Сборничек, кста, вполне сойдет. Второй рассказец уже шпилю.
Но я, собственно, по другому поводу. Вот тебе фрагментец на зацен ;)
"Солнце зашло, и близился час нетопыря, когда Барт возвестил о кончине Эйереи Таргариен.
На рассвете принцессу, закутанную с головой в белый саван, возложили на погребальный костер. Великий мейстер, готовивший ее к погребению, сам выглядел полумертвым, как сказал лорд Редвин своим сыновьям. Было объявлено, что племянница короля умерла от горячки, и всех добрых подданных просили молиться о ней. После недолгого траура жизнь в Красном Замке пошла своим чередом, и об умершей больше не поминали.
К разгадке сей таинственной смерти мы не приблизились и теперь.
Великих мейстеров в Красном Замке сменилось около сорока. Их письма, счетные книги, воспоминания и придворные календари служат нам единственным путеводителем во мраке прошлого, но не все ученые мужи одинаково аккуратны. Если одни сообщают даже о том, что король ел на ужин и понравились ли ему эти блюда, то другие отделываются десятком записей в год. Бенифер в этом смысле числится среди наилучших: его письма и дневники подробно повествуют о том, что он делал и наблюдал при королях Мейегоре и Джейехерисе, однако в них не найдется ни единого слова о возвращении Балериона и о том, как умерла Эйерея. Септон Барт, к счастью, менее сдержан; к его запискам мы и обратимся сейчас.
«Я не сплю уже три ночи со смерти принцессы, – пишет он, – и не знаю, смогу ли уснуть в дальнейшем. Я всегда верил в милосердие Матери и справедливость Отца, но нет ни милосердия, ни справедливости в том, что приключилось с этим несчастным ребенком. Как могут боги быть столь слепы или столь равнодушны, что допускают подобное? Или во вселенной есть и другие боги, о которых говорят нам жрецы красного Рглора? Злые боги, которым наши короли и наши Семеро все равно что мухи?
Не знаю и не хочу знать. Если это делает меня невером, быть по сему. Мы с великим мейстером сговорились не рассказывать никому о том, что видели у него в покоях: ни королю, ни королеве, ни матери усопшей девочки, ни даже архимейстерам Цитадели. Но память не дает мне покоя, и я хочу записать всё здесь. Быть может, к тому времени, когда это найдут и прочтут, люди будут лучше понимать природу такого зла.
Мы сказали всем, что Эйерея умерла от горячки. Так оно и есть, но такой горячки я еще не видывал и надеюсь впредь не увидеть. Девочка сгорала заживо. Когда я положил ей руку на лоб, мне показалось, что меня облили кипящим маслом. От нее остались кожа да кости, но мы видели также и опухоли, как будто… Нет, не «как будто»: я пишу о том, что видел собственными глазами. В ней вздувалось и опадало нечто живое, искавшее выхода. Это причиняло несчастной такую боль, что даже маковое молоко помогало плохо. Мы сказали королю, что Эйерея ни слова не вымолвила, и скажем то же самое ее матери, но это неправда. Я молюсь о том, чтобы поскорей забыть о том, что шептали мне ее растрескавшиеся в кровь губы. Забыть, как молила она о смерти.
Всё врачебное искусство было бессильно против этой горячки, если можно назвать столь обычным именем ужас, который мы видели. Кожа больной потемнела и стала трескаться, напоминая, да помогут мне Семеро, поджаристую свиную корочку. Дым повалил изо рта, носа и нижних губ, да простится мне сия непристойность. Девочка к тому времени замолчала, но нечто внутри нее продолжало двигаться. Глаза спеклись и лопнули, как два яйца, которые слишком долго варились.
Я думал, что страшнее этого ничего быть не может, но худшее ждало меня впереди. Мы с великим мейстером погрузили бедное дитя в ванну со льдом. Думаю, от этого у нее сразу остановилось сердце… и хорошо, если так, ибо то, что было внутри, теперь полезло наружу.
Эти твари… смилуйся, Матерь… я не знаю, как описать их. Черви с лицами, змеи с руками…слизистая гнусь, которая извивалась и копошилась, вырываясь из ее тела. Некоторые всего с мизинец, но одна была в руку длиной. А звуки, которые они издавали, спаси меня Воин!
Все они, однако, издохли. Я все время напоминаю себе об этом. Порождению огня во льду пришлось худо. Они бились в ледяной воде и подыхали у меня на глазах, хвала Семерым. Не беру на себя смелость дать какое-то название этому ужасу»".