Воин святого престола

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Идея точит мне мозг уже полгода. Она меня так измотала, что решил - либо я воплощу ее, либо она меня доконает. Выкладываю в отдельной теме, потому что это мне дополнительный стимул не бросать дело на полпути (вот такая странная логика).
Жанр - фэнтези, на данный момент запланированы 13 глав (основные персонажи) и редкие очень короткие интерлюдии между ними (второстепенные персонажи, двигающие сюжет и расширяющие рамки мира).
Пробовал писать очень давно, так что будет много работы над ошибками. просьба также искать ляпы, недостоверные на ваше личное мнение характеры. Если найдете одни и те же ошибки, пожалуйста, уккажите на то или иное правило (весь учебник Великого и Могучего я не осилю), чтобы автор больше на них не спотыкался.
Как только разгребусь с материалами, выложу в заголовке синопсис и словарик по миру.


Итак, титульный лист уже имеется, начну потихоньку сливать сюда все черновики:

Скрытый текст - карты:

Скрытый текст - Священная империя:

Скрытый текст - Земли Тринадцати:

а если серьезно, то карты очень схематичны и убоги, признаю, на них даже не нашлось места рекам, а они играют очень важную роль в романе

Скрытый текст - Глоссарий. Список будет дополняться:

Солнцеград – столица Священной империи, Розы Запада. По сути управляется архигэллиотом.
Священная Империя – несколько королевств и баронств, объединенных под эгидой Церкви крови, занимают обширную область Ветреных Равнин и простираются от Лихого моря до Волчьей пасти.
Льдистый океан – огромное водное пространство, лежащее на севере империи.
Норды – племена северян, ведущих кочевой образ жизни. *клянусь, до того как начать писать, я не играл в Старые свитки ^^*
Лихое море – воды, лежащие на юге Священной империи, к нему имеют выход страны – Аргестия и Виллия, что делает их важными узлами торговли империи. Море полно жуткими тварями и лишь один пролив, названный Благим Намерением свободен от тварей. Но не от пиратов.
Благое Намерение – пролив, соединяющий торговые пути запада и востока. Единственный морской путь торговли между этими землями.
Мертвые земли – место жестоких столкновений армий запада и востока, вследствие кровопролитных воин местность полностью вымерла – реки пересохли, живность исчезла, а деревья высохли. Лишь жуткие твари, названные падальщиками, водятся там и несть им числа.
Падальщики - жуткие твари – большие как медведь и быстрые как волк – порождение войн и червоточин. Не люди и не звери.
Кальс и Эльс - миниатюрные королевства. Находятся в прямой зависмости от Священных (Святых) земель. Подвергаются постоянным нападениям падальщиков.
Борейа – самое молодое королевство Священной империи. Недавно было принято в состав империи после поголовного, и как поговаривают , насильственного перехода в веру империи. Остальные королевства считают берейцев варварами и относятся к ним пренебрежительно.
Волчья пасть – горный хребет, располагающийся на севере империи. В его окрестностях живут дикие племена- норды, совершающие постоянные набеги на владения лордов-протекторов.
Земли Тринадцати – так называют западные земли, принадлежащие мелкоземельным лордам-протекторам, ведущим постоянные междоусобные войны. На данное время существует 13 баронств, граничащих на западе с необжитыми землями, на юге с Дальноводьем, на севере с Волчьим клыком, на востоке со Священными землями и Делией.
Земли тринадцати лордов (начиная с северо-запада и двигаясь на юго-восток:
1- Кальменголд (лорд Кальм)
2- Лизеншир (леди Лизен)
3- Сульсшир ( лорд Сулроуд)
4- Морлэнд (л. Моргот)!
5- Шэнсвуд (л. Шэнсоу)
6- Таусшир (Л. Таус)
7- Бэррислэнд (л. Бэрри)
8- Фартэйнд (л. Фарслоу)!
9- Долнлэнд (Доллшоу) !
10- Кэнсвуд (л. Кэнсли) !
11- Брэнвуд (л. Брэнд)
12- Коэншир (л. Коэн) Гарольд Коэн
13- Уоллэнд ( л. Уоллштайн)
Край мира – земли, расположенные на западе Империи. По большей части необжитые, скрытые сплошным покровом старых лесов. населены язычниками, племенами вестготов.
Безымянные – служители культа Немого Бога, очень популярного в Землях Тринадцати и изгнанные с приходом служителей Церкви Крови. Практиковали темные ритуальную магию.
Гиблые топи – болотная местность на юге Дальноводья. Знаменита тем, что там растет синелист.
Синелист – лекарственное растение, помогает от большинства болезней.
Восточный Халифат – земли неверных.
Дальноводье – наименее людный край империи – край болот и глухих лесов, ядовитые испарения несут в себе множетсво болезней, но синелист болотных земель очень ценится медиками, поэтому эти земли являются важным торговым элементом империи, но также и местом обитания людей второго сорта – работают на болотах в основном каторжники и покорившие-ветер.
Аурия – королевство, соседсвующее к западу со священными землями. Богато золотом, через ее земли лежит важный караванный путь в Виллию и Аргестию, ведущий к морю.
Сеннайя – плодоносный край, житница империи, богат реками и цветущими долинами является самой южным королевством империи.
Делийское королевство – самое большое королевство империи, вследствие этого постоянно претендует на главенство в ней и состоит в подковерной войне со Священными землями. Делийске короли не раз были отлучены от церкви, прозваны тиранами и свергнуты своим же народом.
Кости Земли – цепь горных массивов, разделяющая Виллию, Аргестию и Сеннайю от остальных стран империи.
Дыхание Аланны – горный перевал, хорошо охраняемый караванный путь между Виллией и Аурией. Торговая артерия империи.
Слабое дыхание Аланны ? – второй перевал через Кости Земли, соединяющий Сеннайю и делийское королевство.
Ветреные равнины – старое название священной империи.
Амплус, Река Великого договора, Многодетная – самая большая и полноводная река западных земель. Считается, что именно от нее, когда-то брали начало все реки запада. Именно ее многочисленные притоки – по сути, самостоятельные реки – являются видимой и нерушимой вот уже много лет границей многих королевств.
Восточные земли – земли неверных, территория, лежащая за мертвыми землями. Населена людьми, не принявшими веру империи, а потому являющих собой объект постоянных попыток завоевания со стороны архигэллиотов империи.
Приграничье – земли ордена Безликих.
Безликие(?) - воины, посвятившие жизнь служению интересам серкви – считаются лушими охранниками геллиотов, первыми, кто идет в поход против неверных.
Последний рубеж – главная крепость Безликих. Расположена в Приграничье.
Дам – приставка к имени покорившего-ветер. Появилась в результате кровосмешения с завоевателями. Означает – чистый, ее используют, когда говорят о чистокровных покоривших-ветер.
Обитель Веры – крепость в солнцеграде, дворец архигэллиота.
«яблоко империи» - Лепесток Солнца, держава, символ власти архигэллиота, единственное доказательство существования богов.
«блажь грешника» - атура, дурман, наркотическая пыльца.
Место Силы - скопление магическое энергии. Бывает одноразовым и постоянным. Вступив на него, маг "заряжается" и становится способным творить чары. Считается, что они образовались от слез Алланы, оплакивающей своего мужа.
Червоточина, врата - считаются, что открываются из-за желчи и слюны Зарока, выплеснутой на землю. Очень опасны, открываются в местах, где вера в богов слаба. Закрыть их могут только маги.
Руны – тайная клинопись древних племен покоривших-ветер. Говорили эти племена на чудном языке, поклонялись духам и дотронувшись до рун и произнеся потаенные слова, приобретали способности, помогающие им выжить в суром тогда еще мире. Теперь почти не осталось как рун так и того народа. Пришедшие с юга кочевые племена долго истребляли древний народ пока его количество не стало так мало что уже не могло угрожать все прибывающим чужакам. Со временем пришельцы стали ценить потомков древнего племени – но было поздно - древняя кровь разбавилась – появились полукровки, квартероны и мало кто уже мог вспомнить старую речь, а руны перестали подчиняться пришельцам и разбавленной крови, и превратились в старую байку.

Народы

Неверные – общее название народов востока.
Северяне – варварские народы Волчьей пасти, борейцы.
Имперцы – так себя называют старейшие королевства империи – Священные земли, Делийцы, Аурия, Кальс и Эльс, баронства Тринадцати Земель .
Южане – Сеннайя, Виллия, Аргестия.
Чахоточные, желтоглазые – уничижительное прозвище покоривших-ветер.
Покорившие-ветер – древний народ, когда-то населявший Ветреные равнины.

Организации

Церковь крови – самая могущественная сила империи, ее адепты имеют большое влияние на прихожан, владеют обширными имениями во всех странах империи, а так же церкви полностью принадлежат Священные земли и самый огромный город западных земель – Солнцеград. Церковь делится на Гэллиотизм (мужскую церковь) и Алланесизм (женскую церковь). Мужская церковь по сути является главной, оперирует деньгами, ведет политические игры, выдачу земель, назначение клира и одобрение восхождения на престол наследников королевств империи. Женская церковь занимается мирскими делами – ведет хронику, помогает убогим, лечит больных, занимается воспитанием и образованием и т.д.
Орден Безликих – братство воинов, отдавших жизнь на служение церкви. Обычно именно из них формируется костяк армий, идущих на войну с неверными. Благодаря им, падальщики еще не поглотили земли империи. Обителью ордена служит крепость Последний рубеж.
Маги – люди, чувствующие Места Силы и умеющие совладать с таящейся в них энергией. В западных землях делятся на темных и белых инквизиторов.
Белые инквизиторы – люди с магическими способностями, служащие церкви.
Темные инквизиторы, чернокнижники - люди с магическими способностями, не состоящие на службе церкви и потому пребывающие вне закона, то есть отлученные от нее.

Боги:

Гэллос – муж Аланы, считается коварно убитым Зароком. Молитва к нему закрывает врата, отвращает лихие помыслы, и открывает все светлое в душе.
Аллана – жена Гэллоса, дабы спастись от коварного Зарока попросила солнце вознести себя на небо. Молитва к ней приручает диких тварей, прогоняет тьму и зло, помогает отыскать места силы.
Зарок – мифический злодей, убивший Гэллоса и охотящийся за Алланой. Считается, что именно из-за его ядовитой слюны открываются врата, а бранные слова превращаются в злобных тварей, проходящих через створки в мир.
Прародитель\Единый? – божество, в которое верят в халифате. Они считают, что им был великий вождь, приведший корабли людей в эту землю.
Немой бог – злобное божество, распространенное на распространенный на Краю мира.

Скрытый текст - Содержание:

Пролог
Глава 1-1
Глава 1-2
Глава 1-3
Интерлюдия 1
Глава 2-1
Глава 2-2
Глава 2-3
Глава 2-4
Интерлюдия 2
Глава 3-1
Глава 3-2
Глава 3-3
Интерлюдия 3
Глава 4-1
Глава 4-2
Глава 4-3
Интерлюдия 4
Глава 5-1
Глава 5-2
Глава 5-3
Интерлюдия 5-1
Интерлюдия 5-2
Глава 6-1
Глава 6-2
Глава 6-3
Интерлюдия 6
Глава 7-1
Глава 7-2
Глава 7-3
Интерлюдия 7
Глава 8-1
Глава 8-2
Глава 8-3
Глава 8-4
Интерлюдия 8
Глава 9-1
глава 9-2
Глава 9-3
Интерлюдия 9
Глава 10-1
Скоро...
10-2
10-3 - пишется...
10-4 - ?
Эпилог

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Продолжение задержалось из-за природной лени и нехватки времени:)
Если кто-нибудь еще сюда заглядывает, подскажите идиоту, как сделать так, чтобы заглавный пост отображался накаждой странице?

Скрытый текст - 3-2:

– Здравствуй, Лотт, – бывшего оруженосца словно молния поразила. Такой елейный голосок, будто бард на мандолине мелодию вывел.
– Рад тебя в-видеть, Квази, – отчего-то заикаясь, выговорил он.
– Виделись, – кисло вставила Кэт. Желтоглазая надернула на голову капюшон, скрестила руки грея ладони в подмышках.
– Извините меня, пожалуйста, но я не могла не обратить внимания на вашу одежду, – Лотт почувствовал, что краснеет. Его брюки выглядели очень плачевно еще в Гэстхолле. После злоключений в Крае Мира их с Кэт одежда больше походила на тряпки. – Я поговорила с Фиалкой-Сью и она радостью согласилась отдать вам несколько вещей. В благодарность за помощь Таре.
Квази положила на столешницу два свертка.
Лотт расплылся в улыбке и горячо поблагодарил неверную. Еще ни одна женщина не вызывала в нем такие чувства. Лотт тонул в темных, подведенных сурьмой глазах. Густые каштановые волосы каскадом падающие ей на плечи пахли мятой. А губы…
– Очень мило с ее стороны, – выдавила Кэт. – Возможно, когда нас вскоре сожгут на костре как ведьм, сестренки даже прольют несколько слезинок, оплакивая наши загубленные души.
– Почему ты так думаешь? – удивилась Квази.
– Не прикидывайся дурой. Я покорившая-ветер, мой род презирают все имперцы. Нас не пускают на постой и клянут во всех смертных грехах. Думаешь, откажись я выхаживать девицу, со мной бы также обходились? Да меня бы к столбу привязали, а сердобольные бабушки еще и хвороста подкинули бы. Да и твоя участь немногим лучше. Твой протектор, старый козел Роланд, строит из себя глиняного истукана на заднем дворе. Без него ты всего лишь неверная, чужестранка, чей приход странным образом пробудил злые силы. Очень подозрительно, не находишь?
– Кэт, – попытался встрять Лотт, но желтоглазая только отмахнулась.
– Это только вопрос времени – когда они начнут сгонять злость на ком-то из нас. И я очень надеюсь унести от сюда ноги, пока цела.
Зал постепенно наполнялся людьми. По два, по три они собирались, усаживались за столы, собирались возле горящих лучин. Все шептались о каком-то совещании, устроенном Туром Альденом.
Лиана появилась в дверях, держа за руку Фиалку-Мэри. Девочка измазалась и сонно терла ручками красные глаза. Лиана выглядела раздраженной и, не стесняясь, кляла Тура за то, что он отвлекает людей от работы.
Но поднявшийся было гомон враз прекратился, когда в столовой появился сам Тур. Выглядел он неважно. Под глазами залегли мешки, кожа побледнела, нижняя губа подрагивала. Казалось, он еле сдерживался, чтобы не заплакать.
– Я собрал вас здесь, чтобы объявить ужасную новость, – он скорбно опустил голову. – Бавер отошел с миром. Я, я даже толком не попрощался с ним. Не сказал сколь многим обязан…
Словно силы враз покинули его, Тур оперся об косяк, провел рукой по редким волосам.
– Да примет его Гэллос на небо, – Лиана осенила себя святым знаком, обняла еще не вполне понявшую, что же произошло, младшую из Бельвекен. – Держись, девочка. Все будет хорошо. Я и дядя Каль позаботимся о тебе и сестренках. Никто вас больше не обидит.
– А кого он оставил опекуном? – спросил кто-то из работников.
– Тура, конечно. Кроме него никто толком не знает, как содержать красильню, – проскрежетал хлебавший чечевичную похлебку старик в рясе священника. Местный служитель церкви был пьян, то и дело клевал носом, но ответил твердо и без колебаний
– Я девочек не отдам, – запричитала Лиана. – Он изведет их. Отравит или того хуже.
Столовая взорвалась криками. Люди кричали друг на друга, изливая потоки брани, приводя известные только местным случаи из жизни деревни. Вспомнили, как Тур помог красильне не развалиться, когда Бавер заболел, и как тот не доглядел за девочками. Про Лиану все говорили, что она действительно печется о судьбе девочек, что практически заменила им усопшую мать. Зато про ее мужа в основном только сквернословили. Люди не любили Каля. Говорили, что тот сведет на нет все начинание Бельвекена и, если красильней будет руководить именно он – ждать беды.
– Очень хороший момент, чтобы уйти незаметно, – Кэт взяла сверток с одеждой под мышку и боком начала протискиваться к выходу.
Дикий крик боли, словно с кого-то живьем снимали кожу, заставил всех умолкнуть. Кричали во дворе. Крестьяне высыпали наружу. Лотт, Кэт и Квази, подхваченные людским потоком послушно шли следом.
Фиалка-Сью, средняя дочка Бавера, только недавно нежно прощавшаяся с ражим кузнецом, лежала на вытоптанной земле посреди пыльного двора. Скромное платье разорвано, подле нее скользили, подчиняясь воле ветра, вырванные с корнем клоки медных волос. Даже сейчас было видно, как переливаются на солнце локоны.
На девушке, цепляясь суставчатыми лапами за плечи, сидела собранная из колосьев ржи и мухоморов тварь, отдаленно походящая на стрекозу. Создание Зарока монотонно клевало темя девушки, с жуткими мокрыми звуками выдирая из дыры в черепе розовые кусочки и проглатывая их по одному.
Женщины заорали, часть людей подалась назад, некоторые бросились на утек. Самые смелые, возглавляемые Туром, попытались отвлечь стрекозу. Тварь зажужжала и взлетела, невообразимо быстро махая невесомыми крыльями. Она стремительно спикировала в гущу толпы и выхватила оттуда щуплого мужичонку с дряблой кожей. Тот просил о помощи, плакал и клял монстра одновременно.
Кто-то открыл амбар. Бригада Тура похватала там вилы и рогатины. Вооружившись, крестьяне почувствовали себя более уверенно. Жители деревни пытались загнать тварь в угол, но никто из них никогда не бывал ни на охоте, ни на войне, поэтому ничего толкового из этого не вышло. Стрекоза закинула щуплого мужичонку на крышу покосившейся избы с полуразвалившимся дымоходом и упала на грозящих ей вилами крестьян. Бедный мужичонка шмякнулся о крытую деревянным настилом черепицу, не смог там удержаться и кулем съехал вниз, наверняка сломав ногу.
Крестьяне тем временем бросились врассыпную. Порожденная червоточиной тварь растерялась, не зная за кем погнаться в первую очередь.
В этот момент со второго этажа беленого дома на нее сбросили мешок с зерном. Стрекозу придавило к земле. Ее окружили бельвекенцы. Поднимались и опускались дубины, вилы и косы. Стрекоза щелкала костяными жвалами и прыскала вязкой слюной.
Каким-то чудом она сумела выскользнуть из-под мешка, прокусила одному из травивших ее загонщиков бедро. Остальные продолжали кромсать тело гадины, не причиняя, впрочем, видимого урона. Стрекоза уже не могла двигаться так же быстро – из-за упавшего мешка она подволакивала лапу и лишилась одного крыла.
– Расступитесь, – громко скомандовала Квази. – я могу убить ее заклинанием.
Неверная перебегала из стороны в сторону, пытаясь найти свободное от людей место, но перед ней всякий раз оказывался кто-то из местных, мешая прицелиться.
«Она боится попасть в крестьян, – понял Лотт. – Нужно найти способ выманить тварь».
– Сюда, ко мне, – закричала Кэт. Желтоглазая находилась возле булькающих чанов и отчаянно жестикулировала, пытаясь обратить на себя внимание. Здесь ты сможешь ее достать!
Но крестьяне упорно продолжали тыкать в стрекозу вилами. Та платила им сторицей. Еще двое выбыли из боя, хватаясь за поврежденные конечности. Тур вовремя не уклонился от удара и отлетел в сторону, крепко приложившись о угол дома. Крестьяне уже не наступали. Они пока что сдерживали стрекозу, но Лотт понял – если тварь заденет еще одного из них, те побегут. И умрут.
«Ты безумец» – мысленно сказал он себе, беря в руки вилы одного из пострадавших.
«Ты должен был давно убежать отсюда. Кто тебе эти люди, раз ты идешь ради них на риск?» – рогатина задела бок стрекозы, вырвав из наружного покрова несколько колосков.
Тварь зашипела и бросилась на него, будто хотела протаранить. Лотт попятился, виляя то в правую, то в левую сторону. Он очень надеялся, что не споткнется по пути. Жвалы клацнули перед самым носом. Очень хотелось броситься наутек, но ему годами вдалбливали на тренировках, что бегство подобно смерти.
«Просто меч воткнут не в живот, а в спину – всего-то», – говорил старый оружейник лорда Кэнсли.
– Держись! – Кэт метнула в отродье нож. Стрекоза на миг замешкалась. Этого хватило, чтобы Лотт с помощью желтоглазой взобрался на помост. Частично сложенное из лакированных досок, частично из камня, возвышение выдерживало вес чанов, плотно сидевших в углублениях, под которыми горел постоянный огонь. Здесь гулял особенно резкий запах разных протрав. Сильнее всего несло мочой. Глаза начали слезиться от едких кислот и дурно пахнущих миазмов.
Тварь и не думала отступать. Ползла к ним, Лотт готов был поклясться, что чудовище просто мечтает увидеть, чем они с Кэт начинены внутри.
Он спрятался за глиняной емкостью, еле избежав движущегося на лебедке крюка с очередным куском кожи. Удивительно, но механизм до сих пор работал, исправно выполняя сделанный нанимателями заказ.
– Давай же, Квази, не медли! – в голос поневоле закралось отчаяние.
Но Квази не ответила. Только сейчас Лотт заметил, что стрекозу больше не донимают крестьяне. Многие из тех, кто был с Туром, сгрудились за неверной, творящей руками сложные пассы.
Что там происходило, Лотт не видел, но не составило большого труда догадаться, что к чему.
Тур сказал, что чудовищ было три, одну убила неверная, вторая сейчас подкрадывалась к ним, забрызгивая слюной покрытые цветными пятнами доски. А третья тварь сейчас атакует задний двор красильни.
Им никто не поможет. Сердце сжалось до размеров наперстка, неприятный холодок пробрал до костей.
«Глупая смерть глупого человека. Интересно, хоть кто-нибудь умирал, ощущая себя мудрецом?»
Кэт дернулась в сторону. Стрекоза только пискнула и продолжила наступать, пощелкивая острыми жвалами. Сначала она убьет его, затем возьмется за желтоглазую.
Со скрипом проехал еще один крюк. Лотт попытался спрыгнуть вниз, но тварь перегородила ему дорогу. Он только и мог, что попытаться залезть на чан.
– Давай, гадина. Ты или я, – прошипел Лотт, надеясь, что это не звучит так жалко, как ему казалось.
Тварь атаковала. Лотт отскочил в сторону, поднырнул под громоздким брюшком, когда стрекоза разворачивалась. Проявив недюжинную ловкость, он обхватил ее голову, не давая жутким челюстям разодрать брюхо. Порождение пекла загудело, попыталось вырваться. Лотт почти сел не нее верхом, из последних сил сдерживая беснующееся чудовище.
Внезапно в голову пришла одна мысль. Дождавшись, когда лебедка опять начнет движение по кругу, он подпрыгнул, ухватил увесистый крюк, весь ржавый, с коркой темного налета на поверхности, и что было сил потянул вниз. Прямо к пощелкивающей жвалами стрекозе. Крюк впился в морду твари, проткнул небо и вышел из места, где у человека должно быть ухо. Веревка выдержала. Упруго дернувшись, она вернулась в прежнее положение, забрав с собой трепыхавшееся чудовище.
– Получай, тварь, – донеслось из окна дома, где в недрах прятался весь нехитрый механизм лебедки.
Лотт обернулся на голос. Марджи, незаконнорожденная дочь Бавера Бельвекена, дождалась, когда крюк зависнет над одним из чанов и переключила рычаг.
Крюк, а вместе с ним и тварь рухнули в чан. На дощатый пол полетели горячие брызги. Суставчатая лапа появилась было из чуть сужающегося к концу горлышка, но этим все и закончилось. Порождение Зарока сварилось в густой протраве. Лотт осторожно заглянул внутрь, но кроме редких колосьев да тонюсеньких веток, плавающих в индиговом красителе, так ничего и не заметил.
– Готова, – авторитетно сообщил он подоспевшим крестьянам. – Что с третьей тварью?
– Ушла под землю, – Квази тяжело дышала, бой дался ей тяжело, но обошлось без серьезных ран. – Нужно заняться пострадавшими.
Еще один истошный крик нарушил наступившее затишье.
– Туда, – Кэт безошибочно определила сторону. – Скорее.
Крик возобновился, теперь он был больше похож на стон, перемежающийся всхлипами.
Казалось, схватка не окончится никогда.
Людей стало существенно больше. Во двор красильни набежало народу изо всех окрестностей. Многие несли наперевес топоры.
Лотт замешкался, помогая Кэт спрыгнуть с помоста. Вместе они приготовились отразить нападение еще одной твари.
Но решающего боя так и не случилось.
Топоры и вилы сами собой опустились. Люди просто стояли и молча смотрели на бьющуюся в истерике женщину.
Лотт протиснулся сквозь плотные ряды.
Лиана Стэйтен часто всхлипывала, и жалобно приговаривала:
– Прости, пожалуйста, прости. Прости, пожалуйста, меня…
Голова Каля, ее мужа, не отвечала. Рот скривился в предсмертной судороге, глаза закатились. Он словно опять хотел избежать причитаний сварливой бабы, но не мог, потому что был мертв. Оторванную голову наверняка принесла одна из тварей.
– Что бы это значило? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Лотт.
– Только то, что ни один из нас не может чувствовать себя теперь в безопасности, – ответила Кэт. – Тварь никому не даст уйти отсюда живым.

***

Местный священник, чьего имени Лотт так и не узнал, спросил:
– Может ли кто-то назвать причину, по которой эти любящие сердца не должны биться одновременно?
Фиалка-Мэри мешалась под ногами, то выскакивала вперед и теребила подол платья старшей сестры, то приставала с вопросами к тетке. В конце концов, Лиана отправила ее вниз, узнать у Марджи, готовы ли праздничные кушанья.
Священник был почти трезв, что для него потребовало почти нечеловеческих усилий. Он то и дело поправлял рукава рясы и замолкал на середине фразы, вспоминая положенные по такому случаю слова.
Никому особенно не было до этого дела. Собравшиеся в маленькой душной комнате люди смотрели на светящихся от счастья молодых.
– Ты не права, Кэт, – тихо произнесла Квази. – Здесь никто не собирается устраивать охоту на ведьм. Иначе нас не пригласили бы присутствовать на свадьбе. Не все люди бездушные звери, какими ты их представляешь.
– Только те, кто служат церкви, – за словом в карман Кэт никогда не лезла.
– Почему же тогда преподобный Роланд Тоунхен пожертвовал собой ради других? Не стоит хулить тех, кого даже не знаешь.
Молодые поцеловались. Гости поздравляли их, желая долгих и радостных лет жизни.
Сэм Уоллис два дня не отходил от невесты. Фиалка-Тара пришла в себя, но была так слаба, что не могла самостоятельно двигаться. Весть о гибели дяди и сестры поразила ее до глубины души. Предложение Сэма она приняла не сразу, слишком тяжело думать о свадьбе, когда под землю ложатся близкие люди. Но одна из тварей еще жива. И неизвестно, кто станет следующей жертвой. Возможно, жить им осталось считанные часы, так почему бы не воплотить в жизнь так долго откладываемые планы?
Лиана Стэйтен, облаченная во все черное, подвела Сэма к Таре, соединила их руки. Молодые заключили друг друга в объятия и поцеловались.
– Свадьбы мне нравятся все меньше, – шепнула на ухо Лотту Кэт. – В последний раз нас едва не убила невеста. Теперь вот эти двое…
Квази на нее шикнула и желтоглазая замолчала, недовольно поджав губы.
Скромный пир устроили в столовой. Марджи, недовольно бурча, разливала пенное пиво и мед. Местные девушки подавали наскоро состряпанные блюда гостям.
Тур Альден не присутствовал на церемонии, занимаясь делами красильни. Лиана не преминула сказать, что он будет плохим родителем девочкам, если и дальше станет пропускать важные для них события.
После смерти отца Фиалок, на Тура поневоле легла забота о красильне. Несмотря на тяжелую травму, он находил в себе силы присматривать за людьми и разбираться с чудовищным грузом работ.
Снаружи быстро темнело. Тур приказал расставить вокруг стражу, опасаясь нападения последней твари. Постовые мельтешили за окнами, освещая подворье факелами.
Издали завидев Квази, Лотт махнул рукой, приглашая неверную сесть с ними за один стол.
– Сдалась она тебе, – раздосадовано протянула Кэт. Казалось, желтоглазую приводило в бешенство само упоминание имени Квази.
Просторная столовая наполнилась приглашенными гостями. То и дело поднимались кружки и провозглашались здравицы молодым. Люди обсуждали последние события, и каждый приплетал в свой рассказ что-то новое. Лотт не сомневался, что очень скоро он превратится в отважного рыцаря, а Квази с Кэт станут чуть ли не святыми. Но пока их потчевали как своих. Уже за это он был им благодарен.
– Вы двое – единственные, кому я могу довериться, – сказал Лотт, – внимательно глядя на девушек. – Квази, то, что я скажу сейчас, должно остаться только между нами.
Неверная внимательно посмотрела на него, будто неожиданно открыла в Лотте совершенно другого человека. Медленно кивнула, соглашаясь на просьбу.
– Не так давно мы с Кэт… уже имели дело с червоточиной. Тогда врата открылись всего из-за одного человека. Ни ведьмы или ведьмака, поклоняющихся Зароку, ни погрязшего в пороке грешника. Просто маленькая девочка очень хотела, чтобы ее мама не умерла. Так хотела, что приоткрыла створки в пекло.
Кэт скрипнула зубами, но промолчала. Слова были сказаны и ничего назад уже не вернешь. Пусть она не доверяла Квази, Лотт знал, что без магической поддержки они могут не справиться.
– Ты хочешь сказать, что истины, записанные в Книге Таинств, неверны? – вскинула брови Квази. – Червоточины открываются только из-за безбожников и черных душою людей – это ложь?
– Для неверной ты неплохо осведомлена, в религии Священной Империи – хмыкнула Кэт.
– В чужой стране принимаешь чужие правила, – пожала плечами Квази.
Она аккуратно отломила от исходящей паром плюшки кусочек. Внутри сдобы оказалось грушевое варенье. Неверная слизнула выступивший сироп.
Лотт непроизвольно сглотнул. Он еще никогда не видел столь соблазнительных женщин. Один раз к сиру Томасу приехала леди Лизен, о чьей красоте ходили легенды. Белокурая, с вьющимися достигающими ягодиц волосами, она обладала тонкой талией, и при каждом ее шаге создавалось впечатление, будто владычица Лизеншира просто парит над землей.
Квази чем-то напоминала благородную. Неверная вела себя тихо и скромно, говорила редко и только по делу. И каждое ее слово звучало для Лотта подобно пению соловья. Он переставал обращать внимание на все окружающее, плененный заморской красотой.
– Не знаю, – пожал плечами Лотт и уткнулся в свою тарелку, выковыривая хрящи из мяса. – Может, и нет. Но я клоню не к этому. Что, если червоточина, закрытая преподобным Роландом, тоже образовалась не просто так?
– Ну и? – Кэт почистила свою тарелку, выпила за здоровье молодых с проходившим мимо сухопарым мужчиной в круглой шляпе. – Червоточина-то закрыта.
– Но последняя тварь еще жива, – задумчиво протянула Квази. – И, возможно, пытается угодить чьей-то воле. Кому-то, проживающему в Бельвекене.
– Убивая всех без разбору? – Кэт потянулась к тарелке Лотта. Лотт шлепнул ложкой по маленькой ручке желтоглазой. Та показала ему неприличный жест, но больше стянуть чужую еду не пыталась.
– Так ли уж всех?
Лотта бросило в холодный пот.
Осененный неожиданной догадкой он выскочил из-за стола и выбежал из комнаты. Помчался по коридору к алькову, где проводила все время Лиана. Она тяжело переживала гибель мужа, постоянно плакала и почти ни с кем не общалась. Только постоянно держала при себе малышку Мери.
Женщина спала. Спросонья она только моргала, не понимая, о чем ее спрашивают.
– Мери? – Лиана протерла глаза. – Я отправила ее на кухню, чтобы помогла подавать еду. Странно, она должна была уже вернуться. Что с ней?
– Ей грозит опасность. Тварь охотится за сестрами, – пояснил Лотт.
– Но почему?
– Просто поверьте мне.
– Я… хорошо.
Она тяжело поднялась и присоединилась к ним.
На кухне витали запахи жареного мяса, пирогов, лукового супа и дыма. Туда-сюда сновали занятые люди, неся в руках горшки с вареными овощами, тушеными кусочками баранины и ухой.
Потолок прокоптился до черноты, здесь стояла невыносимая жара. Хотелось прочистить глотку и выйти на свежий воздух.
– Была здесь ваша Фиалка, – Марджи кочергой шевелила угли. Ее платье промокло от пота и покрылось налетом сажи. – Но надолго не задержалась. Сказала, что хочет поискать драгоценности на берегу и дернула отсюда.
– О боги, – простонала Лиана. – Почему ты ее не остановила?!
– А зачем? На улице постоянно находятся патрули, они доложат, если что не так. У меня забот полная комната. Кучу людей нужно накормить. Да и кто она мне, чтобы я за ней постоянно приглядывала?
Лиана застонала.
– Она твоя сестра, дуреха.
В верхних комнатах раздался ужасный грохот. Посыпалась пыль. Гости замолкли, некоторые попятились в сторону двери.
– Моя сестра? У меня есть сестры?! – Марджи открывала и закрывала рот, переваривая услышанное.
– Выяснение родословной оставите на потом, – отрезал Лотт. Сейчас он как никогда чувствовал себя нужным. Он повернулся к Квази. – Найди Тура, расскажи ему о девочке. Остальные за мной.
Они поднялись на верхний этаж. Лотт позаимствовал у Марджи кочергу, и вел за собой отряд из одних женщин, как какой-нибудь воевода армию.
Он не сомневался, что тварь попытается напасть на дочерей Бавера, но не догадывался, что это произойдет так быстро.
Сердце бешено стучало в груди, когда он плечом выносил дверь. С той стороны слышались приглушенные стоны. Он навалился всем телом и дверь поддалась.
Сэм с исцарапанным до крови лицом держал на руках жену и протягивал к ним безвольное тело.
– Помогите ей. Прошу вас, добрая девушка, вылечите мою Тару.
Кэт хватило одного взгляда, чтобы вынести вердикт.
– Ей уже ничем не помочь. Мне очень жаль.
Сэм Уоллис взвыл, прижал к себе мертвую супругу, словно хотел удержать дух в теле.
– Она попросила открыть окно, говорила, что здесь душно, что трудно дышать, – простонал Сэм. – Тварь влетела и сбила меня с ног; налетела на нее, раздирая на части, кромсая. Я пытался ей помешать, но злокозненная муха оказалась слишком сильной.
– За что нам все это, – лицо Лианы побледнело, она присела на кровать, глядя на Тару, погладила рыжие волосы. – Они не заслужили такой участи, не заслужили.
– Я найду тварь, – прорычал Сэм. – Уничтожу, изрублю на мелкие кусочки.
– А я тебе в этом помогу, – грозно вставила Марджи.
– Вначале позаботимся о Мери, – сказал Лотт. – Тварь попытается убить и ее. Мы должны найти девочку раньше нее.
– Малышка отправилась собирать драгоценности, – произнесла Кэт. – Где их здесь следует искать?

[Нигвен]

заглавный пост отображался накаждой странице?

Надо позвать великого модератора и попросить сделать его первый пост заглавным. Но просить следует мягко, вежливо и учтиво. Тогда модер расплачется от счастья и сделает тебе шапку.

Я выдрал цитаты из контекста, чтобы просто поглядеть, что ты наваял.

Сверкая грязными пятками (?) девочка, которая едва ли встретила десять зим, скрылась за воротами, поднимая на уши всю округу.

Деепричастие забыл замкнуть. И вообще два деепричастия в разных местах странно выглядят. Девочка скрылась за воротами, сверкая пятками и поднимая на уши округу. Хотя мне все равно не нравится это предложение.

Сэм Уоллис, весь красный и с вздувшимися на висках жилами, от помощи отказался, предпочтя сам нести беспамятную (?) Тару. Он кряхтел, сопел, но подобно святому, проходящему испытание богов, упрямо шел к деревне Бельвекен.

БЕСПА́МЯТНЫЙ, -ая, -ое; -тен, -тна (разг.). То же, что забывчивый.

Около нее паслись многочисленные стада, выедая последнюю редкую траву

Ну и т.д. и т.п. Написано хотя бы читаемо, поэтому ознакомлюсь с текстом на днях более подробно.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Нигвен, оке, пойду челом бить модераторам;)
Вообще поясню - эта глава спкойная более-менее будет, скорее проба написать детективчик.

Скрытый текст - 3-3:

***

В вечерних сумерках казалось, что Радужная объята огнем. Золотые искры освещали мутную, пахнущую тиной и едкими протравами воду. Огни факелов освещали оба берега реки. Многие односельчане, принимающие участие в поисках девочки, выкрикивали ее имя, но никто им не отвечал.
Лотт выставил перед собой просмоленную палицу и, пригнувшись, зашел в реку. Вода тут же затекла за голенища, под ногами неприятно зачавкало. Он заглянул под мост. Многие камни кладки треснули и покрылись мхом. Здесь часто справляли нужду, это было заметно по отложениям селитры в вязкой почве.
Самое удобное место чтобы спрятать тело, если ты убил маленькую девочку. Хотя порождения червоточин до этого не проявляли желания прятать свои жертвы.
Лотт двинулся вперед, держа факел поближе к воде, стараясь разглядеть в матово-черной жиже знакомые черты.
– Как ты думаешь, кто бы это мог быть? – спросила сверху Кэт. Покорившая-ветер перегнулась через массивные перила, рискуя упасть в реку.
– Кто-то очень не любящий семейство Бельвекен, – откликнулась Квази.
Неверная вернулась с противоположного берега, что-то зажимая в кулачке. Ее сопровождали несколько крохотных светящихся шариков. Колдунья посылала их в разные стороны, заставляя освещать наиболее мрачные места.
– Вот, смотри.
Квази разжала кулак. В ладони оказалось несколько разноцветных камешков.
– Это и есть драгоценные камни Мери. Краски настолько сильны и так долго сливаются в реку, что окрасили оба берега в разные цвета.
Лотт хмыкнул и взял на память лазоревый камешек, по форме и цвету напоминающий сливу.
– Богатых и успешных все недолюбливают, – фыркнула Кэт. Она попыталась ухватить один из чародейских пульсаров, но шарик увернулся и последовал в указанном хозяйкой направлении. Кэт надулась и забарабанила пальцами по перилам. – Так можно большинство местных обвинить в… э-э грехе.
– Говоришь почти как священник – улыбнулся Лотт.
Удивительно, но в такой грязной воде, полной ядовитых красок и мочи, смешанной с уксусом, еще водилась рыба. Мальки зарывались поглубже в тину, едва завидев отсвет пламени.
– Семейство Бельвекен здесь очень уважают и любят, – возразила Квази. К неверной вернулись шарики. Чародейка погладила своих слуг, словно те были живыми существами, и послала в новые места. – Бавер дал работу многим семьям и помог избежать долговой ямы. Здесь должно быть очень личное дело.
– Мери! Ме-ери!
Лиана Стэйтен раз за разом звала племянницу. Женщина куталась в шерстяной платок, и была бледна как смерть. Казалось, вместе с жизнью родных она потеряла связь с реальным миром. Марджи, стоявшая вместе с ней на одном из перекинутых между домами мостиках, обняла Лиану за плечи. Вдова попыталась снова позвать Мери, но зашлась кашлем. Марджи гладила ее по голове, что-то успокаивающе говорила. Лиана резко ответила, зло на нее посмотрела. У стряпчей задрожали губы. Она отошла в сторону. Теперь уже Лиана принялась ее успокаивать. Вместе они тихо плакали, глядя на освещаемую факелами Радужную.
– Думаешь, здесь замешаны родственники? – Кэт заметила, что Лотт наблюдает за женщинами.
– Думаю, наследство Бавера Бельвекена не такое уж маленькое, чтобы никому до него не было дела.
– Марджи?
– Девушка не знала, что у нее есть сестры. Это отразилось на ее лице, когда Лиана сказала правду. Марджи сварливая, но не злая. Нет, это не она.
– Тогда Лиана, – с уверенностью в голосе сказала желтоглазая. – Они с мужем так хотели заполучить красильню, что поливали грязью Тура.
– Она просто очень любит Фиалок и не хочет, чтобы их воспитывал посторонний. К тому же ее мужа убила тварь.
– Тогда кто? Неужели наместник?
Лотт хотел было ей ответить, но стало не до болтовни.
К чародейке вернулись только два шара. Ниже по течению раздался хлопок. Квази подобрала полы платья и бросилась в сторону шума. Переглянувшись, Лотт и желтоглазая последовали ее примеру.
Радужная здесь изгибалась зигзагом и истончалась настолько, что кто-то рискнул поставить двухэтажный дом на сваях, под которыми протекала речка. Из многочисленных окон свешивался десяток удочек и две сети.
Под сваями велся бой не на жизнь, а на смерть. Двое мужчин исходили кровью, еще больше окрашивая и без того загрязненную воду. Последний держался, но все больше отступал под натиском вдвое большей, чем он сам твари.
– К оружию! Ко мне! Сюда, скорее, на помощь! – Тур Альден героически кричал, храбро сражался, но все равно выглядел, как торговец. Он едва держал рогатину в хилых руках, редкие волосы растрепались и лезли в маленькие, подслеповатые лаза. Прячущаяся за его спиной Фиалка-Мери повизгивала от страха и смотрела на своего невольного защитника круглыми от страха глазенками.
Напиравшее на него чудовище больше всего походило на гигантского муравья. Глаза-буркала в гневе смотрели на посмевшего сопротивляться человечка, двойные жвалы угрожающе щелкали, намериваясь отхватить от Альдена кусочек пожирнее.
– Я всегда буду слушаться, – лепетала маленькая девочка. – Всегда-всегда буду слушаться взрослых! Пожалуйста, не ешь дядю Тура, он не виноват, что я убежала от него и других дядей с факелами. Я только хотела найти много-много камешков и положить их на могилы отцу и сестренке.
Чудовищу было все равно, что хотела непослушная девочка. Оно взмахнуло лапой, запросто обрушив одну из свай. Балка рухнула на Тура, придавив управляющего своим весом. Альден безжизненно упал, скрывшись под казавшейся такой густой, толщей воды. Над ним поднимались пузырьки – скоро легкие заполнит зловонная вода Радужной.
– Вытащите его, – приказала Квази. В моменты наивысшего напряжения неведомо куда девалась ее скромность и мягкость. Теперь неверная больше походила на одну из дев-воительниц северян.
Широко расставив ноги, Квази соткала сложный узор из покрытых инеем многолучевых звезд и колечек дыма, отгородив их от атак муравья-переростка.
Лотт по пояс погрузился в холодную воду. Он шарил руками по дну, нащупывая Тура, но под руку попадались только комки грязи, тины или нечто настолько склизкое и кусачее, что ему даже не хотелось взглянуть на свою находку. Наконец, им с Кэт удалось найти Альдена. Одна его нога оказалась в капкане, прижатая сваей.
Лотт попытался отодвинуть ее в сторону, но дерево было из тяжелой породы, не держащейся на плаву, и поддавалось с трудом. Кряхтя, Лотт потихоньку сдвигал его в сторону.
Стена из инея и дыма беззвучно рухнула. В лицо сыпануло холодной стружкой. В безмолвном ужасе Лотт смотрел, как тварь пробирается через проделанную в чародейском узоре брешь, нарочито медленно перебирая суставчатыми лапами.
Муравей, как и остальные порождения Зарока, был соткан из того, что дает земля. Вот только молодые, зеленые побеги стали напоминать древесную кору, закостенели, сочленения поскрипывали при ходьбе, яблоки, заменявшие этому созданию глаза, налились багрянцем, в некоторых стали заметны внушительные дырки с копошащимися в них червями.
И эта масса, по определению не способная ходить, неотвратимо вышагивала в сторону Квази и маленькой Фиалки. Неверная пыталась сопротивляться. Один за другим ткала чары, за которые Церковь Крови давно придает анафеме. От них пахло сиренью. Но все они бесформенной слизью стекали с панциря муравья.
Глядя на усики, расположенные на трехугольной голове монстра, шевелящиеся подобно колосьям на ветру, Лотт почувствовал, что теряет хладнокровие. В детстве они с братом часто разрушали муравейники, затаптывая мельтешащие черные точки, или же отрывая от букашек лапки и головы. Они воображали себя великанами, рушащими горы и повергающими в страх племена остготов. Тогда им казалось очень весело – убивать беспомощных созданий.
Сейчас Лотт чувствовал себя таким же беспомощным – маленьким жучком, у которого здоровенный мальчик скоро оторвет сначала руки, потом ноги и напоследок – голову. Или мужское начало. Это уж как повезет.
– Держи его голову над водой, – бросил он поддерживающей Альдена Кэт. – Я попытаюсь отвлечь тварь.
– Позволив ей себя съесть? Очень находчиво, – отозвалась желтоглазая, но Тура не бросила.
Тварь почти добралась до яростно сопротивлявшейся Квази. Неверная, видимо, исчерпала последние силы. Вокруг нее сияла алмазная полусфера, с каждым ударом муравья становившаяся все бледнее. Мери даже и не думала бежать, ее сковал панический страх, лишая возможности думать и двигаться. Малышка беспрерывно шмыгала носом, и шептала, что теперь будет слушаться взрослых.
Не придумав ничего более оригинального, Лотт пнул муравья в брюшко. Сделать это по пояс в воде оказалось не так уж просто, но эффект того стоил. Тварь его заметила. Приподнялась на задних лапах и грозно заклекотала, готовясь обрушиться на него и раздавить всем весом.
«Беги, дурак, спасайся. Ни одна жизнь этого не стоит!»
Лотт сделал шаг назад. Сбежать совсем не трудно. Знай себе – перебирай ногами. Подумаешь, останется опять один. Одному легче, нет обязанностей, нет долга.
Долг. Он совсем забыл об этом слове. У оруженосца есть долг перед сеньором. И когда-то он исполнял его вполне себе сносно. Но те дни были давно и теперь он просто оборванец, безродный и разыскиваемый в родных краях. Что есть долг для теперешнего Лотта?
Пустое, напыщенное слово. Вот и все.
Шаг, еще шаг. Туша твари начала клониться вниз. Слишком медленно. Он успеет спастись.
Взгляд скользнул по товарищам. Кэт пыхтела и старалась повыше поднять бессознательного Альдена, безвольно болтающего руками. Квази сосредоточенно читала заклинание, из ноздрей тонкими струйками струилась алая кровь, руки волшебницы скрючились, будто сведенные судорогой.
«Они не заметят, если я уйду. Еще несколько шагов и я спасен. Все равно я им ничем помочь не могу».
Он встретился взглядом с Мери и застыл. Девочка смотрела на него большими наивными глазенками. С надеждой, с детской верой в справедливость. С уверенностью в том, что отважный витязь поднимет меч-кладенец и срубит чудищу голову.
Так же смотрел тот мальчик в Гэстхолле. Он пытался убежать, спрятаться, даже не догадываясь, что умирает.
Комок встал у него в горле. Воображение живо нарисовало растерзанные тела, плавающие в зловонной, полной красильных отходов реке. И среди них, то погружаясь в воду, то поворачиваясь к небу лицом, плывет маленькая головка с остекленевшими, но все еще полными детской уверенности глазами.
Лотт бросился под тварь, схватил суставчатую лапу и потянул на себя. Муравей зашатался, но не упал. Монстр попытался отпихнуть бывшего оруженосца, но Лотт оказался проворней. Он ухватился за брюшко и подпрыгнул вверх. Подтянулся, держась за сотворенные червоточиной живые доспехи.
Тварь бесновалась, пыталась скинуть наездника, щелкала возле уха жвалами. Но Лотт вцепился намертво. Он не пытался причинить ей вред, только старался не упасть.
Падение означает смерть. Эти простые слова он твердил про себя как одержимый. Ему всего лишь нужно продержаться до тех пор, пока сюда не прибегут остальные.
Но Тварь оказалась не так проста. Она бросилась на алмазную полусферу, смяла выстроенную Квази защиту и попыталась в отчаянном рывке дотянуться до Фиалки-Мери.
«Нет!», – хотел крикнуть Лотт, но его дыхание сбилось и изо рта вырвались только бессвязные хрипы.
Он вцепился в жесткий панцирь, надавил, пытаясь добраться до мякоти плоти или что там у нее было внутри. Твердая как скала, бесполезно.
Квази накрыла собой девочку. Мери не шелохнулась. Все так же стояла и смотрела из-под руки чародейки прямо в глаза Лотту. С уверенностью. С надеждой. С верой.
Рыча, стиснув зубы, Лотт сдавил панцирь изо всех сил. И древесный хитин поддался. Лопнул словно рыбий пузырь. Наружу полезла белесая сукровица. Лотт ликующе заорал и сжал сильнее, разрывая ставший таким тонким защитный покров.
Тварь заклекотала, завертела головой, но тщетно. Лотт орудовал быстро. Он отделял пластины, будто всю жизнь только этим и занимался. Проделав достаточно широкое отверстие, он по локоть окунул руку в двигающуюся мякоть.
Что-то пульсировало внутри твари, билось в такт. Сердце?
Закрыв глаза, он сосредоточился и потянулся к эпицентру. Рука сжала что-то горячее. Словно тлеющий уголь обжег ладонь. Лотт закричал от боли, но кулак не разжал. Уперто тянул его к себе.
Наконец рука выскользнула из плоти. Муравей дернулся в последний раз и шмякнулся в воду, на ходу распадаясь на корневища и жилистые ветви.
– Ты цел? – над Лоттом склонилась обеспокоенная Квази.
– К-кажется да.
– Как?
– Что – как?
Он не понял, о чем она спрашивает. Вышел на берег и только сейчас заметил, что к ним начали подтягиваться принимавшие участие в поисках Мери люди. Почти все смотрели на него с недоумением и каким-то благоговением.
Он уже видел подобный взгляд. Такой же был у Кэт, когда он поневоле закрыл червоточину в Гэстхолле.
– Как ты сумел убить тварь?
«У меня снова получилось это сделать?»
Лотт разжал кулак и увидел то, что заставляло тварь двигаться. Простая персиковая косточка.
– Кажется, я знаю, кто открыл врата порождениям Зарока, – вместо ответа удивленно пролепетал он.

***

– Нет, я нисколько не сожалел о них, – Сэм Уоллис почесал щетинистую щеку и сделал еще один глоток отвара. – В семействе Бельвекен всегда ощущалась гнильца в сердцевинке.
Лиана Стэйтен рванулась к нему, но Тур удержал ее руку. Не смотря на кажущуюся немощь, этот человек оказался удивительно крепким и стойким. Придя в себя, он сразу же приступил к выполнению обязанностей.
Сейчас стояла глубокая ночь, но в подворье кипела жизнь. Скрипел ворот, тянущий ткань к булькающим чанам, слышались крики и уханье выливающих выдохшуюся краску в реку рабочих.
– Бавер не был святошей, это знали все, – продолжал Сэм. – Он частенько гулял на стороне. Но это еще не все. Думаете, люди с радостью согласились уступить ему свою землю под красильню? Позволить сделать из цветущего края, житницы Коэншира, вонючее болото? Вот что я вам скажу, моя мать боялась за свою жизнь. Она сама мне сказала за день до кончины. Она просто хотела жить как раньше. Пахать поле, садить деревья… Я не верю в несчастный случай. Ее убили. Сам Бавер или по его приказу. Не важно. С тех пор Бельвекен взял меня на поруки, а заодно прибрал к рукам землицу. Но я не забыл, кто мои родители. Я всегда помнил. И ждал. Я знал, что рано или поздно у меня получится отомстить.
В столовой, всего несколько часов назад полной празднующих гостей, стояла гробовая тишина. Лотт охватил взглядом собравшихся. Лиана, забыв недавнюю вражду, прижалась к Альдену. Ей тяжело было слышать такие слова, но женщина хотела знать причину, по которой потеряла двух племянниц и мужа. Марджи улаживала Фиалку-Мери спать. Стряпчая на удивление быстро прикипела душой к малютке. Из нее выветрилась сварливость. Она была просто рада обрести новую семью. Кэт клевала носом. Желтоглазая положила голову на плечо Лотту и пускала слюни на новую курточку. Квази, наоборот, слушала слишком внимательно. Казалось, она хотела понять, почему именно Сэм, а не кто-нибудь другой открыл червоточину.
Лотт слушал вполуха, неспешно растирая пальцами засохший цветок Не-могу-соврать. Если бы церковь спросила у него совета, как лучше выявить среди паствы верующих грешника он не сомневался бы в ответе. Отвар действовал почти сразу, заставляя попробовавшего его говорить искренне. Куда как лучше выпить кружку другую, чем быть подвергнутым пыткам. Но, видимо, церковники были другого мнения, или же просто не знали о существовании такой полезной травки.
– Тара была простоватой дурочкой, нахватавшейся от сказителей или бардов о великой любви и добрых молодцах. Старшая Фиалка привязалась ко мне еще с детства. Я понял, что женившись на ней, когда-нибудь получу в наследство красильню. Как приятно было бы лично разрушить то, на что ушла жизнь старого Бавера, – Сэм смотрел в окно. Казалось, он вообще не замечал того, что выдает самый потаенный свой секрет. Он говорил так, словно рассказывал о том, сколько брюквы посадил в этом году или о том, что в огороде опять медведка завелась. – Только глава семейства не собирался оставлять все одной дочери, а хотел разделить наследство между всеми Фиалками. Сестры не должны были помешать моим планам. Следовало от них избавиться. В конце концов, они тоже – Бельвекен.
Тогда-то мне и улыбнулась удача. Впервые за столько лет. Не знаю, возможно, Зарок не так уж плох, как о нем твердит архигэллиот. Твари червоточины оказались на моей стороне. Они также ненавидели Бельвекенов, как и я. С тварями я мог получить все и сразу. Идеальное прикрытие. Впрочем, они решили начать с моей невесты – а это могло помешать мне стать владельцем красильни. Тара не могла нарадоваться. Думала, я искренне люблю ее, раз так опекаю, выхаживаю. После венчания моя фиалковая жена превратилась в лишний груз. Вонзая нож в тело, я представлял на ее месте Бавера. А вы даже не заметили наспех спрятанного ножа.
– С меня достаточно, – Тур скрутил веревкой руки одурманенного Сэма и повел его за собой. – Бавер пригрел на груди змею. Будь моя воля, я бы тебя в чане с кислотой утопил, но приедут люди лорда Коэна и белые инквизиторы. Они захотят услышать, почему я так много взял на себя. Только они могут судить или миловать.
Только что вернувшийся кузнец рассказал, как на них с Калем напала тварь. Порождение Зарока успокоилось, только оторвав голову мужу Лианы. Похоже, даже дальний родственник Бельвекен не мог считать себя в безопасности.
Кузнец попросил помощи и ему не отказали. Вскоре здесь должны были появиться люди лорда Коэна.
– Пожалуй, нам тоже пора, – одно только упоминание о церковниках нагоняло на Лотта тревогу. Встреча с ними не сулила ничего хорошего.
Кэт обладала странной привычкой всегда быть готовой к отъезду. Как только они вернулись, измотанные после боя между сваями, желтоглазая попросила у Марджи пирогов на дорогу, взнуздала подаренных Туром лошадей и сложила запасную одежку в свою необъятную суму.
Они могли отъехать в сумерках, но Лиана настояла на их присутствии при допросе. Вы нам почти семья, сказала вдова.
Светало. Край окоема, терявшегося за Радужной, окрасился первыми лучами солнца. Вдали кукарекали петухи. Лотт потянулся к спрятанному за пазухой кисету.
– Уезжаете?
Рука отдернулась, словно ошпаренная. Квази вышла на крыльцо, потянулась, демонстрируя соблазнительный стан, и зевнула, прикрыв рукой ротик.
– Да.
– Как ты вычислил Сэма, – Квази подошла к нему почти вплотную. – Увидел нож?
Ведьма была ему по плечо. Лотт смотрел на нее, кажущуюся такой хрупкой, сверху вниз и тонул в темных, чарующих глазах.
– Нет, нож тут ни при чем. Это было похоже, – он запнулся, подбирая нужные слова, – на озарение. Когда я вытащил из нутра твари косточку, мне вспомнились слова Сэма про открытое окно и влетевшую к ним муху. Это отродье не имело крыльев. Только жуткую пасть и скверный характер. К тому же, Сэм единственный, кто ненавидел красильню, но души не чаял во всяких там свеклах и редисах. Твари целиком и полностью состояли из древесного покрова или плодов. Забавно, что мне только сейчас это показалось странным.
Квази кивнула с серьезным лицом и произнесла:
– Вы могли бы остаться здесь. Местные тебя почти боготворят. Марджи говорит, что Фиалка-Мери очень хочет, чтобы у нее был братик, похожий на тебя. Ты убил тварь червоточины. Голыми руками. В таких, как ты, живет сильная вера. Церковь, думаю, отблагодарит тебя за такой самоотверженный поступок.
– Знаю я, как она может благодарить, – Кэт подъехала на лошади в яблоках. – Разудалым костерком и зажигательными отпеваниями.
– Мы не можем остаться, – он сел на свою лошадь, низкорослого но смирного мерина карей масти. – Кэт не человек. В этих краях покоривших-ветер скорее изобьют, чем угостят выпивкой. Да и меня святые отцы не очень любят. Лучше бы нам по-тихому уехать, пока тут не стало очень людно.
Они двинулись к воротам. Вдали, за краем подлеска, пристроившегося на крутом глинистом берегу, занимался бежевый рассвет. Роса играла на былье; пахло свежескошенным сеном.
– Вы не против, если я составлю вам компанию?
Кэт громко и страдальчески застонала. С мольбой посмотрела на него.
– Почему бы и нет, – широко улыбнулся Лотт. – Чародейка нам не помешает.
– Каков герой, – Кэт всплеснула руками. – Да ты просто благородный рыцарь, Лотт. Правда, сдается мне, чтобы добиться признательности этой девушки тебе придется выложить куда более кругленькую сумму.
– Помолчи, желтоглазая.
Лотт очень надеялся, что Квази не поймет о том, на что намекала Кэт. Последней девушкой, которая ему отдалась, была прислуживающая при таверне в Комарах прыщавая девица. Ночь с ней ему обошлась всего в пять медяков.
– Еще раз меня так назовешь, и я брошу в тебя камнем.
Квази вклинилась между ними на своей лошадке.
– А я действительно считаю Лотта героем. Мало кто обладает достаточной храбростью, чтобы встать перед порождением Зарока, без единого шанса на успех. Таких людей любит Прародитель. Одной десницей он дает им пламенное сердце, а другой железную волю.
Желтоглазая патетически закатила глаза и поскакала вперед, ударив лошадь по бокам.
«Интересно, были ли герои прошлых лет хоть капельку на меня похожи?»
Лотт ехал на рассвет, чувствуя, как с каждым новым вздохом кисет с «блажью грешника» становится все тяжелее.

[Ранго]

Иноккий 3 что это за три? III, три, но точно не арабскими
тонкими мутными струями начнет капать пот. струи льют, а не капают
легкий ветер с легкостью
К рясе был пристегнут меховой капюшон, что тоже не способствовало току воздуха к телу. много лишних подробностей. Сразу вспоминается история про дом ,который построил джек. В рясе было жарко. Точка. Или в меховом капюшоне было жарко. Точка.
Иноккий посмотрел на свою левую руку, бережно хранившую «яблоко империи» - державу. В левой руке держава. Точка. посмотрел на свою. Конечно, на свою, не на мою же. :)
разделенная на мужскую и женскую, церковь не знала ни бунтов, ни внутренних интриг. драгонэйдж? пропаганда? природа человека завидовать, плести интриги, побеждать.
дят боги, срать я хотел на эти предубеждения показалось неуместным, выбилось из ритма. Если бы это король-варвар сказал, то нормально. Но пастор выразится иначе.
Мысленно перебрав в уме все скверные случаи, которые когда-либо происходили с ним, Лотт решил быть честным и признать, что сегодня выдался самый паршивый день из всей его никчемной жизни. Собственно только с собой он и оставался честным, что хоть как-то позволяло ему сохранить те крохи достоинства, которые Лотт еще не променял на «блажь грешника». Надо бы переработать. Здесь и далее много их, свой, её и т.п. Для переводной литературы это не страшно. Для современной не очень
Уж больно бойкий оруженосец, после всех пыток. Или всё-таки пытки ненастоящие? Отбить пятки, чтобы встать не мог, опалить бока факелом, я бы выжег один глаз, на всякий пожарный. Другие бы занялись зубами. Можно сделать пару мелких надрезов. Переломать по одному пальцы на руках. Он бы тогда инвалидом в лучшем случае стал, а не героем. И вот занятно, только что тебя пытали, потом спасла какая-то сумасшедшая чахоточная с поступками двенадцатилетней любопытной девочки. А наш герой уже раздумывает о том ,как спасти мир от культистов. Вот это герой! Ему и меч не нужен. Зачем? Ведь чахоточная под рукой. И, да, гот мит унс!
Уже путаюсь.
так. глава 1-3 окончание. Или это всё глюки от ломки?
Обыденность в червоточине. Сразу успокоился. Фух. Червоточина. Мы все умрем. Фух. А я то думал. - Уф, вот вы, святой отец, озорник, напугали. Ладно, раз всё так просто, давайте поговорим на отвлечённые темы. Например, о морали и нравственности. Или о том ,что земля круглая. Или раз всё равно, давайте устроим груповушку с чахоточной.
Напомнило Обливион. Там были такие дыры ,которые надо было запирать.
Пока закончил начало и первую главу. Пока мутновато - в смысле, про первую главу. Может дело в вычитке. или в убеждении мотивации. Потом дочитаю остальное, чего-то приболел позавчера и не могу долго концентр. внимание.
Итак, вот я читаю. Сначала вижу папу Римского. Он могущественен и в церкви нет распри. Но в мыслях он только и думает, как убить сапожника, здорово отомстить монаху, который его кастрировал. В общем, истинный Д*Артаньян, а все .... нет. Но зато он дело делает. И уже за это его можно терпеть.
А потом есть герой. Наркоман. Вор. Должник. Бедняк. Ломка. Его пытали, он всех надул и его спасла желтоглазая аборигентша-колдунья. Едва спасшись, он начинает пытаться очистить недоброе имя и занимается спасением мира. Разочаровался в церкви. И спасает мир молитвой.
Аборигентша-тинейджер неизвестно как пробирается в город, колдует неизвестно зачем, потом как банный лист приклеивается к ГГ, вместе они спасают мир (хотя чахоточных все ненавидят и ей как бы выгодней ,если бы хуманы сдохли все до единого). Она жалеет девочку. Как по Достоевскому и слезу ребёнка. И убивает священника. При том, а что потом делать с девочкой - усыновить? (как это будет выглядеть? Кто-н. пробовал усыновить маленькую девочку? Кто-н. знает что такое маленькая девочка?) - и зачем спасать девочку, если всё равно все умрем, ведь они уверены в гибели города. И чем жизнь девочки, которая и так процентов на 40% не доживёт из-за гигиены до половозрелого состояния лучше жизни св. отца?
И почему у св. отца нет св. охраны? и куда все подевались? Почему ГГ не подевался?

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

oligerd, Цифры и пот исправлены давно в прологе, за вычитку спасибо, да героя много бьют в общем, нужно будет градус избиения снизить. насчет спасения мира и т.п - в первой главе если бы герой ничего в упор не делал, его бы поглтила тьма и. д. - просто борьба за выживание поневоле, я достаточно кивков делал, наерно был занят вычиткой синтаксиса. Кэт - иной расы, они все кажутся подростками людям.
Похоже на врата Обливина также как они похожи на врата АДА - но в принципе спорить не буду. Каждый увидит свое.
С героями все действительно так и должно быть - нет идеальных рыцарей, нет идеальных злодеев. Есть люди, со своими скелетами в шкафу. Кстати однозначно плохой церковь не будет здеся, это я так, на будущее. А вычитка мне нужна позарез, за это спасибо, и мотивацию героев тоже неплохо бы прошерстить. Спасибо замнение, мне оно важно.

[Ранго]

Есть время, читаю дальше.
интерлюдия.
Клэй Свип сидел на ветке, сплошь покрытой влажным, свисающим паклей до самой воды мхом, и гладил птицу, только что вытащенную из силков. посоветовал бы чуть сократить, или разбить на два предложения.
Хм, интерлюдия мне понравилась, хотя она и нарушает правила форума. Но, правила созданы только для того, чтобы о них вытирать ноги. Вышло провокационно, живо и немного в духе Васекса и Тарантино.
глава2
Чума наверняка одним из первых смекнул, что в этом темном деле Лотт каким-нибудь боком да замешан и поспешил сдать его страже за барыши можно и убрать. ясно, что его. И ясно, что за барыши ,а не бесплатно.
А Штальс не такой человек, чтобы ему на слово верить – взял гаденыша с собой, чтобы он опознал преступника.
И, кажется, у него появился план, как навсегда избавить себя от навязчивого внимания ищеек капитана городской стражи. как избавиться от ищеек. Точка. Как сбить со следа ищеек. Точка.
Ещё есть по тексту лишний свой, себя.
У него была своя дружина, собственная крепость и присягнувшие ему крестьяне. У него была личная дружина, крепость и крестьяне. Разве крестьяне присягают на верность? Они могут перейти под покровительство. Надо бы посмотреть способы закрепощения: личная и поземельная зависимость. По одной они за долги продаются, по другой - арендуют землю, т.е. земля не их, а лорда. Возможно, будет иметь дело договор.
Он хотел стать четырнадцатым лордом, жаждал, грезил, готовился, мечтал, фапал на титул :)
Земля около домов была вспахана, кое-где виднелись ростки, которые в будущем дадут урожай. не в обиду, но пояснение для дебилов. Может, залог будущего урожая, или просто проглядывали ростки. А то сразу вспомнил экзамен по археологии 1 курс, когда студиоз выдал, что коровы производят молоко.
Тележки, доверху набитые дарами, медленно втягивались (!!!!) внутрь замковых стен. это магия? Как тележки могут втянуться в стены? Гарри Потер?
Лотт попробовал было обойти очередь, но стража чуть ли не пинками прогнала его. Пришлось ему возвращаться взад шеренги под улюлюканье гостей. взад звучит очень смешно, наверное, я ещё не повзрослел.
Вскоре к ним подъехал давешний знакомый – возница с вином. Позади него пристроились еще три телеги с рыбой, выловленной по-видимому в Небесной – ближайшей речке в этих землях. Воздух наполнился неприятным запахом. Лотт терпеливо ждал, когда до них дойдет очередь и начинал подозревать, что от него будет нести рыбой всю следующую неделю. Когда перед ними
Люди бранились и сплевывали на истоптанную землю, но покорно отходили в сторону. Лотт и Кэт последовали их примеру. Стали браниться и харкать???
Люди, сидевшие в седле, заросли густой щетиной и мало походили на доблестных воинов. Некоторые улыбались крестьянам, но улыбка их больше походила на звериный оскал. насчет заросли - сразу ассоциация с мохом. Очень... "гиперболично" Можно изменить на бородачей и вообще, а рыцари брились? Если и да, то не все. Русский князь Василий (могу путать, но с кем-то такая история была, может с Иваном III) взяв в жёны молоденькую Елену Глинскую начал бриться и тут же вызвал осуждение церкви. Распутник! Это же срам щёки ради бабы скоблить! Вот такие странные нравы.
Опять же искать он, она, ей, её и смотреть, где нужно, где можно, а где лишнее, сор.
Лотту не понравилось то, что он увидел. Прямо моё сочинение за 7 класс. Лотту не понравилось зрелище/представление. Лотт сморщился/затошнило/захотелось блевать/ сжал кулаки/ кукиш/средний палец/ перекрестился/ прикусил губу/ нахмурился/ оскалился/ высунул язык/ распустил нюни/ ущипнул за задницу девушки (ой, отвлекся) от зрелища
высокие скулы могу ошибаться, тут не уверен. Но, кажется высокие скулы признак монголоидности/восточности.
Он где-то раздобыл еще один пирог и уплетал его с поразительной быстротой. Его губы и часть подбородка приобрели темно-синий окрас, но это дружинника отнюдь не смущало.
пока дошёл до 2.7. Лучше, чем начало, но вычитка не помешает. Куда пропала чахоточная? Почему она рядом? Где её личность? Почему она ведёт себя как нормальная, а не полоумная варварша? Разом вылечилась? Куда делась девочка?

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Сообщение от oligerd

Лучше, чем начало, но вычитка не помешает. Куда пропала чахоточная? Почему она рядом? Где её личность? Почему она ведёт себя как нормальная, а не полоумная варварша? Разом вылечилась? Куда делась девочка?

Странно, начало вычитывалось минимум два раза, эта глава вообще еше в сыром виде подана, может просто привык?)
Насчет чахоточной дальше будет, но, наверное, нужно ввернуть пару фраз про "притирание характеров".
Еще раз спасибо.

[Ранго]

2.7 -до интерлюдии
Немногие выжившие стояли, будто громом пораженные. Странно звучит. Хотя, может быть дело вкуса. Стояли - на застыли, немногие выжившие - уцелевшие, счастливчики, очевидцы
Со смертью сира Стэша огненные кабаны подернулись сизым дымом и испарились. Если бы Лотту предложили сделать ставку, он не рискнул бы поставить на то, что доживет до утра. немного длинновато. Если первое звучит высокопарно, (цирк сгорел - клоуны разбежались, огненные кабаны растаяли сизым дымом с последним вздохом чародея) то второе лишним, странным для ГГ. Как будто бы в сюжет бесцеремонно влез некий рассказчик/постороннее лицо и начал ставить ставки, читать чужие мысли.
Джозеф Синегубый нашел в себе мужество подойти к существу
Он встал перед ним как вкопанный
Ни один мускул не дрогнул, его лицо превратилось в бесстрастную маску.
Щеку обожгло болью. Лотт зажмурился и прижал к больному месту ладонь. Кто-то стеганул его кнутом (!!!), Кнутом по лицу - там глаз может вытечь, щёку до зубов распороть. И в следующем кадре у Кэт плеть. Как? Кнут - длинная штуковина ,которой управляют с повозки. Плеть - короткая, ногайка по сути. К слову, ногайка вполне боеспособное оружие. Даже у Геродота однажды скифы усмирили восставших сыновей рабов плетями. Кэт могла и убить товарища, если и хлестать - по спине, кистям. Зачем её одноглазый калека в пути?
Видимо, у Кэт не оставалось времени, чтобы толком оседлать и взнуздать их лошадей. Она просто разнесла копытами ворота и выпустила на волю всю живность, что была в стойлах. Вообще не понял. Сначала она своими копытами (!!!) разнесла ворота (даже если и конь по имени Кэт - интересно, какая лошадь копытами сломает дверь?), а потом из стойл вырвалась некая живность, наверное, куры, утки, кролики, молодые поросята :-)
Вторая застряла в новых воротах Дома Силы. не сразу понял ,что вторая это стрела, может быть магическое прозвище кэт?
Не могу поверить, что нам дважды удалась одна и та же уловка, - крикнула ему Кэт.
-- Ты меня кнутом стеганула, - ответил ей Лотт. – Теперь рубец останется.
диалог в стиле хорошая погода - да! везу солому! Да, и вообще ,если человек испытал удар кнутовища по лицу, он там через слово будет материться, или заколет Кэт на месте, или пальцы переломает.
Сосновые иглы искололи руки и неведомо как просочились (!!! как вода?) под одежду
Наоборот, папоротники вытянулись, сравнявшись с ним ростом, звериные тропы попадались все меньше, земля стала рыхлой. Сапоги увязали в ней, к подошве прилипал порядочный слой чернозема. Лотт часто делал привал и соскабливал ножом налипшую грязь. Т.е. другими словами, чернозем - это налипшая грязь??? Да, и откуда чернозём в папоротниковом лесу...
Они оказались в Лесу Дурных Снов, преодолев расстояние полета копья быстрее, чем человек делает вздох. чего это за расстояние полёта копья? На бросок, мэй би
Голова кружилась, и хотелось блевать. тошнило

В принципе, неплохо. Но почему такое огромное дикое кол-во свой, её, он, она, их?
Нашёл по ссылке Нигвена, неплохо помогает находить лишние слова в тексте http://istio.com/rus/text/analyz/

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Потихоньку начинаю выходить из творческого ступора, возможно даже успею заввтра накатать подробный план на две главы вперед. а пока что - кусочек голого черновика

Скрытый текст - Интерлюдия 3:

[B][CENTER]Интерлюдия 3

Многоликий

Дик любил бывать в Зале Мудрости. Здесь, среди колонн из синего, без единой прожилки, мрамора даже воздух сочился знаниями. Пахло, правда, не страницами из воловьей кожи, а ладаном и маслом, использующимся для светильников.
– Сегодня я хочу рассказать вам о вере, – обратился к своим ученикам Иноккий. – Она бывает разной. Люди могут верить в свои силы, в то, что сражаются за правое дело. Кто-то может верить в сказания или же тому, что написано в древней рукописи. И часто вера одних вступает в конфронтацию с верой других. Разгораются войны. Знайте же, дети мои – самая беспощадная из них – война за веру.
Иноккий покинул кафедру и подошел к огромному цветному витражу. Отраженные лучи солнца заиграли на обшитой золотом плаще-моццетте, и ветхий старец, до этого едва держащийся на ногах, превратился в сошедшего с небес святого. Первый после богов указал жезлом на изображение, под которым он встал.
– Альберто, назови мне этого человека.
Альберто, принц Аргестийский, наследник династии Пэлли больше походил на девушку. У молодого человека были глубоко посаженые, зеленые глаза и пухлые губы. Священные Земли оказались холодны для изнеженного южанина и его идеальное лицо постоянно обезображивали маленькие прыщи. Принц пользовался мазью, которая сильно сушило кожу. Видимо, сегодня он нанес очень толстый слой на губы и постоянно их облизывал.
– Вы указываете на Клемента Пятого, Миротворца, учитель, – Альберто облизал губы и замер в ожидании.
Дик поднялся на носки. Он был самым маленьким из учеников Наставника королей. Постоянно оказывался за спинами старших и потому более рослых мальчишек.
С больших витражей на него взирали отцы церкви. Клемент, в небесно-голубых доспехах и крыльями за спиной, опирался на громадный двуручник; блуждал взглядом по залу, выискивая в присутствующих слабину. Дик никому не хотел признаваться, но он почти боялся изображенного художником святого. Седые, длинные до плеч волосы Клемента обрамляли аскетичное лицо и только глаза пылали уверенностью.
– Миротворец жил в далекие времена. Времена смут и Столетней войны. Он прославился как великий воин и никогда не избегал поединка, – продолжил Иноккий. Тогда отцы церкви мало походили на нынешних священников. Суровые времена требовали суровых мужей. Неоднократно Клемент сходился в бою один на один с неверным, проверяя крепость чужих доспехов и своей веры. И последняя всегда оказывалась крепче любого металла.
Дик смотрел на святого, округлив голубые глаза. Клемента изобразили самым высоким из архигэллиотов. Широкоплечий, он мог обхватить всех архигэллиотов, делящих с ним один витраж. Мальчик не сомневался, что Клемент при желании мог голыми руками задушить любого неверного, или же разорвать пасть падальщику. Он попытался прошмыгнуть в первый ряд, но Кэн, сын лорда Долнлэнда пинком отбросил его назад и показал кулак.
– Ответь мне, Альберто, почему вера помогла Клементу выдержать все уготованные судьбой испытания? – спросил архигэллиот.
– Он верил в богов, – южанин облизнул губы и поспешно добавил. – Он верил в то, что Гэллос направит меч во врага, а Аллана отклонит летящее копье.
– Люди испокон веков поклонялись разным богам, – ответил ему архигэллиот. – Норды верят в ледяных богов – Стужу и Мороз. На западе так до конца и не искоренили культистов Немого бога, а желтоглазые в Дальноводье утверждают, что их предки покорили ветер и сделали его своим божеством. Бог в рабских кандалах. Каково, а?
Иноккий улыбнулся опешившим ученикам. Никто не ожидал от Солнцеликого таких слов.
– Но ведь их вера ложная, – сказал Альберто.
– Известно ли вам, ваши высочества, что в Восточном халифате нас тоже зовут неверными? Тамошние священники утверждают, что нет истинного бога, кроме Прародителя и называют себя его пророками. Сколько людей, столько и мнений. Клемент знал это, но все равно вел за собой армии, называя халифов и их людей неверными и отбившимися от стада овцами. Может, он был просто жадным до крови и убийства безумцем?
Альберто открыл рот, но так и не нашелся с ответом. Наследник Аргестии еще раз облизал губы и с затаенной мольбой посмотрел на лик святого Клемента. Миротворец и не думал подсказывать верный ответ.
– Есть среди вас истинно верующие, знающие правильный ответ на мой вопрос?
Теперь уже большинство наследников царств Священной империи разглядывало мозаику из цветного стекла. День выдался особенно солнечным и картины казались почти живыми. Великаны на них сверкали серебром, золотом и самоцветами. Одни держали мечи, другие свитки, третьи осеняли зрителей святыми знаками. Такие разные, они имели одну общую черту.
– Клемент побеждал, потому что знал правду.
Дик прикусил язык, но было уже поздно. Мальчишки теперь смотрели на него, самого младшего из них. Особенно недовольными казались Альберто и Кэн.
– Объясни, сын мой, – покровительственно сказал Иноккий. – Расскажи мне и твоим друзьям, что открыли тебе боги.
– Вера Миротворца была крепкой, потому что он не только верил. Он знал, что в мире есть только два настоящих божества. И имя им Гэллос и Аллана. То, что для него они – боги так же верно, как и то что солнце садится на западе и встает на востоке.
Дик набрался храбрости и подошел к архигэллиоту. Клемент пристально следил за ним и Дику казалось, что огромный меч начинает подниматься. Мальчик невероятным усилием воли унял дрожь в руке, когда указывал на сияющий шар, покоящийся в левой руке святого.
– У Клемента было то, чего нет ни у кого из неверных. Яблоко империи.
Иноккий улыбнулся ему и погладил по голове. В этот момент Дику показалось, что Клемент не так уж и страшен. Ведь он был архигэллиотом, а они никогда не обижают истинно верующих.
– Жизнь бывает строга к нам, – обратился к своим ученикам Иноккий. – Трудности, злоключения, беды выбивают почву из-под ног. Слабые духом гибнут. Стойкие в вере выживают. – Архигэллиот вернулся к трибуне и вытащил из неприметной ниши державу. Оправленный в янтарь Лепесток Солнца ослепил венценосных особ, залив расплавленным золотом и без того ярко освещенный зал. – Гэллос и Аллана существуют и вот тому доказательство. Кусочек солнца, отколовшийся после исполнения последнего желания. Запомните мои слова, дети. Вера способна творить чудеса. А истинно верующие непобедимы.

***

– Кардинал Клодо Де Брюгге был смелым и бесстрашным человеком, истинным слугой церкви, ее воином, ее мечом, ее факелом, освещающим путь во мраке. Как смиренный раб божий, я не могу приказывать, только просить. Неужели его имя недостойно быть высеченным в зале Славы? Ваши преосвященства, молю вас о последней милости, о дани уважения перед тем, кто не щадя себя отдал жизнь во служение богам.
Иноккий бережно свернул пергамент с донесением. Официальное подтверждение прибыло только вчера. Половина высшего клира сейчас отсутствовала, и участие в решении о причислении Клодо де Брюгге к лику святых принимали только пятеро из десяти кардиналов.
Шэддоу наблюдал за советом издалека. Глава белых инквизиторов аккуратно счищал цедру с апельсина. Сок брызгал на пальцы, марая каплями мраморный пол.
В другое время он слизал бы их, так как имел такую отвратную привычку, но не сейчас. Руки, сапоги, камзол покрывала густая дорожная пыль. От дверей к нему тянулась цепочка четких следов, но никто не посмел бы сказать пару ласковых о нарушении этикета и неприличном виде. Шэддоу хорошо запоминал людей. И никогда не медлил с отплатой.
Кардиналы долго перешептывались и, наконец, выразили общее мнение о том, что такой серьезный вопрос следует обсудить всем клиром. Тогда Иноккий предложил огласить недельный траур по усопшему и заявил, что будет поститься месяц, оплакивая безвременно почившего кардинала.
Клир пообещал присоединиться к нему. На том и закончили.
Шэддоу обладал поразительной проницательностью. Смотря человеку в лицо, он с легкостью понимал, что у того на уме. Белый инквизитор читал кардиналов как открытую книгу. Страх, скрытая похоть, чревоугодие, затаенное счастье, гнев. Ни жалости, ни покаяния.
Эти люди не будут оплакивать Клодо де Брюгге. Некоторые даже порадуются его смерти. Он был моложе их. Считал себя самым одаренным. Шэддоу знал, что кардинал был глупцом. Юным наивным глупцом с большими связями.
Из-за Клодо он ни свет, ни заря поехал в Борейю. Хотел узнать, почему молодой кардинал вдруг решил поохотиться вместе с королем северян, хотя до этого не проявлял интереса к сокольничей забаве. Он хотел выяснить, почему умелый наездник вдруг не справился с норовистой лошадью и размозжил себе голову о камень. И наконец, Шэддоу желал понять, почему ему вместо трупа отдали кучку золы.
Тело сожгли по давней борейской традиции, так сказал Глендайк. Ложь. Шэддоу прочитал короля так же легко, как и кардиналов. Он мог поставить свой магический дар на то, что король замешан в его убийстве. Или же сам убил Клодо. Борейцы все еще варвары в глубине души. Такие же, как и норды, только пахнут немного получше.
Апельсин оказался кислым. Во рту скопилась слюна. Он любил только сладкие плоды. В другое время глава инквизиции выплюнул бы мякоть, но не здесь. Не сейчас, когда клир косится на него.
Он хорошо понимал эти взгляды. Зависть, черная всепоглощающая зависть и бессилие. Что либо сделать с ним мог только архигэллиот. Инквизитор знал, что не проживет и дня, окажись в немилости у Солнцеликого. Но также он понимал, что как никто другой делает все возможное для святого престола и того, кто на нем сидит. Иноккий не прогонит верного пса.
Совещание подошло к концу. Кардиналы один за другим вышли через массивные, инкрустированные топазами, двери. На одной створке мастер выложил солнце из желтых самоцветов. На другой был изображен месяц, окаймленный голубыми камнями. Это негласное послание означало, что архигэллиот готов выслушать любого верного церкви и днем и ночью. Конечно, если такой человек прорвется через стражу.
Иннокий тяжело поднялся с золотого трона и, кряхтя, двинулся к противоположной двери, скрытой за тяжелым занавесом с вышитым в центре гербом церкви, мужчиной и женщиной, обнимающими восходящее, полыхающее золотом и багрянцем солнце.
Шэддоу нехотя доел ломтик, оставив большую часть плода на подоконнике, и присоединился к Солнцеликому.
Они прошли вдоль узкого коридора, пропустив два проема и войдя в третий. Там оказался каменный пандус, ведущий в густую, чернильную тьму. Шэддоу взял из крепления факел, и начал спускаться, освещая путь.
Он мог бы соткать светильник, но архигэллиот не любил магии. Говорили что тому виной его собственная бездарность в этом ремесле. Власть имущие ужасно чувствительны к своим недостаткам.
– Что открыли тебе боги, сын мой? – степенно спросил архигэллиот.
Вопрос холодным лезвием скользнул по спине. Обычно он обращался к нему по имени. Значило ли это, что Шэддоу теперь в немилости? Если так, скорее всего уже на следующий день у белых инквизиторов появится новый глава.
Хотя, будь дело так плохо, Иноккий говорил бы с ним перед кардиналами, восседая на своем золотом троне, а не здесь, на полпути в казематы церкви. К тому же в рукаве Шэддоу всегда имелся козырь. Белый инквизитор никогда не рискнул бы вернуться пред очи наставнику королей с пустыми руками. Он знал, что Иноккий питает к ним слабость.
– Простите, ибо я грешен, – медленно начал Шэддоу. – Я прогневил Гэллоса, хотя и не могу вспомнить чем. Он не захотел развеять облака и указать виновного в смерти кардинала.
Иноккий осенил инквизитора святым знаком.
– Все мы грешны перед богами. Кто-то больше, кто-то меньше. Но если уж среди церковников есть порченое семя, действительно настали тревожные времена. Грустно лицезреть как всемогущие инквизиторы, опора и гордость церкви, опускают руки и просят о помиловании вместо того чтобы продолжать расследование. Гэллос милостив, Шэддоу, он может простить любой грех, если виновный искренне раскаивается. Я же прощаю далеко не все.
– Ваше святейшество?
Каменный пол винтовой лестницы был сух и начисто вычищен. Раньше Шэддоу ни за что не поверил бы, что тюрьма может быть настолько чистой. Это место всегда представлялось сырым, полным болезней, вшей и крыс. В камерах всегда начисто убирались, тщательно стирали красные пятна, оставленные после предыдущих обитателей. Толстые стены поглощали крики и стоны. Шэддоу точно не знал, на сколько уровней тянутся казематы. Раньше еретиков хватало, и корзина под плахой никогда не бывала пустой. Сейчас многие камеры пустовали, раз в неделю их мыли, стелили свежую солому, потакая застарелой привычке.
Они достигли верхнего яруса. Шэддоу пошел вперед, считая про себя находящиеся по левую руку двери и думая, где еще мог совершить ошибку. Мог ли он подвергнуться поклепу? Вполне. Инквизитор знал, что находится в особой немилости у кардиналов Сергестио и Севиллы. Могли они подкупить одного из его собратьев? Нет, в мире не сыщется такого количества золота. Его люди знали – Шэддоу всегда прочтет, что у них на уме и очень хорошо понимали, что он с ними может сделать.
– Коэншир, Шэддоу. Почему я узнаю о таком важном событии не от тебя? Почему архиалланесса знает о том, что творится в мире больше, чем моя ищейка? Может, дать сожрать тебя кардинальским псам и передать должность ей? В отличие от тебя, у Стэфании к шпионажу талант.
– Коэншир? – Шэддоу усиленно копался в памяти. Мелкое княжество в Землях Тринадцати, владения сира Гарольда Коэна, Седобородого. Славится мастерами по дереву и тканям. Тихая заводь и сельская глушь. – За последнее полугодие оттуда почти не поступало вестей. Ваше Святейшество имеет ввиду казнь пяти ведьм в позапрошлом году? Девушки виновны, их поймали на волшбе.
– Значит, инквизиция действительно не знала, – рассмеялся архигэллиот. – В ваших рядах не зреет заговор, потому что вы идиоты. Вам дали по носу, Шэддоу, а вы даже не отреагировали.
Глава инквизиторов терпеливо ожидал пояснений. Наконец Иноккий продолжил:
– Две недели назад в деревеньке под названием Бельвекен свершилось чудо. Самое настоящее, одно из тех, что описываются в Книге Таинств. Один молодой человек убил тварей из преисподней голыми руками. Не инквизитор, не ведьмак – так говорят очевидцы. Просто взял и прихлопнул, словно перед ним стояли не чудовища, а мухи или комары. Знаешь, дитя мое, кто это?
– Святой?
Шэддоу остановился перед десятой дверью. Постучал. Засов гладко отъехал в сторону. Даже за такой мелочью как петли здесь следили так же тщательно, как и за мощами.
– Где твоя вера, инквизитор, – вздохнул Иноккий. – Не просто святой, этот молодой человек спасение святого престола, мессия, посланный нам во спасение. Он – дитя Потерянного Семени.
Самым страшным в словах Иноккия был тон, которым они сказаны. Твердый, серьезный, полный благоговения. Внезапно Шэддоу понял, почему архигэллиот был для него самым опасным человеком в мире. Не из-за власти, нет. Глава инквизиции не мог его прочесть, сколько бы ни пытался. За одной маской оказывалась следующая, еще более правдоподобная, а за ней еще одна. Иногда ему казалось, что архигэллиот самый набожный человек из всех живущих.
В камере витал запах пота и крови. Посреди комнаты сидел дрожащий человек, почти старик, но не такой ветхий как Иноккий. Он нервно поглядывал на них и лишь изредка на своего ката, копошащегося в пыточных инструментах. Тот раскладывал ланцеты, распорки, лезвия так буднично, будто был выставлявшим товары торговцем.
– Сын мой, – обратился архигэллиот к узнику. – Известно ли тебе, за что именно ты здесь находишься.
– Я не знаю, святой отец, – прошептал старик. – Я всего лишь сапожник и не сделал ничего плохого церкви.
– Обычно ко мне так не обращаются, – грустно произнес Иноккий и указал на вышитую золотой нитью эмблему архигэллиота.
Он подобрал полы мантии, открыв взору ярко-красные кожаные туфли. Разулся, показывая покрытые кровавыми мозолями ноги.
Заплывшие от побоев глаза сапожника открылись в изумлении. Он попытался бухнуться на колени, но стягивающая тело веревка не дала этому произойти.
– Простите старика, Ваше Святейшество. Мне дали крайние сроки и сказали только примерную мерку. Моя жена готовилась разродиться, и я не досыпал ночами. Если бы я знал.. если бы я знал…
Сапожник заскулил, сопли хлынули на подбородок, затем на рубаху. Шэддоу скривился. Грустно видеть взрослого человека в таком состоянии. Хотя не исключено, что сам он выглядел бы в подобной ситуации еще менее приглядно.
Иноккий гладил сапожника по седой голове, утирал лицо платком, чья стоимость превышала годовой доход семьи из трех человек.
– Скажи мне, Шэддоу, зачем мне держать при себе такого бесполезного человека как ты?
Шэддоу понял, что настал черед для козыря в рукаве.
– Потому что я таким не являюсь, Ваше Преосвященство. Я опытен, я сильнее любого из инквизиторов. И иногда мне улыбается удача, – он позволил себе скромную улыбку.
– М-м?
– Вы были правы, подозревая заговор.
– Заговоры вершатся всегда, – усмехнулся архигэллиот и опустился перед заключенным на колени, взглянул тому в лицо. – Без заговоров не существовало бы ни великих людей, ни их королевств, ни священных империй.
– Но и с ними они рушатся также легко, как карточный домик, если на него дунуть.
– Хм-м, и все же ты кое-что нашел в Борейе.
– Только слух, но произнесли его верные престолу уста. Они сказали, что существует заговор против вас, Ваше Святейшество. Заговор перчаток.
– Успокойся, дитя, боги милостивы к раскаявшимся, – сказал Иноккий. Пленник шмыгнул носом и робко улыбнулся. – Перчатки, Шэддоу?
– Перчатки, Ваше Святейшество. Восемь перчаток, снятых с восьми разных рук и еще одна, меховая, с защитными железными кольцами. Такие носят северяне. Такие до недавнего времени носил Глендайк, король Борейи. И я имею все основания полагать, что остальные перчатки, подтверждающие участие в заговоре, принадлежат не менее важным особам.
Архигэллиот не спешил с ответом. Он целиком сосредоточился на узнике. Взял за руку, поднес ближе к подслеповатым глазам.
– Грубая кожа, ладони бугристые, кругом мозоли, словно холмы и предгорья. Ты трудишься с детства. Верно, сын мой?
Сапожник усердно закивал. Глаза пожилого узника слезились. Он перестал дрожать и смотрел только на архигэллиота. Иноккий чуть сжал его руку, и сапожник ответил крепким рукопожатием.
Кат, наконец, определился с инструментом. Серп, острый как клинок святого, отразился в пламени редких свеч. Мужчина поправил маску, плотно прилегающую к лицу, и встал позади пленника.
– Ты хороший человек. Работящий. Когда я одел сшитые тобой сапоги, то понял – боги испытывают мою веру. Вот почему я до сих пор хожу в них. Я чист пред Гэллосом и Алланой и готов до конца жизни испытывать лишения, ибо знаю – если выдержу то, что уготовано судьбой, мне воздастся стократно.
– Боги говорят с нами, сын мой, – продолжил архигэллиот. – Только не все могут их услышать. У нас есть шанс предстать перед ними после смерти, и только самые смиренные и верные им удостоятся такой чести. Скажи мне, сапожник, готов ли ты к испытаниям Гэллоса и Алланы?
– Да, да ваше Святейшество! – сказал пленник. – Я верю в богов, я верен церкви. Я готов пройти испытание!
– Хорошо, – ответил Иноккий и посмотрел на Шэддоу. – Потому что люди далеко не так добры к тем, кто оступается. Люди не боги, они редко даруют второй шанс. Запомни это. Запомни хорошенько.
Иноккий зашептал молитву. Это был знак палачу. Один взмах клинком и сапожник лишился рук.
Мало кто мог за один раз отрубить две кисти. Этот парень мастер, отметил про себя Шэддоу. Такие становятся идеальными солдатами. Ни страха, ни упреков, и всегда тонкая работа. Вот только обычная служба не для них. Нет. Таким людям всегда необходимо нечто большее, чем война. Они хотят стабильности, чтобы не затупить талант.
Архигэллиот умел выбирать людей и наставлять на путь истинный. Шэддоу испытал это на себе.
Когда они вышли, глава инквизиции подал Солнцеликому батистовый платок. Иноккий вытер испачканные кровью руки и лицо. Посмотрел на безнадежно испорченные одежды и печально вздохнул.
– Мне нужны имена, Шэддоу. Все девять. Не важно, как их добудешь, не важно какой ценой. Я хочу знать, насколько большое гнездо сотворил змей.
– Сейчас же займусь этим, ваше Святейшество. Есть сведения, что на собрании Круглого Стола будет поднят волнующий нас вопрос. Я лично…
– Ты займешься другим, – отрезал архигэллиот. Они поднимались по лестнице. Глава церкви трясущейся рукой цеплялся за локоть Шэддоу. Каждый новый шаг давался ему тяжело. Солнцеликий часто дышал и останавливался перевести дух. – Бери мой корабль. Отправишься в земли Гарольда Седобородого. Найди этого человека, Потерянное семя. Дело очень важное, Шэддоу. Мы не можем позволить себе ошибиться. Боги милосердны. Люди – нет.
– Да, Ваше Святейшество.
Они зашли в покои Иноккия через тайный ход. Шэддоу помог старику снять испачканные одежды и усадил в кресло. Архигэллиот почти сразу начал клевать носом.
В дверь постучали. Шэддоу открыл дверь и увидел Кальвино, мастера-бальзамировщика.
– Солнцеликий сейчас не может вас принять, зайдите завтра.
– Но дело касается нового заказа… Я должен знать, на какие сроки могу рассчитывать, – пробасил бальзамировщик. – Какого цвета лак использовать, какую форму придать конечностям. Руки, они та же глина – из них можно сотворить шедевр. А завтра… Завтра товар испортится. Нет, господин, мне нужно многое уточнить!
– Удивите его, мастер Кальвино. Только сделайте работу качественно, архигэллиот не любит, когда его разочаровывают.
Мастер Кальвино пробовал возражать, но вскоре сдался. Он знал, что спорить с такими людьми, как Шэддоу опасно.
Глава инквизиции тихо затворил дверь. Он знал, почему Иноккий показал ему кровавую сцену с беднягой сапожником. Трон под ним качался, в такие времена нужны надежные люди и жесткие меры. Если он не выполнит приказ, не доставит нужного ему человека, архигэллиот украсит кистями инквизитора свою частную коллекцию.
Он отчалит сегодня. Только перекусит апельсиновым пирогом. Верный пес служит лучше, если ему бросить кость.

***

Петручо проснулся от звона бубенцов. Пять медных глашатаев перерезали горло сну, выбросили убаюканное сознание в огромный серый мир без красок.
Он наскоро оделся, начал вслепую искать тапки. Колокольчики надрывались. Они звали, требовали, кричали. Господин хотел его видеть. Немедленно.
Петручо прошлепал в коридор босяком, зябко ежась от прикосновений ледяных каменных плит. Юноша почесал копну густых волос и раскрыл рот в зевке.
Что ему снилось? Мария. Ему всегда виделась Мария. Ее светлые волосы, ее глаза цвета аметиста. Он уже не помнил черты лица, только ее смех иногда слышался в грезах. Задорный, веселый, игривый.
Юноша свернул за угол и чуть не стукнулся лбом о статую. Осенил себя святым знаком.
Сколько ему тогда было? Лет восемь, может меньше. Ей больше. Ненамного, но все же. Тогда он еще не понимал, что чувствует, но догадывался. Если бы он мог вернуть прошлое не только во сне… Как же много накопилось слов, а сказать уже некому.
Кто-то тонко пискнул. Звук донесся со стороны центральной лестницы. Петручо затаил дыхание.
– Отпусти меня!
– Ты забыл волшебное слово, малек, – шикнули в темноте. – Проси прощения… Ух!, Ах ты стервец! Кэн, держи его крепче. Кусаться вздумал?! Сейчас получишь по первое число!
Еще до того как осознал, что делает, Петручо прикрикнул:
– Ваши высочества, а не полагается ли вам сейчас набираться сил перед дневными лекциями? Не ждет ли вас теплая постель и девятый сон?
Он не ошибся. Малыша звали Ричардом. Ему заломил руки Кэн, сын лорда Эшли Долнлэндского. А раздавал тумаки Альберто, принц Аргестийский. Мальчик пытался вырваться, но и не думал просить прощения. Он только тихо сопел, получая очередной тычок в бок.
– Чего тебе, служка, – шикнул Альберто. Принц ощупывал укушенную руку. – Иди себе куда шел. У нас с принцем Делийским серьезный разговор.
– И вы трое с удовольствием передадите, о чем шла речь, самому архигэллиоту, – медленно, с расстановкой, сказал Петручо. Сон как рукой сняло. Он забыл, что стоит в одной сорочке и не производит ровным счетом никакого грозного эффекта. Но это и не требовалось. Солнцеликий не тот человек, чьим именем можно пренебречь. – Так как, мне стоит доложить ему о вашей беседе, или же вы трое случайно столкнулись на лестнице? Скажем, когда хотели справить малую нужду в саду?
Альберто досадно поморщился. Петручо грубил, но делал это грамотно. Принц посмотрел на подельника и покачал головой. Кэн отпустил мальчика. Дик шмыгнул носом и потер ушибленные места. Мальчик стал возле Петручо и угрюмо смотрел на своих обидчиков.
Служка ободряюще похлопал мальчика по плечу и пожелал спокойной ночи. Сегодня его уже не тронут. Но отстанут ли? Петручо знал, что нет.
Когда он повернулся к принцам спиной, Альберто поцокал языком и с придыханием сказал:
– Хорошенько ублажи старичка, служка. Он ведь так любит своих мальчиков… Во всех местах.
Альберто и Кэн заулюлюкали и запели вслед Петручо похабные песенки.
Он стиснул зубы. Слова не ранят. Это только ветер. Непослушный воздух вырывался из человеческого рта.
Архигэллиота оскопили в детстве, чтобы уберечь голос молодого хориста от огрубения. В Обители никто не смел шутить про главу церкви. По крайней мере, прилюдно. Но Петручо знал – толки ведутся постоянно. И с каждым разом архигэллиоту приписывали все более тяжкие грехи.
Вначале он пробовал обелить его имя, говорил о доброте и святости Иноккия, но никто не верил.
Петручо забрали из дому в непогожий день. Была гроза и шел ливень. Он так и не попрощался с Марией. А потом была пышущая жаром комната и раскаленный добела инструмент.
Всем наплевать, что Солнцеликий спас юношу от того, чего не смог избежать сам. Но только не Петручо.
Юноша отворил инкрустированную золотом дверь. Кое-как зажег свечу впотьмах. Иноккий, весь в поту, с очень бледным, словно у покойника лицом, сжался на кровати и массировал грудь.
– Мой мальчик, ты так долго шел ко мне, – прошептал старик. – Они опять снились мне. Клещи, залитые темной кровью. И запах, боги, я словно опять очутился там, на столе, привязанный и беззащитный. Клещи терзали плоть, смердело горелым мясом. Сердце, как оно колотится…
Петручо присел на край кровати и помассировал грудь старику.
– Успокойтесь, это сон, только сон.
Архигэллиот застонал и схватил его за руку.
– Я спас тебя, мой мальчик. Хотя мог и не делать этого. Мир порочен, скверна среди нас. Только самые достойные воспротивятся ей. Стань таким человеком. Стань таким же справедливым, как я. Стань лучше, чем я. Обещай мне.
– Я обещаю, – сказал Петручо.
Иноккий до боли сжал его руку. Колючие глаза архигэллиота буравили насквозь. Но Петручо не испытывал страха. Он верил, что старик не способен причинить ему зло. Поэтому он не отвел взгляд, и продолжал массировать грудь, пытаясь унять сердечную боль.
– Хорошо, – казалось, Иноккий убедился в том, что слова проникли в душу юноши и немного успокоился. – А теперь расскажи мне притчу из Книги Таинств.
– Какую, Ваше святейшество?
– Не важно. Главное, чтобы она была о достойном человеке. Таком же, как и мы с тобой.

[Vasex]

Сообщение от oligerd

Хм, интерлюдия мне понравилась, хотя она и нарушает правила форума. Но, правила созданы только для того, чтобы о них вытирать ноги. Вышло провокационно, живо и немного в духе Васекса и Тарантино.

поиск по форуму собственного ника - творит чудеса)
придётся почитать)

насчёт самопальных карт в шапке: перенос последней буквы на новую строку, когда там ещё есть место - это, пожалуй, самая ужасная вещь, которую я видел в жизни
верни мои глаза
вырежь мне память
убей меня

[Ранго]

С интерлюдии 2.1 и дальше, до новой главы:
...Скажи мне это один из вассалов, и он отправился бы на рудники. Скажи мне, женщина...
Глава 3. прикольный каламбур с лодкой.
Нравится, что мир всё больше и больше напоминает игру Скайрим. В смысле, замер, прислушался - а тут кто-то что-то несёт, говорит, интригует, ругается. Мир потихоньку оживает. Это и плюс. Это и минус, что если не углубить и не прописать, то получится мозаика, а не картина. А если прописать и углубить - то темп может вовсе исчезнуть, и уже будет неясна главная линия.
Тур, как его назвал бородатый, дернулся было в сторону, но часть густой бурой смеси все же попала на его наряд.
Давай, гадина. Ты или я, - прошипел Лотт, надеясь, что это не звучит так жалко, как ему казалось. странно. Я думаю он на подъеме, там адреналин, гормоны, фарт - да ему пофиг должно быть. Он сейчас и хреном смог бы в толпе без стыда размахивать. Тут, как говорится, час истины. Даже проиграть уже красиво.
Потом пошёл ужастик ближе к Кингу. В принципе, роман напоминает некую хрестоматию, или сериал, типа Сверхъестественного, икс-файлз, Зачарованных. Вроде бы самостоятельная история, но вглядеться - и видишь знакомые образы, и даже не помнишь откуда. Т.е. узнавание есть, а откуда не помнишь. Прямо как песни Жеки. Здесь это скорее плюс.
струилась алая руда(?), - руда???

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

oligerd, пасиб, по ходу только ты это и читаешь)

Сообщение от oligerd

Это и плюс. Это и минус, что если не углубить и не прописать, то получится мозаика, а не картина. А если прописать и углубить - то темп может вовсе исчезнуть, и уже будет неясна главная линия.

в этом вся загвоздка. Изначально хотел написать тупо квест от а до я без параллельно происходящих событий и дикого выплодка героев, но я люблю эпики и этот год - год Мартина, поэтому часть его идей так или иначе просачивается в текст. Стараюсь описывать более живо и натурально, но потом понимаю, что объем текста будет гигантским и такие мелочи как то, что едят ВСЕ герои или что носят не играют большой роли и вовремя это пресекаю.

Сообщение от oligerd

В принципе, роман напоминает некую хрестоматию, или сериал, типа Сверхъестественного, икс-файлз, Зачарованных.

такова полумера - квест + небольшой эпик. Отдельные главы про небольшие приключения, постепенно связывающиеся одной магистральной нитью.

Сообщение от oligerd

струилась алая руда(?), - руда???

я типа стилист-имбицил, все время хочу вклинить словечко позаковыристие. Ну или попроще - надоело писать про "кровавую кровь, алеющую багрянцем на красной ране", вклинил старорусское слово руда, гнилой синоним, почти пермовщиной тянет)

[Ner1]

Не-не-не, я вот внимательно слежу. Но нет смысла вычитывать, пока не появится более-менее чистый текст. Дабы усилия не пропадали понапрасну.

В другое время он слизал бы их, так как имел такую отвратную привычку, но не сейчас.

Это предложение в совокупности с предыдущим невероятно порадовало меня.
Я представил себе главу белых инквизиторов, слизывающего апельсиновый сок с мраморного пола. Воистину пёс.
Это единственная интерпретация, исходя из построения предложения. Но на ум почему-то приходит, что речь шла о слизывании сока с пальцев рук.
Иначе инквизитор тот еще фрик. Хотя мысли его к подобному не располагают.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Скрытый текст - глава 4-1:

Глава 4

Доверие

Квази сплела сложный узор заклинания. На старом пепелище расцвел огненный тюльпан. Сырые дрова задымились, едкий запах проник в ноздри. Лотт чихнул, прикрыл лицо рукавом.
– Я опустошена, – грустно сказала неверная. – Ни одной частицы Силы внутри, ни одного заклятья на душе.
– На душе? – переспросила Кэт. Желтоглазая укуталась в дорожный плащ и представляла собой говорящий ворох одежды. Только изредка из-под ткани появлялась чаша, зажатая в татуированной руке. Покорившая-ветер черпала из котла отвар из мяты, эстрагона и лавра; медленно пила его, прицокивая языком.
– Старая присказка людей моего ремесла, – улыбнулась Квази. Чародейка прислонилась к стволу раскидистого вяза и прикрыла глаза, слушая звук капели. – Мы, имеющие Дар, зависим от Мест Силы. Черпаем из них энергию, сколько сможем удержать. Некоторым хватает на месяц. Другим на неделю. Я продержалась полгода.
– Что случится, если ты больше не прикоснешься к Месту Силы? – спросил Лотт. Он подбросил в костер еще дров. Густо зачадило.
– А что происходит, если долго не есть и не пить? – задала встречный вопрос неверная и тут же сама на него ответила. – Я угасну так же, как этот костер, когда заклинание выветрится. Раз попробовав, мы не можем просто так остановиться.
Лотт понимал ее как никто другой. Обычно он дожидался, когда его попутчицы заснут и только потом доставал кисет с атурой. Но вот уже второй день он употреблял проклятый порошок при первом удобном случае. Кэт смотрела на его воспаленные глаза, красный после «блажи грешника» нос и бурчала что-то о хлипком здоровье. Квази ничего не говорила, но Лотт замечал, как она за ним наблюдает. Вероятно, что-то подозревает, но еще не знает точно.
Покинув деревню, они взяли путь на восток. Лотт лишь издали увидел знаменитый Синий замок лорда Гарольда Коэна. Украшенные ляпис-лазурью, шпили башен блестели на солнце. Казалось, замок целиком состоит из сапфиров. Из бойниц языками драконов высунулись стяги цвета неба с намалеванным на них лосем, а перед замком – куда ни глянь, бесконечное поле с цветущими незабудками. Казалось, они едут по морю, волнующемуся, терпкому, пахнущему летом.
Останавливались только чтобы пополнить припасы. В деревнях встречали по-разному. Где угостят и пустят на постой, а где за ночевку три шкуры сдерут. Деньги подходили к концу, и Лотт всерьез подумывал продать одну из лошадей. Скорее всего Квази или свою. Кэт очень привязалась к Пегушке, так она называла серую кобылу. Заикнись он о продаже животного – желтоглазая заедет в глаз.
Непогода застала их в землях лорда Нойлена Уоллштайна. За долгую жизнь сир Нойлен четырежды был в браке и пережил всех жен. Местные поговаривали, что Многоженец (так за глаза называли лорда Уоллэндского) вот-вот возьмет себе пятую жену, писаную красавицу. Еще говорили, что будущая невеста еще с куклами играет и не может уснуть, не услышав колыбельной.
Дождь лил всю неделю. Дороги размыло, копыта лошадей скользили в вязкой глине. Путникам часто приходилось останавливаться и соскабливать грязь с подков. Одежда почти не просыхала.
Реки вышли из берегов. Перебраться на другую сторону можно было только с помощью паромов. Золотое время для владельцев переправ.
Уоллэнд славился реками. От величественной Амплус брали начало пять рек – Каменная Глиняная, Мертвая, Неспокойная и Шесть Пальцев. Пять притоков, пять караванных путей для торговых кораблей.
Когда они переправлялись через Каменную, Лотт чуть не упал в бурлящую воду. Прогнивший канат лопнул, и паром начало сносить на один из порогов. Острые камни не оставляли даже шанса на спасение. Но удача им улыбнулась, паром прибило к берегу. Лотт долго целовал землю, убеждая всех, что больше не полезет ни в одну реку.
Следующей стала Мертвая. Трава на обоих берегах стояла жухлая, сухие деревья скрипели под хлещущим со всех боков ветром. Кэт выведала у местных, что когда-то давно, еще во времена святого Дункана, приведшего в лоно Церкви Крови многие племена остготов, жрецы Немого Бога отравили воду, наслав черное проклятье. Байка окончательно потеряла свою силу, когда в приречном селении торговцы, перекрикивая друг друга, начали зазывать их отведать вяленых лещей. Лотт слопал три рыбешки, но, не смотря на опасения, не отравился.
Шесть Пальцев изрядно потрепала нервы. Река словно издевалась над ними. Неглубокая, по пояс, речушка в один момент обнаруживала скрытые глубины, и обойти ее не получалось – водный поток действительно походил на руку с шестью пальцами. Только огибаешь одну речушку, тут же оказываешься перед другой. Трое суток они искали отмели, пытались преодолеть бурный поток, в котором плыли ветки и трупики мелких зверьков, застигнутых половодьем в своих норах.
Наконец мучения остались позади. Вымотанные, истощенные, они добрались до рощи вязов и укрылись под ней от надоевшего ливня. Над кронами гремел гром; хлестали жгуты молний. Спали чуть ли не в обнимку – костер давно погас, а сырость и холод остались.
Утром Квази сверилась с картой и уверенно заявила:
– В дне отсюда течет Неспокойная.
Лотт подавил стон.
Неспокойная была самой широкой из рек Уоллэнда. В такую погоду ее не преодолеть. Паромщики не согласятся работать. А если и согласятся – им не по карману оплатить их услуги.
– Если карта не врет, мы находимся недалеко от Тихолесья, – продолжала Квази. – Через него проходит Дорога Благих, соединяющаяся на востоке с Имперским трактом.
– Что-то не вижу я здесь дороги, – проворчала из-под капюшона Кэт. Покорившая-ветер безрезультатно пыталась разжечь огонь. Кресало терлось о кремень, искры летели на ветки, но дальше легкого дыма дело у нее так и не заладилось.
– Карта старая, – пояснила неверная. – Я взяла ее в библиотеке монастыря. Там было очень много детальных набросков местности Земель Тринадцати, но, к сожалению, столетней давности.
– Тогда можешь выкинуть карту. Все равно пользы от нее никакой, – желтоглазая бросила возиться с огнем и пошла седлать лошадей.
– Она всегда такая? – спросила Квази.
– Конечно же, нет, – Лотт сложил пожитки в заплечный мешок и затянул узел. – Когда Кэт спит – она сущий ангел. Главное, всегда успевать подливать ей в чашу сонного зелья.
Квази улыбнулась, показав идеальные зубы. Лотту нравилось, как она улыбалась. Он хотел сделать неверной комплимент, но вернулась угрюмая Кэт с лошадьми, и момент был упущен.
– В ваших краях молятся богам? – спросила желтоглазая.
– Мы верим в Прародителя, – ответила Квази.
Женщина оседлала лошадь. Лотт вклинился между спутницами, и они углубились в лесную чащу. Мелькавшие мимо вязы походили на гигантские грибы. С листьев тонкими ручейками стекала вода. Дождь то усиливался, то прекращался.
– Молись своему богу, чтобы карта не врала, – проворчала Кэт. Покорившая-ветер демонстративно вырвалась вперед, давая понять, что больше ей не о чем с ними говорить.
– Прародителя? – переспросил Лотт.
Квази долго смотрела на него агатовыми глазами. И когда Лотт думал уже, что ему так и не ответят, сказала:
– Люди в Халифате верят, что жил на свете великий герой, Асса. Было у него сто жен, от которых родилась тысяча детей. Но жили они не долго. Однажды началась настолько суровая зима, что за падающим с небес снегом не стало видно неба. Настали жуткие холода. Звери падали замертво, деревья промерзали до корневищ. Умерли все дети Ассы. Отчаялся Асса, и решил покинуть родной край. В странствиях он испытал множество лишений, потерял руку и глаз. В живых остались только две жены. И, когда они думали, что пребывают на пороге смерти, случилось чудо. Асса и его жены нашли плодородную землю, на которой светило солнце и было всегда тепло. Здесь Асса и поселился. Мы верим, что именно его семя дало начало всем людям, живущим на земле.
– Интересная легенда.
– Конечно, – проворчала едущая впереди Кэт. – У Ассы был большой выбор из женушек. Идеальная легенда для мужиков.
Лотт прочистил горло.
– Квази?
– Да?
– Могу я узнать, почему иноверная оказалась так далеко от родных краев?
– Конечно. Я не делала из этого тайны. Бывают люди, которые всю жизнь сидят дома и ни разу не заходят дальше соседского поля. А бывают такие, которым не сидится на месте. Я из последних.
Лотт понял, что Квази немного лукавит. Ее манера держаться, говорить, выдавали скорее светскую даму, чем видавшую виды путешественницу. Он сделал еще одну попытку.
– Неужели дома так скучно?
– Совсем нет, дом – это дом, – заявила неверная. – И он должен таким быть. Я хочу сказать – местом, где будешь чувствовать себя в безопасности.
Она запнулась, словно сказала что-то лишнее, но тут же поспешила продолжить:
– Я странствую, чтобы повидать мир. Я странствую для того, чтобы многому научиться у людей. Я странствую, чтобы мой дом оказался именно тем местом, в которое захотелось бы не раз вернуться.
К полудню они нашли Дорогу Благих. Дорога превратилась в узкую тропу с росшей по краям густой осокой, но камень-указатель нерушимо стоял на месте. Он гласил:
«Путник, спешься, ибо стоишь на Дороге Благих. Только пройдя ее от начала до конца с мыслями о Гэллосе и Аллане, ты избавишься от дурной хвори».
– Действительно, только блаженный мог купиться на такую чушь, – фыркнула Кэт. – Дорога Благих, ха!
– Видимо где-то здесь стоит монастырь, – размышлял вслух Лотт. – Люди совершали шествия, чтобы поклониться святому, который мог избавить их от болезни.
Лес поредел. Вязы здесь росли не один год и не давали молодой поросли шанса, закрывая небо огромными лиственными шапками. Лотт вглядывался в густую пелену мороси. Впереди маячили далекие огоньки. Впрочем, может он принимал желаемое за действительное?
Но светляки множились прямо на глазах. И чем ближе путники подъезжали к ним, тем больше огоньки походили на факелы.
– И это храм? – с сомнением в голосе спросила Кэт.
– О нет, девушка, – возразил вынырнувший из чащи парнишка с простоватым лицом и заплетенными в косичку иссиня-темными волосами. – Это Обитель Путника, таверна нашей семьи. Но когда-то здание задумывалось как монастырь Святой Элайзы, покровительницы благих и юродивых. Проходите внутрь, пообсохните. У нас сегодня жареный гусь.
Лотт и девушки проехали в покосившиеся ворота заброшенного монастыря. Камни здания позеленели от времени; части недостроенной стены не давали упасть массивные колоды, подпиравшие ее основание. Оконные проемы, в которых должны были красоваться цветные мозаики витражей, загородили досками. Каменщики успели возвести только главный зал, пристройки под амбар и опочивальню больше походили на развалины. Там они и оставили лошадей.
Квази указала на незавершенную скульптуру святой, притаившуюся под низкорослым деревом, обнимавшим статую похожей на клешню веткой. В каменных выемках, на покоящихся у алтаря подносах, среди низких ветвей – везде стояли свечи, походящие на паломников, пришедших на поклонение.
Святая Элайза всегда изображалась в четырех ипостасях: маленькой девочкой, смотрящей на мир широко открытыми глазами; девушкой с двумя головами; старой женщиной с торчащими паклей волосами, и безликой монахиней, выставившей напоказ руки со вскрытыми венами. На нее молились все, кто хотел избавить близких людей от ниспосланного Зароком сумасшествия.
От вида каменного изваяния Лотт передернулся. Не доведенная до конца композиция напомнила ему судьбу лорда Стэша, взявшего в жены леди Годиву. Прошло несколько месяцев с тех пор, но Лотт помнил все так четко, будто это произошло только вчера. Месиво из человеческих тел, шинкующие людей Безликие и жуткий голос Молоха, пробирающий до самых потрохов.
Из камня проглядывала сумятица образов – руки и ноги слились в одно целое. Головы каменщик расположил так близко друг к другу, что казалось, будто святая целует сама себя.
Лотт порылся в торбе Кэт, ища злополучный кошель, очень похудевший за время их странствий. Пальцы ухватились за что-то жесткое и позвякивающее. Бывший оруженосец с победным криком выудил из необъятного мешка добычу. Но радовался он не долго. В руках Лотт держал кучу малу. Связку ржавых ключей и вымазанную чем-то коричневым тряпичную куклу с уродливой непропорциональной телу головой. Он окликнул желтоглазую, показывая находку, и хотел было съехидничать насчет всякой ерунды, таящейся в закромах женских штучек.
Кэт среагировала мгновенно. Покорившая-ветер бросила в него камень. Затем еще один, приказывая положить личные вещи на место. Лотт улюлюкал и уклонялся до тех пор, пока булыжник не заехал ему по руке. Вскрикнув, он выронил добычу.
Кэт стремглав бросилась к вещам. Желтоглазая упала на колени, елозила по зыбкой грязи, выискивая безделушки, словно они были золотыми имперскими марками.
Лотт недоуменно уставился на сошедшую с ума боевую подругу, гадая, не изменила ли Святая Элайза своим принципам. Может, она теперь не лечит благих, а наоборот – насылает на нормальных хворь безумья?
Он собрался помочь желтоглазой, но стоило нагнуться, как Кэт отвесила звонкую пощечину. От неожиданности Лотт отпрянул.
– Никогда так не делай, – зло прошипела Кэт. – Не трогай без моего разрешения вещи. Они мои и ничьи больше. Тебе ясно?!
Куда уж как непонятней. Кэт, конечно, обладала скверным характером, и Лотт уже свыкся с этим, но такой он ее еще не видел.
Желтоглазая выудила свой мусор из грязи и аккуратно положила в переметную суму. В полном молчании они вошли в полуразрушенный монастырь.
Внутри кипела жизнь. Возле кафедры, с которой должны вещать проповедники, наигрывал «Даму и дракона» мальчик-скрипач в цветном трико. Возле каменной арки пробили дыру. Под ней на полу устроили камин, где на вертеле готовились три тощих гуся. Оттуда несло горелым пухом и прогорклым смальцем.
Квази заняла им место за общим столом. Лотт уселся на тяжелую дубовую скамью, предназначенную для прихожан, и тут же принялся за еду. Почти не жуя проглотил бобовую похлебку, вымакал остатки ячменной лепешкой. Оторвал от тушки худосочного гуся крыльце и впился в пережаренное мясо зубами.
Немногочисленные посетители «Обители Путника» ели молча, искоса поглядывая на неверную. Женщина с чумазым ребенком, сидевшая по правую руку от Квази вскоре пересела на другой конец стола.
Еду подавали похожие друг на друга парни, отличающиеся разве что по возрасту. У котла, помешивая похлебку, стоял встретивший их у заброшенного монастыря паренек, подле него стоял мальчик-скрипач, завершивший песню, и разделывал обезглавленную гусыню. Он то и дело поводил ладонью по волосам, отчего и так сальные пряди еще больше лоснились в тусклом свете далеких свечей.
Со стола сноровисто убрали пустые тарелки двое старших, поросших жесткой щетиной, брата в грязных фартуках. Лица обоих изуродовали два кривых шрама – у одного на правой половине, у другого на левой.
– Примас и Секундос срослись щеками в утробе матушки Каль, – похохатывая, вещал хозяин придорожной таверны, Старый Уль. Плотно сбитый, сохранивший только маленькие островки когда-то роскошной шевелюры, он поглядывал на гостей озорным маслянистым взором и болтал без умолку, в сотый наверно раз пересказывая историю своей жизни. – Матушка, как увидела их, сразу тронулась умом. Все кричала, не переставая, цельными днями, ага. Пришлось мне поработать мясницким тесаком. Вжик и все. А вот заштопать их по-человечески так и не сумел. Не мужицкое дело – штопать, ага.
Уль довольно смотрел на сыновей, те мрачно усмехались отцу. Хозяин еще раз предложил гостям настойки для крепкого сна, но никто не согласился и он продолжил:
– Матушка перестала орать. Но в себя так и не пришла. Я б мог бросить ее, но разве так нас учат проповедники? Каждому по поступкам его – во как, ага. Прознал я про енту Дорогу Благих. Помолился, осенил святым знаком и бросил обжитые места. Честь по чести прошли ее от начала и аж досюда. До конца, то есть. А здесь одни руины. Все заброшено и ни души. Это много после от путников узнал, что монастырь решили строить близ Лучезарной Заводи, замка Ноллена Уоленширрского. А эту застройку забросили. Отчаялся было, пил горькую днями.
Хозяин отпил перебродившего эля и зычно отрыгнул. Уль улыбнулся слушателям, которые не обращали на него никакого внимания, выставив на обозрение усы из пенной браги.
Мимо Лотта то и дело сновала побитая жизнью женщина в расхлестанных одеждах, не скрывающих проступающие под кожей ребра и обвисшую грудь. Женщина как во сне двигалась мимо гостей, предлагая провести с ней ночь за еду. Но все отворачивались, видя, что за спиной она несла корзинку, в которой посапывал грудной младенец. Им нужна была любовница, не голодающая мать.
– В один из таких безрадостных дней, клянусь моей хилой душонкой, – Уль осенил себя святым знаком и набожно посмотрел в оконный проем, словно ожидая, что вот-вот тучи разойдутся и сквозь щели в досках улыбнется закатное солнце. Боги и не подумали снизойти к смертному. Уль откашлялся и торопливо продолжил. – Я увидел ее, Святую Элайзу. Она пришла ко мне. Вся в золоте, посмотрела люто и хвать за горло! Она душила меня, приговаривая, что старому пьянице не место в ее обители. Святая сказала, что я должен взяться за ум и начать сам заботиться о себе, и если уж так жду милости богов, то можно считать, что я ее уже получил.
Уль расхохотался. Держась за увесистое брюшко. Гости робко заулыбались.
– Может, мне и привиделось. Что во хмелю не бывает. Но с тех пор я взялся за ум. Матушка Каль родила еще двоих сыновей, Терция и Квадроса. Сорванцы, все в отца, – усмехнулся в пенные усы хозяин и погрозил младшим сыновьям увесистой лапищей. – Пентаклес должен был стать пятым сынишкой в семье, но Аллана не захотела облегчить старую женщину от бремени и забрала обоих на небеса. А мы остались на грешной земле, ага. Я и четыре правицы, которые унаследуют после отца эту божью обитель.
– Но не думайте, что мы богохульники какие-то, – одернул себя Уль. – О нет, путники. Мы как бы тоже своего рода монахи. Ставим свечи Святой Элайзе, благодаря за каждого путника, приходящего в нашу обитель. И вы обязательно поставьте, без святой вы мокли бы сейчас под дождем. А я вам за это сладкого настоя налью. Крепким сном сразу заснете, зуб даю.
Кое-кто и правда заспешил к незаконченному памятнику, остальные перешептывались, решая, как им следует поступить. Кэт хмыкнула и пробубнила что-то под капюшоном.
Лотт не обратил внимания. Он искоса наблюдал за сидящими у края стола людьми. Угрюмые, поросшие густыми курчавыми бородами, они весь вечер смотрели только на Квази.
Недобрый взгляд, Лотт видал такие. Ничего хорошего от них ждать не стоит. Особенно ему не нравился предводитель. Он один из группы был при оружии. Меч мирно покоился на столешнице, но мужчина иногда проводил по рукояти пальцем, словно ласкал женщину. Конечно, он был наемником, человеком, который добывал пропитание только оружием. И, судя по перстню с застрявшим в кривой оправе янтарем, это занятие приносило неплохую прибыль.
– А скажите, добрый Уль, – мягко спросила Квази. – Нет ли поблизости какого-нибудь брода или переправы? Мы держим путь в Делию, но плохо знаем эти места.
Уль прокашлялся. Придал себе серьезный вид, пригладив остатки волос, такие же сальные, как и у сыновей. Он с минуту жевал губу, но потом вполне уверенно ответил:
– Отчего же ему не быть то? Где есть люди, там всегда есть пути. Делия, говорите? Что ж, если поедете по северной дороге, через две недельки будете в Лучезарной Заводи. Хороший город, лорд Уоллендский держит всех по струнке. Правда находится он меж Глиняной и Каменной. Хоть через них и есть каменные мосты, но они в это время могут быть закрыты. Каждый год кого-нить с моста смывает. Погода на дворе сами видите какая. Придется чутка погодить, ага.
При упоминании Каменной Лотт только что не взвыл. Он всерьез подумывал, что ее создал Зарок, и текла в ней не вода, а слюна мерзкого бога.
– А есть ли окольный путь? – спросил он хозяина.
Уль уже открыл рот, чтобы ответить, но тут главарь наемников не выдержал. Он грохнул кулаком по столу, опрокинув наполовину пустой кубок, и подался вперед, нависая над посетителями.
– Может быть другие и готовы терпеть подле себя иноверную тварь, но я молчать не буду. – Он неспешно потянул меч из ножен, показывая кривым, неправильно сросшимся после перелома пальцем в сторону Квази. – Я не забыл, как имперцы потрошили ваши животы тогда, в Священной Войне. Мы прижали бы ваше семя к ногтю, если бы не червоточины. Если бы не отродья Зарока, падальщики.
– Оставь прошлое мертвецам, путник, – спокойно ответила Квази. – Война окончена и нет в ней победителей. Только проигравшие.
– Ишь, как по-нашему лепечет, – гнул свое наемник. – Складно, сладко. У южан можешь щебетать, в Священных Землях перед монахами юбку задирай, а здесь сиди и помалкивай, сука. Или укорочу твой гнусный язык.
Словно по команде вскочили со скамей его приятели. Засверкали длинные кинжалы и ножи. Женщины заголосили, забившись под стол. Квази сидела не двигаясь, как мраморная статуя. Мимо, словно призрак, прошла женщина с грудным младенцем за спиной, снова и снова предлагая свое тело в обмен на еду.
Предводитель ватаги, мерзко ухмыляясь, запрыгнул на стол и, лихо сбивая на пол посуду, направился к неверной.
Лотт прикидывал шансы на успех, если он попытается отвлечь ублюдков на себя. Но в конце он видел себя только в качестве трупа, пригвожденного к столешнице полосой стали.
– Прошлое никуда не делось, тварь безбожная, – цедил наемник. – Война так и не закончилась. Я знаю. Я ходил под парусом Шептунов Аргестии долгих десять лет. В Лихом море нет мира, женщина. Только кровь и ваши смуглые задницы. Если бы вы были пиратами, я бы понял. Они намного милосерднее неверных. Они всего лишь убивают и набивают трюмы товаром. А что делаете вы?
Глаза безумца, понял Лотт. Пусть не по своей вине, но Квази разбередила старые раны. С таким не договоришься.
Он хотел было незаметно вытащить нож из-за голенища сапога, но дружки наемника стояли совсем рядом, готовые вырезать вторую улыбку на горле. Лотт сглотнул и медленно поднял руки над столом, показывая, что в них ничего нет.
Они всего лишь хотели обсохнуть. Гэллос, почему ты так жесток?
– Добрые люди, вы под крышей приюта Святой Элайзы, – напомнил Уль. – Вы ведь не хотите осквернять это место убийством?
– Заткнись, – коротко бросил наемник и хозяин его послушался. Уль сочувственно глянул на Квази, пригладил жирными руками остатки волос и пошел подбросить в очаг еще поленьев.
– Я скажу, что делают твои сородичи, безбожница, – продолжил безумец. Квази, не мигая, смотрела на него снизу вверх. Меч лег на ее плечо, прошелся по кудрям волос. – Они не берут пленных даже для выкупа. Мы называли их Зрячими. И это идет им куда лучше чем то, как их называете вы. Они привязывали выживших к мачтам и забивали гвозди им в глаза. Слепцы продолжали жить не один день и медленно умирали. Может, с помощью магии, не знаю. Нет ничего ужаснее этой смерти – страдать от жажды, когда за бортом плещется вода. Если вы не видите истинного бога – Единого, значит ваши глаза лгут. Для пребывающего в неведении истина всегда приносит боль. Мы несем вам зерно правды и только. Так вы говорите морякам, перед тем как изувечить?
– За всю жизнь я не убила ни одного человека…
– Заткнись, шлюха! Твои глаза лгут так же, как и язык, – Наемник занес над Квази меч. – Я вырежу ересь с твоего личика. Посмотрим, сможешь ли ты щебетать после этого!

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Скрытый текст - 4-2:

Время превратилось в густой кисель. Воздух завибрировал, словно невидимый великан хлопнул в ладоши. Только что рядом с Лоттом сидела притихшая Кэт, тщательно дожевывавшая пригоревшую хлебную корку, а в следующее мгновение она цепкой кошкой повисла на спине наемника, царапая лицо и пиная везде, где могла достать.
Мужчина пытался ее сбросить, задеть мечом, но желтоглазая оказалась изворотливее. Кэт кусалась и бодалась, отбивалась ногами и сыпала забористыми ругательствами, от которых у сапожников завянут уши.
Дружки наемника опешили, и Лотт воспользовался этим. Он окликнул Кэт и бросил ей нож, который та умудрилась не выронить, затем юркнул под стол и выбрался с другой стороны. Лотт потянул за собой Квази, зная, что каждая песчинка временной клепсидры дорога. Казалось, неверная все еще не понимала что к чему. Она вяло следовала за ним, следя за буйствовавшей Кэт.
– Стоять, сучьи дети! Заткните рты паршивой похлебкой или я перережу ему глотку! – кричала желтоглазая, оседлав наемника, словно жеребца. – Неверные вам не по нраву, посмотрим, как вы относитесь к покорившим-ветер!
Перед тем как выйти в ночную сырость, Лотт услышал надсадный хрип наемника:
– Твои друзья уйдут, чахоточная. Но ты останешься. И долго тебе не продержаться. А когда ты отвлечешься, а ты это сделаешь, я освобожусь и отдам на растерзание диким псам твою задницу.
Лошади жевали прелое сено – Старый Уль позаботился о них как о своих собственных. Им расчесали гривы, хорошенько протерли бока и почистили копыта. У Лотта тряслись руки, в спешке легкий узел, которым поводья крепились к столбу, все не поддавался.
– Ты ее бросишь? – Квази оседлала лошадь, помогла ему с поводьями.
– Кэт справится, – отмахнулся Лотт. Он вел на поводу лошадь желтоглазой. – У нее много скрытых талантов. Впрочем, как и у всех нас.
У многоликой и совершенной в своем несовершенстве святой Элайзы их ожидал младшенький из сыновей Уля, Квадрос. Из-за мелкой мороси казалось, что он плачет. Мальчик то и дело отирал капли рукавом. Увидев их, мальчик только что не под копыта бросился.
– Добрый господин, добрая госпожа, – затараторил он, вытирая лицо. – Отец сказал, вы ищите брод через Неспокойную? Такой есть. Поедите вдоль реки по течению до тех пор, пока не увидите три сухих сосны. Там место мелкое, стремнин нет и много запруд. Воды по горло и только.
– Спасибо, – Квази погладила мальчика по волосам и дала ломаный пфенинг. – Это тебе за честность.
Из таверны послышались крик и треск ломаемой посуды. Лотт пришпорил коня и легко перепрыгнул покосившуюся изгородь.
Кэт ждала их у поворота. Чмокнула Пегушку в нос, потом проверила суму. И только затем запрыгнула в седло.
Дорога пошла под уклон. Совсем стемнело. Лотт не видел собственного носа. Коротко посовещавшись, решили переночевать в небольшом подлеске.
– Нам повезло, что эти выкидыши падальщиков пришли сюда пешими, – сказала Кэт. Всю ночь они жались друг к другу, пытаясь согреться, то и дело вздрагивая при любом шуме. – Иначе пришлось бы и вправду пустить кровь. О чем говорил этот чудак?
– Сумасшедший, что с него возьмешь, – бросил через плечо Лотт. Он тщетно проверял карманы и пытался вспомнить, куда положил кисет с атурой. – Потому и шел поклониться Святой Элайзе.
– О, я так не думаю, – сказала Квази. Темнокожая красотка костяным гребнем расчесывала волосы, локон за локоном укладывая их в прическу. – Для некоторых война за веру не окончилась. Не стерлись в памяти жестокие сражения, когда города пустели, а на площадях текли реки крови. Многие фанатики до сих пор мечом несут в мир истину. В халифате их называют Десницами Прародителя.
– Наемник прав, они действительно так жестоки? – Кэт с затаенной завистью смотрела на роскошные волосы неверной, даже не пытаясь расчесать колтун из торчащих в разные стороны прядей.
– Да. Но он забыл добавить, что сам поступал не лучше. Шептуны Аргестии вселяют ужас в сердца людей, живущих за горловиной Благого Намерения. Они отрезают языки верующим в Прародителя, потому что они возносят хвалу не Гэллосу и Аллане. Восток Священной Империи бурлит и когда-нибудь люди начнут вторую Столетнюю Войну.
Путники ехали между осин, скрючившихся будто бы деревья держали на кронах весь небесный свод. Лотт уже начал задумываться об обеде, когда чаща раздалась в стороны и они увидели Неспокойную. Река бурлила и пенилась. Вода почернела от грязи и глины. На каменистый берег то и дело накатывали волны.
Лотт спешился и шел чуть впереди. Он то и дело поскальзывался на осклизлой земле и старался держаться поодаль от спутниц. Бывший оруженосец трижды проверил карманы, но так и не нашел «блажи грешника». Неужели посеял во время панического бегства из таверны?
Но, как он ни старался, не мог вспомнить, когда именно мог потерять злополучный кисет. Занятый невеселыми размышлениями, Лотт чуть не пропустил указатель.
Сосны походили на трех мертвых мечников. Длинные, трухлявые, когда-то бывшие молодыми побегами ветки проросли в стволы, пронзив их насквозь. Борьба, длившаяся целую жизнь, принесшая ничего кроме смерти.
Лошади шли через брод с опаской. Лотт то и дело понукал своего жеребца, бил по бокам, заставляя двигаться вперед. Животное ржало и крутило огромной головой. Так они пререкались все время, пока находились в воде. Перебравшись на другой берег, Лотт чувствовал себя так, словно это он вез лошадь через брод, а не она его.
– Квази, расскажи о себе, – попросила Кэт. – Мы знаем только то, что ты родилась по ту сторону Мертвых Земель. Хотелось бы знать побольше о человеке, с которым делишь еду.
Лотт хотел было отпустить шуточку о лучших подругах, но увидел, что Кэт недобро на него посматривает и счел за лучшее промолчать.
– Я родилась в богатой семье, в городе Мисам. Четвертый ребенок в семье, единственная девочка, я была обещана Исаму ибн Хатиму, сыну друга отца, когда мне исполнился всего год. К сожалению, Исам умер, когда мне было пять. Тогда меня пообещали другому мужчине, но и он прожил недолго. Когда мне исполнилось шестнадцать, я была почти замужем за пятью мужчинами и пятикратно почти вдовой.
Кэт прыснула в кулак.
Деревья попадались все реже, теперь путники ехали в гору. Через некоторое время им пришлось спешиться. Слишком крутой подъем требовал внимания и осторожности.
– Ходили слухи, что на меня наложено заклятье. За глаза меня называли Порченой. Только один человек стал моим защитником. Младший из братьев. Худенький как тростинка, но храбрый как лев. Он отстаивал мою честь везде, где поносили имя его сестры. Трудно даже вообразить, чем бы для него это закончилось, останься я в семье. Но Прародитель наградил меня Талантом. Однажды прикоснувшись к Месту Силы, я поняла, что теперь способна и сама за себя постоять.
– В Восточном Халифате не существует инквизиции, – продолжала Квази. – Святые Места очень редки и непостоянны. Они могут возникнуть в одном месте, но исчезнуть в другом. Маги подобны вашим паломникам – совершают хадж туда, где Прародитель коснулся земли дланью. Мы кочуем с места на место, у нас нет орденов и иерархий. Существует только учитель и его ученики, которые сами станут учителями.
– А червоточины, у вас они есть? – прерывисто спросил Лотт. Он тяжело дышал и обливался потом. К тому же приходилось постоянно сражаться с конем, который все норовил уйти куда-то в сторону.
– Есть. И с каждым годом их становится все больше. Многие поговаривают о конце света. Иногда я думаю, что они не далеки от правды. Я видела, как сто человек принесли себя в жертву, чтобы утолить жажду крови червоточины, но потребовалось еще столько же, чтобы закрыть ее навсегда. Поверьте мне на слово, это знамение. Высшие силы кричат о близкой беде.
– Что значит «пожертвовали собой»? – возмутился Лотт. – Закрывать врата могут только белые инквизиторы.
– Ты не видишь дальше своего носа, Лотт, – вскинулась Кэт. Желтоглазая остановилась и, сурово поджав губы, глядела на пыхтящего спутника. – Временами ты кажешься самым настоящим чурбаном. Так и хочется треснуть тебя обухом топора.
– Ты о чем?
– Инквизиторы просто люди с даром, служащие Церкви Крови. Чтобы запечатать врата не обязательно быть набожным. Годится любой.
– Любой маг, – упорствовал Лотт. – Чернокнижники и ведьмы, конечно, тоже могут попробовать, но…
– Любой – значит любой, – отрезала Кэт. Желтоглазая поднялась на холмик, став почти одного роста с Лоттом. – Церковь выдает хрустальный шарик за бриллиант. Я знаю, о чем говорю. И ты – живой пример того, что церковники врут нам.
Лотт надолго замолчал. Он постоянно забывал о непрошеном даре, ни с того, ни с сего, свалившемся на его плечи. В детстве Лоттар Марш часто мечтал быть таким же сильным и ловким как брат, или же умным, как лорд Кэнсли. Он мечтал об этом, когда проигрывал учебные бои, мечтал, когда падал с коня, мечтал, когда девушки выбирали не его. Стать лучше, стать уникальным, победителем. И вот Лотт получил Дар, странный, обжигающий и ни на что не похожий. И что же он делает? Скрывается в компании покорившей-ветер и неверной, мокнет под ливнем, и раз за разом попадает в переделки. Мечты никогда не сбываются так, как мы того хотим, гласит Книга Таинств. Похоже, ему на своей шкуре суждено проверить истинность святого писания.
Засыпая, Лотт все думал над словами Кэт.
То, что отцы церкви не безгрешны Лотт принимал как должное. Не бывает чистых душ. Но зачем святым отцам скрывать очевидную истину?
И вдруг он понял.
Власть. Церковь правит Священной Империей, диктует уставы, казнит и милует. И все, потому что люди верят – священники избраны богами, только благодаря им не разверзлась земля, море не поглотило города, а Зарок не сожрал все души. И когда люди видят жертвенного агнца, по своей воле восходящего на алтарь, чтобы закрыть врата, их вера остается крепкой.
Было что-то еще, настырно лезущее в голову, что-то важное, касающееся самого Лотта, но тяжелый подъем отнял слишком много сил. Стоило смежить веки, как сон ворвался в сознание и искромсал мысли на маленькие клочки.
Поутру они позавтракали гусиными яйцами и черствым сыром. Кэт непринужденно щебетала с Квази. Лотт задумчиво наблюдал за девушками, недоумевая, когда они успели сдружиться. Еще недавно желтоглазая скрежетала зубами при одном виде неверной, теперь же они стали лучшими подругами.
Кэт пребывала в отличном настроении, играла с Пегушкой, насвистывала мелодию. Лотт завидовал ей. Сам он чувствовал себя скверно. Голова болела, казалось, что он простудился, по телу распространился жуткий зуд. Он не вдыхал «блажь грешника» второй день. Не втирал в десна едкую пыль, не уходил за окоем, растворяясь в небесной глазури. Окружающий мир казался бледным, сырым и неуютным. Он подкашливал, руки словно обрели самостоятельность: раз за разом он проверял карманы, но не находил то, что хотел. Окружающее пространство сузилось до одного слова. Кисет, потертый мешочек из грубой потрескавшейся телячьей кожи, завязанный продетым в петли конопляным шнурком. Маленькая безделушка, величайшая драгоценность. Проклятие. Благословение. То, с чьей помощью можно забыть о прошлом, то, что стало для него ценнее, чем собственная жизнь.
В этот день непогода сделала небольшую передышку. Стального оттенка тучи рассосались, Гэллос пронзил их бесчисленными солнечными копьями.
Они одолели подъем и шли вдоль лесистого хребта. Пахло сосновой смолой, хвоей и свежей землей. Деревья редели с каждым часом, и к вечеру троица вышла на открытое пространство.
Неглубокий, поросший высокой травой и кривыми лиственницами, каньон грелся в закатном солнце. Внизу, разрезая скальную породу, текла измельчавшая безымянная речушка. А вдалеке, будто вырванный из старой сказки, которую рассказывают по вечерам, стоял брошенный дворец.
Заросшее зеленью чуть ли не по макушки башен, каменное чудо врубилось клином в горную породу. Путь к дворцу преграждало каменное крошево – фасад скоро обрушится, проиграв смертельный танец со временем. Разбитый перед входом парк разросся во все стороны. Корни деревьев разбили дорогу, выкорчевали саму память о ней. Одна из башен, со следами гари от пожара, надломилась и не упала только из-за того, что уткнулась в другую, с отсутствующей крышей. В центре дворца, под высокими глазницами бойниц, едва различался герб – пылающий феникс. Когда-то его покрывало сусальное золото, но мародеры давно разграбили все сокровища павшей династии, выковыривая их по кусочку из стен и комнат.
Кэт присвистнула, Лотт пораженно выкатил глаза.
Они двигались быстрее, чем казалось. Гораздо быстрее.
– Поищем спуск? – деловито предложила Квази.
Волшебница шла чуть впереди, то и дело поглядывая вниз в поисках неприметной тропки.
– Ищи статуи, не ошибешься, – посоветовала Кэт, скармливая Пегушке яблоко.
– Статуи?
– Ага. Статуи. Такие большие курицы с длинными клювами. Они здесь повсюду.
– Фениксы, Кэт, они называются фениксами, – пробурчал Лотт. – И это не какие-нибудь птицы. Они сотворены из огня негасимого и возрождаются из собственного праха.
– Вечно ты встрянешь с пояснениями, – надулась Кэт.
Желтоглазая легонько пнула его под зад, но Лотт не оценил шутки, погрозив покорившей-ветер кулаком. Он не был в настроении играть. Лотт хотел лишь одного – вернуть заветный кисет с «блажью».
Кэт оказалась права, тропа – самая настоящая дорога из раскрошившегося камня и широких ступеней, начиналась у крылатого изваяния.
Скульптор вытесал феникса из цельного куска малахита. Огненный птах стремился вырваться из камня, расправлял крылья, устремив мертвый взгляд к небу. Перья размером с ладонь топорщились словно лезвия, а хохолок, казалось, был застывшим пламенем.
В этот раз Пегушка подчинилась с радостью. Лошадь весело зацокала по битому камню, начав пологий спуск вниз. Обломки рукотворных лестниц встречались все чаще. Иные заканчиваясь над пропастью, другие зияли лакунами, словно карта не до конца изведанных земель. И всюду – куда ни глянь, виднелись скульптуры мифических птиц.
Битые, не законченные, подавленные временем и подвергшиеся руке охотников за добычей скульптуры все так же гордо встречали путников, как и два века назад.
Лотт чуть не слетел с тропы, перешагивая через сколотое крыло феникса. Нога скользнула по гладкому малахиту, всего шаг и он бы расшибся в лепешку. Квази была начеку. Чародейка вовремя подставила плечо, за которое Лотт схватился, как утопающий за весло. Ей было больно, но красивая чужеземка все равно улыбалась. Лотт чувствовал себя неуклюжим увальнем. Он неловко поблагодарил попутчицу и больше даже не пытался идти первым.
– Такая красота пропадает в забвении, – нарушила неловкое молчание Квази. – Неужели ваши люди не ценят того, что сделали их предки? Почему они избегают этого места?
– Еще один повод от души поблагодарить церковников, – зло процедила Кэт. Желтоглазая уверенно держала за поводья смирную Пегушку. Она обогнала Лотта, рассеянно идущего впереди собственной лошади. – Я и забыла, что ты чужестранка. В Империи все знают про династию Фениксов. Церковь никогда не даст нам забыть.
– Династия Фениксов? Они правили этим краем?
– О да, – подтвердила Кэт. Покорившая-ветер широким жестом обвела округу. – Этим каньоном, землями вокруг него, и теми, что лежат на многие недели пути за ними. Они основали Делию, самое большое королевство Священной Империи. И правили ей долго и мудро в течении многих веков, не обижая простой люд и покоривших-ветер, что большая редкость среди вашего брата.
– Не так уж мудро, – поспешил встрять Лотт. – Бывший оруженосец проголодался. Он порылся в сумках, притороченных к своей лошади, но нашел там только ворох одежд, нуждавшихся в стирке.
– Они хотя бы попытались, – возразила Кэт. – Нельзя сидеть на всем сразу. Нельзя заставить всех думать так, как тебе удобно.
– Нельзя идти против Церкви Крови, – ответил Лотт.
Кэт фыркнула и они с Пегушкой быстро пошли вперед, не желая больше участвовать в разговоре.
– Династия прервалась на Эдварде Фениксе, – продолжил рассказывать Лотт. – Говорят: он и его жена были самыми красивыми королевскими особами, даже время не властвовало над ними. Но они были гордыми, слишком гордыми. Когда родился первенец, к ним пришли церковники, чтобы взять наследника на воспитание в лоно веры – Солнецеград, где архигэллиот лично проследит за тем, чтобы из малыша вырос достойный король. Эдвард отказался. Проявил непокорность. Он не желал, чтобы церковь вторгалась в дела государства. Царю – царево, Богу – божие. Эти слова стали роковыми. Ведь церковь и есть государство. Эдвард хотел, чтобы Делия вновь стала его королевством, а не придатком Священной Империи. Думал, ему удастся постоять на своем.
Архигэллиот объявил анафему всему роду Фениксов. Короля и его семью отлучили от церкви. В глазах остального мира они стали безбожниками и Зарок уже готовил особые чаны, полные жидкого огня, в своей преисподней для всей династии.
Эдвард обещал людям жизнь без церковных податей, но простолюдины боялись, что их тоже проклянут на вечные муки после смерти. Поэтому они не прогнали церковников из своих земель. Наоборот, люди укрывали монахов, ставших в их глазах мучениками из Книги Таинств.
Король послал за своими вассалами, присягнувшими отдавать меч по любому велению господина. И они явились. Лорды, бароны виконты и графы, ведя за собой огромное воинство под стягом Церкви Крови. Они пришли призвать к ответу. Не своего короля. Безбожника, посмевшего бросить вызов самому дорогому.
Слуги бросили Феникса, все отреклись от него, а тех, кто принадлежал к его семье приколотили к колесу и сбросили с обрыва. Этот род превратился в парию, изменников и вероотступников за какой-то месяц.
Короля и его семью схватили и вмуровали в стены только-только отстроенного дворца. И оставили медленно умирать среди роскоши. Люди ушли, забыв их имена и прокляв это место.
Никто здесь не жил с тех пор, а род Фениксов прервался. Делия получила нового монарха, тихого и смирного. А династию Фениксов вспоминают, когда хотят преподать урок покорности.
– Птице не суждено возродиться, – грустно протянула Квази и взглянула на Лотта. – Не все способны изменить ход истории. Не все достойные люди известны, не все известные – достойны.
Лотт отлично понимал, куда она клонит. Его дар был чем-то особенным. Настоящим чудом. Кто он? Мессия? Человек, который поведет за собой людей?
Он посмотрел на стоящую невдалеке статую. Фениксу разбили крылья. Перед бывшим оруженосцем высилась не гордая жар-птица, а курица, которую в пору подать к столу. Взгляд неживых глаз просил добить и прекратить мучения.
Эта статуя такая же, как и я, осознал Лотт. Не лидер. Калека, влачащий жалкое существование. Не таким должен быть избранный богами. Я даже не просил этот дар. Он грузило на шее. И я тону под его тяжестью, погружаюсь все глубже в пучину долга и обязанностей. Кэт думает, я особенный. Теперь и Квази. Чужестранка. Неверная. А те жители деревни Бельвекен? Как они смотрели на тебя, Лотт? С благоговением, с надеждой. Ты стал воплощением их мольбы о лучшей жизни. Жизни, без страха проснуться в преисподней. Жизни без червоточин.
Готов ли он к такой жизни? К такой роли? Играть спасителя душ человеческих отныне, и до конца жизни? Сдюжит ли?
Рука привычно потянулась к внутреннему кармашку. Но кисета с порошком там не оказалось. Неприятная пустота внутри ширилась. Он уже чувствовал, как тянет левую руку. Жилы сковало судорогой. Если он не найдет дозу, будет очень, очень больно.
Он знал, что такое ломка. Видел таких людей. Осунувшихся, похожих на скелет с кожей, похожей на пергамент. Лотт знал, что завязать с дурманящим порошком почти невозможно. Люди либо умирали в муках, либо находили еще щепоть «блажи грешника».
Ему нужно отвлечься. Перестать об этом думать. Еда. Нужно поесть.
Каменные ступеньки вели в пропасть. Лестница частично обвалилась, и до земли было добрых тридцать локтей. Квази решила попытать счастья в другой стороне. Неверная поднялась выше и двинула в сторону далекого замка, то и дело оглядываясь в поисках иного пути.
– Попытаюсь здесь, – неуверенно сказала Кэт. Она порылась в своей сумке и выудила моток веревки. – Помоги спуститься. Эй, слышишь меня?! Лотт, ты оглох?!
Он неотрывно следил за концом веревки.
На крюке болтался кожаный мешочек. Тертая кожа и хлипкие шнурки. А внутри то, без чего он не мог жить.
Кэт не была дурой. К тому же желтоглазая оказалась куда ловчее бывшего оруженосца.
Лотт хватанул воздух. И понимая, что не успевает, беспомощно тянул руки к заветному кисету. Кэт все еще думала, что это игра. Она увернулась и показала ему язык. Перескакивала с камня на камень, ускользая от хватки одержимого. Пока любопытство не одержало верх над забавой. Желтоглазая развязала тесемки и сунула любопытный носик внутрь.
Лотт отобрал кисет, грубо оттолкнув ее. Кэт упала, чуть было не скатившись с уступа вниз. Она ошарашено смотрела на него.
Лотт прижал мешочек к себе, словно самую дорогую вещь в мире и грозно смотрел на нее.
Нет больше недосказанности. Нет притворства. Не важно, что она о нем думала. Это ложь. Вот он. Настоящий. Не принц, не герой. Он наркоман, он любит нюхать блажь и плевать хотел на треклятых чахоточных тварей.
– Знаешь, что делают в Тринадцатиземье с воришками? – прошипел Лотт. – Им отсекают руку.
Он вытащил из-за голенища кинжал. Медленно приблизился к Кэт. Присел и указал острием на ее ладонь.
– Когда я тронул, твое, получил по лицу. Что прикажешь делать с тобой теперь, когда роли поменялись?
В глазах Кэт стояли слезы. Сейчас она ничем ни отличалась от человека. Желтоглазая протянула ему руку.
– Если тебе полегчает, вот моя рука. Режь.
Не такого ответа он ожидал. Всплеска ярости, злость, побои. Он и впрямь надеялся, что Кэт вытрясет из него все дерьмо, что скопилось внутри.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Долго думал и решил отказаться от двух глав. Вернее, я солью их с другими. Примерный план составлен -10 глав, хорошее, круглое число. Я считаю - незачем выдувать на пустом месте строчки, если можно обойтись и без них :)
З.Ы. постараюсь под конец месяца поделиться еще одним отрывком.

Скрытый текст - 4-3:

– Те вещи в моем мешке. Ключи и кукла – все, что осталось от матери и сестренки, – Кэт смотрела на него как на незнакомца. – В тот день я не захотела нянчиться с ней. Мать отдала мне ключи от дома, так как хотела пойти на рынок и прикупить еды. Я же предалась безделью и гонялась за соседскими мальчишками. В тот день от болот почти не несло гнилью и сыростью. Небывалое явление в Дальноводье. Я обогнала Ярки и Бледного Джима. Даже Снорки остался позади. Я радовалась и ела сочные мясные пироги матери Ярки. Это был один из лучших дней в году. Я отдыхала. Не гнула спину, выращивая рис, не хлопотала по дому. Все проблемы далеко-далеко. Мать не просит помочь по кухне, сестра не плачет. Но пришел вечер и с ним дурные вести. Ко мне пришли инквизиторы. Высокие дядьки в красных рясах и черных капюшонах. Они вернули куклу сестры, она с ней никогда не расставалась. Спала в обнимку, пыталась кормить. Соломенная Бэт, так она ее называла. Они дали мне куклу сестренки и сказали, что она и мама на небесах. Сказали, что так было нужно.
Покорившие-ветер второй сорт, человек. Мы ничто. Прах под ногами людей. И худшие из вас – церковники. У них есть орден Угодных Богам. Эти монахи должны жертвовать собой ради других. Не мы. Но всем начхать. Эти люди, служащие Гэллосу и Аллане, просто взяли маму, мою сестру и еще с десяток других и зарезали их, чтобы подольше пожить. Поесть вкусную утку, поиметь распутных девок. Собрать побольше денег с мирян.
Кэт бережно развернула переметную суму и достала свои реликвии. Глаза куклы давно стерлись, края были изжеваны, а ключи – просто грубые ржавые железки.
– Это все, что осталось от моих родных, Лоттар Марш. Это напоминание мне, что есть на свете что-то дороже посиделок с друзьями, игр и праздного безделья. Это долг. Перед родными, народом, перед всеми невинными и честными, населяющими эти края. Вот почему мне так дороги эти безделушки. А теперь ответь мне, почему ты так упорно держишься за этот мешочек с дурью? Пожалуйста, скажи мне, что ты не принимаешь блажь. Скажи, что ты не жалкий наркоман. Скажи мне, что я не ошиблась в тебе, и мы продолжим путь. Но без «блажи грешника». Ты выкинешь ее здесь и сейчас.
– Ты ничего не знаешь, желтоглазая, – сказал Лотт. Ему было все равно. Он понимал, что это конец. Он снова один. Сам на сам с болью и обидой. – Ты все еще веришь сказкам как ребенок. Нет на свете святых. Нет на свете героев. Есть обычные люди, есть их грешки и проблемы. Нет справедливости, иначе Дар не проснулся бы во мне, а твоих родных не принесли в жертву. Хочешь знать кто я? Пожалуйста. Я тот, кто предал своего сеньора. Я братоубийца. Не спаситель человечества. Не пример для подражания. Я не раз хотел избавиться от тебя и случись все иначе, наверняка бы так и сделал. Мне нужен порошок. Он приносит счастье, облегчение. Мне не нужна ни ты, ни эта чертова неверная.
Кэт бережно сложила куклу и ключи в котомку, погладила загривок Пегушки и ушла. Она ни разу не оглянулась в его сторону. Не сказала ни одного слова, и от этого стало горько.
Лотт некоторое время бродил по окрестностям, пытаясь найти путь наверх. Коротко перекусил сухарями. Перескакивал с дороги на дорогу. Обходил статуи огнептиц. Пытался привести мысли в порядок.
Он непременно осядет где-нибудь в Делии. Тут его никто не знает. Новая жизнь. Он сможет…
Лотт и сам не заметил, как пальцы привычно зачерпнули щепоть блажи. Удивительно, как долго он смог протянуть без нее. Почти два дня. Знакомый запах манил. Терпкий, даже островатый. Раздражающий обоняние, сулящий покой и умиротворение.
Закатное солнце снова заволокли тучи. Будет дождь. Начхать. Он примет дозу и забудет. Как делал всегда. Все это сон. Обман. А блажь – вот, что настоящее. В ней спасение. Только в ней.
Что-то не давало сделать понюшку. Блажь манила, звала, руки тряслись от желания. Однако Лотт все сидел и смотрел на зажатую в руке щепоть. Он бы убил ради нее. Перерезал горло. Там, в Гэстхолле. Чик и все. Как он стал таким? Когда?
Иногда люди ошибаются. Сходят с пути, становятся преступниками. Но ведь он всегда делал то, что считал нужным. И поплатился. За свою доброту, за благие намерения. Можно ли это считать преступлением? Сир Томас считал ответ однозначным.
И Кэт. Ее сестра и мать погибли от рук церковников, но последние спасли кучу жизней, закрыв червоточину. Где правда там? Их зарезали будто скот, не спрашивая и не слушая. Но что сказали бы люди, которые выжили благодаря их смертям?
Нет истины, нет однозначности. Он не может всю жизнь прожить вот так, топя обиду на несправедливый мир в «блажи грешника». У него, в конце концов, есть Дар. Может быть, стоит попытаться еще раз? И он не одинок. Впервые в жизни. Сторм Марш был братом по крови, но вот по духу? Они разные люди с разными взглядами. Лотт до последнего не понимал, что последнее важнее. Кэт вытянула его из болота, дала цель. И Квази, она тоже верит, что мир можно изменить. Что, если червоточины перестанут уносить чужие жизни? Не будет ли это тем обетованным краем, седьмым небом, где восседают Гэллос и Аллана вместе со святыми?
А что, если не получится? Что, если он даст маху? Что ж, тогда он скажет себе, что хотя бы попытался. И это будет лучшим исходом, чем тот, к которому Марш стремился в Гэстхолле.
Он струсил блажь. Ладони взмокли, и часть пылинок прилипла к коже. Это ничего. Он сможет. Будет плохо, очень плохо. Но Лотт попытается выдержать ломку. Ради себя, ради Кэт.
Удивительно, но дорога вниз нашлась довольно быстро. Видимо, даже не осознавая, он не хотел бросать спутниц. Мерин окончательно успокоился и стал послушным.
Лотт видел близкие огни. Девушки остановились около дворца. Зажгли костер и теперь наверняка грелись, обсуждая дальнейшие планы. Что ж, он их очень удивит. Не время сбрасывать со счета бывшего оруженосца лорда Кэнсли.
Лотт шел вдоль высыхающей реки и напевал под нос грубую песенку про доярку и пастуха. Замок рос на глазах. Шпили копьями уставились в нависшую скалу. Пустые окна теперь не казались крохотными щелочками. Сквозь них мог пройти конь, везя за собой телегу. Яркая черепица искрошилась, кое-где крыша просела и свод, не выдержав натиска, рухнул внутрь.
Когда-то вдоль реки курсировали корабли. Виднелись останки пристани. Резные бревна-подпорки прогнили и наполовину изъедены древоточцами, но все еще хранили следы искусной работы мастеров.
Лотт обернулся и увидел остатки арки. Люди Фениксов пробили проход из каньона, соединив бьющую ключом подземную реку с притоком Мертвого Брата. Гигантская человеческая фигура подпирала своды; мастера-каменщики виртуозно изобразили напряжение всех мышц. Человек силился, выполняя то, для чего его создали. Но вода точит камень вне зависимости от его красоты. Арка разрушилась, завал образовал плотину, и разорвал тонкую связь двух рек. Гигант подпирал небо и выглядел нелепо.
Он будет выглядеть также? Напрасные надежды?
Лотт плеснул в лицо проточной водой, чтобы прогнать дурные мысли. Он все делает правильно. Он выберется из этого болота. Сам в него вступил и только сам способен найти выход.
Словно во сне, прямо перед глазами, наполовину затопленный, проплыл башмак. Он узнал его. Такие, с деревянными каблуками и медными тускло блестящими набойками носила Кэт.
Скверное предчувствие резануло нутро. Желтоглазая и неверная влипли в неприятности. Опять по его вине. Если бы он был рядом…
Он наспех привязал мерина к обломку статуи какой-то дворянки. Девице отрубили руки и Лотт накинул поводья на шею, словно она была его рабыней. Лошадь могла выдать его с потрохами. В этом деле нужна осторожность.
Лотту оставалось уповать, чтобы его не заметили издали. Здесь, на подступах к дворцу, он как на ладони. Спасал только вечер и пасмурное небо, полностью скрывшее луну и звезды.
Словно вор, он крался на треск костра. Лотт уже чувствовал знакомый мандраж. Перед боем всегда охватывает неприятное ощущение. Не хватает воздуха, в конечности словно засунули свинцовые шары. К тому же, ломка давала о себе знать. Озноб, еще не сильный, но уже причиняющий неудобство, поселился в теле.
Болезни несут демоны. Так считали норды и остготы. Они сеют огненное семя внутри тебя, и оно зреет, выжигая нутро. Если твой дух силен, ты выживешь. Если нет – станешь одним из легионов этих тварей. Будешь сеять семена, и собирать смертельную жатву.
Лотт хотел верить, что справится. Пусть даже шансы преодолеть ломку минимальны. Он обещал пытаться. Себе. И втайне от себя – Кэт.
Он осторожно взобрался по мраморным обломкам и выглянул из-за горы поверженных изваяний. Ноги скользили по полированным лицам, застревали в сочленениях рук. Каменщики вытесали всю родословную Фениксов. Ранее статуи располагались по всему периметру сада, ютились меж рукотворных ручейков, ухоженных ясеней и ельника. После казни Фениксов статуи разбили на куски и свалили в одну кучу. Так церковь лишила Фениксов даже облика, оставила только название рода, как пугало для остальных.
Девушки разбили лагерь. Лошади щипали сочную траву, выросшую выше голени. Кипел походный котелок. Девушки лежали недалеко от него. Кэт извивалась, пытаясь встать, но ее связали крепко. Все что она могла – мычать, пытаясь вытолкнуть кляп языком.
Разбойники гоготали и наслаждались их беззащитностью.
Лотт затаил дыхание. Он узнал их.
– Десять медяков, – огорченно произнес Старый Уль, вытряхивая последнюю торбу. – Жаль, я рассчитывал приодеть мальчиков к зиме.
– Пап, а может шмотье продадим? – сказал Терций. Третий сын трактирщика показал одежды Квази. – Дорого выглядит.
– И кому ты это продашь? – засмеялся один из близнецов. – Только на смех себя поднимешь. Подходите, люди добрые, я предлагаю вам купить целых два женских наряда. Смотри лучше вот сюда.
Он выудил из кипы тряпья медальон. Издалека Лотт не разглядел детали, но побрякушка сверкала, в ней могли быть драгоценные камни.
– Хм, неплохо, сын, очень неплохо, – довольно заулыбался Уль. Трактирщик привычным жестом пригладил жирные волосы и полюбовался на кольцо, украсившее толстый мизинец. Шатавшийся в плохой оправе янтарь, ранее принадлежавший наемнику, отражался кровавыми сполохами в свете костра.
– Но перейдем к главному блюду, – Уль показал щербатую улыбку. – Девушки, вы заставили нас попотеть. Мы так привыкли к уютному гнездышку в своей глуши, что совсем забыли о такой прелести как охота. Сказать по правде, я надеялся на неприятности со стороны наемников, никак не вас троих. Со спящими ведь какие проблемы? Раз по горлу и все дела. А здесь – азарт! Погоня!
Лотт неслышно спустился вниз, обогнул груду камней, подбираясь как можно ближе. Уль с сыновьями, посмеиваясь, развязали Квази руки. Один из близнецов держал ее цепко, лишая попыток вырваться. Терций держался чуть в стороне, склонившись над Кэт, и шептал что-то взбешенной желтоглазой, расшнуровывая плащ.
– Поэтому я только обрадовался такому приключению. Мой маленький Квадрос не зря указал вам самый долгий путь, – продолжал Уль. Он играл ножом, медленно развязывая шнуровку длиннополого платья девушки. Квази выглядела очень скверно. Неверная еле стояла на ногах, смуглая кожа приобрела пепельный окрас. Волшебница не могла жить без магии, таящейся в Святых Местах. – Видишь ли, Квадросу пора стать мужчиной. Мальчику ты понравилась, и он хочет только тебя. Это мой подарок. Мы довольствуемся чахоточной, пока сынишка развлекается с тобой. Не правда ли я хороший отец?
Квадрос рассмеялся и чмокнул старого отца в щеку от переизбытка сыновних чувств.
Лотт взвесил свои шансы. Терций ближе всего. Если он сумеет действовать тихо, можно попытаться добраться и до остальных.
Подросток не заметил бы сейчас и демонов, извергаемых червоточиной. Он пытался уклониться от тумаков тщедушной Кэт и одновременно лишить ее штанов.
Один шаг и он возле Терция. Юноша не опытный, горло ни чем не прикрыто, полностью уверен, что сейчас именно он хозяин положения, никак не иначе. Нож уже в руке; плавное движение без лишнего замаха, без нервозности – иначе все пойдет прахом. Заточенное лезвие легко разрезало кожу, вскрыло пульсирующую артерию, давая крови волю. Лотт придавил Терция к земле, зажав рот рукой.
Все проделано без шума. Семейка Уля даже не обернулась. Юноша то ли потерял сознание, то ли уже отошел в мир иной.
Заметила только Квази. Глаза расширились от удивления, но только и всего. Она понимала, что на кону их жизни.
– И многих ты убил во сне, мерзавец? – спросила она у трактирщика.
Лотт спешил. Вот-вот они заметят его и поймут, что лишились одного из семьи. Он разрезал путы Кэт, и прижал палец к губам, показывая, что нужно вести себя тихо.
Первым делом желтоглазая потянулась к переметной суме с самыми дорогими ее сердцу вещами и только потом натянула штаны, опоясавшись остатками веревки.
– Сегодня? – рассмеялся Уль. Сыновья поддержали его глупым гоготом. – Сегодня мы ограничимся только вами. Может, еще вашим попутчиком, если он окажется настолько глуп, чтобы попасться нам на пути.
– Ты не боишься, что тебя поймают? Рано или поздно тебя раскусят и повесят, – Квадрос запрыгал от радости, когда Уль позволил ему развязать последний узелок. Шнуровка с тихим шелестом вышла из дырочек, обнажив смуглую грудь чародейки.
– Жизнь дают, чтобы жить, ага, – пожал плечами Уль, не сводя глаз с сосков неверной. – И трахнуть столько женщин, сколько сумеешь.
– А как же загробная жизнь? За грехи тебя не пустят пред очи Гэллосу и Аллане.
– Мы помолимся за твою неверную душу, – Уль мял ее грудь, бесстыже глядя в глаза. – Поставим еще одну свечу подле Святой Элайзы. Сколько их уже, Примас?
– Семьдесят две, – когда Примас улыбался, безобразный шрам искажал лицо до неузнаваемости. Он больше походил на падальщика, чем на человека.
– Вот так, довольно сказал Уль. – Столько свечей всего-то за тридцать лет жизни здесь.
Он резко обернулся, застав Лотта врасплох. Такие как Уль, не раз убивавшие из-за спины, нутром чувствуют опасность. Лотт надеялся выиграть время, убить Уля и возможно достать одного из братьев. Но теперь это было все равно, что помочиться против ветра, оставаясь сухим.
Примас и Секундос отреагировали мгновенно. Похватали шипастые дубины, закрывая собой отца. В сравнении с ними его кинжал казался игрушечным. Лотт попятился, стараясь встать спиной к костру. Он хотел показать Кэт, что она не ошиблась в нем. Хотел показать себя героем. Что же, самое время стать таковым.
Молниеносным движением бросил кисет с «блажью грешника» в догорающий костер. Зажмурился, надеясь, что Квази последует его примеру. Полыхнуло славно. Лотту показалось, что огонь лизнул его затылок, хотя поленья находились в добром десятке шагов.
Одновременно с этим закричали Уль с сыновьями.
Блажь имела такое свойство. В больших количествах порошок взрывался, вспышка могла ослепить.
Он получил преимущество, хоть временное, но все же. Пнул одного из близнецов в пах, заставив согнуться пополам. Бросился вперед, подхватил Квази на руки и рванулся прочь. Неверная не сопротивлялась, предоставив решать Лотту. Она отобрала медальон у опешившего Секундоса.
– Это я подложила порошок, – прошептала Квази. От пережитого ее акцент стал более ощутим, Лотт едва разобрал слова. – Она имела право знать.
– Ясно, – бросил Лотт.
«Неужели она не понимает, что сейчас не до этого?!»
Единственной мыслью, бившейся в воспаленном сознании, была только одна. Бежать. Прочь отсюда, найти укромное место и пересидеть. Только не здесь. В темноту.
Поэтому Лотт побежал в замок. Там можно укрыться. Спрятаться в бесчисленных комнатушках и попытаться решить, как действовать дальше.
Внезапно дорогу закрыл Квадрос. Почти мальчишка, он заигрался и все еще думал, о том, как залезть под юбку Квази. Размахивая нелепо большой дубиной, младший из сыновей Уля бросился к ним, и пока Лотт думал, бросить ли Квази и отделать парня или попытаться уклониться, подоспела Кэт.
Желтоглазая не стала церемониться и вонзила нож в глаз маленькому скрипачу.
– Скорее, туда, – бросила покорившая-ветер, указывая в сумерках на иссиня-черный зев огромного дворца.
Кэт и Лотт, помогая еле передвигающей ноги Квази, поспешили укрыться внутри дворца Фениксов.

[Ridanr]

Прочитал. В целом скорее понравилось, чем нет.
Хороши сцены с архигэллиотом и зарисовка на болоте.
Из отмеченных недостатков:
1. В сценах с первой червоточиной - слишком быстрый переход ГГ от "Шозанах?!!" к "Червоточина, класс IIIb, уровень два, действуем по плану Гамма!" Вот Лотт мечется, охреневая от чертовщины, творящейся с городом, вот видит труп - и вот он уже вспоминает оруженосицкий опыт по борьбе с червоточинами. Ненатурально. Я вообще решил, что Лотта накрыло то ли отходняком от последней дозы, то ли чьим то сильным внушением.
2. Нет ощущения плавности сюжета. Стартовое поселение, деревня, замок колдуна, заколдованный лес, деревня, таверна - как будто набор локаций. Продвижения героев по сюжету не видно. Тогда уж стоит сделать основную линию Лотта и Кэт более "кинематографичной" - окончательно превратить ее в набор зарисовок-интерлюдий, к которым она так тяготеет.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Ridanr, ок, спасибо за наблюдения.

[Ранго]

интерлюдия 3
Пахло, правда, не страницами из воловьей кожи, а ладаном и маслом, использующимся для светильников. а ладаном и маслом светильников.
Есть немало чересчур длинных предложений. Советовал бы меньше разъяснять. Это опять же Имхо. Мне всегда казалось ,что образовательный стиль устарел. Он хорош только под стилизацию под 19 век или научную фантастику 50-х.
От дверей к нему тянулась цепочка четких следов, но никто не посмел бы сказать пару ласковых о нарушении этикета и неприличном виде можно и убрать "к нему". Смысл не изменится, зато знаков станет поменьше. "Пару ласковых" - показалось фамильярностью. Если бы в контексте другого героя, ну, грубо говоря быдловатого типажа, то (опять же имхо) было бы более допустимо. Слишком этот персонаж важный.
Сейчас многие камеры пустовали, раз в неделю их мыли, стелили свежую солому, потакая застарелой привычке. всё равно не верится. Затхлость, буквально впитавшийся в стены дух страданий и боли, неистребимый луковичный запах пота, накарябанные на стенках изображения мужских фалосов и вагины, черточки, отмечающие время... следы зубов на решётках... Ржавчина. Следы когтей на стенке... Полуистершиеся ступени, родная параша... или вонючие стоки, в которых свистят сквозняки. Хм, я слишком часто засиживал на сайте тюрем.нет.

Интерлюдия любопытна, хотя, я не понимаю, почему это называется интерлюдия, а не часть главы. Стиль... игра престолов :-) Неплохо, будем продолжать читать дальше.
p.s. главный церковник беспредельщик и маньяк, шибаннутый на всю голову.

[Ner1]

Мир как-то не ощущается. Чуть больше бы внимания к антуражу.
В 4-й главе сплошная сумятица.
Не вполне понимаю, когда наша компания идет, когда у них привал. Вот только Квази расчесывала волосы, и... - они уже снова на лошадях. Переходы трудно улавливаются, хотелось бы чуть больше четкости.
У меня устойчивое ощущение, что "герои" бредут по безлюдью, а потом откуда не возьмись выныривает паренек и заговаривает с ними. Но реакции на паренька нет, будто бы вокруг десятки людей.
Когда я прочитал про почти заросшую осокой Дорогу Благих - я ожидал руины, но никак не таверну с людьми. Видимо, не так уж дорога и заросла.
Статую себе представить по описанию не смог. Там сказано, как изображают Элайзу, но не сказано, как выглядит незаконченная статуя.
Наконец, в трактирщика не верю. Абсолютно. "Хозяин, заткнись и не мешай есть честнЫм людям", - сказал бы я ему.