Ну а кто не хочет быть прелестью, может не быть ею. :wink:

:::::::::::::::::: В пыли или, в зависимости от времени года, непролазной грязище деревенской улицы лежал обычный камень-спотыкач, - всякому прохожему под ноги. И падали, и поклажу рассыпали, и обувку разбивали, а случалось, еще и носы. Только лежал камешок, честным людям на беду, уже не первый век. Споткнется пьяный селянин, помянет в сердцах черта, по матушке каменюку обложит, душу отведет, да и пойдет себе дальше. Совершеннейшее захолустье, словом. Впрочем, Оська и не думал, что его, никчемыша, куда-то в хорошее место определят. Прежний-то каменный сиделец, однорогий бес Мартын на повышение ушел, к Пламени Бездн поближе, а место без присмотра оставлять не стали. Вот и сидел малыш на краю дороги, службу нес. Чертыхнется прохожий, а Оське тепло делается, как домой вернулся, или как мамкиного пирога отведал. Только выдыхается словцо быстро, и опять стужа до печенок пробирает: ни под солнцем не отогреться, ни у костра. Не случалось за Оськину службу еще такого, чтоб остановился кто, откатил камень с дороги – заклятое место было.

Тосковал бесенок по дому, по яблокам наливным из тятиного сада, по молоку парному, по мамке тосковал. Только не было ему возврату – крепко материно проклятие, хоть до морковкина заговенья служи, а все одно, никак. Вот и собирал Оська брань людскую, грелся, кубышку набольшего своего, толстого черта Фионина наполнял. Да только бездонная та кубышка…

Утро это было по-особенному тихим. По созревшей ржи катились волны, жаворонки играли в поднебесье, Полевицы чесали друг другу зеленые косы, и пели величальные песни. Прошел обоз чумаков, вот Оська наслушался! Мастера браниться чумаки, и по-нашенски, и по-ляшски, и даже на турецкий манер. Таких кружев наплели, у бесенка до полудня уши горели. А как вечереть стало, услыхал он песню далекую. Шел кто-то к нему, да так душевно рулады выводил, как певчий Давидка из церкви, что возле Оськиного дома была. Возле того еще дома, родительского. Пригорюнился мальчонка, снова мамку вспомнил… А тут из-за поворота и сам певун показался. Молодой, в рясе запыленной, с посохом странническим в руках. Споткнулся о камень, святых угодников да святого Георгия помянул - враз Оське нутро выстудило. А путник взял, да и … оттащил, надсадно кряхтя, заклятый спотыкач в сторону.

… Брат Иона давно уже странствовал по просторам Православной, повидал всякого, потому ничуть и не удивился внезапно соткавшемуся из воздуха чумазому белобрысому мальчонке-оборванцу, что глядел на него полными ужаса и слез голубыми глазами. И даже когда малец кинулся на него, сжимая замурзанные кулачонки, а порыв ветра сдул с его лба курчавую челку, открыв пару крепеньких рожек, черноризник только взглянул мягко, и вся Оськина злость утекла, как заветное тепло из нутра. Бесенок упал на колени в дорожную пыль и разревелся. Сейчас изгонит долгополый одним крестным знамением, а набольший за то шкуру сдерет и соли на хвост насыплет… А чудной поп вдруг присел рядом, и погладил Оську по голове.
- Несладко тебе, малой? – спросил он своим чудесным густым голосом.
И Оську как прорвало…

… Первая зима Оськиной службы выдалась лютой. Сугробы намело выше человеческого роста, солнце с трудом вкатывалось на зеленый от мороза небосвод. Жители и носов не совали на такой собачий холод, не то, чтобы по улице прогуливаться. Совсем Оська скис, мерз жутко, в первую ночь еще насмерть застыть боялся, рассказы старших вспоминал, да только ничего ему не сделалось – не дозволено проклятому умереть, если только Пламя Бездн приговорит. Но намерзся малыш так, что света белого не видел. Однажды, тусклым студеным утром, когда солнышко только мазнуло рыжим окоем, пригрезилось бесенку облако чудесное. Плывет себе, ветра не слушаясь, деревья огибает, да вроде как, к нему…
Протер он глаза окоченевшими пальцами – и впрямь, плывет. А тут еще и бренчанье такое сладостное послышалось, да духом благодатным повеяло. Как весной в барском саду, когда диковинные цветы-акации распускаются. Смотрит Оська во все глаза, носом шмыгая, а облачко снижаться стало. И увидел бесенок, что сидит на облачке Захарка, поповский сынок, в белом весь, чистом, а на вихрах его рыжих светится что-то. Да вроде как крылья за спиной подрагивают. Свесил попенок ноги вниз, арфу золотую между коленок зажал и тренькает себе, на него смотрит ехидно.
- Привет, - говорит, - нахаленок! Вот и свиделись!
- И тебе привет, Захарка… Ты что, преставился что ли? - Оська проглотил оскорбление. Был у него отец, был, и что с того, что он, Оська, раньше срока родился?
- Да уж давно… Тятенька за меня молился, свечек, наверно, тыщу извел одних, так что я в раю теперь служу. Благость душам – Захарка хмыкнул презрительно- чистым приношу. По делам их. И знал бы ты, Оська, как у нас в раю хорошо! Пряниками печатными кормят, сахару дают без счету… А как на облаках в городки играть сладко!!! И птички поют дивные! Вот!
Рыжий поболтал ногами, устраиваясь поудобней, и арфа ухнула в сугроб.
- Что ты уставился! Поднимай давай! – заверещал ангел.
Оська, стоял, поджав пальцы на покрасневших ступнях, и от неожиданного окрика упал в мягкий снег. На карачках пополз к злополучному сугробу, зарылся, отбрасывая слежавшиеся куски сведенными руками и, наконец, пальцы коснулись чего-то, обжегшего кожу. Бесенок, вскрикнув, вытянул арфу.
- Ты!!! Давай сюда!!! Запачкаешь своими нечистыми руками, рогатый! Дай сейчас же! – завизжал Захарка и брезгливо протянул за инструментом холеную белую ручку.
Оська только вздохнул. Тот ничуть не изменился.
- Слышь, Захар, а ты… того… попроси тятю за меня помолиться, а? Авось и снимется с меня проклятье маменькино, может, отпустят на землю-то, обратно…
Бесенок поднял глаза и во взгляде поповского сынка прочел ответ.
- Что? Да не станет мой тятенька за бесов молиться! Тут о душе думать надобно, о моей, о маменькиной, некогда ему! И вообще, что одним на роду начертано, то другим перебивать не след! – закончил Захарка отповедь, назидательно подняв палец, как делал, бывало, его отец, поп Прокофий. – Так что, служи, бес, пока не отслужишь все сполна.
- Да я… - только и промямлил Оська, как облако с сияющим ангелом поднялось и плавно заскользило прочь. Ветер донес треньканье и издевательский хохот.
«Как был ты, Захарка, сволочью последней, так и остался…» - подумалось малышу. По обмороженным щекам текли слезы.
… - Вот… Почему так, … дядя Иона? Почему одним все, а другим… другим… Пропадать мне теперь, все одно. Хоть бы вы меня насовсем убили уже… - Оська тяжело вздохнул и хлюпнул носом. – Ну, что вам стоит? Перекрестите в сердцах, с лютостью в сердце, может и… Хри… ну, бога вашего ради!
Мимо прошел деревенский сапожник Афоня, гладко прошел, не споткнулся на привычном месте. Увидел он монаха, что на краю сидел, на пыльной траве, и поклонился ему в пояс. «Зрав буди, добрый человек» Монах, словно отвлекся от чего-то, кивнул ему и снова обернулся к чему-то рядом с собой. Афоня протер глаза, перекрестился торопливо и рванул от того места подальше.
- Не могу я, Оська. Был бы ты бесом прирожденным… Да нет, все равно бы не смог. Тут, малец, даже если сам патриарх за тебя молиться станет, наврядли что получится. Как мать сказала, так и быть тому. Только… - черноризник умолк и надолго задумался.
Думал он так долго, что Оська иззяб. Дело шло к вечеру, деревья отбрасывали на поле длинные тени, похожие на огромные черные зубы. Когда мамка рассказывала им с братишкой сказки, такие зубы малыш всегда представлял у страшного Волка. От воспоминаний бесенка передернуло. Он как наяву увидел старшого своего, толстяка Фионина, из потомственных чертей. Увидел, как тот расхаживает, хвост кольцами причудливыми завивает, загогулины в пыли чертит… Как придумывает он для Оськи-никчемыша кару жуткую…
- Эх, Оська, задал ты мороки… Можно твоему горю помочь. Побороться можно за душу твою. Надо же из кабалы тебя вызволять... Дай мне, брат срок, найду я средство. Где родители твои живут?
И поверил Оська. Ведь не может же быть, чтоб на белом свете одним только Захаркам жизнь была?!
А брат Иона вздохнул, и ... поплевав на руки, откатил камень на место.

Рассказ на мой взгляд стоит доработки. Более того, я бы подобную вещицу с довольствием увидела бы в бумаге.

Итак на дороге лежит камен-спотыкач, в камне сидит бесенок и не просто сидит, а несет службу – собирает проклятия споткнувшихся. Служба тяжелая, неприятная, но у героя, бесенка Оськи, выбора нет. Он не прирожденный бес, у которого есть хоть какие-то права, а проклятая собственной матерью душа. Был когда-то Оська деревенским мальчонкой, а теперь поставлен стеречь спотыкач, и нету ему прощения. Так и сидел бесенок на дороге, пока нет повстречал монаха Иону. Странного монаха, чьей любви к ближним хватило и на то, чтоб заклятый камень с дороги откатить, и чтобы чертенка на него набросившегося пожалетьь, а ведь мог и перекрестить. Тут бы конец бесенку и настал. Сам Оська об этом просил, уж больно тошно ему жилось, но Иона другое задумал. Освободить Оську. Только не так-то просто материнское проклятие снять, так что придется Оське еще в камне посидеть, покуда чудной монах средство ищет.
«брат Иона вздохнул, и ... поплевав на руки, откатил камень на место...»

Ну что можно сказать? Браво за финальную фразу, так изящно закончить редко у кого получается. И за общий настрой браво, и за героев. Вещица небольшая, а они живые. С комплиментами все, пошла придираться.

Самое большое несоответствие на мой взгляд - материнское проклятие. Я понимаю, на этом гвозде висит вся картина, но не срастается у меня, хоть плачь. Рррроковая тайна, к слову сказать, очень распространенная проблема. Раньше с этим было проще. Незаконный ребенок, плебейское происхождение, совершенный по незнанию инцест, утраченная девственность – и все. Дело в шляпе. Теперь подобные вещи воспринимают проще, разве что инцест немного шокирует. Нынешний читатель на раскрытие «стррашных тайн» смотрит, как советские граждане из кино «Цирк», которым объявили, что у героини черный ребенок. Ну и что? Беды-то! Соответственно, раскрывая роковую тайну, автор рискует нарваться на непонимание, да и раскрытие ее порой срабатывает с точностью до «наоборот». ИМХО без рассказа палача о юности миледи та бы выглядела куда более зловещей фигурой. История про совращенного насильно постриженной в мнахини девочкой взрослого мужчину выглядит, мягко говоря, спорно, но вернемся к нашему Оське. С одной стороны, не раскрывая причину проклятия, автор поступает правильно. С другой – проклинала-то мать. Судя по оськиным воспоминаниям нормальная женщина, которая любила сына и которую любит до си пор сын. Что же там такое произошло, чтобы мать прокляла?! Добро б еще здоровенного, что-то натворившего мужика, но мальчонку!..
Если же она в сердцах брякнула что-то вроде «прах тебя побери», тогда случай Оськи не уникален, и данный мир должен быть полон таких «бесенят». Хуже того, тогда на всех на них не напасешься каменюк, а вот достигших совершеннолетия детей будет маловато. И в любом случае монах Иона должен представлять, с чего начинать вызволение – уж больно проблема распространенная.

С другой стороны какой должна быть эта самая мать, чтобы не молиться о своем умершем или пропавшем сыне? Противного Захарку отец в ангелы вымолил, а про Оську и не вспоминали, выходит? Или мать погибла, но тогда где она? В аду? В раю? Захарку-то мы видим, а он к Оське особого отношения не имеет. Короче как дошел Оська до жизни такой, лично мне непонятно.

Второй момент стилистический. Исходя из упоминания чумаков и барина с акациями, можно предположить, что тут не без Малороссии или же Новороссии, но колорит, говор и имена среднерусские. Конечно, Оська и Захарка могут быть с Рязанщины, просто служить бесенку на юге выпало, но в описании села и дороги немного гоголевщины всяко не помешает.

Теперь о Захарке. Персонаж противный, но характерный и вполне себе жизненный, но я так и не поняла, как его к Оське занесло - по воле ветра или похвастаться. И может ли черт трогать ангельские вещи и не портить? Судя по всему Захарка был единственным ангелом, которого узрел Оська, значит, они летают редко? Короче, именно та ситуация, когда не поймешь, «баг оно или фича» (С). Так же как с мироустройством, которое то ли случайно вышло несправедливым (и в аду не тот товарищ правит бал, и в ангелы берут всяких паршивцев), то ли так и задумывалось.

Всяческую мелочь позволю себе не перечислять. Разве что хорошо бы автору определиться – сохранение за бесенком «крещеного» имени в данной интерпретации мироздания допускается или нет? Ну и по всему тексту я бы с тряпочкой пробежалась. ИМХО «казенные» обороты вроде «в зависимости от времени года» тут не годятся. Непонятно, как из «пойдет себе дальше» вытекает следующая фраза про «совершеннейшее захолустье». И разве только пьяные селяне о камень спотыкались? А если, допустим, темно? Или вот помянутые утренние чумаки, нешто они пьяными были?
ИМХО лучше не «как домой вернулся», а «будто домой вернулся» … И так далее, и тому подобное.

Но вещь все равно славная и запоминающаяся. Побольше б таких Ион… :smile:

Подле деревни, на холмике, что у болота, росла яблоня. Старые сучья ее топорщились в стороны замшелыми корягами. Половина кроны давно посохла. Но старушка еще жила. В мае на ее ветвях высыпали хилые цветки. А осенью краснели в кроне яблоки. Кислые и мелкие. Зато душистые. И деревенские бабки с удовольствием сушили эту лесную мелочь, чтоб добавить зимой в компот, ребятишкам на радость. Еще славилась эта яблоня своим дуплом. Уж больно здоровое было! В нем любили прятаться мальчишки, играли когда в войну. Вот и сейчас торчало из дупла явно что-то постороннее. Рыжее. Так то же лапа лешего свесилась! Заснул бедолага под утро. Умотался. Полночи гонялся за давней своей врагиней – совой. А сейчас спал. С ветки яблони упала здоровенная щетинистая гусеница. Угодила прямо на лапу и поползла по лохматой подошве. Пролетавшая по своим делам кукушка разглядела сие безобразие. Она опустилась на ветку. Примерилась как следует к нарушительнице. Потом ка-а-ак клюнет! Вопль лешего разнесся по притихшему лесу. - Кой чёрт! Чё, по другому и разбудить нельзя! – передние лапки лешего замелькали в безуспешной попытке схватить кукушку. Но он только из дупла вывалиться умудрился. Птица же, ни капельки не испугавшись, взлетела на сухой сучок. И клюв уже приоткрыла, чтоб насмешливо отчитать нечистого ку-куканьем. Тут, за яблоней, в смородиновых зарослях, раздалось громкое «бум-м-м». Вроде грома далекого. Почти звонкий звук, но глуховатый. И дым клубком взметнуло. Кукушка испуганно махнула крыльями и подалась от слишком шумного места подальше в лес. Из дымного облака показалось нечто. Челюсть лешего медленно поехала вниз. Глаза попытались проверить на прочность глазницы и полезли из орбит, выпучиваясь на мордашке изумленными холмиками. Нечто чихнуло, помахало лапками. То ли, чтобы остатки дыма разогнать, то ли, чтобы внимание лешего привлечь. Кто его, нечто это, разберет? Получилось и то, и другое. Дым отстал, вроде. Любопытным лешевым глазам, высунувшимся из орбит на добрую половину, предстала махонькая черная фигурка. Две лапки, две ножки, головенка. На головенке обломанные рожки и рыльце, свиное почти, с пятачком. Сзади у фигурки обозначился длиннущий хвост. С раздвоенной кисточкой. Ножки козьими копытцами мелкими заканчивались. - Ты хто? – хрипло выдохнул леший, до крайности удивленный внешностью незнакомца. - А, а-а-а, а-а-апчхи! - тот чихнул только и замотал головой. Леший обошел странное существо кругом. Существо продолжало чихать. - Так! – леший прыгнул к незнакомцу и стукнул легонько его по плечу. Чих прекратился. - Ты кто? - Так сам же позвал! - Кого позвал? Кто позвал? – не въезжал леший. - Ты позвал, - существо еще раз чихнуло и прошлось лапкой по пятачку, - Меня. - Никого я не звал. Чё врешь-то? Ща как дам! – леший раздражался все сильнее. Мало того, что подняли самым, что ни на есть, подлым образом, так еще и этот. Он что, надсмехается? - А вот и звал! Ты что сказал? Минуту назад? - А-а-а, э-э-э, а я помню? - Ты меня позвал! – существо гордо вскинуло рожки и выпятило узкую грудь, - Так и позвал – Кой! И уточнил даже – чёрт, мол. С последними словами изо рта чёрта вырвалось остатнее облачко дыма, и последовал очередной приступ чиханья. Леший обошел черную чихающую фигуру еще раз. Глаза его, так и не вернувшиеся еще на место, тщательно рассматривали сверху донизу несуразное существо. До него начало доходить. - Это я? Позвал? Тебя? – слова летели из разъезжающегося в неудержимой улыбке рта лешего, - Я? Тебя? Ой, не могу! Держите! Леший хохотнул разок. Другой. И зашелся в таком приступе веселья, что аж повалился на землю. Он хохотал и бил лапой по пожухлым прошлогодним листьям, - Я! Ха-ха-ха! Тебя! Ха-ха-ха! Звал! Так они и провели следующую минуту. Один чихал, тер кисточкой хвоста пятачок и опять чихал. Другой искренне веселился на земле. Леший, наконец, поднялся и вытер выступившие слезы. Давно он не веселился так. Даже простил кукушке дурацкий способ будить. Если после такой побудки всегда бы происходило такое! Тогда и потерпеть можно. Весело же. Ух, весело! Последний раз так же весело было лешему, когда браконьеров гоняли. Правда, дело еще прошлой осенью сталось. Обнаружили тогда непотребство охотничье просто. Кто-то из браконьеров упомянул его, лешего. Засвербило тогда у лесной нечисти в носу крепенько. Дело тоже, как у чёрта нынешнего, до чиха дошло. А сидели они тогда втроем на тулупе, на печке лесника. Сам Лексей Лексееич да друзья его закадычные, домовой и водяной. Резались в подкидного засаленными до полной нераспознаваемости картами. И только это он козырного туза из прикупа, тут-то чих его и застал. Чуть не кувырком он тогда с печи-то. Эх и разъярился леший. Домового-то, помнится, что насмехаться вздумал начать, так за ноги с печи-то дернул! Аж вместе с тулупом полетело все. И карты по кухне врассыпную. Лесник поначалу ругаться начал. Потом уж, узнав подоплеку дела-то, чуть ли не извинялся. Что браконьеры в лес пожаловали, того-то еще не знали, конечно. Но проверить неведомых гостей все-таки решили. Вдруг не так что? Собрались быстро. Даже вечный копуша Михайло Дмитрич, домовой стало быть, и тот поторопился. Двинули к егерю все вчетвером. Впереди леший, за ним и остальные. Лешему что, он тропы лесные быстро вяжет. В полчаса добрались. Егеря ждать пришлось до вечера. На ночь глядя идти не захотели. У костра, что лесник разжег на заднем дворе, проболтали до полуночи. Интересно было. Лесник с егерем всё вспоминали армейскую службу. Служили они в одном взводе. Потому и перебивали друг друга постоянно. То один скажет, что не так, мол, дело было, то другой. Вспоминали больше случаи веселые. Один только раз про невеселое-то рассказали. Как друга они потеряли. По случайности глупой. Да, если друзья гибнут – веселья мало, куда лучше - если появляются. Придя к такому выводу, сидящие у костра помолчали малость. Потом домовой подпрыгивать начал и все ручонками за спину норовил. Это ему водяной лягушонку мелкую за шиворот. Еще по дороге к егерю. А та, возьми, да засни. У костра-то отогрелась сволота, что ли, и зашевелилась. Хмарь у всех и разогнало. Развеселились. Один домовой ворчал. А потом леший поделился парой-другой историй из длинной своей жизни. Водяной не отстал. Посидели, в общем, неплохо. Поутру отправились, до рассвета. К месту, где кто-то лешего поминал, добирались с полчаса. Живо определились, что не по ягоды людишки шли. Хороший леший, а Лексей в плохих отродясь не числился, запах пороха за версту чует! Лес-то – не простой. Заказник здесь. Потому ясно – браконьеры пожаловали. По следам шли еще с полчаса. Вышли на стоянку браконьерскую как раз к солнышку. Трое нарушителей вовсю собирались. Вот тогда-то нечисть и развернулась. Леший все тропки браконьерам так попутал, что угодили они в самую, что ни на есть, болотину. А там уж и водяному работа нашлась. Всю амуницию браконьерскую в трясине утопил. С сапогами и штанами. Эх и перепужались же гостюшки незваные! Верещали-то как! А как их из болотины-то, в одних трусах. Эх! Смеху-то, смеху было! Как же веселилась тогда вся нечистая троица! Леший улыбнулся на чихающего чёрта. Потом, ка-а-ак крикнет тому в ухо. Чих от испуга пропал. - Ты чего? А? – черт помотал головой. Звон от крика отдавался в его ушах, - Зачем криком-то? - Чёрт ты значит. Как говоришь звать? - Кой. - И как же ты меня нашел? - Просто. Ты меня зовешь, а я слышу вроде. Если с чувством зовешь, то чихать вот… - Угу! Тем сильнее чих, чем выражениев, чувствов там, больше. У меня тоже так, – закивал леший, - А как ты добираешься? Чёрт озадаченно почесал за ухом. Пожал плечами. - Это… А чёрт его знает! - Так ты и есть чёрт. Значит, должон знать! – настаивал леший. Кой начал смущенно перебирать кисточку хвоста. Еще раз пожал плечами. Не привык он общаться. Не с кем ему было. Если с начальством – там не общение, а приказы одни. Потому и смущался, краснея рыльцем. - Ну, это… Я же не взрослый еще. Мне всего-то полтыщи. Чертёнок я. - А как все же? Ну, чувствуешь как, когда добираешься-то? Я, вот, не умею так-то споро. - Это… Желаю, значит. Чтобы к тому, кто звал-то, - Кой развел руками, - Вот и все. - А дальше чё? - Это… Меня же не видят. Ты, вот, первый. Это… Пакости всякие там творим. - Это и мы умеем. Любим, значит, пакости-то! А какие ты творить могёшь? - Когда какие. - Слушай, Кой. Не ты ли у Матрены нашей был, а? Она тут чертыхалась намедни. - Это… Я, - вздохнул чертенок, - Я ейный ухват уронил. Прям на ногу. А она других чертей звать. Он любил пакостить по мелкому. Но признаваться в собственных пакостях приходилось в первый раз. И было это, ну, неправильно, что ли. Неприятно как-то. - И много вас там было? - Это… С дюжину. Может меньше… - То-то изба ёйная такая, на раскоряку, теперича! Молодец! Хвалю! – с чувством ободрил нового знакомца леший, - Давно ей надо было устроить чё-нито. Всё достает всех, ругает. Поверишь – житья от нее нет! И кота ейного! Слушай, а давай дружить, а? - Я это… Не против, - заметно оживился чертёнок, - У меня, это, не было друзей-то. - Теперь будут! Нас тут много - нечисти. Кой, вот скажи. Как друг – другу, - леший хитро прищурил глаз. В его непоседливой головенке явно зрела какая-то новая пакость, -Это ты в любое место могёшь с дымом-то? - Нет. Не в любое, - чёрт погрустнел как-то, - Только поминают если. Да и то, где эти, ангелы, есть, то нам туды дорога заказана. И появятся как, то тоже... Леший почти огорчился, что задумываемая, в отношении домового, проделка состоятся не сможет. Но потом просиял. Его посетила новая мысль, - Айда со мной! С другими знакомиться. И пока отходили они в обнимку от яблони, слышался его голосишко восхищенный. - Ты, Кой, ну, прям, как мы! Мы тожить с чистыми не знамся! Нечисть – она и есть нечисть. Ты ведь нечисть, да? Как наш Мироныч говорит – нечисть звучит гордо! А-а-а, ты Мироныча то и не знаешь. Лесник это местный, друг мой первейший. Бывало, обнимет он меня… Цокот чёртовых копытец и лешевы восклицания скоро растворились в тишине леса. Лесник с домовым чинили крышу. Когда увидали парочку, что приближалась к дому, то чуть с этой крыши не навернулись. И, на земле уже, лесник начал ругать лешего почем зря. - На кой дьявол, ты, Лексей Лексеич, этого чёрта к нам приволо… За сараем знакомо бумкнуло. К небу потянулся здоровенный клуб дыма. История повторялась…"

Роман в романе.
Я помню, что одним из заданий «Мастерской» было сделать историю с начинкой, но конкретный мемуар в конкретном месте КМК притянут за уши. Он не «врастает» в обрамляющую историю, а рвет ее на две части, которые потом приходится склеивать. Да и столь продолжительные воспоминания не впихиваются между парой чихов, даже если чихает нечистая сила. «Романы в романе» лучше вставлять в естественные лакуны. В данном случае, когда черт прочихался, леший просмеялся, задружились, пошли к леснику и тут-то по дороге наш герой и ударяется в воспоминания, которые как раз дорогу и заполнят. Причем вставить можно ни одну историю, а две, как минимум (Кой тоже может мемуарить), ну а потом пришли, увидели, напакостили. В смысле раскрутили хозяина на вызов дьявола.

Леший.
Какой-то он не очень лесной и вопреки имени-отчеству не авторитетный. Само по себе это не плохо и не хорошо, но герой еще и противоречив. Пожалуй, пойду по порядку.
Я с трудом представляю лохматые подошвы у любого существа, если оно на этих подошвах ходит. Нефункционально. Конечно, леший вправе особенно летом ходить без обуви, и вообще стандарта на леших нет, но, может, все-таки лохматость в данном месте автору не столь дорога?
Размеры.
Исходя из «романа в романе» лично мне кажется, что леший (равно как и водяной с домовым) примерно одного роста, причем сопоставимого с человеческим. Прямо это не сказано, но впечатление такое создается. Кроме того леший во «вставке» подан как существо солидное, свое дело знающее, чующее браконьеров за версту, все тропки ему ведомы и подвластны. Короче настоящий лесной хозяин.
В первой же части тот же герой чучело чучелом: то из дупла шмякается, то за совой гоняется (это лесной-то хозяин?!), то кукушку ловит, а та его отчитывает. И мордашка у него, а не лицо или там морда. То есть выходит эдакое мультяшное создание росточком со спаниеля, шкодное и не слишком компетентное. Какой-нибудь Шишок, а никак не Лексей Ленсееич, так что не увязываются у меня этих два леших в один образ!

Ведет себя первый леший как-то странно. Дрыхнет не в лесу, а на околице, имеет претензии к противной Матрене («житья от нее нет») и в курсе происходящих у нее дел. Даже с матрениным котом у него трения. Для домового такое еще туда-сюда, хотя классические домовые состоят с котами в симбиозе, но враждующий с деревенской бабкой леший опять же странен.

Все три приятеля какие-то одинаковые. Может их отмушкетерить? Чтобы было три ярких индивидуальности, которые не перепутаешь. Когда каждый может положить лягушку за шиворот каждому и ничего не изменится, это ИМХО текст не украшает.

Немного мелочей и совсем мелочей.

Яблоня. Я не очень понимаю в яблонях, но какой же она должна быть толщины, чтобы в дупле прятались не кукушки, а мальчишки?! Тополя с подобными дуплами я видела, каштаны тоже, но уже березы не попадались, а тем более не фруктовые деревья. Может, я и ошибаюсь, но как-то насторожило. Зато смородиновые заросли за яблоней создает четкое ощущение заглохшего сада, и яблоки уже «лесной мелочью» не кажутся.

Пожухлая прошлогодняя листва. Время года не оговорено, но кажется отчего-то, что дело летом, и прошлогодней листвы по идее быть уже не должно.

«Пролетавшая по своим делам кукушка разглядела сие безобразие (почему безобразие?) Она опустилась на ветку. Примерилась как следует к нарушительнице (а что нарушила гусеница? Правила дорожного движения? Деларацию охраны труда нечисти? )»

«Вопль лешего разнесся по притихшему лесу» - он был не в лесу, а на холмике между болотом и деревней. И в одной фразе «лешего» и «лесу» лучше не сводить.
То же относится к «громкое «бум-м-м». Вроде грома далекого». Да и далекий гром совсем не громкий 

Нечистым называют все-таки черта, а не лешего, хотя он и относится к нечистой силе.

«Глаза попытались проверить на прочность глазницы и полезли из орбит, выпучиваясь на мордашке изумленными холмиками». И чуть ниже «Любопытным лешевым глазам, высунувшимся из орбит на добрую половину».
Глазницы нельзя проверить на прочность, ибо они по определению являются "костная впадина, в которой расположено глазное яблоко", да и сама фраза ИМХО неудачна. Перебор образов, причем странноватых

- Кого позвал? Кто позвал? – не въезжал леший.
По смыслу можно догадаться, в чем дело, но я бы обошлась чем-нибудь вроде «пытался сообразить», «не понимал» и так далее. Рассказ с самого начала идет без жаргонизмов (что очень хорошо!) и слова воспринимаются в их изначальном смысли. Соответственно, пытаешься понять, в какие ворота не мог въехать герой и на ком.

У черта то фигура, то фигурка – разные оттенки. И так далее, и тому подобное. Весь рассказ я разбирать не стану, но ИМХО пройтись по нему с тряпочкой надо. Опять же ИМХО в тексте, особенно в его начале, перебор «финтифлюшек», будь их меньше, каждая была бы заметней и ярче.

Вот, вроде, и все. Надеюсь, без обид. :smile: :mirf:

Модем тужился изо всех сил, тянул из сети песню. А тут, бац, обрыв – связь с сервером утеряна.
- Вот чёрт! Уже третий раз! Чёртов телефон! Чёртова погода! – ругался молодой парень.
И хоть виновата была плохая погода, а может, неповоротливый модем или злостный сервер, но два шлепка, как всегда, достались клавиатуре.
А за окном ещё бушевала гроза.

Чёрт сидел на шабаше. Вечеринка на Лысой горе – отличный отдых от ежедневного вываривания грешников в котлах.
Наплясавшись вволю, наш рогатый отошёл в сторонку – устал с непривычки, первый отпуск за сотню лет. Взял золотую кружку и зачерпнул из громадного котла, в котором с лихвой поместился бы пяток грешников, кипящего зелья. Выпил.
- Швах! Дьявольское пойло! – не сдержался чертяка.
И набрал себе ещё.
Тут кто-то невидимый одну за другой выдернул у него из чёрной бородки три волосины.
А не ожидавший такой подлости чёрт дёрнулся и выронил кружку с зельем.
- Какого серафима! Сначала – две со спины. Потом одну – из-за уха! И вот, до бороды добрались!
Чёрт подобрал выпавшие волосинки, вытянул из-под котла полыхающую головешку.
- Ну и что за грешник на этот раз? – спросил оскорблённый чёрт, кинув выдранную у него щепотку шерсти в огонь.
Повалил густой дым.
- Вот же райские кущи! Опять этот юзер! – ругнулся чёрт, увидев в дыму сидящего перед компьютером человека.
Ой, как не хотелось черту покидать шабаш, но больше терпеть такое оскорбление он не мог. Да ещё если этот доходяга за компьютером продолжит поминать его почем зря, то могут и проплешины появиться. А симпатичным ведьмочкам плешивые черти не милы. У рогатого же были свои планы на это утро, отпуск, как ни как, и черноокую колдунью он себе уже присмотрел.
Выпив на дорожку ещё кружку бурлящего ядовито-зелёного отвара, черт глянул на прыгающих через костер ведьм, опустился на четвереньки и побежал.
Тёмная каменистая почва под его лапами быстро пропала и разгневанный мститель, тем же образом, поскакал по звёздному небу.
- Ну, я ему сейчас сделаю! Вирусов натравлю! Процессор сожгу! Винчестер раскурочу! – фыркал рогатый. – А полезет в системник ковыряться – я его ещё и электричеством шандарахну! Что бы знал, как со мной связываться! Умник ангелов!
Затем нечистый щёлкнул хвостом и, обратившись в дымное облачко, растворился в воздухе.
Появился же прислужник дьявола из дымного сгустка на другом конце земли у дома обидчика, аккурат под окном.
Ему сразу здесь не понравилось. Свежий воздух, очистившийся во время дождя от пыли, смога и прочей гадости, раздражал. А ещё этот голос, поющий о том, как сидят в обнимку ветераны, резал слух.
Чёрт заглянул в открытое окно.
За монитором сидит с воспалёнными глазами тот самый юзер и что-то нащелкивает на клавиатуре. А за спиной у него, так и есть, стоит ангел, песню слушает.
Рогатый тут же юркнул вниз, и, упав на пузо, уполз в сторону.
«Да почему же крылатые все как один так любят слушать песни этой бабы?! Майя Кристалинская тоже мне певичка выискалась! Вот «IRON MAIDEN» - это да! Дьявольская музыка! Такую райские не любят! – думал чёрт, шагая по мокрому тротуару к ближайшему ларьку. – Ох уж мне эти ангелы будь они трижды благословлены!».
Отведя глаза молоденькой продавщице, нечистый свистнул с витрины пачку сигарет.
«Минздрав предупреждает: курение опасно для вашего здоровья!», - прочитал он на пачке и не сдержался, расхохотался, перепугав обворованную бедняжку.
Затем вернулся к дому своего обидчика и распечатал пачку. Оторвал фильтр и сунул сигаретку в рот. Щелкнув пальцами, он добыл огонь и прикурил.
«Почти как дома», - сделав глубокую затяжку, подумал житель пекла.
В это время ненавистная песня, доносившаяся из открытого окна, прекратилась.
«Всё. Давай вали уже отсюда! Чего ждёшь? Или не наслушался?», - выбросив окурок в лужу, мысленно спросил нечистый.
Но вновь полилась музыка. Началась другая песня. И опять-таки Кристалинская.
И ангел остался ещё на пару минут.
А чёрт достал новую сигарету и закурил.
«Ну, ничего, ничего. Вот крылатый уберётся в свои небесные покои, тут-то я за тебя и возьмусь, голубчик! - думал он, покуривая под деревом. – Давай уже, вруби что-то нашенское! Хватит этих соплей! Эх, только бы успеть до окончания шабаша».
А дивный женский голос всё пел:
«Так же падала листва в садах,
И придумать не могла Земля.
Как прожить ей без него, пока
Он летал, летал,
И все звёзды ему
Отдавали
Свою нежность…».
Время шло, а ангел никак не улетал.
Прислужник дьявола, устав ждать, навестил соседей подлого юзера. Но, как назло, никто из них не слушал ни «SEPULTURU», ни «SODOM», ни даже «КОРРОЗИЮ МЕТАЛА». А пока ходил, стянул себе ещё курева.
- Что за благословенный райончик! Нечем даже крылатого спугнуть, - тихонько ругался нечистый.
«К ангелам всё! Ох, я тебе устрою! Компьютер, да бог с ним! Натравлю на твой подвал крыс! Подселю тараканов, клопов да ещё каких термитов-короедов, вот уж тогда сойдёт на тебя божья милость. Да я тебе весь дом разнесу ко всем ангелам!», - распалялся рогатый, докуривая вторую пачку.
Лужи уже почти высохли.
«Ещё час от силы и первые лучи доползут до Лысой горы», - понял чёрт, посмотрев на ползущее по небу солнце.
- У-у-у! – взвыл неудачливый мститель, едва не подавившись сигареткой. – Святые угодники!!! Да что же это…
Нечистый подобрал выдранный из шевелюры клок. Ощупал возникшую проплешину.
«Всё, накрылся отпуск, - мелькнула в голове неприятная мысль. – Уже можно не торопиться».
Ощипанный служитель преисподни вспомнил, как прыгала через костёр черноокая ведьм. Снова в ушах зазвучал её задорный смех. А ещё он припомнил молодого кудрявого чертёнка, который выплясывал рядом.
И губы его задрожали. А глаза заблестели.
- У-у-у! – опять взвыл рогатый, но уже совсем не от боли.
Одним щелчком воспламенив пачку из-под сигарет, он бросил в огонь клок шерсти. И в заклубившемся густом дыму рассмотрел скандалящую семейную пару.
- Ну, молодожёны, держитесь! Хана вам! – проскрипел зубами чёрт и растворился в языках огня.
За окном распогодилось. Компьютер работал как надо. А парень, накачав с двести мегабайт хороших старых песен, слушал добытое. Он всё также сидел в интернете - со счастливой улыбкой лазил по любимому сайту. Иногда он щурил глаза от попадающего в них света уходящего солнца.

С одной стороны, когда речь идет о коротких полушутливых зарисовках можно на неувязки внимания не обращать, главное, чтоб было лихо и незаурядно. С другой я зануда, а потому меня волнуют следующие вопросы, ответы на которые в тексте я не нашла.

Наш черт безымянен и в отпуске. Чертей множество. Почему конкретное поминание абстрактного черта сперва меломаном, потом супругами-склочниками затрагивает именно нашего героя? Каков механизм? Черт и «поминатель» связывает эдакий генератор случайных чисел? Расстояния и выходной на это не влияют?

Почему черт не гонит ангела, а ждет, когда тот уберется? Запрещено? Ангел сильнее? Еще что-нибудь?

Как ангела занесло к чертыхающемуся юзеру? Тот все-таки скачал песню и перестал чертыхаться? Ангел ждал, когда скачается? Хотел послушать? И уж не наладил ли он модем в личных целях?

Почему черту так неприятно, что его поминают? Почему он от этого лысеет? По идее чертям поминание должно нравится.

Если черти от поминания страдают, как он собирался пакостить? Молодой человек словохульник, и черт рискует вконец облезть.

Теперь немного про стилистику. Дело это тонкое, определять, где ошибка, неточность, а где рождение авторского стиля я не берусь.
КМК тексту во вред идет смешение авторского текста и скрытого «первого лица». Героем у нас выступает лысеющий черт, бОльшую часть текста лично я воспринимаю, как его «репортаж». Когда в массив чертовского монолога вклиниваются авторские слова, ИМХО возникает ощущение чужеродности.
Примеры:
Свежий воздух, очистившийся во время дождя от пыли, смога и прочей гадости, раздражал.

«Минздрав предупреждает: курение опасно для вашего здоровья!», - прочитал он на пачке и не сдержался, расхохотался, перепугав обворованную бедняжку.
Хватит этих соплей! Эх, только бы успеть до окончания шабаша».
А дивный женский голос всё пел:

Один раз черт поименован «нашим», потом это определение исчезает и он становится своим собственным. ИМХО надо либо ввернуть в текст еще пару раз «наш герой», «наш красавчик», «наш лысеющий бес», либо убрать "наш" в начале. КМК проще убрать, так как «наш герой» подразумевает, что весь текст авторский и тогда надо убирать «мировосприятие черта», а оно удачно получилось.

С перемещением черта. «опустился на четвереньки и побежал.
Тёмная каменистая почва под его лапами быстро пропала и разгневанный мститель, тем же образом, поскакал по звёздному небу».
Это совсем уж придирки, к тому же черти существа волшебные и могут перемещаться по-своему (вспомним поездку Вакулы). И все-таки имея козлиные ноги и передние хоть и когтистые, но руки, бежать на четвереньках сложно, а скакать ИМХО вообще невозможно, разве что полностью трансформироваться в козла. Черти такое умеют.

О черте все. Теперь о парне. Получается, он не спал вечер, ночь и весь день, сидел музыку слушал? Я сама сова и сижу за монитором бывает, что и до четырех, но чтоб от заката до заката? Рухну. Разве что ангел кофе сварит. :smile:

Что до самого стиля, то, повторяю, я не судья. Мне может казаться так, автору больше нравится эдак. Поэтому я просто переделала небольшой кусочек так, как мне кажется, было бы четче, но это только предложение, не более того.

Исходник
Чёрт сидел на шабаше. Вечеринка на Лысой горе – отличный отдых от ежедневного вываривания грешников в котлах.
Наплясавшись вволю, наш рогатый отошёл в сторонку – устал с непривычки, первый отпуск за сотню лет. Взял золотую кружку и зачерпнул из громадного котла, в котором с лихвой поместился бы пяток грешников, кипящего зелья. Выпил.
- Швах! Дьявольское пойло! – не сдержался чертяка.


Переделка.

Чёрт был счастлив. Вечеринка на Лысой горе – отличный отдых от опостылевших котлов и сковородок.
Отплясав павану и пару галопов, рогатый выбрался из танцевального круга – устал с отвычки, как-никак первый отпуск за сотню лет! Взял золотую кружку и с чувством черпанул из котла, где с лихвой уместился бы пяток грешников. Кипящее зелье восхитительно обожгло пасть.
- Швах! Дьявольское пойло! – одобрил чертяка. И набрал ещё.