Это раннее утро понедельника. Осень, рассвет сулит очередной унылый серый день, с промозглым дождем и ветром, с побуревшими листьям, расползающимися в кашу под ногами, смешивающимися с грязью и водой. Впрочем, дождя еще нет. Но ничего, будет. Его не может не быть.
Я стояла на остановке, тщетно пытаясь сесть в маршрутку. Ходят-то они часто, но вот желающих уехать, особенно по такой погоде, гораздо больше. И тут, о чудо!, подъехала очередная "Газель" и остановилась точно возле меня, даже не обдав из вечной лужи у бордюра. Кто-то вежливо открыл дверь изнутри… Волной страждущих меня внесло внутрь, сзади раздавались сдавленные ругательства, визгливые вопросы: «А еще места есть?» «А можно стоя?» Сознание краем зацепило ответ водителя – «Увы, сударыня, увы. Подождите следующего…» Дверь захлопнули, и автомобиль тронулся. Ура! Чудеса и не думали заканчиваться – есть места! Там, в глубине салона. Странно, сидения, как кресла в театре, обтянуты коричневой кожей, даже не дермантином, нигде нет трещин, не торчит белая решетка нитей… Усевшись, и расплатившись за проезд, я обратила внимание на необыкновенную чистоту. Все металлические детали кресел покрывала новехонькая блестящая черная краска, окна отдраены так, что стекол не видно, противный серый пластик обивки заменен коричневой кожей и бежевым велюром. Лица вновь вошедших, также как, видимо, и мое, отражали сложную гамму чувств – раздражение и усталость сменила мимолетная радость «Вот! Наконец-то! Сели! Едем!», по мере того, как люди осматривались, возникало удивление и недоумение «Кому это надо? С жиру, что ли бесятся? Делать им нечего!». Из динамиков, удивительно хороших динамиков, лилось божественно красивое трехголосье – если не ошибаюсь, совместный концерт Паваротти, Доминго и Каррераса… За окном медленно проплывали унылые виды утреннего города. Через пять минут я поняла, что впервые в жизни наслаждаюсь поездкой в маршрутке. По тому, как расслабились вошедшие вместе со мной, можно было предположить, что не я одна.
- Будьте любезны, остановите на следующей остановке – коренастый мужик в в потертом камуфляже сам удивился своим словам.
- Как изволите, сударь – приветливо отозвался водитель, импозантный седоватый мужчина средних лет. На крупном носу его сидели маленькие квадратные очки, короткая серебристая бородка придавала сходство с постаревшим Йоном Лордом.
У остановки была такая же толпа – на лицах мрачная решимость пополам с обреченностью. В салон буквально ворвалась сорокалетняя женщина с тяжелой сумкой, всем своим видом выражая готовность обругать любого, кто вздумает ей помешать. Она тяжело бухнула грязноватую сумку на пол, плюхнулась на освободившееся место и подозрительно огляделась: - Почем у тебя проезд?
- Как и везде, сударыня, как и везде. – Водитель повернулся и спросил – Вам не холодно? Я могу сделать воздух теплее.
- Ой, пожалуйста! – обрадовалась «сударыня», передавая деньги.
И всю дорогу до работы, все двадцать минут я наблюдала ту же картину, тот же «ряд волшебных изменений милого лица», по мере смены пассажиров. Теноров в динамиках сменил дуэт Бочелли и Брайтман – «Time to Say Goodbye». Этого не может быть, это прекрасный сон…
К своей остановке подъезжала уже с сожалением. Не хотелось уходить из этой волшебной сказки. Но ничто не вечно, а труба зовет. Грубоватый школьник, смущаясь, предложил руку мне, помогая выйти из салона, потом, покраснев до ушей, и шедшей за мной женщине с сумкой. Той самой женщине. Лицо ее от такой заботы стало почти красивым… Я стояла на остановке под моросью дождя и смотрела вслед маленькому чуду, обернувшемуся обычной, ничем не примечательной маршрутной «Газелью». И проблемы, рутина, погода, тоска уходили куда-то прочь…

Над уединившимся среди трех долин городом опускалась ночь. Мертвая луна коснувшись своим холодным светом крыш небольших домов, пробежала по пыльной улочке вслед за путником, запрыгнув за спущенный капюшон его плаща.
Старая дубовая дверь трактира открылась, и на пороге показалась высокая закутанная в старый плащ фигура. Путник был строен, его лицо несло на себе тень тяжелых лет и многих испытаний. Глаза словно пытались прикрыть пеленой тоски всю глубину чувств таившихся в душе незнакомца.
- Добрый вечер. - поприветствовал гостя толстенький трактирщик, - что привело тебя в столь отдаленный уголок северных прерий?
Ответом была тишина. Путник сдернул плащ, сбросил с плеча ремень, на котором красовалась черная катана, и, повесив их на старый чугунный крюк у двери медленно опустился на стул напротив окна с видом человека, что привык получать удовольствие от маленьких вещей в пекле огромных проблем.
Немного посидев в молчании, гость заговорил.
- Сегодня странная ночь. Будто прерия просит того, что небеса ей дать не в силах.
Витоль (а именно так звали трактирщика) удивленно поднял брови.
- А вам что нибудь требуется, - от непонятного образа путника ему стало не посебе. - неплохого пива, например? Оно относительно свежее, на прошлой неделе из столичного города завоз был. Иль кипятку с травами? Баранину могу согреть, сочную - только сегодня забили.
Вмиг трактир снова погрузился в тишину, что лишь периодически нарушалась потрескиваньем щепок в камине. Витолю показалось, что воздух згустился и начал давить ему на виски. Более таинственного человека чем этот он за свою провинциальную жизнь никогда не видел.
- Подай, пожалуйста, пару кусков хлеба с голубятиной; можно и пивка в чистом стакане.
Трактирщик с облегчением вздохнул. Возникло такое впечатление, что чертоги тишины были разрушены и теперь он спокойно может выполнять те обязанности, к которым успел привыкнуть за долгих тридцать лет.
Незнакомец тем временем отвернулся от окна и принялся рассеянно наблюдать за работой Витоля. Тот, в свою очередь, уловив на себе взгляд гостя, стал нервно протирать стакан, будто извиняясь за свое существование.
- Эта ночь действительно необычная. Прошло много дней с тех пор, как я ел в трактире. Да и вам, я вижу, видеть у себя такого как я в новинку. Но хочу вас успокоить. Я не принадлежу к секте Фанатиков, не яшкаюсь с Варягами. Мой род занятий благороден и низок одновременно. Я ловец чувств.
Стакан выскользнул из дрогнувших рук трактирщика и отскочив от прилавка рассыпался по полу тысячей блестящих осколков.
Среди людей бродило множество слухов про ловцов чувств. Одни считали их спасителями и благородными мудрецами, другие видели в них врагов и разбойников. Но все без исключения почитали мастерство этих таинственных людей без прошлого, благоговея перед их умением совладать с самыми опасными и могущественными врагами рода людского.
- А ты знаешь, почему нас называют ловцами чувств? - спокойный тихий голос ветерком шепота вырывался из уст незнакомца.
Единственное что смог сделать Витоль, это неловко мотнуть головой.
- Ты когда нибуть сравнивал свой внутренний мир и мир что тебя окружает? Бьюсь об заклад, что нет. Так знай, что все, что ты видишь вокруг себя ты сам и создаешь.
Онемение трактирщика стало понемногу проходить.
- Хэ, э... А как это вас понимать?
- Вот так и понимай. Каждый из нас смотрит на одинаковые вещи по-разному. Для кого-то дождь напоминает шепот любимой, кому-то он навевает тоску, а кого-то просто раздражает. Так и весь окружающий мир - он един, но благодаря человеку с его способностью тонко ощущать все то что его окружает, мир дробится и становится разнообразней. Но, как ты понимаешь, все мы неидеальны, и существует огромное количество людей, что попросту не в состоянии создать в своей душе что то прекрасное. Мы не вправе винить их за это, ибо не виним же мы муравья за то что он не рисует пейзажи. - по бледному лицу незнакомца пробежала слабая улыбка. - Но такие люди безвредны. Ужаснее всего когда творческая, чувствительная личность начинает загнивать в собственных чувствах, и не видя иного выхода воплощает в мире ужасные вещи. Она материализирует всю гряз чкопившуюся в его душе. Именно в такую гряз превращаются такие прекрасные афекты как любовь, чистая страсть, мечта, вера. Не мир убивает их в нем, но он сам, позволяя им умереть, лелеет в себе демонов, с которыми я когда то поклялся боротся.
Вот так

* * *

Три пустые кружки выстроились перед задумчивым взглядом путника.
- Пиво у тебя действительно неплохое. Последний раз я пил такое три года назат в районе Западного Побережья. Там ночи красивые. Не в пору вашим - луна над морем не такая мертвая, да и море постоянно дышит бризом, утешает боль, заглаживает раны. Дает силу жить дальше.
- Я многое о вас слышал, - Витоль окончательно успокоился и даже стал себя ловить на мысли что гость ему симпатичен. - но после встречи с тобой понял что многоие росказни лживы.
- Как можешь ты судить о всех через одного? В этом твой недостаток. Мировоззрение твое настолько узко, что ты не всилах отличить похожие вещи друг от друга. Все люди разные. ВСЕ.
- Прости - обескуражено промямлил трактирщик. - я думал вы все такие.
Незнакомец лишь устало отмахнулся.
- По тебе видно, что видел ты в своей жизни мало. Мало чего пережил. Ну да ладно, не об этом речь. Я шел в вашу деревню всю предыдущую жизнь, и ты не удивляйся, это действительно так. Естли ты знаешь такое понятие как судьба, то сможешь понять, что каждый последующий поступок мы совершаем как следствие предыдущих. Посему скажу тебе. Я приехал к вам чтобы умереть.
Витоль ощутил как пол стал уходить у него ис под ног. Слишком многое он увидел и узнал за один вечер, и его привыкшая к спокойствию душа окончательно сдала.
- Не удивляйся. К утру меня уже сдесь не будет. Я уйду в пустыню чтобы умалить свое существование. Но перед тем как навеки исчезнуть в пустошах я расскажу тебе маленькую историю. Когда то я любил. Да да, я умел это делать. Любил я одну прекрасную девушку с черными как сердце ночи волосами и кожей белизны слоновой кости. Она была настолько прекрасна, что я готов был поклонятся ей как идолу, как символу женской прелести. И тогда я поимел себе самого страшного врага. Имя ему - страх. И совершил я тогда единственную ошибку, но и ее оказалось достаточно. Я не стал с ним сражатся. Есть люди, которые говорят что в насилии не найти правды. Да, там ее нет, там есть лишь победа. Своей же пасивностью я обрек на гибель не только себя и свои чувства. Прежде всего умерла ее душа. Я не оправдал чаянья своего идеала. Она желала того же что и я, но страх не дал мне это увидеть. И она умерла, но имела при жизни еще большее горе. Двадцать лет ей пришлось жить без души, которую когда то я сам и убил.
Слишком позно пришел ко мне ответ. Даже все мое могущество Ловца Чувств не могло спасти ее ибо была она уже мертва физически. С той поры я сражаюсь только со страхом. Не со всяким, лишь со страхом признатся в своих чувствах миру... Не згнобить их в себе...
За окном забрезжил рассвет. Восходящее солнце темной кляксой вырвало из сумрака силуэт путника, идущего в пустыню.
Витоль стоял молча. На какой то момент он понял зачем живет. На какой то... В мире существуют сотни страхов, но самый великий в каждом человеке находится. Это страх собственных чувств.
Маленький упитанный человек набросил себе на плечи плащ, и сжав пухлой рукой черную кожу ножен японской катаны закрыл дверь. На окраине деревни он подошел к неприглядному дому и сжал кулак чтоб постучать... Но так и не смог.
Легкой рассветной пылью припали следы двоих путников, что скрылись в пустыне. Их историю теперь можно услышать из уст каждого человека, не нашедшего в себе сил признатся... Признатся себе самому...