<Мое запястье кровью алой истекает,
На нем ножом я имя вырезаю.
Еще немного, ну же потерпи,
Осталась буква, тише, не кричи!
О ней я думаю и днем и ночью,
Закрыл глаза и снова вижу эти очи.
Вот имя кончилсь, заматываю рану,
Ее ни в чем я упрекать не стану!
Пусть бросила меня любимая моя,
Со мною ее имя будет навсегда!>

Под усталым копытом – пыль.
И седок засыпает в седле.
Правду – в сказку, а сказку – в быль.
Д'Артаньян опять на коне.

И несется лихой призыв!
Мушкетеры плечом к плечу,
Вновь в сердцах чувств высоких взрыв!
И мешочек монет – палачу.

Сколько б я не читал Дюма,
Все одно и одно в уме,
Пыль веков в пухлых томах,
Д'Артаньян на лихом коне.

Вечен этот сюжет в веках,
И герой благороден и смел.
И злодеи – всегда в дураках,
Хоть коварен враг и умел.

Шпаги в ножны и кубки на стол.
Бой окончен, закрыт роман.
Жизнь зерно отделит от плевел,
Д'Артаньян от свободы пьян!

Вот он вновь на полке стоит.
Он заснул ненадолго и пусть!
Я сижу, мирно лампа горит,
Сердце давит скорбная грусть.

Встреча вновь предстоит без помех,
Вновь Дюма, старый томик его.
И кричу я, - Один – за всех!
А в ответ – тишина. Никого!

Все не то, все не так,
Всё совсем по другому.
А вокруг меня мрак,
Не добраться до дому.
И тропы не найти,
И не стоит пытаться,
Мне в начале пути,
Надо было остаться.
А теперь все не так,
А теперь всё не то,
Сердце щемит, сквозняк
Не спасает пальто,
Под ногами песок,
Или чей-нибудь прах,
Финиш слишком далёк,
А синица в руках….
Умерла.

Ты проскрипишь.
- Тогда - не то, что ныне!
И зябко кутаясь в платок.
- На стёклах иней. Что молчишь?
Стар потолок. Узоры ломких линий - старания морозов в день, когда намок.
- Желтеет вон...
Да, время не щадит.
- А нас? А нас оно жалеет?
Нет. Как магнит оно, вытягивает жизнь. Верёвку тянет к шее и стоит молчит.
Ты на окне.
- Но я не отражаюсь! Узоры снежные по ту. По эту - вязь причудливых теней.
В тепле их не было бы! Я пытаюсь согреть стекло, увидеть пустоту и белое.
- Сильней! Дыши! Ну что ты делаешь?
Я знаю. Существую. Верую.

Дышу. Тогда, сейчас... Туда и не туда.
Дышу.
Иди ко мне, подышим вместе.
Я тотчас же срываюсь и бегу к столу, пишу... Бросаю, рву.
- О, да! Давай же, рви, мечи! И в пепел, в прах, в золу!
А если... Нет, иди сюда. Молчи, так интересней.

Слишком давно - было,
Не подошла - ближе,
Не помогла - выжить
Доброй, родной, милой...
Недоглядел, Отче?
Вместо тепла - камень.
Разве была - с нами?
Слишком давно, впрочем...
Рвущимся в ночь - стоном,
Данной слезам - волей -
Слишком давно... Больно!
вечно тебя - помнить...

Стресс, нервный срыв, истерика?
Страх, усталость, отчаянье?
Не открываю Америку,
В себе не найдя раскаянья.
Боль, друзья, одиночество.
Ненависть, гнев, утешения.
Даже не помню их отчества.
Не заслужила прощения.
Боль, всё равно, привыкну ведь.
Чай, обожглась, наушники.
Сделаю громче ещё на треть.
Мысли как в клетке узники.
Мучаюсь? Нет, мне нравится.
Музыка, сон, спокойствие.
Пусть своим ядом подавится,
Кому моя боль в удовольствие.

Такая зебра

Красная полоса – боли.
Желтая полоса – страха.
Свои не сыграли роли.
Всё обернулось – крахом.
Черный и белый – просто.
Радугой нить – дико.
Жизнь не цветная полоска.
Но разноцветны ¬– крики.
В песне найду – синий.
Он перемешан – с белым.
Цвет получился – зимний,
С тёплым вишнёвым кремом.
В глазах закричит – зелёный,
Чёрным пятном отмечен.
Этот цвет – влюблённый,
С розовым будет – вечно.
На волосах – позолота
Солнечный цвет рисует,
Переходящий – в желтый,
С огненным – поцелуем.
Желтый цвет вновь – испуга.
Красным накрашу – губы.
Им друг нельзя без друга.
А мне без них – уснуть бы.
Только в душе – корректор.
Нужно ли будет, – вряд ли –
Весь заштрихует спектр,
И не оставит – капли.

Радуга всполошилась.
На небе дугой простерлась.
Душа – опустошилась,
В сердце тревога вперлась.

Тучи сначала – потоком.
И дождь – как грехи смывал,
Отблеском чувств и сроков
В раздумья меня вгонял.

Прошло, распогодилось разом.
Всюду сияние дня!
И сердце стучит сарказмом.
А есть ли оно у меня?

Нет, сердце похитил кто-то!
И там, на дуге цветов
Оно все поет от чего-то,
Просто поет про любовь.

Зову я его – вернись ты,
Не дело на радуге жить!
Упало сердце, разбилось.
И душу – не оживить…

Дом на болоте, темнота, горбун стоит у окна и разговаривает с отражением.

Мессир, не всё пропало, плод зачат,
Дочь мельника исполнит обещанье.
Пусть я и крив на глаз, и хром я… и горбат:
Но надо оплатить своё желанье.

Пообещав за золота мешок
Своё дитя – услуга за услугу.
Дочь мельника скрывает свой грешок
От матери, отца и от супруга.

Мессир, не всё пропало, я вернусь
С ребёнком в пеленах, без стука-взгляда.
На этот год под них я и прогнусь.
Но уж потом. Я понял вас, так надо…

Комната в деревенском доме. Дочь мельника сидит и тихо плачет. Ночь. Тишина.

Да как же так! Да как его зовут?
За золота мешок задал загадку.
А если «нет»? Ребёнка заберут…
К себе мою утащат шоколадку.

Мою малышку….Скроют-уморят.
Утопят или что-нибудь похуже.
Они её, наверное, съедят.
Переродят несчастную, задушат?

Как помешать ему? От гибели спасать…
Иль вовсе не рожать? Так поздно вроде.
Но целесообразно ли гадать?
А ну-ка погадаю, кто тут против?

Та же комната. Стол, Шкаф, Камин.

Шкаф:
Я против!

Дочь мельника:
Кто?

Шкаф:
Старинный шкаф

Меня сработал твой отец почтенный,
Скажи мне: прав я или же неправ,
Не знаешь, кто Он - этот оглашенный?

Горбун….его я знаю много лет
И столько же имён его я знаю.
Пообещала ты ему не плед,
Мешочек золота с улыбкой получая.

Дочь мельника:
Да-да, ты прав, не знаю, что творю.

Стол:
Да нет! Ты знаешь - очень даже знаешь.
Отдашь ты разве этому хорю
Того, кого под сердцем ты качаешь?

Дочь мельника:
А ты кто?

Стол:
Стол. Простой домашний стол.
Хромой горбун и мой знакомец старый.
Не знаю уж: КАК он тебя провёл,
НО! Раз ты согласилась и попала

Тебе скажу: «Он вор из всех воров»
Тебе скажу: «Он служка из прислуги»
Его хозяин – властелин хорьков,
А сам чужим он горем греет руки.

Камин:
Да, это так!

Дочь мельника:
Кто здесь ещё?

Камин:
Камин.
Со мною птицы любят потрепаться
И бред несут, как будто викодин
Они на дню глотают раз по двадцать.

Так вот: из разговора разных птах
Я знаю – место на гнилом болоте.
И там живёт в атласе и шелках
Горбун, что за ребятками приходит.

Стол, Шкаф, Камин в голос:
Ты на болото ночью проберись,
Да последи, послушай, наблюдай-ка.
К утру вернись – домой скорей вернись…
Да расскажи нам всё…милейшая хозяйка.

Дом Румпельштильсхина. Полутемно, ночь, светится только свечка. Снова разговор с отражением.

Румпельштильсхин:
Мессир, что происходит, третью ночь
Я вижу злые предзнаменованья.
Как будто эта Мельникова дочь
Халявой нас прокатит с обещаньем.

Да, в Рай приятно на чужом горбе,
Но если я и так горбун! Что делать?
Мессир-Мессир, да помогите мне…
Придайте героическую смелость.

Мессир:
Ах, Румпель-Румпель, как же это так?
Он служит мне, при этом так боится!
Ведь это, друг мой, форменный бардак,
Мы будем «на коне» ещё раз тридцать

Они ещё ребёнка отдадут,
Все эти Мэри, Гретхен или Лизхин.
Не знающие, что тебя зовут:
Кривой-Хромой-Горбатый Румпельштильсхин.

Прошёл год. Дом дочки мельника. Все спят, кроме хозяйки. Пробирается тень.

Дочь мельника:
Кто это там? Я громко закричу!

Румпельштильсхин:
Кричи-кричи. Ведь я же за дочуркой.

Дочь мельника:
Оставь меня, прошу, я заплачу.

Румпельштильсхин: (с издёвкой)
Как отказать такой девице юркой.

Конечно ты заплатишь. Мне дитя
Сегодня перейдёт…Коль ты не скажешь.
Кто я? Как звать меня…хотя.
Не знаешь ты и потому «промажешь»!

Дочь мельника:
Пусть я не знаю, но наверняка…
Я догадаюсь…ведь твои секреты
Не спрятать в шкаф, подкладкой сюртука
Их не сокрыть…секретные предметы.

Я знаю лишь одно…что никогда
Я не расстанусь с человечком близким.
А ты - НИКТО! ТЫ просто ерунда…
Зовут тебя «Горбатый Румпельштильсхин»

Горбун убегает. Все счастливы.
«Занавес»

Покрыта тленным золотом земля,
Там звезды кленов, кружева рябины,
Горят в кострах прощальных тополя
И птицы в небе невесомым клином.

Последний день осеннего тепла,
А дальше только ветер, дождь и стужа,
И на асфальте, словно зеркала,
В оправах ледяных застынут лужи.

Осиротеют ветви без листвы
И жухлую траву засыплет снегом,
И вместо летней, дивной синевы
Сплошная серость завладеет небом.

Опустятся как полог облака,
Закроют землю ватным одеялом,
И небо станет ниже потолка,
Придет зима и станет править балом.

В метельном танце кружит первый снег,
В волшебном вальсе – легкие снежинки.
Зима, ты, наконец, пришла, но это – не на век.
Весной растают зимней грусти льдинки.

И зашумят оврагами ручьи.
И соловей защелкает, зальется!
И одуванчики все так же хороши,
И солнце щек веснушками коснется!

Но это будет! Только не спеши!
Не торопись голодной грусти в глотку!
И не бренчи на струнах у души,
Весна – нас ждет! И новых чувств щекотка!

1.
Там, откуда пришел, все будет забыто –
лица, местность, пианино, вишня
и остальные кусочки быта.
Я и здесь когда-нибудь буду лишним!

Здесь я когда-то учился и жил,
долго довольно, гораздо дольше,
чем не здесь. И – увы – забыл,
сколько голов забил воображаемой Польше

на старом футбольном поле,
где так любил приложиться по мячу
или отпасовать его Коле,
если самому забить не по плечу.

2.
В Этом городе ветер столь же нужен,
как человеку мысли.
С ветром в город приходит стужа
и двузначные октябрьские числа.

Здесь одиночество не столь остро,
ветру как будто бы тоже скучно –
он гоняет листья над мостом,
вырывает из рук то, что тебе не нужно.

Волжский берег вырастает на север.
Здесь застряла разинская поступь.
Я не любил этот город, never,
потому что здесь упокоятся мои кости.

3.
В Том городе ветер как человеку воздух.
В безветренные деньки
на Воробьевых горах невозможен отдых –
из-за смога не видно даже Лужники.

Больше об этом городе мне неизвестно,
я тут и был-то два раза едва.
Куда б ни пришел – я везде «неместный»,
и некуда сходить «е4 – е2».

13 октября 2009