1. Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, — наказывается лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет.
2. Убийство:
а) двух или более лиц;
б) лица или его близких в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга;
в) лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, а равно сопряженное с похищением человека либо захватом заложника;
г) женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности;
д) совершенное с особой жестокостью;
е) совершенное общеопасным способом;
ж) совершенное группой лиц, группой лиц по предварительному сговору или организованной группой;
з) из корыстных побуждений или по найму, а равно сопряженное с разбоем, вымогательством или бандитизмом;
и) из хулиганских побуждений;
к) с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение, а равно сопряженное с изнасилованием или насильственными действиями сексуального характера;
л) по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды либо кровной мести;
м) в целях использования органов или тканей потерпевшего;
н) совершенное неоднократно,
— наказывается лишением свободы на срок от восьми до двадцати лет либо смертной казнью или пожизненным лишением свободы.

Ритм жизни определялся в основном движением солнца: день короткий зимой и длинный — летом. Нередко считали время по ударам колокола в расположенном поблизости монастыре, который звонил почти каждые три часа к службе: полунощница — в полночь, хвалитны — в 3 часа; час первый — в 6 часов; час третий — в 9 часов; час шестой — в полдень, час девятый — в 15 часов; вечерня — в 18 часов и повечерие — в 21 час. Впрочем, эти канонические часы далеко не во всех случаях оказывались одинаковы; они изменялись в зависимости от климата, времени года и усердия звонаря. Особенно непостоянным было время вечерни. К тому же час третий, час шестой и час девятый в Англии звонили раньше, чем на континенте, так что, в конце концов, час девятый стал обозначать по‑английски «полдень».
Как измеряли течение времени? В некоторых монастырях имелись гидравлические часы, напоминавшие античные клепсидры, они представляли собой сосуд, из которого по капле за определенный промежуток времени вытекало определенное количество воды. Однако этот аппарат был весьма хрупким, сложным и к тому же довольно редким. Гораздо чаще пользовались солнечными часами, а для коротких отрезков времени — простыми песочными часами, принцип действия которых (а возможно, и размер) не изменился и по сей день. Ночью монах, звонивший к службе, ориентировался по положению звезд или по продолжительности горения свечи. Тексты сообщают, что в течение ночи их сгорало три, и ночь, таким образом, делилась на первую, вторую и третью свечу. Звонарь мог также определять время, хотя и очень приблизительно, по числу прочитанных им страниц, молитв или псалмов.
Распределение времени в течение дня было неодинаковым в разных областях, в разное время года и у разных сословий. Впрочем, можно отметить и некоторые общие моменты. Вставали рано, обычно до восхода солнца, поскольку работы начинались на рассвете; умывались, одевались, молились дома или слушали мессу в храме. Обычно, встав с постели, сразу не ели, так как на церковной службе следовало быть натощак. «Завтрак», первый прием пищи, происходил несколько позже, около часа третьего и делил утро на две почти равные части. «Обед», обычно более обильный, был между часом шестым и часом девятым. После него устраивалась небольшая передышка, посвящавшаяся сну, чтению, прогулке или игре. Работы возобновлялись примерно в середине второй половины дня и продолжались вплоть до захода солнца. Зимой это время суток всегда довольно короткое. Ужинали между вечерней и повечерием. «Ужин» длился дольше, чем «завтрак» или «обед», после него иногда могли быть бдения, но, за исключением рождественской ночи, непродолжительные. Спать в XII веке ложились рано. Освещение (восковые или сальные свечи, масляные лампы) стоило дорого и таило в себе определенную опасность: ночь — это всегда тревожный период, время пожаров, измен и сверхъестественных напастей. Законы повсеместно запрещали работу после наступления темноты и особенно строго карали преступления и проступки, совершенные между закатом и восходом солнца.

Средневековье унаследовало приемы измерения времени от древнейших времен.
Приборы для такого измерения делились на две большие группы: отмерявшие
отрезки времени и показывающие астрономическое время. К первым можно отнести
песочные часы, известные с древности, но зафиксированные в Западной Европе
лишь в 1339г., и огненные часы – свечи или масляные лампады, сгорание которых
происходит за определенные промежуток времени. Ко второму типу часов относят
солнечные и механические. Солнечные- гномон, известны еще в Египте V
тысячелетии до н.э., получили Широкове распространение в Римской империи и
были почти обязательным украшением многих вилл и домов. Промежуточным типом
часов можно считать водяные-клепсидры. Клепсидры так же известны еще с XVв.
До н.э. в Египте. Иные их них представляют собой две соединенные колбы, в
которых вода переливается из одной в другую за фиксированное время – таковы,
например известны в Греции примерно с 450г. до н.э. «Часы для ораторов».
Другой вид водяных часов – большие цистерны, в которых вода также
переливается из одной в другую, но в течении многих дней или, при соединении
одной из цистерн к естественному или искусственному водному потоку, -
постоянно, и абсолютное время определяется по уровню воды. Около 150г. до
н.э. Ктесибий Александрийский изобрел водяные часы, в которых поднимающийся
поплавок поворачивал вал со стрелкой. Часы эти были, скорее, календарем,
рассчитанным на год, и стрелка отмечала день; каждый час, правда, вода
выбрасывала камешек, который падал со звоном на металлическую пластину.
Позднее клепсидры были видоизменены так, что стрелка показывала не день, а
час. (Деление суток на 24 часа, а часа на 60 минут известно еще в Месопотамии
во II тысячелетии до н.э.)
В раннее средневековье точное измерение времени, особенно суток, было мало
распространено. Первые известные тогда часы – солнечные и водяные- были
построены по указаниям знаменитого философа Боэция(ок. 480-524) по приказу
Теодориха Великого (ок. 454-526; король остготов с 471, король Италии с 493);
они предназначались в подарок королю бургундов Гунвольду. Из письма,
сопровождавшего этот дар, явствовало, что в варварских королевствах,
возникших на территории Галлии, часы были неизвестны( хотя на римских виллах
в Галлии были и гномоны, и клепсидры).
Малая распространенность часов в раннее средневековье объясняется, во-первых,
отношением( в известном смысле безразличием) людей ко времени, в котором они
исходили из природной цикличности и ориентировались по наблюдаемым веками
приметам и явлениям. Во-вторых- техническими трудностями: и клепсидры, и
гномоны представляли собой неподвижные, громоздкие и (особенно первые)
сложные сооружения, а солнечные часы, к тому же, могли показывать время лишь
днем и в ясную погоду.
Многие мыслители средневековья уделяли немало внимания тщательной градации
времени. Например, Гонорий Августодунский(первая половина XIIв.) делил час на
4 «пункта», 10 «минут»,15 «частей», 40 «моментов», 60»знамений» и 22560
«атомов». Но все же единицей измерения времени оставался в лучшем случае час,
и тот, скорее, в литургическом обиходе, тогда как в обыденной жизни – день.
Григорий Турский( ок. 538-594) в сочинении « De cursu stellarum ratio»
предложил исчислять время по восхождению звезд и по числу прочитанных
псалмов.
Деление времени на равные часы долгое время отсутствовало: светлое и темное
время суток делилось каждое на 12 часов, так что часы дня и ночи были
неодинаковы и разнились в разное время года. Первичное разделение суток на 24
часа было произведено на Ближнем Востоке, на широте которого день и ночь
приблизительно равны в течении всего года, но в северных регионах Европы
различие бросалось в глаза. Одним из первых, если не первым мыслителем,
выразившим стремление уравнять часы, был англосакс Беда Достопочтенный( ок.
673-731), как явствует из его трактата « De ratione computi». Ему или его
окружению принадлежит первый календарь, где указано распределение светлого и
темного времени на широте средней части Британских островов: «декабрь -ночных
часов XVIII, дневных – VI; март – ночных часов XII, дневных – XII; июнь-
ночных часов VI; дневных – XVIII» и т.д. Уже после изобретения механических
часов и до начала XVIIв. Применялись очень сложные регулируемые приводы,
позволяющие делить сутки на неравные отрезки времени – часы дня и ночи, так
что представление о часе как постоянной единице времени распространились
довольно медленно и первоначально только в церковном обиходе, где это было
вызвано литургической необходимостью. Особенно активно постоянство часа стало
удерживаться в X в., в процессе Клюнийской реформы, в целях унификации
церковного ритуала, предусматривавшей, среди прочего, единовременность
церковных служб ( о поясном времени тогда и не знали).
Исследователи XIXв. Приписывали изобретение механических часов знаменитому
ученому Герберту Орильякскому (ок. 940-1003), ставшему в 999г. папой под
именем Сильвестра II. На самом деле он лишь усовершенствовал (ок. 983)
клепсидру, и теперь ось ее вращалась под воздействием падающей воды; это дало
возможность впоследствии заменить силу воды весом гирь, т.е. облегчило
создание механических часов.
Причины появления последних были скорее социально-психологические, нежели
технические. Точное измерение времени осуществлялось лишь внутри церковного
пространства, вовне время отмечалось не так точно.

Полунощница (Адсон употребляет и более архаичный термин Бдение) – от 2.30 до 3 часов ночи.
Хвалитны (старинное название – Утреня) – от 5 до 6 утра; должны кончаться, когда брезжит рассвет.
Час первый – около 7.30, незадолго до утренней зари.
Час третий – около 9 утра.
Час шестый – полдень (в монастырях, где монахи не заняты на полевых работах, зимой, это также час обеда).
Час девятый – от 2 до 3 часов дня.
Вечерня – около 4.30, перед закатом (по правилу, ужинать следует до наступления темноты).
Повечерие – около 6. Примерно в 7 монахи ложатся.

Зачарованный блеском и близостью огромного драгоценного камня, Конан не обратил внимания на затаившего у него за спиной дыхание капитана стражи. А потом что-то с огромной силой ударило ему сзади по шлему, и он упал на колени, забрызгав пол кровью.

Послышался быстрый топот ног, удар и хрип еще одной агонии. Оглушенный, но не до конца лишенный сознания, король Аквилонии понял, что Белосо нанес ему удар по голове железной шкатулкой Зората, и череп уцелел чудом — только благодаря шлему. Пытаясь стряхнуть с глаз пелену, он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, пошел к выходу, выхватывая на ходу свой меч. Перед глазами все колыхалось. Двери были открыты, а где-то вдалеке стихали звуки быстрых шагов. Лохматый палач лежал на полу, и душа его, похоже, уже успела отлететь через огромную рану на груди. Сердце Аримана исчезло.

С мечом в руке и с залитым стекающей из-под шлема кровью лицом Конан выскочил из комнаты пыток. Перемахивая через ступени, он услышал доносившиеся со двора крики, звон стали и стук конских копыт. Выбежав из башни, он заметил суматошно мечущихся по двору солдат и визжащих от ужаса женщин. Тяжелые створки ворот были распахнуты, а их охранник лежал на земле с раскроенным черепом, навалившись телом на бесполезную теперь пику. Кони, среди которых был и черный жеребец Конана, сбились в плотную кучу.

— Он сошел с ума! — визжала какая-то женщина, мечась посреди всеобщего хаоса. — Он выскочил, как бешеный пес, и стал рубить направо и налево! Он же потерял рассудок! Где господин Вальбросо!?

— Куда он поехал? — прорычал Конан. Все, как один, обернулись к нему и недоверчиво оглядели нового незнакомца с окровавленным лицом и обнаженным мечом.

— Куда-то на восток, — продолжала рыдать женщина, а кто-то из солдат ошарашено спросил:

— А это еще кто?

— Белосо убил наместника! — крикнул в ответ Конан, одним прыжком оказываясь в седле своего скакуна и вцепляясь ему в гриву. Ответом ему был дикий крик, а реакция солдат была именно такой, как он и предполагал: желание закрыть ворота и поймать незнакомца боролись у них со стремлением мчаться в погоню за убийцей и мстить за смерть господина. Как волки, удерживаемые вместе лишь страхом перед бароном, они теперь не чувствовали себя здесь никому обязанными.

Вновь раздалось лязганье стали и женский визг. И во всеобщем хаосе никто и не заметил, что Конан выскочил за ворота и погнал коня вниз по склону. Перед ним простиралась широкая долина, разделенная белым трактом: одна его часть уходила на юг, другая — на восток. И по этой восточной части что есть сил гнал коня все более удаляющийся всадник. В глазах у Конана мутилось, блеск солнца казался густой алой пеленой, и он едва сидел в седле, крепко держась за конскую гриву, но упорно продолжал гнать скакуна вперед.

Над замком, где остались тела наместника и замученного им пленника, показались первые клубы черного дыма, а снижающееся солнце освещало два темных силуэта, во весь опор скачущих по дороге на фоне вечернего неба.

Конь Конана устал, но то же самое можно было сказать и о жеребце Белосо. Конан даже не задумывался, почему зингарец бежит лишь от одного преследователя, хотя это действительно было странно. Возможно, его гнала непреодолимая паника, посеянная в его душе таящимся в камне безумием. Солнце наконец село за горизонт и в наступившем полумраке белая дорога бледной лентой бежала вперед, теряясь в далеком пурпурном сиянии.

Конь, скакавший уже на последнем пределе своих возможностей, тяжело дышал и ронял клочья пены. В сгущавшемся сумраке стало заметно, что тип местности стал меняться: голая равнина сменилась ольховыми и дубовыми рощами, а в отдалении показались невысокие холмы. Начали мерцать звезды. Жеребец под Конаном хрипел и рыскал из стороны в сторону, но между собой и черной границей приближающегося леса он разглядел размытый силуэт беглеца, что побудило его вновь погнать бедное животное. Пядь за пядью они начали выигрывать гонку. Заглушая стук копыт, откуда-то сбоку, из темноты, донесся громкий испуганный крик, но на него не обратили внимания ни преследователь, ни беглец.

Теперь они скакали почти плечо в плечо и, наконец, въехали в чащу леса. Вскрикнув, Конан поднял меч, заметив повернувшийся к нему бледный овал лица Белосо и смутный блеск стали во мраке. Противник тоже закричал, и в эту секунду усталый конь короля Аквилонии споткнулся и с шумом упал на колени, выбросив из седла ошеломленного всадника. Голова Конана, и без того уже достаточно туманная, ударилась о камень дороги, и густой туман окутал все вокруг, погасив отблески звезд.