Эти пустые улицы, дрожащий воздух и солнце... Есть ли что-нибудь на свете мрачнее солнца?
***
(Отгоняет мух.) Хватит, хватит! Ну вот, теперь к вам прицепились. (Прогоняет их.) Это должно вас ободрить: вы все горевали, что чувствуете себя на родине чужеземцем, но эти насекомые так бурно выражают свою радость, они явно узнали вас.
***
Агамемнон был хороший человек, но он, видите ли, совершил крупную ошибку. Он запретил публичную казнь. А жаль. Доброе повешение развлекает, особенно в провинции, и несколько притупляет интерес к смерти.
***
Ах, не судите богов, молодой человек, у них свои тайные муки.
***
Вы непричастны к преступлению и не можете разделить их покаяния. Ваша дерзкая невинность отделяет вас от них, как глубокий ров. Уходите, если вы их любите хоть немного. Уходите, иначе вы их погубите: если вы их остановите, если хоть на мгновение оторвете от угрызений совести, грехи облепят их, как застывшее сало. Совесть у них нечиста, им страшно, а запах страха, нечистой совести услаждает обоняние богов. Да, эти жалкие души богам по вкусу. Хотели бы вы лишить их благосклонности богов? А что вы дадите взамен? Спокойное пищеварение, мирную, безрадостную провинциальную жизнь и скуку? Ах, скука – быт счастья. Счастливого пути, молодой человек, счастливого пути. Мир в обществе и мир в душе так неустойчивы: не трогайте, а то разразится катастрофа.
***
Я дрессирую мух в часы досуга.
***
Отчего ж я так невесом при стольких камнях в голове?
***
Не могу жаловаться: ты дал мне свободу нитей, оторванных ветром от паутины и парящих высоко над землей: я вешу не больше паутинки и плыву по воздуху. Я знаю, что мне повезло, и ценю это. Есть люди, связанные обязательствами от рождения: у них нет выбора – путь их однажды предначертан, в конце пути каждого из них ждет поступок, его поступок; они идут, с силой попирая землю босыми ногами и в кровь сбивая ступни. Знать, куда идешь, по-твоему, радоваться этому вульгарно?
***
Запахи и звуки, шум дождя по крыше, дрожание света – все скользило по мне, скатывалось по моему телу – я не пытался ничего ухватить, я знал уже, что все это принадлежит другим, никогда не станет моим воспоминанием. Плотная пища воспоминаний предназначена тем, кто обладает домами, скотом, слугами и пашнями. А я... Я, слава богу, свободен. Ах, до чего же я свободен. Моя душа – великолепная пустота.
***
Царица развлекается нашей национальной игрой: игрой в публичную исповедь. Здесь каждый кричит всем в лицо о своих грехах. Нередко в праздничные дни какой-нибудь торговец, опустив железную штору своей лавки, ползет по улице на коленях, посыпает голову пылью и вопит, что он убийца, прелюбодей и изменник. Но жители Аргоса пресыщены: все наизусть знают преступления всех. Преступления же царицы и вовсе никого не забавляют – это преступления официальные, лежащие, можно сказать, в основе государственного устройства.
***
Видишь, Филеб, таковы правила игры. Люди станут молить, чтобы ты осудил их. Но будь осторожен – суди их только за ошибки, в которых они тебе признались: остальное никого не касается, они не поблагодарят тебя, если ты обнаружишь что-нибудь сам.
***
Уходи, прекрасная душа. Мне прекрасная душа ни к чему; мне нужен был сообщник.
***
Какая забавная ревность. Успокойся: я люблю его не больше, чем тебя. Я никого не люблю.
***
Если свобода вспыхнула однажды в душе человека, дальше боги бессильны. Это уж дела человеческие, и только другие люди могут либо дать ему бродить по свету, либо удушить.
***
Я совершил свое дело. Доброе дело. Я понесу его на плечах, как путник, переходя реку вброд, переносит на своих плечах ребенка, я за него в ответе. И чем тяжелее будет нести, тем радостней, потому что в нем – моя свобода. Вчера еще я брел по земле куда глаза глядят, тысячи путей выскальзывали у меня из-под ног, все они принадлежали другим. Я шел по любому из них – по прибрежной тропе бурлаков, по тропке погонщика мулов, по мощеному тракту, где мчатся колесницы, – но ни одна дорога не была моей дорогой. С сегодняшнего дня мне остался только один путь, и бог знает, куда он ведет, – но это мой путь.

«Когда у судьбы имеются на наш счет какие-то планы, она находит средства заставить нас действовать в соответствии с её сценарием. Если тебе нужно что-то сделать, судьба будет настойчиво подбрасывать тебе эту возможность раз за разом, пока ты не поступишь так, как она хочет. И ещё эта злодейка имеет привычку сгущать тучи на нашем личном небе, когда мы сопротивляемся её уговорам... Судьба умеет уговаривать. А в тех редких случаях, когда ей это не удается, она просто убивает ослушника... Там, где я родился, говорят: «Судьбы ведут того, кто хочет, и влачат того, кто не хочет». Так оно и есть. Только влачат они зачастую уже бездыханную тушу дурака, упустившего свой единственный шанс...»

«Когда жизнь становится похожа на котел с чудесным зельем, куда мастерица-судьба кидает все новые и новые приправы: волшебные талисманы и прекрасные стихи, красивых девушек и могущественных колдунов, беззаботный смех и беспричинную печать, наверное, следует полагать, что она удалась. И поспешить сказать спасибо, даже если не знаешь кому. Особенно если не знаешь кому.»

1
"Дело в том, что природа в моем лице пыталась сделать курицу. Все мои повадки - куриные. Хотя иногда бывают странности. Я, например, время от времени начинаю рыть нору в земле, что, насколько я знаю, курицам не свойственно, скорее лошадям."

2
"Коммунисты - очень милые и симпатичные люди. Только хари у них противные. Я, правда, не совсем понимаю, что они хотят, но сразу видно, что они настоящие патриоты чего-то.
Жириновский - тоже очень милый и симпатичный человек. Играть роль полуидиота его заставляют. Скорее всего - это Бурбулис, фамилия Бурбулис этимологически связана с Карабас-Барабасом, и тогда сразу становится видна его сущность.
А от сущности до бытия - один шаг, как любил говорить покойный Хайдеггер. Линия Маркс - Энгельс - Бурбулис - Карабас-Барабас еще ждет своего исследователя. Кстати, мне недавно сказали, что Маркс и Энгельс - не муж и жена, а три абсолютно разных человека."

3
"Да, я - православный, хотя всю свою жизнь я посвятил кабалистике. Дело в том, что я нашел ошибку, которую допустили Раймонд Луллий и Альберт Великий при создании Голема. До этого все мои попытки создать Нового Человека приводили меня к созданию Вечного Жида. Кстати, Карл Маркс тоже был Вечным Жидом. Я проследил движение ВЖ [Вечный Жид - прим. автора] в истории. Но увидел я его только в наше время. И долго стоял перед этой тайной, пока не понял, что Вечный Жид - это я. С этого момента я понял, что Космос - един и что совсем не обязательно исследовать макрокосмос, как это делает вся современная космонавтика. Мы сконструировали космический корабль и отправили его в микрокосмос, т.е. во внутренний духовный мир человека. Корабль пилотируют две курицы - Мышка и Пышка. У нас в планах запуск искусственного спутника души. В процессе исследований нам удалось расщепить духовный атом. Таким образом, мы вплотную подошли к созданию духовной атомной бомбы."

Просто в чертовское время мы живем. Идиотская задача иметь дело с людьми, которым следовало бы приспособиться к новым идеям. А люди не приспосабливаются, в этом-то вся беда. Хотел бы я родиться через сто лет, когда уже все привыкнут к переменам.
***
Пол с огорчением подумал, что люди, разрушающие какую-либо систему, всегда вызывают восхищение у тех, кто покорно следует этой системе.
***
Однако для Шеферда жизнь была площадкой для гольфа. С целыми сериями начал и окончаний, со строгим ведением счета набранных очков – для сравнения с другими партиями – после розыгрыша каждой лунки. Он постоянно огорчался или радовался победам или поражениям, которых никто, кроме него, и не замечал, однако всегда со стоицизмом относился к правилам игры.
***
И почему только так должно было случиться? – Это прозвучало как еще одно пустое эхо вопроса, который человечество задает уже миллионы лет. Можно иногда подумать, что люди и на свет-то рождаются только для того, чтобы задать его!
***
Он справлялся со своими обязанностями – тут уж ничего не скажешь, однако у него не было того, что было у его отца, у Кронера, у Шеферда и многих других: искренней веры в значимость того, что они делают; способности принять душой – почти так, как это делает влюбленный, – корпорационную личность, всемогущую и всеведущую. Короче говоря, Полу не хватало того, что делало его отца воинствующим и великим: способности всерьез воспринимать все это.
***
Когда он бывал в обществе Финнерти, ему нравилось делать вид, что он разделяет его фантастические – то светлые, то мрачные – мысли так, словно он тоже был недоволен своей относительно спокойной жизнью. Финнерти часто и очень просто говорил о самоубийстве; но, по-видимому, он это делал только потому, что ему было приятно распространяться на эту тему. Если бы ему действительно хотелось убить себя, он был бы давно мертв.
***
А знаете ли, я в некотором роде предпочел бы не встречать вас. Намного спокойнее думать об оппозиции как о простой одноликой и абсолютно неправой массе. А теперь мне придется засорять свое мышление исключениями.
***
Беда не в знаниях, а в том, для чего их используют.
***
– Я пью потому, что испуган – испуган, правда, немножко, поэтому-то мне и не следует много пить. Все созрело, джентльмены, для появления ложного мессии, а когда он появится, прольется кровь.
– Мессии?
– Рано или поздно кто-нибудь сообразит и покорит воображение всех этих людей каким-нибудь новым чудом. В основе этого будет лежать обещание восстановить чувство причастности, чувство того, что ты нужен на этой земле, чувство собственного достоинства, черт возьми.
***
Но в один прекрасный день, джентльмены, кто-то даст им то, во что они смогут впиться зубами – возможно, вас, а может быть, и меня.
***
– Вы намерены стать новым мессией? – осведомился у Лэшера Финнерти.
– Иногда я думаю, что я бы не прочь, но только в порядке самообороны. Кроме того, это неплохая возможность разбогатеть. Но дело в том, что я не люблю бросаться очертя голову. Я прихожу к чему-нибудь после длительных рассуждений. А это довольно плохо для мессии. И, кроме того, приходилось ли вам когда-нибудь слышать о мессии маленьком, толстом, средних лет, да еще и с плохим зрением?
***
Он сознавал всем сердцем, что человечество зашло в жуткий тупик, но это был настолько логически обоснованный тупик, и его завели в него настолько умно, что он не видел, куда еще могло бы привести историческое развитие.
***
Телевизионные камеры забегали по нему, как по забавному и добродушному динозавру, подавая его изображение во всех возможных ракурсах.
***
Непостижимым образом толпа превратилась в однородную массу. Невозможно было сказать, где кончается одна личность и начинается другая.
***
Вы когда-нибудь задумывались над этим? Все, о чем вы думаете, вы думаете только потому, что вам кто-то подсунул эту мысль. Образование тоже не что иное, как подсовывание идей, реклама.
***
Но мне кажется, что теперь уже никто не задумывается над тем, что может быть святым для других.
***
С того самого момента, когда господь бог придумал трагедию, зрителям остается только смотреть и наблюдать процесс, сходный с тем, что молотилка делает с человеком, когда его затягивает внутрь.
***
Пол продолжал изумляться тому, насколько горячими сторонниками механизации являются американцы, даже если эта механизация разбивает им жизнь. Жалобы кондуктора, так же как и вопли многих остальных, раздавались не потому, что у них отобрали работу и передали ее машинам – вещь, несомненно, несправедливая, – а потому что машины недостаточно совершенны.
***
И вот ты оказался на распутье, мой мальчик. Теперь не так уж много осталось распутий для людей. Ничего не осталось, кроме прямого пути с утесами по обочинам.
***
Каждый, кто вступает в соревнование с рабом, сам раб.
***
– Да ведь дело совсем не в тебе, – сказал Финнерти. – Теперь ты уже принадлежишь Истории.
Тяжелая дверь мягко захлопнулась, и Пол знал теперь, что он здесь снова один и что История, где-то по другую сторону этой двери, выпустит его только тогда, когда сочтет это полезным и своевременным.
***
Блаженны фетишисты, ибо они унаследуют землю.
***
И поэтому шаг назад после неверно сделанного хода является шагом в правильном направлении.
***
Если мы сейчас победили, то это означает, что сейчас только и начинаются настоящие трудности.

История любит работать с запасом. Понадобиться для великих свершений великий человек, и провидение готовит разом когорту великих. А мы потом восхищаемся золотым и серебряным веками литературы, удивляемся, что композиторы, словно грибы, произрастают могучими кучками, и рассуждаем об эпохе великих географических открытий. Беседовать на эту тему можно долго и безрезультатно, ясно одно, людей необычной судьбы влечет друг к другу словно магнитом.

Играть можно со всяким, драться - только с равным.

Я гасконец, когда мне везёт!

Насмешка убивает всё, даже красоту.

Твёрдость взгляда - признак таланта.

Нехорошо просить милостыню, но нет хуже, чем просить её через других.

Сердиться на женщин - какое унижение, особенно когда эти женщины могут отомстить смехом.

Последнее средство слабых людей - гнев и месть.

Удар шпаги не доказывает, правы вы или виноваты, он свидетельствует только о степени вашей ловкости.

Кто умирает - выигрывает, кто видит, как умирает близкий - теряет.

Нужно потреблять, но не злоупотреблять.

Надежда есть последнее, что угасает в душе человека.

1. Как это ни странно, но всяческие беды и несчастья на этом свете очень часто исходят от людей маленького роста; у них гораздо более неуживчивый и энергичный характер, чем у людей высоких.
2. В сущности самыми умными оказались люди бедные и простые - они с самого первого дня приняли войну как несчастье, тогда как все, кто жил получше совсем потеряли голову от радости, хотя они как раз могли бы куда скорее разобраться, к чему всё это приведёт.
3. Они всё ещё писали статьи и произносила речи, а мы уже видели лазареты и умирающих; они всё ещё твердили, что нет ничего выше, чем сужение государству, а мы уже знали, что страх смерти сильнее. От этого никто из нас не стал ни бунтовщиком, ни дезертиром, ни трусом (они ведь так легко бросались этими словами); мы любили родину не меньше, чем они, и ни разу не дрогнули, идя в атаку; но теперь мы кое-что поняли, мы словно вдруг прозрели. И мы увидели, что от их мира ничего не осталось. Мы неожиданно очутились в ужасном одиночестве, и выход из этого одиночества нам предстояло найти самим.
4. Фронт - это клетка, и тому, кто в неё попал, приходится напрягать нервы, ждать, что с ним будет дальше. Мы сидим за решёткой, прутья которой - траектории снарядов; мы живём в напряжённом ожидании неведомого. Мы отданы во власть случая.
5. Каждый солдат остаётся в живых лишь благодаря тысяче разных случаев. И каждый солдат верит в случай и полагается на него.
6. Поесть досыта - это также ценно как иметь надёжный блиндаж, вот почему мы с такой жадностью охотимся за едой, ведь она может спасти нам жизнь.
7. Мы беспомощны, как покинутые дети и многоопытны, как старики, мы стали чёрствыми, и жалкими, и поверхностными.
8. Шквальный огонь. Заградительный огонь. Огневые завесы. Мины. Танки. Пулемёты. Всё это слова, но за ними стоят все ужасы, которые переживает человечество.
9. Все ужасы можно пережить, пока ты просто покоряешься своей судьбе, но попробуй поразмышлять о них - и они убьют тебя.
10. Сколько всё-таки горя и тоски умещается в двух таких маленьких пятнышках, которые можно прикрыть одним пальцем, - в человеческих глазах.

В животе беременной женщины разговаривают двое младенцев. Один из них – верующий, другой – неверующий
Неверующий младенец: Ты веришь в жизнь после родов?
Верующий младенец: Да, конечно. Всем понятно, что жизнь после родов существует. Мы здесь для того, чтобы стать достаточно сильными и готовыми к тому, что нас ждет потом.
Неверующий младенец: Это глупость! Никакой жизни после родов быть не может! Ты можешь себе представить, как такая жизнь могла бы выглядеть?
Верующий младенец: Я не знаю все детали, но я верю, что там будет больше света, и что мы, может быть, будем сами ходить и есть своим ртом.
Неверующий младенец: Какая ерунда! Невозможно же самим ходить и есть ртом! Это вообще смешно! У нас есть пуповина, которая нас питает. Знаешь, я хочу сказать тебе: невозможно, чтобы существовала жизнь после родов, потому что наша жизнь – пуповина – и так уже слишком коротка.
Верующий младенец: Я уверен, что это возможно. Все будет просто немного по-другому. Это можно себе представить.
Неверующий младенец: Но ведь оттуда ещё никто никогда не возвращался! Жизнь просто заканчивается родами. И вообще, жизнь – это одно большое страдание в темноте.
Верующий младенец: Нет, нет! Я точно не знаю, как будет выглядеть наша жизнь после родов, но в любом случае, мы увидим маму, и она позаботится о нас.
Неверующий младенец: Маму? Ты веришь в маму? И где же она находится?
Верующий младенец: Она везде вокруг нас, мы в ней пребываем и благодаря ей движемся и живем, без нее мы просто не можем существовать.
Неверующий младенец: Полная ерунда! Я не видел никакой мамы, и поэтому очевидно, что ее просто нет.
Верующий младенец: Не могу с тобой согласиться. Ведь иногда, когда все вокруг затихает, можно услышать, как она поет, и почувствовать, как она гладит наш мир. Я твердо верю, что наша настоящая жизнь начнется только после родов. А ты?

Представляете, как изумились бы Ирод Антипа и тем более император Тиберий, если бы им сказали, что они живут в 33-му году от рождения какого-то плотника. Как смеялась бы королева Изабелла (а она не любила смеяться), если бы услышала что живет в эпоху какого-то Колумба.

Так вот, мы живем в эпоху того парня о котором не имеем ни малейшего представления. Он родился где-то в арабской части Брюсселя. И в ближайшее время напишет, споет или подорвет что-то такое, что изменит мир.

Мы не знаем, что именно, но уже сейчас ясно, что армия и правительство Российской Федерации будут известны лишь в контексте внутричеченских раскладок. Очень много Ванюшек погибло за то, чтобы отобрать Чечню у Масхадова и отдать ее Кадырову.

Евросоюз, - будут писать в хрониках, - имел важную вспомогательную функцию в становлении великой Албании. Благодаря этому его и запомнят. «США по обыкновению, поддерживали сунитов в сунито-шиитском противостоянии, которое и стало основным содержанием истории двадцать первого столетия». Прищурьте глаза и немного сосредоточьтесь: вы тоже видите эти строчки во втором томе истории третьего тысячелетия (конечно, если умеете читать на китайском).

Что нам до этого, - скажете вы, - едва ли что-то кроме Закарпатья из украинской территории войдет в состав Великой Албании

Сегодня прогрессивное человечество борется с международным терроризмом. Необъятное воюет с непонятным. У террористов нет политических задач. Американцы ставят перед собой лишь символические цели. Для того, чтобы понять, что движет талибами, приходится размышлять о смысле жизни. Америка будет проигрывать до тех пор, пока не прояснит для себя категорию благодати. Телевидение демонстрирует нам поразительную метафору. С одной стороны, бородачи с глазами холодными и нежными, как у Заратустры, стоят на фоне горного ницшеанского пейзажа. С другой – авианосцы, самолеты, танки, геометрические формы панорамы Манхеттена. Личность против машины. Община против общества. Идеология против технологии.
Мощнейший военный блок мира объявляет войну нескольким сотням людей, которые в большинстве случаев даже не знакомы друг с другом. Помните, как барон Мюнхгаузен объявлял войну Англии? Оказывается, бывают шутки и посмешнее. Америка объявила войну Мюнхгаузену. Или Бен Ладену. Впрочем, без разницы. Американско-бенладенская война. И не факт, что Америка ее выиграет. Террористы стреляют не ради поражения конкретных целей, а с целью выяснить свои отношения с Богом. Афганцы начинают войну не для того, чтобы победить, а для того, чтобы постичь бытие. Не ищите простых ответов. Их нет.

«Жили-были три племени. Оптимисты, чьими святыми покровителями были Саган и Дрейк, верили во вселенную, кишащую благодушными аборигенами, в духовное братство, которое выше и просвещенней нас, в великое галактическое содружество, куда когда-нибудь взойдем и мы. Без сомнения, говорили оптимисты, космические перелеты предполагают миролюбие, ибо требуют контроля над разрушительными силами. Любая раса, неспособная подняться над собственными скотскими инстинктами, самоуничтожится задолго до того, как ей под силу будет преодолеть межзвездные бездны.
Напротив Оптимистов поселились пессимисты, преклонявшие колена пред идолищем святаго Ферми и сворою малых присных его. Пессимистам мнилась безлюдная вселенная, полная мертвых скал и прокариотических соплей. Шансы слишком малы, настаивали они. Слишком много блудных планет, слишком много радиации, слишком велик эксцентриситет слишком многих орбит. То, что существует хотя бы одна Земля, суть исключительно чудо; надеяться на множество их – значит оставить рассудок и предаться шаманскому безумию. В конце концов, вселенной четырнадцать миллиардов лет: если бы в галактике зародился не один разум, разве его представители не были бы уже рядом с нами?
А на равном отдалении от тех и других обитали Историки. Они не слишком задумывались над возможным появлением разумных инопланетян из дальнего космоса – но если такие существуют, говорили Историки. То пришельцы будут не просто умны. Они будут опасны.
Вывод этот может показаться даже слишком очевидным. Что есть история человечества. Как не последовательная поступь новых технологий, попирающих старые железной пятой? Но предметом рассмотрения служила в данном случае не история человечества и не бессчетное преимущество. Которое орудия давали одной из сторон; гнетенные подхватывают совершенное средство уничтожения так же охотно, как угнетатели – дай им только полшанса. Нет, вопрос заключается в том, откуда вообще взялись орудия. В том, для чего они нужны.
С точки зрения Историков, орудия создавались с единственной целью: придавать сущему противоестественные формы. Они обращались с природой как с врагом, они по определения являли собою мятеж против натуры вещей. В благоприятной среде технология не выживает и не развивается в культурах, пораженных верой в естественную гармонию. Зачем изобретать термоядерные реакторы, когда климат прекрасен, а пища изобильна? Зачем строить крепости, когда нет врагов? Зачем насиловать мир который не представляет угрозы?
…
А раз лучшие игрушки оказываются в руках у тех , кто никогда не забывает, что сама жизнь – это война против наделенного разумом противника, что это говорит о племени, чьи машины путешествуют между звезд?