-- Плетцы закладывают основу цивилизации иного рода и мысли, - продолжал вещать Матиес. – Кто знает, может мы станем свидетелями новой империи? Империи, которая учится на ошибках прошлого. Мы не станем перечить богам. Не станем строить башни до небес и нарушать естественный цикл вещей. Чародейские плетения опасны, но крайне полезны в умелых руках. Присоединяйся к нам и сам увидишь, сколь много может достигнуть плетец.
Империя и ее ошибки. Сальватор не знал о ней ничего кроме того, что последние две империи людей пали, уничтожив два из четырех материка Фиала. Последний катаклизм произошел около двух тысяч лет назад, когда сами боги вынуждены были спуститься на землю и исправлять ошибку своих детей. Тогда же Астарта получила увечье, что изуродовало ее лик навсегда. Плотник не был уверен, что люди способны учиться на собственных ошибках, иначе как объяснить, что за каждым рассветом цивилизацию поджидал упадок?
-- Готово, - радостно сообщил Матиес. - Посмотрим, что же ты собой представляешь.
Плетец прикоснулся ладонями к узору. Зажглись связующие узлы, созданные, чтобы выявить магический талант испытуемого. Сальва почувствовал, как волосы на затылке электризуются и становятся дыбом. По телу прошлось щекочущее покалывание.
-- Странно, -произнес Квидо все больше морща лоб. – Сосуд давно должен был изменить цвет.
-- А каким он должен стать? – спросил Сальва, стараясь сидеть смирно.
-- Да каким угодно. Спектр меняется в зависимости от предрасположенности объекта к одной из четырех палат. Искровики любят красный, волновики – синий. Древни (?) – предпочитают зелень. А Эфирцы, как мой коллега, делают раствор в своих руках прозрачным.
Сальва взглянул на колбу. Раствор оставался молочно-белым, как и раньше. За спиной задумчиво бормотал Матиес.
-- А что означает мой случай?
-- Хтон его знает. Я с таким еще не сталкивался, - пожал плечами Квидо. – Обычно мы всегда получаем какой-либо оттенок вне зависимости от предрасположенности человека. Лучше бы ты оказался волновиком. Их ужасно не хватает торговому флоту. Знаешь, сколько доставляется груз из Магистериума в Предел без плетца? Два месяца! И это я не говорю о…
-- Квидо! – пораженно воскликнул Матиес. – У него нулевой коэффициент!
Квидо моргнул, открыв рот. Плетец перевел взгляд на Сальву, затем опять посмотрел на напарника.
-- Да быть не может. Ты явно что-то перепутал в узоре.
-- Я что тебе - первокурсник, чтобы скан-узоры не сплести? Все верно, я тебе говорю.
Квидо подошел к пульсирующей вязи, закатав рукава. Погрузил в плетение руки, проверяя надежность цепей и точность расположения.
-- Вертикальная парабола симметрична темной окружности?
-- Да, черт тебя дери, говорю тебе – не моя ошибка.
-- Стигмы Эа и Астарты?
-- Ослеп, что ли? Вплетены с обоих боков.
-- Обструктивные точки заземлены. Хм. Шестеро, даже и не знаю, что думать.
-- Что это значит? – спросил Сальва. У него создавалось впечатление, что он перестал понимать людскую речь и придется заново учить слова.
Оба с ужасом смотрели на плотника. Казалось еще немного, и они попятятся от него как от больного лепрой.
-- У тебя нулевой коэффициент, - почти шепотом произнес Квидо. – Ты не то что плетцом, даже живым быть не можешь. Все существа имеют ауру, ты - нет.
-- Понятно, - раздосадовано протянул Сальва, в голове уже рисовавший себе карьеру в Магистериуме.
-- Ты не понимаешь, - сказал Квидо. – Твое существование опровергает многие догматы, на которых зиждется наше учене. Ты совершишь фурор! Тебе стоит поехать с нами. Только нужна клетка. Вряд ли другие плетцы смогут спокойно смотреть на пустого. Фанатики попытают тебя убить.
-- А кто-то захочет его украсть, - добавил Матиес. – Нужны узоры сковывания.
-- Эмм, - протянул Сальва, обеспокоенный таким поворотом событий. – Пожалуй я откажусь от поездки.

Плетцы недоуменно уставились на него. Это выглядело так, словно стул только что подал признаки жизни. Сальва пожал обоим руки и попрощался, в душе жалея, что дело не увенчалось успехом. Перспектива ехать в клетке подобно цирковому льву была не тем, чего он ждал от жизни.
-- Мы заплатим! Вы теряете уникальную возможность побывать в Магистериуме, - крикнули ему в след, но Сальва уже опустил полог шатра.
В конце концов, ему еще так много предстояло увидеть на ярмарке.

***

Догнар из княжества Котсэнглэр слишком рано опустил копье. Соперник предугадал его действие и выставил щит под нужным углом. Затупленное древко лишь черкнуло о герб. Раздался треск и копье расщепилось на тысячи осколков. Рыцари разъехались по своим углам, чтобы сменить оружие.
Сальва с интересом следил за ходом турнира. Работники завершили постройку трибун к вечеру прошлого дня. Утром ответственные за проведение грандиозного события посыпали квадратное поле соломой, чтобы та впитывала кровь и пот участников. Затем они установили заграждение, разделившие поле на две половины. Рыцари загодя записывались для участия, оставляя грамоты со своими титулами и гербами герольдам. В формировании списка прослеживалась последовательность. Норсийцы и десятиградцы разделили между собой правый конец поля. Кантонцы и мерсийцы – левый. Остальные участники предпочли дождаться второго круга соревнования, чтобы блеснуть там своими талантами.
Конно-копейные сшибки происходили парно. Сурьмили трубы, герольды громогласно объявляли следующих участников, перечисляя титулы и заслуги. Рыцари выезжали на огромных жеребцах, красуясь и гарцуя. Опытных бойцов можно было узнать по многочисленным шрамам на лицах - серьезных, словно вырубленных из цельного куска гранита. Хватало и тех, кто решил попробовать сломать копья в первый раз. Эти надеялись получить золотые шпоры, показав молодую удаль.
Сойдясь с противником в третий раз, Догнар потерял бдительность и был наказан за это. Соперник вышиб его из седла с такой силой, что рыцарь проломил деревянную изгородь и помял шлем. Оруженосцы бросились помогать сюзерену подвестись на ноги. Несколько минут ушло на то, чтобы срезать крепежные лямки брони. Затем бесчувственного рыцаря отнесли в госпиталь. Так теперь называли дом Георгин. Ее дети вполне способны были о нем позаботиться за фиксированную плату. Сальватор не сомневался, что этот турнир принесет семье признание и прибыль.
Следующим на ристалище выехал Мэринсал из Матса, принимающего княжества королевства. Он отсалютовал Дорэлу Матэвэлу мечом и поклонился Каталин. Княжна зарумянилась и помахала в ответ батистовым платком. Под Мэринсалом был один из воспитанников Сальвы. Добрый и ласковый конь, прошедший тренировку под присмотром самого наместника. Зрители зарукоплескали, подбадривая каждый своего любимца. Герольд подал сигнал и соперникам подали копья.
С громким лязгом захлопнулись забрала. Дождавшись сигнала, наездники ударили шпорами в бока лошадей. На этот раз сшибка вышла донельзя короткой. Конь под Мэринсалом внезапно запаниковал и встал на дыбы, сбросив хозяина. Тот шлепнулся наземь и в ярости выхватил меч.
Сальва вскрикнул от ужаса. Животное получило полосу стали под ребра и моментально скончалось. Рыцарь продолжил рубить и колоть труп, виня его в неудавшемся поединке под хохот зрителей. Никто из них не переживал и считал забавным, наблюдать, как Мэринсал с упоением разделывает тушку на части.
Дорэл Матэвел сидел с каменным лицом. Сальва не мог понять, думает ли он о том, как низко поступил вассал или просто подсчитывает деньги на съеденный овес и собственное впустую потраченное время.

Дорэл Матэвел сидел с каменным лицом. Сальва не мог понять, думает ли он о том, как низко поступил вассал или просто подсчитывает деньги на съеденный овес и собственное впустую потраченное время. Князь обвел взглядом веселящуюся толпу, на миг остановившись на Сальве. Плотника обожгло зимним холодом.
«Он считает, что я виноват?»
Чтобы это не значило, Сальватор не чувствовал себя пристыженным. Он оплачет павшего скакуна так же как оплакивал Люпуса или Георгин. Будь его воля, найденыш отпустил бы лошадей на заливные луга, сняв попоны и срезав лямки постылых уздечек. Если людям так уж хочется рубить и крушить, пускай делают это сами.
Каталин тоже признала в человечке из низов своего спасителя. Княжна лучезарно улыбнулась и чуть кивнула ему. Чиркнуло внутреннее огниво и в сердце запылало пламя. Сальва чуть было не задохнулся от волны тепла. Странное дело, он видел сотни улыбок, но лишь одна действовала на него как удар грома средь ясного неба.
Прошел час и конные сшибки подошли к концу. Рыцари правили доспехи и принимали кошели выкупа за проигрыш. Сальва внимательно следил за ходом соревнования и знал, что общий счет был не в пользу Мелирии. Траурный цвет стягов Норсии взвивался куда чаще желтого грифона. Зрителей, в основном из местного дворянства, такой расклад не устраивал, они кричали на судей, пытаясь изменить их мнение и освистывали побежденных. Десятиградские воины предпочитали брать откуп доспехами. Как объяснил Сальве местный кузнец – их сталь никуда не годилась. Нирсийцы, наоборот, были весьма великодушны, прощая долги побежденным.
Герольды объявили, перерыв перед заключительным сражением. Ожидалась сшибка стенка на стенку, имитирующая решающее сражение перед падением древнего царства Иссидории. Два брата, два близнеца, разодрали наследство, не поделив власть, погубив при этом каждого третьего человека королевства. Битва Плачущей Астарты – вот как называлась мясорубка, решившая судьбу королевства. Две армии сошлись вечером, нарушив все предписания ведения войн и сражались до утра под светом искалеченной луны. Слезами Астарты называли падающие с неба камни, большинство из которых сгорали на подлете, но те, что долетали, хранили в себе редкие металлы, из которых ковалось лучшее оружие Фиала. Сражение было яростным и выматывающим. Никто не хотел брать пленных и мечи поднимались, чтобы снести головы. Первые ряды пали, и их втоптали в грязь пришедшие на замену солдаты. Стяги пропитались кровью, а лучники стреляли вслепую, ибо шел дождь и зажжённые стрелы гасли даже если были пропитаны маслом. Сурьмы смолкли, ведь глотки сорвались от криков боли и ярости. Яростная сеча забрала множество жизней, плохих и хороших. Умерли полководцы и посыльные, рассылаемые ими на разные фланги с командами. Умерли принцы, так и не завладевшие короной. Среди выживших были лишь те, кто бежал с поля боя и калеки, конечности которых были разбросаны по смертобоищу. Жнец уравнял стариков и юнцов в одной братской могиле.
Сальватор читал об этом в одной из книг Георгин. Кажется, она называлась «Слава и храбрость. Честь и отвага». Автор описывал чудовищные вещи языком высокого стиля, преподнося события исключительно как нечто выдающееся и навек выдолбленное на скрижалях истории. Может и так. Сальва мало что понимал в этом мире, и уж точно ничего не смыслил в войнах и сражениях. Он бился лишь за свою жизнь с гурлоками, но не было в этом ни славы, ни чести. Он был рад уйти из Душилесья целым и невредимым. Возможно, также думали воины Иссидории, погребая павших и перевязывая раны плачущим от боли товарищам? Кто знает…
Она нашла его у аллеи гербов. Так называли прибитые к доскам знамена участников. На грандиозное событие съехались полторы сотни бойцов из всех окраин континента. Прямоугольные и реже – треугольные ткани гордо реяли, создавая пестрое покрывало, тянущееся от ристалища к ярмарке.

-- Здравствуй, Сальва, - Каталин нежно обняла его. – Я надеялась увидеть тебя снова. Мне так много нужно сказать тебе.
Аромат цветов абрикоса и ландышей хлестнул по носу, затек в легкие. Он успел забыть, как пахнет княжна. Удивительно, ведь Сальва обладал исключительной памятью. Каталин изящно взяла его за локоток.
Они прогуливались вдоль аллеи. Перед ними будто на смотре вытянулись ряды щитов. Брумсвельгеры, Риорданы, Трансилоти. Белые быки, красные волки, синие горы, и множество булав, пик и мечей проплывали мимо.
-- Как ты поживаешь, Сальва? – спросила княжна, чтобы замять неловкое молчание. – Твоя жизнь здесь отличается от той, что была в замке? Тяжело приходится?
-- Не слишком, моя госпожа. Я сыто ем и сплю в собственном доме на собственной постели. Неплохо для бывшего конюха и стога соломы вместо лежанки.
-- Прошу, называй меня по имени, Сальва. Сделай такое одолжение той, что дала тебе твое.
Он кивнул. Прохожие вежливо кланялись королеве турнира, но за их поклонами крылись странные взгляды, бросаемые на Сальву, идущего с княжной словно и не было между ними преград в виде дворянской крови, вороха титулов да клочков земли во владении.
-- Я вижу ты вполне освоил речь, Сальва. Сейчас и не скажешь, что еще зимой ты был нем как рыба и тебе приходилось показывать элементарные вещи.
-- У меня был хороший учитель, княжна Каталин.
-- Просто Каталин, Сальва. Я не хочу, чтобы тебя что-то сковывало при общении со мной.
-- Да, Каталин.
-- Я слышала от фрейлин, что ты приобрел дом и занялся плотничеством.
-- Верно, Каталин. Я достиг определенных успехов в этом ремесле. Я бы подарил вам сову, что вырезал из куска дуба, но ее уже купили.
-- И то, что ты обучался лекарскому мастерству у самой Георгин до самой ее смерти, тоже верно?
-- Так же верно, как то, что солнце восходит утром и заходит вечером.
-- И ты научился читать?
-- Да, научился. Было нелегко, но, когда поймешь общий принцип составления слов и запомнишь буквы, дело в шляпе.
Княжна вздохнула. Туго спеленатая под лифом грудь чуть приподнялась и опустилась. Сердце Сальвы поневоле забилось чаще.
-- Я вижу, уход из Каррэнстола пошел тебе только на пользу, - заметила со странной интонацией Каталин. – Ты стал самостоятельнее и умнее.
-- Я приобрел некий опыт и научился разбираться в людях.
Она вспыхнула и отвернулась, что скрыть румянец на щеках. Протрубил первый рог. Глашатаи объявляли конец краткого перерыва на трапезу и решение проблем с наградами. На ристалище постелили новую солому. Рыцари разминались в ожидании пешей схватки. Люди потекли мимо малыми ручейками отовсюду, соединяясь в полноводную реку, на Аллее Щитов. Пара шла против течения, обходя подводные камни в виде судачащих о последних слухах молодок.
-- Я завидую тебе, Сальва, - тихо сказала княжна.
-- Мне? – удивился Сальватор. Он чуть не налетел на завязывающего шнурки на дублете барда от неожиданности. – Но почему?
-- Потому что ты свободен, Сальва. Ты не ограничен долгом наследницы Княжества. Не заперт в четырех стенах под бдительным оком Фригги и подружек, которые ей докладывают о любом чихе, совершенном мной. Ты можешь выбирать сердцем друзей и женщин, а я подчиняюсь воле дяди. Я чувствую себя племенной кобылкой, одной из его табуна, которую отдадут жеребцу для дачи более сильного потомства. Я невольница в собственном замке. Вот кто я. Рабыня чести семьи.
Он слышал о том, что княжну сватают за богатенького десятиградского купца. Говорили, что он староват для Каталин, но когда это останавливало жрецов, что заключали браки во имя Шести?
Сальватор осторожно погладил плечо девушки и робко заглянул в глаза:
-- Мне так жаль, - горячо сказала Каталин. - Сальва, прости меня, если сможешь.
-- За что?
-- Отойди от нее!

Чья-то сильная рука схватила Сальву за плечо. Его резко развернули. Перед ним возник доблестный рыцарь Мэринсал. В руках он держал полупустую бутыль вина, слегка пошатываясь и используя Сальву в качестве опоры. Мэринсал смыл конскую кровь и надушиться розовой водой. Рыцарь пьяно ухмыльнулся и тыкнул в Сальву пальцем.
-- Не смей трогать княжну, убожество. Даже смотреть на нее не смей. Усек?
-- Все в порядке, сир Мэринсал, - взволнованно ответила Каталин, пытаясь успокоить хмельного дворянина. – Он не причинит мне вреда.
-- Разве? – вскрикнул рыцарь, повышая голос. - Разве?! Он причиняет вред одним лишь своим присутствием. Я бы ему и портки не доверил стирать, не говоря уж о том, чтобы вести такую милую госпожу как вы под руку. Не-е-ет, княжна.
Люди окружали троицу, стекаясь на свару словно мухи на мед. Они чуяли запах драки, что заставлял кровь закипать в жилах и будоражил разум. И плевать, что через несколько минут они станут свидетелями грандиозной свалки закованных в железо воинов. Драка есть драка. По правилам или без – она все так же интересна для тех, кто желает ее посмотреть.
Сальватор огляделся. Местные молча стояли, опустив глаза к земле. Приезжие из других селений ухмылялись и тыкали друг друга локтями в бока и кивая в сторону рыцаря. Мелкие дворяне и собратья рыцари шумно поддерживали Мэринсала.
«Он красив, этот рыцарь», - краем сознания отметил Сальва. – «Красив, статен и пьян достаточно, чтобы хотеть реванша».
Сальва догадывался, что их прогулка служила лишь поводом для Мэринсала чтобы поквитаться за унижение на турнире и конюх, под чьим присмотром росла убитая лошадь, отлично подойдет для восстановления чести, достоинства или чего-то в этом роде.
Сальватор хотел отойти в сторону, но Мэринсал держал его за плечо крепко, не желая отпускать. Он еще не закончил:
-- Я думаю, что все ой как не в порядке, - каждое слово сопровождалось тычком в грудь. – Как может быть в порядке девушка, будь она благородных кровей или нет, если с ней рядом находится подобный уродец. Ты в зеркало смотрел хоть раз? Я никак не пойму, почему мать не удавила тебя в колыбели? Умерла от испуга?
-- Сир Мэринсал, пожалуйста, перестаньте!
-- В твоем квелом умишке хоть что-то шевелится, гнусь? Ты понимаешь, что тому, кто ходит по колено в компосте, запрещено даже на милю приближаться к таким как княжна? Не слышу! Ты понимаешь это?
Он посмотрел на Каталин. Она тряслась, поднеся ладошки ко рту. Перевел взгляд на остальных. Люди посмеивались над ним, вынужденным стоять перед благородным и ждать, когда тот закончит унижать крестьянина.
-- Нет, - легко произнес Сальва. – Решительно не понимаю, чем отличается пьяный дворянин, из рта которого разит хуже, чем от чана с дерьмом от простого работяги, который просто хотел поговорить с девушкой.
Воцарилась недолгая пауза. Окружающие охнули и затаили дыхание. Каталин широко раскрыла глаза. Мэринсал несколько секунд переваривал услышанное. Его лицо стало красным от выпитого и ярости. Гремучая смесь вскипела и выплеснулась наружу.
Рыцарь замахнулся для удара, но поскользнулся и повалился на землю. Сальва рассмеялся. Крестьяне дружно поддержали его.
-- Ах ты черт, проклятый плащ, - ругался Мэринсал, пытаясь подняться, но по-прежнему оставаясь на коленях.
-- Сир Мэринсал, не утруждайте себя, - сказал Сальватор, возвышаясь над ним. Он мысленно благодарил наставницу за полные шкафы книг, которые существенно развили его разум и пополнили лексикон. – Такое положение вещей мне нравится гораздо больше. Оставайтесь внизу. Там ваше место.
Опрометчиво вылетевшие слова оказали совсем не тот эффект, на который рассчитывал найденыш. Люди больше не смеялись. Они с ужасом смотрели на него, посмевшего смолоть чепуху. Одни привыкли повиноваться, другие править и тем и другим казалось кощунством иное мнение.

Друзья Мэринсала под молчаливое одобрение собравшихся взяли Сальву в тиски. Грубые руки схватили за локти. Сальва дернулся. Первая оплеуха пришлась на голову. Небо завертелось перед глазами. Второй удар угодил в солнечное сплетение. Сальватор читал про подобное в медицинских справочниках Георгин. Симптоматика, последствия... К сожалению, теория сильно отличалась от практики. Всхлипнув, плотник сложился пополам и сблевал завтрак на собственные штаны. Один из рыцарей схватил его за волосы, заставив подняться. Двое других держали за руки, сковывая движения.
Он опять ощущал это липкое чувство беззащитности и собственной никчемности, как тогда, в яме Душилесья. Он не мог ничего поделать и это выводило из себя. Кто он? Конюх, плотник-самоучка и посредственный медик. Все, чему Сальва научился за это время не могло помочь сегодня. С сожалением он отметил, что зря потратил свое время, пытаясь освоить никчемные профессии, которые оказались бесполезными тогда, когда от этого могла зависеть жизнь.
-- Отпустите его, - пролепетала Каталин, но королева турнира сошла с пьедестала и оказалась в мире грубых мужчин. Здесь ее слово ничего не решало.
Мэринсал уже стоял рядом, уголки губ чуть подрагивали, от скопившейся злости. Ярко-желтые волосы запятнались грязью, кожаный дублет испачкан навозом.
-- Тебе нужен урок смирения, чернь. Такой, чтобы запомнил на всю жизнь.
Липкий страх заполз в нутро. Сальва знал, что его сейчас крепко отделают. Они пройдутся по чувствительным местам. Могут отбить печень и почки. Он будет мочиться кровью несколько дней. Самое время просить прощения и унижаться, ползая перед благородными дворянчиками на коленях, получая пинки да тычки вместо побоев. Разумный выбор для таких как он.
Сальва плюнул в лицо рыцарю. К сожалению, горло пересохло, и слюна не долетела до носа пьяницы какой-то дюйм. Даже в таком деле требовался опыт.
-- Бей его! – закричал Мэринсал, занося руку для удара. – Получай, засранец!
Рыцари оказались щедры на тумаки. Сальва получал затрещины и зуботычины. Несколько ударов пришлись по лицу, от чего оно онемело. Правый глаз моментально заплыл. Сальва склонил голову, чтобы спасти от побоев второй. Рыцари молотили по нему, словно по тренировочному кулю с песком, а Сальва только хрипел и корчился в жестких объятиях.
Когда дворяне насытились собственным превосходством, они бросили его в ту же грязь, где несколькими минутами ранее барахтался Мэринсал. Сальватор почувствовал жидкий холод. Ложное чувство успокоения для страдающей кожи. Он знал это, но все равно облегченно вздохнул. Ему следует научиться терпеть боль, а еще лучше – избегать ее. Бежать от нее так же далеко, как от седьмого пекла, если, конечно, жрецы не врут, и оно существует.
Мэринсал напоследок ударил окованным сапогом в коленную чашечку и смачно харкнул на поверженного. Сальва даже не пытался ответить что-то остроумное. Он просто не мог. Язык распух, зубы шатались, нос кровил, и, если найденыш пытался через него дышать, из ноздрей вылезали кровавые пузыри. Должно быть, он представлял собой сейчас крайне неприглядную плохо прожаренную отбивную.
-- Знай свое место, ублюдок, - далеко-далеко, из другого царства или даже мира, произнес Мэринсал. – В следующий раз будешь знать, кому дерзишь.
Второй раз протрубил рог, и зрители поспешили занять места, чтобы успеть насладиться пешей свалкой. Их развлекли короткой и предсказуемой стычкой. Разогрели аппетит перед основным блюдом. Люди шли, чтобы увидеть, как оруженосцы и ландскнехты повторяют Сражение Слез Астарты с затупленными мечами и топорами. Последний из устоявших на ногах одной из сторон преклонит колено перед улыбающейся Каталин, играющей роль раненной Любовницы, и та возложит венок на потную голову. Круг таких же потных, опьяненных рубкой людей скажет пустые слова и - бац! Новоиспеченный рыцарь сможет с упоением и полным правом дубасить других крестьян на улицах городов за недостаточно низкие поклоны.

У него ушло некоторое время чтобы подняться и кое-как доковылять к своей избе. Сальва промыл раны и замазал ссадины лечебной мазью. Хоть какая-то польза от кипы прочитанных книг. Колено распухло так, словно его жалил улей пчел. Постанывая от боли и мысленно осуждая себя за проявление слабости, Сальва приложил компресс из глины и листьев сорокапутицы к коленной чашечке, и туго перевязал ушиб. Повреждение только кажется серьезным. На самом деле оно заживет - даже глазом не моргнешь, уверял он себя. Правый глаз заплыл. Сальва смотрел в зеркало и видел сплошной пунцовый синяк на месте, где у обычного человека должна быть глазница.
Он потратил несколько часов на перевязку ран и ушибов, и был похож больше на мумию из усыпальниц Дэльблатона. Вдалеке слышались крики ликующей толпы. Люди болели за любимчиков, делали ставки и подогревались алкоголем. Сальва счел их пример заразительным и откупорил припасенное по случаю торжества вино прошлогоднего урожая. Оно было терпко-сладким, с ароматами апельсина и вишни. Сальватор цедил его мелкими глотками, стараясь не обращать внимания на боль при соприкосновении стекла и разбитых губ.
«Только драка покажет – можешь ли ты держать удар или побежишь в страхе» - говорил ему Карл.
Что же, Сальва показал себя мастерским манекеном для тренировки чужих кулаков. Теперь он сомневался в том, правильно ли поступил. Может для всех было бы лучше, смолчи он. Проклятый язык. Выучившись говорить и начитавшись премудрых книжек Сальва разучился держать мнение при себе. Возможно, пришел час научиться помалкивать и терпеть.
В дверь тихонько постучали. Сальватор вздрогнул от неожиданности. Он считал, что желать посетить скромную обитель плотника в такой праздничный день, когда на ристалище есть где разгуляться глазам, может только гробовщик с очередным заказом деревянной коробки для тела. Мэринсал перепил и сломал себе шею, упав с коня?
Морщась от боли, найденыш проковылял к двери. Он часто делал трости для стариков Плоскогорки, и подумать не мог, что сейчас будет мечтать о такой же. Шаг здоровой ногой, затем шаркающее движение отбитой. Почти как тогда, в первые дни, когда Сальва ползал значительно увереннее, чем стоял прямо. Ему снова придется учиться ходить?
Каталин стояла у порога с таким видом, словно это ее, а не Сальву избили и вываляли в грязи. Она теребила подол роскошного платья из зеленой парчи и избегала смотреть в глаза. Сальва отметил, что на дворе стемнело. Девушка успела вручить венок победителю. Он слишком долго возился с бинтами. Будь жива Георгин, дела пошли бы гораздо быстрее. Но травница умерла и лежала в земле.
-- Тебе больно, Сальва? – с трепетом спросила княжна.
-- Все в порядке, - Сальватор попытался улыбнуться, но скривился от боли. Мышцы лица лучше оставить сегодня в покое.
-- Если тебе нужна помощь лекарей, только скажи и я пошлю фрейлин за лучшими в округе.
-- Взгляните на меня, Каталина, - произнес Сальва без гордости и ехидства. – Лучший медик округи уже позаботился о пациенте. Пара дней и все заживет как на собаке. Не волнуйтесь, княжна. Я способен о себе позаботиться. И вы и я знаем, что там, - он указал в сторону Душилесья, - было куда опаснее.
Губы княжны задрожали. Внезапно Каталин закрыла лицо ладонями и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
-- Я… просто… Я такая дура, Сальва. Пустая и никчемная кукла, которую одевают в тряпки каждый день, чтобы она ходила и улыбалась, словно ничего не произошло, словно я какой-то предмет интерьера чертова замка. Я люстра, Сальва. Чертова блестящая лю…
Он подался вперед и заключил ее в объятия. Каталин уткнулась ему в грудь, чтобы задушить плачь. Абрикос и ландыш опьянили гораздо быстрее вина.

Он подался вперед и заключил ее в объятия. Каталин уткнулась ему в грудь, чтобы задушить плачь. Абрикос и ландыш опьянили гораздо быстрее вина. Мир исчез. Остались только двое. Конюх и княжна. Мужчина и женщина. И никого больше.
-- Я люблю тебя, - просто сказал Сальва и Каталин прижалась губами к его губам.
Горячее дыхание поцелуя вскружило голову. Безумный вихрь начисто вымел остатки мыслей из головы. Сальва больше не чувствовал себя полноценным. Как он этого раньше не понимал? Он лишь половина без Каталин. Каким же дураком нужно быть, чтобы не понять этого раньше?
-- Пойдем к деревьям, - предложила княжна и Сальва согласился.
Каталин была единственной, чьи приказы Сальва исполнил бы всегда и без колебаний. Она могла приказать ему перейти Льдистые горы и Сальва сделает это без колебаний. Каталин могла потребовать принести горсть проклятой земли Пепла, и он принесет пригоршню в своих ладонях.
Держась за руки, они вошли в небольшую рощицу, предваряющую Душилесье. Каталин радостно рассмеялась и потащила Сальватора дальше. Березы и осины сокрыли пару за молодой листвой. Лес жил своей жизнью. Стучали клювы дятлов, ежи шуршали под ногами, неся грибы на иглах. Плоскогорка казалась донельзя шумной и суетливой. Здесь же царили покой и умиротворение. Каталин со смехом закружилась вокруг Сальвы Далекие огни ярмарки изредка выхватывали края подола нарядного платья.
-- Я всегда любила лес, - молвила Каталин вновь прижимаясь к Сальве. – Не знаю почему. Мне радостно быть среди трав и деревьев. Я прикасаюсь к коре, говорю с ними, и деревья кивают мне ветвями. Карэнстал действительно тюрьма – каменный и холодный. Я не чувствую себя там в безопасности.
-- Душилесье куда опаснее.
-- Да, ты прав. Но все же… То создание… Мавка. Я не боялась ее. Даже когда лежала на алтаре во время ритуала и свет Астарты касался моего тела – даже тогда я хотела быть там, среди древних дубрав.
Сальва расстелил плащ у небольшого пригорка. Оттуда открывался вид на гуляющую Плоскогорку. Они сидели, обнявшись, и глядели на веселящийся огоньки. Радужное зарево сияло на подступах к деревне, окаймляло сыгравшее свою роль ристалище. Больше всего светочей мерцало на ярмарке. Циркачи давали представление под ночным небом, собирая монеты из рук щедрых зрителей. Раздался хлопок, и первая зарница фейрверка осветила окоем под дружное рукоплескание.
-- Мне не нравятся города, - прошептала Каталин. – Они серые и безликие. Люди в них озабоченные хлопотами и вечно спешащие по мелким делам. Там правит суета. Лес примиряет нас с собой. Заставляет сбросить тщательно подогнанные маски. Ты ведь понимаешь меня, Сальва? Ты тоже был там.
Он кивнул. Кем бы ни был Сальва прежде, его вторая жизнь началась в Душилесье. Там он вкусил первую еду и убил первое существо. Там Сальва впервые встретил Каталин. Общество сковывало людей. На них надели ярлыки, дали правила, которые следовало исполнять. Но в чаще они были вольны поступать так, как им хотелось. Вот почему Каталин тянулась к Сальве как ни к кому иному. Она знала цену свободы. В чаще они сражались за жизни вместе. Среди людей они сражались за то, чтобы оставаться такими, какими хотели быть.
-- Обними меня, Сальва. И не отпускай. Только не этой ночью.
Он исполнил чужую волю с радостью. Сальва желал княжну, и она отдалась ему под кронами проснувшихся от зимней дремы деревьев. Позже Сальва часто вспоминал эту ночь, стоящую особняком в череде дальнейших событий, как нечто светлое и дающее надежду, не смотря на неминуемое поражение. Он помнил, как их тела свивались точно клубок змей. Помнил стоны Каталин и нежные покусывания за мочки ушей. Помнил капельки пота на груди и слезы в глазах. Ночь пахла абрикосом и ландышем и не было запаха слаще.

Их нашли с первыми лучами рассвета, спящих и утомленных ночными ласками. Фрейлины защищали покой госпожи до последнего, но даже они не могли ничего поделать с Дорэлом Матэвэлом. Наместник сломил их сопротивление будто сухую хворостину. Также легко князь сломал две жизни. (?)
-- В кандалы, - велел он, указывая на Сальву. Затем взглянул на племянницу, прячущуюся за спиной найденыша. – А ты Каталина, будь добра надень платье пока тебя не увидела вся деревня. Я был слишком добр с тобой. С сегодняшнего дня все изменится.

***

Двадцать лет он хранил Каррэнстал от набегов бандитов и охочих до кровопускания соседей. Двадцать лет стены из красного кирпича оставались неприступны, а стража благодаря тренировкам могла подстрелить воробья с расстояния ста футов от донжона. Рычаги и цепь лебедки, что поднимала герсу, всегда были смазаны салом и работали без малейшего скрипа. Ни один враг так и не преодолел четко отлаженный механизм защиты Карла Тоффенбаха. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет, он сам пойдет на приступ? Только Шестеро знали ответ.
Карл был щедрым. Весь вечер он развлекал солдат замка, планомерно спаивая им пиво в местной корчме. Люди любили дармовщину, в этом им не откажешь. Солдаты пили пиво и ели свиные окорока, выкрикивая здравницы отставному капитану. Карл много шутил, не забывая подливать пенное в чаши. Новый командир стражи тоже был там. Ему, как и положено старшему по званию, полагалась двойная порция выпивки.
«Служи я до сих пор, выдал бы по первое число за беспечность. Но, к счастью, я всего лишь их старый приятель. Бить их будет кто-то другой».
Будучи заботливым человеком, он проводил друзей в казармы, не забыв налить чаши стоящим на страже часовым. Солдаты уважали Карла, он был им наставником. Суровым папашей, за которым пойдешь в бой и встанешь под стрелы. Со временем авторитет упадет. Кто он, этот старик, живущий на отшибе? Когда-то он был здесь главным. Так станут говорить люди через десять лет. Но сейчас солдаты все еще помнили Карла Тоффенбаха как командира и поневоле ровняли спины при его появлении в Каррэнстале.
Этим он и воспользовался. Сердечно попрощавшись с сослуживцами, Карл пересек внутренний двор, гадая про себя, не выглядит ли он со стороны как вор, что крадется ночью, стараясь избегать рваного света Любовницы. Слева от донжона высилась башня, оккупированная жрецом. Карл не смог бы сосчитать все разы, что он препирался с Вихтаром, требуя пустить стражу на крышу. Жрец Птахиуса оказался глух как к уговорам, так и угрозам.
-- Мой дом – моя крепость, -твердил этот низенький и одутловатый человечек.
Карл мог раздавить его одним ударом, но князь Косс запретил трогать Вихтара, а пришедший после Дорэл не счел нужным вникать в мелкие дрязги вассалов. При встрече капитан стражи и жрец обменивались колкостями в адрес друг друга, но этим дело и заканчивалось.
Он нащупал медальон сквозь толщу одежды. Карлу был безразличен Птахиус. Но Арий – другое дело. Воин вел его все эти годы. Поднимая меч, Тоффенбах слышал звон небесной секиры. Не мы выбираем союзников, за нас это сделают время и место - так гласила одна из десяти истин, записанных на лезвии божественного оружия. И сегодня звезды сошлись так, что жрец стал единственным, кто мог ему помочь.
Вихтар был моложе Тоффенбаха на пару лет, но жизнь, проведенная при свете свечей и лучин, затупила его глаза. Спина жреца сгорбилась словно он всю жизнь таскал за плечом кули с зерном. Он щурился, пытаясь рассмотреть сквозь толстые линзы очков, кто сейчас стоит в прихожей. Будто кому-то еще было дело до сварливого отшельника, добровольно заточившего себя в башню.

Карл протиснулся в кабинет, задев плечом Вихтара. Жрец недовольно засопел, бормоча под нос ругательства. Они не стали приятелями только лишь потому, что были повязаны в этом деле. Сотрудничество походило скорее на скоротечный союз, трещавший по швам всегда, когда каждый из них открывал рот.
-- Ты опоздал. Я ждал тебя битый час.
-- Я пришел, как только смог, жрец. Чтобы основательно напиться человеку обычно требуется время. Но откуда знать об этом такому жалкому слизняку как ты?
-- Что же ты не найдешь себе такого же собутыльника для темных делишек? Что скажешь на это? Я оставлю отмычку себе, а ты будешь ковырять замок пальцем. Как тебе идея жалкого слизняка?
-- Очень смешно. Просто обхохочешься, - процедил Карл, протягивая руку. – Давай чертов ключ и покончим с этим.
-- Хоть в чем-то мы согласны. Жди здесь. Не хватало еще, чтобы испортил мои записи грязными ручищами.
-- Не беспокойся. Никому не нужны твои каракули.
Жрец ушел в соседнюю комнату. Лязгнула крышка поднимаемого сундука.
«Надо же, он хранит инструменты там, где купцы прячут злато. Чего еще ждать от ревностного слуги Ремесленника?»
Тоффенбах провел несколько мучительных минут, ожидая, когда Вихтар соизволит отдать ему ключ. Ночь была тихой и холодной. Смолкли цикады. Ветер не играл с листвой. В такую ночь ворье обирает дома. Он тоже чувствовал себя татем. Необычным татем. Кому еще могла прийти мысль выкрасть заключенного?
-- Не затягивай, - громко сказал Карл, чтобы отбросить назойливые мысли. Поздно думать. Следовало действовать, используя возможность.
-- Да-да, теперь ты говоришь, что нужно поторапливаться, хотя я ждал битый…
-- Вихтар! Хотя бы сейчас мы можем договориться? Сейчас речь идет не о тебе или мне.
-- Знаю, знаю.
Жрец пошаркал к нему, зажав в мозолистой руке ключ. Вихтар, чтобы о нем не говорил Тоффенбах, не был спятившим чудаком. Он был гением, которому не нужно признание заслуг. Жрец Ремесленника протянул Карлу ключ. Движение вышло неловким, словно отеческий толчок, отправляющий дитя в большой мир. Карл облегченно вздохнул и принял подарок. Он повертел ключ в руках. С виду обычная железка – опора, основание и резьба. Никаких отличий от других ключей.
-- У основания колесо, - сказал Вихтар, покусывая нижнюю губу. Жрец разрывался между тем чтобы забрать ключ и сделать доброе дело. – Вставляешь вседверник в скважину и крутишь до тех пор, пока замок не щелкнет. Изделие само подстроится под пружины.
-- Вседверник, хм. Мне нравится. Думаешь, сработает?
-- Я не умею создавать неработающие вещи, Тоффенбах. Просто сделаешь, как я сказал, и дверь отопрется. И помни уговор – ни при каких обстоятельствах, даже если вас поймают – не говори им, кто тебе это дал. Мы поняли друг друга?
-- Да, жрец. Я забуду о тебе раз и навсегда. Не скажу, что меня это огорчает.
Уголки губ Вихтара чуть приподнялись. Топор войны был зарыт. На этом их дороги расходились.
Карл спускался, когда жрец окликнул:
-- Тоффенбах.
-- Чего тебе?
-- Почему ты это делаешь? Чего ради рисковать сытой жизнью ради найденыша? Он тебе не сын, это раз. Он обесчестил Каталину. Это два.
-- Считается ли бесчестием то, что делалось по обоюдному согласию?
-- Ты знаешь, о чем я, Тоффенбах. Конюх и княжна. Сюжет для кабацких историй. Никому из них это не принесло ничего хорошего.
Это было правдой. Благородные не венчались с низшими, как и куры не спали с котами. То, что совершила Каталина, навлекло позор на Каррэнстал. Их видел только Дорэл Матэвэл и несколько дружинников. Князь щедро заплатил за молчание, но слухи – они как зараза. Стоит раз чхнуть и поветрие распространится на всю округу.

-- А почему ты мне помогаешь, жрец?
Вихтар потер щуплую шею, глядя на ровное пламя факела.
-- Есть в нем что-то такое. Не знаю – от меня, что ли. Он не боится провала, не боится начинать с нуля. Сальватор похож на того, кем я был или кем никогда уже не стану.
Карл кивнул.
-- Я понимаю. Мы с ним всего лишь знакомы, это верно. То, что Сальва виновен – тоже верно. Но когда паренька привезли в кандалах, я почувствовал вину, хотя ничего ему не должен. Когда ему выдали двадцать плетей, сделав из спины месиво кровавого мяса, я уже знал, что войду в Каррэнстал и вытащу Сальву из застенков.
-- Интересный человек, - протянул Вихтар, пожимая ему руку на прощание. – Я не сразу это понял. Даже Георгин нашла его достойным ученичества, а она учила только собственных детей. У таких как мы мало друзей. Ради кого еще мы бы это сделали, верно? Ради кого ты бы преступил закон?
Карл нехотя признал:
-- Ради Косса Матэвэла. Только ради него.
Тюремщики пьяно разговаривали. Карточная партия была в самом разгаре. Карл прошел мимо, стараясь держаться вдали от светильников. Сырость ела подземелье Каррэнстала. Плесень и мох вгрызались в раствор между каменной кладкой. С потолка капала вода. В основном правосудие княжества сводилось к плахе. Провинился перед наместником – будь добр взойти на эшафот. Но те, кто крупно насолил Дорэлу, обрекались на долгую смерть. Заключенные кашляли мокротой и кровью. Узники слабели от болезней. Их зубы чернели и выпадали от недостатка здоровой пищи. Порой их не кормили целыми днями, и, чтобы выжить, люди ели мох и слизывали капли с камней.
Заключенные провожали его безразличными взглядами. Они устали взывать о помощи и понимали, что от людей князя могут получить лишь кулаком под ребра. Тоффенбах спустился на два пролета ниже. Там, в абсолютном мраке, находилась одиночная камера с маленьким окошком для подачи еды.
«С той же разницей ему могли вырвать глаза».
-- Сальва – позвал Тоффенбах.
Что-то шевельнулось во тьме, прошаркало к нему, опираясь на стены. Карл зажег лучину, поднеся ее поближе к окошку, чтобы разглядеть найденыша. Паренек провел в застенках месяц. Спина зажила, но грубые рубцы, оставленные плетью, изуродовали тело. Лицо осунулось, щеки впали, ноги исхудали и казались соломинками в сравнении с толстыми ляшками охранников.
Но даже сейчас, находясь по другую сторону двери, Сальва не кажется сломленным, отметил Тоффенбах. Я бы расшиб голову о камни на его месте. Парень сделан из другого теста.
Сальватор щурился, глуповато пялясь на огонь.
-- Я думал, что больше не увижу света. Стал забывать какой он. Серый? Красный? Оранжевый или белый? Или все вместе? – сказал Сальватор вместо приветствия.
-- Еще насмотришься. Я пришел за тобой.
-- За мной? Ты многим рискуешь, Карл. Но не стану врать. Я рад тебя видеть.
-- Сейчас посмотрим, чего стоит работа жреца, - произнес Карл.
Бывший командир стражи вставил вседверник в замочную скважину. Смазанное колесико тонкой работы мастера легко крутанулось вокруг оси. Раздался щелчок, означающий, что вседверник принял форму оригинального ключа. Отмычка оказалась донельзя полезной штуковиной. Первоначально Карл собирался вырубить охрану, чтобы завладеть связкой ключей.
Он отворил двери и Сальва покинул камеру. Подставив другу плечо, Тоффенбах повел его к свободе. Они покинули подземелье и вышли на свежий воздух. Каррэнстал спал. Приближалось жаркое лето. Мирные времена делали людей беспечными и подъёмный мост через пустой ров так же, как и днем соединял земли княжества и замок.
Оседланные лошади ждали их на той стороне моста. Карл готовился осуществить задуманное не одну неделю и основательно подготовился.

Оседланные лошади ждали их на той стороне моста. Карл готовился осуществить задуманное не одну неделю и основательно подготовился. Они будут гнать лошадей всю ночь до переправы через реку Каменку. Карл однажды помог управляющему почтовой станцией в щекотливом деле с любовницей и тот был ему должен. Они сменят уставших лошадей на свежих и продолжат путь, двигаясь строго на восток. Княжество Битстэд может приютить беглецов на время. Насколько знал Тоффенбах, спор о земельной меже велся до сих пор и спешить помочь в поимке двух странников местный князь не станет.
У лошадей, преграждая дорогу, стоял мужчина. Тоффенбах плотно сжал губы. Этого следовало ожидать. Слишком гладко прошел побег. Кто-то из стражи внезапно проникся чувством долга и спустился проверить заперты ли клети? Или Вихтар побежал к Дорэлу, поджав хвост?
-- Жди здесь, - приказал Карл и оставил Сальву у замковых ворот.
Человек взял под уздцы лошадей. Прошелестела сталь, вынимаемая из ножен.
-- Тоффенбах, - удивленно выговорил Уоллес. – Ты? Я мог подумать на кого угодно, но только не на тебя. Но зачем?
-- Ты поднял тревогу?
-- Все можно исправить. Послушай, я забуду, что видел тебя. Просто отведи приблуду в камеру. Пусть сгниет там.
-- Ты не поднял тревогу, - скорее себе, чем Уоллесу, ответил Карл. – Скверная ночь.
-- Куда уж хуже, - согласился Уоллес, не зная, вложить ли меч обратно в ножны или направить на Карла. – Поворачивай обратно, Тоффенбах, или я за себя не ручаюсь. Сальва покусился на святое. Каталину я ему никогда не прощу.
-- Ты так хочешь его смерти, Уоллес? Так иди и прикончи его сам.
Карл снял пояс с ножнами и протянул их Уоллесу, отступая в сторону.
-- А я умываю руки, - он демонстративно сунул руки в карманы и отвернулся.
-- Закон един для всех, Тоффенбах, - Уоллес вздернул подбородок и покосился на держащегося за опорную балку беглеца. – Он заплатит за то, что сделал, железом или свободой.
Он принял ножны у Тоффенбаха и двинулся к Сальватору. Карл знал Уоллеса двадцать лет. Жена вертела им как хотела, а он только радовался. Детей у них не было. Хотя от этого не легче. Уоллес был хорошим человеком. Честным, но простоватым и доверчивым. Было большой ошибкой повернуться к нему спиной.
Карл воткнул ему кинжал под левую лопатку. Лезвие царапнуло кость и удар вышел смазанным.
-- Что…
Карл ударил второй раз. Погрузил лезвие по рукоять, выдернул. Ударил еще раз, между ребер. Зажал Уоллесу рот, чтобы тот не закричал.
-- Скверно, - сказал Тоффенбах, таща человека, которого считал хорошим другом большую часть жизни, к краю моста, - Скверно.
Карл мог сказать, что ему жаль. Что он сожалеет о случившемся и сочувствует Фригитте, ставшей вдовой. Но это было бы ложью. К тому же – говорить с мертвецами явный признак того, что ты тронулся умом. Поэтому Тоффенбах молча столкнул тело с моста. За год дело с отводом реки не сдвинулось и ров стоял пустой. Насколько знал Карл, под мостом росли кусты, которые могли укрыть труп на какое-то время. Но что делать с лужей крови? Похоже, погоня будет жаркой.
-- Скверно, - вздохнул Тоффенбах и жестом приказал Сальве садиться в седло.
Кресло качалка и полная трубка заморского табаку. Натопленный камин и теплый бочок деревенской бабы. Для таких как Карл не могло быть спокойной старости.
-- Дерьмо, - он сплюнул в лужу крови. – Я все равно не умею управляться с хозяйством. Ходу Сальва, ходу.
Им предстояла нелегкая ночь в седле. Много нелегких ночей.

2 Часть

Мечи и таланты

Если бы Греттэль спросили – чем ты живешь? Грабежом и разбоем, не моргнув глазом ответила бы атаманша. На этом обычно расспросы не заканчиваются, поэтому последует неизбежный вопрос: и много ли счастья приносит шальная жизнь? Если счастье – это деньги, я бываю счастлива от набега к набегу. Чего не скажешь о тех, кого мы хороним за пригорком, у которого притаилась артель.

Ожидание смердело похлеще подмышек докеров. Атаманша знала это не понаслышке – была портовой шлюхой пока в кабацкой драке ей не исполосовали смазливую мордашку разбитой бутылкой. Поэтому сейчас Греттэль лежала в высокой траве и сходила с ума от скуки. Греттэль не любила эту часть ремесла больше всего. Остаешься один на один с собой и дурные мысли лезут в голову. Еще ужасно, до рези между ног, хочется отлучиться в кусты. Она лежала и развлекала себя вопросами.
Много людей отправила на свет бывшая шлюха? Дайте подумать. Первыми стали пьянчуги, по вине которых появились шрамы. Она нарезала из их кожи неплохие ремни, которыми обмотала рукоять Струны – своей шпаги, выкованной и закаленной в Дэльблатоне. Гномы были горазды мастерить всякое разное, но лучше всего у них получались игрушки для смерти. Следующим стал папаша, что отправлял девушку торговать собой. Она перерезала ему глотку, когда он приходовал знакомую по порту подружку.
Греттэль почувствовала, что невольно улыбается – заболели кривые шрамы на щеках. Раздвигать ноги ей нравилось, да вот с людьми не везло. Клиенты были сплошь либо грубыми моряками, оставляющими синяки на теле, либо молокососами, которым только за титьку подержаться и тут же спускают. Другое дело убийство. Убивать Греттэль любила больше чем курить, пить и трахаться вместе взятые. Вначале забиралась в дома и убивала семьи ради развлечения. Сначала мамок, потом детишек, заставляя их папаш корчиться связанными на стульях и просить вначале о пощаде, а затем о смерти. Но это занятие приносило только хлопоты. Греттэль ходила в лохмотьях, ела что могла стащить с прилавка, либо крыс в канализации. Городок оказался больно трусливым и всполошился. Подумаешь десяток семей изрубили ломтиками. За ней охотились стражники и приходилось признать – затея была веселой, но опасной и глупой.
Поэтому Греттэль решила совместить приятное с полезным. Девица сколотила банду и вышла на большак. Ее ребята были хороши как в битве, так и в постели. Греттэль отдавалась им по очереди, если заслужили и выпускала кишки, если думали, что могут обвести атаманшу вокруг пальцев. О ее шайке ходили разные слухи. Мол, у них есть в банде плетец, или что Греттэль родом из Пепла. Репутация – отличное подспорье в разбое. Услышав ее имя, купчики куда охотнее расставались с мошной и предпочитали по-быстрому вскрывать тайники под козлами телег. Впрочем, это не спасало их от пыток, ведь убийство Греттэль считала своим священным долгом перед Шестью. Засранцы обрекли ее на такую жизнь, а другим подарили холеные личики и счастливые семьи. Ничего, Греттэль Струна в Горле, сама исправит оплошность и уравновесит шансы.
Появился первый обоз. Греттэль свистнула по-соловьиному, давая команду парням. Двое подперли досками заготовленные бревна. Всхолмье было их доходным местом. Греттэль гордилась собой, ведь именно ей пришло на ум осесть здесь и щипать богачей. Потраченное тратилось на выпивку и дурман-траву. Атаманша не откладывала деньги. Зачем? Место далекое. На день пути никаких поселений. межа между Серебряным Листом и Десятиградьем, до которой никому нет дела. Протрезвев, ватага вновь выходила на большак. Мошна исправно пополнялась.
Молодые липки подлесья качнулись, и атаманша схватилась за Струну. Тишина. Наверняка косуля щиплет листья. Ей следовало еще вчера трахнуть того дурня с елдой по колено, что лежал сейчас по левую руку от нее, чтобы успокоить нервы и не подрывать зад при любом шорохе. Ничего, сегодня вечером успеется.
Когда караванные повозки заехали меж холмов, бревна с треском выкатились с пригорков, перекрывая проезд. На опешивших всадников обрушились стрелы. Главное - выцелить побольше наемников, прежде чем дело дойдет до рукопашной. Торгаши могли обсчитать покупателя или юлить перед стражниками, выискивая способы не платить подушный налог, но на охрану для товаров, и что важнее – себя любимых, они не скупились.

Двое повисли на луке седла. Их спины были утыканы стрелами точно подушечки для иголок. Греттэль грязно выругалась. Говорила же, каждый выбирает себе цель. Как только дело пахнет жаренным от дурней никакого проку. Первый залп насмарку.
Меж тем оказалось, что охрана не зря ела свой хлеб. Люди перевернули обозы, создав временные баррикады. Ее ребята убили нерасторопного мечника и ранили в ногу толстяка, запихнувшего пузо в кирасу, ремни которой трещали по швам. Остальные укрылись за ограждением и стрелы артели бесполезно вязли в ткани и дереве фургонов. Обороняющиеся ответили встречными залпами, но высоту заняли люди Греттэль, и преимущество было на ее стороне. Случайная стрела поразила дурня с большим елдаком. Древко вошло аккурат в шею, перебив артерию. Мужчина забулькал, прижимая рану руками.
-- По... мо… ги…
Греттэль вставила ему в глотку Струну. Повертела, наслаждаясь предсмертными хрипами. Хоть какая-то польза от него.
--Вперед, - закричала атаманша, первой идя на приступ.
Шайка, вдохновленная ее примером, с улюлюканьем и гиканьем выхватывала сабли и ятаганы, бросаясь следом. Разбойники нахлынули на краванщиков подобно сокрушительным волнам, что глодают, истачивая из года в год, Кости Империи. Фенхель отрубил руку топорнику. Один из близнецов Одноухов уже сражался на козлах, размахивая бердышом. Защитники кололи их копьями, но как-то вяло.
Греттэль их понимала. Она умела считать только на пальцах, а их у бывшей шлюхи осталось восемь на ногах и девять на руках. Именно столько воинов сопровождало караван. Артель Греттэль была куда многочисленнее. На их стороне были сила и внезапность. Через несколько минут эти трусы сложат оружие.
Разбойники теснили караванщиков. Два обоза пали под натиском. Греттэль увидела там рулоны шелка и мешки шафрана для десятиградских красилен. Неплохая добыча, если знать, кому продать товар. Греттэль знала, но предпочитала верные монеты, так как понимала, что за добытый разбоем товар дают лишь десятую долю от настоящей цены. Трое ребят уже копались внутри завоеванных фургонов, деля добычу. Атаманша зашипела, пригрозив болванам Струной. Сначала следовало доделать начатое.
Греттэль выделила из шатких рядов охраны троих воинов. Эльфа, что умудрился убить ее человека в начале боя, молодого мечника, постоянно рвущегося вперед, словно он соревновался в том, что за бой убьет больше остальных, и сосредоточенного наемника в саладе, рассчитывающего каждый следующий удар. Эти трое были опасными противниками. Вокруг них сплотились остальные воины. Они могли создать проблемы и существенно уменьшить численность ее людей.
Греттэль приказала подчиненному принести арбалет. Убойная штуковина дорого обошлась отряду. В прошлый набег оружием убили троих, прежде чем стрелка зарубили. Атаманша полагала, что достаточно убить одного-двух из тройки и остальные сдадутся. На траве уже лежала дюжина трупов. Харон забрал в лодку троих из ее шайки. Неплохой расклад.
Греттэль сражалась яростно, точно в нее вселился сам Арий. Она колола Струной направо и налево, целя в прорехи доспехов и щели шлемов. Кровь, так много крови! Пусть льются красные реки, она выпьет их досуха. Стерев пот рукавом расхристанной рубахи, она огляделась. Где этот дурень с арбалетом? Все приходится делать самой.
Болт пронесся в дюйме от ее лица и пригвоздил к повозке Бородача. Драконье дерьмо! Ублюдок хочет убить ее и сам встать вожаком?! Она лично выпотрошит нахала. Еще один болт впился в спину Одноуху. Близнец, заметив смерть брата, заверещал точно маленькая девчонка и пропустил удар. Наемник в саладе раскроил грудную клетку сильным ударом. Греттэль поняла, что ее план летит в бездну с устрашающей скоростью.

С пригорка вылетел молодчик с дубиной, в толстый конец которой были вбиты гвозди. Он с размаху опустил палицу на голову ничего не подозревающего Фенхеля. Глаз бандита вылетел из головы от удара. Фенхель наклонился, чтобы его подобрать, охнул и умер.
Неожиданная подмога ободрила защитников баррикад. Наседающих бандитов опрокинули с повозок. Греттэль пришла в ярость. Она увернулась от рубящего удара мечом, ткнула Струной в глаз. Прикончив противника, атаманша переключилась на следующего врага. Да сгниет ее брюхо, если она упустит такой шанс! Греттэль вертелась волчком, жаля Струной, не давая возможности к себе подобраться.
От дубины молодчика слегли трое парней. Он ловко с ней управлялся, разбивая головы и кроша кости тем, кто пытался достать его мечом. Его напарник, встав на колено, выстрелил из арбалета. Натянул ворот рычагом и снова спустил курок. Он уложил двоих быстрее чем Греттэль могла задрать юбку. Разбойники сообразили, что их шпигуют своими же болтами и дрогнули. Шла в контрнаступление охрана каравана, со спины же их расстреливали словно куропаток осенью. Артель рассыпалась и превратилась в мечущихся из стороны в сторону напуганных цыплят.
-- Назад, сучьи дети, к обозам! – завопила Греттэль, но разбойники ее не слышали.
Они разбегались в разные стороны, забыв о намерении грабежа и желании поживиться, хотя перевес в людях все еще был на их стороне. Они не были солдатами, в отличии от той троицы, что теперь гналась за беглецами, рубя им спины и калеча ноги. Парень с дубиной тяжело дышал. Махал он ей умело, но вот силы не рассчитал. Греттэль ощерилась. Она заберет его с собой в могилу. Струна просила крови и Греттэль с радостью напоит верную подругу.
-- Хья!
Она бросилась к парню, вложив все силы в один выпад. Она насадит его на струну как поросенка на вертел, посмеется в лицо и помочится на тело. Она сделает это со всеми здесь собравшимися. Она – Греттэль Струна в Глотке!
Неожиданный толчок отбросил атаманшу. Она повалилась на спину. Воздух вышел из груди. Греттэль закашляла и сплюнула кровавую слюну. Бок обожгло огнем. Боль была нестерпимой, но не такой обидной, как поражение. У нее ведь был план, чудесный план, чтобы грабить и убивать столько, сколько захочет, и не юлить перед законниками всякий раз, когда найдут очередной труп. Что могло пойти не так?
Послышались шаги. Арбалетчик держал ее оружие на плече и хмуро рассматривал поверженную атаманшу. Греттэль собиралась высказать ему все, что думает, но даже дыхание ей давалось с трудом. Она сипела и сверлила его глазами. Древко болта засело в боку. Ткань рубахи быстро окрашивалась в красные тона.
-- Баба, - мрачно заявил арбалетчик. – Скверно. Никогда не любил убивать женщин.
Он достал вороток и принялся крутить механизм, натягивая тетиву. Греттэль сипло рассмеялась. Мужчина вставил арбалетный болт в ложе и приготовился убить девушку.
-- Стой, - крикнул ему парень с дубиной. – Не спеши. Она может пригодится.
-- Она? – Арбалетчик с сомнением оглядел Греттэль. – Что-то сомневаюсь, Сальва.
-- Не беспокойся. У меня есть идея.

***

-- Парни, - Дилан расплылся в улыбке и горячо пожал руку обоим. – Как я рад вас видеть. Кто бы знал, что суждено еще раз свидеться. И где? У эльфов на рогах.
-- Угу, - согласился Тиберий. Кантонец стирал кровь со своей секиры. Недовольно цокал языком, считая новые зазубрины.
-- У нас нет рогов, хумус, - встрял Герус, подходя к их костру. Садиться он не стал, лишь слегка склонил голову, в знак уважения Сальве и Тоффенбаху. – Спасибо за помощь, странники.
-- Еще у эльфов нет чувства юмора, - проворчал Дилан, накидывая капюшон.
-- Я уполномочен говорить от лица наших работодателей, - не удостоив его ответом продолжил Герус. – Члены гильдий Пряностей и Шелка, Ульман и Беррих высоко ценят ваши храбрые сердца и острые клинки.

Герус запнулся, обнаружив изъян в гладкой и сладкоголосой эльфийской речи. Тоффенбах любовно баюкал на руках арбалет, а Сальва бросил дубину у разбитой повозки. Он мог сделать такую же в любой момент. К тому же, у них теперь было трофейное оружие банды. Было из чего выбрать. Эльф откашлялся и продолжил:
-- Наша охрана порядком поредела после драки. Ульман и Беррих предлагают вам занять место убитых в караване. Вы получите стандартное жалование наемника. Конечно, половина пути в Золотые Ворота пройдена и на полную сумму можно не рассчитывать. Но даже половина…
-- Нас устраивает, - перебил его Карл. Эльфы ему никогда не нравились и этот не был исключением. Тоффенбах хотел поскорее отделаться от ушастого и пойти спать.
-- Полностью, - согласно кивнул Сальва. – Вот только один момент.
Все повернулись к нему. Карл не понимающе пожал плечами. Эльф не подал виду, хотя тоже был не доволен, что какой-то человек ставит условия. Сальва почувствовал себя неловко. Складывалось впечатление, что он вдруг взял и отнял у Карла тарелку с супом. Бывший командир каррэнхольской стражи был опытным воином и умелым переговорщиком. Наверное, не стоило встревать, но Сальва тоже кое-чему научился. А именно – торговаться.
-- Мы согласны на половину жалованья. Это справедливо, - сказал Сальватор, глядя эльфу в глаза. – Но также стоит отметить, что именно наше с Карлом появление спасло жизни уважаемых Ульмана и Берриха. Только благодаря нам разбойники были разбиты на голову. Я думаю, что за это тоже полагается награда.
-- Не думаю, что господа согласятся…
-- Награда не обязательно в золоте или серебре, - поспешил заверить Сальва. – Мы хотим арендовать одну из повозок.
-- Арендовать?
Герус уставился на Сальву с отвисшей челюстью. Тоффенбах чесал затылок. Тиберий глодал куриную кость. Дилан тихонько посмеивался, забавляясь ситуацией.
-- Да. Это означает одолжить на время за плату.
-- Я знаю, что такое аренда, хумус, - взорвался Герус. – Просто не понимаю зачем это нужно!
-- Конечно, можно и золотом…
Герус скрипнул зубами и махнул рукой. Дрянные людишки и их мелкие дрязги его не касались.
-- Думаю, они согласятся дать вам фургон, - заявил эльф и откланялся.
-- Здорово ты огорошил выскочку, - рассмеялся Дилан. – когда я тебя в последний раз видел, ты голышом гонялся за гурлоками с дикими криками. А теперь торгуешься лучше Птахиуса!
-- Я не хотел его обидеть, - пораженно ответил Сальва.
-- Эльфы всегда обижаются, - сказал Тиберий, принимаясь за вторую куриную ножку. – Такова их природа. Всегда были завистливыми сукиными сынами. Они хотят нашу землю. Завидуют плодовитости. Но самое главное – эльфы терпеть не могут, когда им говорят о том, что люди – старшая раса.
-- Правда?
-- О да. Привыкай, парень. Нас никто не любит. Ни гномы, ни эльфы, ни орки. Они хотят, чтобы мы сдохли. А мы выживаем. Назло им. Так было и будет.
-- Аминь, брат Тиберий, - хохотнул Дилан.
-- Доброй ночи, - сказал, поднимаясь, Карл. – Пора на боковую. Махание мечом зверски утомляет.
Наемники понимающе усмехнулись. Сегодня они отработали деньги на славу. Сальва тоже поднялся. Спина ныла, плечи затекли. Он тоже устал, но нужно было сделать еще одно дело.
Караван сделал привал прямо на месте стычки. Купцы подгоняли наемников, расчищающих дорогу от бревен. Покойников похоронили в общей могиле – и тех, кто защищал караван, и тех, кто пытался его ограбить. Может, это было не справедливо, зато сэкономило время и силы. В лагере развели четыре больших костра и поставили повозки по две в ряд. Большинство разбойников погибло – в основном, когда они бросились наутек, показав защитникам спины, но некоторым удалось скрыться. Всерьез никто не ожидал второй попытки грабежа, но перестраховка еще никому не вредила. Так что часовые бдели, держа руки на рукоятях мечей.

Сальва вышел за освещенную границу и приблизился к пленнице. Греттэль сидела, опершись о путевой камень, и пыталась перетереть путы, связывающие руки и ноги. Увидев его, атаманша зашипела и, если бы Сальва был не настороже, пнула бы его в колено.
-- Напрасный труд, - сказал он девушке. – Пенька крепкая, а камень гладкий от дождей. К тому же, я прекрасно умею вязать узлы.
Он достал кляп из рта Греттэль и дал ей воды. Девушка удивленно посмотрела на кружку, осторожно отхлебнула.
-- Если бы я хотел тебя убить, - сказал Сальва, - я перерезал бы тебе горло еще днем. Пей.
Греттэль осушила кружку и Сальва дал ей мяса. Атаманша ела у него с рук точно одна из кобылок, за которыми Сальва ухаживал в Каррэнстале. Закончив с едой, Греттэль слизала с губ жир и смачно отрыгнула. Сальва вставил ей кляп в рот и положил пленницу на бок.
Он уже возвращался, когда Карл позвал его, вынырнув из темноты словно призрак.
-- Повозка? Ты это серьезно, Сальва?
-- Абсолютно серьезно.
-- Для нее?
-- Ага.
Карл вздохнул и покачал головой.
-- Сальва, Сальва. Ничему ты не научился. Мы не рыцари, а она не прекрасная дева, которую нужно спасать из лап чудищ и насильников. По-моему, ты перечитал чересчур много книг. Она – разбойница, и с радостью перебьет здесь всех, если представится такая возможность. Мы и сами думали примкнуть к ее банде, сам знаешь. Сидели с тобой в засаде и решали за кого будем стоять. Жребий брошен, и теперь мы с охраной. Ты понимаешь?
-- Ага.
-- И все равно потащишь ее с караваном?
-- Ага.
-- Как знаешь. Сам за ней ухаживай, - проворчал Карл. – И в кусты води тоже сам.
Тоффенбах ушел спать, тихо бранясь на непутевого напарника. Сальватор улыбнулся. Неплохо иметь при себе козыри, а сейчас Греттэль была тузом в рукаве. Жаль, что не все это понимали.

***

Караван неспешно тащился по тракту. Солнце жарило затылки, и охранники то и дело прикладывались к бурдюкам с водой. Сальва ехал в арьергарде отряда, правя покосившимся фургоном. После атаки артели, несколько повозок серьезно пострадали. Одну пришлось разобрать, чтобы починить остальные. Купцы выделили Сальве побитую и изрубленную повозку. На каждом привале он как мог латал ее. Заново подбивал колесо к оси, вбивал гвозди в разваливающиеся борта. Греттэль наблюдала за ним с такой же ненавистью, как и прежде. Сальва следил, чтобы разбойница хорошо питалась и не давал ей шанса на побег. Греттэль бранилась и кусалась каждый раз, когда он снимал кляп. Сальва игнорировал потуги, продолжая ухаживать за пленницей.
Тоффенбах выбрал лучшую лошадь из тех, которые лишились своих хозяев. Умелый наездник, он то и дело заставлял коня подниматься на дыбы и пританцовывать, чем скрашивал монотонное путешествие. Сальве оставалось только завидовать – сам он не умел толком ездить на лошадях, хотя и был отличным конюхом. Поэтом он сидел в фургоне и даже не пытался вдеть ноги в стремена.
Караван шел между границами Мелирии и Сребролесья, двигаясь в сторону Десятиградья. Сальва с интересом наблюдал, как меняется местность. Ухоженные поля Мелирии сменились многовековыми елями и соснами, бережно хранимыми эльфами королевства. За ними следили лучники, держа стрелы наготове. Сальва видел их точеные фигуры, стоящие у бойниц, увитых орнаментом серебряных листов башен. Ими переставали интересоваться, как только Ульман и Беррих платили дорожный сбор. Золото перетекало из рук в руки и о присутствии людей на священных землях на время забывали.
Сальва сгоряча выбрал себе в качестве оружия шпагу, что раньше принадлежала Греттэль. Струна, так она ее называла. И действительно – шпага была легкой и тонкой. Но рубить ей было невозможно, только колоть. Сальва ощутил все недостатки такого вида оружия, тренируясь с Диланом и Тиберием.

Сальва сгоряча выбрал себе в качестве оружия шпагу, что раньше принадлежала Греттэль. Струна, так она ее называла. И действительно – шпага была легкой и тонкой. Но рубить ей было невозможно, только колоть. Сальва ощутил все недостатки такого вида оружия, тренируясь с Диланом и Тиберием. Его побеждали из раза в раз потому что Струной невозможно было парировать удары. Шпага опасно гнулась, скрипела и могла надломиться в любой момент. Сальватор был вынужден постоянно уклоняться и отскакивать, вертеться и перекатываться, чтобы не попасть под меч. Это выматывало и совсем не экономило время. В конце концов, Сальва смирился и отложил Струну в сторону, предпочтя простой меч с обоюдоострым лезвием.
-- Шире ставь ноги, - советовал Карл, наблюдая за боевой стойкой ученика. – Да, вот так. Старайся занимать выгодную позицию перед схваткой. Лучше всего на высоте. Так сможешь рубить, тогда как противнику останется только колоть. Но это мелочи. Сейчас главное научиться использовать ноги. Ты правша. Представь, что это сухое дерево – твой враг. Встань к нему боком – так ты сократишь площадь, по которой он может нанести удар. Левую ногу вперед, чуть согни в колене. Вот так. Теперь ударь наотмашь.
Сальва выполнил приказ. Удар вышел сильным и точным. На лишенном коры стволе появилась широкая трещина.
-- Теперь два удара.
Он взмахнул мечом, полоснув дерево, и тут же рубанул снова. Удар вышел неплохим, но не точным. Меч даже не царапнул ствол.
-- Еще раз, - скомандовал Карл. – в фехтовании, как и в любом другом деле важна практика. Меч – оружие – благородных и требует мастерства.
Они оттачивали владение мечом при любом удобном случае – вечерами вместо посиделок перед костром и травлей баек, днём во время коротких привалов и даже ночью, когда им выпадало дежурить вместе. Караван засыпал под лязг мечей и строгие наставления Тоффенбаха.
Сальва стал своим в доску для охранников. Они были в большинстве из Десятиградья. Просты парни из большого города, продающие мечи. Сальва умел обращаться с конями и успешно лечил мозоли, несварение и поносы. Именно врачевательством он заслужил почет и уважение быстрее чем некоторые ратными подвигами.
Но были исключения.
Герус прибыл из Сребролесья, присоединившись к каравану в качестве командира. Ульман и Беррих готовы были платить ему тройную ставку, что вызывало недовольство остальных. Сальва присматривался к остроухому и не мог понять, почему того так ценят. Герус держался особняком, всегда говорил с пренебрежением, принципиально называя всех хумусами.
-- Это означает человек на языке старой империи, - пояснил Тиберий, когда Сальва задал вопрос. – Так же это означает примат. Обезьяна, понимаешь? Когда-то эльфы, как и остальные расы Фиала, были рабами первой людской империи. Весь мир говорил на одном языке. Много лет миновало. Тысячелетий. Империя пала, а земли, на которых она покоилась, погрузились в морские пучины. Остались лишь Кости Империи – макушки скал Ниодала.
-- Ниодала?
-- Так именовали четвертый материк, Сальва, - встрял Дилан.
Молодой наемник вернулся с охоты, неся пару подстреленных куропаток. Он кинул тушки Сальватору. Найденыш оказался единственным из их тесной компании, который умел и хотел готовить. Уроки Георгин распространялись не только на травничество. Сальва ощипал птиц, выпотрошил, добавил соли и специй, которых вдоволь водилось в мешках уважаемых Ульмана и Берриса. Торговцы были слишком заняты спорами друг с другом и дележом процентов от продаж, чтобы обратить внимание на недостачу нескольких унций товара. Он вычитал множество рецептов в кулинарных книгах и радовал ребят новыми вкусами каждый день. К тому же, душистые травы, если знать, как они выглядят, попадались чуть ли не через каждый шаг.
-- Именно, - подтвердил Тиберий, пускающий слюни на тушку, медленно запекавшуюся на медленном огне. – Эльфы охотно пользуются старым имперским языком. Хумус странное слово. Для эльфов – ругательство, для нас память о величии предков.
Упорные тренировки давали первые плоды. Сальва выучил основные приемы боя на мечах. Выпады, обманные маневры, финты, октавы, кварты, батманы и репри выходили лучше с каждым днем. Карл шпиговал караванного кашевара терминами, не забывая о практике.

Спустя пять дней, колонна повозок покинула Сребролесье. Перед ними открылась панорама бескрайних равнин, поросших короткими травами и кустарниками. Широкие стада кровов и овец мирно паслись прямо возле торгового пути. Сальва с живым интересом взирал на ширь лугов. Он привык жить рядом с Душилесьем и видеть высокие деревья, молчаливо наблюдающие за путниками у обочины дороги. Вид открытого пространства, где зеленый ковер покрыл землю вплоть до уходящего за окоем закатного солнца казался чем-то величественным. Ветер настойчиво толкал в спину и развевал волосы. Он был владыкой этого места и желал избавиться от пришельцев, побеспокоивших владения.
-- В первый раз всегда поражаешься, - сказал ехавший рядом Дилан. – Но затем тебя нанимают, чтобы стеречь чужое добро, и ты опять едешь среди холмов, холмиков, горок и пригорков. И так, пока не приедешь к ледяным озерам Норсии или в Сребролесье, чтобы затеряться среди их чертовых елей в то время, когда в тебя целятся сотни лучников.
-- Где мы сейчас?
-- Дай подумать… Караван идет по Цетакийскому тракту вторые сутки, постепенно сдвигаясь к северу. Видишь далекую темную точку справа от себя? Это Каменная Радуга. Я бывал там всего раз и действительно, люди установили громадную арку из гранита при въезде в город! Десятиградцы считают долгом отгрохать любую нелепо большую штуковину и гордиться ею будто ее подарили Шестеро.
-- А Золотые Ворота?
-- Нет, - рассмеялся Дилан, поняв куда клонит Сальватор. – Ворота и двери домов в городе действительно красят в желтый цвет, но вот золото хранят под замком.
-- Жаль, - разочарованно протянул Сальва. – И долго нам еще ехать?
-- Три дня, если погода не переменится. Тут шалят пыльные бури. Через пару часов свернем на дорогу Игл и Терний. Дальше по прямой до холма, что похож на петушиный гребень. За ним и будет город.
Наемник послал воздушный поцелуй Греттэль. Девушка яростно жевала кляп, и молотила ногами о борта фургона. Сальва вздохнул и накинул полог ткани, ограждая себя от общества атаманши.
За оружием Сальва следил с особым тщанием. Он зарубил на носу простое правило – лучше всегда быть готовым к бою, чем проиграть из-за собственной глупости. Меч Сальватор держал при себе на таком расстоянии, чтобы в случае опасности всегда мог до него дотянуться. Он правил лезвие оселком, оттачивая его до бритвенной остроты. Разбойничья добыча не была верхом мечтаний – оружию не хватало баланса и острие перевешивало рукоять, из-за чего Сальва всегда тратил больше времени, чтобы принять оптимальную стойку для соблюдения равновесия. Подумав над проблемой, он утяжелил шар противовеса. Меч, конечно, стал весить больше, но теперь выпады и рубящие удары выходили так, как того желал Сальва, а не боги удачи.
Карл проводил тренировочные бои, в которых Сальватор получал необходимый для схваток боевой опыт. Да, он и до этого сражался – с дубиной наперевес Сальва смог убить двоих разбойников, отшибить руку третьему и хорошенько приложить по спине четвертого. Но тогда на их стороне была внезапность. Еще раньше – найденыш сражался с порождениями мавки, но тогда помогла скорее удача, чем техника и опыт. Он убил чудовищ потому что они глазели на ритуал и зависели от воли владычицы Душилесья. Встреча с рыцарями в Плоскогорке доказала, как мало Сальва знал о драке вообще. Его избили как щенка, а если бы у Сальвы хватило денег купить меч и достаточно глупости обнажить его против воинов, кто знает – может быть на погосте рядом с Георгин вырыли еще одну яму.
Уроки, данные Тоффенбахмом, помогли понять суть боя на мечах. Рубка с сослуживцами давала возможность закрепить знания на практике. Сальватор выкладывался на полную, чтобы отточить навыки и вскоре бился на равных с половиной мечников из их каравана. Он не боялся рисковать и был хитер как демон. К тому же, Сальва умел наблюдать и подмечать мельчайшие детали, чего не скажешь об остальных.

Он знал у кого болело колено, кто любил делать обманные выпады в плечо, чтобы затем атаковать иное место. Знания – сила, которую опасно недооценивать. Сальватор использовал это против бойцов и выигрывал. Йорген Сивый сдался после того, как Сальва выбил меч из его рук. Тормунсен отказался с ним фехтовать после третьего поражения кряду. Даже Дилан прекращал подшучивать, когда их мечи скрещивались. Рыжеволосому наемнику было не до смеха – Сальва становился опасным соперником и распылять внимание при бое с ним грозило унизительным проигрышем.
Карл посмеивался, наблюдая за тем, как Сальватор гоняет очередного мечника по кругу. Ему льстило то, как быстро он смог научить найденыша всему, что знал сам. Тоффенбах и сам бился с Сальвой, правда за плечами старого воина была не одна битва и порой приходилось идти на хитрости, чтобы выиграть бой. Он мог бросить жменю песка в глаза Сальве, подставить подножку или внезапно выхватить стилет, чтобы завершить бой, приставив сталь к горлу друга. Однако беглый заключенный давал обмануть себя лишь раз, и постепенно арсенал ухищрений редел как кошель монет в дорогом борделе.
Травы сменились сухостоем и треснувшей землей. Здесь редко шли дожди, хотя облака бежали по небу точно обезумевшая отара. Их гнал в загон ветер. Бдительный пастух, он следил, чтобы ни одна капля не пролилась вниз. Дорогу к Золотым Воротам и называли путем Игл и Терний. На такой земле могли ужиться только акации и терновник. Ощетинившись иглами, они неприветливо встречали путников, такие же обветренные и укоренившиеся, как и люди, что жили здесь.
Сальва смотрел на невзрачных крестьян, упорно пахавших земли в надежде вырастить ячмень или пшеницу, и гадал, что заставляет людей год от года сидеть на клочке бесплодного камня и ждать, когда Шестеро смилостивятся и пойдет дождь? Что двигало их разумом? Они ведь понимали, что их надежды пойдут прахом, а зимние ветры выметут семена точно сор из избы.
Что двигало им, преступившим закон, потерявшим то немногое, что было в жизни? Сальватор думал над этим, как и над многим другим. В дороге, тянущейся бесконечно, кусавшей собственный хвост, мало развлечений. И размышления – одно из них. Есть путь, который нужно пройти, и путник, следующий маршруту. Сальва знал, куда движется. Цель была простой и понятной любому, кто знал его.
Он хотел вернуть Каталину, чего бы это не стоило. Не план – наметки того, что станет им, формировались в голове, сливаясь друг с другом.
-- Я все гадаю, когда ты меня отымеешь, - сказала ему Греттэль, когда Сальва снял кляп, чтобы покормить заключенную. – Когда это произойдет, дружки присоединятся или будут пялиться? Какую дырку предпочтешь?
-- Я не собираюсь тебя насиловать, - нахмурился Сальва. – С чего ты это решила?
-- А зачем еще везти связанную девушку в телеге, кормить и поить? – сказала, словно плюнула атаманша. – Просто убей меня, пока я не убила тебя. А я это сделаю, поверь – перережу глотку тебе и остальным.
-- Сомнительно. Я умею…
-- Вязать узлы. Ты говоришь это всякий раз, когда я пытаюсь развязать веревку.
Греттэль раздвинула ноги, забавляясь его стеснением. Сальва быстро надел кляп и пошел собирать палатку. Оставался день до того, как они въедут в Золотые Ворота. Наемники беседовали, решая, что будут делать, когда получат вторую часть обещанных денег.
-- Я понесу деньги в гномий банк, - говорил Тиберий, мечтательно улыбаясь. – Самое надежное место в Фиале. Пришло время начать копить на старость.
-- Погоди-ка, неужто я вернулся на год назад, - деланно поинтересовался Дилан, считая оставшиеся в колчане стрелы. – Ведь тогда ты говорил тоже самое!
-- Знаю, - нехотя согласился кантонец. – но теперь все будет иначе.
-- Я чего-то не знаю? – спросил Карл.
Тиберий невесело отмахнулся.
-- Была полоса неудач, вот и все.
-- Он проиграл все до последнего таланта одному шулеру в ближайшей корчме, - смеясь, рассказал Дилан.

-- Он проиграл все до последнего таланта первому встречному шулеру в ближайшей корчме, - смеясь, рассказал Дилан. – Они бросали кости до самого утра. Когда я проснулся, увидел Тиберия в портках.
-- Я не все проиграл, - невозмутимо возразил Тиберий. – При мне был меч.
-- В портках и с мечом, - чересчур уважительно для правды кивнул Дилан. – Как видишь, Карл, мое капиталовложение оказалось стократ выгоднее.
Дилан любовно погладил лук, разобранный на части.
-- Бьет с такой силой, что пробивает кожу с пятидесяти шагов. Может и кольчугу, если ближе подойти.
-- Выбирать было не из чего, - продолжил Тиберий. – Либо попробовать добраться к городу воров и продать мечи любому заправиле бесчисленных шаек. Но сам знаешь, что там не живут долго, а платят мало. Так что нанялись телохранителями купчиков. Работа для ленивых. Знай – езжай себе из одного города в другой, и натирай мозоли на заднице.
Все благодарно посмотрели в сторону Сальвы, который исправно выдавал средства от опрелостей. Найденыш сидел тихо, прикрыв глаза. Казалось, что он спал, но наемники успели узнать Сальву за эти дни и понимали – беглец слушает их очень внимательно.
-- С тех пор перебиваемся случайным заработком, - закончил Дилан. – На еду хватает, но не ждите чего-то большего. Даже лошадей нам ссудили гильдии пряностей и шелка под десятую часть от заработка за этот поход. Такие дела, парни. Теперь ваша очередь. Что случилось?
Тоффенбах вкратце изложил события, упустив маловажные детали. Сальва слушал историю своей жизни и понимал, как глупо все произошло. Как можно быть таким наивным? На какой еще исход он надеялся? И все же, Сальватор понимал, что поступил бы точно так же еще раз, не смотря на горький опыт. Каталина вела его в пропасть и Сальва шел туда по доброй воле.
Костер догорал. Хворост не спешили подкидывать. Они сидели молча, думая каждый о своем. Путешествие подходило к концу и каждому следовало заботиться о том, что даст завтрашний день.
-- Наше предложение в силе, - неожиданно громко сказал Тиберий, глядя на Карла сквозь дым тлеющих углей. – Но условия следует пересмотреть. Тогда, у порога твоего дома, я предлагал тебе большую часть заработка. Теперь мы в равном положении – без денег, дома и будущего. Так что деньги тоже поделим на четверых.
Сальва и Карл переглянулись. У них сложились дружеские отношения за эти недели. Почему бы не стать партнерами? Они ничего не теряли. Зато приобретали двоих товарищей. Сальва не так много знал о мире, но кое-что усвоил очень хорошо. Без связей многого не добьешься. Карл Тоффенбах. Дилан Мерфи. Тиберий Октум. Не самые известные имена. Но надо же с чего-то начинать?
-- По рукам, - сказали они в один голос.

***

Греттэль так и не удалось бежать. Проклятый наемник! Он знал свое дело и говорил чистую правду. Отличные узлы держали крепко. Она желала, чтобы проказа поразила паренька, и первым, что сгниет и отвалится должен быть его маленький хер.
Если бы кто-то соизволил спросить Греттэль, почему она считает хер ее надсмотрщика таким маленьким, что его следует искать с увеличительной лупой, ответ будет таким: Сальва попросту побоялся спустить штаны и трахнуть ее как следует. Греттэль прожила нелегкие двадцать лет в городишке, подобном Золотым Воротам. И каждый встреченный мужчина хотел увидеть, что у нее под юбкой. Стеснялись только те, кто обладал елдаком с мизинец. Вот что скзала бы им Греттэль, но ее никто не спешил спрашивать.
Атаманша тряслась в разбитом фургончике, мысленно проклиная Сальву, его дружков и весь караван. Она жевала кляп, давя рвотный позывы, когда влажная ткань терлась о небо. Наемник приходил два раза в день, чтобы накормить и сводить в кусты. Со временем Греттэль смирилась с таким положением вещей.

Со временем Греттэль смирилась с таким положением дел.
Она стала чем-то вроде вещи, которую постоянно носят при себе. Греттэль ехала в фургоне, и смотрела сквозь зазор в рваной ткани на город. Золотые Ворота оказался типичной для Десятиградья помойкой. Пыльные улицы, серые стены домов и суетящиеся людишки. Греттэль жила в подобном городе и знала его изнутри. Днем стража патрулирует тесные улочки с выдающимися вперед балконами, а зазывалы пытаются продать безделушки по громадным ценам. Но как только наступал вечер, расцветали кражи и ограбления. Неосторожных путников резали в закоулках прямо рядом с торгующими своим телом девицами. Два мира под одной крышей. Ничто не ново под светом Астарты.
Но наемник, этот трижды проклятый Сальва, ехал с широко открытыми от удивления глазами и постоянно охал, когда караванщики пересекали очередной мост, ведущий в более дорогой квартал. Казалось, каждый камень мог поразить его воображение.
-- Как называется этот мост с каменными изваяниями?
-- Гаргулий Насест, - отвечали ему десятиградцы.
- А что это за здание с высоким шпилем из позеленевшей меди?
-- Это префектура города.
-- Золотыми Воротами тоже управляет дож?
-- Да. В Десятиградье каждым городом управляет дож. Наш, Паоло Тигредо, называет свой дворец Громоотводом, потому что в шпиль во время гроз бьют молнии.
Наемник засыпал их вопросами, треща без остановки. Голова Греттэль гудела, но сказать ему заткнуться мешал кляп, поэтому она продолжала грызть тряпку от ненависти к черноволосому ублюдку.
Караван пересек еще несколько мостов и остановился в храмовом квартале. Скульптуры Шестерых молчаливо взирали на враз приободрившихся многоуважаемых Ульмана и Берриса. Члены гильдий пряностей и шелка властно отдавали распоряжения о разгрузке ценного товара, подписывали кипы документов и ставили треугольные печати на бланках, пахнущих лучше, чем самые дорогие духи, которыми пользовалась Греттэль. Обученные слуги сноровисто перебрасывали друг другу кули и катили бочонки. Произошла вялая ссора, когда старший в бригаде наемников не досчитался своей доли. Торговцы спорили рьяно и не сдали позиций, даже когда им пригрозили расправой. Жаль, что до поножовщины дело так и не дошло. Греттэль не видела, как кому-то выпускают кишки целую неделю. Руки чесались взять любимую Струну и проткнуть первый попавшийся мешок с кровью.
Когда с перцем и шелком было покончено, вспомнили и про нее. Седой мечник, друг Сальвы с мелким хером, взвалил атаманшу на плечо. Довольные воины позвякивали кошелями, рассказывая на что потратят таланты.
-- Мы остановимся в Крыле Гарпии, - сказал, обращаясь к Сальве улыбчивый рыжеволосый лучник. – Чтобы ты не задумал, поспеши. Тиберий говорит, что сегодня ему повезет. А когда он так говорит, значит уже через пару часов останется в одних портках. Вы должны это видеть – зрелище не для трусов!
Парочка двинулась к рыночной площади. Прохожие не обращали на них никакого внимания. Десятиградье славилось вольными нравами и предпочитало тактично помалкивать и отводить глаза в сторону, тогда как в Норсии не равнодушные граждане уже звали бы городскую стражу.
День, как и предыдущий, как и вся неделя до них, был ветреным Люди прикрывали лица легкой тканью, защищавшей от колкой пыли. Золотые Ворота находились на пересечении дорог, ведущих из Сребролесья, Норсии и Мелирии. Большой порт, располагавшийся в восточной части города, также принимал торговые суда из Зимородья и Предела, приплывавшие по спокойному Молочному морю.
Коротко переговорив с дельцами, Сальва подозвал напарника. Наемник кивнул на каменный постамент у фонтана, выложенного в форме восьмиконечной звезды.

Сальва отлучился на несколько минут, увидев прилавок торговца тканями. Наемник вернулся со связкой золотых лент. Он раздал каждому по атласной полоске, сказав прикрепить их на видных местах снаряжения.
-- Это еще зачем? – спросил Тиберий, неловко теребя ленту. – Я тебе что, модник какой или самовлюблённый фанфарон? Мы воины, парень, а лентой этой в походе разве что подтереться можно будет.
-- Надевай. Пригодится, - просто сказал Сальва и улыбнулся так же открыто и дружелюбно, как и тогда, в Душилесье, когда они нашли его окровавленным, сжимающим голову гурлока в руке.

Коротко переговорив с дельцами, Сальва подозвал напарника. Наемник кивнул на каменный постамент у фонтана, выложенного в форме восьмиконечной звезды. Лучи обозначали стороны света с крайними географическими точками, известными людям. Греттэль поставили в центр розы ветров – затылком к Норсии и лицом к Сулийскому Каганату. По правую руку находились Западный кантоны, а по левую Кости Империи, омываемые Океаном Рока. Атаманша не понимающе озиралась.
-- Славные граждане Золотых Врат, - обратился к прохожим Сальва хорошо поставленным голосом уличного продавца. Наемник, как оказалось, умел не только узлы вязать. – Мы пришли сюда, на торговую площадь вашего славного города, чтобы восстановить справедливость и воздать по заслугам той, кто терроризировала всю округу на протяжении двух лет. Мы, знаменитые Золотые Ленты Каррэнстала, покорители Душилесья и убийцы гурлоков, сделали вам, десятиградцы, большое одолжение.
Сальва чуть толкнул связанную девушку, и та грохнулась на колени, едва не раскроив череп об острые грани лучей гранитной звезды. Люди останавливались, с интересом наблюдая за представлением. Даже Греттэль нехотя признала, что он знал, как привлечь толпу зевак.
-- Мы дарим городу ее, - Сальватор ткнул перстом на пленницу, - Греттэль по прозвищу Струна в Горле. Вот ее шпага!
Сальватор показал им Струну. Греттэль зашипела. Идиот ее чуть не поломал, пытаясь противостоять тяжелым полуторным клинкам! Люди охнули и отпрянули. Они с опаской смотрели на связанную и беззащитную атаманшу, растерявшую ореол страха, который некогда ее окружал, заставляя глупых людишек рассказывать сказки о том, что Греттэль придет к ним ночью и перережет глотку, если не будут слушаться родителей. Будто она когда-то перебирала – кого убьет, а кого помилует.
-- Мы перебили ее людей. Мертвецы гниют у холмов Цетакийского тракта, если вы еще сомневаетесь в моих словах! Торговый путь из Сребролесья в Золотые Ворота отныне безопасен. Золотые Ленты сделали это для вас в своем великодушии и щедрости. Мы остановились в Крыле Гарпии и пробудем в вашем великом городе только два дня.
-- Ах ты тварь!
Дородная женщина подобрала камень, плохо подогнанный к брусчатке и засадила им Греттэль в живот. Атаманша скорчилась, всхлипывая.
-- Я помню тебя, Струна! Ты убила моих детей и мужа. Меня тоже ткнула в грудь, но я выжила! Сдохни, сдохни мерзкое отродье!
-- Я тоже ее знаю, - сказал, приближаясь к семиконечной звезде, гном с пышной бородой, заплетенной в три косы. – Мы еле спаслись от ее ватаги полгода назад. Потеряли и товар, и друзей. Она убивала их, и смеялась. Теперь не до смеха, девка?
Гном пнул Греттэль с размаху, перебив нос.
Поднялся шум. Собиралась большая толпа, затапливавшая переулки, ведущие к торговой площади. Люди помнили ее, губительницу и душегубку. Греттэль корчилась под ударами сапог, извиваясь змеей. Ее били взрослые и дети, вымещая ненависть и горе по погибшим. Кровь шла из носу, во рту было солоно, язык царапали осколки зубов. Греттэль думала, что она самая удачливая разбойница на всем пути от Цетакийского тракта до дороги Иглы и Терний. Она понимала, что не будет жить вечно. Ее часто ранили. Но ребята каждый раз латали любимую командиршу и, когда она становилась на ноги, путники мочили портки чаще, чем осенний дождь полощет землю. (?) Греттэль была реалисткой. Если бы ее спросили, какая смерть ее ждет, атаманша, не колеблясь ни минуты, ответила бы, что от меча опытного наемника. Добрый фут стали в сердце и все кончено. Но не так, не от камней и башмаков простого люда. Ей выбили зубы, сломали ключицу и рвали волосы клоками.
«Пощады» - хотела крикнуть девушка, но проклятый кляп задушил вопль в зародыше.
Когда в ход пошли дубины, вырванные из подпорок купеческих лавок, она в последний раз увидела наемников. Они ушли прочь даже не оглянувшись.

Глава 6

Их было трое. Жалкие ошметки старых времен. Уставшие и голодные, вымотанные погоней, длившейся пятые сутки. Ган лишился уха, Питт получил стрелу в бок. Древко он обломил, но рана начала гноиться, и все знали, чем это кончится. Смертью, вот чем. Она придет за ними так же, как и за остальными. Не сегодня, так завтра. Так зачем они продолжали бежать?
Потому что боялись. Поэтому люди смогли захватить Фиал. Они боялись эльфов, гномов, орков. Боялись людей, что жили в других странах. Боялись соседей. Боялись родителей. Они предпринимали любые меры, чтобы обезопасить себя Страх вел их сквозь топи, заставлял двигаться дальше, дышать ядовитыми испарениями и замирать на месте при любом шорохе.
Как это произошло? Когда из охотников четверка превратилась в добычу? Томлен знал ответ. Они стали слишком известными. Рубиновые серьги в ушах, расшитые серебряными нитями плащи. Кто не слышал про Душителей? Те, кто на свой страх и риск везли товары в Фидесраль. И тут на сцене появлялась бригада Томлена. Они грабили всех, хотя лично Томлен предпочитал кареты гномьего банка. Пусть о них можно было обломать ногти, добыча того стоила. Правда, чтобы знать время и маршрут движения казны, нужно иметь связи. А платить за информацию Томлен не любил, предпочитая пытки. Тех, кто оказывал сопротивление, вешали. Тракт украшали покачивающиеся на ветру тела, и все знали, что Душителям лучше не перечить.
Однако у славы имелась и обратная сторона. Дожу надоело, что часть денег не приходит в город и он назначил награду. Подумать только, за них! Сказал бы кто Томлену, что он будет стоить сто талантов, а Ган пятьдесят, командир рассмеялся бы над шуткой. Дожи платили только рыцарям за убийство драконов и спасение принцесс, и то – в сказках. Но появились эти парни - Золотые Ленты, и все изменилось. Теперь в городах к фонарным столбам прибивали листы с корявыми рисунками и неряшливыми буквами, написанные школярами университетов под диктовку стражей. Ватага сбывала краденное перекупщику, когда он обратил внимание на одно из таких объявлений. Томлен не умел читать, как и остальные в банде. Но он понял и без этого. Серьги в ушах трудно нарисовать плохо. Как и ворох монет. Душителей оценили в тысячу талантов и это была просто громадная сумма. Если бы Томлен увидел такое объявление про других душегубов, он и сам попытался бы их убрать.
А значит, за ними придут. Томлен так и сказал ребятам, но они был слишком тупы, чтобы осознать очевидное – Душители уже в прошлом. Может они смогли бы перебить тех, кто придет за ними. В первый раз. Во второй. Но что с того? За этими придут еще и еще. Деньги всегда привлекали людей. Таланты, пожалуй, единственная в мире сила, которая способна одолеть страх. Поэтому Томлен бежал в ту же ночь вместе с теми, кто ему доверял. Они слышали лязг мечей и крики с другой стороны реки и думали, что спаслись. Но охотники каким-то чудом взяли след! Питт умел путать следы как никто другой. Они петляли звериными тропами, разглаживая траву и оставляя ложные следы. Шли по ручьям, сбивая нюх собакам. Напрасно, наемники буквально наступали на пятки. Томлен забыл, когда в последний раз спал. Правый каблук был сбит, и он прихрамывал при ходьбе. Одежда смердела тиной и потом.
-- Держи, Том, - Ган отдал ему половину сухаря. – Поешь, иначе сдохнешь завтра.
-- Последний? – Томлен проглотил безвкусный хлебец, больше похожий на гальку чем еду.
-- Агась. Думаешь, оторвались?
Он пожал плечами, взглянул на Питта.
-- Что скажешь?
-- Скажу то же что и вчера, - мыча от боли ответил разбойник. – Они идут за нами. Шестеро, не знаю что еще можно сделать, чтобы сбить след.
-- Зато я знаю, - отозвался Шендис Синий Зуб. Томлен увидел нож в его руке, но никак не отреагировал. Он зверски устал и хотел лишь одного – смежить веки лишь на секунду. – Их ведет твоя вонь, Питт. Твоя гребаная рана смердит хуже дохлого кота. Ты нас замедляешь. И мне осточертело слушать твои жалобы каждые чертовы десять минут!
Синий Зуб бросился на раненого. Произошла короткая потасовка, закончившаяся ножом в брюхе Питта. Синий Зуб, тяжело дыша и вытирая липкие от крови руки о мох, подполз к командиру.

Синий Зуб бросился на раненого. Произошла короткая потасовка, закончившаяся ножом в брюхе Питта. Шендис, тяжело дыша и вытирая липкие от крови руки о мох, подполз к командиру.
-- Он нас сдерживал, Том. Без Питта мы сможем уйти.
-- Да, сможем, - согласился Томлен, но слова прозвучали так фальшиво, что в них не поверил бы и ребенок.
Разбойники закивали, косясь на труп Питта. Они говорили шепотом, подбадривая себя и не давая уснуть.
-- Отсидимся в пещерке близ Заречья месяц другой. А там, глядишь, все стихнет.
-- Соберем новых ребят. Буйных голов везде хватает с избытком.
-- Снова выйдем на большак.
-- Но прежде избавимся от дурацких сережек, - Томлен потянулся к рубиновому камню в серебряной оправе, когда раздалось посвистывание.
Нет, не птица пела ночные серенады. Птицы не знают мотива «Меча и топора». Шутливая мелодия ландскнехтов Западных Кантонов резанула ночь серпом. Разбойники встрепенулись. Ган бросился к мечу, но арбалетный болт прилетевший из темноты, перешиб ему хребет. Головорез упал в грязь, захлебываясь коричневой жижей.
Зарычав, Шендис схватил моргенштерн. Тренькнула тетива. Стрела разминулась с лицом всего на дюйм. Синий Зуб побежал к лучнику, раскручивая шар на короткой цепи. Время замедлилось, сгустилось точно кисель. Томлен видел свою руку, что тянулась к клинку, понимал, что сейчас решается его судьба, но не мог преодолеть барьер, выстроенный усталостью за дни погони. Он не успевал отреагировать и понимание этого вселяло ужас. Ужас не из тех, что помогает вытащить голову из петли, а тот, который сковывает, когда нужно действовать.
Он схватил меч именно в тот момент, когда появились охотники. Двое шли со стороны топей. Один в саладе с прикрепленной к заклепке золотой лентой, держал секиру. Второй прикреплял к ремню разряженный арбалет, к рукояти которого также крепилась лента. Еще один из их группы отрезал путь, что вел в обход скалы. В отличие от друзей, он держался настороже, не позволяя себе расслабиться. Так вели себя опытные воины. Золотые Ленты добрались до них, как и до многих других.
Томлен бросил меч и поднял руки. Странно, но вместо страха, он чувствовал облегчение. Сон. Наконец-то он отоспится. Со стороны топей донеслись чавкающие звуки и хруст. Так ломаются кости, когда их рубишь сталью. Минуту спустя появился лучник. Он нес небольшой мешочек, дно которого быстро пропитывалось кровью.
-- С мечом ты или без, для нас это роли не играет, - осторожный мечник носком сапога отбросил клинок подальше. – Нам платят только за головы. Девятнадцать голов и тридцать восемь серег на ушах. Живые преступники никого не интересуют.
-- Тридцать семь, - сообщил лучник. – Тот, которого пришили первым, лишился уха.
-- Хтоны в масле, - проворчал наемник в саладе. – Комендант как пить дать, прикарманит четвертину сотни.
-- К плетцу не ходи, так и поступит.
-- Ладно, - скомандовал молодой мечник. – К делу.
-- Подождите, - крикнул Томлен. – Стойте! Не убивайте!
-- Почему
-- У меня семья.
-- И что это меняет?
-- Я… их люблю.
-- Хорошо, - кивнул мечник. – Это хорошо. Думай о родных.
Он занес меч. Томлен закрыл глаза. Страх был очень мощным средством выживания. Но иногда нужно нечто большее.

***

Комендант пересчитал трофеи как иные считают футы отмеряемого шелка и счел заказ выполненным. Он мог бы поспорить о том, что работа заняла гораздо больше времени или что головы пришли в негодность и узнать бандитов не представлялось возможным. Но Золотые Ленты подобные шутки не любили. Комендант Фидесрааля считал их такими же разбойниками, как и тех, на кого наемники охотились. Разница была лишь в том, что действовали они от имени закона. Но он держал язык за зубами. Комендант был деловым человеком и видел, что худо-бедно закон приводили в исполнение. а значит нет причин выражать недовольство.
Он отсчитал нужную сумму. Сальва взял увесистый мешочек, крепко пожал руку и сказал, что власти Фидесрааля знают к кому обращаться в случае неприятностей.
-- Золотые Ленты лучшие на всем побережье от Норсии до Предела, - сказал Сальва на прощание. – Запомните и передайте другим.

Они с Карлом откланялись и вышли из тесных коридорчиков комендатуры, примыкавшей к городской префекции. Квартал, где располагались институты управления и казначейство Фидесрааля, назывался Небесным. Город воздвигли на семи холмах и самый высокий из них как это обычно бывает, заняла знать. Дворец дожа, кричащий о богатстве владельца, с мраморными барельефами и фавнами, что служили опорами для портиков и балконов, был виден с любой точки Фидесрааля. Нищие сверяли время следя за тенью, что отбрасывал золотой флигель в виде кита.
Сальва вдохнул полной грудью морской воздух. Дул сильный ветер, как и большую часть времени в Десятиградье. По небу серыми барашками бежали облака. Он вгляделся в линию бескрайнего горизонта – на самой границе вспыхивали и гасли сеткой вен молнии. Близился шторм. Корабли в спешке отчаливали из города, чтобы не напороться на острые рифы во время бури. Осенью волны часто выносили обломки фрегатов и бригантин на побережье. Следовало решить – переждать непогоду в «Печеном Окороке» или командовать Лентам сбор.
-- Что у нас из заказов? – спросил Сальва напарника.
Тоффенбах достал из внутреннего кармана куртки маленький тубус из темного стекла с наложенными плетцами узорами. Осторожно открыл, вынимая скрученные в трубу бумаги из плотного материала.
Сальва невольно улыбнулся. Карл не мог заставить себя поверить в то, что зачарованная стеклянная вещица не разобьется как обычная, но прослужит на десятилетия дольше, чем та же из кожи или железа. Некоторые не способны принять прогресс и по привычке пользуются устаревшими методами. Сам Сальватор всегда с готовностью перенимал то, что увидел, услышал, заучил или узнал на собственном опыте. Иначе не был бы тем, кем есть сейчас. Одним из основателей Золотых Лент – лучших охотников за головами Десятиградья, а может и континента.
-- Посмотрим. Хм, что тебе больше по духу – Рубайлы Йоля, держащие в страхе несколько улочек Висячего Рая или те людоеды, что шалят близ Зимородья?
-- И это все?
-- Да. Все, что смогли достать за эту осень.
-- Не густо.
-- Да, совсем не густо. Конкуренция, сам понимаешь.
Сальва понимал, как никто другой. Сам того не зная найденыш изобрел новую профессию. Охотники за головами оказались очень востребованными в городах и хуторах. Люди платили огромные деньги, лишь бы им дали спокойно спать по ночам, а лихие удальцы перестали портить баб и дочерей. Сальва почувствовал, как перед ним разворачивается новый рынок с огромными возможностями для заработка. И Золотые Ленты охотно заняли львиную его долю.
Деньги потекли в карманы полноводной рекой. Даже Тиберий в кои-то веки стал откладывать часть монет на черный день. К ним потянулись люди. Отряд из четырех человек вначале вырос до дюжины, затем до двух. Карл отбирал людей лично. Проверял не только умение владеть мечом, но и характер рекрута. Нутро человека, как любил говорить сам Тоффенбах. Сальватор был с ним полностью согласен. Они должны быть уверены в своих людях, чтобы не беспокоиться о том, что те дрогнут и побегут, или того хуже – всадят стилет в спину. В Золотые Ленты попадали только лучшие из лучших, но и платили таким бойцам много.
«Печеный Окорок» находился в центре Фидесрааля, на перепутье, где сходились Монетный, Ремесленный, Оружейный и Рыбный кварталы. Аренда последнего этажа под квартирование (штаб?) Золотых Лент обходилась в копеечку, но оно того стоило. Сальва успел пожить в разных тавернах и знал, что чем дешевле стоит койка, тем больше там клопов. В «Печеном Окороке» их не было совсем, зато была вкусная еда и быстрый доступ к любому уголку города.
Фидесрааль был богатейшим из десятиградских полисов. Работа здесь кипела днем и ночью. Прохожие вечно спешили по делам.

Фидесрааль был богатейшим из десятиградских полисов. Работа здесь кипела днем и ночью. Прохожие вечно спешили по делам. Каменщики чинили мостовую, маляры перекрашивали стены домов. Чернорабочие чистили желоба канализационных стоков. Город был похож на улей растревоженных пчел. Гул голосов смешивался с цокотом копыт и скрипом тележных осей.
Год прошел незаметно. Сальву с головой поглотила новая работа. Они с Тоффенбахом являлись командирами успешного и процветающего наемничьего отряда. Если Карл занимался отбором рекрутов, Сальва заботился о том, чтобы их карманы никогда не пустели. Найденыш понял, что тот, кто владеет информацией, владеет миром. Поэтому Сальва делал все возможное, чтобы у них были заказы. Золотые Ленты брались за дела любой сложности и добивались своего с минимальными потерями. За это время они потеряли лишь двоих. Молодой девушке, отменно владевшей луком, отрубили руку по локоть. Второй парень скончался от яда, которым было пропитано лезвие меча бандита. Искалеченной девушке и родным погибшего Сальва выплатил двойную ставку из казны Лент. Подобная щедрость и готовность помочь тем, кому не повезло, была одной из причин, по которым люди стояли в очереди, чтобы получить золотую ленту.
-- Смотри, - Карл кивнул на столбы дыма, поднимавшиеся над Гетто – кварталом, где жили приезжие иноземцы. – Что думаешь?
-- Думаю, очередной погром.
И правда, вдалеке слышались плач и крики, тупые удары топоров о дерево. Между Мелирией ей и Десятиградьем росло напряжение. Постоянные столкновения за спор межевых земель выливались в бунты. За последний месяц Сальва узнал про пять погромов, два из которых произошли в Фидесраале. В первом били эльфов и гномов. Изувеченные трупы до сих пор вылавливали крюками из каналов. Дальше горожане переключились на мелирийцев и кантонцев. Официальной причиной, лозунгом ошалелой толпы, было намерение изгнать нищих, и бродяг, которыми, как казалось фидесраальцам, поголовно являются чужаки. Дескать, от них только ворье да болезни множатся. Людей за волосы вытаскивали из домов, рубили мебель, жгли одежду и прилюдно пороли ремнями. Стража смотрела на происходящее сквозь пальцы. То ли кто-то платил за невмешательство, то ли поддерживали своих.
Опьяневшая от наглости толпа было сунулась в «Печеный Окорок» творить самосуд, но Ленты быстро утихомирили самых рьяных. Остальные с визгом прыснули в стороны, на том дело и закончилось. В отряде не было предубеждений подобного рода. Брали любых, лишь бы были верны, да владели ремеслом.
Завоняло гарью и прогорклым маслом. Карл поморщился.
-- Скверно.
-- Обычное дело. Для Фидесрааля или любого другого города. Всегда проще обвинить других в своих бедах, чем найти выход.
-- Может поможем?
-- А сколько за это платят?
Сальва хлопнул друга по плечу и улыбнулся.
-- Пошли. Я решил. Следующими в списке будут людоеды. Давно хотел увидеть ледяные кроны Зимородья.
Парочка свернула в темный проулок, извилистой кишкой пронзавший оружейный квартал. Протискиваясь между горками отходов, что захламляли задворки, они пришли к небольшому фахверковому домишке, прокопченному от основания до крыши. Здесь также лежал производственный мусор. Обрывки кожи свисали с перил, изломанные кольчужные кольца подобно копеечным семенам граба, валялись на крыльце. Всюду, куда ни глянь ржавело железо – пластины, заклепки, гнутые забрала и порубленные в щепы манекены.
Тибальдо был тем еще неряхой, но кузнечное дело знал и как постоянным клиентам делал скидку. Он продал Карлу отличные доспехи, похожие на те, что носили орки Орлиного Когтя. Шипастые наплечники, наколенники и наручи были таким же оружием, как и меч в руке.
Сальва постучал в опаленную дверь. Послышались грузные шаги и ворчание, подобное колокольному звону. Открылось небольшое углубление на уровне пояса. Из него высунулся нос картошкой, красный что вареный рак.

-- Кого нелегкая принесла?
-- Это так встречают лучших клиентов? – деланно поинтересовался Сальва, опускаясь на одно колено, чтобы говорить вровень с Тибальдо.
Случайные прохожие могли с легкостью спутать Тибальда с гномом. Кряжистый, низкорослый, носящий длинную бороду чуть ли не до пола, деловитый и знающий кузнечное дело как свои пять пальцев, он обладал сварливым характером и бранился не хуже сапожника. Тибальдо смерил пришельцев взглядом. Казалось, что сейчас он выдаст несколько новых ругательств и захлопнет окошко. Но оружейник лишь хмыкнул. Он открыл перед ними дверь, приглашая внутрь.
Сальва и Карл прошли в кузницу, пригибаясь под низкой притолокой. Тибальдо был вполовину меньше ростом и, когда перестраивал жилье, укоротил потолки под себя. Так что гостям, которых можно было по пальцам пересчитать, приходилось постоянно кланяться перед хозяином. Низкорослик страшно радовался этому и считал ремонт удачно сыгранной шуткой.
-- Готовы ли клинки, мастер?
-- А то как же, милсдари. Я же в день по тыщенке-то мечей и кую, ага. Только в жопе сейчас закалю и порядок.
-- Тибальдо, - вздохнул Сальва. – Я пришел сюда не лясы точить. К тому же, от твоих сальностей вянут уши.
-- Ой, какой ты нежный, Сальва. Чай сиську по ночам еще сосешь? Нет? Не сосешь? А что сосешь? Ха-ха.
Карл ухмыльнулся и сел на стул. Достал трубку, прикрутил мундштук. Начал забивать пахучим республиканским табаком. Кивнул напарнику – мол, заказ твой, тебе и общаться. Сальватор согнал кислуй мину с лица и продолжил:
-- Обхохочешься. Тебе бы не мечи ковать, а с бродячим цирком выступать. Смешил бы народ каждый день. Рожей.
-- Хе-хе, а говорят, у наемников нет чувства юмора. Ладно, пройдемте, господин Золотая Лента. Кстати, а где твоя полоска? На мече нет, на куртке тоже. Неужто в трусах хер бантом завязал? Ха-ха! Ну да ладно, пошли на склад. Все равно собирался из масла доставать.
Сальва мало о чем жалел в своей жизни. Но каждый визит к Тибальдо думал, что вряд ли бы помог низкорослому кузнецу еще раз, если бы история повернулась вспять. Тибальдо был жадным и хамливым существом, настроившим против себя гильдию фидесраальских оружейников. Он не желал платить десятину в общую казну, умудрился дать в морду каждому старейшине гильдии, осудившему его за неслыханное поведение и подвергся опале. Знак гильдии отобрали. Жилье по доброте сердечной хотели сжечь тихой летней ночкой, да случилось так, что мимо проходили Золотые Ленты. Тибальдо спасли, пожар потушили. Помогли замять большой скандал, задобрив гильдию талантами. Тибальдо знак не вернули, клиентов он тоже потерял, но, по крайней мере, оружейники не стали возражать, когда низкорослик стал работать на наемников. Неофициально, без пошлины городской префекции. Поэтому то они и зашли с черного хода.
Походы влетали в копейку – оружие ломалось, стрелы кончались, латы гнулись. При всей любви к работе, Сальва не мог постоянно чинить латы своим людям, хотя и знал с какой стороны держать молот – довелось помогать кузнецу, приписанному к Каррэнсталу. Сотрудничество с Тибальдом было выгодно для обоих, но только оружейнику приносило удовольствие.
Отмачивая скабрезности, Тибальдо провел гостя в святая святых дома – подвал, где на стойках ждали верной руки бастарды и фламберги, сабли, кованные под предельский манер, орочьи ятаганы, шпаги с витыми гардами, точно только что из ножен работорговцев, громоздкие глефы и алебарды севера. Тибальдо ковал отменное оружие для любых вкусов. Это был тот редкий случай, когда самомнение в человеке равнялось мастерству.
-- Пришлось повозиться. Темная сталь весьма капризная мадама. Передержишь в печи и будет гнуться точно пружина. Пролежит меньше срока – переломится пополам при первой же сшибке. Точная рецептура потеряна еще во времена первого катаклизма, поэтому искал наощупь.
-- И как, нашел?
-- Я - Тибальдо из Ведины. Лучший оружейник среди людей! Если бы нужно было дом по бревнам раскатать, чтобы узнать секрет – сделал бы немедля. Дело-то не хитрое. Жидкий огонь да сальмовое масло в пропорции один к двум. И только холодная ковка – холодная!
-- Так что, можно налаживать производство?
-- Еще бы. Вот достань мне молибдена с никелем тележек эдак пять из…
-- Ладно, не продолжай. Место у тебя всегда одно и то же. Давай, показывай уже.
Тибальдо, разочарованный, что не дали отшутиться вволю, тяжко вздохнул и достал из кадки с маслом меч и кинжал. Оружейник тщательно протер их тряпкой.
-- Если подождешь с полчаса, я тебе их заточу.
-- Подожду.
Тибальдо сел за точильный круг. Сальва наблюдал, как летят синие искры. Темная сталь считалась невероятно дорогой и редкой в Фиале. Оружие из нее находили в курганах, давно поросших травой. Про древних людей можно сказать только одно – они умели воевать. Первая империя подчинила своей воле все четыре континента и, если бы не драконы, могла достичь еще большего могущества. Но крылатые ящеры запечатали трещину мира и повергли Ниодал в морскую пучину. Сейчас на месте, где была величайшая цивилизация всех времен, летали разве что крачки. Кости Империи. Вот что осталось от былого величия. Тибальдо был единственным, кому повезло вновь открыть секрет, хотя обрести богатство ему это не помогло. Материалы были редки и дорогостоящи так же, как и сами реликвии древних.
Наконец, кузнец закончил. Он бережно вручил оружие заказчику. Сальва взял в руки клинок. Клеймор, один из тех, с которыми ходили в набеги хайлендеры Межземелья, врагами называемые девами пекла за килты, заменявшие им штаны, был необычайно легок. Он сделал пробный взмах. Лезвие с тихим свистом рассекло воздух. Конечно, пришлось пожертвовать большей частью пяты клинка, потому что меч был довольно длинным и орудовать доставляло массу неудобств, не говоря уже о ношении за спиной. Без рикассо Сальва мог фехтовать одновременно им и кинжалом. Щит он не любил, предпочитая завершить поединок быстрым и прицельным выпадом, а не сводить схватку к изнуряющим ударам о дерево от которых немела рука.
Следующим испытанию подвергся рондель. Круглая гарда и ромбовидная форма сечения клинка были диковинкой здесь, в Десятиградье. На то была своя причина – жители не отличались терпимостью к другим культурам, считая свою доминирующей в Фиале. Сальва со всей силы нанес удар по манекену. Рондель наполовину вошел в дуб. Дернув, он легко высвободил кинжал.
-- Хм, недурно, мастер Тибальдо, весьма недурно.
-- Твои слова что мед на хлеб, Лента. Но я предпочитаю таланты.
Сальва передал полученный за Душителей гонорар оружейнику. Тот тут же высыпал золотые кругляши на стол с инструментами и принялся возводить столбцы из монет, считая в слух.
-- Бери. За добрую работу никаких денег не жалко.
Тибальдо закончил подсчет, гоготнул. Подал промасленную руку наемнику. Сальватор без колебаний пожал ее. Он научился быть гибким за этот год. Мог с легкостью вести беседы с алхимиком о субстанциях с экстрактами, и разбалтывать пьянчужку в таверне, выведывая нужные сведения. Сальва учился на собственных ошибках и теперь знал, как повел бы себя с рыцарем тогда, в далекой Плоскогорке. Впрочем, теперь бы он наверняка мог и победить, ведь умел сражаться и в руках держал великолепные клинки.
-- Куда дальше? – спросил Карл, когда они вышли из проулка на широкую полосу мельничной улицы. Камень плит был припорошен мукой, что рассыпалась из мешков, перевозимых каждое утро на рыночную площадь.
-- Навестим магистра Изволда. Но сперва зайдем в «Капитал Дэльблатона».
-- Смотри, как бы не остался в одних портках, - хохотнул Карл, выскребая пепел из трубки. – Так и милостыню недолго начать просить. Видал сколько таких в Храмовом квартале возле жертвенников Шести отирается?

-- Видел. Скажу больше – общался с их королем.
-- У нищих есть свой король?
-- По крайней мере он так себя называет. Управляет фидесраальской голытьбой, решая, кто будет попрошайничать у статуи Эа, а кому обирать пьяниц у корчмы. Много кто недоволен этим, но дань платят все. Иначе…
Сальва провел пальцем по горлу. Карл ничего не ответил, лишь закрутил кончики пышных усов, чтобы те торчали вверх.
Они прошли проулком Прях выйдя на перепутье Шибеницы. На виселице болтался Веселый Роджер – скелет, которому лет столько же, сколько и городу. Существовала легенда, согласно которой, как только скелет распадется на костяшки, город будет разрушен. В нее никто не верил, но десятиградцы любили городить легенды в таких же количествах, как и строить архитектурные причуды. Поэтому дож заплатил из своего кармана плетцам, и те наложили простой узор, удерживающий череп и ребра на позвоночном столбе.
Дальше дорога вела вниз, где тени верхнего города всегда накрывали живущих там людей. Монетный квартал начинался здесь и каждый новый дом находился чуть выше предыдущего. Холм, один из семи Фидесрааля, шутя называли Кузнечным Талантом, потому что здесь ковали золото банкиры, прямо не выходя из заваленных бумагами столов.
«Капитал Дэльблатона» был заведением с многолетней репутацией, а также крупнейшим банком мира имея филиалы в любых землях двух континентов за исключением разве что Пепла и варварских племен, обитавших на южно-западной оконечности материка. Здание было крупнее любого другого в городе, даже храмы с гигантскими колоннами, держащими плоские мраморные своды, не могли с ним сравниться. Окна и двери сплошь в позолоте, а когда проходишь внутрь, пол из порфира с глазуревыми прожилками, оповещает о госте громким мелодичным эхом.
У каждого наемника был открыт счет в банке. Сальва являлся их казначеем, ведя нехитрый подсчет сумм, требуемых к оплате по завершению дел. Научиться считать было еще легче чем считать. Девять цифр и ноль легко складывались, вычитались, множились и делились в уме. Суммы были небольшие, но для отчетности он приказывал клеркам вести учет всех денежных потоков. Конечно, у многих голова была забита лишь выпивкой да девками, и они доплачивали Сальве, чтобы тот был их посредником в делах с гномьим банком. Сальва не возражал.
У него на счету была тысяча талантов. Маленькое состояние, которое не каждый мог скопить и за всю жизнь – компенсация за опасную работу. Сальва снял большую часть. Разделил половину на двадцать три неравных части – Карлу, десятникам и простым наемникам отчислялись разные суммы. Эти деньги поступят на счета Золотых Лент сегодня же. Вторую половину суммы он сложил в ларец и вынес из банка.
-- Любой другой мог бы купить здесь дом и до конца жизни жить припеваючи, - заметил Тоффенбах, увидев в руках шкатулку из серебряного дерева. – Но не ты.
-- Не я.
-- Спускать такие деньги на железки. Разумно ли?
-- Если они могут спасти жизнь, вполне. Много ли толку от талантов мертвецу?
-- Немного. Однако в наемники идут не потому что хотят. В основном из-за нехватки денег. Но рисковать жизнью на большаке, раз из раза скрещивая мечи с разбойниками, при этом имея за пазухой все средства для безбедного житья? Ты же всегда был смышленым парнем, Сальва.
-- Ты хочешь опять начать эту беседу, Карл? Мы же уже говорили дважды. Именно сегодня будет третий раз?
-- Нет. Не сегодня. Но будет.
Они простились, договорившись встретиться у Маковых ворот. Карл ушел командовать сбор, но Сальва знал, что бывший капитан замковой стражи попросту терпеть не мог Изволда. Плетец смотрел на обычных людей немногим лучше, чем на навоз.

Золотая Лента сошел с Кузнечного Таланта и не спеша прогулялся по затененной плющом аллейке, выводящей в уютный маленький сад. Пышные астры росли у железной ограды, проводя черту между природой и каменными джунглями Фидесрааля. Невысокие ивы, корни которых обложили камнями, склонили прутья к воде. Рукотворные запруды с небольшими струйками, вылетавшими из стилизованных под русалок труб городского водопровода всегда успокаивали Сальву. Было что-то такое в этом месте, дарующее безмятежность. Может виной тому человек, что покорил природу в угоду хозяевам, а может сад был простой отдушиной, где можно расслабиться от городской суеты и спокойно подумать.
Сальва прохаживался по небольшому цветочному лабиринту, вдыхая ароматы осени. Они напомнили о времени, проведенном в Душилесье. Как мало он тогда знал о мире, в котором проснулся. И как много знает теперь. Но ныне, как и два года назад лишь один человек оставался центром внимания. Каталин – его якорь в неспокойном и переменчивом море.
Где она сейчас? Что делает? Вспоминает ли о бедном конюхе так же часто, как он о ней? Вопросы без ответов. Немногие вести, что просачивались в Десятиградье о далеком княжестве, наемник собирал как ловцы собирают жемчуг со дна моря. Он нырял на глубину из пересудов и слухов, выуживая крупицы правды, структурируя и выделяя из них важные.
Каталин отказалась от титула в пользу дяди. Дорэл Матэвэл стал князем и ходили слухи, что гонцы с его портретами были разосланы во все сопредельные княжества – новый хозяин спешил закрепить свою кровь на престоле. Дочку Косса словно стерли из фамильного древа, точно дурное семя. Информации про княжну было мало, и та больше походила на истории, что шепчут кумушки за стиркой. Говорили, что Каталин собралась посвятить жизнь служению Астарте, став жрицей в храме Любви, что находился у перевала Льдистых гор. Еще до него доходили слухи, что Каталин сошла с ума, так как князь приказал запереть ее в высокой башне без окон и теперь говорит только с ласточками, что вьют гнезда под крышей. Некоторые уверяли, что девушка повесилась и похоронили ее далеко за пределами Каррэнстала у межи Душилесья.
Сальва не верил ни одной из этих вестей. Злые языки могут плести, что хотят, но сердцем он чувствовал, что Каталин все еще ждет. Потому без сомнений шел к намеченной цели, не сворачивая и не останавливаясь.
Плетец выбрал в качестве дома мрачный особняк, прилегавший к стене из серого кирпича, что отделяла Небесный квартал от прочих. Черное дерево, угольные плиты, обсидиановая черепица бубновой кровли нагоняла тоски и вызывала ассоциации с кладбищем. Если Изволд хотел оградить себя от настырных зевак, он добился своего. Горожане обходили особняк стороной, вознося молитвы Эа, чтобы тот осветил злачное место светильником с плененной зарей.
Сальва открыл калитку. Хорошо смазанные петли легко поддались. Как он знал, связующее заклятье уже сработало и сообщило мастеру узоров о посетителе. В первый раз осведомленность плетца поразила наемника. Он появился перед ним из ниоткуда, властный и уверенный. Теперь, пообщавшись с Изволдом лично, он понял, что тот любит работать на публику. Поэтому, когда плетец явился перед ним в клубах дыма, Сальва не ахнул, а учтиво кивнул.
Изволда разочаровала реакция найденыша. Он подпитал узор несколькими заклятьями, чтобы нагнать больше трепета на гостя. Задымило так, что Сальва перестал что-либо видеть в футе от себя. В глазах защипало. Он приложил к носу батистовый платок.
-- Апчхи! Хтон бы побрал узел Деметруса! Апчхи! Никогда не умел его плести, - плетец укрылся от дыма плащом, спешно чертя свободной рукой линии развеивающего плетения.
Сизые испарения постепенно втягивались в появившийся из ниоткуда узор. Изволд бранился и чхал. Сальва ухмылялся, наблюдая за его потугами.

Сизые испарения постепенно втягивались в появившийся из ниоткуда узор. Изволд бранился и чхал. Сальва ухмылялся, наблюдая за его потугами. Устранение последствий неудавшегося плетения заняло десять минут. Закончив убирать за собой, Изволд громко вздохнул, вытер пот со лба. Неловко кашлянул и спросил:
-- Ты… чего хотел-то, наемник? Я довольно занятой человек и не каждому оказываю честь принимать у себя в доме.
-- О, - Сальва открыл ларец, показав деньги. – Думаю, для меня ты сделаешь исключение.
-- Думаю, да. На простенький узор хватит, - кивнул плетец, умело скрывая алчность. – Прошу, прошу.
-- Увы, но время не ждет. Я ничего не смыслю в этом ремесле, но, когда плетец говорит, что заклятье будет простым, значит не потребует больших усилий. Верно?
-- Верно, - нехотя согласился Изволд, понимая, что загнал себя в угол и заниматься заказом придется прямо сейчас.
-- Значит нет нужды ждать в твоем роскошном и, я не сомневаюсь, обставленном со вкусом, особняке. Ты наложишь узор и заберешь таланты. Быстро и качественно.
-- Да-да. Плетцы всегда работают качественно. Гхм, так что же клиент изволит заказать?
-- О, сущую безделицу.
Сальватор вынул кинжал, спрятанный за спиной и показал Изволду.
-- Я хочу, чтобы ты зачаровал вот этот рондель.
-- Хм, это можно. Что ты хочешь? Могу сделать так, чтобы оружие никогда не ржавело. Или всегда оставалось острым.
-- Зачем? – Сальва рассмеялся. – Клинок из темной стали заржавеет через тысячу лет, а, чтобы на лезвии появились зазубрены, нужно сойтись в бою с таким же. Какова вероятность, что это произойдет?
-- Темная сталь, светлая сталь, - проворчал плетец. – Мне все равно. Моя специальность – магия, а не металлургия. Говори, что придумал.
-- Я хочу, - заявил наемник, - чтобы ты наложил узор, который позволил бы кинжалу постоянно попадать в цель.
Изволд посмотрел на него, затем перевел взгляд на шкатулку. Разочарованно вздохнул.
-- Уходи, мечник. Здесь я тебе не помощник. Лицензия плетца выдается не абы кому и очень быстро аннулируется, если нарушаются правила Магистериума.
-- Но мы же в Десятиградье.
-- И что с того? Я – плетец, а значит гражданин Магистериума, а не вшивого союза полисов.
-- И кто об этом узнает?
-- Узнают, господин наемник, узнают. И накажут по всей строгости. Я рисковать репутацией за крохи не намерен.
-- Крохи, - прошипел Сальва. – Крохи? Я копил эти деньги год, рискуя головой. На эти, как ты выразился, крохи, отец будет кормить большую семью не один год!
-- А дворянин промотает не заметив. Что с того? Для меня имя важнее золота. Поэтому идите, Лента, идите и не возвращайтесь. Может быть какой-нибудь орочий шаман, объевшись мухоморов, попробует вам помочь, но уверяю – ни один плетец не станет.
-- Да что в этом такого, - взорвался Сальва. – я не прошу невозможного, только чтобы рондель всегда попадал!
Изволд взял его под руку, настойчиво ведя к черной калитке. Спокойно объяснил:
-- Ничего такого, если речь идет о соломенном чучеле или мишени с яблоком в центре. Но, когда ко мне приходит охотник за головами, и требует наложить узор с условием привязки синергетических нитей к крови, я говорю нет. Потому что магия, основанная на жертвоприношениях, ничем хорошим не заканчивается, господин Лента. Ничем!
Калитка лязгнула перед носом Сальвы. Плетец наложил узор, и дверца слилась с остальной частью ограды. Наемник постоял перед входом, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, что произойдет чудо, и плетец передумает.
-- Значит магия крови, - пробормотал он, глядя на элегантный рондель.
Рука будто слилась с удобной рукоятью из редкой драконьей кости. Темная сталь, вся в серебряных прожилках, оставшихся после отпуска в масле, казалось ждала, когда ее используют по назначению.
Он обязательно разузнает об этом, но потом. Сейчас его ждет работа.

***

Объявление Золотые Ленты увидели не сразу. Слишком незаметным оно было на фоне общей картины. Сложно сказать, сколько там лежало людей. Даже Сальва с его смекалкой не решился бы назвать точную сумму. Тела распластали на поваленных временем эльфских менгирах. Тайнопись остроухих обагрилась кровью, но от этого понятней не стала.
Трупный запах стоял жуткий. Наемники прижимали рукавицы к носам, чтобы не лишиться завтрака. Карл послал нескольких расторопных парней вперед на всякий случай. Ублюдки давно ушли отсюда, но вдруг их ждал сюрприз в виде засады. К тому же, Дилан днем ранее видел кого-то в кустах во время ночного дежурства. Возможно, причудилось по пьяни. Фидесраальское вино и не такое творило с мозгами. А может и нет. Тогда стоило ожидать нападения в любой миг.
-- Работали тесаком для разделки мяса, - сказал Сальватор, оглядывая тела. – Не спешили. То ли страх совсем потеряли, то ли знали, что место здесь тихое, спрятанное от глаз, а эльфам до людей дела нет.
-- Тупые или смышленые, стало быть, - резюмировал Тиберий, потирая висок свободной рукой. В голове кантонца звенели колокола, как и всегда, когда он брал след. – Не то чтобы я жаловался, но пользы от этого немного.
-- Не спеши с выводами. Смотри, вырезали печень, сердце, почки. Языки. Видишь вот там, в каменном ложе пепел? Что-то употребили в пищу прямо здесь. Остальное забрали в логово.
Рик, один из норсийских новобранцев, присоединившийся к ним в прошлом месяце, согнулся в приступе рвоты. Глядя на него несколько других наемников последовали заразительному примеру.
-- К чему ты это говоришь? – спросил друга Карл.
-- Они не стали разделывать их на мясо, понимаешь? Обычно мясники заготавливают филейные части, грудины, бока, отрезая от тушек и засаливая, либо обжигая. А эти взяли только органы, остальное бросили гнить.
-- А ведь точно, - встрял Дилан. – Перебирают, что ли? Раскормились на человечинке?
-- Не думаю, - пробормотал Сальва. – Нет. Тут другое. Похоже на ритуальное подношение. Они не людоеды. Скорее культисты, что ублажают тотемных божков.
-- Здесь? В десяти милях от храма Аллат?
-- Когда Мать была для кого-то препоной?
-- Но ведь… Не знаю, жрецы могли сказать раньше. Ведь знали, что в округе творится. Послали бы кого с вестью до того, как люди начали пропадать на тракте не по одному, а целыми семьями.
-- Один или четверо – какая разница, Карл?
-- Ты знаешь, какая, - громко сказал Карл. Старый солдат сверлил взглядом напарника. – И какие люди. Мелирийцы. Бросают дома, спасаются бегством из неспокойного приграничья. Люди идут сюда в поисках новой жизни. И ждет их не ясное солнце и свежая еда, а погромы да ненависть местных, у которых вечно кулаки не тем заняты. А тут еще эти культисты.
-- Ты же не знаешь кто это. Может местные, у которых чесались кулаки, были заняты тем, чем надо.
-- И что с того?!
-- Тихо, Карл. Успокойся. Еще подумает кто, что Золотые Ленты на грани раскола.
-- К черту их. Речь о тебе.
-- Потом, Карл. Поговорим после. Сначала дело. Смотри.
Сальватор нагнулся и подобрал испачканный кровью пергамент. Его сорвали с одного из путевых столбов, на которых часто развешивают объявления для путников. Листком культист, что разделывал несчастных, вытер руки после того как закончил копаться во внутренностях. Сальва раскатал комок, всмотрелся в текст, одновременно поглаживая лист пальцами. Пергамент, а точнее – велень, был сделан из недешевой кожи новорожденного ягненка. Таким материалом пользовались разве что для составления важных документов о правах собственности на передачу имущества. Это сказало Сальве две вещи. Первая – культисты были безграмотные и недалекие. Вторая – тот, от лица которого развешивали подобные листы на столбах, был очень состоятельным человеком. Именно таких Сальва искал последний год. Он видел изменения, которых не замечали другие.

-- Сим объявляется, - зачитал лист Сальва. – что Орден Теней ищет смельчаков ратного дела, мастеров меча и магии, что не убоятся зла и готовы сразиться с любым врагом ради светлого будущего человечества и доказать собственную храбрость, солдат удачи, которые готовы продать опыт в обмен на услуги. Спешите! Ибо добрые дела не медлят. По поводу работы обращаться к коменданту Деклассе. Ставка ордена находится в городе Золотые Ворота.
-- Слишком высокопарно, для тех, кто машет топорами - поморщился Дилан. – Писал кто-то из рыцарского сословия.
-- Расплодилось орденов, - проворчал Карл. – Куда ни сунься, вечно норовят крепостицу занять, пусть и полуразрушенную, да требовать дань во имя своего гузна. А как дело до рубки, так наемникам приплачивают. Вот и все благородство.
-- Такие не развешивают листки из кожи дороже твоих штанов на путевых столбах. Кто-нибудь слышал про них?
Наемники только пожимали плечами и отмалчивались. Странно, подумал Сальва, в ордене, где и без того хватает мечей и рук, которые их держат, вдруг появилась нужда для простых рубак. Что-то здесь не сходится. К тому же, он и сам ничего не слышал о рыцарях теней. А ведь основатель Золотых Лент постоянно держал руку на пульсе событий.
-- Ты хочешь к ним пойти?
-- Еще не знаю. Тиберий?
Кантонец стоял возле трупов, сосредоточившись. Ноздри широкого и плоского носа раздувались как у коня после заезда. Глаза, не мигая, смотрели на кровь. Не поворачиваясь, он сказал:
-- Готово. Я взял след. Можно ехать.
-- По коням, - скомандовал Карл, бросив отиравшему с колен рвоту норсийцу – Вылей на тела масло и брось факел. Не стоит привлекать в округу волков.
Тиберий вел их по одной ему видной тропе. Ленты свернули с тракта, углубившись в небольшую рощицу. Лиственницы, после ударивших утром морозов, спешно сбрасывали листву. Желтые, красные, сиреневые листья падали сверху, оседали в сочленениях доспехов, стелились густым ковром по стылой земле.
Без кантонца Лентам сложно было бы выделиться среди наплодившихся как грибы после дождя охотников за головами. Тиберий выигрывал для них время, самый важный ресурс, когда ищешь кого-то или стараешься вложиться в отведенный властями срок. Там, где другие тратили месяц, Золотые Ленты управлялись за неделю, всегда безошибочно находя преступников и их схроны. Тиберий не любил свой дар. Он приносил ему головную боль, которую кантонец глушил водкой. Но результаты того стоили.
Этот раз не стал исключением. Потратив два дня, ночуя под открытым небом и промораживая конечности на твердой земле, они нашли культистов у озерца близ Белого Леса. Края уже сковал лед, но в центре еще плескалась вода. Там плавали лебеди, громко крякая что-то на пташином языке. Зимородье славилось дивной красоты лесом, деревья которого даже летом были окутаны тонким слоем инея. Эльфы этого края называли себя снежными, носили подбитые белым мехом куртки, сливаясь с природой. Вместе с предельцами они были хранителями Перевала Великанов – торговой артерии, связывающей северную часть материка с южной. Зажатые с запада Льдистыми горами, с востока – Драконьими, везущим товары через их земли негоциантам ничего не оставалось, как признать их власть и платить самую высокую, и, как многие говорили с негодованием – несправедливую пошлину в Фиале.
Небольшая кучка – дюжины три, не более, людей собралась возле стоящей на берегу статуи. Хотя статуей этот грубо отесанный кусок камня можно было назвать с натяжкой. В угловатых срубах угадывался силуэт женщины на сносях, поддерживающей руками выпуклый живот. Перед изваянием стоял, обмазывая камень красным, лысый мужчина преклонных лет. Люди стенали, протягивая к божку руки, нагие, прижимавшиеся друг к другу, чтобы согреться и защитить от ветра слабых.

-- Скверно, - процедил сквозь сжатые зубы Тоффенбах.
На щеках Сальвы вздулись желваки. Нужно было отдать приказ к атаке, но он медлил.
Среди каннибалов были дети. Маленькие, лет шести-семи, держащие матерей за ручку, вытирающие локтем сопли с чумазых носов. Некоторые ели сырое мясо. Кровь текла по подбородку, пробороздив тонким ручейком грудь, живот и исчезая в паху.
-- Командир?
Одна женщина развернулась и увидела Золотых Лент. Показала на пришельцев рукой, закричав. Остальные прекратили ритуал, в нерешительности замерев. Так они и стояли, каждый, не спеша сдвинуться с места – наемники и культисты. Мелкие капли не то талого снега, не то холодного дождя забарабанили по коже доспехов.
-- Что делаем, командир?
Сальва молчал, сжав поводья узды как утопающий хватается за доску, оставшуюся после кораблекрушения. Старик стал раскачиваться, напевая монотонный мотив. Они стояли далеко, в низине, слов было не разобрать. На мужиков песня подействовала возбуждающе. Первым, за что они схватились, была не одежда, а оружие. Простые дрыны да косы – оружие крестьян. Не чета холеным мечам, копьям да секирам в руках бывалых воинов.
Пора было давать приказ, но язык внезапно прирос к небу. Сальва растерялся, пожалуй, первый раз в жизни, хотя и знал, что за слова нужно сказать. Перебить их всех до единого. Стариков, мужчин, детей. Засунуть клинки в пузо и выпотрошить так же, как они поступали с невинными путниками. Вот что следовало сделать. Он набрал в грудь воздух, открыл рот.
-- Делаем работу, парни, - велел Карл, понукая коня в галоп. – Рубите всех, кроме детей. Мальцов забираем с собой. Отдадим в приют.
-- Получим меньше, - недовольно проворчал кто-то из десятиградцев.
-- У всех на шеях ожерелье из зубов. Сорвать как доказательство и дать коменданту форта. А сколько трупов останется лежать у камня никого не волнует. Вперед!
И они понеслись вниз. Из-под копыт летели комья жухлой травы и липкая грязь, оседающая на голенищах сапог, попонах и луках седел. Карл, не замедляя ход, вынул меч из ножен. Ему вторили остальные.
Крестьян смяли точно те были соломенными чучелами. Кого затоптали сразу, кого загнали на обледенелое озерцо. Некоторых мужиков, достаточно крепких, чтобы не дрогнуть перед несущимися на них всадниками, порубили на куски без жалости. Головы летели точно срубленные под корень кочаны капусты. Тех, кто пытался спастись на льду, ждала холодная смерть. Тонкая серая корка ломалась под ногами и люди с криками уходили под воду, чтобы уже не выплыть.
Все было кончено спустя минуту. Вокруг остались только трупы да плачущие дети. Сальватор шагом направил коня к каменной бабе. Как ни старался, не сумел держать взгляд ровно. Вот малышка, что плачет, вытирая слезы кулачками, измазанными липким и красным. Вот мальчик, тянущий за руку мать, будто все еще не понимает, что та больше не поднимется. Горло сдавил спазм. Так, окаменев в седле, он и доехал до статуи.
Предводитель культистов, старик с седой шевелюрой и легкой щетиной, лежал у коленей божка. Мертвые серые глаза уставились на бабу. На негнущихся ногах Сальва срезал ожерелье из зубов с шеи. Между резцов, коренных и гнилых с дырками висел медальон. Он снял висюльку с цепи и бросил Дилану, помогавшему одевать детей.
Наемник поймал безделушку на лету, повертел в руках, словно ждал, что неведомая сила прогонит дождевую хмарь и солнце засверкает на золоте. Хмыкнул:
-- Дева и лев. Теперь понятно, почему жрецы Царицы Царей молчали в тряпочку. В храме молятся за успешные роды, куря благовония, а за его порогом приносят кровавые подношения кому-то еще, чтобы наверняка. Этот старик не главный храмовник часом?
-- Понятия не имею, - медленно проговорил Сальва, рассматривая изваяние. – И не хочу знать.

-- Ты ли это – усмехнулся рыжий наемник, пряча медальон в кармане. – Человек, который желает знать все?
Золотые ленты обыскивали одежду, оставленную культистами у берега. Тиберий подсчитывал связки с зубами. Кости мелодично звякали друг о друга. Кто-то уже споро рыл общую могилу.
-- Люди меняются вместе с миром, Дилан.
Каменная баба безучастно взирала на них, руками обхватив живот. Старик обмазывал изваяние кровью, обновляя истершиеся символы. Что-то из древнего имперского с примесью современного диалекта десятиградцев. Заговоры на обильный урожай, теплую зиму и удачу в ратном деле. Последний рунир, подведенный наполовину, можно было перевести как львицу или мать.
Мать. Сальва простонал. Ну конечно, культисты в своей вере зашли в совершенно далекие дебри. Когда Аллат осталась нема к колосьям пшеницы и ячменя, они обратились к темной ее стороне, принося кровавую дань. Магия, основанная на жертвоприношении. Кажется, Изволд был прав. Это всегда заканчивается плохо.
-- Поговорим?
Карл сумрачно глядел на каменный идол, сцепив руки за спиной.
-- Ты выбрал явно не лучшее время для беседы.
-- Другого может не быть. У каждого есть черта, после которой не будет возврата, напарник. Сегодня ты ее прочувствовал на собственной шкуре. За ней – пропасть. Переступишь и упадешь так низко, как никогда прежде.
-- Не нужно читать мораль, Тоффенбах. Я знаю этот мир. Его ночь и его день. Я разбираюсь по какую сторону нахожусь.
-- Дети, Сальва. Если бы не я, ты мог приказать то, о чем жалел бы всю оставшуюся жизнь. Скажешь, я не прав? Молчишь? Правильно, молчи. Я буду говорить. Я наблюдал за твоим ростом. Каждую неделю ты открывал для себя что-то новое, познавая и изучая, радуясь тому, что приобретал и делясь с другими. Но, раз обжегшись, изменился. Та девушка, Греттэль.
-- Что с ней?
-- Ее забили до смерти, вот что. Смерть не из приятных. Милосерднее всего было всадить кинжал в сердце. Но легкая смерть не входила в твои планы. Ведь тогда Золотые Ленты не могли прославиться в один миг. И этот, из Душителей. У него была семья, были дети. Ты отрубил ему голову без милости. Без сомнений. Ты понимаешь, к чему я веду, Сальва?
-- Да, Тоффенбах. Ты боишься, что я стану таким же как они и потяну вас за собой. Головорезом без принципов и прочего. Только есть одно «но». Греттэль любила убивать. От ее забав пострадали семьи Золотых Ворот. Она заслужила такую участь. А тот преступник с рубиновыми серьгами был не лучше. Как думаешь, дети станут горевать по ублюдку, без жалости вешающему на ветвях людей? Думаешь, он был ласков и нежен с женой и детьми? Я считаю, что нет.
-- Ты говоришь, что у каждого есть предел, Тоффенбах, но не думай, что знаешь его. Не тебе быть моей совестью. Я видел, как ты избавился от Уоллеса у подъемного моста. Всадил ему кинжал под ребра, и не раз. Он был случайным свидетелем, даже не опасным. Его можно было вырубить, ударить рукоятью по затылку, сдавить сонную артерию. Но ты выбрал смерть – потому что она эффективнее устраняет препятствия. И главное – навсегда. Так что не говори мне о черте. Ты никогда ее не видел.
-- Помнишь, что я казал тебе, когда ты показал мне прирученного волка? – хрипло сказал Карл. С каждым словом из его рта вырывались облака пара.
-- Я помню все. Таков уж я есть. Убить может каждый, но оставить жизнь – единицы. Вот что ты тогда сказал.
-- Именно. Я знаю, почему ты это делаешь, Сальва. Хочешь стать знаменитым, богатым. Ждешь, когда тебя представят ко двору. Вот только дожу, графам и баронетам плевать на наемников. Они нас не отличают от бандитов и используют как оружие для мелких войн с соседями. Сколько раз тебя приглашали во дворец дожа? В этот красивый и не достижимый храм голубых кровей, с пилястрами на колонах и мраморными грифонами у подножия ступеней. Ты не был там ни разу, хотя избавил город от всех шаек на многие мили окрест. Люди стали чтить и прославлять тебя после этого? Нет, не стали. Они бросают в нас огрызками и убегают с хохотом. Не переступай черту, Сальва. Оно того не стоит. Она того не стоит.

Сальва вспыхнул и, ничего не ответив, ушел к своей лошади. Серая масть жеребца не скрывала грязь, поэтому Сальва принялся отирать бока от грязи щеткой. Старая привычка, приобретенная в Каррэнстале. Когда Дорэл Матэвел приезжал с охоты, он давал медный грош своему лучшему слуге – послушному и исполнительному конюху, и тот спешил выполнить работу в лучшем виде.
Конюх, желающий стать лэндлордом. Как же легко читаются сокровенные мысли другими! Случались моменты, когда Сальва ставил себя выше других. Думал, что он умнее людей, быстрее, сильнее… Но наступал следующий день, следующая встреча с кем-то, кто делает то же, что и он, но гораздо лучше, легко сбивающая спесь с выскочки, и перед найденышем поднималась еще одна вершина, на которую следовало взобраться. Сейчас Сальва скатывался с такой горы. Карл был прав во всем. Дож не примет его во дворце, а титул стоит много больше, чем он заработает за десятилетие. Глупый конюх и детские мечты разбиваются о стену.
Но он не мог взять и забыть Каталин. Кто-то назвал бы это любовью, кто-то - амбициями. Сальва хотел верить, что им суждено встретиться еще раз, как в детских сказках, когда принц расколдовывал принцессу и затем они жили долго и счастливо. И пока он не перепробует все способы воплотить эту сказку в жизнь, Сальватор не отступит.
Последние птицы, отдыхающие на заиндевелых ветвях Белого Леса, вспорхнули, сбиваясь в клин. Их спугнул оглушительный свист, донесшийся из-за деревьев. Его тут же подхватили с другой, ответив с другой стороны озера. Десятки посвистов, каждый на разный лад, предупреждали Золотых Лент. Сальва посмотрел на Тоффенбаха. Бывший капитан замковой стражи кивнул, давая понять, что понимает ситуацию, вытащил меч из ножен и медленно бросил на землю. Сальватор и остальные последовали его примеру. Они были профессионалами, послушными приказам командира, но главное – не дураками. Их окружили. Ситуация складывалась не в пользу наемников.
Только когда Дилан с кислой миной сложил лук и колчан у мешка зерном, принесенного культистами, они показали себя. Безликие фигуры в темных одеждах с ярко-алыми плащами. У каждого в руках лук с приложенными к тетивам стрелами. Дюжина с левой стороны, вторая с правой. И только Шестеро знали, сколько еще скрыто в резерве.
-- Хтонова печенка, следовало выслать дозорных, - прорычал Тиберий. – Позволили провести себя как простаков.
-- Ага, - скривился Дилан. – Пока мы шли по следу людоедов, они шли по нашему. Ирония, мать ее, судьбы.
От держащей их под прицелом группы отделилась одинокая фигура, пружинистым шагом приблизилась к застывшим Лентам. Ей оказался высокий блондин с лицом, точно высеченным из камня десятиградским скульптуром – ухоженным, лишенным прыщей, бороды, гладким, точно отполированный кусок мрамора. Длинные волосы выбивались из-под капюшона закрученными локонами. Ни дать, ни взять херувим без крыльев. Мерзкая ухмылка кривым шрамом исказила идеальные черты переговорщика.
-- Кого я вижу? Никак это прославленные Золотые Ленты стоят здесь, рядом с горой трупов? Решили немного запятнать руки? - На лбу херувима выступила одинокая морщинка от притворного недоумения. – Сальватор из ниоткуда и Карл Тоффенбах. Вы так щедры. Нет, я не могу принять такой дар. Нет, нет, нет.
Все так же ухмыляясь, он протянул руку к связке ожерелий, удерживаемых Карлом. Тоффенбах, казалось, не мог решить, следует ли подчиниться или просто двинуть кулаком по лицу херувиму, чтобы придать тому более людской вид.
-- Алые плащи, - сказал Сальва. – И Хейл, Белая Роза (?). Кто бы еще осмелился, как не вы.
-- Вы нам льстите, - рассмеялся херувим.
-- Самые известные ублюдки Десятиградья. Кому как не им, - вставил Дилан.

Херувим проигнорировал колкость, продолжив как ни в чем не бывало:
-- Вы так добры, право, не стоило этого делать. Не стоило выполнять за нас всю работу. Слухи о благородстве Лент явно идут впереди них. Конечно, детей можете оставить себе. Никогда не понимал этих извращений с карапузами, но каждому свое, господа. Каждому свое.
Хейл застыл с протянутой рукой и восковой улыбкой на лице. Карл молча вручил ему трофеи. Он был не мастаком точить лясы, предпочитая руки языку. К тому же, Тоффенбаху нечего было ответить – сегодня удача не на их стороне. Пытаться что-либо сказать сейчас, будь то жалобы на жизнь, угрозы или надежда уязвить Алых Плащей хотя бы словами - бесполезная порча слов, которые унесет ветер.
-- Спасибо, спасибо, - Хейл снял бежевый шаперон, склонившись в элегантном поклоне, как будто перед ним были не уставшие после долгой езды верхом, с вымаранными в чужой крови и грязи одеждами наемники, а изнеженные негой светские вельможи. – Но вынужден покинуть столь приятное общество. Дела не ждут!
-- До скорой встречи, друзья - напоследок сказал херувим, пятясь к своим людям и не сводя глаз с Лент. – Ведь мир так тесен и таким храбрецам как вы и мы еще не раз суждено встретиться на большаке. Кто знает, может вы опять спасете нас от бедности!
Когда последний из Алых Плащей скрылся из виду, Сальва медленно выдохнул. Больше всего он боялся, что кто-нибудь из его людей сделает глупость и потянется за клинком. Тогда бойни не удалось бы избежать. Он мысленно поблагодарил Тоффенбаха за рассудительность – у наемника действительно был наметан глаз на нужных людей.
Золотые Ленты, понурив головы, седлали коней. Похоронив культистов в общей могиле, солдаты набросили петлю на толстую шею божка и, взявшись за другой конец, повергли идол. Каменная голова и часть левой груди откололись и скатились к озеру, проторив дорожку в тонком льде. Сальватор наблюдал за их трудами с усталой удовлетворенностью. Хоть что-то они сегодня сделали как полагается.
-- Неужели мы им так это и оставим? – спросил Дилан, когда кони отдохнули и готовы были тронуться в обратный путь. Наемник посадил впереди себя толстую и некрасивую девочку, отдав ей собственный полушубок из беличьих хвостов, чтобы было теплее.
Дети все еще их боялись, но плакать и звать на помощь перестали, что было хорошим знаком. Сальве подумалось, что они еще не так испорчены, как их родители. Может оставался шанс, что из них выйдет толк. Ему хотелось в это верить, хотя перед глазами все еще стояла картина мальчиков и девочек, поедавших человечьи сердца, картина последующей расправы и прижимающиеся к мертвецам маленькие тельца, не знающие, где еще искать защиту от острой стали.
-- Нет, - спокойно и громко ответил Карл. – но что мы можем сейчас поделать? Гнаться за ними? Какова численность Алых Плащей, Сальва?
-- Пятьдесят человек. Было полгода назад, когда я в последний раз наводил справки.
-- Нас почти в половину меньше. И пусть каждый из нас стоит двоих, а то и троих, целыми и невредимыми мы после сражения не выйдем. Если будем обнажать клинки при каждой встрече с другими наемниками, велик шанс, что Золотые Ленты вскоре изрядно поредеют, а то и вовсе исчезнут. Радуйтесь, что они не стали забирать коней и оружие, хотя могли.
-- Больше они нас врасплох не застанут, - пообещал им Сальва. – провести нас можно только раз. И Хейл уже его использовал.

Глава 7

Часть обозов была перевернута. Один, сорвав переднюю ось и растеряв колеса, съехал с деревянного моста через реку Шнур и медленно тонул в стылой воде. Одна из лошадей сломала ногу и ее милосердно умертвили. Всюду валялись черепки посуды, оловянные кубки и ложки, стеклянные бусины.

Мужчин разбойники привязали к огромному дереву. Один из головорезов, толстяк с красными пятнами на лице и бельмом на глазу, гоготал, прижигая им пятки горящей хворостиной. Из желтых лавровых кустов виднелись несколько голых задниц. Оттуда же доносился пронзительный женский писк и отборные ругательства.
-- Ори, тварь! Голоси. От этого только тверже стоит, - вещала правая задница.
Левая молчала, методично покачиваясь.
-- Горячо? Горячооо! Бо любит горячо, - хохотал толстяк с бельмом, охаживая связанных горящей веткой. – Бо тоже жгли. Больно жгли. Бо кричал. Но не перестал любить, когда горячо. Горячо? Горячооо!
Трое были так увлечены своим занятием, что не обратили внимания ни на тихие шепотки, ни на цокот копыт, приближающийся к ним со спины. Карл потянул за лямку, вытягивая клевец из удобной петли при седле. Наемник подошел к толстяку с бельмом. Примерился к его голове, замахнулся, ухнув. Стальной клюв вошел точно в затылочную кость.
-- Больно. Бо не любить, когда, - пробормотал толстяк.
Затем колени его подогнулись. Бандит плюхнулся наземь, умерев в непристойной позе.
Сальватор тоже зря время не терял. Лента достал из ножен, расположенных, как и у Дилана, за спиной, клеймор. Темная сталь была идеальным ночным оружием. Ни единого отблеска при свете костра или осколков Астарты. Одного насильника он стеганул по ягодицам. Другому перерубил позвонки. Брызнула кровь. Заверещали женщины. Сальва не обратил на них внимания.
Держась за свой зад, последний из оставшихся в живых беззаконников, голося что-то про мать и едрену вошь, пытался натянуть штаны одновременно держась за ушибленную филейную часть. Сальва не стал ждать. Острие ронделя вонзилось в правый глаз головореза, добравшись до мозга. Труп с приспущенными шоссами фиалкового цвета повалился на верещавшую девицу в разорванном платье.
-- Помогите!
-- Уже помог, - недовольно проворчал Сальва.
-- Насилуют!
-- Уже нет. Все мертвы. Можете не благодарить.
--Я вся в крови.
-- Это не ваша кровь. Все будет хорошо, отстираете. Щелоком все отстирывается.
Ни слов благодарности. Ни звона монет. Настроение Сальватора висело между тем, что испытывает висельник, идущий на казнь и городским нищим, которому подали вместо медяка краюху хлеба. А что еще он ждал? Цветов и оваций от перепуганных путников? Напрасно.
Дела так и не наладились. Золотые Ленты вернулись в Фидесрааль с пустыми карманами, тогда как Алые Плащи наверняка получили щедрое вознаграждение. Издержки воинам Сальва покрыл из своего кармана. Приходилось признать – золотое время охотников за головами подходило к концу в виду того, что желающих до такой работы развелось больше чем мышей в амбарах с зерном. Конкуренция заставляла затягивать пояса и быть более осторожными, ведь теперь не только головорезы грозили укоротить тебе век, но и собратья по ремеслу.
Карл развязал пленных. Ими оказались мальчик лет двенадцати, молодой мужчина с лысой головой и двухнедельной щетиной и седой отец семейства. Отец тут же бросился помогать прийти в себя дочке и жене. Его сыновья смотрели на наемников исподлобья, не ожидая ничего хорошего.
-- Вы спасли нас. Благодарим, - сухо сказал лысый мужчина. – Еще немного и… и…
Мальчик расплакался. Лысый принялся его успокаивать. Тем временем отец семейства привел женщин. Он горячо пожал руки наемникам, не переставая благодарить. Сальва деликатно отводил взгляд от грудей молодки, плохо скрываемых разорванным платьем. Карл не отводил.
-- Я Тульвен, - назвался отец семейства. – Это Клода, жена моя, стал быть. Рядом с ней Жози, падчерица. А с Германом и Францем вы уже раззнакомились. Спасибо вам, добрые люди, огромное. Не иначе сам Арий прислал своих воинов нам в помощь.

Клода тоже горячо поблагодарила спасителей. Жена Тульвена оказалась на удивление сильной женщиной – могла улыбаться и делать вид, словно забыла о том, что ее минуту назад насиловали в недалеких кустах. Жози была другой. У падчерицы дрожали губы. Она пялилась на изгвазданное в крови платье, которое теперь годилось разве что на тряпки. Сальва не думал, что девушка сможет прийти в себя. Он мало знал женщин, но пустой взгляд говорил о многом.
-- Не спеши кланяться перед ними, отец, - вдруг вспылил лысый мужчина, по-видимому Франц. – Посмотри на их коней. Там, у седел привязаны ленты. Вы ведь те наемники, да? Знаменитые охотники за головами? Что же, погано вы делаете свою работу.
-- Мы делаем ту работу, за которую платят, - пожал плечами Сальва, но холодок вины все же кольнул нутро.
Может быть Тоффенбах был прав? Он стал другим, жестким, безразличным. Жестоким. Дорога, начатая в дебрях Душилесья, привела его совсем не туда, куда хотелось. Видимо те, кто хотел чего-то добиться, никогда не ходили прямыми путями.
-- А если не заплатят, значит, можно спокойно проезжать мимо? Я видел вас там, у края дороги. Видел, как спорили, кивая в нашу сторону. Наблюдали, как нас хлещут огнем. Взвешивали, во сколько вам обойдется помощь.
-- Франц, - упреждающе произнес Тульвен, поглядывая на наемников и обнимая жену с падчерицей. – Не нужно.
-- Не нужно, Отец? Не нужно?! Если бы они поспешили, если бы думали о людях, а не о талантах, которые могут от нас получить, маму и Жози… Их бы не успели…
Герман снова начал плакать. Франц вновь принялся его успокаивать. Наемники не отвечали. Все стояли, неловко сбившись у костра, не зная, продолжить ли хвалить доблесть Золотых Лент или начать их бранить за медлительность.
-- Стало быть, вы Золотые Ленты, - хмыкнул Тульвен, переминаясь с ноги на ногу. – Выходит, мы должны вам за помощь. Так вроде бы у вас заведено. Хм-м, думаю это справедливо. Но, добрые люди, мы всего лишь беженцы, которых еще и ограбили по дороге. Эти трое… Они отстали от остальной ватаги. Захотели развлечься. Так они сказали. Они звали себя артелью Вальгена Однорукого.
-- Слыхали, - взвешенно сказал Карл. – Но власти не спешат предлагать таланты за их головы. Ждут, когда таких как вы, простых людей, начнут резать на трактах десятками, извините за прямоту.
-- Извиняю и ценю, - склонил голову Тульвен, отпуская жену. Клода увела Жози к уцелевшему возу искать целую одежду. – Но, как уже сказал, то немногое ценное, что было нажито, у нас забрали. Я не знаю, что можно вам отдать. Все наше – теперь ваше. Забирайте. Жизнь всегда дороже любых вещей.
Наемники переглянулись. Карл вопросительно согнул правую бровь. Сальва улыбнулся уголками губ и кивнул. Они неплохо знали друг друга и понимали без слов. Найденыш перенял суровость бывшего наставника, его склонность к насилию во благо, но также и Тоффенбах научился милосердию и доброте у того парня, который помог им справиться с Девой Леса.
-- Я думаю, мятного отвара у вас в чайнике, да верной картошки с топленым салом, что доходит в котле, будет достаточно, чтобы рассчитаться, - сказал Карл и редкая улыбка тронула его лицо.
Наемник первым сел к костру, подставляя руки, чтобы получить тепло – редкий гость поздними осенними ночами. Сальва встал возле друга, привалившись о перевернутый воз, слыша, как мать успокаивает Жози с другой стороны. Сальва поднял толстую ветку. Срубил сучья, сотворив поленце. Затем достал из-за голенища маленький ножик, которым чистил кожуру с овощей и чешую с рыб. Прикинул примерный размер и форму. Принялся состругивать кору.
-- Охотно отблагодарим, милсдари, - хлопнул в ладоши враз повеселевший Тульвен. – Скажу больше – я ничуть не расстроен, что нам помогли вы, а не какие-нибудь странствующие рыцари, которых полно на турнирах, в щегольских доспехах, но на трактах днем с огнем не сыщешь. А вы, хоть и не благородных кровей, но пришли в час кручины. Я скажу так – вы больше люди, чем они, с их липовой честью и надуманным кодексом, который перестают уважать, как только получат свои шпоры.

Картошка разварилась до состояния кашицы. В кастрюлю бросили кусок масла, тут же растаявшего желтым озерцом. Полученное непаханое поле с жирным водоемом засеяли петрушкой и укропом. Тульвен добавил внутрь отваренных ранее бобов, перемешал. Карл, наблюдая как из картошки, зелени, шкварок и бобов получается нечто вкусное, глотал слюну. Тем временем вернулась Клода. Жена переоделась, привела волосы в порядок. Достав из вещевого мешка краюху хлеба, начала отрезать куски сидевшим у костра. Руки дрожали, но помощи никто не предлагал. Все понимали – Клода должна сама о себе позаботиться. Ей это нужно больше, чем забота других. Потому что иногда нужно черпать силы только в себе.
Франц поднял с земли глиняные миски, протер их полотенцем и раздал присутствующим. Тульвен нашел черпак, оказавшийся в шаге от лежавшего в непристойной позе бандита со спущенными штанами. Зачерпнув им из котла, отец семейства наградил щедрой порцией спасителей. Карл тут же принялся работать ложкой, вычищая миску так быстро, словно на донышке был зарыт клад. Сальва не торопился, давая блюду остыть, хотя желудок противно урчал – они за весь день перекусили только яблоком. Найденыш не любил бросать работу на полпути, поэтому помалкивал и продолжал строгать полено.
-- Беженцы, говорите? – спросил у пострадавших Тоффенбах с набитым ртом. – Отчего бежите?
-- Не от чего, - поправил Франц, крепче прижимая к себе вздрагивающего от каждого шороха Германа. – От кого. Наша семья открыла портняжную мастерскую в Золотых Воротах. Думали, что начнем новую жизнь, потому как в Мелирии людей душат поборами и честному человеку требуется не жить, а выживать. Думали, в Десятиградье будет легче.
-- И что, в Золотых Воротах уже не нужны швачки и портные? – удивился наемник.
-- Куда там, господин, - всплеснул руками Тульвен. – Конечно нужны. Умелые руки всем нужны. А шить мы умели. Дублеты, котты, блио, жиппоны. Любой материал от кожи до шелка на радость заказчику. И дело у нас спорилось, уважаемые Ленты, ой как спорилось.
Семья согласно кивала. Даже Герман, плохо понимающий, о чем говорят взрослые. Мальчик покачивался на коленях брата, постепенно засыпая. Он наблюдал за плавными и точными движениями ножа Сальвы, зачарованный проступающими контурами фигурки.
-- Вот только не всем нравилось видеть, как мелирийцы, пришлые люди из бедной страны без короля, но с выводком самодержавных князей, богатеют, тогда как они, по их словам, становятся все беднее. Сперва мы пережили погром. Средь бела дня орава людей с топорами и дубинами принялась рубить нашу лавку, самую, скажу вам с гордостью, богатую на рыночной площади. Но это не беда. Сукно и инструменты мы дома держим, продаем лишь то, от чего заказчики отказываются. Мы продолжили жить и делать вид, что ничего не произошло. И зря. Нужно было трогаться с места еще тогда. Потому как злоба людская, она ведь как фитиль, уважаемые Ленты – постепенно тлеет, подбираясь к воспламеняющему все и вся заряду. И когда ночью накануне самайна, аккурат перед началом листопада, стало быть, в окна полетели горшки с горючим маслом, а вслед за ними зажженные факела, я окончательно уверовал в то, что не удастся нам прижиться в Десятиградье Никому из мелирийцев не удастся. Потому как фитиль вот-вот догорит и что-то произойдет. Будет взрыв и, я не хочу, чтобы моя семья оказалась погребена обломками. Поэтому и хочу вас попросить еще об одном одолжении, милсдари Ленты.
Герман тихо посапывал. Сальва закончил работу, подул, сдувая опилки, повертел фигурку под разными углами. Удовлетворенный результатом, подсел к Тоффебаху и принялся за еду. Трапеза принесла огромное удовольствие, что было странно, ведь состояла из совсем простых ингредиентов. Будучи учеником Георгин, Сальва создавал куда сложные блюда, чтя границы возможного, не пересаливая и не переперчивая. Сальватор был строгим критиком и понимал, что скромные запасы потерпевшей семьи не шли ни в какое сравнение с тем, что он делал, или что едал в самых дорогих ресторациях Десятиградья, когда Золотые Ленты праздновали очередную победу над шайкой ворья или разбойничьей артелью. И все же, вкуснее еды он не пробовал очень, очень давно. А может, дело и вовсе было не в ней.

-- Что за одолжение, почтенный портной?
За телегой раздался тихий писк, с каждой секундой набиравший силу. Жози наконец выпустила на волю терзавшие ее чувства. Девушка визжала, плакала навзрыд и не могла остановиться. Клода поспешила к ней, чтобы успокоить. Маленький Герман, задремавший было на руках брата, вновь проснулся, услыхав сестру тоже заплакал. Тульвен ссутулился, словно ожидал, что его будут бить батогом за то, что скажет. Глава семейства обратился к наемникам:
-- Милсдари Ленты, тракт нынче стал опасным. А честных людей на нем найти труднее чем иголку в стоге сена, - Тульвен покосился на ощерившиеся иглами кусты терновника, произраставшие у обочины тракта. Злой ветер срывал с них последнюю листву, гнал по пустому тракту кругляши катуна из сухостоя. – Нам нужна охрана, милсдари, очень нужна. Мы возвращаемся домой, в родное княжество Бергет. Путь должен занять три недели. Если спешить - две с половиной, но… Сами видите.
Сальва видел. Одну повозку семья потеряла, еще одна стояла перевернутой. Ремонт оси займет полдня. Но даже тогда остается вопрос с лошадьми, потому что своих семья лишилась по вине разбойников. Тульвен, конечно же, собирался впрячь их лошадей, чтобы продолжить путь.
-- Денег при себе у нас нет, - развел руками Тульвен. – Но, по прибытии в княжество, я тут же сниму наличные с банковского счета. Все, что накопили. Пятьдесят талантов. Безопасность семьи для меня прежде всего. Что скажите, милсдари?
-- Что скажешь, Сальва? –спросил Карл серьезным тоном. – Туда и обратно. Вернемся до холодов. Считай, увеселительная прогулка.
Сальватор печально вздохнул и медленно покачал головой.
-- Спасибо за щедрую награду, но вынуждены отказаться. Мы спешим. В Золотых Вратах ждет одно дело, не терпящее промедления. Спасибо за ужин, было вкусно.
Тульвен поник, морщины в перемигивающимся свете угасающего костра казались глубже, чем были на самом деле. Франц сидел с прямой спиной, точно проглотил шпагу.
-- Что же нам делать? - тихо, будто говорил с собой, произнес Тульвен.
-- Берите только самые необходимые вещи и уходите. Вскоре шайка задастся вопросом, отчего трое приспешников не вернулись к ним этой ночью и решит вернуться. Если хотите жить, уходите без промедления. Этой ночью. Сейчас. Если вам повезет, вы встретите купеческий караван, к которому можете прибиться.
-- Пора, - сказал Сальва напарнику. – Лошади отдохнули. Хочу утром увидеть позолоту на арке городских врат. Да, и вот еще что.
Он опустился на одно колено перед Германом и протянул мальчику статуэтку.
-- Дарю. Это Люпус, волчок. Он когда-то был моим другом. Знаешь, многие верят, что, если статуэткам дать имя, они становятся оберегами от любых бед. Ставят их на подоконники, чтобы те хранили хозяев от воров, на тумбочки возле кровати, чтобы сон был тихим, а сновидения сладкими. Держи Люпуса в кармане. Он очень храбрый волчок.
Взлохматив Герману спутанные волосы, Сальва крепко пожал руки мужчинам. У обоих хватка была мягкой. Их руки не держали ничего тяжелее швейной иглы. Ночь разрывал надсадный вопль Жози, постепенно переходящий в хрип.
Когда они отъехали достаточно, чтобы семья Тульвена их не слышала, Тоффенбах сказал:
-- Купеческий караван, следующий из Десятиградья в Мелирию? Ты сам в это веришь, Сальва?
Не дав ему время найти нужный ответ, Карл пришпорил коня, вырываясь вперед. Сальватор постарался выбросить лишнее из головы, но не мог. Он ехал один, дыша холодным осенним воздухом и прислушиваясь к едва слышным стенаниям изнасилованной девушки.

***

-- Да разные про них ходят слухи в городе, - вещал Бородач, сдувая пену с деревянной кружки.
В корчме было шумно. Этим вечером в «Одалиске» пережидали шторм моряки и горожане. Пиво и вино переливались из бочек в кубки, девицы из борделей сонно танцевали на столах, что не мешало толпе улюлюкать и пытаться задарма их облапать. Корчмарь стоял у печи, потный, но довольный, кивками принимая заказы. Сильный дождь барабанил по черепице, ветер шалил с оконными ставнями.

-- Какие?
Бородач одним глотком осушил половину кружки. Взялся за кувшин. Карл накрыл его руку своей, не давая наполнить кружку. Потребовал с нажимом:
-- Какие слухи, мастер вор?
-- Не так громко, - поморщился Бородач. – Наша гильдия не любит лишнее внимание, знаете ли. Враги есть у всех. Бают, что у ордена денег тьма-тьмущая. Я склонен этому верить, потому что нельзя появиться из ниоткуда, умаслить дожа в первый же день знакомства и купить огромное имение Вестфериев, которые и не собирались его продавать. Ребята они серьезные – шутить не любят. Наши было сунулись к ним, пощипать маленько казну, так их трупы до сих пор полощутся на флагштоке, подвешенные за лодыжки точно прапоры.
-- Что еще?
Танцовщица оступилась на скользкой от смальца столешнице и, не удержавшись, больно саданулась копчиком о деревянные половицы под громкий хохот. Бородач сбросил ладонь Карла и припал к кружке. Отер пенные усы, отрыгнул.
-- Странные они, таинственные. Вроде бы как любые капитулы должны верещать на каждом углу о своем легендарном прошлом, бить кулаком в грудь, давая клятвы не мыться три года в честь дам, побороть до жути много страховидл и парочку драконов в придачу, а эти – кто они? Откуда? Никто толком не знает. Просто пришли, вытолкали взашей Вестфериев, забрав родовые земли, развесили по округе объявления, а на любые вопросы готовы глотки перерезать. Говорят, называйте нас рыцарями теней и все тут.
- Продолжай, Бородач. Если я буду тянуть из тебя каждое слово, не будет тебе второй половины обещанного. Довольствуешься пивом и задатком.
-- Надо бы добавить, - проворчал мастер вор. – Плата за риск, так сказать. Потому что следующие сведения было нелегко достать. Кто знает, может мне за них ребра пересчитают сегодня ночью?
-- Это я тебе их сейчас пересчитаю, - прорычал Тоффенбах, беря Бородоча за грудки. – Разложу ровными рядками прямо на этом столе. Выкладывай, что знаешь да поскорее. Мы битый час тебя слушаем, но узнали только то, что и так каждый дурак в городе слышал.
-- Бьют! Убивают, – заголосил Бородач. На него никто не обратил внимания. Все обсуждали затянувшуюся грозу и ягодицы танцовщиц. – Честных людей мордуют!
-- Это ты-то честный? – скептически спросил Сальва. – Надо же, впервые вижу честных воров. Не голоси, связки порвешь. Будут тебе деньги.
Он отсчитал двадцать талантов золотом. Отчеканенные императоры прошлых эпох уставились на потолок харчевни мертвыми глазами. Бородач сглотнул, потянулся к грудке кругляшей дрожащей рукой. Сальватор молниеносно вонзил рондель между растопыренных пальцев, преграждая путь.
-- Говори, и пусть это будет стоящая информация, иначе мы зря потеряли время и за него ты заплатишь большими пальцами.
-- Годится, Лента. Мои пальцы еще никогда так много не стоили. Пришлось немного повозиться, но я узнал, что рыцари эти кое-что ищут здесь, в городе. Что-то связанное с волшбой, потому что с ними якшаются плетцы. Да-да, не морщитесь. Чванливые магики точно шелковые вьются вокруг Дамильера, магистра ордена. Мало что с рук не едят. Даже обрядились в цвета капитула. Бродят по городу, заглядывают в дома, плетут узоры, но что ищут не говорят. Орденцы дали им много приборчиков, которые плетцы установили в каждом квартале Золотых Ворот. Толку от них мало, попискивают только, как мыши в сене, но плетцы ходят довольные.
Наемники переглянулись. Рыцари и плетцы были двумя полюсами сил, равно отталкиваемых взаимным презрением. Что общего могло быть у них?
-- Это еще не все, - добавил Бородач, отставив наконец пиво в сторону и сгребая монеты за пазуху. – Вы должны знать кое-что еще, Ленты. Скажу бесплатно, так сказать авансом нашего возможного союзничества в будущем. Не только вы одни интересуетесь орденцами.

-- Это как раз не новость, - усмехнулся Сальватор. – То, что орден Теней располагает средствами, знает каждый, кто видел их объявление. Скажи, кого из нашего брата ты видел в городе?
-- Медведей Сильванны. Грифов Пустошей. Серебрянные Шпаги Норсии тоже здесь, обживают притон близ старого жальника. Розы Запада отираются в купеческой гильдии и делают вид, что им капитул до жопы. Ах да, еще эти удальцы. Как их… Запамятовал. Малиновые Береты?
-- Алые Плащи, - процедил Сальватор.
-- Да! Точно, они! Как видите, не вы первые подумали заработать на ордене. Советую поспешить, а то не успеете получить свою долю. Прощайте, Ленты, здесь есть пара кошельков, которым нужен новый хозяин.
Мастер вор вытер пену с губ пушистой черной бородой с редкими седыми нитями, натянул сиреневый бегуин с завязанным в узел на затылке вытянутым концом, и решительно вклинился в галдящую толпу моряков. Карл ритмично выстукивал костяшками пальцев по столу. Сальва размышлял.
Прислужница пришла забрать пустой кувшин. Наклонилась так, чтобы все присутствующие могли оценить прелести, которые скрывал только фартук и спросила, хотят ли наемники чего-нибудь еще. Ленты вежливо отказались, Тоффенбах с явным сожалением. Люди набились в «Одалиску» как сельди в бочку. Они кричали, выкрикивали здравицы и проклятия, отчаянно резались в карты, смеялись и бранились, но так и не смогли пересилить (?) шум ливня за дверью.
-- Может быть останемся? – с надеждой спросил Карл. – К хтону орден. Деньги у нас есть. Перезимуем в Фидесраале, а дальше видно будет.
-- Ты же знаешь, что не могу.
-- Ага. Знаю. Ладно, чего тянуть кота за яйца. Идем.
Натянув капюшоны до самого носа, наемники вышли из «Одалиски». Людей смыло с улиц. Никто не хотел мокнуть под дождем. Даже калеки забрались в разбитые бочки, хотя они давали такой же навес, как и лист лопуха. Тоскливо выли псы. Только крысы радовались тому, что конкурентов копаться в отбросах стало меньше. Грызуны облепили местные свалки с аппетитом чавкая огрызками яблок и куриными костями.
Тоффенбах пнул пару крыс мыском сапога, вымещая на них раздражение. Сальва знал, о чем тот думал. Не нужно быть плетцом, чтобы прочитать мысли человека, которого знаешь как облупленного. Карл вспоминал уютный домишко, оставленный из-за него, Сальвы. И гадал, поступил ли тогда правильно. Спас одну жизнь, загубил другую и отправил собственную на помойку к крысам.
Найденыш и сам не знал, чего стоит его жизнь. Может, это вселенская глупость – придумать цель и тащиться к ней, чувствуя, как с боков тебя обрабатывают палками точно провинившегося пса. Может, и нет этой цели, а есть только повод, чтобы просыпаться утром и делать то, что умеешь. Изо дня в день, пока не умрешь или выдумаешь повод этого не делать.
Серые улицы Золотых Врат вытянулись невзрачными и хлипкими домишками. Вода скатывалась с крыш, лилась в бочки и водостоки, смывая пыль, птичье дерьмо и позолоту сонной осени. Бесчисленные фонтаны, которыми славился город, ворчали, забитые палой листвой. Вода, не смотря на хлесткие струи дождя, зеленая и воняющая тиной, изливалась на брусчатку.
Сальва и сам готов был послать все к черту, сесть в седло и уехать к своим с пустыми руками, когда они нашли наконец резиденцию Ордена Теней. Тяжелые створки кованных ворот были призывно приоткрыты. Внутри Вестферии приказали разбить вечнозеленый сад. Туи облепили мшистые стены, ограждавшие имение. Можжевеловые кусты и элегантные тсуги ощетинились мохнатыми кронами. В центральной части сада, среди коротко стриженой, все еще зеленой травы, кипела битва. Самшитовые статуи, подстригаемые внимательными садовниками, изображали сошедшихся в поединке мечников и конных. Древесное оружие исчезало в лиственных доспехах одних, скрещивалось с топорищами других. Кто-то уже пал, сраженный копьями, иные оборонялись, планируя отступать к дому – особняку, чей кирпич был окрашен в бежевые цвета.

Их встретили двое рыцарей, облаченных в доспехи дымчатого оттенка без шлемов. Велели следовать за ними. Наемники повиновались. Их провели между садового лабиринта. Обильно вобравшая влагу земля звучно чавкала под ногами. Казалось, что воинам тени плевать на дождь, на неудобные, сковывающие движения и пропускающие воду доспехи. Сальве подумалось, что эти двое получают удовольствие только оттого, что состоят в ордене и в жизни им больше ничего не нужно.
На небольшой мраморной площадке, в центре которой находился бассейн с подогретой подземными источниками водой, собралась пестрая компания. Одних Сальва знал, про других только слышал. Наемники всех мастей – разодетые в лучшие доспехи, при оружии столь экзотичном, что не каждый оружейник про него слышал. Обожженные солнцем республиканцы, берсеркеры Межиземья с горящими яростью глазами, невозмутимые и профессиональные кантонцы, холодные и белые как снег норсийцы, сжимавшие цепи с крючьями на концах охотники рабовладельцев, даже парочка зеленокожих орков перерыкивалась между собой на родном языке. На лицах у всех отражалась та же эмоция, что и у прибывших Лент – дикое разочарование. Наверняка каждый думал, что уж он то первым отхватит контракт от богатенького клиента. Вместо этого их заставили мокнуть под промозглым дождем в обществе друг друга.
-- Кого я вижу, это же мои старые друзья, Золотые Ленты, - паршивенько ухмыляясь протянул Хейл, картинно делая поклон и отводя левой рукой алый плащ. – Вы как всегда приходите вовремя. Сразу подарите заказ или мне подождать, пока вы его не выполните и забрать деньги?
Остальные заухмылялись. Слухи о поражениях расползались быстрее всего. Золотые Ленты поднялись слишком высоко, и оттого любой промах бил еще больнее. Наемники промолчали. Карл сделал вид, что зевает. Сальва изучал конкурентов, подмечая детали. Рефлекторно расправил плечи, начал разминать замерзшие руки, контролируя дыхание. Сулийский учитель, один из тех, с кем найденыш практиковал фехтование в свободное от выполнения заказов время, говорил, что готовность к бою – половина победы. Если ты подготовишь тело и разум к схватке, тебя не захлестнет волна адреналина, от которого прерывается дыхание, дрожат руки и сбоит сердечный ритм.
Их наниматель появился под бой барабанов, будто без ударных был бы кощунственно нарушен ритуал светского общения. Без доспехов, но в хламиде дымчатого цвета, одетой поверх шелковых одежд. Застыв под козырьком маленького эркера, он отбросил капюшон, и оценил наемников безразличным взглядом глаз цвета стали. Обычный человек с коротко стриженными волосами, у висков седина. Кожа пепельного оттенка приятно сочеталась с цветом одежд. Гладко выбритое лицо не выражало ничего. Рыцари, мокнущие под дождем в латах, молча преклонили колени, приветствуя магистра ордена.
Сальва перевел взгляд на его сопровождение, хмыкнул. По левую руку застыл, всем своим видом показывая презрение к людям, Герус. Эльф затесался в компанию к орденцам, неведомо за какие заслуги став приближенным магистра. Герус сделал вид, что не знает Лент, а может для него все люди были на одно лицо. По правую руку от пепельнокожего находились представители великого Магистериума. Плетцы выглядели тощими и хлипкими в этой компании, но все знали, что они куда опаснее любого из наемников. Сальва не особо удивился, заметив среди них Изволда. Хозяин черного дома в Фидесраале коротко кивнул Ленте, наклонился к магистру, нашептывая.
-- Замечательно, - бесстрастно провозгласил Дамильер, выслушав плетца. – Можем начинать. Будь у нас лишние люди или много времени, мы обошлись бы без вашего участия. Но приходится работать с тем, что имеешь. Орден Теней берет только лучшее. Мы велели собрать здесь наемников Десятиградья, потому что хотим решить дело быстро и качественно, а в дальнейшем, возможно, продолжить сотрудничество. Осталось решить последний вопрос.

Дамильер хлопнул в ладоши. Плетцы выпустили из рук огоньки, что вознеслись над бассейном, осветив зону окружности (?) перед присутствующими. Капли дождя отражались в светильниках радужными оттенками.
-- У меня скверное предчувствие, - шепнул Карл.
-- Очень важный вопрос, - продолжал Дамильер, скрестив руки за спиной, – от которого зависит ваше будущее. Мир меняется, наемники. Что-то уходит, что-то приходит. Вы всегда были чуткими к таким переменам, моментально реагируя и подгоняя себя под новые условия. Мир меняется, мы его меняем. Действиями, поступками, решениями. И сейчас вам предстоит выяснить, стоит ли рискнуть всем, чтобы вписаться в новые реалии или навсегда уйти с арены.
-- Ради Шестерых, говорите, к чему клоните, да побыстрее - простонал кто-то из кантонцев. – У меня вода в сапогах уже хлюпает.
Никто его не поддержал. Все ждали, застыв в напряжении. Сальва осмотрелся, примечая детали сада – камешки, выбоины, керамические скульптурки садовых карлов, трусливо выглядывающих из кустов. Ему не было интересно, что скажет магистр. Они наемники, и что от них ждут понимал каждый. В таких делах всегда кончается потасовкой. Оставалось решить, нужно ли ему в это ввязываться и, если да, понять, как победить.
-- Терпение, воин, - безучастно сказал Дамильер. – Владение языком не главная ваша добродетель, и это хорошо, потому что нам нужны лучшие клинки мира, а не декламаторы. Самые отчаянные, самые опытные, самые смелые, самые смышленые. Лучшие из лучших. И сейчас мы выясним, кто из вас ими является. Я приказал дать десять тысяч талантов тому, кто останется на ногах к концу боя. Правила простые: по воину от каждого братства. Бой до сдачи оружия или до смерти. Никаких дуэлей. Все против всех. Здесь и сейчас. Немедленно. К барьеру, господа, если желаете завладеть деньгами.
Орденцы вынесли кованый сундук с открытым замком. Магистр легким движением руки откинул крышку. Золото было старым, тусклым и темным, с нитями паутины в углах короба. Дамильер сгреб в ладони кучу монет, погремел, бросил под ноги наемникам. Таланты звякнули, рассыпавшись по траве, падая друг на друга и скатываясь в бассейн.
«Пыль в глаза, но как же эффектно», отметил про себя Сальва. Он сделал мысленную зарубку при случае поступить так же. Люди готовы на многое ради богатства, а когда перед глазами сорят деньгами, уверяя, что могут дать намного больше, это подстегивает лучше любых плетей.
-- Так и знал, что будет сеча.
-- Всегда к этому сводится. Самый простой способ разрешить противоречия.
-- Рискуем или уходим?
-- Ты говоришь это, пялясь на таланты под ногами. Сам как думаешь?
-- Ты или я?
-- Я.
-- Может бросим монету?
Сальва покачал головой, дружески положил руку на плечо Тоффенбаху, чуть сжав пальцами кожу куртки. Оба знали, что Сальва давно превзошел учителя. Найденыш мог фехтовать с Тоффенбахом, Диланом и Тиберием закрытыми глазами. Он мог обезоружить их одним неуловимым движением. Мог отразить удар, используя силу противника против него.
Сальва вошел в круг, освещаемый магическими светляками. За ним подтянулись остальные наемники. В стороне не осталось никого. Слишком велика была награда. Этот сундук, думал Сальватор, вставая в пятую позицию Белькатора, позволяющую мгновенно контратаковать из обороны, откроет любые двери и уже сам дож будет искать со мной встречи, а не наоборот.
Десять человек приготовились разбогатеть или умереть. Десять человек обнажили оружие, выбирая соперников полегче и думая, не ударит ли ближайший наемник в спину. Ожили барабаны, задавая ритм бою. Крупная капля очертила контуры скулы Сальвы, сползла к подбородку и рухнула вниз, растекшись по золотому кружку.
-- Начали! – скомандовал Дамильер.

Все разом ожило, завертелось в стремительном ритме, растекаясь по реальности смазанными росчерками. Наемники бросились в бой, кто молча, кто выкрикивая насмешки в лицо противнику. Зазвенела сталь, пролилась первая кровь.
Берсеркер межиземья принял баклером удар заморской саблей, отступил на шаг и обрушил на республиканца топор. Лезвие раскроило лицо надвое. Наемник осел на колени. Желтые шаровары быстро вбирали кровь.
Норсиец несложным финтом заставил Вицлава, знаменитого больше любовными похождениями, чем умелым владением оружием, перейти в защиту. Затем батманом выбил меч из рук. Вицлав попытался схватить норсийца за шею, но напоролся на острие шпаги. Он закашлял кровью, глянул на свой живот. Расшитая розами шелковая рубашка обагрилась красным. Неловко отстранившись, освободив тело от шпаги, Роза Запада побрел на нетвердых ногах к бассейну. Не дошел.
Сальву атаковали двое. Не сговариваясь, они выбрали целью его, думая, что легко одолеют Ленту, оставшегося в одиночестве. Наемник пнул ногой таланты. Монеты взвились в воздух, сбивая темп противнику. Ушел вправо, уклоняясь от сокрушительного, но медленного двуручника орка. Ударил примом, выворачивая кисть до боли. Клеймор хлестнул зеленокожего по глазам. Орлиный Коготь взвыл, выпуская оружие и хватаясь за голову. Сальва довершил дело двумя диагональными ударами сотворив из орка кровавую литеру Х. Тут же крутанулся на сто восемьдесят градусов, вольтом уходя от меча второго наемника. Рейндир, лучший воин Сильванны, плюнул в него и тут же атаковал, спружинив от мокрой травы. Сальва не обратил внимания на плевок, принял выпад батманом. Затем ударил левым квартом. Рейндир ощерился, но удар заблокировал. Надавил, заставляя их гарды сцепиться. Затем наемник ударил Сальву лбом, разбив нос.
Лента отшатнулся, не выпуская меч из рук, попытался расцепить мечи. Рейндир не медлил. Наемник тут же пошел на сближение. Сталь пропела женским колоратурным сопрано и захлебнулась, когда лезвие столкнулось с рикассо его клеймора. Рейндир ударил во второй раз, но Сальва этого ждал. Он уклонился, ставя подножку. Рейндир потерял равновесие и грохнулся на пятую точку. Лента экономным ударом пригвоздил его к земле.
Огляделся, оценивая ситуацию. Норсиец получил полфута стали в печень и скончался на месте. Берсеркер крушил щит Грифа Пустошей, комично выпучив глаза и высунув язык. Гриф, сгорбившись, отступал. Он потерял оружие и его смерть приближалась с каждой выбитой щепкой.
Сальва поприветствовал нового противника. Кантонец был крепко сбитым парнем, в кольчуге, при одноручном мече и каплевидном щите. Он двигался медленно, следя за движениями Золотой Ленты. Сальва сделал несколько обманных финтов, провоцируя его на действия. Кантонец думал, что лишнее железо на теле сможет его обезопасить, поэтому пропускал скользящие удары, отвечая только на прямые выпады. Сальва танцевал вокруг него. Клеймор пел под осенним дождем голосами мертвецов. Кантонец лишь чуть опустил щит, думая перерубить Ленте ногу, когда тот в очередной раз обломает зубы о кольчугу. Найденыш перенес вес на правую ногу, ударил с воплем, вкладывая силы в один удар. Темная сталь разорвала кольчужные кольца, врубилась в шею, разрывая кожу, мясо, обрубая артерии, круша позвонки. Сальва ударил еще раз. Голова кантонца скатилась в бассейн.
Смахнув кровь с меча, наемник прервал победный рык берсеркера, потрясающего топором над трупом Грифа. Лента зашел ему со спины, отрубив правую кисть. Конечность прочертила параболу в воздухе и упала под ноги наблюдавшему за схваткой Герусу. Эльф ругнулся на человечьем языке, спесь на секунду сошла с окаменевшего лица. Не обратив внимания на увечье, берсеркер бросился на Сальву, намереваясь сбить с ног, втоптать в землю, изрубить на куски. Наемник рубанул в движении, ловя межиземельца на противоходе. Колено противно хрустнуло, и берсеркер пошатнулся. Сальва прыгнул, в полете выставляя перед собой меч. Берсеркер забулькал и обмяк. Окрашенная вайдой синяя борода уткнулась в клеймор.