Была игра Мистера Ника и Парнаса. Ставка - дочь. У обоих по 4 души, пятой ни с того, ни с сего становится наша героиня. Ошибка: ставка не идет в зачет, хотя Ник и говорит "Черт, я все таки выиграл". Вот тут самое интересно, из-за чего фильм не отпускает до конца: как раскрутить эту сцену правильно?
Тони при помощи Парнаса становится жертвой Ника, то есть Дьявол выиграл, но до этого он обещал Парнасу освободить дочь. После повешения Тони, Ник обронил невзначай, что Валентина не в его власти. Значит, он снова выиграл, но так как следующим обещанием Валентина освобождена - все возвращается на круги своя.
Вторая версия: если Ник ошибся с душой Валентины и не получил ее, значит, он проиграл эту душу - и она теперь Парнаса.

Дитя добра и сметы
Выходит «Воображариум доктора Парнаса» — новый фильм Терри Гиллиама про директора цирка, дьявола и параллельные миры; последнее кино, в котором успел сняться Хит Леджер. «Афиша» публикует интервью Гиллиама о деньгах, фантазиях и Леджере

Интервью: Майкл Меканик /Mother Jones
Фотографии: Greer Studios



Терри Гиллиама всю жизнь преследуют проблемы со студиями. Скажем, от его предыдущего фильма, «Страна приливов», в последний момент отказалась компания-дистрибутор — после чего Гиллиам надел на себя плакат с надписью «Режиссер без студии, снимаю за еду» и пошел с ним на улицы Нью-Йорка. Ему удалось собрать 25 долларов

— Я, когда в школе учился, из-за вас практически не спал. «Монти Пайтон» же начинали показывать не раньше двух часов ночи.

— Ну мы же страдали за наше искусство. И вы помучились. Все справедливо!

— У всех ваших главных героев есть что-то общее. Взять хотя бы доктора Парнаса — тысячелетний старик, который всегда готов рассказать людям о параллельных мирах, но его никто не слушает. Парнас — это ведь вы, так?

— Нет, не я. Во-первых, я помоложе буду, а во-вторых, меня всегда все слушают. Сейчас вот меня слушаете вы. (Смеется.)

— Но вся ваша команда хором заявляет: «Парнас — это Терри!»

— Они все врут. Видите, да, с какими людьми мне приходится работать?

— Персонаж Хита Леджера, Тони, объясняет Парнасу, что одних только идей недостаточно. Их еще надо суметь продать. Похоже, это главная проблема для вас как режиссера?

— Тут такая история. Продюсеры обычно не упускают случая сообщить мне, как они меня любят — за «Бразилию» или там за «Двенадцать обезьян». Но когда я говорю, что мне нужны деньги на новый проект, никто из них не спешит выписать мне чек. Никто и никогда.

— Но если деньги есть, это тоже проблема, да?

— Не то слово. Вот, скажем, съемки «Мюнхаузена» и «Братьев Гримм». Огромный бюджет, сотни человек в подчинении. При таком раскладе очень трудно уследить, сколько и на что ты тратишь. Исходный замысел у меня всегда превышает смету — но каждый раз удавалось проскочить. То есть я даже не жалею, что снял «Братьев Гримм», хотя проклинаю себя за то, что согласился иметь дело с братьями Вайнштейн.

— Иногда кажется, что у вас такие хорошие фильмы получаются как раз благодаря этим са мым бюджетным ограничениям.

— Так и есть. Я никогда не скатывался в посредственность, потому что у меня не бы ло на это денег. Что-то получилось лучше, что-то хуже, но я не снял ни одного бездарного *фильма.

— Ваши персонажи обычно — фантазеры. А сами вы о чем мечтаете?

— Я мечтаю достать денег на «Дон Кихота».

— Вправду снова собрались его снимать?

— Кто-то же должен. Придется мне, видимо.

— Вы в фильмах постоянно сталкиваете во ображение и реальность; у вас всегда есть герой-циник, который пытается убить фантазию. Что скрывается за этой метафорой?

— А я вам скажу. Силы, управляющие этим миром, стремятся контролировать каждый наш шаг. Мы можем радоваться жизни, покупать ай поды и обедать в хороших ресторанах, но я все равно чувствую, что за нами кто-то присматривает. Я создаю свой собственный мир, чтобы уй ти от мира реального, и призываю всех людей заняться тем же. Несмотря на особенности профессии, по сути своей я скорее тяготею к хаосу, а не к порядку.



Терри Гиллиам говорит, что Том Уэйтс попал в «Воображариум доктора Парнаса» случайно: они с Уэйтсом общались совсем по другому вопросу, Том спросил, не найдется ли для него роли, и с радостью согласился сыграть Сатану

— У вас репутация режиссера, который по стоянно конфликтует с киностудиями. Джоан Ролинг, оказывается, хотела, чтобы вы снимали первый фильм о Гарри Поттере, но Warner Bros. были против. Вы разозлились тогда?

— Наоборот, у меня гора с плеч свалилась. Я тогда снимал в Испании, мне выписали билет в первый класс до Лос-Анджелеса, и я чудно провел время в компании своего юриста, обсуждая проблемы, связанные с «Дон Кихотом». Понятно было, что я ни при какой погоде не могу рассчитывать на «Поттера», несмотря на то что на моей кандидатуре настаивали и Ролинг, и продюсер. Голливуд не любит таких, как я.

— Потому что вами сложно управлять?

— Ну конечно. Самое смешное, что три моих голливудских фильма — «Король-рыбак», «Двенадцать обезьян» и «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» — снимать было очень легко. *Никаких принципиальных разногласий — так, обычные рабочие моменты. Тем не менее я всегда рад пнуть Голливуд, и они там меня побаиваются.

— Что вас впечатлило в последнее время?

— Ничего! В этом-то и проблема.

— Чем же вы тогда вдохновляетесь?

— Ну я специально вдохновения не ищу. Оно, знаете, само приходит. Как втемяшится что-нибудь в голову, становлюсь совершенно одержимым — и опять на каторгу, то есть кино снимать.

— Вы же в любой момент можете уйти на покой.

— Когда начинаешь слышать голоса в собственной голове, у тебя есть два варианта: снять фильм или убить всех людей. Кстати, неплохая идея — прийти на студию и сказать: «Не дадите денег — начну стрелять. Знаете, сколько народу поляжет, пока я буду разбираться со своими демонами?»

— Как вышло, что вы переехали в Англию?

— Мы делали журнал Help!, но дела шли все хуже, и в итоге волевым решением мы его закрыли. У меня были кое-какие сбережения, и я на полгода отправился в Европу — ездил автостопом. Прямо влюбился в это дело. Из Европы Америка видится совершенно по-другому. Вот представь те себе: идет война во Вьетнаме, я в это время сижу в Америке, рисую антивоенные комиксы и ругаю правительство на чем свет стоит. А по том приез жаю в Европу и вижу, что европейцы-то, оказывается, тоже не отстают — ругают американцев почем зря. Естественно, я тут же кинулся защищать свою страну, хотя сам не верил в то, что говорил, — был такой любопытный момент. Вернувшись в Лос-Анджелес, я устроился работать в рекламное агентство, но продержался там меньше года. Я тогда жил с девушкой-англичанкой, которая хотела вернуться в Лондон, и однажды сказал: «Поехали».

— В «Монти Пайтоне» вы были единственным американцем. Чужим среди англичан себя не чувствовали?

— Нет, я же был убежденным англофилом. Я нашел людей с чувством юмора как у меня, которые смотрели на мир как я. Люди они, конечно, были совершенно удивительные. Они строчили сценарии, а я работал по схеме: написал, скомкал — выбросил. Я в то время пытался научиться говорить с английским акцентом, и в этом смысле они на меня, конечно, смотрели сверху вниз. Но, знаете, англичане ведь народ страшно пугливый, нервный, ни в чем не уверенный — как же, мировое господство-то профукали! Так что я, можно сказать, помогал им забыть о своих комплексах.

— У вас ведь в каждом фильме есть что-то монти-пайтоновское. Танцующие полицейские в «Воображариуме доктора Парнаса» — ну ти пичный же гэг.

— Эту сцену я заимствовал из пайтоновского скетча «Confuse-a-Cat» («Сбей с толку кошку»), очень его люблю. Вообще все, что я пытался сделать в Голливуде, — это сбить с толку продюсеров. А на съемках того момента я подумал: как можно поставить в тупик отъявленных русских бандитов? И понял: только имитируя слабоумие!

— Давайте поговорим о Хите Леджере. Вы снимали его в «Братьях Гримм», но в «Воображари ум» вроде бы специально не звали?

— Знаете, я до конца своей жизни снимал бы во всех фильмах Хита Леджера. Он был необыкновенный, замечательный. Работать с ним было счастьем. Сценарий «Воображариума» Леджер прочитал через год после выхода «Горбатой горы» — тогда как раз весь этот ужас начался.

— Какой ужас?

— Ну парню пришлось ходить к Опре Уин фри, участвовать во всех этих дурацких шоу. Он работал лицом ради «Оскара» и очень страдал по этому поводу. Давить на него я не хотел. Сценарий он прочитал, а потом взялся снимать клип для Modest Mouse — ну и работал в моей студии. Как-то я показывал раскадровку «Вооб ражариума» дизайнеру, а Леджер подошел и сказал: «Да вай я сыграю Тони». Я спросил: «Ты уверен?» Он ответил: «Абсолютно». Вот так все и вышло.

— И что же, даже имея в фильме Леджера, вам трудно было достать денег на фильм?

— Представьте себе! Нет, правда, представьте: фильм с 25-миллионным бюджетом, в главной роли — Хит Леджер! И это после «Темного рыцаря»! Я думал, все решится за секунду.

— Боятся вас финансовые директора, не иначе.

— Это вечная история: «Господи, Терри, да мы тебя ужасно любим! Все фильмы наизусть знаем. Но вот этот твой новый проект… Какой-то он не такой». За двадцать пять лет в кино я этого наслушался по самое не могу.

— Что вы сделали, когда узнали о смерти Леджера?

— Лег на диван и пролежал так весь день. Что тут еще сделаешь.

— Вот именно так?

— Да. Я просто замер. Перестал функционировать. Послал все к черту. Я потерял друга, понимаете? И конечно, все вокруг стали бегать и кричать, что надо немедленно что-то сделать, как-то разрулить все. Спасибо им за это — в какой-то мо мент я и сам поверил в то, что «Воображариум» еще можно спасти. Когда актер, исполняющий главную роль, умирает — деньги тут же кончаются. На фильме ставят крест. Поворотным моментом в этой истории стал мой разговор с Джонни Деппом. Я позвонил ему и сказал, что, видимо, все кончено, фильма не будет. Он ответил: «Делай как хочешь, но если что — можешь на меня рассчитывать». И вот тогда я подумал, что, может, не все еще потеряно? Это был психологически тяжелый момент, но когда в голове раздался щелчок и я принял решение, я сел и за день переписал сценарий.

— Вы вроде говорили, что устроить так, чтобы герой Леджера мог превращаться разом в Деппа, Колина Фаррелла и Джуда Лоу, было даже не очень сложно — учитывая особенности сценария.

— Ну, в общем, да. Так что теперь мой совет всем молодым кинематографистам таков: «Прежде всего убедитесь, что в вашем фильме есть волшебное зеркало».

— Вообще, похоже, вам удается выйти невредимым из ситуаций, которые многим другим загубили бы карьеру.

— А это потому, что у меня нет карьеры. Вообще, как только ты начинаешь думать о том, как выстроить свою творческую биографию, ты уже идешь на компромисс с самим собой. В каждый конкретный момент времени я занимаюсь только одним делом, и это дело для меня — самое главное, что я создавал в своей жизни, единственное, что меня вообще волнует. Так что пошли все на хер. До тех пор пока фильм не вышел на эк ран, война продолжается. (Смеется.)