Счастье подобно бабочке. Чем больше ловишь его, тем больше оно ускользает. Но если вы перенесете свое внимание на другие вещи, оно придет и тихонько сядет вам на плечо...
Виктор Франкл

Чрезмерная страсть не приносит двум людям ни славы, ни удовлетворения, ни счастья. Ведь она не так многогранна, как любовь. Страсть нечто иное, местами более сильное, более дикое, примитивное и в то же время яркое. Порой она заставляет кипеть кровь и заводит почище, чем пузырьки розового шампанского жвилья. Беда лишь в том, что, когда это чувство у кого-то из двоих проходит, на коже остается лишь соль, песок да зола.

Сомнения и неуверенность — плохие спутники в жизни. Они заставляют толкаться на одном месте, а затем жалеть об упущенных возможностях.

Увидев духа звезды Долголетия, Чжу Ба‑цзе подошел к нему и, схватив за руку, смеясь сказал:
–*Эй, кроткий старикашка! Давненько мы не виделись. А ты такой же чудак, как и раньше, все ходишь без шляпы.
Он нахлобучил свою монашескую шапку на голову духа звезды Долголетия и, похлопав его рукой, расхохотавшись, сказал:
–*Вот замечательно! Ну прямо вновь испеченный вельможа с пожалованным ему головным убором!
–*Ах ты негодник,*– рассердился дух звезды Долголетия, сорвав с себя шляпу.*– Никак не научишься вести себя!
–*Я‑то что,*– сказал Чжу Ба‑цзе.*– А вот ты и тебе подобные – настоящие рабы.
–*Негодник ты,*– сказал дух звезды Счастья,*– как ты осмеливаешься других называть рабами.
–*Почему же, если вы не рабы,*– продолжал смеясь Чжу Ба‑цзе,*– вас называют «увеличивающий долголетие», «увеличивающий счастье» и «увеличивающий жалованье»?
Тут Сюань‑цзан отогнал Чжу Ба‑цзе и, поспешно оправив на себе одежду, приветствовал духов трех звезд почтительным поклоном....

В этот момент Чжу Ба‑цзе снова пробрался вперед и, схватив за руку духа звезды Счастья, стал выпрашивать у него фрукты. Желая найти что‑нибудь, он стал шарить у духа в рукавах, поднимая полы его кафтана.
–*Чжу Ба‑цзе,*– укоризненно улыбнулся Сюань‑цзан.*– Ну разве это порядок?
–*Тут дело не в порядке,*– ответил Чжу Ба‑цзе.*– Ведь говорят: «Поищи – достигнешь благополучия и счастья».
Однако Сюань‑цзан и на этот раз велел ему выйти. С неохотой покидая зал, Дурень с ненавистью смотрел на духа звезды Счастья.
–*Негодник!*– сказал дух звезды Счастья,*– чем я тебя прогневил, что ты с такой ненавистью смотришь на меня?
–*Никакой ненависти я к тебе не питаю,*– отвечал Чжу Ба‑цзе.*– Это называется: «Посмотри назад и увидишь счастье».
Выйдя из зала, Дурень встретил послушника, который нес четыре чайных ложечки и колокол, употребляемый праведником вместо чашки при приеме пищи. Выхватив у него все это, он вбежал в зал и, держа в руках цимбалы, начал беспорядочно колотить по колоколу.
–*Этот монах становится все более непочтительным,*– сказал праведник.
–*Да какая же это непочтительность?*– рассмеялся Чжу Ба‑цзе,*– это называется «Счастье и радость круглый год».

Кто это сказал: "Дети - ковер, иногда на них надо наступать"... Мы ни разу не поднимали на них руку. Скажем честно - они стали несносны. Уходят и приходят, когда им вздумается, с нами обращаются так, словно мы - их отпрыски. Мы их портим, они нас. - (Джордж Хедли, отец Венди и Питера)
- Ужасно! Значит, я должен сам шнуровать ботинки, без автоматического шнуровальщика? Сам чистить зубы, причесываться, мыться? - (Питер)
- Тебе не кажется, что это будет даже приятно для разнообразия? - (Джордж Хедли, отец Венди и Питера)
- Это будет отвратительно. Мне было совсем не приятно, когда ты убрал автоматического художника. - (Питер)
- Мне хотелось, чтобы ты научился рисовать, сынок. - (Джордж Хедли, отец Венди и Питера)
- Зачем? Достаточно смотреть, слушать и обонять! Других стоящих занятий нет. - (Питер)
Дружище Джордж, найди мне психиатра, который наблюдал бы хоть один факт. Он слышит то, что ему сообщают об ощущениях, то есть нечто весьма неопределенное. - (Девид Макклин Джорджу Хедли)

Как-то легче дышится, когда точно знаешь, что в мире есть другие такие же придурки. Моей крыше приятно съезжать в сопровождении чужих крыш, выбравших примерно то же направление движения. Полное одиночество — хорошее дело в пределах собственной квартиры, но не в масштабах планеты. Знать, что по земле ходит пара-тройка похожих на тебя существ, — необходимое и достаточное условие душевного комфорта.

Страшно, конечно, но мы, люди, так по-дурацки устроены, что все мало-мальски интересное и важное нам кажется страшным, по крайней мере поначалу.

В конце концов, если не позволять себе иногда побыть наивным придурком, жизнь лишится доброй половины удовольствий.

Нет ничего лучше, чем говорить и писать только правду, важно лишь отделять наиболее эффектные ее составляющие от прочих и преподносить их, как обычное информационное сообщение — сухо, лаконично, без словесных завитушек и прочих кондитерских излишеств.

<нужно> Вместо «у меня нет работы» думать: «отлично, завтра я совершенно свободен», вместо «у меня нет денег» — «даже интересно, как мои ангелы-хранители будут выкручиваться на этот раз», вместо «ой, что теперь со мной будет» — «похоже, я обеспечил себе интересную жизнь на ближайшие годы» — и так далее.

…всякий человек сам себе колесо фортуны и черт из табакерки, единственная и неповторимая причина собственных бед. Это только сдуру кажется, будто мир полон злых, во всем виноватых людей. Он-то, может, и полон, но это несущественно.

Скептический ум — страшное оружие в борьбе с собственным счастьем.

Я не то чтобы верю в приметы, зато регулярно их изобретаю, при случае пересказываю друзьям, привирая для убедительности – дескать, эту телегу от симпатичного старичка в поезде услышал, а эту мамина троюродная сестра из Индии привезла, — и выкидываю из головы. А выдумки мои понемногу расползаются по знакомым друзей, приятелей этих неведомых знакомых и двоюродным бабушкам их сослуживцев. Порой они возвращаются ко мне этаким ласковым бумерангом, и я всякий раз удивляюсь – надо же, ещё одна прижилась. Добрые приметы – вот что останется после меня вместо домов, деревьев и сыновей.

Все люди ведут себя как идиоты. Просто некоторые это о себе знают, а остальные — нет. Добро пожаловать в ряды интеллектуальной элиты.

Все бывает. Абсолютно все. Просто кое-что — редко и не совсеми. Но это не значит — ни с кем и никогда.

- Где я? Кто я? Что я такое? - Ответа не было. - Я вспомнил. Я - Томас Блейн, и я только что умер. Сейчас я на Пороге, совершенно реальном и не поддающемся описанию месте. Я ощущаю Землю. И впереди я чувствую послежизнь.
- Том...
- Мэри!
- Да, это я.
- Но как ты... Я не думал...
- Что ж, возможно, в каком-то отношении я не была хорошей женой. Но я всегда была верной, и я сделала для тебя все, что могла, Том. Конечно же, я последовала за тобой.
- Мэри, ты не представляешь, как я счастлив.
- И я тоже.
- Пойдем дальше?
- Куда, Том?
- В послежизнь.
- Том, я боюсь. Не могли бы мы побыть немного здесь?
- Все будет хорошо. Пойдем.
- Ох, Том! Вдруг нас разлучат? Что это за место? Мне кажется, там нам будет плохо. Я боюсь, что там будет ужасно необычно, и призрачно, и страшно.
- Мэри, не волнуйся. Я успел побывать на должности младшего конструктора яхт три раза в течение двух жизней. Это моя судьба! Она не может изменить мне и здесь.
- Хорошо. Я готова, Том. Идем.

Человек привыкает ко всему, подумал он, даже к факту собственной смерти.
Особенно к своей смерти. Наверное, вы могли бы рубить человеку голову три раза в день на протяжении двадцати лет, и то он привык бы к этому и плакал бы как ребенок, если бы вы перестали...

Плохая или хорошая, честная или нет, жизнь сама по себе стоила того, чтобы ее прожить.

Хорошо бы начать свою пьесу так. Ведущий произносит:
- Был ясный, теплый, солнечный...
Пауза.
- Предпоследний день...
И наконец, отчетливо:
- Помпеи!

Хармс говорил:
- Телефон у меня простой - 32-08. Запоминается легко: тридцать два зуба и восемь пальцев.

Горбовский, многодетный отец, рассказывал:
- Иду вечером домой. Смотрю - в грязи играют дети. Присмотрелся - мои.

У Иосифа Бродского есть такие строчки:
"Ни страны, ни погоста,
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров
Я приду умирать..."
Так вот, знакомый спросил у Грубина:
- Не знаешь, где живет Иосиф Бродский?
Грубин ответил:
- Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров.

- Что ты думаешь насчет евреев?
- А что, евреи тоже люди. К там в МТС прислали одного. Все думали - еврей, а оказался пьющим человеком.

Ленин произносил:
"Гавнодушие".

Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов. Мандавошки - никого!

Что такое вдохновение?
Я думаю, оно гораздо ближе к влюбленности, чем принято считать.

Я не интересуюсь тем, что пишут обо мне. Я обижаюсь, когда не пишут.

Творчество - как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью.

Не думал я, что самым трудным будет преодоление жизни как таковой.

Врачи запретили Бродскому курить. Это его очень тяготило. Он говорил:
- Выпить утром чашку кофе и не закурить?! Тогда и просыпаться незачем!