Этим утром он проснулся в отличном настроение. Вот уже двадцать один восход голоса с ним не говорили. А сколько он не общался с настоящими кномиками!
С твердой решимостью исправить такое положение вещей кномик Лоа, а именно так его зовут, даже не позавтракав, отправился в деревню.
Благодаря своей репутации Лоа не имел ни одного друга или близкого знакомого, к которому он мог бы зайти в гости. Поэтому он направился в лучшую, и единственную, кстати, кухонную комнату.
Кухонная комната в утреннее время была заполнена едва ли на половину. Но при появление Лоа все привстали. Все разговоры в кухонной комнате замолкли. Лишь иногда слышался шепот, и кидались пристальные взгляды в сторону Лоа. Но подобное никак не могло испортить настроение Лоа.
Он сел за ближайший стол и заказал добрый ломоть хлеба и самую дорогую и лучшую похлебку «иомоп». Он с таким предвкушением схватил ложку в одну руку и хлеб в другую, что все окружающие невольно позавидовали его аппетиту.
Лоа откусил хлеб и отхлебнул немного похлебки, но тут же выплюнул её так, как если бы это были помои со скотного двора.
Просто голоса решили вернуться в самый неподходящий момент, точнее голос, самый добрый и ласковый, который он называл Лама, сообщил ему, что он должен срочно отправиться в путь. С целью передать некоемому Карриолу важное сообщение.
Первая мысль, которая пришла ему в голову – отправить злополучному Карриолу письмо, но сделать он этого не мог по нескольким причинам. Во-первых, он не знал место, которое ему вежливо сообщил голос. Во-вторых, язык, на котором общался Карриол, который к тому же был номеем, маленький кномик не знал, что означает это странное слово, он тоже не знал. Да и, в-третьих, деревушка была так мала, что никто не имел никакого представления об каких-либо не словесных посланиях.
Отвлекли его от инструкций голоса повар кухонной комнаты и уюты, подбежавшие, чтобы узнать что стряслось.
- Как же я буду с ним общаться?! Или с ней? Я ведь даже не знаю он это или она! Или оно? – вскочил Лоа, размахивая руками.
- Дорога дальняя – отвечал ему голос, - вот по пути и научишься.
***
Сборы не заняли много времени. И уже через час Лоа шагал по лесу с мешком за спиной. По подсчетам Лоа еды ему должно хватить восходов на десять. На сколько знал Лоа, даже самые храбрые и бывалые охотники, в своих в самых невероятных рассказах, дальше чем на полдня пути в лес не заходили. И после двух часов ходьбы Лоа понял почему. Вдруг его взгляду открылся лес, которого он даже представить себе не мог. Все деревья стояли просто невероятной вышины и с широкими раскидистыми ветвями. Из-за чего в лесу стоял полумрак. Как будто черту кто провел. Вот ровным рядком стоят вхоппики, не превышающие по высоте и трех ростов кномика. А через метр начинается чаща из расположенных в беспорядке гигантских деревьев.
Лоа уже было повернул назад, когда в его голове прозвучал голос: «Так. Там, куда направлен твой нос, мы уже были. Но если ты его направишь себе за спину, то можешь смело дальше по нему ориентироваться».
Похоже, врали охотники, хотя они на то и охотники, чтобы всякие небылицы рассказывать. По прошествию двух часов ходьбы Лоа уперся в стену кустарника почти в пол его роста. Лоа посмотрел налево и направо, но конца кустарнику так и не увидел. Лоа с тоской и ужасом посмотрел на этот кустарник, потому как конца впереди ему тоже не виднелось.
- Да. Именно туда нам и надо идти. – Сообщил голос в голове. – Пока можешь присесть. Поесть. Кто знает, когда придется есть в следующий раз.
Лоа высказал голосу всё, что он думал о нём и об этой Карриоле. То, что Карриол – это именно она, как-то согревало душу и привносило в путешествие какую-то романтику.

"Солнце.

Солнце. Мутная дымка сквозь полузакрытые глаза и радужный блеск играющий между ресниц. Солнце. Палящее, жуткое, страшное. Не вставай. Пожалуйста.… Смешные уговоры. Солнцу это безразлично, оно глухо. Багряным рассветом в небо самодовольно вплывает дрожащий желтый шар. Грязный и пыльный, но такой жаркий, что трещит кожа.
Не надо отрывать глаза. Зачем? Лучше вот так просто лежать и ждать пока огонь доберется до костей. И слушать. Шорох, шорох от тысяч оборвавшихся вздохов наполняет сожженный воздух, и где-то совсем близко раздается приглушенный стон. Все как обычно. Жарко, душно, грязно.
Нет, нет, нет! Надо встать. Лежать на грязи среди дымящихся тел неудобно, мокро. Вставать, вставать и идти. Идти на восток, против солнца, что бы закат наступил пораньше. Но солнце горит. Кожу лица туго стягивает от жары, и на страшной, заляпанной, искаженной гримасе сами собой открываются глаза.
Вокруг когда-то была огромная, необъятная пустыня. Теперь ее нет. Все утопло в грязи… из нее, как кости, торчат белые тела. А там, у исковерканного деревца огромная красная лужа. Целый пруд. Ветер рябью пробегает по его поверхностью, гоня запекшуюся кровь к берегам.
Зачем? Зачем все они, те, которые сейчас лежат исковерканные, сюда пришли? За славой, за богатством, похвалится? Наверное, были среди них и такие. Среди них были и те, кого заставили, который пришли сюда, боясь быть раздавленными. И они тоже лежат в грязи.
Идти, идти на восток. Вон туда, где на дереве сереет чья то кожа. Вперед, по щиколотки погружаясь в красную грязь, скользя на влажных телах. Ближе, ближе, к пруду, над которым кружатся огромные комары. Или это только кажется? Может быть это снег? А вокруг не пустыня, а заснеженные вершины гор, и маленькое, совсем маленькое, озеро с кристально чистой водой
И там, на самом берегу, склонив голову, могучими глотками пьет белый конь. И всадник на нем, прикрывшись от слепящего зимнего солнца, смотрит куда то вдаль.
К нему! Ползком, шагом, бегом.… Еще быстрее! Наверное, всадник появился здесь не случайно. Он ждет. Меня? Их? Нас…
Подбежать к нему, хотя бы кончиками обгоревших пальцев коснуться белой лошади, прекрасной, сильной, возвышающейся над равниной как древний Олимп, и на нем, на Олимпе, сидит старый бог, самый милосердный из всех.
Солнце уже в зените. Но… на западе возникает багрянец. Глаза расширяются от ужаса. Неужели еще одно солнце – неправильное и омерзительное? Из спаленного горла раздаются жалобные, хныкающие звуки. Но светило в небе исчезает, и вот оно уже у самого багряного заката, и исчезает в нем, медленно тонет в море горизонта. Закат, освобождение, и новая, чистая жизнь.
Спасибо. И пусть снега вокруг исчезли, глаза, глядящие на всадника, все равно блестят от восхищения. Тело оседает в красную грязь. Но теперь и она прекрасна. Ладони судорожно ищут вокруг. Вот чье-то тело. Тело брата, которого вижу впервые. Теперь мы вместе.
Целую его в искореженный, кривой и вздувшийся лоб. И успокаиваюсь. Теперь мы все здесь лежим.
И глаза, тускнея, видят, как в багрянце заката всадник уходит. Лошадь переставляет копыта, отчего земля хлюпает под ее ногами. Всадник напряженно смотрит вдаль, за горизонт. Столь многим нужен закат и прекрасная ледяная страна, поэтому он всегда в пути, на прекрасной белой лошади. До самой смерти."

Солнце нещадно жарило небольшой базарчик, насквозь пропахший солёной, копченой, жареной, живой, выпотрошенной и прочей рыбой. Стоя на бочке из-под яблок, надрывался, о чем-то вещая, высокий худощавый мужчина средних лет с козлиной бородкой и жиденькими светло-желтыми волосами, стрижеными под горшок.
-Люди! Не давайте себя обмануть всем этим лжебогам! На самом деле никаких Богов нет! Есть только чистый человеческий разум!
-Греттир, ты как думаешь, побьёт его народ? – Торгрим усмехнулся в усы.
-Это навряд ли. Местные люди мягкие, добрые... Хотя если он и впрямь пытается их переубедить уже второй месяц – у кого-нибудь могли и не выдержать нервы.
Братья приехали в рыбацкую деревушку с говорящим названием Большие воблы вчера. Уезжать пока не собирались, нарочно затем, чтобы насладиться окончанием представления, акты которого ежедневно разыгрывались на базаре. Вот уже сорок первый день атеист по убеждению и ученый по призванию Брэнн пытался «открыть очи дремучим невеждам и вывести их из тьмы незнания к свету разума». Правда, ни открывать очи, ни куда-то идти местные не желали и обращали на оратора внимания не больше, чем на мух носящихся у бочек с не слишком свежей рыбой, только удивляясь периодически, как его земля носит. Первое время на эту тему с ним беседовали волхвы, уговаривая прекратить смущать людские умы подобными речами, но всё было бесполезно. И вот, в очередной раз запас аргументов ученого иссяк, и он вновь побрёл к себе домой, бормоча под нос, что ещё всем покажет. Что он собирался показать, оставалось загадкой ровно три дня.
Через три дня кто-то распустил по деревне слухи, что вечером у дома Брэнна будет потеха. Народ потешиться любит, так что когда до заката оставалось не больше получаса к домику учёного, что соседствовал с маяком, стали стягиваться деревенские. Были там и Греттир с Торгримом, которые решили, что верно дождались-таки развязки. А между тем, когда на земле собирались люди, на небе начали собираться тяжелые тучи, что, впрочем, никого не удивило, все дневные приметы обещали ночную грозу. И вот, когда солнце окончательно скрылось за тучами, Брэнн вышел из дома и обратился к толпе:
-Вы могли не верить моим словам, но вы не можете не верить фактам! Я покажу вам, кто на самом деле повелевает молниями!
Быстрыми уверенными шагами атеист направился к маяку, заинтригованный люд пошел за ним. Вдалеке начало всерьёз громыхать. Брэнн поднялся на верхнюю площадку башенки и театрально возвёл речи небу:
-Боги! Явите свою силу, испепелите оскверняющие вас уста, если сможете! Слышишь меня Тор? Давай же, если твой Мьёльнир разит без промаха – сверши правый суд, накажи клеветника!
Толпа внизу замерла. Такой наглости от ученого никто не ожидал. Кое-кто уже начал прикидывать по сколько нужно будет скинуться на похороны (атеист жил один и хозяйства почти не имел, чем кормился - неясно). Все старательно вглядывались ввысь, а один мальчишка даже залез на крышу дома учёного, чтобы лучше видеть происходящее. Вдруг – молния вспорола небо и... вонзилась куда-то в верхушку маяка.
-Что же ты, Тор, дурно так целишься? Али браги опился? Нет, не в том дело! А в том, что тебя не существует, и любой человек может громами небесными командовать!
Народ внизу зашумел, отказываясь верить в то, что увидел своими же глазами. Последовательно три молнии прорезали тёмное небо и все как одна били в громоотвод на маяке. Но давайте отвернём ненадолго взгляд от Брэнна и посмотрим на крышу его дома.
-Ох, тяжело-то как... Нежто стареть стал? – По приставной лестнице на верхотуру, кряхтя, забрался крепкий, сложением напоминающий медведя, мужчина в годах с густой рыжей бородой и боевым молотом за поясом.
-Ты кто? – Удивился парень успевший занять здесь местечко.
-Кто-кто... Конь в пальто! – Последние слова говорил уже не рыжебородый мужчина, а самый что ни на есть настоящий конь... в пальто. Что такое пальто парень (как и все остальные жители этого мира) не знал, но, увидев коня, наряженного в сию одежду – начал заикаться, замахал руками и свалился с крыши.
-Эй! Ты куда!? – Конь обратно стал мужчиной и озабоченно проследил траекторию полёта незнакомца. К счастью тот упал на неведомо что там делавшее сено.
-Мдя... Видать перестарался я опять... Ну да ладно, не затем лез. Ох, мастера-самоучки, понаделают громоотводов, хоть грозу не затевай...
Рыжебородый отцепил от пояса боевой молот, примерился и метнул его в сторону маяка. Оружие улетело по красивой кривой и вернулось как бумеранг вопреки всем законам природы. Мужчина довольно хмыкнул в усы и исчез. Просто растворился в воздухе, причем именно в тот момент, когда заикающийся парень влезал обратно, чтобы удостовериться, что ему всё это не привиделось.
Всё, довольно, пора уже поглядеть и на Брэнна, который вовсю агитировал люд на отречение от всех Богов и переход в атеисты. Он почти успел кого-то убедить, когда громоотвод свалился с верхушки маяка прямо ему в руки. Секунду он простоял с нелепым выражением лица, соображая что к чему, а в следующий момент очередная молния впилась в железный прут и того, кто держал его в руках. В тот же миг гроза кончилась, и тучи сами по себе стали расходиться. Народ же поспешил к Брэнну. К счастью он остался жив, но единственное что от него смогли добиться – «Где я?», «Кто я?» и «А вы кто?».

Каурая кобыла и сивый мерин неспешно трусили по дороге, предоставленные сами себе. Торгрим и Греттир отпустили поводья, отдав право на выбор аллюра лошадям.
-Эх, жаль. Такой человек умный был...
-Да ладно, лекарь сказал, вернётся к нему память. Вспомнит грозу – глядишь, и перестанет народ совращать...

Мне тогда было лет девять, помнится. Моя прабабушка жила в селе Почепин, что по Макаровом. Летом, родители любили сбывать меня туда на недельку-другую. В получасе ходьбы от села, за полем – руины огромной фермы, окружённые изломанным забором.
Там стояла огромная ржавая водокачка. Ветряк такой, знаете? Ферма много лет стояла, брошенная, и от огромного сооружения мало что осталось. Тем не менее, гигантская конструкция всё манила меня своими загадочными формами.
Это было уже ближе к вечеру. Скакали в разнотравье кузнечики, краснело над горизонтом солнце. А я отправился к торчащей на горизонте громадине. Любопытство снедало меня.
Однако, чем ближе я подходил, тем менее я был в себе уверен. Вблизи я смог разглядеть гораздо больше деталей, и не сказать, чтобы они вдохновляли. Ажурная конструкция усела, и как-то вся неестественно покосилась, словно подобравшись перед прыжком. Огрызки арматуры торчали из бетонных плит в основании башни. Уцелело только две лопасти, и теперь они склонились надо мной под углом градусов в пятьдесят. Огромные, ржавые, бугрящиеся.
А потом раздался этот звук. Невозможный, скребущий, душераздирающий вой.
Сердце ушло в пятки. Я испуганно огляделся. Что это могло быть? Не пора ли убегать? Какое чудовище здесь притаилось?
Прошло несколько секунд, и жуткое завывание повторилось. На этот раз мне удалось засечь его источник. Тени у меня под ногами – они шевелились.
Лопасти на башне совсем проржавели, но сильный порыв ветра всё ещё был способен сдвинуть их с места. Ветерок пролетал над полем, и оглушительный скрип раскатывался над вечерней степью. А потом лопасти вновь откатывались назад, как маятник.
Тени от них скользили у меня под ногами. Я взглянул вверх. Башня шевелилась, сыпля ржавчиной. Зубы сводило от мерного скрипа.
Внизу, аккурат под ногами башни – развёрзлась забранная в бетон дыра. Оттуда когда-то тянули воду.
Замирая от щекочущего предвкушения, я схватился за ржавый каркас, и держась за него, подобрался к провалу.
Осыпавшийся, выветренный бетон обрамлял квадратный провал, метров пять, пожалуй, в поперечнике. Ржавый трос, по прежнему туго натянутый, опускался с верхушки башни, и исчезал в глубине.
Я склонился над ямой, и заглянул. Интересно, глубока ли?
Чернота. Густая чернота провала открылась мне. И не разобать – где там то дно, и есть ли оно вообще.
В этот момент, ветер снова заскрипел лопастями, трос дёрнулся, и в глубине что-то ЗАКЛОКОТАЛО!
Домой я бежал, как будто за мной неслась свора бешеных псов.

:yahoo:Параша не умолкала.
Выразительные вопли доносились с северо-северо-востока, и было до источника их, метров шестьсот. Во всяком случае, именно так подумалось Потапычу.
Девичий крик пробудил в нём какой-то невразумительно-древний инстинкт. Вроде того, что пробуждает волну покашливаний в коллективе.
Заревев по-бугаиному, Потапыч отшвырнул привалившую его нуклоносчиталку. Грозно пыхтя, поднялся в весь свой двухметровый рост.
- Вотыть значиццо как… - задумчиво пробурчал он, поглаживая усы. Затем, состоялся обзор окрестностей.
Разбитый скаф валялся посреди какой-то совершенно бредовой площади. Отовсюду к Потапычу тянулись медные, с благородной зеленью, коровьи хвосты, а здания из стилизированного под камышовый тын железобетона были исписаны гнусными граффити. Безволно застывшая в оздухе голограмма поясняла, что место зовётся «Площадь неодадаизма», но это Потапычу ни о чём не говорило.
- Ага, так вот и так оно, значиццо, бывает… - буркнул Потапыч, заприметив крадущихся под квазикамышом чудищ. Они, следует отметит, очень органично вписывались в общий антураж площади.
- Гы, а вота мы вас щас како, раки! – злорадно пообещал герой, схватив контейнер с аварийным запасом. Отперев защёлочку, он извлёк на свет атомный лазер, эргономично ласкающий потную ладонь.
- Как под вас делался, раки. Гы! – констатировал он, испепеляя тварей могучим лучом.
Орала Параша.
- Ай-а! Да погоди ж ты! Ща, прибегу! – речал Потапыч, давая на спуск. Отстреливая и отстреливая.
Увлечённо работая рукой, он не заметил, как один очень уж наглый и злющий гад навис на ним, свесившись с меднокаменного коровьего хвоста.
Алчно щёлкнули жвалы.
- Етить мать твою! – заревел герой, лупя по зелёной бошке волосатым кулаком – Не прощу, падло такое!
Рыча и ругаясь, Потапыч добрался до мозга, и вырвал его, захватив пятернёй. Зверь утих. Герой поднял глаза – окружили, окаянныя! Отовсюду лезут!
- Что ж вы так оборзели, гады? Думаете, возьмёте Терёху? Не-е, облом вам будет знатный! Тер-рёху голыми руками не возьмёшь! – ревел он, бросаясь в бой – Терёху, гады, никакая тварь ещё не ложила! Как лоха, бывало, разводили, в душу срали, оглоеды, а Терёха – вот он! – орал Потапыч, сжигая атакующих его чудовищ – Вот! – хрипя от ярости, рванул он тельняжку. Обнажилась волосатая грудь с татуировкой «ВКФ», и пышнотелой русалкой в скафандре.
- Тьфу! – сплюнул герой, скосив глаза на оную – Тоже вашего племени. Сведу!
Остатки тварей, не иначе, напуганные перспективой быть сведенными с русалкой, ретировались. Потапыч издал вопль, исполненный ликования. Побежал к вопящей Параше.
Но вдруг застыл на месте. Впереди, на груде битого кирпича, стоял маленький грязный мальчик.
Потапыч вскинул атомный лазер. Мальчик бросился прочь, грохоча кирпичом.
- Стой! Стой, гадёнышь! Куды?! – орал герой, бросившись в погоню – От Терёхи ещё никто не убегал!
Взобравшись на груду кирпичей, он увидел, как на ладони, бегущего пацана. Поднял атомный лазер, прицелился…но не выстрелил.
Мальчик добрался до связанной Параши, и замер, настороженно глядя на неё. Потом – медленно перевёл взгляд на Потапыча. Что-то должно было случится.
- Пацан, погоди! Ты…ты чего это? – ошеломлённо бормотал Потапыч, приближаясь к нему. В руках он по прежнему вертел атомный лазер.
Мальчик не отвечал. Он ждал, глядя на приближающегося Потапыча. Что-то определённо должно было произойти.
Параша, заприметив бредущего к ней Потапыча, заверещала ещё пуще прежнего, неведомо отчего. Отчаянно извиваясь, она пыталась выпихнуть из распухшего рта грязную тряпку кляпа.
Потапыч покосился на неё:
- О! Параня! Не боись, ща спасу. Аль ты стеснямшися? Полно те! – хмыкнул он.
Мальчик поднял руку.
- Эгей, пацан! – рявкнул Потапыч, снова беря его на мушку – Не вертись, ща тя дядя Терёха, добрый космонавт, спасёт. Друзьям хвастатся будешь. Не балуй…УЙ!
Смешно растопырив конечности, Потапыч провалился в накрытую гипсокартонном западню. Острые арматурины, сокрытые в ямине, пронзили его пышущее тестостероном тело. Жалобно звякнул, стукнувшись о землю, атомный лазер.
Злющая улыбочка расплылась на лице у мальчика. Вдалеке зашлёпали плавниками чудища, снова ощутившие себя хозяевами положения.
Выла Параша.:yahoo:

Висел как-то персик. Румяный, мягкий, ароматный, словно говорящий: "Съешь меня". Рядом, сидя на полу в позе лотоса, громко сглотнул слюну парень. Персиковое благовоние его явно искушало, но не заставляло оторвать взгляд от другого предмета. Крошечное отверстие в стене диаметром с миллиметр. Заметное лишь для своего молодого наблюдателя, оно открывало тёмную бездну и издавало свист от влетающего сухого воздуха. Когда "пробоина" сама собой закрылась, на лице юноши можно было прочесть облегчение. Поднял руку и, щёлкнув пальцами подобно фокуснику, заставил тяжелый плод упасть. Наслаждаясь кислосладким лакомством, он рассматривал маленькую серую вещицу в другой своей руке. Перекатываясь в ладони, она издавала очень тихий звон. Предмет был этот древним, впитавшим в себя огромное количество веществ. Но основным всё ещё оставалось серебро.
По окончании трапезы парень встал и пошёл вглубь скрипящего и тёмного деревянного коридора, скрывшись вскоре в тумане растительных испарений.