Где-то заходит солнце,
Гладит лучами кроны,
Ветер качает ветви, тихо шуршит листвой.
А за моим оконцем
Лето уходит с трона
И на лазури неба тучи смыкают строй.

Где-то мерцает море,
Волнами берег гладит,
Тихо шуршит и плещет, томный покой даря.
А у меня тут вскоре
Будут на водной глади
Листья оттенка меди, охры и янтаря.

Есть теплый ветер где-то,
Запахи дикой мяты,
Ровная нить дороги, вечно зовущей вдаль.
Здесь - догорает лето
В алых кострах заката
И невесомым пеплом кружит в душе печаль.

А завтра осень. Листва желтеет
И опадает, легко кружась.
С холодным ветром, слегка робея
Танцует в парке последний вальс.

Уносит поезд биенье сердца.
Что остается? Грустить и ждать.
Ты знаешь, вместе легко согреться,
А в одиночку – лишь замерзать.

А завтра осень. Так непривычно.
Ты словно солнце с собой увёз.
Конечно, грустно, но символично:
Уходит лето под стук колёс.

Сны милосердны: во сне я - пламя...
Но, просыпаясь, продолжу тлеть,
Чадить, без воздуха умирая.
А я все так же хочу гореть!

Да только мне суждено зачахнуть,
Не оставляя тепла и света,
Лишь горьким дымом успев пропахнуть
Огня чужого. За что мне это?

Ваш дивный голос, словно солнца свет,
Меня ласкал, лица касаясь нежно.
Вы что-то говорили о судьбе,
А я кивал, внимая Вам прилежно,
Хоть не согласен с Вами был почти во всём.
И всё ж не возражал –
- Не смел я это делать,
Когда в моей руке Ваша ладонь,
Прохладная, доверчиво лежала.
И я молчал. А пальцев Ваших дрожь
Меня, меж тем, всё больше волновала.
Я их ласкал, касаясь, как фарфор
Касаются, что тоньше, чем бумага…
Но тут, на миг, Вы наш прервали разговор,
И, улыбнувшись, мило и лукаво,
Вдруг мягко вырвали из рук моих ладонь.

В знойный день поёт мне ветерок,
С нежностью лаская мои кудри,
Что мой милый друг, увы, далёк;
И целует шаловливо в губы.

И от солнца разомлевшую листву
Приголубив, шепчет мне лукаво:
- Раз тебя покинул милый друг,
Не отвергни поцелуев тех, кто рядом!

Ласково он смотрит мне в глаза,
В его речи столько сладкой дрожи:
- Лишь моя всех краше госпожа!
Не упрямься и взойди на её ложе…

И прохладною рукой полуобняв,
Сладострастным вновь смущает словом:
- Она любит пламенней огня!
Она дарит – неземным восторгом!

Приходи ж, испей её до дна.
Нет на свете ничего дороже!
Её волосы – душистая волна.
И как облако, нежна девичья кожа.

Но, по-прежнему, я мрачен и угрюм:
Ни к чему сейчас мне это счастье.
Я во власти невесёлых дум:
- Где все письма? Кто их рвёт на части?

Улыбнулся кротко ветерок,
Заслонясь от солнышка рукою:
- Рвёт их, видно, чей-то чёрный рок!..
Верно, быть тебе – с моею госпожою!

Я кружился снежинкой в метели,
Из иных выпадая глубин –
- Бесконечность, сводимая к мере,
Как в бутыль загоняемый джинн.

Я был всем, или вовсе я не был,
Что по сути своей – всё равно.
Но тогда уже знал я и верил
В то, что мир – не одно лишь добро.

И беспомощно ждал той минуты,
Когда вечность порвёт свою нить.
И отведал, в свой срок, я цикуты. –
- Вспыхнул свет, я вздохнул… и стал жить!

Ты совершенно прав. О плохом молчат.
Может, расстанемся - черт подери! - врагами,
Понаблюдаем мир в черно-белой гамме/
Поговорим проклятьями по ночам.
То, что нас не убило, наверняка
сделало нас на тысячную сильнее.
Сделало нас упрямее. Как стемнеет,
спрятав последний козырь в чужой рукав,
рвусь от тебя - "Свободой" Делакруа -
ржавой тоской железнодорожных станций;
шлю на три буквы/ или хочу остаться,
даже для треугольного pas de trois
на незнакомом поле, без правил, ведь...
Толку с признаний, письменных или устных?
Сам же возвел молчание в ранг искусства. -
Сводит с ума/ и требует протрезветь.

Ветер воет, гром грохочет,
Шторм и непогода,
Даже пёс гулять не хочет
В это время года
А на улицах мощёных
Труп лежит на трупе
На раввине поп крещёный
И судья на плуте
То чума окрест гуляет
Косит как косою -
Кого встретит, забирает
Чёрною рукою
Старый дед в своей постели
Испускает газы
Не боится в самом деле
Никакой заразы
Рассердил чуму - стучится
Прямо к деду в двери,
Воет, как в пургу волчица:
--Открывай скорее!
Посмотри на эти язвы,
Страшные бубоны
Повернись ко мне и разве
Ты не слышишь стоны?
Это души тех несчастных,
Коих я поймала
Их, таких живых и страстных,
Изнутри сожрала
Плоть живую я мгновенно
Пропитала ядом.
Так узри же, дерзновенный,
Я с тобою рядом!
Но пока чума читала
Свой коронный номер
Старика давно не стало -
Он тихонько помер.

* * *

Так за долгим разговором
Ты теряешь время
Опоздаешь и с позором
Лишь почешешь темя
Если взяться быстро, дружно
То и не угнаться.
Ты успеешь. Просто нужно
Делать. Не трепаться.

Пылай, моё сердце, пусть выгорят чувства,
Обида и горечь, что жили внутри.
Костёр из эмоций – почти что искусство,
Хоть им не согреться, но всё же... Гори!

Гори, словно феникс, огонь очищает,
Пусть нет победивших в жестокой игре.
Как жертва любви моё сердце сгорает
На этом последнем безумном костре.

Гори, моё сердце, сгорай без остатка,
Пусть искры летят высоко-высоко.
Оставшийся пепел и горечь осадка
Развеются ветром... И станет легко.

Я смотрю, как уходят мгновенья мои,
В ненасытность секунд, разгрызающих дни.
Острой болью, зубами забот и тревог,
Или стуком разлуки по рельсам дорог.

И во встречах любых чую этот же яд –
- Бесконечный, дурной, убывающий ряд.
Ускользанье, страданье, потеря себя
Из конкретности каждого нового дня.

Мне б надежды чуть-чуть, мне бы песню – не стон.
Но пророчил мне счастье один лишь Харон.
С ним бы плыть. – Да один неразменный пятак.
И сознанье того, что не надо бы так.

Мир – расколотое стекло.
Что-то сделал я в жизни не так:
За окном, как в аду темно,
И в душе – бесконечный мрак.

Уходи же, не стой над душой.
Даже ангелы могут лгать.
Ты сказал. – Она будет с тобой! –
- Хотя правды не мог не знать.

Я не верю в твой белый цвет.
На измену легко перо.
Уходи же, мой вестник бед,
Я не жду от небес добро.

Пусть померкнут мои глаза.
И в груди оборвётся стук.
Я уже разложил образа
И готов в царство вечных мук.

Отвергаю я божий дар –
- Старик выжил давно из ума:
Верно был безнадёжно он стар,
Когда миру шептал Слова.

Я подводною лодкой залягу на дно.
Затаюсь, пережду – слишком стало темно.
Погружусь в тишину неподвижных глубин,
Приобщусь, хоть на время, к судьбе субмарин.

Время сжалось, под тяжестью давящей вод.
Я тихонько лежу – ни назад, ни вперёд.
Я тихонько лежу и гадаю о том,
Затаился я, всё ж, или просто утоп?

Жизнь идёт наверху, где плывут корабли,
Где дыханием бури пропитаны дни.
Ну а я, до поры, скрылся в холод и тьму.
Может, что-то сумею, может что-то пойму…

trubaduren_ru - измените на трубадура, а то трубадурен (ь) звучит по-русски ассоциативно..

Хоть им не согреться, но всё же... Гори!

Мне думается, точка там не нужна.