Восточный ветер скрипел на зубах песком, забивал горло густой мелкой пылью с холмов. На фоне багряного заката хорошо были видны клубы песка, пляшущие в воздухе какой-то свой безумный ритуальный танец. Этот проклятый восточный ветер – «xuaphul» - даже птицы не любили его. Сейчас – они беспокойно кружили в воздухе, отлавливая воспарившую на порывах зуафула мошкару. Солнце в последний раз лизнуло лысые верхушки холмов, и спряталось за горизонтом, словно торопясь поскорее убраться отсюда. И недаром. В его завывании слышалось знамение, а в здешних краях хорошо умели прислушиваться.
Этот ветер лишь изредка переваливал через долину Астоната, но, на памяти людей, каждый раз он приносил лихо. Был ли то Чёрный Мор, от которого не было ни лекарства, ни укрытия, алчные кочевники-степняки, или вершина всех напастей – квергорнская саранча – крупная, тёмно-зелёная, с вечно жующая что-то мощными челюстями. Говорят, после подобных бед от цветущих некогда хозяйств оставались лишь безжизненные остовы. Не к добру, ох, не к добру был этот вырвавшийся из заречья зуафул…
Наррел-Мект Подзаборный хрипло пробурчал что-то во сне, и зарылся поглубже в солому. Даже его, бродягу – и того донимает вой восточного ветра. На «вечной» куртке бродяги красиво нарисован смеющийся слон. Эстет, однако, этот Наррел-Мект Подзаборный. Бродяга никогда подолгу не задерживался на одном месте. Возможно, если бы не это его свойство – был бы он большим человеком. Всё у него шло споро! Золотой человек – когда трезв. На поле ли, или землекопом, или в карьере – всюду его с удовольствием брали «потрудиться», как выражался Подзаборный, и никогда не жалели. Вечерами – бродяга расплачиваетя за ночлег песнями и анекдотами, подобранными в пыли бесчисленных дорог. Мартек всегда пускает Наррел-Мекта в сарай, переночевать, ежели нелёгкая заносила бродягу в эти места. Спи, весельчак, чего тебе сделается…
Этим вечером у Мартека есть и другие постояльцы. Эти – огромные, грузные, пахнущие пивом и потом, они много шумят, и кажется, занимают собой всё помещение. Хочеться вжаться в угол, и (ни в коем случае!) не встречаться с ними взглядом. Злые, агрессивные, они то и дело поодиночке выходят во двор. Возвращаясь – оно всё норовят пнуть связанного, лежащего на земле человека. Добычу свою.
Это – наёмники из Квергорна – такие же лютые, как и тамошняя саранча.
Их старшой – Дельфин, герой войны в Нёзенге. Говорят, он был среди тех, кто отказался сложить оружие, тогда, в долине Тан’гурад, в ночь третьего юанте. Из двадцати тысяч повстанцев лишь две-три – отказались променять свободу на жизнь. И лишь две-три сотни из них пережило ту ночь. Были ли они свободны? Да, наверное были – там, тогда, в ту ночь, когда хохотали в лицо герольдам Федерации, возвещавшим об абсолютной и безоговорочной амнистии для всех, кто склонится перед её знамёнами.
Но прошли годы…Партизаны, скрывавшиеся в лесах, понемногу обрастали волосами, и всё более походили на обычных разбойников. Продукты всё чаще приходилось добывать рэкетом. Руководство то ли не понимало всего ужаса нарастающей угрозы, то ли уже ничего не могло поделать…Когда терпение крестьян иссякло – они выдали правительству месторасположение Ставки повстанцев, их тайные базы и тропы. Сказывают, Дельфин тогда собрал вокруг себя верных людей, и бился – страшно…беспощадно…отчаянно…безнадёжно.
Я помню те дни…помню их глаза, полные бессильного, лютого отчаяния – глаза воинов, которые больше не понимают – за что они сражаются, но уже не могут иначе. Я помню яростные крики тёмными ночами, грозный боевой клич, багряные всполохи пожара на клинках мечей…«Эх, подходи-налетай! Жизнь продаю! Только дорого…» Бой. За каждое дерево, каждый дом, каждую пядь земли – страшный бой, но только – всё меньше и меньше бойцов. «Ну же! Идите, твари! Я жду…»
Несколько дней спустя, Дельфин, с остатками своих людей – перешёл Астонат, и пустился продавать свой меч, служа отныне множеству ничтожных господ…
С той поры прошло шесть лет – тяжёлых, долгих лет. Тяжёлыми они были для меня. Тяжёлыми они были и для Дельфина. Люди, с которыми он сейчас работает – в подавляющем своём большинстве не имеют ничего общего с партизанами из Нёзенги. Обычные бандиты, наёмники, считающие, что имя прославленного тактика обеспечит им непобедимость.
Ошибаются. Все они ошибаются.
Мартеку страшно. Ещё – ему жадно. Наёмники с юга редко приносят в дом покой и благополучие, но у Мартека бывает публика и похлеще. Один Наррел-Мект чего стоит! А вот клиентам такое соседство не нравиться. Сразу поприезде, наемники ещё были конечно трезвы, не буйствовали, но всё-таки – представьте себе – сидит рядом с вами этакий – и СМОТРИТ. Просто смотрит.
Нынче у Мартека только Наррел-Мект, которому на всё начхать, я (блаженный), да Дельфин, сам-семь, да их пленник.
Наёмник рычит. Кушать ему, сердешному, хочется, аппетит внимания к себе требует.
- Быро мне жратвы тащи! Не тормози, хлопец! – просит он у Мартека, тот, подогнувшись от рёва, идёт на кухню. Там уже кипит варево. Носом чую.
Славный вечер. Добрый вечер.
Подышал я воздухом, вернулся по крышу. Мартек всё на меня косится, поддержки ищет бессловесно. Кивнуть бы ему ободряюще, да нельзя.
Образ свой разрушу.
Так что только ужин я у него потребовал, не ободрил. И сел за стол.
Стол Мартека – гордость его. Сам видел, как шестьдесят человек за ним умещалось. Старый стол, почерневший. Добрая вещь – долго служит. Вроде и неказистая работа, простая – а нет, вложил мастер душу! Вроде и гладкая доска, едва ль не до блеска истёртая, а проведёшь по ней ладонью, да чёрточки сквозь перчатку нащупаешь. Приглядишься – так и есть, вязь западная! «Ren Haken Nors, “Jacretsing”, 14.09.1892». Сто лет назад шли Якретсинги на Аггер, и, видать, здесь же вечеряли! Спи крепко, Рэн, оставил ты по себе память.
Вышел наёмник во двор. Чрево, видать, опорожнить. А может – ещё зачем. Теперь – шестеро их здесь.
А мне надо, чтоб восьмеро было.
Но вернёмся к нашему столу. Вот тут, в углу, если убрать миску с фасолью (спасибо тебе, Мартек!) – можно прочесть – «Геф уже приехал. Сегодня ночью, у мельницы!». К чему это? И видно – торопливо человек писал, волновался, и много для него короткая запись значила. А пройдёт…ну, скажем…десять…двадцать? Сотня лет? И что это? Пустой след отживших поколений.
Как я.
Впрочем, на что это я? Возможно – записи всего год-другой. Я представил: Пышное застолье, все кушают, пьют, но двое – в стороне от общего веселья. Их губы сомкнуты, локтями они касаются друг-друга…скользящий взгляд, немой вопрос…и сверкающая потом рука, выводящая на столе послание…Воры? Любовники? Дружеский розыгрыш?
Впрочем, скорее всего, всё было совсем не так.
Что такое? Что не так?
Ах, да! Стихли наёмники. Шепчутся. Ну что ж – коли так, то слушать буду…
- Дельфин, ты в городе был? В большом городе? – со значением произнёс наёмник. В усах застряли крошки.
- Я родился в…а, дери тебя! Всё равно не знаешь. В общем – в большом городе. А тебе чего?
- А того - оскалился наёмник – что в городах в такое время добрым людям уже велено гасить свет! А я, кстати, тоже не прочь бы уже на тюфяк завалиться!
- Ну топай! – за Дельфина ответил его чернокожий товарищ, единственный негр в отряде.
- Молчи, пока не спросят, Конопля! – оборвал негра Дельфин. Сиплый, суровый голос. Рычащие нотки заставляют вздрогнуть даже головорезов-отморозков. Страшен! – А ты, пёс, ещё раз начнёшь скулить…Устал, значит, да? Ну так ещё разок пожалуйся, и отдыхать будешь! Долго.
Последнее слово Дельфин произнёс очень тихо, почти прошипел. На мгновение повисла тишина, но долго это хамьё не выдержало. Один, самых храбрый, он дольше остальных знал Дельфина:
- Серьёзно! Простите, гарнеан, но мы все измотались. Этот – жест в сторону связанного пленника – всех беспокоит. Жутко охота поскорей с этим покончить, и напиться.
Дельфин пружинисто поднялся, руки, ранее свободно лежавшие на столе, плавно опустились к поясу.
- Послушай, Хрущ – устало произнёс Дельфин – если боишься – так и скажи! – Хрущ потупился – Когда я отбирал свою команду – Дельфин повысил голос. Совсем немного – я старался отыскать ребят, которые не подведут. Я, помнится, предупреждал, что работа будет не из лёгких! Ты, Хрущ, думаешь, страшно было, когда мы его брали?
- Ну?
- Хе! Страшно тебе, дружище, будет, когда за ним придут! А кто… - Дельфин внезапно перешёл на низкий рёв - …кто караулит двор?
- Жирень и Быдло! – запнувшись, ответил Хрущ.
- Конопля! Живоглот! Смените.
Хрущ устало вздохнул. Дельфин был одним из немногих людей, которых он боялся. И единственным, которого он уважал.
- Мартек! Принеси ещё!
- Чего, гарн?
- Чего-нибудь! Живо!
Мартек убежал за едой. Хрущ повёл взглядом по помещению. Когда они прибыли, усталые, запыленные – в трактире было полным-полно народу. Потом – рассосался как-то. Сейчас, кроме своих – ужинали только этот бродяга, Наррел…как его бишь там? И ещё один.
Этот - давно уже интересовал Хруща. Наёмника профессионально интересовали интересные люди. А сотрапезник выдался очень интересный.
Особенностью заведения Мартека является то, в нём крайне сложно добиться интимности. Заведение «для своих» - обычно проблем, наверное не возникает. Но попробуй отдохни с товарищами после трудного рабочего дня в компании с отрядом Дельфина. Хрущ улыбнулся. Мужики затянули песню. Он не присоединился.
Парень в чёрном плаще умудрился, сидя в десяти шагах от наёмников, сохранить вокруг себя атмосферу интимности. С аппетитом поужинав, он теперь неторопливо потреблял вино, разглядывая что-то на столе. Когда ребята начинали особенно сильно шуметь – он ненадолго поднимал взгляд – ничего предосудительного.
Хрущ прищурился. Парень выглядел слишком похожим на вражеского шпиона. Слишком, разумеется, для того, чтобы быть им. Рассмотреть всё никак не получалось – очень уж далеко от очага сидел. Чёрный плащ, меч на поясе – кого удивишь? На столе, аккурат возле локтя – перчатки, и мохнатая шапка. Что может быть под ней?
Хрущ подошёл к очагу, погрел руки, а затем – развернулся, с твёрдым решением подойти, и познакомиться. Делать то – всё равно нечего!
Но не пошёл.
После яркого пламени в очаге – тёмный край стола казался и вовсе кишащим клубящейся чернотой. Хрущ вдруг почувствовал укол необъяснимого страха. Ему захотелось подойти поближе к ребятам, что как раз приступили к пирогу с грибами. Что-то тревожное, давно висящее в воздухе – наёмник вдруг явственно ощутил это.
Застонал скрученный на полу пленник, и гость поднял глаза. Хрущу вдруг захотелось сжаться в клубочек. «Не на меня! Только не посмотри на меня!». Вспомнился вдруг чердак в заброшенном доме. Ночью, когда лунный свет прорезал пыльную, душную мглу, бесформенные тени алчными щупальцами тянулись к напуганному мальчику. Неторопливые, голодный, завораживающие. Страшные, но не такие, как городовой – с чёрной бородой и красным лицом – тот, что сейчас искал мальчика на улице. Мальчик вжимал лицо в колени, и спрашивал себя – что хуже: тени, или городовой?
Конечно же – городовой. Он и сейчас был в этом уверен.
Хрущ уверенно зашагал к незнакомцу, и опустился на скамью, рядом с ним.
- Здарова, гарнеан! А тебе одному – не скучно?
Он не мог видеть, как у него за спиной Дельфин с интересом уставился на происходящее…
Я никогда себя не переоценивал.
Я прекрасно понимал, что долго избегать внимания ребят Дельфина мне не удастся. Да я и не особенно-то старался. Очень важно поговорить с Дельфином в точно подобранное время – не слишком рано, чтобы у него не было времени поразмыслить, но и не слишком поздно.
Так что я попросту решил пустить дело на самотёк.
Когда головорез задал свой вопрос – я неспешно отставил кружку, потянулся, посмотрел ему в глаза, и ответил. Спокойно, даже с некоторым любопытством.
- Знаешь, гарн, пожалуй – действительно, скучно. Ты можешь мне что-нибудь предложить?
Наёмник смутился. Он не привык, чтобы его не боялись.
Я тоже, кстати.
Секунду спустя – он нашёлся.
- Да ты кто вообще такой?! Ты чё тут делаешь?! Squerrean’balth!!!
- Не ругайтесь, пожалуйста, гарнеан наёмник. Как вас там? Хрущ, верно? Отвечая на ваш вопрос - я здесь кушаю.
Хрущ презрел ответ, заинтересовавшись совсем другим.
- Ты откуда знаешь, как меня кличут?
- Услышал.
- Ты… - наёмник скривился в предвкушении - …ты подслушивал! – он обернулся к Дельфину, и соратникам за поддержкой – Он подслушивал! – тяжёлая рука опустилась на моё плечо – Подслушивал! Ты! А может – пошли выйдем?!
Вот она – сакраментальная фраза. Я равнодушно ответил, что, мол, отчего бы и нет.
Мы вышли. Дельфин жестом остановил готовую последовать за нами компанию. Если чуть что – во дворе двое часовых. К тому же – он уже, скорее всего, начал подозревать…
Пирог прикончили быстро.
Насытившись, наёмники окончательно приуныли. Очень уж некомфортно чувствуешь себя, сидя за столом, и абсолютно ничего не делая.
Трещали поленья в очаге.
Никто не решался спросить Дельфина – долго ли ещё ждать. Пленник на полу – заснул, или потерял сознание. Тихо стало.
Вдобавок ко всем неприятностям – Хрущ ещё и драку затеял. Нервишки донимают, сидеть без дела. Странно, но звуков драки слышно не было.
Дельфин скрестил руки на груди. Ему было неспокойно. За последние годы он успел совершить множество чёрных злодейств. Таких чёрных, что иногда ему просто хотелось вырвать из своего сердца воспоминания об этом. Три года назад, в одном из торговых городов на побережье, он встретил знакомца, из своих старых товарищей, тоже ветерана Тан’гурад. Он гулял по парку – с миленькой женой, и двумя детьми. Чинный, и благостный.
Они посмотрели друг-другу в глаза. Мгновение узнавания… Тень улыбки… И Дельфин не выдержал – опустив глаза, быстрым шагом ринулся прочь от этой жизни – такой близкой, и такой иной.
Дельфин был злодеем, но сегодня – впервые за свою наёмническую карьеру – он поднял руку на соотечественника.
Наёмник последнее время работал на Грела Нофо, принцепса Йуральда. Полгода назад, Дельфин командовал батальоном при обороне Дар-Скарта, города-государства, атакованного Йуральдом. Когда ситуация стала безнадёжной, Дельфин открыл ворота в обмен на прощение.
На казнь архонтов Дар-Скарта он не пришёл.
Грел Нофо действительно пощадил Дельфина, с условием, что тот отработает нанесённый его принципату ущерб. Дельфин возглавил когорты наёмников Йуральда. Ловко комбинируя атаки «мяса», и точечные удары элитными отрядами, он уверенно и жёстко переломил ход кампании, вдвое увеличил территорию, подконтрольную Нофо. В последние месяцы, жизнь сделалась размеренной и монотонной, работы не было. Дельфин уже надеялся, что принцепс отпустит его, когда получил новый приказ. Что, мол, соотечественник Дельфинов, книжник, вредит режиму федеральному. Йуральд – друг и соратник Эндорионской Федерации, а раз так – надо помогать.
Этого человека звали Меррел Сваарде ер Гортлог. Дельфин прошёлся по источникам, подключил к делу своих старых агентов…Он чуял какой-то подвох в этом задании. Что ж, не первый раз за его карьеру.
Дельфин мог бы лишь улыбнуться невнятным козням принцепса, он, который помнил изощрённые кошки-мышки с федеральной охранкой, но этот Меррел…Настораживало всё, вплоть до имени - чересчур аристократичного для плебейской фамилии. Только такое имя и мог взять напористый интеллектуал с Юга, решивший раз и навсегда порвать со своим прошлым. Молодой историк, взявшийся разгрести архивы генерала Бреан’корда, вроде бы как по приглашению Академии Наук Эндорионской Федерации – какую угрозу он мог представлять?
Ровным счётом никакой – для постороннего. Нёзенга умела хранить свои тайны, и теперь – о ресурсах, которыми располагал легендарный лидер партизан знали лишь скалы, песок, да чёрная осенняя ночь, да лейтенант его, Дельфин.
Чем конкретно занимался книжник, Дельфину никто так и не сказал (были основания предполагать, что Нофо сам толком и не знает, что Меррел отыскал в пожелтевших документах), но у него были соображения на этот счёт. Он держал их при себе, но уже внутренне готов был к тому, что должно было произойти во время взятия…
- Дельфин! Мне западло тут сидеть. Пойду посмотрю, как там Конопля с Живоглотом.
- Ступай.
Мартек старался лишний раз не показываться на глаза, так что после ухода Жирня, за столом остались только Дельфин, Быдло, и Ветер – единственный, кто был старым соратником Дельфина, ещё по партизанским временам. Этот-то, последний – и начал увещевать своего друга круто изменить планы.
- Дельфин, давай просто прикончим его, а?
- Нет – наёмник, казалось, ожидал подобного предложения, и вовсе не удивился.
- Послушай, ну тут ведь точно облыжь какая-то! Что он творил! Дельфин, друг мой, тебе это ничего не напомнило?
- Напомнило… - Дельфин напустил на себя маску полного равнодушия.
- Одно раннее утро в долине Тан’гурад, верно? И вечер после смерти гарн-триара Бреан’корда? Дельфин! Ты ведь догадываешься, что этот пацан мог нарыть в бумагах генерала?
- Бреан’корд был старым педантом, обожающим делиться любой информацией с бумагой… Догадываюсь. Но нас это не касается. Я просто хочу поскорее отдать его тому, кому должен, и распрощаться с гарнеаном Нофо.
Ветер возмущённо хлопнул ладонью по столу. Он начинал злиться.
- Слушай, он ведь просто мелкий авантюрист, так? Завладел оружием предназначенным для великих целей, и – радовался! Он, похоже, даже не собирался творить ничего ужасного – ни губить мир, ни империю себе создавать…
- Хе-хе!
- …Но вот если на его месте будет кто то другой…Короче – нужно его убить.
- Ветер, я уже обдумал всё это. Повторяю – это не наше дело. Мы больше не воюем – мы работаем. И работа у нас – грязная. Конечно, если он попадёт в руки Нофо…
В этот момент, дверь с грохотом распахнулась, и в помещение ввалились Живоглот и Жирень, придерживающие бледного, шатающегося Хруща. Тот повёл вдоль стола мутным взглядом, отыскал Дельфина, а затем вытянулся по стойке «смирно», и доложил:
- Гарнеан Дельфин, наш сосед…с которым я повздорил…это…это не человек!
Дельфин встал из-за стола.
- Да? Так я и думал.
Меррел Сваарде ер Гортлог.
Имя, пропитанное жаром пустынь, и ароматом апельсинов, пропитанное древними мифами, и завораживающими тайнами загадочного Юга. Сочное, заманчиво-яркое, как звёзды, отражённые в сияющей глади Астоната. Меррел ай-Гхирн – легендарный титан, даровавший светоч Знания перволюдям из квергорнских сказаний. Меррел – неукротимая тяга к тому, что лежит за последним изведанным горизонтом.
Он ни секунды не колебался, внося это имя в бланки подложных документов. Историк…Да, наверное, в этом есть доля истины. Но он не собирался просто изучать историю. Он собирался её творить.
Зуафул-ветер, посланец пустыни, что поёт об её вечном гневе – его запах ни с чем не спутаешь. Это жало скорпиона, сочащееся ядом, это красные скалы, раскалённые небом, это мать-земля Нёзенги, тучная, жирная, вкусная как тесто, заботливо напоенная человеком водою-жизнью. Раньше он всегда дул в лицо Меррелу, отталкивая, отгоняя, преграждая заветную стезю. Сегодня – он дует в спину, словно, впервые за долгие годы, желая удачной дороги.
Степь рассекает лента Астоната. Это – рубёж. Это – выбор. Здесь, на переправе – заканчивается старая жизнь, и начинается новая. Такая манящая. Такая доступная.
Меррел ехал впереди, на чопорном, неторопливом звере грулумше. Мягкая шерсть свалялась колтунами, липкая от пота. Дневной переход утомил животное. Ещё один грулумш, с вещами, брёл следом, влекомый стадным инстинктом. Спутники Меррела – проводник, и пара телохранителей остались позади, у переправы – то ли залюбовавшись широкой рекой, то ли разговорившись с паромщиком.
Они погибли первыми.
«Сейчас!» - шепнул Дельфин. Зашипели стрелы, вырываясь из зарослей кустарника. Заныли умирающие животные. Безмолвно повалились на горячий песок люди. Вскрикнув, бросился с пирса в воду паромщик.
Долго терпел, почти не выдавая себя пузырьками. Потом – всплыл на мгновенье, и вновь ушёл под воду, с безжалостной стрелой в легких. «За что? Почему?!» - пронеслось у него в голове. И только.
Подбитые железом ботинки захрустели гравием обочины. Десять человек, звеня кольчугами, скрипя кожаными панцирями, спешили к дезориентированному путнику.
Меррел скатился с безжизненной туши, поднялся на ноги, выхватил из ножен короткий аксилатский меч – игдиль.
Адреналин терзал мозг, мешая думать. Отрывистые движения головой, попытки оглядеться…Враги, всюду враги!
Затравленно зашипев, Меррел занёс меч над головой, и побежал навстречу ближайшему. Наёмник вильнул в сторону, подставив учёному ногу. Тот повалился на дорогу. В тот же миг - рот его развёрзся, и из него исторглось ужасное сквернословие!
Упёршись клинком в землю, Меррел поднялся на колени, но другой наёмник уже подбежал к нему. Ногой, с разворота – в жалобно хрустнувшую челюсть. От удара Быдла – Меррел отлетел на несколько шагов, и распластался на земле. Наёмники неспешно направились к нему.
Тяжело застонав, учёный приподнялся на руках. Рот его раскрылся, и густая, жаркая алая волна хлынула на дорогу. Глаза заполнились слезами, тугой узел, готовый разорваться, ворочался в затылке в такт пароксизмам боли. Меррел с трудом сфокусировал зрение, и увидел множество зубов, усеявших кровавую лужу. Ещё несколько – покачивались на изломе расколотой челюсти, словно размышляя – вываливаться им сейчас, или дождаться резкого движения головы.
Меррел скорчился в приступе истеричного кашля, лишь преумножившего его боль.
- Готов! – констатировал Ветер, указав Дельфину на жертву шестопером.
- Возьмите – указал Дельфин на Меррела ближайшим наёмникам. Те, вчетвером, склонились над побитым.
И в этот момент – что-то изменилось. Меррел издал рёв. Был ли это вопль боли, или боевой клич? Всё в нём смешалось. Рванув окровавленную рубашку, учёный обнажил кожистый свёрток, обмотавшийся вокруг его торса, как удав. Одинаково похожий на сумку, и на злокачественный нарост, он вдруг разошёлся сочащейся сукровицей трещиной, и из неё посыпались твари.
Мелкие, яростные, многоногие, они, лишь на мгновение коснувшись земли, могучими прыжками настигли наёмников. Их лица, руки, мягкие, податливые, такие аппетитные животы.
И начали есть.
Двое, на которых пришлось большинство монстриков – умерли почти мгновенно. Ещё один – катался по земле, вопя, обильно орошая её своей кровью. Где была кровь Меррела, где – его? Не разобрать.
Четвёртый – Хрущ, матерясь, сорвал с себя тяжёлый ворсистый плащ, усыпанный тварями, отскочил, споткнулся, упал. Принялся по-крабьи отползать, сверкая белками выпученных от ужаса глаз.
Тем временем, Меррел проделал сложный жест, и растолстевшие монстрики принялись вдруг собираться, лепиться один-к-другому, постепенно оформляясь в единое существо.
В дрожащем от жара воздухе проявились его ужасные очертания.
Дельфин сохранил самообладание. Рявкнув на соратников, он велел им позаботиться о невменяемом Хруще, а сам, шагнув вперёд, извлёк из сумки маленький, сияющий ледяной голубизной мячик.
Ветер перехватил руку своего командира. «Не делай этого!» - говорили его глаза.
- Ты прикончишь Бочонка!
Дельфин не стал тратить время на обсуждение. Коротко замахнувшись, он метнул шарик в формирующееся из монстриков создание.
И всё застыло. Сероватая, слегка пульсирующая линза растянулась вокруг двух тел, останавливая в своих пределах само время.
На поле боя опустилась тишина. Только зуафул шелестел степными травами, да ящерка прошелестела за камнями.
А потом, секунду спустя – время вновь начало набирать скорость. С медленным, тягучим стоном – медленно извивается пожираемый Бочонок. Медленно оформляется тело страшилища…
Конопля вытянул из-за пояса метательный топор, и метнул.
Хрупкая оболочка линзы-пузыря лопнула с мелодичным хлюпаньем, и всё, что она окутывала – вовек сгинуло вместе с ней.
Осталась только пыль.
Дельфин посмотрел на Меррела – скорчившегося на обочине, потерявшего сознание от потери крови.
- А вот теперь – возьмите его!
- Дельфин! Во что ты меня втянул, er-zithan ale’maeb?! – Хрущ трясся.
- Да-да! Во что ты нас всех втянул!
Верность этих людей была основана только на вере в непогрешимость своего командира. Или он всё уже давно понял, и нарочно держал их в неведении, или – он не Дельфин! Теперь – они взбудоражено толпились вокруг стола, заботливо придерживая товарища, и грозно нависая над сидящим Дельфином.
- Мартек! – рявкнул Ветер, разряжая обстановку – неси выпить! Живо!
Дельфин поднялся.
- Всем сесть!
- Shilt! Yorynn me l’aud!
- Сесть! Псы!
Вжимая головы в плечи, наёмники сели.
- Ещё раз ты скажешь что-либо подобное – Дельфин бешено зашевелил усами – я перережу твою глотку, и вытяну через отверстие язык.
Хрущ промолчал.
- Куда он делся? Что произошло?! Отвечай! – наседал на него командир.
Наёмник растерянно поглядел на дверь.
- Когда мы вышли…его лицо…это просто как маска…маска! Он показал мне…
- Заткнись! Дальше что было?! – Дельфин тоже уставился на дверь.
- Он сказал, что хочет с вами поговорить. Он сказал, что будет ждать во дворе, но недолго. Потом – он сам придёт…Дельфин! Я не хочу, чтобы он сам пришёл…
- Возьми себя в руки! – рёв. А потом, добродушно – Ты ж мужик! Хм…ладно, пойду, погляжу, покумекаю…чегой-то…Кто со мной? – негромко, невзначай, но семеро бойцов враз поднялись.
Мартек, вернувшись с кувшинами, застал в комнате только спящего Наррел’мекта, да бездыханного Меррела.
Свистит, ревёт зуафул. И пора бы луне взойти, да только серая песчаная пелена хлещет в лицо. Туман вокруг – сухой, колючий песчаный туман. И сокрывает он и село, и переправу, и большая дорога теперь словно ведёт из ниоткуда – в никуда.
Впрочем, возможно, так оно есть.
Это штурм – так пустыня, величественная и спокойная в течении долгих месяцев, наступает на земли Человека. И пусть ей понадобятся века…пусть! Она терпелива! И когда-нибудь – большая дорога и в самом деле будет вести в никуда…
Но, то не наша беда. У тех, кого свёл рок в этой гостинице, в эту ночь – проблемы совсем иного толка.
Дельфин жмуриться в дверном проёме. Пускай я выгляжу совсем иначе, чем во время нашей последней встречи, но я знаю – узнал он меня. Узнал.
- Добрый вечер, капитан.
- Чего тебе нужно, чудовище?
Наёмники неторопливо рассредоточиваются по подворью. Работают. Один – Ветер, экс-партизан, держится возле Дельфина. Пусть.
- Ты ведь узнал меня, капитан, верно?
Дельфин сплюнул. Несколькими резкими шагами сократил расстояние, надеясь деятельностью притупить страх.
- Я рассчитывал больше тебя никогда не увидеть.
- Дельфин, что ты…какого шносса?!
- Кто это…
Настороженные голоса. Я решил пока просто их игнорировать.
- Капитан! Расскажешь им о резне в Скатфорке? И о своей клятве генералу? Хотя, зачем? Этим бандитам наверняка наплевать…
- Я…
- Но есть и другие! Те, кому не всё равно…
Я подхожу к нему вплотную.
- Капитан, я пришёл предложить свои услуги.
Хрущ – у меня за спиной. Он, очевидно, решил, что лучшей возможности ему не представиться. Вероятно, он хочет таким радикальным способом преодолеть свой страх.
Я протягиваю свою руку так, как её не смог бы протянуть ни один человек. Отнимаю у него меч, и шлёпаю. Врезавшись в стену, он безвольно сползает по ней.
- Капитан, знаешь, чего я хочу? Твой пленник – не отдавай его Федерации! Его знания – это то оружие, которое завещал тебе генерал! Его знание – это то, что позволит тебе исполнить свою клятву! – я мягко приближаюсь к нему, моё тело течёт призрачным ручьём, изменяясь, преображаясь. Я вижу ужас в его глазах.
- Ты ведь всё ещё хочешь спасти свою страну, наёмник…
В душных субтропиках Нёзенги ночи жаркие, влажные.
Густые испарения капельками оседали на ткани палаток.
Свистели на болотах черепахи, да безмолвными брёвнами дрейфовали аллигаторы. А промежду ними – затаилась база повстанцев – маленькая, неприступная.
Старая обезьяна фыркнула, раздражённая веющей от лагеря вонью. Фыркнула, и убежала, перескакивая с ветки на ветку. И совсем ей не было дела, обезьяне, до того, что творилось той ночью в маленьком лагере. И совершенно она бы не заинтересовалась, если бы кто-нибудь ей сказал, что в этот момент, там, в буром парусиновом шатре, отходит Аегрон Натаррад ер Крейрас ер Лин’сатийме Мир-ка-Тен Бреан’корд, сюзерен Ллан-Крейраса, официал Сатил-Микстра, Пламенное Сердце, Лидер Непобеждённых, Генерал Вооружённых сил Лиги освобождения Нёзенги.
Весь вечер доктор Замет, светило из медсанбата «Тар-Сителл», боролся за жизнь генерала. Но шли часы, и вместе с багровым солнцем клонилась к закату жизнь Бреан’корда. «Если бы у меня были нормальные инструменты! Лекарства! Если бы…если бы…» - причитал доктор, отчаянно пытаясь голыми руками остановить перитонит. Он накачал генерала наркотиками, избавив от боли, но он не мог спасти его жизнь.
Арбалетный болт пробил желудок генерала, выпустив голодную микрофлору, и едкий желудочный сок в трепещущую брюшину. Больно.
Самое паскудное, что никто в тот момент не мог оказать ему квалифицированную помощь.
Доктор вспоминал.
Сражение растянулось между четырьмя посёлками, там, где проходил путь из Нермера к Кротовинам, и дальше – от Дубов к плантации гарнеана Сватослюрре (гостеприимный был хозяин). Генерал вытянул свой отряд по вьющейся дороге – слишком опасно было углубляться в болотистый лес, давеча – замначштаба Бреан’корда был съеден виверном, отлучившись в лес по нужде.
«Лучше бы он приказал переть напролом, через чащобу! Лучше лесные твари, чем морпехи Эндориона!» - скрежетал зубами доктор. Солдаты противника, пятнистые, вечно в своём неприметном камуфляже, ударили в тыл колонне, когда она перебиралась через цепочку дамб, что на рыбных прудах. У повстанцев было в четверо больше людей, но колонна не могла развернуться. В толчее, отягощённые бронёй солдаты бесславно гибли, падая в тёмную воду.
Генерал, взобравшись на крышу дома плантатора, гарнеана Сватослюрре, скрежетал зубами, глядя, как режут его арьергард. А потом – на западном берегу пруда появились стрелковые части врага, с маленькими мобильными баллистами, заряженными шипящими магией снарядами.
Когда знамя Непобеждённых упало, генерал заклинанием приказал надуться каучуковым десантным ботам, и принялся отрывистыми командами руководить погрузкой в них остатков своего авангарда.
Доктор помнил, как хлюпала вода в сапогах, как раскачивалась перегруженная лодка. Дюжие фельдшеры старались грести наравне с солдатами из гвардии генерала, но вскоре – лодка медиков отстала…
А затем – густая камышовая поросль – единственное, что прикрывало десант от вражеских стрелков на берегу – вспыхнула синим пламенем. Зашипели стрелы. «Кто-то предал!» - успел подумать медик за мгновение до того, как спрыгнуть в кипящую от вёсел воду.
Ранец с медикаментами, пояс с кристаллами-диагностами – тяжёлой обузой потянули его на дно. Пенистые воды сомкнулись над его головой.
Захлёбываясь, доктор отчаянным движением рванул пряжку, и всплыл, кашляя, плеща руками по воде, рваной резине, мёртвым телам.
«Руку! Руку давай!» - громыхнуло над головой, и доктор вцепился в здоровенную волосатую пятерню, вытягивающую его в одну из немногих уцелевших лодок.
Потом – был резкий удар – лодку выбросило на песчаную косу. Зашипели, покидая ножны, мечи, засвистели в воздухе самонаводящиеся метательные топоры.
Выкарабкавшись на берег, и протерев забрызганные глаза, доктор увидел сражающегося в первых рядах генерала Бреан’корда. Тот ревел :«Нёзенга!», прорубая себе путь через солдат Федерации, путь к корчащемуся в истерике плантатору, гарнеану Сватослюрре, лихорадочно пытавшемуся сорвать с новенького мундира белоснежные шевроны Эндорионской Федерации…
Из той мясорубки вырвались жалкие остатки армии повстанцев. Те, кто выжил – дезертировали, либо в организованно драпали так, словно земля под ногами горела. Доктор остался. Остался, потому что его спаситель, извлёкший его из вод – не убежал, не сдался, но тащил раненого Бреан’корда на собственном хребте, покуда им не удалось укрыться среди болот, на одной из не обнаруженных противником секретных баз. Это был капитан Риодан какой-то-там, один из доверенных людей генерала. База – сруб-блокгауз, да пара землянок, набитых оружием. Доктор знал, что по статуту тут должны были бы быть ещё и запасы провианта, и медикаменты. Медикаменты! Но схроны были пусты. То ли залётный отряд недобитых партизан стащил запасы, то ли – и вовсе какие то…посторонние люди…
Итак, генералу было суждено умереть.
Около полуночи – он ненадолго пришёл в сознание, и потными руками хватал своего Риодана, исповедуясь ему в каких-то своих страшных грехах. Доктор вышел из палатки, и курил, стараясь не вслушиваться в лихорадочный бред, но безуспешно – очень уж громко говорил умирающий.
- Эннсет! Пожалуйста! Ты должен…ты должен…
- Прошу вас, гарн-триар, вам следует отдохнуть. Всё равно – это теперь впустую…
- Впустую! Эннсет, у тебя ещё остались верные люди! Выследи…чудовище…попробуй…
- Генерал, это приказ?
- Какое…я не могу…твоё дело…
- Простите меня, генерал, но я не смогу выполнить такого рода просьбу. Завтра, с утра – я попытаюсь вывести своих людей к Астонату. Я попытаюсь вытащить и вас. Мы ещё вернёмся!
- Но…ты…
- Но я не хочу рисковать из-за подобной мелочи. Мы оставляем здесь груды железного хлама – мечи и стрелы, панцири и поножи – всё примут поля. Я не вижу повода волноваться из-за какой-то мерзкой твари, тоскующей по хозяину. Пускай оккупанты маются, может, хоть прок будет!
Доктор вдруг дёрнулся, взбудораженный неожиданно громкой и чёткой фразой, произнесённой генералом, фразой, раскалённым клеймом впивающейся в память, словно некий приговор:
- Так пусть же преследует твой выбор тебя вечно, Эннсет эр-Мирнкот Риодан! Вечно, куда бы ты не скрылся…
Свистели на болотах черепахи...
Последний раз редактировалось Adsumus; 17.11.2008 в 10:50.
Глубокий рассказ.
Жил-был гаденький потомок захудалого дворянского рода, никчемушный человечишка, и все-то, что у него было - данное при рождении право решать судьбы других. Жил-был умный крючкотвор, который знал главное: "закон - что дышло, как повернул, так и вышло". Жил-был человек, вставший поперек горла и графу и, соответственно, его легату-легисту. "И мне, следовательно, и нам". Вокруг него сплели сеть, выходов было несколько, но все сложилось, как сложилось. Браво, автор!
В первую очередь хочу отметить фабулу. Сюжет внешний, событийный, идет параллельно внутреннему, раскрывая героев. Они оказываются не совсем такими, как явились в экспозиции среди мегалитических руин. У каждого есть что-то за душой, что-то, что управляет его поступками и помыслами. Когда нарушается привычное течение жизни - возникает пожар, качества раскрываются. Объем рассказа не позволяет судить, было ли то развитием.
Хорелли. Этот человек поставил своей целью никогда больше не испытывать
нужды, и эта цель как заставляет его пуститься на низкий, гнусный поступок, сломать две чужих судьбы, так и толкает на самый настоящий подвиг. Он не вмешивается в дальнейшее течение событий, которое приводит план к успешному завершению, но не может терпеть рядом глупую и равнодушную к чужой нужде женщину. Я не думаю, что этот герой изменился.
Шеннард. Харизматичная личность, прямой и открытый герой. Чем-то напоминает Уленшпигеля, но только самую малость. Не может пережить чужой беды, не может пройти мимо. На чем формально и прогорает. Но свою участь он выбирает сам, думаю, вполне осознавая последствия. Этот герой не смог бы жить как прежде, если бы допустил предательство. На мой взгляд, пожар показал ему что-то вроде "ты не смог остаться в стороне от несчастья многих и многих незнакомых людей. Как ты можешь допустить, чтобы пострадал единственный близкий тебе человек?" В итоге получилось то, что получилось.
Оуйя. Типичный приз и дева-жертва. Нужна в качестве страдающей личности.
Граф Панго. Интересный типус. Хорошо, что была дописана концовка про гномика. Получается, что он себе не принадлежит. Он - единственный не свободный человек в рассказе. Граф идет на поводу у собственных низменных инстинктов, воли у него нет в принципе. Желания, получается, диктуются страстями, сиюминутными и доминирующими, а рационально проводит их в жизнь легист-легат. Получается таким образом, что граф и Хорелли вдвоем составляют одного цельного человека. У одного нет воли, у второго нет прав. Только поэтому все еще не развалилось)))
Скеперо. Привлекательный персонаж. Наиболее человекообразный из антагонстов. Живет своей жизнью, помимо службы. Имеет принципы, которые позволяют ему остановиться, даже имея огромное желание мстить.
Сюжет и его развитие вместе с героями составляют очень и очень сильные стороны рассказа.
Теперь о минусах.
Во-первых, очень большая и вялая экспозиция. Герои с краткими биографиями при каждом, причем один из них - сильно второго плана, резко сбивают темп рассказа. Начало безбожно провисает. Потом уже представленные господа герои излагают и обсуждают свой хитрый план. План с трудом задерживается в памяти, потому что читатель еще не знает обстоятельств, окружающих затею, и ее действующих лиц - деву и ее возлюбленного.
После такого объема информации трудно воспринять краткую биографию Шеннарда, она как-то проскальзывает мимо. Дальше сцена в таверне. Монолог о философии на примере пива - отлично! Это еще Чапаев завещал объяснять сложное наглядными примерами. Будь проще - и к тебе потянутся! Образ рубахи-парня возник, и процесс пошел, а дальше ничего и нигде не провисает. За судьбой такого героя хочется следить.
Второе большое нарекание - то, что называют "автор рассказывает, а не показывает". Очень много прямых указаний на реакции и чувства, как ярлычки на банках. Например:
"- С ещё какой радости?! – возмущённо фыркнул Шеннард"
" - Гы-гы-хе-хе-хе… - мерзко расхохотался граф."
"- Если пойдут на штурм – перебить! – жёстко отрезал Скеперо"
Почти к каждой реплике прикручено наречие-оценка.
Ну, и по мелочи, текст просит наждака. Корявости, оговорки и повторения одного и того же, мелочи несмертельные, но досадные.
В общем и целом. Сравнивать с конкурсными работами бессмысленно. Условия не равные, здесь больше простора. Рассказ хорош и хорош весьма.
0-:)))
Если хочешь сравнения с животным, то это не панда, это львенок. Пока у него нет гривы, когти маленькие, а рык больше напоминает мяуканье, но породу не скрыть.
__________________
- Итaк, темa Вaшей диссертaции?
- Честность, достоинство и блaгородство кaк пaтология психики современного человекa.
Площадь Ленина умножением длины Ленина на ширину Ленина вычисляют только первоклассники. Тут интеграл по поверхности брать надо.
А чего его обозревать? Он персонаж служебный, утилитарный. Не меняется и ничего, кроме склонности к возлияниям, за ним не водится.
Склонен не согласиться с тем, что Шеннард есть рубаха парень (простой, непосредственный человек, фамильярный в общении, "что на уме, то и на языке" и равный среди равных). А равно с тем, что о. Г.Лицемер не заслуживает обозрения, нм вз в о-це вся суть произведения. И наконец с тем, что служебный и утилитарный признаки есть что-то плохое.
Цитата:
Сообщение от Franka
Карма?
Нм вз средство далеко не лезть в карман при создании пространства, где в мирке принято обмениваться информацией.
__________________
— Где мои драконы?!
Последний раз редактировалось Snake_Fightin; 19.10.2010 в 09:32.
Склонен не согласиться с тем, что Шеннард есть рубаха парень (простой, непосредственный человек, фамильярный в общении, "что на уме, то и на языке" и равный среди равных).
А какой он человек? Он предсказуем и прямолинеен , его действия, как показывает сюжет, успешно поддаются прогнозированию. Он без проблем находит общий язык с толпой, не за счет словесных кружев или обещаний, а за эээ.. шутливой беседой. Вполне, кстати, фамильярно.
Цитата:
Нм вз средство далеко не лезть в карман при создании пространства, где в мирке принято обмениваться информацией.
Мммм... а ничего, что ближайшие аналоги - агора и людские дворянских замков не всегда вписываются в логику сюжета? Деревенский колодец тоже штука специфическая. А изобретать синтетический аналог места где люди могут удовлетворить информационный и телесный голод, только чтобы уйти от таверны... Странно все это.
Хотя... Магический аналог газеты мог бы стать альтернативой, да.
__________________
- Итaк, темa Вaшей диссертaции?
- Честность, достоинство и блaгородство кaк пaтология психики современного человекa.
Площадь Ленина умножением длины Ленина на ширину Ленина вычисляют только первоклассники. Тут интеграл по поверхности брать надо.
Франка - мужик! (c) Vasex, Greenduck
Последний раз редактировалось Franka; 19.10.2010 в 09:48.
Его действия не поддаются успешному прогнозированию.
В прошлом его действия поставили на четыре точки графство и королевство.
Действия его в одном частном случае поддаются прогнозированию по т.ч. легист создал план, на который поставил всю свою будущность. Это хороший, годный план.
Шеннард не ищет общего языка с толпой. В рассказе который читал Шеннард прихотид в известное ему место (трактир), с тщательно подготовленной импровизацией и хорошо осознаваемой целью - столкнуть горожан и метрополию в смертельном вооружонном конфликте, отстаивающем шеннардовы убеждения (а самому вновь выехать на мировом значении при поддержке удобного Скеллера).
В прошлом его действия поставили на четыре точки графство и королевство.
О чем это нам говорит? Данных, чтобы на основании этого факта утверждать о прогнозируемости или непрогнозируемости, на мой взгляд, недостаточно. То, что он смог воодушевить население и найти правильные слова, чтобы поддерживать воодушевление - да. То, что его действия дали возможность изучить Шеннарда как человека и на основе наблюдений составить хитрый план - да. То, что он попался, означает, что наблюдения были сделаны верные. Данные, на основе которых можно делать вывод о прогнозируемости - отдельная забота о девушке и убежденность составителей плана в порядочности народного героя. Какие мотивы двигали его на смущение умов и восстание, трудно сказать. Если была конфискация, значит, было, что конфисковывать, но автор ничего не говорит о стяжательстве. Поэтому я предположила, что в основе деятельности Шеннарда не лежало желания разбогатеть или обрести власть.
В общем, что герой продолжит в том же духе, если его целью действительно было народное счастье, можно было предугадать.
Цитата:
В рассказе который читал Шеннард прихотид в известное ему место (трактир), с тщательно подготовленной импровизацией и хорошо осознаваемой целью - столкнуть горожан и метрополию в смертельном вооружонном конфликте, отстаивающем шеннардовы убеждения (а самому вновь выехать на мировом значении при поддержке удобного Скеллера).
Если так, то почему тогда Шеннард пошел рисковать жизнью на колхозные, пардон, графские поля? Зачем он полез в совершенно явную ловушку? *А кто такой удобный Скеллер?*
__________________
- Итaк, темa Вaшей диссертaции?
- Честность, достоинство и блaгородство кaк пaтология психики современного человекa.
Площадь Ленина умножением длины Ленина на ширину Ленина вычисляют только первоклассники. Тут интеграл по поверхности брать надо.
Цель народное счастье? О-о Цель Шеннарда - преобразование окружающего мира в соответствии с имеющемся в воображении эталоном. Если для этого придётся поманить исполнителей образом счастья, то манит.
Cкеперо, не Скеллер.
Тушение пожара в рассказе не приобщает персонажей к обществу гуманистов и бессребреников.
Хорелли тоже тушил и потушил один раз пожар.
Цель Шеннарда - преобразование окружающего мира в соответствии с имеющемся в воображении эталоном.
А что такое вообще счастье? У каждого свое представление. То, что Шеннард будет счастлив, если народ восстанет, вышвырнет графа и создаст вольный город,... Если народ хочет того же самого, если есть предпосылки (пресловутая революционная ситуация), то только ли у Шеннарда такая цель? Я бы не стала представлять население как его марионеток.
Цитата:
Сообщение от Snake_Fightin
Тушение пожара в рассказе не приобщает персонажей к обществу гуманистов и бессребреников.
Хорелли тоже тушил и потушил один раз пожар.
Извините! У Хорелли была прямая заинтересованность - он экономически зависел от благосостояния графа. Если у того будет пусто в казне, Хорелли тоже не на что будет покупать модные пестрые костюмы и ходить к куаферам завивать волосы. Когда они отрастут.
Шеннарду пожар был только на руку - голодное население скорее пошло бы скидывать господина. Ан нет!
__________________
- Итaк, темa Вaшей диссертaции?
- Честность, достоинство и блaгородство кaк пaтология психики современного человекa.
Площадь Ленина умножением длины Ленина на ширину Ленина вычисляют только первоклассники. Тут интеграл по поверхности брать надо.
Франка - мужик! (c) Vasex, Greenduck
Последний раз редактировалось Franka; 19.10.2010 в 10:38.
У Хорелли была прямая заинтересованность - он экономически зависел от благосостояния графа.
Э... Тут не совсем понял. Нм вз, Хорелли исполняет поручение короля по утихомириванию Шеннарда бархатными методами и отбывает в сияющие дали. План служил средством избавления от безвольно-правообладающей половины тяни-толкая.
Цитата:
Сообщение от Franka
То, что Шеннард будет счастлив, если народ восстанет, вышвырнет графа и создаст вольный город,... Если народ хочет того же самого, если есть предпосылки (пресловутая революционная ситуация), то только ли у Шеннарда такая цель? Я бы не стала представлять население как его марионеток.
Ага.
Цитата:
-- Через пять лет mы станем жить лучше!
-- ... А мы?
__________________
— Где мои драконы?!
Последний раз редактировалось Snake_Fightin; 19.10.2010 в 11:01.
Нм вз, Хорелли исполняет поручение короля по утихомириванию Шеннарда бархатными методами и отбывает в сияющие дали. План служил средством избавления от безвольно-правообладающей половины тяни-толкая.
"Неужто ты вообразила, что крепостная из Брумеара может быть парой графскому легату?"
"А сейчас этот тип служил легатом графу Кроше, был его глазами и руками в столице – чем-то средним между посланником, приказчиком и шпионом. И был вполне доволен своим местом." Таки графский. А план служил для "разгребания дерьма", чтобы граф остался доволен и не отказал от места.
Насчет марионеточности и приведенного анекдота. Я не нашла в тексте чего-то, могущего свидетельствовать в пользу Шеннардова властолюбия, стяжательства или тщеславия. Хелп!
Расскажи, пожалуйста, о роли отца Г. Пьяницы. )))
__________________
- Итaк, темa Вaшей диссертaции?
- Честность, достоинство и блaгородство кaк пaтология психики современного человекa.
Площадь Ленина умножением длины Ленина на ширину Ленина вычисляют только первоклассники. Тут интеграл по поверхности брать надо.
А план служил для "разгребания дерьма", чтобы граф остался доволен и не отказал от места.
Нм вз Хорелли по развязке получает возможность вылезти из тигеля рассказа. Отбыть в сияющие дали.
Цитата:
Сообщение от Franka
Я не нашла в тексте чего-то, могущего свидетельствовать в пользу Шеннардова властолюбия, стяжательства или тщеславия.
Шеннард избранный персонаж, человек лицом к удаче. Его последовательно выручают удобный Скеперо, удобный король, Воланд, Пандора. Очевидно идеал и носитель идеи. Однако протагонист в вещи - Холерик.
__________________
— Где мои драконы?!
Последний раз редактировалось Snake_Fightin; 19.10.2010 в 12:23.
Как мне кажется, кроме полукомичной роли второго плана, за какую монах получил бы какой-нибудь приз, он нужен для того, чтоб, чрез его неведенье, Хорелли объяснил бы читателям суть зловредного закона в начале (капитан со шрамом на лице для этой роли не подходит).
__________________
— А ты ниче.
— Я качаюсь.
— Как думаешь, для чего мы в этом мире?
— Я качаюсь.
Как мне кажется, кроме полукомичной роли второго плана, за какую монах получил бы какой-нибудь приз, он нужен для того, чтоб, чрез его неведенье, Хорелли объяснил бы читателям суть зловредного закона в начале
Согласна. Но это нужность для читателя. Снэйк же сказал
Цитата:
А равно с тем, что о. Г.Лицемер не заслуживает обозрения, нм вз в о-це вся суть произведения. И наконец с тем, что служебный и утилитарный признаки есть что-то плохое.
Но пока не пояснил.
__________________
- Итaк, темa Вaшей диссертaции?
- Честность, достоинство и блaгородство кaк пaтология психики современного человекa.
Площадь Ленина умножением длины Ленина на ширину Ленина вычисляют только первоклассники. Тут интеграл по поверхности брать надо.
Из серии: "народ безмолвствует" в финале "Ивана Грозного".
Вокруг творится чёрте-что, творятся заговоры, истязаются девы, горит пшеница, а пьянице монаху хорошо - он нашёл себя в своём пагубном пристрастии, и ничего ему больше не надо. В один из самых драматичных моментов он думает только о том, чтобы церемония закончилась побыстрее. По мне, даже отвращение Хорелли в адрес монаха, - это реакция человека деятельного, пусть и собственными понятиями о долге и чести, - на человека, который плывёт по течению винной реки.
Этот образ - указание на всех равнодушных. Так мне кажется.
__________________
— А ты ниче.
— Я качаюсь.
— Как думаешь, для чего мы в этом мире?
— Я качаюсь.
Ещё о. Горио первым преподносит то, что у персонажей есть вторая сторона. Скеллер не только-то машина смерти, но и потерявшийся деревенский парень, Холерик не только средоточие зла, но и анти-Шеннард - конструктивный руководитель.
Конкурсы
10.10.2010, 21:18
Adsumus
