Он сладкий.
С бергамотом.
Он уже остыл.
Но я продолжаю его пить.
Я буду его пить, пока не допью.
На коленях - греется нетбук.
Растаял снег.
Теперь земля мокрая с сырая.
Зима сдалась...
Она ослабила свою ледяную хватку...
Но поздно.
Я ранен ледяным выстрелом.
Горло сжимает боль.
По телу тежит озноб.
Дыханию мешает слизь, клокочущая в носоглотке, текущая медленно по нёбу.
Бронхи обволакивает мутная слизь.
И уже поздно пить "колдрекс".
Температура растет.
Хочется закрыть глаза и лежать.
Лежать.
Не поднимать головы.
Простуда берет власть надо мною.
Глос, обоняние, дыхание - виё в её власти.
От нафтизина лопается следующий сосуд в носу.
Платок заливает алая кровь.
Возможно Новый Год для меня не настанет.
А я ведь ещё не нарядил ёлку...
Свою искусственную ёлочку.
Не развесил на ней дождик.
Не нацепил с трепетом игрушки из стекла и дешевой пластмассы.
Не повесил на окне гирлянде в форме хуя.
А кто о кошке позаботится?
Она будет смотреть в окно на птичек, и даже не заметит, как её хозяин стал вонючим трупом.
Я столького не успел в своей жизни.

Долина в две мили — редут недалече...
Услышав: «По коням, вперед!»,
Долиною смерти, под шквалом картечи,
Отважные скачут шестьсот.
Преддверием ада гремит канонада,
Под жерла орудий подставлены груди —
Но мчатся и мчатся шестьсот.

Лишь сабельный лязг приказавшему вторил.
Приказа и бровью никто не оспорил.
Где честь, там отвага и долг.
Кто с доблестью дружен, тем довод не нужен.
По первому знаку на пушки в атаку
Уходит неистовый полк.

Метет от редута свинцовой метелью,
Редеет бригада под русской шрапнелью,
Но первый рассеян оплот:
Казаки, солдаты, покинув куртины,
Бегут, обратив к неприятелю спины, —
Они, а не эти шестьсот!

Теперь уж и фланги огнем полыхают.
Чугунные чудища не отдыхают —
Из каждого хлещет жерла.
Никто не замешкался, не обернулся,
Никто из атаки живым не вернулся:
Смерть челюсти сыто свела.

Но вышли из левиафановой пасти
Шестьсот кавалеров возвышенной страсти —
Затем, чтоб остаться в веках.
Утихло сраженье, долина дымится,
Но слава героев вовек не затмится,
Вовек не рассеется в прах.

Как годы мчат! Какой пацан уже большой!
Среди ребят он выделялся красотой.
Все говорят: "Ребенка лучше в доме нет
В пятнадцать лет!"

Он был из тех, кто непоседа и смельчак,
Хотел скорей узнать он в жизни что и как
И вот уже не мог он жить без сигарет
В пятнадцать лет.

Как не любил он поучительных бесед!
Но как-то за ухо схватил его сосед,
В ответ ударил он, свинцовый сжав кастет,
В пятнадцать лет.

И мама плачет, её доля не легка,
Ведь кто-то денежки берёт из кошелька,
И вот сынок приходит пьяный, спасу нет,
В пятнадцать лет.

Ах, до чего его попойки довели!
Погожим днем угнал от дома "Жигули" -
Наскучил очень ему собственный мопед
В пятнадцать лет.

Он по шоссе ведёт машину на подъём,
А впереди стоит автобус, дети в нём,
Те, что водить сумеют лишь велосипед
В пятнадцать лет.

Но что это? Автобус катится назад!
Полны от ужаса он видит детские глаза...
"Что делать? Если автобус обогнать,
тогда беды не миновать...

Помочь! Но как?! Водителя в кабине нет...
Сойдя с шоссе, автобус свалится в кювет,
И двадцать жизней не увидят больше свет
В пятнадцать лет.

Что делать? Как беду остановить?"
Решил автобус он машиной заслонить
И сдал на газ, поставив бортом "Жигули",
Чтоб эти дети жить смогли...

Удар, звон стекол, шины скрежет об асфальт...
"Остановил!" - успел он только лишь сказать.
"Остановил!" Ребята вылезти смогли,
Но загорелись "Жигули".

Могильный холм, а на холме лежат цветы...
Могильный холм... "Как мало жил на свете ты!.."-
Так скажут люди, положив тебе букет
В пятнадцать лет.

Расскажи, как ты жил столько дней без меня.
Как метался от джиги до венского вальса.
Как подружек одну за другою менял,
но к утру неизменно один оставался.

Душу спьяну в ладонях носил, не в груди.
Как мультяшный смешной длинночёлковый пони,
спотыкаясь, ты долго по кругу ходил.
И так много узнал ты... и много так понял:

что компот - это, в сущности, тот же крюшон
и что всем и всегда воздаётся по вере...
А про то, как тебе без меня хорошо,
не рассказывай. Мало ли... Вдруг я поверю.

Вихрастый, огненный мальчишка
России с честью отслужил.
Сменил бушлатик на пальтишко,
Домой вернулся, и... запил...

И ком событий горьких, странных
Со скоростью торнадо - сбил
В мир миражей... Под дозой парень
Родную бабушку убил...

Историю под стук вагонный
Мне рассказал попутчик мой:
Солидный дядька при погонах -
Начальник зоны под Турой.

Особой зоны, для особых
Рецидивистов. Тесен круг:
Опять этап, пригнали новых,
А там... знакомый, детства друг.

Вихрастый, огненный мальчишка,
Отличник, любящий футбол...
Ведь по одним и тем же книжкам
Учились в школе, где же слом?

Вторая "ходка". Смолотила
Машина жизнь, как сноп жнивья...
На вид такой же добрый, милый,
Привык на нарах - боль житья...

Все по уставу. Только чаем
С брусникой друга угостил.
А сам, всю ночь душой вздыхая,
От сердца капли капал - пил.

На хрена нам башкирский язык?
На хрена нам удмуртский, ненецкий?
Заодно и английский с немецким,
И французский, хотя я привык,

Пригубив молодого вина,
Говорить "силь ву пле, камараден",
Но, раз сказано всем "на хрена",
То, быть может, и вправду не надо?

Ну зачем изучать языки?
Разве мало забот и печалей?
Взять Швейцарию - там дураки
Сразу три языка изучают.

Нам в Швейцарии жить не с руки,
У детей там такие нагрузки!
Итальянский, немецкий, французский -
Государственные языки!

Что за дикая, право, страна!
Что за смесь разговорного чеса!
Видно, там человек не нашелся,
Чтоб с экрана сказать "на хрена"!

Там к такому народ не привык,
Там такое скажи - и повяжут.
Нам же здесь всех милее язык
Заливной, отварной и говяжий...

Как нормальный, на улицу выйдешь,
Все болтают, о чем не поймешь.
Может, нам еще выучить идиш?
Может, коми, ядреная вошь?!

И пока этот мир не погиб,
Пока есть человечеству место,
Переходим на сурдоязык -
На язык междометий и жестов.

Перестануть детишки орать,
Станет тихо, спокойно, красиво.
Помычал - значит, хочется жрать,
Покивал - это значит "спасибо".

Позабудем свои имена,
Станем дики, грязны и небриты...
Лишь оставим глагол "на хрена"
Для людей из высокой элиты!

статья с пояснением к стихотворению

Ты спросишь: "Кто вы?" - мы - восточный миф,
Мираж, который постепенно тает.
Леса, поля и горы покорив,
Наш мир сегодня тихо засыпает.

Мы мчались вдаль, камчу зажав в руке,
Вдыхая запах пропотевшей гривы,
Под колыханьем флагов на древке
Питались в марше вяленой кониной.

Мы непокорных опускали ниц,
Предателей безжалостно казнили;
За смелость, храбрость даровали жизнь;
Отчаянно сражались и любили.

Ты спросишь: "Чем отлична ваша кровь?
Такой же цвет, течет по тем же жилам!" -
Но в ней к свободе теплится любовь,
И дух бунтарства выжил под нажимом.

Мы церкви не сжигали никогда,
Со стен не соскребали саблей фрески.
Перед царем не гнулась голова,
Вздымая ввысь над царской шапкой фески.

Пред нами дрогнули суровые монголы,
Нам присягнули кровью племена.
Мы с них сорвали тяжкие оковы -
И вместо них вручили стремена.

Мы - песнь курая в предрассветном поле,
Напевы саза в высохших степях,
Мы - волчий вой, раздавшийся в неволе,
Соленых слез дрожанье на губах.

Мы - прах надежд, мы - выжженные земли,
Сожженных книг зеленый переплет.
Мы - зверь, кого дразнили против шерсти,
Мы - птица, прекратившая полет.

Мы - белый снег... такой, иссиня-белый;
Мы - тишина, что хочет закричать;
Мы - минарета взорванные стены;
Оскал, готовый зарычать.

Ты спросишь: "Кто вы?" - мы - осенний дождь,
Молитва, зазвучавшая опять;
Мы - та звезда, что растворилась в ночь,
Чтоб утром с новой силой засиять.

ты даже не знаешь - в тебе столько света! -
ты будто бы теплое, раннее лето
в волшебном дурмане душистой сирени...
ты даже не знаешь - ты ветер весенний!..
бродящий по парку...сидящий у двери...
какой же ты нежный...пожалуйста, верь мне!..
с тобою любая дорога - равнина.
я в теплых руках, словно мягкая глина...
огни нашей ночи искрятся. пылают.
какой ты любимый. таких не теряют...
скучаю. растаю с приходом заката.
больна я тобою. пьяна. и богата.
ты - тихая радость. ты - горечь разлуки.
даю тебе душу - бери! - на поруки...
храни ее вечно. спасай от ненастья.
ты даже не знаешь, какое ты счастье!..
боюсь потревожить. ты спи, мой хороший.
вот месяц холодный над городом ожил.
и звезды, что вышли из плена на волю,
тебя не разбудят. я им не позволю...
...луч теплого солнца порхнет у кровати.
посмотрит на нити из наших объятий.
дождливое утро шагает по крыше...
какое ты счастье...люблю тебя...слышишь?..

Кузина! Рыцарство лишь сны,
Оно не возвратится:
Поэты - к лаврам холодны,
К возлюбленным – девицы.
Застыли губы и сердца,
Чью страсть воспели лиры,
Нет лютни, нет копья бойца,
Не в моде и турниры.

Любовь прекрасных тех эпох
Цветами говорила,
Дышал стихами каждый вздох,
И песнь в шатрах царила.
А ныне браки все просты, -
Где страстности оковы! -
Жених, колечко, шёлк фаты,
Викарий у алькова.

Тогда тугим был арбалет,
Сердца скрепляли узы,
Любовь усиливал обет,
Стих вдохновляли Музы.
Никто не видел старых дев,
(Мужчины были милы);
В шестнадцать замуж шли, созрев,
А в двадцать шли в могилу.

К охоте соколиной знать
И к шахматам радела,
Учился егерь зверя гнать,
Труба герольда пела.
Был сильным рыцарь всякий раз,
Скрывался смерд пугливый,
Горяч был ночью hypocras,
А утром - конь ретивый.

Готов был вымпел и плюмаж,
Молились у амвона,
Дерзал на подвиг рыцарь, паж
Для дамы восхищённой.
Краса бальзамом в те года
Ран облегчала бремя, -
Сердца теряли иногда,
Но не теряли стремя.

Не знали слов Рассудок, Страх,
Тогда и лорд, и ленник,
Есть Вера - то копьё в руках,
Нет Верности – изменник.
Сердца нежны, но твёрд удар,
Лишь мир наступит зыбкий,
Застолью - полный кубок в дар,
Влюблённым – дам улыбки.

В те золотые дни луна
Поклонников имела,
От лютни звуков шла волна,
А не от храпа тела,
Влюблённый плыл, не ставя в грош
Все реки шире Мерси,
И сотня тысяч билась сплошь
За взгляды леди Джерси.

Железный верх носили встарь,
Портным одна досада,
Но оружейник и гвоздарь
Доходу были рады.
Вся сталь измерена в локтях,
Штаны подбиты кожей,
Шут – в колпаке и бубенцах,
Перо и шлем – вельможе.

Супруг мог дать отвод жене,
Бобыль мог жить забавой.
По праву доктор был в цене,
Совсем не доктор права.
Я, чтоб в те дни стать женихом
Для Вас, моей блондинки,
Ломал не голову стихом,
А копья в поединке!

Иконы плачут по углам, и содрогается планета,
Терзают сумрачную твердь потоки крови и огня...
Я не уверен, что смогу нести ответственность за это -
Но все склоняется к тому, что будут спрашивать с меня.

Где патриархи и вожди, что судьбы древности вершили?
Они теперь - земная пыль, песок, затерянный в часах.
Ты говоришь: "И мы с тобой когда-то тоже станем пылью", -
Но это только полпути, а остальное знаешь сам.

И каждый звук, от крика птиц, до государственного гимна,
Напоминает зов трубы и звон оборванных цепей.
Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, мир погибнет.
И ты останешься один. И ты поймешь - о чем я пел.

Мой курай, зазвени, заиграй
Всеми красками звонкого мира,
Все печали развей, мой курай,
Чтобы дрогнуло сердце башкира!

Расскажи о разливах зари,
Расскажи о могучем Урале.
Степи в песне своей сотвори,
Чтобы кони по ним проскакали,

Чтобы реки неслись, второпях
На утесы кидаясь с разбега!..
Расскажи о летовках в горах
И о поисках долгих ночлега.

Ты поведай мне, полон тепла,
О красавице в древнем уборе.
Сколько кружев башкирка сплела,
Чтоб забыть свое горькое горе!

Расскажи, как дрожат мотыльки,
Как шумят родники-новоселы,
Как склоняются к ним тальники
И с цветами венчаются пчелы!

Расскажи, мой курай, о былом,
О башкирских восстаньях кровавых,
О добре и о битве со злом,
О весельях, о дедовских нравах.

Расскажи, как башкира земля
Орошалась обильною кровью,
Как вздохнули свободно поля,
Орошенные буйною новью.

Как в кибитках точили мечи
Храбрецы перед боем великим,
Как посуда звенела в ночи,
Вторя вражеским копьям и пикам.

Сколько ты пережил, перенес!
Стал ты старым, курай, как преданье.
Песнь твоя нам знакома до слез,
Это — ангела смерти рыданье!

Так звени же теперь над водой,
Над листвой, где разбрызганы росы,
Словно жаворонок молодой,
Жизнерадостный, звонкоголосый!

Пой, курай, чтобы свет красоты
Залил прошлого страшные тени,
Чтоб родились на камне цветы,
Украшая наш праздник весенний.

Пой, курай, от утра до утра
Гордо, звонко, заливисто, смело.
Наступила такая пора,
Что людская душа зазвенела!

1918.

Люблю тебя сейчас, не тайно - напоказ.
Не "после" и не "до" в лучах твоих сгораю.
Навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас,
А в прошлом - не хочу, а в будущем - не знаю.

В прошедшем "я любил" - печальнее могил,-
Все нежное во мне бескрылит и стреножит,
Хотя поэт поэтов говорил:
"Я вас любил, любовь еще, быть может..."

Так говорят о брошенном, отцветшем -
И в этом жалость есть и снисходительность,
Как к свергнутому с трона королю.
Есть в этом сожаленье об ушедшем
Стремленьи, где утеряна стремительность,
И как бы недоверье к "я люблю".

Люблю тебя теперь - без пятен, без потерь,
Мой век стоит сейчас - я вен не перережу!
Во время, в продолжение, теперь -
Я прошлым не дышу и будущим не брежу.

Приду и вброд, и вплавь к тебе - хоть обезглавь!-
С цепями на ногах и с гирями по пуду.
Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после "я люблю" добавил я "и буду".

Есть горечь в этом "буду", как ни странно,
Подделанная подпись, червоточина
И лаз для отступленья, про запас,
Бесцветный яд на самом дне стакана.
И словно настоящему пощечина, -
Сомненье в том, что "я люблю" сейчас.

Смотрю французский сон с обилием времен,
Где в будущем - не так, и в прошлом - по-другому.
К позорному столбу я пригвожден,
К барьеру вызван я - языковому.

Ах, разность в языках! Не положенье - крах!
Но выход мы вдвоем поищем - и обрящем.
Люблю тебя и в сложных временах -
И в будущем, и в прошлом настоящем!