Глава 2.
Ночь, аптечка и луна.
22.10.2120 Местное время 23.30.
Укрепрайон "Корнилово-AMALGAMA FFX75" КАНАР.
Если на прошлой неделе слякоть под ногами замерзала с наступлением темноты, то сейчас пошли теплые ночи и грязь постоянно налипала на ноги, заметно утяжеляя обувь. Еще доконала простуда, никак не принимавшая какого-то более серьезного характера, что открыло бы перед Драговичем возможность пару-тройку дней проваляться в лазарете или просто в тепле.
То тут, то там освещение выхватывало из тьмы клочки перерытого поля и мельтешащих людей. Рычала техника, согнанная, как и люди, со всего региона. Что касается людей, то наконец-то, командование стало массово подтягивать и приезжих, которых мотивировали пока лишь методом убеждения, рассказывая, насколько им самим важно отстоять республику, давшую им убежище.
- Горючее закончится и у нас все остановится, - проговорил неряшливого вида мужичек, являвшийся, насколько знал Драгович, профессиональным строителем.
- Вручную продолжите, - холодно ответил Драгович.
- Не дело это, - с осторожностью в голосе ответил строитель.
- Я знаю, - равнодушно ответил Драгович. - интересно, что по этому поводу сказал бы ОМСДОН? - добавил он.
- Так точно, продолжим вручную, - ответил мужик. - Я просто хочу обратить внимание на тему горючки…
- Этим есть кому заняться, и это не я, - уже чуть более дружелюбно ответил Драгович.
Справа от грунтовки, по которой вдоль грязевых гребней пробирались Драгович и строитель, возились в свете слепящих светильников люди. Рабочие эти разбирали сваленные в кучу деревянные шпалы и волокли их куда-то в темноту.
Внезапно ритмичное гудение кишащего рабочими поля разорвалось какими-то несвязными возгласами и затем чьими-то матерными криками. Все было скрыто от взгляда, так как происходило где-то за отвалом земли, располагавшимся по левую сторону от дороги. Крики и мат все не сходили на нет, как вдруг раздался выстрел и все стихло.
- Твою мать! - произнес мужик.
- Разберутся. Это в воздух кто-то выстрелил скорее всего, - ответил Драгович.
- Да это понятно.
- У вас-то нормально все?
- Да конечно, - развел руками мужик. - Ничего подобного у нас… Интересно, что там все-таки стряслось?
Ответа на свой вопрос мужик не получил, впрочем, как и Драгович - когда длиннющий отвал наконец-то закончился, то на освещенной площадке, разбитой за ним, уже ничего интересного не происходило - только зря с дороги в траву полезли чтобы глянуть.
Бегло осмотрев обустраивавшиеся на северном участке пехотные укрепления, Драгович оставил строителя и его подразделение в покое и направился в городок. Над головой в очередной раз загудел какой-то самолет, скорее всего ПВО сил блока. Силам этим по большому счету не было особого дела до происходившего здесь, на территории "трипл-эс-эф", в течение последних месяцев нарастания напряженности.
- Удивительное все-таки дело, - в очередной раз начал размышлять Драгович. - Большая война идет параллельно с кучей самостоятельных конфликтов, и все как ни в чем ни бывало. Было ли такое в мировой истории, или человечество сходит с ума, и это его конец? А что тогда будет? Через тысячу лет здесь снова поскачут на лошадях новые завоеватели и история начнется заново? Новое развитие? Нет, так уже не получится - нефть мы потратили, а реакторов у людей-дикарей будущего не будет…
Хорошо было бы не размышлять, а поговорить на эту тему с приятелями да с бутылочкой-другой на столе… Впрочем, Драгович от простуды и недомогания и так был словно пьяный без всякого "булькающего".
Пару часов назад он услыхал новость о том, что здание парламента полностью блокировано внутренними войсками, а высотка, в которой располагались несколько министерств теперь не подлежит восстановлению - в здании был проведен штурм. Был ли это фейк, сказать было сложно. Фотографии дымящегося остова небоскреба уже были в доступе, но это были лишь фотографии, даже не видео. В последние дни поток дезинформации, исходивший из столицы приобрел какие-то невероятные масштабы и фантасмагорический характер. Мировые массмедиа также подхватывали это дерьмо, хотя было очевидно, что если бы медиасети захотели произвести добросовестную верификацию и фильтрацию сообщений, то с этой задачей они справились бы.
Вот что было достоверно известно, так это то, как себя успели проявить расквартированные в соседней Новосибирской области ОМСДОНовцы и прочая нечисть. Если поведение отправлявшихся на большой фронт мобилизантов еще имело какое-то объяснение, понимание причин, и даже допущение своего собственного такого же поведения на их месте, то эти, которым не угрожали ужасы большого фронта, выглядели самыми обыкновенными бандитами и вызывали омерзение. Примечательно, что этим они вполне себе подыгрывали мотивации готовящихся к обороне.
Восточнее SSSF Еще один такой же по численности да и морали контингент ОМСДОН был стащен в Красноярский Край. Тем предстояло атаковать правобережных. Отличительной деталью складывавшейся ситуации было то, что противостояние обоих берегов, СФС и КАНАР, на время поутихло. Конечно, маловероятно было, что правобережные и левобережные окажутся в одном окопе, но обычных провокаций с правого берега сейчас точно не должно было быть, как не было с конца лета.
В городке, представлявшем собой два ряда вагончиков-бытовок и несколько палаточных кварталов было оживленно. Здесь всегда было оживленно, и днем и ночью. Кого-то увозили, кого-то привозили. На плацах то и дело очередной офицерюга тарахтел все эти речи, которые должны были по возможности мотивировать не всегда горевших желанием работать вновь прибывших. Или хотя бы припугнуть наказаниями за уклонение и саботаж. Все как обычно.
Многие из гражданских, привлеченных к работам, зачастую не видели в намерениях центральной власти особой угрозы.
"Да, ОМСДОН мерзавцы, но они как придут, так и уйдут, - рассуждали такие. - А если не усердствовать, то уйдут намного быстрее… И противостоянию КАНАР и правого берега придет конец. Даром что ли Харлингтон приезжал?"
- За это мы сражались в пятнадцатом году? - то и дело хрипели и рычали опровергавшие такие тезисы политруки. - Знайте, сегодня мы выстоим, завтра мы уже побеждаем, а после ведущая сила в нашей Россия это мы и никто другой! - такую речь, всегда повторяемую точь-в-точь, Драгович за последнюю неделю слышал уже не один раз.
Когда до первых бытовок городка оставалось метров пятьдесят, Драгович начал разбирать звуки, доносившиеся с одного из утоптанных грунтовых плацев, на котором были выстроены несколько десятков рабочих в одинаковых спецовках.
- Запомните это сейчас, а потом разговор будет другой, - донеслось рычание с плаца. - Теперь вы приравниваетесь к военнослужащим. Вы не на субботничек с водочкой сюда приехали. Взрослые мужики, блин… Кровь в жопе заиграла? Все трое получат по звезде, это в чисто ознакомительных целях. Если что-то подобное повторится…
Голос утонул в грохоте двигателя ползшего неподалеку самосвала. Драгович решил дальше не вслушиваться и прибавил шаг, направляясь к своему вагончику.
В освещенном и в сравнении со слякотной улицей довольно уютном помещении сидел Белобрысый и, поглядывая в оконце, докуривал очередную сигарету.
Помимо Белобрысого в комнатушке находился Мелкий, как его постоянно называли. Появившийся на фортификациях пару дней назад, молодой да ранний ополченец успел отметиться непомерными понтами и постоянными россказнями о своих тактических способностях.
Причем это был тот случай, когда человек сам верит в то, что плетет. Впрочем, так как он этим здорово развлекал, ему это было простительно. Было Мелкому чуть за двадцать, и по своему виду он смахивал скорее на студентишку, чем на человека, которому подходит оружие в руках.
- Видал саботажников? - обратился к Драговичу Мелкий. - Разборку здесь устроили. Я вижу, хлещутся, уже вот-вот лопатами друг друга бить будут. Пацаны смотрят, наверно рассчитывали что те сами успокоятся. А остальные гражданские вообще стоят, как в штаны насрали. Как обычно - "наша хата с краю". Я подхожу, в воздух шмаляю, и все сразу резко успокаиваются.
- Герой, ёба, - вроде как недовольно, но и не без усмешки в голосе процедил Детина, сидевший за столом напротив Белобрысого, - Больше не делай так, все понял?
- Как скажете, но я считаю, что только так и нужно, - невозмутимо продолжил Мелкий, - Вторжение может с часу на час двинуть, а они тут…
- Чего каркаешь! - ожил Белобрысый и постучал по столу.
- Я не каркаю. Просто в боевой обстановке надо прорабатывать любые варианты, - с глубокомысленной интонацией изрек Мелкий и достал телефон.
- Я этот выстрел слышал. А чего они там дрались-то? - спросил Драгович.
- Да двое работали, копали, и вдруг повстречали одного, который когда-то у них большой шишкой был, ну и давай его истреблять, - ответил Белобрысый. - Ничего особенного в общем. Сейчас все трое по ребрам получат и дальше работать пойдут.
- И кого истребляли, тот тоже получит?
- Конечно. Видать, он там, в те времена мудаком был, - ухмыльнулся Белобрысый. - Что теперь, разбираться в этом? Всем раздать да и все.
- Рейтинг Оппенгеймера за неделю упал на три процента, - снова проявил себя Мелкий, что-то смотревший в телефоне. - Это значит, до выборов еще минус шесть процентов, даже чуть больше.
- Да ты задрал! - ответил Белобрысый. - Он все вычисляет, кто победит, - Белобрысый глянул на Драговича и кивнул в сторону Мелкого.
- Пошли уже, - произнес Детина.
- Куда вы собрались? - спросил Драгович.
- Ты тоже с нами пойдешь, - с хитрецой в голосе ответил Белобрысый.
- Чего это?
- А вот, - ответил Мелкий, и полез куда-то в кучу неряшливо сваленных вещей, лежавшую рядом с ним.
- Тыы-дыщ! - мелкий изобразил звук не то выстрела, не то разрыва, и со стуком поставил на ящик бутыль в три четверти литра водки.
- Твою мать, убери, а то будет всем нам "тыы-дыщ", - заворчал Белобрысый.
- Да кто сейчас увидит, разве что зайдет кто резко.
- Вот ты сам на свой вопрос и ответил, - сказал Здоровяк.
- Если уж так, то скажем что нашли, - невозмутимо ответил нашедшийся Мелкий. - Только что привезенные рабочие спрятали в кустах, а мы шли и нашли.
- Дай ему аптечку лучше, - обратился к Мелкому Белобрысый.
Мелкий тут же достал из того же тряпья известную оранжевую коробочку и протянул ее Драговичу.
- Мне этого дерьма не надо, - решительно возразил Драгович.
- Да нормально. Ты-то болеешь, тебе можно. Даже нужно. А то воспаление легких будет - это вообще жопа. - сказал Белобрысый.
Драгович повертел в руках протянутую ему пластиковую аптечку, когда-то так желанную для вымерших наркоманов, так сказать, наркоманов предыдущего поколения.
- В стеклянной пробирке таблетки - от них будешь как трактор тянуть. Еще есть снотворное, - это наоборот, - начал Белобрысый. - Мне знакомый врач, ну он почти врач, рассказал, что нужно вначале энергетическую выпить, а потом часа через три снотворное. Проспишь сутки и будешь здоров.
- Нахрена оно надо! - ответил Драгович, держа перед собой аптечку. - Я лучше вон… - он кивнул в сторону тряпья, куда Мелкий спрятал бутылку. - Горло прогрею и все дела.
- Если все же будет хуже, то пей таблетки, - ответил Белобрысый. - С воспалением здесь, в поле не шутят.
- Только снотворное надо чуть попозже, не сразу с ней, - Здоровяк также кивнул в сторону "ее", то есть припрятанной бутылки. - Подождешь, чтобы алкоголь в организме усвоился, и тогда уже…
- Так и утро наступит, пока все это выжидать. Вы-то днем выспались, а я все это время на ногах был, - высказал очередной довод против затеи Драгович.
- Ну завтра тогда таблетки съешь, - ответил Белобрысый. - Это без разницы, что утром, что вечером. Также заснешь, как в конце дня. У тебя уже глаза красные, Температура наверно, так что лечись.
Послышалось отдаленное стрекотание вертолетных лопастей, которое стало быстро нарастать.
- Что-то новое, - Произнес Драгович, тем временем раздумывая, выглядывать ли на улицу или нет.
- Да, вертолетов тут не было, - ответил Мелкий, уже соскочивший с ящиков и направлявшийся к двери.
Вообще удивительное дело - вертолет это такая штука, которая отчего-то заставляет всех, ну не считая баб, бросать все и пялится на угрожающе ревущую хренотень. Особенно, если по каким-то делам эта хрень зависает на месте.
Драгович хорошо запомнил, как несколько месяцев назад с десяток человек побросали свои дела и четверть часа смотрели на тяжелый вертолет сил Блока, участвовавший в какой-то местной импровизированной тренировке десанта. И такое внимание в войну-то, когда везде и постоянно что-то летает, а то и взрывается.
Хотя сейчас для любопытства была и другая причина, точнее не для любопытства а для опаски: вполне себе могло оказаться, что это был передовой ударный кулак внутренних войск, а тогда… Но если еще подумать, то сразу сделаешь вывод, что вертолеты вторжения давно бы уже засекли - система предупреждения ПВО КАНАР все эти годы активно функционировала, и "поддерживала форму" так что сейчас была не та история со всеми этими внезапными нападениями и началами войн.
- Это Ка-56, это наш, - объявил Мелкий.
- По звуку похоже, - согласился Здоровяк. - На бесполетную зону, значит, теперь насрать.
- Если АВАКС далеко, то вертолет здесь запросто проскочит под уровнем наземных радаров, - возразил Белобрысый.
- Ну вообще да, - согласился Здоровяк. - Ладно, чего ждать, пошли уже, - продолжил он.
Все, включая и Драговича, ожили. Мелкий взял рюкзак, в котором лежала бутыль, может и не одна, и компания двинулась к выходу.
На улице подул слабый, но довольно мерзкий холодный ветерок. Драгович высморкался в кусок разодранной простыни, который он теперь таскал в кармане штанов - это был тот дрянной случай, когда не только горло болело, но и в носу было чувство, как будто неудачно нырнул и набрал воды.
- Против вторжения это нормальная сила, начал Мелкий, - Я про Ка-56.
- У нас их всего три штуки, - возразил Белобрысый.
- Все равно это мощно. Вот предположим, пусть каждый за вылет уничтожит пять бронемашин. Хоть бронемашин, хоть грузовиков…
- Математик, блин, - проворчал Белобрысый. - А у Лебедева ничего из авиации наверно нет. Куда ему! Ну расскажи лучше, кто победит? Харлингтон или Оппенгеймер?
- Сейчас еще достоверно трудно сказать, - ответил Мелкий. - Я склоняюсь к мнению, что Харлингтон.
-Через две недели точно вам скажу, Да? - Съязвил Здоровяк
До выборов в США оставалось около двух недель. С того визита, что был год назад, весь Суперфедерант по оба враждующих берега принялся следить и болеть за Харлингтона, которому здесь уже приписали, будто бы став 68-м президентом США, он в первую очередь займется Суперфедерантом, как еще называли проблемный регион. Регион России. России, объявившей в четырнадцатом году политику демарша Блоку. Блоку Западных Наций, воевавшему с Азиатским Блоком в "Большой Войне", как ее называли. Или просто в Войне. Писали о ней всегда с большой буквы и было понятно где просто война как явление а где эта Война.
Войне предшествовала Предвойна, из-за долбанной Индонезии. Это было в сто седьмом, когда Драгович был еще школьником.
На фоне таких масштабов то, что сейчас происходило в "трипл-эс-эф", то есть "тройном-эс-эф" было где-то на третьей же полосе новостей для самого Харлингтона, срубившего себе очков на урегулировании ситуации вокруг Суперфедеранта.
Для общемирового обывателя все эти выяснения отношений SSSF с центральной властью, с Новым Кронштадтом, российской столицей военного времени, вообще терялись, как отдельный листок в листопаде. Даже для россиян куда более болезненным вопросом было противостояние правительства и парламента.
Из-за него-то, из-за этого общероссийского политического кризиса, Лебедев, развязав себе руки в ходе столичной конфронтации, решился разобраться заодно и с неуступчивым регионом. И конечно же, получить какие-то свои политические выгоды. Когда же они нажрутся-то своих выгод?
Если Харлингтон победит, то Кронштадт отвалит в тот же день, - продолжил свою болтовню Мелкий. - А он победит…
Внезапно краем глаза Драгович заметил какое-то зарево к востоку. Свечение неторопливо разгоралось.
- Это еще что такое?! - воскликнул Мелкий.
- Похоже на шаттл, - проговорил Драгович.
- Нет, для шаттла такое слишком ярко, - ответил Мелкий. - Я за ними наблюдал. Вообще это и не прилет.
- Правда, - задумчиво произнес Здоровяк. - Для шаттла слишком мощно.
Тем временем над горизонтом стал подниматься белый чуть мерцающий огонек.
- Да, я тоже так подумал. Я подумал что слишком мощно, - продолжил тараторить Мелкий, как и все остальные, разглядевший огонек и убедившийся, что это ни какая не боеголовка, а что-то взлетает. - Вначале первая мысль была, что это прилетело что-то, но потом я понял, что это взлет шаттла. Я понял это еще до того, как он показался. Свечение ровное и плавно нарастающее.
- А ведь от шаттлов не такое свечение, - произнес Белобрысый. - Оно обычно желтоватое, а здесь цвет как от электросварки, только излучает равномерно.
Теперь уже светилось далекое слоистое облако, над которым рвался вверх космический аппарат.
Все четверо сбавили шаг, остановились и уставились на восток. Огонек пропал в далеких облачных полосках, растянувшихся над горизонтом.
- Сколько до ракетодрома? - произнес Мелкий. - Километров сто?
- Чуть больше даже, километров сто двадцать, - ответил Детина. Я думал, ты это лучше знаешь. Ты же крутой.
Чуть выше сиявшего облака и более ближней завесы явно виднелся просвет с мерцавшими звездами. Было очевидно, что стартующий аппарат вскоре попадет в зону видимости. Все четверо теперь этого и ожидали.
- Какой-то мощный, - пробормотал Белобрысый.
- Вроде говорили, что на той неделе что-то подобное было, скорее всего, он и приземлялся, - ответил Детина.
Наконец, над облаком показался довольно яркий огонек, светивший все тем же белым светом, больше напоминавшим застывший электрический разряд, чем ракетный двигатель.
Потом стал виден конус бившего в сторону земли света - на больших высотах, уже не доступных обычной авиации, ракетный двигатель превращается в подобие фонаря, свет от которого без труда пробивается сквозь раскаленные но прозрачные разреженные выхлопные газы. Это давно уже усвоил каждый.
И то, что эти газы формируют что-то похожее на стоящий торчком дирижабль или вытянутый пузырь, который потом часами опадает в нижние слои атмосферы, тоже все знали.
Здесь что-то подобное также имело место, но очертания светового конуса от "фонаря" были куда четче, а сам свет ярче.
- Ядерный двигатель, - произнес Мелкий
- Что-то про стартовые ядерные двигатели я не слышал, - ответил Белобрысый. - Хотя кто его знает. Не хватало нам разного говна, так решили еще подзасрать.
- То что он не обычный, это точно, - проговорил Здоровяк.
- Да вы что, не слышали? У нас были звездолеты, проекты звездолетов с ядерным плазменным двигателем.
- Пламенный плазменный ядреный, - задумчиво проговорил Белобрысый. - Если этот аппарат какой-то особенный, может даже супероружие сезона, а сейчас он улетел… Лучше бы он стоял на ракетодроме - Лебедеву не позволят вторгнуться, если это будет угрожать какому-то супершаттлу. Да и обычным шаттлам тоже. Давай, лети обратно, - проговорил Белобрысый, глядя в сторону взлетавшего корабля.
Тем временем огонек двигал вверх, причем все энергичнее. Обычно космические аппараты не летят куда-то вертикально вверх, а выруливают как-то параллельно земной поверхности. Это сейчас и происходило. Судя по всему, аппарат вознамерился пройти почти над наблюдателями. Высота при этом была бы уже космическая. Аппарат, двигавшийся, что было нетипично, к западу, против вращения Земли, готовился покрасоваться в самом зените.
Однако дальнейшему наблюдению помешали низкие облака, скрывавшие большую часть неба. Зарево давно уже сошло на нет, а огонек затерялся в темной пелене.
- Ладно, пошли, - произнес Белобрысый, - Шоу окончилось.
Все молча согласились и зашагали дальше. Вдруг Драгович почувствовал, как завибрировал телефон. Еще один аппарат, кажется, у Белобрысого, издал прерывистый сигнал.
- Воздушная тревога, общерегиональная - произнес Мелкий, доставая свой телефон.
- Давно не было, - ответил Детина с сарказмом, подразумевая как раз, что такая была недавно.
Все зашагали дальше. Вряд ли азиатский блок стал бы хоть как-то проявлять интерес к той возне, что происходила на поле, да вообще к таким домашним делам западных наций, как события в регионе "трипл-эс-эф".
На поле вообще ничего не изменилось - никакой системы оповещения в виде сирен не было - с задачей прекрасно справлялись телефоны, да и у офицеров была армейская связь. Отсутствие каких-либо изменений в характере размеренной работы тоже имело свое объяснение - местность вдали от значимых городов, да еще и с укреплениями, пусть и строящимися - это куда безопаснее чем где-либо. Конечно все это относилось к вопросу атаки со стороны Азиатского Блока. ОМСДОНы Лебедева - это другая история, но их движения тоже отслеживались, так что вытворять здесь черт знает что им никто не позволил бы. Там ракетодром, тут терминал, а еще радары, в том числе и "Аманда" все блоковское. Особо вторгающимся было не разгуляться.
Телефоны вновь разразились какими-то предупреждениями.
- Теперь нелокализованная ядерная тревога, - без особых эмоций объявил Детина. Становилось все очевиднее что Лебедев и его банды были ни при чем.
- Из-за шаттла, - предположил Белобрысый.
- Похоже, - согласился Мелкий.
- Только как-то быстро "чинки" отреагировали на наш шаттл, - засомневался Драгович. - С орбиты что ли хотят бить? И куда? В неостывшую взлетную площадку?
Где-то в западном направлении на горизонте начало полыхать. Привычное мерцающее зарево говорило о старте противоракеты, потом еще одной. Старты осуществлялись с замечательных объектов Блока, которые, как и прилегавшие к ним квадратные километры охраняемой блоковскими же подразделениями территории, должны были служить препятствиями для маневров сил вторжения, то есть для Лебедевских ОМСДОНов.
Шум работы на поле стал стихать - все были научены жизненным опытом и знали, что за такими пусками могут последовать всевозможные ядерные спецэффекты, от вспышек на орбитальных высотах до взрывов в атмосфере. Огромные суперрадары AEX AMANDA с приданными им лазерами были способны так четко определять траектории и отсеивать ложные цели, что селективных взрывов в большинстве случаев не требовалось, но раз на раз не приходился. Впрочем, облака, мешавшие лазерам-селекторам, в данном случае выступали и определенными "друзьями" затаившихся людей. Облака были способны минимизировать вспышку.
- Очки у кого-нибудь есть? - задал почти риторический вопрос Детина.
Все молча продолжили путь, уставившись под ноги.
Послышался мерный гул самолета. Больше ничего такого не последовало. Никаких вспышек или пусков - исходи гул от самолета ПВО и начни тот стрельбу - грохот срывающихся в бешеный полет ракет было бы слышно на куда большей дальности чем сам этот самолет. Может это и был самолет ПВО но никаких действий он пока не предпринимал.
Терминал, выпустивший две противоракеты, располагался несколько дальше, и их грохоту, прошедшему десятки километров и значительно ослабленному, еще только предстояло пройтись над полем.
Впереди показалась группа из бытовок-вагончиков, к которой все и направлялись.
В вагончике, куда все зашли, Драгович собственно и ночевал. Тут была газовая печка и кухонные принадлежности виде помятой алюминиевой кастрюльки, кружки и пакета для всего остального.
Драгович в очередной раз достал клок простыни, высморкался и сматерился.
- Тебе в баню надо, только нормальную, чтобы с веником попариться, потом накатить, - начал Мелкий.
- И потом походить по улице и все, - возразил Белобрысый. - Это хорошо когда ты дома, когда у тебя тепло и сухо, и тебе не надо никуда. И то у меня после такого не проходило никогда ничего. Это все болтовня. Таблетки пей и весь день спи, никто и не заметит. Если что скажем как есть, что доктор антибиотики свои бесполезные прописал, и они тебе не помогли. А еще врач…
- Так что спи спокойно, - продолжил мысль Драгович и сложил руки на груди, как покойник
Все заржали.
- Так мы же пьем или что? - продолжил Драгович. - Таблетки-то на завтра тогда? С водкой-то не желательно.
- Энергетические можно и так, - ответил Детина, - снотворное не желательно, а эти можно. Подзарядишься сразу. Шахтеры вон их пили по несколько дней в неделю. И подбухивали при этом. Полезного мало, но сравни - или они регулярно, или ты один раз. И не волнуйся, на них так быстро не подсядешь.
- Вообще логично, - добавил Мелкий, - я сам пробовал. Сильная вещь, причем никаких там глюков или чего-то такого. Чистый ум, просто энергии выше крыши. Потом, правда совершенная жопа, до толчка кое как доползаешь, но это если их без всего остального принимать. Ты сутки, ну может чуть меньше проспишь, и все выровняется, организм восстановится и встанешь как огурчик. И ангина твоя во сне пройдет.
- А как тогда шахтеры их пили, если до толчка не доползешь потом? - Спросил Драгович.
- Так если энергия заканчивается, они следующую пили, - ответил Детина.
- А спать?
- Одно другому не мешает, особенно если правильно сочетать с другими. Все предусмотрено. А потом перед выходными пили еще какие-то, вот хотя бы снотворное, и все нейтрализовывалось. Выходной они спали и восстанавливались.
- Хрень какая-то. В выходные других дел много… отдыхать.
- Так они зарабатывали - ого! - ответил Детина и поднял взгляд к потолку.
Драгович за год с лишним пребывания в SSSF не раз уже обсуждал ту хрень которую когда-то вытворяли здешние шахтеры, или с ними вытворяли. Обсуждал он это с разными людьми, выслушал, так сказать, разные точки зрения, так что продолжать эту тему, которая теперь коснулась непосредственно его самого, не стал - до того все проговорил.
- Каша с тушенкой есть, - объявил Драгович и указал на картонную коробку, стоявшую в уголке, где помимо этого стояли трехлитровый баллон и печка.
Оказалось, что баллон сдох - Драгович только сейчас вспомнил, что он уже с утра еле давал газ. Всего-то нужно было сбегать в домик-склад и притащить новый.
На улице все так же дул холодный сырой ветер. Иногда казалось, что он приносил редкие мелкие дождевые капли. Глаза слезились, в носу свербило, словно туда попала уже не только вода, но и какой-то особо дрянной песок.
- Все, меня это достало, - объявил Драгович, зайдя в домик и поставив баллон на стол. - Что если закапать водку в нос?
- Человек тридцать лет прожил, а такую чушь несет, - Объявил Белобрысый. - А все почему? В теплых краях прожил!
- Ты чего, не простывал никогда что ли? - Спросил Мелкий.
- Простывал, но не так, - ответил Драгович, в который раз скрыв пол-лица в белом обрывке, - Я тут больше года, не первый месяц. Но такой ветер и сырость мне еще никогда так не помогали окончательно охренеть.
- Пей таблетку и не страдай, - посоветовал Детина.
- Пей, пей, чего откладывать, - добавил Белобрысый.
- Ладно, чего уж, - произнес Драгович и достал из кармана коробочку, открыл ее, и перед ним раскрылся целый арсенал из десятка с лишним стеклянных и пластиковых трубочек-пробирок с уложенными в них рядами белых таблеток. Еще с крышки слетел сложенный в несколько раз тонкий листок, очевидно с инструкцией по применению.
- Вот видишь, новье какое, - сказал Белобрысый. - Даже мануал на месте. Клади все на стол, сейчас разберемся что пить.
- Разберемся значит? - Изображая недоверие в голосе ответил Драгович.
- Нечего там разбираться, - ответил Детина. - Стеклянная колба с двумя полосами или круглыми пятнами… это без разницы. Одно белое, другое синее.
- Эта? - Спросил Драгович, потянувший нужную пробирку из обхватывавшего ее держателя. - Да, правильно, эта, - ответили в один голос Мелкий и Белобрысый, после того как разглядели зажатую пальцами склянку.
- Точно?
- Да точно, - ответил Детина.
Видя такое единодушие, Драгович решил не вычитывать что-то в похрустывающей бумажке мануала и сдвинул пластиковую пробку.
Минут через пять ломота в суставах стала отступать, и одновременно с этим Драгович заметил, что раздражающие ощущения в носу и горле исчезли.
Остальные в это время возились с чаем и притащенными консервами.
Драгович встал и походил взад-вперед.
- А вправду помогло, - объявил он. - И насморк прошел. Ну дела!
- Сосуды наверно расширились, - предположил Мелкий, - Или наоборот сузились.
- Или дело вообще не в сосудах, - продолжил, изображая серьезность Белобрысый, взявший за норму подтрунивать над невозмутимым Мелким.
Все заржали.
Тем не менее, кое-какие незначительные побочные действия все же проявили себя. Впрочем, трудно было судить, были ли это побочные эффекты, или же дело было в никуда не исчезнувшей инфекции. После пары стопок Драгович почувствовал, что накуренный воздух комнаты оказывает на него омерзительное и тошнотворное воздействие. И вообще в помещении было слишком душно и смрадно даже без всякого табачного дыма.
- А-а, это бывает такая хрень, - объявил Мелкий. - Еще может показаться, что слишком жарко или наоборот холодно. Это пройдет.
- У меня такое чувство, будто хорошо напился, а не пьяный.
- Так ты и не будешь пьяный, - ответил Белобрысый. - Ты толком и не выпил. Может, чувство, как будто траванулся?
- Точно.
- Так выйди и подыши, - предложил Детина. - Только не расстегивайся. Просто свежим воздухом медленно подыши. Может быть блеванешь, хотя не должен. Просто спокойно посиди или пройдись. За пять минут управишься.
Драгович обулся в резиновые шлепанцы, даром что летние, зато сухие, и двинулся к выходу.
"Будешь чувствовать себя нормально, но может блеванешь," - мысленно и с раздражением воспроизвел он ключевые моменты разговора.
На улице и вправду стало легче, да не просто легче а хорошо, учитывая простудное самочувствие в течение дня. По ощущениям не помешало бы расстегнуться а то и вообще снять куртку и размяться, но Драгович и не думал подобного вытворять - никаких таких эмоциональных порывов в отличие от опьяненного соответствующим количеством алкоголя сознания и в помине не было.
Судя по всему, дьявольский препарат угробивший за долгие годы целую армию работяг и вправду никак не влиял на ясность рассудка. Правильно, он не должен был мешать работать. Вот и сейчас Драгович всего лишь испытывал то чувство, будто он сейчас только что встал навстречу вполне комфортному летнему утру, как следует выспавшись. Это, конечно приподнимало настроение но не больше чем сухая обувь и одежда взамен холодной и вымокшей.
Драгович представлял себе какую бы то ни было "дурь" совсем не так. Впрочем, по своему назначению это и не была "дурь" как таковая, а всего лишь фармпрепарат. Учитывая то, какие штуки были разрешены к свободной продаже в годы войны, препарат отдельного разговора не стоил.
Постояв несколько минут на воздухе Драгович направился обратно. Вернувшись к приятелям, он к своему разочарованию обнаружил, что отвращение к привычному ранее табачному запаху так и не исчезло. Вид стакана, наполняемого водкой также вызвал чувство подкатывающейся к горлу дурноты.
- Странное дело, - объявил он, - На улице чувствую себя нормально, даже на все сто, а здесь дышать не могу и на стакан смотреть тошно. Этими таблетками что, заодно от выпивки и курева отучали?
- Да вроде нет, - озадаченно ответил Белобрысый, - Если бы да, то они бы ценились за это, но я такого не слышал.
Остальные тоже не слышали о таком свойстве скандальной фармацевтики.
- Допивайте без меня, - сказал Драгович. - Я еще пойду на улицу, только говнотопы получше одену, - он полез под деревянную скамейку, где помимо всего прочего валялись драные, но зато сухие ботинки.
- Уверен, что пить не будешь? - уточнил Белобрысый.
- На все сто уверен. Допивайте. Чего там с тревогой? Сообщили чего-то уточняющее?
Никаких сообщений никто не получал, хотя можно было и не спрашивать. У Драговича самого при себе был телефон. Связь здесь работала прекрасно, благодаря чему по дороге все четверо получили свои воздушные и ядерные предупреждения практически одновременно.
На улице вновь стало хорошо. Поначалу Драговичу показалось, что у него обострилось обоняние, но нет, - запах осенней ночи, травы и листвы был все таким же едва уловимым. Драгович обошел группу домиков, и его взгляду открылась площадка, изрытая глубокими котлованами - в самом неглубоком месте метров в пять. Там обустраивались двух - а то и трехуровневые укрытия из железнодорожных контейнеров, составленных в галереи. Над площадкой возвышалась антенная мачта метров тридцать в высоту, которую в данном случае использовали как осветительную.
- Какое же дерьмо начнется, если силы вторжения сюда все-таки двинут? - начал размышлять он. - Для обычных мотострелков это верная смерть, и они не могут об этом не знать. Без серьезной авиации никак. Но не может же Лебедев положить болт на безопасность объектов Блока, на безопасность ракетодрома, шаттлов, и задействовать тяжелую авиацию а не штурмовички. Или может?
- Вообще Оппенгеймер за свои любимые шаттлы Лебедеву лично порвет пасть, а потом и жопу… Хорошо бы, он сделал это заблаговременно. Национальные силы, как и армии других стран намертво встроены в единую систему, такую тыловую UCE, и это не позволит Лебедеву вытворять что он вздумает - больная политическая воля обломается об военный механизм. Это вроде бы уже предотвращало серьезные кровопролития в тылу, в Ирландии и даже в Южной Америке.
- Все же есть вероятность того, что Лебедевцы будут бить крылатыми ракетами. Может обычными, а может и тяжелыми, в которых суббоеприпасов спрятано на целый арсенал бомбардировщика. А куда имеет смысл бить ракетами? В города с их предприятиями? Нет, на первом этапе нет смысла - Ополоумевший спикер наверняка рассчитывает, что все сдадутся. К тому же это слишком даже для Лебедева.
- Тогда куда? Может быть сюда? Распахать все поле и другие укрепрайоны и снять угрозу для мотострелков? А те уже двинут в города и поселки? - Многочисленные поселки ведь по большей части беззащитны.
Драгович выдохнул. Пара от дыхания не было видно - сырость сыростью, но по меркам времени года было тепло.
- Неизвестно о чем там думает командование республики, - продолжил размышлять он. - Но обычные люди от обсуждения такого варианта отмахиваются, полагая что для Лебедевцев это было бы слишком дерзко - последуют ответные действия уже со стороны Большого Командования Блока. И все же почему они, мы уверены, что Лебедевцы обязательно ограничатся наземным вторжением и легкой штурмовой авиацией, противостоять которой мы умеем?
Драгович чуть постоял, задумчиво глядя на уходящие под свеженасыпанный грунт галереи и направился обратно.
С противоположной стороны, с той, на которую и выходила дверь бытовки, была плавно уходившая вниз поляна и лог, заросший невысокими деревцами, вроде ивами и кленами. Обычно в таких низинах если не болота, то непролазные заросли, но в низину шла вполне четко обозначенная тропинка. Менее чем в километре роща заканчивалась и начиналось другое поле, на котором также шла работа под развешанными на мачтах огнями.
Все же было довольно-таки досадно - чуть более года назад Драговичу удалось окольными путями, в том числе и через частично оккупированный Азиатским Блоком Казахстан пробраться сюда, в Суперфедерант. Здесь никакая мобилизация на большую войну никому не угрожала. Россия со своим демаршем, который она объявила после катастрофы 14-го года все же выдавала дезертиров и уклонистов, а вот SSSF нет. И вот теперь война, пусть не та Большая Война, но все же война, хоть и в другом своем проявлении, снова наступает на пятки. Какая же она тварь…
Драгович остановился у начала склона и принялся вглядываться в темноту рощи, лежавшей внизу.
- Какая же она тварь, эта война. Чего ей надо-то? Древние люди придумывали что есть бог войны - мощный и накаченный мужик с крутым нравом и в сверкающих доспехах. Нихрена они не понимали эти придурки, оборачивавшиеся простынями. Не так он должен выглядеть. Выглядит он как на плакате, на котором офицер СФС нарисован.
В памяти, Драговича всплыл не раз виданный рисунок, изображавший правобережного военного - жирный, мордатый свиноподобный болван с выпирающим жирным затылком и свиными же глазками, выглядывавшими из-под козырька фуражки не то советской не то последующей такой же поругаемой "старой" армии. Ноги громилы, на которые были натянуты зеленые чуть обоссанные брюки с расстегнутой молнией, топтали груду руин и костей, а на заднем фоне чернели охваченные огнем остовы разрушенных зданий. Выглядело в целом забавно и броско, как и большинство здешней агитации, но сейчас отчего-то Драговичу было не весело.
- Вот так бог войны должен выглядеть, - с нарастающим раздражением рассуждал Драгович. - А все же, если эти укрепления будут утюжить, то не будет ли разумным укрыться в той роще?
Он прекрасно знал, что ракетные боеприпасы и суббоеприпасы в подавляющем большинстве своем наводятся - давно уже никто не занимался расточительством, разбрасывая металл, чипы, механизмы и взрывчатку куда попало, когда каждый удачно отправленный килограмм это минус блиндаж, солдат или машина противника. Следовательно, бомбить эту облетевшую зеленку никто не будет - Лебедевцам очень сильно мешают укрепления, а не теоретические партизаны в зеленке. Сколько понадобится времени, чтобы углубиться на сотню метров в заросли?
Разумеется, Драгович не собирался бежать стометровку по пересеченной местности, но вот тропинка… Почему бы не оценить ее качество и не "добавить в свою карту" такой вот путь эвакуации? Заодно и пройтись. К тому же не лишне будет рассказать остальным приятелям о своих соображениях.
Тропинка оказалась намного лучше, чем ожидалось. Оно было и понятно, машины по ней не ездили и грязь не месили. Драгович оглянулся. Позади, на возвышенности, темнели силуэты домиков, над которыми высилась мачта с прикрепленной к ней осветительной "колбасой". Так прозвали поддуваемую изнутри воздухом трубу-рукав из плотной ткани, внутри которой были протянуты светодиодные ленты. Такая штука светила ярко, но при этом не слепила.
Драгович повернулся и направился дальше. Вдруг на самой границе рощи показалось какое-то движение, правильнее было бы сказать чье-то присутствие.
-Кого еще это сюда потащило? - с раздражением подумал Драгович.
Ему как-то явно представилось, что ему-то можно - он выпивал с друзьями и проветриться пошел. А работяги-то что? Они работать должны, чего их зря сюда привезли? Начальству тоже нехрен делать в этой роще… Окажется гражданский, надо будет построже… Окажется вышестоящий офицер, надо будет сказать, что понадобилось на объект по ту сторону. Как раз: типа понадобилось, а тут тропинка…
По мере приближения, очертания человеческой фигуры стали вырисовываться все четче… Драгович достал лежавший в кармане монокуляр - ходить с фонарем его отучили еще в первые недели после прибытия.
- Вот это да! Мадам, а вы что тут делаете? - с некоторой строгостью в голосе произнес Драгович.
Удивительным образом это оказалась Халдорис Ландскрихт.
- Вы слышали, что Шаттл угнали? - вместо ответа на вопрос начала Мадам.
- С шаттлом потом разберемся. Что вы здесь делаете?
- А мне что, тут запрещено находиться?
- Вы сами прекрасно понимаете, насколько ваше присутствие здесь странно. Вас, ваше СБСЕ что, отказались эвакуировать перед вторжением, и вы решили самостоятельно скрыться?
- Кто бы спрашивал!
Вообще сейчас ему не хотелось на нее наезжать, но она явно провоцировала. Еще у Драговича было стойкое ощущение того, что он сделал что-то не то. Не в смысле что-то плохое, а в том смысле, что во всех этих странностях есть какая-то вполне очевидная причина, и причиной этой было что-то, что он и сделал, только что? Сто грамм водки выпил что ли? От этого даже глаза не остекленели.
- Я просто не ожидал вас тут увидеть, Мадам. Да еще и без группы. Где все ваши? - Строго проговорил Драгович, пряча монокуляр в карман.
Несмотря на то, что дело происходило ночью, какой-то непроницаемой темноты не было. Мало того что светила близлежащая мачта, так еще и свет от остальных светильников в определенной мере отражался от облаков, от этого словно светивших едва заметным светом, делавшим их куда светлее чистого ночного неба. Такое бывает в городах. Как бы то ни было, тропинку и Ландскрихт было видно.

- Да, верно, группы нет никакой, - ответила на недоуменный вопрос Ландскрихт. - Да вы не переживайте, я одна справляюсь не плохо.
- С чем? Вы что, приехали проверять, не устроили ли мы тут рабство? - ухмыльнулся чуть расслабившийся Драгович. - Что вы думаете по поводу вторжения Лебедевцев? Я, как и остальные, считаю что это серьезная угроза. Что у вас по этому поводу говорят?
- Давайте Лебедевцев потом обсудим, - ответила Ландскрихт. - Я вам кое-что показать хочу.
-Что вы хотите показать?
- Одно очень занимательное природное явление, идите за мной, - она развернулась и двинулась по направлению к роще.
- Итак, Мадам, хочу вас предупредить, - отчеканил вставший в стойку Драгович. - Все это выглядит подозрительно. Я имею ввиду ваше появление, Лесопосадка со всех сторон окружена строительными площадками. На площадках полно рабочих. На площадках полно военнослужащих. Если вы содействуете укрывающимся саботажникам или диверсантам, то они уже окружены и обречены. У меня оружие и вы это знаете.
Ландскрихт изящно развернулась и предстала перед Драговичем с поднятыми к верху руками, зачем-то двигая пальцами в черных перчатках.
- Ну какие там диверсанты? Я вам что, угроза что ли, - произнесла она со своим акцентом, после чего ее лицо изобразило досаду.
- Мадам, скажите словами, что вы хотите показать! Мне не нужны сюрпризы и я не хочу делать wow, не ужели вам это непонятно?
- Хорошо, как хотите. Объясню. Оглянитесь назад и вы увидите вашу стройку. Я от вас далеко, и сзади на вас не нападу. А пройдете за мной, и никакой стройки вы не увидите, зато увидите луну.
- Это все? Чудо-то какое, луну увидеть, хотя какая сейчас луна, вы на погоду посмотрите. Хорошо, гляну я сейчас на стройку…
Драгович сошел с тропинки, встал боком к Ландскрихт, так чтобы ему было достаточно лишь голову повернуть. Вдруг она действительно что-то задумала.
На возвышенности ожидаемо темнели силуэты домиков с нависшей над ними мачтой. Небо было закрыто тяжеловесными осенними облаками, так что будь в том направлении луна, видно бы ее не было.
- Ну вот, Мадам, я посмотрел. Бытовки, мачта и колбаса на мачте.
- Колбаса? - Весело переспросила Ландскрихт.
- Осветительная штука. Ее так называют.
- Буду знать. Ну что, пойдемте?
Драгович наконец-то согласился и двинулся вперед за Ландскрихт. Тропинка завела в заросли, сплошь состоявшие из голых кленовых прутьев и голых же веток принадлежавших каким-то другим деревьям. Вся листва уже давно облетела. Тропинка сделала несколько поворотов туда-сюда, но в целом направление выдерживалось.
Ландскрихт, шагавшая впереди была одета в плотное серое пальто. На поясе болтался пропуск-планшет - такие носили СБСЕшники, или, как их еще называли, интервенты.
- Уже можно посмотреть, - объявила Ландскрихт и уж только затем обернулась и сбавила шаг.
- Как скажете, мадам, - без особого энтузиазма ответил Драгович, встал боком и повернул голову назад.
- В том направлении, где должна была торчать мачта с колбасой, висела полная луна. Небо было чистое, звездное.
- Я что-то не пойму, - проговорил Драгович. - Состояние погоды… На небе звезды… где облака?
- А еще и луна, - ответила Ландскрихт.
- Да дело не столько в луне, она могла выглянуть… - озадаченно продолжил рассуждать вслух Драгович.
- Обратно идем? - тут же предложила Ландскрихт.
- О'кей, идем обратно, - согласился Драгович.
Здесь ветки были освещены белым лунным светом, но потом ожидаемо свет пропал - его затеняла возвышенность - луна висела довольно низко над горизонтом, к тому же тропинка несколько раз чуть ныряла вниз на полметра - метр, после чего вновь выныривала.
Показался очередной поворот, и вот уже они оказались у выхода из рощи. Тропинка вела к возвышенности с бытовками и мачтой. Никакой луны не было, да и быть не могло - одна лишь плотная облачность и никаких звезд.
- Так, я не понял, Луна где? - скорее с раздражением, чем с недоумением проговорил Драгович куда-то в темноту.
- Очевидно, что луна там, - весело ответила Ландскрихт, указывая рукой на рощу.
- Вот, мадам, вы не понимаете что вы сейчас сами сказали, - усмехнулся Драгович. - Луна была там, - он махнул рукой в сторону мачты, - а там куда вы показали мы ее наблюдали.
- Там нам светила луна, а здесь ваша мачта, - ответила Ландскрихт. - А вообще действительно, вы правы. Еще посмотрим?
- Да, посмотрим еще раз, может мы все-таки разберемся.
Он снова двинулся за Ландскрихт, зашагавшей к роще. Вообще было такое чувство, что из пазла в его мозгу кто-то достал один фрагмент, и вот теперь он, Драгович, нихрена не может понять.
Вновь тропинка нырнула в ветки и прутья, пробежала спуски-подъемы, повороты, и вот на ветвях показался белый лунный свет.
Снова на месте ожидаемой колбасы и облаков была луна и звезды.
- Оптическая иллюзия какая-то, - выдохнул Драгович.
Ландскрихт усмехнулась.
- Я не знаю как это назвать, - задумчиво пробормотал в ответ Драгович.
- Может дальше пройдем, - предложила Ландскрихт, - Здесь не так уж и далеко.
Драгович согласился и зашагал за Ландскрихт. Предположения о затаившихся в роще саботажниках он теперь уже не рассматривал - здесь происходила какая-то настоящая чертовщина, имевшая мало общего с повседневными делами.
- Я все-таки никак не возьму в толк, что происходит, - снова начал Драгович.
- Сейчас посмотрим и во всем разберемся, - ответила Ландскрихт.
- А ваших не эвакуируют?
- Нет, не эвакуируют. Эта энергостанция сама по себе крепость что надо. Не будет же Лебедев штурмовать все подряд.
- Только сейчас Драгович заметил еще одну странность - раньше Ландскрихт при малейшей возможности всегда отвечала на английском, а русскоязычную или какую-либо чужую для себя еще речь прослушивала через онлайн переводчик и соответственно через наушник. По-русски она понимала и иногда что-то выговаривала. Был ли у нее сейчас переводчик было не главное - сейчас она разговаривала, то есть отвечала на русском куда более свободно, чем раньше, хотя говорила по-прежнему с акцентом.
- Вы по-русски с каждым разом все лучше говорите. Скоро наверно лучше меня сможете.
- Вы тоже хорошо, - ответила Ландскрихт. - Чувствуете, холоднее стало?
Под ногами и правда теперь была застывшая в камень земля, а трава поблескивала инеем.
- Это из-за того, что в низине что ли холоднее? - задумался вслух Драгович, - Хотя после луны это особо не удивляет.
- Смотрите, куда мы вышли, - объявила Ландскрихт, явно заторопившаяся к темноте впереди.
Тропинка вышла на поле, на котором не было ни души. Следов работ тоже не было, ни единого. Трава сплошь была покрыта поблескивающим в свете низко висящей луны инеем, а над головой распростерлось темное, холодное и чарующее звездное небо.
- Такого не может быть, - как-то сокрушенно пробормотал Драгович. - Что происходит? У вас есть какие-то предположения?
Ландскрихт стояла, заложив обе руки за спину. Вид у нее был торжествующий.
- А вы идти не хотели. У меня не предположения - я вам объясню, ваше дело не спорить. Мы сейчас на другой Земле. Про параллельные миры слышали? Знаете же? Ну вот, это оно и есть.
- Хху сее, - пробормотал Драгович и тут же извинился.
- Да! - часто кивнула несколько раз Ландскрихт. А вы говорили "wow" не будет. Удивляет, правда?
- Еще бы, - ответил Драгович. А тут что, Драконы, эльфы и другое такое?
- Разочарую, но нет. Даже страны почти все те же. Говорят, что природа любит повторяться, так это вот еще один пример.
- А война здесь тоже идет?
- Сейчас нет.
- Здорово-то как.
Вдали что-то гудело, не то автомагистраль не то железная дорога. Ни того ни другого поблизости было быть не должно, к тому же какая автомагистраль будет так шуметь в комендантский час?
- Глянем на них? На здешних? - с надеждой в голосе предложил Драгович.
- Идти пешком далеко, и это самая очевидная причина, - ответила Ландскрихт. - Да вы не переживайте, потом еще вам покажу, а сейчас давайте пойдем обратно.
- Может такое потрясающее открытие как-то поможет нашим армиям, - Драгович проделал порастерявший популярность жест, положив левый кулак на грудь, и сделав пальцами поднятой правой руки знак "V", - Ну вот это, и все такое…
- Еще будут идеи? - изображая раздражение ответила Ландскрихт.
- Да нет, не будет, - ответил Драгович, чувствуя что на душе становится как-то тоскливо.
Было отчего - такое многообещающее шоу и таинственная встреча с чем-то сверхъестественным может закончиться ничем. Драговичу отчего-то еще там, в роще пришла в голову мысль, что это не Ландскрихт вовсе, а какой-то потусторонний или инопланетный разум, возможно призрак. Потом она исчезнет, и Драгович не сможет никак использовать свое открытие, никак похвастаться. А настоящая Халдорис Ландскрихт из СБСЕ сейчас наверно пакует чемоданы, или сидит со всеми остальными в убежище под комплексом этой их недостроенной энергостанции.
- Идемте уже обратно, - несколько настойчиво повторила Ландскрихт, подошла и взяла его за рукав. - Вас наверно потеряют.
Драгович не стал возражать и двинулся обратно.
- Заколдованный лес какой-то получается, - задумчиво произнес он.
- В каком-то смысле да, - ответила Ландскрихт. - Вообще вся эта область пространства это своего рода заколдованный лес, ну образно выражаясь. Видите звезды над головой? Ковш, Орион, Корону, - эти звезды не в параллельных мирах, они и тут и там одинаковые, а ваша область пространства выглядит оттуда как темная туманность. И если оттуда полететь, то навигация не будет правильно работать.
- А если кто-то по тропинке пойдет, он ведь потеряется?
- Забавно что вы это спросили. Перешли от астронавигации к тропинкам. Хотя вопрос разумный. Если кто-то пойдет, то сюда он не попадет, а выйдет на вашу стройку, ну на ваши противоположные траншеи, это уж откуда пойдет. У него будет все как обычно.
- А как это работает тогда?

- Вот так и работает. Никаких там порталов и никаких спецэффектов вроде… ну как в фильмах любят… Сами понимаете про что я.
- Да, действительно, ничего такого.
- Фильм один местный есть, советский, вы может видели? Какие-то инопланетяне на земле, на нескольких территориях, устроили черт знает что, а люди исследовали, потом сталкеры туда забирались…
Дальнейший разговор пошел и про фильм и про фантастику. В который раз Драгович доказывал заносчивой и одновременно простодушной иностранке, что та ничего не понимает в российской ментальности, в глубокой философской теме, и что ей не следовало бы навешивать на непонятную ей культуру пренебрежительные характеристики.
Вскоре впереди засветила мачта с "колбасой".
- Быстро же мы вернулись, - удивился Драгович, - туда вроде дольше шли.
- Вот, я еще могу зубы заговаривать, - довольно улыбаясь ответила Ландскрихт. - Вы пока рассуждали не заметили, как мы пришли.
- Да, так и есть, - согласился Драгович.
- Вот, - Она окинула рукой рощу, - аномальная зона. Моя, - она хохотнула, - И никто не пройдет, - она продолжая посмеиваться стала приближаться к Драговичу. Тот отчего-то тоже начал ржать. Со стороны все это пожалуй выглядело будто оба покурили чего-то, или задумывают какую-то пакость. Или и то и другое. Еще она заговорщицки толкнула его в плечо ладонью. Наконец, смех утих.
- Ну что, идемте туда, откуда вы пришли. Вас наверно ждут.
- Да что там. Могу хоть на полдня пропасть, - ответил Драгович, - точнее на полночи.
- А я знаю, что вы хотите спросить, - сказала Ландскрихт. - Сейчас еще одни трюк покажу.
- И какой?
- Вот у вас наверно чувство такое, что что-то не так. Что-то странное.
- Еще бы, в параллельный мир туда-обратно сходили, - ответил Драгович, начиная понимать, что она имеет в виду нечто другое - тот самый вылетевший из сложенного умственного пазла фрагмент.
- Ну может у вас чувство такое, будто вы забыли что-то.
- А вы откуда знаете?
До бытовки оставалось метров двадцать, не более.
- Сейчас мы это исправим. Ключ к разгадке лежит у вас в правом кармане. Посмотрите что там.
Драгович неторопливо сунул руку в карман. Там лежало что-то. Вроде не телефон - штука была пошире и потолще.
- Ну, вытаскивайте.
Драгович потащил штуковину и наконец-то глянул. Разглядеть вещицу было нелегко - все же на улице была ночь. Он развернулся навстречу к свету, идущему от мачты с колбасой и наконец-то понял, что за оранжевая пластиковая коробочка была у него в руке. Теперь-то он вспомнил, что выпил таблетку из аптечки с очень сомнительной репутацией. Загадкой сейчас было то, как он это забыл.
- Твою ж мать, - это как так? - процедил он и обернулся обратно.
К его облегчению, Ландскрихт стояла там где стояла и не думала куда-то исчезать - по крайней мере, капризной галлюцинацией она не была.
- Вы знаете, да, что это такое? - с презрением к дрянной аптечке произнес Драгович. - Вы не подумайте, просто я сильно простыл, а ребята… глупость такую придумали, - он сходу подобрал неуклюжие, но понятные иностранке слова, заменив словом "глупость" нормальный мат.
- Да, я знаю, что это за аптечки, ответила Ландскрихт.
- Хотите пройти в дом? Там тепло.
- Нет, мне пора.
- А можно я покажу своим сослуживцам аномальную зону? Это мировое открытие, - с надеждой спросил Драгович, понимая, что никакого открытия тут не будет.
- Нет, нельзя. Мы потом с вами еще встретимся, не переживайте.
- Как скажете, - с досадой в голосе ответил Драгович.
- Сейчас вы сознание потеряете. Вы уж не сердитесь.
- А вы Ландскрихт? - Пробормотал Драгович, чувствуя, что с ногами происходит что-то не то.
Ландскрихт, стоявшая в нескольких метрах от Драговича молча подняла руку, словно прощаясь, а тем временем все вокруг будто бы стало ходить ходуном. Непослушная земля отчего-то начала надвигаться, после чего ударила в лицо. Стало темно.
Кто-то дергал за рукав, потом и вовсе начал лапать сквозь куртку за туловище.
- Что за хрень, нельзя что ли цивилизованно разговаривать, Мадам? К чему такие фокусы с вырубанием? - сердито подумал Драгович и наконец открыл глаза.
В морду светил фонарь, а рядом маячила физиономия Белобрысого.
- Ты как, нормально все?
- Не видишь, полный порядок, - сердито ответил Драгович и без особых усилий вскочил на ноги.
- Он здесь! - прокричал Белобрысый куда-то в сторону домика, из которого один за другим появились Мелкий и Детина.
- Чего случилось-то? - сердито спросил Драгович. - Точнее сказать, я понимаю что вырубился из-за "Смерть Шахтерам", но насколько?
- Ты не помнишь что ли? - Озадаченно спросил Белобрысый.
- А что я должен помнить?
- Ну то, что ты минут двадцать, как вышел на улицу. Вышел во второй раз, до этого еще на пять минут выходил.
- Конечно помню.
- Ну вот. Я вышел поссать, смотрю тебя нет. Мы подождали еще немного и решили пойти посмотреть где ты. Я выхожу, а ты тут лежишь.
- А когда ты вышел поссать я не лежал?
- Нет.
- Это значит, я недолго спал. Мне даже сниться начало, - Драгович начал вспоминать тонувшие в тумане подробности встречи с Ландскрихт. - Сниться, что я пошел на ту сторону, - он махнул рукой в сторону рощи, - а там никаких работ нет. Просто пустое поле. Только… - он хотел было упомянуть Ландскрихт, но спохватился и сообразил, что это будет совсем ни к чему. - Ладно, неважно. До этого я прошелся и на подземные галереи глянул, - он указал в сторону мачты, - Это точно было, это не снилось.
- Понятно, - сказал Мелкий, - значит ты сходил туда, а потом пришел сюда и потерял сознание. Пролежал минуту-другую, а тебе кажется… Ну в общем, не поймешь долго или нет.
- Вроде того.
- По идее такого не должно быть, - ответил Мелкий задумчиво.
- Короче, - скривившись в гримасе подытожил Драгович, - я эту хрень сейчас выкидываю и на этом заканчиваем!
- Подожди ты выкидывать! - вмешался Детина, - Если она не нужна, так давай сюда.
- Мы сами выкинем, - хохотнул Мелкий.
-Да пожалуйста, - ответил Драгович и протянул оранжевую коробку Здоровяку.

Глава 3.
"Барсук" Джексон. Плоскодонки.
15.08.2119. GMT 06.20.
Центральноафриканский Фронт, без уточнений.
Ровные ряды металлических ангаров энергично пошли вниз, а затем и вовсе скользнули под днище машины. Жаркий ветер дружелюбно дул в морду. Настроение было приподнятое. "Барсук" Джексон сидел сзади слева. Пусковая противотанковая установка была включена - так, на всякий случай.
На месте пулеметчика сидел "Баста-Базз". Однако главным оружием сегодня было нечто совершенно другое - длинный металлический контейнер длиной около пяти футов, который был уложен между сидениями вдоль корпуса плоскодонки.
Неожиданно с обоих боков что-то сверкнуло, и тотчас же прочь от машины полетели снопы ярко сиявших искр - это были тепловые ловушки .Харрисон, ведший машину, радостно завопил и сделал несколько рывков вправо-влево.
- За каким хреном ты это делаешь?! - прозвучал в наушнике бортовой связи голос PFC-рядового Картера.
- Будто не знаешь, что нам сейчас предстоит, - довольно жизнерадостно для бойца, отправляющегося на опасную миссию ответил Харрисон. - Лучше пристегните свои задницы.
- Мы ведь пока еще летим по своей территории и к своим! - довольно справедливо возразил Баста.
Действительно, сейчас они двигались на запад, где в двадцати милях от Форт-Севидж находилась оперативная база переднего края, FOB. Там предстояло получить дополнительное снаряжение - антидроновую систему, проще говоря, турель, и навесное оборудование ECM, в том числе и RWR - это позволило бы самостоятельно, даже без интерлинка, получать информацию об АВАКСах противника, сканирующих прифронтовую полосу.
Там, на FOB, пока техники устанавливали бы на машину все это электронное снаряжение, бойцы, пожалуй, успели бы и перекусить и поспать. Вообще все зависело не от техников а от того насколько быстро будет зачищен район цели. Так или иначе торопиться было некуда. Полный состав группы, включающий уже три машины по два-три бойца в каждой, а не четверо в одной, как сейчас, должен был вылететь в южном направлении лишь в шестнадцать ноль-ноль, а то и позже.
- Задницы пристегиваем, - с холодом в голосе вновь проговорил Харрисон.
- С чего бы это?! - с пренебрежением отозвался Картер
- Показать? - со злорадством спросил Харрисон.
- Ну покажи! - прозвучал ответ Картера.
- Сейчас будет весело, - подумал "Барсук" Джексон и толкнул кулаком Басту.
Оба, зная чем это светит, уже зафиксировали свои туловища.
Машина шла ровно, хотя и довольно энергично. То тут, то там проносились невысокие коренастые деревца, однако вскоре стало отчетливо заметно, что впереди, там, дальше, деревца отчего-то не растут.
Внезапно земля под машиной оборвалась, а линия скалистого обрыва стала все дальше отплывать вправо - машина пересекла эту линию, причем не перпендикулярно, а под очень острым углом, идя почти параллельно.
- Вот это? - с высокомерным недоумением отозвался Картер.
- Да хотя бы, - ответил Харрисон.
И тут машина вытворила что-то… Хотя спустя мгновение Джексон понял, что именно - поджавшиеся шары в штанах отреагировали даже быстрее, чем ему стало очевидно, что машина уходит вниз.
Все было как на аттракционах, только внизу под плоскодонкой было, как тогда показалось, под тысячу футов.
Там вроде бы неспешно текла довольно широкая река, правда сейчас особо рассматривать, была под машиной вода или просто равнина, было как-то ни с руки.
Картер завыл. Баста успел вытянуться и обеими руками схватить того за шиворот, вжимая обратно в сиденье. Справедливости ради надо было сказать, что это не было падение в чистом виде, когда аппарат летит вниз с таким ускорением, что пассажиров ничего не удерживает.
Здесь такого ускорения, да и чисто самолетной скорости снижения достигнуть было бы нельзя - как у любого коптера, у плоскодонки были свои аэродинамические ограничения. Тем не менее, внутри, в штанах, все поджималось, да и вид проносящейся к верху скальной стены добавлял соответствующих ощущений. Вой ветра опять же.
- Искупаться никто не желает? - поинтересовался Харрисон, когда машина наконец-то остановила свое падение и зависла над водной гладью.
- Твою мать! Какого хрена ты вытворяешь?! - прокричал Картер, возясь с карабином ремня.
- Перед стоящим делом следует размяться, - спокойным тоном ответил Харрисон, - и зафиксировать свою задницу, чтобы она не вылетела из транспорта, и, чтобы когда дело дойдет до работы, уже из задницы ничего ненароком не вывалилось - это может помешать, причем всей команде. А так и Америку подвести недолго.
Аппарат снова двинулся вверх. Харрисон потянулся куда-то под приборную панель. Из рупоров, нештатно закрепленных по обоим бокам корыта, грянул " железный человек" . Так, с музыкой, они и прибыли на FOB "Нортроп".

Глава 4.
День Воинской Доблести. Батяня Комбат.
15.08.2119. Первая половина дня.
RBSF, Столица.
- Мне кажется, что до трибуны мы не доедем, - прозвучал голос Ландскрихт на английском.
- Так и есть, -ответил Завирдяев.
В последнее время местные власти взяли обыкновение полностью освобождать выделенные под центр празднества кварталы от транспорта, - так было безопаснее. Расчет делался на то, что в случае тревоги толпа организованно двинется в убежища и не будет устраивать никакой возни с автомобилями, никаких попыток уехать, и, соответственно, пробок.
Кроме Завирдяева и Ландскрихт в салоне сидели еще двое - обычные безликие клерки. Как это бывало по значимым мероприятиям, подразделения СБСЕ получили разнарядку отправить нескольких человек на закрытое торжественное собрание, ну и на предшествующий этому собранию митинг с военным парадом.
Сегодня, пятнадцатого августа, в СФС отмечали День Воинской Доблести, ДВД, как его иногда называли местные, привыкшие к аббревиатурам, словно пришедшим из советской армии. Праздник был учрежден правобережными в сто шестнадцатом году.
Вообще традиционный российский день "двадцать третье февраля" здесь тоже никуда не делся, но в СФС посчитали, что этого мало и нужен еще один и, главное, свой праздник.
Улица с трамвайными путями пошла направо и сменилась проспектом. Движение здесь еще не перекрыли, но многочисленные горожане, заполнившие тротуары, уже норовили вылезти на проезжую часть. Наконец, впереди показались мигающие огни автомобилей дорожной полиции, ГАИ, как она здесь называлась. Дальше, после машин с мигалками, дорога была перекрыта.
Завирдяев свернул направо и нырнул в тонувший в зелени двор. То тут то там шныряли какие-то молодые оболтусы, возможно, искавшие место для туалета. Припарковавшись на стоянке напротив одного из домов, Завирдяев по-английски объявил, что дальше придется пройтись.
- В такую хорошую погоду не помешает и погулять, - простодушно ответила Ландскрихт, обращаясь не столько к Завирдяеву, сколько к остальным.
Иностранцы воткнули себе наушники - так они могли разобрать в том числе и разговоры прохожих на улице, что всегда добавляло пребыванию в иноязычном окружении определенной дополнительной комфортности.
Завирдяев повел носом - где-то поблизости воняла куча не убранного и не вывезенного мусора. Это был уже не единичный случай. Очевидно, надвигался очередной мусорный кризис. На левом берегу такое тоже регулярно случалось.
Завирдяев щелкнул сигнализацией, и все двинулись по узкому тротуару, уводившему в кленовые заросли. После зарослей показались металлические гаражи и мусорный завал поодаль. Где-то внутри горы, должно быть, находились контейнеры. Группа прибавила шаг.
-Сколько здесь набросано,- удрученно произнес один из клерков, Француз.
-Обычное дело, - ответила Ландскрихт. - Местные бы серьезно разбогатели, если бы весь свой мусор отвезли хотя бы в стандартную в переработку. С углем не сложилось, так может с мусором получилось бы. Везти, правда далеко, вот и лежит тут.
Кто-то из Иностранцев вежливо усмехнулся.
- А мне вот не смешно! - сердито подумал Завирдяев.
Вместо слов он оглянулся и бросил на Ландскрихт холодный взгляд.
- Дело не в людях, а в политиках, - все же изрек он.
СФС хоть и был злосчастным Суперфедерантом, но это были его, Завирдяева, сограждане, и он не собирался выслушивать от какой-то там иностранки подобные колкости.
- Конечно, я не спорю, - примирительно ответила Ландскрихт.
Где-то в стороне проспекта заухали звуки музыки. Играл "батяня комбат", ставший чем-то вроде неофициального гимна. Объяснялось это тем, что новый глава СФС, "Позывной Москва", сам начинал свой воинский путь у правобережных с этой должности и заявлял себя в последующие годы, как "простой комбат".
Надо было сказать, он был не местным. До того, как Суперфедерант начал притягивать всех подряд, включая уклонистов и даже дезертиров, СФС укомплектовал себя какими-никакими военными - собрал в ряды своих вооруженных подразделений отставных и даже действовавших, но разорвавших контракты офицеров и рядовых со всей страны. "Комбат" был в числе таких офицеров.
- Может на проспект выйдем? - предложил второй клерк, Англичанин, который явно был обескуражен мусорными горами.
- Там толпа, - ответил Завирдяев, - Давайте хотя бы полпути пройдем дворами.
В следующем дворе показалось низкое, всего лишь по колено высотой, металлическое ограждение. На ограждении сидели в ряд трое молодых шалопаев, один из которых, самый здоровый и толстый, сидел по пояс голый, сверкая пивными сиськами. Под ногами компании стояли бутылки, причем все разные.
На душе у Завирдяева повеселело, однако выражение лица осталось прежним.
- Здрасьте, - проговорил жирный, возможно увидев в прохожих что-то нездешнее, а в Завирдяеве некоторую важность персоны.
Завирдяев деловито кивнул и поздоровался в ответ, шагая дальше.
- Hello everybody, - прозвучал за спиной голос Ландскрихт.
Остальные прошли молча.
Когда метров через двадцать-тридцать тротуар в очередной раз свернул, Ландскрихт окликнула Завирдяева, и когда тот обернулся, указала в сторону проспекта.
- Лучше все-таки туда, - слегка кривясь от сдерживаемого смеха предложила она.
Остальные как-то вопросительно и с надеждой уставились на Завирдяева.
- Приехали, значит, порядки тут наводить, а по улице пройти не можете? - с некоторым злорадством подумал он.
Временами откуда-то из глубины то и дело всплывали отголоски давнего юношеского мировоззрения, когда на глазах тогдашнего Завирдяева а также тысяч и тысяч таких же молодых людей, как он, рушилась великая страна. Вначале посыпалась Конфедерация, а в 89-ом году закончился и сам Союз. Уже потом были и вестернизированное образование и вестернизированная же общественно-информационная среда, не оставившие от прежнего негодования камня на камне. Однако же полные горечи кухонные разговоры старших все же не выветрились окончательно из памяти.

Показался проспект с двигавшимися к западу, к парку людьми. На противоположной стороне, на тротуаре, то тут, то там стояли группы людей с плакатами и даже со штандартами. На последних в основном были названия предприятий. Очевидно, многие из этих горожан были здесь по разнарядке.
Плакаты по обыкновению содержали как стандартные лозунги и распечатки местной графической агитации, так сканы детских рисунков на военную тему. Все же определенная часть людей могла подготовиться к празднику и по собственному душевному велению, без всяких разнарядок.
На стороне, по которой шел Завирдяев с группой, были выстроены в ряд автоприцепы, являвшиеся магазинами на колесах - власти разрешили или распорядились развернуть мини-ярмарку. Тут же играли и разнообразные уличные музыканты, от скрипачей до бит-боксеров. На прилавках фургонов-магазинов в основном была незатейливая простецкая еда.
Был тут также мед и местные таежные орехи. Дальше, когда закончились ряды автоприцепов, последовал обычный магазин, в каких бывает все подряд от продуктов до канцтоваров. Перед входом были установлены в ряд несколько раскладушек-стритлайнов, которые как будто бы должны были отсечь часть людского потока и перенаправить его в магазин.
К слову сказать, народу на проспекте оказалось не то чтобы слишком много. Людей было предостаточно, но толпы затруднявшей продвижение не было.
И тут один, вроде бы Англичанин отчего-то высказался, что ему захотелось зайти в этот самый магазин.
Времени было еще с избытком, так что Завирдяев, не рассчитывавший на то, что путь будет настолько свободным, молча двинулся ко входу, остановился, развернулся и встал, выжидая остальных.
- Если вам будет интересно, то почему нет, - объявил он.
На контрасте с оживленной улицей в торговом зале было немноголюдно. В плане продуктов "шоп" не представлял собой чего-то интересного - Завирдяев вообще предпочитал ничего не покупать из еды в таких вот маленьких магазинчиках. Однако была и другая часть зала, посвящавшаяся каким-то безделушкам, вроде бы сувенирам. Возможно, это и заманило иностранца, углядевшего что-то через свой телефон.
Набор барахла был заурядный - календари, настольные часы и канцтовары. Но было кое-что редкое - какие-то сувениры, сильно навевавшие своим видом образы из советского прошлого. Из фильмов об этом прошлом. На стеллажах рядами выстроились пионерские значки с золоченой лысиной Ильича, которые были размером в несколько раз больше оригинала, серпы-молоты на подставках. Еще были похожие на миниатюрные могильные плиты прямоугольные каменные блоки с гравюрами промышленной мощи.
Были и деды-морозы из вонючего полиэтиленового пластика, - у Завирдяева на всю жизнь остался стойкий стереотип, что все, что было в СССР сделано из пластика, обязательно воняло какой-то дрянью.
Зачастую такое сувенирное барахло было изготовлено уже много позже краха СССР и его конфедерации. Забавно было, что нередко изготовлявшие эти репликации ремесленники были не в состоянии добиться маломальской аутентичности, путая атрибутику и черты артефактов первого, классического СССР и второго, конфедератского.
Особенно это проявлялось, когда они брались за что-то чуть более технологичное, чем кусок камня с выгравированной стройкой БАМа. Так появлялись "сталинские" электронные часы с выбитым годом изготовления из середины позапрошлого века и конфедератские планшеты в бакелитовых, под глубокую старину, корпусах весившие как кирпич.
Вообще эта экспозиция была вполне в духе СФС - с самого появления этого образования идеология его "правобережных" стала очень сильно упирать на все, что было связано с прошлым России. Неважно, было ли это что-то межсоветское, классическое советское, что-то времен Царской России или конфедератское - СФСовцы упорно желали подружить не сочетаемое.
В определенной мере в этом была логика - нужно было нахватать побольше сторонников. Через пару лет после появления Сибирского Федерального Самоуправления местный идеологический фронт и вовсе стал заявлять, что это чуть ли не основная миссия правого берега - сохранить для будущей России все то, что забывающая свои корни, свое естество остальная страна так опрометчиво отвергла. КАНАРовцам, понятное дело от правобережных мыслителей досталось еще больше, - их здесь объявили последователями античеловеческих и мракобесных культов, практик и сообществ. Последователями и жертвами одновременно.
Завирдяев прошелся пару раз вдоль витрин и едва не зевнул. "Необстрелянные" иностранцы же не без интереса разглядывали сувенирный ширпотреб, будто это было что-то стоящее. Справедливости ради, было здесь кое-что любопытное - барахло межсоветского периода - мобильные телефоны с кнопками. Эти уже скорее всего были оригинальными - подделывать такие было куда сложнее, особенно если задаваться целью, чтобы они включались. Короче говоря, с точки зрения изготовителя фальшивки результат усилий не стоил.
Еще тут была неуклюжая, словно изготовленная на советском военном заводе видеоприставка и, что было особенно занятно, отлитая из металла фигура Жириновского, стоящего в полный рост.
Искушенный в таких делах Завирдяев сразу же пришел к выводу, что это как раз был новодел - в культурном пантеоне символов межсоветского периода Жирик, как его называли, вправду занимал наряду со злым гением Мавроди главенствующую позицию, но в действительности он был лишь главой марионеточной партии в парламенте. Да и сам парламент тот был не тем, чем он являлся сейчас - межсоветская Россия никогда не была парламентской республикой.
Жирика тогда действительно знал каждый, но известностью и эпатажностью его роль в политике, в основном, и ограничивалась.
Может быть, кто-то из функционеров его партии и мог заказать такую фигурку: себе ли, или в качестве подношения какому-нибудь своему боссу, но это был бы единичный случай, а такие статуэтки только за годы пребывания в городе, в столице СФС, Завирдяев видел уже не раз.
Жирик стоял, держа руку на поясе, стоял в такой позе, и с таким видом, будто он Геракл, совершивший очередной подвиг. Был он с обнаженным торсом, что тут же напомнило Завирдяеву толстого обормота, сидевшего во дворе. Правда, Жириновский в версии статуэтки был вполне себе подкачен.
Кто-то из иностранцев поинтересовался у подошедшей продавщицы, сколько Жирик стоит. Оказалось, не так уж и дорого, по крайней мере, Завирдяев ожидал, что стоить будет подороже.
Продавщица, бабенка лет тридцати, с обесцвеченными волосами, по всей видимости, очень хотела что-нибудь толкнуть зашедшим иностранцам, увидеть нездешнюю принадлежность которых ей не составляло труда.
Любопытно было, что за годы соседства с многочисленным приезжими местные научились даже определять страну, причем не беря во внимание одежду. Делали они это по одному виду лица, неуловимым особенностям в его чертах. Известно, что некоторые из этих черт формируются напряжениями мышц при произнесении человеком звуков. Для разных языков эти звуки разные. От этого и разница в лицах.
Местные справлялись с идентификацией не хуже, чем специальные программы. Ошибались конечно, как и компьютеры, но перед этим они брались за такую идентификацию с уверенностью, а ошибаясь заявляли, что у человека абнормальные черты лица.
- Очень редкая вещь, исторический раритет, - продолжила "магазинщица" начатый с потенциальными покупателями разговор. - Сто с лишним лет этой статуэтке. Межсоветская Россия. Для делового интерьера подходит, плюс просто интересна как коллекционная вещь. Будете брать?
- Мы еще посмотрим что у вас есть, - ответил Англичанин на своем языке.
- Хорошо, смотрите, - ответила козьим голосом продавщица. - Может вам подсказать что-то? Кстати, обратите внимание вот на этот стеллаж, - она указала на стеклянную этажерку поодаль. - Сегодня по случаю праздника особенно актуально.
Один за другим посетители двинулись к витрине.
На полках были выставлены незамысловатые сувениры на какую-то, не то околовоенную, не то региональную тематику. Тут были и вырезанные из дерева на CNC станках фигурки медведей с бочками меда и без, деревянные же модели танков, термометры, вроде для бани, они были закреплены на основах, на которых были выгравированы пейзажи и символика СФС.
Была полуметровая зависшая на подставке противоракета sys.520 block 7 conventional от GBA - это было выгравировано на подставке.
Еще был выставлен ряд не то блюдечек, не то магнитов для холодильников, на которых были изображены видные деятели правобережных. Особенно Завирдяеву бросилось в глаза блюдце, на котором был в цвете изображен "Позывной Москва", одетый в полевой камуфляж. На этой реальной его фотографии, распечатанной на блюдце, "Комбат" СФС, сжав кулаки, надо думать, стиснув зубы, деловито и твердо шагал вперед, на фотографа или, в данном случае, на наблюдателя.
- Вот, прошу вашего внимания, - притворно дружелюбно начала продавщица. - Мы показываем эту выкладку всем гостям нашего региона, которые заходят к нам. Все вырученные средства от продажи этих сувениров мы направляем на поддержку наших вооруженных подразделений в том числе и Иностранного Корпуса. Как правило, все гости что-нибудь покупают.
Завирдяев мысленно удивился бесцеремонному заходу, но решил сразу не встревать. Может, они, иностранцы сами отбрехаются?
- Очень интересно, - доброжелательно ответил француз и продолжил разглядывать барахло, - Это у вас магниты для холодильника?
- Конечно. Вам, я вижу, вот этот понравился? С радаром. Это наша любимая AEX AMANDA, противоракетная оборона. Даже в Америке такой нет.
- Да нет, в Америке такая есть, - отозвался подошедший Завирдяев.
Торговка тут же переключилась на него: А вы, товарищ, выбрали что-нибудь? - спросила она.
- Пока Завирдяев раздумывал, ответить ли ему, что он пока выбирает, или просто и без лишних фантазий объявить за всех, что они на обратном пути зайдут, раздался голос Ландскрихт, взявшейся ответить на русском, но с акцентом и косноязычием больше обычного:
- А мы думали у вас тут плакат будет висеть в магазине для помощи армии.
- Какой плакат? - спросила в ответ продавщица, - Для помощи большому фронту?
- Армиям Right Bank SuperFederant, вашим войскам вашего правого берега. Такой плакат расположен на улице, на кассе. Там авторизованная касса для сборов в пользу Добровольческой Гвардии и Иностранного Корпуса. Как у вас, только другая. У вас классный медведь, в него можно наливать?
- Нет, Мадам, это просто фигурка. А где касса? У входа что ли?
- Да, касса здесь, но не у вашего входа.
Продавщица отвалила.
- Ну что, идемте, господа, - подытожила Ландскрихт, оборачиваясь к выходу.
- Подождите, я хочу Жириновского купить, - объявил Англичанин.
Возможно его-то он и заприметил через интернет.
- Отличный выбор, - радостно ответила продавщица. - Я вам его в пленочку могу запаковать, - продолжила она уже на русском.
- Может пакет? - вставил Завирдяев.
- И пакетик будет. Сейчас! - продавщица направилась к шкафу поодаль, открыла дверцу и начала что-то перебирать.
- Вот! - она достала пакет из плотной бумаги. - Наш фирменный.
На пакете действительно было что-то вроде логотипа магазина. Потом она полезла в витрину и достала блюдце, то самое, с "Комбатом".
- Это вам бонус за покупку, - объявила она.
- Впредь если попадется какой-нибудь интересный магазин, то давайте на обратном пути зайдем, - предложил Завирдяев попутчикам, когда группа уже шагала по улице. Все согласились. Народу на улице тем временем пребывало. Вдруг послышался стремительно нарастающий гул - прямо над проспектом неслась пара истребителей-штурмовиков, за которыми тянулись по три дымовых следа - черный, желтый и белый.
Насколько знал Завирдяев, в качестве штурмовиков эти старинные Су-35 стали использовать уже намного позже, чем они были разработаны и приняты на вооружение как истребители - спустя полвека, если не больше.
Не будь бесполетной зоны, правобережные могли бы прогнать над городом хоть с десяток единиц своей авиатехники, пусть и более скромной. Эти же принадлежали ВС РФР, армии большой России, а опосредованно и силам Блока. Каким-то образом "Комбату" удалось договорится с местным гарнизоном отправить машины в облет по измененному маршруту, да еще и с подвешенными дымогенераторами.
Говорили, что пролет будет в разгар празднования или под занавес. Впрочем, они могли пронестись здесь не один раз. Заодно правобережные могли уесть КАНАРовцев, которые несомненно заметят это авиашоу непосредственно, а потом еще увидят разбор и впечатления по ТВ каналам RBSF, то есть СФС, которые они конечно же нет-нет да смотрели.
Ландскрихт куда-то пропала, потом появилась со стаканом кофе. Остальные дисциплинировано держались группой. Как и Завирдяев Ландскрихт находилась в South Siberia SuperFederant с самого сто пятнадцатого года, так что чувствовала себя вполне расковано.
Наконец показалась площадь. На площади была трибуна, установленная вдоль проспекта. За трибуной стоял здоровенный автобус американского типа с выступающим капотом и характерными очертаниями кабины. Еще один такой же, на борту которого был логотип местной телекомпании был припаркован в глубине парка.
Все то же самое было и в прошлые праздники. В телевизионном автобусе помимо съемочных групп перевозили артистов. Другой, стоявший у трибуны, был передвижным штабом организаторов.
Оставив своих сопровождающих, Завирдяев направился к открытой передней двери автобуса-штаба и нырнул в полумрак салона, окна которого были по большей части занавешены.
Внутри было накурено, причем в дополнение к заурядному табаку отчетливо примешивался другой запах. Светили несколько экранов ноутбуков. Поодаль виднелся прилаженный к стенке салона стол, заставленный не то едой, не то закуской к стоявшей тут же выпивке. С десяток человек, находившихся в салоне, сидели кто на диване, кто перед мониторами, кто-то вообще терялся где-то в хвосте, в дымной пелене.
- Здравствуйте, я Андрей Завирдяев, представитель от комиссии СБСЕ. Мне к кому? - громко произнес Завирдяев.
- Все правильно, к нам, - раздался из полумрака оживленный голос. - Хорошо что вы так заблаговременно.
Из хвоста навстречу Завирдяеву двигался знакомый ему ранее по прежним ивентам толстый полностью лысый мужик, как и Завирдяев одетый в официозное гражданское, но с претензией на шик и оригинальность - на нем был бордовый пиджак, алый галстук и сдвинутая на затылок черная шляпа.
- С вами еще несколько человек? - спросил этот импресарио, тряся руку Завирдяеву.
- Да, еще трое.
- Пусть проходят, где они?
- Они не против парк посмотреть. Атмосфера праздника, все такое.
- Да не вопрос. Сбор без пяти час. Подождите-ка, - Бордовый Пиджак резко развернулся и двинулся к металлическому шкафчику, закрепленному неподалеку от стола, после чего вернулся, держа в руке кучу карточек-бейджей на ленточках. Бейджей этих было явно больше чем надо.
Бросив Завирдяеву отчего-то на английском "Common let's go", пронесшийся мимо Бордовый, очевидно раньше времени переключившийся с русского на английский, протиснул свою задницу в выход и очутился перед стоявшими около автобуса СБСЕшниками, которым после энергичных приветствий начал рассовывать свои карточки.
Англичанин начал про свой пакет, который напоказ протягивал вперед - на время торжественного стояния на трибуне покупку следовало куда-то пристроить.
- Я по своему недостаточному… по своему легкомыслию подумал, что вы привезли подарок, - нарочито дружелюбно посмеиваясь говорил Бордовый, оглядывая каждого по очереди. - Оставляйте вашего Жириновского в автобусе. Если забудете, мы вам его потом доставим. А если потеряем, - сейчас он обращался к Ландскрихт. - Мы вам еще точно такого же найдем, - и он заржал пуще прежнего.
- У вас их много? - засмеялась в ответ та.
- Мадам, у нас всего много.
Завирдяев достал сигарету и вставил ее в рот, однако закуривать не спешил. Бордовый между тем успокоился быстрее, чем предполагал Завирдяев и объявил:
- Когда "Комбат" выдвинется, когда он будет около начала проспекта, я вам скажу, но до этого вы уже должны быть на месте, то есть здесь. На трибуну будем заходить вместе, то есть одновременно с "Комбатом", и не забудьте про бейджи. Без бейджей будет не так хорошо. Лучше оденьте их заранее, то есть сейчас.
Указав обеими руками в сторону парка, куда, как он теперь знал, все собирались, Бордовый, принявший пакет со статуэткой, развернулся и скрылся в автобусе.
Проводив взглядами импресарио, группа во главе с наконец закурившим Завирдяевым двинулась в парк к большому навесу со столиками, перед которым играл Джаз-банд. Нужно было признать, что после появления Суперфедеранта, точнее сказать через несколько лет после событий четырнадцатого-пятнадцатого годов, заурядный умирающий промышленный город преобразился до неузнаваемости.
В плане зданий и дорог все оставалось по-прежнему, если не считать одного района на востоке - там сконцентрировались все "золотые приезжие".
Изменения были значительны в плане обитателей. Даже сейчас, на этом празднике, когда присутствовавшая публика была на восемьдесят процентов из россиян, где половина вообще была из тех некогда депрессивных местных, город выглядел не то что не по-сибирский, но, пожалуй и не по-российски.
Этому способствовали и присутствовавшие двадцать процентов иностранцев и облик понаехавших сюда со всей России авантюристов.
Внешне публика различалась - летом коренные жители не то по своему пренебрежению к разным правилам, не то по причине того, что большие заряды здесь не рвались, крайне редко носили с собой противоядерные очки, вместо которых мужики предпочитали кепи с надвинутыми на глаза козырьками - такие вроде бы были приняты в межсоветской армии более века назад.
Женщины сплошь и рядом были в шляпах. В этом была определенная заслуга системы оповещения - чтобы проворонить тревогу, по крайней мере, находясь в мало-мальски людном месте, нужно было постараться. К тому же, как уже было сказано, по-настоящему серьезных вспышек здесь не было с самого начала войны.
Так что местные были убеждены, что услышав сигнал достаточно будет чуть наклонить голову вниз и козырек защитит глаза. Так они в общем-то и поступали, правда характеристика "легкомыслие" этим не отменялась. Дело состояло в том, что вспышки от зарядов противоракетной обороны, тех что были, например в ядерной версии распространенной sys.520 модель которой стояла в магазине, были несравненно слабее вспышек от больших зарядов. А кто мог наперед знать, прилетит такой когда-нибудь или нет. Речь тут даже не про удар по городу, а про электромагнитную борьбу с противоракетной обороной или спутниками.
В противоположность применению больших зарядов, в последнее время в ход все больше шли устройства с золотыми и изотопными оболочками, уничтожавшие баллистические и орбитальные цели главным образом потоками нейтронов а не избыточной мощностью. Вспышки от таких были еще слабее. Это в какой-то мере расслабило, и не только местных.
Понаехавшие россияне со временем понабрались здешних привычек, чего все же нельзя было сказать про иностранцев - некоторые вовсе ходили в очках постоянно, другие всегда имели их с собой, как Ландскрихт, у которой вроде и линзы были. Европе в свое время здорово досталось. Та же Ландскрихт вроде бы попадала под удар. В таком легком случае, о котором как-то говорила она, попасть под атаку означало оказаться во внешней зоне удара и прочувствовать воздушную волну, не более того. Так или иначе, даже после такого люди как правило серьезнее относились к мелочам вроде противоядерных очков.
Зимой, правда, в вопросе о вспышках все менялось - белый снег здорово отражал свечение и тут уже любые, хоть летние, хоть зимние головные уборы были бесполезны, так что местные с неохотой, но доставали и начинали таскать с собой очки. Почему они не могли делать так круглый год оставалось только гадать. Завирдяеву местные вообще нередко казались иррациональными людьми.
В остальном мире уже входили в обиход контактные линзы, правда их нужно было постоянно заряжать.
Сделаны как очки, так и линзы были из особого стекла или пластика, внутри которого были слои полупроводников и жидких кристаллов. В нормальном состоянии это было непроницаемое черное стекло. Мизерный ток от крошечной часовой батарейки или прозрачного органического источника делал материал проницаемым. Избыточный световой поток сводил на нет действие разности потенциалов и материал снова чернел. Так это и работало.
Помимо головных уборов и очков люди в парке отличались и одеждой. В обычные дни речь шла бы о повседневных и более нарядных выходных шмотках. Сегодня было другое дело. Сегодня на улице было полно разнообразных активистов и прочих представителей военных и военно-политических сообществ.
Например, Тут были одетые в тельняшки и береты классические российские десантники, с незапамятных времен поднимавшие всех на уши в свой собственный праздник. Сегодня они решили догулять.
Были сталинисты в своих френчах или кителях, подпоясанных ремнями с прягами. То тут, то там мелькали агрессивно-черные шмотки слетевшихся в СФС со всей страны черносотенцев. И на что такие дармоеды только жили? Впрочем, вариантов на что такие жили, было хоть отбавляй.
Завирдяев лениво оглядывал толпу, вспоминая, что он недавно слышал о СФС из передачи по общероссийскому каналу.
Когда оставалось минут пять, и все уже собирались двигаться к трибуне и автобусу, округа огласилась моторным гулом. Спустя полминуты Завирдяев, как и многие другие заметил, что над проспектом, отчасти просматривавшимся из парка что-то движется.
Как и следовало ожидать, это оказался аэромобиль-джип - плоское широкое корыто на четыре места. Такое вполне могло перемещаться не нарушая требования к бесполетной зоне - плоскодонка могла летать в ховер-режиме. Правда в этом случае нужно было постоянно рулить как на автомобиле, обходя препятствия и большие неровности. Эти же неслись полным ходом словно напролом, как в таких случаях говорили, "набумом".
Летели они на высоте крыш домов, если не более - двигаться ниже им не позволяли провода, в том числе и трамвайные.
Грянул очередной марш. В воздух полетели шарики, а над толпой заколыхались флаги.
К трибуне тем временем также подтянулись представители разносимой в пух и прах на общероссийских телеканалах администрации СФС. Одеты они были кто в гражданские, кто в безликие военные костюмы без знаков различия. Настоящие же военачальники и просто серьезные офицеры двигались сейчас где-то на въезде в город вместе со своим предводителем, с "Комбатом".
Вновь появившийся импресарио, на этот раз выглядевший посерьезнее и даже поправивший свою шляпу, которая до этого болталась где-то на затылке, отвел Завирдяева и остальных к местам на трибуне.
Места располагались в нижнем ряду справа. Вопреки сказанному полчаса назад, импресарио решил, что лучше будет, если все не торопясь начнут занимать свои места заранее. Потом Бордовый Пиджак словно спохватился о чем-то забытом и начал громко окликать по имени-отчеству какого-то "маэстро", как он его назвал, не преминув добавить присказку по матери.
Наконец, над проспектом в очередной раз загрохотал "батяня комбат". По толпе, рассредоточившейся вдоль проспекта пробежала волна оживления. Еще Через несколько минут вдалеке показался ББМ-5, бронетранспортер, принятый на вооружение еще в советские годы.
В качестве "членовоза" для высокопоставленных офицеров Суперфедеранта машина была более чем пригодна - помимо брутальности также была высота под стать фургону и плавный ход.
Однако "Комбат" ехал в открытом автомобиле, двигавшемся перед бронемашиной. Там же ехал и Васька - сынуля "Комбата", возрастом чуть более двадцати. Прозвище у него среди простых местных, да и окружения, было Васька Сталин, причем дали его Ваське отнюдь не поклонники легендарного советского вождя и его сына.
Васька свое прозвище оправдывал. Если конечно принимать за основу всю ту чернуху, которую за многие годы вылили на настоящего Сталина-младшего.
Васька Сталин двадцать второго века успел побывать курсантом престижного военного училища в большой России, не окончить его, получить тем не менее звание капитана Народной Добровольческой Гвардии СФС и отметиться в качестве большого поборника развития местного спорта, особенно футбола - со спортом у него было прямо как у оригинала.
Возможно, зная о своем прозвище, Васька этому самому оригиналу в чем-то подражал. Но особенно он преуспел по части безудержных и зачастую безобразных кутежей в компании своих дружков.
Еще Завирдяев достоверно знал, что в начале весны "Папа-Комбат" перекрошил внутренности загородного домика на престижной базе отдыха, расположенной неподалеку от города. Причиной тому было сообщение от каких-то доброжелателей, что "Комбат-Младший", Васька, с друзьями не ограничился алкоголем и стал баловаться чем покруче.
По счастью, сохранивший самообладание "Комбат" пулял строго прицельно по интерьерам и никого не подстрелил. В среде простых местных разговоры о том происшествии носили статус слухов, но Завирдяев знал, что это было чистой правдой - у СБСЕ были свои информационные каналы.
Сейчас Васька был в парадной форме с аксельбантом и держался так, что по виду и не скажешь про кутежи и все остальное. Впрочем, на то они и военные. Все-таки какую-никакую выучку он приобрел. По крайней мере, научился держаться как следует, когда это нужно.
Еще был "Дрозд" - так по неизвестной Завирдяеву причине прозвали отставного офицера российской полиции, возглавлявшего КГБ СФС. Одет он был преимущественно во все черное. Из под шляпы поблескивали стекла очечек в железной оправе.
Это был двинутый на конспирологии и псевдонауках приверженец идей об установлении спецслужбами тотального контроля над обществом и государством. Причем, до своей карьеры в СФС ни к каким спецслужбам этот бывший полицейский не имел ни малейшего отношения.
Здесь, в Суперфедеранте ему казалось, что рано или поздно ему удастся реализовать свои принципы, вернее сказать, мечты на практике, но "Комбату" этот "Дрозд" скорее всего был нужен лишь как действительно энергичный исполнитель, пусть и готовый попутно наломать дров.
И еще, в лучших традициях дихотомичного СФС "Дрозд", будучи убежденным антикоммунистом, преклонялся перед такими деятелями как Дзержинский и Берия и даже поспособствовал открытию памятников тому и другому.
Сопровождавшие "Комбата" военачальники не были особо чем-то примечательны - обычные российские офицеры, правда, теперь ставшие вне закона в самой Российской Федеративной Республике. Имевших в своем облике черты старой армии с каждым годом здесь становилось все меньше - они не выдерживали конкуренции в подковерных интригах, причем не ввиду какой-то своей ущербности вроде легендарного и зачастую надуманного алкоголизма, а ввиду того, что на таких было удобнее вешать всех собак.
Когда все заняли свои места, музыка стихла, затем стал стихать и уличный шум, однако ничего не происходило - нависала какая-то непонятная пауза. Откуда-то послышался раздраженный голос импресарио, что-то кому-то объяснявшего. Создавалось впечатление, что тут была какая-то техническая заминка.
Наконец, когда уличная музыка уже вновь ожила и начала набирать громкость, другое звуковое оборудование дало о себе знать - "Комбат" схватился за установленный перед ним микрофон и несколько раз постучал пальцем.
- Так, значит, ннэ, - послышалось с верхнего яруса и одновременно из уличных колонок.
Голос прозвучал пока еще в порядке пробы, не в полную силу. Музыка стихла.
- Товарищи сограждане Сибирского Федерального Самоуправления и также наши иностранные резиденты и гости! - начал, наконец, "Комбат" свою речь. - Сегодня в этот торжественный день мы отмечаем наш собственный праздник, День Воинской Доблести. День Воинской Доблести бойцов нашей Народной Добровольческой Гвардии. День Воинской Доблести наших новых братьев по оружию - бойцов Иностранного Корпуса. Это День Воинской Доблести наших сотрудников.
Он начал перечислять подразделения МВД, включая и МЧС. - Всех тех, кто несет гражданскую службу, - подытожил он, - но готов по первому сигналу встать на защиту нашего славного края. Наступит день, когда мы изгоним шайку бандитов и мракобесов и освободим наших земляков на левом берегу. Придет этот день и мы его спразднуем. - он так и сказал, "спразднуем".
- Наступит день, - продолжал "Комбат". - Когда наша Россия примет нас, и политической конфронтации, развязанной демаршистами будет положен конец. Придет этот день, и мы его тоже спразднуем.
- Придет день, когда сообщество наших наций одержит окончательную победу над противником в этой исторической битве за цивилизацию. Этот день придет, рано или поздно. Когда этот день придет, мы его тоже как следует спразднуем. Мы с вами в самом начале нашего общего великого пути. Пройдем его с присущей нам Воинской Доблестью! Дальше должно было пойти что-то вроде "Ура, товарищи!".
- Предвойна, война, 14-й и 15-й год, еще годы Большой Войны? Нет, не слышали, мы в самом начале нашего доблестного похода! Молодец, чего сказать, - с издевкой подумал Завирдяев.
Этот Ворчливый его настрой был обусловлен не столько неприятием солдафонщины как таковой, сколько примитивностью декларируемого, да и примитивностью самого "Комбата" как политика. Примитивность эта слишком уж резала слух на фоне тех изящных манипуляций с сознанием обывателя, что вытворяла общемировая, большая политика. Только сравнить - конверсия войны, деконвенция, эскалационная инициатива, деэскалационная инициатива, локальный военный процесс, глобальный военный процесс… а тут… "спразднуем" да "как следует спразднуем".
Там бы, в большом мире, эту, давно ставшую очевидной мысль о том, что война - это надолго так обернули бы, и в такую обертку… да впрочем и оборачивали, а тут…
- С праздником товарищи, с Днем Воинской Доблести! - прогрохотал "Комбат".
Толпа как и положено разразилась троекратным "ура", - местные научились кричать не хуже чем на плацу. Грянула музыка. Краем глаза Завирдяев заметил, как Бордовый Пиджак суетится у края трибуны, держа в одной руке крепкого вида планшет, а в другой микрофон.
Завирдяев неторопливо оглядывал толпу на проспекте. Обращали внимание плакаты с распечатанными детскими рисунками, - надо же, ведь как-то родители объясняли, что и как рисовать. Хотя скорее всего детям уже влили в мозги достаточно агитационного мусора, и нужно лишь попросить нарисовать что-нибудь на тему победы над левым берегом, и работа шла сама собой.
Тут левобережный нарисован во всем коричневом, как кусок дерьма, с рогами и с вилами. На него летит увесистая ракета. На небе светит солнце, луна и между ними герб СФС. Вот на другом рисунке вроде бы "Комбат", а вдали его танк. В зубах у "Комбата" трубка, может быть даже и сталинская. Завирдяеву хотелось в подробностях рассмотреть цветную мазню.
Еще было любопытно отыскать видение темы Большой Войны, - это несомненно здесь было представлено. Когда-то много лет назад Завирдяев еще не выросший из коротких штанишек сам так рисовал, правда по большей части автомобили…
- Какими глазами надо смотреть на мир, чтобы рисовать такое, - мысленно проговорил Завирдяев, - и каково это?
Каким бы это не показалось странным, но с высоты прожитых лет Завирдяев, если бы это было возможно, перекроил бы все так, чтобы он сам в те далекие годы тоже рисовал бы "Комбатов" и танки.
Дело было тут не в том, что именно рисовать, а в окружавшей его в те годы действительности - вконец одряхлевшая советская массовая культура, ее образовательный сегмент в частности, ничего не мог предложить кроме интеллигентских... не соплей даже, а чего-то мертового.
Те "разложенцы" могли пихнуть артхаус в детские мультфильмы а потом удивлялись отчего все так отвергалось в пользу всего иностранного. В школе было то же самое. Создавалось впечатление, что кадры и туда и туда набирались в психушках.
На таком фоне пришедшая с вестернизацией волна западного медиа-продукта выглядела цельной, отлично сработанной, сделанной профессионалом для человека, а не наркоманом-интеллигентом для двух-трех таких же.
Так что рисовать танки после бодрого и воодушевляющего рассказа про то, как твоя артиллерия способна бить по врагу - не такой уж и плохой вариант.
-Можно будет поддеть кого-нибудь из иностранцев этой темой, если возможность представиться, - подумал Завирдяев, - хотя у них сейчас у самих все движется к такому же, только своего, своей КАНАР под боком нет. Обходятся одной темой Большой Войны.
Раздумья прервались голосом импресарио, загрохотавшим из колонок.
- Дорогие товарищи, сейчас вас ожидает… вы уже слышите этот приближающийся гром?
Завирдяев прислушался и тут же понял в чем дело - штурмовики, пролетевшие над проспектом полчаса назад, делают второй заход.
"Комбат", и импресарио оказались не так просты, чтобы устроить проход авиации всего лишь в какой-то случайным момент времени - они подгадали и подогнали речь к путевым точкам штурмовиков - планшет у импресарио, возможно, был комбатовским, с интерлинком. У комбата-то доступ к системе точно был.
- Могучие машины вот-вот пронесутся над главным проспектом столицы нашего края! - продолжал импресарио.
Гул быстро нарастал, и вот уже остроносые штурмовики, с крыльями, увешанными ребрами пустых креплений для боеприпасов вошли в зону прямой видимости.
- Вот прекрасный ответ на вопрос о том, ставит ли себя наш край вне России. Это штурмовики России и, соответственно, наши штурмовики. Вопрос давно закрыт.
После штурмовиков показались плоскодонки - теперь их было аж пять штук. Неслись они все так же "набумом", теперь еще даже чуть выше чем в первый раз.
Остальная часть парада была уже представлена обычными пехотными и мотострелковыми подразделениями.
Теперь стоящий на трибуне Завирдяев стал раздумывать о том, как поступить после парада и митинга: пойти обратно к машине и отвезти всю группу на торжественное собрание с фуршетом, или же, если остальные утомятся и не захотят на фуршет, отдать ключи от машины Ландскрихт, чтобы она и те двое уехали на базу, а самому подзагулять…

новак , посмотри на это, что то необычное . Сказал приятель. И
действительно, такое не встретишь каждый день. Облако шаровых молний
дрейфовало словно косяк рыб. Увидев это , Новак достал телефон и начал
снимать , однако молнии исчезли так же быстро как и появились. Пришлось
возвращаться домой . Завтра предстоял нелегкий день. Новак поступил в чвк
на позицию военного инженера радио электроники. Опаздывать было нельзя.
По этому собрав самое необходимое , Новак сел на автобус , следующий в
пункт сбора. Предьявив на регистратуре документы он наконец мог
успокоиться и перевести дух. И тут он увидел плакат , на котором был
изображен новый экзоскелет активного типа с приводом из нанотрубок, броне
пластинами , шлемом с активными наушниками , кислородной маской и
очками дополненной реальности. Это произвело большое впечатление. В свои
двадцать шесть лет он не принимал столь радикальное мнение. Посмотрев на
свое отрадежение в полупрозрачном окне он поправил свою одежду. На
зеркале смотрелся молодой человек , среденего роста, телосложения темно
пепельными короткими волосами, густой щетиной , прямым носом , узкими
скулами и худыми щеками. Протярев свои синие глаза и собравшись с
мыслями Новак прошел на общий сбор, где он мог прослушать инструктаж,
получить обмондирование , снаряжение , прослушать брифинг и наконец
отправиться на место несения службы в тренировычный лагерь. Начались
интенсивные тренировки, а именно стрельба , тактические симуляции,
рукопашный бой с элементами пенчак силат, арнис, оказание медецинской
помощью , ремонту и вождения транспорта. Дни подготовки прошли бысто. И
вот она , первая операция где можно проверить полученные навыки. Был дан
приказ найти командира радикальной групировки и устранить его. Данные с
беспилотника оказались неточными, поэтому пришлось ориентироваться
самостоятельно и действовать по ситуации по старинке. Из последних данных
цель вероятнее всего располагалась в районе фавелл в пригороде на
огореженной территории. Из всего снаряжения и экипировки имелось ,
автомат корд А 762 с комбинированным прицелом, писолет калиба 357 sig
sauer, нож корво (нож чилийского спецназа) пара гранат и оптечка. На нем
был одет шлем с наушниками , рация , лекгий бронежилет с керамической
плитой, тактическая рубашка, брюки карго , трекинговые ботинки и
однолямочный рюкзак. Пройдя по узким улицам к предпологаемому месту
назначения отряд наткнулся на пустой двор. Что то здесь не так. Внезапно
бойцы услышали громкий хлопок, по ним стреляли из гранатомета. Все
бросились в ближайшее укрытия и лишь чудом остались целы. Их явно ждали,
но как. Осталось с боем прорываться во внутрь , отступать было некуда иначе
все погибнут. Началась затяжная перестрелка . С огромным трудом задание
было выполнено , однако остались лишь Новак и пара бойцов. Сам же
сержант получил тяжелую травму левой руки. Восстановить ее было можно,
но требовалась дорогая операция, которую оплатила компания в качестве
компенсации. После завершения опепации Новак стал ветераном и ушел в
отставку. Началась новая жизнь. Все бы хорошо, если не надвигающийся
кризис, который спутает все карты. Необходимо было найти новоую работу[ тут Новак вспомнил про рекламный плакат экзоскелета, который он видел до
службы и нашел информацию о его производителе , после чего подал заявку
найма на работу. Откликнулись сразу и предложили должность испытателя.
Новак согласился, поскольку срочно нужны были деньги. Работа предстояла
сложная , но интресная. Было непросто , но он осилил и внес пару изменений.
И вот настал последний день перед тем как выпустить экзоскелет в
производтво , но начавшийся гражданский конфликт все испортил. Кого то из
сотрудников взяли в плен , некоторые уехали за рубеж, а кому то похитили
спецслужбы. Осталось лишь пара готовых образцов, один из которых
захватил Новак. Теперь осталость только выжить , начался глобальный
конфликт

Действительно, мало ли что могло пойти не так – среди толпы наверняка были переодетые ищейки. С другой стороны, не могли же они держать в своих оловянных головах лица тысяч и тысяч таких же, как Элиза, как сам Рихард.
Тем не менее, отвергать слухи о том, что камеры, эти бесчисленные глаза каких-то сидящих в своих каморках охранников теперь научились самостоятельно распознавать лица, было бы опрометчиво.
Да, судя по опыту предыдущих лет это было бы опрометчиво. Кто из непосвященных, обычных обывателей мог пять лет назад поверить в компьютер, в его возможности, даже увидев чертову штуку воочию?! Кто, даже из военных, три года назад смог бы поверить в то, что возможен снаряд, взлетающий без всякого орудия, самостоятельно и способный настигать самолет, летящий в нескольких десятках километров?! А что они же, чертовы военные, сказали бы про самолет, летящий быстрее звука?!
Оказавшись у очередного окна, Рихард с ненавистью и одновременно с пренебрежением глянул на орудия. Если бы какой-то чудесный разум, какое-то божественное провидение однажды осенило этих болванов, то каждый расчет вполне смог бы разломать, ну или хотя бы вывести из строя поработившее их железо. А вообще по-хорошему просто подорвать. И так бы везде. Грустно, что это лишь мечты.
Рихард ничуть не смущаясь сплюнул под ноги – для прокуренного зала это было вполне себе нормально, и зашагал дальше.
Наконец, дорога вывела к небольшому проему, за которым виднелось пространство крытых перронов. Над залом были перекинуты металлические мостики, на один из которых и выводил проем. Прежде чем попасть на теперь уже металлическую лестницу, больше пригодную чтобы спотыкаться и ломать себе что-нибудь, предстояло пересечь зал под самым его верхом, пройтись по мостику. При других обстоятельствах это было бы занятно.
Где-то посередине пути Рихард все-таки глянул вниз. Мало ли, вдруг уже отсюда он увидит знакомую фигурку и знакомые же чемоданы…
Вместо этого взгляд выхватил зеленые вагоны с распахнутыми дверьми, в которые тянулась солдатня. Не менее сотни их толпились на одной из платформ. Кто-то что-то выкрикивал на чужом языке. Союзники. Судя по флагу, нанесенному сплошной полосой по боку вагона и по бородатым физиономиям это были русские. Занесло же их сюда… Многим ли суждено вернуться в свои, надо думать, близкие им заснеженные пустыни? Интересно, а на противоположном, Тихоокеанском Фронте, где они бьются с Американцами у них так же вся земля в снегу, или как здесь?
С этими мыслями Рихард наконец-то добрался до лестницы, ударил ботинком о металл, пытаясь расшевелить хоть что-то в болевшей ноге, и зашагал вниз.
Наконец, когда оставался лишь один марш, Рихард увидел Элизу. Вернее было сказать, она его увидела. Увидела первой.
Вобще решение бежать было продиктовано не движениями фронта. Последней гирькой, которая заставила перевесить весы в сторону решения о бегстве, были появившиеся пару недель назад слухи о том, что экстренному призыву будут подлежать теперь и все, кто хоть как-то имел отношение к медицине. Элиза была лишь медицинской сестрой, но тем более пугающими были возможные варианты – если врачи имели неплохие шансы не приближаться к фронту и работать в тылу, то неквалифицированный персонал бросали прямо в пекло едва ли не наравне с солдатами. Для самого Рихарда бегство было чем-то что можно было и откладвать. Откладывать раз за разом. Он уже, как ему не безосновательно казалось, привык, приспособился к новой жизни если не оборванца, то около того. Оборванца в сравнении с тем, что у него, у них было. Когда-то большинство окружающих были оборванцами в сравнении с ними. То былое благополучие состоялось, как это сейчас было не мерзко сознавать благодаря чертовым машинам.
Все началось прямо как в Уэлсовской “Войне миров”.
Однажды на землю обрушился рой невиданных металлических капсул. Конечно, они не ударялись о поверхность подобно снарядам, хотя лучше это было бы именно так – глядишь, содержимое не выдержало бы такого приземления.
Никаких чудищ со щупальцами там не было. Плавно приземлившиеся аппараты, эти цилиндры диаметром в десять и высотой в полтора десятка метров появились как и в той книге на глазах у многочисленных зевак.
Произошло это в тысяча девятьсот третьем году в разных уголках по всей Земле – в Европе, на обоих Американских континентах, в Африке, в России с ее бескрайними просторами. Судя по тому, что машины прибыли именно в окрестности каких-либо поселений, в своих планах они не были столь опрометчивы, как марсианские монстры.
А дальше началось то, что уж очень напоминало процесс обустройства тех марсиан. Опять же, не агрессию, а воспроизводство машинерии из того, что было здесь же, под ногами.
Бесчисленные осмелевшие фотографы орудовали своими ящиками, которые сейчас, через каких-то пятнадцать лет, было не сыскать. Запечатленные ими машины и сейчас выглядели какими-то фантастическими, неправдоподобными, похожими на растения.
Через пару дней были предприняты первые попытки обследовать вроде бы ничем не угрожавшие механизмы-лианы.
Приготовившиеся к неведомым интеллектуальным вызовам и исследовательским задачам смельчаки оказались не у дел – так люди впервые узнали, что такое компьютер, да такой, что и сейчас обычному человеку был бы в диковинку. Тот умел общаться как человек, да и сейчас общался, черт бы его побрал.
За те двое суток компьютер пронаблюдал визуально кучу народу, прослушал бессчетное количество реплик. Будь тогда у людей голосовая радиосвязь, ему было бы совсем просто, но дьявольская машина могла обойтись и без этого. Подойдя к центральным процессорам, как их потом назвали, исследователи пришли в изумление, сначала услышав четкие, без малейшего акцента голоса на родных языках, а затем и увидев возникшие невесть откуда панели-экраны.
Так люди узнали, что человечество берет свое начало вовсе не с Земли а вообще неизвестно откуда. По крайней мере создавшие и отправившие машины об этом не знали ровно как и земляне. Еще компьютер поведал, что биосфера Земли не уникальна – ее привнесли сюда в незапамятные времена. Сама же Земля, как и солнечная система, в каком-то роде уникальна тем, что находится внутри не то туманности не то области искривленного пространства, выглядящей как туманность, отчего необходима такая навигация, которой, подумать только, даже создатели зондов не владеют.
А сам корабль, высадивший зонды вроде как заблудился. Не то чтобы безнадежно но попал не туда куда было выбрано изначально. На нем размещался еще один, поменьше – там были люди, всего несколько сотен. Были они в анабиотическом состоянии в котором могли пребывать столетиями. Чем-то это напоминало путешествия средневековых мореплавателей к уже открытым островам но с неточными или вовсе неверными картами.

<

***

- Арихигóн!

- Да, отец.

- Теперь, когда мы все собрались здесь, чтобы засвидетельствовать твою клятву, загляни в самое сердце Шакарáты и скажи, готов ли ты пройти испытание и доказать своё право на продление рода?

Храм был высечен прямо в скале. Ритуальное копьё отца указывало вниз - в жерло спящего, но живого вулкана. Гора дышала жаром и дымилась, распространяя едкий серный запах. В самое сердце тьмы вели чёрные ступени из вулканического камня.

Я молчал. Немногочисленные собравшиеся вперили в меня свои глаза, ожидая, что я скажу. Их жвалы не двигались. Все они знают, что я не должен быть здесь. Я лишь третий отпрыск в роде Крáтусов. Поэтому меня, как и полагалось знатным в подобных случаях, с ранних лет определили в касту придворных философов без права размножения.

Но судьба распорядилась иначе. Двое моих братьев - Гиринтрóп и Фукураду́к - погибли в нелепой катастрофе, и теперь я оказался единственным наследником рода. С тех пор я не испытывал нужды, но сразу же стал всем вокруг должен.

- Да, - наконец, сказал я. Мы это репетировали. - Я готов пройти испытание и клянусь, что буду действовать согласно Кодексу.

- В противном случае ты сгоришь в недрах Шакараты, а вместе с тобой и весь наш род.

- Только если я переживу испытание, - заметил я.

А вот это был экспромт. Кто-то из присутствующих, по-моему, это был Стригóн, громко хмыкнул. Отцу это не понравилось. Он не верил в мой успех, но надеялся на него. В конце концов, род Крáтусов действительно мог прерваться вместе с моей жизнью. Такой старик, как мой отец, уже не мог самостоятельно зачать. Да и кому нужно его старческое семя? Оно накопило слишком много мутаций, чтобы считаться чистым.

- Честь! Род! Слава! - прокричал отец, поднимая копьё над головой, и все присутствующие повторили за ним.

Здесь, на церемонии эти слова должны были звучать возвышенно. Но когда я произнёс их, то понял, что никогда не поверю в это. Да я и не должен был. Нам не вдалбливали с младенчества, что мы единственная надежда своих отцов на сохранение богатства семьи. Работа придворного философа сочетала в себе функцию советника и ментального тренера для самых глупых из знатных. Нас учили хитрить, недоговаривать и обдумывать варианты этических дилемм. Последний навык, в частности, презирает военная каста, исповедующая особый род избирательной слепоты, являющийся важным источником их силы. Имя этой слепоте - Культ Шакарáты.

Культ смерти.

- Теперь ты живёшь по другим правилам, - сказал отец, во время долгого спуска со Священной горы. - Ты был философом. А станешь воином. Не так уж и плохо, если забыть о ничтожности твоих шансов на успех.

Я не отвечаю. Он называет подобный подход обратной мотивацией. Мы, париксейцы, народ, воспитанный в традициях соревнования и превосходства. Только лучшие достойны славы. Участь остальных - выказывать уважение мастерам и героям.

Я знаю, отец просто пытается запустить во мне соревновательный инстинкт. Так он показывает, что ему есть до меня дело. Но мы с ним слишком по-разному воспитаны. Отец никогда не интересовался образом мышления других каст и всегда полагал, что цели, установленные им для себя, являются наилучшими для всякого живого существа. Откуда ему знать, насколько мне плевать на продолжение нашего славного рода? В его вселенной таких как я попросту не существует.

Мы медленно двигались в сторону космодрома. По традиции весь этот путь нужно было проделать пешком. Шествие продвигалось по лабиринту, вырубленному в пуреновых зарослях. Те, кто был постарше, шли уверенно, остальные всё же озирались по сторонам, проверяя дистанцию до смертоносных шипов, свисающих со всех сторон.

Ко мне, протискиваясь между старейшин окраинных кланов, шёл Стригон. Ещё чуть-чуть, и он толкнул бы одного из них на верную смерть, но тот и бровью не повёл, только пробубнил что-то вслед. Стригон был важной шишкой, хотя и был ещё молод. Он происходил из семьи, в которой я прислуживал (до недавних пор я был ментором его младшего брата, также определённого в касту философов). Фамилия Ириáдисов была столь почитаема, что даже спихни он одного из этих стариков прямо на пурену, ему бы это сошло с рук.

- А знаешь ли ты, досточтимый сын Крáтусов, зачем Совет однажды распорядился высадить целый лес этих жутких ядовитых сикулентов? - спросил он, поравнявшись со мной.

Я ответил цитатой:

- "Идя по смертоносному лабиринту, париксеец, следующий на испытание, должен думать о смерти, ведь именно смерть он собирается сеять, и смерть станет ему расплатой в случае провала".

- Это из "Наставлений" Наприкигóра? - Стригон любил блеснуть умом, что не очень уважали его соратники, но ему было плевать. - Хорошо сказано, дражайший друг. А ведь немало средств тратит Париксея на ритуалы, не так ли? О смерти ведь можно думать в любой момент.

- Это так, - коротко отвечаю я.

С этим парнем опасно иметь дело. Такой как он может из чистого озорства разрушить вашу репутацию. Я хочу знать, к чему он клонит, раньше, чем окажется, что он душит меня моими же словами ради собственного удовольствия.

- А ты, Арихигон, ты веришь в силу этого ритуала? - не унимается Стригон. - Думаешь ли ты сейчас о смерти?

- Всегда, - отвечаю я. - А сейчас в особенности.

- Интересно, почтенный, что же ты станешь делать, когда прибудешь на дикий мир? - снова спросил меня Стригон так, чтобы слышали остальные.

- Я добьюсь своего, - ответил я.

Я полагал тогда, что у меня всё получится, хотя детального плана побега я так и не составил. Слишком глубоко проникли технологии в жизнь париксейцев, поэтому я, как и все прочие, всегда, каждую секунду был на виду и почти никогда не мог работать в секрете от других.

Мы всё шли и шли, и наконец лабиринт вывел нас на опушку тысячелетнего леса. Дальнейший путь лежал через его благородные земли. В небе над нами висели флагманы нашего небесного флота. Я разглядывал их и думал о том, как технологии изменили мир; представлял, каково это - жить без них? Ведь они буквально рухнули нам на голову всего восемь поколений назад.

Когда вереница небесных кораблей приземлилась посреди нашего царства, мы жили разрозненными племенами и находились лишь на пороге изобретения первых механизмов, вроде винта и подвижных блоков. Наш мир был похож на один из тех диких миров, на которые сегодня отправляюсь я.

Но с прибытием флота чужих, прогресс нашей цивилизации пошёл противоестественными темпами. За одно поколение мы изучили их язык. Их знания легли в основу нашей новой философии. Даже их техника не сделала с нами столько, сколько сделал их способ рассуждать. Одна лишь теория естественного отбора до основания потрясла этот мир, построенный вокруг ритуалов и мистического поиска совершенства; и уже спустя пару поколений в целях выведения лучших из лучших в Париксее были установлены жёсткие соревновательные законы, результатом которых в конце концов стало создание современного кастового общества.

Небесный флот - поистине величественное и невероятное зрелище, но это лишь малая часть нашей мощи. На каждом из больших линкоров находится маленький флот хорошо вооружённых катеров. Они-то и сыграли ключевую роль в допариксейском конфликте, и на одном из таких я отправляюсь на дикие миры, чтобы доказать своё право на бессмысленное, никому не нужное размножение.

- Суть испытания проста, - говорил мне отец сразу после смерти братьев; они ещё остыть, наверное, не успели. - Ты должен будешь убивать, пока не соберёшь определённое количество трофеев.

- Омерзительно, - сказал тогда я.

Отец поморщился и продолжил:

- Ты будешь убивать только таких, которые убивали себе подобных. Что в этом омерзительного? Это справедливость в чистом виде! Всё! Не спорь. Слушай меня, если хочешь пережить испытание. Даже последние дикари бывают очень хитры! Отпрыск Декритидóна, к примеру, угодил в самую примитивную засаду. В итоге он покончил с собой, чтобы избежать позора. Но враг его выжил, и случилось нечто хуже позора: его род навсегда стал посмешищем в глазах всей Париксеи.

- Не такие они и дикари, раз смогли побороть одного из нас?

- Следи за языком!

- Конечно, отец, - соглашался я, чтобы не выслушивать очередную лекцию о величии нашего народа.

Мы вышли из леса и пришли на космодром уже вечером, но никто ни разу не пикнул о своей усталости, голоде или жажде. Все наши традиции так или иначе связаны с выражением или доказательством превосходства. Наприкигóр, виднейший политический деятель времён становления Париксеи, говорил: "Мы терпим боль, когда приходим в этот мир, следовательно мы должны терпеть её всякий раз, выходя на очередной уровень собственного бытия". Перед обучением языку и счёту, нас отнимали у матерей на долгие месяцы и били за малейшую провинность. Чтобы стать мужчинами, мы должны были изрезать своё тело и испить крови своих братьев. А когда мы вступаем в касту, нас ждут ещё более тяжкие испытания, связанные с избиениями и всяческими лишениями. Но больше других должны сделать те, кто выбран для продления рода.

Если я выживу, то буду первым, кто прошёл испытания в двух кастах. Отец высказался по этому поводу так:

- Либо ты станешь самым могущественным и мудрым полководцем короля, либо пойдёшь на корм инопланетным червям.

- И то, и другое, по-своему, незаурядно, - отшутился я.

- Я предпочту посредственного отца своих незаурядных внуков, любому сколь угодно незаурядному, но мёртвому и бездетному сыну. Поэтому просто сделай то, что делали тысячи воинов до тебя, а затем возьми то, что станет твоим по праву. Это естественный порядок вещей.

- Естественный порядок? - мой внутренний философ всегда брыкается в ответ на подобные истины. - По-твоему, право - это естественная вещь? Общественная наука считает иначе...

- Право есть только у сильного, так? - парирует отец. - Поэтому на испытаниях ты должен доказать вовсе не право, а силу, дарующую право в глазах соплеменников. Именно это - естественный порядок вещей, а не право само по себе.

Вот таков был мой отец. Мудр, силëн и абсолютно слеп. Интересно, что он будет делать, когда поймёт, что я сбежал? Мысль эта доставила мне злорадное удовольствие.

Специально в честь церемонии были убраны все кордоны, поэтому процессия прошла на взлëтную площадку, минуя здание космического ведомства, контролирующего использование всех кораблей. Облачённый в ритуальную одежду управляющий ждал нас в окружении своих слуг и охраны возле спущенного трапа моего челнока.

- Приветствую Несущих Смерть! - громогласно объявил он.

- Несущие Смерть приветствуют тебя! - отозвался согласно регламенту отец.

- Кратус Гурихимет! - сказал управляющий. - Ты явился сюда третий раз. Кто бы мог подумать, что твои отпрыски сгинут так скоро. Я скорблю вместе с тобой.

- Моя скорбь в прошлом, Архари́кс. Перед тобой надежда моего рода, и все мои чаянья направлены сейчас на его успех.

- Рад слышать, что ты, не взирая на возраст, не поддаёшься слабостям и всë ещё предпочитаешь смотреть вперëд.

- Решается моя судьба, как и судьба моего наследия, - сказал отец. - Только это сейчас важно.

- Да будет так! - сказал Архари́кс. - Пусть претендент встанет рядом со мной. Пришло время выбрать наблюдателей, которые отправятся вместе с ним.

Я вышел к трапу. Обычно наблюдателями становились старейшины. Для них в этом было хоть какое-то приключение. Всем остальным командировка неопределённой длительности, в течение которой нельзя покидать челнок, вовсе не казалась радужной перспективой.

Так получилось и в этот раз. Вызвались четверо самых старых и отборно неповоротливых стариков. Я подумал было, что судьба наконец-то встала на мою сторону, но в этот момент в толпе раздался голос Стригона:

- Я тоже хочу поехать!

- Ты? - удивился Архарикс. - Боюсь, почтенный Стригон, для тебя это путешествие может стать нежелательной паузой в карьере. Кроме того, команда собрана. Хочешь ли ты поставить на кон своё будущее ради работы, с которой справляются те, кому она пойдёт на пользу?

- У меня есть сомнения в лояльности досточтимого Арихигона, - сказал Стригон. - Я хочу видеть сам, как он будет убивать, а если не будет, то прослежу за тем, чтобы трибунал прошёл согласно установленному стандарту.

Собравшиеся забормотали, обсуждая услышанное.

- Это серьёзное обвинение, - сказал мой отец. - С чего бы ты, многоуважаемый Стригон, стал говорить в таком ключе о моём сыне? Неужто по пути сюда ты проглотил пурену и разум твой начал гаснуть?

Некоторые засмеялись. Стригон грозно посмотрел на них, и они замолкли.

- Я ещё посмотрю, как угаснет твой род, Кратус Гурихимет. Напомню тебе, мудрейший из воинов, что твоё имущество отойдёт моей семье, если Арихигон проявит на испытаниях свою настоящую сущность. А именно это он и сделает. Он мягкий, как тëплое масло и сделал таким моего младшего брата. Я не верю, что он способен пройти испытание. Я думаю, он будет хитрить, и собираюсь это пресечь.

- Да как ты смеешь?...

- Тихо! - оборвал спор Архарикс. - Космодром - это священная земля. Здесь не место для брани. Благочестивый Гурихимет может подать жалобу в королевскую инстанцию. И я его в этом полностью поддержу. Однако, согласно Кодексу, Ириадис Стригон озвучил достаточное основание, чтобы присоединиться к экспедиции. Чтобы не оскорбить старейшин, мы не станем заменять никого из них, а вместо этого расширим команду наблюдателей до пятерых. Почтенный Арихигон может выказать протест сейчас или пусть молчит вовеки.

- Я не собираюсь дополнять чужую ложь позором объяснений, - сказал я.

- Прекрасно, - резюмировал Архарикс.

Отец молчал и пожирал глазами обидчика. Стригон же смотрел мне прямо в глаза. Я выдержал его взгляд, но тем самым открыл ему доступ в свои сокровенные мысли и намерения. Я понял, что он понял, и он понял, что понял я. И обоим нам стало ясно, что один из нас уже не вернётся домой живым.

***

На сбор дополнительной провизии и подготовку аппаратуры ушло два часа. Всё это время процессия не покидала космопорта, хотя и переместилась в здание. В основном здесь велись оживлённые дискуссии по поводу сказанного Стригоном. Я в разговорах не участвовал и, поскольку имел право на уединение перед полëтом, отправился прямиком на челнок, где и сидел до последнего, изредка поглядывая в иллюминатор и размышляя о том, как мне теперь быть. В руках у меня был медальон. Обычная безделушка в форме урны для праха, в которой хранился яд на четверых.

Над поверхностью земли начал собираться туман, и точно так же конденсировалась тревога у меня внутри. От старейшин я бы ещё улизнул. Тем более, что никто такого от меня не ожидал. В крайнем случае я бы их отравил. Но теперь я под колпаком, и совершить задуманное будет гораздо сложнее, учитывая, что яда теперь недостаточно. Хуже всего, что Стригон очень сильный воин, и я боюсь, что в честной схватке мне несомненно грозила бы гибель.

Несколько раз к челноку подъезжал погрузчик, и рабочие носили провизию и дополнительное оборудование в трюм. Работник космопорта расконсервировал ещё одну спальную ячейку для Стригона и ушёл.

Наступила глубокая ночь. Единственная луна посылала нам отражённый свет Ро, придавая всему вокруг металлический оттенок.

Скоро из здания космического ведомства вышел отец, а за ним и остальные. Кажется пора.

Я вышел из челнока, чтобы, как того требовал ритуал, попрощаться и пообещать своим вернуться. Отец пожал мне руку и напоследок сказал:

- Бей первым!

В ответ я кивнул. Хотелось бы, чтобы его совет мне не пригодился, но я всегда питал подобные иллюзии; они редко оправдывались, поэтому я решил, что совет всë-таки хороший, и добавил:

- Спасибо, отец.

Не уверен, что я когда-либо говорил ему это, потому что он, судя по выражению глаз, был обескуражен. Вряд ли отец вообще знал, как реагировать на благодарность. Он отошёл от меня, уступив место Архариксу.

- Кратус Арихигон! - громогласно объявил он, глядя мне в глаза. - Иди же и забери из вселенной жизни, которые ты намерен сотворить своим семенем. Уплати смертельную дань и вернись достойным продолжателем рода своего отца! - сказав это, он повернулся к Стригону и старейшинам. - Вам же, наблюдатели, поручено проследить за тем, чтобы сей муж уплатил свой долг перед судьбой честно. Помогайте ему словом, но не делом, и смотрите, как бы он не сбился с пути воина. А если оступится или нарушит Кодекс - судите его на месте по всей строгости. И пусть всем вам сопутствует удача!

Когда предки впервые зашли в корабли небесного флота, они не нашли там признаков жизни. Я поднимался по трапу и, пытаясь отвлечься от мыслей о ненавистном Стригоне, представлял себя одним из них. Что чувствовали они, проникая на территорию неведомого? Страх? Любопытство? И то, и другое?

Впрочем, загадок хватит и на наш век. Даже теперь, спустя столько времени, после всего того, чему мы от них научились, никто так не знает, как выглядели те, кто создал небесный флот. Что это за существа? Откуда у них такое могущество? Эти корабли могут переносить нас повсюду, куда мы только захотим, и сами залечивают свои раны. Техническое обслуживание сводится к консервации, а оружие и топливо поистине неиссякаемы, поскольку черпаются прямо из вакуума. Нам хватило смекалки разобраться во всëм этом только потому, что оборудование было специально сделано так, чтобы в нём мог разобраться любой идиот. Но я твёрдо верил, что оно никогда не сообщало больше, чем нам было положено знать.

Идиотам нельзя знать всего.

Экипаж собрался в контрольной рубке. Здесь был отличный обзор на то, что происходило снаружи. Луна висела прямо перед нами. Луч белого света рассекал поднявшийся туман, серебря нашу небесную дорогу. Я незаметно сделал дыхательное упражнение и попробовал перестать думать, отдавшись созерцанию.

Мы дождались, пока площадку космопорта освободят, и Бериатри́кс, старейшина северного округа столицы, дал разрешение на разогрев тяги. Он был назначен старшим наблюдателем, поэтому решение о движении судна мог принимать только он.

Парисици́д, представлявший восточный округ, запустил движки. Он летал на чужие испытания каждые несколько лет. Старик был опытным пилотом и, по слухам, совершенно безответственным наблюдателем. Кажется, его в этих путешествиях больше интересовал сам факт управления подобной машиной.

Стригон всё это время упорно изучал меня, но я старался этого не замечать. Ещё не хватало попасться на его провокацию.

Вскоре нам дали разрешение на старт.

- Поехали, - сказал Бериатрикс.

Пилот отдал нужные команды системе, включились основные атмосферные двигатели, и машина начала плавный подъëм, постепенно ускоряясь. В контрольной мы ощущали лишь небольшую вибрацию. Корабль шёл невероятно легко, и уже через семь минут мы оказались за пределами атмосферы.

Макергурей - староста южного округа - отлично разбирался в системе жизнеобеспечения корабля, поэтому отправился готовить спальные ячейки.

- Покажи карту обитаемых миров, - сказал Парисицид кораблю, и мне показалось, что я услышал в его тоне нотки тëплой фамильярности.

Над центральным проектором возник классификатор пригодных для жизни планет с сопутствующей информацией. Я знал, что мы посетили тысячи из них, и поработили десятки. Но ещё большее их количество оставалось неисследованными. Обычно для испытаний выбирают именно такие миры.

Впервые с момента, как закрылся шлюз, голос подал Стригон:

- Благородные старейшины. Объясните мне такой факт. Как так вышло, что до сих пор мы ни разу не встречали никого, кто мог бы противопоставить что-то нашему могуществу?

- Космос безграничен, - ответил я.

- Я разговариваю не с тобой, дражайший, - огрызнулся Стригон.

- Но Арихигон совершенно прав, - сказал Бериатрикс. - Это самая важная причина. Кроме прочего, юный Ириадис, хоть ты и прошёл своë испытание, ты всё же должен был изучить памятку наблюдателя. Из неё тебе было бы ясно, что мы к такой встрече совершенно не стремимся. Более того, на случай контакта с высокоразвитой расой существует специальный регламент, предписывающий уничтожение корабля при возникновении самой возможности его сдачи врагу. К счастью, воспользоваться этими рекомендациями до сих пор никому не приходилось, и я искренне надеюсь, что мы с вами не станем первыми в этом списке.

- Выходит, мои высокородные друзья, что мы с вами представители самой продвинутой расы во всëм обозримом космосе? - заключил Стригон.

- Такое течение мысли называется париксеизм, - пространно ответил Бериатрикс. - Лично мне кажется, что его адепты совершенно забыли про пагубное влияние самоуверенности, но кто я такой, чтобы спорить с системой, так? Я просто старик.

Мне эта мысль понравилась, поэтому я промолчал. Стригон, очевидно, взвешивал услышанное на предмет измены, потому что выглядел очень глупо.

В разговор поспешно вступил Парисицид. Он со знанием дела заявил:

- На карте нет ни одной планеты, чьи жители были бы способны самостоятельно покинуть свою солнечную систему, поэтому Стригон абсолютно прав. Мы - сильнее всех, о ком только знаем. Это просто факт.

Тем временем Фарициáн - мастер тихих убийств - изучал список вооружения, предоставленного мне для испытания. Видимо, краем уха услышав, о чëм мы говорим, он посмотрел на меня и сказал:

- Добрый Арихигон, да тут столько оружия, что при определённой сноровке можно было бы убить саму смерть. Никаких сомнений в своëм превосходстве у тебя быть не должно. Вообще, все эти испытания - чисто избиение младенцев. Любой болван бы справился. А кто не справился - значит и впрямь был тюфяк и ничтожество. Нам давно пора поработить ещё пару-другую миров. Вот, где работёнка! А тут - тьфу. Проще только секс, который ты получишь в награду.

- Никаких сомнений в этом у меня нет, почтенный Фарициан, - ответил я. - Это всё Стригон. Кажется, он большой поклонник страшных историй. Рад, что ты нашëл правильные слова, чтобы успокоить несчастного.

Фарициан усмехнулся, но ничего не сказал. Его определённо забавляло наше противостояние.

- Не думай, философ, что я позволю тебе и дальше безнаказанно тренироваться в красноречии, - сказал Стригон.

Слово "философ" звучало в его устах оскорблением (впрочем, только для него самого).

- Я всë ещё Ириадис, - добавил он. - Не забывай об этом.

"Забыл топнуть ножкой", - подумал я.

И снова в перепалку влез Бериатрикс.

- Боюсь, что это не совсем верно, мой чистокровный друг, - сказал он. - На время экспедиции все мы становимся равны по статусу.

- Но мы всё равно вернëмся, и...

- И тогда ты сможешь применять свои санкции, но до тех пор ты должен перестать ссылаться на своё происхождение. Я говорю это тебе как старший наблюдатель. Такое поведение неприемлемо. Внутри кораблей все париксейцы равны - и точка.

- Я думаю, мы друг друга поняли, старший наблюдатель, - ответил Стригон, делая упор на слове "старший".

- Надеюсь на это, - сказал Бериатрикс и сурово нахмурился, напоровшись на самодовольную ухмылку молодого воина.

Старик не стал развивать конфликт, но явно что-то для себя такое отметил, поскольку хмурил он лоб не менее минуты.

Вернулся Макергурей и объявил, что спальный отсек готов принять пассажиров.

- Приказывай, великочтимый Бериатрикс, - сказал Парисицид. - Пришло время пронзить ткань мироздания.

- Хорошо, - отозвался старший наблюдатель и обратился ко мне. - Загадай число.

- Загадал.

- Умножь его на семь.

- Хорошо.

- Делится ли на два?

- Да.

- Дели.

- Поделил.

- Делится ли на два?

- Нет.

- Хорошо. Что это за число?

Я сказал.

- Значит сто сорок седьмой сектор, - сказал Бериатрикс. - Любой случайный мир, новый для нас. Разрешаю разрыв.

- Таймер на разрыв - двадцать минут, - отозвался Парисицид и произвёл необходимые манипуляции. - Можно идти спать. Молодые! Не вздумайте есть, а то просыпаться будет очень плохо. Особенно это касается тебя, светлейший Арихигон. Тебе надо быть в форме.

Он похлопал меня по плечу, после чего все отправились в свои ячейки.

Я задержался в уборной, и на выходе меня встретил Стригон. Я еле удержался от того, чтобы вздрогнуть.

- Ты умрëшь там, Арихигон, - сказал он, преграждая мне путь.

- Мой благородный соплеменник, - не выдержав, ответил я. - Поскольку всякие мыслимые границы пересечены, и мы здесь равны, я должен наконец спросить тебя, отчего ты столь остро настроен ко мне? Тебе и впрямь так нужно имущество моей семьи? Неужто род Ириадисов пал так низко, что стал промышлять мошенничеством и воровством, пусть и законным?

Вопреки моим ожиданиям Стригон не попытался оторвать мне голову. Вместо этого он горько рассмеялся.

- Вот! - сказал он сквозь смех. - Вот из-за этой заразы, которую ты источаешь, я и потерял своего младшего брата.

- Объяснись, - потребовал я.

- Вероятно ты не слышал, ведь был так занят своей миссией...

- Что случилось?

- Брат мой Ириадис Феритрид, твой воспитанник, два дня как покончил с собой.

Я был потрясëн. Совсем недавно этот живой и подвижный мальчик мечтал посетить тысячу миров и открыть новые законы природы. Я провёл три года рядом с ним, и вдруг его не стало.

- Соболезную твоей потере, благородный Стригон, - сказал я. - Но мальчика окружали многие вещи, которые были мне неподвластны. Нечестно винить в этом только меня, ты не находишь?

- Это было бы справедливо, если бы в тот день в его дневник не было вписано следующее: "Учитель открыл мне глаза, и я отказываюсь принимать всë, как есть".

- И всë?

- Для меня этого вполне достаточно, - сказал Стригон. - Мне плевать, какую именно ересь ты подсадил в его голову, но ты за это заплатишь.

Договорив, он резко развернулся ко мне спиной, постоял ещё секунду и только потом степенным шагом направился в спальный отсек.

Я проследовал за ним, обдумывая услышанное. Слишком много всего произошло за этот день, и усталость давала о себе знать. У меня не оставалось сил даже на панику, поэтому я решил, что буду разбираться с этой проблемой, когда проснусь.

Макергурей показал мне, какую позу лучше всего принять и только потом лëг сам. Ячейка Стригона была рядом с моей. Перед сном он повернул ко мне голову и беззвучно произнëс:

"Ты умрёшь".

***

Когда включается переместитель, корабль оказывается в мире потенциальной материи, служащей колыбелью для всего видимого мира. В том космосе всё живёт по правилам случайности, и даже масса распределена вероятностным образом, поэтому частицы не комкуются в планеты и звезды. Они как бы окутывают вещество нашего мира, порождая и лелея его, и не давая ему распасться. Потенциальный космос - это лоно всех миров. Там любые расстояния равны нулю.

Долгое время мы не понимали, как работает эта система, но всё равно ею пользовались. Первый разрыв был и вовсе произведён в пределах атмосферы, что спровоцировало катастрофу и невиданный доселе ураган. Да и сейчас мы ни за что не смогли бы воспроизвести такие технологии, хотя и чуть глубже понимали процессы, которые происходили во время межвёздного путешествия.

Все пассажиры проснулись одновременно. Крышки ячеек открылись, но вставать я не торопился. После разрыва ощущения были такие, словно я умер и воскрес, понеся при этом значительные духовные и телесные потери. Я подумал, каково было старикам, и почему они вообще соглашаются на эти рейды в своëм возрасте, но в этот момент, вопреки всему, передо мной возник Макергурей.

- Вставайте, юные париксейцы. Всем нам нужно пить много воды. А после трапезы совсем полегчает.

- Я знаю, - сказал Стригон блеклыми голосом.

- Чего же ты, мудрейший из молодых, в таком случае терпишь мучения, если тотчас можешь от них избавиться? - спросил Макергурей.

- Телесная боль заставляет меня забыть о ранах душевных, - ответствовал Стригон.

Старик пожал плечами и оставил его в покое, переключившись на меня. Он помог мне подняться и проводил в столовую.

Бериатрикс, Фарициан и Парисицид подошли следом. Стригон явился последним. Выглядел он плохо. Старики, напротив, держались бодро. Я решил не подходить к зеркалу, пока не приду в норму.

Поначалу мы молча поглощали пищу, но с каждым мгновением силы возвращались, и когда с первой порцией было покончено, Стригон объявил:

- Клянусь Шакаратой, эти ячейки сделаны, чтобы нас убить!

Занятно, что он это сказал. Ведь спальные ячейки спасали нас от безумия потенциального космоса. Париксейцы, прошедшие разрыв, будучи в сознании, попросту сходили с ума. Они теряли дар речи и способность управлять собственным телом, деградируя до младенческой кондиции. Мы потеряли несколько кораблей, пока это стало ясно, поскольку назначение ячеек долгое время оставалось тайной и выяснилось случайно. Подобная забота о наших бренных телах со стороны инженеров кораблей вселяла в меня уверенность, что эти механизмы были изготовлены специально под нас.

Что я и озвучил.

- Ясно. Философия и юмор несовместимы, - заявил Стригон. - Я понимаю, что ячейки не убивают нас, ибо в таком случае не лëг бы в одну из них. Но не слишком ли много ты на себя берёшь, глубокомысленный Арихигон? Какой смысл рассыпаться банальностями, когда вопрос о происхождении кораблей давно решëн?

Официальная власть ненавидела спекуляции на тему инженеров, и всячески избегала даже упоминания о них. В случае необходимости дать какой-нибудь комментарий, королевская канцелярия повторяла старую байку о том, что создатели кораблей выбрали нас своими преемниками перед тем, как покинуть обитаемый космос. Я-то знаю, что эту версию выдумал в начале своей политической карьеры никто иной, как Наприкигор, ставший впоследствии одним из столпов законотворчества в объединëнной Париксее. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что на окончательную истину это претендовать не может, и этому есть многочисленные свидетельства; однако Наприкигор считал, что подобный миф положительно скажется на коллективном духе и заодно поднимет его репутацию. Что, в принципе, и произошло.

- Я не могу винить Наприкигора, как политика, - сказал я. - Но следует признать, что загадку происхождения флота он решил средствами воображения, а не подлинной философии. По сути, мы до сих пор не ведаем, что творим, хотя и притворяемся, что являемся хозяевами положения.

- Ты говоришь опасные вещи, словолюбивый Арихигон, - заметил Фарициан.

- Отрицание своего незнания ещё никому не помогало, многоуважаемый наблюдатель, - ответил я. - Ведь не прыгаем мы в воду с высоты там, где не знаем хотя бы примерной глубины.

- Недаром ты состоял в касте философов, - сказал мастер тихих убийств. - Но не забывай, что отныне ты выступаешь в совершенно ином качестве. Сомнение в правоте высшего начальства не является сильной чертой хорошего воина.

Стригон довольно ухмылялся. Наверное, ему казалось, что он выводит меня на чистую воду. Жалкий дурак, разве он не понимает, что не бывает никакой "чистой воды"?

- Я верен династии, которую зародил Наприкигор, и готов отдать жизнь за защиту её идеала, - соврал я. - Тем не менее, не зря существует каста философов, которую, между прочим, учредила королевская династия. Философы дают клятву, подобную той, что произносят воины, вступая в свою касту. Формально, до тех пор, пока я не выполню испытание, я остаюсь верен также и ей.

- И как же она звучит? - ядовито поинтересовался Стригон.

Я ответил, глядя ему в глаза:

- Боюсь, любопытный воин, тебе будет мало понятен еë звук, поскольку произносится она на языке чужих. Но если в нескольких словах изложить суть - мы клянëмся добывать истину, а не изобретать её.

Стригон отвёл взгляд в поисках поддержки, но остальные просто ждали, что он ответит. От очередного логического фиаско его спасла система оповещения корабля.

Парисицид ринулся в контрольную. Остальные удивлённо хлопали глазами.

- Что такое? - спросил я.

- Нетипичный сигнал, - сказал Бериатрикс. - Пойдёмте посмотрим, что он означает.

Проектор выдал сообщение на языке чужих.

- Что тут написано? - спросил Стригон.

- Технологическое присутствие, - прочитал я.

- Корабль засëк кого-то и перешёл в камуфляжный режим, - доложил Парисицид. - Предлагаю посмотреть глазами. Корабль! Лобовой обзор.

Иллюминатор стал прозрачным, и перед нами возникло неожиданное зрелище. Планета с ночной стороны сияла жëлтыми огнями, покрывающими её поверхность словно паутина светоносных рек. Тут и там было заметно слаженное движение.

Мы стояли, затаив дыхание, как вдруг челнок резко изменил курс. Только Стригон устоял на ногах; остальные, и я был в их числе, бранясь, повалились на пол.

Я сразу же вскочил на ноги и увидел, что от нас удаляется какой-то предмет - угловатый, похожий на насекомое из-за торчащих по бокам неподвижных синих крыльев.

- Храбрейший Парисицид, - сказал старший наблюдатель. - Будь любезен, проясни наше положение.

- Думаю, ты и сам всë понял, великоумный Бериатрикс, - ответил пилот, вложив в свои слова щепотку дружеской иронии. - Очевидно, что это был какой-то космический механизм.

- Что мы знаем об этом мире?

Парисицид погрузил руку в голограмму и вызвал нужную справку. Перед нами возникло изображение планеты с большим голубым океаном и крупными зелёными континентами. Описание и дополнительные справки - всё это было на языке чужих. Из всех присутствующих его знали только я и Бериатрикс.

- "Примитивный мир, богатый ископаемым топливом", - прочитал вслух первую строчку старший наблюдатель.

- Интересно, когда сделана запись, - сказал я.

- Какая разница? - спросил Стригон.

Этот его вопрос характеризовал наше общество в целом. Несмотря на то, что мы получили в своë распоряжение космические корабли, наша этика не менялась тысячелетиями. Наши предки были хищниками, и жили мы на планете, которая, по сравнению с той, что сейчас находится у нас под ногами, пожалуй сошла бы за бесплодную пустыню. У народа Париксеи не было веры в постепенные изменения, и внезапное обретение космической гегемонии ничего не изменило. Мы по-прежнему жили так, будто нам угрожает перенаселение и завоёвывали право на размножение в испытаниях.

Мысль о том, что какая-то раса может самостоятельно пройти путь от каменного топора до полёта в космос, мало кому приходила в голову, ведь у нас не было живых примеров подобного развития. До сих пор не было.

- Я хотел бы послушать мнение досточтимого Арихигона, ведь ему проходить испытание на этой земле, - сказал Бериатрикс, оторвавшись от созерцания ночных огней планеты.

Я был взволнован, но старался этого не показывать. Не уверен, что у меня это получалось. Вряд ли. Но, к своему удивлению, я обнаружил, что всё ещё могу мыслить трезво.

- Не сочтите мой вопрос проявлением трусости, но испытание остаётся в силе? - спросил я.

- А почему оно должно быть не в силе? - спросил Фарициан.

Меня начинал тревожить его тон.

- Налицо уникальный случай, - сказал я. - Видимо звёздные карты чужих устарели, и этот мир успел достаточно сильно развиться. Не обернëтся ли это угрозой захвата нашего корабля?

- И что ты предлагаешь? Вернуться ни с чем - это позор. Твой род будет прерван, а потом тебя казнят.

- Не проще ли сменить место проведения испытания?

Фарициан замолчал.

- Никто и никогда не менял планету испытания, - сказал после продолжительной паузы Бериатрикс. - Я накладываю вето на подобный исход. Нас сюда привела мистика чисел. Тебе придётся действовать согласно условиям, в которых ты оказался. Считай, что испытание началось, сын Кратусов. Изучи врага, найди достойных воинов и лиши жизни дюжину или больше. Дальнейшее твоё выживание будет зависеть только от тебя.

Я почувствовал, что на меня кто-то смотрит и поймал на себе взгляд Стригона. Он ликовал.

- Не забудь принести трофеи, философов.

***

По регламенту мне полагалось не более десяти париксейских суток на выбор места для высадки. В норме за это время я мог облететь планету вдоль и поперёк и изучить местность на предмет локальных конфликтов. Но, поскольку это была технологически продвинутая раса, я не мог знать наверняка, не обнаружат ли нас в процессе такой разведки и не попытаются ли захватить. Поэтому я использовал оборудование корабля, изучая их мир удалённо.

Я попросил Бериатрикса вывести нас на орбиту и теперь составлял карту поверхности. Это был небыстрый процесс. Прошло трое суток, но продвинулся я не слишком сильно. Бездействие нервировало Стригона, и он не раз пытался обвинить меня в попытке срыва испытания, но я не реагировал, поскольку закон был на моей стороне; к тому же, все понимали, что постоянное маневрирование челнока мешает мне выполнить желаемое.

Полноценного флота космических кораблей у местных не было, зато было множество мелких приборов, находящихся на различных орбитах. Кроме них, мы обнаружили что-то вроде гигантских зеркал, направленных прочь от планеты, и некое сооружение, которое при дальнейшем осмотре оказалось космическим кораблём, на вид очень непрочным. Несколько отсеков, больше похожие на бочки, были соединены вместе трубами. Как и в случае с первым аппаратом, который в нас чуть не врезался, из конструкции росли блестящие синие крылья. Никаких признаков вооружения я не обнаружил, хотя система определила, что на борту есть кто-то живой.

- Интересно, как они собирались защищаться от врагов? - недоумевал Фарициан.

- Может быть, у них нет врагов? - предположил я.

- Чепуха, - сказал мастер тихих убийств. - Всякий народ враг самому себе.

На следующий день мы нашли ещё несколько таких одиночных и сдвоенных крылатых бочек. Парисицид просчитал их траектории, Бериатрикс утвердил маршрут, позволяющий нам избегать их, и теперь я мог спокойно изучать этот мир.

На шестой день я всё ещё сидел в контрольной и напряженно всматривался в проекцию.

- Обычно мы высаживаем претендентов рядом с крупными поселениями, - сказал появившийся из ниоткуда Бериатрикс. Он очень хотел помочь. - Стычки и бойни чаще всего случаются именно там.

- Посмотри вон туда, почтенный наблюдатель, - сказал я, указывая на причудливые рубленные узоры их городов. - Это поселение размером с десяток наших столиц. А теперь взгляни здесь. Видишь?

- Святая Шакарата! - вырвалось у Бериатрикса. - Какие же существа способны построить нечто настолько колоссальное? Неужто, это какие-то гиганты?

- Нет, - ответил я. - Я смог разглядеть отсюда некоторых из них. На вид совершенно безобидные двуногие. Во всяком случае, они не крупнее нас.

- Впечатление твоë наверняка обманчиво, - сказал Бериатрикс. - Только очень могущественный народ мог построить эти сооружения и объединить их между собой... Не нужно быть философом, чтобы это понять. Послушай, многомудрый Арихигон, мы должны провести эту операцию максимально тихо. Я настаиваю на том, чтобы широкая общественность этого мира ничего не узнала о нашем визите. Когда мы прибудем домой, а ты явишь отцу свои трофеи, мы доложим королю, и пусть он решает судьбу этого мира. Ну а ты, став первым убийцей этих существ, вполне возможно превратишься в легенду.

- Полностью согласен, - сказал я.

Разговор подслушивал Стригон. Он будничной походкой вошёл в контрольную и сказал:

- О да, это будет легендарный провал! Ведь, полагаю, мир, умеющий строить такие города, наверняка преуспел и в вопросах создания оружия. Предвижу поистине кровавое зрелище, благородные друзья!

- Твоя кровожадность избыточна, смертоносный Стригон, - сказал я. - Жаль, что ты растрачиваешь свой талант в качестве наблюдателя. Королевство нуждается в тебе в должности экзекутора. Ты мог бы искалечить и убить столько рабов...

- Твой яд бесполезен, - спокойно ответил он, и мне пришлось подавить непроизвольное желание схватиться за медальон. - Я совершенно не жалею, что присоединился к этой экспедиции. В том, что слабейший из наших благородных будет драться с сильнейшими из дикарей, есть что-то философское. Думаю, мы извлечëм большую пользу из этого предприятия даже в случае твоего провала.

Бериатрикс покачал головой, вынужденно соглашаясь с тем, что сказал Стригон.

- Как минимум, разведка нам не повредит, - сказал он. - Сейчас мы находимся на шаг впереди, и если дело дойдёт до порабощения этого мира, то данные, которые мы соберëм, могут оказаться критически важными.

- Что ж, - сказал я. - В таком случае, я вынужден просить оставить меня, чтобы я мог тщательнее спланировать эту историческую операцию. Мне нужно многое обдумать, а у меня осталось всего три полных дня.

Я в тысячный раз разглядывал чужеродный рельеф их городов, лесов и полей, ища любые закономерности. Самым полезным наблюдением до сих пор было то, что технологическое присутствие на планете не было равномерным или даже повсеместным. Точно так же, как на Париксее были столицы округов, полисы поменьше, деревни и виллы, так и здесь размеры поселений и сооружений варьировали.

Стригон заметил, к его чести, что существа, способные строить такие города, должны уметь делать оружие. Следуя этой логике, я решил найти самое непритязательное жильё на этой планете и отыскать себе врагов поблизости с ним.

На самом деле я не хотел никого убивать и надеялся, что мне не придётся; но обстоятельства неумолимо тащили меня по проторенной тропе, и я делал то, что должен был, надеясь лишь, что в какой-то момент замечу спасительную лазейку из западни, в которую угодил. Я готов был убить ради свободы, но не ради чужих династических амбиций.

Прошëл ещё один день. Близился момент, когда я был обязан принять решение. Я сжимал в руке медальон с ядом и продолжал смотреть на почти готовую карту планеты и схему её окрестностей, когда ко мне заглянул Макергурей. В этот момент мысли мои были путаны, и внимание расползалось во все стороны. Я размышлял о том, что этот мир обречëн. Корона этого так не оставит. Поползут слухи о расе, способной дать нам отпор (или даже хотя бы превзойти нас в зодчестве), и тогда сюда явятся наши линкоры, вооружённые бесконечным количеством потенциальной антиматерии. Они посеют здесь смерть и разорение, а затем обратят местное население в рабство. Такое уже случалось.

- Я намедни подумал, интересно, а могут ли их корабли общаться друг с другом? - сказал Макергурей, коснувшись моего плеча.

- А что? - спросил я, выныривая из полузабытья. - Они всё равно нас не видят.

- Я не беспокоюсь об этом, юный претендент, - сказал он. - Когда наши челноки связываются друг с другом, мы видим голограмму своих собеседников, так? Всему живому свойственно общение и обмен веществом. Может быть местные тоже пользуются для общения чем-то подобным, будь то изображение, или текст? Вероятно, мы могли бы каким-то образом поймать эти символы, пока они не дошли до адресата? Это как подслушать разговор, понимаешь, о чём я?

- Всесведущий Макергурей! Да ты гений! - сказал я.

Он был совершенно прав. Мы с Парисицидом сформулировали запрос кораблю, и тот обнаружил множество сигналов, предположительно несущих изображения, звук и текст, а иногда и всё это вместе.

- Мой младший брат философ, как и ты, - сказал старейшина, когда я поделился с ним результатом. - В его речах много такого, от чего мои уши вянут, но часть его размышлений о языке я всегда находил интригующими. Кто бы мог подумать, что столь отвлечённые от реальности идеи могут оказаться полезными?

- Когда мы вернёмся, передай слова моего глубочайшего почтения своему просвещëнному родственнику, - сказал я.

- Скажешь сам, - сказал Макергурей и ушёл, чтобы не мешать мне.

Я сидел в ожидании расшифровки первых сигналов, теребя медальон, и испытывая отвращение к себе. И этих благородных мужей я собирался отравить? Макергурея - этого славного старика, столь сведущего во многих вещах? Бериатрикса, который до сих пор выказывал мне только поддержку? Фарициана? Который, по сути, идеальный гражданин?

А вот Стригона я бы отравил с удовольствием. Пожалуй, так и сделаю, сказал себе я, но тут же забыл думать об этом, поскольку оказался погребëн под лавиной информации, выведенной на проектор.

Корабль рассортировал всё по категориям и предложил ознакомиться с каждым сигналом отдельно. Поначалу меня заинтриговали звуки, которые напоминали музыку, но описать их будет, пожалуй, труднее, чем то, что я увидел глазами. А было там немало удивительного.

На многочисленных изображениях со звуком происходило то, чего то ли не может быть, то ли я чего-то не понимаю о законах природы. Из них можно было подумать, что местные жители способны летать без приспособлений, призывать огонь, ходить сквозь стены, менять форму, поднимать вес, во много раз превосходящий их собственный, и многое такое, что даже и не знаешь как объяснить. Пожалуй, я не буду и пытаться, поскольку всё это никак не согласовывалось с моими наблюдениями из космоса.

Однако я понял для себя главное. Война здесь - обычное дело.

До становления Париксеи наш мир тоже раздирали усобицы. Видимо, в этом отношении мы всë-таки их честно превзошли. Дома уже шесть поколений не случалось крупных конфликтов (чего не скажешь о мирах, в которых мы бывали), и не похоже было, что тенденция изменится. У нас всё просто. Кто держит флот - тот управляет вселенной. Местные же жители, судя по тому, что я увидел, только и делали, что воевали, причём делали это с большой изобретательностью.

Когда я показал перехваченные материалы старейшинам и Стригону, долгое время они молчали. Первым слово взял, как и было положено, Бериатрикс.

- Все эти вещи действительно имеют место на этой земле? - спросил он.

- Возможно..., - ответил я. - Но, если быть честным, старший наблюдатель, я считаю, что многое из увиденного просто не может существовать в нашей вселенной.

- Надежда умирает последней! - сказал Стригон. - Но отчего ты так в этом уверен?

Как же ему хотелось, чтобы эти сверхсущества и чудовищные монстры выбили из меня дух и станцевали на моëм трупе!

- Для начала, вот, - сказал я, открывая одно из знаковых изображений. - На этой планете такая же сила тяжести, как у нас, но посмотрите на это животное! Его просто не может быть. Оно раздавило бы себя собственным весом! Кроме того, я не наблюдаю ничего подобного через линзу корабля. Крупнейшие животные этого мира, как им и полагается, живут в воде.

Я привëл ещё несколько примеров абсурдных, на мой взгляд, изображений.

- Какое же объяснение есть для подобной фальсификации? - спросил Бериатрикс.

- Думаю, они пытаются таким образом отпугнуть врага! - сказал Фарициан. - Вот они, их защитные меры. Обман и введение в заблуждение!

Его аж передёрнуло от отвращения.

- Может ты и прав, - сказал я.

- Каковы твои дальнейшие действия, славный Арихигон? - спросил Бериатрикс. - Ведь если ты не решишься высадиться в ближайшее время, то я, к моему сожалению, вынужден буду санкционировать трибунал.

- В этом не будет нужды, высокочтимый наблюдатель, - сказал я. - Я выберу подходящее место сегодня ночью.

К этому моменту я считал, что обладаю достаточными знаниями, чтобы выбрать. Стригон был прав. Я тянул время и мог сделать это значительно раньше, но никогда нельзя недооценивать собственное незнание.

Бóльшая часть этого мира была для меня, столичного философа, слишком холодна. Полюса планеты и вовсе венчали необитаемые снежные шапки - для любого париксейца зрелище достаточно дикое. Я попросил корабль показать мне карту экваториальных широт. По-крайней мере, здесь стояла температура, к которой я привык.

Вычëркивая наиболее густонаселённые места и безжизненные пустыни, я сузил выбор до приемлемых масштабов. Затем я взглянул на природу этих мест и нашёл нечто отдалённо напоминавшее мне тысячелетний лес, в котором я играл со сверстниками, будучи ребёнком. Разглядев среди его непроходимой чащи островки поселений, я приблизил изображение и увидел крыши примитивных зданий и покрытую зелёными пятнами технику, похожую на ту, которую я до этого наблюдал в перехваченных сообщениях инопланетян. Это без всяких сомнений были местные военные.

За завтраком я объявил, что готов к высадке....

продолжение следует...
>

<....За завтраком я объявил, что готов к высадке, и Фарициан отвëл меня в оружейную, где в первую очередь попросил облачиться в тонкую сетку камуфляжа прямо на голое тело. Материал сетки мог делать невидимыми любые предметы, находящиеся вокруг неё на расстоянии ладони.

- Возьми, - сказал Фарициан, протягивая мне серую металлическую маску без прорезей для глаз. - Это защитит тебя от местной заразы и позволит видеть в темноте. Ты сможешь ориентироваться на тепло своих жертв, если видимость будет слишком плохой. Ну а мы будем видеть твоими глазами.

Затем он выдал мне ещё один прибор, который надевался на левое предплечье.

- Это пульт. Он управляет режимами маски и камуфляжа. Откидываешь крышку и нажимаешь на эти кнопки. Вот так, - он показал, и я на несколько секунд стал невидимым. - Он же позволит держать связь с кораблëм через маску. При желании, пульт можно использовать как бомбу замедленного действия. Отличная вещь, словом.

На правой руке разместили выдвижные ритуальные ножи на специальных направляющих: ими я мог воспользоваться в ближнем бою, но их главное назначение - сбор трофеев.

На грудь и спину мне надели бронированные пластины, связанные по бокам моего тела специальными креплениями. Локти, колени, голени и плечи также закрывала броня, которую в случае необходимости можно было легко отстегнуть.

Последним агрегатом, который мне выдал Фарициан, была маленькая наплечная плазменная пушка. Она работала в паре с маской и наводилась на противника, следуя за взглядом воина.

- Это оружие последней необходимости, - сказал мастер тихих убийств. - Трофеи, собранные с существ, убитых с его помощью, не считаются.

- Понял, - с плохо скрываемым сожалением сказал я.

Фарициан помог мне надеть маску и показал, как управлять ей с пульта. Отец уже учил меня этому, а кроме того, я занимался в ти́ре, поэтому ликбез мастера тихих убийств не занял много времени.

Когда с этим было покончено, меня перехватил Макергурей.

- Возьми с собой набор первой помощи, юный претендент, - сказал он, передав мне металлические пробирки с целебными зельями, сосуд для приготовления смесей и горелку. - Вовремя прижигай раны и не пренебрегай тревожными сигналами организма. И да избежишь ты гибели там внизу!

- Спасибо, - сказал я ему искренне.

В контрольной меня ожидали Бериатрикс, Парисицид и Стригон.

- Отлично выглядишь, храбрейший Арихигон, - сказал пилот.

Стригон делано ухмыльнулся.

- Такая трата оборудования...

- Оставь злословие, сын Ириадисов! - приказал Бериатрикс. - Веди себя подобающе моменту. Твой соплеменник скоро присоединится к нашей касте и станет воином, достойным продлить свой род. Кодекс предписывает уважать своих братьев.

- Он мне не брат, главнейший из равных Бериатрикс, - сказал Стригон. - Мой единственный брат Феритрид погубил себя, наслушавшись умопомрачительных речей этого прохиндея. Речей, порочащих как Кодекс, так и благословенного Наприкигора, что вы и сами не раз слышали. Я глубоко убеждён, что мы совершаем огромную ошибку, вооружая хитрого и трусливого Арихигона, поскольку он всенепременно обратит это оружие против нас. Думаю, мы и сейчас находимся в опасности, стоя рядом с ним, облачённым в этот доспех.

На секунду я подумал, что сейчас и впрямь лучший момент для того, чтобы ударить. Но интуиция приказала мне остановиться. Я почувствовал провокацию. Фарициан наверняка бдит за мной со спины, готовый деактивировать мой пульт. Я ему не доверял; он не доверял мне; а вот со Стригоном они неплохо ладили. Кроме того, я не хотел убивать Бериатрикса и Парисицида, особенно столь кровавым способом. В случае удачного угона корабля, я бы мог высадить старейшин на ближайшем из захваченных миров, а затем набрать команду разношëрстной публики и стать космическим странником. Вот о чем я мечтал больше всего! Может быть получится захватить судно, когда я вернусь? Если я пройду испытание, старейшины вряд ли всё ещё будут подозревать меня в измене, ведь так?

Я закатил глаза под маской. Неужели я в любом случае должен буду уплатить кровавую цену?

- Касательно твоего брата, - сказал я. - Я вынужден сообщить тебе, справедливолюбивый Стригон, что причиной смерти Феритрида скорее являешься ты, чем я. Мне известно, что юноша баловался непотребствами со слугами, - слыша это, Парисицид и Бериатрикс переглянулись. - Когда ты выставил его посмешищем в глазах своих соратников, мне пришлось успокаивать твоего брата и объяснять, что ты вовсе не ненавидишь его; что таков твой способ показать ему, как всё вокруг устроено. И если тут и есть моя вина, то только в том, что я не довёл эту историю до сведения вашего великородного отца.

Надо было видеть его лицо. Напади Стригон на меня сейчас, и я был бы вправе разрубить его пополам, чтобы затем использовать его голову в качестве трофея, добытого на испытаниях. Ведь он был воином. Он это знал. Я это знал. Поэтому он не стал драться. Но промолчать в ответ на подобный выпад достойный сын Ириадисов не мог.

Стригон сделал шаг мне навстречу, но путь ему преградил Бериатрикс.

- Да простят меня чтимые наблюдатели, ибо сейчас я извергну проклятие, - процедил младший Ириадис, почти не открывая жвал, после чего сорвался на крик. - Будь ты проклят, слабоумный Арихигон! Ты и твоя философия! Да пронзят твою многомерзкую плоть железом, да вырвут твой кровососущий язык клещами и да выжгут тебе глаза синим пламенем! Смерть Кратусу Арихигону и его роду! Смерть и позор!

***

Место высадки находилось в небольшом отдалении от посёлка с военной техникой. Лететь туда было недолго. Старейшины нарядились в традиционные одежды и встали в линию напротив лобового иллюминатора, следя за тем, как корабль пронзает плотные облака этого богатого жизнью мира. Стригона здесь не было. Его изолировали за неуважение к членам экспедиции. В церемонии спуска он участия не принимал, и я был этому несказанно рад.

Позади нас стала невидимой ширма, закрывавшая до этого стенд с наиболее выдающимися трофеями, собранными воинами, проходившими испытание на этом корабле. Я не стал акцентировать внимание на том, что мы идём в невидимом режиме, поскольку не хотел ставить старейшин в неловкое положение.

Скелеты, выставленные напоказ, должны были вселять в местных ужас. Всё это имело огромное ритуальное значение. Несущие Смерть спускались с небес, чтобы уплатить кровавую дюжину Шакарате. Именно столько потомков я смогу зачать, хотя максимум трое из них доживут до школы. За всякую жизнь, даже ту, которая гарантированно оборвётся в раннем возрасте в жерле Шакараты, дóлжно заплатить кровавую цену.

Такова была жестокая реальность Париксеи. Я читал у одного мардванского философа, что всему причиной была наша хищная диета. Растительное хозяйство, характерное для многих посещённых нами миров, у нас практически полностью отсутствует и сводится к выращиванию специй и приправ. В древние времена наш народ не раз находился на грани вымирания из-за почти полного истребления своей кормовой базы, поэтому в самой основе нашей культуры лежит жёсткий контроль рождаемости.

Изобилие, свалившееся нам на голову восемь поколений назад, не смогло преломить ход вещей. Напротив, в руках Наприкигора и его сторонников, оно стало инструментом для укрепления наиболее ярких форм поклонения культу смерти.

Это была главная причина, по которой я хотел покинуть свою суровую родину. Да, я питаюсь плотью, потому что не могу иначе, но я хочу поддерживать жизнь разума, ибо точно также - не могу иначе.

Мы зависли над чащей леса. С этой стороны планеты стоял поздний вечер, почти ночь. Всю поверхность земли до горизонта покрывала густая растительность. Деревья росли настолько плотно, что было трудно найти просвет подходящих размеров. Немного покружив над окрестностями, Парисицид, разумеется, с разрешения старшего наблюдателя, посадил корабль на берегу реки, протекавшей меж двух крупных холмов.

Челнок выкинул трап. Старейшины собрались позади меня. Им нельзя было выходить наружу - таково было требование Кодекса.

- Ступай, сын Кратусов, - сказал Бериатрикс. - Найди самых кровожадных из них и принеси их в жертву во имя своего древнего рода. Мы отыщем более надёжное укрытие, чтобы местные не узнали о нашем существовании раньше, чем мы доложим о них королю. Маяк в твоём нарукавнике укажет тебе путь до нас. Честь! Род! Слава!

Он поднял кулак в ритуальном приветствии, и остальные, включая меня, повторили за ним.

- Будь осторожен, добрый Арихигон, - сказал Макергурей.

- Просто иди и убей их, - наставлял меня Фарициан.

Парисицид молча пожал мне руку и подмигнул.

Я повернулся к ним спиной, спустился по трапу и сделал свой первый шаг на чужой планете. Меня вдруг поглотило неведомое доселе ощущение, которое я даже затрудняюсь описать. От необъяснимого волнения закружилась голова, и наверное я шёл, покачиваясь, поскольку услышал крик Макергурея:

- Всë в порядке?

- Да, - ответил я, махнув им рукой.

- Удачной охоты!

Старейшины скрылись в глубине корабля под звук поднимающегося трапа. Я не спеша осмотрелся. Перед моими глазами возникла схематическая карта местности. Я включил ночное видение, уточнил направление на посëлок, в котором базировались военные, и скрылся в лесной чаще, заранее привыкая избегать открытых пространств.

Когда я отошёл на почтительное расстояние, то услышал работу двигателей корабля. Летающие и лазающие звери отреагировали на его шум очень неспокойно. Я подумал, что мы высадились, пожалуй, слишком близко к лагерю военных. Они наверняка услышали и взлёт, и посадку и обязательно пошлют кого-нибудь проверить источник звука. По крайней мере, наши военные поступили бы именно так.

Размышляя подобным образом, я решил уйти с прямой линии между их поселением и местом высадки, рассчитывая сделать крюк и выйти на их технику с юга. Камуфляж имел тенденцию к потере своих замечательных свойств по мере использования, поэтому я пока его не задействовал, к тому же было довольно темно.

В детстве я очень любил лазать, и некоторые участки пути я преодолевал, буквально карабкаясь и прыгая с ветки на ветку, как древний париксеец, испытывая при этом необъяснимый подъëм чувств. Однако наш климат оказался гораздо суше. Воздух, фильтруемый маской был чистым, но скоро я ощутил в нём влагу. Через какие-то полчаса весь я покрылся пóтом и конденсатом. Моя взрывная энергия начала иссякать. Двигаться стало труднее, и я решил было передохнуть, но, сверившись с картой, понял, что вот-вот, прямо за тем огромным деревом с мощным голым стволом, начинается обрыв. Там, в низине, словно в люльке, устроила свой форпост группа инопланетян.

Я включил камуфляж, вышел из-под сени деревьев и посмотрел на поселение с обрыва.

Они были у меня как на ладони. К ним ведëт всего одна наземная дорога. Дорога эта была плохо видна из космоса и уводила далеко на север, теряясь в зарослях. На въезде в форпост стояли сетчатые ворота, охраняемые явно вооружёнными существами.

Справа подходы к ним закрывала река. Та самая, на берегу которой я высадился, только чуть ниже по течению и здесь гораздо более широкая. Я распознал причал и белое плавающее судно вытянутой формы, отдалённо напоминавшее своим видом корабли нашего флота.

С левой же стороны поселение было обнесено забором с колючей проволокой. Это изобретение было мне хорошо известно, поскольку употреблялось на Париксее повсеместно.

Здания были сколочены из растительного материала. Выглядели они, впрочем, как хорошо построенные жилища, хоть и сделанные на хлипкой основе. Они стояли по краям поселения, создавая в середине прямоугольный внутренний дворик, в котором находилась техника и различные приспособления.

Я всё ещё не готов был просто взять и лишить жизни разумное существо, и в глубине души мне хотелось, чтобы они дали мне повод себя возненавидеть, поэтому я стал разглядывать своих потенциальных жертв, приблизив изображение при помощи маски и включив всевозможные фильтры.

Выглядели эти создания странно. Глядя на них, я не мог отделаться от чувства, что они мне чужие. Кожа их варьировала по цвету от чëрной к более светлой и была напрочь лишена чешуи или твёрдых покровов. Вместо жвал у них были челюсти. На Париксее подобное строение рта можно было встретить только у рыб.

Может поэтому я испытывал странное отторжение, глядя на то, как они открывают рот? А эти их смехотворные плоские тупые зубы, как у домашних шнарклей, которых разводят великородные дамы в богатых домах?!

Переборов себя, я решил не обращать внимания на эти ощущения.

Нападать лучше было бы отдохнувшим. Я выбрал для этого естественный навес, возникший у основания исполинского древа, венчающего эту возвышенность своей раскидистой кроной. Корни его местами вздымались над землёй, будто этот гигант однажды пытался сбежать из почвы, в которой пророс, но всë-таки проиграл неравный бой с собственной природой и так и остался стоять здесь вовеки. Опавшие листья соседних деревьев, крупные, похожие на перья, скрывали массивные корни, создавая в возникающих нишах идеальные укрытия. Я устроился в одном из них, лëг на сухой грунт и попробовал расслабить непривычные к таким нагрузкам мышцы. Ощущение, что за мной постоянно кто-то наблюдает, сильно нервировало, и я попытался от него дистанцироваться, сделав дыхательное упражнение. В конце концов, в голову мне залезть никто не мог. Поэтому я позволил себе спокойно размышлять о своих планах.

Итак, у меня есть дюжина дней, но совершенно нет провизии. Большинство претендентов справляются с испытанием в течение трëх париксейских суток и не употребляют в пищу инопланетное мясо, но такие случаи известны. Пить я мог, фильтруя воду в колбе, которую дал мне Макергурей. В идеале, мне нужно организовать какую-то временную стоянку и присмотреться к местной дичи на случай, если я здесь задержусь.

Моё укрытие уже начало казаться мне вполне удачным, как вдруг я услышал низкое хрюканье, перемежающееся с тяжёлым сопением. Я поднял голову, и на входе возник средних размеров чëрно-белый зверь, весь покрытый длинными иголками. Он наклонил к земле голову и несколько раз топнул передними лапами, с силой раздувая пыль и сухую листву. Иглы веером вздыбилась на его спине, отчего он казался больше, чем был на самом деле. Наверное я занял его лежбище.

- Пошёл вон отсюда! - сказал я, помахав на него руками.

Но зверь и не думал уходить. Он ринулся к моим ногам, пытаясь меня то ли забодать, то ли укусить.

- Сам напросился.

Я воткнул в его белую грудь ритуальный клинок, после чего вытащил из укрытия, перепачкавшись в крови, и там же выпотрошил. На падаль налетели всяческие мелкие твари, вроде наших насекомых. Мяса тут было не очень много, но выглядело оно вполне съедобно.

Каждый париксеец умеет разделать тушу, и я решил так и поступить, чтобы сделать запасы, но стоило мне отсечь животному голову, как другой зверь, гораздо более прыткий, вдруг подло атаковал меня со спины. Он прыгнул откуда-то сверху и попытался укусить меня в шею со стороны правого плеча. Услышав, как зубы клацают по броне, я схватил его левой рукой за загривок и с усилием дëрнул вперёд. Зверь взвизгнул и чуть ослабил хватку, что выиграло мне несколько мгновений. Я согнулся в поясе, встав на колено, с силой стащил его из-за спины и швырнул перед собой. Животное врезалось правым боком в ствол дерева, но не убежало, а вместо этого, грациозно развернувшись в воздухе, приземлилось на все четыре лапы. Оно не могло видеть меня и, видимо, ориентировалось на запах. Его сильные и гибкие конечности заканчивались мохнатыми когтистыми пальцами, а шкура была усеяна камуфляжными пятнами. Поза хищника выражала хорошо понятные намерения.

Либо он, либо я.

Зверь изготовился к прыжку. Утробный звук, шедший из его глотки, настолько мне не понравился, что я не решился подпустить его ближе и инстинктивно прикончил тварь из плазменной пушки в тот самый момент, когда она оттолкнулась от земли. Вспышка спугнула наверное тысячу летающих тварей, которых я до этого не замечал. Голова, передние лапы и часть грудной клетки животного просто испарились, и к моим ногам рухнул обугленный кровоточащий мешок с внутренностями.

Стригон сейчас наверняка потешается над трусливым сыном Кратусов. Однако, я жив, и это главное.

И всё же пришлось признать, что я совершил невероятную глупость. Взрыв, наверное, было видно из космоса.

Я спешно вернулся к обрыву и обнаружил в лагере инопланетян активность.

Из амбара вывели группу в основе своей белокожих созданий. Руки у них были связаны за спиной. Одного из них, самого высокого, отделили от всех и поставили на колени. К нему подошёл воин и начал что-то говорить. Долговязый держал руки на затылке и отчаянно тряс головой. После непродолжительного обмена репликами воин направил на него свою длинную железную палку. Через секунду мозги инопланетянина покинули его черепную коробку, а сам он под донëсшийся до меня грохот рухнул на землю бессмысленным куском мяса. Это вызвало большое волнение среди остальных белокожих, которое прервалось серией выстрелов в воздух.

Значит, огнестрельное оружие, подумал я. До широкой публики волею короны это изобретение у нас не добралось. С тех пор, как мы научились создавать оружие и броню при помощи специального оборудования на наших кораблях, король строго наказал нашей знати вооружаться исключительно и только так. Огнестрел оставался уделом дикарей, хотя у каждой богатой семьи имелась секретная коллекция подобных вещей, собранных во время испытаний на различных мирах.

Некоторые из таких пушек стоили баснословных денег. Пожалуй, надо будет раздобыть себе такую.

Когда всё улеглось, тот, кого я определил, как вожака (поскольку он имел право забирать чужие жизни), раздал указания своим воинам. Часть из них отконвоировала пленников на плавающий корабль; всех, кроме одного. Его подозвал к себе главарь.

Клянусь, он показывал своим оружием прямо на меня, пока что-то говорил пленнику; я даже проверил, в порядке ли камуфляж, хотя с такого расстояния он вряд ли вообще что-то видел. Но это и не требовалось, учитывая какой переполох я произвёл.

Пленник тряс плечами и болтал головой из стороны в сторону. Вожак ударил его по лицу, и тот встал на одно колено, закрываясь от обидчика рукой, но очередного удара не последовало.

Подъехала повозка, из которой вылезли четверо довольно крупных, по сравнению с пленником, воинов. Главный что-то сказал, один из них сбегал за какими-то сумками, и чуть погодя, отряд пешком покинул поселение. Пленник волочился позади как животное - его руки привязали к верёвке и то и дело одëргивали, чтобы он поторопился.

Инопланетяне двинулись тропой, уложенной вдоль забора с колючей проволокой. Тропа вела наверх и заканчивалась в чаще левее того места, где обосновался я. Разумнее всего было подождать, пока они пройдут мимо меня, и зайти им в тыл.

Интересно, что именно не поделили эти существа? Вокруг такое изобилие! Наверное, их противостояние имеет глубокие традиционные корни, иначе я не мог представить, зачем ещё жители столь богатой ресурсами планеты станут убивать друг друга.

Отряд пропал из поля моего зрения, и я залез на одно из деревьев покрупнее, затаившись. Вдруг я понял, что рядом со мной кто-то есть. Обернувшись через плечо, я был готов ударить, но увидел вполне безобидную коричневую мохнатую тварь с плоской мордой и наглой ленивой ухмылкой. Видимо, учуяв меня, она не спеша полезла прочь на своих руках-крюках, всё это время что-то жуя.

На подъëм отряду потребовался добрый час. Эти существа были очень медлительны, как будто жили в условиях, для которых не приспособлены. Неудивительно, ведь они стали доминирующей силой на этой планете, заполнив все мыслимые ниши. Поминая о качествах, которые вероятно позволили им это сделать, я всё же отметил, что выбрал удачное место для высадки. Инопланетяне были изобретательны, агрессивны и готовы убивать, в том числе друг друга, не говоря о чужаках, вроде меня; но они нисколько не походили на могущественных созданий с перехваченных нами изображений.

Кроме того, после увиденного мною, сердце моё заметно снизило градус милосердия по отношению к местным, по крайней мере, конкретно к этим.

Могу ли я извлечь из этой ситуации хоть толику благородства для себя самого? Пожалуй, освобождение пленного могло бы хоть отчасти извинить то, что должно произойти. Или же я просто придумываю себе удобное оправдание, а на деле соглашаюсь с мясорубкой, которую устраивает Париксея на диких мирах?

Так, предаваясь запретной философии, я чуть было не прозевал инопланетян, показавшихся из недр лесной чащи. Они ступали осторожно, готовые стрелять в любую секунду.

Главарь поднял руку, и отряд остановился. Я приблизил изображение, и снова мне показалось, что он смотрит прямо на меня.

Один из воинов, который вёл пленника, в возбуждении начал что-то бормотать, но главный злобно шикнул, и тот замолк. Инопланетяне застыли, прислушиваясь к звукам леса, и я притих вместе с ними.

Вожак махнул рукой, и они прошли в десяти шагах от того самого дерева, на которое я залез.

Наверное, он заметил брызги крови, потому что снова приказал отряду остановиться и послал вперёд одного из воинов, судя по повадке - следопыта. Тот обошёл крупные корни могучего древа, где сразу же обнаружил отрубленную голову игольчатого зверя. Он аккуратно поднял её и внимательно рассмотрел сечение, отгоняя насекомых свободной рукой. Положив голову туда, где взял, следопыт сделал несколько осторожных шагов к выпотрошенному чёрно-белому телу, а потом изучил обугленный кусок плоти, который остался от пятнистого хищника.

Затем он осмотрелся, принюхался, сел на колено, пощупал внутренности, лежащие на земле, и поднëс руку к лицу. Мне показалось, что он её лизнул. Клянусь, сделав это, он хмыкнул точно также, как делаем мы.

Я понимал его проблему. То, что он пытался представить, не могло существовать в их мире. Не думаю, что в местных зарослях регулярно стреляют плазмой. Последствия такого попадания ни с чем не спутаешь.

Следопыт что-то сказал, и к нему подошёл вожак. Остальные оставались на своих местах.

Главарь встал на одно колено и молча осмотрел место битвы, опираясь на своё оружие. Он наклонился, чтобы что-то подобрать, и вдруг в его руках мелькнул мой медальон! Я непроизвольно коснулся груди и, само собой, обнаружил пропажу смертоносного аксессуара. Старейшины ни за что не простят мне потерю символа культа смерти, даже если я пройду испытание. Были и другие, менее благородные причины любыми средствами вернуть злополучный медальон.

Затаив дыхание и всячески проклиная свою судьбу, я смотрел за развитием событий.

Инопланетяне осмотрели мою вещь и перебросились несколькими фразами, очевидно обсуждая того, кто мог бы оставить эти следы. Скоро вся группа столпилась вокруг кровавого месева, которое я после себя оставил. Их позы выражали крайнее напряжение, а стволы их пушек искали в зарослях невидимую жертву.

Я подумал, что мой камуфляж был бесперебойно включён уже слишком долго, и в любой момент мог начать мерцать. Если они обнаружат меня сейчас, то сразу начнут стрелять.

Я нахожусь в самой неудачной позиции - снизу у меня совсем нет брони. Что я мог сделать? Атаковать? Они окружили меня, и теперь мне некуда было скрыться. "До чего, всё-таки, унизительная ситуация!", - думал я, представляя себе Стригона, потирающего ручки возле проектора.

Пока я рисовал себе это пугающее зрелище, вожак инопланетян подошёл к пленнику, схватив его за лицо одной рукой, а другой тряся у него перед глазами символом париксейской веры. Отсюда стало заметно, что белокожий раб весь покрыт синяками и ссадинами. На лице у него, в отличие от остальных, росла шерсть. Он попытался что-то сказать, невзирая на то, что его держали за нижнюю челюсть. Готов поспорить, он всё отрицал.

Воин, который в этот момент всё ещё держал пленника на привязи, присмотрелся к артефакту и громко что-то произнёс. Главарь издал протяжный звук, очевидно, междометие.

В разговор вступил следопыт. Он что-то спросил у конвоира, и тот повторил слово, которое сказал до этого. Я запомнил его, потому что оно звучало очень по-париксейски:

- Тлалок!

Остальные воины засмеялись, все, кроме главаря. Следопыт что-то пробурчал, покрутил пальцем возле виска и махнул на конвоира рукой.

Вожак, тем временем, показывал мой медальон остальным. Они трогали его руками и даже грызли своими рыбьими зубами, но, к своему счастью, открыть так и не смогли. Пока остальные спорили меж собой, ответственный за пленника воин опять начал что-то бормотать. Я прислушался и понял, что он повторяет одну и ту же фразу, раз за разом, всё громче и громче. Командир сделал шаг по направлению к нему и ударил беднягу ладонью по лицу, после чего прокричал два громких слога.

Конвоир отбросил верёвку, к которой был привязан пленник, и затараторил ещё громче. Он показал пальцем на гигантскоое древо напротив меня и сорвался на крик. Вожак тоже начал на него орать, но воин не подчинился и направил пушку на своих. Те отреагировали зеркально. Старший не стал давить, а вместо этого сказал что-то очень серьёзным и ровным голосом.

Это вроде бы успокоило воина, но вдруг он повернул голову в мою сторону, и волею судеб в это самое мгновение мой камуфляж дал секундный сбой.

Эта секунда длилась для меня вечность. Конвоир, ничего не объясняя соратникам, направил ствол оружия примерно в то место, где я скрывался, и начал стрелять мелкими очередями, выкрикивая что-то всякий раз, когда делал паузу.

Живность вспорхнула с веток и тревожно засуетилась в воздухе. Невидимый, я спрыгнул на землю. Несколько снарядов врезались в мою нагрудную пластину, и я поспешно отступил назад, как раз вовремя, потому что к стрельбе присоединились остальные: если не все, то большинство участников отряда.

Шум выстрелов и вопли существ ненадолго стали чем-то цельным. Смертоносные металлические шарики сотнями обрушивались на растительность. Погибли многие животные. Выжить я смог только потому, что отступил в низину.

Это безумие продолжалось не менее тридцати секунд, и закончилось под крики их вожака, который, очевидно, пытался остановить бесполезную трату снарядов.

Я вдруг почувствовал сильное жжение на внутренней стороне правого бедра, чуть выше наколенника и, бегло осмотрев себя, понял, что меня всё-таки задело. Ранение прошло по касательной, но металл вырвал кусок моей плоти размером с большой палец. Видимо, крупные сосуды не были повреждены, поскольку кровь шла не слишком интенсивно и без пульсации.

Я мысленно выругался и поспешил спуститься подальше в низину, безуспешно закрывая дыру в ноге ладонью и оставляя за собой ярко-зелëный кровавый след. Охотник стал дичью! Я хотел, чтобы судьба испытала меня, но не ожидал, что она решит надо мной посмеяться таким вот образом.

Следующей эмоцией, посетившей меня, была, как ни странно, обида. Вот же, больные ублюдки! Да что с ними такое?! Наше противостояние понемногу приобретало личный оттенок. За эту кровь я должен был им отомстить. Но не раньше, чем подлатаю себя.

Я думал, что они будут меня преследовать, и в этом случае непременно воспользовался бы плазменной пушкой. Но, вопреки моим ожиданиям, этого не произошло. Убедившись, что за мной нет хвоста, я достал лечебные зелья и горелку. Смешав нужные ингридиенты, я подогрел порошки в колбе, отчего они превратились в горячую бурую жижу. Сжав жвалы, я вылил содержимое на рану.

Боль обожгла весь мой разум целиком. Почему-то я вообразил себе, что смогу удержаться от вопля, но это было, пожалуй, чересчур самонадеянно. Я кричал так, как не кричал никогда в своей жизни. Этот звук, я уверен, был слышен на многие сотни метров вокруг, но боль была сильнее всех прочих инстинктов.

Покончив с этой ужасающей процедурой, я, разумеется, сменил позицию. Меня потряхивало от пережитых ощущений, но оставаться здесь нельзя. Мой крик наверняка окончательно свëл этих тварей с ума.

Двигался я более или менее уверено. Минут через десять мне попалась неглубокая узкая яма. Убедившись, что там никого нет, я завалился туда, чтобы передохнуть, и спрятался под листвой, прикидывая свои шансы на успех.

Их было шестеро, считая пленника. Я постепенно склонялся к тому, чтобы разрешить себе как минимум пять трофеев. Эти существа не излучали и толики благородства. Они были грязны, дурно пахли, и вели себя по отношению друг к другу без капли почтения. Командир позволял себе рукоприкладство. Как так получается, что сюзерен не уважает своих воинов? Может, они не различают детей и взрослых?

И что такое этот Тлалок? Слово звучало, как имя. Почему оно так пугало этого воина?

Я читал, что на множестве миров разумные твари верили в существование невероятных существ. Их называли по-разному, но у нас для этого даже не было специального слова. Может быть, воин думал, что я один из них?

Сон пришёл также незаметно, как и последовавшее за ним пробуждение. По-прежнему стояла глубокая ночь. Посмотрев на пульт, я убедился, что прошло всего два часа и проверил рану. Рубец прекрасно заживает. Зелья чужих творят чудеса.

Выбравшись из ямы, я первым делом включил на маске тепловой режим. В нëм лес предстал в совершенно новом свете. На Париксее ночь - это священное время. Время охоты. Время забав. Время риска и беспамятства. Испытав на себе ночные чары этого мира, я понял, что здесь всё устроено точно так же. Жизнь вспыхнула у меня перед глазами. По земле бегали бесчисленные существа, а между деревьями то и дело сновали летающие и лазающие звери. Вон там висит на дереве какая-то туша. А вот гигантский червь. Сам он холодный, но что-то лежит внутри него и шевелится. Ненавижу червей. Эти противоестественные твари населяют каждый из известных миров, но упоминаний о настолько огромных тварях я не встречал.

Я обходил стороной всё, крупнее шнаркля и морально готовился к схватке, рассчитывая, что инопланетяне отправятся к месту моей высадки.

К этому моменту я окончательно убедил себя, что они достойны смерти. Они пролили мою кровь. Их жизнями я вполне могу пожертвовать. Не ради продления рода, а ради того, чтобы самому остаться в живых.

Курс - один к двенадцати. Это, отнюдь, не честно, но не я устанавливаю правила игры, в которую оказался вовлечён. Эти существа сами сделали из своих жизней разменные монеты в междоусобной войне. Я видел это своими глазами. Я всего лишь сделаю их кончину чуть более вероятной.

Мне оставалось только ужасаться своим мыслям, но спорить с этими доводами, увы, не получалось. Решение было принято. Вместе с этим начал отступать страх.

- Ты должен верить в своё превосходство, чтобы выжить, - сказал как-то отец, наставляя меня перед испытанием.

- Увы, действительность не зависит от моей веры, отец, - ответил ему я.

- Что за чушь? - воскликнул он в своей насмешливой манере. - Вера - это источник силы. Что как не сила даëт нам власть над действительностью? Я начинаю подозревать, сын, что в твоей философии имеется серьёзный изъян.

- Какой же?

- Ты одержим сомнениями, в то время, как жизнь открывает свои двери только отважным.

- И как мне найти в себе отвагу?

- Для начала - поменьше думай об этом, - посоветовал мне старый воин. - И вообще, думай поменьше.

Сколь бы ни был противоречив этот совет, особенно для философа, теперь я прекрасно понимал, почему подобные установки закрепились в военном сословии. Проникнуться ими у меня, увы, пока не получалось, но в данных обстоятельствах стоило попробовать.

Я ступил на ствол упавшего дерева, чтобы перейти через ручей, как вдруг увидел на другом берегу метрах в двадцати тело о двух ногах и двух руках. Не знаю, почему, но все разумные виды, которые мы встречали, были устроены по этому единому образцу.

Он услышал мой шаг и насторожился. Я замер. Чужак был здесь совершенно один. Его тёмная потная кожа, большие белые зубы и гигантские белки огромных выпученных глаз... Я сразу признал в нëм конвоира. Может, стоит в дозоре?

Чтобы его смерть пошла в зачëт, я должен войти в ближний бой. Из дальнобойных орудий у меня была только плазменная пушка на плече, но её жертвы были бы напрасны.

Я снова подумал, что надо бы раздобыть одну из их железных палок. Я мог сжечь конвоира прямо сейчас и отобрать его оружие, но этим самым привлёк бы внимание остальных. Не думаю, что разобрался бы с этой штукой достаточно быстро, чтобы сходу отбить атаку четверых безумцев.

Оставалось хитрить.

Я бросил пустую пробирку из под снадобья в чащу на стороне врага, дабы отвлечь его внимание. Конвоир повернулся на шум, направив ствол оружия во тьму в обратном от меня направлении. Я успел сделать пару шагов назад, сойдя с бревна, снял маску и положил её на небольшой естественной площадке перед упавшим стволом.

Я не стал задерживать дыхание. Если бы я мог заболеть какой-то дрянью, то после ранения наверняка был ею уже болен. В остальном, воздух тут был такой же, как у нас... Так я думал, пока в нос мне не ударили бесчисленные запахи этого мира. Для многих из них у меня не было подходящих слов.

Я поборол желание чихнуть и спрятался в кустах перед площадкой. Прикрыв свободное от камуфляжа лицо локтëм, я запустил на маске проверку звука, и прибор тихо зашипел.

Конвоир что-то негромко сказал, но, не получив ответа, встал на бревно и пошёл в мою сторону, с трудом удерживая равновесие, поскольку ему приходилось держать оружие обеими руками. Под конец он чуть ускорился и спрыгнул на площадку.

Маска, таким образом, оказалась у конвоира за спиной. Он развернулся к ней, и нагнулся, чтобы подобрать.

Я ощутил, как что-то древнее поднялось внутри меня из самых недр.

- Бей! Сейчас! - потребовало оно.

Словно во сне я вышел из укрытия, положил правый кулак чужаку на спину тыльной стороной вниз и одновременно выдвинул ритуальные ножи, расположенные параллельно друг другу вдоль моего предплечья. Они пронзили его мягкую плоть, словно лист бумаги. Конвоир судорожно вздохнул, но не смог закричать - его лёгкие уже были полны крови. Однако ему хватило прыти изловчиться и повернуть голову в мою сторону.

Наши глаза встретились. Я увидел, как сначала он изумился и воспротивился своей участи, и как затем понял и принял, что с этим ничего нельзя поделать.

Я отвёл взгляд. Это молчаливое согласие со своей незавидной участью поразило меня.

Резкое движение вверх вдоль позвоночника прервало страдание существа. Оба ножа вышли левее головы. Его тело выше точки разреза распалось на три части, распустившись подобно сюрреалистичному кровавому цветку. Обмягшие останки инопланетянина рухнули на землю, чудом не запачкав маску. Я водрузил её на место, после чего завладел его оружием.

Мне пришлось задержаться над трупом, чтобы забрать свой трофей. Никакого удовольствия это мне не доставляло, а кроме того, мне был совершенно чужд выпендрëж, связанный со сбором этих артефактов, поэтому я наспех отрубил инопланетянину палец и убрал его в небольшой карман на поясе.

Назад дороги нет. Глядя в глаза чужой смерти, я понял вдруг, что есть только я и мой собственный путь, проложенный сквозь безумие жизни. Каждый из нас встретит свой конец один на один, и каждый из нас поэтому живëт сам по себе. А особенно - такие, как Стригон - те, кто хватает судьбу за глотку. Они просто приходят и берут то, что им не принадлежит - чужое имущество, славу, жизнь, не важно. Их не стесняют никакие нравственные ограничения, и одновременно они умело пользуются традицией, поддерживая миф о собственном благочестии.

Такие, как он, правят, только потому что такие, как я, позволяют им это делать.

- Ты смотришь, злокозненный Стригон? - сказал я маске. - Я добьюсь своего!

С тяжёлым сердцем, но твёрдыми намерениями я перешёл через ручей и осмотрел своё новое оружие. Палец не пролезал в кольцо, внутри которого находился спусковой крючок. Я мог бы использовать коготь, чтобы выстрелить, если бы держал пушку другой рукой, но тогда целиться и маневрировать будет невозможно. Ещё одна сложность была в том, что, как бы я её ни нëс, она никогда целиком не попадала под действие камуфляжа. Часть пушки так или иначе оставалась видимой.

Я с сожалением принял тот факт, что это оружие мне вряд ли поможет, но пока что оставил его при себе и пошёл вдоль ручья, впадающего в реку, на берегу которой я высадился. Ручей становился шире. По берегам его грунт стал слишком жидким, поэтому я забрал чуть вправо. Каждые несколько шагов я останавливался прислушиваясь. Маска позволяла мне быть в этом отношении на шаг впереди противника.

Скоро я засëк чьë-то сбивчивое дыхание. Тот, кто издавал этот звук, определëнно испытывал боль. Я пошёл на его источник, аккуратно ступая по участку сухой земли.

Тепло выдало местоположение существа. Оно сидело, опершись спиной на дерево, метрах в ста от меня, закрыв голову руками. Я приблизил изображение и звук стал громче.

Это был пленник, тот самый, с шерстью на лице. Его трясло, и я догадался, что оно плачет.

Я помню, как плакал Феритрид, когда Стригон обличил его запретные желания. Слëзы на Париксее считались признаком слабости, а слабость по Наприкигору должна быть искоренена. Но несмотря на все усилия общественных инстанций, наш мир хорошо знал истинную цену слезам. У нас говорят: "Дети плачут, когда не получают желаемого. Взрослые плачут, когда теряют желаемое навсегда". Был ли Феритрид капризным ребëнком, который отказался жить в отместку за то, что у него отобрали привилегию? Мне так не казалось. К сожалению, он был тем редким случаем, когда ребёнок вдруг понял, что он теряет желаемое заранее и навсегда. Если бы я не пошёл на испытание, то, возможно смог бы остановить его от этой роковой ошибки... Но я был слишком поглощён роковыми переменами в своей собственной жизни. Кто может винить меня в этом?

Пока я думал, что же мне делать с этим несчастным, пленник притих и дыхание его выровнялось. Он завалился на бок, и, вздрогнув, пришëл в себя ненадолго, только чтобы лечь на землю, просунув колени между связанными руками. Через пять минут существо крепко спало.

Я подкрался, присел возле него и внимательно рассмотрел. На руках у него были металлические браслеты, скрепленные между собой цепочкой, к которой была привязана верёвка. Скорее всего, пленник сбежал во время перепалки, когда отряд был занят стрельбой. Может быть его решение спасло мне жизнь.

Оружия при нём не оказалось, поэтому в качестве добычи он мне в любом случае был неинтересен. Да и не хотелось мне его убивать. У нас с ним был общий враг.

Я выключил камуфляж и нагнулся к нему. Он открыл глаза в тот самый момент, когда я закрыл его рот. Он попытался закричать, но я надавил покрепче и прижал его к земле другой рукой, полностью обездвижив. Пленник замычал. Я слегка тряхнул его и снова крепко сжал, пытаясь показать таким образом, что если он не будет дёргаться, то ему ничто не угрожает. Вряд ли он мечтал о том, чтобы вернуться в плен.

Кажется, он понял меня, потому что перестал брыкаться и издавать звуки. Я отпустил его. Существо вытащило колени из замка и село. Когда оно посмотрело на меня, первой его реакцией было полное спокойствие. Наверное, потому что было темно, а кроме того, я был в маске и решил пока не показывать ему своего лица.

Я дал ему присмотреться. Оно склонило голову набок, осмотрело моё туловище и руки, несколько раз моргнуло, а затем брови его поползли на лоб.

Пленник попытался отползти назад, взрывая землю ногами, но упëрся спиной в дерево. Он закрыл глаза и повернул голову куда-то в сторону, быстро шепча какие-то слова. Я сделал шаг по направлению к нему и остановился. Он замолчал и снова посмотрел на меня. Наверное, чужак рассчитывал, что я ему почудился или исчез.

Но я никуда не собирался.

Он смотрел на меня, не моргая и молчал, тяжело дыша. На его глазах я положил инопланетную пушку в траву и достал из кармана на поясе палец его конвоира, рассчитывая, что это придётся ему по нраву. Однако, по-моему, тот пришёл в ещё больший ужас, и я торопливо убрал трофей обратно, после чего показал в чащу леса рукой и сделал другой рукой жест, обозначающий перерезание глотки. Он проследил за моими действиями и что-то тихо сказал.

Я показал на него пальцем, а затем большим пальцем той же руки указал на себя, после чего сцепил ладони вместе напротив груди. Слова были здесь совершенно бесполезны, но на всякий случай я повторил эти действия и сказал:

- Ты. Я. Союз.

Мне показалось, что он рассмеялся. Тихо, себе под нос, но он явно хихикал. Интересно, что его так позабавило? Или это истерика? Если так, то лучше бы ему замолкнуть.

Я выдвинул ритуальный нож и подошёл к нему. Пленник подавился смехом и зажмурился, видимо, готовясь умереть, но я лишь разрезал цепочку на его руках. Он поднял ладони к лицу посмотрел на них, показывая мне свои нелепые рыбьи челюсти.

Чужак повторил все те же жесты, которые я изобразил, включая перерезание глотки существам из леса, а затем показал мне кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. Я рассудил, что моя идея ему нравится. У него определённо был зуб на этих тварей. Возможно там внизу несколько часов назад застрелили его друга?

Я отошёл от пленника, поднял пушку с травы и бросил её ему в ноги. Он вопросительно взглянул на меня, и я кивнул ему, потому как видел уже, что, выражая согласие, они кивали друг другу. Это был рисковый шаг. Он не знал о назначении прибора у меня на плече, но мог догадываться, так как видел останки той пятнистой твари. Если он попробует применить оружие против меня, я без сожаления сожгу его, поскольку, взяв пушку в руки, он заключит со мной негласный пакт.

Видимо, наши мысли были схожи, потому как пленник медлил. Наконец он схватился за пушку и, опираясь на неё, встал передо мной. Некоторое время мы изучали друг друга. Выглядел он отталкивающе, но не омерзительно. Абсолютно чуждо, но при этом так похоже на нас. Ощущение было такое, словно смотришь на ожившую куклу.

Инопланетянин покрутил в руках пушку и спросил меня что-то. Я, разумеется, его не понял. Тогда он, помычав, указал на карман, в котором я хранил палец конвоира. Я достал трофей и показал ему. Пленник кивнул. Скалясь, он показал мне средний палец, а затем ткнул им себе в грудь, после чего развёл руками перед собой и несколько раз повернулся вокруг своей оси, вглядываясь в заросли, будто что-то искал, но не мог найти.

Я сообразил, что он хотел посмотреть на тело конвоира, отступил в сторону и показал рукой туда, откуда пришёл, приглашая его пойти спереди. Он что-то буркнул, но, кажется, мы с ним пришли к взаимопониманию.

Проходя мимо меня, чужак коснулся своей груди и сказал:

- Я́ннис.

- Арихигон, - ответил я.

Существо кивнуло, и мы пошли искать труп его бывшего тюремщика. Обратно мы двигались чуть быстрее, хотя и останавливались порой, прислушиваясь. Ночные шумы маскировали как нас, так и противника.

Когда мы оказались там, я указал Яннису на бревно, и он перешёл через ручей, остановившись в самом его конце.

Я знал, что он там увидел.

Инопланетянин перепрыгнул через место убийства и склонился вдруг над кустами, в которых я до этого прятался. Он отрыгнул что-то на растения и теперь стоял спиной ко мне, согнувшись в поясе и упершись руками в собственные ноги.

Как философ я не мог не отметить, что останки чужака не вызывают во мне чувств, подобных тем, что я испытывал, глядя на трупы париксейцев. Когда мне показали тела братьев, я отреагировал точно также, как и Яннис. Меня стошнило, а потом я плакал. Или, когда умер мой дед: о, его величественный труп вселял в меня поистине мистический ужас. Я смотрел на него и не мог не представлять, каково это, быть им - иссохнуть и сгинуть, превратившись в ничто.

Сейчас же, как ни пытался, я не видел перед собой мëртвого тела. Инстинктивно я видел лишь дохлую тушу; и согласно париксейскому Кодексу, я даже не стану каннибалом, если съем это мясо. Но в глубине души я понимаю, что ещё как стану! Странно, что для осуждения пожирания плоти иных разумных существ не существует специального термина. Может, самое время его выдумать? А не нужно ли сначала дать тогда одно имя всем разумным существам? Есть звери, а есть... Кто?

Пока я размышлял обо всëм этом, Яннис вроде бы успокоился. Я спрыгнул с бревна и подождал, пока он подойдёт. Чужак и так был белый, а теперь ещё и побледнел. Сквозь его кожу буквально стало видно кровеносную систему.

Какие же они всё-таки хрупкие!

Кряхтя, он перевернул разрубленную мною тушу. Голова и рука вместе с правой половиной тела лежали под неестественным углом по отношению к ногам. Тонкая полоска мяса и перерубленных костей, оказавшаяся между моими ножами, прилипла к левой стороне его туловища, лежащей перпендикулярно остальной части тела.

Яннис обыскивал труп, борясь с рвотными позывами. В первую очередь, он снял с него обувь, которую тут же надел на свои израненные босые ноги. Затем он забрал пояс и всё, что было на нëм, в том числе большой блестящий нож, прямоугольные коробки, плотно набитые блестящими штырями, и несколько железных зелёных шариков с набалдашниками и приделанными к ним блестящими кольцами. В завершение, он снял с кармана на правой груди трупа какую-то прямоугольную штуку, которую тоже прикрепил на свой новый пояс, предварительно что-то на ней подкрутив.

Я смотрел за его действиями и понял вдруг, что он совершает их не впервые. Передо мной был если не воин, то шпион. Ему явно было неприятно всë это делать, но он действовал по необходимости и умел пользоваться вооружением. Движения его, несмотря на легкий тремор, были уверенными и точными.

Когда с обыском было покончено, Яннис плюнул на труп и произнёс какие-то слова, состоявшие из отрывистых и шипящих звуков. Думаю, он его проклял.

Стоило ему замолчать, как я различил на фоне ночной какофонии низкий гул, почти на грани слышимости. Звук быстро набирал силу и скоро его заметил и мой спутник. Он вопросительно посмотрел на меня. Мне был хорошо знаком этот шум, поэтому я открыл пульт и вызывал данные о местоположении нашего корабля. На карте, возникшей перед глазами, я увидел, как красная точка возвращается к месту моей высадки. Что они задумали?

В лесу кто-то закричал. Я попытался определить направление источника звука, но нарастающий рëв двигателей сделал это невозможным. Корабль пролетел прямо над нами. Мы ничего не увидели, но шум был просто оглушительным. Инстинкт говорил мне, что творится нечто противоестественное. Мне хотелось убежать, и мне хотелось затаиться.

Когда машина миновала нас, стало ясно, что в лагере инопланетян конечно же слышали мою высадку. А потом вспышка на холме убила хищную тварь, которая с лëгкостью прикончила бы любого из них. Неудивительно, что они были так напряжены. Учитывая, что они сразу же куда-то отправили своих пленных, думаю, этот лагерь до сегодняшней ночи был их секретным форпостом.

Я проследил за движением корабля на карте и убедился, что он приземлился на том же месте, что и в первый раз. Это было, наверное, в часе ходьбы отсюда. Чужаки, всенепременно отправятся туда.

Яннис стоял возле переправы и молча смотрел в том же направлении, видимо, о чëм-то размышляя. На некоторое время я будто перестал для него существовать.

Вдруг мне послышалось неприятное шипение. Сначала я даже не догадался, что источник звука находится в маске, а вовсе не в лесу. Помехи постепенно стали чуть благозвучнее, а потом будто рассыпались.

- Это Фарициан, - услышал я тяжёлый голос, прорезавшийся из образовавшейся тишины. - Слушай меня внимательно, Арихигон, ибо я нарушаю Кодекс, связавшись с тобою. Подлый Стригон поднял мятеж против членов экспедиции!

- Как? - изумился я и поймал на себе взгляд Янниса.

Пришлось отвернуться, чтобы показать, что я говорю не с ним. Кажется, он понял, потому как махнул на меня рукой и уселся на бревно, свесив ноги над водой.

- Что случилось?

- Мы не сошлись во мнении относительно твоих методов, - медленно отвечал Фарициан, и я слышал в его голосе хрипы и свисты, которых там быть не должно. - Мы голосовали. Бериатрикс разрешил союз с туземцем; Макергурей с Парисицидом его поддержали. Я был против, как и юный Ириадис, но мы оказались в меньшинстве и было решено, что ты прав. Однако Стригон не принял результатов голосования и вероломно убил Бериатрикса, когда тот покидал контрольную. Парисицид и Макергурей были следующими. Я, к сожалению, не настолько хорош, как в молодости... Он порезал меня и бросил умирать в оружейной. Хорошо, что я знаю, где хранятся запасные маски...

- Сколь беспримерное коварство! Но на что он надеется? За это его должны казнить!

- Только если он не прибудет домой один, - увядая, сказал мне мастер тихих убийств. - Послушай, парень... Ты мне не нравишься. Мне не нравятся ни твои методы, ни твои мысли. Но волею короны тебе даровано право, а сейчас у тебя его хочет отнять предатель. Он идёт за тобой... Я... Ух-х-х! - выдохнул он, и я буквально ощутил его боль в этом звуке. - Как исполняющий обязанности старшего наблюдателя, я приказываю тебе... Убей Стригона!

- Он вооружён? - спросил я, но не получил ответа.

Связь прервалась. Откуда-то из области живота во мне поднялось парализующее чувство, распространяющееся на мышцы рук и ног и наливающее их гибельной тяжестью. Я попробовал дышать ровнее.

Вот оно, испытание. Не то, что заготовили для меня предки. Моё собственное испытание, которое, вполне возможно, будет стоить мне жизни и покроет меня позором.

Если Стригон победит, то, оказавшись дома, расскажет всему миру о моём великом предательстве. Ублюдок Ириадисов уже приготовил для этого....

продолжение следует...
>

<

...Если Стригон победит, то, оказавшись дома, расскажет всему миру о моём великом предательстве. Ублюдок Ириадисов уже приготовил для этого благодатную почву, спровоцировав у народа определённые ожидания. Мне было плевать на свою репутацию на Париксее, ведь возвращаться туда теперь не было никакого резона, но Стригон имел ко мне личные претензии, поэтому я считал делом чести принять этот вызов, несмотря на исчезающе низкие шансы на успех.

Второй причиной, по которой я ещё не убежал в страхе перед столь грозным воином было то, что если я проиграю, цивилизацию Янниса без всяких сомнений, сожгут дотла, чего мне совершенно не хотелось.

Это мир был поистине уникален. За те десять дней, что я провёл на его орбите, я видел здесь нечто, что поразило меня до глубины души - то, чего я не показал старейшинам и Стригону. Я видел мирную жизнь многих миллионов взрослых и детей во всей её спокойной красоте. Так было не везде, и место, в котором я находился, было тому свидетельством. Но всё же, спокойных мест на этой планете было значительно больше.

Этот мир должен выжить. А если нет - то я погибну вместе с ним. Я отказываюсь принимать всё, как есть.

- Йá!

Я и не заметил, как Яннис подошёл ко мне, настолько был поглощён своими размышлениями. Не сомневаюсь, что однажды, если не сегодня, именно эта привычка станет причиной моей смерти.

- Дэн фа эрфó мази́ со, - сказал чужак.

- Я тебя не понимаю, - ответил я.

- Сигнóми... Охи́ катэгóрийа вáруж му.

С этими словами он пошёл в противоположную от места высадки сторону. Как я объясню инопланетянину контекст происходящего?

- Эй! - негромко позвал я его.

Он остановился и развернулся ко мне. Я показал на него пальцем, затем на себя, затем в лес на несколько воображаемых мишеней, после чего развёл руками над головой, как бы очерчивая небосвод, и с силой ударил кулаком по левой ладони.

- Афтóс о кóзмос дэн бóри на софи́, - сказал Яннис, качая головой.

Не знаю, что это значило, но в его тоне сквозил всё тот же вежливый отказ. Мне подумалось, что он вправе поступать, как ему вздумается. Я привлëк Янниса для борьбы с его врагами. Стригон же был исключительно моей проблемой. Он находится здесь только из-за меня.

Давить не было смысла. Я включил камуфляж и, мерцая, исчез.

- Трéлла! - буркнул Яннис, потирая глаза.

Я смотрел за тем, как он скрывается в чаще, и готовился принять свою смерть.

- Бей первым! - говорил отец.

Что ж. Я ударю.

***

У представителей мардванской цивилизации, предшественника париксейской культуры, была присказка - "хищник против хищника". Так говорили, когда два высокородных соплеменника вступали в неразрешимый спор, в котором все, в конце концов, с неизбежностью проиграют. Эти слова, кроме прочего, выражали глубочайшее противоречие в нашей природе. Мы привыкли достигать мира при помощи войны. И я, волею судеб, проходил все стадии формирования нашего общества в миниатюре своего жизненного пути.

Когда я достиг реки, уже начало светать, однако облака настолько плотно затянули небо, что даже нельзя было сказать, с какой стороны встаëт солнце. До места высадки нужно было пройти ещё немного вверх по течению. Скоро я увидел впереди четверых инопланетных воинов, крадущихся по кромке леса. Для этого мне даже не потребовались фильтры.

Я надеялся напасть на Стригона, если он вступит в схватку с чужаками, поэтому никак не выдавал себя, а просто следовал за ними. Вся надежда была на плазменную пушку. В ближнем бою я был ничтожен против тренированного воина.

Вожак сделал сигнал рукой, и они пригнулись. Я не видел причины их остановки, поэтому решил подойти поближе.

Вдруг небо пронзила молния. Через секунду прогремел гром, и сразу же пошёл дождь. Камуфляж начал мерцать, предательски выдавая меня. Я немедленно упал на землю и выключил его, спрятавшись за деревом, но и потеряв из вида чужаков.

Те начали что-то кричать друг другу. Прозвучали одиночные выстрелы. За ними последовали короткие очереди и снова крики. Новая вспышка в небе на этот раз совпала по времени со звуком.

Мы находились в самом сердце грозы.

Я выглянул из-за плотного ствола дерева и увидел, как мерцающий в каплях дождя силуэт падает откуда-то сверху на одного из чужаков. Что-то мелькнуло, покинув пределы маскирующего поля, и инопланетянина разрубило пополам от макушки до промежности. Половинки обмякли не сразу, и какое-то время они шевелились, как будто пытаясь доползти друг до друга, чтобы воссоединиться.

Следующий воин, пытавшийся попасть по призрачному силуэту, вспыхнул синим пламенем, после чего взорвался, разлетевшись на тысячу мелких кусочков. Рядом сразу же прогремело ещё несколько осколочных взрывов, перемалывая и разбрасывая всë живое и неживое.

Другой попытался убежать в гущу леса, но был настигнут метательным оружием, сначала покосившим все кусты и деревца на своём пути, а затем с той же лёгкостью отрезавшим жертве голову вместе с куском левого плеча. Его искалеченное однорукое тело некоторое время продолжало бежать, извергая из себя пульсирующие потоки крови, но в итоге споткнулось и упало, как падают обычно пьяные.

Я лежал, парализованный изяществом, с которым этот подонок расправлялся с чужаками.

Остался последний. Вожак инопланетян избрал необычную тактику. Видя, сколь страшной смертью гибнут его товарищи, он сложил оружие и пал ниц, бормоча какие-то слова.

Стригон отключил маскировку и вышел к нему. Тот поднял свой взор и протянул ему мой медальон - символическую урну для праха, в которой содержалось четыре порции сильнейшего паралитического яда.

Его язык совсем не походил на язык Янниса. Только одно слово я смог выделить в непрерывном потоке:

- Тлалóк!

Стригон не стал с ним церемониться. Одной рукой он схватил его за шкирку, а второй за промежность и поднял над головой. Чужак обречëнно возопил. Сын Ириадисов, присев на одно колено, с силой обрушил спину инопланетянина на обрубленный ствол дерева, пронзивший его насквозь. Снова ударила молния, высвечивая покрытое кровью тело париксейского воина. Стригон поднял голову в небо и громко закричал.

Это был тот самый момент!

- Бей! - сказал мне внутренний голос.

Я нацелил на Стригона пушку и выстрелил...

Но ничего не произошло! Не может быть! Я попробовал ещё раз, снова безрезультатно.

Когда вожак перестал дёргаться и испустил дух, Стригон закричал:

- Я тебя слышу, трус! Ты видел это? Вот, как делают дела! Иди сюда! Я научу тебя!

Мокрый насквозь я спрятался за деревом, не зная, что делать. Как противостоять такой мощи?

- А ты знаешь, тугоумный Арихигон, что я лично отправил твоих братьев в священное ничто? - кричал Стригон, медленно двигаясь в мою сторону. - Отец не предполагал, что ты согласишься на испытание. Это ведь верное самоубийство для малохольного студня вроде тебя!

У меня были подозрения на этот счёт. Но будучи благородным человеком, Кратус Гурихимет наивно считал вероломство гнусного рода Ириадисов всего лишь слухами. Я с трудом подавил желание выскочить навстречу собственной смерти.

- Знаешь, почему я это сделал?! - продолжал свой монолог Стригон, перекрикивая дождь и порывы ветра. - Потому что семья прежде всего! Это то убеждение, презренный отпрыск шнаркля, которое отличает нас - золотую ветвь великородных воинов - от побочной грязи, вроде тебя или этих старых хрычей. Один только Фарициан имел право жить, но я не мог его пощадить. А раз умер он, то тебя я убью и подавно, - он помолчал, разрубая ритуальными клинками ветки у себя на пути. - Мне не даёт покоя одна мысль, сын Кратусов. Удовлетвори моё любопытство, если тебе это не трудно. Ты мог просто продолжать жить. Почему ты не пошёл на это, раз тебе плевать на идеалы Париксеи и даже на собственный род? Почему не остался служить в нашем доме? Ты ведь жалкий трус, как и все философы новой волны. Ты хотел убить старейшин и забрать корабль себе, ведь так? Что у тебя в этой урне? Яд? Старый как мир трюк.

Новая вспышка. Он подошёл слишком близко. Такими темпами он просто зарубит меня. Мне не оставалось ничего, кроме как...

Я открыл пульт и набрал команду, запускающую его самоуничтожение. Прибор начал обратный отсчёт. У меня есть десять минут пока мы с ним не превратимся в пепел. Я заберу Стригона с собой.

Сделав глубокий вдох, я встал и показался ему, выглянув из-за дерева.

- Я выбрал свой собственный путь, - сказал я. - Я выбрал жизнь ради идеала, который тебе и таким как ты не будет доступен никогда.

- Что же это за идеал?

- Индивидуальная свобода, - сказал я.

Стригон рассмеялся.

- Это всё, предатель?

- Нет, - отвечал я, снимая с руки пульт.

- Ты выбрал не свободу, а смерть, - сказал Стригон. - Теперь я ясно вижу откуда Феритрид набрался этой самоубийственной чуши. Скажи прощай своей жалкой жизни, ничтожество.

- Я говорю прощай обеим нашим жизням, - сказал я, бросив пульт ему под ноги.

Сын Ириадисов опустил голову и увидел цифры, обозначавшие обратный отсчёт до взрыва. Взрыва, который вполне мог стереть с лица земли небольшой город. Оставалось каких-то пять минут.

- Сумасшедший! - прокричал Стригон и выстрелил.

Я заранее прыгнул вправо и пучок плазмы прошёл мимо, обжигая и приваривая мою плоть к броне. В этот самый момент я услышал выстрелы из огнестрельного оружия и звуки рикошета. Позади Стригона что-то взорвалось, отчего он прыгнул вперёд - прямо ко мне. Его ритуальные ножи были направлены мне в глотку. Он то-ли сбросил, то ли потерял свою маску после взрыва, и на какое-то краткое мгновение я увидел его объятое безумием лицо. Зелёная кровь капала с его жвал, будто он только что пожрал себе подобного.

Не поднимаясь на ноги, я сделал кувырок в сторону, но был недостаточно расторопен - ножи Стригона разрубили мой правый трицепс. Клинки чужих столь остры, что я не сразу ощутил боль; но когда боль пришла, она была ко мне поистине беспощадна. Я упал и ожидал смерти. Всё это время продолжали греметь выстрелы. К моему удивлению второго пучка плазмы мне вдогонку так и не последовало.

Я всё ещё жив!

Я вскочил на ноги и обернулся. Стригон лежал на земле, истекая кровью. Изнывая от боли, я подскочил к нему, раздавил и без того повреждённую плазменную пушку ногой и отсëк руку, на которой были закреплены его ритуальные ножи.

Он громко закричал, и, упиваясь этим звуком, я из чисто символических соображений потянулся к медальону на его шее, за что немедленно был наказан. Стригон схватил меня за затылок единственной рукой и прижал к себе, обхватив одновременно обеими ногами мой корпус.

- Я не дам тебе сбежать, сын Кратусов! - плюясь на меня кровью, сказал Стригон. - Мы с тобой подохнем здесь вместе!

Он сделал рывок всем телом, и мы перевернулись. Я оказался погребëн под ним, лëжа на спине, и никак не мог высвободить руку с ножами, чтобы вонзить их ему в брюхо, ибо он держал меня невероятно крепко. Рана на руке сводила меня с ума. У меня просто не хватало сил. Я понял вдруг, что вот и пришло время умирать.

И тут я впервые за долгое время расслабился и позволил себе рассмеяться. Смех мой растаял в раскатах грома.

- Я тебя ненавижу! - рычал мне в ухо Стригон. - Ненавижу! Ненавижу!!! Ненави...

Его голос оборвался громким хлопком. Я ненадолго оглох и ощутил на голове что-то тëплое и липкое, гораздо гуще крови. Хватка Стригона ослабла, и я смог высвободиться, столкнув его вбок.

Надо мной с оружием в руках стоял Яннис. Он дал мне руку и помог подняться. Вторая моя рука болталась бессильной плетью.

- Эси́ сэ мэ́на, эгó сэ сэ́на, - сказал он.

- Бежим! - крикнул я ему.

- Ты́хи!

- Бум! - заорал я, что было сил и показал на мерцающий пульт, лежащий на земле. - Бум!!! Бум!!!

Яннис взглянул на прибор и увидел, как одни символы сменяют другие.

- Бум? Э́крикси?

- Бежим, друг мой! - снова крикнул я. - Давай же!

Я не стал его ждать и побежал, что было сил по направлению к кораблю. Оказавшись на берегу, я обернулся и увидел, что Яннис, сломя голову мчится за мной, лишь на секунду остановившись, чтобы рассмотреть прозрачный силуэт корабля, будто бы состоявший из капель дождя.

- Скорее! - крикнул ему я, подбегая к опущенном трапу.

Чужак присвистнул и проследовал за мной внутрь. Я сразу же отправился в контрольную, где обнаружил обезображенные тела наблюдателей. Яннис взял оружие на изготовку, но я коснулся ствола пальцем, и он опустил его. Сердце моë сжалось от скорби, но на это не было времени. Вот-вот грянет взрыв. Мы не успевали покинуть зону поражения. Оставалось только одно. Прыжок прямо из атмосферы.

Я вызвал панель управления, и она возникла над проектором. Наблюдая за Парисицидом, я многому научился. Корабль как живой, нужно лишь знать, что у него спросить и как.

В списке обитаемых систем я наугад выбрал одну из них и запрограммировал старт ровно через минуту - за несколько секунд до того, как взорвётся пульт. Покончив с этим, я схватил Янниса за руку и повëл его в спальный отсек. Видя мою спешку, он не сопротивлялся.

Сорок пять секунд.

Я показал чужаку спальную ячейку Стригона. Чтобы он понял, что надо делать, я, борясь с болью во всëм теле, временно залез в свою и принял позу, которой меня научил Макергурей. Он повторил за мной, после чего я снова встал, и нажал на нужные кнопки на соседней ячейке. Яннис изумленно наблюдал за моими действиями, пока не потерял сознание, как и должен был.

Пятнадцать секунд.

Благодаря судьбу за то, что мой спутник смог уснуть перед прыжком, я запрыгнул обратно и, промахиваясь по кнопкам, запустил свою ячейку. Проваливаясь в сон, я ощутил сильную тряску.

"Ну вот и всё", - подумал я, и сознание моё растворилось во тьме.

***

Космос велик...

Но куда бы нас ни занесло, я всегда буду помнить, как родился во второй раз. В тот момент, когда я засмеялся, готовясь сгинуть в смертельной хватке Стригона, во мне и впрямь что-то умерло. Умерло, чтобы освободить место для новой личности.

Она появилась не сразу. Многое случилось перед тем, как я снова смог быть уверенным в том, что из себя представляю. Но отправной точкой для всех моих последующих приключений стала та самая ночь на Земле.

Космос велик.

Мы с Яннисом постоянно рассказываем друг другу эту историю, каждый на свой лад. Человеку (так называется их вид) потребовалось всего несколько месяцев, чтобы выучить основы языка чужих, и тогда согласно Земной традиции, мы дали нашему кораблю имя. Тлалок! Это звучало красиво.

Космос велик!

Недавно мы пополнили запасы на одной из сельскохозяйственных планет. Я стою в контрольной и рассматриваю звёздные карты чужих, ища подсказки.

Живы ли инженеры кораблей? Каковы их истинные цели? Почему они оставили нам такое богатство, но скрыли от нас свою мораль? Были ли другие расы, которым достался свой небесный флот? Вопросов было слишком много.

И я вернусь домой не раньше, чем найду ответы.

Конец.

Продолжение следует?..

>

<

###

"Пощади, Господи! Эта погода сведёт нас в могилу!", - думала Лена, закрывая за собой дверь. Она всё ещё ёжилась от холода. На улице влажный ветер обжигал кожу и пронзал одежду как горячий нож масло.

Дальний Восток. Страна крайностей и контрастов. Уехать в эту глушь было большой ошибкой. Но хотя бы этот день позади!

- Лен, ты? - спросил муж.

- Нет.

- Иди есть.

Пока она раздевалась, её длинные светло-русые волосы зацепились за золотой крестик, подаренный отцом на шестнадцатилетие. Единственная вещь, которая их ещё связывала. Она чуть не задушила себя, пытаясь освободиться.

- Блин!

Когда с этим было покончено, взгляд Лены упал на полку. На ней лежали письма. В душу прокралось странное щемящее предчувствие. Она поняла, что почему-то боится этой стопки конвертов и газет.

- Ты почту смотрел?

- Не-а.

Новость о смерти младшей сестры не вызвала у Лены слишком сильных чувств. А могло ли быть по-другому? Да, она поплакала, вспоминая о лучших моментах детства. Но их было не так уж и много, а когда они подросли, между сёстрами и вовсе вырос незримый барьер.

С тех пор как оказалось, что мама указала в завещании единственным наследником Ольгу, между ними не могло быть прежнего тепла. Лене всё время приходилось жить с мужем на съёмных квартирах, бесконечно откладывая зачатие желанного ею ребёнка до лучших времён. Времён, которые уже не наступят... Ну а младшая, скажем так, нравственно дезориентированная сестра получала в своё пользование и деньги, и их старую Тойоту, и просторную квартиру - ну в очень удачном районе. Трёхметровые потолки, школа, детский сад и парк рядом с домом - словом, всё, о чём только может мечтать человек.

Лена не стеснялась своих желаний. Разве это не нормально - желать для себя лучшей жизни? Но, увы, жизнь - не коробка конфет. Она научила Лену, что желания и действительность столь же непохожи, как две стороны Луны.

Папа говорил, что Господь всегда испытывает нас самым неожиданным образом. А ещё, что лучший способ рассмешить Бога - рассказать ему о своих планах... Достойный и глубоко верующий человек, он собирал деньги на реставрацию церкви, но погиб в автокатастрофе, когда Лене было шестнадцать - через три дня после её дня рождения.

Мать тогда окончательно потеряла веру и совершенно оскотинилась. Поладить с ней стало невозможно. Когда Лена вышла замуж за Букина и уехала из дома, та видимо решила, что заботиться о дочери больше нет надобности. С тех пор Лена не знала ничего, кроме нужды и работы. Но на связь с семьёй она и сама практически не выходила, частично конечно же из желания доказать, что она может жить сама по себе, хотя в основном из-за того, что каждый разговор с родными оставлял на её душе очередную незаживающую рану.

С Божией милостью, они справлялись и сами. Букин - трудолюбивый и добрый мужик, и, к сожалению или к счастью, она полюбила его именно за это, а не за размер его зарплаты. Даже сейчас, когда его фирма разорилась, а он сидел без работы и периодически выпивал с друзьями за её счёт, она была послушной и хорошей женой. Лена считала такую любовь благочестивой и бескорыстной, а потому заслуживающей поощрения.

Но матери муж никогда не нравился. В свойственной ей насмешливой манере она прямо говорила: "Лёшка твой - балбес. Он и за деньги не отличит хер от жопы. Только и может, что сидеть и глазами хлопать".

Никогда в карман за словом не лезла... И что только отец в ней нашёл? И как она могла так унижать её? А потом и вовсе лишить семейного человека прав на имущество и оставить всё Ольге и её странненькой внебрачной дочери - по сути, ублюдку.

Каждый раз, когда Лена пыталась проникнуть в мотивы матери и сестры, ум её наталкивался на непреодолимые препятствия. Это было просто непостижимо... Даже Тойоту! Чем я хуже? Ладно - квартира. Пусть - на то посмертная воля нашей сумасбродной мамаши. Но машина?... Неужели на том свете не сошлась бы бухгалтерия, если бы они немного нарушили условия завещания, и вторая сестра получила бы часть семейных благ?

Сама она бы ни за что так не поступила с родным человеком, это уж точно.

Лена понимала, что Всевышний, пожелай он явиться ей, конечно потребовал бы от неё прощения своих родственников. И как бы она хотела найти эту кнопку, на которую надо нажать, чтобы всё встало на свои места! Но должна же быть грань между христианским всепрощением и блаженным попустительством! Оставалось только уповать на то, что Бог видит всё и воздаст каждому по деяниям его.

И действительно, проведение само решило за Лену этот ребус. На мёртвых чего обижаться? Сестра выкопала себе яму собственными руками.

Целый год она - врач по образованию - носила в себе болезнь, по поводу которой не предпринимала никаких действий. Что-то там с мозгом. Сходила бы, что ли, к гомеопату, раз медицина бессильна? Вместо этого Ольга стоически молчала о своём недуге, и в какой-то момент её организм просто выключился. На то, что она знала о грядущей трагедии, указывало найденное у неё дома завещание, в котором она отписывала имущество Лене, при условии, что та возьмёт опеку над её одиннадцатилетней дочерью - Настей.

Лена видела девочку всего-то несколько раз, но та не говорила при ней ни слова. А по полным туманных словесных вывертов рассказам матери, можно было судить, что у ребёнка серьёзные проблемы с головой. Настя не ходила в обычную школу. Её образованием занималась сестра или наёмные педагоги. А кроме того, она была под постоянным наблюдением каких-то врачей.

Ничего себе обуза! А нужна ли она мне, эта квартира, когда вместе с ней мне прилетает такой вот "подарочек"?

"Ладно. Через неделю у меня будет отпуск".

Лена решила не рубить с плеча и всё-таки для начала посетить квартиру, в которой она жила много лет назад, ну и заодно поглядеть на состояние девочки. Вдруг что-то изменилось? Она объявила Букину о том, что ему придётся её сопровождать, и, скрепя сердце, выложила половину своих скромных накоплений за билеты в Москву. Оставшиеся деньги помогут продержаться первое время. Конечно, это риск, но Ольга явно не бедствовала, и даст Бог, мне что-нибудь, да перепадёт в этой поездке.

###

Настю поселили в специальном центре для детей, лишившихся своих опекунов. Здесь молодых людей держали, пока определялся их правовой статус. Бóльшая их часть отправлялась отсюда в детские дома, остальных усыновляли или удочеряли бабушки, дедушки или другие родственники.

Лена с Букиным явились сюда в день приезда. Иного способа получить ключи от квартиры не было. От долгого перелёта болело всё тело. В сегодняшних их сутках будет тридцать шесть часов, на дворе раннее утро, погода немногим лучше, чем дома, а усталость уже такая, что хочется выть. Поэтому Лена стремилась поскорее закончить с бумажной работой.

- Пока что мы оформим временную опеку, - сказала директриса центра, обращаясь к Букину. Ровесница Лены. - Вы напишете заявление на удочерение, затем мы вас проверим...

- Проверите? Это как? - спросила Лена.

- Ничего особенного, - успокоила её женщина. - Нас интересуют ваши отношения с законом. Налоговые задолженности, судимости... Кроме того, мы должны будем посмотреть, как вы живёте.

- Бумаги проверяйте, мы люди верующие и законопослушные, - сказала Лена. - Но мы же прописаны на Дальнем Востоке. И только сейчас планируем переезжать в Москву. Что вы собираетесь смотреть? Нашу пустую квартиру?

- Нет-нет. Мы же в курсе вашей ситуации. Наш работник будет навещать вас в вашей новой квартире на протяжении месяца. Посмотрит, как вы устраиваетесь.

- Как это понимать?

Директриса снисходительно улыбнулась, сняла очки и, держа их перед собой, ответила:

- Я конечно же ничего не хочу сказать плохого про вас лично, но мы должны быть уверены, что этот необычный ребёнок попадёт в добрые руки, понимаете? Это наша работа. Отнеситесь к этому не как к инспекции, а как к естественной для добропорядочных и цивилизованных граждан процедуре. Такие сейчас правила.

На слове "необычный ребёнок" Лена скривилась. Видя это, собеседница интересуется:

- Вы вообще как, знакомы с девочкой?

- Мы виделись несколько раз. Сами понимаете, расстояние...

- Я понимаю. Ну и вы должны понимать, что случай непростой. То, что она осталась сиротой - само по себе трагедия. Но ко всему прочему девочка совсем не разговаривает. Иногда, Настя делает вид, что не слышит и не понимает никого и ничего. В эти моменты с ней бывает трудно. И ещё, другие дети очень странно на неё реагируют. Вчера самый тихий и спокойный мальчик ни с того ни с сего набросился на неё с кулаками; а девочки с этажа жалуются, что она пугала их по ночам. Правда, бездоказательно... Наши педагоги в итоге поселили её одну, что, кажется, всем пошло на пользу. В последнее время её единственный гость - наш штатный психолог.

"М-м-м, вот оно как, значит", - подумала Лена и сказала:

- Ну так, чего же мы ждём? Пойдёмте к ней? Или вы её сюда приведёте?

Директриса чуть вскинула брови и прочистив горло, медленно вернула очки на место.

- Нет, мне нужно будет отлучиться, - глядя куда-то в сторону, сказала она. - Бумагами займётся мой секретарь, а к Насте вас отведёт Лидия Михална. Она и есть наш психолог.

Лена вздрогнула, осознав, что позади них уже какое-то время стоит та, о ком шла речь - сухая пожилая дама в свободном бежевом платье. Как она прокралась сюда так тихо?

- Пойдёмте, - говорит Лидия Михална и скользящей походкой движется к выходу. На ногах у неё шерстяные тапочки. Живёт она, что ли, тут?

Лена и Букин еле за ней поспевают, но в итоге нагоняют в коридоре. Когда они равняются с ней, та вдруг останавливается.

Они проскочили несколько шагов вперед и удивлённо обернулись на свою спутницу.

- Что-то забыли? - спросил Букин.

Лидия Михална раздражённо отмахивается от него и обращается к Лене:

- Выслушайте меня! - её голос скрипит, то ли от страха, то ли от старости. - Я... Как специалист я должна сказать, что Настя находится в очень сложном положении. Ей требуется постоянный надзор и квалифицированная психологическая помощь. Задайте себе вопрос - я готова к этому? Отказаться от свободного времени ради будущего этого ребёнка? Вы готовы посвятить всю себя ей?

Чрезмерный драматизм Лидии Михалны показался Лене комичным.

- Господь терпел и нам велел, - ответила она. - Мы с ней не очень хорошо знакомы, но она всё-таки моя племянница. Она моя семья. Больше у меня никого, кроме мужа, и не осталось... Неужели всё так плачевно?

Психолог хмурится, будто вспомнила что-то неприятное.

- Скажем так, это действительно необычный ребёнок. Я не знаю, как Настя узнаёт то, что она узнаёт, но будьте готовы к тому, что она вас каким-то образом подставит или жестоко разыграет. У неё не слишком хорошо с личными границами, – сказав это Лидия Михална сдавленно хохотнула. – Честно говоря, их попросту нет. У вас, насколько я знаю, нет своих детей?

Усталость, голод и головная боль сделали своё дело. Лена поддалась порыву и вывалила на эту женщину всё своё недовольство:

- А вы, прошу прощения, кто? Сиделка? Делайте свою работу! Отведите меня, пожалуйста, к племяннице и на этот раз можно обойтись без профессиональных комментариев?

- Вы, без сомнения, должны отказаться от этого ребёнка! - убеждённо сказала Лидия Михална.

- Что?! - Лена и не знала, что у неё есть ещё силы на ярость, подобную той, что она испытала сейчас.

Эдак старая кошёлка лишит её наследства!

- Дамы! - вставил своё слово Букин, но этого никто не услышал.

- Я вас предупредила! - сказала психолог. - Но и здесь ей тоже не место - по закону её вообще нельзя запирать. А не запирать - нельзя! Поэтому, делайте, что хотите. Забирайте. Может я и "сиделка", да хоть старая дура, но помяни́те моё слово - вам это ещё аукнется. Вторая дверь налево. Вот ключ. Вернёте секретарше. А я ухожу! Так ей и передайте. Ноги моей здесь не будет, пока вы и этот ребёнок тут!

Она бросила пластиковую карточку Лене в ноги и быстрой скользящей походкой проскакала мимо.

- Психичка! - бросает ей вслед Лена и нагибается за картой.

Первый контакт с Настей, вопреки всем опасениям Лидии Михалны, прошёл без происшествий. Девочка с нехарактерными для её семьи чёрными волосами и не слишком подходящей ей стрижкой каре совсем не разговаривала, но и не проявляла ни малейших признаков беспокойства или желания кого-то разыграть. У неё было приятное круглое белое личико, высокий лоб и глубоко посаженные чёрные глаза. Уголки её рта были опущены, но морщинки между бровями придавали Насте насмешливый вид. Она встретила тётку какими-то слишком уж официальными объятиями и молча приняла участие во всей бумажной волоките. Всё это время девочка держалась рядом с Леной, отчего та испытала уже позабытое чувство ответственности за другого человека.

Ну, если всё и дальше будет складываться именно так, то жаловаться будет не на что, думала она.

Закончив с делами, они погрузились в такси (ещё не хватало заблудиться в метро!) и поехали на квартиру.

###

- Охренеть! Да тут полы с подогревом! - радость Букина была почти детской.

- И сколько она за них платила? Выключи!

- Дорогая моя, на улице собачий холод! - протестовал муж. - Ты приехала в свою новую квартиру! Больше не надо платить каждый месяц по двадцать пять тыщ! Я думаю, ты можешь позволить себе включить обогреватель!

- Я – могу, - сказала Лена.

- Да ну тя, - обиделся Букин и выключил обогрев.

В детстве комнату Насти занимали они с сестрой. Ни одной вещи из тех, что принадлежали им тогда, здесь не осталось. В квартире сделали капитальный ремонт, всё вокруг было таким современным и дорогим. Встроенная бытовая техника, роскошный чёрно-белый диван, мягкие и приятные ногам и глазу ковры, плазма в половину стены...

Вот, значит, как люди живут!

Детская теперь была поделена на два пространства. В дальней части комнаты стояла кровать и там же был Настин гардероб, а в ближней ко входу половине всё внимание к себе привлекал большой звукорежиссёрский стол с выдвигающимся из под крышки клавишами. По бокам от широкого монитора расположились на специальных полках две крупных колонки. Справа в столе была устроена стойка, в которую были вставлены один над другим различные приборы. Сзади болтались пучки проводов разного цвета и толщины. Лене вся конструкция напомнила какой-то старинный коммутатор.

- Так ты музыкант? - спросила она, глядя на это чудо инженерной мысли.

Настя кивнула и включила компьютер.

Лена слишком устала, чтобы говорить с девочкой на серьёзные темы. Но что-то сказать было надо.

- Ты понимаешь, что мы теперь семья?

Настя снова кивнула.

- Ты умеешь хотя бы писáть? Печатать?

В ответ на это девочка отвернулась, села в кресло и уставилась в экран загрузки. Лена продолжила свои попытки достучаться.

- Нам нужно будет как-то общаться, так?

Они встретились взглядами и... Ох... Лену без всяких причин пронзил обжигающий стыд. Какой позор! А что скажут другие? Да как же мне теперь быть?!!! Душа её рвалась наружу. Лене вдруг захотелось расцарапать себе грудь и, стеная, упасть на колени.

Всё это случилось за считанные мгновения. Стоило Насте отвернуться обратно к экрану, и чувство прошло так же быстро, как и наступило. Не осталось даже привкуса, одно только воспоминание.

"Да вроде бы и не такое уж сильное было чувство". Лена перекрестилась и сделала глубокий вдох. "Всего лишь недомогание на почве смены часовых поясов, - успокоила она себя. - Надо поспать, пока бес совсем не попутал".

Тем временем, Настя пропала в компьютере. Лена посчитала, что ребёнок достаточно занят, чтобы она наконец могла посвятить время себе. Пошатываясь, она пошла на выход, но вдруг услышала позади себя свист. Девочка держала перед собой наушники и, по всей видимости, звала её к компьютеру.

Лену возмутил этот способ обращения. Так дело не пойдёт. Это надо остановить сейчас же!

- Не надо мне свистеть, Настенька, хорошо? Я тебе не собачка.

Девочка в ответ хихикнула, а потом кивнула. Лена подошла к ней, взяла из её рук наушники и надела их. Настя нажала на пробел и на экране появилась Ольга. Худющая, измученная, с чёрными мешками под глазами.

- Привет, сестрёнка, - сказала она. - Знаю, выгляжу паршиво. Почти так же я себя и чувствую. Я не просила об этом всём. Я знаю, как ты переживаешь из-за того, что все эти вещи достались мне, но, поверь мне, другого выбора не было. Мы не могли впутывать тебя в это. Я не смогла бы объяснить. И никто бы не смог. Теперь же... Это всё твоё. Я больна, сестрёнка. Я тяжело больна и, если ты это смотришь, то я уже скорее всего... Мда. А пока это не произошло, я должна попросить тебя - присмотри, пожалуйста, за Настенькой. Она очень необычный ребёнок..., - на этом месте Лена фыркнула, - ...и всё её существование тщательно спланировано. Чтобы у вас с ней всё было хорошо, нужно следовать простым инструкциям. Во-первых, всё должно происходить по графику. Расписание найдешь на журнальном столике в гостиной. Во-вторых, к ней будут приходить разные люди - педагоги и другие специалисты. Список имён на тумбочке в моей комнате. Никому из них не отказывай. Их работа оплачивается из фонда, которым я пока что заведую. Оттуда же будет оплачиваться коммуналка и ваше с Лёшей содержание - по сто пятьдесят тысяч в месяц на каждого, считая Настю, вплоть до её совершеннолетия. Таково моё завещание. В-третьих, корми её хорошо. Следи, чтобы она кушала только то, что можно, и пила лекарства вовремя. Список продуктов и расписание приёма препаратов найдешь на холодильнике. В-четвёртых, не смотри ей в глаза слишком долго. Тут объяснить трудно, сама поймёшь. В-пятых, просто не мешай ей. Будь ей другом, помогай ей. Не расстраивай её и не пытайся понять. Ей это совершенно не нужно, - говоря это, Ольга начала торопливо вытирать набежавшие слёзы. - Если ей что-то понадобится, педагоги тебе передадут. Потребностей у неё немного. Она любит гулять... И... Ох, пока сестрёнка, я больше не могу...

На этом видео обрывалось. Настя, дождавшись концовки, бесцеремонно сняла со своей тётки наушники, положила их на стол и занялась в компьютере чем-то своим, мгновенно и полностью потеряв интерес к окружающему миру.

Лена как во сне вышла из комнаты и первым делом включила обогрев полов. Букин был этому несказанно рад. Он лёг прямо на кафель и сказал:

- Ништяк... Есть хочешь? В душ пойдёшь? Или поспать?

- Нет, - сказала Лена, после чего поела, приняла душ и легла спать.

###

Ей снились странные вещи.

Она часть кристаллической решётки. Она заточена здесь с другими, оберегая что-то очень ценное. Они ни шагу не могут ступить сами по себе. Ходит только вся конструкция целиком: в едином порыве, слаженно и чётко.

Отсюда ей не видны все части кристаллического кокона; она видит только то, что находится в непосредственной близости.

Но она знает, что в центре есть нечто. Оно не мыслит себя без скорлупы, а оболочка и не может существовать без него. Они неразделимы, но отдельны.

Лена теряет себя, становясь всего лишь функцией, винтиком в чём-то более сложном и осознанном, чем она сама.

Ей не нравится это чувство. Она была готова мириться с собственной глупостью, но не могла позволить себе раствориться в чём-то, что будет ею пренебрегать.

Лена бунтует против тюрьмы, в которую угодила. Она ищет спасения в вере. Господь любит её, вот что на самом деле важно! Бог её создал и с тех пор следит за её жизнью и оберегает её ото зла. Он делает её существование целостным и наполняет её бытие смыслом и силой. Он делает её саму особенной и важной.

Зацепившись за эту мысль, Лена снова становится собой. Она тотчас выпадает из ансамбля заточённых в кристаллический плен песчинок и просыпается от громких барабанных ритмов. Рядом сопит Букин, но ему это хоть бы хны. Она смотрит на настенные часы. На них нет цифр и вообще каких-либо символов. Вот же чудо модное. Вроде бы семь часов. На улице темно. Утра? Вечера? Не важно! Эту дискотеку следует прекратить!

Лена скидывает с себя одеяло и целеустремленно движется в комнату Насти. Барабаны играют так интенсивно, что кажется, будто они пляшут прямо у неё перед глазами. Но когда она открывает дверь, звук внезапно пропадает, и Лена видит совсем не то, что ожидала.

В комнате темно и тихо. Компьютер выключен.

"Чертовщина какая-то!"

Лена крестится и делает несколько неуверенных шагов вглубь и видит, что ребёнок мирно спит в своей кровати.

- Настя, - негромко зовёт она, но девочка не отзывается.

- Настя! - говорит она громче.

Никакого эффекта. Тогда она решает коснуться её. Вздрогнув, ребёнок поворачивается к Лене и смотрит ей прямо в глаза.

Как же стыдно! Как можно было так себя вести? Как я могла быть.... Такой?! Жадной, наглой, подлой...

Лена не способна оторваться от глаз своей племянницы. Её тело сотрясают бесшумные судороги. И снова звучат эти безумные барабаны!

Слёзы скапливаются в глазах, становится трудно дышать через нос, и она всхлипывает. Ей хочется убежать, залезть под кровать, спрятаться, лишь бы не пожирало это чувство отчуждения за содеянное! Но она не может.

"Я ведь ничего не сделала!" - в возмущении думает Лена, но это не работает. Стыд такой сильный, что сомневаться в нём нет никакой возможности.

Наоборот, стало ещё хуже. Лена начала винить себя за всю свою жизнь сразу. Куда ни плюнь - везде ошибка, провал или уродство. Это было невыносимое парализующее ощущение.

Тем временем чёрные глаза Насти пожирали и поглощали её, не оставляя ни единой лазейки для адекватной самооценки. Этот плен казался Лене в тысячу раз страшнее кристаллических пут, из которых она вырывалась во сне.

И тут она снова вспомнила о Боге, ведь именно мысль о Нём помогла ей буквально минуту назад. Подходящая молитва сама упала на язык. Этим словам её научил отец:

- Господи, Ты Милостивый; скажи мне, что должна я делать, чтобы смирилась душа моя?! Господи, сподоби нас дара Твоего святого смирения! Господи, даруй нам ту́не смиренного Духа Твоего Святого, как туне пришёл Ты спасти людей и вознести их на небо, чтобы видели славу Твою...

Говоря это, Лена чувствовала, как стыд постепенно уходит, но вместе с тем её покидали и силы. Последние слова она произносила, проваливаясь глубокое забытье.

###

Наутро болела голова. Букин сходил в аптеку, приготовил завтрак и принёс ей еду и все бумаги для изучения прямо в кровать. Сказал, что покормил девочку по расписанию и выдал ей лекарства. Слава Богу!

- На, выпей ибупрофен, - сказал муж. - Ты спала, считай, что сутки. Ещё бы голова не болела!

- А ты, пока кормил, не замечал за Настей ничего странного? В глаза ей не смотрел?

Букин мотнул головой и ответил:

- А чего там может быть странного? Ну не заговорила, если ты об этом.

- Не об этом. Ты в глаза ей, спрашиваю, смотрел?

- Не знаю! Да! Или нет. Откуда я знаю? А что с ними?

Лена обратила внимание, что прямо сейчас он и ей не смотрит в глаза. А хоть когда-нибудь смотрит?

- Ничего, - сказала она и погрузилась в бумаги.

В глубине души Лена понимала - если в дело вмешаны сверхъестественные силы, то беды не миновать. Человек против таких вещей бессилен. На всякий случай она перекрестилась. Бог не посылает нам испытаний, с которыми мы не можем справиться, так? Неужто Господь сделает ради неё исключение и явит ей чудеса? Вряд ли. Поэтому ничего ей не угрожает, и ничего необычного не произошло.

Размышляя в подобном ключе, Лена в конце концов решила, что ночной инцидент мог ей и присниться. Иначе как она снова оказалась в постели? Это всё нервы. Новость о смерти сестры, длинный перелёт, психолог ещё этот жути нагнала. А барабаны, от которых весь дом стоял на ушах, а Букин их будто и не слышал? Да наверняка приснилось. Ещё столько всего надо устроить! А ведь даже не понятно, как теперь будет выглядеть их с Букиным жизнь...

Так сидела она над бумагами, пока без десяти одиннадцать утра не раздался звонок. Она пошла на звук и, выйдя в коридор, увидела на экране домофона какого-то мужчину лет сорока, одетого в длинный чёрный пуховик.

- Кто это? - спросила Лена, сняв трубку.

- Я Настин педиатр. Антон Васильевич. Получилось чуть пораньше, чем надо. Подождать снаружи?

- Бондаренко? Заходите, - сказала Лена, сверившись со списком вхожих, который прихватила с собой.

Антон Васильевич был неразговорчив. Под пуховиком у него был скучный классический костюм. Мужчина отказался от предложенного чая и тут же скрылся в Настиной комнате, строго наказав их не беспокоить, пока не закончится сеанс. Лена решила подслушать, но за всё время оттуда не донеслось ни звука. Ни шороха, ни шёпота. А через час Антон Васильевич вышел из комнаты, откланялся и хотел было убежать, так ничего и не прояснив.

Когда Лена в последний момент попросила его ответить на несколько вопросов, Бондаренко сказал:

- Могу только сказать, что здоровью девочки ничто не угрожает, и если и дальше придерживаться предписанного образа жизни, то всё будет хорошо. Не вникайте. Это не ваша забота.

- А если не придерживаться? - спросил Букин.

- Вам же хуже будет, - ответил педиатр и быстренько ретировался, сославшись на острейшую занятость.

Любопытство Лены росло. Чем на самом деле больна девочка? Почему никто ничего не говорит ей о болезни? Разве это законно? Что на самом деле случилось с сестрой? И что это за фонд, которым она руководила? Похоже придётся каким-то образом разнюхивать правду самой.

Лена твёрдо решила вцепиться покрепче в следующего посетителя, кем бы он ни оказался.

Звонок прозвенел в половине второго. К своему неудовольствию, Лена обнаружила на экране домофона эту сумасшедшую - Лидию Михалну.

- Что вам нужно?

- Вы не хотели бы прогуляться?

- С чего бы мне этого хотеть?

- Вы уже смотрели ей в глаза?

Лена без колебаний оделась и вышла. Этот сон всё никак не выходил из её головы. И сестра тоже упоминала про глаза.... Даже в отдельный пункт это вынесла.

Психологиня должна что-то знать.

###

- Как вы себя чувствуете? - спрашивает Лидия Михална.

Снег под ногами напоминает пенопласт. Скрипя ботинками они удаляются от дома вглубь парка. Посреди рабочего дня здесь почти никого нет. Мороз цепкий, но сухой, не злющий. Когда они говорят, из их ртов валят плотные клубы пара. В зимней одежде Лидия Михална кажется старше своего возраста. Сколько ей? Шестьдесят пять? Семьдесят?

- Переспала, - сказала Лена. - В остальном, хорошо. А что? Что вам надо? Вы не к Насте пришли?

- Нет! - казалось, психолог ужаснулась одной этой мысли. - Я пришла справиться о вашем состоянии и помочь, если моя моя помощь понадобится. Вот, возьмите мою визитку.

- Вам-то какое до нас дело? - спросила Лена, автоматическим жестом пряча кусочек картона в карман.

- До вас лично в принципе никакого, но я боюсь, что ситуация с Настей может войти в ...э-э-э, так сказать, более активную фазу.

- Что вы имеете в виду? - Лена теряла терпение.

- Вы заметили, что у Насти есть необычные способности?

- Да что все заладили одно и то же? Я с ней была от силы несколько часов. Всё остальное время я спала! Что я такого должна была заметить?

- Но вы ведь смотрели ей в глаза, так? Что вы испытали?

Лена замялась.

- Во-от, - протянула Лидия Михална. - Не хочется говорить даже! Настолько жутко. Стыдно! Даже за то, чего и не делала.

- Да, - согласилась Лена. - И что, это её способность? Взглядом насылать на людей стыд?

- Было бы хорошо, - сказала Лидия Михална. - Если бы всё было так просто... Я смотрю, на вас это почти никак не отразилось? Вы правда нормально себя чувствуете? Нет никаких, не знаю, там, желаний необычных, неосознанных позывов? Чуждых для себя ощущений?

- Нет. А должны быть?

- У меня есть. Кажется, есть и у других.

Лену всё это злит. Она чувствует, что начинает замерзать, поэтому резко останавливается посреди дорожки и выпаливает:

- Может, хватит темнить и выложите мне свою теорию? Вы уже выглядите сумасшедшей. Хуже не сделаете! Это я вам точно говорю.

Лидия Михална мнётся на месте. Ей трудно говорить, но она не может не говорить.

- Я пока не разобралась. Скажу вам, что видела, а вы сами решите, верить мне или нет.

- Хорошая идея. Вы настоящий учёный.

В ответ на острóту Лидия Михална корчит кислую мину, но всё же продолжает:

- На протяжении той недели, что Настя провела в центре, к ней постоянно ходили какие-то люди. Мы обычно никого не пускаем, но по поводу них директриса сделала особое распоряжение. Кто-то за ней приглядывает, причём хочет делать это тихо. С самого начала Настю поселили отдельно, а после ряда инцидентов её перестали выпускать к другим детям.

- Каких инцидентов? Мальчик там на неё какой-то кинулся?

- Да, - сказала Лидия Михална. - Мальчик. Не просто мальчик. Андрюша - мальчик-одуванчик. У него задержка в развитии. Вернее, мы так думали, поскольку он совсем не разговаривал, как и Настя. Но после того, как она посмотрела ему в глаза, Андрюша заговорил. Я сама видела это. Не просто заговорил - его будто прорвало, причём такими словами, каких не ждёшь от ребёнка. Маленький мальчик называл Настю ведьмой, чёрной тварью, мерзостью и пожирателем душ! И ещё много как. Это было жутко, я вам скажу, - Лидия Михална тряхнула головой, прогоняя наваждение. - А когда вы забрали её из центра, Андрюша потерял сознание и, насколько мне известно, до сих пор в себя не приходил. Но никто, кроме меня этой связи не видит! Я пыталась сказать своим коллегам, но надо мной посмеялись. Назвали "мисс Марпл". Директрисе вообще не важно, что случилось. Она ж не полиция и не ФСБ. Ей важно, чтобы всё происходило гладко. Мальчика увезли в больницу, и все рады. Нет человека - нет проблем.

- И что мне, по-вашему, делать со всей этой информацией? - недоумевала Лена. - Кому жаловаться, куда бежать? Вы можете мне прямо сказать, от чего лечат Настю? И что у неё за способность такая? У этого есть название?

Лидия Михална насупилась и сказала:

- Я не знаю ни о какой болезни. Кроме того, что девочка абсолютно глуха.

- Вы уверены?!

- Можете не сомневаться. Я много наблюдала за ней на этой неделе, и я убеждена, что Настя глуха, как пробка. Я проверила это при помощи системы громкоговорителей. Она ни разу не отреагировала на звук, если рядом не находился другой человек. При всём этом, девочка легко угадывает потребности других, быстро перенимает чужие привычки и сильно меняется в зависимости от того, кто находится рядом с ней. Я думаю..., - Лидия Михална откашлялась. - Я предполагаю, что у Насти какая-то форма телепатии, которую она не контролирует. А стыд, который мы испытываем, вступая с ней в контакт - это побочный эффект от взгляда на самих себя со стороны. Если её силы будут расти...

- Вы сошли с ума, - заключила Лена и пошла в сторону дома.

- Она феномен! - кричала ей вслед Лидия Михална. - Убедитесь сами! Поставьте в её комнате скрытую камеру! Посмотрите, чем эти люди там с ней занимаются!

- Придёте ещё раз, вызову санитаров! - бросила через плечо Лена и направилась в ближайший магазин электроники.

###

Темнело. Следующий посетитель явился около четырёх часов вечера. На вид это был какой-то маргинал. В ушах и носу серьги, выбеленные волосы, джинсы с потёртостями, куртка не по погоде. Как он там не умер от холода?

- Я на машине, - сказал он.

- М?

- Ну вы так смотрите, я подумал, что вас удивляет мой внешний вид.

Лена поджимает губы, не зная, что ответить.

- А вы, Степан, кем будете?

- Когда вырасту? - шутит посетитель.

- Не похоже, что это произойдёт, - едко замечает Лена. - Но я не об этом. Сегодня у нас были педиатр и психолог. А вы кто?

- Я Настин учитель музыки.

- Да что вы говорите? Интересно как! Ну проходите тогда. Музицируйте. Мы с удовольствием послушаем.

Только теперь она впускает его в квартиру. Он расшаркивается на коврике и разувается. Как и предыдущий мужчина, он попросил не беспокоить их во время занятий.

- Ей нельзя отвлекаться, иначе пропадёт терапевтический эффект. Поэтому ни в коем случае не заходите в комнату.

- Что - и чаю предложить нельзя?

- Чаю, говорите? Нет. Но спасибо.

На протяжении всего занятия из детской не донеслось ни одной ноты, то есть вообще ничего такого, что можно было бы счесть музыкой; разве что в глухом топоте и скрипе стульев таилась какая-то ритмическая идея, но если она там и была, от Лены эта идея ускользнула.

- Что за музыкой такой вы занимались? - спрашивает Лена, когда Степан вышел из Настиной комнаты. - Я ничего не слышала.

Степан бросает короткий взгляд налево, берётся надевать ботинки и говорит:

- У Насти повреждён слух. Мы используем специальные наушники для занятий.

- Но вы даже не разговаривали с ней!

- А вы подслушивали?

- Даже глухие издают хоть какой-то шум! Здесь стены картонные!

- Я общаюсь с ней в мессенджере.

- Где?

- В "Телеграме", - сказал Степан, закончил с обувью и встал. - Прошу вас, не надо больше вопросов. Я не хочу потерять эту работу. Мне отлично платят за то, что я делаю, и в моём договоре есть пункт про корпоративную тайну, к нарушению которого начальство относится чрезвычайно чувствительно. Мне сказали, что вы не будете задавать лишних вопросов. Вижу, что меня дезинформировали. Давайте не будем мешать друг другу жить, хорошо?

И он выскочил за порог раньше, чем Лена успела что-то сказать.

Позже вечером пришёл куратор из центра ювенальной юстиции. Её звали Елизавета Сергевна. Это была приятная женщина с лицом хохотушки. Она прошлась по комнатам, посмотрела, как Настя играет в "Фоллаут", и спросила, как идут дела в семье.

- Дела? Дела нормально, - отвечала Лена. - Мы будем получать хорошее пособие, но мне всё равно нужно уволиться с работы, чтобы не получить запись в трудовую. Я подумываю не дожидаться, пока кончится отпуск и слетать домой.

- Очень ответственно с вашей стороны, - похвалила её Елизавета Сергевна. - А как, по-вашему, дела у девочки?

- Она не жалуется. Пока никаких проблем не было. Хоть вы можете мне сказать, от чего её лечат?

- Не знала, что её от чего-то лечат, - сказала кураторша. - У меня здесь ничего не написано.

Вскоре она ушла, отметив, что по её мнению, всё идёт хорошо:

- Думаю, удочерение пройдёт без проблем.

###

На следующий день посетители значились с обеда, поэтому Лена с утра пораньше отправила Букина с Настей в детский мир, дав им в дорогу по паре сэндвичей.

Кажется, эти двое неплохо ладили, и Лена была этому очень рада. "Вот! Не такой уж и бесполезный у меня мужик!", - думала она, дискутируя в уме с покойной матерью в поиске удачного места для скрытой камеры.

Прибор был совсем миниатюрный, размером не больше майского жука. Продавец настроил всё так, что изображение транслировалось прямо на экране её телефона.

В конце концов Лена прикрепила камеру к декоративному банту на шторе в левом верхнем углу окна, а затем прибралась в комнате. Покончив с уборкой, она кинула грязное бельё в стирку и приготовила завтрак на троих.

Вскоре муж и племянница вернулись из магазина.

- Ешь, - сказала Лена, видя, как Настя ковыряет яичницу вилкой.

Вместо подчинения, девочка бросила вилку на стол, оставив на его поверхности жирные следы.

- Это ещё что такое?! - возмущается Лена.

Но Настя нема как рыба. Она складывает руки в замок на груди и смотрит куда-то вниз.

- Ты можешь не есть, если не хочешь, но ты не должна швыряться вещами за столом, поняла меня? Кивни, если поняла.

Настя не реагирует, и Лена чувствует, как изнутри в ней поднимается волна протеста. Что эта девчонка себе позволяет? Если так будет продолжаться, то она окончательно сядет им на шею и начнёт ими помыкать, как ей вздумается. Нельзя же, чтобы дети дети жили в атмосфере вседозволенности! Кто из неё вырастет тогда? Мерзавка и сволочь!

- Эх ты, - сказала Лена. - А ещё говорят, что ты особенная. Особенные дети так себя не ведут! Особенные слушают старших и делают, как им велено. Только обычные, заурядные и глупые дети швыряются вилками в людей, которые их кормят.

Настя определённо поняла всё, что ей сказали, поскольку тут же вонзила в тётушку свои чёрные глаза. Но на сей раз Лена была готова. Она вспомнила о Боге и ухватилась за мысль о Нём.

Всеобъятность. Непостижимость. Неотвратимость. Нечто большее, чем мы все. То единое, чему подчинено всё сущее. Ему подвластны любые формы. Оно проявляет себя на всех уровнях бытия, от бесконечности космоса до замкнутых друг на друга петель человеческих судеб. Из него и во славу Его проистекает всё вокруг.

Настя встречает в глазах Лены отпор, и кажется, что она этому удивлена. Девочка отводит глаза первая.

Тяжело дыша, она вдруг закатывет глаза и валится лицом в тарелку.

###

- Что вы с ней сделали? - возбужденно спрашивал Антон Васильевич после сеанса.

- Ничего я с ней не делала, - отнекивалась Лена, умело скрывая чувство триумфа, которое она испытала, победив Настю в недавней дуэли.

Кажется, девочке ничего не угрожает. Она быстро пришла в себя, а потом Лена её умыла, и с тех пор та никак не проявляла ни обиды, ни враждебности. От еды она, правда, отказалась.

А затем пришёл её педиатр и снова заперся с ней в комнате. На этот раз Лена подглядывала за ними, и то, что она увидела, не имело никакого смысла.

Мужчина просто сидел напротив Насти в позе лотоса и с закрытыми глазами. Они дышали в такт, и периодически синхронно совершали какое-нибудь движение, например, вскидывали руки или резко раскачивались из стороны в сторону. А когда это шизанутое представление подошло к концу, педиатр Насти ошарашил Лену обвинением в том, что она что-то "сделала" с девочкой. Как, интересно, он об этом узнал?

- Нет, вы точно что-то сделали, - не унимался Антон Васильевич. - Чего-то она недополучила. Настя явно не в порядке. Я доложу начальству.

- А докладывайте! - вдруг гаркнула на него Лена, побудив Букина выглянуть в коридор. - Можно подумать, что я тут на работе! Если с девочкой что-то не то, я хочу знать, что именно! Я не собираюсь выслушивать упрёки от какого-то хрена с горы в собственном доме! Кто вы такие, люди? Что ещё за фонд? Что вам надо от Насти? Что вы с ней делаете и зачем? Пока мне не ответят, хрен я кого к ней ещё пущу!

Вопреки всем ожиданиям, Антон Васильевич истерично рассмеялся. Этот звук напомнил Лене скрип ржавых колёс.

- Странно, что вы ещё сопротивляетесь, ей-богу, - сказал он, успокоившись. - Не представляю, как вам это удаётся.

- Как мне удаётся что?

Но вместо того, чтобы ответить, педиатр Насти распрямился и замер. Глаза его остекленели.

- Соблюдайте график, - безразлично сказал Антон Васильевич, после чего молча обулся и ушёл, перестав реагировать на любые попытки Лены привлечь к себе внимание.

- Не, ну ты видел?! - возмутилась она, когда дверь хлопнула у неё перед носом. - Букин! Ты чего молчишь?

- А? - рассеянно отвечал муж. - В смысле?

- Ты вообще слушаешь? Алё! Господи!

- Надо дать Насте лекарства, - сказал он и, пошатываясь, побрёл на кухню.

Лена последовала за ним. Муж невидящей походкой дошёл до шкафа с аптечкой, вытащил её, положил перед собой на стол и открыл. Достав оттуда пачку таблеток, он налил стакан воды и, не замечая Лены, пошёл в комнату Насти. Та ждала его в дверях. Букин протянул девочке стакан, а затем достал из пачки пару таблеток и тоже отдал их ей. Та выпила лекарство, вернула пустой стакан обратно и бесшумно скрылась за дверью.

- Букин?

- А?

Он стоял посреди гостиной в одних трусах и майке со стаканом в руке, такой растерянный и жалкий, что Лене вдруг стало противно. Она бросила Букина наедине с его замешательством, и оделась.

- Ты куда? - спросил муж, по-видимому, так и не пришедший в себя.

- Пойду по магазинам.

- Но надо соблюдать график...

- Вот и соблюдай! - прикрикнула она напоследок и хлопнула дверью.

Выйдя на улицу, Лена сощурила глаза от яркого света и засунула руки в карманы, где сразу же нащупала визитку Лидии Михалны. Мысленно выругавшись, она достала телефон.

###

- Неудивительно, что ваш муж так быстро сдался, - заключила Лидия Михална, выслушав рассказ Лены.

Они прятались от холода в одном из многочисленных кафе Москвы и пили горячий кофе.

- Что вы имеете в виду?

- Я специально не стала говорить вам сразу. Вы и так меня за сумасшедшую приняли. Но теперь скажите честно - ведь, кажется, что Настя способна подчинять себе людей, так?

- Что-то вроде того, - вынуждено согласилась Лена. - Люди делают то, что ей нужно, когда она не просит.

Старушка энергично кивнула и продолжила излагать:

- Но не все реагируют одинаково. Кто-то сопротивляется, как вы, а кто-то сдаётся сразу. Вопрос в том, чем одни отличаются от других? Почему, скажем, я по прежнему могу действовать самостоятельно, и вы тоже можете. А вот директриса или муж ваш - они превращаются в её марионеток по первому же зову. Что вы противопоставили ей?

- Ничего особенного, - сказала Лена. - Я просто помолилась.

- Что-что вы сделали?

- Помолилась, ясно?! Я попросила Господа Бога о помощи.... И он мне помог.

- Это очень странно..., - недоуменно пробубнила психологиня.

- Чего тут странного? Сколько молюсь, всегда помогает. В этом весь смысл.

- Может быть, - сказала Лидия Михална. - Но когда девочка смотрела мне в глаза, единственным, за что держалась я, была рациональная картина мира, в которой эмоции - всего лишь рычаги для запуска поведения. Я понимала, что со мной происходит и только поэтому смогла отделаться от неё. Готова поклясться, что мне помогло именно это. Я думаю, Насте проще всего манипулировать теми, кто не имеет внутреннего стержня, что ли. И я видела, как директриса проиграла ей в первом же раунде. И неудивительно - она вообще ни во что не верила, - говоря всё это Лидия Михална и впрямь приобрела некое сходство с Мисс Марпл.

- Господь - мой стержень, - сказала Лена и поцеловала отцовский крестик.

- Вероятно, так и есть, - рассудила Лидия Михална. - Но по-настоящему важно не это.

- А что?

- Что это за фонд, которым заведовала ваша сестра? Вы знаете? Зачем эти люди приходят к Насте? Каковы их цели?

- А хочу ли я всё это знать? Может, меньше знаешь - крепче спишь?

- Тогда почему вы мне позвонили?! - казалось, Лидия Михална не на шутку завелась. - Не потому ли, что происходит какая-то чертовщина? Вы сами видели то, чему нет нормального объяснения. Я, может, и не учёный, но провела немало лет в кругу образованных людей и, всё-таки, работаю в профильном учреждении... Так вот, я, так сказать, положа руку на Большую Советскую Энциклопедию, утверждаю, что мы стали свидетелями исключительного явления, которое, если не уничтожит мир, то обязательно перевернёт его вверх дном! Это беспрецедентно!

"Опять её несёт".

- У вас гигантомания, - заключила Лена.

- Подумайте секунду, прошу, - игнорируя очередную колкость, сказала Лидия Михална. - Даже если мы отбросим спекуляции на тему механизма её способностей. Представьте на секунду, что вы с рождения телепат. У вас ещё нет своих мыслей, а вы уже слышите чужие. Любые мысли - чёрные, светлые, самые сокровенные и откровенно пустые. То же самое с эмоциями и любым другим опытом. В кого вы превратитесь в одиннадцать лет? И почему они скрывают это удивительное открытие? Не потому ли, что делают из девочки монстра, которым хотят управлять? Вы, раз у вас появилась такая возможность, должны, нет, вы обязаны ей как-то помочь, как-то поучаствовать...

- Знаете, что? - сказала Лена. - Пусть даже происходит какая-то сверхъестественная хрень, но вы абсолютно безумны. Одно другого совершенно не исключает.

- Безумны именно они! Они используют маленькую девочку для того, чтобы...

- Чтобы что? - перебила Лена. - Они наблюдают. Оно и понятно. А что с ней делать, если так подумать? Запрятать в подвал? Или выставить напоказ в цирк? Или уничтожить, как аномалию? Или что? Или запустить её в обычную школу и посмотреть, как быстро у однокашек поедет крыша? Быть может Господь послал её нам как дар.

- Или же как испытание...

- Знаете что я вам скажу, Лидия Михална?

- Что же?

- Я вот слушаю вас, и... Есть что-то ценное в ваших пассажах, но, боюсь, что вы и сами опасны, особенно для Насти. Поэтому попрошу к моему дому больше не подходить.

- Но вы же сами мне позвонили!

- Да, так и было. И если начнётся криминал или ещё что, выходящее за рамки, конец света, например, то я вам снова позвоню - в самую первую очередь, будьте уверены. Сможете ли вы помочь в таком случае, я, правда, не знаю. Вряд ли. Но по крайней мере вы сможете сказать своё "я же говорила". А до тех пор - до свидания!

Лена уже вставала из-за стола, когда услышала:

- Я пойду к журналистам и в полицию, если вы не расскажете мне, кто за всем этим стоит.

- Вы угрожаете мне полицией? Это абсурд! И с чего мне бояться журналистов?

- Очень просто. Лично на вас мне абсолютно плевать, я это уже говорила, - голос психологини, и без того трескучий, стал ещё жёстче. - Но я пойду против тех, кто платит за банкет. Рухнут они - и вы лишитесь всего. Не думаю, что у вас получится оформить опекунство на себя, когда в прессе напишут, что вы в этой истории с незаконными экспериментами над детьми являетесь прямым выгодоприобретателем. Квартира, крупные ежемесячные выплаты, машина. Вы - спица в колесе и пойдёте под откос вместе с остальными. Что ж, совершенно не жаль. Однако я могу повременить с сенсационными обвинениями, если вы узнаете, кто за этим стоит, и какова их цель. И скажете потом мне, конечно. Если так подумать, это в ваших же интересах.

Лена вдохнула и выдохнула через нос.

- В моих интересах, чтобы ничего этого не было...

- Вы вовлечены в какую-то поистине странную историю; неужели не возникает желания прояснить как всё устроено? - искренне удивлялась Лидия Михална.

- Ладно, я, - ответила Лена. - Но зачем вам всё это?

Психологиня откинулась на спинку стула и сказала:

- Я просто хочу быть уверена, что подобными делами заняты компетентные органы, а не изолированная группа сумасшедших.

- Вы абсолютно ненормальная.

- Я знаю.

- И с чего я должна начать? - серьёзно спросила Лена.

- Не знаю. Покопайтесь в вещах сестры. Залезьте в её компьютер, посмотрите в скрытых папках.

- Но я не умею!

- Тогда принесите его мне, - предложила Лидия Михална.

- Кого? Компьютер? И как я эту бандуру понесу? Тем более, незаметно!

- Я имею ввиду ноутбук или планшет, наверняка что-нибудь такое было?

- Я не видела никакого ноутбука.

- Вы давно переехали? Везде смотрели?

- Я поищу, - пообещала Лена.

продолжение следует...

>

<

###

Лена прошлась про магазинам и бегло набрала корзину, которую в обычный день формировала бы битый час. Она сочла это достаточным алиби, и, волоча две здоровенные сумки с едой, наконец пришла домой.

Она потянула дверь на себя и сделала шаг через порог. Там живой и здоровый, только сильно постаревший, буднично стоял в проходной комнате...

Её отец.

Букин встретил жену и, забирая пакеты, сообщил:

- Сказал, что пришёл по поводу Насти; в списках его нет. Представился Арсением.

- Хорошо, - словно в тумане отвечала Лена - Сделай-ка нам чайку, дорогой.

- Это можно, - обрадовался муж. Он любил заваривать всем чай.

Пока Букин суетился на кухне, раскладывая продукты по полкам, Лена бросилась на отца с криком:

- Двадцать лет!

- Двадцать два, - поправил отец. - Но всё это не зря, моя пуговка, я клянусь тебе.

"Моя пуговка?!" Эти слова сбили ей дыхание и обездвижили. Что-то очень интимное было в этом обращении. Отец действительно называл её так, но это совершенно выпало из её памяти. И теперь вместе с этими словами на Лену обрушилась волна воспоминаний из детства, таких, которые не пробудила даже смерть родной сестры.

Она не выдержала и расплакалась. Рыдая и дрожа, Лена теперь медленно приближалась к человеку, который не мог быть никем, кроме как призраком.

В комнату забежал Букин.

- Кто ты такой?! - окончательно разревевшись, вопрошала Лена. - Почему?!

Она дотронулась до отца, чтобы проверить, настоящий ли он.

- Действительно, кто вы такой? - храбрясь, поддержал её Букин. - И почему?!

- Я отец Лены и её сестры Ольги, - ответил Арсений. - Перед тем, как судить меня, я прошу выслушать мою историю. Могу я воспользоваться таким правом? Решать тебе, дочь. Обещаю, если вы пойдёте со мной, я вам всё расскажу, - говоря это, он развёл руки перед собой. - И, быть может, ты простишь меня.

Лена вытерла слёзы. Всё это было слишком. Последние два дня были настолько насыщены невероятными событиями, что её вдруг посетила страшная мысль: а что, если отец на самом деле не отец? Знал ли кто-нибудь ещё про "пуговку"? Ольга, мама...

- Как звали нашу собаку?

- Послушай, я изменился, но не настолько, чтобы...

- Как звали нашу собаку?

- У нас никогда не было собаки.

Только после этого Лена пригласила его на кухню. Глядя на новообретённого отца, она с ужасом осознавала, что ищет повод его отринуть. Почему? Это ведь её семья. Может быть, это дьявол шепчет ей на ухо свои мантры? Или с отцом и впрямь что-то не так? Была в его повадке какая-то новая деталь, которую Лена затруднялась идентифицировать. Какая-то недобрая нервозность таилась за непробиваемым фасадом его былой благости.

Ей почему-то захотелось дать ему пощёчину, но она сдержалась. Надо дать ему оправдаться. Это разумно, это богоугодно, и, главное, это даст ей больше информации.

- Где ты был всё это время? - спросила она, когда они уселись за стол. Настя стояла рядом со своим дедом и не сводила с него глаз. Он на это никак не реагировал.

Лена продолжала допрос.

- Зачем подстроил свою смерть? Что, чёрт побери, происходит?!

- Не нужно приплетать сюда чёрта, дочь...

- Не нужно избегать ответа на конкретные вопросы!

- Тщ! - шикнул Букин.

- Я не избегаю, - оправдывался отец. - Я просто хочу сделать всё правильно.

- Меня устроит, если ты ответишь на каждый вопрос по порядку.

- Сейчас я прошу вас поехать со мной. По дороге я расскажу то, что могу.

- Куда ты нас повезёшь?

- В церковь.

###

Они взяли Тойоту. Отец сел за руль, Лена устроилась в пассажирском кресле, а Букин с Настей расположились на заднем сидении. Когда они выехали на кольцо, отец, не дожидаясь новых расспросов, заговорил:

- Всё это время я был в Москве. Я чудесным образом выжил в той катастрофе. Врачи уже констатировали смерть мозга, и я провёл почти сутки в морге, числясь среди погибших. Но Господь снова вдохнул в меня жизнь. И он сказал мне, что я должен совершить нечто важное, прежде, чем покину этот мир.

- Сказал тебе? - с недоверием переспросила Лена. - В смысле, ниспослал знак?

- Нет, - сказал отец. - Он сказал мне прямо: "Не время умирать Арсений. Дочь твоя однажды понесёт и родит мне отпрыска, который приведёт народ к истинной вере. Пришло время моего второго пришествия в мир. Откажись от всего, что тебе дорого, собери верных последователей и подготовь благодатную почву для моего божественного дитя". И я дал сей обет и исполнил его, приняв постриг, а потом, ровно через одиннадцать лет родилась Настя. Всё это время я следил за вами издалека. И когда проявились необычные способности Насти, последние сомнения отпали. Я убедился воочию, что Господь сказал мне чистую правду и воистину послал на Землю чудо.

В машине повисло неловкое молчание. Лена искренне верила в Бога; она знала, что где-то там, или может быть повсюду, есть некто или нечто, способное осознать и выразить всё, происходящее в мире.

Но согласно этой концепции выходило, что человек - слишком маленькая фигура на доске. В душе каждого из людей происходит битва размером со вселенную и Бога, но для истинного Бога эта битва - лишь часть общей картины. Лена верила, что Бог не стал бы напрямую вмешиваться в жизни людей, ведь таким вмешательством он лишил бы нас свободы воли, которая была дарована нам, чтобы самостоятельно искать пути Господни.

«Может быть папа просто повредился головой?», – думала Лена, пытаясь хоть как-то оправдать отца.

Она всё же решила не высказывать этих мыслей. Пока.

- Так что же, выходит, что Настя - это Иисус Христос в юбке? - спросил вдруг с заднего сиденья Букин, кося глаза на свою соседку.

Храни его Боже, он ненавидел неловкие паузы.

- Если не принимать во внимание твой богохульный тон, то да, всё именно так и есть. Она плод непорочного зачатия. Дщерь Божья.

###

Когда они приехали на место, уже начало темнеть. Лена плохо ориентировалась в Москве и не очень ладила с техникой, поэтому не понимала, где в точности они находятся. Это заставляло её нервничать.

- Интернет отвалился, - вторя её мыслям рапортовал Букин.

На небольшой стоянке перед церковью скопилась дюжина авто. Сама церковь была ну очень старой. Она находилась на огороженной территории, попасть на которую можно было только через массивные стальные ворота с прорезанной в них дверью. Дверь была открыта. Сквозь густые сугробы к ней от стоянки вела небольшая тропинка. Дорожки в церковном саду были расчищены вручную, но добросовестно.

Ёжась от внезапно окрепшего мороза, они вчетвером поторопились ко входу в здание церкви.

Оказавшись внутри, они будто попали на другую планету. В ноздри ударил приятный запах ладана, а глаза столкнулись с буйством красок в приглушённом свете. Отовсюду на них взирали образа святых, оживающие в свете наверное тысячи свечей и вселяющие трепет во всякого посетителя дома Господня с первых мгновений.

- Пройдёмте за мной, - велел Арсений и открыл одну из дверей.

За ней начиналась лестница, ведущая в церковный подвал. Крупные серые кирпичи с отколотыми краями формировали непредсказуемый рельеф древних стен. Ступеньки здесь были высокие и неудобные.

Лена пристроила Настю позади себя. Букин замыкал шествие.

В конце спуска их ждал широкий коридор с выкрашенными в белый цвет грубыми стенами, на которых на одинаковых расстояниях были закреплены искусственные свечи, мерцавшие, совсем как настоящие. Пол был сделан из брусчатки, будто раньше это место было улицей древнего города.

Дважды на развилках они поворачивали направо, после чего вышли в широкую галерею. Свет и здесь исходил лишь от свечей на стенах, поэтому центр залы терялся в тени. Потолки высотой, наверное, метра два с половиной. По правую руку хранились на специальных полках большие деревянные бочки. Из выложенного плиткой пола тут и там торчали большие прямоугольные камни. Лена присмотрелась и распознала в них надгробия.

Холодок коснулся её сердца. Кладбище.

Она прижала Настю к себе и тихо спросила отца:

- Зачем ты привёл нас сюда?

- Здесь собираются те, кто служит ей.

Когда его слова растаяли в сумраке, на стенах мелькнули чьи-то смутные тени. Скоро стало понятно - с разных входов сюда стекаются люди. Все они были в тёмных одеждах и с закрытыми лицами. Когда движение прекратилось, Лена насчитала одиннадцать человек.

Настя вдруг улизнула у неё прямо из рук и оказалась в окружении загадочных фигур на самой границе тьмы. Лена попыталась сделать шаг вслед за ней, но отец предостерёг её жестом.

Чтобы занять руки, Лена схватила за Букина за рукав.

- Ребёнку необходима мать, - сказал Арсений так, чтобы звук его голоса был хорошо слышен всем присутствующим. - Ольга произвела на свет чудо, которое, увы, было слишком могущественным для неё. Теперь ты должна принять на себя её ответственность, иначе дитя погибнет. Она говорит, что время на исходе. Только ты можешь её спасти!

- Что значит, "она говорит"? - настороженно спросила Лена.

- Впусти её, и поймёшь. Посмотри ей в глаза и не сопротивляйся.

"Он совершенно спятил?!"

Лена бросила короткий взгляд на Настю. Та выглядела зловеще. Её чёрные волосы стали ещё темнее, отчего лицо казалось теперь совершенно белым, как у вампира.

- Нет! - горячо сказала Лена. - Я не буду этого делать!

Люди Арсения подходили всё ближе.

- Это потому что ты грешна, дочь моя, - сказал он. - Не бойся, признай, где согрешила, отпусти защиту, дай ей то, чего она хочет. Раскаяние - вот, что спасёт тебя и всех нас.

- Нет! - повторила Лена, продолжая пятиться к коридору, ведущему прочь с кладбища.

Тени зашевелились где-то по бокам. "Они хотят окружить нас!"

- Если ты откажешься, моя пуговка, то мы вынуждены будем тебя заставить.

Лена испугалась по-настоящему. Всё, что происходило до сих пор было просто странным; теперь же события приобретали истинно зловещий характер.

Её отец во плоти и крови стоит перед ней во главе какой-то полоумной секты и требует совершить немыслимое! Разве он не понимает, что впустить Настю в свой разум она могла бы, лишь поддав сомнению свою веру? Её настоящий отец никогда бы не требовал от неё такого. Кем бы ни был этот человек, он сошёл с ума.

- А ты не думал, папа, что это дьявол тебе нашептал всю эту чушь? - сказала Лена, перекрестившись. - Не возгордился ли ты и не родил ли на свет очередную ересь? Вы все! Вы ищете Бога или уже нашли? Нигде в Библии не сказано, что на свет родится дочь Господа Бога. Да как вы вообще можете считать себя верующими людьми, если думаете, что вам известны Его планы?

Кажется она смогла выиграть им немного времени. Она сделала ещё несколько маленьких шагов назад к сужающейся арке коридора. Букин держался рядом. Тени застыли и ждали, что скажет вожак.

- Знамения, которые Господь даёт нам, безусловны, - сказал отец. Голос его вдруг обрёл дополнительную силу. - Грядёт конец света! Сначала был мор, а затем и война, и продовольственный кризис. А этим летом было нашествие саранчи, помнишь? Всё это ясно, как Божий день. Грядёт Великий Суд. Грешники отправятся в ад, а праведникам будет открыт путь на небеса.

- И что вы собираетесь делать дальше? Убивать первенцев?

- Мы сделаем всё, что необходимо, - сказал отец. - К счастью, Господь обычно справляется с такими вещами сам. Не думаю, что он будет просить нас причинить кому-то вред. Сейчас мы можем лишь ждать, пока Настя не решит исполнить пророчество. До тех пор мы должны поддерживать её любыми средствами.

- Но ведь Ольга умерла от этого! Умерла от того, что Настя всё время ковырялась у неё в мозгах! Ты хочешь, чтобы и я умерла? Я - твоя единственная живая дочь!

- На самом деле, я не твой отец, - помедлив, сказал Арсений. - Твоя мать изменила мне с каким-то проходимцем. Да! Не смотри на меня так. Я воспитал тебя, как свою, потому что так хотел бы Бог. Но теперь у него для меня есть другая работа...

Лена замерла, будто поражённая молнией. Сегодняшний день определённо приносит ей избыток сюрпризов. "Боже!", - взмолилась она. - "Дай мне сил!"

- Почему я?! Почему не кто-то другой? Почему не ты, например?

Отец, или кем он там ей приходился, отвечал:

- Никто кроме тебя не способен сделать этого. Наверное что-то было в твоей матери хорошее, потому что Бог наделил её даром, который она смогла передать обеим своим дочерям. Теперь твоя очередь послужить доброму делу. Хватит разговоров! Схватите её и тащите сюда!

- Букин! Бежим! - крикнула Лена.

Но вместо того, чтобы ринуться в коридор, Букин с силой схватил жену за оба предплечья, не давая ей сдвинуться с места.

- Ай! Больно! Ты чего?!

Но он лишь крепче сжал пальцы на её руках. Его глаза смотрели куда-то сквозь неё. Вмиг пропала вся его суета и неряшливость; Букин будто бы стал совершенно другим человеком.

- Отпусти! - крикнула Лена и попыталась вырваться.

Хватка окрепла. Если раньше было больно шевелиться, то теперь было просто больно. Лена расплакалась. К ним приближались эти странные люди. Арсений вёл перед собой девочку.

- Заклинаю тебя! - прорычала сквозь слёзы Лена. - Если ты меня не отпустишь, я выцарапаю тебе глаза и оторву тебе твою драгоценную пипирку, понял?!

С этими словами она ударила Букина коленом в промежность. Тот тяжело ухнул и всё-таки отпустил Лену, сложившись пополам и загораживая остальным путь в коридор, ведущий наружу.

Лена побежала, не оглядываясь, но споткнулась на первом же пороге и упала, больно ударившись руками о брусчатку. Её быстро настигли люди в чёрном. Один из них перешагнул через неё, поднял и развернул лицом к остальным. Лена кричала и сопротивлялась, но двухметровый сектант держал её мёртвой хваткой.

Арсений подвёл к ней Настю, держа девочку за плечи.

- Смотри ей в глаза! - приказал он. – Откажись от защиты!

- Пошёл ты к чёрту!

Громила, державший её, освободил одну из своих ручищ и, продолжая удерживать Лену одной рукой, схватил её за голову, не давая ей отвернуться.

- Что я тебе говорил про чёрта? - посетовал Арсений.

В ответ на это Лена закрыла глаза.

И тут прозвучал выстрел. Хлопок был настолько сильным, что оглушил всех, кто был в подвале. Лена вздрогнула всем телом и почувствовала, как руки здоровяка отпускают её.

- Не двигаться, ублюдки! Мой муж - полковник ГРУ. Я вас всех тут перестреляю, и глазом не моргну, понятно?! Давайте сюда девочку, живо! И отойди от неё ты, амбал!

Сектант подчинился требованиям. Лена схватила Настю за руку, и избегая её взгляда, развернулась лицом к Лидии Михалне. Та держала обеими руками пистолет, направленный в корпус Арсения.

- У меня здесь ещё шестнадцать пуль, ясно? Только дёрнись, псих чёртов, я угощу лично тебя парочкой, а остальные потрачу на твоих друзей апостолов. В коротком проходе вам не жить. Если кто-то из вас пойдёт за нами, я буду стрелять наугад, и всё равно попаду.

- Успокойся, старая, - сказал амбал. Лицо его скрывала балаклава.

- Я может и старая, но стрелять ещё не разучилась. Попытай своё счастье, бычара, если тебе жизнь не дорогá. Ну?! - говоря это, Лидия Михална и уверенным жестом направила оружие в его сторону, метя ровно между глаз.

Среди сектантов послышалось уважительное мычание. Арсений метнул острый взгляд назад, и оно прекратилось.

- Пошли! - приказала Лидия Михална, пятясь и держа врагов на мушке.

Лена схватила Настю на руки и понесла её к выходу. За первым же поворотом Лидия Михална развернулась и побежала, вскоре догнав Лену. Двигалась она на удивление хорошо и практически бесшумно. Наверное, она проникла в подвал сразу же вслед за ними и слышала весь разговор. Удивительная женщина...

Они вышли из подвала, стараясь не шуметь. Психологиня осмотрела дверь, достала из кармана куртки карабин и использовала его в качестве навесного замка.

- Это их ненадолго задержит, - сказала Лидия Михална.

Настя, с интересом наблюдала за всем происходящим, не чиня никаких препятствий их побегу. Не торопясь, женщины проследовали к выходу из церкви. Стоило им подойти к дверям, как со стороны входа в подвал стали слышны стуки и крики.

- Бесстрашные ублюдки! - ругнулась психолог.

- Лидия Михална! - шыкнула на неё по привычке Лена. - Мы же в церкви!

Старушка аж крякнула от переизбытка чувств и идей, её обуявших, но ничего не ответила. Они вышли на улицу. Холод больно обжёг вспотевшее тело. Нос и подбородок мгновенно онемели. Слава Богу, Настя передвигалась самостоятельно и не пыталась убежать.

Беглецы прошли по расчищенным дорожкам и оказались на стоянке. Лена было пошла к Тойоте, но Лидия Михална остановилась, достав из другого кармана складной нож.

- Что вы хотите сделать? - ужаснулась Лена.

Вместо ответа старушка развернулась, пошла к припаркованным машинам и начала методично прокалывать шины всем подряд.

- Что вы делаете?

- Это задержит их, - тяжело дыша, отозвалась Лидия Михална. - Надеюсь, надолго.

- Там остался Букин!

- А по-моему, ему там понравилось!

Лена вспомнила про синяки от его рук и не стала спорить. Не похоже, что сектанты хотят причинить Букину какой-то вред. Он одумается. Ему просто промыли мозги...

Когда они сели в машину, из церкви выбежало несколько человек.

- Поехали! - приказала Лидия Михална, и Лена вдавила педаль в пол.

###

Она не знала, куда ехать, но психолог подсказала правильный поворот, и через час они снова оказались на кольцевой дороге.

Лидия Михална с Настей сидели сзади. Лену трясло. Всё это время они молчали, но стоило им влиться в равномерное движение по кольцу, её словно прорвало.

- Да что это за херня происходит, Господи?! Чем я это заслужила? Неужели тем, что я тоже ублюдок?

- Что вы такое говорите?

- Ну выходит, что я незаконнорождённая, - на глазах у Лены навернулись слёзы. - Говорят, такие люди больше других подвержены злу.

- А чего сразу ублюдок-то? - удивляется Лидия Михална. - Раньше таких называли байстрюкáми. И то как-то краше звучит.

- А мы с Настей, стало быть, байстрючи‌хи? - слово это заставило Лену улыбнуться.

- Ну да. И что с того?

- Ничего... Просто я подумала... Да нет, ерунда это всё...

- Нет, - сказала Лидия Михална. - Говорите!

- Хорошо. Я подумала, а вдруг моя мать тоже незаконнорождённая? И её мать? И её? Вдруг у меня весь род такой? Род шлюх? И что может выносить такое племя? Я имею ввиду, вдруг, папа... вдруг сектанты ошиблись, но не совсем?

- Скажите яснее.

- Вдруг Настя - посланник совсем не оттуда, откуда они думали?...

- Так, - сказала Лидия Михална и обняла Настю за плечи. - Девочка - никакой не посланник. Она жертва, ясно? Эти люди совершенно рехнулись! Вы-то сохраняйте здравый рассудок! Настя имеет не большее отношение к Богу и дьяволу, чем вы или я. Вам немедленно надо поесть. У вас есть тут зарядка для телефона?

Лена открыла бардачок, и на пол тут же вывалился белый планшет.

- Оп! - хлопнув в ладоши, сказала психолог. - А давайте-ка остановимся где-нибудь и перекусим.

###

Лена сводила Настю в туалет, они заказали суши и роллы и принялись изучать планшет Ольги.

- Вот её почта, - сказала Лидия Михална. - Везде упоминается какой-то "ПостТех". А вот и контакты. Знаете таких?

- В первый раз слышу, - сказала Лена. - Погодите, разве мы не должны обратиться в полицию?

- В полицию, говорите? И какую версию вы прикажете им изложить? Уверяю вас, нам обеим светит дурдом. И потом, пистолет у меня незарегистрированный, плюс проколотые шины. Боюсь, что в полицию нам решительно нельзя!

- А что ваш муж? Вы сказали, что он...

- Он давно погиб, - сказала психолог и цокнула языком.

- Простите.

- Ничего.

- Что же делать?

- Сегодня уже ничего. Переночуйте у меня. Поковыряемся в планшете, может быть там найдётся что-то ещё. А завтра свяжемся с этим "ПостТехом". Похоже, это какой-то НИИ или типа того. Вряд ли те сектанты имеют к ним какое-то отношение.

Так и порешили. Официант принёс заказ. Лена помнила, что девочку надо кормить строго по расписанию и соблюдая диету, но решила, что один день погоды не испортит. Она взяла Насте мисо суп и роллы с лососем. По её мнению такая еда подошла бы любому человеку, однако девочка есть не стала. Она отодвинула от себя доску с роллами и уставилась куда-то в пол.

Лена слишком проголодалась, чтобы обращать внимание на её капризы, поэтому полностью отдалась еде. А когда подняла глаза, увидела, что Настя смотрит прямо перед собой невидящим взглядом.

Лидия Михална, пропадавшая в планшете, подняла голову и проследила полный ужаса взгляд Лены.

Настя запрокинула голову назад и вдруг резко выпрямила конечности, задев столовые приборы. Они с шумом повалились на пол, привлекая внимание других посетителей.

Девочка, завалилась на бок. Изо рта у неё пошла пена.

- Господи, помилуй! - воскликнула Лена. - Что с ней?

- Эпилептический припадок!

Психолог подскочила к Насте и аккуратно положила её на диван, на котором та до этого сидела. Девочка вытянулась в стрелу и тряслась всем телом.

- Надо вызвать скорую! Надо открыть ей рот! Надо засунуть ей в рот...

- Нет! - гаркнула Лидия Михална. - Ничего не надо. Это сейчас пройдёт.

- Что случилось? - спросила подоспевшая официантка. - Я могу как-то помочь?

- Да, - сказала Лена. - Вызовите скорую!

- Нет! - ещё громче рявкнула психолог. - Я сказала, ничего не надо. Это эпилептический припадок. С ней такое бывает, - говоря это, Лидия Михална буравила взглядом Лену. - Это сейчас закончится, и мы продолжим здесь сидеть, как ни в чём ни бывало. Понятно? Или у вас принято выдворять людей с эпилепсией?

Официантка, которой был адресован последний вопрос, совершенно растерялась. Пока она искала подходящее оправдание для этой бессмысленной инсинуации, Настя начала приходить в себя. Девочка перестала трястись. Её голова лежала на коленях у Лидии Михалны, а глаза были закрыты. Дышала она отрывисто и тяжело.

- Тише-тише, родная, - сказала психологиня, поглаживая её чёрные волосы. - Вот всё и закончилось. Не так и страшно, правда?

В ответ Настя выдавила из себя невнятный стон и открыла глаза, тут же столкнувшись взглядом со своей тёткой.

Это было похоже на удар пыльным мешком по затылку. Лена не ожидала такого напора от истощённой приступом девочки, но сразу же поняла, в чём причина. Это был голод. Выпад последней надежды в попытке спастись от уничтожения. В этот момент Лена впервые подумала, что за фасадом невинного ребёнка в Насте может скрываться расчётливый и бескомпромиссный хищник.

Подобно плотоядному насекомому девочка вцепилась своими ментальными жвалами в самооценку Лены и впрыснула туда яд сомнения, чтобы парализовать её душу и высосать из родной тётушки её собственное Я. Из ниоткуда поднялось вдруг в Лене чувство обиды и расползлось по членам, быстро завладев каждым нервом в её теле.

Я - никто. Я ублюдок. Мой отец - сумасшедший чужой мужик. Моя мать - больная на всю голову шлюха! Я плод греха; и я обречена тускнеть и погружаться всё глубже во тьму. Я такая дура... Богу на меня плевать... Чего я вообще жду от жизни? Поколение за поколением уходит в ничто, и о большей части из этих людей никто и никогда не узнает. Кто вспомнит про меня через, скажем, пятьдесят лет? Детей я иметь уже не могу. Букин, и тот меня предал... Всё, сделанное мной, было сделано впустую. Нелепая случайность направляет любую жизнь и такая же нелепость её прерывает. Люди с радостью закрывают глаза на это, но не могут этого избежать. Как жаль... Себя, других, всех, кто угодил в капкан бытия... Не проще ли просто дать Насте то, что она хочет?

И если бы Лидия Михална не дала Лене пощёчину, то битва была бы проиграна. Боль подействовала отрезвляюще.

- А ударьте ещё раз, пожалуйста, только с другой стороны.

- Как это по-христиански! - трудно было понять, шутит ли психологиня, но просьбу она исполнила незамедлительно, чем окончательно привела Лену в чувство. - Вы в порядке?

- Кажется, да. А с ней что?

Настя сидела, уткнувшись лбом в стол.

- Насколько я поняла, - сказала Лидия Михална, - Насте нужен носитель или "база", что ли - человек, который мог бы хранить в своём мозгу часть её телепатической сущности. Сектантам кажется, что этим человеком должны быть вы. Я придерживаюсь иного мнения, но проверить это мы сможем только связавшись с этим "ПостТехом". Скорая нам тут явно не помощник. Причём, ехать надо сейчас. Рабочий день ещё идёт. Кто знает, что может случиться с ней этой ночью...

###

Офис "ПостТеха" находился относительно близко - полчаса по зимним дорогам. Это было серое здание в стиле советского брутализма. Массивные железобетонные конструкции нависали друг над другом под опасными углами, не создавая, впрочем, впечатления хрупкости всей конструкции. Напротив, здание казалось основательным и вполне подходящим хранилищем для самых неудобных секретов.

Интерьер заведения соответствовал его облику. Лене подумалось, что если бы геометрия была религией, то это место несомненно стало бы её храмом.

На проходной их встретила женщина, указанная в контактах Ольги. Пожалуй, она выглядела слишком уж опрятно. Настоящая чистюля. Глядя на неё, Лена даже слегка устыдилась своей испачканной в мрачных церковных подвалах куртки, но быстро остыла, осознав всю мелочность подобных мыслей в этих обстоятельствах.

Им выдали временные пропуска, после чего все они вчетвером направились к лифту. Работница "ПостТеха", представившаяся Галиной, не задавала никаких вопросов, но всё время держалась возле Насти, внимательно изучая её и делая какие-то записи в планшете.

Лидия Михална молчала и вообще делала вид, что её здесь нет.

Они поднялись на верхний этаж и оказались в широком коридоре, ведущем в стерильно белое круглое помещение, в центре которого было установлено какое-то оборудование, назначение которого Лене было абсолютно неведомо. Среди всех этих проводов и приборов в металлических корпусах она узнала лишь клавиатуру синтезатора, которая смотрелась здесь абсолютно неуместно.

В комнате находилось несколько человек в белых халатах. Они выглядели как лаборанты какой-нибудь фармацевтической корпорации. Двое из них носили странные очки, напоминавшие плавательные. Все они были мужчинами.

- Приветствую вас в нашей обители, - заговорил тот, что был ближе. - Меня зовут Артур Иваныч. Я вам помогу.

Он не носил очков, был высок и статен. Лет ему было, наверное, сорок пять. Волосы - чёрные, как дёготь; лицо бледное, как у альбиноса; а губы большие и чувственные. Мужчина широко улыбался и не прятал глаза; в его взгляде не было вызова, как не было в его улыбке следов какой-либо неискренности. В целом, он создавал впечатление человека, которому можно доверять.

- Здравствуйте, - сказала Лена. - Настя...

- Мне доложили, - мягко перебил он. - Мы проследим, чтобы она хорошо отдохнула.

Когда он сказал это, один из лаборантов в очках, тот, что с рыжими волосами, подошёл к Насте и протянул ей руку. Девочка с лёгкостью согласилась проследовать с ним, будто это было дежурной процедурой, и Лена не стала этому препятствовать. Галина ушла вместе с ними.

- Прошу вас, садитесь, - сказал Артур Иваныч, и его лаборанты тут же, как по команде, принесли стулья и покинули помещение. - Я вам всё объясню.

###

- Мы занимаемся исследованиями, в том числе и прикладными, в области квантовой биологии. Концентрируемся в частности на вопросах генетики и нейрофизиологии. Настя – результат наших попыток излечить хромосомный дефект, обнаруженный на ранних стадиях формирования плода.

- Зачем делать анализ ДНК плода на ранних стадиях беременности? – поинтересовалась Лидия Михална. – Это же опасно для зародыша, разве нет?

- С нашими технологиями взятия проб это совершенно безопасно, – заверил Артур Иваныч. - Мы не забираем клетки для дальнейшего анализа in vitro. Вместо этого мы собираем копию генома прямо внутри клеток эмбриона, а затем выводим весь синтезированный материал при помощи специальных упаковочных и транспортных белков, специально разработанных для этих задач.

- Это не ответ на мой вопрос, – заметила психолог.

- Ваша правда, – согласился он. – Я просто хочу подчеркнуть то, что мы здесь очень внимательно относимся к вопросам безопасности своих подопечных. Однако вы правы, обычно в подобных пробах нет нужды. Ольга работала в нашей фирме с момента её основания, и поэтому воспользовалась её услугами для искусственного оплодотворения. Естественно, она была обслужена по высшему разряду с полным пакетом услуг совершенно бесплатно...

- То есть, вы хотите сказать, что у Насти нет отца? – уточнила Лена, до сих пор понявшая лишь половину сказанного.

- Технически – есть. Она изволила желание использовать для этого мою сперму, – Артур Иванович говорил это без тени смущения. - Но мы с ней никогда не состояли в интимных отношениях, если вы об этом. Насколько я знаю, Ольга всё ещё хранила девственность на момент операции.

- Непорочное зачатие...

- В некоем извращённом смысле да, – сказал учёный. – Если, конечно, не считать пороком науку как таковую. А почему вас так интересует отец Насти?

- Позвольте я скажу? – попросила Лидия Михална. – Я стала свидетелем того, чего не попросту не может быть. Я хочу знать, во-первых, каков механизм способности Насти подчинять себе других людей, и, во-вторых, каковы ваши дальнейшие действия?

- А кроме того мне интересно услышать от вас о людях, которые считают Настю дочерью христианского Бога, – добавила Лена.

- О, похоже, вы встретились с Арсением...

- Так вы его знаете?

- У нас все его знают, - ответил Артур Иваныч с явным неудовольствием. - Он добился судебного разрешения на опеку над Настей на один день в неделю. Использовал свои связи в церковных кругах и подал всё это под соусом заботы о моральном облике молодёжи, конечно же. Как итог, мы были вынуждены согласиться с решением суда, и теперь пожинаем плоды. Он считает девочку чуть ли не святой и, как мы ни пытались, органы опеки не смогли обнаружить признаков жестокого обращения или других нарушений прав ребёнка в действиях отца Еремея, как он теперь себя называет. Насколько я знаю, официальная церковь не одобряет его деятельности, и сейчас он близок к тому, чтобы потерять свой приход. У вас были какие-то проблемы с ними?

- Да, – сказала Лена.

- Об этом позже, – вмешалась Лидия Михална. – Теперь отвечайте на мои вопросы!

- А вы настырная женщина, – заметил Артур Иваныч.

- Не надо думать, что раз я старая и женщина, то я обязательно тупа и бесполезна.

- Я этого не говорил, – сказал учёный. – Хорошо, будь по вашему. Кажется, вы знаете достаточно, чтобы ничего от вас не скрывать. Кто знает, может вы у нас ещё поработаете?

- Я вся внимание.

- Итак, механизм действия... Говоря самым примитивным образом, что-то в спинном мозгу Насти позволяет ей связывать свободные электроны с электронами в нервных системах других людей. Видите ли, эволюция давно научилась обращаться с квантовой запутанностью. Спинномозговая жидкость – идеальная среда дли проведения операций запутывания, а миелиновое волокно – идеальный изолятор для сохранения когерентности подобных связей. Оно также не дает нам, обычным людям, быть истинными телепатами, но заодно и защищает наши нервы от многочисленных «наводок» извне, как электро-магнитных, так и квантово-механических. Однако мозг Насти способен преодолевать потенциал этой изоляции и действовать на почти любых расстояниях. Она буквально «щупает» чужие мозги своими дальнодействующими ментальными щупальцами. Но чтобы активировать эту связь, ей почему-то необходим прямой взгляд в глаза, который сопряжён с весьма неприятными ощущениями и различными последствиями для разных людей... Природу этой активации мы и пытаемся установить на данном этапе. Собственно, мы полагаем, что Настя неосознанно усилила параноидальные наклонности отца Еремея...

- Я почти ничего не поняла, – призналась Лена.

- Я поняла, – сказала Лидия Михална. – В двух словах, как я и думала: девочка-телепатка свела с ума своего дедушку. Остался последний вопрос. Что вы намерены делать дальше? Ведь вам доложили, что у Насти припадки? Вам известна их причина?

- Папа... Отец Еремей сказал, что Настя не может жить сама по себе, – сказала Лена. - Что ей надо как бы присосаться к кому-то, чтобы не умереть. Якобы она ему это «сказала». Он хотел, чтобы я смотрела ей в глаза и не сопротивлялась!

- Даже так? И что вы сделали?

- Конечно, сбежала!

- А почему? Чего вы испугались?

- Потому что я не могу, не могу! – воскликнула вдруг Лена. - Я боюсь её! Бог дважды помог мне устоять перед её вторжением, но ещё раз я этого не вынесу.

- Бог, говорите? – удивляется Артур Иваныч. - И как он вам помог?

Лена прикусила губу, ища подходящее сравнение.

- Он как будто стоит на пятне, которое она пыталась во мне занять. Я не знаю, почему это так, но я так чувствую! Если я впущу её, то Бога во мне не станет. И точка.

- Странно, – заключил учёный. – Однако, я вынужден признать, что отец Еремей совершенно прав. Если Настя не будет поддержана другим сильным сознанием, то она может умереть. Последняя неделя, с тех пор как умерла Ольга, была очень напряжённой. Мы следили за состоянием девочки, и, когда она жила среди других детей, её состояние слегка стабилизировалось. Но те начали вести себя неадекватно; люди начали болтать всякое, и её пришлось изолировать. Потом появились вы, и - о, чудо - вы оказались идеальным кандидатом на роль Ольги. Прекрасная генетика, отличное здоровье... Жаль, что препятствием к спасению Насти является ваша идеология.

- Вера – это не идеология, – возразила Лена.

- А что же это такое?

- То, что не впускает тьму в мою душу!

- Как обтекаемо.

- Так что же вы теперь намерены делать? – спросила Лидия Михална. – Я так понимаю, что вы хотели предложить Лене то же самое, что и её сумасшедший папаша?

- Честно говоря, да, – признался Артур Иваныч. - Это единственный известный мне способ спасти девочку.

- Нет! – отрезала Лена.

- Но есть вероятность, что Настя...

Сирена не дала ему договорить. Вслед за ней из громкоговорителей на стенах раздался голос:

- Говорит начальник системы безопасности. Произошло незаконное проникновение на территорию комплекса. Нападающие вооружены и очень опасны! Всему персоналу приказано спрятаться, запереться, забаррикадироваться и не покидать укрытия до специального оповещения!

Объявление ещё не успело прозвучать, как в лабораторию вбежали лаборанты в очках, и Галина с Настей. Дверь за ними автоматически захлопнулась.

- Что происходит?! – перекрикивая сирену, спросила Лидия Михална. – Кто напал на нас?

Ответила Галина. Она была страшно перепугана.

- Это люди отца Еремея! Они совершенно рехнулись! Застрелили Чижика!

- Кого?! – переспросил ее Артур Иваныч.

- Охранника!

- Боже мой..., – пробормотала Лена.

Только двое лаборантов в смешных очках хранили молчание. Лена обратила внимание на то, как они на самом деле похожи. Одинаковая комплекция, одинаковые причёски и даже одинаковые ботинки.

Сирена утихла и сквозь стены до них донеслись приглушённые звуки стрельбы очередями. Лене показалось, что кто-то закричал, но когда она прислушалась, звук уже пропал.

- Что будем делать, братцы? – спросила Лидия Михална.

- Мы должны дать им то, чего они требуют, – сказал Артур Иваныч. – Может тогда они пощадят нас...

- Я так не думаю, – сказала старушка.

- Я тоже, – согласилась с ней Лена.

- А что вы предлагаете?

- Вызывайте полицию! – почти что хором ответили женщины, включая Галину.

- Полиция уже едет, – заверил их Артур Ивыныч. – Сигнализация автоматически посылает сигнал на станцию. Но когда они приедут, мы, как и сотрудники полиции, всё ещё будем в опасности. Если сделаем то, чего они хотят, то все от этого только выиграют. Послушайте, это совершенно безвредно! Просто посмотрите Насте в глаза на минуточку, и это закончится. Никто не пострадает!

Двое лаборантов одновременно рванулись к Лене и схватили её за руки. Прозвучало два выстрела. Кровь брызнула в разные стороны, и оба они упали замертво. Галина завизжала, как резаное животное. Лена сделала несколько неуверенных шагов назад.

Лидия Михална направила свой пистолет на Артура Иваныча.

- Я сразу поняла, что ты проходимец!

- Сомневаюсь, что ты сможешь победить, старая карга!

- А, вот оно! Попёрло из тебя твоё истинное Я! – ответила ему психологиня.

- Заткнись! Ты всё испортила! Вы, чёртовы дуры, уничтожаете наш билет в идеальный мир полного согласия между всеми живыми существами!

- Больной ублюдок! – брезгливо процедила Лидия Михална. – Мне с тобой всё понятно. Ложись-ка на пол и положи руки за голову, иначе я тебя застрелю. Надеюсь, в этом у тебя сомнений нет.

- Боюсь, что не могу этого сделать, – сказал Артур Иваныч и сделал шаг в их сторону.

Лидия Михална выстрелила. Пуля просвистела в нескольких сантиметрах от учёного и угодила в стоящий позади него экран, вызвав столп искр.

Артур Иваныч даже не вздрогнул.

- Я могу заставить их сделать всё, что угодно! – закричал он, после чего закрыл руками лицо и начал ковырять свои глаза пальцами.

Через несколько секунд у него пошла кровь.

- Что вы делаете?! – закричала Лена.

Но учёный продолжал калечить себя, сохраняя при этом полное молчание. Что-то белое мелькнуло в его ладони, и он тут же бросил это в Лену. Она попыталась увернуться, но не смогла. Красно-белый ошмёток оставил следы на куртке и упал.

Перед ней на идеально белом полу полу лежал покалеченный человеческий глаз вместе с идущими от него нервами.

Она завизжала от ужаса и попятилась в сторону Лидии Михалны, но та вдруг издала сдавленный стон и рухнула на пол без памяти. Падая, она выронила пистолет, который отскочил прямо к ногам Лены. Позади старушки с огнетушителем в руках стояла Галина. Её лицо не выражало никаких эмоций.

Трясущимися руками Лена подняла пистолет огляделась по сторонам в поисках Насти. Девочка сидела в наушниках и нажимала на клавиши синтезатора. Нет... Она играла на нём! Слишком уж отточенные и взаимосвязанные движения она демонстрировала.

- Брось это! – закричала Лена Галине. – Отойди от неё!

Но та не подчинилась. Вместо этого она взяла огнетушитель в обе руки и размозжила голову лежавшей без сознания Лидии Михалны. Конечности старушки затряслись в предсмертной агонии.

Лена потеряла дар речи. В её глазах стояли слёзы. Она не могла поверить в происходящее, но не могла и не верить. Её парализовали страх и шок.

Галина тем временем снова занесла огнетушитель над головой Лидии Михалны, чтобы нанести очередной уже бесполезный удар.

Лена нажала на курок. Она никогда до этого не стреляла. Отдача задрала ствол вверх, и пуля попала в огнетушитель, который немедленно взорвался большим белым облаком. Галину отбросило в сторону. Когда порошок начал оседать, Лена увидела, как администраторша пытается вернуть на место левую кисть, болтающуюся на лоскуте кожи, и её вырвало.

Со стороны входной двери донеслись звуки выстрелов и крики. Несколько пуль прошили входную дверь насквозь и повредили оборудование.

- Если ты не пустишь меня, то я всех их уничтожу! – сказал Артур Иваныч.

Вместо глаза у него была кровавая дыра. Всё лицо и правая половина тела тоже были в крови. Чувственные когда-то губы исказила гримаса сумасшествия.

- Настя? – спросила Лена, всхлипывая. – Это ты?

- Это всегда была я, – сказал Артур Иваныч.

Лена покосилась на Настю. Та по-прежнему стучала по клавишам, полностью отдавшись делу.

- Почему ты делаешь это?

- Я просто выживаю, – ответил Артур Иваныч. – Впусти меня, и все эти люди выживут. Всё станет как прежде. Твой муж вернётся к тебе. Ты получишь всё, что хотела, и даже больше. Квартира, машина, деньги, статус. Только попроси. Когда я наберусь сил, чтобы править, ты будешь одной из тех, чью личность я сохраню.

- Нет! – закричала Лена.

- Тогда я сделаю это силой, – сказал Артур Иваныч. – Можешь убивать их по очереди. На всех пуль не хватит... И никакой Бог тебя не спасёт.

Договорив, он пошёл в её сторону. Тут же во входную дверь начали ломиться.

Лена вознесла свои мольбы к Господу. «Что мне делать, Боже?! Как поступить! Согрешу ли я, свершив то, что необходимо?», – подумала она и тут же вспомнила слова, которые когда-то слышала от одного священника в Коломне.

Она взяла пистолет в обе руки и процитировала их по памяти:

- Бог любит добродушный мир, и Бог же благословляет праведную брань. Ибо с тех пор как есть на Земле немирные люди, мира нельзя иметь без помощи оружия.

Выстрел. Ещё один.

Маленькое тельце отбрасывает энергией пуль на пол. Одна из них попадает девочке в щёку, другая в корпус.

- А-а-а!

Этот крик исходил сразу со всех сторон. Кричал Артур Иваныч, кричала Галина, кричали люди за дверью.

Настя ещё жива. Она ползёт прочь от Лены, как подбитое животное. Она и есть подбитое животное. Монстр. Чудище, которое невозможно встроить в этот мир безболезненно. Слишком сильна, чтобы быть с другими наравне. Слишком юна, чтобы понимать глубину своих заблуждений. Слишком умна, чтобы ничего не делать со своими способностями. Проклятое дитя, ставшее злобным демоном, сводящим людей с ума и заставляющим их убивать друг друга и выцарапывать себе глаза!

- Прости меня, – сказала Лена и выстрелила девочке в затылок.

###

По факту нападения на НИИ «ПостТеха» было возбуждено уголовное дело по статье «терроризм». Отец Еремей взял на себя убийство Насти и покончил с собой через неделю в СИЗО. Большинство участников нападения отрицали своё участие в рейде и были признаны невменяемыми.

Букин, слава Богу, среди них не числился. Его нашли чуть позже, когда тот потерялся в московском метро и не смог объяснить полицейским, как там оказался и куда направляется. Лене позвонили из местного отдела, откуда она его и забрала. О происшествии в подвале муж совершенно ничего не помнил, и она решила ему не напоминать. А когда Лена привела его домой, между супругами произошло нечто, что можно было бы охарактеризовать как самый страстный секс в их жизни.

Вскоре пришло уведомление от фонда «ПостТеха», в котором говорилось об аннулировании программы материальной поддержки, как и завещания Ольги. Это нисколько не расстроило Лену. Она скорее хотела покинуть этот город навсегда, и Букин её в этом решении полностью поддержал.

Они вернулись на исходную раньше, чем кончился её отпуск, но Лена понимала, что никогда не будет прежней. А когда стало известно о её беременности, это понимание превратилось в чёткое знание. После нескольких ночей напряженных раздумий Лена сочла эту новость чудом, поблагодарила Господа и решила оставить ребёнка, не взирая на их шаткое материальное положение.

Что ждёт его, когда он явится в этот мир? Будет ли он особенным? Сильным? Талантливым? Или судьба распорядится иначе, и ему придётся страдать каждую секунду своего существования? Нужно ли ему будет убивать, чтобы выжить? Грабить, чтобы быть сытым? Врать, чтобы оставаться свободным? Сможет ли не запачкаться в грязи, из которой соткан мир людей? Кто знает?

Поистине неисповедимы пути Господни.

Конец.

>

<
Глава 1

Штиль. Город изнывает от жары и просит у моря пощады. И даже я, человек нисколько не верующий в силу заклинаний, в какой-то момент безвольно присоединяюсь к его мольбам. Желание отсеять больных и слабых, по-видимому, было основной движущей силой людей, разработавших форму городской стражи Симпáна. Самый разгар лета, а я стою здесь, в порту, упакованный в металлический шлем, кожаный нагрудник, нáручи - от плеча до локтя, сапоги до колен, бронированную юбку и парадный зелёный плащ из добротной тяжёлой ткани. Хорошо, что природа снабдила меня крепким здоровьем, иначе я бы давно спëкся, как в прямом, так и в переносном смысле!

В порту, несмотря на жару, уже царит страшная суета, а сегодня ночью город и вовсе будет стоять на ушах. Бухта кишит яхтами и мелкими судами. Со всех островов архипелага в Симпáн стягивается богема - и всё ради пьесы, которую сегодня ставит в Амфитеатре первый в истории драматург нечеловеческого происхождения. Соберутся представители всех гильдий и объединений, а вместе с ними и самое разнообразное жульё. Событие это должно произвести эффект культурной бомбы, ибо многие до сих пор считают искусство прерогативой людей. Насколько я понимаю свою работу, в такой день наша помощь должна пригодиться.

Лично меня определили в конвой таласанской делегации, чему я был несказанно рад, поскольку эти существа всегда вызывали у меня интерес. Возможность быть свидетелем необычных вещей, в принципе, была одной из причин, по которым я охотно терпел лишения, связанные со спецификой своей работы.

К вечеру непреклонная стихия, хоть и нехотя, но всë же подчиняется течению времени, и большое красное солнце опускается за горизонт позади меня. Жара понемногу спадает. Мягко гаснут ярко голубые краски моря, и с ними меркнет золотой блеск песка. Безоблачное небо над Симпáном пронзают первые звëзды, в то время, как в порт прибывают последние важные гости из таласанской делегации.

Рабочие всех возрастов и мастей суетливо подвозят на причал специально оборудованные тележки с прозрачными бортами, в которых представители морского народа смогут путешествовать по суше. Фамильяры, выбранные для их сопровождения, по случаю праздника украсили свои хвосты разноцветными бантами. Мне оставалось констатировать, что зверолюд за все сто пятьдесят с лишним лет сожительства с человечеством, так и не освоил концепцию высокой моды.

При помощи специальной "лапы" рабочие грузят первого таласанца в тележку на электрическом приводе, едва не сбрасывая бедолагу обратно в воду. Мы не вмешиваемся в этот процесс и молча наблюдаем за погрузкой. В девяноста девяти случаях из ста - это основная деятельность городской стражи.

- Фу! Воняет, как будто кто-то сдох! - возмущается старший сержант.

Его зовут Илья Лаврецкий. Роста в нём - метр шестьдесят пять, а гонора хватило бы на четверых урсов. Он по-детски капризен и без конца грызëт ногти, особенно, когда нервничает. За спиной его все называют Илюшей, но я ни разу не слышал, чтобы кто-то обратился к нему подобным образом.

- Почему "как будто"? Здесь каждый день кто-нибудь умирает.

- Да, но воняет не поэтому.

Я знал, что он имеет ввиду. Следует признать, что зверолюду нужно сделать серьёзные шаги навстречу гигиене, особенно некоторым фамильярам. Но старший сержант не любит в них не только это. Илюша называет себя гуманистом третьей волны. Он только и ждëт, чтобы кто-нибудь дал ему возможность поговорить о превосходстве человеческой расы. Особенно в день, когда его выбрали для сопровождения презренных таласанцев.

Поминая всё это, я воздержался от комментариев. Вообще, если я когда-нибудь хочу продвинуться по службе и стать сыщиком, то лучше мне помалкивать. Это не потому, что я думаю или планирую что-то крамольное. Нет. Всё это в прошлом, ибо принесло только боль и стыд. Теперь я в системе, необходимость существования которой для меня совершенно очевидна. Однако я по-прежнему стараюсь быть честным - а это свойство официальные структуры категорически не поощряют. За три с половиной года бесплодных попыток получить повышение я хорошо уяснил этот факт.

- Воняет дохлой рыбой, Артём, - не унимается сержант. - Ты что, не чуешь?

- Привыкаешь, - с максимально безразличной миной говорю я.

Ненавижу таких, как он. Поступил на службу год назад, но уже стал моим шефом. Говорят, папа постарался. Но, с моей точки зрения, Илюша, как и любой хитрец и, к тому же, клеветник, вполне мог бы справиться с продвижением по службе и сам.

- И, по-твоему, это нормально? - спрашивает он, демонстрируя мне свои кривые зубы.

- Нормально ли то, что таласанцы пахнут рыбой? Вопрос риторический, - сказал я и тут же пожалел об этом.

- Пахнут! - воскликнул сержант. - Воняют, а не пахнут!

- Вы очень чувствительны, сержант, - заметил я. - Уверен, что это помогает в работе.

- Младший сержант Муромский, - процедил Илюша, особо выделяя мой низкий ранг. Ядом в его голосе можно было отравить крупное животное, но не меня. - Нельзя говорить то, чего говорить нельзя, понял меня?

- Нет, - честно ответил я.

- Вот поэтому ты и тянешь лямку столько лет, - сказал сержант. - Ты политический импотент.

Обвинение в политической импотенции со стороны человека, втихаря называющего представителей дружественной разумной формы жизни "рыбьими мордами" - это уже слишком, подумал я и сказал:

- По-моему, наши гости готовы.

Лаврецкий вытащил палец изо рта, сплюнул себе под ноги и небрежной походкой двинулся в сторону тележек с таласанцами. Около каждой из них стоял фамильяр. При взгляде на этих странных существ, отдалённо напоминавших образы из старинных сказочных книг, сержант поджал губы и нахмурился так, что у него сформировались надбровные дуги, от чего сам он стал похож на обезьяну.

Я следовал рядом и гадал, для кого он устроил этот спектакль? Оба мы знаем, что ему придётся вести себя вежливо. Город давно взял курс на мультикультурализм, и стабильные отношения, как с урсами, так и с морским народом и с фамильярами, невероятно важны для дальнейшего процветания архипелага - и всего человечества, коль скоро мы не знаем, живут ли люди где-то ещё. Как выразился на брифинге капитан Лебядкин: "Будете им хамить - придётся потом целовать их под хвост. Такая нынче политика". Сомневаюсь, что Илюша горел желанием исполнить нечто подобное.

Самоходные тележки, в которых перевозили таласанцев, были довольно массивными. По сути, это был бассейн с небольшим количеством воды, оснащённый ходовой частью. Спереди находилось сидение для фамильяра, управлявшего тележкой при помощи руля и пары рычагов. Двигалась эта конструкция не быстрее пешехода, и у неё были очевидные проблемы с подъёмом в гору, но сегодня подобных задач никто и не ставил. Амфитеатр находится в десяти минутах ходьбы отсюда, а когда мы прибудем на место, заботливые рабочие отнесут дорогих гостей в специально оборудованную водную ложу.

Общение с таласанцами затруднено тем, что человеческая речь им недоступна. Они всё прекрасно понимают, но сказать, к сожалению, не могут, поскольку дыхательные пути у них расположены на спине. Звуки, которые таласанцы издают ртом, и близко не напоминают человеческую речь, но вполне позволяют им высказывать идеи любой степени сложности. Люди с большим трудом осваивают основы их необычного наречия, а вот фамильяры, напротив, оказались удивительно хороши и в распознавании речи морского народа, и в переводе её на человеческие языки, с которыми у этих сообразительных, но наивных созданий, также не было никаких проблем.

Так и повелось - за каждым прибывшим на сушу таласанцем закрепляли фамильяра, который выполнял роль слуги и переводчика. За такую работу могли и убить - настолько хорошо им платили. Тем из них, кто не знает языков, остаётся служить урсам, как это исторически сложилось, или же работать на людей - слугами, курьерами, разнорабочими. Среди них немало жуликов всех весовых категорий, но редкий фамильяр занимает хоть сколько-нибудь значимую должность в Альянсе архипелага. Пожалуй, я мог бы пересчитать их по пальцам одной руки. Поэтому, наверное, старший сержант, искренне презиравший таласанцев и урсов, но всё же вынужденно считавшийся с их силой, к фамильярам показательно и неизменно относился, как к самым что ни на есть тупорылым животным.

- Слышь, псина, - сказал он, когда мы приблизились к процессии. - Вы готовы?

Фамильяр фыркнул, запрыгнул на водительское кресло и испуганно кивнул. Его короткая шерсть была красивого серого оттенка. Приплюснутое лицо и круглая голова с высоким лбом выдавали в нём принадлежность к семье Чен. Он был одет в бежевый хитон из прямоугольного куска ткани, заколотый на его узких плечах медными пряжками и стянутый кожаным поясом в том месте, где у людей находится талия. Длинный лоснящийся хвост у самого основания украшал нелепый зелёный бант, заодно прикрывавший отверстие в хитоне. Поза фамильяра выдавала происходившую в нём вселенскую борьбу достоинства с напряжением. Таласанец, располагавшийся в бассейне позади него, вдруг громко застрекотал, но слуга почему-то ничего не перевëл, а вместо этого, наоборот, совершенно притих.

- Что он сказал? - грозно вопрошал Илюша.

- Ничего такого, что заслуживает вашего слуха, господин сержант, - ответил фамильяр.

- Это решать мне, - возразил Лаврецкий. - Ещё раз - что он сказал?

- Сущую ерунду, нелепицу...

- Отвечай, иначе пойдёшь работать на псарню! Будешь убирать дерьмо за своими безмозглыми предками до конца дней!

Фамильяр жалобно заскулил, поджав уши. Его большие круглые глаза и плоская морда выражали тяжкие внутренние муки. Он то и дело крутил головой, поочерёдно смотря, то на нас, то на таласанца, который в ответ снова что-то протрещал.

- Я жду, псина, - настаивал Лаврецкий.

Слуга потупил голову и наконец заговорил, глядя себе под ноги:

- Господин Рафаэль просит вас не называть меня псиной в его присутствии. Однако, по его словам, это оскорбляет не столько меня, сколько вас. Поэтому он также просит меня быть терпимым, если вы всё-таки продолжите попытки унизить собственное достоинство. Пока вы не ответили резче, чем следует, смею напомнить вам о декрете номер сорок два, запрещающим наказывать переводчика, как не наказывают и гонца, принёсшего дурную весть...

Когда фамильяр договорил, хвост его пришёл в движение, а глаза снова забегали от Илюши к таласанцу. Мне уже нравился этот парень - Рафаэль. Обожаю, когда идиоты и хамы получают по заслугам.

Выслушав отповедь фамильяра, старший сержант весь аж побагровел, но, к его чести, ничего не сказал. Вместо этого он дал мне знак, что будет замыкать шествие, и прошёл в конец процессии. Интересно, на ком и как он выместит злобу в этот раз?

Впрочем, нет. Совершенно не интересно. Гораздо интереснее без назойливого контроля со стороны Илюши перекинуться парой слов с таласанцем.

- Добро пожаловать в Симпáн, господин Рафаэль, - сказал я и отдал честь. - Младший сержант Артём Муромский к вашим услугам. Я отведу вас и вашу свиту в Амфитеатр, где вы будете находиться под покровительством господина мэра. Следуйте за мной.

Житель моря в ответ медленно кивнул. Илюша окликнул рядовых стражников порта и приказал им присоединиться к нам. Те встали по обе стороны от каждой из тележек (всего их было десять штук), и мы не спеша двинулись.

Грунтовая дорога постоянно поднималась чуть вверх, но не настолько круто, чтобы создавать серьезные неудобства для таласанцев. Несмотря на то, что основной поток гостей уже миновал, по пути мы встретили множество охотников до заработка - от бродячих торговцев артефактами до музыкантов и даже пары факиров. Всех их вежливо отстранили подальше от тележек, но последним я всё-таки бросил несколько бронзовых монет - приручение огня с детства кажется мне настоящей магией.

Местные зеваки глазели на наш обоз без особого интереса - в Симпáне находится постоянное посольство Талáсии, и здесь ими никого не удивишь. Чего нельзя сказать про жителей других островов, для визита на которые зверолюду требовалась виза и разрешение на работу. Получение сих привелегий было связано со значительными бюрократическими трудностями. Симпáн в этом плане стал чистой воды социальным экспериментом - котлом, в котором добровольно и по принуждению варятся вместе представители нескольких разумных форм жизни. Горожане, а особенно наш мэр, очень гордятся таким положением вещей. Но надо сказать, что их точку зрения разделяют далеко не все жители Альянса.

Не дожидаясь, пока я придумаю повод для разговора, Рафаэль задал вопрос первым. Фамильяр озвучил его мысль прямой речью:

"Что вы думаете о пьесе, которую мы сегодня будем смотреть?"

- А при чём здесь я?

"Ну я же вас спросил, значит, при том".

Я усмехнулся. Легко соскочить с острой темы не получалось. Помолчав в раздумьях, я сказал:

- Ведь только сегодня премьера. Что можно сказать о произведении, не посмотрев его?

Таласанец снова что-то прочирикал, но фамильяр промолчал. Я не стал уточнять, о чëм была речь, а вместо этого задал встречный вопрос:

- А что вы сами думаете об этом?

"Я думаю, что урсы не обделены чувством прекрасного, однако человека или таласанца в драматургии ему не превзойти. Даже фамильяры гораздо тоньше чувствуют социальные мотивы. Однако, посмотрим. Вы верно сказали, что сначала мы должны увидеть результат, а уж потом выносить суждение. Надеюсь, мы сможем обсудить эту пьесу после премьеры, на обратном пути".

- Я тоже на это надеюсь, - сказал я и больше не проронил ни слова до самого Амфитеатра.

Каждый раз при общении с ними у меня возникало такое странное зловещее чувство, будто я говорю с ожившей куклой. Я всегда успешно подавлял в себе это ощущение, но вполне могу понять, что происходит в душе тех, кто на это не способен.

Таласанцы, в отличие от урсов и фамильяров, по-настоящему чужды нам. Их территории имеют ещё одно пространственное измерение, вследствие чего мышление морского народа порой трудно постижимо для детей суши. Судя по всему, они произошли от дельфинов. Их морды были не такими вытянутыми, а в передних плавниках имелись самые настоящие локти, но сомнений в их родословной возникнуть не могло.

История нашего с ними сотрудничества довольно интересна, если не сказать - удивительна. Первые триста лет после Коллапса остатки человечества были слишком озабочены выживанием за пределами ставших непригодными для жизни материков. Великая Хворь охватывала любого человека, который высаживался на большую Землю, и никто не знал, как с ней бороться. Многочисленные экспедиции, организованные смельчакам и героями, все до единой сгинули, поэтому покорение старого мира было отложено до лучших времён.

Говорят, что Коллапс произошёл очень быстро - за считанные месяцы не стало почти всего человечества и большей части млекопитающих. Выжили лишь те, кто достаточно долго дрейфовал в море, а затем высадился на островах греческого архипелага. За первые триста лет последние люди смогли построить здесь островной Альянс и частично восстановить цивилизацию, постепенно нарастив свою численность до примерно ста семидесяти тысяч человек.

А затем пришли они - мутировавшие потомки морских животных, учредившие свой первый подводный город на месте затопленной Венеции. Люди быстро наладили с ними взаимовыгодный обмен ресурсами и артефактами. Не успел улечься первый культурный шок, как спустя пару десятков лет, таласанцы отбуксировали в бухту Симпáна судно, кишащее существами, будто бы сошедшими со страниц детских книг. Это были урсы и фамильяры - животные, ставшие разумными вследствие какого-то загадочного эксперимента или явления природы. Они бежали с материка в поисках спасения от агрессивной фауны, занявшей место вымерших во время Коллапса видов. К счастью, они оказались невосприимчивы к Хвори и не являлись её носителями, поэтому после длительного карантина, гости Симпана были определены на один из пустующих островов. С тех пор прошло несколько поколений, и зверолюди постепенно ассимилировались среди людей, перенимая нашу культуру и язык и, как будто, становясь всё более человекообразными с каждым следующим поколением.

Немудрено, что насчёт всего этого существует огромное множество мнений, в том числе и непримиримых. За годы службы в городской страже я хорошо изучил их все, и мог с уверенностью сказать, что ни одна из группировок не смогла прийти к непротиворечивой позиции. Это и не удивительно. Наверное, вообще все существа во вселенной являются носителями греха предубеждения. Жаль только, что знают об этом далеко не все.

Так за праздными размышлениями я и не заметил, как мы миновали базарную площадь, обошли с правой стороны парк с городской ратушей и наконец вышли по широкой дороге, освещённой фонарями, к Амфитеатру, чей величественный вид должен был напоминать людям о том, что человечество снова встало на путь покорения Земли. Его высокие стены были построены из каменных блоков, скреплённых между собой по древней технологии - без использования раствора, но его просторные арки светились электрическими огнями. Амфитеатр окружали высокие платаны с голыми белыми стволами и раскидистыми кронами. Порой, гуляя здесь поутру, когда никого нет, я ощущал себя персонажем из сказки.

На главном входе таласанцев принял местный персонал. Нам же заранее было приказано по прибытии занять посты для усиления охраны высокопоставленных лиц, что мы и сделали.

Трибуны Амфитеатра разделены на несколько уровней. Верхний предназначен для тех, кто побогаче, а нижний - для всех остальных. Общая его вместительность не так уж и велика - всего-то пара тысяч сидячих мест. Каждый уровень разделен на секции. Нас с Илюшей определили в сектор, в котором сидели представители гильдии юристов. Не в последнюю очередь это случилось благодаря его великосветскому папе. Наверное, снова хочет преподнести своему нерадивому сынишке какой-нибудь ценный урок - желательно на глазах у сослуживцев. Насколько я понимаю, садизм и пренебрежение чужим мнением - это у них семейное.

И, словно в подтверждение моих мыслей, Лаврецкий старший, завидев нас, встаёт со своего ложа и, вытирая руки о просторную пурпурную накидку, провозглашает:

- А вот и он - гордость матери, но не отца! Пришёл защищать нас, сынок? Вот, что бывает, когда плохо учишься. Ну-ка, дай-ка посмотреть, начищены ли до блеска твои сапоги... Я всегда говорил, что по ботинкам о человеке можно узнать очень многое.... Ну вот, что и требовалось доказать.

Раздались отдельные смешки его прихлебателей. Илюша стоял молча и краснел. Мне даже стало его жалко. Чуть-чуть.

На улице совсем стемнело. Прозвенел первый звонок. Подготовка к представлению займет ещё минут двадцать. Здесь, под деревянной крышей в свете дорогостоящих электрических ламп царит необычайное возбуждение. Последний месяц мэр только и говорит, что об этой пьесе, поэтому все крупные объединения прислали своих представителей. Жрецы обосновались по правую руку от ложи мэра, расположенной напротив сцены. Правее них уселись торговцы, разодетые в дорогие льняные ткани пёстрых оттенков, а ещё дальше находится ложа таласанцев, снизу от которых терпеливо выжидают урсы. Даже инженеры выделили средства на несколько билетов для своих представителей, хотя и обошлись дешёвыми местами.

Рядом со мной же собрались самые отъявленные слуги культа словесной эквилибристики. Беседы этих людей часто изобиловали ядом и туманом, но порой были весьма интересны. Я занял свою позицию у входа в их ложу и сделал вид, что меня не существует. Илюша встал подле своего отца, вернувшегося на своё место, и снова принялся за свои ногти - воистину, островок стабильности в море сегодняшней неопределённости.

Массивную голову Степана Лаврецкого венчала блестящая лысина. Оставшиеся жидкие седеющие волосы свисали до его заплывших от лишнего веса плеч. Казалось, что кто-то слизнул растительность с его макушки, а остальное господин адвокат просто забыл сбрить. Что ж, у богатых свои причуды. Определённо такая причёска делала его невероятно узнаваемым. Уверен, что это было осознанно. Суд - полноценное шоу со всеми вытекающими, поэтому повадка и внешний вид старшего Лаврецкого были тщательно откалиброваны. Несмотря на свою тучную фигуру, он твёрдо держал осанку и вообще, при некоей своей экстравагантности, выглядел внушительно и статно. Когда глава семейства слушал кого-либо, лицо его выражало лишь бесконечное недоверие, а когда говорил, то его непреклонный тон и низкий бархатный голос делали всë сказанное гораздо убедительнее, чем оно было на самом деле.

Степан Андреевич, разумеется, знал о себе всё это и активно этим пользовался. Между прочим, его семья содержит множество разнообразных животных на своих фермах, в том числе и в научных целях. Не удивлюсь, если господин адвокат отрабатывает на публике какие-нибудь тайные приёмы дрессировки. Уж больно замечательная чепуха находила у людей отклик, будучи вложена в его уста.

- Вот послушай мою историю, - сказал Степан Андреевич, беспардонно перебивая Ямáду, который в этот момент, активно жестикулируя, что-то рассказывал остальным. - Извини, Такáси. Это как раз о том, что ты говорил. Так вот, послушайте. Третьего дня заявляется в суд некий Евстигней Платонов. Заявляется не просто так, разумеется, а с требованием, притом довольно экзотичным. Дескать, его отец нанял поденщика для строительных работ на участке. Тот в процессе употребил лишнего и после небольшого чисто бытового конфликта посадил фамильяра, служащего в доме, в яму, после чего благополучно его там забыл и вернулся к работе. Через три дня, когда отец упомянутого Евстигнея сунулся в яму, то обнаружил там окоченевший труп своего любимого слуги, чем конечно же был весьма огорчён. В результате виновника бросили в ту самую яму и оставили его там ровно на три дня. Казалось бы, справедливо, но поденщик-то возьми, и умри, от самой обычной жажды. Требование же Евстигнея заключалось в том, чтобы его отца судили за убийство. В свою защиту он привлёк всю мощь общественного мнения - на его стороне выступали жрецы Всеединства, члены сообщества матерей и профсоюза вольнонаёмных рабочих, и черт-те кто ещё. Отец же вышеозначенного неблагодарного отпрыска нанял одного только меня. Кто скажет, за счёт чего я победил?

- Очевидно, что вы были умнее, Степан Андреевич, - вбросила из дальнего угла Наташа Кирсанова - известная интриганка с внушительным бюстом.

- О, нет, моя дорогая! Разве можно быть умнее жреца? Разве можно знать о морали больше тех, чья работа - наставлять нас и вести нас на пути к благочестию? Нет и ещё раз нет. На этом поле я бы проиграл. Я не стал спорить с ними о богоугодном и благочестивом, а вместо этого сначала подумал о мотивах истца. Почему Евстигней делает то, что он делает? Неужели он и впрямь так озабочен вопросами божественной морали, что способен посадить своего собственного отца? Отвечаю вам - нисколько нет. Евстигней просто-напросто задумал прибрать к рукам ферму своего родителя. После небольшого расследования, выяснилось, что именно он подговорил поденщика запереть фамильяра в яме, и именно он отключил воду, подведëнную туда моим клиентом из колодца. Таким образом обвинение было выдвинуто со злым умыслом, что согласно многочисленным прецедентам принято трактовать в пользу обвиняемого. И уаля - мой клиент на свободе, в то время, как Евстигней лишён наследства и отправлен добывать соль. Мораль сей басни такова - не бывает идеальных людей. Если кто-то пытается судить с позиции глобальной справедливости, всегда проще доказать, что этот человек сам несправедлив, чем оспорить его требование. Учитесь, пока я жив. Эй, фамильяр! Вина всем за мой счёт!

Раздались жиденькие аплодисменты. Я не испытывал и капли приязни ко всем этим людям. Хотя, к чёрту эвфемизмы! Их довольные сытые рожи, их уверенность, их помешанность на себе и их псевдоинтеллектуализм - каждая деталь их лживого бытия была мне глубоко противна. В молодости я участвовал в студенческом бунте, направленном против гильдии юристов. Тогда дело закончилось совершенно необязательной трагедией, из-за которой капитан до сих пор испытывает сомнения в моей лояльности, а все мои бывшие друзья-бунтари считают меня предателем.

Но, если честно, мне плевать и на тех, и на других. Я изменился и понял, чем правда отличается от истины. В правду верят, а истина - реальна. Мои соратники хотели совершить доброе дело, а в итоге убили невинного человека, находящегося при исполнении. Их правда была про жизнь, но истина оказалась про смерть.

Сегодня, спустя почти шесть лет с тех пор, я пытаюсь жить по другим правилам. Я понимаю, что гильдия юристов является важным противовесом другой фракции, к которой я, к слову, питаю ещё меньше приязни. Речь конечно же про жрецов Всеединства. И, хотя правдой было бы утверждение, что и те, и другие - мошенники, но следует признать, что в их спорах иногда рождается истина. А для меня, как и для системы в целом, безликая и слепая истина всегда предпочтительнее любой доброй правды и уж тем более прекрасной лжи.

Именно поэтому я молча занимаю своё место и делаю свою работу вместо того, чтобы выхватить меч и разрубить всех этих людей пополам, погибнув затем от многочисленных ранений. Нет. Терроризм - явно не для меня. К тому же, в архипелаге встречаются существа пострашнее богатых демагогов. Убийцы, насильники, грабители и разбойники - именно они-то и являются злом в самом привычном смысле этого слова. И его никогда не убудет.

Возможно вам кажется, что я слишком много рассуждаю, но поверьте мне, такова уж профессия стражника. Мы умеем быть начеку, находясь при этом внутри собственной психической реальности. Отсутствие этого навыка, пожалуй, делает человека непригодным к несению нашей службы.

Что ещё пригодилось бы любому стражнику - так это бесконечный мочевой пузырь. Я попросил младшего по званию подменить меня и спустился с трибуны, в общественный туалет, устроенный в виде наклонного канала вдоль стены подвального помещения. Когда я поднимался обратно, то осознал вдруг, насколько голоден. В принципе, я ничего не потеряю, если пропущу первые пару минут представления. В противном случае полуторачасовое стояние с пустым желудком в окружении всех этих замечательных личностей, могло привести меня к нервному срыву.

Я свернул на улицу и бодрым шагом двинулся в сторону палаток с уличной едой. Сейчас здесь не слишком людно, ведь пьеса вот-вот начнётся. Только шныряют из одного тёмного угла в другой торговцы краденым. Но мне не до них. Я вполне заслужил свою лепёшку с мясом. А лучше - две. Жалко, что нельзя отполировать результат пивом или вином, но я обязательно позволю себе это чуть позже, когда скину плащ в караульной.

Зайдя под навес, я подобно хищному животному бросился к шашлычнику, давясь слюной, сделал заказ и бросил на стол серебряную монету. Только после этого я из профессиональной этики окинул взглядом посетителей. Атмосфера здесь царила мрачная. Единственная электрическая лампа находилась на стойке по центру шатра. В мангале потрескивал раскалённый докрасна уголь. В дальнем углу стояли у круглой деревянной стойки и пили пиво двое типов, одетых в закалённую морскими ветрами одежду. Они покосились на меня, но сделали вид, что им всё равно. Я взял их на заметку и повернулся обратно к бару, снимая ненавистный шлем.

На раздаче стоял Вольдемар. Выглядел он как и все урсы - говорящий мишка с чуть более цепкими лапами, более плоской, прошу прощения, мордой и более развитым плечевым поясом, чем у предка-медведя. На нём был надет замаслянный тряпичный фартук неопределённого цвета.

- Большой день для вашего народа, - говорю я, только чтобы отвлечься от чувства голода, пока собирают моё блюдо.

- Ты же знаешь, мне чужие лавры ни к чему, - ответил урс утробным басом. - Не будь я Вольдемар. К тому же билеты уж больно дорогие. Три золотых! На это можно неделю жить.

- Это да, - ответил я. - А что говорят те, кто при деньгах?

- А что тут можно сказать, Артём? - спросил Вольдемар, ставя передо мной миску с лепëшками и стакан компота. - Зверолюд играет человека - шутка ли? Да двадцать лет назад такое нельзя было и вообразить. А теперь у нас не только шерстяной актёр, но и режиссёр. Задницы взорвутся - это всё, что я знаю. Если честно, не уверен, что это то, что нам сейчас нужно.

- Полнофью фофлафен!

- Приятного аппетита.

- Шпахыба.

Быстро покончив с едой, я запил её добрым стаканом компота и, водрузив шлем обратно на голову, поспешил вернуться на пост. Напоследок я ещё раз глянул на пару незнакомцев в углу. Один из них показался мне до боли знакомым, но я, хоть убей, не мог вспомнить обстоятельства, при которых мы встречались, да и разбираться с этим не было времени.

Аккурат под третий звонок, я занял свою позицию в ложе, где обнаружил, что у Степана Андреевича посетитель. Я стоял довольно близко и обильно потел после плотного ужина. В общем шуме зала мне было отчётливо слышно каждое их слово.

- Потому что это ни в какие ворота не лезет! - возмущался гость. Его лицо скрывал капюшон. - Они надеятся, что люди валом повалят на трибуны и будут платить свои кровные за представление, в котором между нами и зверолюдом нет различий? Их целью должен быть заработок денег! Ставка на иллюзии никогда не приводит к обогащению!

- Жрецы бы поспорили с вами, - замечает Лаврецкий старший.

- Туше, - отвечает гость. - Но я вынужден думать наперëд. Если эта, с вашего позволения, пьеса, провалится, в чëм я уверен более, чем наверняка, то руководство не сможет выплатить нам долг - колоссальный, между прочим, долг. В таком случае я буду вынужден нанять вас для защиты наших интересов. Всё, чего я прошу сейчас - это иметь ввиду нас при составлении своего графика на ближайшее время.

- Я учту вашу озабоченность, господин Штольц, - ответствовал адвокат. Услышав свою фамилию, гость вздрогнул. - А сейчас давайте лучше посмотрим непосредственно на предмет ваших опасений. Быть может, вы примете решение ещё до того, как представление закончится.

- Именно поэтому я и взял билет в вашу ложу, - сказал Штольц. - Время, знаете ли - ценнейший ресурс.

- О, уж я-то знаю, могу вас заверить, - в голосе Лаврецкого появилась напряжённая нотка. - Поэтому давайте всё-таки помолчим.

Его предложение было принято без дальнейших замечаний. Вскоре зал притих, а фамильяры притушили свет везде, кроме сцены, построенной посреди арены. Поскольку представление можно было смотреть только с одной стороны, задняя часть амфитеатра пустовала. Таким образом в зале было всего около тысячи человек, плюс прислуга и охрана. Все они затаили дыхание в ожидании представления, которое должно изменить правила театрального дела. Вступает с заглавной темой разношерстный оркестр, расположенный за сценой. Падает занавес, актёры начинают играть свои роли.

То, что чуда не произошло, стало понятно в первые же пятнадцать минут - любому человеку, который имеет хоть какое-то отношение к искусству. Странно слышать это от стражника, но в юности я баловался героической поэзией, весьма популярной у моих однокашников, а также состоял в академическом драмкружке, поэтому сказать, что у меня нет вкуса, нельзя.

И, о, боги, это было ужасно. Ужасно само по себе - безотносительно острых вопросов, которые произведение порождало своей социальной тематикой и попутным нарушением всех устоявшихся общественных норм. Уверен, что Вольдемар, захоти он стать драматургом, создал бы более удачную картину, чем то кошмарное нагромождение пафосных перлов и противоестественных решений, свидетелями которых мы стали. Клянусь, я бы покончил с собой, если бы оказалось, что автором сего опуса оказался я. Это было настолько плохо, что мне и спустя время причиняет физическую боль попытка изложить словами его суть. Честно говоря, зная урсов, я был готов к тому, что скорее всего людям придётся проявить сноровку, чтобы полюбить эту пьесу - было бы желание. Но даже у меня, человека весьма дружного со зверолюдом, такое желание могло бы возникнуть разве что под пытками. Можете себе представить, что происходило с менее благосклонно настроенной публикой.

Штольц покинул ложу первым. Напоследок он кивнул адвокату Лаврецкому, и тот ответил ему тем же. Лицо Степана Андреевича украшала загадочная ухмылка, природу которой я установить не смог. От мыслей об этих двоих меня отвлекли звуки, идущие со сцены.

Первый помидор прилетел в голову главному герою фамильяру в тот момент, когда он признавался в любви прекрасной даме. По сюжету он был человеком, заключённым в тело фамильяра злым волшебником в белом халате. Герой сокрушался, что они с возлюбленной не могут вступить в более близкую связь и задавался вопросом, может ли человеческое воображение вынести и стерпеть подобный союз.

Что ж, практика показала, что не может. После невинного обстрела овощами и яйцами в зале поднялся низкий неодобрительный гул. Какие-то уроды начали швырять в актёров заранее припасëнные камни. Актрисе, игравшей предмет любви героя, булыжник угодил прямо бровь. Блеснув в электрических огнях, брызнула кровь, и девушка упала, пытаясь отползти к противоположной стороне сцены.

- Скотоложцы! - кричит кто-то поверх шума, и зал окончательно сходит с ума от переизбытка чувств.

- Идите и разберитесь с этим, ребята, - сказал Лаврецкий старший.

Меня не нужно было просить дважды. Я приказал двум рядовым держать вход в ложу, а сам, не дожидаясь Илюши, направился вниз на бушующие трибуны. К месту перепалки уже стягивалась стража, стоявшая с боков сцены. Один из них отправился помогать раненой актрисе. По пути я свистнул ещё несколько человек и показал пальцем на группу хулиганов с камнями в переднем ряду. Разобраться, кто есть кто, было очень трудно, поскольку вообще все посетители выражали своё негодование. Фамильяры, попавшие под руку, разбегались, кто куда. Трое из тех, кто бросал камни в актёров, перескочили через заграждение и побежали по песку арены к воротам с противоположной стороны. У них нет шансов проскочить охрану, поэтому я концентрируюсь на тех, кто по-прежнему находится в толпе. Там, куда я иду, начинается настоящая свалка. Люди дерутся, кричат и швыряются друг в друга всем, что попадается под руки. Либо бить всех подряд, либо...

Я достаю пистолет и делаю предупредительный выстрел в воздух. Рядом кто-то протяжно визжит.

- Тихо! - инстинктивно рявкнул я и сделал ещё один выстрел.

Подождав секунду, пока уляжется первый шок, я отчётливо и громко сказал:

- Именем Альянса! Приказываю вам остановиться и занять свои места! Сядьте и положите руки на колени так, чтобы я их видел. Если будете сотрудничать, никто не пострадает!

В одной руке я держал это смертоносное чудо кустарного ремесла, а другую положил на рукоятку висевшего на поясе меча. Кажется, это произвело должный эффект. Я уже говорил, что ходил в драмкружок. Так вот, злодеев играть приятнее всего. Наверное поэтому многие становятся злыми в обычной жизни. Ибо, как известно, вся наша жизнь - игра, а игры должны быть интересными.

Представление, конечно же, было безнадёжно сорвано. Мне ещё придётся отчитаться за эти две пули, но я был уверен, что всё сделал правильно. Как стражник, я должен охранять покой граждан и минимизировать ущерб - а что, как не покой выражают сейчас эти ясные лица?

Конферансье объявил о завершении представления. Троих беглецов связали и бросили в темницу. Остальных переписали и вывели по одному. Всё это время я поглядывал на ложу урсов, в которой царило удивительное спокойствие. Представляю себе, что они думали. Людишки подрались из-за пьесы, поставленной одним из них. Сомневаюсь, что они могли оценить, насколько плохим было это поделие в глазах людей. Уж больно прикладное мышление у урсов. Может быть поэтому они так безнадёжно плохи в драматургии? Кто знает? Факт остаётся фактом - сегодня общественность была потрясена. Но для этого, вроде бы и собирались, так?

Когда все необходимые оперативные действия были выполнены, пришло время проследить за тем, чтоб таласанцев вернули в воду целыми и невредимыми. Ещё не хватает проблем и с ними. Мне хотелось поскорее покончить с этим, поэтому я повсюду искал Илюшу, но спустя десять минут бесплодных блужданий, я решил, что справлюсь с задачей и сам.

Водная ложа находилась справа от сцены, на верхнем уровне - напротив того места, откуда ещё недавно кидали камни. Чуть правее и ниже неë находилась ложа урсов, которые к этому моменту почти все разошлись. Пока я дошёл до таласанцев, то заметил, что ни единый член администрации не стал дожидаться завершения нашей работы. Наверное, они разбежались ещё раньше, чем я выстрелил.

Таласанцы без конца стрекотали. Кажется, дебаты были довольно горячими. Я спустился вниз, позвал рабочих, распорядился о погрузке и отправился ко входу, чтобы организовать конвой.

На улице тоже творилось нечто неладное. Выйдя, я обнаружил, что несколько фонарей разбиты. Капитан Лебядкин собственной персоной стоял у гостевого входа с факелом в руке, раздавая инструкции подоспевшему подкреплению. Шеф был очень крупным мужчиной с квадратными плечами, квадратной головой и квадратным мышлением. С таким человеком бесполезно искать компромисс.

- Муромский! - крикнул капитан, едва я попал в поле его зрения. - Это ты стрелял там внутри?

- Так точно, капитан.

- Ты что, идиот?

- Никак нет, капитан. Обстоятельства требовали остановить насилие предупредительным огнём.

- Кто отдал приказ?

- Никто, капитан. Я принял решение самостоятельно, - ответил я.

- Рапорт!

- Сейчас? - спросил я и посмотрел на тех, кто вынужден был ждать, пока мы закончим этот нелепый обмен репликами.

Капитан что-то недовольно проворчал и спросил:

- А что у тебя сейчас?

- Везу таласанцев в гавань. Старший сержант Лаврецкий...

- Забудь про него. У нас тут ЧП. Найдены трупы троих фамильяров. Действует организованная группа, возможно несколько ячеек. Я выделю тебе людей в помощь. Как можно быстрее и аккуратнее смойте наших гостей обратно в море. Как понял меня, Муромский? Повтори!

- "Забудь про него. У нас тут чепэ. Найдены трупы..."

- Немедленно заткнись, умник хренов, и приступай к работе! Чтоб завтра с утра был рапорт!

- Так точно, капитан!

Здесь стоит отметить, что намедни господин мэр отказался от усиления стражи, назвав опасения Лебядкина "смехотворными и беспочвенными". Даже представлять себе не хочу, чем всё это кончится для нашего города...

Я отдал честь и поспешил к площадке, на которой были припаркованы тележки для таласанцев. Некоторых из них уже погрузили в воду. За мной выдвинулся небольшой отряд вооружённых стражников, должным образом проинструктированных капитаном. Когда я оказался у тележки с Рафаэлем, то обнаружил, что его фамильяр сменился. Такое случается не часто, поэтому я спросил:

- А куда делся тот, который вëз его сюда?

Новенький поджал хвост и выпалил на одном выдохе:

- Не имею понятия.

Рафаэль что-то прострекотал.

"Его забрал из ложи тот, другой сержант", - перевёл фамильяр.

На душе у меня стало неспокойно. Неужели Илюша решил под шумок избавиться от невольного обидчика? Вообще, способен ли мой старший сержант на нечто подобное? Как личность - определённо, но как персона - не уверен. Слишком серьёзные последствия ждали его в случае разоблачения. Он не мог рассчитывать, что я закрою глаза на подобные вещи. В итоге я прогнал эти мысли, поскольку в них не было никакой пользы.

- Ты знаешь, как его звали?

- Чен Чен, господин, - сказал фамильяр. - Его зовут Чен Чен.

И действительно, что ж я его хороню раньше времени? Впрочем, я пессимист. Честно говоря, не могу поверить, что наш мир позволяет изгоям и одиночкам, вроде меня, безболезненно функционировать и даже находить свою нишу. Наверное можно найти в этом положении дел повод для радости. Жаль, далеко не во всём мои ожидания столь же превосходным образом неверны.

Когда тележки выстроились в ряд, а стражники заняли свои места, я дал сигнал к старту. На сей раз мы могли позволить себе ускориться, поскольку всё время двигались под уклоном к морю. Я шёл быстрым шагом и отчаянно вглядывался во тьму, которая начиналась сразу же за фонарями, освещавшими нашу дорогу. Казалось, будто мы движемся через какое-то фантастическое ущелье прямиком в царство мёртвых.

Рафаэль вдруг заговорил.

"Кажется, я был прав", - озвучил фамильяр.

- Вам от этого лучше?

"Нисколько. На самом деле, всё прошло гораздо хуже, чем я ожидал. Боюсь, что в ложе был поставлен вопрос о временном закрытии посольства Талáсии".

- И при чëм здесь я?

"Ну я же вам говорю, значит, при том".

Мне пришлось заметить:

- Второй раз это звучит неубедительно.

"Согласен. Но я знал, что вы оцените шутку. В общем-то именно поэтому я вам всё это и говорю. Вы единственный человек, который разговаривает со мной, как равный. Без снисхождения и притворства, без попыток размыть или обострить границу между нашими видами, без осуждения или же наивного восторга. Вы просто говорите то, что думаете, и делаете то, что говорите. У нас такое поведение считается признаком благородства. Я решил отплатить вам той же монетой".

- Весьма польщён, - несколько ошарашенно ответил я.

Тем временем, таласанец продолжал стрекотать. Бедный фамильяр еле за ним поспевал:

"Должен сказать, что мои соплеменники очень озабочены реакцией местной публики. Они рассматривают убийства ни в чëм не повинных фамильяров как акт этнической ненависти. Скорее всего Талáсия выдвинет определённые требования к Альянсу, но их ещё предстоит сформулировать. Сдаётся мне, что начинаются времена, когда способность наших народов к кооперации будет испытана на прочность. Если наше пребывание в Симпáне станет нежелательным, я хочу просить вас быть моим контактным лицом. В свою очередь, я поделюсь с вами адресом человека, который всегда знает, как меня найти".

- Зачем вам это нужно? Я всего лишь младший сержант. У меня нет обширных связей. И с чего вы взяли, что всё вдруг станет так плохо?

"Может и не станет. Но я вижу, что вы, как и я, существо, способное на контакт. А именно контакты нам и понадобятся, если ситуация выйдет из под контроля".

Я подумал, что в его предложении есть смысл, и нет ничего предосудительного.

- Ваш человек сможет найти меня в квартире над трактиром братьев Вайнеров. Пусть спрашивает у управляющего.

"Хорошо, я запомню. Мой контакт живёт на улице Энергетиков, дом 3, квартира 5. Её зовут Анастасия".

- Женщина? - вырвалось у меня.

"Кажется, да. Вам виднее".

- И действительно...

Никто в здравом уме не осмелился бы напасть на нашу процессию, поэтому оставшийся путь мы одолели без происшествий. Вскоре мы попрощались, таласанцы нырнули обратно в родную для них среду, а я, наконец-то оказался в собственном распоряжении. По-крайней мере, до утра. Ни с кем не прощаясь, я отправился в караульную башню, чтобы сбросить снаряжение.

Занятно, что эта второсортная пьеска, которая сама по себе ничего не стоит, может разругать всё сообщество, вместо того, чтобы служить заявленной цели социальной справедливости и равенства. Не находите? Острые места, которые успешно сглаживались на протяжении поколений, вновь были заострены одним взмахом неумелого пера.

Я понимаю, чего боится Рафаэль. Таласáнцы очень ревностно относились к соблюдению прав зверолюда, всякий раз находя тот или иной способ давления на общество Альянса. В конце концов, они поставляли на острова множество вещей, без которых жизнь стала бы заметно хуже. Взять хотя бы кораллы, из которых люди делают особо прочный цемент для своих построек. Откажись они поставлять их, и мы снова начнём рубить бесценный лес. А если они это сделают, то тут же вылезут всяческие обязательства и долги, которые на фоне идейного конфликта, люди могут и аннулировать. Встречные санкции потянут за собой серию ответных действий, и с таким трудом налаженные связи оборвутся в один миг. И что дальше? Война? Не представляю, как будет выглядеть подобный конфликт. Да и рано делать далеко идущие выводы. Сегодня все на эмоциях. Утро вечера мудренее.

С этой мыслью я и лёг спать.

продолжение следует...

Кликни сюда, чтобы увидеть продолжение

Моя страница ВК

>

Для марта, вернее зпт уже апреля

Когда автобус был набит битком, то [хз почему, режет глаз, так-то можно оставить] поручни надежно защищали от давившей людской массы.

В закутке, напротив зпт стоило держаться покрепче зпт чтобы не удариться

Еще у этих автобусов было такое свойство, что все подпрыгивания особо ощущались именно сзади, но это было хорошо, когда народу было мало. Тогда можно было здорово попрыгать, особенно если ехать с кем-то. В закутке, напротив ЗПТ стоило держаться покрепче ЗПТ чтобы не удариться. Тем не менее, это было очень хорошее место.
Вторым любимым местом было сидение, похожее на диван и развернутое вдоль салона – оно было спереди. Оттуда всегда было легче выходить, даже если автобус был переполнен.
[перебор с "быть"]

Ну по крайней мере, он был похож на наркомана [Я бы "ну" убрал в авторской речи. Ну или запятая после "ну"]

Бабушка, правда, скорее всего, сказала бы ЗПТ что это «чучмек», но что точно – она бы сказала, что держаться от таких надо подальше.
[я бы избавился от одного "сказала" и от одной из вводных конструкций, например, "правда"]

А может ЗПТ это вообще был рэкетир
[схожие зпт не буду отмечать]

Химия по большей части была непонятна и сейчас, но там были все эти обозначения, похожие на что-то магическое ЗПТ и это было просто красиво.

Скатившаяся на четвертый год в беспросветную тупость некогда хорошо начавшая школа – это с одной стороны, жуткие рожи на улицах ТИРЕ с другой.

Хоть кричи, как в песне – Эй, начальник! [не лучше оформить как прямую речь в кавычках?]

выхлопом «волга», потом пара «жигулей» и ЗиЛ [на зил кавычек не осталось?]

по обыкновению то и дело извергавший какой-то жужжащий пердеж [аккуратней с "какой-то". Хз, имхо, можно оставить тут.]

- Тебе в глаз дать? – Беззлобно ответил Толик.
["беззлобно" - со строчной. До дефисов вместо тире не до...бываюсь, хотя лично мне всегда мешает. По количеству и объему авторских ремарок - хотел сказать, что лишнего, но потом по диалогу их нет) Т.е. они как бы задают тон общения - и это норм. Наверно.]

Жил он сравнительно неподалеку от улицы, на которой жил Толик [Жил он неподалёку от Толика?]

просто стоял на остановке рядом [рядом с чем? по смыслу понятно, но грамматически не хватает]

Где он стоял ЗПТ было не особо понятно,

- Я бы тоже талон взял, - объявил Антоха, - И [строчная] «сникерс» и талон. Попросил бы талон для родителей, и, если бы получил талон, то подождал бы. [убрать либо "то", либо запятую в "и если бы"]

За окном завывал ветер. Протащенный тайком, приемник, армейский же «Маяк» был выключен – отчего-то ближе к ночи по единственной слышимой УКВ станции передавали совершенно невыносимую музыку. Классическую. Скрипка скрипела как несмазанная телега и так битый час.
Не любивший гудящие лампы дневного света Корягин ограничился сейчас настольной. Он часто так делал. В определенной мере это создавало уют. Рука скользнула по лежащим одна на одной бумагам. Эти несколько отличались от привычных, подшитых в папки – сейчас тут были листы А3. Пожелтевшие, с карандашными эскизами.
Ценности это не умаляло – поверх всех красовался карандашный же эскиз американского суперсамолета SSI. При всей интриге дело следовало оставить на завтра – вход и выход с этого объекта УПП НИКР были регламентированы.
Собиравшийся уже встать из-за стола Корягин отчего-то бросил взгляд на лампу. Посреди белого круга отражателя мерцал своими бликами баллон обычной стеклянной «сороковаттки». Спираль слабенькой лампочки даже толком-то и не слепила. Еще сбоку на баллоне пристроилось что-то темное, будто бы насекомое какое-то прилипло.
Корягин пригляделся, дав зрению адаптироваться. Так оно и было – к лампе прилип какой-то паук с длинными лапами, насколько это возможно, растянувшимися вдоль баллона. На сенокосца он не походил, хотя лапы также были достаточно длинными. Чем-то это напоминало то, как распластывались эти надоедливые гигантские комары, которые постоянно залетали в дома летом.
Пораздумав, как снять дрянь с лампочки, Корягин решил отвергнуть излишнюю брезгливость и потянулся к лампе, намереваясь щелчком пальца сбить прилипшее насекомое.
- Должно быть, вонял когда пригорал, - с некоторым отвращением подумал Корягин, поднеся палец совсем вплотную.
Тут черная горошина шевельнулась, а лапы куда-то делись. Через мгновение Корягин к своему ужасу обнаружил, что дрянь вцепилась в его палец, обвив его нитеподобными ногами.
Оттолкнув резким движением стул прочь, он подскочил, и затряс рукой. Почувствовалось жжение и электрические удары, приходившиеся на то место, где закрепился паук. Судороги от электрических разрядов распространялись далее по руке до плеча.
Корягин принялся изо всех сил трясти рукой, бить ею по столу, чиркать по брюкам. Все происходило молча – все же в этом смысле он не потерял самообладания. Еще за эти секунды он успел отметить, что воздействие являло собой нечто иное, чем типичные судороги от прямого прохождения тока. Все же за многие годы работы с разнообразным оборудованием случалось всякое. Наконец, послышался тихий звук удара чего-то мелкого об пол. Словно уронили какой-то маленький болтик. Тварь улетела в угол кабинета, несколько раз отскочив от паркетного пола.
Корягин глянул на судя по всему истерзанный палец – но никаких следов на нем не было! Хотя бы это радовало.
Тварь тем временем пришла в себя и поднялась. Она начала подползать. Теперь она двигалась совсем как тот паук-сенокосец – выглядевшие, да и работавшие ранее как жгуты лапки теперь отчетливо сгибались в нескольких местах.
Корягин сделал шаг в сторону. Тварь изменила направление. Скорость у нее была небольшая, медленнее пешехода, но всей жути это не отменяло. Схватив шляпу, Корягин бросился к двери. Тварь вроде бы и на это отреагировала, сменив направление, но ей было не угнаться. Он хлопнул дверью, потом хрустнул замком, провернув ключ на оба оборота. И энергично, уверенно, не выдавая страха, зашагал по коридору, гулко топая по деревянному полу.
В черноте, господствовавшей за подрагивавшими своими стеклами окнами шелестели осенние тополя. Круглый белый светильник, закрепленный над дверным проемом, был неопрятен – весь в разводах осевшей за многие месяцы пыли. К большому облегчению, никаких паукообразных силуэтов на нем не было.
- Надо будет сделать дежурному втык за засранный плафон, - промелькнула совсем умиротворенная, уводившая от пережитого стресса мысль, - И заодно сказать, чтобы провели дезинфекцию… дезинсектикацию – он начал перебирать слова, - дезинтоксикацию… нет, это не то.
Чуть поуспокоившись, Корягин ступил на бетонную лестницу и устремился вниз, к первому этажу.
Коридор нижнего этажа был залит белым светом дневных ламп. Одна или две, как это водится, мерцали.
- Деинфектикация, деинвентаризация… - продолжал перебирать слова Корягин.
Тут впереди коридора с потолка что-то упало и с едва слышимым стуком ударилось о линолеум. Это было что-то небольшое, размером с горошину. Оно было темное. Оказавшись на полу, это что-то не продолжило лежать неподвижно, а чуть приподнялось.
Корягин замер. Черная горошина приподнялась на лапах и замерла, словно выжидая. Что-то совершенно однозначно подсказывало, что это был не второй такой же паук – это был тот же.
Корягин попятился. Тварь пришла в движение, только теперь она начала перемещаться какими-то рывками, словно плывший в своей стихии кальмар – отталкиваясь от пола, она складывала лапки и пролетала сантиметров двадцать-тридцать. Несмотря на крохотную дистанцию этих прыжков, частота движений придавала кошмарному созданию куда больше прыти, нежели прежнее ползанье – теперь чтобы она не догнала нужно было идти энергичным шагом.
Корягин развернулся и бросился в конец коридора. Там располагался противопожарный щит с огнетушителем и топором.
Открыв стеклянную дверку, Корягин схватил новенький порошковый огнетушитель – отчего-то он показался ему более подходящим инструментом. У огнетушителя было чуть выпуклое дно, отчего его нельзя было поставить на пол, однако для родившейся в голове профессора задумки это было самое то.
Собрав остатки самообладания, Корягин выждал, пока тварь в своем неумолимом темпе не приблизится к нему на расстояние в пару шагов, после чего подскочил сам и с размаху навернул огнетушителем, его выпуклым дном по тому месту, с которого она уже изготовилась прыгнуть в очередной раз.
Рассматривать, как она припечаталась, он не стал – было достаточно того, что подняв красный баллон, он не обнаружил на полу ничего кроме вмятины в линолеуме. Перехватив огнетушитель, он въехал им в окрашенную масляной краской бетонную стену. Мелкая крошка брызнула в стороны.
Выдохнув, Корягин наконец-то развернул огнетушитель дном вверх и увидел черное, вроде бы блеснувшее тусклым металлом невиданного хитина брюшко, раскинувшее совершенно выпрямившиеся лапки посреди налипшей крошки масляной краски и проблесков стали – сила удара была такова, что местами отшелушилась краска самого огнетушителя.
Не тратя времени на бестолковые разглядывания, Корягин въехал огнетушителем в стену во второй раз. Сейчас он ударил по-другому, у самого низа, у пола. Не отнимая дна огнетушителя от стены, он пристроил его на полу, оставив таким образом тварь зажатой между металлом и стеной.
Отряхнув парой движений пыль с брюк, Корягин энергично, почти что срываясь на бег, направился к пропускному пункту, к выходу.
Там его ждала довольно неожиданная картина – дежурный, как и положено, был на месте, но на столе у него горела, подрагивая и мерцая свеча. Такие вроде бы были в каких-то не то аварийных наборах не то даже пайках.
- Что за народное творчество, - строго спросил Корягин, кивнув в строну горевшей свечки.
- Виноват, товарищ Корягин, - ответил ефрейтор, - у нас тут своеобразное ЧП, товарищ Корягин.
- Похоже не своеобразное, а просто ЧП, - ответил Корягин, - Приказываю покинуть здание.
- Товарищ профессор, я на посту, - начал было возражать ефрейтор.
- Как старший по званию приказываю покинуть здание, - холодно повторил Корягин, - ответственность беру на себя.
- Ефрейтор молча встал со своего места.
- Когда это началось? - спросил Корягин, когда оба были уже на крыльце.
- Примерно с пару часов назад, - ответил дежурный, - Вначале мы думали, что это несколько насекомых, потом поняли что одно и то же.
- А вдобавок к вашему, я полагаю, что это и не вполне насекомое, - заметил Корягин, - Доложили уже?
- Так точно, доложил.
- Да не вы лично, а вообще. В Москву сообщили?
- Так точно, сообщили.
- И что?
- Молчат.
- Как обычно, - выдохнул Корягин и потянулся в карман за сигаретами.
- Вообще это называется… - отчего-то начал дежурный, - Это Нуревгме́нтишефер… точнее Форевмгма́нтишефер…
- Разберутся, - оборвал Корягин.
Ветер срывал давно пожелтевшую листву с деревьев и то и дело швырял ее в лицо. Фонари светили своим унылым желтым светом. Наконец, после очередного поворота показалась ярко светившая своими окнами одноэтажная бетонная коробка пропускного пункта. Тягучая скрипичная мелодия, слышанная по радио с час назад наконец-то отступила.
В помещении пункта находились сразу двое офицеров – это были старшие лейтенанты. Такие нововведения, надо думать, были связаны с произошедшим.
- На территории объекта кто-нибудь остался? – сходу спросил Корягин.
- Не могу знать, товарищ Корягин, - ответил один из офицеров.
- Почему я узнал о происходящем так, как узнал? Узнал, когда это оказалось в моем кабинете?
- Виноват, товарищ Корягин. Мы не могли выработать точного решения.
- Решения того, как мне сообщить?
- Так точно.
- Вы точно бесполезные люди здесь, - покачав головой процедил Корягин, - Что сообщают?
- Пока утвердительно говорят одно – от этой штуки можно уйти только посредством бегства. Удалится на расстояние. В дальнейшем будут опрыскивать.
- Опрыскивать?
- Так точно.
- Ну это уже кое-что, - без особого воодушевления проговорил Корягин, обводя взглядом ярко освещенное, как виделось с улицы помещение. На деле здесь был довольно приглушенный свет. Достаточный, чтобы находиться, но не вполне комфортный, к примеру, для чтения.
Как говорили в таких случаях – «читать при таком свете – только глаза портить». Источниками света здесь были стандартные влагозащищенные фонари с продолговатыми стеклянными плафонами, помещенными внутрь сеток. Желтый свет ламп накаливания расплывался по побеленным, с неизменным зеленом низом стенам.
Взгляд Корягина добрался до одного из светильников и остановился.
- Это, мать вашу, у вас что! - сиплым сдавленным шепотом произнес он.
В определенной мере это можно было описать, как «выкрикнул шепотом». Отчего-то за какие-то мгновения рассудок озарила мысль, что обычный крик может спугнуть…
На толстом, рельефном и оттого не вполне прозрачном стекле распластался ставший знакомым силуэт.
- Ефрейтор, доставай табельный, только без резких движений, - вполголоса произнес Корягин.
- Бесполезно, товарищ Корягин, - произнес один из лейтенантов, к этому момент уже покинувших свои места и шагавших к выходу.
- Отставить! - процедил Корягин, - Мы не можем так вот просто сдаться.
- Из Москвы теперь уже ничего не сообщат, - пусть и явно не весело, но и без каких-либо выразительных эмоций произнес лейтенант и исчез за закрывшейся дверью.
- Ефрейтор, погоди стрелять. Пока эта штука не двигается, не будем ее трогать, а то кто ее знает, куда она отлетит.
Ответа не последовало. Оглянувшись, Корягин обнаружил, что в помещении он был один. Не теряя времени на какое-либо осмысление произошедшего, он двинулся к выходу, ведшему прочь с объекта. Закрыв за собой дверь до щелчка замка, он развернулся, чтобы двинуться прочь от КПП и замер. Под черным и одновременно вместе с тем свинцово серым, уж непонятно как это сочеталось, небом раскинулась ровная гладь воды. Заводские трубы, вышки ЛЭП и даже верхние этажи многоэтажек, по прежнему светившие своими окнами торчали из чернильной глади, тянувшейся до горизонта. Идти было некуда – вода начиналась здесь же, в пяти метрах от крыльца, не более.
Не тратя времени на раздумья, Корягин развернулся и шагнул к высившейся теперь в метре двери проходной. Ступил лестницу и приблизился к таившему прежнюю опасность входу. Взявшись за ручку, он обернулся. Обернулся вроде как напоследок. Все, что осталось от города, по-прежнему торчало над тяжеловесной черной гладью. Между тем, верхушки труб по-прежнему дымили, а не затонувшие окна светили. В этом не было несломленности. Так выглядела обреченность.
Черная дрянь была все там же, на лампе. Не делая резких движений, Корягин нарочито беззаботным шагом проследовал к противоположной двери, тем не менее то и дело косясь на злополучный светильник.
Когда рука уже была на рычаге замка, и волей-неволей пришлось чуть развернуться корпусом, Корягин бросил очередной, хотелось думать, финальный взгляд на фонарь. Дверь скрипнула.
В этот момент паук отпал от плафона, словно лишь повинуясь тяжести, а вовсе не своей воле. Отпал и исчез за столом. Корягин перемахнул через дверь и захлопнул ее. Все еще приложенная к поверхности рельефного стекла ладонь почувствовала едва заметный удар с противоположной стороны. Под чертовой дверью была щель с палец толщиной, из которой пробивался тусклый свет. Ни тени ни движения в этой полосе света не было. Тем не менее, все произошедшее ранее указывало на то, что видимая нерасторопность жуткого создания была именно что видимой.
Корягин что есть сил оттолкнулся от ступенек и бросился по сырой асфальтовой дорожке, усеянной распластавшимися тополиными листьями.
Заиграла какая-то мелодия. Это была реклама – сейчас только ее и передавали. Картина, и без того не игравшая яркими цветами стала меркнуть.
Корягин отрыл глаза. Перед взором тускло обозначался прямоугольник окна гостиницы с теми же, как в том кошмарном сне тополями. Приобретенный совсем недавно японский приемник обозначался в углу комнаты дисплеем часов. По совместительству он выполнял функцию будильника. Корягин потянулся в темноту, пытаясь нащупать провод с выключателем. Провод от лампы, стоявшей на тумбочке.

Астра. 420й год по летоисчислению Марса, 15-тое 2-сентября[сноска 1. 1]17:15 (вечер). За два часа до её встречи с Алексом

Я шла в гости к тётке, шла на очень неприятный разговор, сжимая в руке изготовленную мной подзорную трубу, а в голове всё ещё жил обрывок сна. Он был таким ярким, что даже сейчас, спустя такой долгий, сложный день, заставлял моё сердце трепетать.

Во сне я стояла на вершине холма, окутанная синим сумраком Марсианского рассвета. Рядом был он — тот, без которого я в этих грёзах не мыслила свою жизнь. Я никак не могла вспомнить его лицо, зато не забыла ощущение его любящего взгляда, и удивительное, приятное чувство безопасности. Как бы я ни силилась, я не могла оживить в памяти ни его голос, ни, что самое ужасное, имя, чтобы проверить по Социальной Сети Сектора его существование. Зато, прекрасно помнила объятия сильных, заботливых рук, и обжигающее прикосновение его комбинезона за спиной, защищающее от стужи выпадающей из атмосферы инеем углекислоты.

На небе синел рассвет, и звезды гасли по одной. Однако, наш с ним взор притягивали не они, и даже не утренние и вечерние звезды — Земля и Венера, а огромная, хвостатая комета, вытянувшаяся вдоль своей орбиты к Солнцу, пока ещё скрытому за горизонтом. Рядом с нами стоял на своей треноге телескоп. И мы спорили, увидим ли мы пиксели «матрицы», посмотрев на комету через него.

Возвращаться в реальность из воспоминаний о грёзах очень не хотелось. Однако, не то, чтобы у меня был какой-то выбор.

Я знала, что разговор с тёткой не будет приятным, и не хотела её видеть, несмотря на то, что вся остальная моя семья мертва, убита фунджанинами. Убита в тот день, когда нас с тёткой захватили в рабство, сделали, как говорят в Секторе, ногфлерами.

Избежать этого разговора было невозможно. Я осмотрелась, чтобы заставить себя принять действительность.

Позади меня, на центральной площади посёлка, подавляя всё вокруг, и доминируя, возвышалась статуя Отцов-Основателей. Силуэты увековеченных, вошедших в историю мужчин чернели на фоне красного Марсианского неба, а длинная тень пролегла на багровом песке почти до самого конца улицы. На ней почти не было видно других людей. Они либо внутри, в жилищах, либо еще не вернулись в наш 42й поселок со своей смены, как совсем недавно сюда приехала я. Я подумала, что хорошо, что Дупер так и вкалывает в своей шахте, и прибудет в посёлок только на закате. Надеюсь, я с ним сегодня не встречусь! Ведь он совсем не похож на того, кто мне сегодня приснился. Он такой примитивный и тупой! Хорошо, что хотя бы во сне я обнималась и наблюдала комету с тем, с кем хотела быть вместе. Окружающий меня пейзаж пока ещё был погружён в привычную красную, дневную палитру Марса. Однако, посёлок уже готовился к своим обычным вечерним ритуалам.

Я шла по узкой улочке, петлявшей как вход в ловушку. Я проходила мимо ставших такими привычными, за последние три года, бараков. Не задумываясь о них, обходила знакомые тупики. На плечи давили лямки кислородного баллона. Правую руку оттягивала изготовленная мной в оптической мастерской подзорная труба, а левую тянул вниз вживленный в нее ПИК — персональный имплантированный компьютер. Он изготовлен по примитивным, всё более упрощающимся технологиям Сектора, и не отличался ни компактностью, ни малым весом. Всё никак не могла к нему привыкнуть. На душе было еще более тяжело от предстоящего разговора с тёткой. Я устала за рабочий день, а ведь он для меня пока закончился — я ещё должна проверить работу оптической стабилизации трубы по ночным зданиям поселка, перед тем как этот заказ военных Сектора будет закрыт. Под ногами скрипел красный марсианский песок — Сектор вымостил камнями только центральную площадь.

Чем ближе я подходила к бараку тётки, тем тяжелее мне было на душе. И тем меньше мне хотелось думать о предстоящем разговоре. Да что там! Хотелось думать о чём-то совсем другом, более возвышенном, романтичном… Как сегодняшний сон. Хотя подумать и спланировать разговор стоило.

Когда я возвращалась домой с работы в Столице, я получила от тетки мыслеграмму, которая звенела пружиной теткиного нетерпения, и пахла ее болезнью. Хотя я и была зажата со всех сторон набившимися в кабинку канатки ногфлерами, в этот момент я ощутила липкий страх остаться, после смерти тётки, совсем одной. Однако, её нетерпение, переданное мыслеграммой, не предвещало ничего хорошего.

Хотя тетка и не упомянула в тексте сообщения о чем она хотела поговорить, я догадывалась, что именно ей от меня нужно — она опять будет нудеть о том, что моему телу осталось ещё года три биологической молодости, напоминать близости моего совершеннолетия, во время которого должно произойти кое-что настолько ужасное, что я хочу об этом думать ещё меньше, чем о другой теме предстоящего разговора: она обязательно опять будет пытаться выдать меня замуж за нашего единственного с ней в Секторе единоверца — скучного, тупого, лысеющего, рано оскуфевшего от тяжелой работы шахтером Дупера.

Нет, он точно не мужчина моей мечты, я заслуживаю совсем другого мужа! Больше всего на свете мне хотелось убрать его из своих официальных женихов, куда его добавила тётка, пользуясь тем, что она моя официальная опекунша, а я всё ещё несовершеннолетняя. Если бы не этот статус Дупера, по правилам Сектора, он бы не смог мне мыслеграммить, и ему было бы запрещено со мной начинать разговор первым, и я могла бы его просто игнорировать, как и других членов его касты. Правила Сектора, конечно, были ужасными, но именно в этой части они не казались такими уж несправедливыми лично ко мне. Это тётка виновата в том, что он мне досаждает.

А ведь можно было бы говорить совсем не о Дупере, или о возрождении нашей религиозной общины через брак с ним — я бы очень хотела поделиться с тёткой чувством хорошо сделанной работы, которую держала в руке. А еще, хотела ей пожаловаться на то, через что я каждый день прохожу в нашей Лабе, особенно на напоминания фунджанинов, что значат продольные полоски на моем фиолетовом костюме. Брр, это ещё одна тема, о которой совсем не хочу думать! Наверное, мне был нужен кто-то выговориться, и тетя подходила для этого как никто больше, ведь она была не только моей единственной родственницей в Секторе, но и сестрой по вере. Кто еще поймет меня?

Еще в вагончике канатки меня осенила идея, как убедить тетку, что есть и другой путь добиться увеличения численности представителей нашей общины в Секторе — рожать детей от унылого Дупера вовсе для этого не обязательно: я крепко держала эту идею в правой руке. Брутальная, большая, тяжелая, выкрашенная в красно-черный военный камуфляж, подзорная труба казалась неуместной в этом месте, и тем более в моей маленькой ладони. Тут и там я ловила удивленные взгляды редких прохожих, бросаемые на нее и меня.

Над каждым ногфлером дополненная реальность примитивного, но функционального нейрочипа Сектора выводила личный номер и различные иконки, среди которых превалировала иконка неквалифицированных ногфлеров, принадлежащих этой улице. Что, впрочем, было заметно и по цвету комбинезонов наблюдавших за моим возвращением: почти все они были мужского, коричнево-полосатого, и женского, желто-полосатого цветов.

Одна из коротких, желто-полосатых фигурок было направилась в мою сторону, однако вскоре передумала: кажется, усталость в ней пересилила любопытство, и ее длинная, вечерняя тень заскользила по красному песку в сторону более близкой к ней массивной конструкции, доминирующей над другими бараками и состоящей из десятка сваренных в месте промышленных бочек, догадавшись, что я направляюсь именно туда. Другие здания в посёлке тоже состояли из бочек, лежащих на песке горизонтально, но были в разы меньше, особенно на соседней улице, где жили специалисты в своих индивидуальных ночных бочках.

Не только местные ногфлеры отбрасывали редкие, вечерние и лениво шевелящиеся силуэты, подавленные размерами фигур Отцов-Основателей; куда больше и чаще вокруг стелились тени от импровизированных жилищ. Бочки удерживались на месте с помощью кольев, глубоко вбитых в марсианский грунт, и приваренных к ним металлических тросов.

Всё вокруг было покрыто свежей ржавчиной, наросшей на металле от недавно прошедшего сильного дождя. Вода впитала углекислый газ из атмосферы, а химическая реакция превратила её в кислоту. Влажность на планете все еще росла, несмотря на оборванный, почти восемьсот земных лет назад, процесс терраформинга. Мне стало жаль, что я пропустила сегодняшний ливень, работая в лабе днём — за прошедший влажный сезон я так и не увидела это редкое погодное явление. Порыв ветра пронес мимо меня облачко песка, и я рефлекторно прижала кислородную маску плотнее к лицу, чтобы под неё не набилась вездесущая, абразивная марсианская пыль, которая хоть сегодня и слиплась от влажности после дождя, но всё ещё оставалась опасной для лёгких и желудка человека.

Мой разум, не желая думать о предстоящем разговоре с тёткой, попытался найти что-то положительное в моменте: хотя бы то, что терраформирование Марса, пусть и было заброшено после Сингулярной Катастрофы, успело поднять давление атмосферы достаточно, чтобы мы могли не носить громоздкие скафандры.

В Секторе рассказывали самые дикие легенды о Катастрофе. Одна из них утверждала, что Отцы-Основатели прервали терраформирование намеренно, чтобы люди на Марсе не стали слишком изнеженными. По другой, ещё более абсурдной, Сингулярную Катастрофу назвали так потому, что другие Отцы-Основатели оставили свое «стадо» фунджанину Деду, а сами улетели в другую галактику через гравитационную сингулярность — микроскопическую черную дыру, якобы вращающуюся вокруг Венеры. И по-прежнему дают от туда советы Деду. Сразу отвечают ему, когда он требует от них советов — принимает их прямо на свой совершенный, досингулярный нейрочип, напрямую умеющий работать с мыслями.

Абсурд! Любой, кто хоть немного изучал древние учебники по астрономии, знает, что черных дыр в Солнечной системе нет, по крайней мере точно нет на орбите вокруг Венеры. И что при приближении к такой дыре, человек будет порван на кусочки, превратившись в спагетти. Ещё большим бредом казались рассказы про передачу советов из чёрной дыры: то, что я узнала о физике, занимаясь самообразованием в Общине, до нашего с теткой обращения в ногфлеры, заставляло меня чувствовать глубочайший скептис ко всем перемещениям быстрее скорости света.

Наша община Свидетелей Симуляции придерживалась иного взгляда: мы верили, что произошла катастрофа с программным кодом мироздания, и весь мир за пределами Марса превратился в пиксели.

Именно из желания увидеть эти пиксели я и увлеклась оптикой, хотя многие в общине не одобряли моего интереса. Родители поддержали меня, возможно, желая отвлечь от… других проблем, о которых я тоже привыкла не думать. Это было лучшее начинание в моей жизни: только благодаря моим знаниям оптика фунджанины сохранили мне жизнь. Теперь я не просто ногфлерка, но ногфлерка-специалист.

Но чем больше я изучала науку, тем чаще мне приходила в голову крамола: что, если никаких пикселей нет? Что, если в Великом Извинении Оператора — не написана правда? Вся наука построена на сомнении в теориях, и на их доказательстве. На готовности отвергнуть идеи, если они не соответствуют фактам. Наши священные тексты устроены совсем другим образом: в них императивно изложена Истина, дарованная нам Оператором Симуляции. Мы не должны в ней сомневаться. Однако, увлечение наукой приучило меня задавать вопросы самой себе о самых, казалось бы, незыблемых истинах.

Это отец научил меня сомневаться во всём и искать истину. Однако, он так и не объяснил мне, как не бояться узнать ответ. Я думаю, решение в том, что я должна верить в изложенное Оператором без каких-то сомнений. Принимать эту истину как аксиомы в геометрии, ведь Оператор не прав быть не может. Ситуация, когда реальность результатов экспериментов противоречит реальности Великого Извинения - не возможна, поэтому я и не должна волноваться.

Однако, с момента последнего нашего разговора с отцом, когда он, смертельно раненный солдатами Сектора попрощался со мной, прошло несколько лет, а я так и не достигла прогресса в развитии своей Веры.

Размышления на эту тему более не утешали, а наоборот, ужасали. Так что, я отогнала их и сосредоточилась на реальности — я, наконец, дошла до теткиного барака.

Я подошла к шлюзу. Из-под ржавчины виднелись фрагменты QR-кода, нечитабельного для моего нейрочипа. Я подняла руку и потёрла поверхность. Куски ржавчины отвалились, и медленно упали в ослабленном тяготении Марса на грунт.

Фрагменты QR-кода пропали, зато проявилась надпись «Посёлок 42, закрытый барак для низших ногфлеров BN-5». Я сосредоточила взгляд на этой надписи, и ПИК на моей левой руке загудел охлаждением своих медленных и горячих процессорных ядер. Через мгновение, я получила мыслеграмму:

> Демон барака BN-5. Ногфлерка 116.114.97.112 по кличке Астра, назови цель посещения?

Я привычно накликала ответ мысленным взглядом на всплывшей, в моём поле зрения, клавиатуре: «Посещение родственницы». Через несколько мгновений перед моими глазами появилось зелёное сообщение: «Доступ разрешён. Списано 5 трудосолов налога на общение с представителями касты низших. На счёте: 10». В душе угнездилась тревога: как тётка меня встретит? Есть ли надежда, что она не будет навязывать мне брак с Дупером? Будет ли терзать меня другими проблемами, которые я всё равно невозможно решить, а потому, о них лучше не думать? В любом случае, дороги назад нет: я заплатила не только эти 5 трудосолов, но ещё 10 из своих накоплений, чтобы тётку отпустили с работы сегодня раньше, чем обычно.

Овальная дверь шлюза скрипнула, отворяясь. Я сделала шаг внутрь, и дверь за моей спиной с тяжёлым, лязгающим металлическим звуком закрылась, заперев меня в тесном помещении. Стены шлюза были сделаны из старого, местами латаного заклепками свежей сварки металла, который давно потерял свой блеск. Под ногами скрипел красный песок, занесённый сюда с улицы предыдущими посетителями.

Сверху моргал свет одной-единственной, тусклой лампы накаливания, сигнализируя о том, что она почти перегорела из-за нарушения своей герметичности. Если бы она находилась внутри, в богатой кислородом атмосфере, это бы давно произошло. Впрочем, скоро это обязательно случится, когда дуговой электрический разряд лампы разложит до активных форм фтора, медленно просачивающиеся внутрь крупные, неповоротливые молекулы суперпарникового газа — гексофторида серы, использованного для тераформинга планеты.

Дополненная реальность нейрочипа подсветила красным, запретным цветом входную дверь, и вывела передо мной постепенно ползущий вверх столбик давления. ПИК опять загудел своими вентиляторами, пока его программное обеспечение связывалось с демоном барака, и управляло нейрочипом, который влиял на зрительную кору моего мозга, и передавал то, что я вижу, назад в ПИК для обработки.

Сверху шипели клапаны компрессоров, через которые подавался воздух, а металл шлюза дрожал от приводивших их в действие электромоторов. Перед моим взглядом менялись, зеленея несколько информационных столбиков. Индикатор общего уровня давления и парциального же давления кислорода увеличивались, а столбики углекислого газа и гексафторида серы уменьшались. Я рефлекторно сглотнула, чтобы избежать заложенности ушей. Когда дополненная реальность дала мне знать, что процесс завершен, перед глазами появилось еще одно сообщение:

> Демон барака BN-5. Ногфлерка 116.114.97.112 по кличке Астра, в связи с прошедшим дождем, процедура изменена. Жди, идет дополнительная очистка.

Тугой поток воздуха подул снизу, и красная пыль, клубясь, закружилась в потоке, стремясь в вентиляционные решётки на стенах. Густая взвесь рассеивалась, и я молча смотрела, как оставшаяся часть осела тонким красным слоем на полу. Этот оттенок — вечный спутник марсианской жизни, особенно в сезон дождей, которых, в последнее столетие, бывало уже не меньше десяти за влажный сезон. Во всяком случае, я об этом читала в хрониках Общины до того, как нас с теткой захватили в рабство.

Я сняла надоевшую кислородную маску и прицепила её на липучку на спине. Лицо сразу начало зудеть, а кожа покрылась слоем мелкой пыли. Я провела рукой по щеке, стирая прилипшие крупицы. Под маской кожа вспотела и оставалась влажной, отчего зуд лишь усиливался. Я знала, что давление маски всегда оставляло на скулах и носу неприятные вмятины. Они и сейчас напоминали о себе при каждом движении мышц лица. Я потёрла нос, но это не помогло; вместо облегчения ощутила только стянутость и покадывание. Захотелось в душ, который мне разрешали посещать в Лабе. Хотя и влажные салфетки бы помогли - пачка таких сейчас валяется у меня дома.

Внутренняя дверь распахнулась с таким же скрипом, как и входная. В нос шибануло смесью сырости, затхлости, гнили и ржавчины. Я замерла, привыкая к запахам. Сквозь открытую дверь неслись звуки, издаваемые множеством скученных, больных людей — проспыпающейся на работу ночной смены из низшей касты ногфлеров. Я зашла внутрь. Внутренность промышленной бочки была забита двумя рядами многоярусных кроватей, между которыми находился узкий проход. Дополненная реальность, считывая и интерпретируя QR-коды, обозначала иконками с номером низшего каждую кровать, и лежащих на них людей. Часть кроватей была свободна. Для них так же указывался владелец, либо кровать помечалась зеленым маркером «свободна». В торцах кроватей находились ящики для личных вещей. Когда я посмотрела на один из них, дополненная реальность пометила его красным маркером и надписью «доступ запрещён» — кое-какие права у таких ногфлеров всё же оставались.

Я двигалась вдоль рядов кроватей, переходя из секции в секцию. Вокруг устало шевелились и кашляли больные люди в полосатых комбинезонах темно-зеленого и салатного цветов — униформы низшей касты ногфлеров, работа которых была не только вредна для здоровья, но и смертельно опасна. Старые промышленные бочки, сваренные между собой, создавали длинные, узкие коридоры, освещённые тусклыми лампами. В воздухе витал тяжёлые запахи старого металла и пыли, впитавшейся в вогнутые внутрь стены. Однако, последние были оживлены в дополненной реальности нарисованными на них QR-кодами, ссылающимися на голографические фотографии и видеоролики Социальной Сети Сектора. Чаще всего попадались изображения спортсменов-фунджанинов Сектора, по-геройски павших на Панмарсианских Олимпийских играх. Однако, встречался и гордый, довольный жизнью фунджанин Шен, впервые в истории Сектора получивший бронзовую медаль, и потому оставшийся в живых[сноска 1.1] Но ещё чаще, мелькали привычные изображения фунджанина Деда и его ближайших соратников, основавших Сектор. Вряд ли Шенли, несмотря на своё свершение, может приблизиться по своей славе и величию к одному из Отцов-Основателей.

Ведь Дед, по другой легенде Сектора, был одним из ближайших соратников другой легендарной личности — Элона Маска, сыгравшего ключевую роль в появлении людей на Марсе. Точнее, мифология Сектора рассказывала, что это Маск был павшим, на первых панмарсианских играх, ближайшим соратником деда. Но в хрониках нашей общины Маск упоминался в совсем других историях, и далеко не всегда в положительном контексте, и умер он в них вовсе не на Марсе, а на Земле. А фунджанин Дед не встречался в них ни разу. Я думаю, истина где-то посередине. В конце концов, хроники это не Священное Великое Извинение Оператора Симуляции, и уж наверняка наш летописец где-то, местами, приврал. Во всяком случае, статуя отцов-основателей всегда изображала их обоих: и Маска и Деда. Несколько реже попадались и фотографии и видеоролики павших гладиаторов Сектора, бои которых устраивали, для знатных гостей, либо развлечения публики, фунджанины сектора.

Я прошла мимо небольшого помещения с кухней, где несколько мужчин, в их зелено-полосатых футболках и штанах, тихо общались с друг другом, поглощая свой сойлент. Низшие ногфлеры узнали меня, и кивнули, вернувшись к общению с друг другом. Чуть поодаль, в этой же секции, располагались туалет и комната для сексуального уединения. Я знала, что в этом бараке, скорее всего, цифровая очередь на кухню и в туалет, за которыми следит демон барака, занимала несколько часов. А в комнату для уединения, из которой прямо сейчас доносились стоны и ахи, аж несколько дней. Услышав эти звуки, я покраснела, и попыталась быстрее пройти это место.

Наконец, я дошла до секции тётки. Она уже ждала меня, видимо предупрежденная демоном барака о моём визите. Моё сердце сжалось от того, что я увидела. Я всё ещё помнила её совсем другой, до её опускания в касту низших, когда она выглядела куда моложе своих лет, ведь наша жизнь в Общине и далеко не была такой выматывающей, как после переезда в Сектор. Сегодня тётка выглядела ещё более измождённой, чем во время нашей прошлой встречи. Её бледное, болезненное лицо было покрыто сеткой тонких морщин, и оспинами химических ожогов от контакта с парами фторсодержащих соединений, разъедавших кожу. На левой руке, рядом с ПИКом, виднелась гноящаяся язва — тётка, как и я, всё не могла привыкнуть к тяжелому компьютеру, вживлённому в руку, и получила производственную травму.

Волосы тётки были куда более короткими, чем в прошлом — её, как и других женщин, обрили во время церемонии опускания. Они немного успели отрасти, но стали куда хуже. Чтобы спасти их от воздействия химикатов, тётка собрала свои преждевременно поседевшие и выпадающие пучками волосы в жидкий хвост. Одна из прядей выбилась из хвоста тётки, и колебалась от работы вентиляции барака.

Однако, не похоже было, что жизнь в Секторе её сломала. На мои глаза навернулись слёзы, и я обняла родную фигуру в плотном едко-салатном полосатом комбинезоне с множеством карманов, скрывающих её фигуру. Она не успела переодеться после работы.Тётка обняла меня в ответ, и её объятия ощущались неожиданно сильными, несмотря ни на на её прерывистое и хриплое дыхание, ни на то на то, что её грудь, крепко прижатая к моей до боли в ней, поднималась и опускалась с заметной одышкой. Постояв в объятиях, тётка отстранилась от меня и сказала оспишим голосом:

— Дай-ка на тебя взглянуть, моя девочка! Совсем взрослой стала, красивой, не узнать! Я тебя почти и не вижу больше.

На моей душе разливалось тепло, и я на миг забыла свои опасения, наслаждаясь редким моментом гармонии в отношениях с женщиной, которая стала для меня, после гибели родителей, самой близкой на свете. Однако, сентиментальный момент был неожиданно испорчен репликой тётки:

— Вот оно как! Теперь понятно, почему Дупер так просит твоей руки! — она сжала мои плечи, впиваясь в меня оценивающим взглядом. Фторсодержащие химикаты могли заставить глаза тётки покраснеть и слезиться, но не были в силах ни изменить их жгучий, янтарный цвет, ни тем более погасить в них фанатичный огонь Свидетельницы Симуляции. — Ну, не тяни. Нечего брату по Вере ждать. Вряд ли мне или Дуперу осталось больше пары лет. Гнилушка[сноска 1.2] съест мои лёгкие. Он тоже заболеет.

Она ещё сильнее сжала мои плечи, её лицо, прежде светящееся искренней любовью, стало жёстким, словно камень, а голос стал тише. Тётка громко зашептала.

— А ты обязана, слышишь? Обязана дать жизнь новым Свидетелям. Есть вещи поважнее и меня, и тебя, и жизни нашей, особенно Дуперовской. Это община, и это Истина, свет Великого Извинения Оператора, она не должна погибнуть, — Тётка надсадно закашлялась, а я обиженно молчала, глотая наворачивавшиеся слёзы. Прокашлявшись, родственница отрезала, — Ты обязана родить детей и воспитать их в нашей вере. Это твой твой долг перед миром и Оператором. Свет Откровения Оператора Симуляции не должен пропасть, будущие поколения обязаны узнать о нём, чтобы Оператор не обиделся и не выключил вычислительный процесс Симуляции.

Я замерла, не зная что ответить. Слова тётки, резкие и острые, словно резцы фрезерного ЧПУ-станка, пытались обтесать меня, выдирая и обрезая мои чувства, мысли, мечты с мясом. Она смотрела мне прямо в глаза. В моём прошлом теле я была чуть выше неё. Но в этом новом, быстро стареющем, куда роботизированный хирург Торговой Лиги, оставшийся с досингулярных времён пересадил мой мозг, я была, напротив, ниже. И внимание тётки, возвышающийся надо мной, подавляло. Мне казалось, что густой, янтарный взгляд тётки видит меня насквозь. Все аргументы, которые я заготовила, вылетели у меня из головы. Из моих глаз потекли слёзы. Я почувствовала себя одинокой, а тётку отстранённой, словно она и не держалась за мои плечи минуту назад, а между нами, напротив, пролёг Великий каньён Маринера, раскинувшийся к Юго-Западу от Сектора.

— Тётя… — мой голос предательски дрогнул. Я не знала что ей сказать. — Тётя, разве это… Разве это всё, ради чего мы живём? А как же любовь между мужчиной и женщиной, воспетая Оператором? Прости, но я не люблю Дупера. Пожалуйста, ты бы не могла удалить его из моих официальных женихов? Не хочу с ним общаться!

— Оператор, конечно, воспел любовь между мужчиной и женщиной. Но это не твой случай, Астра. Я приняла новую тебя и твоё новое имя не только потому, что я тебя люблю, но и потому, что кому-то нужно возрождать общину! Не может идти и речи о том, чтобы я удалила его из твоих женихов в системе. Тогда он, как опущенный фунджанинами, не сможет за тобой ухаживать!

Мне не понравилось это напоминание о… моём прошлом, о котором я старалась забыть, ещё больше не понравился категорический отказ просьбе исключить от Дупера из моей жизни, но я не успела что-либо ответить, потому, что в этот момент раздались чьи-то хлопки, к которым стихийно присоединились и другие ногфлеры, наблюдающие за сценой.

Я обернулась, и увидела, видимо, ту же любопытную желто-полосатую фигуру, которая заметила меня и мою трубу на дороге к бараку BN-5. Я перевела взгляд на лицо девушки, и мне не потребовалась подсказка от нейрочипа, чтобы мгновенно узнать Машку из клининг-команды — главную сплетницу нашего посёлка. Машка стояла, скрестив руки на груди, её карие глаза горали любопыством и радостью от наблюдения за нашей ссорой, а на её губах застыла едва сдерживаемая усмешка. Со своих многоярусных кроватей за нами наблюдали другие ногфлеры: одни насмешливо улыбались, другие недоумённо переглядывались. Я почувствовала, как чужие, презрительные взгляды пронзают меня, словно прожектора, выхватывающие на сцене земного, досингулярного театра, персонажа-преступника — я любила изучать древние видеоролики в детстве.

Машка продолжила хлопать до тех пор, пока не убедилась, что всё внимание теперь направлено на неё.

— Ну у тебя и яркая тётка, Астра, — хихикнула Машка, — сумасшедшая, как и ты. Но какой пафос! Скоро тебя опустят, как и её. Все знают, что чем больше общаешься с низшими, тем чаще Отцы-Основатели, наблюдая за нами из своей сингулярности, приказывают системе опустить общающегося. А когда вы обе помрёте, тебя забудут, а вот её нет. Ну и бред вы с ней несёте! Какая-то симуляция… Какой-то её оператор… Если бы я не знала твою тётку до её опускания в низшие, подумала бы, что она надышалась химией до глюков.

Я почувствовала, что обидные слова Машки пронзили и разорвали меня на куски своей невероятной энергией насмешки. Всесокрушающей энергией, словно у раскалённой капли металла, расплавившейся в своём полёте от трения о редкую марсианскую атмосферу, выстреленной из рейлгана Торговой Лиги, и обратившей целое здание в пыль. Эту случайно виденную мной демонстрацию для фунджанинов нашего сектора устроили менеджеры-продавцы торговой лиги Лиги, когда их торговый караван посетил Сектор пять лет назад.

Машкины слова с хулой Оператора и нашей с тёткой Веры были крайне неуместны. Хотя я и, боясь признаться самой себе в этом, и сомневалась в её догматах, но слышать вот это всё от непросветлённого человека, терпеть эти циничные, богохульские фразы я была не намерена.

— Держи своё мнение при себе, Машка, — резко сказала я, старалась унять дрожь в голосе.- Ты… ты просто не понимаешь! Это никакой не бред. Оператор существует, и он управляет нашей жизнью, следит за каждым нашим шагом, за каждой мыслью. Он может рассердиться на тебя, и убить за такие слова, не обратив внимание на то, что ты слишком слепа и не понимаешь, что творишь, возводя на него хулу!

— О, вот оно как? — её голос звенел от насмешки. — Это я слепа? А что-то ещё может сделать ваш оператор, кроме как грозить, устами своих фанатиков, убийством? Ничего? Я так и знала.

Её неожиданно поддержал зелёно-полосатый мужчина с усами, которые тот почему-то не стал сбривать, несмотря на очевидные проблемы с кислородной маской. Я подвела к нему взгляд, и нейрочип считал раньше моего сознания QR код с одной из его татуировок, ну или с одежды — понять откуда было нельзя, так как нейрочип тут же подменял этот участок поля зрения, вместо этого выводя информацию из Социальной Сети Сектора в дополненной реальности. Я сосредоточила взгляд на незнакомом лице, и прочитала всплывающую подсказку: Макс, смотрящий за бараком низших ногфлеров BN-5. Назначен третьего 1-го мая, взамен прошлого, выбывшего смотрящего.

— Машка права. Докажи нам, яви чудо: скажем, она хвасталась, что пробовала фунджаниновскую еду. Но вот они все вокруг, — он обвел вокруг рукой, — умрут совсем скоро, так и не попробовав ничего, вкуснее сойлента или вонючих протеиновых баточников. А с недавних пор, как мы стали низшими, нам даже внушить себе через нейрочип один из прежде разрешённых вкусов больше нельзя.

Однако, Машка никак не выразила благодарность Максу за то, что он её поддержал. Наоборот, она ответила ему злым голосом, отметив сальный, раздевающий взгляд, которым Макс наградил сперва Машку, а теперь и меня. Последнее, кажется, её почему-то разозлило.

— Какая ещё фунджаниновская еда? Макс, ты опущенный. Как ты посмел заговорить со мной опять? Ты что, барханы спутал, забыл своё место? Я же больше не веду с тобой дела. Не таращься так на меня, зенки раньше времени отсохнут. Впрочем… Спасибо, что напомнил о себе, теперь я тебя удалила из списка своих контактов, чтобы ты мне больше не мыслеграмил. Нет, не прощу. Никогда.

— Я к тебе по хорошему, мы столько дел вместе сделали, а ты до сих пор дуешься из-за какой-то ерунды, — обиженно сказал Макс, забыв обо мне и тётке. Я вспомнила, что их часто видели вместе этим летом. Да и ходила сюда зачем-то Машка не первый раз. Я подумала, что Машка и Макс мутили что-то вместе… Незаконное. Но моё ли это дело, что они, видимо, обманывают фунджанинов? Пожалуй, я должна это приветствовать. Ведь оператор воздаст своим Наказанием за зло только после смерти. А фунджанины бессмертны. Когда ещё их убьют враги и несчастный случай!

— Это ты сотню трудосолов, которые я потеряла из-за твоего головотяпства называешь пустяками? — не захотела прощать Макса Машка — раньше хоть денежный смысл был, путаться с таким опущем как ты. А теперь, когда ты меня обокрал, какой с тебя прок?

— Раз так, больше не зайдёшь. Ты теперь в стоп-листе у демона барака, а теперь пошла отсюда вон, — И добавил, — сами будем убираться, без тебя и твоих роботов-пылесосов, краснопыль.

— Ты пожалеешь, Макс. Я напишу на тебя жалобу, что ты заговорил со мной, и вот с ней, — Машка указала на меня, ни чуточки не смутившись, что минуту назад предсказывала, что я тоже окажусь в низшей касте — следующий смотрящий будет мудрее, и не станет связываться с клининг-департаментом.

— Ты, конечно, можешь кинуть на меня репорт. Но не думала ли ты, что я не просто так стал смотрящим в этом бараке? Что, если у меня тоже есть связи?

Слушая переругивания Макса и Машки, я постепенно успокоилась, и, наконец, решилась опять привлечь к себе внимание:

— А я смогу вам всем доказать, что наш мир нереален, и мы живём в Симуляции! — Я подняла вверх камуфляжную трубу, сняв крышку с её объектива, и заявила с уверенностью, которой вовсе не чувствовала, — после заката я пойду на холм-террикон, закрывающий запад, и поднимающийся выше плотного, приземистого слоя гексофторида серы, мешающего астрономическим наблюдениям, своим высоким коэффициентом преломления, и посмотрю в трубу на Землю и Венеру. Я уверена, что рядом с Венерой не будет никакой чёрной дыры, а сама Венера, да и Земля обернутся пикселями! Запишу это всё, и выложу в социальную сеть, чтобы вы все посмотрели и убедились!

Выпалив это всё, я тут же пожалела, что поддалась на провокацию: это и была моя идея, как можно расширить нашу с тёткой и Дупером общину, не ложась под него. Скорее всего, никто не понял о чём я говорила: без образовательной лекции по оптике не стоило упоминать коэффициент преломления.

Машка ещё раз уставилась на меня тем же насмешливо-любопытным взглядом, и сказала, сделав вид, что видит устройство в первый раз:

— О, военная труба. В мужских цветах. Как неприлично, стыдно. Ещё позорнее, чем общение с опущенными. Ты совершенно аморальна… Впрочем, это твоё прошлое, наверное, не даёт тебе понять, что женщинам носиться с мужскими вещами не должно! Где ты её взяла вообще? Украла?

— Я сама сделала эту трубу, и сама её покрасила в камуфляж, я же оптик — сказала я покраснев, и начав оправдываться — да и как я могу её украсть? Нашей касте ногфлеров-специалистов запрещены рюкзаки, чтобы мы не выносили оборудование фунджанинов. У меня… У меня задание, связанное с трубой в посёлке. Не могу рассказывать — военная тайна, я подписку давала.

— Да какая разница, сама ты её сделала или нет? Главное, что ты, бесстыжая, позоришь нас всех, весь посёлок!

Я пожалела, что пришла в тёткин барак. Нужно было позвать тётку к себе в гости, и вести неприятный разговор, который нельзя было избежать, без чужих взглядов и ушей, особенно Машкиных. Но за каждый такой визит приходилось бы платить уже не 5 трудосолов налог, а пятьдесят — правила были созданы так, чтобы с низшими никто лишний раз не общался. Впрочем, для моей касты, специалистов, платные запросы к системе было разрешено делать в кредит. После того, как меня перевели в касту ногфлеров-специалистов, мне начисляли по два трудосола в день. Неквалифицированным ногфлерам платят по трудосолу, а у низших забирают половину трудосола в виде налога на своё существование. Они получают только половину.

Однако, дело было даже не только в деньгах — мне очень не хотелось лишний раз дёргать больную женщину, и заставлять её идти на другой конец посёлка. Она явно ходила с трудом, мучаясь от одышки, и с трудом дошла с работы до канатки, и от канатки до барака уже в посёлке. Нужно было что-то делать со скандалом. Так мы не поговорим с тётей.

Я вызвала экранную клавиатуру, на которой накликала сообщение мыслеграммы для Макса, приложив к ней эмоцию мольбы, не забыв отметить галочку, разрешающую опущенному ответить:

— Пожалуйста, Макс, пусти нас с тёткой поговорить приватно на кухню… Или в вашу секс-комнату.

Тот ответил почти мгновенно. От мыслеграммы запахло насмешкой:

— Ты что, лесбиянка? Поэтому с Дупером не хочешь? Но спать с родственницей… Осуждаю, впрочем, не моё дело

— Нет, я не лесбиянка, — не знаю зачем стала оправдываться я, приложив к ответу эмоцию оскорблённости. В Секторе, в отличие от нашей общины, ЛГБТ никак табуировано не было. В отличие от общения с низшими, — мне просто нужно… Поговорить с тёткой. Без Машки.

— Без проблем. Двадцать трудосолов, и я всё организую, — ответ Макса ощущался в мыслеграмме гладко-деловым, будто лакированный стол одного из клерков каравана Торговой Лиги.

— Но у меня столько нет, — с обидой настрочила я, — можно я отдам с будущей зарплаты за пару месяцев?

— Нет… Ты сумасшедшая, я тебе не доверяю, прости, — ответил Макс. Остальные ногфлеры вокруг наблюдали за тем, как мы переглядываемся, догадываясь, что мы обмениваемся сообщениями. Машка же с заметным сожалением, видимо, подгоняемая демоном барака, покинула нас ещё в самом начале нашего немого общения, почему-то унося на своём плече второй кислородный баллон. Вслед ей грустно и зло смотрел один из темнозелено-полосатых ногфлеров.

Внезапно вдруг приходит автоматическая мыслеграмма, от которой шибает страхом, и требованием подчиняться:

≫ Говорит демон посёлка номер 42. Местное время: 17:30:00. Ежегодный ритуал опускания ногфлеров, взамен умерших, состоится сегодня в 20:30 — чуть больше, чем через полтора часа после заката, во время восхода Фобоса. Явка всех ногфлеров обязательна!

≫Говорит демон посёлка номер 42. Местное время: 17:30:02. Дополнительное сообщение. Инкубаторский департамент прислал запрос на плодовитую самку ногфлера, взамен умершей при родах. Назначение подходящей ногфлерки будет осуществлено сегодня, сразу же после ежегодной церемонии опускания.

Я почти не обратила внимание на это сообщение. В конце концов, до этого дурацкого ритуала ещё часы. Я должна успеть сделать то, что я задумала — сбегать на террикон и убедится в том, что пиксели на месте. Эта мысль успокаивала: в мире должна быть высшая справедливость. Оператор воздаст несчастным, опущенным ногфлерам по их страданиям, и они будут перезалиты после своей смерти в новых персонажей. Словам Машки о том, что я окажусь среди опущенных, я не верила. Как и не ожидала того, что меня обратят в шлюху фунджанинов, находящуюся в их репродуктивном и сексуальном рабстве: ведь кому-то нужно работать в Секторе специалистом. Я чувствовала, что на меня возложена Оператором особенная миссия, так что ничего плохого со мной не может случится. Я не зря столько лет учила оптику. Шла к этому годами. Боялась, что за оставшиеся мне несколько лет жизни фунджанины так и не разрешат мне вынести из лабы что-то, что может помочь мне увидеть пиксели. И вот, наконец, появился шанс остаться с собственной трубой ночью, спасибо заданию на проверку системы стабилизации трубы в темноте. Я не должна его упускать!

Конечно, мне ещё предстоит ужасный ритуал Права Первой Ночи, когда меня, в день моего совершеннолетия, в 10 Марсианских лет, или, по земному времени, в 19, должен изнасиловать один из фунджанинов. Ни одна ногфлерка не могла его избежать.Я подумаю об этом потом, когда разберусь с самым важным — моим экспериментом. Первая Ночь случится не сегодня, до неё ещё больше недели. Я предпочитала не думать о предстоящем ужасе, вместо этого обычно мечтая об идеальном женихе, не таком как Дупер, а сегодня все мои мысли были заняты моим экспериментом с трубой — заданием от военных на тестирование оптической стабилизации, и моим решением посмотреть на Землю и Венеру, убедится, что пиксели окажутся на месте.

Остро хотелось доказать им всем, особенно Машке, как они не правы! Я собралась было уходить, но меня догнала тётка. Она тихо сунула мне в руки кислородную маску с поцарапанным, марсианским песком, уже не совсем прозрачным забралом. В маске лежала записка, которую она как-то успела написать, чем меня очень удивила:

«Возьми маску, чтобы барчуки на опускании не глазели. И не волнуйся о первой ночи. Дам мазь, натрёшься, будешь вонять, и не будет риска что он тебя возьмёт, и ты понесёшь, сделает наложницей. Дупер твой единственный путь. Оставь глупые и опасные затеи с трубой. Забыла, что значат полоски? Да и холодно на терриконе ночью, там нельзя быть, замерзнешь! Помни, на тебе долг перед Оператором и общиной, тебе нельзя рисковать»

«Ну тётя и даёт, —

произнесла я про себя, холодея от ужаса. А если кто посмотрит запись «в облаке» Сектора с её или моей зрительной коры мозга? Это же сразу смертная казнь и её перезаливка Оператором в нового персонажа за эту затею с вонючей мазью! Хорошо хоть догадалась не мыслеграммить. А если мы переродимся в разных мирах, и я больше её никогда не увижу?»

Моё настроение изменилось, когда я испугалась за тётку, будто что-то надломилось во мне. Теперь, меня переполняли обида на тётку, на ногфлеров в этом бараке, на фунджанинов, на мир, и даже, наверное, на Оператора Симуляции. Я всё-таки прицепила маску на свободную липучку на спине, когда направлялась к шлюзу. А по моей щеке катилась слеза.

Я знала, что я делаю то, что фунджанины не одобрят. Но я так же знала, что Оператор меня защитит — ведь я задумала благое дело: записать Землю и пиксели в подзорную трубу, и силой своего разума убедить весь посёлок, что только вера в Оператора ведёт к Спасению!

====
[сноска 1. 1] Марсианский год примерно вдвое длиннее земного, поэтому в одном из известных вариантов марсианского календаря месяцы дублируются — первый и второй апрель, например

[cноска 1. 2] Эту историю можно прочитать в рассказе "Три Гонки"

[cноска 1. 3] патогенный грибок, предок которого прибыл с земли и скорее всего не был патогенным. Поражает лёгкие больных, ослабленных людей. Практически никогда не инфицирует здоровых, питающихся правильной пищей. Редко инфицирует неквалифицированных ногфлеров. Зато распространён среди низших. Тётка Астры, если болеет, то болеет именно им. Но так же может быть, её кашель связан с тем, что она надышалась соединениями фтора

420й год по летоисчислению Марса, 15-тое 2-сентября[сноска 1.1], вечер, Астра


Стою в шлюзовой камере, жду, пока автоматика откачает из неё воздух в баллон и заполнит марсианской атмосферой, так и оставшейся непригодной для дыхания, несмотря на предпринятую несколько веков назад попытку терраформирования. Прорезиненные стенки камеры дрожат от работы мотора, но его звук, первоначально громкий, становится тише из-за более низкого давления.
В моей руке подзорная труба кустарного изготовления. Её изготовила я сама, по заданию руководства Сектора, давно утерявшего почти все оптические технологии, и жадно скупающего подобные устройства в приезжающих, раз в несколько лет, караванах Торговой Лиги. Ничего особенного, по сравнению с покупными устройствами, в ней нет, кроме стабилизации изображения.
Примечательно другое: только благодаря этой трубе, а точнее, тому, что я увлеклась оптикой и читала про неё довольно много, решала задачки из ещё Земных учебников, написанных до Сингулярной Катастрофы[сноска 1.2], я всё ещё жива.
И, благодаря этому же, я теперь в рабстве. Или, как говорят местные жители Сектора, я ногфлерка. Вот, дверь шлюза открыта.
Я выхожу на улицу, оглядываюсь на свой дом, отбрасывающий длинные тени в свете вечернего солнца, состоящий из двух ржавых железных бочек, с пристыкованным к ним надувным шлюзом, установленных на ржавых же распорках, сделанных из чего-то напоминающего куски рельсов. Вероятно, я должна радоваться, что живу в отдельном доме, а не на нарах в одном из бараков, как обычные ногфлеры Сектора, которые не являются специалистами.
Должна, но не могу. Не могу, потому, что мне мне очень тяжело. Я устала, мне одиноко, ведь у меня не осталось никого, кроме тётки, отношения с которой далеки от благополучия. Вчерашний скандал с ней, которая в очередной раз пыталась выдать меня замуж за шахтёра Дупера, довёл до слёз, и я рыдала просто навзрыд, пока имплантированный в мою руку компьютер-пипбой[сноска 1.3 пипбой], получив информацию с нейрочипа о происходящем с моей психикой, не принял решение прекратить истерику, впрыснув мне в кровь коктейль веществ, помогающих против такого состояния. Однако, мне кажется, от вмешательства бездушной программы стало только хуже: когда я плакала в прошлом, после слёз наступал катарсис. После же попадания к фунджанинам, слёзы и другие внешние проявления истерики мне запретили, как и другим ногфлерам. Внешние, но не внутренние. Внутреннее ощущение черной безнадёжности никак не отпускало, и до сих пор мешало думать о чём-то ещё.
Я забрала трубу с работы домой, потому, что должна была протестировать систему стабилизации изображения в ночных условиях.
Задание можно было бы выполнить, проверяя работу трубы по объектам ландшафта посёлка, в котором я живу, но мне просто необходимы свежие впечатления, чтобы отвлечься от вчерашнего, какое-то приключение, что-то принципиально новое! Я решила использовать собственную трубу, чтобы посмотреть на Землю, таинственную прародину человечества, и место появления постлюдей — могущественных представителей сверхразума, который сменил человечество в качестве доминантной расы по всей Солнечной системе, кроме Марса.
Насколько я поняла из досингулярного видео и текстового контента, Люди не слишком-то приспособлены жить где-то кроме Земли, и мы должны были вымереть и на Марсе. Человечеству повезло не только успеть основать марсианскую колонию до появления искусственного интеллекта, но и поднять давление атмосферы в ходе незаконченного терраформирования до уровня заметно выше предела Армстронга[сноска 1.4].
Не знаю, выжили ли бы мои предки на Марсе, если бы были вынуждены одевать скафандр всякий раз, чтобы выйти наружу, но знаю, что мне бы сейчас было бы ещё более грустно, если бы на мне вместо моего фиолетового с полосками комбинизона и лёгкой кислородной маски был громозкий скафандр!
Я иду по улочке мимо других ржавых бочек, которые жители посёлка используют в качестве жилищ. На встречу мне с работы движутся усталые ногфлеры в полосатых комбинезонах разного цвета — на этой улице, где живут специалисты, в основном красного, мужского и, как у меня, фиолетового, женского цвета.
Полоски, брр! Только я о них подумала, и меня передёрнуло: полоски на комбинезоне должны были напоминать нам о том, что сделает с кожей нерадивого ногфлера хлыст, если фунджанин останется недоволен его работой. Да, меня тоже били хлыстом. Но нет, не хочу об этом вспоминать!
Каждый ногфлер в поле моего зрения подписан его именем, и, если задержать на нём взгляд, во всплывающем полупрозрачном окошке, номером. То же верно и для бочек-жилищ. Это старается мой нейрочип, а точнее, нейрочип и пипбой[сноска 1.3]— имплантированный в мою руку компьютер нашего, марсианского, а поэтому примитивного изготовления, который связывается с серверами Социальной Сети Сектора.
Только я подумала о нейрочипе и пипбое, как мне стало ещё более грустно — до того, как меня захватили в рабство, у меня был старый, досингулярный нейрочип, изготовленный на Земле до Катастрофы. Я подняла к глазам руку, и посмотрела на пипбой, который, на мой взгляд, портил то, как она выглядит, совсем не сочетаясь с моими тонкими пальцами своим брутальным видом с его монохромным зеленоватым экраном, сделанном с помощью кинескопа, а не LCD панели, изготавливать которые мы на Марсе разучились больше века назад до моего рождения. Мой старый нейрочип, который вырезали и отдали какому-то фунджанину, был достаточно мощным компьютером сам по себе, и не требовал внешней вычислительной поддержки. За что мне это всё? Мне кажется, люди на Земле были куда более счастливы, чем мы на Марсе. Возможно, это касается и фунджанинов. В каждом втором фильме у девушки на Земле был свой парень, который о ней заботился. Она просто сидела дома и ничего не делала, кроме как растила детей, и при этом говорила, что это очень скучно, и что она хочет на работу! С ума сойти.
Я завернула за угол, и вышла на площадь на краю посёлка. Поравнялась с недавно установленной, а поэтому ещё не ржавой бочкой с водой, используемой как главный резервуар посёлка.
В мутноватом металлическом отражении я увидела себя, и подумала, что, пожалуй, не всё так плохо в моей жизни: я по-настоящему красива. Это видно даже несмотря на одетую на меня фиолетово-полосатую кислородную маску, скрывающую всё лицо, кроме глаз. Повертевшись перед отражением, рассмотрела свою фигуру — у меня узкая талия, широкие бёдра, круглая, упругая задница и высокая грудь. Надеюсь, это поможет мне найти любимого человека, ведь, в отличие от знатной фунджанинки, у меня нет возможности спрятать и тем более исправить недостатки своей внешности. И я должна сделать всё, чтобы это был кто угодно, но только не Дупер!
Пожалуй, за свои внешние данные я должна благодарить своих угнетателей — у меня новое, искусственно выращенное тело, куда роботизированный хирург Торговой Лиги, оставшийся с досингулярных времён, пересадил мой мозг, с такими нужными для Фунджанинов знаниями в оптике. К сожалению, моё новое тело, из-за технологического регресса, должно будет стареть в несколько раз быстрее обычного. Но это не то, за что я должна ненавидеть фунджанинов: ведь если бы не это тело, я бы уже была мертва.
Тем не менее, у меня не так много времени. Мне кажется, его совсем мало, чтобы успеть пожить. Я считаю, моя жизнь должна гореть ярко и быстро, как подожжённая в атмосфере Марса струя фтора[сноска 1.5], вырывающаяся из реактивного двигателя.
Именно поэтому, преодолевая страх наказания, я иду на холм, который закрывает вид на Запад и Землю, мимо станции канатной дороги, на которую сейчас прибывает кабинка.
На всякий случай, я ускоряюсь, надеясь, что успею уйти прочь, до того, как люди из кабинки подойдут к программному барьеру, окружающему посёлок. Я бегу, и мой пипбой автоматически начинает подавать больше кислорода из заплечного баллона. Моё дыхание, такое шумное в этой дешёвой маске ногфлера, теперь шумит ещё больше. Успеваю подбежать к барьеру до того, как на тропинке к посёлку появится кто-то из прибывших. Перед глазами появляется красная, полупрозрачная стена. Я пытаюсь сделать шаг, но мои мышцы меня больше не слушаются, а перед глазами появляется надпись:
≫ сторожевой демон[сноска 1.6] посёлка N42. Внимание! Распознанна и заблокирована подозрительная активность. Ногфлер 116.114.97.112[сноска 1.7] по кличке Астра, Назовите цель покидания посёлка?
Кажется, я должна была подумать об этой проблеме заранее, ведь теперь я теряюсь, и не знаю что ответить цифровому вахтёру. Кликаю взглядом по клавиатуре, и пишу первое пришедшее в голову: «поддержание физической формы. Бег вверх и вниз по холму», но потом вспоминаю, что биочип в Секторе настроен у ногфлеров так, что периодически напрягает неиспользуемые мышцы, как бы это ни было для нас неприятно, что позволяет поддерживать физическую форму, даже если ногфлер не будет вставать с кровати месяцами, если бы такое кому-то из нас разрешили.
Сторожевой демон задумывается на несколько секунд, и предсказуемо пишет красной надписью перед глазами:
≫ В доступе отказано.
Тем временем, из башни, к которой причалила кабинка, выходит толпа неестественно бодрых, нервно переговаривающихся с друг другом людей. Это шахтёры в их оранжево-полосатых комбезах. Они под наркотиками, которые Сектор принудительно колет через пипбои всем, задействованным на тяжелых работах ногфлерам.
Ну и конечно же, среди них Дупер! Не очень понимая, что делаю, я, нервно оглядываясь, пытаюсь продавить программный барьер. Конечно же, это у меня не получается, зато Дупер легко преодолевает барьер с другой стороны, и сперва лапает за задницу, а потом вообще хватает в охапку, и шумно целует в ухо.
У него бешенные глаза с огромными чёрными зрачками — несмотря на то, что все люди на Марсе несут в своих генах устойчивость к ультрафиолету, задействованные на тяжелых работах долго не живут, потому, что слепнут от солнечного ультрафиолета, а бесполезные рабы Сектору не нужны. По какой-то причине, ногфлерам запрещены тёмные очки. Я думаю, фунджанины сделали это из соображений безопасности, для работы системы распознавания лиц, если идентификация по чипу почему-то засбоит.
Я чувствую омерзение, и пытаюсь вырваться из охапки обдолбанного, почти забыв о трубе, которую чуть не выронила. Последнее обдало меня волной ужаса, и я подумала, что должна использовать вместо силы, в которой преимущество у Дупера, разум, с которым у шахтёра проблемы даже когда он трезв.
Пытаясь игнорировать сильные, покрытые морщинами и химическими ожогами руки, похотливо ощупывающие меня, я подключаюсь к демону, лихорадочно накликиваю и отправляю: «доклад о нарушении закона о Праве Первой Ночи. Ногфлер личный номер 99.97.105.115.101.114 пытается получить то, что принадлежит только фунджанинам и до того, как заявитель доклада вошла в возраст». Перед глазами появляется красная надпись:
≫заявление о нарушении принято. Наложены обеспечительные меры в виде коллапса мышечной активности ногфлера 99.97.105.115.101.114, по кличке Дупер
Цепкие руки ослабевают, и мы валимся с утоптанной ногами ногфлеров тропинки на красно-чёрный, в свете заходящего солнца, песок. Я падаю сверху Дупера, мне не больно, но сама вышибаю из него дух, он начинает кашлять. Труба ударяется о его голову в шахтёрском шлеме, отскакивает, и катится в сторону. Я в панике вскакиваю, подбегаю к ней, но с облегчением вижу, что она цела. Тут же отправляю новую команду: «заявление о срочной работе по проекту зоркий глаз. Для отлова возможных редких багов в прошивке трубы необходим доступ на холм и наблюдение за посёлком сверху ночью после захода солнца». Компьютер что-то вычисляет несколько мгновений в своих электронных потрохах, удалённых от меня на несколько десятков километров и расположенных в датацентре в Столичном городке, а потом выдаёт:
≫заявка одобрена. Информация о заявке и предоставленном доступе отправлена начальнику проекта — фунджанину Деду.
Тут же понимаю, что завтра меня ждут большие проблемы. Но это будет завтра, а сейчас я свободна как птица, летающее животное на старой Земле, и я бегу, лечу вверх по склону холма, и даже не слишком досадую, когда перед глазами загорается сообщение:
≫заявление о нарушении не подтвердилось. Ногфлер 99.97.105.115.101.114, по кличке Дупер не нарушал половую неприкосновенность заявителя, и, по его утверждению, и не планировал нарушать. Если заявитель полагает этот вывод сторожевого демона ошибочным, заявителю рекомендуется эскалировать проблему до дежурного условного фунджанина. В случае, если вывод останется тем же, заявитель будет наказана.
Через мгновение я так же получаю входящую мыслеграмму от Дупера: «я просто хотел тепла, добра и понимания. Ты такая красивая и мягкая. И у нас с тобой осталось так мало времени. Ты точно хочешь умереть в одиночестве?», к которой приложена эмоция одиночества, хотя я уверена, что в реальности Дупер не чувствовал ничего, кроме похоти.
Я конечно же игнорирую сообщение, и бодро скачу вверх по камням холма, потому, что обувь комбеза не предназначена для таких путешествий, и утонет в песке. Вокруг постепенно темнеет. Я вижу дорогу всё хуже и хуже. Один раз, я недопрыгиваю до камня, и падаю.
В медленном, в пониженном тяготении Марса, падении я как всегда успеваю выставить свободную руку, больше переживая за трубу. Моя рука хватается за мягкое - это камень, который облеплен мхом. Мох постепенно распространяется по Марсу. Конечно же, я не получаю никаких ссадин благодаря всё той же сниженной гравитации, и плотному комбезу — я читала, что люди на Земле получали, при падении, травмы довольно часто.
Встаю, отряхиваю колени комбинезона от пыли, и включаю силой мысли фонарик на пипбое, вытягивая руку с трубой и имплантированным компьютером вперёд. Переключаю разные цвета, попробовав красный, зелёный, и останавливаюсь на синем, который, как мне кажется, лучше соответствует атмосфере момента.
Синий луч света узким конусом выхватывает крутой, восходящий склон холма из стремительно проваливающихся в бездну тьмы окрестностей. Я продолжаю прыгать наверх, но теперь более медленно и осторожно. Показывается вершина холма, и вот, я на вершине.
Отключаю фонарь, чтобы не портить вид. Впереди меня синяя заря [сноска 1.8], сзади огни посёлка.
Я чувствую небывалый душевный подъем и наслаждаюсь моментом, оглядываясь, фиксируя в памяти этот вид. Пусть я и видела закаты уже множество раз, особенно до захвата в рабство, но всё ещё не разучилась отмечать красоту момента.
Когда надоедает, решаю заработать себе хоть какое-то оправдание перед начальством — я отлаживаю программу прошивки трубы по посёлку, водя трубу между уличными огнями и подсвечиваемыми ими бочками зданий. Изображение не всегда стабильно, поэтому я держу перед глазами и полупрозрачное окошко с исходным кодом скрипта[сноска 1.9], управляющем стабилизацией.
Тем не менее я удовлетворяюсь, наконец, как программа работает, и придумываю «отмазку» зачем я стала смотреть на Землю — «очевидно», чтобы отловить возможные редкие баги. Чувствую, что начинаю замерзать, и что одета я слишком легко, тем более, что на высоте холма меньше концентрация суперпарникового газа SF6[сноска 1.10], который отцы-основатели использовали для нагрева нашей планеты, поэтому Собираюсь с духом, и навожу трубу на вечернюю и утреннюю звезду[сноска 1.10] - на Землю]
Сноски
1.1 Марсианский год примерно вдвое длиннее земного, поэтому в одном из известных вариантов марсианского календаря месяцы дублируются — первый и второй апрель, например
1.2 Речь о технологической сингулярности — концепции, когда человечество создаёт искусственный интеллект, который умнее человека, тот создаёт ещё более умный искусственный интеллект, и процесс многократно повторяется, навсегда изменяя облик цивилизации, а так же место человека в ней.
1.3 если читатель хочет себе представить пипбой из романа, как его видит автор, я рекомендую посмотреть на youtube как он выглядит в мире Fallout 4
1.4 предел Армстронга — это линия в атмосфере Земли (19км), выше которой человек не может выжить без скафандра, так как вода, в том числе содержащаяся в крови, закипает при температуре человеческого тела. В современности, выход в открытый космос, который так же называют внекорабельной деятельностью, требует скафандра и нескольких часов на подготовку. На Марсе даже в самой нижней точке давление ниже предела Армстронга. Выживание изолированной от Земли человеческой колонии на Марсе на взгляд автора, очень затруднено во многом из-за того, что ты не можешь просто так взять и выйти на улицу как на Земле
1.5 Строго говоря, это Марсианская атмосфера, а точнее её основной компонент — углекислый газ — будет гореть во фторе.
1.6 В информатике демоном называют программу, которая постоянно висит в оперативной памяти компьютера. Ещё такую программу называют сервисом. Сторожевой демон - программа, которая следит за посёлком и соблюдением в нём правил. Читатель может себе представить ChatGPT, или Сири, Алису либо Кортану, но только такой софт, который не является дружелюбным, или, точнее, не являющийся дружелюбным для ногфлеров, потому, что служит фунджанинам
1.7 Во всех номерах в этой работе спрятаны пасхалки. Если ты, читатель, разработчик программного обеспечения, и любишь загадки, можешь попробовать отгадать, автору будет приятно.
1.8 из-за разреженной атмосферы, которая осталась таковой даже после терраформирования, на Марсе рассветы и закаты не красные, как на Земле, а синие.
1.9 скрипт — разновидность программы, которая не требует подготовки (компиляции) для своего запуска. В данном случае, можно исправить скрипт, и сразу увидеть результаты
1.10 Гексафторид серы - тяжелый, суперпарниковый газ, который по сюжету романа использовали для терраформирования Марса. Склонен собираться в низинах, откуда может выдуваться ветрами. Парниковые газы блокируют тепловое инфракрасное излучение. Поэтому, выйдя из плотной "шапки" SF6, накрывающей низину, где находится Сектор, да ещё и ночью, Астра оказывается в довольно некомфортных условиях
1.11 внутренние планеты, которыми на Земле являются венера и меркурий, видны утром и вечером. На Марсе к утренним планетам прибавляется и Земля, которая ярче обеих других внутренних планет.

Примечание автора: глава полностью переписана 21го апреля 2025го

Алекс. 420й год по летоисчислению Марса, 15-тое 2-сентября, 06:00 (раннее утро). Столица, казарма второго отряда бастардов. За двенадцать часов до встречи Астры с тёткой в сорок втором посёлке.

Внутренние часы Алекса никогда его не подводили. Он проснулся в то же время, с точностью до секунд, что и всегда. Каждое утро солдата отличалось только воспоминаниями о прошедшей ночи. Сегодня он вернулся из мира снов, плохо помня что именно он в них видел. Кажется, что-то сентиментальное. Вроде бы это была опять мама, и она что-то ему говорила. Но так ли это важно, что именно она говорила во сне? Важно было совсем другое, то, что ненависть к нему всегда приходила по утрам. И помогала держаться, не забывать о своей цели весь следующий день.

«Никогда не теряй себя», Алекс повторил слова мамы, опуская ноги на тёплый, керамический пол каюты, подогреваемый скрытыми под ним трубами с горячей водой, тянущимися аж от самого термоядерного реактора, расположенного в другом дистрикте Столицы.

Алекс методично проверял системы защиты своей каюты. Как условный аристократ, он имел в Секторе право на приватность. Однако, меры предосторожности никогда не бывали лишними. Датчики движения, микрофоны, камеры — всё должно быть отключено.

Алекс сел за столик, на котором стояла простая, металлическая рамка. Кончики пальцев касались холодного металла, и шершавой бумажки в её центре. Но в дополненной реальности, нарисованной нейрочипом, не было ни бумажки, ни напечатанного на ней QR-кода. В рамке циклически проигрывался голографический видеоархив с его мамой. Но иногда цикл проигрывания нарушался. Внутренние часы никогда не подводили условного фунджанина, поэтому он и просыпался каждый день именно в это время, чтобы не пропустить самые важные кадры, которые он не мог позволить себе забыть. Только в эти часы защищённое хранилище, которое Алекс сделал в секрете от фунджанинов сектора, отдавало рамке ссылку на зашифрованные файлы. Файлы могли проигрываться только в этой рамке, каюте, и именно в это время — всё это наш герой использовал в качестве ключа для расшифровки.

На первой голограмме молодая женщина держала на коленях маленького Алекса. Она демонстративно отвергала привилегии наложницы. Вместо оказанной ей чести носить одежду фунджанинок, белый либо синий комбинезон с красивым принтом-голографической фотографией и узорами, на ней была одежда женщин-врачей из древних земных сериалов XX-го и XXI-го веков: белый халат поверх чёрного платья-футляра. Её тёмные волосы уложены в сложную вечернюю прическу, бессмысленную роскошь в мире кислородных масок. Такое можно увидеть, разве что, в Торговой Лиге, в чудом сохранившемся до сегодняшних дней Люмосе - многокилометровом городе, состоящем из множества соединённых с друг другом куполов под прозрачными крышами. Уже в первый раз, когда мама ему рассказала о столице Торговой Лиги, он решил, что однажды станет в Секторе главным, купит у Торговой Лиги специалистов, и построит тут такой же.

Карие глаза мамы смотрели в камеру с вызовом, а на её губах играла лёгкая улыбка. Одной рукой, с импланированным ПИКом, она придерживала Алекса. Другой же, на которой был заметен шрам от неудачной попытки суицида, перелистывала гербарий лекарственных растений, из тех, что выращивали в госпитале для лекарств. Только спустя годы после её смерти Алекс понял, что она начала собирать коллекцию ядов уже в этот момент. Разумеется, мама знала, что голограмму увидят фунджанины, и, особенно, отец Алекса и… Её регулярный насильник. Знала, и её это совсем, в этот момент не тревожило, как бы это не взбесило потом отца Алекса.

Она нашла ещё один способ сопротивляться — отложив гербарий, рабыня-врач из Торговой Лиги запела колыбельную на древнем земном языке — он так и не смог узнать, на каком именно, как ни пытался потом выяснить.

На голограмме маленький Алекс тянулся к её лицу, завороженный мелодией. А она целовала его пальчики, не прерывая песни. Её голос был особенным — глубокий, с какой-то бархатной хрипотцой. Такой голос, которым хорошо петь не только колыбельные, но и… Отдавать приказы в операционной.

Однажды, мама рассказала Алексу, что до Сингулярной катастрофы, люди говорили на сотнях других языков. И о том, что колонисты Сектора Хриса иммигрировали на Марс из Восточной Европы, а их языки оказали влиение на формирование официального языка Сектора — англокитайского пинджина — стихийно возникшего языка из двух других, английского и китайского. Языках захватчиков. Это было запретное знание. Мама говорила, что такой информации у Алекса теперь слишком много, что это опасно, так что она унесла тайну языка колыбельной с собой в могилу. Всё, что у Алекса осталось, только эта мелодия. И образ непокорной, гордой мамы на голограмме.

Вторая голограмма была записана мамой в день её смерти. На её лице красовался плохо закрашенный мейкапом синяк, который, видимо, оставил его отец. А сама она сидела в ординаторской в больнице Сектора, на этот раз одетая по стандартам, положенным в Секторе для аристократок, к которым маму условно причислили, когда она случайно забеременела Алексом после её ритуального изнасилования отцом Алекса в День Первой Ночи. Она должна была быть рада изменению своего статуса в Секторе — стала из ногфлерки наложницей фунджанина. Другого социального лифта для таких, как она, в Секторе не предусматривалось. Ногфлерки Сектора слишком привыкли к идее постоянного физического насилия, поэтому некоторые из них вполне были бы довольны таким способом стать из рабыни условной аристократкой, и могли смириться с разовым сексуальным насилием. Наверняка, большинство из них потом нашло бы общий язык с его отцом. Но не мама Алекса.

— Когда ты увидешь эту запись, твой отец будет уже мёртв, — говорила печальным, но твёрдым голосом она, -. И я тоже — не хочу давать им возможность устроить показательное судилище. Прости, что оставляю тебя. Но я больше не могу. Они заставляют меня выбирать из ногфлеров будущих кандидатов для опускания, кто менее ценен, и кто больше проживёт как шахтёр или на вредном промышленном производстве. А из опущенных выбирать тех, у кого пора, пока они ещё не умерли, забирать сохранившиеся органы для пересадки фунджанинам или продажи Лиге. Я ухожу, отравив твоего отца, себя, и разморозив криохранилище с изъятыми органами. Они не получат ничего. Пожалуйста, запомни: самое главное, не сломаться, не потерять себя. Меня Сектор так и не сломал. Верю, сын, что он не сломает и тебя!

В этот момент она встала, и Алекс заметил принт, на который сперва, когда ему позволили попрощаться с мамой, не обратил внимание: рисунок синего марсианского рассвета над горами.

У Алекса ушёл не один год на то, чтобы догадаться, что в этом изображении может быть что-то скрыто. Он часто пересматривал свои воспоминания её похорон — нейрочип записал видеопоток с глаз убитого горем мальчишки. И будущий революционер сохранил эту запись, часто пересматривая и тогда ещё не понимая, почему он остался и без отца, которого ненавидел за то, что он делает с мамой, и без матери.

Мама, заметив способности Алекса к математике, приносила ему учебники по ней, которые в секторе были разрешены, но ими уже не одно столетие почти никто не интересовался, кроме, разве что, покупных ногфлеров-специалистов.

Однажды, Алекс догадался поискать закономерности в линиях гор, лучах солнца и цветовых кодах синего градиента рассвета. И нашёл ссылку на тщательно спрятанный архив с учебным курсом по хакингу и шифрованию информации. Это была ещё одна тайна его мамы — было совершенно не понятно, где она сумела найти такие файлы. При этом, очевидно, будучи врачом, не разбираясь в этой теме.

Последняя голограмма была старым снимком в Социальной Сети Сектора, который увидели все его жители, прежде чем фунджанины её удалили: ещё бы, скандал, фотография отравившей себя, мёртвой наложницы, убившей собственного господина-фунджанина. Родители Алекса были найдены в купальне, воду которой его мама и отравила. На вешалке, на стене аккуратно висели красно-чёрный камуфляж отца, и тот самый комбинезон мамы с зашифрованным принтом.

Мама казалась не мертвой, а спящей, будто её сморила горячая вода. Она была погружена в воду с пеной по шею. Отец же, которого Алексу было совершенно не жалко, плавал в воде спиной к верху. На спине виднелись шрамы от ранений, которые он получил за свои более чем триста марсианских лет жизни. Алекс подумал, что, возможно, далеко не все эти шрамы изначально были настолько заметными. Он знал, что его отец при своей жизни, как и все другие фунджанины, не гнушался пластических операций, которые условным аристократам были запрещены. Как и лекарства от старения.

Алекс сжал кулаки. Его ногти привычно вдавились в ладони, оставляя следы от боли, ненависти, и, наконец, невыносимого одиночества — ощущения, что он не может никому доверять. Что было необычно сегодня, так это то, что, кажется, он вспомнил — ему снилась вовсе не мама. Во сне он видел девушку, которая была совсем не похожа на местных женщин в секторе. И… Она была его соратницей, поддерживала во всех его планах и начинаниях. Ощущение от воспоминания было очень необычным. Алекс озадачился. Однако, демон казармы не дал Алексу задуматься на эту тему, выведя перед глазами сообщение:

≫ Внимание, бастард Алекс, к вам посетители: ногфлер и ногфлерка из клининг-команды.

«Хм, а вдруг я видел во сне именно эту ногфлерку?», подумал Алекс, и, с затаённой надеждой, дал мысленную команду двери каюты на открытие.

Когда дверь каюты открылась, снаружи оказались два человека: чуть впереди и слева был худощавый мальчик в коричнево-полосатом костюме неквалифицированного ногфлера. За его плечами находился массивный пылесос, труба которого была прицеплена на липучке к костюму паренька, как и кислородная маска. В руках он держал большой мусорный мешок из чёрного пластика, скрывавший своим открытым раструбом его ПИК. Уборщик явно нервничал, его руки слегка дрожали, и он прикусывал губу, словно пытаясь подавить страх. За тщедушной фигуркой паренька неудачно пыталась спрятаться желто-полосатая фигурка довольно миловидной ногфлерки.

Алекс сосредоточил на ней взгляд. ПИК Алекса связался с серверами Социальной Сети Сектора, и вывел всплывающую информацию в дополненной реальности, созданной нейрочипом: кличкой ногфлерки оказалась Машка. Алекс лениво пробежался взглядом по страничке девушки, и не нашёл там ничего интересного, одни банальности. Однако, ему стало жалко явно испугавшихся ногфлеров, так что он сделал приглашающий жест рукой.

Ребята шагнули внутрь, и остановились в нерешительности. Машка, когда Алекс бросал на неё взгляд, прятала свой, уставившись в пол, а её пальцы судорожно перехватывали щетку и баллончик с чистящим средством, словно она пыталась успокоить себя. Но стоило ему перевести взгляд на её напарника, тут же принялась с любопыством осматриваться в каюте. Её внимание привлекла застывшая голографическая фотография в рамке — со сценой с мёртвой мамой Алекса и мертвым же отцом. Она аж открыла рот от удивления, казалось, забыв где находится. Алекс продолжал смотреть на паренька. Возникла неловкая пауза, и последний вынужденно подал голос, не дождавшись Машки. Он сильно заикался:

— Г-г-г-гос…г-ггоспод-дин б-бастард Алекс, м-м-мы п-п-п-ришли у-у-у-ббб-рр-р-рр, — мальчик силился выговорить слово. На его лице вздулись синие жилы, а дрожь рук стала ещё заметнее. Алексу хотелось помочь, но он не знал как, так что молчал. Наконец, паренёк решил использовать другое слово, — . п-почистить В-в-вашу каюту.

Паренёк-заика залился краской, и спрятал лицо за своим мешком.

Алекс едва заметно кивнул, не обратив внимание на недостатки речи уборщика. Машка острожно шагнула вперёд. Она держала в руках щётку и баллончик с чистящим средством. Алекс решил не мешать уборке, и сказал:

— Я в душ, не буду вам мешать. Как помоюсь, освобожу для вас и санузел.

Через минуту, Алекс уже стоял под плотными струями тёплой воды. Она отдавала ржавчиной и тиной от некачественной очистки, что раздражало, и заставляло в очередной раз задуматься, есть ли та же проблема у верхушки сектора и полноценных фунджанинов, или последние моются той же водой, что и условные аристократы — бастарды и наложницы.

«Однажды, я свергну Деда, и узнаю это», замечтался Алекс.

Машка металась между душевными стремлениями: с одной стороны, ей хотелось рассмотреть скандальную голограмму на столе, которая уже демонстрировала следующий кадр с той же самой женщиной. С другой, мощная, уверенная в себе фигура Алекса, проступающая через полупрозрачную перегородку, буквально притягивала взгляд, заставляя её сердце трепетать, а мозг забыть о деле. Она не удержалась, и открыла профиль условного аристократа в Социальной Сети Сектора.

Сплетница отметила, что Алекс холост, что у него нет даже наложницы. При том, что система отметила, что он предпочитает женщин. Внезапно, уборщица ощутила острую зависть к той, которая однажды поселится в этой каюте и в сердце солдата. И… Будет принимать тёплый душ, ведь Сектор заставлял уборщиков мыться каждый день, и холодной водой. Чтобы как-то унять чувства, Машка решила задуматься о приятном — о том, что ей обязательно нужно встретиться сегодня вечером с этой выскочкой, Астрой, которую по какой-то непонятной причине перевели в касту ногфлеров-специалистов. Хотя сектантка даже держаться как положено представителю своей касты не могла, позволяя Машке указывать её настоящее место в касте опущенных, куда она обязательно скоро будет определена, как это уже случилось с её сумасшедшей, фанатичной тёткой, доставшей своими проповедями весь посёлок.

Напарник Машки с тревогой смотрел на застывшую девушку. Нужно было что-то делать: время, отведённое на уборку каюты, таяло.

— Ммм, — попытался он выговорить её имя, но та не слышала, продолжая то пожирать глазами силуэт хозяина каюты, то с интересом наблюдать за калейдоскопом голограмм в рамке на столе.

Вода пока ещё шумела. Паренёк переминался с ноги на ногу, чувствуя, как по спине градом течёт холодный пот. Но Машка очнулась только тогда, когда он дернул её за рукав желто-полосатого комбинезона.

— Ты ччч-ег-г-го медлишь? — прошептал уборщик

«А? Что?» — Машка вздрогнула, и посмотрела на на него так, будто бы видела его впервые в жизни. Но потом до неё дошло: они теряют последние минуты, отведённые на работу.

«Проклятая краснопыль!», выругалась Машка. Её напарник вздрогнул и покачал головой осуждающе, но не стал ничего говорить — он уже устал напоминать, что девушкам ругаться неприлично.

Ногфлеры заметались по каюте, стараясь успеть сделать хоть что-то. Машка торопливо брызгала чистящим средством, а её напарник неловко возил воющим на максимальной мощности пылесосом, совсем заглушившим звук воды, то и дело спотыкаясь о шланг. Время от времени он отключал свой профессиональный инструмент, проверяя, что бастард всё ещё моется.

Внезапно, щетка в руках девушки задела металлическую рамку. Душа Машки ушла в пятки, когда та, словно в замедленном кино, накренилась, и медленно полетела, в сниженном тяготении Марса, вниз, прямо на всё ещё мокрый пол. Каким-то чудом Машке удалось подхватить рамку. Её пальцы дрожали, когда она ставила её на место.

«В-в-вода…» — её напарник замер с выключенным пылесосом. Шум душа в санузле действительно стих. Машка в панике оглядела каюту. Пол был едва помыт, пыль протерта кое-как. Хорошо хоть весь мусор собрали.

— Ч-ччто будем делать? — голос парня выдавал страх наказания. Как ни к стати, он вспомнил, что символизируют продольные полоски на его костюме.

— Не дрейфи. Прорвёмся, — заявила вдруг Машка без тени прошлого смущенния и неуверенности, и продолжила, — я уверена, он даже о нас и не вспомнит, если мы сбежим

— А с-с-с-анузел? — выступил в качестве голоса совести парень

— А краснопыль с ним! Побежали, пока он не вышел! , — уговаривала на нарушение Машка, подкрепив предложение отправкой мыслеграммы напарнику с чувством уверенности в собственной правоте.

Как главная сплетница сорок второго посёлка и ожидала, условный фунджанин едва ли помнил о визите ногфлеров. Вытирая свой ёжик волос полотенцем, он думал о судьбах Сектора, мечтая о революции, которая навсегда изменит этот несправедливый мир, в котором никакого права первой ночи не должно быть, как и других беспричинных зверств над ногфлерами. Алекс знал, что он будет справедлив и милостен к рабам сектора. Думая об этом, он было вспомнил о визите уборщицы, и на мгновение задумался, что ведь и её изнасиловали в день её совершеннолетия. Наверное, поэтому она так при его виде и оробела.

«Бедная девочка», заключил наш герой, и продолжил внутренний диалог пафосным риторическим вопросом: «Настанет ли день, когда я смогу не просыпаться от ненависти?», и ответил сам себе: «Обязательно настанет! И раньше, чем кажется!»

Мечты Алекса были грубо прерваны входящей мыслеграммой от Цзиньлуна, — его единокровного брата по отцу, полноценного фунджанина, то есть рождённого от одной из знатных жен отца, ныне вдовы. Брат был командиром второго отряда бастардов, в котором служил Алекс.

Когда Алекс открыл мыслеграмму, его обдало лёгким презрением, а в черепе зазвучал голос: «Ублюдок, слушай приказ: Немедленно отправляйся в Арсенал, получить церемониальное оружие. Времени у тебя не так много, так что возьми дирижабль. От туда — к административному комплексу, встречать делегацию послов Арабики. На время мероприятия, поступаешь во временное распоряжение фунджанина Зэна, взамен его бастарда, убитого вчера в пограничной стычке с Восточным Маринером. Доложи, как выполнишь задачу. Хочу тебя поставить в патрулирование сегодня вечером»

На самом деле, Брат не относится к Алексу плохо, он, наоборот, его патронировал. Но сословные традиции Сектора заставляли его себя вести именно таким образом. Поэтому, Алекс привычно не обратил внимания на форму сообщения брата, зато задумался о его смысле:

«Послы Арабики… Это ли не шанс, которого я ждал так долго? Нужно наладить с ними контакт»

Тем временем, Машка, пробежав с напарником на буксире пол-коридора, мгновенно остановилась, словно наткнувшись на стену, получив автоматическую мыслеграмму от демона казармы:

≫Ногфлерка номер <вставить номер> по кличке Машка, автоматический анализ выявил, что уборка каюты 1001 выполнена с грубыми нарушениями регламента. Степень тяжести: средняя. Назначено дисциплинарное взыскание — лишение кислородной пайки на два дня. Результат автоматического анализа может быть обжалован у твоего менеджера, фунджанинки Сюй Цзин. В случае, если твоя жалоба окажется не оправданной, продолжительность взыскания будет удвоена.

— Ты тоже это получил? — спросила упавшим голосом Машка. Её напарник явно выглядел упавшим духом. Он силился что-то сказать, но от волнения не мог произнести не звука. Через мгновение Машке пришла от него мыслеграмма, от которой пахло солёными слезами, которые на самом деле появились на лице паренька:

«Да. Я же говорил тебе! Я говорил!»

Машка залезла в баланс, и увидела перед глазами: «Баланс: 5 трудосолов. Внимание: наложено взыскание, лишена кислородного рациона. Осталось дней: два. Стоимость нового баллона: 10 трудосолов»

Она лихорадочно задумалась, что же делать. Можно попробовать попросить у кого-нибудь из знакомых в 42м посёлке кислород. Или… Продать полученную информацию одному из фунджанинов? Главное, не продешевить. Нет, наверное, лучший способ выбраться из западни - шантаж одного из опущенных ногфлеров. Всё равно он скоро умрёт, а вместе с ним исчезнет и ценность компромата на него.

Паренёк же, словно забыв о существовании Машки, уже строчил собственную мыслеграмму знакомой, работавшей кухаркой в дворне главного Медика:

«Вера, привет. Выручишь? Нужен кислород на два дня»

Прошло 790 земных лет с момента вымирания человечества по всей Солнечной
Системе за пределами Марса в середине XXIIго века. За это время Марс успел
сделать 420 оборотов. Судный день стал точкой отсчёта нового календаря.

Терраформинг, начатый в конце века XXIго был оборван. Но вечная мерзлота
таяла, планета продолжала становится всё более влажной и зелёной.

Но в то же время последние остатки инфраструктуры человечества,
построенные до катастрофы, очень скоро по историческим меркам обратятся в
пыль. Вокруг нас - новые тёмные века. В чём-то похожие на тёмные века после
катастрофы Бронзового Века. Или на средневековье. В чём-то совсем другие.

Социальные структуры примитивны, и, хоть в этот раз человечество и не забыло
гончарный круг, как забыло в Греческие Тёмные века, но про то, чем занимались
адвокаты и что такое права человека, точно никто не вспоминает. Как и про
полёты в космос. Сейчас не время мечтателей.

Международной торговли почти нет. Как бы мы не пытались её оживить, зная из
человеческой истории, что она спутник Эпохи Возрождения и выхода из тёмных
Веков, у нас ничего не получилось.


Небольшие анклавы-государства людей, которые мы называем Секторами,
экономически автономны.


Мы почти ничего не знаем о том, что происходит за пределами Марса. А те из нас, кто знает - неоаристократы, или совет директоров
Торговой Лиги - борда, не рассказывают остальным. Они точно что-то знают.
Ведь многие из них лично видели совсем другой мир, до Катастрофы. И читали
не только обычные летописи, доступные любому сотруднику Лиги, но и
закрытые отсчёты все эти сотни лет. Они биологически бессмертны.

Человечество погрузилось в мрачный сон своего коллективного разума. Однако,
как ни странно, крупных войн за эти столетия не было - сердцем экономики
любого сектора является Термоядерная Электростанция Великого Кольца -
обороняющиеся, проигрывая, могут легко её подорвать. Захватчики получат
лишь ледяную красную пустыню.

Почти все войны сводятся к рейдам за рабами. Почти все. И если о войне Лиги с
Элладой мне не даст рассказать борда, то о хаосе, возникшем вокруг Сектора
Хриса никто не помешает. Я знаю историю из первых рук. От её
непосредственных участников.

Сектор Хриса не самое лучшее место на Марсе, но и не худшее. Вокруг него всё
ещё по большей части красная пустыня, и жизнь только начинает своё победное
шествие по его территории.

Хрис расположен в глубокой впадине одноименной долины Хриса. В ней
сравнительно мягкий климат, становящийся всё лучше и лучше с каждым
столетием.


Жители Хриса, или как они сами себя называют, Сектор или Семья,
сохранили свою промышленность более успешно, чем их соседи, которые их
боятся. Семья никому не раскрывает численность своего населения, но
аналитики Лиги уверены, что в нём живёт больше 75 тысяч, и меньше сотни
тысяч человек.


И это больше чем в десять раз меньше соседнего Восточного
Маринера. Хотя и больше 40 тысяч, чем в другом соседе Хриса - Арабике.
Семья, а точнее, её Великий Отец, диктатор Дед, не задумываются над тем, что
существующий порядок вещей может быть не таким стабильным, как они
привыкли за сотни лет.



Анонимный летописец Торговой
Лиги


Глава 1
Примечание автора: глава полностью переписана 21го апреля 2025го. И существенно дополнена 3го Мая.


420й год по летоисчислению Марса, 15-тое 2-сентября, 17:15 (вечер). Астра. За два часа до её встречи с Алексом.



Я шла в гости к тётке, шла на очень неприятный разговор, сжимая в руке изготовленную мной подзорную трубу, а в голове всё ещё жил обрывок сна. Он был таким ярким, что даже сейчас, спустя такой долгий, сложный день, заставлял моё сердце трепетать.



Во сне я стояла на вершине холма, окутанная синим сумраком Марсианского рассвета. Рядом был он — тот, без которого я в этих грёзах не мыслила свою жизнь. Я никак не могла вспомнить его лицо, зато не забыла ощущение его любящего взгляда, и непривычное чувство безопасности. Как бы я ни силилась, я не могла оживить в памяти ни его голос, ни, что самое ужасное, имя, чтобы проверить по Социальной Сети Сектора его существование. Зато, прекрасно помнила объятия сильных, заботливых рук, и обжигающее прикосновение его комбинезона за спиной, защищающее от стужи выпадающей из атмосферы инеем углекислоты.


На небе синел рассвет, и звезды гасли по одной. Однако, наш с ним взор притягивали не они, и даже не утренние и вечерние звезды — Земля и Венера, а огромная, хвостатая комета, вытянувшаяся вдоль своей орбиты к Солнцу, пока ещё скрытому за горизонтом. Рядом с нами стоял на своей треноге телескоп. И мы спорили, увидим ли мы пиксели «матрицы», посмотрев на комету через него.

Возвращаться в реальность из воспоминаний о грёзах очень не хотелось. Однако, не то, чтобы у меня был какой-то выбор.



Я знала, что разговор с тёткой не будет приятным, и не хотела её видеть, несмотря на то, что вся остальная моя семья мертва, убита фунджанинами. Убита в тот день, когда нас с тёткой захватили в рабство, сделали, как говорят в Секторе, ногфлерами.



До нашего порабощения мы жили небольшой общиной Свидетелей Симуляции. Мы были как семья: помогали друг другу во всём. Иронично, что Сектор тоже часто называет себя Семьей - с большой буквы, а своего диктатора, Деда, Великим отцом. Так вот, я знаю, что это неправда. Потому, что я видела общество, которое куда более похоже на то, что пропаганда Сектора утверждает.



Такие общины как наша часто странствуют в серой зоне, между границ секторов. Пытаются выживать и сохранять свою самобытность. Я надеюсь, мы не были последней общиной Свидетелей Симуляции в этой части Марса. С другой стороны, всё что ни делается - всё делается по воле Оператора Симуляции. Я думаю, Его план был в том, чтобы мы изменили Сектор изнутри, сделали его настоящей Семьёй, как была у нас, только много большей. Нас было сорок четыре человека. И номер посёлка, куда нас поселили с Тёткой, сорок второй.

Тётка любит говорить, что если из 44 вычесть обеих нас выживших будет как раз 42. И считает это знаком свыше.



С другой стороны, из своих книг я знала, что человеческий мозг очень любит находить совпадения в совершенно случайных, не связанных событиях, притягивать их за уши. Думаю, это именно такой случай.



Пока у тётки не очень получалось с агитацией. Из всех жителей посёлка она смогла сделать Просветлённым только шахтёра Дупера. Я думаю, тётка давно поняла, что её агитация не работает, и она решила попробовать новый способ распространять веру: родить, воспитать в Просветлении детей. Точнее, заставить их рожать меня. Она отказывалась даже выслышать о другие идеях, как мы бы могли привлечь к себе людей. А я старалась лишний раз даже не думать о тёткиных способах, и избегала этих разговоров как могла.



Однако, в этот раз избежать разговора с ней было невозможно, как бы я не хотела этого. Я осмотрелась, чтобы заставить себя принять действительность.

Позади меня, на центральной площади посёлка, подавляя всё вокруг, и доминируя, возвышалась статуя Отцов-Основателей. Силуэты вошедших в историю мужчин чернели на фоне красного Марсианского неба, а длинная тень пролегла на багровом песке почти до самого конца улицы. На ней почти не было видно других людей. Они либо внутри, в жилищах, либо еще не вернулись в наш 42й поселок со своей смены, как совсем недавно сюда приехала я.


Я подумала, что хорошо, что Дупер так и вкалывает в своей шахте, и прибудет в посёлок только на закате. Надеюсь, я с ним сегодня не встречусь! Ведь он совсем не похож на того, кто мне сегодня приснился. Он такой примитивный и тупой! Хорошо, что хотя бы во сне я обнималась и наблюдала комету с тем, с кем хотела быть вместе. Окружающий меня пейзаж пока ещё был погружён в привычную красную, дневную палитру Марса. Однако, посёлок уже готовился к своим обычным вечерним ритуалам.



Я шла по узкой улочке, петлявшей как вход в ловушку. Я проходила мимо ставших такими привычными, за последние три года, бараков. Не задумываясь о них, обходила знакомые тупики. На плечи давили лямки кислородного баллона. Правую руку оттягивала изготовленная мной в оптической мастерской подзорная труба, а левую тянул вниз вживленный в нее ПИК — персональный имплантированный компьютер. Он изготовлен по примитивным, всё более упрощающимся технологиям Сектора, и не отличался ни компактностью, ни малым весом. Всё никак не могла к нему привыкнуть. На душе было еще более тяжело от предстоящего разговора с тёткой. Я устала за рабочий день, а ведь он для меня пока не закончился — я ещё должна проверить работу оптической стабилизации трубы по ночным зданиям поселка, перед тем как этот заказ военных Сектора будет закрыт. Под ногами скрипел красный марсианский песок — Сектор вымостил камнями только центральную площадь.



Чем ближе я подходила к бараку тётки, тем тяжелее мне было на душе. И тем меньше мне хотелось думать о предстоящем разговоре. Да что там! Хотелось думать о чём-то совсем другом, более возвышенном, романтичном… Как сегодняшний сон. Хотя подумать и спланировать разговор стоило.

Когда я возвращалась домой с работы в Столице, я получила от тетки мыслеграмму, которая звенела пружиной теткиного нетерпения, и пахла ее болезнью. Хотя я и была зажата со всех сторон набившимися в кабинку канатки ногфлерами, в этот момент я ощутила липкий страх остаться, после смерти тётки, совсем одной. Однако, её нетерпение, переданное мыслеграммой, не предвещало ничего хорошего.



Хотя тетка и не упомянула в тексте сообщения о чем она хотела поговорить, я догадывалась, что именно ей от меня нужно — она опять будет нудеть о том, что моему телу осталось ещё года три биологической молодости, напоминать близости моего совершеннолетия, во время которого должно произойти кое-что настолько ужасное, что я хочу об этом думать ещё меньше, чем о другой теме предстоящего разговора: она обязательно опять будет пытаться выдать меня замуж за нашего единственного с ней в Секторе единоверца — скучного, тупого, лысеющего, рано оскуфевшего от тяжелой работы шахтером Дупера.

Нет, он точно не мужчина моей мечты, я заслуживаю совсем другого мужа! Больше всего на свете мне хотелось убрать его из своих официальных женихов, куда его добавила тётка, пользуясь тем, что она моя официальная опекунша, а я всё ещё несовершеннолетняя. Если бы не этот статус Дупера, по правилам Сектора, он бы не смог мне мыслеграммить, и ему было бы запрещено со мной начинать разговор первым, и я могла бы его просто игнорировать, как и других членов его касты. Правила Сектора, конечно, были ужасными, но именно в этой части они не казались такими уж несправедливыми лично ко мне. Это тётка виновата в том, что он мне досаждает.



А ведь можно было бы говорить совсем не о Дупере, или о возрождении нашей религиозной общины через брак с ним — я бы очень хотела поделиться с тёткой чувством хорошо сделанной работы, которую держала в руке. А еще, хотела ей пожаловаться на то, через что я каждый день прохожу в нашей Лабе, особенно на напоминания фунджанинов, что значат продольные полоски на моем фиолетовом костюме. Брр, телесные наказания это ещё одна тема, о которой совсем не хочу думать! Наверное, мне был нужен кто-то выговориться, и тетя подходила для этого как никто больше, ведь она была не только моей единственной родственницей в Секторе, но и сестрой по вере. Кто еще поймет меня?



Еще в вагончике канатки меня осенила идея, как убедить тетку, что есть и другой путь добиться увеличения численности представителей нашей общины в Секторе — рожать детей от унылого Дупера вовсе для этого не обязательно: я крепко держала эту идею в правой руке. Брутальная, большая, тяжелая, выкрашенная в красно-черный военный камуфляж, подзорная труба казалась неуместной в этом месте, и тем более в моей маленькой ладони. Тут и там я ловила удивленные взгляды редких прохожих, бросаемые на нее и меня.



Над каждым ногфлером дополненная реальность, или как её часто сокращённо называют, AR, выводила личный номер и различные иконки, среди которых превалировала иконка неквалифицированных ногфлеров, принадлежащих этой улице. Это результат работы связки примитивного, но функционального нейрочипа Сектора и ПИКа, имплантированного мне в руку. Впрочем, касты ногфлеров были понятны и по цвету комбинезонов наблюдавших за моим возвращением: почти все они были мужского, коричнево-полосатого, и женского, желто-полосатого цветов.

Одна из коротких, желто-полосатых фигурок было направилась в мою сторону, однако вскоре передумала: кажется, усталость в ней пересилила любопытство, и ее длинная, вечерняя тень заскользила по красному песку в сторону более близкой к ней массивной конструкции, доминирующей над другими бараками и состоящей из десятка сваренных в месте промышленных бочек, догадавшись, что я направляюсь именно туда. Другие здания в посёлке тоже состояли из бочек, лежащих на песке горизонтально, но были в разы меньше, особенно на соседней улице, где жили специалисты в своих индивидуальных ночных бочках.

Не только местные ногфлеры отбрасывали редкие, вечерние и лениво шевелящиеся силуэты, подавленные размерами фигур Отцов-Основателей; куда больше и чаще вокруг стелились тени от импровизированных жилищ. Бочки удерживались на месте с помощью кольев, глубоко вбитых в марсианский грунт, и приваренных к ним металлических тросов.



Всё вокруг было покрыто свежей ржавчиной, наросшей на металле от недавно прошедшего сильного дождя. Вода впитала углекислый газ из атмосферы, а химическая реакция превратила её в кислоту. Влажность на планете все еще росла, несмотря на оборванный, почти восемьсот земных лет назад, процесс терраформинга. Мне стало жаль, что я пропустила сегодняшний ливень, работая в лабе днём — за прошедший влажный сезон я так и не увидела это редкое погодное явление. Порыв ветра пронес мимо меня облачко песка, и я рефлекторно прижала кислородную маску плотнее к лицу, чтобы под неё не набилась вездесущая, абразивная марсианская пыль, которая хоть сегодня и слиплась от влажности после дождя, но всё ещё оставалась опасной для лёгких и желудка человека.

Мой разум, не желая думать о предстоящем разговоре с тёткой, попытался найти что-то положительное в моменте: хотя бы то, что терраформирование Марса, пусть и было заброшено после Сингулярной Катастрофы, успело поднять давление атмосферы достаточно, чтобы мы могли не носить громоздкие скафандры.

В Секторе рассказывали самые дикие легенды о Катастрофе. Одна из них утверждала, что Отцы-Основатели прервали терраформирование намеренно, чтобы люди на Марсе не стали слишком изнеженными. По другой, ещё более абсурдной, Сингулярную Катастрофу назвали так потому, что другие Отцы-Основатели оставили свое «стадо» фунджанину Деду, а сами улетели в другую галактику через гравитационную сингулярность — микроскопическую черную дыру, якобы вращающуюся вокруг Венеры. И по-прежнему дают оттуда советы Деду. Сразу отвечают ему, когда он требует от них советов — принимает их прямо на свой совершенный, досингулярный нейрочип, напрямую умеющий работать с мыслями.



Абсурд! Любой, кто хоть немного изучал древние учебники по астрономии, знает, что черных дыр в Солнечной системе нет, по крайней мере точно нет на орбите вокруг Венеры. И что при приближении к такой дыре, человек будет порван на кусочки, превратившись в спагетти. Ещё большим бредом казались рассказы про передачу советов из чёрной дыры: то, что я узнала о физике, занимаясь самообразованием в Общине, до нашего с теткой обращения в ногфлеры, заставляло меня чувствовать глубочайший скептис ко всем перемещениям быстрее скорости света.



Наша община Свидетелей Симуляции придерживалась иного взгляда: мы верили, что произошла катастрофа с программным кодом мироздания, и весь мир за пределами Марса превратился в пиксели.

Именно из желания увидеть эти пиксели я и увлеклась оптикой, хотя многие в общине не одобряли моего интереса. Родители поддержали меня, возможно, желая отвлечь от… других проблем, о которых я тоже привыкла не думать. Это было лучшее начинание в моей жизни: только благодаря моим знаниям оптика фунджанины сохранили мне жизнь. Теперь я не просто ногфлерка, но ногфлерка-специалист.



Но чем больше я изучала науку, тем чаще мне приходила в голову крамола: что, если никаких пикселей нет? Что, если в Великом Извинении Оператора — не написана правда? Вся наука построена на сомнении в теориях, и на их доказательстве. На готовности отвергнуть идеи, если они не соответствуют фактам. Наши священные тексты устроены совсем другим образом: в них императивно изложена Истина, дарованная нам Оператором Симуляции. Мы не должны в ней сомневаться. Однако, увлечение наукой приучило меня задавать вопросы самой себе о самых, казалось бы, незыблемых истинах.

Это отец научил меня сомневаться во всём и искать истину. Однако, он так и не объяснил мне, как не бояться узнать ответ. Я думаю, решение в том, что я должна верить в изложенное Оператором без каких-то сомнений. Принимать эту истину как аксиомы в геометрии, ведь Оператор не прав быть не может. Ситуация, когда реальность результатов экспериментов противоречит реальности Великого Извинения — не возможна, поэтому я и не должна волноваться.
Однако, с момента последнего нашего разговора с отцом, когда он, смертельно раненный солдатами Сектора попрощался со мной, прошло несколько лет, а я так и не достигла прогресса в развитии своей Веры.



Размышления на эту тему более не утешали, а наоборот, ужасали. Так что, я отогнала их и сосредоточилась на реальности — я, наконец, дошла до теткиного барака.



Я подошла к шлюзу. Из-под ржавчины виднелись фрагменты QR-кода, нечитабельного для моего нейрочипа. Я подняла руку и потёрла поверхность. Куски ржавчины отвалились, и медленно упали в ослабленном тяготении Марса на грунт.

Фрагменты QR-кода пропали, зато проявилась надпись «Посёлок 42, закрытый барак для низших ногфлеров BN-5». Я сосредоточила взгляд на этой надписи, и ПИК на моей левой руке загудел охлаждением своих медленных и горячих процессорных ядер. Через мгновение, я получила мыслеграмму:



> Демон барака BN-5. Ногфлерка 116.114.97.112 по кличке Астра, назови цель посещения?



Я привычно накликала ответ мысленным взглядом на всплывшей, в моём поле зрения, клавиатуре: «Посещение родственницы». Через несколько мгновений перед моими глазами появилось зелёное сообщение: «Доступ разрешён. Списано 5 трудосолов налога на общение с представителями касты низших. На счёте: 10». В душе угнездилась тревога: как тётка меня встретит? Есть ли надежда, что она не будет навязывать мне брак с Дупером? Будет ли терзать меня другими проблемами, которые я всё равно невозможно решить, а потому, о них лучше не думать? В любом случае, дороги назад нет: я заплатила не только эти 5 трудосолов, но ещё 10 из своих накоплений, чтобы тётку отпустили с работы сегодня раньше, чем обычно.



Овальная дверь шлюза скрипнула, отворяясь. Я сделала шаг внутрь, и дверь за моей спиной с тяжёлым, лязгающим металлическим звуком закрылась, заперев меня в тесном помещении. Стены шлюза были сделаны из старого, местами латаного заклепками свежей сварки металла, который давно потерял свой блеск. Под ногами скрипел красный песок, занесённый сюда с улицы предыдущими посетителями.



Сверху моргал свет одной-единственной, тусклой лампы накаливания, сигнализируя о том, что она почти перегорела из-за нарушения своей герметичности. Если бы она находилась внутри, в богатой кислородом атмосфере, это бы давно произошло. Впрочем, скоро это обязательно случится, когда дуговой электрический разряд лампы разложит до активных форм фтора, медленно просачивающиеся внутрь крупные, неповоротливые молекулы суперпарникового газа — гексофторида серы, использованного для тераформинга планеты.

AR подсветила красным, запретным цветом входную дверь, и вывела передо мной постепенно ползущий вверх столбик давления. ПИК опять загудел своими вентиляторами, пока его программное обеспечение связывалось с демоном барака, и управляло нейрочипом, который влиял на зрительную кору моего мозга, и передавал то, что я вижу, назад в ПИК для обработки.



Сверху шипели клапаны компрессоров, через которые подавался воздух, а металл шлюза дрожал от приводивших их в действие электромоторов. Перед моим взглядом менялись, зеленея несколько информационных столбиков. Индикатор общего уровня давления и парциального же давления кислорода увеличивались, а столбики углекислого газа и гексафторида серы уменьшались. Я рефлекторно сглотнула, чтобы избежать заложенности ушей. Когда AR дала мне знать, что процесс завершен, перед глазами появилось еще одно сообщение:

> Демон барака BN-5. Ногфлерка 116.114.97.112 по кличке Астра, в связи с прошедшим дождем, процедура изменена. Жди, идет дополнительная очистка.

Тугой поток воздуха подул снизу, и красная пыль, клубясь, закружилась в потоке, стремясь в вентиляционные решётки на стенах. Густая взвесь рассеивалась, и я молча смотрела, как оставшаяся часть осела тонким красным слоем на полу. Этот оттенок — вечный спутник марсианской жизни, особенно в сезон дождей, которых, в последнее столетие, бывало уже не меньше десяти за влажный сезон. Во всяком случае, я об этом читала в хрониках Общины до того, как нас с теткой захватили в рабство.



Я сняла надоевшую кислородную маску и прицепила её на липучку на спине. Лицо сразу начало зудеть, а кожа покрылась слоем мелкой пыли. Я провела рукой по щеке, стирая прилипшие крупицы. Под маской кожа вспотела и оставалась влажной, отчего зуд лишь усиливался. Я знала, что давление маски на кожу всегда оставляло на скулах и носу неприятные вмятины. Они и сейчас напоминали о себе при каждом движении мышц лица. Я потёрла нос, но это не помогло; вместо облегчения ощутила только стянутость и покалывание. Захотелось в душ, который мне разрешали посещать в Лабе. Хотя и влажные салфетки бы помогли — пачка таких сейчас валяется у меня дома.



Внутренняя дверь распахнулась с таким же скрипом, как и входная. В нос шибануло смесью сырости, затхлости, гнили и ржавчины. Я замерла, привыкая к запахам. Сквозь открытую дверь неслись звуки, издаваемые множеством скученных, больных людей — проспыпающейся на работу ночной смены из низшей касты ногфлеров. Я зашла внутрь. Внутренность промышленной бочки была забита двумя рядами многоярусных кроватей, между которыми находился узкий проход. AR, считывая и интерпретируя QR-коды, обозначала иконками с номером низшего каждую кровать, и лежащих на них людей. Часть кроватей была свободна. Для них так же указывался владелец, либо кровать помечалась зеленым маркером «свободна». В торцах кроватей находились ящики для личных вещей. Когда я посмотрела на один из них, в AR он пометился красным маркером и надписью «доступ запрещён» — кое-какие права у таких ногфлеров всё же оставались.

Я двигалась вдоль рядов кроватей, переходя из секции в секцию. Вокруг устало шевелились и кашляли больные люди в полосатых комбинезонах темно-зеленого и салатного цветов — униформы низшей касты ногфлеров, работа которых была не только вредна для здоровья, но и смертельно опасна. Старые промышленные бочки, сваренные между собой, создавали длинные, узкие коридоры, освещённые тусклыми лампами. В воздухе витал тяжёлые запахи старого металла и пыли, впитавшейся в вогнутые внутрь стены. Однако, последние были оживлены в дополненной реальности нарисованными на них QR-кодами, ссылающимися на голографические фотографии и видеоролики Социальной Сети Сектора. Чаще всего попадались изображения спортсменов-фунджанинов Сектора, по-геройски павших на Панмарсианских Олимпийских играх. Однако, встречался и гордый, довольный жизнью фунджанин Шенли, впервые в истории Сектора получивший бронзовую медаль, и потому оставшийся в живых.


Но ещё чаще, мелькали привычные изображения фунджанина Деда и его ближайших соратников, основавших Сектор. Вряд ли Шенли, несмотря на своё свершение, может приблизиться по своей славе и величию к одному из Отцов-Основателей.



Ведь Дед, по другой легенде Сектора, был одним из ближайших соратников другой легендарной личности — Элона Маска, сыгравшего ключевую роль в появлении людей на Марсе. Точнее, мифология Сектора рассказывала, что это Маск был павшим, на первых панмарсианских играх, ближайшим соратником деда. Но в хрониках нашей общины Маск упоминался в совсем других историях, и далеко не всегда в положительном контексте, и умер он в них вовсе не на Марсе, а на Земле. А фунджанин Дед не встречался в них ни разу. Я думаю, истина где-то посередине. В конце концов, хроники это не Священное Великое Извинение Оператора Симуляции, и уж наверняка наш летописец где-то, местами, приврал. Во всяком случае, статуя отцов-основателей всегда изображала их обоих: и Маска и Деда. Несколько реже попадались и фотографии и видеоролики павших гладиаторов Сектора, бои которых устраивали, для знатных гостей, либо развлечения публики, фунджанины сектора.



Я прошла мимо небольшого помещения с кухней, где несколько мужчин, в их зелено-полосатых футболках и штанах, тихо общались с друг другом, поглощая свой сойлент. Низшие ногфлеры узнали меня, и кивнули, вернувшись к общению с друг другом. Чуть поодаль, в этой же секции, располагались туалет и комната для сексуального уединения. Я знала, что в этом бараке, скорее всего, цифровая очередь на кухню и в туалет, за которыми следит демон барака, занимала несколько часов. А в комнату для уединения, из которой прямо сейчас доносились стоны и ахи, аж несколько дней. Услышав эти звуки, я покраснела, и попыталась быстрее пройти это место.





Наконец, я дошла до секции тётки. Она уже ждала меня, видимо предупрежденная демоном барака о моём визите. Моё сердце сжалось от того, что я увидела. Я всё ещё помнила её совсем другой, до её опускания в касту низших, когда она выглядела куда моложе своих лет, ведь наша жизнь в Общине и далеко не была такой выматывающей, как после переезда в Сектор. Сегодня тётка выглядела ещё более измождённой, чем во время нашей прошлой встречи. Её бледное, болезненное лицо было покрыто сеткой тонких морщин, и оспинами химических ожогов от контакта с парами фторсодержащих соединений, разъедавших кожу. На левой руке, рядом с ПИКом, виднелась гноящаяся язва — тётка, как и я, всё не могла привыкнуть к тяжелому компьютеру, вживлённому в руку, и получила производственную травму.





Волосы тётки были куда более короткими, чем в прошлом — её, как и других женщин, обрили во время церемонии опускания. Они немного успели отрасти, но стали куда хуже. Чтобы спасти их от воздействия химикатов, тётка собрала свои преждевременно поседевшие и выпадающие пучками волосы в жидкий хвост. Одна из прядей выбилась из хвоста тётки, и колебалась от работы вентиляции барака.

Однако, не похоже было, что жизнь в Секторе её сломала. На мои глаза навернулись слёзы, и я обняла родную фигуру в плотном едко-салатном полосатом комбинезоне с множеством карманов, скрывающих её фигуру. Она не успела переодеться после работы.Тётка обняла меня в ответ, и её объятия ощущались неожиданно сильными, несмотря ни на на её прерывистое и хриплое дыхание, ни на то на то, что её грудь, крепко прижатая к моей до боли в ней, поднималась и опускалась с заметной одышкой. Постояв в объятиях, тётка отстранилась от меня и сказала оспишим голосом:





— Дай-ка на тебя взглянуть, моя девочка! Совсем взрослой стала, красивой, не узнать! Я тебя почти и не вижу больше.

На моей душе разливалось тепло, и я на миг забыла свои опасения, наслаждаясь редким моментом гармонии в отношениях с женщиной, которая стала для меня, после гибели родителей, самой близкой на свете. Однако, сентиментальный момент был неожиданно испорчен репликой тётки:





— Вот оно как! Теперь понятно, почему Дупер так просит твоей руки! — она сжала мои плечи, впиваясь в меня оценивающим взглядом. Фторсодержащие химикаты могли заставить глаза тётки покраснеть и слезиться, но не были в силах ни изменить их жгучий, янтарный цвет, ни тем более погасить в них фанатичный огонь Свидетельницы Симуляции. — Ну, не тяни. Нечего брату по Вере ждать. Вряд ли мне или Дуперу осталось больше пары лет. Гнилушкапатогенный грибок, предок которого прибыл с земли и скорее всего не был патогенным. Поражает лёгкие больных, ослабленных людей. Практически никогда не инфицирует здоровых, питающихся правильной пищей. Редко инфицирует неквалифицированных ногфлеров. Зато распространён среди низших. Тётка Астры, если болеет, то болеет именно им. Но так же может быть, её кашель связан с тем, что она надышалась соединениями фтора съест мои лёгкие. Он тоже заболеет.

Она ещё сильнее сжала мои плечи, её лицо, прежде светящееся искренней любовью, стало жёстким, словно камень, а голос стал тише. Тётка громко зашептала.





— А ты обязана, слышишь? Обязана дать жизнь новым Свидетелям. Есть вещи поважнее и меня, и тебя, и жизни нашей, особенно Дуперовской. Это община, и это Истина, свет Великого Извинения Оператора, она не должна погибнуть, — Тётка надсадно закашлялась, а я обиженно молчала, глотая наворачивавшиеся слёзы. Прокашлявшись, родственница отрезала, — Ты обязана родить детей и воспитать их в нашей вере. Это твой твой долг перед миром и Оператором. Свет Откровения Оператора Симуляции не должен пропасть, будущие поколения обязаны узнать о нём, чтобы Оператор не обиделся и не выключил вычислительный процесс Симуляции.





Я замерла, не зная что ответить. Слова тётки, резкие и острые, словно резцы фрезерного ЧПУ-станка, пытались обтесать меня, выдирая и обрезая мои чувства, мысли, мечты с мясом. Она смотрела мне прямо в глаза. В моём прошлом теле я была чуть выше неё. Но в этом новом, быстро стареющем, куда роботизированный хирург Торговой Лиги, оставшийся с досингулярных времён пересадил мой мозг, я была, напротив, ниже. И внимание тётки, возвышающийся надо мной, подавляло. Мне казалось, что густой, янтарный взгляд тётки видит меня насквозь. Все аргументы, которые я заготовила, вылетели у меня из головы. Из моих глаз потекли слёзы. Я почувствовала себя одинокой, а тётку отстранённой, словно она и не держалась за мои плечи минуту назад, а между нами, напротив, пролёг Великий каньён Маринера, раскинувшийся к Юго-Западу от Сектора.

— Тётя… — мой голос предательски дрогнул. Я не знала что ей сказать. — Тётя, разве это… Разве это всё, ради чего мы живём? А как же любовь между мужчиной и женщиной, воспетая Оператором? Прости, но я не люблю Дупера. Пожалуйста, ты бы не могла удалить его из моих официальных женихов? Не хочу с ним общаться!





— Оператор, конечно, воспел любовь между мужчиной и женщиной. Но это не твой случай, Астра. Я приняла новую тебя и твоё новое имя не только потому, что я тебя люблю, но и потому, что кому-то нужно возрождать общину! Не может идти и речи о том, чтобы я удалила его из твоих женихов в системе. Тогда он, как опущенный фунджанинами, не сможет за тобой ухаживать!

Мне не понравилось это напоминание о… моём прошлом, о котором я старалась забыть, ещё больше не понравился категорический отказ просьбе исключить от Дупера из моей жизни, но я не успела что-либо ответить, потому, что в этот момент раздались чьи-то хлопки, к которым стихийно присоединились и другие ногфлеры, наблюдающие за сценой.





Я обернулась, и увидела, видимо, ту же любопытную желто-полосатую фигуру, которая заметила меня и мою трубу на дороге к бараку BN-5. Я перевела взгляд на лицо девушки, и мне не потребовалась подсказка от нейрочипа, чтобы мгновенно узнать Машку из клининг-команды — главную сплетницу нашего посёлка. Машка стояла, скрестив руки на груди, её карие глаза горали любопыством и радостью от наблюдения за нашей ссорой, а на её губах застыла едва сдерживаемая усмешка. Со своих многоярусных кроватей за нами наблюдали другие ногфлеры: одни насмешливо улыбались, другие недоумённо переглядывались. Я почувствовала, как чужие, презрительные взгляды пронзают меня, словно прожектора, выхватывающие на сцене земного, досингулярного театра, персонажа-преступника — я любила изучать древние видеоролики в детстве.

Машка продолжила хлопать до тех пор, пока не убедилась, что всё внимание теперь направлено на неё.



— Ну у тебя и яркая тётка, Астра, — хихикнула Машка, — сумасшедшая, как и ты. Но какой пафос! Скоро тебя опустят, как и её. Все знают, что чем больше общаешься с низшими, тем чаще Отцы-Основатели, наблюдая за нами из своей сингулярности, приказывают системе опустить общающегося. А когда вы обе помрёте, тебя забудут, а вот её нет. Ну и бред вы с ней несёте! Какая-то симуляция… Какой-то её оператор… Если бы я не знала твою тётку до её опускания в низшие, подумала бы, что она надышалась химией до глюков.

Я почувствовала, что обидные слова Машки пронзили и разорвали меня на куски своей невероятной энергией насмешки. Всесокрушающей энергией, словно у раскалённой капли металла, расплавившейся в своём полёте от трения о редкую марсианскую атмосферу, выстреленной из рейлгана Торговой Лиги, и обратившей целое здание в пыль. Эту случайно виденную мной демонстрацию для фунджанинов нашего сектора устроили менеджеры-продавцы торговой лиги Лиги, когда их торговый караван посетил Сектор пять лет назад.
Машкины слова с хулой Оператора и нашей с тёткой Веры были крайне неуместны. Хотя я и, боясь признаться самой себе в этом, и сомневалась в её догматах, но слышать вот это всё от непросветлённого человека, терпеть эти циничные, богохульские фразы я была не намерена.



— Держи своё мнение при себе, Машка, — резко сказала я, старалась унять дрожь в голосе.- Ты… ты просто не понимаешь! Это никакой не бред. Оператор существует, и он управляет нашей жизнью, следит за каждым нашим шагом, за каждой мыслью. Он может рассердиться на тебя, и убить за такие слова, не обратив внимание на то, что ты слишком слепа и не понимаешь, что творишь, возводя на него хулу!



— О, вот оно как? — её голос звенел от насмешки. — Это я слепа? А что-то ещё может сделать ваш оператор, кроме как грозить, устами своих фанатиков, убийством? Ничего? Я так и знала.



Её неожиданно поддержал зелёно-полосатый мужчина с усами, которые тот почему-то не стал сбривать, несмотря на очевидные проблемы с кислородной маской. Я подвела к нему взгляд, и нейрочип считал раньше моего сознания QR код с одной из его татуировок, ну или с одежды — понять откуда было нельзя, так как нейрочип тут же подменял этот участок поля зрения, вместо этого выводя информацию из Социальной Сети Сектора в дополненной реальности. Я сосредоточила взгляд на незнакомом лице, и прочитала всплывающую подсказку: Макс, смотрящий за бараком низших ногфлеров BN-5. Назначен третьего 1-го мая, взамен прошлого, выбывшего смотрящего.



— Машка права. Докажи нам, яви чудо: скажем, она хвасталась, что пробовала фунджаниновскую еду. Но вот они все вокруг, — он обвел вокруг рукой, — умрут совсем скоро, так и не попробовав ничего, вкуснее сойлента или вонючих протеиновых баточников. А с недавних пор, как мы стали низшими, нам даже внушить себе через нейрочип один из прежде разрешённых вкусов больше нельзя.

Однако, Машка никак не выразила благодарность Максу за то, что он её поддержал. Наоборот, она ответила ему злым голосом, отметив сальный, раздевающий взгляд, которым Макс наградил сперва Машку, а теперь и меня. Последнее, кажется, её почему-то разозлило.





— Какая ещё фунджаниновская еда? Макс, ты опущенный. Как ты посмел заговорить со мной опять? Ты что, барханы спутал, забыл своё место? Я же больше не веду с тобой дела. Не таращься так на меня, зенки раньше времени отсохнут. Впрочем… Спасибо, что напомнил о себе, теперь я тебя удалила из списка своих контактов, чтобы ты мне больше не мыслеграмил. Нет, не прощу. Никогда.



— Я к тебе по хорошему, мы столько дел вместе сделали, а ты до сих пор дуешься из-за какой-то ерунды, — обиженно сказал Макс, забыв обо мне и тётке. Я вспомнила, что их часто видели вместе этим летом. Да и ходила сюда зачем-то Машка не первый раз. Я подумала, что Машка и Макс мутили что-то вместе… Незаконное. Но моё ли это дело, что они, видимо, обманывают фунджанинов? Пожалуй, я должна это приветствовать. Ведь оператор воздаст своим Наказанием за зло только после смерти. А фунджанины бессмертны. Когда ещё их убьют враги и несчастный случай!



— Это ты сотню трудосолов, которые я потеряла из-за твоего головотяпства называешь пустяками? — не захотела прощать Макса Машка — раньше хоть денежный смысл был, путаться с таким опущем как ты. А теперь, когда ты меня обокрал, какой с тебя прок?



— Раз так, больше не зайдёшь. Ты теперь в стоп-листе у демона барака, а теперь пошла отсюда вон, — И добавил, — сами будем убираться, без тебя и твоих роботов-пылесосов, краснопыль.



— Ты пожалеешь, Макс. Я напишу на тебя жалобу, что ты заговорил со мной, и вот с ней, — Машка указала на меня, ни чуточки не смутившись, что минуту назад предсказывала, что я тоже окажусь в низшей касте — следующий смотрящий будет мудрее, и не станет связываться с клининг-департаментом.



— Ты, конечно, можешь написать на меня донос. Но не думала ли ты, что я не просто так стал смотрящим в этом бараке? Что, если у меня тоже есть связи?

Слушая переругивания Макса и Машки, я постепенно успокоилась, и, наконец, решилась опять привлечь к себе внимание:



— А я смогу вам всем доказать, что наш мир нереален, и мы живём в Симуляции! — Я подняла вверх камуфляжную трубу, сняв крышку с её объектива, и заявила с уверенностью, которой вовсе не чувствовала, — после заката я пойду на холм-террикон, закрывающий запад, и поднимающийся выше плотного, приземистого слоя гексофторида серы, мешающего астрономическим наблюдениям, своим высоким коэффициентом преломления, и посмотрю в трубу на Землю и Венеру. Я уверена, что рядом с Венерой не будет никакой чёрной дыры, а сама Венера, да и Земля обернутся пикселями! Запишу это всё, и выложу в социальную сеть, чтобы вы все посмотрели и убедились!



Выпалив это всё, я тут же пожалела, что поддалась на провокацию: это и была моя идея, как можно расширить нашу с тёткой и Дупером общину, не ложась под него. Скорее всего, никто не понял о чём я говорила: без образовательной лекции по оптике не стоило упоминать коэффициент преломления.



Машка ещё раз уставилась на меня тем же насмешливо-любопытным взглядом, и сказала, сделав вид, что видит устройство в первый раз:



— О, военная труба. В мужских цветах. Как неприлично, стыдно. Ещё позорнее, чем общение с низшими. Ты совершенно аморальна… Впрочем, это твоё прошлое, наверное, не даёт тебе понять, что женщинам носиться с мужскими вещами не должно в нашей Семье! Где ты её взяла вообще? Украла?



— Я сама сделала эту трубу, и сама её покрасила в камуфляж, я же оптик — сказала я покраснев, и начав оправдываться — да и как я могу её украсть? Нашей касте ногфлеров-специалистов запрещены рюкзаки, чтобы мы не выносили оборудование фунджанинов. У меня… У меня задание, связанное с трубой в посёлке. Не могу рассказывать — военная тайна, я подписку давала.



— Да какая разница, сама ты её сделала или нет? Главное, что ты, бесстыжая, позоришь нас всех, весь посёлок перед остальной Семьей!



Я пожалела, что пришла в тёткин барак. Нужно было позвать тётку к себе в гости, и вести неприятный разговор, который нельзя было избежать, без чужих взглядов и ушей, особенно Машкиных. Но за каждый такой визит приходилось бы платить уже не 5 трудосолов налог, а пятьдесят — правила были созданы так, чтобы с низшими никто лишний раз не общался. Впрочем, для моей касты, специалистов, платные запросы к системе было разрешено делать в кредит. После того, как меня перевели в касту ногфлеров-специалистов, мне начисляли по два трудосола в день. Неквалифицированным ногфлерам платят по трудосолу, а у низших забирают половину трудосола в виде налога на своё существование. Они получают только половину.


Однако, дело было даже не только в деньгах — мне очень не хотелось лишний раз дёргать больную женщину, и заставлять её идти на другой конец посёлка. Она явно ходила с трудом, мучаясь от одышки, и с трудом дошла с работы до канатки, и от канатки до барака уже в посёлке. Нужно было что-то делать со скандалом. Так мы не поговорим с тётей.



Я вызвала экранную клавиатуру, на которой накликала сообщение мыслеграммы для Макса, приложив к ней эмоцию мольбы, не забыв отметить галочку, разрешающую опущенному ответить:



— Пожалуйста, Макс, пусти нас с тёткой поговорить приватно на кухню… Или в вашу секс-комнату.



Тот ответил почти мгновенно. От мыслеграммы запахло насмешкой:

— Ты что, лесбиянка? Поэтому с Дупером не хочешь? Но спать с родственницей… Осуждаю, впрочем, не моё дело



— Нет, я не лесбиянка, — не знаю зачем стала оправдываться я, приложив к ответу эмоцию оскорблённости. В Секторе, в отличие от нашей общины, ЛГБТ никак табуировано не было. В отличие от общения с низшими, — мне просто нужно… Поговорить с тёткой. Без Машки.



— Без проблем. Двадцать трудосолов, и я всё организую, — ответ Макса ощущался в мыслеграмме гладко-деловым, будто лакированный стол одного из клерков каравана Торговой Лиги.



— Но у меня столько нет, — с обидой настрочила я, — можно я отдам с будущей зарплаты за пару месяцев?



— Нет… Ты сумасшедшая, я тебе не доверяю, прости, — ответил Макс. Остальные ногфлеры вокруг наблюдали за тем, как мы переглядываемся, догадываясь, что мы обмениваемся сообщениями. Машка же с заметным сожалением, видимо, подгоняемая демоном барака, покинула нас ещё в самом начале нашего немого общения, почему-то унося на своём плече второй кислородный баллон. Вслед ей грустно и зло смотрел один из темнозелено-полосатых ногфлеров.

Внезапно вдруг приходит автоматическая мыслеграмма, от которой шибает страхом, и требованием подчиняться:



≫ Говорит демон посёлка номер 42. Местное время: 17:30:00. Ежегодный ритуал опускания ногфлеров, взамен умерших, состоится сегодня в 20:30 — чуть больше, чем через полтора часа после заката, во время восхода Фобоса. Явка всех ногфлеров старше 9 летпочти 17 земных, строго обязательна!



≫Говорит демон посёлка номер 42. Местное время: 17:30:02. Дополнительное сообщение. Инкубаторский департамент прислал запрос на плодовитую самку ногфлера, взамен умершей при родах. Назначение подходящей ногфлерки будет осуществлено сегодня, сразу же после ежегодной церемонии опускания.



Я почти не обратила внимание на это сообщение. В конце концов, до этого дурацкого ритуала ещё часы. Я должна успеть сделать то, что я задумала — сбегать на террикон и убедится в том, что пиксели на месте. Эта мысль успокаивала: в мире должна быть высшая справедливость. Оператор воздаст несчастным, опущенным ногфлерам по их страданиям, и они будут перезалиты после своей смерти в новых персонажей. Словам Машки о том, что я окажусь среди опущенных, я не верила. Как и не ожидала того, что меня обратят в шлюху фунджанинов, находящуюся в их репродуктивном и сексуальном рабстве: ведь кому-то нужно работать в Секторе специалистом.


Я чувствовала, что на меня возложена Оператором особенная миссия, так что ничего плохого со мной не может случится. Я не зря столько лет учила оптику. Шла к этому годами. Боялась, что за оставшиеся мне несколько лет жизни фунджанины так и не разрешат мне вынести из лабы что-то, что может помочь мне увидеть пиксели. И вот, наконец, появился шанс остаться с собственной трубой ночью, спасибо заданию на проверку системы стабилизации трубы в темноте. Я не должна его упускать!



Конечно, мне ещё предстоит ужасный ритуал Права Первой Ночи, когда меня, в день моего совершеннолетия, в 10 Марсианских лет, или, по земному времени, в 19, должен изнасиловать один из фунджанинов. Ни одна ногфлерка не могла его избежать.Я подумаю об этом потом, когда разберусь с самым важным — моим экспериментом. Первая Ночь случится не сегодня, до неё ещё больше недели. Я предпочитала не думать о предстоящем ужасе, вместо этого обычно мечтая об идеальном женихе, не таком как Дупер, а сегодня все мои мысли были заняты моим экспериментом с трубой — заданием от военных на тестирование оптической стабилизации, и моим решением посмотреть на Землю и Венеру, убедится, что пиксели окажутся на месте.



Остро хотелось доказать им всем, особенно Машке, как они не правы! Я собралась было уходить, но меня догнала тётка. Она тихо сунула мне в руки кислородную маску с поцарапанным, марсианским песком, уже не совсем прозрачным забралом. В маске лежала записка, которую она как-то успела написать, чем меня очень удивила:



«Возьми маску, чтобы барчуки на опускании не глазели. И не волнуйся о первой ночи. Дам мазь, натрёшься, будешь вонять, и не будет риска что он тебя возьмёт, и ты понесёшь, сделает наложницей. Дупер твой единственный путь. Оставь глупые и опасные затеи с трубой. Забыла, что значат полоски? Да и холодно на терриконе ночью, там нельзя быть, замерзнешь! Помни, на тебе долг перед Оператором и общиной, тебе нельзя рисковать»



«Ну тётя и даёт, —
произнесла я про себя, холодея от ужаса. А если кто посмотрит запись «в облаке» Сектора с её или моей зрительной коры мозга? Это же сразу смертная казнь и её перезаливка Оператором в нового персонажа за эту затею с вонючей мазью! Хорошо хоть догадалась не мыслеграммить. А если мы переродимся в разных мирах, и я больше её никогда не увижу? Когда мама намазалась такой же мазью и пришла в Сектор за лекарствами для себя, тут всё с нами, с нашей Общиной плохое и случилось»



Моё настроение изменилось, когда я испугалась за тётку, будто что-то надломилось во мне. Теперь, меня переполняли обида на тётку, на ногфлеров в этом бараке, на фунджанинов, на мир, и даже, наверное, на Оператора Симуляции. Я всё-таки прицепила маску на свободную липучку на спине, когда направлялась к шлюзу. А по моей щеке катилась слеза.

Я знала, что я делаю то, что фунджанины не одобрят. Но я так же знала, что Оператор меня защитит — ведь я задумала благое дело: записать Землю и пиксели в подзорную трубу, и силой своего разума убедить весь посёлок, что только вера в Оператора ведёт к Спасению!