То, что не войдёт в окончательный текст...
...Сцену с "Мельницей", как ни досадно, пришлось исключить. Не вписывалась, никак не вписывалась. А жаль -- делал её с душой и настроением...


...Трактир, где они остановились, располагался на главной улице Рейенвена, так что никто не удивился, когда под окнами заскрипели тяжёлые колёса, а снаружи донеслись радостные вопли вездесущих мальчишек:
— «Мельница» едет! «Мельница»! У-у-у, Чус! У-у-у, Хелависа!
— Кажется, вопрос, куда идти и что делать, решился сам собой, — ухмыльнулась Райна. — Жаль, Тави, ты не успела свой грог сварить.
...Та самая площадь, где совсем недавно пролилась кровь. Так же толпится народ; однако о поединке ничто уже не напоминает, кроме разве что взглядов, то и дело украдкой бросаемые на Клару. К удивлению чародейки, почти все пришедшие явились с круглыми, по разному раскрашенными щитами, точно собираясь устроить тут настоящее сражение.
А в углу площади стояли два больших фургона, на боках у которых была крупно нарисована ветряная мельница, и усердные гоблины в поте лица таскали на сложенное из камней возвышение какие-то причудливые музыкальные инструменты.
— Пошли, пошли, а то все места займут, — поторопила спутников Тави.
Народ, действительно, валил валом. Ведущие к площади улочки превратились в настоящие живые потоки. И вновь — люди, орки, гномы, гоблины, тролли, все вместе, не помня ни споров, ни раздоров.
Толпа всё разрасталась; в сгущающемся сумраке прикатили ещё пару дюжин фитильных бочек; вокруг подмостков зажгли, наверное, целую сотню ярких факелов.
Гоблины сноровисто расставили инструменты — целую батарею разнообразных барабанов, арфы, нечто вроде клавесина, притащили скамеечки. Обычно горячие и нетерпеливые морские удальцы наблюдали за всеми этими приготовлениями, в общем-то, совершенно обыденными, в каком-то почти священном благоговении.
Тянулись минуты, толпа переминалась с ноги на ногу, тянула шеи, пытаясь понять, что же сейчас творится за опущенными плотными пологами фургонов с нарисованной алой мельницей на бортах; нетерпение ощутила даже Клара.
— Ну чего тянут, начинали б уже, что ли, — буркнула чародейка себе под нос.
И тут, словно услыхав её, пологи обоих фургонов резко откинулись. Вспыхнули новые факелы, а зрители разразилась восторженными воплями.
На сцену шагнули шестеро, и в свете трепещущего пламени Клара смогла, наконец, их рассмотреть.
Пятеро — люди, три девушки и двое пареней; а в самой середине оказалась тонкая эльфийка с бубном; ослепительно-белым сверкнуло длинное, до пят, платье.
— Хелависа! — дружно завопила толпа. И тотчас кто-то выкрикнул:
— Дорогу сна! Дорогу!
Хелависа улыбнулась, покачала головой. И встряхнула бубном.
Ударили барабаны, тонко запели виолины, вступила флейта. Упруго и ритмично разворачивалась мелодия, и Кларе почудилось, что она видит всё словно со стороны — звёздны над спокойной бухтой, снежную громады дремлющего вулкана, и огоньки факелов на площади — словно те же звёзды, спустившиеся с небесной тверди.
За долгую жизнь Кларе доводилось слушать и огромные оркестры, и бардов-одиночек. И, на первый взгляд, в этой музыке не было ничего такого уж особенного — ну, арфы, ну, барабаны... Но тема развёртывалась, не оглушая тебя громом меди, она вела внимающего вглубь времён, под чистые небеса, по спокойным морям, мимо величественных лесов — вела до самого края, до таинственного горизонта, за которым — сколько б ты ни шёл! — всегда сыщутся новые тайны.
Слушатели начали пританцовывать, и тогда Хелависа резко вскинула голову, ударила в бубен. Новая песня.
Нежно запела флейта и после первых же тактов вступления площадь взревела от восторга.
Голос Хелависы, чистый и глубокий, чуть низковатый, словно обнимал собою всю площадь, касаясь души каждого, кто слушал её сейчас. Медленно и неспешно вроде бы звучащая мелодия казалась наполненной скрытой силой, словно яростный шторм, до поры до времени таящийся под безобидным с виду облачным покровым.
— Налей ещё вина,
Мой венценосный враг,
Смотри, восходит полная луна...
В бокале плещет влага
Хмельного серебра,
Один глоток,
И нам пора,
Умчаться в вихре по Дороге Сна ...

Мелодия вдруг стала грозной, рокочущей, мощной. Хелависа словно устремлялась по неведомому тракту навстречу таинственному врагу, не жалея коня, горячила его, и скакун распластывался над преградами, а прекрасная всадница, припав к конской шее, зорко взглядывалась в ночной сумрак, в разворачивающуюся серебрянную ленту:

— По Дороге Сна — пришпорь коня;
Здесь трава сверкнула сталью,
Кровью — алый цвет на конце клинка.
Это для тебя и для меня —
Два клинка для тех, что стали
Призраками ветра на века...

Голос Хелависы едва не утонул в поднявшемся восторженном рёве, однако же не утонул, он перекрыл всю площадь.

— Так выпьем же еще - есть время до утра,
А впереди дорога так длинна;
Ты мой бессмертный брат, а я тебе сестра,
И ветер свеж, и ночь темна,
И нами выбран путь - Дорога Сна...

На песню ложился рокочущий, зовущий ритм, так что Клара сама почувствовала, как тянется к ней навстречу лунный блеск, как складывается он в прямую, как стрела, дорогу — а в конце её, словно живой, стоит и молча смотрит на неё Аветус. Аветус Стайн.
...Она не помнила, как стала отбивать ладони в бешеных аплодисментах. Впрочем, едва ли певица услыхала бы её — орки предпочитали выражать свой вострог, ударяя клинками в щиты. Грохот стоял неописуемый, словно тут в кровавой битве сошлись два настоящих войска.
Потом были ещё песни, разные, весёлые и грустные, плясовые и неспешные, словно вечнотекущие реки, словно склоны зелёных холмов под ласковым весенним солнцем. Слушатели — всех рас, всех языков и цветов кожи — под конец едва не заглушили Хелавису яростным и ритмичным звоном клинков, ударявших в щиты.
— На север! — выкрикнул кто-то, слова вмиг оказались подхвачены сотнями других голосов. — На север! На се-евер!
Хелависа улыбнулась, резким и задорным движением откинула волосы. Кивнула музыкантам.
Низкие, грозные, рокочущие аккорды. Это вновь, в бессчётный раз, вечный океан идёт на приступ оскорбляющей его самим своим бытиём сушу.

— На чужих берегах - переплетение стали и неба,
В чьих-то глазах - переплетение боли и гнева;
Эй-ох! - взрезаны вихри узорами крылий;
В вое ветров мы слышали песни последних валькирий.

Голос Хелависы слово гнал по бурному океану хищные длинные драккары; слушатели дружно взвыли от восторга.

— Вспорото небо и врезаны волны драконьею пастью;
Светом и ветром ныне пронзает звенящие снасти
И Луна - я ее ждал и любил как невесту;
Нам не до сна, мы дети богов - наша участь известна.

В наших зрачках - острые грани вечного льда,
А на клыках - свежею кровью пахнет вода;
Видишь мерцание лезвий средь стонов разодранной ночи,
Слово прощания с жизнью, что стала мгновенья короче!..

Когда Хелависа спела «а на клыках...», зловеще растягивая слово, все до единого орки дружно оскалились.

— Вечна погоня, вечно над морем лететь нашей вере..., — продолжала Хелависа, простирая руки и словно обнимая сейчас и бухту, и тёмные склоны сопок, и дымящийся конус исполина-Громотяга. Вырванная из сгустившейся темноты плящущим пламенем факелов и светильных бочек, она и впрямь казалась сейчас грозной богиней воинов, той, кто поведёт их за самый край горизонта, туда, где никогда не заходит солнце, где вечное лето, где можно славно биться и достойно умирать.
Но вот яростный ритм чуть замедлился, певица подалась вперёд, словно заново узнавая сейчас тонущие в вечерих сумерках берега и очертания холмов, лесистые балки и звонкие ручьи, что брали начало от горных снегов; она словно поражалась открывшемуся, и:

— Но когда солнца первый луч
Заскользит над холодной водой,
Встречайте нас, верные, - мы вернулись домой!
Мы вернулись домой, мы вернулись домой,
Встречай своих воинов - мы вернулись домой!...

— Мы вернулись домой, мы-ы вернулись домой... — на едином выдохе подхватила вся толпа. — Мы вернулись домой, мы вернулись домой!...
Клара почувствовала, как горло сдавил непрошенный восторг. Эта эльфийка была сейчас могущественне королей и волшебников, она властвовала над жизнями и душами внимавших ей; певица и воины — они стали единым целым.
А распев всё продолжался, словно исполинские океанские волны прокатываясь над площадью:
— Мы вернулись домой, мы вернулись домой!...
Это была последняя песня.
Наградой стал дикий грохот мечей о щиты, не смолкавший долго, очень долго. Клара не удержалась — поймала глазами горящий взгляд эльфийки; Хелавису сейчас переполняла сила, да такая, что казалось, скажи она тому же Громотягу «иди сюда» — древний великан не дерзнёт ослушаться.
Эльфка неожиданно легко спрохнула с возвышения, разрезая толпу подобно носу драккара, в несколько шагов оказалась рядом с Кларой, и боевая чародейка невольно поёжилась: мощь Хелависы рвалась наружу, она обжигала и слепила.
— Ты достигнешь искомого, — низким голосом проговорила певица. — И там сделаешь выбор. А мы будем тебя ждать.
Она резко повернулась и одним движением вновь оказалась на сцене.

"- В вопросах религии наши позиции абсолютно расходятся. Я - антихристианин,
считающий христианство религией рабов. Свободы надо добиваться мечом. Как
Спартак, не веривший в загробное воздаяние и ставший героем. Hе верили в
христианство и мои любимые поэты Китс, Байрон, Блейк."

"...человеку, в принципе, не нужны никакие боги и силы. Люди прекрасно обойдутся без них. Кто-то из политиков привел хороший, на мой взгляд, пример: лучше решить дело одним ударом, оставив рефлексию и комплексы, пусть даже при этом погибнет сто человек, чем вялотекущая война, на которой каждый день убивают десять. У меня такое же мнение. К социальной дарвинистике я отношусь положительно. Побеждать должен сильнейший. Это неизбежно обращается вo благо."

что авторы "не фантастики" и "не детективов" пишут в первую очередь для себя и влияние быдлопотреба не так сильно

придумать мир и разыгрывать в нем события из реального мира. Но это сложно и имеет сомнительную актуальность, поэтому практически никто еще так не делал

Чем бы, дитя не маялось, лишь бы никого не прибило на почве любви к демиургам Вселенных:lol:.

Я вот помню эпизод, когда еще учился в начальной школе (эх давненько это было... я тогда еще о Толкине и тем более Перумове слыхом не слыхивал) нарисовал я картину. Куда? Теперь не помню. Может выставка какая, но не суть важно. В общем, картина следующая: На фоне далеких галактик космос пронзает диковинный объект, похожий на очередной сон писателя-фантаста, всеми цветами радуги переливается выхлоп и так далее... А учительница, вдохновленная, гордо уткнула класс в картину и спросила, какова главная мысль. Я заработал разрыв шаблона. Дело в том, что рисуя этот "шедевр" я ни секунды не думал о главной мысли - я получал удовольствие от процесса. Тут она, нехило меня удивив, заявила "главная мысль в том, что возможности человеческого ума безграничны".

например меня в ВК совершенно не зацепил Фродо. Ну не мог я в него "вжиться". Может возраст такой был, может это я сам такой. Но вот Фродо остался в моей памяти именно так, как я его представил постом выше. Гораздо более запомнился Арагорн. И даже Сэм вызвал большее сопереживание и симпатию, чем Фродо. Но я на объективность не претендую.

«Гэндальф, о Гэндальф, надежный мой друг, что же мне делать? Теперь вот мне по-настоящему страшно. Скажи, Гэндальф, что мне делать? Какая все-таки жалость, что Бильбо не заколол этого мерзавца, когда был такой удобный случай!
- Жалость, говоришь? Да ведь именно жалость удержала его руку. Жалость и милосердие: без крайней нужды убивать нельзя. И за это, друг мой Фродо, была ему немалая награда. Недаром он не стал приспешником зла, недаром спасся; а все потому, что начал с жалости!
- Прости, не о том речь, - сказал Фродо. - Страх обуял меня, но Горлума все равно жалеть глупо.
- Не видел ты его, - сказал Гэндальф.
- Не видел и не хочу, - отрезал Фродо. - А тебя просто не понимаю. Неужели же ты, эльфы и кто там еще - неужели вы пощадили Горлума после всех его черных дел? Да он хуже всякого орка и такой же враг. Он заслужил смерть.
- Заслужить-то заслужил, спору нет. И он, и многие другие, имя им - легион. А посчитай-ка таких, кому надо бы жить, но они мертвы. Их ты можешь воскресить - чтобы уж всем было по заслугам? А нет - так не торопись никого осуждать на смерть. Ибо даже мудрейшим не дано провидеть все. Мало, очень мало надежды на исправление Горлума, но кто поручится, что ее вовсе нет? Судьба его едина с судьбою Кольца, и чует мое сердце, что он еще - к добру ли, к худу ли - зачем-то понадобится. В час развязки жалость Бильбо может оказаться залогом спасения многих - твоего, кстати, тоже.»

«И Саруман опять расхохотался.
- Это Гэндальф-то! Да вы отслужили ему - и все, какое ему теперь дело до вас? Нет, вы, треща без умолку, потащились за ним окольным путем, далеко в объезд своей странишки. Ну, я и подумал, что раз вы такое дурачье, то надо вас немного опередить и как следует проучить. Времени оказалось маловато, да и людей тоже, а то бы моего урока вам на всю жизнь хватило. Но ничего, может, и хватит, я тут у вас хорошо похозяйничал. Как утешительно мне будет вспоминать, что хоть на вас я выместил свои обиды!
- Если тебе осталось только этим утешаться, то мне тебя жаль, - сказал Фродо. - Боюсь, пустое это утешение. Уходи сейчас же и навсегда!
Хоббиты видели, как Саруман вышел из хибары; угрюмой толпой надвинулись они к дверям Торбы и отозвались на слова Фродо гневными возгласами:
- Не отпускай его! Его надо убить. Он злодей и кровопийца. Убьем его!
Саруман с усмешкой окинул взглядом враждебные лица.
- Убейте, попробуйте, храбренькие хоббитцы; вас, убийц, я вижу, много скопилось. - Он выпрямился во весь рост, и черные глаза его грозно сверкнули. - Только не думайте, что я, обездоленный, лишился всей своей колдовской силы. Кто тронет меня - умрет страшной смертью. А если кровь моя обагрит землю Хоббитании, земля ваша навеки станет бесплодной.
Хоббиты попятились. Но Фродо молвил:
- Да не верьте вы ему! Никакой колдовской силы у него нет, лишь голос его обманывает и завораживает тех, кто поддастся. Но убивать его я не позволю. Не надо мстить за месть - только зла в мире прибудет. Саруман, уходи немедля!
- Гниль! Эй ты, Гниль! - крикнул Саруман, и из ближней хибары выполз на четвереньках Гнилоуст - точь-в-точь побитый пес. - В дорогу, Гниль! - приказал Саруман. - Тут опять явились эти красавчики-господинчики, они нас выгоняют. Пошли!
Гнилоуст поплелся за Саруманом. А Саруман поравнялся с Фродо, в руке его блеснул кинжал, и он нанес страшный, молниеносный удар. Но клинок скользнул по скрытой мифрильной кольчуге и обломился. С десяток хоббитов, и первым из них Сэм, кинулись вперед и швырнули наземь незадачливого убийцу. Сэм обнажил меч.
- Нет, Сэм! - сказал Фродо. - Все равно убивать его не надо. И уж тем более нельзя убивать, когда он в черной злобе. Ведь он был когда-то велик, он из тех, на кого мы не смеем поднимать руку. Теперь он падший, однако ж не нам судить его: как знать, может, он еще возвеличится.
Саруман встал; он пристально поглядел на Фродо - с почтительным изумлением и глубокой ненавистью.
- Да, ты и вправду вырос, невысоклик, - сказал он. - Да, да, ты очень даже вырос. Ты стал мудрым - и жестоким. Теперь из-за тебя в моей мести нет утешенья, и милосердие твое мне горше всего на свете. Ненавижу тебя и твое милосердие! Что ж, я уйду и тебя больше не потревожу. Но не жди, не пожелаю тебе на прощанье ни здоровья, ни долгих лет жизни. Ни того, ни другого тебе не будет. Впрочем, тут уж не я виною. Я лишь предсказываю.
Он пошел прочь, и хоббиты расступались перед ним, побелевшими пальцами сжимая оружие. Гнилоуст помедлил и последовал за ним.»

"Трилогии “Летописи Хьерварда” — о взаимоотношениях старых и новых богов, людей и магов, нo на совершенно новом уровне. Я исследую закономерности поведения нечеловеческих сил, которые наделены сверхвозможностями. Они могут зажигать и гасить звезды, иссушать моря… До тех пор пока маги, боги, драконы общаются мeжду собой — все нормально. Как только они начинают вовлекать в это людей, пробуждают к жизни силы, способные погубить даже их самих. Не буди лихо, пока оно тихо. Между прочим, сатана это прекрасно понимал. Он боролся только с небесным воинством, не посягая на людей. В отличие от падшего ангела Толкина."

"«Алиедора», это второй роман из цикла «Семь зверей Райлега». Первая книга называлась «Терн», она вышла год с небольшим назад. Будет еще третий роман цикла — «Имя зверя». Для меня это не совсем характерная форма. Раньше я в каждом романе старался свести воедино черное с белым. В этой серии я прибегнул к другому приему. Первый роман посвящен белому тезису — Терну. Это светлый герой, настоящий паладин. Меня даже упрекали в том, что я отказался от своей обычной неоднозначности героев. А «Алиедора» — роман о том, как героиня следует путем наименьшего зла и необходимого компромисса и доводит дело до ломки своей личности. При этом мне хотелось показать логику героини и дать ей свою правду, обоснование ее действий, чтобы в третьем заключительном романе этой серии показать финальный конфликт. Классическая триада логики."

"Что до «ключевой идеи»: на самом деле ее у меня нет, если под этими словами подразумевать сознательную цель при написании «Властелина Колец» — поучение или преподнесение видения истины, явленного конкретно мне! Я сочинял в первую очередь увлекательную историю, атмосфера и фон которой привлекательны лично для меня. Но в ходе подобного процесса собственные вкусы, мысли и убеждения неизбежно проявятся. Хотя лишь прочтя книгу сам (и памятуя о критических замечаниях), я осознал, что в ней доминирует тема Смерти. (Не то чтобы в этом заключалась какая-либо оригинальная «ключевая идея»: большая часть человеческого искусства и мыслей посвящены тому же.) Но, со всей определенностью, Смерть — не то же самое, что Враг! Я сказал или пытался сказать, что «ключевая мысль» сводится к тому, сколь страшна опасность перепутать истинное «бессмертие» с бесконечным периодически повторяющимся долгожительством."

"Вы пишете о «разумности и праведности» в «В. К.», «который сам по себе — великая сила». Меня эти слова глубоко растрогали. Ничего подобного я прежде не слышал. Но, по странной случайности, как раз когда я садился за этот ответ, я получил письмо от человека, который определял себя как «неверующего или в лучшем случае того, в ком религиозность пробуждается запоздало и смутно... но вы, —утверждал он, — создали мир, в котором некая вера словно разлита повсюду, без видимого источника, точно свет от незримой лампы». Я могу лишь ответить: «О собственной разумности человеку с уверенностью судить не дано. Если праведность присутствует в его произведении или освещает его точно всепроникающий свет, значит, исходит она не от него, но через него. И ни один из вас не ощутил бы ее так, как вы говорите, если бы и в вас этого не было. В противном случае вы бы ничего не увидели и не почувствовали, или (при наличии иного духа) вы преисполнились бы презрения, отвращения, ненависти. «Листва эльфийской страны, тьфу!» «Лембас — зола и песок, мы их в рот не возьмем». Разумеется, «В. К.» принадлежит не мне. Книга создана — и теперь должно ей идти по свету назначенным путем, хотя я, естественно, глубоко заинтересован в ее судьбе, как родитель — в судьбе ребенка. И меня утешает сознание того, что у книги есть добрые друзья, способные защитить ее от злобы недругов. (Вот только не все дураки — во враждебном лагере.) С наилучшими пожеланиями одному из лучших друзей моей книги. Остаюсь,

Искренне Ваш,
ДЖ. Р. Р. ТОЛКИН. Осень 1971."

Н.Д.П. в первом случае сказал
"Трилогии “Летописи Хьерварда” повествует о взаимоотношениях богов, людей и магов, нo по-новому. Книга посвящена поведению нечеловеческих сил, которые наделены сверхвозможностями. (вне текста: к слову, даже "нечеловеческие силы, наделенные сверхвозможностями" у него ведут себя совсем по-человечески и ничего нового он не "исследует". Просто он изображает их пафосными отказывая даже в элементарном чувстве юмора. Пардон пардон, в ЗБР юмор у магов все же имеется, правда он черный) До тех пор пока маги, и прочие тузы общаются мeжду собой — все нормально но совсем не прикольно. Как только они начинают вовлекать в это людей, начинается бардак. Между прочим, сатана (вне текста: А часом не сатанист ли аффтар? Христианство он считает религией рабов и толсто троллит.) это прекрасно понимал. Он боролся только с небесным воинством, не посягая на людей (вне текста: А еще кое кто слабо разбирается в христианской мифологии либо русском языке.). На написание данного опуса вдохновил меня Толкин."
Попросту: летописи Хьерварда - книжки о поведении сверхчеловеческих сил в контакте с человеческими.

А во втором:
"«Алиедора» суть второй роман из цикла «Семь зверей Райлега». Первая книга называлась «Терн», она вышла год с небольшим назад (и я загреб на ней нехило, но вы и сами можете догадаться$$). Будет еще третий (мне все мало $$) роман цикла — «Имя зверя». Обычно я так не загинаю. Раньше я валил черное и белое в одну кучу. В этой серии я (после ста грамм для храбрости) прибегнул к другому приему. Первый роман посвящен крутому челу, белому и пушистому — Терну. Я не пошел на поводу у быдла аудитории, которая хочет неоднозначности героев. А «Алиедора» — роман о том, как героиня следует путем наименьшего зла и необходимого компромисса и ловит разрыв шаблона. При этом мне хотелось показать логику героини и дать ей свою правду, обоснование ее действий (вне текста: значит раньше вы ничего эого не делали? И даже обязательным не считаете? Какой тогда вы писатель, если даже логику героев редко показываете а уж свою правду им только по большим праздникам даете?), чтобы в третьем заключительном романе этой серии показать финальный конфликт (так что запасайтесь попкорном). Я считаю это Ъ триада логики."
Коротко: Центральный конфликт СЗР - конфликт между принципом большого бобра и принципом меньшего зла.

"Вы пишете о «разумности и праведности» в «В. К.», «который сам по себе — великая сила». Раньше никто такого не говорил. Но, по странной случайности, как раз когда я садился за этот ответ, я получил письмо от человека, который определял себя как скорее всего еретика неверующего. Он утверждал, что в моем мире вера розлита повсюду. Я могу лишь ответить: Человек может ошибаться в себе. Восприятие человеком произведения искусства зависит отсамого человека. ое произведение давно начало свой, не зависящий от меня путь. С наилучшими пожеланиями..."

поучение или преподнесение видения истины, явленного конкретно мне