ersh57

[ersh57]

Уважаемые форумчане!
Предлагаю Вашему просвещенному вниманию черт-те что.
Видится роман. Классическое фэнтези. Сюжет есть. Может даже и неплохой. Мир, вот, тоже придумал.
Пока есть две с половиной главы. Понравиться если - продолжу

Интересует больше не грамматический и синтаксический разбор, а то - цепляет ли. Интересно ли? Это для меня главное.
Но и разборы приветствуются, а как же!

И еще - просьба убедительнейшая и нижайшая:
Народ, коль смотришь - оставь автограф.
Аффтарру интересно же!

Да, еще! Начало не есть все произведение, читатель, смотри дальше! Ищущий да обрящет.

Примечание: разбиение идет по подглавам, т.е. законченным смысловым и временным объектам.

Отредактировано 21,04,09

Скрытый текст - Глава первая вариант 21.04.09:

Глава первая

- Сто-о-ой!
Махина полкового строя, последний раз тяжело громыхнув железом, замирает. Ни звука, ни шевеления. Лишь хлопки вымпелов на ветру, да размеренное колыхание стягов.
Древки тысяч и тысяч боевых копий пока вздернуты ввысь, щиты еще заброшены за спину, надраенные вечером доспехи и шишаки горят на утреннем солнце.
Копейщики и лучники, самострельщики и мечники, все ждут. Ждут спокойно, буднично ждут. Будто вышли в чистое поле не на смертный бой - на гуляние.
- Самострелы! На изготовку, к БОЮ! – гремит над полем крик седого темника.
Тотчас в сокровенной глубине строя рождается движение.
Скрипят натяжные рычаги, и тарахтят трещотки стопоров дюжины больших полковых самострелов. Трехсаженные луки их напряженно изгибаются. Вот щелкает одна стопорная собачка, тут же – другая. Готово. И опять все недвижимо.
- Заря-ЖАЙ!
Тотчас пучки длинных – в четыре локтя – дротиков с серповидными наконечниками занимают свое место.
А там, далеко впереди, почти от самого горизонта уже грязным облаком клубится пыль от полчищ врага.
- Лучники! Впе-РЁД!
Те, уже в трех редких шеренгах уступом, тащат из колчанов заранее припасенные стрелы и быстро, в считанные секунды, втыкают их наконечниками в заросшую степным травостоем землю. Первая стрела на тетиве.
А впереди уже накатывает беспорядочной и беспощадной волной дикая орда орков! Они несутся на своих огромных черных ездовых волках, с леденящими душу взвизгами, размахивая посвистывающими воронеными ятаганами.
Вот они в трех больших перелетах …, в двух … Пора!
- БЕЙ!
Взвизгивают тетивы самострелов, выплевывая шесть десятков дротиков. Рычаги опять скрипят, тарахтят трещотки, щелкают стопора. Быстрей, быстрей, успеть дать по врагу еще один, а то и два выстрела до начала сечи.
А широкие наконечники дротиков уже рвут мясо и кости орков, кромкой хватая то двоих, то троих.
Оставляя затоптанные кровавые ошметки тел полутора сотен всадников, волчья лава несется только яростней. Вот сейчас, сейчас, еще немного, и эти трижды клятые людишки лягут под ее клинками, под стальными когтями ее волков. Впереди один перелет – четыре сотни шагов. Для верного волка – тридцать секунд.
- ПАЛИ!
Двенадцать сотен стрел срываются к орде. Тут же лук вновь вскинут, пальцы правой руки на тетиве у щеки. Вот он – орк. Щелчок, и стрела мчит к добыче. И еще, и еще, и еще.
Смертоносный дождь обильно выкашивает ряды волчьих всадников. И Орда уже несется не так лихо. Её порыв сбит и смят, размашистого слитного удара, которым орки так славятся, уже не будет.
И минуты не прошло от первого залпа, а пяти тысяч удальцов никогда не дождутся в стойбищах.
Лучники уже скрылись.
- ЩИТЫ!
Щиты впиваются в землю, и копья стальной щетиной опускаются навстречу врагу.
И волчья лава с маха нанизывается на эту щетину, и катятся под лапы волков сотни и сотни сбитых всадников. И ополовиненная орда стесненной толпой сгрудилась перед стеной щитов, самоубийственно продолжая лезть на копья. Орки еще отважны! Пока!
Строй, не размыкаясь, делает вперед шаг. Нельзя дать оркам опомниться, отойти! И слитный удар копий рвет и опрокидывает орду. И орки пятятся, сначала медленно, огрызаясь. Потом, теряя все больше и больше воинов, разворачиваются вспять и бегут. Бегут!
А росский полк еще добрых пол-поприща преследует отставших. Теперь и первый пот с лица вытереть можно! Первая стычка за нами!
И тут же, далеко впереди, грохотнули молнии. То, видать, эльфийские маги сцепились с ограми-шаманами.
Началось! А впереди еще целый день. Будут и еще наскоки волчьей орочей рати. Будет и бой с горными каменными троллями. Будет и сеча с гоблинскими пешцами. Все это еще будет!

Отредактировано 21,04,09

Скрытый текст - Глава первая часть 2:

Ухаб!
- У-у-у, леший!
Еще ухаб!
Ушата захлопнул книгу. Нет, в такой тряске читать - немыслимо! Он поерзал, поудобнее устраиваясь на телеге, и со злостью посмотрел на широченную спину возницы. Нет, чтобы соломы побольше подбросить. Сам-то сидит на свернутых одеялах и попонах. Ему-то мягко! А что ездок весь зад себе отбил на этакой-то дороге, его не колышет. Тьфу на него!
Доски кузова топорщились острой щепой, коловшей зад седока даже через подоткнутое одеяло. М-да, тонко одеяльце. Парень легко соскочил с телеги и зашагал рядом. Лучше уж пешком, чем потом занозы выковыривать. Он приостановился, стряхнул с плеча торбу, бережно убрал в нее книгу, неоднократно прочтенную и знаемую вдоль и поперек. Книгу ту подарил первый наставник, еще давно, до писцовой школы, выучивший Ушату азбуке и счету. Торба легла на плечо.
- Что, косточки решил поразмять? – щуплый козлобородый охранник с пышными свисающими усами и выбивающимися из-под неловко нахлобученного шлема пшеничными кудрями пригнулся в седле под очередную еловую лапу.
- Да нет. Жестко сидеть.
- Ты бы сена подгреб побо… - взгляд охранника уперся в сиротливо голые доски в телеге, - Вот, елки-палки! Опять!
Шевельнув каблуками, он мигом очутился вровень с возницей.
- Ты, Шеломша, что вытворяешь? Опять все сено домой выгреб! Ну-у-у, узнает дьяк – долгонько не сможешь сидя возом править, елки-палки! Придется рядом идтить!
- Окстись, Елок! Откуда ж дьяк узнает? Разве, что ты, дружок разлюбезный, докладать поспешишь? – возница, почти не разворачивая ни своего могучего необъятного торса, ни головы, сидевшей на не менее могучей толстенной шее, сплюнул подсолнечную кожуру прямо на сапог охраннику.
- Да ты! Елки-палки! Да я! – ошеломленный подобной наглостью Елок не находил слов. Наконец, ловко свесившись с седла, он на ходу сорвал горсть крупных листьев с придорожного куста и принялся оттирать сапог. Потом изгвазданные листья полетели под ноги коня, и он принялся ругаться с возницей.
Их спор то затихал, то разгорался с новой силой. Припоминались какие-то старые обиды, неслись разнообразнейшие попреки. И все это густо перемежалось елками-палками и кромешной бранью. К возу приблизился еще верховой. Он сначала с интересом прислушивался к спору. Потом переключил этот интерес на парня.
- Чё не на телеге?
- Так, жестко!
- А-а-а, то-то, смотрю. И не надоедает же им каженный день, - верховой, тоже видать охранник, обреченно махнул рукой в сторону спорщиков, потом обратился опять к парню, - Ничо, ввечеру на стоянке лапника нарубим, подстелешь – мягшее будет.
- Скорей бы уж.
Охранник отстал. Ушата бросил взгляд на солнышко. Он пристроился к обозу, аккурат, после обеда. Сейчас уже к ужину дело идет. Часа через три начнет смеркаться, стало быть, через пару часов обоз встанет.
Спор, наконец, исчерпался. Раздосадованный Елок, остервенело кусая длинный пшеничный ус, с недовольным видом занял свою позицию сзади воза. Похоже, что проспорился он, потому что то и дело подозрительно посматривал на парня – не подсмеивается ли. Несколько раз порывался даже сказать что-то, но не решился таки.
Ушате же было до лешего, кто победил в этом мало касавшемся его споре. Как ни крути, Елок, скорей, больше радел о хозяйском добре, чем о чьей-то заднице.
А лесная дорога, состоящая, кажется, из одних ухабов, все также замысловато извивалась среди густо стоящих елок и берез. И шагал Ушата неспешно за телегой, нещадно скрипящей немазаными колесами и размышлял о своем.
Всего три дня назад он, наконец, закончил среднюю ступень писцовой школы в Пивне и теперь направлялся к деду на шестинедельные каникулы.
Закончил он первым по курсу и с гордостью мог предъявить родне грамоту о том от школьного головы. Учиться ему нравилось, хотя и трудновато порой приходилось. Но он о том не жалел ни на полстолька. Да и дед не жалел, хоть и приходилось отдавать за учебу четыре дюжины белок[i] в год.
Елок долго ехать с разобиженным на весь свет лицом не смог и скоро уже напевал себе под нос весьма скабрезную песенку, в такт похлопывая по бедру. В сторону Ушаты он уже и не поглядывал.
А дорога все тянулась и тянулась. Может, время давала подумать. И Ушата думал. О недавно отмеченных тринадцати вёснах, о предстоящей рыбалке на речке Жорке, об охоте с дедом на порядком надоевших дедовой слободе волков, об …, в общем, обо всем, что могло предстоять в ближайший месяц.
Елок же то и дело нырял в лес. Через пару минут возвращался, любовно поглаживая немалый плетеный кузовок, подвязанный к седлу спереди. Видать, что-то промышлял. Потом, похоже, кузовок наполнился. И Елок, сразу поскучавши, переключился на Ушату.
- Эй, паря, как же ты сумел, елки-палки, к дьячему посольскому обозу пристать?
- Дык, к старшому вашему попросился, он мне на энтот воз и кивнул.
- А-а-а! – протянул с понятием охранник, - А то, с месяц назад, тоже вот, ехал тут с нами, так татем оказался, сволочь. Еле схомутали. Так что, смотри, не балуй у мене!
Елок заикнулся о чем-то еще спросить, но тут с головы обоза кликнули его, и он умчался вперед.
- Ну, никак стоянка, - возница Шеломша обернулся к Ушате, - Ты, паря, держись с нами, со мной и Елком. Не смотри, что он такой, ну, егоза. Душа мужик!
Обоз, медленно, телега за телегой, выворачивал с дороги на поляну, огромную, на которой и двум, если не трем, таким обозам хватило бы места. Видно было, что останавливались здесь обозы не раз – уж больно обустроено все. Три десятка возов поставили на давно расчищенной и вытоптанной части поляны двойным кругом, в центре которого высилась крутой дерновой крышей землянка. Перед ней - кострище с доверху забитой березовыми дровами поленницей.
Елок, треноживший верховых лошадей, махнул Ушате и Шеломше рукой – тут, мол, я. Те, поставив воз ближе к землянке, пошли к нему - помочь.
Все работы были давно расписаны и делались споро. Через четверть часа стреноженные кони уже паслись, отдельно верховые – в дальнем углу поляны, где трава погуще и позеленее, отдельно гужевые – те ближе к двойному кругу телег. Костер весело пыхал искрами. В двух трехведерных котлах, как-никак надо накормить почти сотню людей, исходила скорым парком вода. В одном – под кулеш, в другом – под узвар[ii].
Елок с Шеломшей, снова было сцепившись - по поводу топоров теперь, нарубили лапнику, а Ушата перетаскал его под воз. Потом все трое вернулись к телеге. Елок торжественно поставил на землю кузовок, который почти доверху оказался наполнен веснянкой - первой ягодой, крупной и сочной. Не зря, оказывается, то и дело нырял он в лес.
- Когда успел? – удивился Шеломша.
- Дык, елки-палки, успел! – гордо выпятил невеликую козлиную бороденку Елок, потом, смилостившись, пояснил, - Еще вчера ввечеру видал, как деревенские с ягодой шли. Вот и пошарил малость по дороге.
- Смотри, как бы не мне, а тебе дьяк зад не надрал, - припомнил давешний спор Шеломша, - ты осторожней давай.
Но потому, как он дружески хлопнул друга по плечу, было видно, что доволен он. А щуплый Елок от такого тычка огромного возницы разве что не сел.
- Ты чё, ты легче давай, елки-палки, - он обиженно хлюпнул носом, потом хитро прищурил глаз, - Вот все про тебя Красаве скажу, а! С сеструхой-то ты не побалуешь!
Взгляд Шеломши засуровел и, казалось, спор, что прервался на дороге, вспыхнет вновь с неувядающей силой. Но хитрый Елок уже щедро зачерпнул двумя руками ягоды и ссыпал их в огромную, как лопата, ладонь возничего.
- На, елки-палки, ешь лучше!
Потом они втроем устраивали себе лежанку под возом. Лапник разровняли, накрыли парой попон, и прилегли, ожидая трапезы.
- Был я как-то раз у епископа нашего, на подворье, - Елок принялся рассказывать совершенно невероятную историю. Шеломша в сомнительных местах, коих хватало, хмыкал с сомнением, но охранника прорвало словно. Он говорил, говорил. Хорошо, что скоро позвали есть.
Обозный народ зашевелился и потянулся накладывать, кто во что, наваристую пшенную кашу с бараниной и свиными шкварками.
Елок тоже поспешил к кашеварам, неся в руке два котелка, а другой толкая перед собой смущающегося парнишку.
Ушате, к его удивлению, таки шмякнули пару раз огромной ложкой в котелок каши, да еще и порядочный кус копченого бока дали. Рот у него сразу тягуче наполнился голодной слюной. Довольный, он, вместе с Елком, забрался под телегу, где ожидал их Шеломша. Истово крестясь, привычно отчитали «Отче наш». Шеломша вытащил заранее приготовленный каравай, завернутый в чистую тряпицу, и откромсал засапожником несколько добрых ломтей, каждый достал из сапога ложку, и приступили они к трапезе.
На поляну опустилась тишина. Та особенная обеденная тишина, когда слышны только стук ложек, да хруст поджаристой горбушки на зубах. Если бы в обозе были не только россы, но и гномы, тогда бы добавились и удовлетворенные громкое чавканье и отрыжка. Не зря же про тех говорили – жрет, как гном.
Непоседливый Елок, правда, попытался продолжить свое повествование, но схлопотал от возницы ложкой по лбу и заткнулся.
Каша была горячей, и Ушата, перед тем как отправить ложку в рот, долго на нее дул, потом откусывал свежего, дурманеще пахнущего домом, хлеба. Немного прожевав, подцеплял с края ложки немного чуть остывшей каши в рот.
- Боженьки! Какое же это блаженство, - думалось ему в тот миг.
А кулеш был хорош. Чудо, что за кулеш! И шкварок ровно столько, сколько нужно. И баранина – молодая, душистая. Такая не оставляет, остывая, во рту неприятный, липнущий к губам и нёбу слой жира, а мягко и неслышно проваливается прямо в живот, и тот только поуркивает довольно, словно кот, свернувшийся после удачной гулянки на теплой печи. И, кажется, сколько бы ты не съел, а будешь есть еще и еще. И чисто выскребши дно котелка и облизав ложку, будешь еще посматривать в сторону кашеваров, не попросить ли добавки!
А вокруг лесной воздух - чистый, настоянный ароматами душистых трав и еловой хвои. От него аппетит становился такой, да еще после многотрудного дня, что, казалось, и целого котла такого замечательного кулеша будет мало.
Но попросить еще каши Ушата все-таки не решился. А потому, взяв у Шеломши еще ломоть хлеба, правда, поменьше, стал обгладывать доставшиеся ребрышки. А вот Елок, ни сколько не обидевшись - попало за дело, опять с парой котелков, побежал за добавкой себе и своему могучему другу.
Закончив вечерять, Ушата достал из торбы старую, выточенную дедом из березового капа, чашку. С трудом, отяжелел, однако, после кулеша, поднялся и, подойдя к котлу с узваром, зачерпнул полную чашку. Узвар был грушевый, на меду, мяте и еще каких-то травах, в этом Ушата разбирался не очень. Питьё было в меру сладким и пряным, а уж запах…
Первую чашку он выпил почти залпом, хотя узвар и был довольно горячим. Вторую пил уже растягивая удовольствие.
Потом дружная вереница россов потянулась к недалекому роднику, что пробился у края поляны. Ушата последовал вместе с ними. Родник, доверху наполняя замшелый сруб с подвешенным берестяным ковшиком, привольно тек ручьем по песчаному руслу к болотцу недалече.
Ушата отчистил котелок и ложку песком, сполоснул чашку. Убрав посуду в торбу, а ложку в сапог, пошел к только закончившим трапезу кашеварам и предложил помощь. Те с радостью ее приняли. И вскорости оба котла и поварские ложки сияли.
Вернулся он к возу чуть раньше Елка с Шеломшей, пока ходили те к роднику посуду мыть. Дождался и принялся вместе с ними за ягоду. Губы всех троих вмиг почернели, и они покатывались от хохота, тыкая друг другу пальцами в физиономии, обляпанные соком по скоморошьи, но все продолжали черпать и поедать горстями духмяную сладкую радость. Особенно разухабисто выглядел Елок с усами и бородкой, вдоволь подкрашенными пятнами ягод. Когда ополовинили кузовок, оставив остальное на завтра, дружно сходили к роднику – умылись.
- А то, елки-палки, лешего, и того от смеха пронесет, на наши хари глядучи, - так сформулировал причину сего неминуемого похода Елок.
Постепенно темнело. Солнце еще не скрылось, но уже повеяло ночной прохладой. Лесное комарье покинуло свои дневные убежища и целыми тучами закружило над стоянкой. Но лето еще только-только вошло в свои права, а потому и комары не были такими злыми. Где-то в лесу гукнул вылетевший на охоту филин, и звук этот, долгим эхом разнесшийся над притихшим лесом, стал сигналом к отбою.
Первая смена сторожи разошлась по своим постам. Те обозники, что постарше или устали сильнее, лезли под телеги. Остальные собрались у костра, и Елок – первым. Немедленно, под уже привычные елки-палки, он начал травить со смешком какую-то байку. Ни парня, ни Шеломшу, посиделки не прельщали, и они залезли под воз. Ушата завернулся в одеяло и притулился под боком засопевшего возницы.
- Хорошо! Да мужики еще попались такие! Повезло! – думалось ему.
Потрескивали угли костра, негромко шелестела беседа обозников, изредка пофыркивали стреноженные лошади. На поляну неслышным черно-звёздным покрывалом опускалась ночь. Было покойно и безмятежно. Глаза парня стали слипаться, и погрузился он в сон.

[i] Белка – мелкая медная монета. Денежная система Роси проста – 1 гномий золотой = 10 серебряным куницам (или кунам) = 100 лисам (мелкая серебряная монета) , 1 лиса = 10 медным зайцам = 100 белкам.

[ii] Узвар – напиток сваренный из сушеных яблок или груш, иногда с добавлением меда и ароматических трав. Не путать со взваром, варящемся исключительно из сушеных ягод (малины, земляники, рябины, смородины) также с ароматическими травами и добавлением меда. Слово узвар в приведенном значении продолжало широко использоваться, например, в языке донских казаков вплоть до середины XX века. Знание о различии слов узвар и взвар автор получил от своей бабушки, урожденной крестьянки севера НижШеломодской губернии, где в селениях староверов долго сохранялись подобные архаические слова.

Отредактировано 21,04,09

Скрытый текст - Глава первая часть 3:

Проснулся он от бьющих по ушам криков множества людей.
Не успев толком отойти ото сна, сел на временной своей постели под телегой, подтянул ноги к груди, прислоняясь изнутри к колесу, и только тогда сумел разлепить глаза.
Рядом всполошено вскочил Елок, коротко елко-палкнул, и, вытягивая из ножен непослушный меч, выметнулся из-под воза в растревоженную ночь. С другой стороны зашевелился Шеломша.
А вокруг творилось что-то непонятное.
В странно метущемся свете сталкивались и натыкались друг на друга люди, кричали что-то, кто заполошенно, кто зло.
Вот двое похватали луки с возов, даже дотянуться до стрел не успели – ухнулись оземь, объятые короткой ослепительной вспышкой. Вот один из охранников, со взнесенным к небу обнаженным мечом, о чем-то крикнул этому самому небу и свалился тут же, сраженный все той же вспышкой.
Меж возом и костром молнией мелькнул Елок, тыча зачем-то копьем, неведомо где раздобытым, в ночное небо. Шеломша, подхватился из-под воза и бросился в противоположную Елку сторону.
Ушата скукоженно скрючился, застыл, лишь враз побелевшие губы его вновь и вновь шептали одно и то же.
- Господи, спаси и сохрани! Господи, спаси и…
За последующие несколько мгновений рядом с возом почти один за другим упали еще трое полураздетых, убегавших было от землянки к лесу, мужиков.
Опять показался Елок, а Шеломша навстречу ему, с огромным вздетым вверх багром.
Они бежали друг к другу, обегая и перепрыгивая темные кучки, недавно бывших людьми. Перед самым возом столкнулись, выстрелило неизменное «елки-палки», и Елок запетлял, запрыгал опять, но в другую совсем сторону.
А Шеломша, озаренный откуда-то снизу вспышкой красноватого света, страшно вздрогнул всем своим громоздким телом и, вдруг, скривившись как-то на правый бок, рухнул навзничь.
Руки его распахнутые впечатались с глухим стуком в вытоптанную, с проплешинами хилой травы землю. Вместо правой ноги у него была теперь безобразная, набухающая скорой кровью культя с нелепо торчащим огрызком толстой розовой кости.
Вырвавшийся из ослабевших рук багор подлетел чуть ввысь, сверкнул острием и завершил пол-оборота, вонзившись хлестко тяжелым наконечником прямо в подвздошье Шеломши. Тот хекнул от удара, выгнулся от несказанной боли, и застыл, только кровь изо рта торопливой алой струей щедро прочертила его щеку и потекла-закапала на землю.
А Ушата таращился только в тупом ужасе лихорадочными глазами, и дрожащие губы его продолжили бег по нескончаямым и, наверное, бесполезным «спаси и сохрани». А потом …
Потом, между телегой Ушаты и костром опять стремглав несся Елок, все с тем же копьем, вдруг в двух шагах от воза как наткнулся с размаха на невидимую стену, одежда на нем резко и ослепительно вспыхнула, чтоб тут же погаснуть , и повалился он. Упал ничком, чуть не перед самым носом перепуганного до мокрых штанов паренька.
Рука его все пыталась дотянуться до ног Ушаты, но скрюченные пальцы в последнем, уже мертвом, усилии дважды проскребли-проскрежетали лишь по старой коже сапога и замерли.
И скрежет этот перекрыл своим ужасом все, что совершилось и совершалось сейчас вкруг парня. И несущееся прежде вскачь, время, казалось, застыло для того на месте.
Лицо же упавшего оказалось повернуто к бедному Ушате. И в неверном свете увидел он, что ничего там не осталось от привычного уже Елка, ни пшеничной шапки волос, ни козлиной бородки, ни усов.
А была только - отвратительная пузырящаяся черно-красная масса, посреди которой жутко сияли вытаращенные бельма, нереально белые, как у рыбы в ухе, и ужасающая ухмылка сжатых последним усилием зубов, обнаженных выжженными губами и обвисающими огрызками щек.
И тут же густой и ядовитый смрад опаленых волос и мяса достиг, наконец, носа Ушаты. Лишь мгновением позже пришло спасительное забытьё.

Отредактировано 21,04,09

Скрытый текст - Глава первая часть 4:

Приходил он в себя медленно. Звуки доносились до ушей как издалека, да и были они неясными, приглушенными. Сознание плыло. Он не мог сосредоточиться ни на чем. В голове вяло кружили пустые и никчемные мысли, и спроси его кто-нибудь, о чем он тогда думал, Ушата бы не смог ответить ничего связного. Не было, не могло их быть, неоткуда им было взяться, этим связным мыслям у того, кто так близко впервые смерть видал, да такую страшную.
Глаз он открыть не мог, не решался – слишком свежи были в памяти те ослепительно белые, «рыбьи» бельма и смертная «улыбка» Елка.
Спиной он чувствовал обод колеса, чувствовал и застеленные еловые лапы, на которых сидел, а еще чудилось ему, что продолжает лежать что-то на его левом сапоге. Ему слышался даже тот ужасающий в невероятности своей скрежет. Он отдернул ногу и очнулся, почти полностью.
Надо бежать, бежать отсюда! Тогда это закончится. Должно закончиться! Но глаз открыть он так поначалу и не решился, а только зажмуривал их все крепче. Медленно, видно потому и тихо, повернулся на правый бок. Приподнялся на четвереньки. Осторожно тряхнул головой, пытаясь еще раз хоть немного привести мысли в порядок. Получилось не очень, ну не желали они еще на место вставать.
Дрожащей от наплывающей тошноты рукой, как был с зажмуренными глазами, Ушата снова и снова все нащупывал слева от себя одеяло и торбу. Почему-то не находил их там. Лишь через минуту, может две, он, мысленно перекрестясь, неуверенно приоткрыл глаза. Он смотрел только вниз, вниз, чтобы, не дай Бог, не увидеть чего-нибудь такого, что повторно скинет его в забытьё.
Костер, на удивление, еще горел. И в его свете Ушата смог увидеть то, что ему и требовалось. Вот же они – его пожитки, только справа. Он схватил их, прижал к груди и неслышно всхлипнул. Хотелось кричать в голос от пережитого страха, но он сдержался, пусть и еле-еле. Тот, кто устроил этот кошмар, мог быть рядом. Да и не малое дитё он, чтоб реветь. Кое-как примостив одеяло и торбу на плечи, он, так и не встав с четверенек, пополз от прогорающего уже костра к лесу.
Много ли потребно времени, чтоб проползти ту пару десятков локтей, что отделяли его от внешнего круга возов – всего ничего. У Ушаты это отняло добрых пять минут. Он старательно обползал любую подозрительную кочку. Вдруг это кто-то из обозников? Наконец, добравшись до телег внешнего круга, он забрался под одну из них и остановился перевести дух.
Через пару минут осторожно выглянул из-под телеги в сторону леса и попытался осмотреться. Высокая трава на поляне и царящая вокруг темнота не дали сделать такое важное дело в полной мере, но понять, что между ним и лесом вроде бы никого нет, Ушата смог.
Если ему не изменяла память, то впереди был довольно густой ежевичник, где никак не получится укрыться тихо, только увязнешь в шипах. Слева была дорога, и соваться туда было не след. Правее должны стоять сруб колодца и несколько елок, под которыми можно неплохо спрятаться.
Туда он, оглядевшись еще раз, и направился. Двигаться тихо было трудно. До этого он полз по примятой траве внутри тележьих кругов. Здесь же трава вымахала в локоть, и приходилось ее аккуратно раздвигать, так, что бы она потом быстрее встала, скрывая след беглеца.
Царящую вокруг тишину нарушали странные звуки, доносившиеся из-за кругов, с той стороны, где вечером паслись стреноженные гужевые лошади. Непонятное чмоканье и похеркивание, иногда слабое похрустывание и скрежетание. Но они не были особенно громкими. Да Ушата и не мог к ним прислушаться, ему и так казалось, что его собственное сердце чуть не громом бухает, шум дыхания перекроет бурю, а уж приминаемая им трава, та, вообще, трещит , как пересохший валежник.
На самом деле полз он удивительно тихо и сноровисто, сказывались постоянные уроки деда по скрадыванию добычи. Пару раз действительно ломал тонкие высохшие веточки прошлогоднего бурьяна. И тогда замирал на минуту или две, прислушивался. Но слабый треск этот так и не привлек ненужного внимания к ползуну.
Наконец, впереди показался темный массив сруба. Ушата с трудом подавил невыносимое желание вскочить и броситься под защиту леса. Он ещё добрых пять минут полз, пока не оказался за осклизлой бревенчатой стенкой, поросшей седым от старости мхом.
Он сел, спиной оперевшись об эту стенку, такую ненадежную, но, всё-таки, стенку, и, как ему казалось, долго-долго отдыхал. Он посмотрел вверх и с удивлением заметил, что небо начинает сереть. Да и ветерок предутренний начал пошумливать верхушками деревьев. Страшная ночь начала уходить. И ему пора уходить с этой поляны. Он пригнулся и сторожко двинул к неясно проступавшим деревьям. Выбрал подходящую елку, аккуратно приподнял её нижние лапы и подлез под них.
Под елкой лежал толстый слой опавшей хвои, копившейся там, пожалуй, не одну сотню лет. Все мелкие веточки внутри ёлочного шатра давно отсохли и отвалились, как и большинство нижних сучков. Но пересыпанные бесчисленной хвоей они не хрустели, а лишь чуть слышно шелестели под осторожными движениями.
Всё, хватит. Ушата остановился, скинул торбу с одеялом с плеч, аккуратно положил их на мягкую хвою. Здесь уже было можно встать. Он начал подниматься, но задел свернутое одеяло. Оттуда выпал, неизвестно как и когда, попавший туда кузовок Елка. Рассыпанные ягоды покатились по хвое.
Ушата, почти в голос, всхлипнул. Он, внезапно обессилев, опустился рядом с коробом, и, размазывая по щекам сопли и обильные, ручьем, слезы, начал горстями запихивать ягоды в рот. Вкуса он не понимал и не чувствовал, он даже не понимал, что он ест, но это было и не важно. Главное, шок начал выходить из него вместе с этими слезами, с этим бессмысленным поглощением ягод.
Все-таки, он, кое-как, пришел в себя, встал, развернулся лицом к поляне, и чуть-чуть раздвинул еловые лапы.
На поляне уже не царила тьма, как в начале его «путешествия» к этой ёлке. Кое-что уже можно было различить - телеги обоза, холм землянки и что-то огромное, неясно шевелящееся слева, там, где должны были пастись гужевые кони.
Справа, где поляна выходила на дорогу, были видны три, вроде бы человеческие, фигуры.
- Мужики! Живые все-таки! – Ушата чуть не выкрикнул это, но вовремя прикрыл рвущиеся изо рта слова рукой. Надо проверить, а вдруг это разбойники?
Учась в Пивне, он не раз слышал рассказы о лихих ватагах, промышлявших на дорогах Роси. Хотя на пути от Пивне к дедовой слободе они никогда не появлялись – глухая дорога-то. Но кто-то же убивал здесь обозников, и убивал не волшбой. Что-что, а любая магия отдавалась в голове Ушаты таким звоном, что когда его дед прочил его в школу младших волхвов, он потерял на вступительном испытании сознание. Тем это поступление и кончилось. Если не волшба, то оружие. А где оружие – там и тати да разбойники.
Потому Ушата еще тщательнее принялся всматриваться в медленно сереющую темноту.
Три фигуры в островерхих капюшонах двинулись к центру поляны, к землянке.
Вот они подошли к кольцам возов, и две из них склонились над какой-то неясно сереющей кучей. Третья фигура сделала еще пару-тройку шагов в сторону костра и тоже остановилась.
Над поляной разнесся странно громкий шёпот.
О чем шептали, Ушата не понимал. И слова, и сами резкие клекочущие звуки были совершенно ему незнакомы, хотя учили его и старинным грецкому с латинским, и старшему горному гномьему наречью, и речи болотников со зветьями. А уж почти неразличимые от росского литвинский и орденский он понимал и подавно. Но языка шёпота, как ни силился, не узнавал.
А шёпот все продолжал с рваным ритмом плыть над поляной, становясь все громче, хотя и продолжал быть именно шёпотом. И от громкости он не становился яснее и понятнее. Наоборот.
От этих звуков у Ушаты сначала стали ползти мурашки по спине, а потом с изматывающее нарастающим звоном стало мутиться в голове. И казалось ему в том замутнении, что куча у ног пары шептавших начала подрагивать и шевелиться.
А когда обе фигуры сначала склонились в поклоне, потом выпрямились, медленно развели свои руки в широченных рукавах в стороны и дружно хлопнули над головами в ладоши, то куча начала, вроде, подниматься. Ушата, в который раз, резко помотал головой. Нет, пожалуй, не кажется ему.
Б-р-р-р! Куча медленно и неуклюже начала вставать.

[ersh57]

Знаю, что запрещено, но текст велик.
Потому и посылаю повторное сообщение. А будет еще и третье! (Ой. забанят меня, точно забанят!)

Спасибо! Успокоили наконец.
Отредактировано 21.04.09

Скрытый текст - Глава вторая:

Глава вторая

Конный поезд Пивненского епископа выехал из Зачатьевского монастыря на рассвете, чтобы успеть добраться до Сливной слободы засветло. Длинной вереницей растянулся он по лесной дороге от монастыря к княжьему тракту. Более сотни людей и трех десятков нелюди сопровождало епископа в его ежегодном объезде обширной епархии.
Сам Гермолай ехал в голове поезда. Предваряли ему только с десяток латных дружинников да передовой дозор. Но тот ускакал перелета на полтора вперед поезда.
Рядом, по левую руку, растрясал необъятный живот епископский книжник. Справа трусил на могучем жеребце охранный воевода, оглаживая, то и дело, ладную опрятную бородку. Следом ехали остальные ближники.
За ними следовало посольство зветьев - двадцать семь душ.
Гермолай был уверен, что душ..
А то ведь, три последних Собора, проведенные совместно с Орденом после встречи с этим народом, так и не смогли дать точного ответа – есть ли у зветьев душа. Можно ли крестить их, допускать к святым Дарам? Желающие же креститься были, и немало.
Вот гномы со своими родичами цвергами – дело другое. С ними люди давно жили в согласии, почитай, восемь веков. Они были первыми, с кем люди встретились по Прибытии, и почти сразу, стали родниться. Вон, одна из южных волостей Роси, Дружская, почти сплошь была заселена кряжистыми низкорослыми полукровками. Так что, проблем с гномьими душами не было.
Зветьи – дело другое. В них странно переплетались две сущности: одна – вроде бы людская, другая – звериная.
Казалось бы, чего проще! Если людского в зветьях больше – значит, душа у них есть, если звериного – то откуда ж душа у зверя. Только дело и было в том, что половину своей немалой, до трех сотен лет, жизни зветьи проводили почти людьми, а половину – в облике дикого зверя. Делали они это не по своему желанию, потому и оборотнями их никто не прозывал. Да и оборотень, даже в зверином облике, имел душу и разум человеческий, о чем известно было еще на оставшейся неведомо где Отчизне, как прозывали россы прародину.
Потому спорили святые отцы, до хрипоты спорили. Сам-то Гермолай считал, что душа у зветьев все же была. Просто в зверином обличье зветьев она засыпала. И Пивненский епископ собирался отстаивать свою точку зрения через три года, на ближайшем Соборе.
Вопрос был очень серьезен. Особенно для Пивненской волости, граничащей с зветьинским господарством. Из-за того, что ни да, ни нет, Церковь сказать не решалась, донельзя гордые зветьи не хотели теперь знаться с россами. Посольство, следовавшее сейчас в поезде, было первым за истекшие полсотни лет. Прибыло оно к епископу только потому, что знали зветьи, знали об отношении к ним Гермолая.
Интересный это был народ и древний. Гномы утверждали, что были зветьи званы на Острова даже прежде их самих, чуть ли не две тысячи лет назад.
Во всех известных землях славились травники зветьев. Они могли поднять больного, от которого отказались не только лекари, но и волхвы с магами. Даже хваленые эльфские знахари не могли с ними сравниться.
А еще были у зветьев кони, такие, что обгоняли ветер. Не было тем коням равных ни на Островах, ни у эльфов, ни у орков.
Были у зветьев и товары, исстари привлекавшие росских купцов – резной рыбий зуб, разнообразнейшие краски для тканей, негорючая пряжа и другие разные диковины. Попадали только эти товары все через третьи руки, через гномов да цвергов.
И сейчас Гермолаю надо было налаживать порушенные отношения со зветьями, а возможность такая появилась.
У тех кончился мед. То ли перевелись в лесах зветьев пчелы, то ли просто перестали давать мед, то ли было злое колдовство какое. А мед зветьям был нужен. И не от раза к разу, а постоянно. И много. Счет шел на тысячи бочек в год. Без ежедневной ложки меда детишки зветьев начинали болеть и, перекинувшись зверем, так зверем и оставались.
Из близких народов только россы занимались пчелами. Ни все три гномьих народа, ни одичавшие гоблины, ни темные гракхи с медом дел не имели, разве, в виде хмельного напитка. Про эльфов же с орками после Последней битвы почти и не слышал никто. В Роси торговля медом сосредоточилась в руках монашьих обителей. Там было множество превосходных бортников. Потому выручить соседей могли.
И, как не колебался господарь зветьинский, другой дороги у него не было. Наступил он на хваленую свою зветьинскую гордость и отправил к Гермолаю послов. И Пивненский владыка вовсю прикидывал сейчас все открывающиеся выгоды.

Отредактировано 21.04.09

Скрытый текст - Глава вторая часть 2:

Показавшаяся впереди, на обширной росчисти у самого выезда на княжий тракт, деревенька в два десятка дворов прервала думы Гермолая.
Как и во всех принадлежащих Зачатьевскому монастырю селениях, была она огорожена высоким крепким тыном. За то и прозывали такие деревни орденцы не иначе, как городками. Над тыном виднелись крытые тесом крыши, серебрилась маковка рубленой церквушки с православным крестом. Рядом с тыном громоздился двумя этажами трактир для проезжих.
На малой рубленой башенке у распахнутых ворот из толстых дубовых плах развевался гордый стяг с княжьим соколом.
Встречать поезд с высоким гостем высыпало все немалое население деревеньки от мала до велика, во главе со старостой и стареньким седым священником. Был тут и рябой трактирщик с подавальщицами да половыми.
К воротам от тракта Гермолай ехал один. Возле собравшегося народа спешился, отведал хлеба-соли, потом трижды осенил толпу крестным знамением, благословил. Благословил он, отдельно, и семерых нарожденных за год, с прошлого приезда, младенцев – хорошее дело, когда растут росские семьи. Давнего знакомца священника по росскому обычаю троекратно облобызал. Тот сразу расчувствовался и пустил слезу. Все, как в прошлый раз.
Трактирщик пригласил было на трапезу, но задерживаться долее Гермолай не стал, дорога впереди длинная. Поезд епископский вновь тронулся в путь.
Который же раз Гермолай проезжал мимо этой деревеньки? Как там ее? Вроде – Горка. Пожалуй, в шестой. Да, в шестой. И деревню, точно, Горкой зовут. И чего так окрестили? Ровное место кругом.
Восемь лет назад рукоположил его в епископский святой сан тогдашний митрополит Роси – преосвященный отец Георгий. С тех пор он восемь долгих и плодотворных лет железной рукой правил Пивненской епархией и волостью.
Волость пограничная, потому и епископами здесь всегда были люди не старые. Вот ему сейчас – сорок шесть весен всего. Самый возраст. Еще лет десять он возможет. Потом уйдет в монастырь, доживать век над книгами, или, как этот священник, удалится в дальний приход. Если Бог в своей милости другого не восхочет.
Мысли епископа вновь зацепились за зветьев. Пора, пожалуй, и поговорить с ними. Гермолай велел звать посла. Тот, через минуту, уже гарцевал на знаменитом зветьинском скакуне слева, заняв место предупредительно отставшего толстяка книжника.
- Звал, владыко? – посол слегка поклонился, приветствуя Гермолая.
- Да, княже. Вот, все спросить тебя хочу. Что ж такое с вашими пчелами. Ты ведь, княже, так и не объяснил толком, - знатные зветьи ставили себя вровень с удельными князьями росскими, и епископ, хоть и не совсем то было гоже, но называл гостя поначалу именно так, как тот представился при первой встрече – «первый князь». Потом, узнав посла поближе, сократил прозвание до приемлемого для себя и необидного послу «княже».
- Владыко! Уши же кругом! – посол говорил по-росски почти чисто, лишь слегка мягко картавил. Не было в речи зветьев такого звука, как раскатистый росский «Р».
- А что, это такая великая тайна?
- Не то, чтобы тайна, но…
Все-таки решившись, посол рассказал Гермолаю, что же произошло в зветьинском господарстве.
Как и на Роси, бортное дело поставлено было зветьями на широкую ногу. Только прозывалось оно по-другому, если перевести – пчеловодством. Потому что зветьи пчел, действительно, водили. Пасеки у них были огромными – до трех сотен ульев. И, по мере надобности, таскали они эти ульи туда, где взяток для пчел будет больше. И давали эти ульи до сотни фунтов отличного меда в год каждый.
На зиму ульи убирались в выстроенные на то сараи.
На эти-то самые сараи неизвестные злоумышленники и напали прошедшей зимой. Почти все ульи разом оказались спаленными. То, что это было тщательно подготовлено, сомнению не подлежало. Нападения случились почти в одно время. Кто совершил подобное непотребство зветьи так и не вызнали и просили сейчас епископа оказать померную помощь в розысках.
Что ж, дело нужное. Посему решил епископ подослать зветьям подьячего с сыскной командой, поддержать. Соседи, как-никак! Глядишь, всем миром и обнаружим татей!
Самое плохое, по рассказу посла, заключалось в том, что уничтожению подверглись не только пчелы, но и сами пчеловоды. Поголовье пчел зветьи могли восстановить быстро – за пару лет. На их части Островов суровые зимы были не редкость. Бывало, что часть ульев вымерзала. Потому и были у зветьев наработанные способы быстро восстановить количество пчелиных семей.
С пчеловодами дело обстояло намного сложнее. Тех обучать надо не год и не два – лет с пяток, если не больше. В православных монастырях учили будущих бортников, вообще, лет десять. Недоученного к пчелам не подпустишь, или он их погубит, а нет, так его зажалят до смерти. Пчелы-то у зветьев куда как злы!
Опять же, хотя сохранившихся запасов меда зветьям хватило бы года на три, при бережном потреблении и на пять бы растянули, но детям был нужен мед свежий, не старше года. Как сказал посол, хотя бы по пятнадцать фунтов в год на дитё.
Пусть народ зветьев был и небольшой, не более трехсот тысяч, и, коим несчастье грозило, не очень много – около десяти тысяч, набегало огромное количество потребного меда. Если мерять росскими медовыми бочками в сотню фунтов, то требовалось не менее полутора тысяч бочек в год. И так лет пять, если не больше.
Так что без помощи россов было не обойтись.
Епископ задумался. Все монастыри его епархии производили чуть более пяти сотен бочек меда, это он помнил точно. Значит, надо будет дать знать великому князю. Только в его власти собрать потребное количество. На том сошлись.
Беседа продолжилась бы и далее, но показался вестник от передового дозора, и Гермолай посла отослал. По знаку епископа, навстречу вестнику рванул охранный воевода. Быстро перекинувшись несколькими словами, они вдвоем подскакали к Гермолаю.
- Беда, владыко! – вестник запыхался от скорой езды, - Там, впереди, на поляне у развилки обоз рагромлен.
- Боюсь, владыко, как бы не посольский обоз, дьяка Степши Мельича! – вставил воевода и протянул епископу узорчатый кушак.
Кушак этот совсем недавно, не более недели назад, Гермолай самолично преподнес думному дьяку.
- Жив кто? – епископ, взмахом руки остановив воеводу и враз посуровев, спросил вестника.
- Когда к поезду послали, никого еще не нашли.
- Как никого? Что, и тел нет?
- Нету, владыко!
- Воевода, наддать ходу!

Отредактировано 21.04.09

Скрытый текст - Глава вторая часть 3:

Всадники передового дозора, спешившись, тщательно прочесывали поляну. Когда из лесу показалась голова епископского поезда, старшой дозора тут же подскакал к Гермолаю.
- Ну, нашли кого? – глаза епископа быстро обежали поляну, от беспорядочно разбросанных вещей до тщательно все осматривающих дозорных.
- Нет, владыко. Ни людей, ни тел! Только кровь везде. Вон там, - старшой махнул рукой, - аж лужи местами!
- По лесу смотрели?
- Не успели.
- Воевода, распорядись!
Тот быстро отобрал два десятка воинов и парами разослал их в лес. Остальные дружинники ринулись помогать дозорным.
Зветьинское посольство, ближники и челядь сгрудились на дороге, удивленно посматривая на переполох.
- Владыко, под пеплом еще углей полно! – донеслось от кострища в центре поляны, - Видать, ближе к утру напали!
Гермолай тут же направился туда через двойное кольцо возов. Несколько телег было опрокинуто, и высыпавшие из разбитого ларя гномьи золотые жирно поблескивали на связках дорогих мехов.
- Вот так да! Кажись, и не взято ничего! Чудно! – воевода сам снаряжал обоз, потому знал, что говорил.
Дружинник, разворошивший разом заструившееся легким дымком кострище, рассматривал разнесенную крышу землянки.
- Эк его! Тут, владыко, чуть не камнеметом засадили! Вон, как бревна-то выворотило. А камней-то не видать! – дружинник цепким взором осмотрелся кругом.
- Воевода! - Гермолай присел на отполированное бесчисленными седалищами бревнышко у кострища и приглашающе шлепнул ладонью рядом, - Как же так? Груз не тронут, а сотня людей и полторы сотни лошадей где? Не понимаю!
- Так и мне, владыко не по…
В лесу лихо гикнули, и две пары всадников выгнали на поляну дико мечущуюся сгорбленную фигурку.
- Ату его!
- Стой! – воевода вскочил, - Сюда его давай!
Один из всадников мигом догнал найденного, ухватил за шиворот и рывком бросил перед собой на круп коня.
Через пяток секунд воевода и епископ разглядывали пленника.
Это был подросток, лет тринадцати, в разорванной небеленой косоворотке, с жутко всклокоченными волосами, в который напрочь завяз лесной сор.
- Ты кто? – начал спрашивать воевода.
- Ушата.
- Вижу, что Ушата, - оттопыренные уши паренька густо заалели, а воевода задал следующий вопрос, - Из обоза?
- Угу! - парень распоротым рукавом мазнул по шмыгнувшему носу.
Глаза его затравленно смотрели из-под насупленных бровей. И эта грязная его, замурзанная хареха была столь комична, что вызвала невольную улыбку даже у хмурого епископа.
- Ну что, Ушата из обоза, рассказывай! – продолжил воевода.
- Чё рассказывать, чё рассказывать?! Нету их никого! Увели! Были и нету!
- Ты толком можешь?
- Могу, - нос парнишки сморщился, и рукав прошелся по нему еще раз.
- Так рассказывай!
Очередное «Чё» вывело воеводу из себя, и тут перед носом парня показался не то, чтобы пудовый, но в полпуда всяко, воеводский кулак.
- Говори, леший тебя…
- Воево-о-ода! – Гермолай не любил, когда при нем упоминали нечисть. Да и нежить то же.
- Прости, владыко, вырвалось. Уж больно непонятлив стервец, - воевода развернулся опять к Ушате, - Я тебя что-то в обозных не помню. Ты откуда взялся?
- Так это, к деде иду, в слободу. У старшого ихнего попросился, ну и пристал, значит, к обозу. Вчера пристал, после обеда, - Ушата уточнил, с опаской взирая на вновь сжимающийся кулак воеводы, - Ну, учеба у нас кончилась, и я, стал-быть, к деду. На каникулы. А ночью – вот так!
Парнишка махнул рукой на окружавший их круг телег. Потом, взахлеб, продолжил.
- Всех огнями! Дядько-то Шеломша, ну, его-то багром ка-а-ак! А у Елка – глаза белые, и сапог скрёб. А потом эти трое, ну, подняли всех и ушли. Только старшого, ну, обоза! Его вон к тому возу, - последовал кивок в сторону одной из опрокинутых телег, - это, пришпилили, ну, и резать стали. А он кричал. Вот.
Ушата опять мазнул рукавом по распухшему носу и со вздохом продолжил несложную повесть.
- Они всех забрали. А тот большой, с хвостом, лошадей поел, ну, которые не разбежались.
- Дел-а-а! – протянул воевода, - Владыко, ты понял ли что?
- Похоже, дело серьезное, воевода! Ты, вот что. Мальчонка не отошел пока. Возьмем с собой. Позже расспросим как следует.
Гермолай поднялся с бревнышка и пошел к своей лошади. Сзади следовал воевода крепко ухватив за плечо Ушату.
Владыко! Здесь есть кое-что! – раздалось с дальнего конца поляны.
Епископ, уже конным, отправился на зов.
Четверо дружинников с удивлением разглядывали в дальнем углу поляны кучу свежего навоза, источавшего несказанное «благоухание». Куча была большой. Нет, не так - огромной! И торчал из этой кучи полупереваренный человеческий костяк. Рядом была и пара лошадиных черепов. Видеть такое никто из россов еще не сподобился!
- Воевода, смотри, никак «тот большой, с хвостом» оставил! – Гермолай бросил подъезжавшему сзади всаднику.
Но то был не воевода – посол зветьев.
Он ошеломленно рассматривал кучу. Потом раздалось единственное слово, почти возглас – «Л’адгкхсс». Гермолай, как ни мало понимал по зветьински, но помнил еще, что так прозывался у тех то ли бог, то ли демон.
Посол спешно развернул коня и унесся к отделившейся от остальных толпе конных зветьев у дороги.
- Л’адгхсс? Л’адгхсс! – раздалось оттуда.
- Слышь, владыко, а зветьи-то, похоже, готовы коней вспять повернуть! – к Гермолаю подъехал, наконец, воевода, заинтересованно разглядывая лопочущих что-то нелюдей.
- А-а-а, пустое!. Ты сюда взгляни! – епископ сначала не отрывал глаз от навозной кучи, потом все-таки посмотрел в сторону посольских, - Хотя… Нет, с ними я сам сейчас разберусь.
А зветьин уже рысил к Гермолаю.
- Владыко, прискорбно мне, но срочные дела заставляют меня и посольство мое вернуться ко двору господаря нашего. Не поминай нас словом лихим. Даст ваш Бог, увидимся еще! – посол, не дожидаясь ответа, развернул коня и оставил воеводу.
А Гермолай, ошеломленный таким поведением, несколько раз судорожно открывал было кривящийся рот, тужась сказать что-нибудь, и не мог. Потому, его «стой» было крикнуто уже в скрывающиеся за поворотом стремительно уносящиеся спины посольства.
- Да что ж за день такой! – епископу осталось только всплеснуть руками раздосадовано, - И ведь не догонишь! Тьфу! Прости, Господи!
Он развернулся к воеводе и дружинникам, только рты пооткрывавшим в удивлении. Приказал позвать ближников. Пока за ними бегали, объехал вкруг кучи, качая головой. Да, велика!
Совет был короток. Решили, что воевода с десятком дружинников вернутся в монастырь, за подмогой. На поляне оставили еще десяток, охранять обозное добро. Остальной поезд, во главе с Гермогеном, скорой рысью двинул в Сливную слободу. Оттуда решили дать знать великому князю, да и волхвы были там под боком.

[ersh57]

Отредактировано 21.04.09

Скрытый текст - Глава третья:

Глава третья

На самой стрелке, где в полноводную Вычегду впадала быстрая Жорка, стоял острог. Стоял давно, еще с тех пор, как на Пивненские острова пришел Изяслав Всеволодович, великий князь, сложивший голову в Последней битве. Стены и башни острога, булыжного камня, давно покрылись мхом, но были еще крепки и, при должном догляде, простоять еще могли не один век.
В прежние годы эти стены повидали многое. Осаждали их и остатки оркской рати, пару раз подступали в годы размолвья гракхи, а набегов гоблинских – тех и не счесть. Но так и остался острог непокоренным. Только бревенчатые когда-то стены сменились булыжными, да выросла кругом острога слобода.
Был в остроге невеликий гарнизон – сотня душ. Кто срок выслужил, те оседали в слободе. И слобода росла, пригораживая тыном все новые участки векового леса под избы да огороды, щедро распахивая поля да обустраивая покосы на другом берегу Жорки.
Была сначала слобода, как и острог, безымянной. Все Слобода, да Слобода ее кликали. Потом как-то, заезжий монах привез с собой косточки сливы, и зазеленели сливовые сады. Так и стала слобода Сливной.
Народ в Сливной был суровый, место-то приграничное. Все знали - за какой конец копье держать, и в дружину острожную давно брали только своих, слободских. Вот разве сотский воевода был из стольного града. Так на то он и воевода!

Отредактировано 21.04.09

Скрытый текст - Глава третья часть 2:

Сотский обедал. На столе в большом медном блюде гномьей работы грудились расстегаи с заячьими потрошками. Рядом стояла миса с ядреными рыжиками. Над чугунком с жарким витал аппетитный парок. По запотелым бокам глиняной крынки с молоком, чай с погреба, прихотливо скатывались одна за другой капли.
Сотский хлебал жирные мясные щи из высокого муравленого зеленью блюда, подставляя под кленовую ложку, чтоб не закапать чего, краюху хлеба.
В дверь стукнули. Не дожидаясь ответа, вошел слободской староста Говяд Силыч. Сняв шапку он размашисто перекрестился на красный угол, где под потемневшими иконами теплилась лампадка.
- Ну, здрав будь, воевода!
- И тебе того же, Силыч! Садись, поснедай со мной, чем Бог послал, - сотский кивнул на свободное место на скамье рядом с собой и придвинул в ту же сторону блюдо со щами.
- Благодарствую! Не откажусь, пожалуй! Не успел пока потрапезовать.
Староста тяжело осел на предложенном месте. Взял кус хлеба, ложку, и тоже принялся за щи.
Ели они молча и не спеша, как и положено людям степенным. Выхлебали щи и приступили к жаркому, поочередно прихлебывая холодное молоко из крынки. Наконец, насытились, приподнялись, перекрестились на божницу.
- Слава тебе, Господи, за хлеб наш насущный! – грянул нестройный дуэт.
Они перебрались на широкую резную скамью у окна. Через мутноватый гномий хрусталь окна жарко падал на нее полуденный свет, янтарем высвечивая широкие до блеска отскобленные плахи пола.
- Давай, Силыч, с чем пожаловал? – прищурил глаз сотский.
- Вишь, воевода, внук у меня явиться должен. Чай ты его помнишь!
- Это вихрастый такой? Лопоухий? Как его? А, Ушата! Помню! И что?
- Да вот, школьный голова его мне прописал, - староста протянул сотскому берестяное письмо, - Надо бы мальца пристроить на каникулы. Ну, там, к писарчуку, что ли. Чтоб работой овладевал, стал быть.
- Дело хорошее. С писарчуком-то говорил? – воевода мельком просмотрел бересту.
- Он не супротив.
- Что же. Добро! Быть по сему! Пусть учится!
Со сторожевой башни донесся набат. Воевода махом распахнул окно.
- Чего там?! – заорал он.
- Едут! Никак сам владыко! И людей с сотню! – донеслось с башни.
- Ну, Силыч, айда встречать гостей дорогих!
Они живо выскочили во двор острога. Там уже обеспокоено забегали дружинники.
К воротам слободы староста подбежал в самый раз. Он успел заскочить в свою избу, забрать специально испеченный поутру к такому делу каравай. Да и то сказать, целую неделю пекли уже эти караваи! А епископ-то все не приезжал. Теперь дождались! Серебряную солонку он выбрал заранее, да засыпал крупной белой солью. И за отцом Георгием успел забежать.
И сейчас он стоял, держа на расшитом красными петухами да крестами беленом рушнике пышный поджаристый каравай с солонкой сверху. По обе стороны ворот выстроилась дежурная полусотня. Рядом с ним стояли сотский с мечом наголо, да отец Георгий. Сзади гомонил слободской народ.
Голова епископского поезда вывернула рысью из-за поворота. Впереди гордо следовал сам Гермолай.
- Слышь, Силыч, а там кто? Рядом с воеводой? Никак, Ушата! – сотский с наклоном громким шепотом ожег ухо старосте.
И точно, рядом с воеводой рысил его внук. Только какой-то он был не такой!
В беспокойстве за внука все торжество встречи прошло для старосты как во сне. И опомнился он уже в дружинной избе, в остроге, когда три десятка человек, и гости, и хозяева рассаживались по старшинству на лавках вдоль стен. Епископ сел первым на красное место, издавна предоставляемое самым почетным гостям. Остальные рассаживались с шумом, свято блюдя и отстаивая в ненадолго вспыхивающих ссорах свое родовитство.
Наконец, все уселись.
- Ну, что же, дети божьи! Приступим, благословясь! Спаси нас, Боже! – провозгласил Гермолай, крестясь.
Уже не только гости, но и хозяева знали о пропаже людей из посольского обоза. Дело было неслыханное, потому и происходившее воспринималось всеми с должным тщанием.
Два епископских дружинника вывели перед красное место Ушату, держа его за плечи.
- Отрок сей говорил, что у него в слободе дед, - речь Гермолая раздавалась негромким эхом по тишине дружинного покоя, - Так ли это?
- Да, владыко! – староста привстал с лавки, - Внук он мне. Ушатой кличут.
- А ты, стало быть, староста слободской! – Гермолай не спрашивал, утверждал, - Наслышан о делах твоих. Хорошо служишь Богу и князю великому!
- Благодарствую на добром слове, владыко! Только позволь – спрошу! Что наделал парень? Неужто, в какой татьбе замечен?
- Отрок один остался от всего обозу! Больше не нашли никого, ни людей, ни тел! Лошадей, и тех нет! Поведай-ка нам, Ушата, чему ты был свидетелем? Что случилось с обозом?
Парень за проделанный путь успел отойти немного от бурных событий ночи и раннего утра и отвечал спокойно.
- Вчера, после полудня, я попросился у старшого обоза вместе с ними ехать. Мне на постоялом дворе сказала, что они через Сливную проезжать должны.
Речь Ушаты текла почти по книжному. Он подробно описывал все происходившие перед его глазами события. Особенно заинтересовало высокое собрание непонятное истребление обозников, что это за вспышки такие? Посыпались было вопросы, но епископ взмахом руки успокоил всех.
- Пусть дорасскажет сначала. Вопросы потом. Говори далее! – последнее Гермолай бросил уже Ушате. Тот и продолжил.
- Спрятался я в елках. Потом смотрю, с дороги трое в таких плащах идут, как у гномов в Пивне. С этими, на голову натягать. Я думал, кто из обозников в живых остался. Нет, они над мертвяком одним встали, руками махали, да шептали что-то. Я в писцовой школе учусь. Нам языки добро дают, но этот не распознал. Странно шептали они - вроде как костями гремели. Мертвяк и встал. И пошел! Как кукла на лямках на ярмарке. Чудно пошел. Обошли они вкруг всех возов. И везде шептали. Всех мертвяков подъяли. Идут, шепчут, а мертвяки за ними переваливаются. Потом к землянке подошли. А там дверь такая – из дубовых плах, да с железом. Высадишь не сразу. Ее изнутри завалили, видать, чем-то. Эти трое поначалу сами открыть пробовали, потом мертвяков пустили. Не смогли открыть. Тогда трое за руки взялись и ну шептать! Там, у землянки вихорь закрутило и всю крышу у землянки разъяло. Только бревна и остались торчать.
Дружинник, который на поляне говорил про камнемет, и епископ переглянулись.
- Потом, в землянку трое мертвяков через крышу спустились и старшого обоза оттуда выволокли. А двое мертвяков ну возы ворочать. Штуки три и опрокинули. А эти трое все руками машут, все шепчут. Те мертвяки, что старшого достали, его вожжами к телеге прикрутили, как распяли. Ух, мужик вырывался. Да разве с мертвяком справишься, - Ушата с сомнением покачал головой, - А эти трое из плащей ножики вынули, да стали старшого обозного резать. Тут вот, тут то же.
Парень поводил руками по своему телу, показывая, как резали. Потом, продолжил.
- Я смотрю, а они его свежевать начали. Мужик ревет, как белуга, а они с него кожу, и слышно, что спрашивают о чем-то. Так и преставился старшой, но, вроде как, не сказал ничего. А эти трое опять руками машут да шепчут. Новопреставленный-то и встал. Как есть освежеванный. Кожу тоже подхватил. А потом, когда уж совсем светло стало, я рассмотрел, что за чудище на обоз напало. А это змей был, такой как в орденских книгах, ну, летучий, с крыльями. А хвост у него длиннущий, жуть! А на конце вроде как у стрелы наконечник треугольный. И в чешуе он весь, от носа и до хвоста. Он там лошадей жрал. Здоровый, сволочь! Прямо берет лошадь поперек брюха, да как подбросит! А ловит пастью с головы и глотает. За раз! Эти-то трое к змею. Мертвяки за ними. Чего-то там вроде говорили со змеем. А потом все в лес подались. И мертвяки с ними, и змей, - Ушата вздохнул тяжело, потом виновато добавил, - А я так под елкой и просидел. Может часа два, как не три. Пока дружинники не спугнули.
Дослушав рассказ до конца, помолчали. Наконец, епископ отпустил Ушату к деду.
- Иди, отрок. Сейчас ни о чем совет держать не будем. А то такого наворотим. Всем отдыхать! Завтра соберемся. Сотский! Поспеши с обедом для поезда! Мы с этим переполохом еще не ели. Всё, все свободны. Да, староста! Задержись!
Говяд Силыч переминался с ноги на ногу все время, пока не остались они в комнате только втроем – он сам, епископ да внук.
- Слушаю тебя, владыко!
- Ты, вот что. Не строго там с внуком. Неплохой у тебя, похоже, наследник подрастает. Не всякий взрослый так дело изложит после таких страхов. А страха-то он натерпелся. Дай ему отдохнуть. Но чтобы завтра и сам, и внук на совет явились!
- Как пожелаешь, владыко!
- Так, отрок, иди ко мне! – Гермолай обращался уже к Ушате, - Ты все сказал? Ничего не утаил?
- Как на исповеди, владыко!
- Тогда, благослови тебя Господь! И ныне, и присно, и во веки веков! – епископ трижды перекрестил парня.
- Аминь! – нестройно ответили дед и внук.

Отредактировано 21.04.09

Скрытый текст - Глава третья часть 3:

Грюрик Торвальдссон пил. Он уже третий день торчал в этом людском селении, Горках, чтобы его трижды приплюснуло молотом Горима. Этот хренов болотник, Матриус, заставлял его, самого Грюрика, ждать. Ну, появись он сейчас!
Гном сделал очередной глоток из огромной кружки и слегка поморщился. Он пил всего-то третий день в этом трахнутом трактире, а нормального пива уже нет. И чё это за дела? Они, что, людишки эти, не могли запасти гномьего пива поболе? Даже на три дня не хватило. Приходится теперь пить это пойло, недостойное гордого названия. Они его, вишь ты, только на ячменю да хмелю варили. Нет, чтобы добавить в пиво нормального винного духа[i]! Ну, людишки! Ну, клятый Матриус!
Кроме этого самого пива, ну никаких развлечений! И подраться здесь не дают! Рука гнома с опаской прислонилась к опухшей щеке. Уй! Грюрик сатанел все больше. Он, покрасневшим от выпитого левым глазом, уставился на почти обнаженное дно кружки и, тут же, его широченная лапища ловко поддела филейную часть пробегавшей мимо разносчицы. Та враз остановилась и уперла кулачки в боки, хотя носик свой от запашка гномьего и сморщила. Была она доброй и душой, и телом, но вольностей не терпела!
- Ты, гноме, руки-то не распускай! Тебе мало вчерашнего, так Щипок еще добавит!
- Стой, стой, красотка! – Грюрик протестующее вскинул руки, вчерашнего ему явно хватало, и огромный лиловый фонарь на полностью заплывшем правом глазу говорил о том же, - Я же только пивка еще попросить хотел! Ты уж принеси, а? А то сразу – Щипок, Щипок!
Разносчица фыркнула в развороте, но очередную кружку пива принесла.
Зал трактира был почти пуст. Как и в любом трактире, заполнялся он только по вечерам. Значит, скоро уже загомонят любители пропустить кружечку-другую пенного напитка в обществе друзей. А сейчас, кроме опьяневшего гнома и разносчицы, только за столом у закопченного очага тихо беседовала парочка посетителей, да подремывала на лавке у двери медвежья фигура вышибалы Щипка. Еще, наверху лестницы, скреб ступени половой – малец лет пятнадцати.
Гном был колоритен.
Его, огненно рыжую когда-то бородищу трогала обильная седина. Свалявшиеся же бесчисленные косички, грязным каскадом закрывавшие полспины, давно были совсем седыми.
Почти новый кафтан гнома, бывший еще недавно красным, что хоть и угадывалось еще, стал непонятного цвета. Самые свежие из украшающих его пятен явно показывали на то, чем хозяин его питался последнее время, а также, где и на чем спал. С такими же пятнами были и штаны с кушаком, не говоря уж о шапке с сапогами. И потягивало от сей одежки определенного сорта душком. Правда, душок этот перебивался запахами, исходившими от обильных гномьих телес. Но, как всякий истинный житель подземных залов, чистить, а то и, упаси Горим, стирать кафтан гном явно не желал. Вот еще! Износится там, или порвется, вот тогда и сменится на новый, чистый. А пока, и так хорош!
Горные гномы, в отличие от болотных, относились к чистоте и опрятности, мягко говоря, странновато. Под дождь попадет, тем и умоется. А, чтобы специально, не дай горы, в баню?! Нет, подобного оскорбления своего любимого тела истинный горный гном не стерпит. За одно только предложение умыться, сразу в морду обидчику сунет он свой немалый кулак. Чистота не для гномов!
Вот болотники и овражники, те сразу переняли росский обычай мыться в бане. Те чистоту любили.
Грюрик могучим хлебком влил в себя сразу полкружки. Нет, ну до чего мерзкое пиво тут варили! Вот, в Грюнх’ольде, там пиво, всем пивам – пиво. И подраться в родном Грюнх’ольде тоже есть с кем. Ух, намял бы он бока этому Матриусу. И тут ему захотелось до ветру. Гном приподнялся было, но его боком повело эдак, и он повалился на лавку. Через пару биений сердца зал трактира огласил храп. Могучие басовые обертона сего храпа тут же выявили проявление внимания у Щипка. Тот приоткрыл глаза, сладко-сладко потянулся, зевнул, тут же перекрестив раззявленный рот. Потом встал и медленно двинулся к гному.
- Стой, Щипок! Пусть его! Вот если места не будет хватать, тогда и уберешь, али хозяин велит, - разносчица в который раз проходила тряпкой по щербатым от старости столешницам, - Пусть поспит, а то прошлую-то ночь ты его на улице ночевать заставил.
- Не грех ему и сегодня почивать там же. Вон, вонища-то от него. Весь в свином дерьме измазался. Хоть бы помылся, что ли.
- Что ты, они, гномы-то истинные, воды да мыла бояться, как сухая солома – огня.
- Иж, гном, истинный! Истинная грязь он, этот вонючка! – ворча, Щипок все же послушался и вернулся на свою лавку, додремывать.
Но поспать еще ему так и не дали. Дверь стала то и дело впускать любителей выпить и почесать языком. Скоро по залу бегали то с полными, то с пустыми кружками уже не одна, а три разносчицы, да пара половых. Хозяин тоже занял свое привычное место за стойкой. В трактире начался самый обычный вечер.
Посетителей было немало, но не битком. Потому Щипок так и не выкинул выпивоху гнома в скоро наступившую ночь. Грюрик лежал на лавке и то храпел, то сладко причмокивал губами. Никак, хлебал свое любимое пиво. И лежать бы ему в углу до самого, что ни на есть, утра. Не в верхнюю же горницу его, неряху, пускать. Но появился тут один посетитель. Тогда-то и пришел конец обычного вечера.
Посетитель, завернутый в плащ гномьего покрова, с низко накинутым капюшоном, бегло осмотрел зал. Единственно свободным он увидел тот стол, за которым похрапывал заслоненный этим самым столом гном. И направился, естественно, туда.
Гном же, сволочь эдакая, как и многие старые пьяницы, спал на удивление чутко и сразу уловил нарушение своей территории. Потому вскочив, сгреб сразу посетителя за грудки и рванул плащ с его плеч.
И сиганувший к гному Щипок, и враз посерьезневший хозяин, и другие посетители, поднявшиеся уже было из-за столов, вступиться, разом замерли, остолбенело уставившись на каскад длинных волос зелеными волнами заструившихся в воздухе.
- Эльфа! Раздери меня леший, живая! – поразился один из половых.
А та ткнула гнома в многострадальный правый глаз, взмахнула рукой. Густой клубок дыма окутал их обоих. Когда же, мгновением позже, он истаял, остался только гном, державшийся за бедный глаз. У его ног валялся порванный плащ.
Зал притих. За стеной послышался взлай цепного пса, только тогда пораженные посетители и трактирщик с прислугой загомонили.
- Это что же? За что? – Грюрик продолжал держаться за глаз. Из под грязной его ладони капала кровь, - Вот же, сволочь! Бровь рассекла!
Разносчица, та, что пожалела гнома ранее, кинулась к Грюрику. Усадила, убрала его руку от глаза, осмотрела бровь.
- Ничего, гноме, заживет! У вас все заживает! Скоро! – успокаивала она протрезвевшего гнома, гладя по грязным волосам. Шапка-то от удара свалилась под лавку. А тот млел, прижав здоровую щеку к колыханию груди под ее сарафаном. Ух, любвеобильные они – подземное племя, всегда время найдут!
Трактирщик сразу послал за старостой деревни. Остальные громко обсуждали произошедшее, громче всех старался Щипок.
- Я, как она вошла, сразу понял – не то что-то! К гному-то, чтоб помочь ему, значит! У-у-у, нечистая!
В общем, переполох царил изрядный!
- Эй, Цветана, ты его в горенку малую отведи! Пусть там отоспится! Да останься с ним! Успокоишь! – крикнул трактирщик разносчице, что возилась с гномом, а остальным провозгласил, - Эй, православные, за счет заведения! За то, что, стало быть, нечисть-то прогнали!

[i] Винным духом гномы называют спирт, который производят и употребляют в огромных количествах.

Добавлено 21.04.09

Скрытый текст - Глава третья часть 4:

Далеко за полночь уже, охранного воеводу епископа поднял сотский.
- Тут из Горки! Гонец! Грит, эльфу видали! В трактире!
- Что-о-о!? - Сон сняло как рукой, - Владыке доложить успели?
- Нет! Сначала к тебе!
- Пойдем тогда! Поспрошаем гонца-то.
Оба воеводы спустились на крыльцо. Гонец, чуть не загнавший и себя, и лошадь, отпаивался квасом на лавке у ворот острога. Рядом переминалась тройка острожных и пара епископских дружинников.
- Эй, малой! Гонец! Как тебя?
- Егозой кличут!
- Давай, Егоза, рассказывай. Все!
Гонец подбежал, стащил с головы шапку, поклонился. Говорил недолго. Самую суть. Так, мол, и так. Взошла в трактир, к гному, что на лавке похрапывал. Тот ее за грудки. Капюшон упал, а там – зеленые волосы. В общем, доходчиво выложил.
- Ладно! Эй! Проводить гонца! Пусть отдыхает пока, - охранный воевода принялся размышлять, вслух, - Когда владыке скажем? Весть-то важная, но на столько ли, чтоб будить? Чуть не двести лет эльфы на островах не появлялись! Так то это так! Но ведь устал он. За целый-то день вымотался. Что делать будем?
Сотский лишь плечами пожал. Дрожащий отблеск факелов только усиливал написанное на его лице недоумение.
- А, ладно, сейчас доложу! Сам! – решился охранный, - Выспаться-то завсегда успеем! Чай, не убьет, простит меня, грешного! Пошли!
Оба воеводы скрылись в дружинной избе.
Ночь обещала быть долгой.

Так продолжать али как?

[KrasavA]

В общем (после беглой проглядки):
Плюсы:
1. Мир большой и красивый.
2. Язык хороший, качественный. Аж душа радуется.
Минус (для меня):
1. Некоторая "вялость" в повествовании.

Первая глава – батальная сцена, её пролистнула. Каюсь, я в этом не бум-бум.
Вторая - первая часть - объяснение мира, с вялым сюжетом, идёт плохо. Ага! Со второй части уже интереснее)
Третья – Оборвано именно в том месте, когда уже готова посмотреть дальше и узнать, в чём же там дело)

Итог: Очень качественная заготовка. При желании и умении можно вылепить шедевр)

[Эрика Шэдоу]

Мне понравилось, чем-то смахивает на такое простое русское повествование. Батальная сцена вообще отпад(похожа на Властелин колец). Советую продолжать.

[KWOFF]

Интересует больше не грамматический и синтаксический разбор, а то - цепляет ли.

Меня не зацепило. Первую главу до конца не осилил, вторую пробежал по диагонали, третью трогать не стал.

Хотя, написано неплохо (в смысле языка), ошибок грубых вроде нет.

Главный недостаток, на мой взгляд, - слишком долго описываешь. Надо бы добавить скорости развития событий. Даже бой с орками в первой главе как-то медленно воспринимается. Хочется добраться до действия, пропускаю пару строк, а там то же самое.

Но и разборы приветствуются, а как же!

Если придираться, то сорняки не вычищаешь - орки на своих волках скачут, или "вот сейчас, сейчас, еще немного, и эти трижды клятые людишки лягут под ее клинками, под стальными когтями ее волков"

Кроме того - общая пафосность описываемого режет глаза.

"хотя учили его и старинным грецкому с латинским", - латинский в мире с орками и гномами не вяжется.

Сам мир с орками, гномами, эльфийскими магами и шаманами-ограми, оборотнями, уже не раз был и напоминает сразу все фэнтезийные романы и компьютерные игры. Классическое фэнтези - это орки и эльфы, а не полу- пере- и недоволколаки с вампирами (интересно, кстати, в твоем мире оборотни воюют с вампирами?), Впрочем, на этот пункт многие забивают и их книги продаются, так что смотри сам.

В целом, мне не понравилось, но потенциал есть. Продолжать или нет - твое дело.

[ersh57]

Уважаемый KWOFF!

Покажите мне классическую фэнтази без орков, гномов, и пр. Так повелось с Профессора, и не мне менять правила жанра.

Пафос в бое - должен быть, в конце концов, это же книжка, которую читает главный герой!

Насчет латинского и греческого будет далее, если продолжу, конечно. Я что, в первых двух строчках должен полностью раскрыть фабулу произведения? Чтобы Вы, прочитав эту самую фабулу, зевнули и сказали - ну его, неинтересно?

Кстати, волколаками у меня не пахнет, и вампирами тоже. Волколак - нежить, а вот оборотень - нечисть. Не путайтесь, пожалуйста. Это сейчас понятия спутались, благодаря усилиям многочисленных авторов. Еще недалекие прдки наши отлично понимали разницу.

[KWOFF]

Покажите мне классическую фэнтази без орков, гномов, и пр.

Книги Роберта Джордана и цикл "земноморье" Урсулы Ле Гуин тоже относят к классическому фентези, и там орков нет. Профессор просто саый известный.

Пафос в бое - должен быть, в конце концов, это же книжка, которую читает главный герой!

Пафос - ваше дело. Кому-то он нравится, кому-то нет. Меня он раздражает.

Насчет латинского и греческого будет далее, если продолжу, конечно. Я что, в первых двух строчках должен полностью раскрыть фабулу произведения? Чтобы Вы, прочитав эту самую фабулу, зевнули и сказали - ну его, неинтересно?

Я же написал - если придираться. Если это будет объяснено далее по тексту, просто не обращайте внимания на эту мою фразу.

Кстати, волколаками у меня не пахнет, и вампирами тоже. Волколак - нежить, а вот оборотень - нечисть. Не путайтесь, пожалуйста. Это сейчас понятия спутались, благодаря усилиям многочисленных авторов. Еще недалекие прдки наши отлично понимали разницу.

Я знаю про волколаков и оборотней. Это был стеб над школьниками, которые эти понятия не различают.

[Винкельрид]

Скрытый текст - кратко:

Ушата захлопнул книгу. Нет, в такой тряске читать было просто невозможно!
Вот где можно помянуть добрым словом Никитина с его настоящим временем. «Было» тут совершенно ни к чему.
Сам-то сидит на свернутых одеялах и попонах. Ему-то мягко! А то, что ездок весь зад себе отбил на этакой-то дороге, его не колышет.
Возможно, литературный приём, путём аллитераций показать, как неудобно было ехать (то-то-то), но вряд ли.
но устроиться поудобней не удалось
Только недавно он ёрзал, «поудобнее устраиваясь», зачем повтор?
подсунул под себя свое свернутое одеяло
А хоть и чужое, какое это имеет принципиальное значение?
неоднократно
Слово совсем не из этой оперы, в древнерусском антураже смотрится нелепо.
Лучше уж пешком идти, чем потом занозы из задницы выковыривать.
По-моему, речь шла о том, что сидеть твёрдо, а не о занозах.
- Что, косточки решил поразмять? – щуплый козлобородый охранник с пышными свисающими усами и выбивающимися из-под неловко нахлобученного шлема пшеничными кудрями пригнулся в седле под очередную еловую лапу.
Это не атрибуция, т.е. звуковой глагол отсутствует, потому предлдожение надо начинать с большой буквы, не повторяйте неграмотностей Перумова.
ловко сплюнул
ловко нагнувшись
Какие они там все ловкие в пределах одного абзаца.
охапку каких-то крупных листьев с придорожного куста
Слабо придумать, с какого куста и каких листьев?
выкинул изгвазданные листья
Такое впечатление, что на сапог ему не шкурку от семечки плюнули, а высморкались.
щедро зачерпнул два руками ягоды
Ага.
истово перекрестясь
С чего бы это «истово»?
Если бы в обозе были не только россы, но и гномы, тогда бы добавились и удовлетворенные громкое чавканье и отрыжка.
Нда, а эти, стало быть, все из института благородных девиц. Смешно, право слово.
к полноводному роднику
полноводным ручьем
Страсть к близким повторам просто настораживает.
Губы всех троих вмиг почернели, и они покатывались от хохота, тыкая друг другу в физиономии пальцами
Я прошу прощения, а они нормальны?
Особенно комично выглядел Елок
Особенно комично выглядят наречия из нашего времени среди старорусского жаргона.
комары не были такими злыми.
Какими «такими»?
медленно и неспешно
Потрясно. Найди десять отличий, называется.
прислоняясь к внутренней стороне обода колеса
Нет, ну на фига столько нагромождённых существительных? Правда кажется, что это лучше, чем «прислонился к колесу»?
Рядом всполошено вскочил Елок, коротко елко-палкнув, и, вытягивая из ножен непослушный меч, споро выскочил из-под воза в растревоженную ночь. С другой стороны обеспокоенно поднял голову Егорша.
Просто эпиграфом выносить. Свифтики, куча пафосных тяжеленных прилагательных…
А вокруг творилось что-то непонятное.
Диагноз это! Ди-аг-ноз! Читателю нужны симптомы, ему это «что-то непонятное» НЕ НУЖНО, оно не несёт никакой информации!!!
В странно мигающем свете метались люди.
Я так понимаю, если автор не в состоянии описать, как делается что-то, он пишет, что это делается «странно» - и успокаивается.
В нескольких последующих абзацах слово «упал» встречается раз восемь.
как-то странно крениться
Эх…
Одна из его распростертых рук
Одна из его рук – это, конечно, звучит «по-взрослому», мол, «его рука» - это просто и по-детски, а вот так - серьёзно и дотошно…
последним усилием
Их там три, этих последних усилий.

Почему мне не понравился этот текст.
Стилизация под «древний говор» меня всегда смешит. Автор из кожи вон лезет, чтобы дело-не по делу совать в текст эдакие словечи, хотя, я думаю, прекрасно понимает, что «в старину» так не говорили. Что получается на выходе? Раздражение. Спотыкание. Неприятие текста. Проблема, конечно, большая, и каждый автор решает её по-своему. Надо балансировать «на грани», чтобы не отпугнуть читателя и одновременно передать дух эпохи. Я решаю эту проблему в собственной нетленке, потому мне это близко.
Дальше. Прилагательные. Их уйма. Они громоздятся друг на друга в виде определений, по одному, по два за раз, как сталактиты (или сталагмиты, вечно их путаю). Они отяжеляют и без того медленный текст, они напрягают усталый читательский мозг и, в конце концов, вместо того, чтобы наслаждаться действием, он с содроганием ждёт следующую «чистую тряпицу», « добрый ломоть», «верную ложку» (если интересно, примеры – из одного предложения). Лозунг: «Каждому существительному – по определению, а лучше – по два»…
Наречия, то бишь «свифтики». Боремся, пропалываем, убеждаем себя, что действовать надо глаголами, а эта дрянь только портит текст, как мерзкий микроб, ан нет… И получается, что, вместо того, чтобы подумать, как точнее, глаголом – великолепной, ошеломительной частью речи – передать действие (господи, да глагол для того и создан!), автор торопливо пихает в текст то, что первое пришло на ум («вскочил», «выскочил», «поднял голову»), а потом стыдливо добавляет разъясняющую гадость: «всполошено», «споро», «обеспокоенно»… Вроде – хорошо и понятно, но ведь… тьфу, гадость же…(если интересно, примеры – из двух соседних предложений)
Сверхописательность. Кажись, сам придумал. Расшифровываю термин. Некий автор, допустим, пишет: «Кулеш хороший, просто замечательный. Такого кулеша бы, да побольше, а лучше – больше, чем побольше. А там мясо. Баранина. Ах, что за баранина! Такой бы баранины, да побольше, а если кулеша ещё больше, чем побольше…» Пишет и пишет, а читатель думает. Кулеш, конечно, - это хорошо, но для чего автор тратит на него два-три абзаца, если это не имеет ровным счётом никакого значения для сюжета. Вывод: всё хорошо в меру. Кто знает эту меру? Никто не знает. Через пот и нервы только.
Собственно, вывод по тексту, хотя много чего можно вспомнить (хотя бы – засилие глагольчика-паразитика «был»), но уже неохота. Итак, это не роман. Это – черновик романа. Добротный черновик трудолюбивого автора, и вот, если этот автор, скрепя сердце сядет и начнёт резать, выжимать текст, удаляя из него воду, наполняя его чётким, метким смыслом, думая над тем, как передать лаконичнее и точнее, не скатиться в болтовню, тогда – да. Это будет роман. Хороший, интересный, который захочется читать дальше словосочетания «Вторая глава».

[ersh57]

KWOFF

Давным-давно некто Говард создал новый жанр - героическое фэнтези. Кстати, до Профессора. И джордан и Ле Гуин писали свои произведения именно в героическом фэнтези, не в классическом.

Вы все время пытаетесь спутать понятия!



Благодарю, Винкельрид!

Как и ожидал, хлестко и по смыслу.

Это и есть черновик, пока, который с вашей дружной помощью может во что-то превратиться.

Насчет глаголов - жечь им сердца людей я не собираюсь. Нагромождать, по Хэмингуэевски, глаголы один на другой тоже. Предпочту что-то среднее.

[Snake_Fightin]

Сообщение от ersh57

[spoiler="Глава вторая"]
[SIZE=3][FONT=Times New Roman]Глава вторая

Конный поезд Пивненского епископа выехал из Зачатьевского монастыря на рассвете, чтобы засветло добраться до Сливной слободы. Длинной вереницей растянулся он по лесной дороге от монастыря к княжьему тракту. .....

..... Так что, проблем с гномьими душами не было.

Покритиковать? Т.е. сказать, что понравилось, а что нет? Попробую.
Что понравилось.

Намозоленный, очевидно, подход к изложению. На вскидку могу хотя бы один пример привести. Живое "Рядом тряс брюхом некий клерикал" вместо мертвоватого "Толстый брат-либерналиус ехал поодаль, его брюхо тряслось".
Внушает, что способности есть, и мы чего-нить живое и далее увидим.

Что не понравилось.
Крал у Клары Карл корралы, Клара...
Фонетика на прочтение хромает. Слова собственные они конечно да, но любимом детище стоит выстраивать буквы, так, что они сочетались, ... как имя у любимого детища. Хорошо звучали сами по себе, а также с отчеством и фамилией вместе.
Ещё. Ой! Кажется я нежданно не гаданно попал на лекцию о цвиргах! Не ждал, не гадал, не хочу! Да ещё и о душе! Мне, честно, цвирги как нация, не как не родны, и их проблемы брать в голову нет резона.
Вот еслиб знакомство с миром, в частности с цвиргами, шло через этакого местного Ярпена, который в детстве мечтал стать гвельфом. Хотя, это уже вкусовщина, и коверкание авторского видения под читательский вкус, так что закругляюсь.

[ersh57]

Snake_Fightin

Благодарю за рецензии. Кратенько и со вскусом. Насчет Ярпена? Не к месту он здесь несколько, но обмозговать можно.

Скажем - один из служек епископа? Но епископа-то все равно надо выводить. Тогда как?
К сожалению, мозги сейчас поломать не смогу - нечего. Вот, вторые сутки не спавши пашу на работе. Ладно, еще не вечер, успею как-нибудь.

[Snake_Fightin]

Довольно муторно читать о чем-то вообще.
Представим, что "Тарзан" состоял из последовательности обзорных статей: о фауне Африки по сведениям Королевского географического общества, о признаках, причинах и последствиях воспитания человеческого мальчика в животном мире, заметках в журнале для молодых леди "Какая она, Африка", и протоколе общества гуманного отношения к животным города Ливерпуль, о том, что ещё встречаются, довольно таки часто, на жарком континенте, браконьеры. Интереснее будет почитать каждую из статей в виде раасказа об каждом своём отдельно взятом за жабры Ярпене. А повествование в виде обученения, жюри конкурса очевидно оценит, а жаждущий художествееной литературы читатель - сомнительно.
Но это всё решительно вкусовщина.

[ersh57]

Snake_Fightin
Почему вкусовщина. Книга только тогда становиться Книгой, когда пробуждает что-то в каждом читателе, независимо от его предпочтений.

Знаю, что текст весьма тяжеловесен. Работа-то идет. Что-то меняется ежедневно. Дорабатывается. Потому мне и важен отзыв каждого сюда заглянувшего и прочитавшего хоть отрывок. Чтобы постраться расчитать и на его вкус.

[Snake_Fightin]

Ок. Мои пристрастия удивительным предвидением облёк в книжный кирпич О'Генри, в рассказе, не помню как называется, где старый торговец мылом остановил траффик в сити, чтоб его отпрыск с бледным взором, или бледный, с горящим, успел сделать предложение любимой.

Там он в конце говорит старушке-сестре что-то вроде мол,

"- Ладно, ты тут умиляйся и строй планы на то как расставить столы на свадьбе, а у меня в книжке пират получил страшную пробоину ниже ватерилинии, и я знаю - он слишком дорого ценит золото, чтоб дать всем делам затонуть".

[ersh57]

О'Генри - мастер короткого рассказа. В свое время им зачитывался. Но рассказ и роман мягко говоря различны. Судя по тому, что видел здесь, почти вся учеба и сводиться к рассказам. В корне порочная практика. Учиться надо и энергичному действию рассказа - текст короток, в минимальное количество места вбирается максимум смысла. Показательны здесь рассказы А.П.Чехова. Но берем его повести. И действие приобретает неторопливость, описательность. Замечали? Если перейти к более крупным произведениям, но не поражала Вас разводимая автором вода? Только вода эта дает возможность ближе понять героя, прочувствовать его.

Потому считаю сей пример не совсем показательным. Но можно учесть и такое пожелание, потому, как

"Все, что ни случается - к лучшему."

[Snake_Fightin]

Спасибо. Собственно, целью было поговорить про то, зачем нужно пространное повествование. Ну, кроме необхрдимого числа авторских листов.

[ersh57]

Винкельриду.

Скрытый текст - Ответ - "кратко":

Насчет "было" - согласен целиком и полностью. Борюсь с собой, борюсь - пока не получается.

"-то, -то, -то" - Прием? Боже упаси! Мы, барин, от сохи только-что. Куды нам!

Вот повтор имеет место, и "свое" - может и не нужно. Тут надо думать. Согласен.

По слову "неоднократно".

Очевидно, Вы имеете в виду - использовать слова "стократно" или "неединожды".
Но эти слова не подходят. Слова эти, все три, образуют единую линейку по степени нарастания множественности - неединожды, неоднократно, стократно.

Уверяю Вас, слово достаточно древнее. Потому, использовал именно его, т.к. хотел показать, что герой книгу читал и не два-три раза, а больше. Естественно, использование "стократно" тоже невозможно. От книги бы ничего не осталось!

Потому, надеюсь, выбор мой Вас все же удовлетворит.

Сравнивать с Перумовым? Не знаю, не знаю. Атрибуция? Кто с ней только не грешил - Толстой, там, Горький. А то сразу - Перумов!

"Ловко" сам собирался убрать, руки пока не дошли. Хотя, все они были ловкими, предки наши. Иначе не выживешь!

Насчет "слабо". Нет, не слабо. Есть, например, такой кустарник, прекрасно чувствующий себя в русских лесах, называется - калина. Слышали? Листья у него достаточно крупные, что бы служить делу оттирания сапог. Только мир вокруг - не совсем русь-матушка. Мир другой. Очень похожий, но другой. Потом, в какой-то степени, несмотря на отсутствие использования первого лица, повествование ведется от героя этой главы. Он, что, должен знать название каждого встречного куста? Сомневаюсь.

Насчет "высмаркивания". Предполагаем чисто гипотетическую ситуацию. Вам намеренно плюют на Ваши новенькие, очень недешовые, только что купленные сапоги. Ваша реакция? Не сомневаюсь, что Вы не только будете оскорблены до глубины души, Вы немедленно начнете оттирать эти сапоги, причем тщательнейшим образом. Ведь неприятно! И, если листьями что-то тереть, те быстро товарный вид теряют. Потому и изгвазданные - мятые, грязные.

Да, с "древним говором". Не отличить просторечье от древнего говора? Практически все, что пишу, слышал не один раз в деревнях на севере родной губернии, там - родина отца, даже "Владыко". Бога так называют - Владыко небесный. Где ж древности? Ну, может, дьяк. Это да, малоупотребительное уже слово. Теперь это - VIP менеджер.

"Истово" - так, ведь, верующие и крепко!

"Чавкать - бога гневить, да беса тешить!" - так говаривала моя бабушка. Я ей верю. Правила поведения за столом были у крестьян наших очень строгими. За разговоры - по лбу ложкой. Видел сам. Отрыжка допускалась лишь после еды. Только тогда душа могла с "боженькой" говорить. А во время еды - ни в коем случае. Сразу выставят в сени, мол, хватит есть, насытился. Подчеркиваю, это - относительно недавний быт крестьянства. То, что называется "домостроем". То, что почиталось в деревнях первой половины XX века. А староверы и ныне ведут себя так. Благородными девицами у них не пахнет как-то. Только попав в "пролетарии" крестьяне становились такими, какими многие представляют их сейчас. Люмпены-с. И не пили - зря болтают об этом. Не попьешь горькую каждый день, когда от зари до зари на поле. Вот в городах - было, но не у крестьян. Это сейчас деревня спилась. И то - далеко не все.
Смеяться потому надо над тем, кто не знает быта наших совсем недавних "предков". Коротка память человеческая. Верии тому, что внушают, мол, бездельники они были, пьяницы и сквернословцы. Пьяниц били, били дружно - всем народом. А за мат - ворота дегтем мазали, как девкам гулящим. Мат, вообще, - речь люмпенов, не народа нашего.

Так, с частью справился. Остальное в понедельник.

[RWS]

Сообщение от ersh57

Копейщики и лучники, самострельщики и мечники, все ждут. Ждут спокойно, буднично ждут. Будто вышли в чистое поле не на смертный бой - на гуляние.

Нельзя так. Если имеются ввиду поофессионыльные бойцы, то там азарт как минимум. Зеленые мнутся и трусят. А будничным ожидание боя не может быть.
Быть может, ошибаюсь, но Перумовское "тысяч и тысяч" немного пугает. Может, лучше подобрать синоним? Потому как после Перумова от сего оборота подташнивает, пусть и вписывается в картину.

Сообщение от ersh57

Тотчас пучки длинных – в четыре локтя – дротиков с серповидными наконечниками занимают свое место.

Документально подтверждено, что такой наконечник даст нужную траекторию? Если да, то преклоняю колено. Такого шикарного описания амуниции не встречала пока нигде.

Батальные сцены у вас будут шикарны, со всей профессиональностью и эпичность. Мне кажется, зря ругают за неторопливость сюжета, это дело вкуса. Заготовка эта минимум под трилогию, а там торопиться ни к чему. Но и тянуть кота не надо.
А вот предложения стоит ужимать по самое не могу, иначе описания не будут точными.

[ersh57]

Премного благодарствую, уважаемый RWS!

1. Наконечники таких копий найдены при раскопках. Немного, но и самострелы подобные - штука, наверное, очень дорогая, потому нечастая. Сантиметров 15...20 в ширину - полумесяцем. По внешнему виду - типа тяпки для рубки всякой-всячины. Возможно, крылышки полумесяца придавали даже большую устойчивость полету. Представляете, что творил такой наконечник?

2. "Буднично". Какой уж тут азарт!? Они умирать пришли. И плегли почти все. Горстка малая вернулась. Слишком уж силы были не равны. Не зря ж потомки битву Последней назвали. После нее и сражений-то больших не было два века. Эльфов, да орков, тех вообще, чуть не под корень всех истребили.Дальше в произведении будут вставлены еще отрывки. Главное, чтоб герой успокоился.

Трилогия? Г-м-м? Не знаю, не знаю. Время покажет. И роман тоже. Главное, чтоб мир живой получился. Тогда, глядишь, вытанцуем чего!

Да, замечание под конец. Пошло все с изустных сказочек. Детишкам. Рассказывать умею и люблю. Отсюда и вода, и пафос. Были времена...