***
Восточные врата Фонауна распахнулись, и путники один за другим покидали величественный город-государство, некоторые из них – навсегда.
Отъехав где-то на километр, Аней стянул кольчужную маску. Гетрунс последовал его примеру.
- Как вы их носите – спросил Вилджим рыцарей.
- Жить хотим – с усмешкой ответил один из них – У Веспуля отличные стрелки, которые очень любят поражать наших воинов в самые уязвимые места, то бишь в глаза.
Гетрунс чуть заметно усмехнулся.
- Грей сказал, что этот путь не займёт много времени, но сколько именно? – поинтересовался Аней.
- Месяц – полтора, не больше – сказал самый рослый из рыцарей – Сегодня к вечеру мы вступим в земли Драгара, ещё через неделю – в Партамию, потом – Лерассия и Аргис.
- Я не знаток восточной географии – почему обязательно идти через Аргис?
- Эта страна лежит между двумя горными хребтами, протянувшимися на сотню километров, чтобы попасть в Феанол надо или пройти по ущелью, в котором лежит королевство Мартиуса Каргема, или обходить эти хребты.
- Сколь опасен путь через Аргис?
- Практически ничем. По моему мнению, Партамия опасней – король там полоумный, всем заправляет дворянство, а земли патрулируют боевые отряды, которое не прочь обобрать путников. Да и крестьяне там буйные, а Аргис опасен лишь королём – если он о нас не узнает, то мы не встретим на своём пути преград - ответил всё тот же рыцарь – Ах да, я не представился – сэр Томас Вейд к вашим услугам.
- Лорд Аней Вилджим, но своих услуг, увы, я предложить не могу.
***
Вечером организовали привал возле небольшого озера. Рыцари сняли свои кольчужные маски и Аней смог разглядеть их лица. У всех лица были усеяны веснушками и всех рыжие волосы спадали до плеч. Разговоров не вели, приготовили ужин и устроились на ночлег. Дозора не выставляли – Фонаун был недалеко, и разбойники здесь испокон веков не водились – в голой степи было очень сложно спрятаться от карательных отрядов. Весь следующий день шёл мелкий, но надоедливый дождь, который к вечеру превратился в ливень. На ночёвку не останавливались, так как к полудню завтрашнего дня, путники собирались добраться до небольшой придорожной таверны. Но погода диктовала свои условия – около пяти утра дождь прекратился, уступая место густому туману.
- Что-то у меня нехорошее предчувствие – сказал Томас.
- Если мы сейчас продолжим путь, то потеряем, друг друга – согласился Гетрунс.
- Все держимся вместе!
- Гетрунс, иди ко мне! – крикнул Аней.
- Что случилось.
- Сам увидишь.
- Я даже тебя не вижу!
- Ориентируйся по голосу – и приведи с собой наших попутчиков. Кажется к нам, что-то движется!

***
-Видите? – спросил Аней своих попутчиков.
- Не видим, лорд Вилджим, но зато слышим – ответил за всех Томас – Только у вас в жилах течёт драконья кровь, и только вы обладаете драконьей остротой зрения.
Сквозь туман Аней видел медленно приближающийся летучий корабль. Он был поистине огромным, но летел очень медленно и низко, громко издавая противный скрип.
- Нам лучше приготовиться к бою – сказал Гетрунс, наконец увидевший эту громадину – Так, на всякий случай.
- Ты прав, он, кажется, действительно летит в нашу сторону. Но может это обман зрения? Что-что, но заметить с него нас не могли.
- Извините, мой лорд – обратился к Анею Роэн – Я знаю, что это за корабль.
- И?
- «Странник востока»: мой отец рассказывал мне о нём, дрейфующем по миру корабле. Не стоит его бояться – он покинут. Говорят, что он был создан пятой, ныне вымершей, человеческой расой, которая пыталась знать о устройстве всего в этом мире.
- И, узнали?
- Не знаю, мой лорд – они всегда путешествовали на кораблях, подобных этому, но, повторяю, они ныне покинуты. Мой прапрадед участвовал в экспедиции на такую бандуру, но там все двери закрыты неведомой нам магией, которую никак не преодолеть. А в открытых отсеках полным полно непонятных приборов.
- Ты говоришь, что он дрейфует, но у меня есть такое чувство, что он движется по чётко заданному маршруту – сказал Гетрунс.
- Если это именно тот, о котором рассказывал отец , то летит на север, обходит горы, двигаясь на севера –восток, летит вдоль берега далёкого-далёкого моря, поворачивает на юг, а потом на запад и начинает вновь свой путь .
- «Странник востока» - повторил Аней – Кажется, туман рассеивается – нам пора в путь.

***
Опасения Томаса не оправдались – Партамию они пересекли быстро и без приключений, двухнедельное путешествие через Лерассию и путики пресекли границу Аргиса. В стране мёртвого короля царило запустение – корено население эмигрировало в соседние страны и теперь в Аргисе почти не осталось живых людей.
- Здесь довольно плодородные земли, но Мартиус отдал приказ не сеять пшеницу – сказал Томас.
- В чём смысл? – спросил Гетрунс.
- Смысл? – переспросил Вейд – Ни в чём. Говорят, что сила его магии зависит от количества мёртвых и живых в его стране. Чем больше смерти и меньше жизни – тем выше мощь его магической силы.
- Четвёртый вид магии?
- Я не знаю. Говорю то, что слышал.
- За нами, кажется, следят – сказал Аней.
- С чего ты взял?
- Драконье шестое чувство – ответил на вопрос Вейда Гетрунс.
- И откуда за нами наблюдают – мы в чистом поле, горы далеко на север и юг.
- Сам не пойму, наблюдают и всё.
- Похоже на магию туманных ведьм – сказал Гетрунс.
- Кого? – спросил Томас.
- Это долгая история. Кто-то наблюдает за нами с помощью магии.
- Скорее всего кто-то сообщил Мартиусу о нашем прибытие в Аргис - сказал Аней .
- Мне кажется, что повелитель этих земель чувствует присутствие живых в Аргисе – сказал Вейд.
- Чувствует живых, как ведьмы чувствуют присутствие драконов – сказал Гетрунс – Я встречался с подобной магией.
- Надо пересечь эту страну как можно быстрей, а то мы, кажется, очень заинтересовали местных обитателей – сказал Вилджим, пуская коня вскачь.
Все последовали его примеру.

Глава 6
Аленол стоял на балконе дворца в Вилджтауне. Прошло только шесть дней, как он стал владельцем этой гордой крепости, но жизнь в ней успела разительно измениться: завышенные Анеем налоги были снижены, хоть и не на много, был уменьшен рабочий. Но при этом вводился комендантский час: жителям запрещалось покидать дома с полуночи, до шести утра, все безработные были согнаны на ремонт стен, пострадавших после осады, но за шесть часов дневной работы им прилично платили. Аленол собирался значительно повысит защищенность и так очень укреплённой крепости, а также вырубить лес в округе, ибо из-за деревьев враг мог незаметно подойти к Вилджтауну. Также в планах феникса-полукровки было окружение крепости рвом.
И вот Аленол стоял на балконе и наблюдал за тем, как внизу строители «латали» оставленную после штурма пробоину. Его отвлекли тихие шаги. Он оглянулся.
- Это ты, Далия.
Девушка приветливо улыбнулась. На ней было лёгкое бирюзового цвета платье, на ногах - светло-зелёные туфли.
- Осматриваешь свою крепость.
- Да. Ещё много надо сделать, но эти люди достаточно трудолюбивы, так, что я не сомневаюсь в выполнение моего строительного плана.
- Что ты собираешься делать дальше?
- Что делать? Я больше не собираюсь сотрудничать с людьми «сына рас», хоть они и предлагают его продолжить. А что касается нас, то я считаю нужным сыграть свадьбу.
- Свадьбу? Признайся, Аленол - ты не любишь меня, а наша свадьба лишь потешит твоё самолюбие.
- Возможно, ты права. Я действительно не люблю тебя, но и Аней тебя не любит!
- Не любит, согласна. Ему нужно было просто, породнится с очень знатным домом.
- Ты не боишься, что он отправится к настоящим Хеселям?
- Боюсь? Запомни, Вилджим – в её голосе появились нотки гнева – я ничего не боюсь. Ничего и никого!
- А твоя подруга? По твоему в её сердце тоже нет места страху?? – с усмешкой спросил Аленол, входя в прилежащую к балкону комнату.
Она последовала за ним, поправляя на ходу сползшую бретельку платья.
- Почему ты не отвечаешь на мой вопрос? – спросил Аленол, жестом отдавая приказ слуге принести вина.
- Думаешь, что вино развяжет мой язык? – улыбнулась Далия, садясь в глубокое удобное кресло.
Аленол сел напротив, принял стакан от слуги, кивнул ему, чтобы вышел.
Далия сделала глоток – Тебя интересует Зеилина?
- Меня больше интересуешь ты. Несмотря на то, что мы знакомы уже пять лет, я практически ничего о тебе не знаю – сказал он, ставя на стол пустой стакан.
- Тем лучше для тебя так, как если ты узнаешь про меня всё, мне придется убить тебя.
По лицу Аленола скользнула тень улыбки – Ты любишь угрожать. Ответь хотя бы на такой вопрос – сколько тебе лет?
- А ты бестактный, Аленол Вилджим, нельзя обращаться к женщинам с таким вопросом.
- Тебе не меньше тысячи лет.
- А тебе не больше тридцати.
- Ты не ответила
- А зачем отвечать? – спросила Далия, вставая с кресла – В твоём вопросе нет смысла. Хотя… меня утомил наш разговор – я удаляюсь в свои покои.
Аленол преградил ей путь – Сколько тебе лет.
Она приблизилась к нему, приникла губами к его губам, а потом одним быстрым движением свернула Аленолу шею. Его тело вспыхнуло и спустя пару секунд превратилось в пепел. Она зачерпнула горстку и вышла из комнаты.

Ин-ло проводил взглядом желтый Автомобиль и глухо заурчал.Он был голоден. А здесь, на широкой Каменной Полосе, всегда было в достатке вкусного мяса.
Он уже давно охотился здесь. Тогда, в первый раз, он очень испугался разноцветных коробок, несущихся по Каменной Полосе. Но потом ощутил внутри одной из них чужой разум – и быстро понял, что это всего лишь инструменты Двуногих. Ин-ло несколько дней касался умов тех, кто управлял этими инструментами, и оказалось, что коробки зовутся Автомобилями, а Двуногие, сидящие в них – Водителями. Точнее, Водителем почему-то всегда был только один из них.
Он усилил гипнотическое поле: любое существо в радиусе нескольких десятков шагов видело бы его как Двуногого, одетого в синий костюм. Изображение такой одежды он тоже вытащил из разума одного из Водителей. А потом увидел, как этот Водитель подобрал Двуногого и они отправились дальше вместе
И у ин-ло тут же созрел план. Поскольку Автомобили проходят тут каждый день, рассудил он, нет ничего проще, чем поступить так же, как тот Двуногий. Просто махнуть рукой. Автомобиль остановится, подберет его, а дальше – обед!
Он взялся за дело. Сначала тщательно сканировал разумы Двуногих-Водителей. Потом тех, кого они подбирали – Попутчиков. А потом сам встал на обочину и махнул “рукой”.
Остановился первый же Автомобиль.
Ин-ло завязал разговор с Водителем, но уже через пять минут тот заподозрил неладное и пришлось немедля приступить к еде. Зато теперь он знал много и вполне мог поддержать разговор. Конечно, можно сразу кинуться на двуногого – но ин-ло был любопытен.
Все это было уже давненько, а сейчас он слишком голоден, чтобы отвлекаться. Вот еще один Автомобиль – и судя по всему, в нем один Водитель, больше никого. Оно и лучше, а то телепатически разговаривать сразу с двумя-тремя Двуногими очень утомительно.
Ин-ло махнул “рукой” и Автомобиль сразу сбросил скорость. Везет! Еда! Обычно приходится повторять это по несколько раз. Двуногие – осторожные.
Он сел рядом с Водителем.
– Куда вас подбросить? – дружелюбно спросил тот.
Ин-ло мысленно передал ему картинку города, также вытащенную из памяти Двуногих.
– А, Рубежное, так это недалеко, – улыбнулся Водитель. – Жалко, одному ездить скучно.
Ин-ло передал эмоцию согласия.
– Так, как же там, а? – Водитель подергал ногами. – А, вот!
Автомобиль тронулся с места.
Ин-ло заерзал на сидении. Что-то ему не нравилось в Двуногом. А вот что – не понять.
Он передал вопросительную эмоцию вместе с изображением Автомобиля.
– Да старенькая, “копейка”, – буркнул Водитель. – Вы, видно, в темноте не это… эм… разглядели, во!
Тут Ин-ло понял.
Водитель не открывал рта, когда говорил.
А это значило… телепатия?
Он передал еще одну картинку. Город, в который они ехали, и вопросительно-удивленная эмоция.
– А я не… – мрачно ответил Водитель и запнулся. Глаза его лихорадочно бегали, как будто он силился припомнить что-то, давно и прочно забытое.
На памяти Ин-ло ни один Водитель так себя не вел. Он мелко задрожал и испытал то, что Двуногие назвали бы страхом.
Недолго думая, Ин-ло передал Водителю вопросительную эмоцию и картинку с изображением самого Водителя, после чего “встряхнул” разум, очистив его от ненужных мыслей и избавившись от чужого воздействия.
Результат превзошел все ожидания.
Автомобиль исчез. Он стоял на дороге рядом с бывшим Двуногим, который теперь выглядел как огромное Ракоподобное, только почему-то без желтой жидкости. Ин-ло никогда не видел подобных существ: шесть огромных красных клешней, несколько десятков ног, жесткий панцирь и четыре желтых глаза.
Ин-ло вдруг осознал, что перестал быть охотником. Теперь охотились на него.
– А это уже нехорошо, – просигналил ему Ракоподобный и поднял жуткие клешни.
Ин-ло испустил ментальную волну, которая для всех разумных существ вокруг стала бы криком ужаса.


* * *


Хавер дожевал мягкое, похожее на студень мясо и с отвращением сплюнул. И чего это он поверил, что мясо Людей вкусное? Ух и попадется же ему Кривой в клешни! Так обдурить! А ведь ментальный слепок с планом охоты через Автомобили был так хорош. Неужто Кривому понравилось это мерзкое мясо, ведь информацию собирал явно он сам?
Хавер бросил еще один взгляд на жутко искалеченное тело Человека и побрел в лес.
Ин-ло, который по привычке держал ментальное поле, испустил последний вздох и превратился в моллюска с множеством уродливых наростов и огромной беззубой пастью. Хавер не видел этого: он шел прочь от места неудачной охоты. Не видел он и пары желтых глаз в кроне дерева совсем рядом с ним.


* * *


Хи-джа посмотрел вниз и хищно улыбнулся. Он давно уже ничего не ел. Это существо хоть и незнакомо, но выглядит аппетитно. Еда!

Я писал рассказ.
В нем отважный рыцарь спасал принцессу из лап дракона. Банально, да? Но вот лично я так не считал. Видел десятки рассказов, где дракон оказывался принцессой, принцесса спасала рыцаря из лап дракона, дракон спасал рыцаря от принцессы, рыцарь женился на драконе и вообще целый список вариантов. Не было только одного - чтобы рыцарь действительно убил дракона и спас принцессу безо всяких заковырок.
Я дошел до описания схватки с драконом и задумался. Динамизма явно не хватало. Палец сам нажал на "Backspace" и стер последние несколько строчек, возвращая время назад. Рыцарь опустил меч и вернулся к началу леса, дракон залез обратно в логово и снова стал терпеливо поджидать своего убийцу. Вот только как писать дальше?
В поисках музы я посмотрел в окно и едва не сверзился со стула.
Я увидел за ним не панельные многоэтажки, а сказочный лес. И, судя по одинокой башне с красной крышей, тот самый, что я описывал. Когда же из-за холма выполз огромный зеленый ящер, сомнения отпали окончательно.
Я протер глаза и снова уставился на дракона, но его уже не было. Я снова видел свинцовое харьковское небо и многоэтажки. Черт, уже и глюки пошли. Хорошо, видать, вчера посидели. Но я ведь выпил не так много, откуда видения? А, ладно. Зато я получил визуализацию образа, и писать проще будет...
Дракон вылез из пещеры и взмыл в небо, точно такой же, каким я видел - или не видел? - его за окном: огромные кожистые крылья, зеленая блестящая чешуя, пасть с зубами-иглами... Стоп, почему иглами? Откуда у хищника такие зубы? После некоторого размышления я вспомнил, что у дракона-глюка были именно такие, и вопрос отпал. Подумав, я снова посмотрел за окно.
Рыцарь в сверкающих доспехах галопом несся на ящера с лансом наготове. Его враг плевался какой-то зеленой гадостью, которая пузырилась и шипела на доспехах героя.
Пришлось описывать то, что видел, хотя первоначальный вариант с огнедышащим монстром был куда красивее. Дракон-выдуманный плюнул в рыцаря, но тот ловко повернул коня, уворачиваясь, под второй плевок подставил щит, а затем… Из интереса я глянул в окно, но дракона-настоящего там не было, зато снова появились многоэтажки. Сказочный лес испарился без следа.
Нет, точно надо сходить к врачу.
Я сел писать дальше. Герой отбросил сломанный ланс, выхватил меч и одним ударом срубил голову мерзкой твари… Нет, не пойдет. Как мечом длиной около метра можно одним ударом перерубить шею толщиной метра полтора? Подумав, я обозвал меч рыцаря волшебным. Фентези – оно такое, там любую блоху в розовых тапочках можно назвать волшебной и ничего автору за это не будет.
Уже для очистки совести я посмотрел в окно, но забыть о странных видениях не получилось. Потому что дракон-настоящий скорчился и дрожал от страха, а рыцарь медленно шел к нему с обнаженным мечом. Его верный конь лежал дальше по тропе с обожженной мордой. Действительно, как это я не подумал о том, что драконья слюна и на лошадь тоже действует?
Рыцарь подошел к противнику. По ушам ударил оглушительный рев боли и меня замутило. Благородный герой раз за разом бил железкой по шее несчастного ящера, из которого хлестала кровь. Доспехи его уже не сверкали, но героя это не смущало.
Мои мысли о том, что с одного удара шею дракону не перерубить, оказались верными, но вообще этот процесс оказался крайне отвратительным.
Тем временем ящер наконец затих. Рыцарь напоследок пнул его ногой и поспешил к башне.
Я торопливо принялся писать, не обращая внимания на то, что стены и пол почему-то стали бревенчатыми, на стенах появились рушники, и вообще компьютер посреди этой избы выглядел несуразно. Меня слишком затянула история.
Без особых изменений я перенес на бумагу, пардон, на экран все, что увидел. И, не сдержавших, написал: “И рыцарь спас принцессу и они жили долго и счастливо…”
Я же сказку пишу, верно? Меня не заботило то, что кровищи в этой сказке вполне хватило бы на рассказ того же Стивена Кинга.
Тут до меня наконец дошло, что последний глюк и не думает исчезать. Мало того, за дверью раздались тяжелые шаги, и через несколько секунд она упала на пол, выбитая плечом.
На пороге стоял описанный мною рыцарь в окровавленных доспехах и мечом в руках.
– Ты, трубадур, что ты пишешь-то, сволочь? – прохрипел он.
– Сказку, – только и смог пролепетать я, со страхом глядя на его меч.
– Сказку?! – заорал герой. Голос у него оказался грубым и с этакой хрипотцой – ну идеальный вокалист для блэк-метала. – А зачем ты меня в конце женил на этом страшилище?!
– Каком страшилище? – изумился я, но рыцарь молча ткнул пальцем в окно.
Там, на поляне, стояла принцесса, и она действительно была страшилищем.
Острая боль пронзила тело, и последней моей мыслью было - кажется, в список вариантов сказки о рыцаре и драконе прибавился еще один...

Видел десятки рассказов, где дракон оказывался принцессой, принцесса спасала рыцаря из лап дракона, дракон спасал рыцаря от принцессы, рыцарь женился на драконе и вообще целый список вариантов. Не было только одного - чтобы рыцарь действительно убил дракона и спас принцессу безо всяких заковырок.

При этом каждый автор норовит поизгаляться здесь как только можно - принцесса спасает рыцаря из лап дракона, дракон спасает рыцаря из лап принцессы, принцесса спасает дракона из лап рыцаря, рыцарь оказывается драконом, дракон оказывается принцессой - в общем, все возможные варианты уже отработаны и обязательно встречаются на очередном конкурсе. Как остроумно заметил кто-то из грелочных критиков, только одного варианта ни разу ещё не было - чтобы рыцарь просто пришёл, победил дракона и действительно освободил принцессу. Безо всяких вывертов и подколок.
("Как не надо писать фантастику")

Хочешь, я расскажу тебе одну маленькую историю? Она похожа на сказку немножко. Жила-была принцесса (к слову, она была необыкновенно красива, умна, добродушна и недурно пела). Она была заточена в высокой башне, которую охранял дракон. Знакомо, правда? И вот однажды прекрасный принц на белом скакуне приехал к этому замку, чтобы (естественно) спасти её. Не дракона, нет-нет. Принц прокрался в башню (дракон в это время спал), долго забирался на самую верхушку к принцессе в комнату (поверьте, башня была высотой с небоскреб, а лифта там, конечно же, не было). Принц был человеком воспитанным, и поэтому постучался в дверь, прежде чем ворваться в опочивальню принцессы с криком «Я пришел, чтобы спасти тебя, прелестнейшая!» Он увидел её прекрасное лицо, её глаза, которые были наполнены слезами, и спросил: «Чего ты боишься, о великолепнейшая из девушек?» Она заплакала ещё сильнее и едва слышно пролепетала: «Я боюсь... что... дракона...» Тогда глаза принца загорелись, и он побежал на бой с чудовищем. Они бились три дня и три ночи, дракон был слаб физически, но превосходил размерами. И вот принц на исходе третьей ночи одолел противника, и увидел спустившуюся принцессу. «Я убил дракона! Теперь тебе нечего бояться!» - возбужденно прокричал он. На что принцесса печально промолвила: « Да... Ведь я боялась, что кто-то убьет дракона, единственного моего друга»
Дорогая моя принцесса, так расскажи мне, чего боишься ты?

Золотое руно.

Ясон был у цели. Аргонавты разбили неподалеку лагерь. Где-то рядом было место, где, по слухам, пасся баран с золотой шерстью. Осталось совсем чуть-чуть, и Ясон сам не знал, почему он решил проделать этот путь в одиночку. Он обогнул холм и увидел его. Золотое руно блестело нестерпимо в лучах заходящего солнца, а в двух шагах было какое-то непонятное сооружение, напоминавшее перевёрнутую чашу. Донышко у этой чаши было откинуто и прозрачно. Вдруг баран повернул голову и заговорил.
- Знаешь, Ясон, а ты не первый, кто пришел за золотым руном. Но только тебе я кое-что расскажу. Я не родился в Греции. Я даже не из Гипербореи. Я из таких мест, расстояние до которых не объяснить вашей системой счисления. Посмотри на небо. Скоро ты увидишь первую звезду. Считай, что я оттуда. Дело в том, что всё это система глупых ошибок... Почему-то наша исследовательская группа решила, что разумными жителями этой планеты являются овцы. Вы же за ними так ухаживаете... А все фотографии были сделаны на закате, так как вероятность, что нас заметят, была меньше. В результате – золотой цвет. А шерсть синтезировать было не из чего – в результате шерсть из чистейшего золота. А ещё просчеты в траектории посадки. И я здесь застрял, потому что корабль разбит в хлам. Спасательная экспедиция должна прибыть со дня на день, но ты прибыл быстрее... Всё. Я выговорился. Делай своё дело...
Ясон шел к своей команде с золотым руном. Инопланетянин не знал, что ножницы тогда уже изобрели, а золотая шерсть режется не сложнее, чем обычная.

Эвстиклид и Олимп.

В одной греческой деревушке близ горы Олимп жил Эвстиклид. Когда он был мал, его взор всё время возвращался к вершине этой горы, отчего он бывал бит палкой по рукам учителями и крепкой длинной лентой из овечьей шерсти отцом дома. И вот он стал ладным симпатичным юношей, на него заглядывались девушки и даже некоторые парни (с завистью, в основном) – так он был красив. Но сам Эвстиклид по-прежнему заглядывался на вершину горы Олимп. И в один решающий день он поклялся, что заберется на вершину горы и узнает, правда ли там пируют боги или же нет. При этих словах его родители слегли, все девушки сразу же стали считать его уродливым, а старые жители дружно повертели пальцами у висков. Следует заметить, что в это же самое время в Пенипелополисе на одну пифию нашел приступ неконтролируемого чиха, но, скорее всего, эти события никак не связаны. Эвстиклид начал восхождение со следующего же дня. Он был упорен. Но часто возвращался, потому что простужался, или же падал с горы, и его находили соседи в беспамятстве у подножия. Но Эвстиклид был непреклонен. Шли годы, и он снова и снова начинал свой поход. И однажды, после долгих лет восхождения Эвстиклид оказался в шаге от вершины. Он остановился и подумал, стоит ли то знание времени, потраченного на его поиски? Или же важен был сам процесс поиска? Он развернулся и пошел домой, не зная, но веря в малую возможность чуда.

Сирены.

Хотел бы я посмотреть в глаза тому человеку, который разглагольствовал о прекрасном пении и чудесном облике сирен. Я бы рассмеялся ему в лицо! Моё имя в легенды не вошло, но я дважды видел их, путешествуя с Одиссеем и Ясоном. О, Зевс-Громовержец! Они, эти сирены, похожи наполовину на кур, наполовину на умалишенных матерей наших жен. Немногие знают, что Одиссей повелел не только залить своим друзьям уши воском, но и завязать глаза, и заткнуть носы. Потому что спокойно проплыть мимо этого птичьего базара невозможно. Мне пришлось испытать это всё не себе, причину объясню вам позже. Представьте себе голые скалы, на которых сидят птички с отвисшей женской грудью и ужаснейшими лицами. А пение... Представьте, что вы водите ржавым тупым мечом по такому же ржавому щиту. И не к ним хотелось плыть, а от них подальше! Задушить себя, прыгнуть за борт, например. А Орфей, который якобы перепел своим чудным голосом эту птичью стаю? Нет, конечно, сначала он так и попытался сделать. Но менее, чем через минуту, он заорал своей луженой глоткой таким благим матом, что даже мы удивились, а сирены пристыжено умолкли. Так что уважаемые коллеги-писатели, если надумаете сопровождать героев и полубогов, то избегайте маршрутов, где поблизости обитают сирены. Спасибо за внимание, всегда ваш, Гомер.



Джонни умер в пятницу в городке Сент-Джой.

-Джонни был славный малый, да... – пророкотал трактирщик Смиттерс, - вот только умер глупо... - Он почесал волосатой рукой затылок. – Знаете, он шел по улице, поскользнулся да и расшиб себе голову... Славный был малый.

-Джонни? Да, знаю, знаю. Он был порядочным гражданином, закона не нарушал.- сухим голосом проговорил полисмен Джастин Мурроу, прокручивая барабан наградного револьвера, - Его приласкали битой грабители. Первый случай за десяток лет.

-Джонни смешной был. Бабушка сказала, что его ангелы забрали на небеса. – с серьёзным видом заявила десятилетняя девочка, теребя краешек платья.

-Джонни... Ммм... помню его. – Томно произнесла блондинка лет двадцати, - Казанова из Сент-Джой. Его так называла вся округа. Потрясающий любовник был. Как умер? По-моему его отравила какая-то дурочка. Ну, знаете, «ты принадлежишь мне или не принадлежишь никому».

- Джон Коттон? Да, знал я этого подающего надежды студента. Необыкновенного ума человек, – дребезжащим голосом проговорил декан Челленджер. – Сгорел на работе. Инсульт, а такой ведь был молодой.

- Джонни Проныра? – проскрипел нищий. – О, да это же лучший форточник на всём белом свете. Умер? Да у таких, на дне, один путь – камень на шею и с моста. Дайте монетку за правдивую информацию?

- Джонни! Да, знал такого! – Буквально проорал капитан школьной сборной по бейсболу. – Классный был парень! А как он бил! А как лихо водил свою старенькую колымагу! Даже мой мустанг перегонял. И разбился.

Джонни никогда не рождался в городке Сент-Джой. Он туда не переезжал. И никто в городе не менял имя и не вел двойную жизнь. К слову сказать, Джонни даже не хоронили в городке Сент-Джой.

Банник.

Сегодня пятница, банный день. Я последний в бане, боязно. Смеялись мужики конечно, про банника, но всё равно. Утайкой крещусь, да поминаю чур. Водичка хороша, да баня ужо стынуть начинает. И вдруг вижу в тёмном углу глаза недобрые, злые. Да как оцепенел. Стыдно сказать, мужик огромный, одной рукой жену поднимаю, а оцепенел, как дитё неразумное. А тень-то из угла выходит, чует, что я от страху суеверного рукой шевельнуть не могу. А он страшен, руки огромные, волосатые, сам как бирюк, рожа – чисто репа в неурожайный год – желтая, сморщенная, кривая. А мужики в предбаннике уже оделись, собрались, да меня кличут, скоро, мол? А он тут берёт, да моим голосом им отвечает: скоро, ужо жонину метлу любимую отмываю. Меня тут и отпустило, я ему в рожу-то сморщенную ушат горячей воды и плеснул. А он как завизжит! Я и деру дал, как был – в чем мать родила. Ну, мужики в дверь ломанулись, да и увидели его. А он в гневе страшен, но ноги мы унесли. Да и сожгли мы баньку ту потом.

Сегодня пятница, я принимаю ванну. Начитался перед этим древнерусского фольклора: домовые, лешие, банники. Не верю я конечно во всё это, но всё равно. Крестик снимать не стал. Лежу, нежусь в теплой водичке, а она уже остывать начинает. И тут вижу в темном углу чьи-то злые глаза...

Рапунцель.

- Рапунцель, спусти свои косы! Что значит «не хочу»? Солнышко моё, как это? У тебя плохое настроение или просто нехорошо? А зачем ты тогда послала мне смску в пять утра, и я ехал, не позавтракав, к тебе? Опять эти женские капризы ранним утром и крики с и до девятого этажа, а тебе не жалко твою соседку с пятого, Золлу Ивановну Шку? Она опять не выспится, а ей уже не первый десяток! Солнышко моё, ну хотя бы покажись! Ты же знаешь, что я к тебе подняться могу только по отвесной стене, ведь лифт опять не работает и домофон сломан! Солнышко! У тебя для меня есть сюрприз? Но ты боишься, что я рассержусь? Любимая, я не могу на тебя сердиться, ты же знаешь, что я иссердился весь за первый год нашего знакомства! Ты же помнишь, сколько неудобств было на свиданиях с твоей прической?! А помнишь, как в твоих волосах запутались десять человек? Смеёшься. А мне было очень неудобно. А когда я знакомил тебя с родителями, мама подумала, что это такой красивый воротник? Ау? Солнышко! Я уже начинаю нервничать!!! Ну, покажись! Ого... Что ты?.. Ты постриглась? Так теперь модно? Дорогая, ты прекрасна, я лезу к тебе! Тем более мне Снежанна Белова уже открывает окно первого этажа!

Такие честные глаза.

Джим Рэнгфилд родился в штате Калифорния в небольшом городе Аспин 18 июля 1990 года. Он открыл глаза, посмотрел на мир, и акушер сказал его матери: «У вашего сына такие чудесные голубые глаза!» Джим рос очень смышленым мальчиком. После третьего в своей жизни наказания он понял, как делать очень честные глаза. Он ходил в детский сад и пакостил больше других детей на всём земном шаре. И ежедневно по нескольку раз дети жаловались воспитателям на Джима, но те ничего не могли поделать, ведь у него были такие честные глаза. Просто ангел! В школе самому отъявленному грубияну и бандиту учителя ставили только отличные оценки, ведь на уроках он был паинькой, и у него были такие честные глаза. Не сказать, чтобы Джим был спортивного телосложения, но он явно дружил со своим телом. Именно поэтому он раскрошил половину челюсти Майклу Гиббсу, лучшему спортсмену, боксеру школы, который был к тому же старше Джима на два года. Майкл написал заявление на имя директора, но школа ничего не смогла сделать, ведь свидетелей не было, а у Джима были такие честные глаза... После окончания школы Джим устроился на работу в небольшую, но прогрессивную контору по доставке товаров в том же городе. Он быстро подружился со своим ровесником Тони Маквайером, ведь у Джима были такие честные глаза. И это объясняет удивление Тони, когда, вернувшись домой, он застал Джима в постели со своей женой. Жена что-то кричала про честные глаза, но Тони в ярости не слышал её. Так же не слышали её истерик патологоанатом, увозивший тело её мужа, и полицейские, уводившие Джима, потупившего свои честные глаза. Брат Тони - Макс на суде пытался добиться наказания для убийцы своего брата, но вдова дала ложные показания, а судья вынес оправдательный приговор, ведь у Джима были такие честные глаза... А через три дня Макс, проезжая вечером по Аспину, заметил Джима, идущего по середине дороги. Он вжимал газ в пол, когда Джим оборачивался на визг покрышек. Макс впился в руль и разогнался на полную, ведь у Джима были такие честные глаза...

Автобус №437

Что-то заболело сердце… Я вышел из подъезда. Падал снег. Словно в полусне, я, забыв про наваливавшуюся усталость, наблюдал за тем, как снежинка тает на ладони. Только что воздвигнутые ледяные замки таяли, утекая потоками воды, смывая ажурные своды, как некогда были уничтожены потоками воды города Атлантиды. Снег непривычно холодил ладони. Я уже успел забыть, как холодно зимой, ведь ее в Москве практически не бывает.
Свет фонарей плавно сжигал темноту: она корчилась и пила силы из подъездов и канализационных люков. Мне вдруг захотелось бежать отсюда, вдаль, в никуда, где нет этих пробок, тьмы, света – ничего. В никуда, где свет не убивает тьму, а где они смешиваются в две капли, и лишь по их краям мерцает блаженная полутьма, в которой, возможно, кроются наши самые сокровенные и потаенные желания, в которых так легко запутаться даже самому искушенному демиургу, создавшему этот неустойчивый мир. Снег всё падает, закрывая своим телом амбразуру бурой от грязи земли. Я пошел спиной вперед, чтобы видеть следы, оставленные мной, изредка оглядываясь, чтобы увидеть, что ждёт меня впереди. С деревьев падал снег – зимняя замена листьев, засыпая мои следы: сзади ничего нет и не было, кроме моих следов, обращенных назад, в прошлое. Я вышел на остановку автобуса. Никого. Что ж, видимо, придется немного изменить пространство. К остановке подъехал автобус с постоянно меняющимися цифрами. Абсолютно пустой… Итак, создатель этого мира уезжает на 437-ом автобусе…

***
Кандер отворил дверь и вошёл в большой зал, поёживаясь от царившего здесь могильного холода. Это был толстый невысокий мужчина с совершенно лысой головой и крючковатым носом. Одет он был в тёмно-зелёный жакет и баклажанового цвета брюки, которые, после того как он вошёл в тронный зал, покрылись корочкой изморози.
- Вы звали меня, повелитель? – спросил он, падая ниц перед сидевшим на троне существом.
Мартиус выглядел своеобразно - на тело, покрытое бальзамирующей жидкостью, был одет ржавый доспех, из которого периодически лезли насекомые; голову венчал остроконечный шлем, отделанный потускневшими рубинами. Смотрел он на мир низко посажеными мёртвыми глазами; остальная часть лица приобрела от той же бальзамирующей жидкости тёмно-жёлтый цвет, рот был зашит толстыми нитками, а из ноздрей торчали две пакли. У ног сидел огромный чёрный кот, которого, казалось, совсем не смущал вид «хозяина». По обе стороны от трона стояли две полуобнажённые девицы, в глазах которых читался ужас и отвращение. Ещё одна лежала поодаль без сознания.
- Те, кто нужен моим союзникам вступили в мои земли – произнёс сиплый голос, природу которого было тяжело установить, ибо Мартиус, по причинам зашитого рта, совсем не мог говорить.
- Я уничтожу их, повелитель! – прокричал Кандер, наблюдая за тем, как огромная серая гусеница выползает из-под трона.
- Не спеши, ибо двое мне нужны живыми.
- Да повелитель, я уничтожу всех, а двоих приведу к вам!!!! – срывая голос, прокричал Кандер, при этом морщась от витавшего в тронном зале запаха.
- Мне нужен Аней Вилджим и Гетрунс Валькул - остальных можешь убить.
- Да, мой повелитель, я выполню ваш приказ.
- Не смеши меня, червь – сам ты ничего не сделаешь. Возьми с собой небольшой отряд моих мёртвых воинов. На нужных людей тебе укажет Анедрис.
Услышав своё имя, кот изогнулся дугой и оглушительно промяукал, потом бросился за ползшей по полу мокрицей; вскоре раздался громкий хруст.
Ещё одна девушка, не выдержав, упала в обморок.
Кандер бросился к её телу, обнажил кинжал, приставил к горлу…
- Не нужно! Не спеши лишать жизни других, если сам ещё не хочешь расстаться с ней.
- Простите меня, повелитель – сказал Кандер, бросая похотливый взгляд на оставшуюся в сознание девушку.
- Выполнишь мой приказ - получишь всех троих.
- Спасибо, повелитель – произнёс толстяк, пятясь к выходу.
За вышедшим следом котом, захлопнулись двери

***
Когда Кандер в сопровождение кота покинул тронный зал, от стен отделились длинные тени. Постепенно они начали приобретать объём и вскоре напротив Мартиуса стояли четыре женщины. Одинаково высокие и статные, с накинутыми на голову тёмными капюшонами, и одетые в чёрные плащи, они не выглядели чужаками в этом затхлом помещение.
- Я не понимаю, зачем вам потребовался второй? – произнёс голос.
- У нас с ним личные счёты – мелодичным голосом ответила одна из туманных ведьм, откидывая капюшон. У неё были четкие черты лица; длинные светлые волосы ровно ложились на широкие плечи; голу венчала маленькая серебряная диадема.
- Личные счёты – переспросил голос – А с Вилджимом у вас нет счётов?
- У нас есть счёты с каждым драконом или тем, в ком течёт их кровь.
- Тебя это не должно интересовать – ты выполняешь свою часть договора, а мы выполняем свою – сказала вторая из ведьм.
- Мы дадим тебе нормальное тело, а ты приводишь к нам Вилджима и Валькула – сказала третья, сбрасывая с себя плащ, под которым оказалось свётло-зелёное облегающее платье, не слишком гармонирующее с заплетёнными в длинную косу каштановыми волосами.
- Но прежде мы должна поприветствовать новую сестру – сказала четвёртая – длинноволосая шатенка в кроваво-красном платье, указывая на стоявшую возле трона девушку.
- Ты права – сказала вторая, чьё лицо по-прежнему скрывал капюшон.
Первая, выхватив висевший на поясе маленький кинжал, метнула его.
Из пронзённого горла девушку взметнулся фонтанчик крови, она упала на пол.
Третья ведьма подошла к бездыханному телу, и, вонзив зубы в шею, начало жадно пить кровь.
- И это девы, которые объявили себя защитниками света – усмехнулся голос.
- Чем больше тёмные силы служат на благо светлым, тем сильней добро и слабее зло – сказала четвёртая.
Третья, напившись, подняла окровавленный кинжал, быстрым движением перерезала себе вены на руке и поднесла её к губам мёртвой девушки.
Рана на шее начала быстро затягиваться и вскоре о её существование напоминала лишь запёкшаяся кровь. Девушка медленно поднялась, удивлённо смотря на стоящую возле неё ведьму.
- Теперь ты с нами сестра – сказала шатенка.
Девушка попробовала ответить, но не смогла это сделать.
- Побочное действие нашей магии – пояснила первая туманная ведьма – Это пройдёт примерно через неделю.
Пятая ведьма указала на лежащих без сознания девушек.
- Я обещал их Кандеру – сказал голос – В том числе и ту, которую вы сделали своей «сестрой».
- Мы приведём тебе ещё троих – отдашь своему слуге, а эта теперь с нами, ведь она единственная из тех сорока, что мы приводили к тебе, кто не потерял сознание.
- Где вы их берёте?
- Молоденькие драконы очень любят красть таких же молоденьких девушек. Мы убиваем дракона и за определённую плату возвращаем «похищенных принцесс» их «папашам». Но если они не могут выкупить своих дочек, то мы отправляем их тебе. А потом продаём какому-нибудь мечтающему о подвигах принцу, предварительно стерев девушкам память очень простым заклинанием. Принц увозит «спасённую даму» домой и объявляет, что освободил её, убив злобного дракона.
- Благородно – усмехнулся голос.
- Более чем – согласились ведьмы – А теперь позволь нам покинуть тебя, ибо мы должны провести обряд посвящения для нашей пятой сестры, а также подготовится к встречи «гостей».
- Убирайтесь.
Ведьмы, не отреагировав на грубость, вышли из тронного зала, взявшись за руки.

- Здравствуй. Надеюсь, что не отвлекаю тебя от работы?

- Нет.

- Мне нравится бывать здесь.

- Да.

- Хм...Я хотела спросить давно ли ты видел С.?

- Два дня назад. А так вижу его каждый день. Здесь.

- Странно..а он..

- Он говорит, что его пленило искусство..и его душа тянется

к мрамору, а сердце, омываемое волнами, пахнет каштанами.

Вот и ходит сюда.

- В смысле?

- Смысл? Он чертов параноик и невротик.

- Хм..

- Да.

- Ну хотя бы он разговаривает.

- Бывает. В основном, когда странствует по коридору.

- Странствует? Коридор? Там где вывешены...?

- Именно. Он даже не смотрит. Говорит, что ищет смысл.

- И? А, как же тогда красота красок, расстояние теней и т.д?

- Не знаю. Есть у него любимая...была точнее, или вернется.

- И какая же?

- "Девятый вал". Часами пропадал, созерцая.

Но в последний визит, без слов, просто начал рвать её в клочья.

- Айвазовского, что ли?! Зачем?

- Да. По его словам - ему нравится она, но "Вал" стал каким-то темным,

и её изнанка делает ему больно.

- Что он имел ввиду?

- Ты тоже рехнулась? Какая разница.

- Хм. Вы же друзья. Как ты можешь?

- Именно могу. Только и надо, что слева.

А у меня времени мало.

- Ладно. А над чем ты сейчас работаешь?

- Уже как год.."Октябрь, умирая, отдаёт маску миражу"

- И это С. параноик?

- Да.

- Всё понятно. Я пошла.

- Да.

- Улыбнись мне, пожалуйста.

- Не получится.

- А ты с ними маску.

Глава 1
Ещё в бытность свою студентом вычитал я где-то, что звонок будильника утром является большим психологическим стрессом для человека. Поскольку слишком резко, буквально силой принуждает организм перейти из состояния сна к состоянию бодрствования. Хотя, на мой взгляд, скорее потому, что человек, просыпаясь, понимает, что пора вставать и идти на работу. А уж если это звонок в первый рабочий день после отпуска…
Я сел в кровати и, ещё не проморгавшись, уставился на электронный календарь на тумбочке. 23 июля 3492 года от рождества Христова по Межгалактическому календарю и 19 июня того же года по местному. Всё верно, пора идти в офис, и ждать там очередного задания. Хотя, скорее всего, это задание уже ждёт меня в офисе. Начальство Дальней Разведки, к которой приписана и наша маленькая, но такая важная контора, умеет уважать хорошую работу, и из отпуска между вышеуказанными заданиями сотрудников выдёргивают лишь в самых чрезвычайных случаях. Со мной такое случалось дважды за три года службы. С другой стороны, я не припомню случая, что бы мне приходилось пылиться в офисе без дела дольше пары суток – график у нас очень плотный, и освободившийся сотрудник, как правило, получает очередное задание сразу же по окончании отпуска. Можно поспорить с самим собой на печеньку, что так будет и в этот раз.
Будильник орал. Я поморщился и хлопнул по нему ладонью. Аппарат обиженно мявкнул на прощанье и заткнулся. Словно дожидаясь, пока умолкнет конкурент, начал надрываться телефон. Вообще-то, у меня имелся и видеофон, но он стоял в гостиной, а в спальне имелась простая трубка, без экрана. Ещё не хватало, чтоб позвонивший узрел меня в трусах и майке, мятого и небритого. Я спустил ноги с кровати и зевнул:
- Да.
- Джей, тебя ждёт Йорган. Есть работа. – Пробубнила трубка бесцветным голосом нашей секретарши, чьё сложное трехэтажное имя я так и не смог запомнить за три года. Ну вот, что я говорил? Надо было спорить на печеньку…
- Ага, - ответил я, ища ногами тапочки, – уже мчусь.
- Тебя ждут. – Повторила секретарша и отсоединилась.
Потягиваясь, я встал и, непонятно перед кем красуясь, эффектным жестом широко распахнул занавеси. Утро было серым. Как и любое утро в этом городе. А что вы хотите? Серые здания, серая пыль в воздухе, серые низкие облака, болтающиеся над мегаполисом в любое время года, сероватый солнечный свет, с грехом пополам проникающий сквозь все эти преграды, серый туман, заволакивающий улицы при взгляде с верхних этажей… Всё серое. Наверное, правы психологи, утверждающие, что проживание в современных спальных районах подавляюще сказывается на психике, особенно в купе с утомительной монотонной работой. Поживи пару лет в такой… серости, ходя на работу в столь же серую коробку завода или офиса – взвоешь. В армию запросишься, на передовую… Хорошо, что я здесь, можно сказать, только ночую. Две недели после каждого задания, не считая реабилитации…
Полюбовавшись на унылый пейзаж улицы, разбавляемый только светящими сквозь смог рекламными вывесками, я двинулся в ванную. Походя включил телевизор, попав, разумеется, на военную хронику. Последние годы на любом телеканале можно было встретить передачи лишь трёх типов – старые довоенные фильмы, свежие фильмы о войне, вроде «Подвиг при Краснопресне», и военную хронику, в которую давно уже превратились все новостные программы. В позапрошлом году загнулась, наконец, в виду недостатка аудитории, последняя мыльная опера, стойко продержавшаяся до приказа о тотальной мобилизации лиц женского пола, и даже пару лет после. Некому стало смотреть бесконечные истории из жизни благородных семейств… Неудивительно для государства, ведущего ожесточённую войну второй десяток лет. Я вот ещё помню, какой была сетка телепередач в мирное время, а те, кому сейчас двадцать – вряд ли. Но шансы увидеть мирную жизнь у них есть - последние четыре года удача чаще улыбается Земной Федерации, чем Неройской Империи, однако перелом ещё только намечается. И мы делаем всё, чтобы его приблизить. Мы – это армия, флот, Нацинальная Безопасность и Дальняя Разведка Федерации, а вместе с Разведкой – и моя родная контора. Я посмотрел в зеркало и мрачно улыбнулся самому себе. С первым рабочим днём, Джон. Да, это моё имя – Джон Дербиш, по слухам, уходящее корнями на Землю, то ли в Англию, то ли в Америку, а то ли вообще, в Австралию. Имя простое и незатейливое, как и вся моя внешность: средний рост – 179 см, чёрные волосы и тёмные глаза, в меру накачанный, слегка загорелый, как человек, который может позволить себе раз в год ездить в отпуск, куда-нибудь в тёплые края, в гостиницу с двумя звёздочками. Человек среднего достатка. Черты лица правильные, довольно приятные, хотя и не красавец. Ни татуировок, ни родимых пятен, разве, что практически не заметный под волосами крохотный шрамик у самого темечка, память о чиркнувшем по голове осколке. Что называется «без особых примет». Непохожий ни на кого и похожий на всех одновременно. Таких как я - миллионы. Такой человек может быть бизнесменом, а может и школьным учителем. Солдатом или оператором станка на заводе. Кем угодно. Такому человеку легко затеряться в любой толпе – хоть среди рабочих, идущих на завод. Хоть среди прибывших на побывку военных. Идеальная внешность для разведчика. И для курьера по особо важным. Я вздохнул и снова глянул в зеркало. Не знаю, по каким критериям меня отбирали, но быть может, если бы не внешность ничего этого и не было бы.

Глава 1
Где-то я слышал, что звонок будильника утром является большим психологическим стрессом для человека. Потому, что тот, просыпаясь, понимает, что пора вставать и идти на работу. А уж если это звонок в первый рабочий день после отпуска…
Я сел в кровати и, ещё не проморгавшись, уставился на электронный календарь на тумбочке. 23 июля 3492 года по Межгалактическому календарю и 19 июня того же года по местному. Всё верно, пора идти в офис, и ждать там очередного задания. Хотя, скорее всего, это задание уже ждёт меня в офисе. Начальство Дальней Разведки, к которой приписана и наша маленькая, но такая важная контора, умеет уважать хорошую работу, и из отпуска между вышеуказанными заданиями сотрудников выдёргивают лишь в самых чрезвычайных случаях. Со мной такое случалось дважды за три года службы. С другой стороны, я не припомню случая, что бы мне приходилось подолгу пылиться в офисе без дела. Как правило, очередную работу я получаю сразу же по окончании отпуска. Стало быть, получу и сегодня.
Будильник орал. Я поморщился и хлопнул по нему ладонью. Аппарат обиженно мявкнул на прощанье и заткнулся. Словно дожидаясь, пока замолчит конкурент, начал надрываться телефон. Вообще-то, у меня имелся и видеофон, но он стоял в гостиной, а в спальне имелась простая трубка, без экрана. Ещё не хватало, чтоб позвонивший узрел меня в трусах и майке. Я спустил ноги с кровати и зевнул:
- Да.
- Джей, тебя ждёт Йорган. Есть работа, – пробубнил голос нашей секретарши со сложным трёхэтажным именем, которое я так и не смог запомнить за три года. Ну вот, что я вам говорил – отпуск кончился
- Ага, - ответил я, ища ногами тапочки, – уже мчусь.
- Тебя ждут, – повторила секретарша и отсоединилась.
Я встал, секунду полюбовался видом из окна на город (я живу на 39-ом этаже, в спальном районе) и отправился чистить зубы, походя включив телевизор. Попал на военную хронику – неудивительное явление для планеты, входящей в состав государства, уже второй десяток лет ведущего ожесточённую войну, в каком бы тылу эта планета не находилась. Последние четыре года удача улыбалась Земной Федерации, но неройцы продолжали делать вылазки и наносить удары, и даже провели пару удачных контрнаступлений. Впрочем, гораздо больше контрударов провалилось, в основном трудами Дальней Разведки, а значит, и нашими тоже. Я посмотрел в зеркало и мрачно улыбнулся самому себе. С первым рабочим днём, Джон. Да, это моё имя – Джон Дербиш, по слухам, уходящее корнями на Землю, то ли в Англию, то ли в Америку, а то ли вообще, в Австралию. Имя простое и незатейливое, как и вся моя внешность: средний рост – 179 см, чёрные волосы и тёмные глаза, в меру накачанный, слегка загорелый, как человек, который может позволить себе раз в год ездить в отпуск, куда-нибудь в тёплые края, в гостиницу с двумя звёздочками. Человек среднего достатка. Черты лица правильные, довольно приятные, хотя и не красавец. Ни татуировок, ни родимых пятен, разве, что практически не заметный под волосами крохотный шрамик у самого темечка, память о чиркнувшем по голове осколке. Что называется «без особых примет». Непохожий ни на кого и похожий на всех одновременно. Таких как я миллионы. Такой человек может быть бизнесменом, а может и школьным учителем. Такому человеку легко затеряться в толпе, потому, что толпа едва ли не на 70% состоит из таких же, как он. Идеальная внешность для разведчика. И для курьера по особо важным. Я вздохнул и снова глянул в зеркало. Если бы не внешность ни чего этого, возможно, и не было бы.

Осень медленно захватывала неведомую землю. Она степенно одевала леса в пёстрые наряды, а небо укрывала серым одеялом туч. Здесь, как и на родной земле, над головой проносились стаи перелётных птиц, а меж деревьев изредка мелькали пятнистые тельца молодых оленей.
Добронрав, посол Русского князя - Ярослава, отказался ехать в повозке. Не хотелось размориться на мягком сиденье, да проспать половину дороги. Воину не пристало нежиться, а уж тем более при иноземцах. Кроме того, было крайне интересно посмотреть на неведомую землю, в которой всё было по-иному. Совсем не так, как в родном Ярославле.
Посла сопровождали солдаты, отправленные для защиты драгоценного гостя. Они всё время ржали, и частенько поглядывали на Добронрава. Русич не обращал внимания на их насмешки. Он был в плечах почти вдвое шире любого из провожатых, а в Ярославле считался первым в бое на двух мечах. Мерить себя с тощими, грязными кое-как оснащёнными стражами, было попросту стыдно. У них даже волосы были обстрижены чуть ли не под корень, в то время как на плечи Добронрава ниспадали густые русые локоны.
Старшим, в приставленной к послу страже, был барон Де'Авиньон. Он сносно говорил по-русски и всю дорогу хвалился богатством его короля и его земли. Барон много рассказывал о Франции и почти ничего не спрашивал о Руси, или Московии, как её было принято называть здесь. Время от времени его болтливость уступала усталости, и Добронрав наслаждался тишиной, но счастливые мгновения длились недолго, и Русичу приходилось всё время делать вид, что он внимательно слушает Барона.
Наконец, отряд доехал до большой деревни. Лошади сильно устали от двухдневной дороги, а у повозки сломалась спица на колесе. Проклиная всё на свете, Де'Авиньон отправил солдат на поиски кузнеца и плотника, а сам пошёл договариваться насчёт ночлега. Барон хоть и производил впечатление обычного болтуна, но дураком, как видно, не был. Сразу смекнул, что лошадям нужен отдых, а ремонт повозки отличное оправдание перед королём за задержку.
Решив не тратить время попусту, Добронрав привязал коня и отправился на прогулку. Ноги и спина затекли от долгой скачки, и теперь сладостно стонали от возможности подвигаться. Бодрым шагом, Русич дошёл до деревенской площади и стал осматривать округу.
Первое, что бросилось в глаза, была грязь. Запах навоза, немытых тел и гнили едва не валил с ног. Гадили прямо возле домов, так что сточные лужи виднелись почти повсюду. Люди проходили мимо хмурые, с серыми, заляпанными грязью лицами. Ни одной чистой рубахи, на глаза Добронраву не попалось, даже девушки ходили в нестиранных одеждах. Дома вокруг стояли простые, сложенные из камня и глины. Их серые стены нагоняли большую тоску, чем тяжёлые тучи в осеннем небе.
Русич уже собирался пойти обратно к своему коню, когда заметил девчушку, тихо прошмыгнувшую за один из домов. Неожиданное любопытство охватило Добронрава, и он осторожно пошёл за ней. Выглянув из-за угла, Русич увидел, как белёсое личико проскользнуло в ворота местного амбара. Недоброе предчувствие закралось в душу воина, но он продолжал наблюдать.
Вдруг, ворота распахнулись, и оттуда вышли два здоровяка, таща за волосы вырывающуюся девчушку. Один из них стал что-то кричать, а второй тем временем, скрутил девочке руки. Малышка оказалась не промах, в какой-то момент она извернулась и ухитрилась укусить здоровяка за палец. Тот вскрикнул и с размаху заехал девочке в ухо.
Добронрав опешил. В родной земле воров, конечно, наказывали, но детей обычно родителям отдавали, а взрослых могли палками бить, или в острог на месяц на хлеб и воду бросить. Здесь же дело этим явно не ограничится. Проверив, легко ли меч выходит из ножен, Русич направился прямиком к здоровякам, но не успел он сделать и трёх шагов, как вокруг них собралась толпа и скопом повалила к площади.
Выстроившись кругом, селяне наблюдали за расправой. Один здоровяк, вынул из нагрудника девочки горсть семян и бросил ей под ноги. Толпа недовольно загудела, стали раздаваться яростные выкрики. Здоровяк схватил девчушку за шею и ткнул лицом в валяющиеся в грязи семена. Ребёнок плакал и вырывался, но толпа лишь одобрительно заорала, не замечая, как сквозь неё, словно медведь через бурелом, проламывается разъярённый Русич. Добронрав пробился в середину и хотел что-то сказать, но в этот миг один здоровяк обхватил девчушку за талию, а второй вытянул её левую рук и замахнулся увесистым мясницким ножом.
Обрубленная рука упала на землю, а здоровяк с диким воем схватился за брызжущую кровью культю и повалился на пол. Второй, что держал ребёнка справа, медленно осел с хрипом, тщетно пытаясь собрать вываливающиеся из проткнутого живота внутренности. Толпа мигом отпрянула, сторонясь иноземца, столь быстрого и безжалостного.
Со стороны небольшой кельи, к площади уже бежал человек в чёрной одежде с чепчиком на голове и четверо солдат местного барона. Добронрав нежно подвинул девочку себе за спину и изготовился к яростному бою. Солдаты были уже совсем близко, когда сзади послышался голос Де'Авиньона. Что он кричал Добронрав не понял, но солдаты и человек в чёрном остановились, а толпа стала расходиться.
Де'Авиньон подбежал ближе и недовольно спросил:
- По какому праву, вы убили крестьян, принадлежащих его величеству Генриху первому? Вам придётся оплатить жизнь каждого из них.
Князь Ярослав Мудрый не зря носил своё прозвище. Зная горячность и решительность молодого посла, он выписал Добронраву внушительную сумму на дорожные расходы, но тратить эти деньги зазря, Русичу совсем не хотелось:
- А что, - произнёс он с лёгкой иронией, - ваш король так беден, что не может подарить мне трёх крестьян, в знак его доброй воли к славному народу Росичей и его прекрасной дочери Анне Ярославне?
Ход был нечестным и почти беспроигрышным. Де'Авиньон даже покраснел от негодования и воскликнул:
- Да как вы смеете, король Генрих первый, один из богатейших монархов Европы! Я как его доверенное лицо, вправе принимать подобные решения от его имени. Его величество дарит вам жизни этих двоих, и не смейте боле говорить о нём в подобном тоне. Это я вам лично советую. – Добавил Де'Авиньон, после небольшой паузы.
- А девочка? – Спросил Добронрав.
Де'Авиньон покраснел от бессильного гнева, но он отлично понимал, как важен для его короля этот брак. Брак, которого он добивался долгие восемь лет. Как преданный вассал, Де'Авиньон поступил так, как было нужно его величеству.
-Можешь взять и её, но не жди королевской милости, если подобное повторится.
- Очень надеюсь, что более не обнажу меча до тех пор, пока не покину ваши земли. – Ответил Добронрав и низко поклонился.
Священник, наблюдавший за их беседой, злобно зыркнул на него из-под серых густых бровей и побрёл обратно в свою келью. Посмотрев ему вслед, солдаты местного барона разошлись по своим постам, поняв, что им здесь делать больше нечего.
На площади остались только зло озирающийся Де'Авиньон, Добронрав и маленькая девочка. Русич почувствовал, как она вцепилась в его ногу и как мелко дрожит её детское тельце, и дело было не только в страхе. На дворе стоял конец октября, а на девчушке кроме льняной рубахи никакой одежды не было. Добронрав подхватил её на руки и, заглянув в нежно-голубые глаза, тепло улыбнулся.
- Меня зовут Добронрав, теперь у тебя будет тёплый дом и семья, а меня будешь звать папой.
Девочка крепко обхватила руками его шею и положила голову на массивную грудь. Она чувствовала биение его могучего сердца, добрые объятья сильных рук в которых юная Аннет, впервые в жизни могла не бояться.

- Вот, доктор, ваши хоромы,- мужик широким жестом указал на дом.
Юля окинула взглядом «хоромы» и скривилась. Да уж, красота: крохотная изба, поделённая на две половины. В одной полагалось жить Юле, вторая отводилась под медпункт, то есть рабочее место девушки. Ни электричества, ни канализации, ни водопровода… Колодец во дворе, как и туалет.
- Тут у нас хорошо,- продолжал бубнить мужик в бороду, распахивая перед новым доктором дверь. Правда, перед этим пришлось изрядно повозиться с амбарным замком, украшавшим вход.- Свежий воздух, лес, речка… А какие люди!..
Юля почти не слушала. Стояла на одном месте, словно вросла подошвами итальянских сапожек в жирную сибирскую землю, и проклинала тот миг, когда согласилась отработать год в этом богом забытом селе. Было мощнейшее желание сорваться с места и бежать, бежать до самой Москвы, не останавливаясь на перекуры и сон. Всё, что угодно – но не это!
- Спасибо,- выдавила Юля, перетаскивая через порог тяжёлый чемодан: колёсики вязли в осенней грязи.
«Это только на один год,- сказала она себе, чувствуя, как мороз безысходности сковывает внутренности.- Всего лишь один год. Двенадцать месяцев. Переживу».
Дверь с треском захлопнулась за спиной.

Юля привычно проснулась от холода. Накрылась головой одеялом, но это не принесло ни капли тепла: за ночь изба успела выстудиться. За окном тонко выла вьюга, метущая вот уже седьмой день; за стёклами невозможно было рассмотреть ничего, кроме снежной круговерти.
«Сейчас постучат»,- подумала она мрачно, кривясь, как от зубной боли. Впрочем, кривилась тоже мысленно – за прошедшие недели успела привыкнуть к ежеутренним визитам селян. Или нет? На сердце ложилась ледяная лапа всякой раз, когда через час после рассвета в дверь её дома раздавался громкий стук.
Не прошло и нескольких секунд, как дверь содрогнулась от мощных ударов. Вьюга за окном взвыла с удвоенной силой.
- Несите сразу в «холодильник»!- крикнула Юля, выбираясь из постели. Ноги, сунутые в окаменевшие валенки, мгновенно замёрзли. Хоть ночевала в штанах и носках, они не спасали от мороза.
Кое-как пригладив торчащие во все стороны волосы, натянула толстый шерстяной свитер и вышла из комнаты в сени. В них царил арктический мороз, стены за ночь покрылись слоем инея. Зубы немедленно начали выбивать чечетку. У губ клубился густой пар. В корыте для умывания застыл монолит льда.
Во вторую половину вела небольшая дверь, девушка всегда держал её запертой на засов. Сразу за ней располагалась самая холодная комната в доме, которой положено было стать смотровой. Обе печи не дотягивались до неё теплом, внутри с весны по осень стояла минусовая температура. Юля привыкла называть её «холодильником», и местные, стоило упомянуть о нём в разговоре, всякий раз суеверно крестились и плевали через левое плечо.
Честно говоря, Юле тоже иногда хотелось перекреститься и плюнуть, а ещё лучше – плюнуть и сбежать. Но зимой эти места были совершенно непроходимы.
В «холодильник» вели три двери: две – из обеих половин врачебной резиденции, и одна с улицы, прорубленная пару месяцев назад специально для того, чтоб селяне могли свободно входить внутрь. Она не запиралась: Юля наверняка знала, что без лишней нужды никто в комнату не сунется, да и с нуждой – храбрецов мало.
Она вошла в «холодильник». В дверях, едва отойдя на полшага от порога, стояли два мужика, укутанные в шубы и шапки. Наружу торчали только кончики покрасневших носов и заметённые снегом бороды.
Один из мужиков держал в вытянутых руках одеяльце с ношей.
- Вот,- пробурчал он, стоило Юле появиться на пороге.- Очередной.
Юля проглотила ком в горле и немедленно забрала у него свёрток, чем вызвала гулкий вздох благодарности.
- Мы это… пойдём?..- поинтересовался второй мужик, опасливо озираясь по сторонам.
- Идите уже,- отмахнулась девушка с нескрываемым раздражением.
Свёрток весил не больше пары килограмм, но оттягивал руки. Она поспешила положить его на стол, а когда обернулась, мужиков еже след простыл. Только поскрипывала, покачиваясь на ветру, неплотно закрытая дверь, и снежинки, толкаясь, спешили протиснуться на незанятую территорию.
Свёрток лежал в центре стола, и совсем не было интересно, что внутри. Вернее, КАК это «что» выглядит. Вот только выбора не оставалось.
Убеждая себя, что она профессионал своего дела, и таким её не проймёшь, Юля натянула перчатки и развернула одеяльце. И увидела его. Ребёнка. Мёртвого.
Младенчик лежал на боку, прижав к животу ручки и ножки. Сморщенная кожа густого багрового цвета свисала складкам, словно была ему чересчур велика. На спине, там где, проходил позвоночник, выпирал костистый гребень, похожий на плавник. Одна голова находилась на месте, а рядом росла вторая, сморщенная, высохшая, повисшая на тонком кожаном шнурке, как груша на плодоножке. Слизь и кровь от переноски по морозу застыли в кожных складках мутными потёками.
Это был двадцать восьмой младенец за последние двадцать восемь дней.
Стараясь не прикасаться к нему руками, Юля запахнула одеяльце и отнесла младенца на полку.
Всего в «холодильнике» было шесть полок, приколоченных к стенам. Ежедневно, стоило появиться очередному уродцу, его приносили сюда, а она складывала трофеи на полках, своими руками создавая жуткую кунсткамеру. Завернутые в тряпки, шарфы, одеяла и прочую ветошь, разложенные в рядок, они напоминали поломанных кукол.
Никто не мог решить, как хоронить младенцев, и пока стояла зима, их складывали на хранение.
Каждый из младенчиков имел своё неповторимое уродство. У одного совсем не было кожи. Второй родился сосудами наружу. Третий был изломан так, что его можно было скручивать рулетом. У четвёртого отсутствовали руки, и прямо из плеч торчали ногти. Зато из тела пятого торчали в разные стороны несколько десятков рук и ног. Шестой весь был покрыт бугристыми язвами, истекающими гноем. У седьмого не было лица - круглая лысая голова сидела на шее, как лампочка…
Но страшно было совсем другое: при том, что дети рождались мёртвыми, они продолжали расти. С каждым днём Юля замечала, что дети становились больше, а самые первые успели вырасти почти вдвое. Каждый раз, заходя к ним, девушка чувствовала на себе укусы пристальных взглядом мёртвых младенцев.
Вот и сейчас, стоило остаться одной, Юля почувствовала на себе десятки пристальных взглядов. Несколько секунд она стояла неподвижно, давя страх, убеждая себя, что всё мерещится. Несколько бесконечно долгих секунд отсчитывала время по ударам сердца. Пять, шесть, семь, восемь…
Тишина…
девять, десять, одиннадцать…
Взгляды щекочут, прикасаясь к оголённому нерву…
двенадцать, тринадцать, четырнадцать…
Не выдержала и выскочила вон, быстро задвинула засов и только после этого смогла выдохнуть. Грудь сдавило, перед глазами стелился туман. Или пар изо рта?..
- Дура,- прошипела себе под нос, стараясь выровнять дыхание.- Это надо же было так…

В селе жила женщина по имени Наська – так она сама себя называла. Откуда она появилась, никто не знал, родных в селе у неё не было, но женщина задержалась, заняв дом на самой окраине. Мало с кем общалась, ни с кем не дружила.
Каждое утро, начиная с первого февраля, она рожала одного ребёнка, мёртвого уродца. А через пару часов её снова можно было увидеть гуляющей по селу в интересном положении, и на другое утро на свет появлялся следующий младенец. И так день за днём. Местные обходили её дом стороной, но каждое утро засылали мужиков, чтоб подобрать с крыльца новорождённого.

От натопленной печи тянуло теплом.
За окном продолжалась метель.
Юля сидела у окна и читала женский роман. Она обожала женские романы: прекрасных дам, их верных кавалеров, готовых броситься в огонь и воду ради своих возлюбленных – и недругов, плетущих интриги, но рано или поздно терпящих сокрушительное поражение. Такое построение сюжета казалось Юле самым логичным и применимым для жизни. Она тоже всегда мечтала поддаться чувствам, броситься в водоворот эмоций, взлететь на крыльях любви. Но прагматизм всё портил, возвращая девушку обратно на землю, в мир серых будней и ничем не примечательных людей.
Из розовых грёз её вырвал посторонний звук. Юля вздрогнула и выронила книгу.
Сквозь треск поленьев в печи и вой метели пробился детский плач. Вот один голос, вот к нему присоединился второй, вот третий…
Юля не могла вздохнуть, её словно парализовало. Собственное тело вдруг стало деревянным, сердцебиение болью отдавалось в груди, а уши помимо воли ловили, притягивали к себе каждый звук.
- Этого не может быть,- прошептала она и испугалась собственного голоса, таким незнакомым он показался. Словно это не Юля, а кто-то за её спиной произнёс фразу. Откашлялась и повторила:- Этого не может быть.
Уверенности это не прибавило. Плач продолжал разрывать барабанные перепонки, буравить мозг, и казалось, что звучит он уже не снаружи, а в голове Юли.
- Хватит!
Они не могут быть живы!
Юля сорвалась с места и побежала в «холодильник», с единственной целью – убедиться, что всё это не правда. Странные галлюцинации, искажение ветра в дымоходе, да что угодно!
Плач грохотал прямо за стеной. Юля, ломая ногти, откинула засов и распахнула дверь.
И в тот же миг плач стих. Девушка стояла в дверях, тяжело дыша, будто после марафона; одна рука вцепилась в косяк двери, вторая сжалась в кулак. Уши наполнял пулемётный треск пульса, заслонивший собой все прочие звуки.
Свёртки с младенчиками смирно лежали на полках, как всегда безмолвные и пугающие.
Юля уже развернулась, чтоб пойти обратно, но в этот момент краем глаза заметила что-то яркое, лежащее в самом углу. Она сделала шаг вперёд, ахнула и застыла: это было полотенце, в котором ей принесли какого-то по счёту ребёнка. Сам ребёнок лежал но полке: белая кожа в частой сосудистой сетке, на ногах и руках веерами длинные паучьи пальцы со множеством суставов. Затылок ровно срезан, и видно, как пот тоненькой плёнкой плетутся извилины мозга.
Вот только Юля точно помнила, что этот младенец лежал на боку, подвернув под себя пальцы, а сейчас он словно сидел на корточках, далеко вытянув голову на тонкой шейке.
Медленно подойдя к полке, Юля подняла полотенце, накинула его на младенца и вышла на непослушных, подгибающихся ногах.

Ночью она снова слышала разноголосый детский плач. На этот раз не побежала проверять, наоборот, скорчилась под одеялом и тихо плакала от страха, вытирая слёзы кончиком пододеяльника.

Войдя на другой день в «холодильник» с очередным младенцем в тряпичном коконе на руках, Юля обнаружила, что всем уродцы сбросили с себя покрывала и поменяли позы.
Новый ребёнок выпал из ослабевших рук. Девушка втянула воздух и опрометью выскочила вон.

День прошёл как в тумане. Юля не могла ни на секунду отвлечься, не могла думать ни о чём другом, в голове вертелись только младенцы. Страшные, уродливые мёртвые младенцы, умеющие расти. Детский плач, так похожий на настоящий.
К вечеру вьюга прекратилась, но вместо неё ударил мороз. В прозрачном, хрустящем воздухе кружились редкие снежинки, ослепительно – белое небо жгло сиянием глаза. И всё равно Юля вышла на прогулку – просто не могла больше находиться под одной крышей с этими существами. Глядела на укрытое снежной глазурью село и удивлялась: как в таком живописном месте может рождаться такое…
Между домами появилась фигура женщины. Несмотря на мороз, она была одета в платье с накинутым поверх пальто, без шапки: заплетённые в две косы чёрные волосы свисали вдоль спины, как дохлые змеи.
«Наська»,- поняла Юля.
Она хотела поскорее уйти в дом, но не успела: Наська заметила. Остановилась, уставившись на девушку непроницаемыми чёрными глазами. Руками прикрыла заметно округлившийся живот.
- Тебе ведь они нравятся?- спросила Наська высоким, надрывным голосом.
- Что?
- Мои дети.
Юля поперхнулась и промолчала.
- А ты им нравишься,- добавила Наська, проходя мимо.- Ты им очень нравишься.
Беременная уже скрылась за поворотом, а Юлька до самого вечера просидела на улице, не уверенная, что хватит сил вернуться в дом.

Её разбудило осторожное прикосновение. Чьи-то пальцы прикоснулись к щеке, едва ощутимо погладили кожу. Так обычно делала мама, когда хотела разбудить Юлю в школу: сначала гладила по щеке, потом целовала и говорила: «Тигрёнок, пора вставать»… А вот и поцелуй – шершавый и мокрый, оставивший неприятный след.
Юля распахнула глаза и столкнулась с мордочкой младенца. Затянутые белыми плёнками глаза смотрели прямо на неё, верхняя губа приподнялась, обнажив иголки зубов…
Грудь разорвалась от крика. Юлю подбросило на кровати. Она схватила младенчика за руку и швырнула о стену: от удара кожа на голове лопнула, обнажив пульсирующий в ромбе большого родничка мозг.
А по полу к кровати ползли уроды – младенчики, шипя и извиваясь. В свете ночника они отбрасывали кривляющиеся тени.
Юля спрыгнула с кровати, схватила кочергу и ударила ею ближайшего ребёнка, двадцать восьмого, с двумя головами. Удар пришёлся по плечику, одна рука хрустнула и изогнулась под немыслимым углом, но ребёнок только оскалился.
Не помня себя, Юля колотила и колотила подступающих уродцев. В воздух летели ошмётки бескровной ткани, кусочки мозга, обломки костей. Но это не останавливало монстров, они наступали лавиной, тесня девушку к дальней стене.
Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. В проёме стояла Наська. По голым ногам струилась кровь, пустой живот висел широкой складкой. Зато на руках извивался ещё один ребёнок, белый и лоснящийся, похожий на жирную личинку.
- Я же говорила, что ты нравишься моим детям,- проговорила Наська спокойно.
Путь к двери был отрезан. Юля в отчаянии озиралась по сторонам, но выходом не видела. Если только…
Схватив табурет, она швырнула его в окно. Во все стороны брызнули осколки стекла. Юльа бросилась к нему и выпрыгнула, не заметив, как изрезала руки. В лицо ударил мороз, заставив съёжиться.
- Ты не сможешь убежать,- слышался за спиной голос Наськи.- Ты им нравишься.
Младенчики переваливались через подоконник и падали в снег, продолжая упорное движение к своей цели.
Юля, едва помня себя от ужаса, бросилась прочь, в сторону леса…

- Жалко бедняжку,- жена старосты села стояла у окна, завернувшись в широкий платок, и глядела, как тоненькая фигурка, утопая в снегу, бежит к лесу, а за ней упрямо ползут крошечные чёрные точки. Следом шла ещё одна женская фигура – Наська, баюкающая на руках последнего, тридцатого младенца.- Хорошая была девочка.
Селяне убивали проклятую Наську, но всегда под зиму она возвращалась и, как её ни жгли, ни резали, ни топили - наутро староста находил на пороге мёртвого младенца. И те, словно перенимали от матери живучесть, не сгорали и не тонули, а возвращались на тридцатый день - для трапезы.
Так продолжалось уже двенадцать лет. Сначала ненасытной скармливали больных и убогих, но таких было мало, а проклятая не желала оставить село в покое.
- Ну и что?- спросил староста с кровати.- Каждый год они тут такие хорошие. Или хочешь будущей зимой побывать на её месте?
- Да ну тебя!- испугалась жена.
- Вот и нечего слёзы лить. Дети поедят и уйдут… Не она первая…
Жена суеверно перекрестилась, поклонилась в сторону красного угла и пошла спать.

***
- Вот, доктор, ваши хоромы,- пробубнил мужик, широким жестом указывая на дом.
Светлана огляделась и кивнула. Конечно, не дворец, но жить вполне можно. Опять же, печка, колодец. Не пропадёт!
- Тут у нас хорошо,- продолжал бубнить мужик в бороду, распахивая перед новым доктором дверь. Правда, перед этим пришлось изрядно повозиться с амбарным замком, украшавшим вход.- Свежий воздух, лес, речка… А какие люди!..
- Да, воздух тут отличный,- согласилась Светлана, глубоко вдохнув букет ароматов ранней осени.- И красотища какая!
Она подхватила сумку и шагнула в дом.
Дверь с треском захлопнулась за спиной.

1 сентября.
«Здравствуй, мамочка. Я появилась, я теперь есть. Ты не знаешь обо мне, а я уже тебя люблю. Когда подрасту, смогу рассказать, как это бывает, когда существует только любовь. Одно большое чувство, заполняющее весь мир.
Сейчас я в пути. Нужно найти удобное место, чтоб устроить домик. Это так странно!
Я уже начала расти. Совсем чуточку, незаметно, но ведь это только начало, правда? У меня ещё всё впереди.
Пожалуйста, помоги мне. Я сама не смогу хорошо устроиться, но больно будет расстаться, когда только-только узнала, что ты у меня есть. Милая, я так хочу жить».

12 сентября.
«Милая мама, я хорошо устроилась! Здесь безопасно и уютно, и мне будет очень удобно расти. Ты уже знаешь обо мне? Нет? Мне очень хочется, чтоб узнала. Представляю, как ты обрадуешься, и я буду радоваться вместе с тобой. Я же всё чувствую, мамочка. Знаю, что ты самая добрая. Самая родная.
А я ещё немножечко подросла и уже научилась есть. Всё идёт правильно, не тревожься. Я буду очень стараться, чтоб скорее с тобой встретиться».

18 сентября.
«У меня теперь есть нервная система. Мамочка, я тебя ощущаю! Это так чудесно – чувствовать, какая ты тёплая.
И появились настоящие мышцы. Я смогу тебя обнять, мамочка! Когда-нибудь обязательно обниму, прижмусь крепко – крепко, и никуда не отпущу. Ты только немножечко подожди, хорошо? И я тоже подожду».

21 сентября.
«Я буду девочкой, мама! Теперь я точно знаю, что буду девочкой! Чудесно, правда?
По мне течёт твоя кровь, и я чувствую, как бьётся твоё доброе сердце. Мы будет очень похожи. Как я хочу вырасти совсем-совсем такой же, как ты, родная. Я всегда буду рядом, обещаю. Я так тебя люблю».

16 октября.
«Милая мама, у меня теперь есть лёгкие. Когда я появлюсь на свет, то смогу дышать. И говорить. И смеяться. Мы будем дышать вместе: я и ты. Так же, как сейчас, только ещё лучше. Как же мне этого хочется!
И сердце – ты представляешь, у меня есть сердце. Оно пока совсем не стучит, но ведь это не важно. Зато важно, что в нём живёшь только ты одна. Моё сердце будет твоим маленьким домиком, и если тебе станет грустно – обязательно в него приходи. Вместе нас никто не обидит.
Мамочка, пожалуйста, узнай обо мне. Ведь я уже такая большая!»

18 октября.
«Милая, наконец-то ты обо мне узнала! Ты рада? Правда, рада? Я тоже очень счастлива. Теперь мы сможем разговаривать, и ты будешь мне отвечать. У меня начали появляться уши, скоро я смогу тебя услышать. Ты мне станешь петь разные песенки и рассказывать загадочные истории. Ты, конечно, знаешь очень много разных историй. А я расскажу, как росла только для того, чтоб однажды услышать тебя по-настоящему, обнять и сказать, как сильно тебя люблю».

26 октября.
«У меня голубые глаза. И когда я смогу их открыть, то увижу тебя, милая мамочка. Знаю, что ты очень красивая, и тоже с голубыми глазами. Мы очень похожи: у меня такой же нос и губы. И даже хмурюсь я точно как ты. Как нам будет хорошо вместе. Мамочка, ненаглядная, подожди ещё чуть-чуть. Я почти выросла».

9 ноября.
«Родная, тебе нравятся светлые волосы? У меня они будут совсем белыми; ты сможешь причёсывать их и вплетать ленточки. А я буду причесывать тебя, гладить твои волосы ладошками. Не могу дождаться этого момента! Быть рядом с тобой, держать за руку, гладить по голове и целовать.
Знаю, что смогу быстро бегать. Ты же чувствуешь, что здесь, внутри, я всё время бегу к тебе».

19 ноября.
«Я буду любить кошек и лошадей, бояться пауков и темноты. Смогу очень красиво танцевать и вышивать крестиком. Взявшись за ручку, мы будем гулять по парку, и ты разрешишь мне бегать за бабочками, но я всегда буду их отпускать. И по утрам не стану есть кашу – не обижайся, ладно? А когда раскапризничаюсь, достаточно будет только твоего поцелуя, чтоб меня успокоить. Но я постараюсь не капризничать, чтоб тебя не огорчать.
Скоро всё так и будет, вот увидишь. Ведь я пока ещё не самостоятельная. Я – кусочек тебя, твоя крошка. И я очень тебя люблю…»

- Вы уверены?- женщина – доктор строго глянула поверх стерильной маски.
Оля сжала губы и упрямо кивнула, хотя внутри всё холодело от страха. Но она… она не могла! Столько планов на жизнь, столько разных дел, идей – от них невозможно отказаться! Ведь вся молодость впереди, вся жизнь!
Это ведь ещё не человек, а так, непонятное нечто...
Тем более Сашка тоже не собирался менять своих жизненных установок ради… ради этого.
- У вас есть шанс передумать,- продолжала врач, натягивая перчатки.
- Я всё решила,- ответила Оля и полезла на кресло.

21 ноября.
«Сегодня моя мама убила меня…»