилограммовый мешок муки явно тяжелее, к примеру, чемодана с аналогичным весом.
Пальцы скользят по полипропилену, мешок плохо лёг, шагая по мостику, Фетисов спотыкается и готов уже плюхнуться в прохладную воду вместе с тяжелой ношей, но Прахов успевает к товарищу, подхватывает за шкирку и, вот уже ещё и со своим мешком на плече вытаскивает всех на палубу корабля. Здоровый он, однако, мужик!
Укоризненный взгляд Прахова сменяется на снисхождение. Фетисов хлопает себя, стряхивая белую пыль. Ничего не поделаешь, Прахов отправляет компаньона к хозяину корабля, дабы тот договорился об увеличении времени на погрузку, даже ценой заработка, а сам спускается вниз за следующим мешком.

Фетисов сбросил с плеч мешок с мукой на палубу и почувствовал невероятную лёгкость в теле. Того и гляди, что взлетит. Но вместо полёта почувствовал лишь толчок в спину от его товарища Прахова, который также сбросил свой мешок и устремился по трапу вниз за новым. Нет, нет у Фетисова столько здоровья.
Он спустился вниз и спрятался в тенёчке одного из контейнеров, стоящих на причале. Молча наблюдал, как его товарищ забрасывает за спину очередной мешок с мукой. Наверняка бубнит-дуется. Ничего страшного, у Прахова характер такой, что вечером за кружечкой пива ещё и благодарить будет. И в принципе есть за что, ведь именно Фетисов смог найти данный колым – в течении часа поднять на борт корабля двадцать пять мешков с мукой. Да, работёнка не из простых, но и деньги платят хорошие. Сроки, конечно, адовы. Прахов не уложится в отведенное время. Придется снова помочь.
Не зря в анекдоте задаются вопросом: что, дескать, тяжелее – килограмм гвоздей или килограмм пуха. Потому что пятидесятикилограммовый мешок муки явно тяжелее, к примеру, чемодана с аналогичным весом.
Пальцы скользят по полипропилену, мешок плохо лёг, шагая по мостику, Фетисов спотыкается и готов уже плюхнуться в прохладную воду вместе с тяжелой ношей, но Прахов успевает к товарищу, подхватывает за шкирку и, вот уже ещё и со своим мешком на плече вытаскивает всех на палубу корабля. Здоровый он, однако, мужик!
Укоризненный взгляд Прахова сменяется на снисхождение. Фетисов хлопает себя, стряхивая белую пыль. Ничего не поделаешь, Прахов отправляет компаньона к хозяину корабля, дабы тот договорился об увеличении времени на погрузку, даже ценой заработка, а сам спускается вниз за следующим мешком.

Билл почти валился с ног. Восемнадцатый мешок был почти вдвое тяжелее пятнадцатого, а оставалось ещё семь. Нет, он так не может. Все ладони покрылись мазолями, а пальцы почти и не разжимались. Надо было что-то предпринять. Мелкий Тед всё это время, все грёбаные сорок с лишним минут то курил, то дремал, поглядывая на своего напарника с пренебрежением в те минуты, когда его глаза были открыты. Да, что-то предпринять надо, но что? Говорить Билл не мог - ещё вчера сорвал голос, а сегодня лишь сипел. Девятнадцатый мешок показался чуть легче предыдущего, но Биллу было наплевать. До корабля - шестьдесят шагов, до Теда - восемь...

...Тед снова задремал. Ничего страшного, этот бугай сам прекрасно справится. Отнесёт всё на корабль, а потом ещё добавки попросит. Тед разом открыл глаза и заорал, когда на его вытянутые на пирсе ноги приземлился тяжеленный мешок. А над ним стоял Билл, хмуря брови. Указал пальцем на мешок, потом - на корабль. Потом сделал вид, что кого-то ловит и бросает в море. Тед нервно сглотнул. Ничего себе! А он-то за две недели знакомства решил, что напарник - добрейшая душа, а тут такое! Ничего не поделать. Пришлось помогать.

Задание они выполнили на три минуты раньше срока.

Солнце еще не успело полностью показаться на горизонте, как в порту уже во всю кипела работа. В ожидании места для швартовки, у причалов стояло множество кораблей. Пароходы, изрыгая из своих труб черные клубы дыма, гудками будили округу, заглушая крик чаек. Чуть поскрипывая, огромные парусники мерно раскачивались на волнах, глядя с высока на своих диковинных собратьев. Не считая себя пережитком прогресса, они все еще несли вахту, гордо развивая флагами на мачтах. Отчаливал корабль а его место тут же занимал другой. Снующие матросы с тюфяками, под крики лоцмана, торопливо забивали припасами трюм корабля. В полдень жара становилась не сносной, поэтому они и сами были рады закончить работу поскорей. Сэма это не волновало. Он как ни в чем не бывало лежал на матрасах и смотрел на серое небо, задумчиво улыбаясь. Что конечно нельзя было сказать о друге. Верзила-Жак, так его называли, был около двух метров ростом, широкоплечий и с силою быка. Несмотря на свое громоздкое и внушающее страх телосложение, он был по натуре добр и миролюбив. Жак никогда не сетовал на то, что работает больше своего товарища. Он относился к Сэму снисходительно, глядя на него, как на физически слабого человека, последний же в свою очередь этим только и пользовался
"Отдохни мой друг, куда тебе такая непосильная ноша, эта скорее работа для меня, так что не волнуйся, я все сделаю сам, а когда закончим опрокинем с тобою одну другую кружку рома в знак нашей крепкой дружбы."
И взвалив очередной мешок на спину, верзила понес его на корабль. Лоцман, который привык видеть всех за делом, не терпел такого разгильдяйства, со стороны Сэма, ему хотелось наказать пройдоху, но он не мог. Сэм был наемным рабочим, а не членом команды, поэтому морской волк был не властен над ним. Ему только и пришлось, как смерить лентяя гневным взглядом. Между тем, Сэм посмотрел на карманные часы и ни о чем не волнуясь пустился в раздумья.
"Напыщенный дурак с усами, что сверлишь ты меня взглядом, не достать? правильно, поэтому кусай себя за локти недоумок, а я спокойно буду улыбаться тебе в ответ. Ах... еще осталось с полчаса, как долго то. А Жак молодец, справляется быстрее даже, нужно было с коком спорить на пять серебра, хотя откуда у жирдяя такие деньги, хех, думает что проиграю и за каждую монету я плетью получу, глупец, ведь у меня есть Жак, за нас он перетащит всю муку и три серебра мои, готовь кругляшки, дурачок... Хотя все же серебряный я дам верзиле, заработал, все равно потом пропьем его вместе, хе-хе. Ах... как же день начался хорошо."
Сэм потянулся всем телом и зевнув, вновь пустился в размышления.
"Софи, милая Софи, скоро я сделаю вам предложение руки и сердца и будете моей, как и ваш трактирчик, хе-хе. Куда вы денетесь, ведь любите меня, безумно. Вот только денег накоплю на свадьбу, чтоб не сказали обо мне злые языки, что на трактире он женился, нет, будете еще завидывать и в долг просить, а я вас в шею гнать. Придет мое время."
А между тем, Жак устало подымал на борт двадцатый мешок с мукой, обливаясь градом пота.
"Я донесу, я смогу, о нет, спина чертовка, нет, не сейчас, прошу тебя, о господи какие боли... я..."- и чуть не заорав, добряк споткнулся и кубарем, вместе со своею ношей скатился вниз, где с грохотом, упал на причал и лишился чувств. Несколько матросов увидав это, бросили тюки и поспешили к нему на помощь. А Сэм уже торжествуя, все также беззаботно лежал, закрыв глаза. Он и не подозревал, что его победа была близка к провалу. Пока верзилу приводили в чувства, кок поднялся на палубу, и увидав печальную картину отправился в каюту лоцмана. Разгильдяй-Сэм не спеша достал карманные часы и глубоко вздохнул.
"Еще двадцать минут, нужно глянуть как там Жак справляется."
На причале была уже суматоха. Все больше оказывалось рядом матросов у бессознательного тела добряка, которые пытались привести его в чувства, но их усилия были тщетными. У маленького Сэма расширились глаза. Оставалось еще несколько мешков, а его спаситель был уже вне игры.
"Что за чертовщина, что тут твориться?"
На палубе появился лоцман в окружении кока. Морской волк злорадно улыбался, поглаживая рукоять хлыста.
"Дьявол! Чтоб тебя Жак!"- мысленно выругал он своего товарища и лихорадочно посмотрел на лоцмана. После чего, сбрасывая на ходу свой новенький клетчатый жилет, ринулся к мешкам.
Лоцман покуривал трубку и пристально следил за коротышкой, который краснев, пыхтя и обливаясь потом волочил по трапу мешки.
"Еще три! Дьявол! Он же высекет меня, ирод! Спокойно Сэм, спокойно, где мои часы?"
На ходу, достав их с кармана дрожащими руками, он посмотрел на циферблат и еще больше выругался.
"Еще один, еще один, я смогу, я молодец, ха-ха, не возмешь меня усатый рак!"- радуясь победе он, уже заползал на борт с мешком.
Между тем, команде морского волка удалось привести Жака в чувства. Здоровяк присел на брошенный кем-то тюк, держась рукой за голову. Когда все обошлось, матросы снова принялись за работу как ни в чем не бывало. Жак видел, как Сэм погружал последний мешок на корабль, за что он был ему благодарен, ведь он помог сделать его работу.
"Настоящий друг, не бросил в беде, доделал до конца, уважаю",-и с этими мыслями он не спеша поднялся на борт. Недалеко от трапа лежал обессилевший Сэм. Кок подошел к здоровяку и вручил ему три серебряных. Потом дружески хлопнув по плечу, удалился с раздосадованным лоцманом в его каюту. Коротышка-Сэм, лишь простонал, потянув к Жаку дрожащую руку. Теперь его деньги были в руках громилы. Жак взвалив на себя ноющее тело товарища покинул корабль, а по дороге свернул за угол к трактиру, на вывеске которого красовались два рака.

Капитан Лимех не спеша прохаживался по палубе, в очередной раз проверяя, всё ли готово к отплытию, назначенному на полдень. Стоять на якоре им оставалось чуть больше часа, а осторожность, как говорится, не помешает. Наконец, осмотр был закончен, и довольный капитан уже собирался подняться в рубку, но внимание его привлёк с черепашьей прытью мчавшийся в направлении их «Ласточки» тягач, который, к тому же, поднимал за собой тонны пыли. Лимех недовольно поджал губы. Не хватало еще внеплановки… Он терпеливо дождался, пока машина подъедет, до последнего, впрочем, надеясь, что та прокатит мимо. Но нет, чертов тягач остановился аккурат напротив корабля. Лимех мысленно сплюнул и от души обложил начальство отменной бранью, внешне при этом сохраняя железное спокойствие (капитан всё-таки!). С водилой разобрался быстро. Осмотрел груз, сверился с бумагами. 25 мешков с мукой – не так уж плохо, если б время не поджимало. Да ничего, пара человек должна справиться. Оставалось только эту «пару» найти.
Грэг и Зойль резались в карты на отлично подходящих для этой цели ящиках, периодически пытаясь уличить друг друга в мошенничестве. Тот из соперников, которого всё-таки удавалось поймать за руку, получал хорошую затрещину, после чего колода перетасовывалась, и игра начиналась заново. Нужно отметить, что Грэг своими габаритами ощутимо превосходил друга, поэтому на лбу Зойля красовалось огромное красное пятно, в то время как громила в ответ на слабенькие щелбаны разве что морщился, и то больше от обиды. Параллельно игре друзья травили старые морские байки, и на палубе раздавалось иногда то звучное гиканье Грэга, то прерывистое хрюканье коротышки.
Капитан Лимех, заприметив эту парочку, даже обрадовался свалившимся нежданно-негаданно мешкам – давно бы пора проучить тунеядцев. Прервал он их как раз в момент триумфа здоровяка: в очередной раз Зойль попался на мухлежи и теперь, крепко вцепившись маленькими цепкими ручонками за край ящика, ожидал наказания в виде кулачища Грэга. Зойль прямо-таки просиял при виде капитана (ещё бы – такой шанс избежать затрещины!): вытянулся по струнке, осклабился в самой радостной улыбке, голубые глазки так и блестели щенячьей преданностью… Поначалу. Как только суть задания дошла до отнюдь не маленького умишки маленького человечка, человечек подумал, что лучше бы один раз в лоб, чем столько мешков, и сник. Грэг, напротив, только почесал в затылке, пожал плечами да поплёлся за первой порцией груза. Следом за ним поплёлся и Зойль. Напутственно прикрикнув на них вдогонку, как и положено хорошему капитану, Лимех поспешил наконец-то скрыться в рубке и немного отдохнуть в своем комфортном капитанском кресле.
По-видимому, Зойль даже не думал приступать к работе: он злорадно плюхнулся на первый попавшийся мешок, уткнув руки в боки, и всем своим видом показывал, что собирается просидеть так весь оставшийся до отплытия час. Грэг только посмеялся над коротышкой, и первым же делом схватился за тот самый мешок, на котором сидел упрямый друг; и понёс мешок прямёхонько на «Ласточку», по пути звонко гигикая над отборной бранью оставшегося позади Зойля. Оставив ношу на корабле и вернувшись обратно, здоровяк выдернул из-под упертого товарища второй мешок. История повторилась и с третьим, и с четвёртым, и с пятым… На десятом мешке Грэг подустал. Он вытер пот с изборожденного широкими складками лба и посмотрел на небо. Солнце висело уже почти над самой головой, времени оставалось все меньше, а мешков еще было предостаточно. Грэг прикинул, что с таким темпом он точно не успеет, значит, надо поднапрячь малыша. Но как? Не заставлять же его, в самом деле. Как-то это… не по-дружески.
И тут Грэг вспомнил одну очень, очень полезную штуку…
Тем временем, весьма любопытную картину из своего обзорного пункта наблюдал капитан Лимех. После недолгой беседы неразлучной парочки вечно ноющий, ленивый и упрямый, как стадо баранов, Зойль вдруг сам(!) принялся таскать мешки на корабль. Причем с таким рвением, что здоровяк еле за ним поспевал. И откуда только силы взялись. Капитана и впрямь заинтересовало, откуда, и что такое сумел придумать кажущийся слегка недалеким Грэг, чтобы заставить Зойля работать. Но главное – дело было сделано, и сделано вовремя. А посему цепляться к друзьям капитан не стал.
«Ласточка» неслась по волнам, гордо рассекая морскую гладь. Окрашивая безбрежные воды в красно-розовый, разливался по небу яркий закат. Экипаж «крылатого» судна отдыхал после трудового дня: пела гитара, бренчали кружки, слышался отовсюду веселый гомон хорошо набравшихся мужиков. Грэг и Зойль веселились вместе со всеми, приплясывая в обнимку и смеясь, наверное, громче всех. И они совсем не задумывались о том, что сделает с ними капитан, когда не обнаружит в своем тайнике бутылку дорогого, коллекционного «Cheval Blanc»…

Пароимпеллер вышел к точке сброса. Задача была обыденной: за час кругового барражирования сбросить "четвертинку". В бомбоотсеках наших цеппелинов стандартная укладка – сто бомб. У противника дела обстояли несколько по-другому: два по пятьдесят. Разведка так и не смогла выяснить особенностей такой конструкции, да и летчики тоже не понимали: преимуществ в ходе боя не наблюдалось. Что мы их бомбили одинаково, что они нас. В общем, вскоре этот вопрос сошел на “нет”.
Пилот обернулся к нам и махнул рукой: “Пошли!”.
Детина Джейкобсон подскочил со скамьи и принялся подтаскивать бомбы – стокиллограмовые мешки с порохом и детонаторами внутри. Я не пошевелился. Утренний конфликт оказался чересчур велик, настолько, что чаша весов с “принципами” перевесила чашу “нарушение приказа”. Мой взгляд передвигался за вспотевшим Джейкобсоном. Он кряхтел, но не произнес и слова: добряк, но тоже гордый. Видно, его весы похожи на мои.
Цеппелин за это время произвел уже круг. Через открытые крышки бомболюка виднелись вспышки зениток и наших разорвавшихся бомб. Слышались звуки сирен. Мы продолжали спокойно кружить – зенитки были не страшны: дальность боя слишком мала. Впрочем, как и наших. Поэтому война так долго и тянулась. Я вздохнул. Сюда бы что-то юркое и быстрое. Усмешка исказила лицо, стоило представить Джейкобсона в роле “юркого и быстрого”. Он зло посмотрел, словно уловив мысли. Пришлось отвернуться – чревато последствиями.
И тут произошло нечто. Может, это совесть проснулась, может – человечность, а может просто знак? Случилось что-то на уровне подсознания. Я буквально подлетел к нему, глядя в глаза. Он тоже опешил. Ощущение - словно током прошило: что же мы творим! Схватившись за другую сторону мешка, я помог Джейкобсону перекинуть бомбу через перила, отправив ее в разрушительный путь. Затем - следующую, за ней – еще...
Из-за наших “эго” могло произойти непоправимое: через два дня наступление врага, а на пути - наши семьи, наши города. Как раз здесь, под нами, располагались склады с боеприпасами. Наша разведка в этом квадрате зафиксировала перемещение войск. Бог мой! Это же страшно, если задуматься! Мы ведь знали об этом, нас ведь проинструктировали! Но совершенно забыли: на первом месте оказались никому не нужные “принципы”! Кошмар! На войне твоя семья – самое близкое, что есть на свете, не смотря на то, что вокруг гибнут люди. И даже, когда тебе приходиться убивать - мысли наполнены тоже ими, ты знаешь, что не один в этом мире. Такой вот парадокс получается. Так устроен человек... Именно семья заставила броситься на помощь напарнику. И, думаю, мысли Джейкобсона были похожими.
Пароимпеллер совершил еще несколько кругов, прежде чем бомбоотсек опустел. Мы уложились за час. Тяжело опустившись на скамью, с облегчением вздохнули: вражеский город под нами горел.

На широкой морде плескалась улыбка: безмятежная, идиотская, совершенно не подходящая для работы. Огромные ручищи, загорелая до черна кожа, могучий торс в каплях пота и мелкой белой пыли.
Золотистоволосый гигант поднимал мешки с мукой медленно, с каким-то даже беспокойным изяществом. Взваливал на спину и стряхивал аккуратно и с превеликой осторожностью с мускулистых плеч на дощатое дно повозки, точно разгружал бурдюки с дорогим вином. Маленький усатый крепыш в выцветшей тельняшке наблюдал за ним с нескрываемым раздражением, поблескивал темными глазами, изощренно матерился и сплевывал на песок сквозь щербатые зубы. Листки бумаги и гусиное перо с подсохшими чернилами были его единственными инструментами. Временами коротышка в глубокой задумчивости писал несколько строк, ожесточенно расцарапывая бумагу до дыр, но вновь и вновь отвлекался на созерцание, как его товарищ делает всю работу за них двоих.
Капитан, склонив голову, наблюдал за обоими в бинокль и переговаривался со старшим помощником; разномастный сброд команды, сгрудившийся сейчас поодаль за его спиной, шумно делал ставки. Ради такого дела моряки согласны были потерпеть лишний час.
Листки скомканной бумаги взвились в неожиданно сильном порыве ветра, унеслись фальшивыми нежизнеспособными птичками в тускло-голубое небо, точно стараясь сравняться с крикливыми, шумными чайками.
Гигант широко улыбнулся, остановился, пожал плечами, глянул на своего товарища пристально и как-то даже грустно, с сожалением вроде как за него больше и продолжил свой неспешный труд. Крепыша вдруг словно потусторонней силой подбросило с насиженного места: с гневным криком и проклятиями рассыпал бумаги, с чувством пнул ближайший к нему мешок, потом еще разок – облачко белой пыли взвилось в разогретый воздух - и явно нечеловечески страдая от несправедливости, ниспосланной богами, усатый смачно поплевал на руки и молча взвалил первый мешок на свои плечи.
Улыбнувшись шире, хотя казалось, это невозможно сделать, гигант мгновенно ускорился.
Разгрузились в срок – двадцать пять мешков за час - и сошли вместе, гигант добродушно вытряс с матросов нехилый куш и заразительно громко смеялся, что-то объясняя крепышу. Компания, расставшаяся с деньгами, злобно посмеивались над коротышкой, но тот только отмахнулся от товарищей в раздражении рукой; пихнул в бок закадычного друга, но от половины суммы, впрочем, отказываться не стал. Не такой он был человек; впрочем, отомстить закадычному приятелю он собирался как-нибудь в другой раз, подходящее время и уже продумывал различные варианты, как посмеется над ним и выставит перед матросами на посмешище.