Сегодня чувствую в сердце
неясную дрожь созвездий,
но глохнут в душе тумана
моя тропинка и песня.
Свет мои крылья ломает,
и боль печали и знанья
в чистом источнике мысли
полощет воспоминанья.

Все розы сегодня белы,
как горе мое, как возмездье,
а если они не белы,
то снег их выбелил вместе.
Прежде как радуга были.
А снег идет над душою.
Снежинки души - поцелуи
и целые сцены порою;
они во тьме, но сияют
для того, кто несет их с собою.

На розах снежинки растают,
но снег души остается,
и в лапах бегущих лет
он саваном обернется.

Тает ли этот снег,
когда смерть нас с тобой уносит?
Или будет и снег другой
и другие - лучшие - розы?
Узнаем ли мир и покой
согласно ученью Христову?
Или навек невозможно
решенье вопроса такого?

А если любовь - лишь обман?
Кто влагает в нас жизни дыханье,
если только сумерек тень
нам дает настоящее знанье.
Добра - его, может быть, нет,-
и Зла - оно рядом и ранит.

Если надежда погаснет
и начнется непониманье,
то какой же факел на свете
осветит земные блужданья?

Если вымысел - синева,
что станет с невинностью, с чудом?
Что с сердцем, что с сердцем станет,
если стрел у любви не будет?

Если смерть - это только смерть,
что станет с поэтом бездомным
и с вещами, которые спят
оттого, что никто их не вспомнит?
О солнце, солнце надежд!
Воды прозрачность и ясность!
Сердца детей! Новолунье!
Души камней безгласных!
Сегодня чувствую в сердце
неясную дрожь созвездий,
сегодня все розы белы,
как горе мое, как возмездье.

Есть души, где скрыты
увядшие зори,
и синие звезды,
и времени листья;
есть души, где прячутся
древние тени,
гул прошлых страданий
и сновидений.

Есть души другие:
в них призраки страсти
живут. И червивы
плоды. И в ненастье
там слышится эхо
сожженного крика,
который пролился,
как темные струи,
не помня о стонах
и поцелуях.

Души моей зрелость
давно уже знает,
что смутная тайна
мой дух разрушает.
И юности камни,
изъедены снами,
на дно размышления
падают сами.
"Далек ты от бога", -
твердит каждый камень.

ЛЕНИНГРАД
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

Я разбил об асфальт расписные стеклянные детские замки,
Стала тверже рука и изысканней слог и уверенней шаг,
Только что-то не так, если страшно молчит растерявшись толпа у Таганки,
Если горы цветов, бесполезных цветов в бесполезных руках.

И тогда я решил убежать, обмануть, обвести обнаглевшее время,
Я явился тайком в те места, кда вход для меня воспрещен,
Я стучался в свой дом, в дом, где я лишь вчера до звонка доставал еле-еле,
И дурманил меня сладкий запах забытых, ушедших времен.

И, казалось, вот-вот заскрипят и откроются мертвые двери,
Я войду во вчера, я вернусь словно с дальнего фронта домой,
Я им все расскажу, расскажу, все, что будет и может быть кто-то поверит...
И удастся тогда хоть немного свернуть, хоть немного пройти стороной.

Но никто не открыл, ни души в заколоченном брошеном доме,
Я не мог отойти, я стоял как в больном затянувшемся сне,
Это злая судьба, если кто-то опять не допел и кого-то хоронят,
Это время ушло, и ушло навсегда... И случайно вернулось ко мне.

Я не видел войны, я родился значительно позже,
Я ее проходил и читал про нее с детских лет.
Сколько книг про войну, - где как будто все очень похоже, -
Есть и это и то, только самого главного нет.

Я не верю певцам на эстрадах, украшенных светом,
Сомневаюсь в кино, - там в кино все уж очень цветно.
Кто всерьез воевал почему-то не любит об этом,
Может быть от того, что об этом в словах не дано.

Только слышишь, - звучит, проступает из стен Ленинграда,
Тихо-тихо поет и в тебе, и во мне, и вокруг.
Может быть про войну слишком много и громко не надо,
Чтобы ревом фанфар не спугнуть, не убить этот звук.

Сорок раз был январь, сорок раз праздник первого снега,
Сорок раз таял снег, отступая с приходом весны.
Сорок лет – это миг, это даже еще не полвека,
Как недолго пока удавалось прожить без войны...

Мы много дорог повидали на свете,
Мы стали сильнее, мы стали не дети.
Но лето в дороге кончалось зимою,
А зимы в дороге кончались стеною.
А мы еще верим, что мы не забыты,
Стучимся мы в двери, а двери
Надежно закрыты.

И я не пойму от кого их закрыли ?
Нас может быть звали, но просто забыли...
И может нам быть понастойчивей стоит,
Тогда нас услышат
И двери конечно откроют.

И вот уже годы минутами стали
И мы понемногу стучаться устали,
И снова зима эту землю укроет,
Никто не услышит, никто не откроет.
А может стучатся сюда по-другому,
А может быть просто хозяев давно нету дома.

Дорога тебе не сулит возвращенья,
Тебе в возращении не будет прощенья.
А ты еще веришь, что мы не забыты
И ломишься в двери, хоть руки разбиты.
И ты безоружен, ты просто не нужен,
Тебе остается лишь вечер и зимняя стужа...

Мы не можем сказать слово "нет".
Нам рассвет не в рассвет, нас почти уже нет,
К нам заходят без стука.
Вытрясают карманы и души, а мы все молчим,
Мы забылись тяжелым безропотным сном.
Нарисуй мне разлуку
На черных квадратах вагонных окон,
Я прошу, нарисуй мне разлуку
Фонарями пустынных перронов, огнем семафоров
На пыльных картинах вагонных окон.

Ну а мы все сидим на перроне и ждем.
Мы остались вдвоем,
За окном тот же день, что и прежде.
Время стало, застыло ноябрьским льдом
Между правдой и ложью в пустом ожиданьи чудес.
Нарисуй мне надежду на рваной холстине небес
Я смертельно устал, я прошу,
Нарисуй мне надежду
Акварелью заката,
Чужой ледяной акварелью заката на рваной холстине небес.

Завтра вновь протрубит, прогрохочет,
Построят затылок в затылок и не станет вокруг непохожих,
А потом молчаливо уйдут по приказу,
Уже не надеясь, не веря, еще не любя.
Только я все рисую тебя,
Подправляя побитые осенью тусклые лица прохожих,
И на пыльных картинах вагонных окон,
И на рваной холстине небес
Я рисую тебя.

Я только малость объясню в стихе -
На все я не имею полномочий...
Я был зачат, как нужно, во грехе -
В поту и нервах первой брачной ночи.

Я знал, что, отрываясь от земли,-
Чем выше мы, тем жестче и суровей;
Я шел спокойно прямо в короли
И вел себя наследным принцем крови.

Я знал - все будет так, как я хочу,
Я не бывал внакладе и в уроне,
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы - короне.

Не думал я над тем, что говорю,
И с легкостью слова бросал на ветер -
Мне верили и так, как главарю,
Все высокопоставленные дети.

Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.

Я знал - мне будет сказано: "Царуй!" -
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.
И я пьянел среди чеканных сбруй,
Был терпелив к насилью слов и книжек.

Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом,-
Шут мертв теперь: "Аминь!" Бедняга Йорик!..

Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий:
Вдруг стало жаль мне мертвого пажа,
Я объезжал зеленые побеги...

Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых, и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.

Я видел - наши игры с каждым днем
Все больше походили на бесчинства,-
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.

Я прозревал, глупея с каждым днем,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век, и люди в нем
Не нравились,- и я зарылся в книги.

Мой мозг, до знаний жадный, как паук,
Все постигал: недвижность и движенье,-
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду им опроверженье.

С друзьями детства перетерлась нить,
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над словами "быть, не быть",
Как над неразрешимою дилеммой.

Но вечно, вечно плещет море бед,-
В него мы стрелы мечем - в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.

Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошел на зов,- сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.

В непрочный сплав меня спаяли дни -
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все,- и, как они,
Я не сумел от мести отказаться.

А мой подъем пред смертью - есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.

Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на датскую корону,-
Но в их глазах - за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.

Но гениальный всплеск похож на бред,
В рожденьи смерть проглядывает косо.
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.

Ты заставляешь верить меня в чудеса
Девочка дождей моего детства,
Девочка из другого города, но моего двора,
Ласточка, живущая по соседству.
Время меняет форму, расцветку, вкус,
Но не меняет сути. мечты всё те же.
Радуга. Наша радуга - это путь
Босыми стопами по оголённой надежде.
Дети. Мы в липком коконе у любви.
Девочка, я не трогаю твои руки.
Девочка, я не знаю что впереди.
Я только слушаю сердце в твоей груди
И понимаю, что это любимые звуки.
Ты меня учишь плакать и воевать,
Я существую, чтобы качать качели.
Девочка, ты ложишься в мою кровать.
Девочка, мы ни капли не повзрослели.
Мы засыпаем лёжа спиной к спине.
Я вывожу на стенке твоё имя.
Девочка, ты же думаешь обо мне?
Красным сердечком. стрелочкой в сердцевине.

Двор затих. Где эта суета, когда она так нужна?
Один голос из комнаты рядом сходит на визг, а другой на крик.
Заставляет ждать. Не так громко.. и, ты, сестра.
Тебя ещё не хватало. Если б полка упала..
А живой твоей детской воды из глаз слишком мало.
Это крошечное горе, со спичечную головку,
Представь. Я прочитаю тебе про большое,
Про счастье и алые паруса.

Почитай тишину мне с листа, где о каждом подробно,
Белым по белому.
Точка под знаком вопроса и есть ответ.
Точка и всё, что после, уже доделано.
Точка и всё, что просто,
Как будто нет.

Завтра забудусь, смотря на чужие волосы,
Через стекло не видно, что сквозь стекло
Дождик пунктиром, только такие полосы
Могут быть в одиночестве под зонтом.

У меня не живут цветы,
Красотой их на миг я обманут,
Постоят день-другой и завянут,
У меня не живут цветы.

Да и птицы здесь не живут,
Только хохлятся скорбно и глухо,
А наутро — комочек из пуха...
Даже птицы здесь не живут.

Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.

Мне продавший их букинист,
Помню, был горбатым, и нищим...
...Торговал за проклятым кладбищем
Мне продавший их букинист.
<1910>

1
В краю чудес, в краю живых растений,
Несовершенной мудростью дыша,
Зачем ты просишь новых впечатлений
И новых бурь, пытливая душа?
Не обольщайся призраком покоя:
Бывает жизнь обманчива на вид.
Настанет час, и утро роковое
Твои мечты, сверкая, ослепит.
2
Лодейников, закрыв лицо руками,
Лежал в саду. Уж вечер наступал.
Внизу, постукивая тонкими звонками,
Шел скот домой и тихо лопотал
Невнятные свои воспоминанья.
Травы холодное дыханье
Струилось вдоль дороги. Жук летел.
Лодейников открыл лицо и поглядел
В траву. Трава пред ним предстала
Стеной сосудов. И любой сосуд
Светился жилками и плотью. Трепетала
Вся эта плоть и вверх росла, и гуд
Шел по земле. Прищелкивая по суставам,
Пришлепывая, страною шевелясь,
Огромный лес травы вытягивался вправо,
Туда, где солнце падало, светясь.
И то был бой травы, растений молчаливый бой,
Одни, вытягиваясь жирною трубой
И распустив листы, других собою мяли,
И напряженные их сочлененья выделяли
Густую слизь. Другие лезли в щель
Между чужих листов. А третьи, как в постель,
Ложились на соседа и тянули
Его назад, чтоб выбился из сил.
И в этот миг жук в дудку задудил.
Лодейников очнулся. Над селеньем
Всходил туманный рог луны,
И постепенно превращалось в пенье
Шуршанье трав и тишины.
Природа пела. Лес, подняв лицо,
Пел вместе с лугом. Речка чистым телом
Звенела вся, как звонкое кольцо.
В тумане белом
Трясли кузнечики сухими лапками,
Жуки стояли черными охапками,
Их голоса казалися сучками.
Блестя прозрачными очками,
По лугу шел красавец Соколов,
Играя на задумчивой гитаре.
Цветы его касались сапогов
И наклонялись. Маленькие твари
С размаху шлепались ему на грудь
И, бешено подпрыгивая, падали,
Но Соколов ступал по падали
И равномерно продолжал свой путь.
Лодейников заплакал. Светляки
Вокруг него зажгли свои лампадки,
Но мысль его, увы, играла в прятки
Сама с собой, рассудку вопреки.
3
В своей избушке, сидя за столом,
Он размышлял, исполненный печали.
Уже сгустились сумерки. Кругом
Ночные птицы жалобно кричали.
Из окон хаты шел дрожащий свет,
И в полосе неверного сиянья
Стояли яблони, как будто изваянья,
Возникшие из мрака древних лет.
Дрожащий свет из окон проливался
И падал так, что каждый лепесток
Среди туманных листьев выделялся
Прозрачной чашечкой, открытой на восток
И все чудесное и милое растенье
Напоминало каждому из нас
Природы совершенное творенье,
Для совершенных вытканное глаз.
Лодейников склонился над листами,
И в этот миг привиделся ему
Огромный червь, железными зубами
Схвативший лист и прянувший во тьму,
Так вот она, гармония природы,
Так вот они, ночные голоса!
Так вот о чем шумят во мраке воды,
О чем, вдыхая, шепчутся леса!
Лодейников прислушался. Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства ее.
А свет луны летел из-за карниза,
И, нарумянив серое лицо,
Наследница хозяйская Лариса
В суконной шляпке вышла на крыльцо.
Лодейников ей был неинтересен:
Хотелось ей веселья, счастья, песен, —
Он был угрюм и скучен. За рекой
Плясал девиц многообразный рой.
Там Соколов ходил с своей гитарой.
К нему, к нему! Он песни распевал,
Он издевался над любою парой
И, словно бог, красоток целовал.
4
Суровой осени печален поздний вид.
Уныло спят безмолвные растенья.
Над крышами пустынного селенья
Заря небес болезненно горит.
Закрылись двери маленьких избушек,
Сад опустел, безжизненны поля,
Вокруг деревьев мерзлая земля
Покрыта ворохом блестящих завитушек,
И небо хмурится, и мчится ветер к нам,
Рубаху дерева сгибая пополам.
О, слушай, слушай хлопанье рубах!
Ведь в каждом дереве сидит могучий Бах
И в каждом камне Ганнибал таится...
И вот Лодейникову по ночам не спится:
В оркестрах бурь он слышит пред собой
Напев лесов, тоскующий и страстный...
На станции однажды в день ненастный
Простился он с Ларисой молодой.
Как изменилась бедная Лариса!
Все, чем прекрасна молодость была,
Она по воле странного каприза
Случайному знакомству отдала.
Еще в душе холодной Соколова
Не высох след ее последних слез, —
Осенний вихрь ворвался в мир былого,
Разбил его, развеял и унес.
Ах, Лара, Лара, глупенькая Лара,
Кто мог тебе, краса моя, помочь?
Сквозь жизнь твою прошла его гитара
И этот голос-, медленный, как ночь.
Дубы в ту ночь так сладко шелестели,
Цвела сирень, черемуха цвела,
И так тебе певцы ночные пели,
Как будто впрямь невестой ты была.
Как будто впрямь серебряной фатою
Был этот сад сверкающий покрыт...
И только выпь кричала за рекою
Вплоть до зари и плакала навзрыд.
Из глубины безмолвного вагона,
Весь сгорбившись, как немощный старик
В последний раз печально и влюбленно
Лодейников взглянул на милый лик.
И поезд тронулся. Но голоса растений
Неслись вослед, качаясь и дрожа,
И сквозь тяжелый мрак миротворенья
Рвалась вперед бессмертная душа
Растительного мира. Час за часом
Бежало время. И среди полей
Огромный город, возникая разом,
Зажегся вдруг миллионами огней.
Разрозненного мира элементы
Теперь слились в один согласный хор,
Как будто, пробуя лесные инструменты,
Вступал в природу новый дирижер.
Органам скал давал он вид забоев,
Оркестрам рек — железный бег турбин
И, хищника отвадив от разбоев,
Торжествовал, как мудрый исполин.
И в голоса нестройные природы
Уже вплетался первый стройный звук,
Как будто вдруг почувствовали воды,
Что не смертелен тяжкий их недуг.
Как будто вдруг почувствовали травы,
Что есть на свете солнце вечных дней,
Что не они во всей вселенной правы,
Но только он — великий чародей.
Суровой осени печален поздний вид,
Но посреди ночного небосвода
Она горит, твоя звезда, природа,
И вместе с ней душа моя горит.

Повесил свой сюртук
На спинку стула музыкант,
Расправил нервною рукой
На шее чёрный бант.
Подойди скорей поближе,
Чтобы лучше слышать,
Если ты ещё не слишком пьян...
О несчастных и счастливых,
О добре и зле,
О лютой ненависти и святой любви...
Что творится, что творилось
На твоей земле
Всё в этой музыке, ты только улови...

Вокруг тебя шумят дела,
Бегут твои года.
Зачем явился ты на свет,
Ты помнил не всегда...
Звуки скрипки всё живое,
Скрытое в тебе разбудят,
Если ты ещё не слишком пьян...
О несчастных и счастливых,
О добре и зле,
О лютой ненависти и святой любви,
Что творится, что творилось
На твоей земле
Всё в этой музыке, ты только улови...

Устала скрипка, хоть кого
Состарят боль и страх...
Устал скрипач, хлебнул вина...
Лишь горечь на губах.
И ушёл не попрощавшись,
Позабыв немой футляр,
Словно был старик сегодня пьян.
А мелодия осталась ветерком в листве,
Среди людского шума еле уловима...
О несчастных и счастливых,
О добре и зле,
О лютой ненависти и святой любви...

Мой друг художник и поэт, в дождливый вечер на стекле
Мою любовь нарисовал, открыв мне чудо на земле...
Сидел я молча у окна и наслаждался тишиной,
Моя любовь с тех пор всегда была со мной.

И время как вода текло,
И было мне всегда тепло,
Когда в дождливый вечер я
Смотрел в оконное стекло.
Но год за годом я встречал
В глазах любви моей печаль
Дождливой скуки тусклый свет
И вот... любовь сменила цвет...

Моя любовь сменила цвет, угас чудесный яркий день
Мою любовь ночная укрывает тень...
Веселых красок болтовня, игра волшебного огня,
Моя любовь уже не радует меня.

Поблекли нежные тона,
Исчезла высь и глубина,
И четких линий больше нет
Вот безразличия портрет...
Глаза в глаза любовь глядит,
А я не весел, не сердит
Бесцветных снов покой земной
Молчаньем делится со мной...

И вдохновенное лицо утратит добрые черты...
Моя любовь умрет во мне в конце концов.
И капли грустного дождя струится будут по стеклу,
Моя любовь не слышно плачет уходя...

И радугу прошедших дней
Застелит пыль грядущих лет
И так же потеряют цвет
Воспоминания о ней.
Рисунок тает на стекле,
Его спасти надежды нет.
Но как же мне раскрасить вновь
В цвет радости мою любовь?

А может быть, разбить окно
И окунуться в мир иной
Где солнечный рисуя свет
Живет художник и поэт?

Кто виноват, что ты устал,
Что не нашел, чего так ждал,
Все потерял, что так искал,
Поднялся в небо и упал?

И чья вина, что день за днем
Уходит жизнь чужим путем,
И одиноким стал твой дом,
И пусто за твоим окном?

И меркнет свет, и молкнут звуки,
И новой муки ищут руки.
И если боль твоя стихает,
Значит будет новая беда...

Кто виноват, скажи - ка, брат -
Один женат, другой богат,
Один смешон, другой влюблен,
Один дурак, другой - твой враг?

И чья вина, что там и тут,
Друг друга ждут и тем живут,
Но скучен день, и ночь пуста,
Забиты теплые места.

И меркнет свет, и молкнут звуки,
И новой муки ищут руки.
И если боль твоя стихает,
Значит будет новая беда...

Кто виноват, и в чем секрет,
Что горя нет и счастья нет,
Без поражений нет побед,
И равен счет удач и бед?

И чья вина, что ты один,
И жизнь одна и так длинна,
И так скучна, а ты все ждешь,
Что ты когда-нибудь умрешь...

Для графини травили волка,
Его поступь была легка
Полированная двустволка -
Как восторженная строка!
Он был вольный и одинокий,
На виду, или на слуху
Стрекотали про смерть сороки
Беспардонную чепуху.
Упоенно рычала свора,
Егеря подымали плеть,
Все искали: "где тот, который
Должен выйти и умереть?"
Нет, любимая, даже в мыслях
Я не буду ничей холоп.
И уже не подам под выстрел
Свой упрямый звериный лоб.
И моя негустая шкура
Не украсит ничей камин.
Пуля - дура? Конечно дура!
Только в поле - и я один.
Все бело, и борзые стелят
Над равниной беззвучный бег.
Эх, дожить бы хоть до апреля!
Посмотреть, как растает снег,
Как по небу плывут беспечно
Облака до краев земли,
И влюбиться в тебя навечно
За секунду
До крика
"Пли!"

Я столько раз видала рукопашный.
Раз наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Памяти однополчанки - Героя Советского Союза Зины Самсоновой.
1.
Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.
- Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет.
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет...
Отогрелись мы еле-еле,
Вдруг нежданный приказ: "Вперед!"
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.

2.
С каждым днем становилось горше,
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав,
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.

3.
- Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала...

На носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:
- Я еще, ребята, не жила...

И бойцы вокруг нее толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать - это восемнадцать,
Но ко всем неумолима смерть...

Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма
Вдруг увидит ветеран войны.

Вздрогнет он и отойдет к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко -
В сорок первом он сейчас году.

Там, где возле черного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:
- Я еще, ребята, не жила...

1. У меня не живут цветы,
Красотой их на миг я обманут,
Постоят день-другой и завянут,
У меня не живут цветы.

Да и птицы здесь не живут,
Только хохлятся скорбно и глухо,
А наутро — комочек из пуха...
Даже птицы здесь не живут.

Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.

Мне продавший их букинист,
Помню, был и горбатым, и нищим...
...Торговал за проклятым кладбищем
Мне продавший их букинист.

2. Христос сказал: убогие блаженны,
Завиден рок слепцов, калек и нищих,
Я их возьму в надзвездные селенья,
Я сделаю их рыцарями неба
И назову славнейшими из славных…
Пусть! Я приму! Но как же те, другие,
Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,
Чьи имена звучат нам, как призывы?
Искупят чем они свое величье,
Как им заплатит воля равновесья?
Иль Беатриче стала проституткой,
Глухонемым — великий Вольфганг Гете
И Байрон — площадным шутом… о ужас!

3. На далекой звезде Венере
Солнце пламенней и золотистей,
На Венере, ах, на Венере
У деревьев синие листья.

Всюду вольные звонкие воды,
Реки, гейзеры, водопады
Распевают в полдень песнь свободы,
Ночью пламенеют, как лампады.

На Венере, ах, на Венере
Нету слов обидных или властных,
Говорят ангелы на Венере
Языком из одних только гласных.

Если скажут «еа» и «аи» —
Это радостное обещанье,
«Уо», «ао» — о древнем рае
Золотое воспоминанье.

На Венере, ах, на Венере
Нету смерти терпкой и душной,
Если умирают на Венере —
Превращаются в пар воздушный.

И блуждают золотые дымы
В синих, синих вечерних кущах,
Иль, как радостные пилигримы,
Навещают еще живущих.

Тлеть
Выход из дома закрыт забором
Ночью орут во дворе лягушки
Большая нужда под крепким запором
Живые трупики, мёртвые душки
Тихое место, дикие шутки
Спросят огня - и тут же взасос
Местное радио круглые сутки
Шлёт эфир на три буквы - SOS

Добиться любви от резиновой бабы
Жениться и жить с резиновой бабой
Иметь детей от резиновой бабы
Отдать свое сердце резиновой бабе...

Брачные мысли заели, как мошки
Травит весна сексапильным ядом
Моя избушка на козьих ножках
Сама к любому становится задом
Брякнули полночь часы с букашкой
Крякнул зелёный, сопливый ворон
Из лесу вышли в белых рубашках
Двое влюблённых - вампир и донор

Иван Богохульник движется с юга
С облезлым носом и выбитым глазом
Он ещё не знает, что его супруга
Во сне задохнулась собственным газом
А я спокоен, как мёртвое море
В шапке-ушанке с павлиньими перьями
Сижу один на своем заборе
В полном согласии духа с материей

Пора тлеть
Я уже стлел на треть
Я больше не буду гореть
Только тлеть, тлеть, тлеть.

Мёртвый
Вчepa пoлyчил п*зды
Тaкoй жe кaк я
Зaвтpa пoлyчит п*зды
Тaкoй жe кaк ты
Ceгoдня e*yт
Тaкyю жe кaк мoя дoчь
Зaвтpa зapeжyт
Тaкиx кaк твoя ceмья
У мeня oпycтeл мaгaзин
Я cтpeлял из oкнa
У тeбя oпycтeл мaгaзин
Пpoдaвцoв вeзyт в мopг
У мeня зaминиpoвaн вxoд
И пoдключeн тoк
У тeбя мoлoтoк пoд пoдyшкoй
Зa пaзyxoй штык тык тык

Вaшe здopoвьe
Никoгo нe cпaceт
Вaшe здopoвьe
Никoгo нe e*eт
Бeгитe нa Ceвep
Бeгитe нa Зaпaд
Cпacaйcя ктo мoжeт
Cпacaйcя ктo мoжeт

Ты ycлишишь нa yлицe cвиcт
Пpигoтoвь pyжьe
Ты ycлишишь нa лecтницe шyм
Пpигoтoвь pyжьe
Ты ycлишишь из кoмнaты xpaп
Пpигoтoвь pyжьe
Шёпoт cвиcт xpycт
Пpигoтoвь pyжьe
Нaши дeвyшки нocят в кapмaнax
Нoжи и гaз
Нaши бaбyшки пpячyт в пaльтo
Элeктpичecкий шoк
Инвaлид coбиpaeт дeньги
Нa бpoнeжилeт
Пpocти мeня мaмa
Я нe бyдy бpocaть кypить

Фeликc вecь был жeлeзный
Нo чтo тo eгo нe видaть
Я coвceм нe жeлeзный
Нe знaю кaк eщe жив
Ядoвитый тaбaк
Ядoвитый пopтвeйн
Ядoвитый cyп
Нe ocтaнeтcя cкopo нa мнe
Ни зyбoв ни вoлoc
Нa ceбe я пocтaвил кpecт
И пocтaвил нoль
Я cижy пo нoчaм
И пишy oбo вcякoй x*йнe
Чтo кaждyю пyлю ктo тo кoгдa тo
Oтлил
Кaждyю пyшкy кaкoй тo мyдaк
Coбирал

Водолея
Трепетание - влажные щупальца
Нежных, неторопливых трепангов
Ты - водолея, вялая устрица
В лапах оливковых орангутангов

О водолея, в плену полнолуния
Окаменелая от меланхолии
Вечно и несвоевременно юная
Помнишь ли ты о вчерашней боли

Белого бала снежные плечи
Хрупкая, выцветшая иллюстрация
Против течения прёт предтеча
Следом мессия идет, улыбается

Лей мне медовую ложь, водолея
Пусть я побит завалящею молью
Видишь, как мочатся в тёмной аллее
Вольная воля с железной волей

Скоро погаснет луна однобокая
Тёплое солнце вскочит над городом
Туфли снимай, моя волоокая
Пойдём ими хлопать прохожих по морде.

Сон двух черномазых дам
Две дамы спят, а впрочем нет,
не спят они, а впрочем нет,
конечно спят и видят сон,
как будто в дверь вошел Иван,
а за Иваном управдом,
держа в руках Толстого том
"Война и мир", вторая часть...
А впрочем нет, совсем не то,
вошел Толстой и снял пальто,
калоши снял и сапоги
и крикнул: Ванька, помоги!
Тогда Иван схватил топор
и трах Толстого по башке.
Толстой упал. Какой позор!
И вся литература русская в ночном горшке.

****
Тебе дано меня боготворить (а это дар небесный),
А дар небесный, это, надо думать, дар святой.
Да, я конечно очень очень очень очень интересный
И даже очень очень очень очень развитой.

Писать без промаха какое наслажденье!
Потом читать написанное вслух.
Да, это лучшее время препровожденье
Когда участвуют зараз и плоть и дух.

Тогда я чувствую в себе поток вселенной

Maybe The People Would Be The Times Or Between Clark And Hilldale

What is happening and how have you been
Gotta go but I'll see you again
And oh, the music is so loud
And then I fade into the...

Crowds of people standing everywhere
'Cross the street I'm at this laugh affair
And here they always play my songs
And me, I wonder if it's...

Wrong or right they come here just the same
Telling everyone about their games
And if you think it obsolete
Then you go back across the street
Yeah, street, hey hey

When I leave now don't you weep for me
I'll be back, just save a seat for me
But if you just can't make the room
Look up and see me on the...

Moon's a common scene around my town
Here where everyone is painted brown
And if we feel that's not the way
Let's go paint everybody gray
Yeah, gray, yeah

Berlin
In Berlin, by the wall
you were five foot ten inches tall
It was very nice
candlelight and Dubonnet on ice

We were in a small cafe
you could hear the guitars play
It was very nice
it was paradise

You're right and I'm wrong
hey babe, I'm gonna miss you now that you're gone
One sweet day

Oh, you're right and I'm wrong
you know I'm gonna miss you now that you're gone
One sweet day
One sweet day

In a small, small cafe
we could hear the guitars play
It was very nice
candlelight and Dubonnet on ice

Don't forget, hire a vet
he hasn't had that much fun yet
It was very nice
hey honey, it was paradise

You're right and I'm wrong
oh babe, I'm gonna miss you now that you're gone
One sweet day
You're right, oh, and I'm wrong
you know I'm gonna miss you now that you're gone
One sweet day
One sweet day

One sweet day, one sweet day
oh, one sweet day
One sweet day, baby-baby, one sweet day
one sweet day, one sweet day

Electricity
Singin through you to me; thunderbolts caught easily
Shouts the truth peacefully Eeeeeee-lec-tri-ci-teeeeeeee

High voltage man kisses night to bring the light to those who need to hide
their shadow deed
Go into bright find the light and know that friends don`t mind just how you
grow

midnight cowboy stains in black reads dark roads without a map
To free-seeking electricity (repeat) (Repeat both lines)

Lighthouse beacon straight ahead straight ahead across black seas to bring
Seeking eeee-lec-tri-ci-teeeee

High voltage man kisses night to bring the light to those who need to hide
their shadow-deed hide their shadow-deed (repeat)
Seek electricity...........

Wonder
See flashing eyes
They're flashing cross to me
Burnin up the sky
Sunshinin to me
Yr locus crown
Copkillin heartbeat
Head's lookin down
Bowin out to the street

I'm just walking around
Yr city is a wonder town

Lips red to white
Lips green in blacked night
Yr spirit flares
Flarin up leonine

I'm just walking around
Yr city is a wonder town

Transmitter rhyme
Transmitter all the time
Lookin up to the sky
I'm seeing ghosts flyin

I'm just walkin around
Yr city is a wonder town

I think I been there once before
Something tells me there's so much more
She's back in town to even the score
Time to go

See flashing eyes
They're flashing 'cross to me
Burnin' up the sky
Sunshining into me
Your locus crown
Cop-killin' heartbeat
Head's lookin' down
Bowin' out, to the street

I'm just walkin' around
Your city is a wonder town

No Good Trying
It's no good trying to place your hand
Where I can't see because I understand
That you're different from me
Yes, I can tell that you can't be what you pretend
And you're rocking me backwards
And you're rocking towards the
Red and yellow mane on a stallion horse

It's no good trying to hold your love
Where I can't see because I understand
That you're different from me
Yes, I can tell that you can't be what you pretend

The caterpillar hood
won't cover the head and
You know you should be home in bed

It's no good holding a sequinned fan
Where I can't see because I understand
That you're different from me
Yes, I can tell that you can't be what you pretend

Yes, you're spinning around
And aroud in a car
With electric lights flashing very fast...

Не страшно ль, что актёр проезжий этот
В фантазии для сочиненных чувств,
Так подчинил мечте своё сознанье,
Что сходит кровь со щёк его, глаза
Туманят слёзы, замирает голос
И облик каждой складкой говорит,
Что он живет! А для чего в итоге?
Из-за Гекубы!
Что он Гекубе? Что ему Гекуба?
А он рыдает. Что б он натворил,
Будь у него такой же повод к мести,
Как у меня? Он сцену б утопил
В потоке слёз, и оглушил бы речью,
И свёл бы виноватого с ума,
Потряс бы правого, смутил невежду
И изумил бы зрение и слух.
А я,
Тупой и жалкий выродок, слоняюсь
В сонливой лени и ни о себе
Не заикнусь, ни пальцем не ударю
Для короля, чью жизнь и власть смели
Так подло. Что ж, я трус? …

Не согрел кипяток,
Да и водкой уже не согреться,
Тепловозик угрюмый
в тупик мой вагон отволок…
Что-то ноет в груди,
но не сердце, а около сердца,
Сердцу вроде не сроки…
Хоть, впрочем, а где этот срок?..
И в ладонную глубь
Стылый лоб опуская знакомо,
Все спешу окунуться
в мелодию прожитых лет.
Вот я в детстве стою,
но не в доме, а около дома,
И над мамой мерцает
какой-то серебряный свет.
Там дерутся грачи,
Там ручьи распевают стозвонно,
Там нехоженых тропок
побольше, чем в свете — сторон.
Но сегодня я здесь —
не в вагоне, а возле вагона,
И подножка на уровне сердца
Взрезает перрон.
Все коварнее склон.
Позади — буераки да ямы,
И обида змеею
вползает в сердечный сосуд.
Я останусь навек,
но не с мамой, а около мамы,
Там, где тихие сосны… Да Вечность…
Да праведный Суд…

Опять бесчестье — быть в чести,
Опять бесславье — жить во славе…
Спасенных некому спасти,
Когда ты правым быть — не вправе.

Когда вдвойне постыден стыд.
И мстят за то, что ты не мстил им.
Когда прощеный не простит
Его простивших — до могилы.

Когда не сбудется уже
То, что в надеждах было, было…
Да по-звериному в душе
Рычит погасшее светило.

А темноскулая волна
Влачит литое отраженье —
Всегда, одна… Всегда вольна…
Всегда — предвестник пораженья…

Не счесть потерь... Лишь однорукий
Стучит облезлый тополь в дверь.
Все меньше встреч, одни разлуки.
Не счесть потерь...

Дожди... Покров... Как мало смеха,
Как нынче малолюден зал!
Где друг? — Ушел... Где друг? — Уехал...
Где друг? — Предал...

Не счесть потерь... Рыдай, валторна!
Венки... Распахнутая дверь.
Песок... Зеленый холмик дерна.
Не счесть потерь...

Не счесть... Беде равновеликий,
За ужасом встает рассвет.
В просветах — люди, лица, лики,
Которых нет...

Весна цветет, облака - как пена, с последним снегом ушла зима...
Когда ты стал для меня вселенной - я не заметила и сама.
Немного плакала... или много. Но по какой-то своей судьбе
Я почему-то любой дорогой все возвращалась назад к тебе.
И я надеялась, было страшно, а сердце часто пускалось вскачь...
Пока ты мне не сказал однажды: "Так, все отлично, давай не плачь.
А я приснюсь тебе этой ночью, и, может, следующей. Решено?
Ну вот и ладно, а если хочешь, ты будешь энной моей женой."

Но мне-то этого мало, мало, уж слишком сильно кипит любовь,
Я с головою под одеяло, чтоб хоть во сне побывать с тобой,
Я будто связана жгучей леской, я умоляю: "не уходи"...
А ты разводишь руками, дескать,
прости, родная,
"old love lies deep".
Я снова падаю в ритме вальса, и звездный хор - как молочный снег.
Маэстро, видимо, ошибался - и "рана глубже" досталась мне,
И я не знаю, что с этим делать и как учиться вот с этим жить...
Душа забилась поглубже в тело и там тихонько сидит, дрожит.
Я говорю тебе "больно, больно!" - ты отвечаешь "терпи, терпи."
Ты будто весь до краев заполнен.
Во мне же вновь пустота хрипит.

Но все со временем замерзает, а что замерзло - то не болит,
И я от прошлого ускользаю куда-то к морю, на край Земли,
Весна весною, но небо - выше, я дотянулась до самых звезд...
Ты говоришь - я почти не слышу, ведь жизнь полна и других знакомств.
Ты мне с вопросом "что, больно, больно?" - я отвечаю "терплю, терплю."
Меня тревожат морские волны и свежий ветер играет блюз.
Во сне я путаюсь в коридорах и понимаю: не суждено.
Ты мне по-прежнему очень дорог, и очень важен, и нужен. Но...
Я не рыдаю под одеялом, с души давно сорвала кольцо...

Недавно с ужасом осознала:
я забываю твое лицо.

существует множество переводов, но этот мне кажется самым-самым:

Она сидела на полу
И груду писем разбирала —
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала —

Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела —
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело...

О, сколько жизни было тут;
Невозвратимо-пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..

Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени, —
И страшно-грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.

Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.

Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:

«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.

Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».

Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.

Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.

А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля...»

Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год, и два, и всю жизнь, наверно!

Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!

Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!

Все пройду, никого не коря,
Одолею любые тревоги,
Только знать бы, что все не зря,
Что потом не предашь в дороге.

Я могу для тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.

Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!

Мне кажется, дети апреля умеют летать.
Их нежные души не терпят хожденья по кругу.
Они ненавидят унылую зимнюю рать:
Снега и метели, тоску, безнадежность и скуку.
Зимою смерзаются крылья, томленье и боль
В груди нарастают. Но кончится белое царство,
И все переменится: солнце - небесный пароль
Для сказок, стихов и волшебных неистовых танцев.
Счастливые ангелы видят чудесные сны,
Смеются и плачут под звонкую песню капели.
Апрельские дети - безумные чада весны...
Но как это просто - влюбиться в ребенка апреля

Ты меня на рассвете разбудишь,
Проводить не обутая выйдешь,
Ты меня никогда не забудешь,
Ты меня никогда не увидишь.

Не мигают слезятся от ветра
Безнадежные карие вишни
Ты меня никогда не забудешь
И уже никогда не увидишь

Заслонивши тебя от простуды,
Я подумаю "Боже всевышний!",
Я тебя никогда не забуду,
Я тебя никогда не увижу.

И качнутся бессмысленной высью
Пара фраз, долетвеших оттуда,
Я тебя никогда не увижу
И уже никогда не забуду.

Эту речку в мурашках простуды,
Это адмиралтейство и биржу
Я уже никогда не забуду
И уже никогда не увижу.

Белый шиповник, дикий шиповник
Краше садовых роз.
Белую ветку, юный любовник
Графской жене принес.

Припев: Для любви не сказана цена,
Лишь только жизнь одна, жизнь одна, жизнь одна.

Белый шиповник, дикий шиповник
Он ей смеясь отдал.
Листья упали на подоконник,
На пол упала шаль.

Белый шиповник, страсти виновник
Разум отнять готов.
Разве не знаешь, графский садовник
Против чужих цветов.

Белый шиповник. страсти виновник,
Встрел раздался вдруг.
Красный от крови, красный шиповник
Выпал из мертвых рук.

Их хоронили в разных могилах
Там где саринный вал.
Как тебя звали, юноша милый,
Только шиповник знал.

Тот кто убил их, тот кто сгубил их
Будет наказан тот.
Белый шиповник, дикий шиповник
В память любви цветет.

Душой я бешено устал!
Точно тайный горб
На груди таскаю.
И тоска такая!
Будто что-то случилось или случится
Ниже горла высасывает ключицы...

Российская империя - тюрьма,
Но за границей та же кутерьма.

Родилось рано наше поколение,
Чужда чужбина нам и скучен дом,
Расформированное поколение
Мы в одиночку к истине бредем.

Чего ищу? Чего-то свежего
Земли старые-старый сифилис.
Начинают театры с вешалок,
Начинаются царства с виселиц!

Земли новые-табула раса.
Расселю там новую расу.
Третий мир без денег и петли...
Ни республик, ни короны!
Где земли золотое лоно
Как по золоту пишут иконы
Будут лики людей светлы!...

Смешно с всемирной тупостью бороться-
Свобода потеряла первородство.
Ее нет ни здесь, ни там...
Куда же плыть?
Не знаю, капитан...

Жители двадцатого столетья!
Ваш к концу идет двадцатый век,
Неужели вечно не ответит
На вопрос согласья человек?!

Две души, несущихся в пространстве,
Полтораста одиноких лет,
Мы вас умоляем о согласьи,
Без согласья смысла в жизни нет!

Аллилуйя!

Аллилуйя возлюбленной паре!
Мы забыли, бранясь и пируя,
Для чего мы на землю попали.
Аллилуйя любви!

Аллилуйя любви!
Аллилуйя!
Аллилуйя!

Аллилуйя всем будущим детям!
Наша жизнь пролетела аллюром.
Мы проклятым вопросам ответим:
Аллилуйя любви!
Аллилуйя любви!

Аллилуйя!

Я люблю твои руки и речи.
С твоих ног я усталость разую ...
В море общем сливаются реки -
Аллилуйя!
Аллилуйя Гудзону и Волге!

Государства любовь образует.
Аллилуйя, князь Игорь и Ольга!
Аллилуйя любви! Аллилуйя!
Аллилуйя свирепому нересту!
Аллилуйя бобрам алеутским!

Лишь любовью оправдана ненависть.
Аллилуйя любви! Аллилуйя!
Аллилуйя Кончите с Резановым!

Исповедуя веру живую,
Мы повторим под занавес заповедь:
Аллилуйя любви! Аллилуйя любви!
Аллилуйя!

Аллилуйя актерам трагедии,
Что нам жизнь подарили вторую,
Полюбили нас через столетья!
Аллилуйя!

В море соли и так до черта,
Морю не надо слез.
Наша вера верней расчета,
Нас вывозит "Авось".

Нас мало, нас адски мало,
А самое главное, что мы врозь,
Но из всех притонов, из всех кошмаров
Мы возвращаемся на "Авось".

Вместо флейты подымем флягу
Чтобы смелее жилось.
Под Российским небесным флагом
И девизом "Авось".

Нас мало и нас все меньше
И парус пробит насквозь,
Но в сердцах забывчивых женщин
Не забудут "Авось" !

В море соли и так до черта,
Морю не надо слез.
Наша вера вернее расчета
Нас вывозит "Авось".

От ударов на наши плечи
Гнется земная ось.
Только наш позвоночник крепче,
Не согнемся - авось.

Вместо флейты подымем флягу,
Чтобы смелее жилось.
Под Российским Андреевским флагом
И девизом "Авось".

Женщина, с красивыми глазами
Может улыбаться и грустить...
Женщина, с красивыми глазами
Может ненавидеть и любить…
Бегать под дождём, гулять по крыше...
Или… завернуться в теплый плед...
Может долго ждать, когда напишет...
И молчать... А боль? Перетерпеть...
Может и понять, и успокоить,
Но сама - не дружит со слезами...
Тысячи людей - одна такая...
Женщина....
С красивыми глазами.

На какие круги, на какие звериные тропы мы вышли, вероломный Вергилий? Глаза твои - пьяные вишни..

На какие круги, на кривые звериные тропы мы вышли,
вероломный Вергилий? Глаза твои – пьяные вишни.
Где живая вода – ключевое кастальское чудо?
Только черное озеро, рыбы в колючих кольчугах.
Только лилий-утопленниц белые, белые ризы…
Откровений окраина, узкое лезвие риска.
Предпоследнего неба упругий шагреневый парус.
Многорукие призраки тают, срастаясь попарно,
очертания сбросив поспешно, как если бы платья,-
косоглазые сестры, вертлявые бледные братья
над ложбинами жабьими с их первосортной икрою.
Проводник, разве мы – не из плоти, и духа, и крови?
Так зачем же – сюда? Здесь панует блудливая нежить.
Невозможен ночлег. Почему ты сказал – неизбежен?
Безопаснее места, сказал ты, не сыщешь на свете.
И зрачки – как крючки. И ресницы – как тесные сети.
И какое-то зелье потом из бездонной бутыли…
Я не помню: спасли, умертвили меня, разбудили?
Я не помню: Иуде – Исус или крест – Назарею
молвил или молчал: «То, что делаешь, делай скорее.»

Я хочу уснуть в твоих руках,
Сильных, тёплых, нежных и надежных,
С лёгкою улыбкой на губах,
И свободной, а не осторожной.

Ты не бойся, я не убегу,
От такой любви куда мне деться.
Ты так долго ждал на берегу,
Что тебе доверю даже сердце.

Я хочу уснуть в руках твоих,
Ты - в моих. Нас ангел охраняет.
Счастье - это блюдо на двоих,
По-другому просто не бывает.

Она всегда была немного кошкой...
Она любила спать и молоко,
И под перчаткой каждая ладошка
Скрывала пять изящных коготков

Когда в больших глазах ее блестящих
Луна свой отражала свет слегка,
Она казалась кошкой настоящей,
Готовой для внезапного прыжка.

Она спала калачиком под пледом,
А иногда и вовсе не спала...
Но каждый день назло дождям и бедам
Была непринужденно весела.

Не каждый мог ее погладить шерстку,
Иной, кто часом мимо проходил,
Трепал за ушком... Но мечтала кошка,
Чтоб кто-то добрый кошку приручил!

Пушистый снег ей волшебством казался,
А шоколад – лекарством от разлук.
К рассвету нежный сон ее касался,
Во сне ей снилась пара теплых рук.

...Мерцает светом лунная дорожка,
Чуть слышен звук шагов ее в ночи,
Однажды навсегда уходит кошка,
Которую не смог ты приручить.

Про феминизм подруга сгоряча
Заходится опять в тираде длинной,
Но я на мир смотрю из-за плеча -
Из-за плеча любимого мужчины.

Мне от него свобода ни к чему:
Мы связаны с ним общей пуповиной.
Не вынести ни сердцу, ни уму
Свободы от любимого мужчины.

...Вновь выбегу на звук его шагов,
На плещущийся голос торопливый...
Как мало надо мне, чтоб стать счастливой.
Без долгих рассуждений про любовь.

И мил мне плен доверчивых ночей,
Пыл пыток, изощрённых и... невинных:
Я голову теряю на плече,
Родном плече любимого мужчины.

...О женском счастье сколько ни толкуй,
Но суть его - шафранно сердцевинна
Оно на вкус - совсем как поцелуй -
Как поцелуй любимого мужчины .

он ждет такси немного дольше чем обычно,
она бежит с работы, раскрывая над прической зонт.
они сто лет не говорили лично,
не пишут, не звонят друг другу.просто так-на зло.

он говорил, что будет рядом вечно,
она твердила-я люблю тебя до смерти.
любое чувство, ах-увы, не бесконечно,
им нечего сказать. порвались, видно, сети.

случайных встреч тактично избегая,
и обходя друг друга строной-
они живут совсем не понимая,
что их любовь могла бы быть другой.

она украдкой вытирает слезы,
кося одним лишь глазом на экран.
он там же, в сердце, взял-застрял занозой.
она-горда! какой самообман.

а он искал какой то повод,
звонить ей просто так не хватит сил.
а он искал хотя бы слово,
и даже текст с бумажечки учил.

и все в порядке, все у них спокойно.
она закрыла зонт, а он давно в такси.
и им двоим почти до смерти больно.
но говорить об этом-боже упаси.

Неразлюбившие жестоки,
А непростившие циничны.
Мы невозможно одиноки
и так же страшно безразличны.
Опять молчим о жизни личной
А впрочем, некому и слушать.
В руке табличка - "все отлично!"
И чек за проданную душу...
Непережившие утрату
Порой совсем невыносимы.
Мы каждый день спешим куда-то,
А жизнь идёт. Проходит мимо.
И понемногу сбившись в стаи,
Быть может чуть сильнее стали.
Но не живя, а выживая,
Бросаем так, как нас бросали.
Уходим, чтоб не возвращали,
Не задержавшись на пороге,
Бредем в неведомые дали,
Но снова по чужой дороге.
Так проще: много не теряя,
Мы только ищем, ищем, ищем...
Быть может кто-то где-то знает,
Как жить таким... неразлюбившим

Полусонное царство заветных желаний –
Эти замки воздушные строил не зодчий,
В жизни слову положен набор окончаний,
Здесь у каждого слова – пунктир многоточий…
Здесь у каждого звука тягучее эхо,
Чьё-то имя раскрашено в цвет небосвода,
И всего полмгновенья от грусти до смеха –
Ведь капризней любви лишь судьба и погода.
А ещё в этом царстве запоры из стали,
Чтоб чужие без спроса в мечты не входили,
Чтобы близкие тоже о снах не узнали,
Ведь иначе б они эти сны не простили.
Но зато нет ни стен, ни железной ограды –
Дуют тёплые ветры от края до края,
Разлучённым влюблённым нет большей награды,
Чем быть вместе друг с другом, хотя бы мечтая…
Здесь спускаются ангелы прямо в ладони,
Здесь по радуге можно пешком хоть до Бога!
И глаза Богородицы в каждой иконе
На глаза ненаглядных похожи немного.
Никогда одиночеству царством не править,
И никто не пропустит разлуку в ворота,
И конечно совсем невозможно представить,
Что мечты не сбываются здесь у кого-то.
В этом царстве никто не клянёт и не судит,
И не просит ни денег, ни славы, ни власти -
Здесь встречаются те, кто действительно любит,
И имеет, поэтому, право на счастье…

Взгляд за стеклом застыл,
Смёрзлась в комок душа,
Я без тебя – забыл,
Просто …не смог – дышать!
Скрыла позёмка след,
С ярким клеймом – “назад”,
Порасставляли все
Точки с тобою – над…
И заметались сны –
В странных обрывках дней
В острых осколках - “МЫ”,
В хрониках поважней!
Рваный небесный свод
Ангелам снова шить…
Мы не искали брод
В трудном глаголе “жить”
Где-то, на полпути
Мы потеряли суть

Не разрешишь войти?
…Счастье тебе вернуть

Я - Женщина, и, значит, я - Актриса,
Во мне сто лиц и тысяча ролей.
Я - Женщина, и, значит, я - Царица,
Возлюбленная всех земных царей.
Я - Женщина, и, значит, я - Рабыня,
Познавшая соленый вкус обид.
Я - Женщина, и, значит, я - Пустыня,
Которая тебя испепелит.
Я - Женщина. Сильна я поневоле.
Но знаешь, даже если жизнь - борьба,
Я - Женщина, я слабая до боли.
Я - Женщина, и, значит, я - Судьба.
Я - Женщина. Я - просто вспышка страсти,
Но мой удел - терпение и труд.
Я - Женщина. Я- то большое счастье,
Которое совсем не берегут.
Я - Женщина. И этим я опасна.
Огонь и лед навек во мне одной.
Я - Женщина, и, значит, я - Прекрасна
С младенчества до старости седой.
Я - Женщина, и в мире все дороги
Ведут ко мне, а не в какой-то Рим.
Я - Женщина, я избранная Богом,
Хотя уже наказанная им…

Я- Женщина, с которой тяжело,
Но без которой во сто крат сложнее...
Таящая в себе добро и зло
В роду которой кошки, львы и змеи...
Я - женщина, умеющая ждать
И ненавидящая люто ожиданье...
Дающая тебе мужскую стать...
Награда я.
И я же - наказанье...
Я - Женщина.
Похожих в мире нет
Я- женщина, с которой лестно рядом...
Я - Женщина,
Хранящая секрет,
Как покорять мужчину
С полувзгляда...
Умеющая строить и ломать,
Смеяться искренне,
И лживо слезы прятать...
Которую порою не понять,
Но постигать которую приятно...

Всегда найдется женская рука,
Чтобы она, прохладна и легка,
Жалея и немножечко любя,
Как брата, успокоила тебя.
Всегда найдется женское плечо,
Чтобы в него дышал ты горячо,
Припав к нему беспутной головой,
Ему доверив сон мятежный свой.
Всегда найдутся женские глаза,
Чтобы они, всю боль твою глуша,
А если и не всю, то часть ее,
Увидели страдание твое.
Но есть такая женская рука,
Которая особенно сладка,
Когда она измученного лба
Касается, как вечность и судьба.
Но есть такое женское плечо,
Которое неведомо за что
Не на ночь, а навек тебе дано,
И это понял ты давным-давно.
Но есть такие женские глаза,
Которые глядят всегда грустя,
И это до последних твоих дней
Глаза любви и совести твоей.
А ты живешь себе же вопреки,
И мало тебе только той руки,
Того плеча и тех печальных глаз...
Ты предавал их в жизни столько раз!
И вот оно - возмездье - настает.
"Предатель!"- дождь тебя наотмашь бьет.
"Предатель!"- ветки хлещут по лицу.
"Предатель!"- эхо слышится в лесу.
Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.
Ты сам себе все это не простишь.
И только та прозрачная рука
Простит, хотя обида и тяжка,
И только то усталое плечо
Простит сейчас, да и простит еще,
И только те печальные глаза
Простят все то, чего прощать нельзя...

Смеялись люди за стеной,
а я глядел на эту стену
с душой, как с девочкой больной
в руках, пустевших постепенно.
Смеялись люди за стеной.
Они как будто издевались.
Они смеялись надо мной,
и как бессовестно смеялись!
На самом деле там, в гостях,
устав кружиться по паркету,
они смеялись просто так,—
не надо мной и не над кем-то.
Смеялись люди за стеной,
себя вином подогревали,
и обо мне с моей больной,
смеясь, и не подозревали.
Смеялись люди... Сколько раз
я тоже, тоже так смеялся,
а за стеною кто-то гас
и с этим горестно смирялся!
И думал он, бедой гоним
и ей почти уже сдаваясь,
что это я смеюсь над ним
и, может, даже издеваюсь.
Да, так устроен шар земной,
и так устроен будет вечно:
рыдает кто-то за стеной,
когда смеемся мы беспечно.
Но так устроен мир земной
и тем вовек неувядаем:
смеется кто-то за стеной,
когда мы чуть ли не рыдаем.
И не прими на душу грех,
когда ты мрачный и разбитый,
там, за стеною, чей-то смех
сочесть завистливо обидой.
Как равновесье — бытие.
В нем зависть — самооскорбленье.
Ведь за несчастие твое
чужое счастье — искупленье.
Желай, чтоб в час последний твой,
когда замрут глаза, смыкаясь,
смеялись люди за стеной,
смеялись, все-таки смеялись!

***
Печальна жизнь. Удел печальный дан
Нам, смертным всем. Иной не знаем доли.
И что останется?
Лишь голубой туман,
Что от огня над пеплом встанет в поле.

***
Он на глазах легко меняет цвет,
И изменяется внезапно.
Цветок неверный он,
Изменчивый цветок,
Что называют - сердце человека.

***
Краса цветов так быстро отцвела!
И прелесть юности была так быстротечна!
Напрасно жизнь прошла...
Смотрю на долгий дождь
И думаю: как в жизни все не вечно!

***
Огонь любви...
Нет для него запретов.
Я в ночь, как днем, к тебе приду, -
За встречу на дорогах грез
Кто может упрекнуть?

К ней всюду относились с уваженьем:
И труженик и добрая жена.
А жизнь вдруг обошлась без сожаленья:
Был рядом муж - и вот она одна...

Бежали будни ровной чередою.
И те ж друзья и уваженье то ж,
Но что-то вдруг возникло и такое,
Чего порой не сразу разберешь:

Приятели, сердцами молодые,
К ней заходя по дружбе иногда,
Уже шутили так, как в дни былые
При муже не решались никогда.

И, говоря, что жизнь почти ничто,
Коль будет сердце лаской не согрето,
Порою намекали ей на то,
Порою намекали ей на это...

А то при встрече предрекут ей скуку
И даже раздражатся сгоряча,
Коль чью-то слишком ласковую руку
Она стряхнет с колена иль с плеча.

Не верили: ломается, играет,
Скажи, какую сберегает честь!
Одно из двух: иль цену набивает,
Или давно уж кто-нибудь да есть.

И было непонятно никому,
Что и одна, она верна Ему!

УХОДЯТ ДРУЗЬЯ

Памяти Фриды Вигдоровой
На последней странице печатаются объявления
о смерти, а на первых -- статьи, сообщения
и покаянные письма.

Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни -- в никуда, а другие -- в князья...
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни,
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья !

Не спешите сообщить по секрету :
Я не верю вам, не верю, не верю !
Но приносят на рассвете газету,
И газета подтверждает потерю.

Знать бы загодя, кого сторониться,
А кому была улыбка -- причастьем !
Есть уходят -- на последней странице,
Но которые на первых -- те чаще...

Уходят, уходят, уходят друзья,
Каюк одному, а другому -- стезя.
Такой по столетию ветер гудит,
Что косит своих, и чужих не щадит,
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья !

Мы мечтали о морях-океанах,
Собирались прямиком на Гавайи !
И, как спятивший трубач, спозаранок,
Уцелевших я друзей созываю.

Я на ощупь, и на вкус, и по весу,
Учиняю им поверку, но вскоре
Вновь приносят мне и газету-повестку
К отбыванию повинности горя.
Уходят, уходят, уходят друзья !
Уходят, как в ночь эскадрон на рысях,
Им право -- не право, им совесть -- пустяк,
Одни наплюют, а другие простят !
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья !
И когда потеря громом крушенья
Оглушила,полоснула по сердцу,
Не спешите сообщить утешенье,
Что немало есть потерь по соседству.
Не дарите мне беду, словно сдачу,
Словно сдачу, словно гривенник стертый !
Я ведь все равно по мертвым не плачу --
Я ж не знаю, кто живой, а кто мертвый.
Уходят, уходят, уходят друзья --
Одни -- в никуда, а другие -- в князья...
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни.
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья...

ГУСАРСКАЯ ПЕСНЯ

По рисунку палешанина
Кто-то выткал на ковре
Александра Полежаева
В черной бурке на коне.

Тезка мой и зависть тайная,
Сердце горем горячи !
Зависть тайная, "летальная" --
Как сказали бы врачи.
Славно,братцы,славно,братцы,славно,братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря, рать любимая царя !
Ах,кивера да ментики, ах,соколы-орлы,
Кому вы в сердце метили ле-пажевы стволы ?
Не мне ль вы в сердце метили ле-пажевы стволы !

А беда явилась за полночь,
Но не пулею в висок,
Просто в путь, в ночную заволочь,
Важно тронулся возок.

И не спеть, не выпить водочки,
Не держать в руке бокал !
Едут трое, сам в середочке,
Два жандарма по бокам.

Славно,братцы,славно,братцы,славно,братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря, рать любимая царя !
Ах,кивера да ментики, пора бы выйти в знать,
Но этой арифметики поэтам не узнать,
Ни прошлым, и ни будущим поэтам не узнать.

Где ж друзья,твои ровесники ?
Некому тебя спасать !
Началось все дело с песенки,
А потом -- пошла писать !
И по мукам, как по лезвию...
Размышляй теперь о том,
То ли броситься в поэзию,
То ли сразу -- в желтый дом...
Славно,братцы,славно,братцы,славно,братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря, рать любимая царя !
Ах,кивера да ментики, возвышенная речь !
А все-таки наветики страшнее, чем картечь !
Доносы и наветики страшнее, чем картечь !
По рисунку палешанина
Кто-то выткал на ковре
Александра Полежаева
В черной бурке на коне.
Но оставь, художник, вымысел,
Нас в герои не крои,
Нам не знамя жребий вывесил,
Носовой платок в крови...
Славно,братцы,славно,братцы,славно,братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря, рать любимая царя !
Ах,кивера да ментики, нерукотворный стяг !
И дело тут не в метрике, столетие -- пустяк !
Столетие, столетие, столетие -- пустяк...

Tiger, tiger, burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Could frame thy fearful symmetry?

In what distant deeps or skies
Burnt the fire of thine eyes?
On what wings dare he aspire?
What the hand dare seize the fire?

And what shoulder and what art
Could twist the sinews of thy heart?
And when thy heart began to beat,
What dread hand and what dread feet?

What the hammer? what the chain?
In what furnace was thy brain?
What the anvil? What dread grasp
Dare its deadly terrors clasp?

When the stars threw down their spears,
And water'd heaven with their tears,
Did He smile His work to see?
Did He who made the lamb make thee?

Tiger, tiger, burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Dare frame thy fearful symmetry?

Чего они все хотят от тебя, присяжные с мониторами вместо лиц?
Чего-то такого экстренного и важного, эффектного самострела в режиме блиц.
Чего-то такого веского и хорошего, с доставкой на дом, с резной тесьмой.
А смысл жизни – так ты не трожь его, вот чаевые, ступай домой.
Вот и прикрикивают издатели да изводят редактора.
Но еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Страшно достает быть одной и той же собой, в этих заданностях тупых.
Быть одной из вскормленных на убой, бесконечных брейгелевских слепых.
Все идти и думать – когда, когда, у меня не осталось сил.
Мама, для чего ты меня сюда, ведь никто тебя не просил.
Разве только врать себе «все не зря», когда будешь совсем стара.
И еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Что за климат, Господи, не трави, как ни кутайся – неодет.
И у каждого третьего столько смерти в крови, что давно к ней иммунитет.
И у каждого пятого для тебя ледяной смешок, а у сотого – вовсе нож.
Приходи домой, натяни на башку мешок и сиди, пока не уснешь.
Перебои с цикутой на острие пера.
Нет, еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Еще рано – еще так многое по плечу, не взяла кредитов, не родила детей.
Не наелась дерьма по самое не хочу, не устала любить людей.
Еще кто-то тебе готовит бухло и снедь, открывает дверь, отдувает прядь.
Поскулишь потом, когда будет за что краснеть, когда выслужишь, что терять.
Когда станет понятно, что безнадежно искать от добра добра.
Да, еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.

Остальные-то как-то учатся спать на ветоши, и безропотно жрать из рук, и сбиваться в гурт.
Это ты все бегаешь и кричишь – но, ребята, это же – это страшное на%алово и абсурд.
Правда, братцы, вам рассказали же, в вас же силища для прекрасных, больших вещей.
И надеешься доораться сквозь эти залежи, все эти хранилища подгнивающих овощей.
Это ты мала потому что, злость в тебе распирающая. Типа, все по-другому с нынешнего утра.
И поэтому тебе, девочка, не пора еще.
Вот поэтому тебе все еще не пора.

Над тростником медлительного Нила,
Где носятся лишь бабочки да птицы,
Скрывается забытая могила
Преступной, но пленительной царицы.

Ночная мгла несет свои обманы,
Встает луна, как грешная сирена,
Бегут белесоватые туманы,
И из пещеры крадется гиена.

Её стенанья яростны и грубы,
Её глаза зловещи и унылы,
И страшны угрожающие зубы
На розоватом мраморе могилы.

"Смотри, луна, влюблённая в безумных,
Смотрите, звезды, стройные виденья,
И темный Нил, владыка вод бесшумных,
И бабочки, и птицы, и растенья.

Смотрите все, как шерсть моя дыбится,
Как блещут взоры злыми огоньками,
Не правда ль, я такая же царица,
Как та, что спит под этими камнями?

В ней билось сердце, полное изменой,
Носили смерть изогнутые брови,
Она была такою же гиеной,
Она, как я, любила запах крови".

По деревням собаки воют в страхе,
В домах рыдают маленькие дети,
И хмурые хватаются феллахи
За длинные безжалостные плети.

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ ЧЕСТНОГО ТОМАСА.


Король вассалам доставить велел
Священника с чашей, шпоры и меч,
Чтоб Честного Томаса наградить,
За песни рыцарским званьем облечь.

Наверху и внизу, на холмах и в лугах
Искали его и лишь там нашли,
Где млечно-белый шиповник растет
Как страж у Врат Волшебной Земли.

Вверху синева, и внизу откос,
Глаза разбежались – им не видны
Стада, что пасутся на круглом бугре…
О, это царицы волшебной страны!

Кончай свою песню! – молвил Король. –
Готовься к присяге, я так хочу;
Всю ночь у доспехов стой на часах,
И я тебя в рыцари посвящу.

Будут конь у тебя, и шпоры, и герб,
Грамоты, оруженосец и паж,
Замок и лен земельный любой,
Как только вассальную клятву дашь!

К небу от арфы поднял лицо
Томас и улыбнулся слегка:
Там семечко чертополоха неслось
По воле бездельного ветерка.

«Уже я поклялся в месте ином
И горькую клятву сдержать готов.
Всю ночь доспехи стерег я там,
Откуда бежали бы сотни бойцов.

Мой дрот в гремящем огне закален,
Откован мой щит луной ледяной,
А шпоры в сотне лиг под землей,
В Срединном Мире добыты мной.

На что мне твой конь и меч твой зачем?
Чтоб истребить Благородный Народ
И разругаться с кланом моим,
Родней, что в Волшебном Граде живет?

На что мне герб, и замок, и лен,
И грамоты мне для чего нужны,
Оруженосец и паж мне зачем?
Я сам Король своей страны.

Я шлю на запад, шлю на восток,
Куда пожелаю, вассалов шлю,
Чтоб утром и в сумерках, в ливень и зной
Возвращались они к своему Королю.

От стонущей суши мне весть принесут,
От ревущих во мгле океанов шальных,
Реченье Плоти, Духа, Души,
Реченье людей, что запутались в них».

Король по колену ударил рукой
И нижнюю губу прикусил:
«Честный Томас! Я верой души клянусь,
На любезности ты не расходуешь сил!

Я многих графами сделать могу,
Я в праве и в силе им приказать
Позади скакать, позади бежать
И покорно моим сынам услужать».

«Что мне в пеших и конных графах твоих,
На что мне сдались твои сыны?
Они, чтоб славу завоевать,
Просить моего изволенья должны.

Я Славу разинутым ртом создаю,
Шлю проворный Позор до скончанья времен,
Чтобы клир на рынках ее возглашал,
Чтобы с псами рыскал по улицам он.

Мне красным золотом платят одни,
Не жалеют иные белых монет,
Ну а третьи дают немного еды,
Ибо званья у них высокого нет.

За красное золото, за серебро
Я для знати одно и то же пою,
Но за еду для незнатных людей
Пою наилучшую песню мою».

Кинул Король серебряный грош,
Одну из мелких шотландских монет:
«За бедняцкую плату, за нищенский дар
Сыграешь ты для меня или нет?»

«Когда я играю для малых детей,
Они подходят вплотную ко мне,
Но там, где даже дети стоят,
Кто ты такой, что сидишь на коне?

Слезай с коня своей спеси, Король!
Уж больно чванен твой зычный галдеж.
Три слова тебе я скажу, а тогда,
Коль дерзнешь, в дворянство меня возведешь!»

Король послушно сошел с коня
И сел, опершись о камень спиной.
«Держись! – молвил Томас. – Теперь у тебя
Я вырву сердце из клетки грудной!»

Томас рукой по струнам провел
Ветровой арфы своей колдовской;
От первого слова у Короля
Хлынули жгучие слезы рекой:

«Я вижу утраченную любовь,
Касаюсь незримой надежды моей.
Срамные дела, что я тайно творил,
Шипят вкруг меня, как скопище змей.

Охвачен я страхом смертной судьбы,
Нет солнца в полдень, настала ночь.
Спрячь меня, Томас, укрой плащом,
Бог знает, - мне дольше терпеть невмочь!»

Вверху синева, и внизу откос,
Бегущий поток и открытый луг.
В зарослях вереска, в мокром рву
Солнце пригрело племя гадюк.

Томас молвил: «Приляг, приляг!
То, что минуло, - рассудит Бог.
Получше я слово тебе возглашу,
Тучу сгоню, что прежде навлек».

Честный Томас по струнам провел рукой,
И арфа грянула сгоряча.
При слове втором схватился Король
За повод, за рукоять меча:

«Я слышу ратников тяжкий шаг,
Блестит на солнце копий стена.
Из чащи так низко летит стрела,
Как звучно поет в полете она!

Пусть в этой войне мои стяги шумят,
Пусть рыцари скачут мои напролом,
Пусть стервятник за битвой следит, -
Жесточе битвы у нас не случалось в былом!»

Вверху синева, и внизу откос,
Гнется трава, и пуст небосклон.
Там, сумасбродным ветром звеня,
Сокол летит за сорокой в угон.

Честный Томас над арфой вздохнул
И тронул средние струны у ней;
И последнее слово Король услыхал
О невозвратности юных дней:

«Я снова Принц и без страха люблю
Подружку мою, не в пример Королю,
С друзьями подлинной дружбой дружу,
На добром коне оленя травлю.

Псы мои насмерть загонят дичь,
Могучий рогач залег у ручья;
Ждет у окна, чтоб мне руки умыть,
Возлюбленная подружка моя.

Я истинно жив, ибо снова правдив,
Всмотревшись в любимый, искренний взгляд,
Чтоб в Эдеме вместе с Адамом стоять
И скакать на коне через Райский Сад».

Ветер безумствует, гнется трава,
Плещет поток, и пуст небосвод,
Где, обернувшись, могучий олень
Лань свою ждет, ей пройти не дает.

Честный Томас арфу свою отложил,
Склонился низко, молчанье храня.
Он повод поправил и стремя взял
И Короля усадил на коня.

Он молвил: «Ты бодрствуешь или спишь,
Сидя застыло и молча? Ну что ж!
Мыслю – ты будешь песню мою
Помнить, пока навек не уснешь!

Я Песней Тень от солнца призвал,
Чтоб вопила она, восстав пред тобой,
Под стопами твоими прах раскалил,
Затмил над тобой небосвод голубой.

Тебя я к Престолу Господню вознес,
Низверг тебя в Пекло, в Адский предел,
Я натрое душу твою растерзал,
А ты меня рыцарем сделать хотел.

Кто не знает Вдовы из Виндзора,
Коронованной старой Вдовы?
Флот у ней на волне, миллионы в казне,
Грош из них получаете вы
(Сброд мой милый! Наемные львы!).
На крупах коней Вдовьи клейма,
Вдовий герб на аптечке любой.
Строгий Вдовий указ, словно вихрь, гонит нас
На парад, на ученья и в бой
(Сброд мой милый! На бойню, не в бой!).
Так выпьем за Вдовье здоровье,
За пушки и боезапас,
За людей и коней, сколько есть их у ней,
У Вдовы, опекающей нас
(Сброд мой милый! Скликающей нас!)!

Просторно Вдове из Виндзора,
Полмира считают за ней.
И весь мир целиком добывая штыком,
Мы мостим ей ковер из костей
(Сброд мой милый! Из наших костей!).
Не зарься на Вдовьи лабазы,
Перечить Вдове не берись.
По углам, по щелям впору лезть королям,
Если только Вдова скажет: "Брысь!"
(Сброд мой милый! Нас шлют с этим "брысь!").
Мы истинно Дети Вдовицы!
От тропиков до полюсов
Нашей ложи размах. На штыках и клинках
Ритуал отбряцаем и зов
(Сброд мой милый! Ответ-то каков?)!

Не суйся к Вдове из Виндзора,
Исчезни, покуда ты цел!
Мы, охрана ее, по команде "В ружье!"
Разом словим тебя на прицел
(Сброд мой милый! А кто из вас цел?)!
Возьмись, как Давид-псалмопевец
За крылья зари - и всех благ!
Всюду встретят тебя ее горны, трубя,
И ее трижды латанный флаг
(Сброд мой милый! Равненье на флаг!)!
Так выпьем за Вдовьих сироток,
Что в строй по сигналу встают,
За их красный наряд, за их скорый возврат
В край родной и в домашний уют
(Сброд мой милый! Вас прежде убьют!)!

Перевод - А. Щербакова

Я знаю мир - он стар и полон дряни,
Я знаю птиц, летящих на манок,
Я знаю, как звенит деньга в кармане
И как звенит отточенный клинок.
Я знаю, как поют на эшафоте,
Я знаю, как целуют, не любя,
Я знаю тех, кто "за" и тех, кто "против",
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю шлюх - они горды, как дамы,
Я знаю дам - они дешевле шлюх,
Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух,
Я знаю, как зерно клюют павлины
И как вороны трупы теребят,
Я знаю жизнь - она не будет длинной,
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю мир - его судить легко нам,
Ведь всем до совершенства далеко,
Я знаю, как молчат перед законом,
И знаю, как порой молчит закон.
Баллада-просьба о прощении
Я знаю, как за хвост ловить удачу,
Всех растолкав и каждому грубя,
Я знаю - только так, а не иначе...
Я знаю все, но только не себя.

Баллада пословиц

Коль по воду кувшин ходить
Повадился, и нее он канет;
Коль целый день одно твердить,
Любая басенка наянит;
Плод, вовремя не снятый, вянет:
Кого молва превознесет,
Того уж после всяк помянет;
Кто ищет, тот всегда найдет.

К чему рацеи разводить,
Как дьявол за язык ни тянет,
О том, чего не воротить?
Ножа больнее сплетня ранит;
Божба всегда уста поганит;
Не след хвалиться наперед;
Лесть мудреца и то арканит;
Кто ищет, тот всегда найдет.

На то и туча, чтоб дождить,
Покуда солнце не проглянет;
На то и ладан, чтоб кадить;
Поет не каждый, кто горланит;
В силки на вабик птицу манят;
Час с милым кажется за год;
Пред пилкою бревно болванят;
Кто ищет, тот всегда найдет.

Кто любит Бога - церковь чтит;
Хмельное не бодрит - дурманит;
Деньга деньгу сама родит;
Тот не продаст, кто не обманет;
Охотник кормит псов заране;
Терпенье города берет
И стену всякую таранит;
Кто ищет, тот всегда найдет.

Принц, ввек умен глупец не станет,
Но дурь с себя и он стряхнет,
Коль гром над головою грянет;
Кто ищет, тот всегда найдет.

За покинутым бедным жилищем,
Где чернеют остатки забора,
Старый ворон с оборванным нищим
О восторгах вели разговоры.

Старый ворон в тревоге всегдашней
Говорил, трепеща от волненья,
Что ему на развалинах башни
Небывалые снились виденья.

Что в полете воздушном и смелом
Он не помнил тоски их жилища
И был лебедем, нежным и белым,
Принцем был отвратительный нищий.

Нищий плакал бессильно и глухо.
Ночь тяжелая с неба спустилась.
Проходившая мимо старуха
Учащенно и робко крестилась.

Над высокою горою
Поднимались башни замка,
Окруженного рекою,
Как причудливою рамкой.

Жили в нем согласной парой
Принц, на днях еще из детской,
С ним всезнающий и старый
И напыщенный дворецкий.

В зале Гордых Восклицаний
Много копий и арканов,
Чтоб охотиться на ланей
И рыкающих кабанов.

Вид принявши молодецкий,
Принц несется на охоту,
Но за ним бежит дворецкий
И кричит, прогнав дремоту:

«За пределами Веледа
Есть заклятые дороги,
Там я видел людоеда
На огромном носороге.

Кровожадный, ликом темный,
Он бросает злые взоры,
Носорог его огромный
Потрясает ревом горы».

Принц не слушает и мчится,
Белый панцирь так и блещет,
Сокол, царственная птица,
На руке его трепещет.

Вдруг... жилище людоеда —
Скал угрюмые уступы
И, трофей его победы,
Полусъеденные трупы.

И, как сны необычайны,
Пестрокожие удавы...
Но дворецкий знает тайны,
Жжет магические травы.

Не успел алтарь остынуть,
Людоед уже встревожен,
Не пытается он вынуть
Меч испытанный из ножен.

На душе тяжелый ужас,
Непонятная тревога,
И трубит он в рог, натужась,
Вызывает носорога.

Но он скоро рог оставит:
Друг его в лесистом мраке,
Где его упорно травят
Быстроногие собаки.

Юный принц вошел нечаян
В этот дом глухих рыданий,
И испуганный хозяин
Очутился на аркане.

Людоеда посадили
Одного с его тоскою
В башню мрака, башню пыли,
За высокою стеною.

Говорят, он стал добрее,
Проходящим строит глазки
И о том, как пляшут феи,
Сочиняет детям сказки.

Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
И увидел небес молодое лицо.

Кони фыркали, били копытом, маня
Понестись на широком пространстве земном,
И я верил, что солнце зажглось для меня,
Просияв, как рубин на кольце золотом.

Много звездных ночей, много огненных дней
Я скитался, не зная скитанью конца,
Я смеялся порывам могучих коней
И игре моего золотого кольца.

Там, на высях сознанья — безумье и снег,
Но коней я ударил свистящим бичем,
Я на выси сознанья направил их бег
И увидел там деву с печальным лицом.

В тихом голосе слышались звоны струны,
В странном взоре сливался с ответом вопрос,
И я отдал кольцо этой деве луны
За неверный оттенок разбросанных кос.

И, смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня —
И Отчаянье было названье ему.

Тонкая ложечка в сливочном йогурте –
Слева направо и справа налево.
Жизнью иду (вы, несчастья, не тронете?) -
Белая шахматная королева.

Жёсткое платье, корона тяжёлая.
Шлейф по квадратикам жизни волочится.
Внешне всегда беззаботно-весёлая,
Смело хожу куда нравится-хочется.

Белое-чёрное, чёрное-белое,
Диагональю, и прямо, и наискось.
Ну, ошибусь порой – что вам за дело, а?!
Я ж никогда вам в жилетку не плакалась.

Надо ль бояться ударов завистников -
Пушечных, пешечных, в спину и прочая?
Зря, недрузья, болтовнёю нечистою,
Злобными сплетнями жала вы точите.

Стану ли я из-за глупостей мучиться?
Вера в душе чьей-то злобой не выжжена.
Мат неудачам в три хода – получится.
Я – королева. Я всё-таки выживу.

Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:

Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.

Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.

Ты вышла в сад, и ты идёшь по саду,
И будешь ты до вечера в саду.
Я чувствую жестокую досаду,
Что я с тобой по саду не иду.

О, этот сад! Он за морскою далью...
Он за морскою далью, этот сад...
Твои глаза, налитые печалью,
Ни в чьи глаза – я знаю – не глядят.

Я вижу твой, как мой ты видишь берег,
Но – заколдованы на берегах -
Ты не придёшь кормить моих форелек,
А я понежиться в твоих цветах.

Что море нам! Нас разделяют люди
И не враги, а что страшней – друзья,
Но будет день – с тобой вдвоём мы будем,
Затем, что нам не быть вдвоём нельзя!


СЕРЕБРЯНАЯ СОНАТА

Я стою у окна в серебреющее повечерье
И смотрю из него на использованные поля,
Где солома от убранной ржи ощетинила перья,
И насторожилась заморозками пустая земля.

Ничего! - ни от вас, лепестки белых яблонек детства,
Ни от вас, кружевные гондолы утонченных чувств:
Я растратил свой дар - мне врученное Богом наследство -
Обнищал, приутих и душою расхищенной пуст:

И весь вечер - без слов, без надежд, без мечты, без желаний,
Машинально смотря, как выходит из моря луна,
И блуждает мой друг по октябрьской мерзлой поляне,
Тщетно силясь в тоске мне помочь, - я стою у окна.

НЕ БОЛЕЕ ЧЕМ СОН

Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слезы капали. И вился русый локон.

И больше ничего мой сон не содержал:
Но, потрясенный им, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревоженно дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока

Сердце, сердце, что случилось,
Что смутило жизнь твою?
Жизнью новой ты забилось,
Я тебя не узнаю.
Все прошло, чем ты пылало,
Что любило и желало,
Весь покой, любовь к труду,-
Как попало ты в беду?
Беспредельной, мощной силой
Этой юной красоты,
Этой женственностью милой
Пленено до гроба ты.
И возможна ли измена?
Как бежать, уйти из плена,
Волю, крылья обрести?
К ней приводят все пути.
Ах, смотрите, ах, спасите,-
Вкруг плутовки, сам не свой,
На чудесной, тонкой нити
Я пляшу, едва живой.
Жить в плену, в волшебной клетке,
Быть под башмачком кокетки,-
Как такой позор снести?
Ах, пусти, любовь, пусти!


Сон - всего лишь слова,
Но как много в этом слове,
И как понять его значение,
Со сном приходит утоление
Всех жажда и страхов,
Исцеление.
Сон-это маленькая смерть,
Всего лишь малое мгновение ,от этой жизни,
Но готов ли ты к этой жертве,
Готов покинуть мир живых?
Взять за руку Смерть и Вечность
И прогуляться в своих снах,
Боятся нечего ,лишь миг
И вернешься в мир живых,
В мир несбывшихся надежд,
В мир горя и страданий.
Да? тогда моё тебе почтение
Ты проведешь всю жизнь в обнимку с Смертью
Ты будешь счастлив ,как никто,
Но вечно жить нельзя,
Долго, очень долго ,можно,
Но не вечно, и когда-то
На исходе лет твоих
Придет расплата, за тысячу чудных мгновений.
Очнешься ты от дремоты
Поймешь ,что это все.
Поймешь что жизнь дана тебе лишь раз
И расплатою за сей дар будет сон ,Вечный сон

Жизнью земной очень трудно дышать…
Откуда ворвётся тайфун, как узнать?
Казалось – бы небо лазурь – тишина…
А через миг уже в жизни война…
Из ниоткуда приходит волна…
И не всегда виновата вина…
И так год за годом…
И так день за днём…
То бьют будни градом,
То жалят огнём…

Идет по лезвию ножа
Избравший праведности путь,
О кончике вершка в пути,
Рожденный в мире, не забудь!
Ведь осторожность словом «жэнь»
Передается с давних пор
Да, осторожность для людей –
Главнейшая из всех опор
Подумать надо много раз,
Как гнев терпеньем побеждать.
Не спорят славные мужи
О том, как доблесть передать,
И добродетельный мудрец
Несет ее до наших дней,
А сильные оставят нам
Своих детей – еще сильней.
Но все уходит в пустоту –
Небытие таится в ней.

Сонм мудрецов. Благословенный край,*–
Волшебный остров на море Пэнлай;
Но никнут волны здесь у берегов,
И свет и тени яшмовых дворцов
Восходят до небесной высоты:
Их отблески по морю разлиты.
Здесь заросли бамбука на холмах,
В прозрачной дымке, в солнечных лучах.
Ван‑му – царица неба – ходит там
И персики подносит мудрецам.

Все небо загорелось сверканьем облаков,
И аромат разлился нежней, чем от цветов,
И в легкий пух и перья оделись облака.
Как поступь ног священных по облаку – легка!*–
Луань взлетела в небо нет крыльев зеленей,
И ярко‑алый феникс поднялся вслед за ней;
Тогда мудрец явился окутан в аромат,
Сиял благоволеньем его блаженный взгляд.
И борода белела, упавшая на грудь,
На посох опирался он, собираясь в путь.
И кажется, печали совсем не ведал он,
Могуществом, здоровьем и счастьем наделен.
Как звезды долголетен, он осушал моря,
И полем стало море, свой урожай даря;
Владыкой долголетья тот дух небесный был,
И тыкву он и свиток у пояса носил.
Себе обитель духи повсюду обретут.
И материк и остров даруют им приют.
Приносят духи счастье, куда бы ни пришли,
В них мир, и долголетье, и радость для земли.

Величественный остров,
Блаженный рай – Фанчжан;
Он был небесным духам
Для обитанья дан.
Сиял пурпурным светом
Великолепный трон,
Был путь к трем сферам неба
Тем светом озарен.
Неслось благоуханье
Деревьев и цветов,
Как радужная дымка
Плывущих облаков.
Золотоперый феникс
Хранил святой чертог:
Среди полей струился
Нефритовый поток;
Чжи – древний злак священный
Там сеяли весной,
А персика и сливы
Зрел урожай двойной.
Бессмертье небожитель
Вкушал в плодах святых,
И силу долголетья
Он получал от них.

Был радугами воздух
Окрестный осиян,
И веял светоносный
И радужный туман.
Был дивен алый феникс –
Он в клюве нес цветы,
Луань легко порхала,
Спустившись с высоты.
Под звуки чудных песен
Царило счастье там.
Бессмертье утвердилось,
Подобное горам.
Отшельник, отрок с виду.
Но телом был силен,
И эликсир бессмертья
Хранил в сосуде он.
На поясе висела
Волшебная печать.
Резьба Чжуань покрыла
На ней металла гладь.
Печать древнее солнца,
И с ней мудрец не раз
Являлся, знаменуя
Счастливый день и час.
Освобождал от бедствий,
Спасал от горя мир,
И приходил он гостем
На Персиковый пир.
Когда свой двор на праздник
Звал император Ди,
В нефритовую заводь
Отшельник приходил.
Он просвещал монахов,
Как гнет страстей стряхнуть,
И открывал пред ними
Огромный светлый путь.
Поздравить с днем рожденья, –
Моря переплывал.
Для поклоненья Будде
Линшань он посещал.
Великий император
Дунхуа наречен
И к лику лучезарных
Подвижников причтен.

В даосскую одежду
Тот отрок был одет,
От пояса лучился
И рассыпался свет.
Медведицы созвездьем
Платок его блистал,
В сандалиях священных
Всходил на перевал.
Он истинную сущность
Раскрыл души своей:
Отбросил оболочку
И смысл постиг вещей.
Начала ведал духа,
В блаженство погружен,
И знал его хозяин –
Не ошибался он.
Бежав от искушений,
От бренной суеты,
Всходил он по ступеням
Небесной чистоты.
От циклов воплощений
Уже освобожден,
Священный персик в небе
Держал три раза он.
Из‑за лазурной ширмы
Вдруг облако плывет:
То Дун Фан‑шо блаженный,
Сияя, предстает.

Вздох утра живой благодатно суров;
Пурпурно блещет в тёмных елей щели
Младой рассвет и смотрит из кустов;
Златясь, запламенели
Гор облачных кудели.
Весёлый напев мелодично плетя,
Взмыл жаворонок к пробуждённому Фебу,
Что улыбается небу,
Юно-прекрасный, в объятьях Авроры цветя.

Свет благостный, слава!
Лучей твоих лава
Зиждительно льётся на ниву и дол.
Как матово блещут
Луга, как трепещут
Тысячи солнц в жемчужинах смол!

В тени сладкогласной
Играет прекрасный
Младенец — земля.
Струится по росам
И ластится к розам
Зефир, и полны благовоний ноля.

Как город высоко дымками клубится!
Топочет, и ржёт, и храпит, и толпится
Табун на ночлеге;
Грохочут телеги,
Кряхтя за холмом.
Леса оживают,
Орлы, сокола, ястреба воспаряют
И крылья качают в луче огневом.

Покоя взыскуя,
Куда поверну я
С убогой клюкой?
Улыбчиво-милый
Лик мира — могилой
Разверст предо мной!

Встань, заря рассвета, озаряя
Алым поцелуем луг и лес!
Отшуми, заря вечеровая,
Чтоб в тиши почивший мир исчез.
Завтра — ах! — вставая,
Встретить смерти сень,
Ах! а ты, заря вечеровая,
Навсегда потушишь день.

По тебе и по мне быстрый шепот.
Целый мир из-под ног сорви.
Между мной и тобой. Ты не трогай
Если будем, смотри, беги.

Мы искали себя и теряли
И войну за собой оставляли
Когда были...

Белой молочной березой
Дымом глаза пеленала
Кудри к воде склоняла
Сладкие белые зубки
Снегом зима повязала
В жарком лесу устала

Белой молочной березой
Тихие варятся сказки
Знаю: им не угнаться
Там по кисельным дорожкам
Реки медовые мчатся
Знаю: им не остаться

Еще можно успеть, если вспомнить.
Я уйду, не достанешь меня.
А посмотришь когда не увидишь.
А захочешь, приду не я.

Белое тепло только на двоих
Украли мы и вместе падали
Белое тепло намотало нас
И высота как я растаяла.

Белое тепло только на двоих
Украли мы и вместе падали
Белое тепло намотало нас
И высота как я растаяла.

Белой молочной березой
Дымом глаза пеленала
Кудри к воде склоняла
Сладкие белые зубки
Снегом зима повязала
В жарком лесу устала

Белой молочной березой
Тихие варятся сказки
Знаю: им не угнаться
Там по кисельным дорожкам
Реки медовые мчатся
Знаю: им не остаться

Белой молочной березой
Дымом глаза пеленала
Кудри к воде склоняла
Сладкие белые зубки
Снегом зима повязала
В жарком лесу устала.

По проводам танцуем в небо
Я верю, нам - дорога в сердце
Без слов возьмем своё дыханье
Возможно, снова мы проиграем

Обещай не забыть
Белый шторм и белые крылья
Только мне, только ты
Обещай больно и сильно

Обещай не забыть
Белый шторм и белые крылья
Только мне, только ты
Обещай больно и сильно

Вернусь к тебе я белым снегом
И на двоих нам хватит неба
Потеряны рельефы мира
Возможно, поверишь. Мы не бессильны

Обещай не забыть
Белый шторм и белые крылья
Только мне, только ты
Обещай больно и сильно

Обещай не забыть
Белый шторм и белые крылья
Только мне, только ты
Обещай больно и сильно

По проводам танцуем в небо
Я верю, нам - дорога в сердце
Без слов возьмем своё дыханье
Возможно, снова мы проиграем

Там не слышно часы.
Там не видно и тени.
Там бывают не все.
Там не пахнут растенья.

Кто приходит назад -
Значит это от Бога.
Кто пришел - победил.
Их ни мало, ни много.

Нарисуй мне круг от руки
И скажи мне, что ты там видишь.
Пусть опять, опять ничего.
Этим ты меня не обидишь.

Ты закрой руками глаза
И почувствуй, как это много.
И не сможешь ты захотеть
Для себя другую дорогу.

Там окна закроем.
Там окна закроем.
Там окна закроем.
Там окна закроем.

Город.
Там тихо.
Не страшно.
Открой глаза и смотри.

Открою я двери.
Там не останусь никогда.
Не помню, не верю!
В глазах твоих одна вода.
Я обнимаю красным тюльпаном
Если устанешь сразу растаешь.

Нас уносят птицы в небеса.
Остановит время города.
И сорвутся птицы навсегда.
Оставляя ветру облака.

Размыта дорога,
Но кто-то говорит:иди!
Я рядом с тобою
И время нам не перейти.
Я обнимаю красным тюльпаном
Если устанешь сразу растаешь.

Нас уносят птицы в небеса.
Остановит время города.
И сорвутся птицы навсегда.
Оставляя ветру облака.

АНГЕЛ
В дверях Эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон, мрачный и мятежный,
Над адской бездною летал.

Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.

«Прости,— он рек,— тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не всё я в небе ненавидел,
Не всё я в мире презирал».

Идешь на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти - слепоты куриной
И маков нарвав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь - могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, -
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
- И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.

Сжала руки под тёмной вуалью...
«Отчего ты сегодня бледна?»
— Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот...
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдёшь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».

Чи знаєш ти, як сильно душу б`є безжальний дощь?
Так ніби він завжди чекав лише мене.
А як болить зимовий спокій нашого вікна,
Ніжно пастельний, як твій улюблений Моне.

Така як ти
буває раз на все життя
і то із неба.
Така як ти
Один лиш раз на все життя
не вистачає каяття,
коли без тебе я...

Забути все здається я б ніколи не зумів
Новий дзвінок скидає відлік волі на нулі
І погляд твій -- він вартий більше ніж мільони слів
Вічно далекий, як і твій улюблений Далі.

Така як ти
буває раз на все життя
і то із неба.
Така як ти
Один лиш раз на все життя
не вистачає каяття,
коли без тебе я...

Я повернусь к тебе спиной,
Прижмусь к тебе, дрожа от страсти,
Сползая медленно на пол,
Пьянея от такого счастья.
На кончиках моих волос,
Твоё горячее дыханье...
И всё на свете под откос,
Одно безумное желанье.
И жадных рук твоих дурман,
По мне скользят они танцуя,
Ты за спиной... В глазах туман...
А шея в страстных поцелуях.
Земля уходит из под ног...
Теряю, кажется, сознанье...
Мне всё забыть сейчас помог,
Вот этот звездопад желанья.
К тебе я резко развернусь,
Столкнувшись с алыми губами...
Твоим дыханьем обожгусь,
И встречусь с нежными глазами.
В объятьях страсти неземной,
Мы потерялись на мгновенье...
Ты захватил меня собой,
Прекрасно умопомраченье.
Пылает тело... Влажность... Стон...
Дрожит невольно, содрогаясь...
Нет мыслей...
Небо...
Всё потом...
Ещё немного...
Растворяюсь...

А хочешь, я тебе открою тайну?
Один такой малюсенький секрет?
Знай, люди не встречаются случайно,
Случайностей, поверь мне, в жизни нет.
Не веришь? Ну тогда, хотя б, послушай,
Не бойся, я тебя не обману,
Представь себе, что существуют души,
Настроенные на одну струну.
Как звёзды в бесконечности Вселенной
Они блуждают сотнями дорог,
Чтоб встретиться когда-то... непременно...
Но лишь тогда, когда захочет Бог,
Для них нет норм в привычном понимании,
Они - свободны, как парение птиц,
Для них не существует расстояний,
Условностей, запретов и границ!

"САТАНА"

Ей было двенадцать, тринадцать - ему.
Им бы дружить всегда.
Но люди понять не могли: почему
Такая у них вражда?!

Он звал ее Бомбою и весной
Обстреливал снегом талым.
Она в ответ его Сатаной,
Скелетом и Зубоскалом.

Когда он стекло мячом разбивал,
Она его уличала.
А он ей на косы жуков сажал,
Совал ей лягушек и хохотал,
Когда она верещала.

Ей было пятнадцать, шестнадцать - ему,
Но он не менялся никак.
И все уже знали давно, почему
Он ей не сосед, а враг.

Он Бомбой ее по-прежнему звал,
Вгонял насмешками в дрожь.
И только снегом уже не швырял
И диких не корчил рож.

Выйдет порой из подъезда она,
Привычно глянет на крышу,
Где свист, где турманов кружит волна,
И даже сморщится:- У, Сатана!
Как я тебя ненавижу!

А если праздник приходит в дом,
Она нет-нет и шепнет за столом:
- Ах, как это славно, право, что он
К нам в гости не приглашен!

И мама, ставя на стол пироги,
Скажет дочке своей:
- Конечно! Ведь мы приглашаем друзей,
Зачем нам твои враги?!

Ей девятнадцать. Двадцать - ему.
Они студенты уже.
Но тот же холод на их этаже,
Недругам мир ни к чему.

Теперь он Бомбой ее не звал,
Не корчил, как в детстве, рожи,
А тетей Химией величал,
И тетей Колбою тоже.

Она же, гневом своим полна,
Привычкам не изменяла:
И так же сердилась:- У, Сатана! -
И так же его презирала.

Был вечер, и пахло в садах весной.
Дрожала звезда, мигая...
Шел паренек с девчонкой одной,
Домой ее провожая.

Он не был с ней даже знаком почти,
Просто шумел карнавал,
Просто было им по пути,
Девчонка боялась домой идти,
И он ее провожал.

Потом, когда в полночь взошла луна,
Свистя, возвращался назад.
И вдруг возле дома:- Стой, Сатана!
Стой, тебе говорят!

Все ясно, все ясно! Так вот ты какой?
Значит, встречаешься с ней?!
С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!
Не смей! Ты слышишь? Не смей!

Даже не спрашивай почему! -
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
- Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!

Предательство, предательство,
Предательство, предательство -
Души незаживающий ожог.
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал над мёртвыми рожок.
Зовёт за тридевять земель
Трубы серебряная трель,
И лошади несутся по стерне.
Но что тебе святая цель,
Когда пробитая шинель
От выстрела дымится на спине?

Вина твоя, вина твоя,
Что надвое, что надвое
Судьбу твою сломали, ротозей,
Жена твоя, жена твоя,
Жена твоя, жена твоя,
Жена твоя и лучший из друзей.
А все вокруг - как будто "за",
И смотрят ласково в глаза,
И громко воздают тебе хвалу,
А ты - добыча для ворон,
И дом твой пуст и разорён,
И гривенник пылится на полу.

Учитесь вы, учитесь вы,
Учитесь вы, учитесь вы,
Учитесь вы друзьям не доверять.
Мучительно?- Мучительно!
Мучительно?- Мучительно.-
Мучительнее после их терять.
И в горло нож вонзает Брут,
А под Тезеем берег крут,
И хочется довериться врагу!
Земля в закате и в дыму -
Я умираю потому,
Что жить без этой веры не могу.

Предательство, предательство,
Предательство, предательство -
Души незаживающий ожог.
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал над мёртвыми рожок.
Зовёт за тридевять земель
Трубы серебряная трель,
И лошади несутся по стерне.
Но что тебе святая цель,
Когда пробитая шинель
От выстрела дымится на спине!

Счастья нету, не надейся...
Что есть жизнь?.. Страданья миг...
Сколь веревочка не вейся —
Лишь бы выдержал турник.

Что жизнь?.. Проигранная битва...
Круговорот пустых сует...
Весь вечер резал вены бритвой...
Она жужжит, а толку нет.

1. Завтра наше время закончится,
Разлетится драными клочьями.
Утром, криком вороньим порченным,
Заплету в клинок одиночество.
И сказал бы, что все наладится -
Только лгать тебе не умею.
Чуть шагнуть за порог успею,
Как следы мои ветром сгладятся.

На дорогах судьбы распутица,
Грязь да холод – куда направиться?
Вправо, влево, вперед – что нравится,
Лишь назад, увы, не получится...
Плакать некогда, не в чем каяться:
Что получено, то оплачено,
Не сыграть эту жизнь иначе нам –
Ведь иначе не жить, а маяться…

Драгоценная, верная, чуткая,
Все отдал бы за счастье наше я -
Да никто в небесах не спрашивал,
Торговаться с богами хочу ли я,
Завтра утром... спи, моя милая,
На плече моем до рассвета.
Пусть впитается в память это,
Пусть нас это сделает сильными...

2. Закатное солнце зовет за край окоема,
Прельщая росписью яркой на облачных грядах:
Послушай, парень, зачем тебе жить по-простому,
Когда в этом мире полно не найденных кладов?

Когда в этом мире полно нехоженых тропок
И девушек светловолосых с лукавым взглядом?
Ты мог бы правителем стать, и героем – мог бы,
Чего ж ты цепляешься за этот домик с садом?

Прочь робость и жалость, взят посох, набита сума -
Всем нам эта жажда дороги хоть раз да знакома
Но солнце садится быстро; приходят холод и тьма.
И те, кто уйти не успел, остаются дома.
3. Мы будем жить вечно,
Сквозь бури и битвы,
Сквозь зло и обиды,
Шагая беспечно.

Мы будем жить вечно,
Бесстрашно и вольно,
Хотя порой - больно...
Хотя порой - лечь бы...

Мы будем жить вечно,
Где жить невозможно.
Развяжем лишь ножны,
Расправим лишь плечи.

Мы будем жить вечно,
В обманщицах-сказках,
В легендах и красках
Картин безупречных.

Пусть стелет лёд вечер,
Пусть дышат тьмой двери -
Но в смерть мы не верим
И будем жить вечно...


4. Отныне
Забудь мое имя
Забудь мой голос, улыбку, объятия, цвет моих глаз
Как листья
Сожги мои письма
Сожги свои чувства и клятвы, случайно связавшие нас

Напрасно
Не трать дней прекрасных
Не жди в темноте у двери, что мои раздадутся шаги
Навечно
Предай нашу встречу
Предай меня, выстави на смех, скорее утешься с другим

Однажды
Пусть станет неважным
Пусть станет ненужным когда-то безумно желанный ответ
Так лучше,
Так лучше, послушай,
Чем если ты горько заплачешь, узнав, что меня больше нет…

Мёртвый сон галактик чуть не задушил,
Спать и спать, не время, рядом – ни души.
Ночь кромешно бродит в той глухой степи.
Кто там мир протопал – что ж, теперь терпи.
Может, это призрак, может быть, ведьмак,
Разве божью кару насылают так?
Рваной раной лопнул под ногами дол,
То ковыль, как пьяный, из-под ног ушёл.
Пропасти, овраги, скифских баб ряды,
Кто же до галактик проложил следы?
Ну, а вдруг последний из людей живых
Бросил край страданий, в небо... – и затих.
В этой круговерти, в царстве сатаны,
Жизни нет и смерти, только сны да сны.
Мёртвый сон галактик чуть не задушил,
Спать и спать, не время, рядом – ни души.

На колымском морозе калину
только рыжей слезою приму.
Сколько глазу – собором единым,
солнцем залитым, как в Украине,
цвет калиновый рушит тюрьму.
А вокруг всё безмолвно, безлюдно,
только солнце, простор и снега.
Сердцу вовсе катиться не трудно
в темь берложью, к чертям на рога.
Ой, как лиственницы кричали,
как олень начертался во мгле,
и сошлись и концы, и начала
на вот этой чужацкой земле.

Друзей - приятелей имел он - рать!
Красавицам веселым счет забыл он...
А вот когда хотелось помолчать,
Так помолчать как раз и не с кем было.

Хотел войны - что ж! Будет пусть война.
Напиток мести - до чего он сладок!
К примеру: глядя в зеркало, она
Всегда твердила: так ему и надо!

Я учусь
Ненавидеть
Того, кто со мною на вы,
Улыбаясь за тех кому
Подносили волхвы.

Остальные пусть спят
За железным окном,
Запивая опилки
Бескровным вином.

И исследуют
Область густой пустоты,
Подставляя дождям и стрекозам
Тугие зонты.

Если б я
Был другим -
Я б себя не пустил
На постой.
И играл бы с этой в слова,
Репетируя с той.

Но слова ни к чему
Если полночь светла -

То что я не сказал
Ты и так поняла.

И собой
Заслонив запоздалый рассвет,

Ты ответила: "милый,
запомни,
конечно же,
нет…"

Ты безумна мой бог,
Но рассудка и мне не спасти:
Я бы мог наплевать, но вдвоем
Веселей взаперти.
И когда ты поднимешь
Сиреневый флаг,
Я открою под сводами платный бардак.

И сирены
Провоют шопеновский туш
Для внебрачных детей -
Нестареющих
Мертвых душ

Had I the heaven's embroidered cloths,
Enwrought with golden and silver light,
The blue and the dim of the dark cloths
Of night and light and the half-light,
I would spread the cloths under your feet:
But I being poor have only my dreams;
I have spread my dreams under your feet;
Tread softly, because you tread on my dreams.

Ночью медленно время идет,
Завершается год високосный.
Чуют жилами старые сосны
Вешних смол коченеющий лед.

Хватит мне повседневных забот,
А другого мне счастья не надо.
Я-то знаю: и там, за оградой,
Чей-нибудь завершается год.

Знаю: новая роща встает
Там, где сосны кончаются наши.
Тяжелы черно-белые чаши,
Чуют жилами срок и черед.

Я лежал на вершине горы,
Я был окружен землей.
Заколдованный край внизу
Все цвета потерял, кроме двух:
Светло-синий,
Светло-коричневый там,
Где по синему камню писало перо Азраила.
Вкруг меня лежал Дагестан.

Разве гадал я тогда,
Что в последний раз
Читаю арабские буквы на камнях
горделивой земли?
Как я посмел променять
на чет и нечет любови
Разреженный воздух горы?

Чтобы здесь
В ложке плавить на желтом огне
Дагестанское серебро?
Петь:
"Там я жил над ручьем,
Мыл в ледяной воде
Простую одежду мою"?

Последних листьев жар
сплошным самосожженьем
Восходит на небо, и на пути твоем
Весь этот лес живет
таким же раздраженьем,
Каким последний год и мы с тобой живем.

В заплаканных глазах отражена дорога,
Как в пойме сумрачной кусты отражены.
Не привередничай, не угрожай,
не трогай,
Не задевай лесной наволгшей тишины.

Ты можешь услыхать дыханье старой жизни:
Осклизлые грибы в сырой траве растут,
До самых сердцевин их проточили слизни,
А кожу все-таки щекочет влажный зуд.

Все наше прошлое похоже на угрозу -
Смотри, сейчас вернусь, гляди,
убью сейчас!
А небо ежится и держит клен, как розу,-
Пусть жжет еще сильней! - почти у самых глаз.

Пусть Дед Мороз в окно стучит, пускай зима стучится,
А вот у елки в Новый год пускай весна случится!

Пускай все те, кто дорог вам сойдутся в хороводе,
Устроив хаос и бедлам при выпившем народе!

Пускай любимые глаза, пришедшие с мороза,
Сияют ярко для тебя и дедушки Мороза!

Пускай валютная метель, презрев зимы сюрпризы,
Зайдет погреться на часок, ну, просто так, без визы!

А если много дней подряд эротика не снится,
Пусть в эту ночь сто лет подряд на пару с ней не спится!

Пусть вас все любят, берегут: золовки, тещи, дети,
Пусть вас встречает, как гостей, начальство в кабинете!

Чтоб в понедельник, в трудный час, решив, что вам уж крышка,
Вы обнаружили резерв стабфонда на сберкнижке!

И если утром с бодуна не лечит кока-кола
Пускай соседка из ведра вам даст попить рассола!

Перекрестив себя на миг и перестав метаться,
Вы б обнаружили, что есть с соседкой чем заняться…

И если вы, приняв "на грудь" все праздники проспали,
Об этом в этот Новый год стихи бы сочиняли!

И все поэты стихов.ру примите поздравленья -
Мы все же лучшие из всех, я знаю без сомненья!!!

Да, много прелестей на свете, их знает юморной народ
И будет пусть за них в ответе веселый праздник - Новый год!

Признанья ищещь? В Интернете
Уже поэтов обрекли,
Раскинув, как на рыбу сети,
Нас "непризнаньем" нарекли!

Не веришь? Думаешь об этом?
Свой псевдонимчик загрузил?..
И прочитаешь, что поэтом
Ты в "непризнанье" угодил!

Январь сугробы наметал. А ты не знала?
Стояла просто у окна... Ты хохотала!

С бутылкой развлекался я... Ты ожидала?
Но не со мною, а с другим... Ты хохотала!

Снег падал, звездами сиял, а ты пропала!
Тебя я (кажется?) любил... Ты хохотала!

Меня метель с собой звала... А ты кивала?
Шаляпин пел (не для тебя?)... Ты хохотала!

Ты - для него (не для меня?)... А мне так мало!
В романсе образ я украл... Ты хохотала!