4. Thurisaz.
Ворота. Место бездействия.

Толкование руны. Это руна бездействия. Представьте себе, что вы стоите перед воротами на вершине горы. Вся ваша жизнь осталась внизу. Перед тем, как идти вперёд, остановитесь и вспомните прошлое; обучение и радости, победы и печали – всё, что привело вас сюда. Окиньте всё это взглядом, благословите и отпустите. Освобождаясь от прошлого, вы восстановите свою энергию. Теперь шагните за ворота.

Я всё видел предельно чётко.
Посланец Падающей Звезды всю дорогу, пока провожал меня до дворца, смеялся и шутил. Я не проронил ни слова. Не нужно больше было ничего делать – я был словно ветка, которую течение неуклонно влекло к водовороту. Осталось только ждать – а потом нанести удар.
- Господин очень рад, что вы смогли победить Хареда, - сказал посланец. Его грудь пересекали синие ленты, богато украшенный зелёный мундир поблёскивал бриллиантами и изумрудами. – Трудно было его убить?
Я не отвечал.
Мне представилось, что я долго-долго полз по камням, спускаясь всё ниже и ниже. Одежда стала лохмотьями, ладони и колени – кровавыми ранами. И вот я достиг конца пути. Там была пропасть. Стоя на её краю, я понял, что эта бездна и есть моя цель, к которой я так долго стремился. Осталось сделать только один шаг, а потом упасть, упасть, чтобы падать вечно…
- Капитан Тордел?
Я повернулся к посланцу.
- Я спрашивал, трудно ли было убить великого Хареда.
- Нет.
- Расскажите что-нибудь об этой схватке.
- Я убил его.
Мы ступили на мост, ведущий во дворец. Серые перила были украшены зелёными, синими и жёлтыми узорами. Я стал рассматривать дворец, огромный каменный купол, стремящийся к небу витыми башенками. Зодчие, конечно же, хотели сделать его ярким и грозным, но строение не навевало ничего, кроме уныния и отвращения.
Меня замутило: я вдруг представил, что стою над телом Падающей Звезды, а из него льётся кровь – красные фонтаны вперемешку с вязкими зелёными комками. Я опёрся на перила, пытаясь справиться с собой.
- Не хочу его убивать! – бросил я густым тёмным волнам внизу.
- Простите, капитан?
Так легко перелезть… Воздух не удержит, волны не отдадут… Так легко!
- Капитан, что с вами?
- Ничего, - прошипел я, всё ещё не в силах оторвать взгляда от густой воды. – Пошли.
Посланец зашагал впереди, то и дело оглядываясь на меня. Я погладил рукоять церемониального меча, борясь с желанием достать его и прямо здесь прикончить посланника. Клинок тупой, но несколько ударов почти наверняка проломят череп. А можно просто оглушить, а потом добить ногой или бросить в воду…
Мы прошли уже половину моста.
Ничего не осталось. Я только сосуд, переполненный ненавистью. Я – дрова в своём же костре. Избавиться от мыслей, оставить только безумное желание одного короткого взмаха клинка, который не может не достичь цели.
Фатэ мертва. Тиэра далеко отсюда, и мне её больше не увидеть. Все друзья ужаснулись бы, узнав, кем стал Тордел-поэт, Тордел-весельчак. Я мёртв для них, они – для меня. Ничего нет, всё позади.
Мы дошли до дворца.
- Капитан Тордел по приказанию Падающей Звезды! – крикнул посланник.
Два охранника неспешно обыскали меня.
- Что на шее?
- Амулет Хареда Серебряное Солнце.
Охранник сощурился.
- Магия?
- Проверь.
Разумеется, он ничего не найдёт. Тайна амулета трудная, и мне, чтобы разгадать её, потребовалось три дня. Магия тут ни при чём. Амулет заполняет светящийся порошок, ослепляющий на тридцать мгновений. Только строгая последовательность определённых движений может открыть его.
- Проходи. Падающая Звезда ждёт.
Я кивнул. Уже семь лет как ждёт.
Сегодня он наконец дождётся.

Падающая Звезда сидел за столом, заставленным книгами и свитками. На углу примостилась чернильница. По бокам стола стояли двое телохранителей, у одного меч, у другого шестопёр.
- Капитан Тордел прибыл, - сказал я.
- Да, да, - рассеянно сказал Падающая Звезда, просматривая толстый свиток. – Заходи. Расскажи о Хареде. Ты видел его войско?
Я прикрыл дверь за собой. Несколько мгновений я разглядывал Падающую Звезду. Синяя мантия с чёрными рукавами, слишком просторная на плечах. Жёсткое лицо, изуродованное шрамом через левый глаз.
- Кто знает, - сказал я, - ошибся ли ты… Когда захотел бросить вызов Богу…
- Что? – спросил Падающая Звезда, поднимая голову.
- Но ты точно ошибся, когда позвал меня.
Я сдавил амулет и крутанул его. Светящийся порошок заполнил всю комнату нестерпимым светом. Глаза, сначала пытавшиеся справиться с ним, сдались и подёрнулись тьмой.
Вся жизнь, семь лет и тридцать мгновений. Кто так нелепо поделил мою жизнь? Кто бросил меня в лапы зловещей Судьбы? Неважно. Я прыгнул влево и с размаху ударил охранника тупым церемониальным клинком.
Шестопёр звякнул об пол. Подобрать его! Клинок второго телохранителя разрезал воздух у моего лица. Я вскочил, ударяя в стороны. Мягкий всхлип и крик. Пятнадцать мгновений. Где спрятался Падающая Звезда?! Удары шестопёра врубались в стены, сшибали лампы, разбивали статуэтки. Двадцать пять мгновений. Где он?! Неужели сбежал?! Тридцать мгновений.
Зрение возвращалось медленно. Сначала во тьме появились очертания предметов, изломанные, рваные. Я, тяжело дыша, ходил туда-сюда по комнате. Слева распластался охранник со свёрнутой шеей. Рядом лежал второй, удар шестопёра смял его лицо, безжалостно перемешал кости и кровоточащую плоть.
Среди рваных книг и обломков стола лежал Падающая Звезда.
Я бросил шестопёр.
В комнате осталась только одна целая вещь – чернильница: она отлетела к стене, оставив на полу густой чёрный след, но не разбилась. Я смотрел на чернильницу, я никак не мог повернуться к Падающей Звезде.
Конец.
Осталось ли ещё что-то?
Ничего.
Если это была победа, то она была смертью. Я умер.
Целиком. Наконец-то.
…Я упал на колени и подполз к Падающей Звезде. Шестопёр задел его несильно, но сумел разорвать бок и выпустить из тесного плена плоти острые обломки рёбер. Враг. Моя судьба. Я наклонился над лицом мертвеца. Оно и сейчас не утратило обычного недоумённого выражения. Ты сдох, бывший моим Богом. Предавший меня пыткам и изломавший душу. Убивший. Ты сдох во тьме, не успев увидеть свет. Твоя империя теперь рассыплется. Кто-нибудь вроде Хареда приведёт войска к границам Атвора и перережет всех. Мир сдохшего Бога сам сдохнет.
Не пора ли и мне?..
Я всё смотрел в лицо мёртвого врага, пытаясь запомнить все морщины, все точки, и скоро мне показалось, что я сам стал Падающей Звездой, и через мой глаз вспух болезненный шрам.
- Если бы я мог, - прошептал я. – Я бы и вправду стал тобой. А потом медленно отрезал себе по пальцу и смотрел на текущую кровь. Это была бы твоя кровь! Я убил бы тебя ещё раз. Я убивал бы тебя вечно, раз за разом, ты заслужил это!
На шее Падающей Звезды болтался ключ на медной цепочке. Я сорвал его и подержал на ладони. Причудливая форма и странный материал – мметалл или дерево? А может, камень? Что открывается этим ключом? Пошарив взглядом по комнате, я увидел в дальней стене дверь, выкрашенную синей краской.
- Если ты закрыл что-то, выродок, и держал ключ при себе, я это обязательно открою…
Замок грустно щёлкнул.

Школа. 8 утра. Первый урок. Бухаю рюкзак на парту и извлекаю из его пошарпанного брюха учебник и тетради, тоже изрядно потрёпанные. Кто-то клянчит запасную ручку, девчонки лихорадочно списывают домашку, на «камчатке» никак не поделят линейку. Похоже, жаворонков среди моих одноклассников нет – все зевают и не сразу реагируют на вошедшую в класс учительницу.
- Здравствуйте! Садитесь, - подходит к столу, кладёт кипу тетрадей. Ха, судя по звуку сзади, линейка отправилась в последний путь. Ну, или размножилась, это уж как посмотреть.
- Включите свет что ли. А то темно, - щелкает выключатель, привычное гудение люминесцентных ламп вливается в общий гул. - Контрольные я ваши проверила. Мрак! Оценки сейчас выставлю, потом посмотрите свои ошибки. Кашина! Принеси журнал!
- А? Да… - поручение вырывает меня из болота дремоты. Выползаю из-за парты. Пытаюсь открыть дверь, но она, кажется, против этого. После остервенелого пинка дверь сдалась, хлопнув о стенку так, что о моей победе узнал весь этаж.
Иду по пустому коридору, прикидывая, что схлопотала за контрольную. Шаги гулко отдаются в тишине, отскакивая от стен и убегая вперёд. Из-за угла показался низенький силуэт Ишаака Ньютона.
- Здорово, ушастый! – ослик неспешно качает головой. Роюсь по карманам. Достаю, наконец, липкое шоколадное печеньице.
- Угощайся, дружище.
Ньют, всё также не торопясь, схрупал тёмный кругляш. Кивком поблагодарив, уходит вдаль по коридору. Золотой бубенчик-яблочко звякает, когда Ньютон встряхивается. Имя Ньютона часто вводит в заблуждение людей, но в физике он не шарит вообще, зато помнит умопомрачительное количество дат, имён и названий. Говорят, даже вредина историчка обращается к нему за справками.
По моему глубочайшему убеждению школа на перемене и во время урока – это два разных места в пространстве. И дело даже не в том, что после звонка этажи вымирают. Звуки, освещение, самая атмосфера совершенно разнятся.
Задумавшись, я налетела на стоящие посреди коридора вёдра. С первым же снегом в школе потекла якобы отремонтированная крыша. Да так, что льёт даже на первом этаже. Вследствие этого вся школа уставлена тазиками, вёдрами и неподдающимися классификации сосудами. Те из них, что расставлены по коридорам, регулярно сшибают курсирующая взад-вперёд малышня, занятые своими мыслями старшеклассники, а то и сами преподаватели. Школяры – народ ушлый, и в стоящей передо мной коричневой лоханке уже плавала разномастная флотилия. Бумажный пароходик размок и вовсю изображал подводную лодку, непотопляемые ореховые скорлупки величаво дрейфовали от края к краю. На парус для одного из судёнышек пошла, по-видимому, чья-то неудачная проверочная. Хмыкнув, я внесла свою лепту – разрисованную треугольную щепочку с пёстрым лоскутком-парусом. Полюбовалась немного и пошла дальше.
Около учительской я столкнулась с Призраком Параллельности Прямых. Появившись, как всегда, внезапно, он обошёл меня с двух сторон и, проигнорировав или просто не расслышав моего «Здрасте!», так же неожиданно потерялся из виду. Ходят слухи, что его брат, Призрак Параллельности Плоскостей может попасть в любую Вселенную, где видимо и гуляет всё время, так как окромя физички его никто больше не видел.
Дверь учительской вела себя прилично, и только недовольно скрипнула, когда из-под стола выскочила и с визгом понеслась прочь синяя двойка. Опять народ оценки переправляет!
Забрав искомый журнал, я потопала обратно. На втором этаже Ньютон общипывал какую-то растительность. Проводил меня хитрющим взглядом и лукаво подмигнул. Да ладно тебе кривляться, я своих не выдаю.
А вот наш кабинет. Поверженная дверь вознамерилась взять реванш, но и я уступать не собираюсь. В атаку!

P.S.
Одинокий всадник встрепенулся в седле, услышав в ночи волчий вой, и пришпорил коня стремясь поскорее достигнуть надежных стен Иштара. Торговец Эн-Сэтис знал, что не сможет найти прощения у кочевников. Ему нет места среди предателей. Ассасины погибли. Осталось только одно - кто-то должен принять трон Варранта. Возможно кто-нибудь из торговой братии древнего города будет достоин этой чести.

Кроссинговер – обмен гомологичными участками гомологичных хромосом при делении.Нет, согласитесь, это несправедливо. Ну почему, когда все уже давно ушли, я должна сидеть после уроков и рисовать эту гнусную стенгазету? Всё равно её никто читать не будет. Даже сами преподы. Наверное, стенгазеты - это крест всех рисовальщиков, который мы должны безропотно нести.
Как назло, впервые за весь октябрь установилась хорошая погода. Солнце, не по-осеннему припекая, высушило бурый опад, вернув ему исконные рыжие краски. Сизая пелена над городом истаяла до редких пушистых облаков. О двух неделях моросящего дождя напоминает теперь только корка засохшей грязи на асфальте. Мамаши вывели на прогулку карапузов, ребятня постарше гоняет мяч, бабульки греют косточки на солнышке, не расставаясь, однако, с зонтами. И только я должна сидеть взаперти со стенгазетой!
Местом моего «заточения» стал кабинет биологии. С трудом оторвавшись от окна, возвращаюсь к разложенному на сдвинутых партах ватману. Побултыхав кисточку в ведёрке из-под майонеза, заменяющем мне баночку для воды, пытаюсь размыть очередное пятно. Наверное, лучше заклеить… Грохот! Из шкафа с наглядными пособиями хвостом вперёд выполз Крыссинговер. Крыссинговер – мой старый знакомец. Он похож на длинную рыжеватую крысу с белым брюшком и роскошными усищами. Обитает сей феномен в кабинете биологии. На совести этого шкодника изгрызенные плакаты, выпитый формалин из препаратов, растерзанное чучелко ежика и множество других мелких пакостей.
С видом «я ничего не делал» хитрюга запрыгнул ко мне на парту. Так, гуманоидного зайца докрасила, приступаю к следующему мутанту. Крысь сунул любопытную мордочку в банку с гуашью. Краска не пришлась ему по вкусу. Наблюдая, как он, чихая, трёт мордочку, докрашиваю шорты лисёнку. Хвостатый полез куда-то под стол. Скучно. Тишина в кабинете. Хоть бы девчонки согласились за компанию посидеть. Ушли гулять, предательницы!
- Где Марина Николавна? – в кабинет ввалилась встрёпанная тётка в три обхвата. Здороваться её явно не учили. – Где она?!
- Не знаю, - буркнула я.
- Да что это за школа?! Никто ничего не знает!!
Можно подумать, ты всезнайка. И дверью так хлопать незачем. Уф, осталось чуть-чуть: облака и заголовок.
- Эй! Кыш отсюда! – усатый паршивец под шумок запустил зубы в стенгазету. Сочтя за лучшее убраться из зоны моей досягаемости, он проворно залез на потолок и устроился на лампе. Мне за шиворот посыпалась побелка. Чем бы закрыть пожёванный угол? Пожалуй, этим стишком, как самым бездарным. А этой картинкой вон ту дыру (это уже моя вина). В коридоре раздались какие-то голоса. Крыссинговер насторожил ушки. Пойду посмотрю, что там. Заодно и воду поменяю.
В коридоре давешняя тётка орала на нашего завуча.
- … Вы дискредитируете его как личность!
- Ваша «личность» на прошлой неделе подожгла мусорное ведро!
- И что? Он просто пошутил!
- Это не шутки! Это хулиганство! Я не говорю о его успеваемости. Он не может решить простейших задач!
- У мальчика творческое мышление! Ему трудно следовать образцу…
Поскорее свернув за угол, я подошла к кабинету математики. Единственный работающий кран на этаже находится здесь. Дверь встретила меня враждебно и открываться не пожелала. Не любит она меня. С самой первой встречи норовит сделать какую-нибудь гадость. Неужели я позволю какой-то крашеной ДСП насмехаться надо мной?! Упершись ногой в косяк, со всей дури дёргаю. Дверь открылась, чуть не отбросив меня к стенке.
Открываю кран. Ответом мне стала череда невнятных булькающих звуков. Горячей воды опять нет, придётся плескаться в холодной. Сзади злорадно заскрипело.
В коридоре уже никого не было. Мне вообще с дверьми не везёт. Вот и сейчас, только я собралась войти в «свой» кабинет, как оттуда вышел Призрак Параллельности Прямых, съездив мне дверью по лбу.
- Ужасная газета, - заявил он.
- Какие заказчики, такая и газета, - вздохнула я, потирая лоб.
- Ну что ж, удачи тебе…
Призрак исчез. Гм, с каких это пор он разговаривает с учениками? И удачи пожелал. Странно. Я поскорее зашла в класс.
Какого…? Ни стенгазеты, ни красок, ни исписанных парт не наблюдалось. Зато присутствовало множество разнообразных склянок, колбочек, реторт на стеллажах с разноцветными жидкостями и порошками внутри. В воздухе висел запах скипидара. За столом, уставленном оборудованием, некто в химзащитном костюме рассматривал дымящуюся пробирку.
- Кто здесь? Вон отсюда!! Вы мне мешаете! Почему меня всё время отвлекают?!
Я поспешно выскочила обратно в коридор. Нервный какой-то… Коридор мало походил на школьный. Ободранные стены и торчащие из стены пучки кабелей наводили на мысль о заброшенном заводе. Судя по запаху – химическому.
Я слышала байки, что Призрак Параллельности Прямых заводил учеников и учителей чёрте куда, но не верила. И где я теперь? И как мне попасть обратно? Сходила за водичкой, блин. Ведрышко я всё ещё держала в руке. По крайней мере, все истории заканчивались благополучно, утешилась я.
Заковыристо поминая Трижды Пэ, иду по коридору. Освещение скверное, пыльные лампы светят через одну. Стены обклеены объявлениями, местами почти сплошняком. Продаю дом в деревне, газ, вода, электричество… Требуются грузчики… Отдам котят в хорошие руки… Опытный шаман изгонит духов из вашего дома… Обменяю самосвал медного купороса… Продам единорога в полной сбруе… Семья вервольфов снимет логово… Пропал грифон… Андроида 1U456HG просим явиться на базу…
С обеих сторон облезлые двери. Какие-то подсобки с ящиками и швабрами, пустые лаборатории и уютные комнатки с диванчиками. Ни-ко-го. И ни одного поворота. Интересно, этот тоннель сворачивать собирается? И кончается ли вообще? Из-за очередной двери слышно приглушённую музыку. Постучавшись, заглядываю внутрь. Не знаю, сколько децибел ударило мне по ушам, но оглохла я сразу же.
Посреди комнаты, уставленной приборами, стоял стол. На столе надрывался магнитофон, а на магнитофоне дёргалась и извивалась проволочная змея. Глаза-диоды вспыхивали и меняли цвет в такт музыке. Странный механизм глянул на меня и выключил магнитофон.
- Добрый день, Вы ко мне?
- Здравствуйте, а вы кто?
- А-полупроводник. Разве не понятно?
- Вообще-то не очень… Вы не могли бы подсказать мне дорогу?
- Могу даже проводить. Это моя обязанность. Вам надо туда или обратно?
- Обратно, - вопрос меня озадачил.
- К несчастью, ничем не могу помочь. Я могу проводить вас только туда. Обратно Вам нужен В-полупроводник.
- А если «обратно» считать за «туда»? – с надеждой осведомилась я.
- Нет, ничего не выйдет. Сожалею.
- А где мне найти В-полупроводника?
- Не могу знать.
Я окончательно упала духом. Придётся идти дальше. Может, встречу этого В.
Снова бесконечный коридор, провода, подсобки и строительный мусор. Нет, всё это, конечно, интересно, неплохо будет как-нибудь побродить здесь, поближе познакомиться со здешними обитателями, но сначала надо найти выход. Ибо мне не улыбается застрять здесь надолго! И стенгазета ждёт. Если я не закончу её сегодня, то… мне ничего не будет, но сидеть после уроков и завтра неохота.
Одна из дверей заинтересовала меня. На фоне прочих она выделялась своей новизной. На лакированной поверхности цвета шоколада не было ни единой царапинки. При моём приближении она приветливо распахнулась, звякнув колокольчиком.
Я попала в музей. В всюду мрамор, лепнина. Массивные колонны увивает позолоченный плющ. И прохладный, свежий воздух, показавшийся после коридорного запашка божественным. На стенах – картины, на разные сюжеты и жанры, но все незнакомые. В каждом зале, как и полагается в музее, своя тематика. Посетителей пока не видно, как и служителей. Хожу, рассматриваю полотна. Очень мастерские, кстати. Особенно понравился натюрморт с жареным гусём, посыпанным орешками, в окружении ломтиков лимона. Аж кушать захотелось. А вот этот дракон похож на нашего Почтальона. Надо спросить потом, не позировал ли он…
- Вижу, Вам понравилось в нашей Галерее, - задумавшись, я не заметила, как сзади подошёл пожилой джентльмен в безупречно выглаженных брюках и клетчатой жилетке. Монокль загадочно поблёскивал.
- Да, очень. С удовольствием побродила бы ещё, но, увы, спешу. Обязательно, приду ещё раз. Вы не подскажете адрес, а то случайно сюда попала, - смутилась я.
- О, я дам Вам вход. За мной, пожалуйста.
Мы прошли в глубь выставки к заваленному макулатурой старинному столику.
- Вот, держите, - мне джентльмен достал из выдвижного ящичка небольшую картину.
- Что это? – на картине оказалась изображена сама Галерея.
- Это вход. За утерю входа – штраф.
- Спасибо большое. Ещё один вопрос: как мне попасть обратно в Рязань? (живёт она там – прим.)Смотритель задумался.
- Не знаю, но дальше по коридору должен быть магазин картографа. Дверь с вывеской-глобусом. Там, я уверен, Вам помогут.
С картиной подмышкой и ведерком в руке двигаюсь дальше по коридору. Ну, дела…
Я уже отмахала порядочное расстояние, но никаких вывесок не заметила. Внезапно впереди грохнула дверь, и раздалась ругань.
- Жулики! Прохиндеи! Грабители! – посреди коридора стоял на задних лапах здоровенный пушистый котяра, самого что ни на есть «дворянского» окраса. Бежевый галстук волочился по полу. Усатый молотил по двери тросточкой с резным набалдашником.
– О, это мне? Спасибо! – он схватил майонезное вёдрышко и залпом выхлюпал всю воду.– Премного благодарен. Ох уж эти торгаши! Так и норовят тебя обжулить. Как Вас зовут, сударыня?
- Меня? Юля. А Вас?
- Я – Вениамин! – взгляд кота упал на картину.- О, Вы были в Галерее? Не правда ли, замечательное собрание? Это одна из немногих из экспозиций, хранящих верность классической живописи. Эти авангардисты заполонили все выставки! Измажут холст и утверждают, что изобразили мироздание. А сами и морковку нарисовать не могут. Ужасно!
Так мы и шли. Кот охаивал авангардистов, я поддакивала, тусклые лампы гудели, а вывеска всё не появлялась.
- Ну, мне пора, - мы остановились. – Приятно познакомиться, сударыня. Уверен, мы ещё встретимся в Галерее.
Вениамин скрылся за дверью, снова оставив меня в одиночестве. За спиной раздался шорох. Дверь сзади была приоткрыта. Внутри оказалось темно. Машинально зашарила по стене в поисках выключателя, споткнулась обо что-то, свалилась на коробки. Поднявшись, нашла-таки выключатель. Я стояла в лаборантской кабинета биологии - маленьком закутке, заваленном всяким хламом. Оглядела ровную стену сзади, пожала плечами и вышла в кабинет.
В классе стояла Татьяна Николаевна и рассматривала обгрызенную по краям стенгазету. Крыссинговер раскачивался на гардине. А что, креативненько так вышло…
- Ой, я думала, ты вышла. Отличная работа! Молодец!
- Спасибо, старалась, - ура, я вернулась!
- Заголовок доделаешь, отнесёшь в восемнадцатый кабинет… Да, кстати, оставайся завтра стенд оформлять.
Неееееет!!!

Погружение в себя

Она медленно закрыла глаза. Еще мгновение сквозь длинные, черные, чуть вздрагивающие, словно крылья мотылька-однодневки ресницы мерцала тонкая полоска молочной белизны. Но в следующую секунду она скрылась под прозрачными как пергамент веками.
Постепенно разгладилась глубокая морщина, которая залегла между соболиными бровями. Исчезли тоненькие морщинки вокруг глаз. Она так любила смеяться! Раньше. Любила раньше...
Тонкие, нервные ноздри больше уже не трепетали так яростно, как это было прежде, когда она с огромным наслаждением вдыхала опьяняющий сладостный воздух свободы.
Уголки всегда улыбающегося рта поползли вниз. Полные, алые губы слегка приоткрылись, обнажая ровные жемчужные зубы.
Всегда горделиво расправленные плечи устало поникли. Она чувствовала, что весь груз лет, которые год за годом накладывала жизнь на ее белоснежные округлые плечи сейчас скатился вниз и тихо разлетелся на мириады осколков. Секунды. Печать времени.
Ее окружала плотная, вязкая темнота. Темнота ритмично пульсировала в такт сердцу. Темнота нежно обтекла ее расслабленное тело. Темнота плотно укутывала ее черным саваном. И лишь только пышное, прозрачное, словно невесомое облако светлых волос тускло мерцало в этой тьме.
Сердце стучало как никогда четко и ритмично. И этот стук отдавался в каждой клеточке. Этот звук волнами доходил до кончиков пальцев и будоражил в ней все. Необычное, щекочущее чувство.
Внутренним слухом она слышала непрерывную работу внутри себя. Точный, хорошо отлаженный механизм.
Она попыталась проникнуть внутрь своей головы.
Поначалу те краски, что замелькали перед внутренним взором, на миг ослепили ее. Она поразилась их многообразию. Это была палитра жизни, которой она разрисовывала свой черно-белый мир. Но постепенно краски складывались в цветные картинки.
Теперь перед ней проходила вся ее жизнь. Детство, юность, зрелость. Цветные комиксы, где все герои на одно лицо. Немое кино, где все чувства выражаются жестами и мимикой.
Раньше ее переполняли чувства и эмоции. Они сбивались внутри нее в крепкий коктейль, такой приятный на вкус, но способный любого свалить с ног. Этим напитком она щедро угощала каждого, кто желал испить из ее источника.
Теперь же не было никаких чувств, никаких эмоций, никаких желаний. Вместо этого только полное умиротворение. Словно тихое, ленивое море после жуткого шторма, который все сметал на своем пути.
А между тем ее дыхание становилось все более медленным. Все реже она вдыхала теплый животворный воздух. Но она не замечала этого.
Ее душа в последний раз выметала пыль из своих закоулков.
Ее душа прощалась с телом.
Ее снова опутала темнота. Эта тьма бесформенным комком ваты впитывала пространство вокруг нее. Иногда сквозь этот слой ваты до нее доносился смутный гул голосов. Это немного тревожило ее, но тревога тут же уходила, убаюканная тишиной.
И вдруг эту темноту, эту тишину взорвал нестерпимо яркий свет. И сквозь этот дивный свет слышался тихий манящий голос. Ее душа рванулась вверх, повинуясь зову с небес. Она в последний раз с сожалением взглянула на распростертое на черном шелке постели тело. Легким дуновением коснулась нежных губ. Заглянула в глаза, которые были теперь широко распахнуты, и увидела, как в них медленно тускнеет тот яркий свет.
Все было окончено. Она полностью познала себя и теперь стремилась ввысь, сквозь тоннель, навстречу свету в его конце.
Ей было мучительно больно расставаться со своим телом, в котором она уютно прожила столько лет.
Но теперь она возвращалась в свой настоящий дом. Ибо она БЕССМЕРТНА!

Город.
Огромный, не поддающийся описанию муравейник из нагромождения блоков, кирпичей, стволов. Большая безликая масса и…
Муравьишки, копошащиеся в его чреве, выползающие по утрам на гранитную кожу, чтобы потоптать ее хилыми ножками, поскрести костлявыми ручками. Трудолюбивые, работящие, привыкшие к серости жизни, не знающие, чего хотят, не требующие от жизни больше, чем имеют.
Такие же безликие как сотня близнецов.
У каждого свой характер. В точности такой же, как и у соседа, стянувшего его у предков, как яблоко из чужого сада. В надежде, что так изменит то, чем природа раз наградив изменить не в силах.
Аркил вновь просыпался.
Как сотню тысяч раз до того. Утопал ли он в свете или скрывался во тьме, он всегда оставался един с самим собой. Со своими жителями, способными в один день проснуться диким стадом, способным лишь блеять и гудеть подобно потревоженному медведем улью.
Улицы скрывались в одеждах из людских тел. Полнились людьми до краев. Юркие, глазастые, крикливые и неугомонные аркильцы неслись единым потоком в центр столицы. Туда, где глашатаи сообщали о давно известном факте.
Магистр умер.
Нестихаемый рокот колоколов не тревожил чтецов. Они продолжали четко выкрикивать в бурлящую толпу слова, больше походившие на сгустки масла. Шипящего, клокочущего в людском океане, мечущегося миллионами обжигающих брызг.
Неугомонные и крикливые галчата тысячами глоток требовали одного – пищи. Чтецы бросали ее крупными кусками, дабы насытились все.
Рядом с толпой, в ней спокойными совами парили маги ордена. Они хорошо знали, что самое страшное позади. Ведь…
Магистр уже умер.
Только ветер этих слов носился по городу, кабакам и жилищам. Заворачивал в подворотни, чтобы перекинуться фразой с постояльцем темного угла и унестись еще дальше. Туда, к окраинам, чтоб к вечеру каждый и все знали.
Магистр наконец-то умер.

Орденцы прохаживались по городу. Никуда не торопились. Сосредоточенные лица внушали спокойствие. Плавные движения заставляли замедлить бег жизни, на мгновение вырваться из сумасшедшей скачки и, прильнув к обочине, остановиться.
Отчетливо понимали орденцы, спешить больше некуда. Если и произойдут изменения, то послужат они во благо, а не во вред, как магам, так и всем прочим жителям Фириана. Кроме того мастера и некоторые из бастинов на своем веку не по одному разу свидетельствовали смену верховной власти Нохосайла. Для них знакомая процедура не являлась чем-то исключительным. Что исключительного в голосовании?
В любой деревне не раз собирали старики сельский люд, чтоб принять важное решение. Важным в деревне считалась починка крыши сарая. Важным для Фириана являлась быстрая смена главы ордена. Размах заставлял замереть сердце, но ум ловил лишь сходство процедуры. - Голосование.
В любом случае спокойствие магов передавалось подчиненным, вселяя в них уверенность в скорейшей смене поколений.
В том, что она произойдет именно сейчас, на этом витке времен мало кто из стариков сомневался. Фаддей правил почти сорок лет: вступив в права разменяв третью сотню. Получил власть от не менее старого предшественника.
Почти все магистры Нохосайла возглавляли орден, находясь у рубежа двухсотлетия, но в последний век все больше появлялось молодых и невероятно талантливых мастеров, которые едва переступив порог сотни лет, уже стремились войти в совет. До поры их удавалось сдерживать. Хватало и более опытных и более мудрых, но чем больше появлялось дерзких молодцев, тем труднее становилась эта задача.
Как удержать взъярившуюся свору, если на дюжину борзых приходиться один собачник?
Как удержать их в узде, когда щенки начинают не разрываться по сторонам, а слаженно тянуть в одну сторону? К вершине!

Знаменосцем нового поколения явился миру сто сорок лет назад Гордей Клементиан – сын зажиточного торговца. Отец будущего грандмастера, как дед и прадед промышлял покупкой и продажей шерсти и тканей. С малых лет ничего иного не видел мальчишка. Мелочные подсчеты выручки, заключение сделок, подписание договоров и поручений, зачитываемых отцом как философские трактаты в глубочайшей задумчивости, отражавшейся на челе грубыми складками и долгие месяцы одиночества: пока отец уходил за три моря, чтоб лично контролировать самые крупные поставки. Таким запомнил детство юный Гордей. И хотя младые годы провел в достатке, именно однообразная жизнь, опутанная липкой паутиной рутины, привела в орден в день, когда в груди ощутил он легкое жжение.
Мальчишкой Гордей мечтал о богатстве, возмужав, возжелал силы, а когда вырос и заматерел, то видел пред собой одну лишь цель – власть. Никем не ограничиваемую и подвластную лишь одной воле – его собственной.
Той воле, что не знает границ.