-- Что ж, заходи, я научу тебя паре-другой комбинаций, - неохотно молвил. – Но у меня одно условие.
-- Какое? – обрадованно сказал найденыш.
-- Дом превратился в развалину. Поможешь мне по дому, тогда и сыграем. По рукам?
Тоффенбах оказался умелым игроком. Карл не спешил атаковать его фигуры, как обычно делала Каталин. Он предпочитал неспешно выстраивать защиту вокруг бесполезного короля. Сальватор обламывал о нее зубы в виде рядовых, боевых слонов и осадных башен. Карл был коварным противником. Он мог запросто пожертвовать плетцом – сильнейшей фигурой на доске, чтобы открыть брешь в рядах Сальвы и выиграть партию через пятнадцать ходов.
-- Говорят, что наместник лучший игрок Мелирии, сказал как-то Карл.
Он выиграл очередную партию и довольно пыхтел трубкой. Постепенно Сальва привык к этому человеку. Тоффенбах был тертым калачом, готовым и в глаз дать и плечо подставить. Он был честным. Найденыш научился ценить это качество.
В Коррэнстале жили разные люди. Простые как грош и завистливые, готовые за тот же медяк удавить и предать. Фригитта была из тех, кто любой ценой постарается уберечь подопечного от любых угроз. К сожалению, тогда Сальва этого не понимал.
Наставнице не нравился выскочка, который уж неизвестно колдовством ли, харизмой держал подле себя княжну. Люди видели их вместе, шептались за спиной. Дорэл Матэвэл пока что позволял девушке проявлять странную привязанность, но при каждой возможности напоминал, что пора бы выбрать себе будущего мужа, благо портреты ухажеры слали регулярно.
Сальва и Карл залатали прорехи в крыше. Их партии становились сложнее, длясь по паре дней. Шахматы отлично тренировали остроту ума. Найденыш видел десятки комбинаций, и сотни вариантов решений. Вместе, они всадили колья в землю, подбив ихпоперечными балками. Под чутким руководством отставного капитана Сальва осваивал новые ремесла. Ему нравилось работать. Казалось нет ничего в мире, что не заинтересовало бы конюха.
Он познакомил Карла с Люпусом. Животное показало зубы больше по привычке, чем из желания напасть. Сальватор научил Тоффенбаха обращаться с опасным хищником. Волк иногда даже давал себя погладить, правда требуя взамен мяса. Карл нашел себе неплохое развлечение. С каждым днем он подбрасывал мясо все ближе к своей хижине. Иногда волк приходил, иногда отсиживался в дебрях зимнего леса. Прошла не одна неделя прежде чем Люпус решился и зашел за ограждение, решив, что здесь не так уж хуже, чем в лесу. Ошейник волк игнорировал, гордо воротя нос, но согласился перезимовать в пустующем амбаре, выбрав в качестве ложа стог сена.
-- Умная животина, - высказался о сожителе Карл. – избегает других людей. Не ворует кур по ночам, если кормлю вовремя. Он как я. Не любит общество ради общества.
-- Мы с Люпусом многое пережили вместе, - согласился Сальва. – Он продолжения меня. Мои руки. Мой нюх. Я мог его убить. И было за что.
-- Но не убил?
-- Не смог.
-- Это много стоит, - сказал Карл. Во время общения он всегда смотрел на собеседника, не отводя глаз. Обычно люди не выдерживали и избегали смотреть в колючие глаза бывшего капитана. Сальва знал, Тоффенбах так читает людей. Он смотрел им вглубь и определял стоящий ли перед ним человек, или же можно наплевать и не тратить больше на него время.
--Да?
-- Да. Убить легко. Оставить жизнь способны единицы, поверь моему опыту.

***
Одна из лошадей слегла после изматывающей выездки. Дорэл Матэвэл сглупил, решив обучить ездовых животных в сильный мороз. Князь рассчитывал продать десяток жеребят по весне и выручить за них приличную сумму. Сроки поджимали, и наставник приказал своим людям начать выездку в полном обмундировании, да еще и в лютый мороз. Сальва видел из прорезей бойниц, как бедных животных гоняли по чем зря. Из ноздрей лошадей шел пар, точно из носика чайника. Копыта вздымали хлопья белых пушинок. Снег хрустел, наст с треском ломался под весом массивных тел.

Затея вышла боком. Поднялся жар. Сальватор поил жеребенка, прилаживая компрессы, но пользы было мало. Лошадь часто дышала и закатывала глаза.
-- Гиблая затея, - Вихтар стоял над ним, причитая и почесывая потные подмышки. – Лучше дать мяснику. Уж он то хоть какую-то пользу из этого получит.
-- Вам лишь бы убить да покалечить, - зло ответил конюх. – Должен быть выход. Почему только я забочусь о чужих жизнях?
-- Потому что даже если жеребенок выживет, он уже не будет таким здоровым как прежде. Все, он вышел в тираж. Никаких турниров. Только обозы будет тягать. Отойди-ка парень. Просто отпусти его и позволь умереть.
-- Нет!
Сальва склонился над жеребенком, нежно гладя шею и продолжая работу. Вихтар, ошарашенный таким напором, открыл рот и уставился на конюха. Жрецов уважали и принимали как почетных гостей. Обидеть или, того хуже, убить божьих людей означало прогневить Шестерых. Боги мстительны. Люди познали их гнев на своей шкуре. Возражать жрецам смели только дворяне да плетцы. Вихтар снял очки и протер глаза. Затем водрузил их на старое место и сокрушенно произнес:
-- Иногда я забываю, что ты безродный дикарь. Ты делаешь успехи, но во многих вопросах как дитя. Ремесленник, видимо, желает испытать меня, раз ты здесь. Что же, я слушаюсь и повинуюсь. На что ты готов ради животины, Сальватор?
-- На все! -, тут же отозвался конюх. Он не думал ни секунды.
«Парень еще не терял никого, кто был бы ему близок», понял жрец. «Точно ребенок, что верит в доброту, как панацею от любых болезней».
- Ладно, - решился Вихтар. – Пошли за мной. Не бойся, я присмотрю за твоим… пациентом.
Они поднялись на верхний этаж башни, находящейся в северном крыле Коррэнстала. Факелы здесь горели лишь в некоторых углах, давая ровно столько света, чтобы не скатиться по ступеням вниз. Жрец не любил гостей. Слуг он гнал метлой прочь. Башня постепенно покрывалась пылью и обрастала паутиной, будто тут стоял алтарь не Ремесленнику, а Жнецу. Вихтар считал башню своей собственностью и не допускал за дверь никого.
Жрец провернул ключ в тяжелом, похожим на амбарный, замке. Механизм щелкнул и дверь со скрипом отворилась. Ожидая увидеть нечто страшное, вроде человеческих жертвоприношений или пыточной, Сальватор шагнул за порог.
Сказать, что жрец любил беспорядок было бы преуменьшением. Комнаты оказались забиты всяческим хламом. Хламиды лежали на полу, механические приборы, шестерни, валики, заклепки и винты сгрудились у входа. Шкафы были забиты чертежами схем и исписанными свитками. Алхимический стол делил жизненное пространство с алтарем Птахуса. В нос ударил резкий запах кислот. Ингредиенты безнадежно испачкали единственный ковер в помещении, оставив безумный узор поверх старого.
Вихтар бесстрашно вел Сальву через дебри свалки, при этом не переставая повторять, чтобы гость и не думал прикасаться к ценнейшим экспонатам, собранным с таким трудом и бережно хранимым в закромах башни. Они брели по дремучим лесам колб и пробирок, переступая через перегонные кубы, пружины, трубы, щеколды и крюки.
-- Вот она, - произнес с оттенком гордости Вихтар, снимая с полки свернутый в трубу ватман. – Кто бы знал, чего мне стоило сделать детальную карту княжества! Сколько миль исходил вдоль и поперек. Я обошел три города с главными дорогами и мелкими тропами, не говоря уже о десятке деревень. Это я молчу про мелкие речушки, ручейки, рощицы, озерца.
Он одним махом сбросил инструменты с чертежного стола и расстелил перед Сальвой карту. Найденыш легко узнал Коррэнстал и ветвящуюся от него сеть дорог, похожую на паутину, сотканную поддатым пауком. Жрец провел угольком кривую, отмечая путь из замка через близлежащие селения.

-- Старая знакомая жила некогда здесь, - жрец ткнул пальцем в конечную точку начерченного пути. Плоскогорка. В двух днях пути на коне. Неделе, если пешим. Но это летом, при сухих дорогах. Сейчас дольше выйдет. Эта женщина, Георгина, творит настоящие чудеса в медицине. Однажды я видел, как она провела сложную операцию, удалив мальчишке аппендикс, а тот спокойно себе проспал до утра, даже не дернувшись. Всего-то надо было подвесить над его лицом веник из сушеного разнотравья, да поджечь. Дым уложил бы кого угодно, поэтому я придумал обернуть лицо тряпками, оставив только глаза. Вот так и стояли над ним, пока мальчонку штопали, потные, с трясущимися от напряжения руками. А иначе вместе продрыхли бы до утра. Мальчишка тот выжил, насколько знаю сейчас в заставе на границе с Элем служит. Так что уж кто и сможет вытащить жеребенка из рук Жнеца, только она.
Жрец продолжил рассказывать про Георгину. Раньше Сальватор считал его просто раздувшимся от собственной значимости пустобрехом. Вихтар всегда превозносил Ремесленника при первом удобном случае, не забывая помянуть и собственные заслуги. Остальных людей Вихтар считал недалекими и глупыми. И если посмотреть на тонны валяющихся под ногами свитков, которые он исписал заметками, становилось ясно отчего.
Сальватор был гибок с людьми. Каталин часто говорила ему, что только дети могут подстроиться под частное мнение. Взрослые становятся менее податливыми, они закрываются щитом эгоизма от любых попыток навязать чужой уклад жизнь. Сальватор был особенным. Взрослым ребенком.
Когда-то Вихтар тоже был открыт миру, но что-то случилось, надломило его характер, и жрец предпочел больше не показывать никому ничего кроме раздражения и пренебрежения. Сальва стал единственным, кому жрец открылся. Может быть потому, что когда-то и сам хотел спасать чужие жизни. Может быть потому, что ошибся и не рассмотрел в дикаре потенциал.
-- И вот в чем мой план, - продолжил Вихтар. Его глаза слезились от темноты комнат. Огарки свеч не давали достаточного освещения. За новыми нужно было обращаться к прислуге, чего жрец терпеть не мог. – Тебя ведь нашли там. В Душилесье. Ты как-то смог приспособиться и выжить в самом сердце колдовского леса. Питался, спал, даже волка приручил, что вообще немыслимо. Ты же знаешь, как местные боятся этих мест. Того, что таится в дебрях. Ты видел каменный храм и ту тварь, хтона. Крестьяне не рубят деревья и не ходят по грибы. Все дороги из Коррэнстала ведут в обход Душилесья. Но ты другой. Знаешь, чего ожидать. Как я уже сказал, сейчас дороги заметены и добраться по ним в Плоскогорку будет трудно. Зато, если срезать…
Жрец черкнул углем диагональ, разрезавшую Душилесье. Сальватор видел, что она вчетверо короче предыдущего маршрута и не болтается из стороны в сторону, как здешние дороги.
-- Ты сможешь выиграть время, - с ноткой превосходства завершил Вихтар. Испарина выступила вдоль широкой лысины, окруженной редким частоколом волос на висках и затылке. Он питал страсть к картографии и был рад, что досуг смог пригодиться. – И успеть вернуться прежде, чем жар сожрет тело изнутри.

***

Карлу не нравилось безрассудство Сальвы. Возвращаться в Душилесье после пережитого, да еще зимой. Ничего хорошего из этого не получится. Но убедить парня остаться и не рисковать не вышло. Конюх уперся рогами и хотел лишь одного – спасти вверенное ему животное.
Тоффенбах помог сложить рюкзак. Из еды Сальва брал лишь сухофрукты да сухари. Провианта должно было хватить на четыре дня. Воду он будет добывать по мере надобности, грея в котелке снег. Тоффенбах купил шубу из нутряного меха, заплатив три империума знакомому охотнику.

Отставной капитан подарил ее парню вместе с старыми сапогами да рукавицами. Чай зима на дворе, а Сальва был слишком простодушен и не расторопен, чтобы заниматься подобными мелочами. Вместе они решили, что Сальватор обогнет выступающий северо-западный край леса. Там, насколько знал Карл, всего два оврага, да и те неглубокие. Благо погода стояла тихая и не ветреная. Если повезет, Сальва успеет завершить путешествие, потратив всего пару дней.
Люпус крутился вокруг них, высунув язык. Волк чуял, что его приятель хочет вернуться в лес и в нетерпении вилял хвостом. Сальва брал его в расчете на звериное чутье, которое предупредит о приближении хищников или существ пострашнее.
-- Может и ты со мной за компанию?
-- Я свое отбегал, - рассмеялся Карл, почесывая бороду. – Еще осенью. Нет, зимой я грею кости и латаю свой уютный домик.
-- Ты больше рассказываешь о том, как хочешь залатать. Или просишь меня, - подмигивая, ответил Сальва. Он быстро освоил человеческие привычки и движения, при случае применяя.
-- Что верно, то верно, - благодушно согласился Карл. – Мудрость – она приходит с возрастом.
Они тепло попрощались. Каталин, наполовину высунувшись из окна, не слушая причитания раскрасневшейся от усердия Фригитты, пожелала ему удачи, махая розовым платком. Княжна тоже любила животных. Она очень переживала, когда в замке умер старый пес. Борзая больше не могла брать след и Дорэл Матэвэл разрешил племяннице взять собаку в качестве домашнего животного. Пес прожил еще пять лет и умер во сне. Княжна плакала так сильно, что пришлось вызывать травницу из деревни, чтобы та дала Каталин успокаивающего отвара. Сальва понимал ее как никто другой. Он тоже не делал различия между животным и человеком. Именно поэтому он шел на риск.
Снег скрипел под ногами. Сальва возвращался в Душилесье, но теперь голова полнилась знаниями. Он знал, кого следует опасаться, знал, как высечь огонь и какие привилегии дает пламя. Котомка полнилась едой, а одежда грела тело. Вместе с Люпусом они легко преодолели половину пути. Вихтар научил его пользоваться картой и ориентироваться на местности. Любитель-картограф мог многому научить, если хотел, и видел, что ученик не пропускает слова мимо ушей.
Первую половину дня Сальва старался держать солнце за своей спиной. Жрец рассказал, что солнце всегда встает на востоке и садится на западе, а мох растет на деревьях с северной стороны. Если не терять простые ориентиры, они выведут тебя туда, куда следует. Сальва легко обходил препятствия, благодаря серому другу. Волк то отбегал от него на несколько сотен ярдов, то возвращался, чтобы ткнуться мокрым носом в штанину и попросить сухаря. На закате, они наткнулись на охотничий капкан. Неизвестный смельчак рискнул проникнуть в Душилесье, чтобы поохотиться. Кто бы это ни был, его план сработал. Еноту перебило хребет. Тушка лежала уже некоторое время и тело успело задубеть. Сальва отдал добычу Люпусу, и волк с жадностью заработал челюстями. Жители Душилесья ни за что не посмели бы ставить ловушки в зачарованном лесу. Значит, он приближался к другому селению и был большой шанс, что им окажется Плоскогорка.
Чуть погодя он разбил импровизированный лагерь у поваленного вяза. Наломал хвороста для розжига, достал меховое покрывало, которое ранее ему подарил Карл в обмен на то, что Сальва помог ему с припасами на зиму. Они чуть не надорвали спину, занося бочонки с солениями и вином в погреб, который тоже помогал расширять найденыш. Карл сбрасывал на него работу при любом удобном случае, а Сальва никогда не отказывался, с радостью узнавая что-то новое для себя. Наверное, он смог бы теперь с нуля построить избу, благодаря лени Тоффенбаха.

Сальва смотрел на пляшущее пламя, думая о своем. Человек без имени и рода. Найденыш, пробудившийся в центре Душилесья. Вспомнит ли он когда-нибудь прошлое? А было ли оно? Вихтар прекрасно знал историю Сальвы. Он сам ее рассказал жрецу. Тогда Вихтар не придал особого значения словам дикаря, но перед походом сказал:
-- Я не знаю, что с тобой произошло, но от удара по голове бывает, вышибает память. Шрамов я не заметил, но даже если учесть, что подобное имело место… Люди могут забыть родных и прошлую жизнь. Шестеро, да они собственное имя забывают к старости! Но заново учиться дышать, видеть… Пришел ты, стало быть, в мир как новорожденный щенок – слепым, глухим и глупым.
Сальва поежился. По спине будто холодной плетью прошлись и сердце забилось часто-часто. Люпус тоже встрепенулся, прижал уши и поводил носом из стороны в сторону, принюхиваясь. Стихли ночные шорохи, угли потускнели. Зверье затаилось, а деревья сбросили снеговые шапки, словно в зимний сон ворвался кошмар.
Она вышла из дышащей холодом иссиня-черной чащобы. Мавка сменила наряд. Вместо нагого тела Сальва увидел ледяное платье и две горки снега вместо пышной груди. Королева леса, его сердце и душа, шла к нему с нечеловеческой грацией, не оставляя после себя следов. От нее веяло фиалками и подснежниками. Кожа, такая же белая как у Сальвы, мерцала подобно звездам. Длинные до пояса расплетенные волосы сменили окрас с травяного на рубиновый. Хтон выглядела уставшей. Превосходство в глазах сменилось осенней грустью.
Салватор вытянул нож из деревянных ножен, свисавших на перевязи у пояса. Он выиграл эту безделушку в мельницу у азартного бондаря в корчме. С ножом плохо обращались – закаленное лезвие было в зазубринах и сколах. Кровосток покрыла ржа, а рукоять крошилась на глазах. Внемля советам Тоффенбаха, Сальва выправил лезвие оселком, кислотой стравил ржавчину. Из козьего рога он сделал рукоять, обмотав полосой кожи для лучшего хвата. К сожалению, гарда никуда не годилась, поэтому колоть ножом можно было лишь в крайнем случае, зато резал он славно.
Сальва медленно, не провоцируя деву леса, поднялся с бревна, встал к ней боком, направив острие в землю. К его удивлению, мавка не стала нападать. Она села на снег, скрестив ноги у границы освещенной зоны.
-- Ты убил моих детей, - наконец сказала она, первой нарушив тишину. – Тебе дали неправильное имя. Не защитник. Разрушитель. Вот кто ты.
-- Откуда ты знаешь мое имя?
Хтон молчал, следя за игрой теней в свете угасающего костра. Мавка не спешила выдавать тайны, либо не считала нужным отвечать смертному. Сальва выдохнул, почесал сжавшегося от напряжения волка, чтобы привести в порядок нервы. Королева желала говорить, а не убивать. Сальву это устраивало.
-- Тебе придется ее отдать рано или поздно, - продолжила мавка. – Целое не должно существовать раздельно. Никто не властен над законом. Ни я, ни ты, ни Шестеро.
Он хотел было спросить, о ком говорит мавка, но прикусил язык. С древней сущностью блеф не годится. Сальватор сглотнул, и ответил:
-- Теперь княжна в безопасности - за толстыми стенами Каррэнстола и широкими спинами близких. И без меня хватает людей.
-- Людей, - прошипел хтон, словно это было ругательство. Костер погас от резкого ветра. На углях проступил иней. – Жалкие вши, копошащиеся у порога вечности. Речь не о них, а о тебе и предначертанном.
-- Я – человек.
Мавка рассмеялась. Она захохотала утробно и до обидного искренне. Затем древнее существо встало и подошло к Сальве. Найденыша обожгло ледяным дыханием. В горле враз пересохло. Он застыл, не зная, резать мавку или бежать куда глаза глядят. И вновь сущность его удивила.
-- Знаешь, почему я не убила тебя? Не потому, что не могла. Не потому, что не хотела. Хтоны убивали людей во все времена. Нам нравятся простые игры со смертными. Нравится выжимать соки, охотиться, кромсать, есть вашу плоть. Но ты… Я знаю, что когда-нибудь покину этот мир. Когда Древо сбросит плод и жизнь иссохнет даже в самом глубоком кратере моря. Да, тогда придет и наше время. Мы извечные. Есть и другие миры, где есть воздух, земля и вода. Там возрожусь и я. Я знаю. Я видела. Теперь понимаешь?
Мавка схватила его за горло. Глаза хтона были пустыми и безразличными.
-- Если перережу тебе глотку, Терновый Престол лишит меня права на перерождение. Меня поглотит дно миров
Королева Душилесья подарила ему зимний поцелуй, от которого кровь застыла в жилах. Налетела завируха, закружила снег и пепел в шальной воронке. Мавка таяла на глазах, а Сальва, как ни старался, не мог заставить себя смотреть в другую сторону.
-- Человек – жалкое слово, - сказала ему напоследок древняя сущность. – Повторяй его себе почаще.

***

-- Давай повторим еще раз, - потребовала Георгин. Лекарь встала перед ним, уперев руки в бока, словно это она, а не Сальва была в два раза выше ростом. – Чего ждешь? Повторяй!
За долгую жизнь Георгин овладела мастерством травницы, лекаря и даже костоправа. К ней за советом обращались люди даже из соседних княжеств. Все в Плоскогорке знали – старушка может поднять на ноги больных даже в безнадежных случаях.
Георгин иссушили годы. Морщинистое лицо казалось суровым, но за ним скрывалась бесконечная доброта. Старушке пошел восьмой десяток, но память ее была тем светочем, на который можно положиться ночью. Седую косу она укладывала на десятиградский манер – обручем вокруг головы.
-- Гордовицу растереть в порошок и смешать с семенами пастельника, послушно ответил Сальва. Рецепт был простым, но Геогрин не верила в абсолютную память пришельца из Каррэнстала, и добивалась, чтобы названия опечатались в сознании. – Толочь в ступке до образования пасты. Из получившегося сделать компресс на грудь. Затем подогреть до первых пузырей отвар из однолистника, и поить до тех пор, пока лошадь не уснет даже супротив воли.
-- Пропорции?
-- Треть семян, две трети однолистника и щепоть гордовицы.
-- Именно так, а не иначе, мальчик. – кивнула травница. – Дашь меньше – средство не поможет, больше – сделает только хуже.
Дом травницы насчитывал целых три этажа. Георгин жила богато и не испытывала недостатка в деньгах. Сальве пришлось несколько часов ждать в прихожей, прежде чем ему позволили пройти в кабинет. Первый этаж состоял из большой столовой, да кладовой, где хранились не только припасы, но и ингредиенты для зелий и припарок. На втором располагались комнаты детей и внуков старушки – травничество и врачевательство было семейным делом и многочисленные отпрыски от мала до велика принимали участие. Этот дом стал своего рода госпиталем, где лечили людей и познавали азы медицины, которые передавала Георгин. На третьем этаже жила только старушка. Здесь же располагался ее кабинет. Сальватор долго не мог прийти в себя – как только он переступил порог, оказался поражен количеством книг, томящихся на полках и ждущих, когда их прочитают. Вихтар не любил чужие знания. Он был экспериментатором и первооткрывателем. Георгин, наоборот, охотилась за знаниями из учебников, посылая детей в разные концы Мелирии за ценными фолиантами.
Сыновья вначале не хотели принимать чужака без денег, но как только прозвучало имя жреца, их поведение изменилось. Сальва и раньше догадывался, что некоторые двери открывают не ключи и не деньги. Связи были так же важны для этого мира, как вода умирающему от жажды.
-- Неужто старый сыч взял себе подмастерье? – спросила его Георгин. – Вряд ли его характер стал мягче с годами. Кто ты такой, незнакомец?
-- Я просто конюх.
-- Ну да, конюх, - хмыкнула травница. – Ты в зеркало то себя видел? Сколько на свете живу, а таких как ты не встречала. Кожа точно белилами натерта, волосы темнее ночи, а про глаза вообще молчу. Знаешь, что говорят про очи разноцветные? Что от вас молоко киснет, вот что. Спеши, конюх. Пока не началась метелица, а то замерзнешь в дороге.
-- И вот еще что, сказала Георгин на прощание. – Ты - мальчик способный. Слету все схватываешь. Если будет желание научиться ремеслу врачевания, заходи. Я платы не возьму. И да, скажи Вихтару, что мы квиты!
Обратный путь занял больше времени, чем он рассчитывал. Возвращение прошло без неожиданностей. Мавка так и не появилась. Вместе с Люпусом, они пробирались через сугробы, отыскивая дорогу по которой шли днем ранее. Волк бегал кругом, точно не наигрался в детстве. Серый то с разгона нырял в снег, то старался укусить собственный хвост. Он наслаждался полной свободой и был собой.

Каррэнхол стоял, как и прежде, и жизнь здесь шла своим чередом. Сальве нравились и замок, и деревня, но теперь он узнал, что есть иные места и люди. Он видел карту, что показывал Вихтар. Княжество казалось огромным. Он захотел пересечь его и узнать, что скрывали границы. Но также он знал, что не сможет уйти без Каталин.
Княжна встретила его у опушки. Там, на ясной поляне перед соснами, прошлой осенью ее украли гурлоки. Фрейлины перешептывались с ехидными улыбками, а вездесущая Фригитта отчитывала княжну за беспечность. Каталин побежала к нему, но стражи, охранявшие ее теперь постоянно, перегородили путь. Каталин смущенно помахала рукой Сальве из-за кольца окружения.
-- Я знала, что ты сможешь, Сальва! Они не верили, а я говорила, что только тебе и под силу вернуться из Душилесья.
-- Было непросто, - смущенно согласился Сальватор. Ему сейчас хотелось упасть на солому и проспать до следующего утра, но предстояло еще много работы. Жеребенок мучился и следовало позаботиться о лечении.
-- Ну вот все и обошлось, моя госпожа, - произнесла Фригитта, кутаясь в полушубок. – Теперь можем идти в замок.
Был солнечный полдень. Снег искрился мириадами бликов, отражая солнечные лучи. Из леса выскочил оголтелый от вольной жизни Люпус. Волк стрелой помчался к Сальве, желая игриво куснуть за сапог, но, увидев остальных людей, встал как вкопанный, не зная, что дальше делать.
-- Что случилось, Люп? – улыбнулся Сальва.
-- В-в-волк! – закричала Фригитта. – Спасайте княжну! Убейте его, убейте!
-- Что? – не понимающе спросил конюх. Он посмотрел на ощетинившихся бердышами солдат и испуганную няньку, прижимавшую к себе княжну. – Почему?
-- Стреляйте же!
Люпус оскалился. Волк почуял опасность. Он широко расставил лапы, готовясь прыгнуть.
-- Не надо! – закричала Каталин. – Это его друг! Опустите оружие!
Люпус начал пятиться обратно в лес. Это словно спустило внутреннюю пружину. Стражи почувствовали себя уверенней и начали действовать. Один из них ткнул зверя алебардой в бок. Люпус отскочил и вцепился в древко зубами, пытаясь вырвать из рук.
-- Он нас загрызет, - верещала переполошенная Фригга, таща сопротивляющуюся Каталин к Каррэсталу. – Защищайте княжну, старые пьяницы!
Второй стражник отогнал волка. Он был более опытен и скупо раздавал удары. Третий охранник отсек дорогу к бегству. Люпус метался из стороны в сторону, не зная, что делать. На него посыпался град ударов и пинков. Зверь давал сдачи. Он подобрался и напал на обидчиков. Вцепился в ногу младшему из троицы. Повалил на землю, пытаясь сесть на грудь. Человек кричал, пытаясь сбросить тушку.
-- Дайте ему уйти, - закричал Сальва. Он никому не причинит вреда!
Время тянулось будто сгущенное молоко. Сальва почувствовал, как бьется сердце, как ноги отказываются слушаться и врастают в землю. Все было слишком нелепо и нереально. Еще минуту назад он был рад видеть Каталин, а теперь смотрел, как убивают друга.
Сальватор помчался к ним, пытаясь разнять дерущихся. Но он слишком долго мешкал. На шею опустилась рука в кольчужной перчатке, и найденыш распластался на земле, глотая снег и постанывая от боли.
-- Не дури, паря, - произнес десятник, здоровенный детина, гнущий подковы на потеху публике в таверне. – Не рыпайся, а то и тебя зашибем ненароком. Эй Клод, Жок! Отвалите! Моя шкура. Отличная выйдет подстилка в сортир.
Сальва беспомощно смотрел, как десятник снимает из-за спины арбалет, натягивает воротом тетиву и, не торопясь, кладет болт в ложбину. Люпус почуял неладное и прекратил схватку. Он посмотрел на десятника, целящегося в легкое, затем на друга, ползущего к нему.

Из раздувающихся ноздрей вырвалось облачко пара. Десятник спустил курок. Люпус дернулся и повалился навзничь. Десятник, не спеша, подошел, ткнул носком в голову, проверяя жив ли еще волк.
Так он получил ценный урок. Люди куда опаснее и злее зверей.
-- Почему? – повторял Сальва, расспрашивая людей. – Почему вы это сделали?
-- Ну дык, волк это, – отвечали ему. – Опасная тварь. Совсем дурак, что ли?
Он говорил, что Люпус был его другом. Говорил, что люди сами спровоцировали волка. Если бы Фригитта не старалась во всем опекать княжну, если бы его захотели понять или услышать. Но они не хотели. Стражи забрали тело с собой, и сказали, что, если еще раз выкинет подобное, будет собирать зубы по всему Душилесью.
После Сальва часто вспоминал Люпуса, как единственное существо, с которым у него больше общего, чем с людьми. Волк опасался двуногих и теперь найденыш это понимал. Мировоззрение раскололось на десяток оттенков. Он ненавидел Фригитту за истерику. Хотел смерти стражникам, загнавшим Люпуса. Каталин. Она послужила отправной точкой случившегося. Сальва не знал, как поступить и что сказать. Хотелось обидеть словом или делом.
Он с трудом совладал с тяжелыми чувствами и принял единственное правильное решение. Сальватор собрал немногие пожитки, которые скопил за зиму, передал ключи от конюшен маленькой Тилли, что учила его детским считалкам, и ушел из Каррэнстала.

4

Мастеровые спорили, где провести межу. Целую неделю строились подмостки, возводились заборы, на флагштоки вешались знамёна новоприбывших: Тоусена из Южных Кантонов представлял соболь на зеленом лугу, братьев Бесов из Норсии – черный медведь у горы, за Томбульда Красноборода говорили молот и топор в серебре. Люди все прибывали, стекаясь к ярмарке со всех сторон материка. Из Предела приехали красногривые искатели приключений в куртках из чешуи дракона. Гномы выставляли на лотках дивной работы оружие, от которого десятиградские рыцари пускали слюни. Кузнецы продавали доспехи, сбрую, чинили износившееся железо. Пеклись пироги и лилось рекой пиво. Дети бегали между взрослыми, тыча друг в друга деревянными саблями.
Дороги растаяли лишь когда весна перевалила за половину. Пятнадцатое число цветня знаменовало событие, которое чтили и уважали по всей Эрнарии. День, когда Шестеро открыли врата в этот мир людям и другим расам. Каждый год Мелирия собирала опытнейших рыцарей княжеств, чтобы те скрещивали мечи в ратном поле, показывая удаль и умение. Победителю доставался венок из весенних цветов и поцелуй королевы Турнира Золотых Шпор, а также снаряжение побежденных или же кошель золота – смотря, что предпочтет удачливый мечник.
-- По чем дудка, парень? – спросил мужчина средних лет, неся на плечах конопатого мальчика. – Ладная свирелька, а рисунок так вообще загляденье!
Покупали товары споро. В иной раз Сальва мог неделю пытаться продать вещицу, но на ярмарке каждый считал долгом купить безделицу у торговцев. Он продал изделие за пару медных грошей. Удивительно, какие только диковины можно было выстругать из бруска древесины. Сальва выучился плотничеству, купил инструменты на распродаже и успешно вел дела с кумушками и их мужьями, строгая ложки, корыта, делая фигуры для украшения крыльца, вытачивая подсвечники, собирая столы и стулья, вырезая куклы для малышни.
Уйдя из замка Сальватор задумался, где теперь найти крышу над головой. Карл мог помочь, но жил отставной капитан слишком близко Каррэнстала. К тому же слишком многое в доме напоминало о Люпусе. Сальве хотелось привести мысли в порядок, а для этого требовалось забиться в такой угол, где не будут видны каменные башни замка.

Он принял решение переехать в Плоскогорку. Георгин приняла еще одного ученика с условием не отлынивать от учебы и помогать по дому. Сальва согласился и ушел с головой в работу. Найденыш рассказал старушке свою историю, и та лишь восхищенно поцокала языком. За короткое время он успел схватиться с гурлоками, увидеть хтона, приучить опасного зверя. Но не это главное. Сальва научился говорить всего за месяц!
Георгин начала обучение с того, что дала ему книгу. Наставница решила, раз уж ученик такой одаренный, ему не составит труда научиться читать. Сальва грыз алфавит утром и вечером, запоминая закорючки и вензеля так, словно от них зависела дальнейшая судьба. Он был очень старательным, за что всегда получал похвальбу и пару плюшек с корицей от хозяйки. Буквы складывались в слова, слова в предложения. Строки потекли в его разум бурной рекой, заполняя слепые пятна.
Сальватор прочитал «Собрание детских сказок» Бальбуса Клендогора, затем переключился на кантонские баллады. Георгин следила за успехами ученика, не забывая давать обязанности. Он ходил за водой к колодцу, помогал убираться по дому, поработал даже прачкой, отстирывая портки пятерых детей наставницы, а также пеленки внуков. Сальва не видел в такой работе унижения своего достоинства. Еще Карл заметил, что найденыш отличается от остальных людей не только внешне.
-- Ты словно пустая книга, - сказал ему как-то отставной капитан. – И каждый встречный может оставить в ней подпись.
Сальватор делал тяжелую работу, зная, что это была плата за обучение, но также он радовался ей, потому что жизнь учила чему-то новому. Сальватор стал отличной прачкой и идеальной уборщицей. Он пролезал в труднодоступные места с веником в руках и узнал, какие щелоки лучше отстирают шелк или лен, какими веществами можно вывести пятна от вина, а какими от масел. Сальватор попросил старшую дочь Георгин обучить его готовить стряпню, и та согласилась. Конечно, он сжег с десяток яиц, прежде чем получился сносный омлет. В конце концов, учиться на собственных ошибках приходилось хоть раз каждому. Умение читать оказалось незаменимым. Сальватор одолел кулинарную книгу за неделю, выучив большинство рецептов. Вскоре он стал главным и по кухне. Ученик Георгин расставил баночки с приправами по алфавитному порядку, провел полную ревизию закромов, отмечая на листе, что нужно докупить. Блюда получались лучше с каждой попыткой. Экспериментируя с дозировкой, Сальва доводил баланс изначальных рецептов до идеала.
Он работал на совесть, вкладывая силы и душу в любое дело, которым бы не занялся. Чтение давалось с трудом, и поэтому Сальва тратил свободные часы, чтобы продраться сквозь баррикады текста, которые другой предпочел бы оставить на сон. (?) Библиотека Георгин могла потягаться с замковой. Каталин рассказывала ему, что мать любила книги с гравюрами. Читала она плохо, но не могла устоять перед рисунками, и покупала такие, при случае.
Георгин следила за успехами Сальватора так же внимательно, как и за сыновними, жалея, что те не стремились к знаниям с такой же отдачей, как юный ученик. Воллтар предпочитал заниматься денежными делами, Каллграф находил новые причины, почему именно сегодня он не может заняться травничеством, а Джодабей и вовсе не обращал внимания на мать, гоняясь за юбками молодиц. Только Сальватор слушал опытную женщину, перенимая ценный опыт.
Когда ученик освоил сравнительно легкий материал, врачевательница перешла к тому, ради чего Сальва пришел. Она дала ему «Науку тела» Демиса Колигуса, «Свойства растений. Вред и польза» Пелагиуса и потрепанный годами, с частично вырванными и обгорелыми страницами – «Genera morborum», наиболее полное собрание всех известных людям болезней, составленное еще во времена последней империи.

Георгин показала ему кладовую, где таились собираемые за лето ингредиенты – коренья, листья, побеги, кора, плоды, грибы – богатство заполняло комнату. Семена лежали в пакетах с надписями на староимеперском, расставленных в алфавитном порядке на полках. Сальва должен был запомнить свойства каждого вещества, от какого недуга оно может помочь и точную пропорцию, которую следует применить к малышу, беременной или молодому мужчине, чтобы вылечить, но не навредить. Голова гудела от получаемых знаний, иногда ему снились радужные поляны из трав и цветов, от вида которых рябило в глазах. Там Сальва гулял рука об руку с княжной, под присмотром мавки. Дева леса облизывалась и звала их к себе. Найденыш старался вспомнить, почему ему не следует подчиняться хтону, но не находил аргументов. Он просыпался в испарине и тут же принимался повторять пройденный материал, чтобы отвлечься от дурных мыслей.
Учеба двигалась семимильными шагами. Сальва прочитал книги по три раза, откладывая в памяти детальные рисунки и приписки знаменитых лекарей. Он увидел, что Георгин часто дополняла текст собственными заметками на полях. Некоторые советы были зачеркнуты травницей, как не оправдавшие себя.
Вскоре Сальватор принял первого пациента. Им был мельник, сломавший ногу. Не абы какая проблема, но отличный шанс попрактиковаться. Начинающий лекарь дал пострадавшему отвар, от которого тот крепко заснул. Затем вправил ногу и наложил шину, смазав заживляющей мазью. Георгин следила за его действиями с восхищением. Когда работа была закончена, травница зааплодировала.
-- Оставь гонорар себе, мой мальчик. Видят шестеро, ты его заслужил, - сказала старушка, поцеловав ученика в лоб. – Ты можешь стать искуснее самого Птахуса, но еще многому предстоит научиться, прежде чем сможешь лечить других без моей помощи.
Однако не врачевательством единым были наполнены дни. На зарабатываемые от медицинской практики деньги Сальва приобрел плотнические инструменты. Мастер по дереву в Плоскогорке преставился еще два года назад, и мужики сами латали лачуги, сетуя на козни хтонов, вставляющих палки в колеса честным работягам.
Сальватор переговорил с Воллтаром – старшим сыном Георгин. Он убедил заведующего финансами семьи в выгодности своего предложения. В складчину с ним Сальва купил покосившуюся избу, стоящую на отшибе деревни у самой окраины Душилесья. Возможно, долгие беседы с Карлом, жившим отшельником, повлияли на такой выбор, а может он не хотел забывать, что отличается от людей и место, откуда вышел.
Сальватор смотрел на себя в зеркало и видел человека, пусть и странного. Его кожа была снежно-белой. глаза пугали детей – левый был ярко-красным, что майская клубника, а правый темно-синим, скрывавшим глубины мирового океана. Отросшие за зиму волосы казались продолжением самой тьмы.
Сальва взял фолиант из библиотеки Геогрин, который описывал расы Фиала, мира, в котором он жил. Хтоны правили пустыми землями тысячи лет, связав судьбы с землей и водой, огненными штормами и молодой листвой, перегноем и сиянием звезд. Так продолжалось до тех пор, пока Фиал не дал трещину. Для хтонов, разумеется, это означало смерть извечного порядка, для остальных – возможность обрести дом. Их было шестеро – героев, положившим начало первой империи. Грозный Арий с небесной секирой за спиной, Птахиус, держащий клещи и молот из звездного железа, неспешный и неотвратимый Харон в рубище из людской кожи, беременная Аллат, царица царей, в львиных шкурах, великомудрый Эа, идущий первым и разгоняющий извечный мрак светильником с заключенной там зарей, и луноликая Астарта, смертельно раненная, но все еще самая прекрасная из всего, что рождало бытие. Люди знали их как Воина, Ремесленника, Жнеца, Мать, Мудреца и Любовницу. Шестеро изгнали хтонов в тень, отрезав от источников жизни, дабы самим испить из энергетического колодца. Они породили людей, населивших континенты и острова, построивших храмы новым богам и давших жизнь своим детям.

Трещина Фиала росла, через нее в мир прибывали новые народы – эльфы, карлы, тролли, гномы, огры, орки… Затем прилетели драконы. Ящеры явились сквозь прореху три тысячи лет назад, и выжгли магическим пламенем портал. Расы оказались отсечены от внемировых путей Великого Древа. Так гласила легенда.
Сальва читал очень внимательно, изучая народности, расселившиеся по двум уцелевшим континентам Фиала. Н`заты, живущие у границ Выжженной земли имели обсидиановую кожу, на которой не росли волосы. Норсийцы, бледные, с задубевшими мозолями на руках и песочными волосами, красногривые предельцы. независимые кантонцы, и мелирийцы с волосами черными как смоль и коричневыми, что древесная кора. Желтокожие белийцы, проживающие на облачных островах. Сальва смотрел на себя в зеркало и видел чужака, не похожего ни на одного из них.
-- Я человек, - повторял он каждый день. – Я. Человек.
Вскоре у него появились первые заказчики. Сальва стругал и пилил, занимался резкьбой по дереву и собиранием мебели. Он отдавал треть Воллтару, как партнеру в деле. Сыновья и дочки только вздохнули с облегчением, когда найденыш съехал, поселившись в мастерской. Они ревновали мать, которая ценила ученика выше собственных детей. Георгин не нравилось, что Сальватор распыляет внимание на что-то кроме медицины. Она укоряла его.
-- Как только увидишь что-то новое, ты хватаешься за него, забыв про старые начинания, - говорила наставница. – Сначала разберись с тем, что оставил недоделанным.
Она лукавила. Сальва прекрасно успевал шлифовать мастерство в плотницкой и продолжать практику у Георгин. Вместе они лечили пролежни и простуды, ампутировали пораженные гангреной конечности, давали микстуры от колик в животе и мужицкой немощи. Люди запоминали Сальву. Они стали советоваться с ним, что было приятно. Девицы улыбались при встрече, мужчины пожимали руку, старухи судачили о том, проклят ли плотник или благословен Ремесленником. Дети перестали бояться и убегать при одном появлении странного чужака. Сальва давал им леденцы и вскоре стал своим в доску.
Резьба по дереву была хобби. Местные расплачивались продуктами или приносили старые инструменты в качестве оплаты. Сальва их чинил, и использовал в хозяйстве. Его изба преобразилась Сальва построил амбар, засмолил стены, покрыл пол на втором этаже, вставил новые окна и выложил булыжником дорогу к дому.
-- Твои руки в Десятиградье пригодились бы, - заявил ему знакомый пастушок. – Тама скульпторы зарабатывают за поделки столько, сколько мы деревней за целую жизнь не сможем скопить.
Сальватор и сам чувствовал, что Плоскогорка становится слишком тесной. Он приехал сюда в середине зимы. Снег растаял, появились цветы на деревьях и полях. Запели птицы, зверь проснулся от спячки. А Сальватор перерос деревенскую жизнь. Он знал, как построить дом, знал, как ухаживать за скотом и при желании мог бы его разводить. Знал, как готовить вкусную еду и не отравиться. Он мог выжить в лесу, что удавалось не каждому. Наконец, Сальва выучился читать, а это было чем-то запредельным для Плоскогорки. Кроме семьи Георгин никто не то что не умел – не желал учиться читать. Люди скорее пустили бы страницы на растопку, чем предпочли их прочесть.
Когда начался месяц травенник, Георгин заболела. Ученик лечил ее вместе с родными. Он заново проштудировал литературу, ища любые признаки болезни. Посылал курьеров за редкими ингредиентами для сильных снадобий. Наставница слабела с каждым часом. Жизнь покидала ее, словно тело стало ситом. Сальва не сдавался. Он искал лазейки, пробовал новые средства, экспериментировал, применяя редкие методики.

Но прошла неделя и Георгин закрыла глаза, чтобы уснуть и больше не проснуться. Из городка Велсэн, расположенного близ Соленого Озера, приехал жрец Харона. Он был слеп и носил черную хламиду с вышитой золотой нитью лодкой на внешней стороне одеяния. Жрец зажег палочку, пропитанную ладановым маслом, и провел ритуал погребения. Местные жители подходили к покойнице, кладя на тело монеты, отдавая тем самым дань и почтение старушке.
Со слезами на глазах Сальва отдал все деньги, что скопил за зиму. Все бессонные ночи, бесконечные заучивания текста, советы мудрецов оказались бессильны. Он не справился, оплошал.
-- Это не твоя вина, - Каллграф дружески сжал плечо. – Смерть приходит к каждому, а к старикам заглядывает чаще других. Такова жизнь.
-- Это несправедливо, - горячо сказал Сальва. – Почему мы живем так мало? Я знаю, я читал. Гномы, эльфы – поздние расы могут прожить сотни лет. Хтоны вечны, а боги скупы на помощь смертным. По какому праву они наделены тем, чего лишили нас?
-- Я не знаю, Сальва, - Каллграф потер седую щетину. – Демон побери, иногда я не знаю, как с тобой разговаривать. Это серьезный вопрос, на который не дали ответа мудрецы. Но… это такой наивный вопрос, который мог задать только ребенок. Моя дочь засыпает жену такими каждый день и забывает о них спустя час.
-- Я не забуду, - зло сказал Сальватор, сжав кулаки. – Я помню все, что со мной произошло и настанет день, когда найду ответ. Я отыщу виновных и предъявлю счет.
-- Сальва, - рассмеялся средний сын Георгин. – ты все-таки дитя.
Весна брала свое. Солнце начало припекать спину, мужики в деревне поснимали шапки и тулупы. Березы дали первый сок. На ветвях появились почки, а из-под земли вылезли первые подснежники. Люди праздновали очередной коловорот в природе.
-- Эа выбил пух из земной подушки, - говорили люди. – И стелет весеннее покрывало.
Сальва продолжал трудиться плотником, но удовольствия работа не приносила. Он и так был лучшим в княжестве. Люди приезжали с дальних поселений, не переживая, что получат не тот результат, за который заплатили. Сальва знал, какое дерево мягкое, а какое твердое, знал скребком из какого метала и формы лучше обрабатывать ольху, ясень, дуб или граб. Он мог с закрытыми глазами вырезать статуэтку с ликом человека, которого впервые увидел. Да, он достиг предела, за который самостоятельно шагнуть не мог.
Семья Георгин все так же лечила больных, хотя до высот матери им вместе взятым было далеко. Люди постоянно спрашивали о талантливом ученике врачевательницы и гордецам поневоле пришлось с этим мириться; вздыхая, сожалеть, что не учили науку, когда мать была жива. Когда к нему пришли Каллграф и Джодабей, чтобы предложить работу лекарем, Сальва отказался.
-- Воллтар с ума сойдет, когда увидит, какие деньги получает такой выскочка как я, - смеясь, ответил он. – К тому же Сэльма и Глория. Нехорошо получилось.
Сальва не сказал всю правду. Он потерпел неудачу и это грызло нутро похлеще чурвей. Георгин умерла, а он только и мог, что копаться в литературе, да пичкать наставницу бесполезными микстурами. Как только душа покинула ее, ученик хотел вскрыть тело, чтобы узнать, какой недуг сгубил Георгин, но дочери с криками, воплями и тумаками выставили бездушного сухаря за порог.
-- Мы похороним маму как подобает, а ты не вздумай появиться здесь еще раз, - сказали они.
Не смотря на старания, наставница умерла, и Харон перевез ее душу в мир мертвых. К чему книги, если они бесполезны? Его ум оказался недостаточно острым, чтобы выяснить, как починить тело, как заставить сердце опять биться., а легкие качать воздух.
«Я теряю друзей и не могу ничего поделать».

Сальва умел адаптироваться к чему угодно, но каждая потеря выбивала почву из-под ног. Вначале Люпус. Затем Георгин. Горечь бессилия, собственной немощи из-за недостатка знания, невозможности противопоставить проблеме опыт, предугадать развитие событий, выводила из себя.
Прошло два дня, прежде чем он решился. Взяв заступ, Сальва пришел ночью на погост. Он без труда нашел свежую могилу со слегка примерзшей землей. Георгин лежала спокойно, точно спала. Тление еще не коснулось тела. Он отнес наставницу к себе домой. Положив труп на стол, Сальва приступил к работе. Заглушив омерзение от содеянного и отвращение к себе, он вскрыл грудную клетку, раскрыв Геогрин точно книгу. Он искал болезнь, которую не смог определить раньше. Почки и матка. Вялые легкие. Крохотное сердце с жировой тканью. Желудок с полупереваренной пищей. Склизкие змеи кишок. Синюшный язык, кажущийся длиннее, если тащить через гортань. Он читал органы словно вырванные из корня переплета страницы до тех пор, пока не нашел. Вскрыв ножом череп Сальва вытащил мозг. В правом полушарии, между извилин, застряла уродливым мякишем опухоль. Рисунки, сделанные лично Демиусом Калигусом не врали. Сальва рассмотрел инородное тело под разными углами, запоминая кусочек плоти так, будто тот был личным врагом. Георгин была обречена с самого начала. Капитул Магистериума был силен и всеведущ, может там могли помочь… Но здесь, на отшибе цивилизации? Только не он, нет.
Сальва повторно похоронил тело. Если бы кто-то из местных увидел его за этим занятием, позвали бы городские власти и могло сложиться, что лучшего плотника княжества арестовали бы за глумление на усопшей. Плевать. С изумлением он понял, что рад. Он радовался тому, что смог понять, в чем крылась проблема. Сальва не подвел. Врачеватели тут бессильны, а значит…
Значит, он мог спать спокойно.

***

Староста Плоскогорки собрал жителей, чтобы сообщить им радостную весть. Ежегодная ярмарка совпадает с рыцарским турниром, который организовал Дорэл Матэвэл. Королевой турнира будет Каталин Матэвэл. Юная княжна - прекрасная и цветущая, нравилась мужчинам. Сальва знал, что ей слали портреты не только сыновья князей, но и норсийские бароны, а также дожи Десятиградья. Барды пели о неземной красе, а эльфы Сребролиста спорили о том, была ли в крови Каталин примесь их рода.
-- Отличный шанс для наместника убрать с глаз долой племянницу, - судачили в Плоскогорке. – Сам-то, небось, спит и видит себя правителем.
-- Да засиделась она в девках! – тут же возражали им с пылом. – Восемнадцатое лето встречает. Моя дочь еще в четырнадцать обрюхатилась. И ничего, обвенчали и живут. И княжне пора.
Ожидание праздника витало в воздухе. Дети носились по округе, распевая песни и считалки, женщины плели корзины из ивовых прутьев, поливали цветы на клумбах, надеясь, что именно их букеты и венки будут брать благородные господа, чтобы подарить любимым дамам. Мужики судачили о том, что не зря припасли пару бочонков пива с зимы, ведь теперь можно будет продать их втридорога. Кузнец потирал довольно руки и прикрикивал на подмастерье, гнущего каленое железо в форму подковы.
Ярмарка проходила два раза в год – поздней весной и ранней осенью. Сальва тоже не ударил в грязь лицом. Наделал побрякушек, которые теперь успешно продавал заинтересовавшимся зевакам. Вначале торговля шла ни шатко, ни валко. Люди крутили товар, обещали вернуться, но шло время, а изделия продолжали хламиться на прилавке. Сальва походил вдоль рядов и понял, что людям в большинстве своем безразлично качество и оригинальность товаров. Покупатели охотнее всего отдавали деньги бойким купцам, завлекающим к себе яркими красками лотка, шумным голосом, широкой улыбкой и избегали постных лиц, вяло рекламирующих продукцию.

Сальватор припомнил кабацкие шутки, рассказываемые пьяными постояльцами, совместил с увиденным на ярмарке. К нему начали подходить заинтересованные покупатели. Деньги потекли в руки. Сальва успешно распродал большую часть свирелей и молотков для отбития мяса. Хуже шли куклы – дети предпочитали сладости игрушкам. А вот рукояти для садовых инструментов разлетались на ура. Он долго торговался с придирчивым мужчиной за деревянную сову, собственную гордость. Сальва вырезал птицу всю весну, стараясь воспроизвести детали оперенья как можно точнее. Баталия продлилась час, и, понеся тяжелые потери в количестве пяти талантов, покупатель завладел вожделенной статуэткой.
Взвесив кошель, Сальва довольно улыбнулся. Остаток дня он провел, блуждая между хаотически возникающих рядов с побрякушками и редкими товарами, не подчиняющимися никакой логике. Рыба соседствовала с выпечкой, ткани ютились между кузнечным горном и медовыми пончиками. Люди бранились, хохотали и в нетерпении поглядывали на возводящиеся помосты.
Трибуны строились споро, по этажу за день. Их расположили с обоих краев ристалища для лучшего обзора. На каждом из этажей поставили длинные скамьи для зрителей. Княжеская ложа возвышалась над лесами с трудящимися рабочими. Сальва грустно отметил, что даже на празднике была соблюдена иерархическая пирамида. Чем благороднее человек, тем ближе он к небу. А такая чернь как жалкий плотник, бывший конюх и несостоявшийся лекарь вынужден отираться у забора с остальными жителями Плоскогорки.
Он углубился в лабиринт временных улочек. Заезжие трубадуры играли на мандолинах, соревнуясь в мастерстве и отточенности слога. После выступления они собирали щедро брошенные к ногам гроши и срывали цветущие поцелуи с уст очарованных девиц. Странствующий цирк разбил лагерь ближе к центру людского скопления. Жены артистов вбивали колья, ставя цветные шатры, тогда как их мужья давали первое представление, срывая жидкие аплодисменты. Атлеты легко поднимали крестьян за шиворот одной рукой, второй удерживая семидесятифунтовую гирю параллельно земле. Шуты скакали вокруг смеющихся детишек весело позвякивая бубенцами, прикрепленными к одежде и обуви. Факиры готовились к вечернему выступлению, осматривая булавы и проверяя смазаны ли те горючим составом. Борцы умащивали себя растительным маслом, чтобы сойтись в зрелищном поединке с высокими ставками. Акробаты балансировали на тонкой веревке, удерживая перед собой длинную жердь. Девушки, легкие словно перо, крутились юлой вдоль канатов, иногда запрыгивая в седла обученных лошадей. Дрессированные медведи понуро сидели в клетках, пока их охаживали кнутами. Сальва едва сдержал гнев при виде такого обращения с животными. Он с удовольствием сам прошелся бы по спине живодера нагайкой.
Но в чужой дом со своей правдой не идут. Поэтому он смирил норов и ушел, не став дожидаться открытия остальных аттракционов. Солнце медленно скрывалось за окоемом, наливаясь багрянцем, точно расплавленный желток окунули в кермес. К вечеру сквозь плотные ряды зевак стало не протолкнуться. Сальва послушно шел за людским течением. Ему на голову надели две цветочных короны из одуванчиков и маков как знак симпатии. Некоторые считали найденыша симпатичным, хоть и странным. Сальватору льстило такое внимание, и немного пугало. Он не привык быть заметным.
Гомонящий и уставший за день прибой вынес его к окраине бурлящей ярмарки. Здесь одиноко стоял шатер с подвисшей в воздухе и мерцающей в воздухе надписью: «УНИВЕРСИТЕТ МАГИСЕРИУМА ВЕДЕТ НАБОР ОДАРЕННЫХ ЛЮДЕЙ». (? Магистериум? Университет магистериума?). Литеры казались живыми.

Постоянно трансформируясь и меняя форму, они преображались в иные языки, среди которых угадывались: рубленная клинопись гномов, неуловимое изящество эльфийской вязи и таинственные иероглифы *** островов. Посетители стояли возле палатки, не решаясь заглянуть внутрь.
-- Глядь-ка, плетцы пожаловали.
-- Да ну их, зачаруют так, что вовек не отколдуешься.
-- Слыхал, как стерва-жена попросила мужа проклясть? Тепереча от пива у него понос и рвота.
-- Мужики, кто смелый? Кто зайдет в шатер, тому грош!
-- Не-е, за грош не пойду.
Сальва протиснулся мимо любопытствующих и заглянул в отделанный бахромой проем. Внутри приятно пахло розовым маслом. Обстановка была обычной. Пара сундуков поклажи, несколько табуреток да два человека, азартно режущихся в карты. Колода веером кружила над потолком, постоянно себя перетасовывая. Битые карты сгорали. Переходящие от одного игрока к другому козыри превращались в сотканных из дымки и инея зверей, соответствующих своей масти. При виде посетителя плетцы неохотно прервали игру, заодно отменив иллюзии.
-- Да, мы представители величайшего государства в мире – Магистериума. И да – если у вас есть талант, вы получите право стать гражданином этой страны, сказал рыжий паренек, только-только переросший отрочество.
-- А еще мы не продаем джинов в бутылке, - зло добавил его напарник, досадуя на то, что приходится отвлекаться от игры. - И нет у нас казанка золота на другом конце радуги. Приятель, мы не продаем любовных зелий, и не показываем фокусы. Хотя, если меня еще раз попросят стереть бородавку с гузна, клянусь Шестью, я покажу такой фокус, от которого твоя харя превратится в свиную. Или петушиную. Смотря, что ел на завтрак.
-- Понятно, почему сюда никто не заходит, - улыбнулся Сальва. Слова плетцов его не испугали, но вызвали интерес. – В Плоскогорке не часто проходят мероприятия такого масштаба, поэтому люди не знают, как вести себя с такими, как вы, и спрашивают то, что обычно хотят от ворожей.
--Мероприятия, говоришь. Наконец-то грамотный попался, – удивился рыжий. – В такой-то дыре просто чудо из чудес. Неужели мы сегодня наконец-то займемся делом, а Квидо?
-- Не спугни удачу, Матиес, - шикнул на него напарник. – Вдруг у него развитой дар? Мастер Шэлман платит сто талантов за людей с коэфициентом от пяти и выше.
-- И без тебя знаю! Да садись уже, друг. Давай сюда, к столу. Не пугайся этих штуковин, ладно? Мы сейчас наложим пару-тройку скан-узоров, и поглядим, что ты из себя представляешь. Ты же за этим пришел, верно? Хочешь стать плетцом, как мы?
-- Не знаю, - неуверенно сказал Сальва. – Мне было любопытно увидеть живого плетца. О вас я читал только в сборнике сказок.
У обоих сделались кислые лица. Сказания учили не доверять людям с даром. Истории преподносились лишь в одном ключе – плетцы обманывали людей, околдовывали жен и хотели сожрать детей. Сальва был достаточно сообразительным, чтобы отделить правду от вымысла. Он понимал, что плетцы тоже люди, хоть и обладающие некой неведанной силой.
Его заинтересовало другое. Магистериум по площади занятой территории занимал четверть южного материка, являясь самой большой страной в мире. Для Сальвы страна была такой же загадкой, как и способность этих двоих плести чары. Неплохой способ расширить знания о Фиале и его жителях.
-- Но я не против пройти вашу проверку, - поспешно добавил он, чтобы сгладить ситуацию. – Расскажите о Магистериуме, пожалуйста.
-- Вот это разговор, - хлопнул в ладоши тот, кого рыжий назвал Квидо. – Задавай вопросы.
Плетцы сгустили воздух вокруг плотника, вытягивая из пустоты незримые нити и вплетая их в закольцованный узор, отдаленно напоминающий паутину.

Плетцы сгустили воздух вокруг плотника, вытягивая из пустоты незримые нити и вплетая их в закольцованный узор, отдаленно напоминающий паутину. Линии вились подобно змеям, сплетаясь в узлы и петли. Для Квидо и Матиеса это было обычным делом, тогда как Сальва смотрел на творимое полотно заклятья во все глаза. Одно дело увидеть, как карты летают сами по себе, а буквы становятся так, как сами захотят. И совсем иное – застать процесс.
Сальва сидел, боясь шевельнуться, тогда как вокруг него плетцы создавали свое творение из пустоты. Они ставили заплаты и соединяли грани мостами. Узор рос и крепчал, обретая глубину. Конечно, он видел чудеса и ранее. Хтон творил их направо и налево. Но тогда чары давались мавке как нечто само собой разумеющееся. Лес был частью нее и разрешал использовать себя как той заблагорассудится. Плетцы же, творили чистое искусство, создавая сложные картины основываясь на многолетних тренировках. Похоже на то, как он вырезал сову из полена, но быстрее и куда сложнее чем казалось со стороны. Сальва понял, что хочет научиться перекраивать пространство и материю под свои нужды.
-- Что представляет собой Магистериум? – спросил Сальва у сосредоточенных адептов.
-- Кошмарный сон для врагов, выгодный союзник для друзей. Сложновато рассказать в паре фраз многолетнюю историю страны, ее законы и традиции. На это может уйти пара дней. Может ограничишься более точными вопросами?
-- Кто вами правит?
-- Хм, на это легко ответить. Магистериум не похож на остальные королевства Фиала. Последнего короля убили за то, что он считал плетцов выродками рода человеческого и приказывал прибивать наших братьев к крестовинам вверх ногами, оставляя на медленную смерть от истощения. Венценосный дурак даже не представлял, как много плетцов служило в его окружении и понял ошибку слишком поздно. Мы храним его черствое сердце как знак.
-- Знак?
-- Напоминание о том, кем мы были и кем стали, благодаря нему, - пояснил Матиес, заканчивая узор и вливая в него силу. По линиям пробежал разряд, пробуждая заклятье к жизни. – Мы никому не позволим диктовать свою волю. Пришло время плетцов. Наше время.
-- Кто же правит?
-- Парламент, - Квидо достал из сундука прозрачный кристалл и колбу. Налив в нее молочно-белый раствор, плетец бросил в емкость камень. Он протянул колбу Сальватору и тот взял ее, прижав к груди. – В парламенте всего четыре палаты, в каждую из которых входит двадцать пять могущественнейших плетцов страны. Мы зовем их палатами: Искр, Древа, Волны и Эфира.
-- В случае, если палаты не могут договориться, выбирается консул, не состоящий в парламенте, чтобы принять трудное и сбалансированное решение, - Матиес нахмурился, глядя на токи, проходящие по ленте, ткущей чары.
-- Консул, обладающий Даром?
-- Разумеется. Лишь плетец может рассчитывать на карьеру в политике.
-- На карьеру где бы то ни было, - ухмыльнулся Квидо, выбивая пальцами дробь по столешнице.
-- Но как же обычные люди? Кто они в Магистериуме?
-- Кому-то же нужно сеять и жать, - пожал плечами Матиес. – Штопать нам носки и нянчить детей. На большее они не годятся.
-- И всех устраивает такое положение дел?
-- Почему бы и нет. Парень, Магистериум строился не сразу. Нас брали на вилы, запуганные молвой крестьяне. Аристократы, кичащиеся кровью, такой же красной, как и у других, пытались взять свое мечами, а соседи с удовольствием отрезали жирные куски земли при любом удобном случае. Но знаешь, что я скажу тебе? Они остались в прошлом, а Магистериум, вот он. Виден на любом глобусе. И силен как никогда прежде.
Сказанное не удивило Сальву. Как бы не кичились плетцы своей уникальностью, они встроили иерархическую лестницу в систему. Только поставили в основание не значимость рода, а талант плетца. Интересно, какое количество бунтов неодаренных ежегодно переживает Магистериум?