"Братство 003", цикл рассказов

[Sera]

А можно поинтересоваться у Кузьмы Пантелеевича: у меня седалище настолько невосприимчивое или диагноз такой неутешительный?

[Snake_Fightin]

Прогулов много.

[Sera]

Про этот рассказ вспомнила случайно. Я уже выкладывала его в Мастерской, но немного подредактировала, чтоб вписался в цикл, название сменила. Вот:

Скрытый текст - Память:

Леся поднялась на этаж. На площадку выходили три железных двери одного серо-стального цвета с одинаковыми ручками и выпуклыми «глазками». Позвонила в висящий на витом проводке звонок. Через минуту дверь приоткрылась, и из тёмной щели донёсся дребезжащий голос:
- Кто?
- «Скорую» вызывали?- спросила девушка, вглядываясь в щель.
Дверь открылась. Из темноты прихожей на неё смотрел крохотный, сморщенный, как изюминка, старик.
- Проходи, дочка, проходи.
Он повернулся и, отдышливо сипя, прошаркал в комнату. Леся шла за ним, перечитывая карту вызова: «Палонов Григорий Николаевич, 1928 года рождения».
Маленькая комнатка умещала в себе диван, покрытый толстым слоем разномастной одежды вплоть до овечьего тулупа, покрытый старыми газетами стол и шкаф с разбитой стеклянной дверцей. В углу приткнулся густо покрытый пылью телевизор, рядом висело зеркало, перечёркнутое трещиной и кое-как заклеенное синей изолентой. На полу вперемешку валялись старые носки, пакеты, коробочки из-под лекарств, яичные скорлупки и мятый половик в лохмотьях пыли. Возле дивана на колченогом табурете стояла чашка со слабым чаем, половинка тульского пряника и пузырёк валерьянки.
И запах – в комнате стоял специфический запах старости.
Леся невольно поёжилась, по коже пробежал мороз, и захотелось скорее уйти.
Григорий Николаевич тяжело сел на диван.
- Я инвалид, ветеран войны…- начал он вместо предисловия.
Леся молча кивнула, оглядываясь в поисках места, куда можно было бы оставить сумку с лекарствами. Удобного места не нашлось, пришлось ставить на пол. Слова о ветеранстве и инвалидности вызвали лёгкую досаду: известная присказка.
- На что вы жалуетесь?- спросила она, сразу переходя к сути своего визита.
- Дышать мне нечем, дочк. Сердечко горит,- проговорил старик, прижимая к груди узловатые пальцы.
- Ясно.
- Как тебя зовут?- спросил он.- Я всегда спрашиваю, как зовут.
- Маша,- привычно соврала Леся.
Стандартная процедура: расспросить, померить давление, послушать, посмотреть язык, сделать кардиограмму… Отвлечённые мысли, сложившиеся диагнозы… Начала прислушиваться, только когда Григорий Николаевич начал говорить в процессе снятия ЭКГ – несмотря на все мои просьбы сохранять молчание. Видимо, накипело, навалилось, просило выхода.
- Жена умерла уже два года как,- бормотал он, рассказывая вроде бы девушке и в то же время так, словно боясь, что она услышу. Как великую тайну.- Её тоже Марией звали. Да, Марией…
Леся тотчас пожалела, что вспомнила это имя. Могла бы назваться Дашей, Сашей, Глашей…
А Григорий Николаевич продолжал задумчиво тянуть, теребя пальцами край засаленной майки, свою историю. Как заказал памятник жене, заказал, поставили, а когда приехал, обнаружил, что вместо фамилии «Палонова» выбили «Полянова»… Край раскрошился…
Григорий Николаевич упал прямо там, возле памятника жены – парализовало. Нашли его через несколько часов, зимой, замёрз весь. Месяц в больнице провёл… Когда привезли в больницу, у врача нашлась только одна фраза: «Пить надо меньше».
«А ведь я никогда, дочк. Я ж ведь никогда!..»
И дальше рассказывал. Как в деревню вошли немцы. Как согнали всех на площадь к колодцу. В этот колодец маленьких детей сбрасывали, а матерей расстреливали. Как сам Григорий Николаевич, мальчишка четырнадцати лет, спасал своего годовалого братика, прятался с ним на чердаке в сене. И всё равно нашли, и мать кричала, пока по ней очередью не прошлись… Потом был трудовой лагерь, голод и адские боли в истёртых до крови ногах, и смерть таких же мальчишек на его глазах. Один хотел убежать. Его поймали и собаками затравили – чтоб другим неповадно было…
Он всё равно сбежал, через год. Вернулся в родную деревню, а деревни не нашёл. Немцы, уходя, все дома сожгли, все сараи. Только колодец остался, обросший репьистыми лопухами…
Долго работал в колхозе, женился, дочь родилась…
Дочь умерла семь лет назад, разбилась в аварии.
Потом жена…
Он отказался от инъекций. «Зачем они мне? Химия одна. Я вот поговорил – и сразу легче стало. Как камень с души».
А Леся так и сидела, и даже не подумала о ложном вызове. Потому что не ложный. В душе что-то перевернулось, встало на другое место, и она смотрела на старика без поволоки обычного цинизма. Потому что это – правда человеческой жизни. Потому что каждому надо оставить след, свою память – даже в том, на чьё сердце ляжет история.
Старик сидел, хрипя и вытирая слезящиеся глаза.
Он отказался ехать в больницу. Сказал, что жил в своей квартире и умирать будет в ней же. Сказал, что устал.
Леся уехала.
Через одиннадцать часов выехала по тому же адресу. Вызывали соседи.
Опоздала.
Умер.

[Sera]

Ещё один в копилку.

Скрытый текст - Заноза:

Наверное, для большинства людей это был просто крест. Один в череде крестов, украшающих обочины трасс. Металлический, успевший покрыться пыльцой ржавчины, с выцветшим венком наискось через перекладину и серым зайцем – мягкой игрушкой, примотанная проволокой. Он чуть покосился, словно согнулся под тяжестью возложенной на него миссии. Под тяжестью трагедии, которую он никогда не видел, но вынужден был символизировать.
Яне всегда казалось, что в этом есть что-то неправильное. Жестокая издёвка.
«Посмотрите!- всем своим видом вопиёт крест.- Посмотрите, именно тут всё и случилось! Обратите внимание, не проезжайте мимо!» Как уличный зазывала, собирающий зевак к пёстрому шатру шапито.
Только незаживающие шрамы на стволе сосны помнили скрежет сминаемого металла, и чёрные потёки смолы к самым корням. И вспаханная колёсами земля.
И Яна…

- Оленька! Оленька моя! Девочка моя! Оля!..
Женщина рвалась к покорёженному куску металла, бывшему недавно автомобилем. Несколько человек с трудом её удерживали, а она металась и кричала так, словно её рвали живьём. Левая рука была сломана в нескольких местах и болталась плетью; в одном месте, у локтя, из раны торчал кончик кости. Из пробитой головы продолжал течь кровь, тонкая майка пропиталась красным. Лоб пересекала широкая раскрытая рана, и лицо походило на жуткую маску.
Яна понимала, что должна заниматься её ранами, но женщина не обращала ни на кого внимания и не собиралась даваться для осмотра. Она не замечала ни ран, и твёрдых рук спасателей – та боль, что разрывала её изнутри, была намного острее.
- Оленька моя! Родная!..
Её невозможно было удержать на месте, но Яна шла рядом, чтоб успеть, когда наступит переломный момент. Рано или поздно, тело перестанет подчиняться сигналам затуманенного шоком мозга.
Девушка отвела за ухо мокрую прядь волос и вздохнула. Шприц с обезболивающим был уже приготовлен, но сделать укол она не успела, бинты и шины ждали своего часа. Она приготовила всё, оставалось только дождаться, когда женщина пострадавшая внемлет просьбам посидеть спокойно. Но пока…
В овраге было совсем темно; с дороги светили фары, вспыхивали и гасли маячки на крышах автомобилей спецслужб, но они не доставали до дна. Путь освещали несколько ручных фонариков, один – в руке Яны.
В воздухе висела липкая морось, под ногами чавкала октябрьская грязь. Холодный ветер пробирал до костей.
Машину смяло, как бумажную. Передняя часть обняла ствол, так, что тот оказался на месте пассажирского сиденья. Вырезанная спасателями дверца с пассажирской стороны валялась в стороне. Вокруг рассыпались осколки стекла, льдисто сверкающие в лучах фонарей и хрустящие под подошвами.
Истоптанная грязь затягивала, как трясина…
Яна шла первой, и когда луч фонаря упал внутрь…
Понять, что есть что, не получилось бы при всём желании. Изломанный двигатель вдавился в салон, а между ним и спинкой пассажирского сиденья торчала рука. Маленькая, детская. Крохотные пальчики, розовые ноготки… капелька крови свесилась с мизинчика…
За спиной выла мать девочки, а Яна стояла и смотрела на руку. Не могла заставить себя отвернуться. Не могла представить, что там, в глубине, зажало тело ребёнка. Перемололо страшными обломками…
Девушка закрыла глаза и покачнулась.
Потом она и сама не могла понять, зачем это сделала. Но в тот момент укладка шлёпнулась в грязь, а Яна наклонилась и дотянулась до ребёнка. Сжала в своей ладони холодные кукольные пальчики.
Почему ей казалось, что это вернёт жизнь?
Потому что очень хотелось в это верить?
Где-то далеко кричала мать, рвалась из рук держащих её спасателей. А Яна сидела и грела детскую ладошку…

Даже не верилось, что миновал год.
Яна коснулась креста и отдёрнула руку, словно обожглась.
Убрать крест, снести эту чудовищную занозу! Смерть – слишком интимно, чтоб выставлять напоказ. Этот венок, этот заяц с печальными ушами… Зачем? Всё равно никто ничего не поймёт.
Яна хотела бы забыть, но ничего не получалось. И ночами, во сне, девочка отвечала на рукопожатие…

[Младший]

Sera, я конечно дико извиняюсь, но почему ПРАКТИЧЕСКИ ВСЕ рассказы тут пронизаны болью и безисходностью? Неужели в вашей работе всё так плохо? Или всё специально, чтобы жизнь мёдом не казалась? О литературной ценности тактично умолчу, до сих пор отхожу от твоих смачных описаний полу расчленёнки, всё должно быть в меру. Срочно пересмотри свои взгляды на жизнь, а то всё слишком мрачно((( Думаю задумка была "шо бы ваще цепляло", а мне ща "чё-та ваще жить не хочется". Не хочу сравнивать, но даже Sakura на твоём нынешнем фоне, просто образец оптимизма))) Критик из меня никакой, только читатель ещё более или менее, так что "твори добро, на благо людям". И побольше оптимизма, весна же.

[Sera]

Младший, какая расчленёнка? Где ты её усмотрел? Всё так невинно, можно в детском саду читать! Ни особой крови, ни внутренностей на двигателе, ни мозгов на сиденье - вообще ни-ни!
Мне жаль, что эти рассказы пробуждают в тебе суицидальные наклонности.)) Исправлюсь. Может быть.
В любом случае, спасибо за мнение!)))

[Младший]

Сообщение от Sera

Младший, какая расчленёнка? Где ты её усмотрел? Всё так невинно, можно в детском саду читать! Ни особой крови, ни внутренностей на двигателе, ни мозгов на сиденье - вообще ни-ни!

Ага, а вот это тоже в садике зачитывать?

Левая рука была сломана в нескольких местах и болталась плетью; в одном месте, у локтя, из раны торчал кончик кости. Из пробитой головы продолжал течь кровь, тонкая майка пропиталась красным. Лоб пересекала широкая раскрытая рана, и лицо походило на жуткую маску.

брррррр, ну вот такой я впечатлительный

[KrasavA]

Sera, Хорошие рассказы. Расчленёнки, конечно по минимуму, но и без неё всё переворачивается.

Критиковать нечего. Нравятся интересны сравнения.

Тема смерти вообще очень запечатляющаяся. И не хочешь вспоминать, а первыми выплывают именно они.
Но ведь наверняка и комичных случаев много.
Поделишься?)

[Sera]

KrasavA, спасибо. Комичные есть (правда, не знаю, насколько), но я решила чередовать. Следующим выложу жизнеутверждающее.)

Младший,ты действительно чувствительный.)))

[Младший]

Sera, давай-давай комичные, про качельки там... Ну или... а ладно, не буду ваши секреты выдавать, сама всё напишешь может быть))))