В вашем романе Путь меча очень много ссылок на эпические тексты (такие как, например, Калевипоэг, рассказы о Гэсэр-хане, о Нюргун Боотуре, Махабхарата). Помимо того, что данный факт показывает, что вы обладаете огромной культурой, является ли эпическая литература вашим увлечением?

Мы действительно с юных лет увлекаемся эпосами различных народов. За годы дома собралась весомая коллекция книг. Десятки томов -- от индийской "Махабхараты" до таджикского "Гуругли". Исландские и скандинавские саги, "Шах-Намэ" Фирдоуси, "Калевала", "Мифологическая библиотека" Аполлодора, "Песнь о Нибелунгах", бурятский "Гэсэр", казахский "Манас"; легенды Японии, Китая, Грузии, Африки... Пожалуй, эпос, помимо представления о народе, ставит ребром целый комплекс интереснейших вопросы – сакральные, исторические, метафизические, философские, религиозные, социальные.
В свое время мы написали роман-эпопею "Черный Баламут" (точный перевод с санскрита имени Кришна Джанардана), основой для которого послужил величайший эпос "Махабхарата". Другое дело, что на древнеиндийском материале мы подняли ряд современных, острых для нас проблем, что вполне естественно. Гибель империй, степени свободы в структурированном обществе, взаимоотношения Любви, Закона и Пользы... Есть у нас и "Ахейский цикл" – романы "Герой должен быть один" и "Одиссей, сын Лаэрта", охватывающие реальность древней Греции от рождения Геракла до возвращения домой Одиссея.
В части других книг тоже временами проскальзывают эпические аллюзии.

Тема отрезанной руки, замененной металлическим протезом, а также оружия, наделенного душой, прослеживается в легендах кельтов, в Древней Ирландии. Эта тема была также использована крупным писателем-фантастом Майклом Муркоком (Michael Moorcock). Который из этих двух источников лежит в основе вашего романа?

Тема оружия, наделенного собственной волей и разумом, на самом деле прослеживается в легендах многих народов: не только у упомянутых Вами кельтов и ирландцев, но и у арабов, германцев, японцев... С давних времен выдающимся мечам принято было давать собственные имена. И относились к таким мечам и впрямь как к живым существам.
Собственно, этот парадокс -- одушевление и эстетизация оружия, несмотря на кровавое предназначение -- и натолкнул нас на мысль о феодальной утопии, мире, где ВСЕ оружие является одушевленным и разумным. Более того, оно полагает, что люди являются его неразумными придатками. Не "исключение из правила" -- цивилизация холодного оружия, не признающая насилия.
Это дало нам воможность поговорить с читателем об агрессии, как неотъемлемой части человеческой психики, и способах ее преодоления или обуздания, или переработки в созидательную силу, в искусство. Ведь именно этим занимаются все истинные боевые искусства -- которым мы, кстати, отдали 30 лет своей жизни, и продолжаем заниматься до сих пор. Хотелось написать книгу о ремесле и искусстве, о конфликте культур и жизненных ценностей...
А по поводу темы "живой" искусственной руки -- тут на нас скорее повлиял рассказ Жана Рэ (Jean Ray) "Рука Геца фон Берлихингена" ("La main de Goetz von Berlichingen"), который мы прочли еще в ранней юности в одном из сборников фантастики. Был такой рыцарь с железной одушевленной рукой...

Что означает мир Кабира? Мир, существующий параллельно нашему или же его метафора?

Это скорее наш мир с альтернативной историей и географией. Посмотрите на реальную карту Европы и Азии, раза в полтора "ужмите" ее, "уплотните" вокруг центра, находящегося примерно на территории Ирана. А теперь вернитесь на несколько веков назад. Измените ряд географических названий на другие (но родственные этимологически и лингвистически). Добавьте фантастическое допущение: параллельное существование двух цивилизаций -- людей и разумного холодного оружия.
В результате вы получите мир Кабира.
Сам Кабир – Хорезм. Мэйлань – Китай. Шулма – Монголия. И так далее.

Христианский проповедник 5-го века Сальвиан (Salvianus) говорил, что варвары явились своеобразным благом для Римской Империи, которая была слишком самоуверенной и имела извращенные нравы. Он даже писал: «злым людям кажется, что зло, которое они творят, содержит в себе некое добро». Не эта ли идея была использована вами в создании отношений между дикой Шулмой и цивилизованным Кабиром?

Идея близкая, но в книге дело происходит не совсем так. Ведь не дикая Шулма пришла в цивилизованный Кабир. Если помните, это в Шулму из Кабира явилась некая женщина. Она и ее меч сумели сломать в себе многовековой запрет на убийство. В итоге, превосходя шулмусов в воинском деле и не будучи связанными запретом на убийство, эта пара встала во главе кочевых орд, собираясь вести их на завоевание Кабира.
Не варвары-кочевники напали на Кабир. Их к этому подтолкнули выходцы из самого Кабира. С целью возродить в Кабире забытое умение использовать оружие "по назначению" -- т. е., убивать. Таким образом, Кабир решили "облагодетельствовать" насильно. Естественно, ничего хорошего из этого не вышло. В итоге кабирцы действительно научились убивать -- но не это положило конец феодальной утопии.
В финале романа равновесие мира разрушает порох и огнестрельное оружие – опять-таки созданное в Кабире. Кто к кому пришел – это еще большой вопрос. Часто бывает, что мы сами закладываем мину под собственные стены.

С какого момента, на ваш взгляд, можно считать, что то или иное действие переходит в разряд насилия или жестокости?

Есть такая поговорка (кажется, французская): "Моя свободаразмахивать кулакамизаканчивается у кончика вашего носа". Собственно, это и есть ответ на Ваш вопрос. Пока сколь угодно агрессивные внешне действия не приносят кому-либо реального вреда – физического, психического, имущественного, социального -- о насилии говорить не следует. Как только эта грань перейдена -- имеет место насилие.
В итоге пострадавшая сторона получает моральное и юридическое право на отпор. Это относится как к отдельным людям, так и к целым государствам. Но с другой стороны, выходит бесконечная спираль, и человечество все время балансирует на грани катастрофы.
Жестокость же без насилия невозможна. Пожалуй, жестокость – это сама способность к насилию. Не зря в русском языке это слово имеет один корень с "жесткостью".

Каково ваше мнение по поводу смертной казни? Как вы считаете, может ли угроза войны принести пользу?

Когда смотрим по телевизору суд над маньяком, серийным убийцей, лишившим жизни многих людей -- иногда жалеем, что смертная казнь у нас (и во многих других странах) отменена. Но понимаем, что это чисто эмоциональная реакция. Ведь случаются и судебные ошибки. Если в итоге выяснится, что человек был невиновен, то осужденного на длительный срок или на пожизненное заключение можно выпустить из тюрьмы и восстановить справедливость. А казненного уже не вернешь.
Поэтому, по большому счету, мы считаем, что отмена смертной казни -- правильное решение. Пожизненное заключение без права пересмотра приговора -- достаточно суровое наказание для выродков.
Что же о пользе угрозы войны... От угрозы польза может быть. От войны – вряд ли. Да, в какой-то конкретной, локальной ситуации, понимание того, что противная сторона может начать полномасштабные военные действия, является фактором сдерживания. Но в целом, в мировом и историческом масштабе, угроза войны, на наш взгляд, негативно влияет на отношения между странами, на доверие между людьми, на общий психологический климат на планете. Вреда от угрозы войны в целом куда больше, чем пользы.

Последний вопрос, не связанный с вашим романом: что вы думаете о романе Михаила Елизарова «Библиотекарь», который получил в 2008 году престижную премию Booker Prize?

Увы, эту книгу мы не читали. Ничего сказать о ней не можем.

С наступающим Новым Годом!
Удачи и всего наилучшего!
С уважением --
Дмитрий Громов + Олег Ладыженский = Генри Лайон Олди.