Автор -два подряд предложения начинаете одинаково со слова *Когда*! -Это не годится в данном случае.
После этого , автор, вы тупо описываете возню Дини с книгой, а надо бы в двух словах описать его комнату (ведь не висит он посреди белого листа бумаги)

Не надо второе предложение начинать с *И* Это некрасиво.
первая *и* - лишняя

-Автор -я не понял этого предложения -поймет ли это читатель???

Автор -ну куда ему дальше белеть -ведь он недавно был *белее простыни* может быть ему почернеть уже?))

Автор -ваш рассказ это песец! (полярная лиса)... Это полная полярная лиса!!! Не знаю даже с чего Вам начать. Читайте больше классиков-фАнтастов. Может быть три года стоит посвятить этому, а потом опять браться за перо...Не знаю...

Это красиво, спасибо

тут такой нюанс -два раза употребили слово *глупо*...может второй раз вместо *глупо* написать *наивно*?


-В слове *САша -лишнее *а*
Тут я перехожу к чтению второго Вашего отрывка

Шесть-семь утра -прописью -однозначно.

-тут , возможно стоит поменять местами слова *сумку* и *прижала*, но это нюанс (объясняю его -первым идет глагол прижала, затем в следующей части предложения первым идет глагол открыла, затем остальные части предложения -все красиво и логично, ну мне так кажется))). Ко второму отрывку придирок в принципе нет... Будет время-посмотрю продолжение. С уважением к автору...

Телепаты в троллейбусе.

В те годы я был молод и глуп: радовался первому, всячески скрывал второе и плыл по течению жизни. Летнее воскресенье в большом городе. Моя девушка уехала к родителям в село. Впервые за полгода наших встреч с Инной я лишился чуткого руководства, с некоторым страхом вдохнул сладкий голос свободы и стал планировать выходной день.
Люди, уважаемый читатель, делятся на две группы - паровозы и вагоны. Первые инициативны, видят дальние и ближние перспективы и намечают цели. Вторые – это вагоны, это прицепы…вторые идут в лучшем случае в фарватере за ледоколом; в худшем - на буксире за впереди идущим тягачом; а в самом худшем случае – мой вариант - в жесткой сцепке с паровозом. Будучи не в силах придумать дельный план, представил себя…паровозом. Сначала, не освободившийся полностью от магии своей девушки, я писал что-то наивное:
первое – позвонить родителям, второе – помочь моему МЧ (молодому человеку) сдать *хвост* по начерталке, третье- постирать кое-какие вещи… Здесь я-таки опомнился, вытер холодный пот со лба и порвал бумагу с этими странными строчками.
По-прежнему ощущая себя паровозом, быстро накатал три новых, гениальных строки:
первое – пляж, второе – пиво, третье – ночные гулянья. Чувство паровоза испарилось, но я был уже не тот безвольный червяк, которого можно тащить за руку в местный театр на *Лебединое озеро* или, что ненамного хуже – в ЗАГС. Передо мной лежал план!
Отряхнув от пыли блокнот, я нашел там телефоны и имена подзабытых друзей. Звонки, звонки… Только Андрей согласился ехать со мной на пляж, чтобы полдня лежать под солнцем, дабы потрафить моде на бронзовых парней.
Двухместная клетка подвесной канатной дороги медленно плыла над землей на высоте третьего-четвертого этажа. Мы с Андреем посмотрели на проносящиеся внизу машины, на крыши домов частного сектора, друг на друга и начали раскачивать люльку. В двух словах, пока размах колебаний набирает амплитуду, расскажу об Андрюхе. Он – мой одногодок, тоже имеет *хвост* в институте, бицепсы, кубики пресса и девственно-чистый мозг, свободный от творений классиков и научных формул.
Канатная дорога остановилась, трос гудел, мы качались в десяти метрах над водой. В соседней люльке парень и девушка побелели и цепко держались руками за ограждение. Обрадованные, мы вращали головами в надежде, что механизм сломался и остановка будет длительной. Всегда интересно посмотреть, как соседи по клетке будут выбираться из неожиданной ситуации. К сожалению, дорога опять заработала, и мы без приключений доехали до Молодежного острова – лучшего городского пляжа.
Июньское солнце ласково прокаливало тело. Пляж был многолюдным – глаз останавливался то на одной, то на другой фигурке. Не прошло и часа, как мы с Андреем выбрали несколько мисс пляжа , но предстоящие решительные действия были прерваны в самом начале девушкой Андрея. Таня появилась на пляже неожиданно. Было что-то нереальное в её появлении. Как в миллионном городе без договоренности один человек может найти другого? Оставлю этот мистический вопрос без ответа. Татьяна поцеловала Андрея, перехватила мой взгляд на близлежащую незнакомую фею неземной красоты, укоризненно покачала головой и осуждающе посмотрела на мои гормонально-оттопыренные плавки. Но я ничего не мог с собой поделать – моей девушки не было рядом уже четырнадцать часов. Постояв пять минут в холодной проточной воде, принял решение переходить ко второй части плана. Собрал пляжный коврик, пожелал Тане и Андрею приятного отдыха и побрел по песку на выход. Вот и троллейбусная остановка. От студенческой пивной с пророческим названием *Яма* меня отделяла пара километров…
Я зашел в немноголюдный троллейбус. Закомпостировал талон. Троллейбус медленно проехал мимо любимого студенческого кинотеатра *Сачок*. Что-то привлекло мое внимание к обстановке внутри троллейбуса. Метрах в двух от меня стояли два человека. Их запомнил смутно, и описать не смогу. Чудится мне, что они переговариваются между собой телепатически – то есть мыслями без слов. Я, похоже, влез в их разговор…
Воздух стал какой-то кристальный: стою на месте в троллейбусе, и в то же время мы стоим втроем, будто в большом кристальном аквариуме, где возможен обмен мыслями…
Они почуяли, что я способен их слышать. Смотрят на меня. Я смотрю на них, и в этой телепатической кристальной глубине понимаю, что они более развиты, чем большинство людей, хотя мы живем на одной планете.
- Можно мне к вам? – немного щенячьи, вопросил я мысленно.
Они просто смотрели на меня в ответ…
Хочу отметить скорость коммуникации. Если в словесном диалоге нужно время, чтобы одна фраза сменяла другую, то там, в этом кристаллическом состоянии, было мгновенно передано и принято все: мысли, чувства, эмоции. Насчет эмоций – они, эти существа, скорее доброжелательны, но по минимуму. Общались они на обычную земную тему, сложно сказать – на какую. Хотя, вряд ли мог понять их полностью. Я ощутил, что пропасть между нами огромна и вышел из троллейбуса…
Эта встреча так подействовала на меня, что я забыл про пиво, дискотеку, прочие нехитрые развлечения и очнулся в общественной библиотеке с томиком Конфуция в руках. До сих пор гадаю, были ли это инопланетяне, или на нашей планете живут более развитые сопланетники. У них левел выше, поэтому они и незаметны…
Вот такая занимательная быль случилась со мной.

IV Олег
Не хочу помнить о том, что было, и что бывает со мной теперь так часто.
Надо бы рассказать вам, кто я, но это, на самом деле, совсршенно не суть... Не все ли равно? Я есть я, просто я. Просто я прохожу эту улицу до конца, от первого столба до последнего. И каждый раз они все, эьти существа, издеваются надо мной, никакого секса или насилия – они просто издеваются надо мной, они бьют меня, даже если на теле не остается синяков – бьют, бьют, и Она – всех злее.
Кто такие эти существа? Я не могу описать. Они не страшные, просто они не животные и не люди, они – из других миров. Таких вы не видели в ужастиках, о таких вам не расскажет ни школьный учитель, ни экзорцист, просто я сверхъестественно их боюсь.
Но опять хожу. Я бы никогда не возвращалась оттуда, и это не потому, что мне нравится то, что они творят надо мой.
Лежа на холодном бетоне ступенек пятиэтажки, я думала, что уже умерла. Жмурилась так отчаянно, хотела проснуться.
А потом открыла глаза и оказалось, что я уже не лежу, а...
Олег. Тот день был месяцем без него – а теперь это было уже 30 апреля, лучший день моей жизни, когда я еще ничего не знала.
Я любила Олега, а он не любил меня. Ну, как всегда. Он любил мою подругу – может, тоже не слишком, но... Плен «отношений». Я готова была съесть белые пуговицы с его белой рубашки. Я любила его так, что у меня замирало сердце, что его голос был лучшим из всех голосов, каждое его слово было золотом. Видите, я же плачу, это не было просто так.
30 апреля я не могла себе представить, что после школы он уедет в свой родной город Хабаровск, что он бросит меня в одиночестве; мы с ним никогда не разговаривали толком, это только я говорила с ним и мне не требовались его ответы.
30 апреля мы проходили диспансеризацию, а в конце стояли в очереди в гардероб, чтобы забрать свои пальто. Хотя они были уже и не нужны – стало уже тепло, я помню...
30 апреля – это снова сегодня. Я стояла рядом с Олегом, пропустив вперед себя человек пять, просто я хотела быть ему поближе, я даже могла потрогать его ( но он же уехал, этого не может быть, не может...) и Сережка, сирый и бесцветный рядом с моим божеством, стоял и от души ржал над шуткой Олега. У него смешные шутки – хоть я и позабыла многие.
Я ослеплена.
Я взяла пальто со стойки (нет, нет, нет), одна рука двинулась по извилистому пути рукава, другая...
Мое сознание билось внутри моего резинового-упругого тела, не подчиняющегося моим командам, отдаваемым из другого времени. Я хотела притронуться к его щеке и идеально-рыжим волосам, но не делала этого. «Ну же, почему нет, почему ты не сделаешь этого, почему, разве...»
Пальто было мне тесно. Я помню, все дико смеялись – я случайно, в ослеплении олеговой карамельной рыжестью, схватила чужое пальто не глядя... Смешно, да... Я буду плакать до скончания веков.
Мне нужно было так мало. Я же видела его.
Мы шли домой все вместе, солнце било в глаза; нас окатила поливальная машина, мы визжали и смеялись, я рассказывала о фильме «***», а Олег спросил меня:
- Что значит «амбивалентный»?
Мы так много смеемся и щеки все время болят.
Почему я не могу дотронуться до него? Почему?

Час черные существа убивали меня, а я получала взамен один день возвращения в прошлое. Что я делаю? Зачем? Я такая глупая.

***
Институт – Саша думала о нем, делала какие-то планы, но даже самой ей не верилось в то, что есть шанс на их исполнение. Она поступит – да никогда, никогда она не поступит, куда, зачем, ничего не будет, пффф...
Сумка на плече была как-то странно тяжела. Песок.
И вдруг, откуда ни возьмись, появился папа.
Они развелись с матерью еще очень давно, когда Саша вообще не особенно волновалась на этот счет, и ее только успокоили прекратившиеся ссоры каждый вечер. Они совсем не общались, Саша выросла и стала совсем другим человеком, и даже не знала, в каком городе отец живет.
- Привет, Сашка.
Они шли и песок забивался им в обувь.
- Ну что, как планы на будущее?
Саша не удивлялась и сама не могла понять, почему ее ничто не удивляет. В голове – мед и золото. Отец не постарел ни капли, он был таким же, каким она помнила во времена, когда ей было шесть или семь.
- Не знаю, пап. Все ок.
Солнце заливает все на свете, слепит и делает тебя беспомощным в этом солнечном аквариуме.
- Ты несешь что-то тяжелое? Дай я понесу...
Его руки, совершенно чужие, незнакомые, - не более родные чем руки какого-нибудь вонючего мужика, которые виснет у тебя над головой в метро, - они тянулись к ее плечу, и тут...
Саша побежала. Солнце погасло, хоть и не совсем. Песок выворачивался у нее из-под ног, но не с пляжной веселостью, а с вязкостью и зыбкостью ночного кошмара. Он гнался за ней; к плечу, перекошенному и перетянутому сумкой, вмиг отяжелевшей в несколько раз, тянулось все это тепло и холод, тепло разложения, лед земли.
Это больше не была солнечная летняя Москва. Саша бежала и уже знала, что не убежит далеко, она никогда не бегала хорошо, только вдруг

«… Мы так и не придумали, как остановить эту эпидемию. Почти каждый день погибают дети, еще не познавшие все прелести жизни. Хотя, какие черт побери, радости да прелести?» - Я глазами пробежал по еще работающей веб-странице, ища хоть что-то полезное. А мысли текли дальнейшим потоком.

«А все из-за нашей эволюции. Мы открыли свои новые способности. Мы стали магами, как в сказке. Только теперь сказка стала реальностью. А Майя же предсказали это. Они были правы, что в декабре прошлого года произойдет конец света, но они не знали о том, что мы выживем. Совсем недавно «закончился» конец света. Нас и так осталось всего пара миллионов, но мы все равно продолжаем вымирать! Из-за этой треклятой эпидемии. У взрослых и детей от 12 лет иммунитет, а маленькие дети умирают от нее. При вспышке энергии ребенка происходит реакция, материализующая его тело в чистую энергию в твердой субстанции. В итоге родные видят «ребенка» около часа, а потом маленькое бездыханное тело рассыпается в пыль, а мы ничего не можем сделать. Это должно прекратиться! Нам хватило девятибалльных землетрясений, гигантских цунами, и многочисленных извержений вулканов. Мы должны…» - к тому моменту мой взгляд был сосредоточен на кипе книг, аккуратно сложенных на столе. Поток мыслей прервала племяшка, тихо подошедшая ко мне. Я взглянул на нее. Маленькая пятилетняя красавица. Я так люблю эту юную волшебницу. И так боюсь ее потерять.

- Дядя, а о чем ты думаешь? - пролепетала она.
- Ну-у-у. О том, какую бы книгу тебе почитать. Может, почитаем "Красную шапочку"? - протянул я, медленно поворачиваясь к ней, а руки уже тянулись за книжкой.

Не-е-е...Дядь, а покажи еще разок тот шарик. Такой красивый – красивый. – произнесла Дана. Ее лицо засверкало от улыбки, а карие глаза требовали чуда. Умоляюще посмотрев на меня пару секунд, маленькая темноволосая принцесса заскакала вокруг меня с одной лишь фразой «Сделай!».

- Ну ладно, ладно, хорошо! Смотри внимательно! – я встал со стула, отодвинул его в сторону, и принял стандартную тренировочную позу, расположив руки в районе солнечного сплетения. Ладони «держали сферу». Расслабив свое тело, я сосредоточился на руках и представил маленький синий шарик , медленно растущий до размера бейсбольного мяча. И легкий поток энергии материализовал его за считанные секунды. Сгусток энергии послушно «висел в моих руках».

Результат полностью удовлетворил Дану, и в ответ она упрямо протянула руки в мою сторону.

- Дай! – потребовала она. Ее глаза требовательно смотрели в мои, как бы повторяя «просьбу». Я не смог отказать своей любимой племяшке.

- Хорошо, только ты внимательно смотри на него и сделай руками также как я. Успокойся и затаи дыхание. – Я направил астральную часть шара в ее сторону, стараясь не отпускать его из своих энергетических сетей. Шарик медленно поплыл в сторону племяшки. Дана сделала то, что я ей сказал, и ее мягкая юная энергия приняла шар в свои объятья. Она освоилась с шаром, и начала играть им. Я чувствовал ее энергию. Она была сильна.

«Ничего себе?! В таком юном возрасте! Этот шар сильная «игрушка», в некоторых ситуациях и при определённых возможностях может убить. Но она! Даже такие как я, сильные маги, учатся контролю над ними месяцами, она всего за пару секунд поняла, как им управлять. Она будет великим магом. ..» - я опять задумался, но меня прервал детский крик.

- Дядя! Что с моими руками? Мои руки стали синими. Они сильно делают больно. Дядя мне больно. Помоги!... – закричала племянница. Ее руки синели и начали покрываться коркой, напоминающей по цвету первый осенний снег. Корка постепенно покрывало все тело. Ее сознание померкло, тело обмякло, и ноги предательски «уронили» тело на пол. А шар медленно растворился в пространстве.

«Нет! Только не это, боже, только не это! Этого просто не может! Пожалуйста, только не сейчас, только не с нами. Все-таки она и нас настигла. Но что я смогу сделать? Да ничего! Я не смогу ничего с этим сделать! Рома! Ты нужен здесь!» - по щеке побежала слеза.

Воздух слегка сжался, и после появление брата, в пространстве повис звук, слегка напоминающий раскат грома.

- Брат, чего ты хотел? Я помогал людям разгребать завалы, после недавнего землетрясения в южной части материка. Так что ты хотел? – с некоторым раздражением произнес брат, внимательно смотря в мои глаза, но увидев Дану в обмороке, подбежал к ней и, встав на колени, взял ее на руки.

- Ты можешь что-нибудь сделать?! Ответь! – его голос дрожал. Он встал и подошел ко мне, держа на руках свою дочь. – Ты можешь, что-нибудь сделать?

Я отрицательно покачал головой. Мои руки дрожали, а за первой слезой вдогонку текла вторая.

- Не ври мне! Ты помогал другим, так помоги теперь ей! Ты работал над этим! – закричал он.

- Я ничего не могу сделать. Тем людям требовалось обычное излечение ран и старых болезней. Но эту эпидемию я не могу остановить. Я не бог! Я ничего не смог найти на данный момент. Это бы произошло в любом случае. Главное, что мы сейчас с ней рядом! Тут!... Извини! Извини меня! Я хочу ей помочь, но не могу. Извини! – мой голос постепенно переходил на шёпот, дрожал. Глаза уперлись в пол, покрывшись жидкой пеленой. Я боялся смотреть ему в глаза. Я чувствовал себя виновным в случившемся.

- Да в гробу я видел твои извинения! Мне она нужна!- удерживая дочь в левой руке, он врезал мне хуком справой. Я почувствовал, что мой нос сломался, и из носа потекла кровь.

В воздухе повисла тишина. Кровь не спеша хлестала из носа. Я медленно поднял свои глаза. Брат, тяжело дыша, пристально смотрел мне в мои. По его щеке текла слеза. Мне тяжело было смотреть на него, да и у самого на душе похолодело.

« Моя единственная племянница почти мертва. И я не могу вернуть ее. Я! Один из лучших лекарей из оставшихся людей. И я ничего не могу сделать!»

Я понимал его. Я понимал, как ему тяжело. Мы смотрели друг на друга в течение нескольких минут. Решив прервать тишину, Рома всхлипнул и произнес едва слышным голосом:

- Сколько ей осталось?
- Не больше часа! Я могу вернуть ее в сознание на пару минут. – промычал я, дрожащими руками вытирая нос от крови. Переносица, едва хрустя, приняло свое исходное положение. Не дожидаясь ответа, я протянул свою руку к голове племяннице, и заговорить на латыни. Через пару секунд Дана пришла в сознание.

- Папа…- произнесла она. Ее голос слабел. Рома улыбнулся, обнял ее, и что-то тихо зашептал.
Потом я их не слушал, и опять ушел в себя.

« Я так и не смог найти лекарства, и также пострадал от этой эпидемии. Я стал такой же жертвой, таким же несчастным родственником погибшей, как и каждый 5-ый из выжившей части людей. Заболевают только дети. Некоторые справляются с ней, а остальные, как Дана, гибнут. И что бы найти вакцину, мы должны совместно начать его поиски. Я и пару моих коллег – это мало для поиска, и что, что только мы разбираемся в генетике и тому подобное. Но все бояться сделать что-то не так, поэтому просто смиряются с участью. Но надо действовать!» - я смотрел на брата. Он что-то шептал Дане, и постоянно целовал ее. Я его так понимаю.

«Совсем не давно, человечество нашло лекарство от рака. Мы добились этого! И все это мы делали ради больных детей. Но взамен мы получили «конец света», да эту треклятую эпидемию. А для решения этой задачи всучили еще мало изученную магию, совсем еще юную «науку». Это вполне ценный дар, который, надеюсь, поможет нам в борьбе с это чертовщиной. Но в первую очередь мы должны действовать, а не сидеть сложа руки. Ради детей!... »

- Давай найдем вакцину вместе. Я больше не хочу, чтобы умирали наши дети. Пусть сами разбираются со своими мелочами. Мы должны вместе бороться с этой «заразой» – сквозь слезы произнес мой брат. Я посмотрел на него. Его лицо было все в слезах. А Дана, лежащая на руках у отца, обмякла, напоминая мертвое тело. Я не чувствовал ее энергии. Медленно сел на стул, по щеке снова потекли слезы, а в голове промелькнуло «Все кончилось».

совершенно
эти
Предложение начинается с одного, а завершается совсем иным, что относится в куда большей степени к предыдущему предложению. Писать через запятую в данном случае - перемешивать мысли. А они и без того перемешаны на славу.
Не вижу логики в этом предложении. Героиня говорит, что никогда бы не возвращалась в место со страшными существами, но не потому, что оно ей нравится.
Вроде бы отрывок более или менее буквален, но я опять не понимаю. Это такое сравнение?
А буквами? Тридцатое? Тридцатого? Тридцатому?
А если начать сразу с очереди и без трехразового "в". Диспансеризация - это архиважно? Или написать нечто вроде "Тридцатого апреля после диспансеризации стояли в очереди, чтоб забрать свои пальто."
Почему мне кажется, что текст не вычитывался совсем?
Быть ему поближе или быть к нему поближе? Судя по смыслу предложения, всё же второе.
Надо, на мой взгляд, выбрать что-то одно: либо резинового, либо упругого. По сути же, смыслы близки.
Но предложение я выделила не из-за запятой. Пропущенная запятая - фигня.
А вот постоянные скачки времени без видимых на то причин - уже не фигня. И это - яркий пример. Почему тут настоящее, если до этого:
а???
***
Я одна вижу тут безумный набор слов вместо предложения?
Без комментариев. Тут не специальный повтор, а небрежность. А если специальный, то смысла в нём не вижу ни на секунду.
И снова - почему настоящее время? Только в этом предложении, ни до, ни после. А строкой ниже:
Тянулись из прошлого. Даже не потянулись, не дотянулись - они просто тянулись... да, было дело...
Та ли эта Диана, которая умеет подбирать единственно точные определения? Что за "погасло, но не совсем"? Потускнело, подёрнулось пеленой, пропало, свет померк, растворился, исчез...
Песок гнался?
Тянулись все эти? Мы же говорим о тепле и холоде одновременно, а это множественное число. Хотя так криво, лучше разбить на две части или вообще убрать "всё" и "это".
Конец на редкость скомкан.

1. текли потоком - это почти тавтология
2. дальнейшим потоком - это как?
Майя - это женское имя. И майя - народ. Кому приписаны слова пророчества?
Какая милая смесь прошлого и будущего сквозь призму настоящего!
пара миллионов
А цифрами? Двенадцать.
А если обобщить? Скажем "У всех, кто старше двенадцати лет..."
Нет, топорно. Не знаю, как сделать это предложение удобочитаемый.
Даже не знаю, с какой стороны подходить к этой конструкции.
А почему слово в кавычках? Насколько я поняла, никаких фатальных внешних изменений не происходит, тело так и остаётся телом - по поры.
Да, я придираюсь.
Одного на все землетрясения?
Не нужна запятая.
К какому - к тому? То есть мы (читатели) продолжает штудировать статью, а герой в это время уже озирается по сторонам?
Вот прямо чувствую, как фальшь скрипит на зубах.
Герой - резиновый человек? Поворачивается в одну сторону, тянется в другую... Это уметь надо.)
Далее прочитала по диагонали, потому что это же нереально выделять каждое второе предложение и объяснять, почему! Резюмирую - кто бы не вычитывал этот текст, он явно схалтурил. Или специально напакостил автору, одно из двух.
Над рассказом работать, работать и работать, а потом ещё работать, и снова... Я не знаю, как долго. Но пока - плохо.

Вы никогда не слушали, как дышит Город?..
Сверху он кажется одним огромным непоколебимым куском металла, словно Титан, вышедший из имперских легенд. Ощетинившись трубами заводов и фабрик, будто ёж, Город выдыхает миазмы в облака, и без того серое небо становится еще темнее. Набегают тучи. Через полчаса пойдет дождь.
С высоты птичьего полета кажется, что Город мертв. Но стоит лишь присмотреться, как жизнь сразу предстает перед глазами.
Вон чиновник в поношенном сером плаще опаздывает на работу. Он вставал каждое утро в семь часов, умывался, завтракал, одевался и отправлялся на работу. Сегодня он проснулся на двадцать минут позже, и теперь весь режим дня у бедолаги сбит.
Улыбающаяся девочка предлагает свое тело на перекрестке Четвертой и Седьмой. Ей около двадцати лет, но выглядит она на все сорок. Впавшие глаза, многоопытный рот, припухлые потрескавшиеся губы… Потенциальные клиенты осторожно обходят её стороной – они не хотят иметь дела со столь затасканным товаром.
Мелкий наркодилер, затолкав свое хилое тело в расщелину между зданиями, тихо ноет. Ему холодно. Здесь, на Первом уровне, дожди идут чуть ли не каждый день. Имперская часть Города раскинулась прямо под открытым небом. Пронизывающий холод пробирает до костей, а укрыться парню нечем. Да и не хочется уже…
Несколько толстых крыс сбегают из подвала крупной общественной столовой. Они на славу сегодня пообедали и, дергая хвостами, грызуны возвращаются во влажные покои родной канализации.
Больной Город.
Я медленно спускаюсь вниз, словно призрак просачиваюсь сквозь землю, пропуская Второй и Третий уровни. Они мне неинтересны. Здесь творится почти все то же самое, что и на Первом, только местные никогда не видели неба. Они не знают, что такое дождь. Или снег. Или град.
Я лечу ниже… Четвертый уровень. Мой мир. Мир, перенасыщенный жадностью, ненавистью и похотью. Мир, в котором балом правят сила и хитрость. Верности и любви здесь места уже не осталось…
Синдикат напоминает огромного злобного зверя, уснувшего у входа к своей норе. Он знает, что на Нижних уровнях ему делать нечего, а выше Второго все равно не подняться. Он свирепствует. Он не смеет вернуться к себе в логово без добычи, но отходить от дома, пойти на оправданный риск, не решается. Здесь, на Четвертом уровне, жизнь застряла на одном месте, словно в четко отлаженный механизм кто-то засунул арматуру. Полусонные люди бродят по полутемным улицам, полуработают, полуотдыхают. Даже любят здесь только наполовину. Нарушителями спокойствия являются лишь грабители, днями и ночами дежурящие в переулках, да сыщики, рыскающие в поисках пропавшей принцессы-отступницы.
Больной Город.
Пятый уровень. Шестой. Здесь жизнь уже впала в стагнацию. В плане того, что с окончания войны мало что изменилось. Дома все так же смотрят на редких прохожих черными зевами опустевших окон. Районы, уничтоженные еще во времена, когда прославленный засранец по имени Кастус Дрейк спасал мирных граждан от мертвяцкой заразы, так и не были перестроены. Но самая бедная часть Города умудряется выглядеть самой живой его частью. По переулкам, горланя похабные песни, разгуливают пьяницы. Проститутки мило улыбаются прохожим мужчинам, на блошином рынке толпа окружает распродажу фруктов, привезенных с Каркации. Имперские священники призывают людей познать Кредо – в синдикатовской части Города их бы просто арестовали. На западе банды очередной перестрелкой решают, кто будет править. Свистят пули, несколько гангстеров падают. Сопляки. Им нет даже шестнадцати. Я чувствую, куда тянется ниточка, кто контролирует юнцов, кто бросает их в пекло самой низменной из всех войн – войны за территорию. Мне ничего не стоит найти этих людей, а уж убить тем более. Но мне… мне не хочется. Пусть с беспорядком разбираются те, кто стремится все контролировать.
Синдикат, например.
Не проходит и дня, чтобы армия не послала дюжину диверсионных групп на Пятый и Шестой уровни. Спецы своего дела, закаленные в перестрелках ветераны. Но любому действию всегда находится противодействие.
Из окон и переулков, из-за столов вечно открытых баров и из припаркованных автомобилей за прохожими следят Стрелки. Довольно сложно придумать название кучке людей, обиженных на королевскую семью и при этом способных держать в руках оружие. Они союзники свободы и враги контроля. Их тошнит от Синдиката, который стремится подчинить себе все, даже то, что десятками лет вело независимый стиль жизни. После Кафиссийского Раскола Пятый уровень не покорялся никому. «И впредь будет так» - сказал Джеймс Говард, основав Гильдию Стрелков. К ней мог присоединиться любой желающий при одном условии – он должен был рассказать причины своей ненависти к Синдикату. Если рекрутеры считали их приемлемыми, то через пару дней новичок уже испытывал на себе все тягости солдатской жизни. По окончанию тренировок человек становился истинным бойцом – внимательным, хладнокровным, подозрительным и беспощадным. «Убей синдикатовца, потому что он тебя точно не пожалеет». Тем не менее, жители Пятого почитали Стрелков как хранителей порядка... или беспорядка, смотря как взглянуть. Когда-то Гильдия даже имела право собирать все банды на уровне против Синдиката, если того требовала ситуация. Все изменилось после восстания СПО десять лет назад. Стрелки решили присоединиться к имперским мятежникам, позвав с собой гангстеров. Последние были только рады возможности устроить безнаказанный грабеж. И все же в открытом бою против СПО, Стрелков и мафии Синдикат победил. Победил ценой жизней десяти тысяч солдат. С тех пор жители Пятого начали более предупредительно относится к авантюрам Говарда.
Но тайная война продолжалась.
Я вижу, как в здании разграбленного магазина затаилась команда солдат Синдиката. Невидимые в темноте в своих черных комбинезонах и бронежилетах, они ждут, приготовив оружие. Где-то рядом должна произойти встреча глав местных банд, мешающих Синдикату. Стрелки тоже знают об этом. Резня будет славная.
Буквально на секунду я расслабляюсь, и мой дух снова взмывает вверх, к исходной точке. Простирающийся пейзаж можно рассматривать бесконечно. Крутой склон и расположившийся на скате Город. Иногда возникает ощущение, что стоит ветру дунуть, как все эти сложные постройки треснут и обрушатся в ревущее море. Труд имперских архитекторов, для которых постройка всего этого комплекса стало делом жизни, трудно переоценить. Равнина, расположенная за склоном, утопает в зелени, плавно переходящей в непролазные джунгли.
Наконец начинается дождь. Влажность воздуха становится настолько высокой, что я почти чувствую воду своим призрачным телом. Горизонт тут же утопает под серым саваном, однако даже туману не скрыть уродливой черной тени, нависшей над Городом.
Башня правосудия. Последний оплот арбитров на грешной земле Кафисии V. Место, куда ушли все блюстители имперского закона после Раскола, забрав с собой выживших аристократов и верных им слуг. Честно сказать, я удивлен, как все они умудрились выжить – после стольких-то лет. Наверняка под Башней был оборудован некий автономный подземный комплекс, позволивший арбитрам наладить базовую промышленность, а уж потом при имеющихся ресурсах они начали строить все нужное для жизнеобеспечения двух миллионов нахлебников. Еще одно очко в пользу гения имперских архитекторов.
Для апологетов Lex Imperialis арбитры Кафиссии слишком тихо себя ведут. Но на это есть понятные причины – во время Раскола интересы Империума и интересы законников неожиданно разошлись. Настолько радикально, что это чуть не стало причиной еще одной войны, на этот раз – между солдатами СПО и арбитрами. В конечном итоге, последних просто изгнали и заменили обычной полицией, поклявшейся служить Империуму. Такое решение решило множество возникавших до этого проблем с интерпретацией законности некоторых действий губернатора. Арбитрам оставалось только смириться с положением дел – их репутация как служителей Императора была сильно подмочена. Они построили стену вокруг Башни, ставшей центром нового города. Название отлично передавало его суть – Оцепление.
Я снова возвращаюсь обратно, к небу, когда весь Город виден как на ладони. Он прямо передо мной. Законченное произведение неизвестного художника, достигшее пика своего развития. Единственный путь к дальнейшему прогрессу – полное разрушение устоявшегося порядка. Не более и не менее.
Меня с детства учили ненавидеть Город. Последовательно, шаг за шагом, меня убеждали, что худшего места на свете и придумать нельзя. Говорили, что если бы Город был живым существом, то в его жилах текли бы коррупция и похоть, а сердцем служила алчность. А еще мне говорили, что я не человек, а всего лишь орудие свершения великих планов. Великолепное, элегантное и лучшее в своем роде – но всего лишь орудие. Меня пытались убедить, что этот мир прогнил и заслуживает уничтожения. Зря старались – ведь я возненавидел Кафиссию еще до этого. До того, как изнурительными тренировками и постоянными избиениями во мне начали пестовать злобу. До того, как мой клинок впервые испробовал человеческой крови. И до того, как я стал изгоем даже среди собственных братьев и был отправлен в десятилетний искупительный поход.
Все, кого я любил, предали меня. Бросили родители, отвернулись названные братья, даже Призрак, духовный наставник и почти отец, – и тот решил не вспоминать о своем ученике. Но все они позабыли об одном – со мной нельзя не считаться. В конце концов, я ведь великолепное, элегантное и лучшее в своем роде оружие. Убийца убийц. Охотник.
На первый взгляд кажется, что Город мертв. Но стоит лишь присмотреться, как жизнь сразу предстает перед глазами.
Десятки миллионов разумов, беспокойных и озабоченных различными проблемами. Все они разные. И все они одинаковые.
Вот солдат Синдиката. Он мой ровесник, но, в отличие от меня, кровь в его жилах просто бурлит от страсти. Он порвал с девушкой, которую сильно любил и которой служил. Но по-другому поступить не мог. Тихо, почти шепотом, возникает его имя: «Дэниел». Парня снедает стыд. Он хочет вернуть любимую, но понимает, что это невозможно. Ведь его избранница - принцесса-отступница, за которой гоняются все шпики Синдиката. И если её найдут с ним, то конец обоим.
А вот и она. От неё исходит аромат полевых цветов. Определенно не кафиссийских. Запахи смешиваются и составляют имя: «Сабрина». Она находится в дешевом номере неказистого отеля на окраине Четвертого уровня.
Жребий брошен. Данный мне полгода назад срок на её убийство истекает сегодня, через три часа. И девушка поступает именно так, как я и ожидал: неуверенно достает из кармана обрывок бумаги с номером телефона, тянется к трубке, еще не полностью уверенная в собственном решении, берет её и нажимает пальцем первую цифру номера…
Я открываю глаза. Сажусь на кровати. Осматриваюсь.
Обстановка за время аутосеанса так и не поменялась. Дешевый номер дешевого отеля для одиночек. Грязные обои слезают со стен, обнажая серый камень. По телевидению крутят какую-то передачу эротического характера. Постель в беспорядочном состоянии, на нестиранных простынях багровеют капли крови. Моей крови. Она неторопливо, по капельке, течет из моего носа. Чушь, скоро перестанет.
Все вещи на своих местах. Но в комнате заметно похолодало. Я оборачиваюсь и смотрю на стену позади. Псионическая изморозь покрывает её, от пола и до потолка. Я хочу попробовать её на вкус, но тут звонит телефон. Как и ожидалось.
Я не торопясь поднимаю трубку, прикладываю её к уху.
- Алло. Это ты? – раздается мелодичный голос Сабрины. Она явно взволнована. Как и ожидалось. – Нам надо поговорить…
- Знаю. Успокойся, - отвечаю я и, неожиданно для себя самого, улыбаюсь. – Ведь договор остается в силе?
- Да, - коротко отвечает принцесса.
- Ну тогда… приготовься, дорогая. Сегодня мы будем вершить судьбу всего Города.