Adsumus

[Adsumus]

Начало фэнтезийного рассказа. Получается?

Скрытый текст - *:

Восточный ветер скрипел на зубах песком, забивал горло густой мелкой пылью с холмов. На фоне багряного заката хорошо были видны клубы песка, пляшущие в воздухе какой-то свой безумный ритуальный танец. Этот проклятый восточный ветер – «xuaphul» - даже птицы не любили его. Сейчас – они беспокойно кружили в воздухе, отлавливая воспарившую на порывах зуафула мошкару. Солнце в последний раз лизнуло лысые верхушки холмов, и спряталось за горизонтом, словно торопясь поскорее убраться отсюда. И недаром. В его завывании слышалось знамение, а в здешних краях хорошо умели прислушиваться.
Этот ветер лишь изредка переваливал через долину Астоната, но, на памяти людей, каждый раз он приносил лихо. Был ли то Чёрный Мор, от которого не было ни лекарства, ни укрытия, алчные кочевники-степняки, или вершина всех напастей – квергорнская саранча – крупная, тёмно-зелёная, с вечно жующая что-то мощными челюстями. Говорят, после подобных бед от цветущих некогда хозяйств оставались лишь безжизненные остовы. Не к добру, ох, не к добру был этот вырвавшийся из заречья зуафул…

Наррел-Мект Подзаборный хрипло пробурчал что-то во сне, и зарылся поглубже в солому. Даже его, бродягу – и того донимает вой восточного ветра. На «вечной» куртке бродяги красиво нарисован смеющийся слон. Эстет, однако, этот Наррел-Мект Подзаборный. Бродяга никогда подолгу не задерживался на одном месте. Возможно, если бы не это его свойство – был бы он большим человеком. Всё у него шло споро! Золотой человек – когда трезв. На поле ли, или землекопом, или в карьере – всюду его с удовольствием брали «потрудиться», как выражался Подзаборный, и никогда не жалели. Вечерами – бродяга расплачиваетя за ночлег песнями и анекдотами, подобранными в пыли бесчисленных дорог. Мартек всегда пускает Наррел-Мекта в сарай, переночевать, ежели нелёгкая заносила бродягу в эти места. Спи, весельчак, чего тебе сделается…
Этим вечером у Мартека есть и другие постояльцы. Эти – огромные, грузные, пахнущие пивом и потом, они много шумят, и кажется, занимают собой всё помещение. Хочеться вжаться в угол, и (ни в коем случае!) не встречаться с ними взглядом. Злые, агрессивные, они то и дело поодиночке выходят во двор. Возвращаясь – оно всё норовят пнуть связанного, лежащего на земле человека. Добычу свою.
Это – наёмники из Квергорна – такие же лютые, как и тамошняя саранча.
Их старшой – Дельфин, герой войны в Нёзенге. Говорят, он был среди тех, кто отказался сложить оружие, тогда, в долине Тан’гурад, в ночь третьего юанте. Из двадцати тысяч повстанцев лишь две-три – отказались променять свободу на жизнь. И лишь две-три сотни из них пережило ту ночь. Были ли они свободны? Да, наверное были – там, тогда, в ту ночь, когда хохотали в лицо герольдам Федерации, возвещавшим об абсолютной и безоговорочной амнистии для всех, кто склонится перед её знамёнами.
Но прошли годы…Партизаны, скрывавшиеся в лесах, понемногу обрастали волосами, и всё более походили на обычных разбойников. Продукты всё чаще приходилось добывать рэкетом. Руководство то ли не понимало всего ужаса нарастающей угрозы, то ли уже ничего не могло поделать…Когда терпение крестьян иссякло – они выдали правительству месторасположение Ставки повстанцев, их тайные базы и тропы. Сказывают, Дельфин тогда собрал вокруг себя верных людей, и бился – страшно…беспощадно…отчаянно…безнадёжно.
Я помню те дни…помню их глаза, полные бессильного, лютого отчаяния – глаза воинов, которые больше не понимают – за что они сражаются, но уже не могут иначе. Я помню яростные крики тёмными ночами, грозный боевой клич, багряные всполохи пожара на клинках мечей…«Эх, подходи-налетай! Жизнь продаю! Только дорого…» Бой. За каждое дерево, каждый дом, каждую пядь земли – страшный бой, но только – всё меньше и меньше бойцов. «Ну же! Идите, твари! Я жду…»
Несколько дней спустя, Дельфин, с остатками своих людей – перешёл Астонат, и пустился продавать свой меч, служа отныне множеству ничтожных господ…
С той поры прошло шесть лет – тяжёлых, долгих лет. Тяжёлыми они были для меня. Тяжёлыми они были и для Дельфина. Люди, с которыми он сейчас работает – в подавляющем своём большинстве не имеют ничего общего с партизанами из Нёзенги. Обычные бандиты, наёмники, считающие, что имя прославленного тактика обеспечит им непобедимость.
Ошибаются. Все они ошибаются.
Мартеку страшно. Ещё – ему жадно. Наёмники с юга редко приносят в дом покой и благополучие, но у Мартека бывает публика и похлеще. Один Наррел-Мект чего стоит! А вот клиентам такое соседство не нравиться. Сразу поприезде, наемники ещё были конечно трезвы, не буйствовали, но всё-таки – представьте себе – сидит рядом с вами этакий – и СМОТРИТ. Просто смотрит.
Нынче у Мартека только Наррел-Мект, которому на всё начхать, я (блаженный), да Дельфин, сам-семь, да их пленник.
Наёмник рычит. Кушать ему, сердешному, хочется, аппетит внимания к себе требует.
- Быро мне жратвы тащи! Не тормози, хлопец! – просит он у Мартека, тот, подогнувшись от рёва, идёт на кухню. Там уже кипит варево. Носом чую.
Славный вечер. Добрый вечер.
Подышал я воздухом, вернулся по крышу. Мартек всё на меня косится, поддержки ищет бессловесно. Кивнуть бы ему ободряюще, да нельзя.
Образ свой разрушу.
Так что только ужин я у него потребовал, не ободрил. И сел за стол.
Стол Мартека – гордость его. Сам видел, как шестьдесят человек за ним умещалось. Старый стол, почерневший. Добрая вещь – долго служит. Вроде и неказистая работа, простая – а нет, вложил мастер душу! Вроде и гладкая доска, едва ль не до блеска истёртая, а проведёшь по ней ладонью, да чёрточки сквозь перчатку нащупаешь. Приглядишься – так и есть, вязь западная! «Ren Haken Nors, “Jacretsing”, 14.09.1892». Сто лет назад шли Якретсинги на Аггер, и, видать, здесь же вечеряли! Спи крепко, Рэн, оставил ты по себе память.
Вышел наёмник во двор. Чрево, видать, опорожнить. А может – ещё зачем. Теперь – шестеро их здесь.
А мне надо, чтоб восьмеро было.
Но вернёмся к нашему столу. Вот тут, в углу, если убрать миску с фасолью (спасибо тебе, Мартек!) – можно прочесть – «Геф уже приехал. Сегодня ночью, у мельницы!». К чему это? И видно – торопливо человек писал, волновался, и много для него короткая запись значила. А пройдёт…ну, скажем…десять…двадцать? Сотня лет? И что это? Пустой след отживших поколений.
Как я.
Впрочем, на что это я? Возможно – записи всего год-другой. Я представил: Пышное застолье, все кушают, пьют, но двое – в стороне от общего веселья. Их губы сомкнуты, локтями они касаются друг-друга…скользящий взгляд, немой вопрос…и сверкающая потом рука, выводящая на столе послание…Воры? Любовники? Дружеский розыгрыш?
Впрочем, скорее всего, всё было совсем не так.
Что такое? Что не так?
Ах, да! Стихли наёмники. Шепчутся. Ну что ж – коли так, то слушать буду…

- Дельфин, ты в городе был? В большом городе? – со значением произнёс наёмник. В усах застряли крошки.
- Я родился в…а, дери тебя! Всё равно не знаешь. В общем – в большом городе. А тебе чего?
- А того - оскалился наёмник – что в городах в такое время добрым людям уже велено гасить свет! А я, кстати, тоже не прочь бы уже на тюфяк завалиться!
- Ну топай! – за Дельфина ответил его чернокожий товарищ, единственный негр в отряде.
- Молчи, пока не спросят, Конопля! – оборвал негра Дельфин. Сиплый, суровый голос. Рычащие нотки заставляют вздрогнуть даже головорезов-отморозков. Страшен! – А ты, пёс, ещё раз начнёшь скулить…Устал, значит, да? Ну так ещё разок пожалуйся, и отдыхать будешь! Долго.
Последнее слово Дельфин произнёс очень тихо, почти прошипел. На мгновение повисла тишина, но долго это хамьё не выдержало. Один, самых храбрый, он дольше остальных знал Дельфина:
- Серьёзно! Простите, гарнеан, но мы все измотались. Этот – жест в сторону связанного пленника – всех беспокоит. Жутко охота поскорей с этим покончить, и напиться.
Дельфин пружинисто поднялся, руки, ранее свободно лежавшие на столе, плавно опустились к поясу.
- Послушай, Хрущ – устало произнёс Дельфин – если боишься – так и скажи! – Хрущ потупился – Когда я отбирал свою команду – Дельфин повысил голос. Совсем немного – я старался отыскать ребят, которые не подведут. Я, помнится, предупреждал, что работа будет не из лёгких! Ты, Хрущ, думаешь, страшно было, когда мы его брали?
- Ну?
- Хе! Страшно тебе, дружище, будет, когда за ним придут! А кто… - Дельфин внезапно перешёл на низкий рёв - …кто караулит двор?
- Жирень и Быдло! – запнувшись, ответил Хрущ.
- Конопля! Живоглот! Смените.
Хрущ устало вздохнул. Дельфин был одним из немногих людей, которых он боялся. И единственным, которого он уважал.
- Мартек! Принеси ещё!
- Чего, гарн?
- Чего-нибудь! Живо!
Мартек убежал за едой. Хрущ повёл взглядом по помещению. Когда они прибыли, усталые, запыленные – в трактире было полным-полно народу. Потом – рассосался как-то. Сейчас, кроме своих – ужинали только этот бродяга, Наррел…как его бишь там? И ещё один.
Этот - давно уже интересовал Хруща. Наёмника профессионально интересовали интересные люди. А сотрапезник выдался очень интересный.
Особенностью заведения Мартека является то, в нём крайне сложно добиться интимности. Заведение «для своих» - обычно проблем, наверное не возникает. Но попробуй отдохни с товарищами после трудного рабочего дня в компании с отрядом Дельфина. Хрущ улыбнулся. Мужики затянули песню. Он не присоединился.
Парень в чёрном плаще умудрился, сидя в десяти шагах от наёмников, сохранить вокруг себя атмосферу интимности. С аппетитом поужинав, он теперь неторопливо потреблял вино, разглядывая что-то на столе. Когда ребята начинали особенно сильно шуметь – он ненадолго поднимал взгляд – ничего предосудительного.
Хрущ прищурился. Парень выглядел слишком похожим на вражеского шпиона. Слишком, разумеется, для того, чтобы быть им. Рассмотреть всё никак не получалось – очень уж далеко от очага сидел. Чёрный плащ, меч на поясе – кого удивишь? На столе, аккурат возле локтя – перчатки, и мохнатая шапка. Что может быть под ней?
Хрущ подошёл к очагу, погрел руки, а затем – развернулся, с твёрдым решением подойти, и познакомиться. Делать то – всё равно нечего!
Но не пошёл.
После яркого пламени в очаге – тёмный край стола казался и вовсе кишащим клубящейся чернотой. Хрущ вдруг почувствовал укол необъяснимого страха. Ему захотелось подойти поближе к ребятам, что как раз приступили к пирогу с грибами. Что-то тревожное, давно висящее в воздухе – наёмник вдруг явственно ощутил это.
Застонал скрученный на полу пленник, и гость поднял глаза. Хрущу вдруг захотелось сжаться в клубочек. «Не на меня! Только не посмотри на меня!». Вспомнился вдруг чердак в заброшенном доме. Ночью, когда лунный свет прорезал пыльную, душную мглу, бесформенные тени алчными щупальцами тянулись к напуганному мальчику. Неторопливые, голодный, завораживающие. Страшные, но не такие, как городовой – с чёрной бородой и красным лицом – тот, что сейчас искал мальчика на улице. Мальчик вжимал лицо в колени, и спрашивал себя – что хуже: тени, или городовой?
Конечно же – городовой. Он и сейчас был в этом уверен.
Хрущ уверенно зашагал к незнакомцу, и опустился на скамью, рядом с ним.
- Здарова, гарнеан! А тебе одному – не скучно?
Он не мог видеть, как у него за спиной Дельфин с интересом уставился на происходящее…

Я никогда себя не переоценивал.
Я прекрасно понимал, что долго избегать внимания ребят Дельфина мне не удастся. Да я и не особенно-то старался. Очень важно поговорить с Дельфином в точно подобранное время – не слишком рано, чтобы у него не было времени поразмыслить, но и не слишком поздно.
Так что я попросту решил пустить дело на самотёк.
Когда головорез задал свой вопрос – я неспешно отставил кружку, потянулся, посмотрел ему в глаза, и ответил. Спокойно, даже с некоторым любопытством.
- Знаешь, гарн, пожалуй – действительно, скучно. Ты можешь мне что-нибудь предложить?
Наёмник смутился. Он не привык, чтобы его не боялись.
Я тоже, кстати.
Секунду спустя – он нашёлся.
- Да ты кто вообще такой?! Ты чё тут делаешь?! Squerrean’balth!!!
- Не ругайтесь, пожалуйста, гарнеан наёмник. Как вас там? Хрущ, верно? Отвечая на ваш вопрос - я здесь кушаю.
Хрущ презрел ответ, заинтересовавшись совсем другим.
- Ты откуда знаешь, как меня кличут?
- Услышал.
- Ты… - наёмник скривился в предвкушении - …ты подслушивал! – он обернулся к Дельфину, и соратникам за поддержкой – Он подслушивал! – тяжёлая рука опустилась на моё плечо – Подслушивал! Ты! А может – пошли выйдем?!
Вот она – сакраментальная фраза. Я равнодушно ответил, что, мол, отчего бы и нет.
Мы вышли. Дельфин жестом остановил готовую последовать за нами компанию. Если чуть что – во дворе двое часовых. К тому же – он уже, скорее всего, начал подозревать…

Пирог прикончили быстро.
Насытившись, наёмники окончательно приуныли. Очень уж некомфортно чувствуешь себя, сидя за столом, и абсолютно ничего не делая.
Трещали поленья в очаге.
Никто не решался спросить Дельфина – долго ли ещё ждать. Пленник на полу – заснул, или потерял сознание. Тихо стало.
Вдобавок ко всем неприятностям – Хрущ ещё и драку затеял. Нервишки донимают, сидеть без дела. Странно, но звуков драки слышно не было.
Дельфин скрестил руки на груди. Ему было неспокойно. За последние годы он успел совершить множество чёрных злодейств. Таких чёрных, что иногда ему просто хотелось вырвать из своего сердца воспоминания об этом. Три года назад, в одном из торговых городов на побережье, он встретил знакомца, из своих старых товарищей, тоже ветерана Тан’гурад. Он гулял по парку – с миленькой женой, и двумя детьми. Чинный, и благостный.
Они посмотрели друг-другу в глаза. Мгновение узнавания… Тень улыбки… И Дельфин не выдержал – опустив глаза, быстрым шагом ринулся прочь от этой жизни – такой близкой, и такой иной.
Дельфин был злодеем, но сегодня – впервые за свою наёмническую карьеру – он поднял руку на соотечественника.
Наёмник последнее время работал на Грела Нофо, принцепса Йуральда. Полгода назад, Дельфин командовал батальоном при обороне Дар-Скарта, города-государства, атакованного Йуральдом. Когда ситуация стала безнадёжной, Дельфин открыл ворота в обмен на прощение.
На казнь архонтов Дар-Скарта он не пришёл.
Грел Нофо действительно пощадил Дельфина, с условием, что тот отработает нанесённый его принципату ущерб. Дельфин возглавил когорты наёмников Йуральда. Ловко комбинируя атаки «мяса», и точечные удары элитными отрядами, он уверенно и жёстко переломил ход кампании, вдвое увеличил территорию, подконтрольную Нофо. В последние месяцы, жизнь сделалась размеренной и монотонной, работы не было. Дельфин уже надеялся, что принцепс отпустит его, когда получил новый приказ. Что, мол, соотечественник Дельфинов, книжник, вредит режиму федеральному. Йуральд – друг и соратник Эндорионской Федерации, а раз так – надо помогать.
Этого человека звали Меррел Сваарде ер Гортлог. Дельфин прошёлся по источникам, подключил к делу своих старых агентов…Он чуял какой-то подвох в этом задании. Что ж, не первый раз за его карьеру.
Дельфин мог бы лишь улыбнуться невнятным козням принцепса, он, который помнил изощрённые кошки-мышки с федеральной охранкой, но этот Меррел…Настораживало всё, вплоть до имени - чересчур аристократичного для плебейской фамилии. Только такое имя и мог взять напористый интеллектуал с Юга, решивший раз и навсегда порвать со своим прошлым. Молодой историк, взявшийся разгрести архивы генерала Бреан’корда, вроде бы как по приглашению Академии Наук Эндорионской Федерации – какую угрозу он мог представлять?
Ровным счётом никакой – для постороннего. Нёзенга умела хранить свои тайны, и теперь – о ресурсах, которыми располагал легендарный лидер партизан знали лишь скалы, песок, да чёрная осенняя ночь, да лейтенант его, Дельфин.
Чем конкретно занимался книжник, Дельфину никто так и не сказал (были основания предполагать, что Нофо сам толком и не знает, что Меррел отыскал в пожелтевших документах), но у него были соображения на этот счёт. Он держал их при себе, но уже внутренне готов был к тому, что должно было произойти во время взятия…

- Дельфин! Мне западло тут сидеть. Пойду посмотрю, как там Конопля с Живоглотом.
- Ступай.
Мартек старался лишний раз не показываться на глаза, так что после ухода Жирня, за столом остались только Дельфин, Быдло, и Ветер – единственный, кто был старым соратником Дельфина, ещё по партизанским временам. Этот-то, последний – и начал увещевать своего друга круто изменить планы.
- Дельфин, давай просто прикончим его, а?
- Нет – наёмник, казалось, ожидал подобного предложения, и вовсе не удивился.
- Послушай, ну тут ведь точно облыжь какая-то! Что он творил! Дельфин, друг мой, тебе это ничего не напомнило?
- Напомнило… - Дельфин напустил на себя маску полного равнодушия.
- Одно раннее утро в долине Тан’гурад, верно? И вечер после смерти гарн-триара Бреан’корда? Дельфин! Ты ведь догадываешься, что этот пацан мог нарыть в бумагах генерала?
- Бреан’корд был старым педантом, обожающим делиться любой информацией с бумагой… Догадываюсь. Но нас это не касается. Я просто хочу поскорее отдать его тому, кому должен, и распрощаться с гарнеаном Нофо.
Ветер возмущённо хлопнул ладонью по столу. Он начинал злиться.
- Слушай, он ведь просто мелкий авантюрист, так? Завладел оружием предназначенным для великих целей, и – радовался! Он, похоже, даже не собирался творить ничего ужасного – ни губить мир, ни империю себе создавать…
- Хе-хе!
- …Но вот если на его месте будет кто то другой…Короче – нужно его убить.
- Ветер, я уже обдумал всё это. Повторяю – это не наше дело. Мы больше не воюем – мы работаем. И работа у нас – грязная. Конечно, если он попадёт в руки Нофо…
В этот момент, дверь с грохотом распахнулась, и в помещение ввалились Живоглот и Жирень, придерживающие бледного, шатающегося Хруща. Тот повёл вдоль стола мутным взглядом, отыскал Дельфина, а затем вытянулся по стойке «смирно», и доложил:
- Гарнеан Дельфин, наш сосед…с которым я повздорил…это…это не человек!
Дельфин встал из-за стола.
- Да? Так я и думал.

Меррел Сваарде ер Гортлог.
Имя, пропитанное жаром пустынь, и ароматом апельсинов, пропитанное древними мифами, и завораживающими тайнами загадочного Юга. Сочное, заманчиво-яркое, как звёзды, отражённые в сияющей глади Астоната. Меррел ай-Гхирн – легендарный титан, даровавший светоч Знания перволюдям из квергорнских сказаний. Меррел – неукротимая тяга к тому, что лежит за последним изведанным горизонтом.
Он ни секунды не колебался, внося это имя в бланки подложных документов. Историк…Да, наверное, в этом есть доля истины. Но он не собирался просто изучать историю. Он собирался её творить.
Зуафул-ветер, посланец пустыни, что поёт об её вечном гневе – его запах ни с чем не спутаешь. Это жало скорпиона, сочащееся ядом, это красные скалы, раскалённые небом, это мать-земля Нёзенги, тучная, жирная, вкусная как тесто, заботливо напоенная человеком водою-жизнью. Раньше он всегда дул в лицо Меррелу, отталкивая, отгоняя, преграждая заветную стезю. Сегодня – он дует в спину, словно, впервые за долгие годы, желая удачной дороги.
Степь рассекает лента Астоната. Это – рубёж. Это – выбор. Здесь, на переправе – заканчивается старая жизнь, и начинается новая. Такая манящая. Такая доступная.

Меррел ехал впереди, на чопорном, неторопливом звере грулумше. Мягкая шерсть свалялась колтунами, липкая от пота. Дневной переход утомил животное. Ещё один грулумш, с вещами, брёл следом, влекомый стадным инстинктом. Спутники Меррела – проводник, и пара телохранителей остались позади, у переправы – то ли залюбовавшись широкой рекой, то ли разговорившись с паромщиком.
Они погибли первыми.
«Сейчас!» - шепнул Дельфин. Зашипели стрелы, вырываясь из зарослей кустарника. Заныли умирающие животные. Безмолвно повалились на горячий песок люди. Вскрикнув, бросился с пирса в воду паромщик.
Долго терпел, почти не выдавая себя пузырьками. Потом – всплыл на мгновенье, и вновь ушёл под воду, с безжалостной стрелой в легких. «За что? Почему?!» - пронеслось у него в голове. И только.
Подбитые железом ботинки захрустели гравием обочины. Десять человек, звеня кольчугами, скрипя кожаными панцирями, спешили к дезориентированному путнику.
Меррел скатился с безжизненной туши, поднялся на ноги, выхватил из ножен короткий аксилатский меч – игдиль.
Адреналин терзал мозг, мешая думать. Отрывистые движения головой, попытки оглядеться…Враги, всюду враги!
Затравленно зашипев, Меррел занёс меч над головой, и побежал навстречу ближайшему. Наёмник вильнул в сторону, подставив учёному ногу. Тот повалился на дорогу. В тот же миг - рот его развёрзся, и из него исторглось ужасное сквернословие!
Упёршись клинком в землю, Меррел поднялся на колени, но другой наёмник уже подбежал к нему. Ногой, с разворота – в жалобно хрустнувшую челюсть. От удара Быдла – Меррел отлетел на несколько шагов, и распластался на земле. Наёмники неспешно направились к нему.
Тяжело застонав, учёный приподнялся на руках. Рот его раскрылся, и густая, жаркая алая волна хлынула на дорогу. Глаза заполнились слезами, тугой узел, готовый разорваться, ворочался в затылке в такт пароксизмам боли. Меррел с трудом сфокусировал зрение, и увидел множество зубов, усеявших кровавую лужу. Ещё несколько – покачивались на изломе расколотой челюсти, словно размышляя – вываливаться им сейчас, или дождаться резкого движения головы.
Меррел скорчился в приступе истеричного кашля, лишь преумножившего его боль.
- Готов! – констатировал Ветер, указав Дельфину на жертву шестопером.
- Возьмите – указал Дельфин на Меррела ближайшим наёмникам. Те, вчетвером, склонились над побитым.
И в этот момент – что-то изменилось. Меррел издал рёв. Был ли это вопль боли, или боевой клич? Всё в нём смешалось. Рванув окровавленную рубашку, учёный обнажил кожистый свёрток, обмотавшийся вокруг его торса, как удав. Одинаково похожий на сумку, и на злокачественный нарост, он вдруг разошёлся сочащейся сукровицей трещиной, и из неё посыпались твари.
Мелкие, яростные, многоногие, они, лишь на мгновение коснувшись земли, могучими прыжками настигли наёмников. Их лица, руки, мягкие, податливые, такие аппетитные животы.
И начали есть.
Двое, на которых пришлось большинство монстриков – умерли почти мгновенно. Ещё один – катался по земле, вопя, обильно орошая её своей кровью. Где была кровь Меррела, где – его? Не разобрать.
Четвёртый – Хрущ, матерясь, сорвал с себя тяжёлый ворсистый плащ, усыпанный тварями, отскочил, споткнулся, упал. Принялся по-крабьи отползать, сверкая белками выпученных от ужаса глаз.
Тем временем, Меррел проделал сложный жест, и растолстевшие монстрики принялись вдруг собираться, лепиться один-к-другому, постепенно оформляясь в единое существо.
В дрожащем от жара воздухе проявились его ужасные очертания.
Дельфин сохранил самообладание. Рявкнув на соратников, он велел им позаботиться о невменяемом Хруще, а сам, шагнув вперёд, извлёк из сумки маленький, сияющий ледяной голубизной мячик.
Ветер перехватил руку своего командира. «Не делай этого!» - говорили его глаза.
- Ты прикончишь Бочонка!
Дельфин не стал тратить время на обсуждение. Коротко замахнувшись, он метнул шарик в формирующееся из монстриков создание.
И всё застыло. Сероватая, слегка пульсирующая линза растянулась вокруг двух тел, останавливая в своих пределах само время.
На поле боя опустилась тишина. Только зуафул шелестел степными травами, да ящерка прошелестела за камнями.
А потом, секунду спустя – время вновь начало набирать скорость. С медленным, тягучим стоном – медленно извивается пожираемый Бочонок. Медленно оформляется тело страшилища…
Конопля вытянул из-за пояса метательный топор, и метнул.
Хрупкая оболочка линзы-пузыря лопнула с мелодичным хлюпаньем, и всё, что она окутывала – вовек сгинуло вместе с ней.
Осталась только пыль.
Дельфин посмотрел на Меррела – скорчившегося на обочине, потерявшего сознание от потери крови.
- А вот теперь – возьмите его!

- Дельфин! Во что ты меня втянул, er-zithan ale’maeb?! – Хрущ трясся.
- Да-да! Во что ты нас всех втянул!
Верность этих людей была основана только на вере в непогрешимость своего командира. Или он всё уже давно понял, и нарочно держал их в неведении, или – он не Дельфин! Теперь – они взбудоражено толпились вокруг стола, заботливо придерживая товарища, и грозно нависая над сидящим Дельфином.
- Мартек! – рявкнул Ветер, разряжая обстановку – неси выпить! Живо!
Дельфин поднялся.
- Всем сесть!
- Shilt! Yorynn me l’aud!
- Сесть! Псы!
Вжимая головы в плечи, наёмники сели.
- Ещё раз ты скажешь что-либо подобное – Дельфин бешено зашевелил усами – я перережу твою глотку, и вытяну через отверстие язык.
Хрущ промолчал.
- Куда он делся? Что произошло?! Отвечай! – наседал на него командир.
Наёмник растерянно поглядел на дверь.
- Когда мы вышли…его лицо…это просто как маска…маска! Он показал мне…
- Заткнись! Дальше что было?! – Дельфин тоже уставился на дверь.
- Он сказал, что хочет с вами поговорить. Он сказал, что будет ждать во дворе, но недолго. Потом – он сам придёт…Дельфин! Я не хочу, чтобы он сам пришёл…
- Возьми себя в руки! – рёв. А потом, добродушно – Ты ж мужик! Хм…ладно, пойду, погляжу, покумекаю…чегой-то…Кто со мной? – негромко, невзначай, но семеро бойцов враз поднялись.
Мартек, вернувшись с кувшинами, застал в комнате только спящего Наррел’мекта, да бездыханного Меррела.

Свистит, ревёт зуафул. И пора бы луне взойти, да только серая песчаная пелена хлещет в лицо. Туман вокруг – сухой, колючий песчаный туман. И сокрывает он и село, и переправу, и большая дорога теперь словно ведёт из ниоткуда – в никуда.
Впрочем, возможно, так оно есть.
Это штурм – так пустыня, величественная и спокойная в течении долгих месяцев, наступает на земли Человека. И пусть ей понадобятся века…пусть! Она терпелива! И когда-нибудь – большая дорога и в самом деле будет вести в никуда…
Но, то не наша беда. У тех, кого свёл рок в этой гостинице, в эту ночь – проблемы совсем иного толка.

Дельфин жмуриться в дверном проёме. Пускай я выгляжу совсем иначе, чем во время нашей последней встречи, но я знаю – узнал он меня. Узнал.
- Добрый вечер, капитан.
- Чего тебе нужно, чудовище?
Наёмники неторопливо рассредоточиваются по подворью. Работают. Один – Ветер, экс-партизан, держится возле Дельфина. Пусть.
- Ты ведь узнал меня, капитан, верно?
Дельфин сплюнул. Несколькими резкими шагами сократил расстояние, надеясь деятельностью притупить страх.
- Я рассчитывал больше тебя никогда не увидеть.
- Дельфин, что ты…какого шносса?!
- Кто это…
Настороженные голоса. Я решил пока просто их игнорировать.
- Капитан! Расскажешь им о резне в Скатфорке? И о своей клятве генералу? Хотя, зачем? Этим бандитам наверняка наплевать…
- Я…
- Но есть и другие! Те, кому не всё равно…
Я подхожу к нему вплотную.
- Капитан, я пришёл предложить свои услуги.
Хрущ – у меня за спиной. Он, очевидно, решил, что лучшей возможности ему не представиться. Вероятно, он хочет таким радикальным способом преодолеть свой страх.
Я протягиваю свою руку так, как её не смог бы протянуть ни один человек. Отнимаю у него меч, и шлёпаю. Врезавшись в стену, он безвольно сползает по ней.
- Капитан, знаешь, чего я хочу? Твой пленник – не отдавай его Федерации! Его знания – это то оружие, которое завещал тебе генерал! Его знание – это то, что позволит тебе исполнить свою клятву! – я мягко приближаюсь к нему, моё тело течёт призрачным ручьём, изменяясь, преображаясь. Я вижу ужас в его глазах.
- Ты ведь всё ещё хочешь спасти свою страну, наёмник…

В душных субтропиках Нёзенги ночи жаркие, влажные.
Густые испарения капельками оседали на ткани палаток.
Свистели на болотах черепахи, да безмолвными брёвнами дрейфовали аллигаторы. А промежду ними – затаилась база повстанцев – маленькая, неприступная.
Старая обезьяна фыркнула, раздражённая веющей от лагеря вонью. Фыркнула, и убежала, перескакивая с ветки на ветку. И совсем ей не было дела, обезьяне, до того, что творилось той ночью в маленьком лагере. И совершенно она бы не заинтересовалась, если бы кто-нибудь ей сказал, что в этот момент, там, в буром парусиновом шатре, отходит Аегрон Натаррад ер Крейрас ер Лин’сатийме Мир-ка-Тен Бреан’корд, сюзерен Ллан-Крейраса, официал Сатил-Микстра, Пламенное Сердце, Лидер Непобеждённых, Генерал Вооружённых сил Лиги освобождения Нёзенги.
Весь вечер доктор Замет, светило из медсанбата «Тар-Сителл», боролся за жизнь генерала. Но шли часы, и вместе с багровым солнцем клонилась к закату жизнь Бреан’корда. «Если бы у меня были нормальные инструменты! Лекарства! Если бы…если бы…» - причитал доктор, отчаянно пытаясь голыми руками остановить перитонит. Он накачал генерала наркотиками, избавив от боли, но он не мог спасти его жизнь.
Арбалетный болт пробил желудок генерала, выпустив голодную микрофлору, и едкий желудочный сок в трепещущую брюшину. Больно.
Самое паскудное, что никто в тот момент не мог оказать ему квалифицированную помощь.
Доктор вспоминал.
Сражение растянулось между четырьмя посёлками, там, где проходил путь из Нермера к Кротовинам, и дальше – от Дубов к плантации гарнеана Сватослюрре (гостеприимный был хозяин). Генерал вытянул свой отряд по вьющейся дороге – слишком опасно было углубляться в болотистый лес, давеча – замначштаба Бреан’корда был съеден виверном, отлучившись в лес по нужде.
«Лучше бы он приказал переть напролом, через чащобу! Лучше лесные твари, чем морпехи Эндориона!» - скрежетал зубами доктор. Солдаты противника, пятнистые, вечно в своём неприметном камуфляже, ударили в тыл колонне, когда она перебиралась через цепочку дамб, что на рыбных прудах. У повстанцев было в четверо больше людей, но колонна не могла развернуться. В толчее, отягощённые бронёй солдаты бесславно гибли, падая в тёмную воду.
Генерал, взобравшись на крышу дома плантатора, гарнеана Сватослюрре, скрежетал зубами, глядя, как режут его арьергард. А потом – на западном берегу пруда появились стрелковые части врага, с маленькими мобильными баллистами, заряженными шипящими магией снарядами.
Когда знамя Непобеждённых упало, генерал заклинанием приказал надуться каучуковым десантным ботам, и принялся отрывистыми командами руководить погрузкой в них остатков своего авангарда.
Доктор помнил, как хлюпала вода в сапогах, как раскачивалась перегруженная лодка. Дюжие фельдшеры старались грести наравне с солдатами из гвардии генерала, но вскоре – лодка медиков отстала…
А затем – густая камышовая поросль – единственное, что прикрывало десант от вражеских стрелков на берегу – вспыхнула синим пламенем. Зашипели стрелы. «Кто-то предал!» - успел подумать медик за мгновение до того, как спрыгнуть в кипящую от вёсел воду.
Ранец с медикаментами, пояс с кристаллами-диагностами – тяжёлой обузой потянули его на дно. Пенистые воды сомкнулись над его головой.
Захлёбываясь, доктор отчаянным движением рванул пряжку, и всплыл, кашляя, плеща руками по воде, рваной резине, мёртвым телам.
«Руку! Руку давай!» - громыхнуло над головой, и доктор вцепился в здоровенную волосатую пятерню, вытягивающую его в одну из немногих уцелевших лодок.
Потом – был резкий удар – лодку выбросило на песчаную косу. Зашипели, покидая ножны, мечи, засвистели в воздухе самонаводящиеся метательные топоры.
Выкарабкавшись на берег, и протерев забрызганные глаза, доктор увидел сражающегося в первых рядах генерала Бреан’корда. Тот ревел :«Нёзенга!», прорубая себе путь через солдат Федерации, путь к корчащемуся в истерике плантатору, гарнеану Сватослюрре, лихорадочно пытавшемуся сорвать с новенького мундира белоснежные шевроны Эндорионской Федерации…

Из той мясорубки вырвались жалкие остатки армии повстанцев. Те, кто выжил – дезертировали, либо в организованно драпали так, словно земля под ногами горела. Доктор остался. Остался, потому что его спаситель, извлёкший его из вод – не убежал, не сдался, но тащил раненого Бреан’корда на собственном хребте, покуда им не удалось укрыться среди болот, на одной из не обнаруженных противником секретных баз. Это был капитан Риодан какой-то-там, один из доверенных людей генерала. База – сруб-блокгауз, да пара землянок, набитых оружием. Доктор знал, что по статуту тут должны были бы быть ещё и запасы провианта, и медикаменты. Медикаменты! Но схроны были пусты. То ли залётный отряд недобитых партизан стащил запасы, то ли – и вовсе какие то…посторонние люди…
Итак, генералу было суждено умереть.
Около полуночи – он ненадолго пришёл в сознание, и потными руками хватал своего Риодана, исповедуясь ему в каких-то своих страшных грехах. Доктор вышел из палатки, и курил, стараясь не вслушиваться в лихорадочный бред, но безуспешно – очень уж громко говорил умирающий.
- Эннсет! Пожалуйста! Ты должен…ты должен…
- Прошу вас, гарн-триар, вам следует отдохнуть. Всё равно – это теперь впустую…
- Впустую! Эннсет, у тебя ещё остались верные люди! Выследи…чудовище…попробуй…
- Генерал, это приказ?
- Какое…я не могу…твоё дело…
- Простите меня, генерал, но я не смогу выполнить такого рода просьбу. Завтра, с утра – я попытаюсь вывести своих людей к Астонату. Я попытаюсь вытащить и вас. Мы ещё вернёмся!
- Но…ты…
- Но я не хочу рисковать из-за подобной мелочи. Мы оставляем здесь груды железного хлама – мечи и стрелы, панцири и поножи – всё примут поля. Я не вижу повода волноваться из-за какой-то мерзкой твари, тоскующей по хозяину. Пускай оккупанты маются, может, хоть прок будет!
Доктор вдруг дёрнулся, взбудораженный неожиданно громкой и чёткой фразой, произнесённой генералом, фразой, раскалённым клеймом впивающейся в память, словно некий приговор:
- Так пусть же преследует твой выбор тебя вечно, Эннсет эр-Мирнкот Риодан! Вечно, куда бы ты не скрылся…
Свистели на болотах черепахи...

[Snake_Fightin]

Эм... Каких?
Вот о. Горио, автор прямо говорит о его дуализме.
Вот Скеперо, Шеннард, Холерри, они действующие лица в той же вещи, где есть о. Горио, о котором автор прямо сказал, что его публичная и внутренняя сути есть разные вещи.

[Franka]

Сообщение от Snake_Fightin

Вот о. Горио, автор прямо говорит о его дуализме.

А, вот ты о чем! О том, что о.Г.Пьяница аскет снаружи и пьяница-обжора по поведению и предпочтениям. Но как он был пьяницей-гедонистом-пофигистом, так он им и остается. Все струны сгнили в его душе и все такое. Дуализм-то внешний. Если использовать блудного пастыря как "глас народа", как предлагает Винкельрид то соглашусь. Если использовать его как маячок "вот, не все так просто с героями"... Нууу... это с натяжкой. *Возникает соблазн спросить у автора, что он обо всем этом думает.*

[Snake_Fightin]

Сообщение от Franka

Если использовать его как маячок "вот, не все так просто с героями"... Нууу... это с натяжкой.

На мегалитической сцене нам дают всех четырёх персонажей идущих сквозь сюжет и имеющих взаимосвязи. Шеннарда через беседу. Каждый при ближайшем знакомстве не то, что на первый взгляд.

[Franka]

Сообщение от Snake_Fightin

Каждый при ближайшем знакомстве не то, что на первый взгляд.

Но пастырь-то сразу нам заявлен как внешностно обманчивый персонаж, он таковым и остается. И поведение его сразу соответствует заявленному. После единоразового упоминания его внешности, больше она нигде не фигурирует, зато питие, определяющее сознание, довлеет почти над каждой сценой. Если бы в нем пробудилось что-то похожее на осознанную жестокость или милосердие, дуализм бы был. А так, это холмсовский великий филантроп с отталкивающей внешностью. Не больше, чем забавный курьех.
Так вот к чему я.

[Snake_Fightin]

Сообщение от Franka

Но пастырь-то сразу нам заявлен как внешностно обманчивый персонаж, он таковым и остается.
Так вот к чему я.

О том и говорю. Сразу заявлен. Словами автора. И это не кормит твою паранойю?
Остальные раскрываются уже ситуативно для постороннего наблюдателя. В остальных случаях сочинитель не оперирует словами автора ничтоже сумняшись. Рисует. Ну кроме наречий, "жестко ожесточился" и др.

[Винкельрид]

Сообщение от Franka

Возникает соблазн спросить у автора, что он обо всем этом думает.

Зачем автор? Он всё уже сказал. Островский, к примеру, не в курсе, что школьники пишут про "луч света в тёмном царстве". Его дело - дать пищу для размышлений, а задача читателя, коли есть охота, - рассуждать и размышлять. Когда же автор начинает разъяснять гипотезы-диспозиции-санкции - он становится уже не автором, а горе-автором.

[Snake_Fightin]

Сообщение от Винкельрид

Он становится уже автором салонных шарад.

Починено.

[Franka]

Сообщение от Винкельрид

Зачем автор? Он всё уже сказал.

Потому и не спрашиваю. Но соблазн есть, он сам по себе.

Сообщение от Snake_Fightin

О том и говорю. Сразу заявлен. Словами автора. И это не кормит твою паранойю?

Не-а) Не кормит. Я считаю, что в данном случае совпадение не есть причинность. Иначе можно писать сочинения на тему *по аналогии с лучом света в темном царстве* "о. Г.Пьяница, как зеркало русской народной души графства Кроше" или "Сложная символика образа отца Шугерпа" с чувством глубокага удовлетворения.
Обоснуйте, сэр, если совпадение таки есть причинность.

[Snake_Fightin]

Тут нет тождественности. Другие три персонажа раскрываются походя в ситуациях, воспоминаниях. Шутгерт сразу и словами сочинителя. Именно поэтому когда читал следил, а не появится ли у оставшихся трёх этакая подноготная. А она возьми и появись. Те, кого в прологе нет - Оуйя, граф, племянница, золотарь - с неожиданных сторон не раскрываются.

[Adsumus]

Скрытый текст - О самом страшном:

«Она хотела подняться, откинуться; ночто-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину."Господи, прости мне все!" - проговорила она, чувствуя невозможность борьбы.»
Лев Толстой, «Анна Каренина»

Об этом не любят вспоминать. Об этом опасаются говорить вслух. Однако, посмотрим правде в глаза: асфальтоукладывающие катки здесь, среди нас! Каждый может стать их жертвой, и никто не сможет уверенно заявить, что он всецело обезопасил себя от этой угрозы.

Чудовищные отродья индустриализации. Они охотятся на нас в беспощадной саванне городских джунглей. По статистике, ежегодно до сорока шести человек во всём мире погибает, терпит травмы и лишения под неповоротливыми тушами катков. Стоят ли все блага машинной цивилизации подобных жертв? И не является ли ложным избранный человечеством технологический путь?

Британские учёные провели метанализ накопленной статистической информации, описывающей различные катастрофы с участием катков. Согласно научным данным, в 2009 году, в одной лишь Украине под катками погибли два человека! Хуже того, в 2010 году это число возросло уже до четырёх, и из них трое – в первые же часы молодого года!

«Проанализировав полученные данные методом экстраполяции,» - поясняет эксперт - «мы пришли к выводу, что такими темпами, через десять лет среднегодовое число погибающих под катками украинцев будет исчисляться десятками! Но и это – далеко не самый пессимистический сценарий,» - продолжает пугать эксперт – «если мнение наиболее прогрессивных молодых специалистов о том, что динамику нарастающего каткоцида следует определять, как прогрессию – верно, то уже к концу десятилетия ежегодное число жертв катков достигнет тысяч, и проблема приобретёт катастрофический характер!»

К слову, мы не преминём заметить, что статистика советских времён демонстрирует практически полное отсутствие пострадавших под катками. Очевидно, что данная проблема практически отсутствовала в социалистическом обществе, либо была им эффективно и успешно решена. Хотя, вне всяких сомнений, иные либерально настроенные читатели могут увидеть в этом след советской цензуры и политики умалчивания.

Итак, очевидно, нам стоит поставить перед собой вопрос: так ли уж необходимы нам катки, и возможно ли человеку без них обойтись? Не стоит ли нам вспомнить о корнях, и вернуться к неизменным идеалам предков? Предков, которые из глубокого прошлого – задолго до изобретения всяких катков – как бы предупреждают нас о грядущей угрозе. Достаточно лишь вспомнить это слово – короткое, ёмкое, страшное: «блин». Именно оно как нельзя лучше описывает судьбу всякого, ненароком столкнувшегося с катком. И именно этим словом наши предки, и мы вслед за ними, характеризовали всё самоё деструктивное, что происходило и происходит в нашей жизни! Именно это слово сопровождает едва ли не всякое внезапное зло, настигшее нас! Нужно ли говорить, отсылкой к чему является эта идиома?..

Попробуем разобраться в причинах, которые приводят людей под каток. Что же запускает ту фатальную череду событий которые, в итоге, приводят к столь катастрофическому давлению на человеческую личность?

Весь комплекс причин можно разделить два две основные группы:

Эндогенные – связанные с самим катком, как вещью в себе;
Экзогенные – связанные с жертвой катка, и другими явлениями окружающего мира.

Эндогенные причины возможно, в свою очередь, разделить на три категории – связанные с технической неисправностью машины, связанные с ошибкой оператора машины, и связанные со злым умыслом.

Экзогенные причины можно разделить на связанные с природными условиями, темпоцикличные – связанные со временем года, и близостью крупного праздника, организационно-технические, и связанные с виктимным поведением жертвы.

Постараемся разобрать каждый тип на примерах. Возможно, однажды это спасёт нам жизни!

Техническая неисправность катка чаще всего выражается в отказе тормозной системы. Лишённый тормозов Джаггернаут становится практически неуправляем. И непобедим! Известен случай, когда вышедший из дому за спичками пенсионер Ю.Я. Мерзляков обнаружил себя на пути приближающегося катка. Из краткого диалога с оператором машины, пенсионеру удалось выяснить, что у катка напрочь (sic!) отказала тормозная система. В последующие минуты, все попытки молодого, неопытного оператора восстановить работоспособность машины ни к чему не привели, вопреки всесторонней помощи ему со стороны пенсионера. Отчаявшись разрешить ситуацию, пенсионер попытался скрыться в доме. Однако, спустя некоторое время, преодолев два подъезда, шесть межкомнатных перегородок, и дверь уборной, за которой спрятался нечастный пенсионер, неумолимый каток настиг его, и сделал своё чёрное дело.

Ошибка оператора как правило выражается в агрессивной и безответственной манере управления машиной. «Мы никогда не говорим - «авария». Мы говорим – ДТП!» - заверяет нас инспектор ГАИ – «Потому что «авария» означает, что никто не виноват». Асфальтоукладывающий каток – тяжёлая и инертная машина. Вошедший в вираж на крутом повороте каток не так просто вновь наставить на истинный путь. Известен случай с Т.С. Аквилевой, застигнутой неуправляемой машиной на пешеходном переходе. Возмущённая безответственностью оператора, храбрая женщина успела позвонить в соответствующие ведомства – представители милиции, ГАИ и страховой компании прибыли на место происшествия одними из первых – после чего, попыталась бежать. Однако, момент был упущен. Понимая, что уйти невредимой уже не удастся, пани Аквилева вызвала скорую помощь, после чего рванулась что было мочи. Но всё уже было бесполезно. Траектории невинной женщины и бездушной машины должны были пересечься. Когда это стало очевидно, холоднокровная пани Аквилева использовали последние мгновения своей жизни, чтобы самой вызвать судебно-медицинскую службу, а так же вызвонить для прощания всех своих ближних и дальних родственников. Её гибель наблюдало не менее восьмидесяти свидетелей. На месте смерти несчастной теперь установлен памятник. Его можно увидеть по адресу Киев, ул. Выборгская 2, 4, 6, 8/3, ул. Вадима Гетьмана 3/8.

Злой умысел – самое страшное, с чем может столкнуться потенциальная жертва катка. Заподозрить в операторе-асфальтоукладчике двуличного и злокозненного злодея непросто. Днём, он может выглядеть и вести себя как обыкновенный человек. И лишь в само тёмное новолуние его жестокие, первобытные, глубоко сокрытые страсти дают о себе знать. Как правило, такие злодеи работают бандой из трёх-четырёх человекомашин, один из них – палач, а остальные – загонщики. Они стараются подстеречь одиноких, нетрезвых или сильно уставших людей, не способных ни к активному сопротивлению, ни к продолжительному бегству. Место обычно выбирают, отдалённое, глухое, труднопроходимое (но не для катка!). Опасайтесь подобных мест в новолуние! Поводом может служить просьба пешеходу подсказать время, указать путь, или помочь смазать кардан. К тому моменту, как несчастный поймёт, в какую переделку вляпался, он уже будет окружён, и лишён возможности сопротивляться.
Нам удалось получить доступ к стенограмме допроса одного из пойманных правоохранительными органами негодяев. «Я просто ненавижу пешеходов! Это жалкие, лицемерные, неблагодарный существа. Целыми днями я катал проклятый асфальт, который они потом топчут и топчут своими грязными ботинками. И ни один, слышите – ни один, ни разу не сказал мне слово «спасибо»! Они неспособны ни на что полезное, но отлично умеют вредить! Вы видели когда-нибудь раны, оставленные на молодом, горячем асфальте шпильками женских туфель? Нет? А я видел! Это душераздирающее зрелище! Пешеходы должны быть наказаны! Все до единого! Они должны понять, что на тротуаре они не дома, а в лишь гостях!»
Однако, перейдём к экзогенным причинам катастроф.
Природно-климатические условия – вот тот непредсказуемый фактор, с которым приходится сталкиваться операторам катка.
Эта история произошла у города Ялта. Круизный лайнер заходил в порт, прорезая густой туман. Был закат. Пассажиры прогуливались палубой, выглядывая берег. Внезапно, туман расступился, и очарованным пассажирам открылась багряная солнечная дорожка, скользящая по волнам к самой набережной. Окрашенный алым волны весело плескались, и множество очарованных пассажиров наблюдало за романтичным явлением природы…покуда туман не расступился окончательно, и их взорам не предстала целостная картина…
А было так. Июльским вечером, оператор асфальтоукладывающего катка П.Л. Свиридов получил задание: уложить асфальт на приморской набережной. Стоял густой туман. Запомнив ориентиры, и прикинув расстояния, оператор катка с головой ушёл во мглу, продолжил укладывать асфальт вслепую. Как знать, возможно, буть оператор трезв, всё случилось бы иначе. Но он не был. «Я, конечно, замечал эти тихие скрипы, всхлипы и шорохи вокруг» - объяснял потом оператор на допросе – «но я думал, это море шумит. И чайки. И вообще, мне за движком мало что было слышно».
Лишь когда разгорячённая машина с разгону вошла в морскую воду, оператор понял, что он натворил. Тем июльским вечером он на полном ходу промчался через усыпанный купальщиками и разносчиками пахлавы ялтинский муниципальный пляж!

Список подобных душераздирающих историй можно продолжать бесконечно. Во всяком случае, теперь становится совершенно очевидно, что никто из нас не застрахован в своей жизни от внезапного катка. Нам остаётся лишь взять на вооружение некоторые советы, которые помогут снизить риск.

Первое и основное – будьте бдительны! Вовремя замеченный каток, по статистике, удваивает ваши шансы на выживание. Если вы заметили каток впереди – постарайтесь перейти на другую сторону улицы. Даже если каток неподвижен – не обольщайтесь! Он может сдвинуться с места гораздо быстрее, чем кажется.
Второе – реакция. Вовремя отреагировать на приближение катка, просчитать его траекторию и броситься в нужном направлении – это может спасти вашу жизнь. Отточенный глазомер так же является важным условием вашей безопасности.

Виктимность – вот та черта, от которой вам следует избавиться, если вы не хотите завершить свою жизнь совершенно двухмерным. По свидетельствам экспертов, многим людям словно бы на роду было написано попасть под каток. Как тут не поверить в рок, фатум?
Однако, постараемся разобрать проблему логически. Не что не происходит просто так. Если человек попал под каток – нечто послужило тому причиной. Итак, чего не следует делать, чтобы не попасть под каток?

Самое главное – запомните это раз и навсегда – не провоцируйте! Не пытайтесь доказать собственную крутизну. Лучше уйти, поджав хвост, чем умереть героем. Запомните, если вы не Рэмбо, конечно, вам наверняка не удастся устоять против катка. Подобная попытка может стоить вам здоровья и жизни, тогда как её отсутствие – лишь самоуважения.

Огибайте десятой дорогой опасные локации. Не столь уж сложно вычислить места повышенной концентрации катков. Как правило они характеризуются наличием минеральной взвеси в воздухе, повышенной концентрацией в воздухе характерного промышленного шума. Обитатели этих мест – люди в приметных, стильных касках и комбинезонах, которые, скорее всего, завидев вас, предложат вам же покинуть локацию, используя при этом специфический сленг. Не стоит перечить им и здравому смыслу.

Вообще, не стоит перечить здравому смыслу.


[Adsumus]

Скрытый текст - Об антиэнвиронментализме:

О ПРОТИВНИКАХ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ

Многие из нас слышали о всевозможных «зелёных» движениях. Защитники окружающей среды суть горазды обращать на себя внимание. Гораздо менее известно движение противников окружающей среды. Тем не менее, данная система убеждение в последние годы весьма динамично развивается, в частности, в Западной Европе, и уже некоторое время представлена рядом энвайронментоборческий организаций, в том числе, в Украине.

Движение противников окружающей среды зародилось в США, в начале девяностых годов. Известно и точное место, где свершилось это историческое событие. Городок Джорджсвилль, Оклахома. Всё началось, когда местные «зелёные» активисты протолкнули в сенате штата постановление о необходимости закрытия завода «Вёрнер Веном», крупного производителя пестицидов. Так об этом говорит Крис Паркинсон, начальник пресс-службы «W&Vcorp.» - «Этот завод был градообразующим предприятием. Из без малого десяти тысяч обитателей Джорджсвилля, восемь работали на пестицидом заводе. Предприятие имело громадное хозяйственное значение, обеспечивая средствами защиты, фактически, половину штата…Зелёные говорили, это всё из-за ёжиков…выбросы с завода, якобы, ежегодно сокращали популяцию ёжиков…тысячи людей должны были из за них лишиться работы…»
То, что изначально было задумано, как профсоюзная акция протеста, по сути, стало искрой, из которой родилось пламя антиэнвайронментализма. За день до остановки завода, в знак протеста, активисты профсоюза сверхурочным порядком произвели партию токсичных ядохимикатов. Пропорция состава являлась технологически недопустимой, что делало вещество критически опасным для всякой органической жизни. На следующий вечер началась так называемая «Операция «Контратака». Девятьсот рабочих в биозащитных костюмах равномерно рассеяли токсичное вещество в окрестностях Джорджсвилля. Удар настиг цель. При малейшем контакте с корневой системой, состав моментально вызывал смерть всякого растения. Подземные воды разнесли чертовски стабильную смесь на десятки квадратных миль. Гибель растений, в свою очередь, быстро привела к гибели или миграции животных.
В течении считанных дней весь биогеоценоз в окрестностях Джорджсвилля был полностью уничтожен. Город стоял посреди ядовитой пустыни. «Теперь проблем с ёжиками больше нет,» - заявил Нат Купер, председатель профкома - «и предприятие, полагаю, может продолжать работу».
Случай с «W&V» получил широкую, общенациональную огласку. Защитники окружающей среды подали в суд на участников операции «Контратака». «Мы имеем дело с геноцидом, с фашистами новейшей генерации!» - заявил Коламбус Брно, лидер организации «Зелёное небо».
Тем сенсационнее был результат судебных разбирательств, установивших, что природно-биологические ресурсы Джорджсвилля являются собственностью территориальной общины, представляемой органами местными органами самоуправления. Оные органы, в свою очередь, всецело поддержали акцию, направленную на спасение градообразующего завода. В результате, профсоюз «Вёрнер Веном» выиграл дело, и уже спустя неделю завод вновь заработал.
По иронии судьбы, антиэнвиронменталисты в Оклахоме стали известны именно как «зелёные», получив это прозвище за армейские химзащитные комбинезоны, и ядовито-зелёный цвет использованного токсичного пестицида.

Случай в Оклахоме дал отмашку зарождению множеству движений, представленных людьми, страдающими из за энвайронменталистической политики государства. Всего через восемь месяцев состоялся Всемирный съезд противников окружающей среды, объединивший эти разобщённые ранее организации. На этом истоическом мероприятии были выработаны и сформулированы основные принципы и положения антиэнвиронментализма.
1.Биосфера была колыбелью человечества, но покинув колыбель, её не зазорно отправить на свалку.
2.В индустриальном мире человек и природа противостоят друг другу, и победить в этом противостоянии должен человек.
3.Будущее человечества – в технологических достижениях.
4.Биосфера – камень на шее человека, упорно мешающий ему достигнуть технических вершин.
5.Что дозволено человеку, не дозволено быку.
6.Для обеспечения всех своих потребностей человек нужны лишь разум, инструменты, и минеральное сырьё. Наличие биоресурсов только тормозит прогресс.
К движению антиэнвиронменталистов вплотную примыкает движение виолентарианцев– людей, употребляющих в пищу исключительно мясо тех животных, которые были убиты жестоким и мучительным образом. Хотя эти движения не являются тождественными, однако, многие из противников окружающей среды являются виолентарианцами, а многие из виолентарианцев – противниками окружающей среды. Эдуард Яблоко, лидер украинского сообщества виолентарианцев, дал интервью «Агробизнесу Украины».
«- Итак, господин Яблоко, хотелось бы спросить о…
- Прошу прощения, но если можно, называйте меня Джаблоко. Я недавно официально сменил фамилию. А можно просто Джа.
- Конечно. Итак, Джа, вилентарианство ведь проникло на Украину совсем недавно, не так ли?
- Верно, первый клуб официально открылся меньше года назад, но мы стремительно развиваемся!
- Насколько стремительно?
- Могу смело утверждать, что только за последний квартал численность сообщества увеличилась на сорок процентов, и составляет уже более двадцати тысяч человек. Представители самых разных социальных групп стремительно обращаются к единственно верной и сбалансированной системе питания!
- Самых разных? Но ведь это, должно быть, недёшево! Должно быть, непросто сегодня купить в Киеве мясо зверски замученного животного?
- Проще чем вам кажется, доктор. Впрочем, в украинском животноводстве весьма стремительно начало развиваться виолентарианское направление. Это же совершенно свободный рынок, непочатый край работы! Я лично знаю по меньшей мере семерых фермеров, которые перешли с традиционной технологии, на вилоентарианскую. Конечно, это непросто. Себестоимость, а значит, и цена мяса выходит в разы выше традиционного. А вы попробуйте в течении нескольких месяцев усердно мучить свинку, да ещё и получить при этом какое-то мясо!
- Верно, однако, многие готовы платить! Скажите, на чём основана ваша система, Джа? Это социальный протест, или нечто большее?»
Господин Джаблоко замялся с ответом. Казалось, он просто не решался ответить. «Просто это даёт людям возможность чувствовать себя…увереннее…» - наконец, объясняет он «Быть хозяином. Вы скоро поймёте. А пока, не желаете ли домашнего сальца? Сам пытал.»

[Потполкин]

Сообщение от Adsumus

1.Биосфера была колыбелью человечества, но покинув колыбель, её не зазорно отправить на свалку.
2.В индустриальном мире человек и природа противостоят друг другу, и победить в этом противостоянии должен человек.
3.Будущее человечества – в технологических достижениях.
4.Биосфера – камень на шее человека, упорно мешающий ему достигнуть технических вершин.
5.Что дозволено человеку, не дозволено быку.
6.Для обеспечения всех своих потребностей человек нужны лишь разум, инструменты, и минеральное сырьё.

чего-то трансгуманизмом попахивает

[Adsumus]

Сообщение от MAXHO

чего-то трансгуманизмом попахивает

Бери выше! Пролетарским прагматизмом!

[Элвенлорд Гримуар]

Ээээ? Вот то, что здесь написано про виолентарианство и ытьментализм - это правда? Или худвымысел??? Если правда, то убивать надо таких... нехороших человеков!

[Adsumus]

Элвенлорд Гримуар, я бы сказал, что это по мотивам правды)

[Элвенлорд Гримуар]

Adsumus, вы случаем не журналист? У вас клёвые статьи получались бы!

[Adsumus]

Скрытый текст - Ярмо:

Итак, драгоценный мой друг, с чего же мне начать свой рассказ? Возможно, с описания гнусной семейной склоки, приведшей к тому, что двое принцев дома Корренто сочли друг друга незаконнорождёнными, и лишёнными всяких прав на престол? Или, быть может, с описания разрушительной войны, которую это за собой повлекло? С битвы при Мёрн-сете, кровопролитной и отчаянной, приведшей к окончательной победе короля Хейдериха над принцем-претендентом Кортмольдом? Впрочем, к чему это? Тяжёлая, утомительная, и мало связанная с моим рассказом история эта завершилась пленением Кортмольда, и безоговорочной капитуляцией сил восставших. В течении месяцев, города и замки, охваченные восстанием, сдавались на милость короля Хейдериха, лишённые надежды и поддержки.
Кроме одного. Вероятно, с него мне и стоит начать рассказ.

Городок назывался Брумеар, и был ленным владением графа Кроше. Восставшие – принц Кортмольд – даровали его жителям свободу, и горожане стойко защищали новые вольности, во главе с горсткой вернейших рыцарей. О, что это была за осада! Месяц сменял месяц, томился в королевской темнице пленённый Кортмольд, отрёкшийся от всех своих прав на престол, жизнь по всему королевству входила в свою обычную колею, а Брумеар всё отказывался сдаться.
На пятом месяце осады, король Хейдерих решил лично возглавить взятие города. Пожалуй, тогда-то он и услышал впервые о Красном Рыцаре.
Помню, как мы впервые увидели его. Я служил в ту пору при герцоге Серенго, великом коннетабле Астуора. Герцог был весьма недоволен ходом осады. Поклявшись бросить ключи от города к подножию королевского престола, он месяц за месяцем тщился исполнить свою клятву, и вот – король сам направляется к нему, дабы взяться за его дело самому. До прибытия короля оставались считанные дни, и герцог вновь решился на штурм.
Наёмники двинулись на стены, но слишком многочисленны были их защитники. Атаки наши вновь и вновь захлёбывались под ливнем стрел. Дивное дело, хотя город должна была оборонять лишь горсть солдат, стены его были полны защитников. Походило на то, что командующий просто вооружил всех горожан, и они стойко несли теперь свою ратную службу.
А позднее, среди серой сермяги зарницей вспыхнул алый плащ. Это и был Красный Рыцарь. Он стрелял из арбалета. Правда, мимо попадал. Но ярость, напор, с которым он бился, вновь и вновь воодушевляли горожан идти в бой.
Нужно сказать вам, друг мой, что коннетабль был не самым благоразумным из знакомых мне людей. Не получив ключей от города, он поклялся опустошить его, и предать лютой смерти каждого из защитников. Стоит ли удивляться, что горожане, после этого, бились столь отважно? Итак, понеся великий урон, наши воины были вынуждены отступить. А на следующий день, кортеж короля Хейдериха ураганом ворвался в лагерь.
Государь привёл за собой шестьсот рыцарей, каждый из которых вёл, в свою очередь, немалую дружину, и великое войско, собранное для осады, теперь едва ли не в дюжину раз превышало число обороняющихся.
Великий коннетабль достойно встретил государя. Семь шёлковых шатров, расшитых гербами Астуора, были проставлены анфиладой, выводящей в самое сердце лагеря, откуда открывался вид на истерзанные штурмами стены крепости, словно уже вот-вот готовые пасть к ногам короля. На фоне стен этих высился сам коннетабль на огромном боевом фарке, и так как он был гораздо ближе, нежели стены крепости, создавалось впечатление, что он возвышается главою, увенчанной шлемом, над башнями города.
Сиятельное рыцарство выстроилось шеренгами по обе руки от коннетабля, и когда король направился к герцогу, намереваясь прошествовать меж этих шеренг, сотня пажей, одетых в златотканые одежды, выступила вперёд, и разложила пурпурные ковры по земле, дабы нога королевская не ступила на непокорную землю. А вслед за тем, коннетабль соскочил с фарка, и пал ниц пред великим монархом, а сокрытые в шатрах музыканты заиграли нечто, возвышающее душу. И всё рыцарство спешилось, и склонилось, громогласно выражая преданность и восхищение монарху.
Так, коннетабль передал командование королю, а после начался пышные пир. Взламывали бочки со ставлеными три дюжины лет медами, зажарили триста свиней, четыреста быков, и тысячи птицы, собранной по окрестным деревням. Жонглёры и менестрели услаждали государя, покуда воинские командиры докладывали о ходе осады – успешной, победоносной.
Однако, отойдя по некоему делу за шатёр, король нашёл, что среди солдатских палаток стоит неожиданная и угрюмая тишина. «А разве наши доблестные воины не празднуют?» - спросил король у Рофена, барона Нотля, распоряжавшегося лагерем – «Или они не довольны? Или моё прибытие не повод для их радости?»
И барон, хоть и был наущен коннетаблем, не смог солгать королю. Он изложил ему истинную суть дела, а она была такова, что месяцы истощительной осады прошли для осаждающих тяжелее, нежели для оборонявшихся, и покуда в городе ещё были запасы провизии, в лагере осаждающих они уже иссякли, а неумеренный грабёж разорил под корень окрестные города и селения. И если малое войско коннетабля ещё могло как-то, впроголодь, держаться на крапиве с лебедою, то тем тысячам воинов, что привёл государь, вовсе не нашлось ужина.
Помню, король был в сильном гневе, и уже никакие ухищрения не могли вернуть коннетаблю его расположения. А на следующее утро, заиграли рожки, взвились знамёна, и король, в великом своём милосердии, вызвал защитников города на переговоры.
Отворились ворота, опустился мост, и от стен отделился блистательный кортеж, коий возглавлял рыцарь в багряном плаще, развевающимся, пылающем словно утренняя заря.
«Кто же сей рыцарь?» - удивлёно спрашивал король у своих приближенных – «Мне не знаком его герб!»
Отвечал ему граф Ротеко, что нынче сидит в Свуаре: «Этот славный рыцарь – гарнеан Шеннард, граф Бальдеро, каковой титул был дарован ему Вашим братом. И хотя теперь, с его отречением, звание это не имеет более силы, и замок Бальдеро будет, несомненно, возвращён законному владельцу, должен зам сказать, государь, что это весьма достойный воин!»
Граф Бальдеро же, тем временем, приблизился, и спешился, склонившись пред государем, но хотя он и вёл себя почтительно, должен вам сказать, что достоинства в нём было немногим меньше, чем в короле.
Государь так же спешился, не желая вести разговор верхом. Нечто смутило его, однако, в облике собеседника.
«Снимите же шлем, рыцарь!» - воскликнул граф Аёри, начальник королевского штаба – «Государь, несомненно, желает видеть лицо того, к кому обращает речь!»
И Красный Рыцарь, мгновение поколебавшись, снял шлем. Тут только я понял, отчего его зовут Красным Рыцарем, ибо волосы его были неслыханно рыжими, и пылали багрянцем ярче плаща этого рыцаря.
Шеннард молчал, глядя на короля. И тогда тот первым начал свою речь. Многозначительно бросив взгляд за спину, где стоял лагерь, он мельком оглядел тысячи воинов, словно бы пересчитывая их, а затем сказал своё слово. Я, конечно, не смогу вспомнить, как точно он говорил, но суть была примерно такова: «Доблестные рыцари, вы стойко защищали эти стены долгие месяцы, но теперь у вас уже нет ни малейшей надежды. Взгляните, сколь многочисленны, умели и свирепы мои воины. Вы можете биться, вы можете залить эти стены кровью, но вам не устоять. Сложите же оружие, храбрецы, и сдавайтесь на мою милость!»
Никого из нас, людей коннетабля, не удивил ответ Красного Рыцаря: «Нет» - сказал он тихо, но твёрдо. И печально улыбнувшись, вскочил на фарка, и скрылся в городских воротах со всей своей свитой.
Никто из нас не удивился, ибо знали этому причину, и разумеется, хотя и неоднократно предлагали ему сдачу, ответ был всегда одинаков.
Но можете ли вы себе вообразить, друг мой, гнев и удивление короля Хейдериха?! Он, великий монарх, потягивает длань милосердия, и что ему отвечают?! – короткое «нет», даже не смягчённое объяснениями!
В тот же час государь велел трубить атаку!
О, это была славная битва! В воздухе встал гул: исполинские камнемёты, баллисты и требюше осыпали город каменьями. Тысяча умелых стрелков с тугими луками высотой в людской рост принялась осыпать защитников градом стрел. Колонны наёмников с огромными щитами наступали к стенам. Неторопливо, но неумолимо приближались высокие осадные башни, а наиболее доблестные из воинов, тем временем, карабкались на стены по приставным лестницам, и верёвкам, закреплённым на железных крючьях.
Но защитники не падали духом. Они выпустили по осадным башням шквал подожжённых стрел, и те, вскоре, превратились словно в гудящие пламенем кузнечные горны. На карабкающихся по стенам солдат низвергся кипящий свинец, и воздух наполнился воплями мучительной боли. Однако, слишком многочисленно было наступающее войско, и вскоре оно могучей волною хлынуло через крепостные зубцы. В их числе, нужно сказать, был и я. Однако, едва ворвавшись на стену, я был ошеломлён ударом палицы какого-то безвестного горожанина, и унесён верным оруженосцем назад, в лагерь, откуда мне оставалось лишь наблюдать развернувшееся сражение.
Должен сказать вам, что город Брумеар имел весьма необычные для Астуора укрепления. Шесть башен равного размера высились кольцом, соединённые стенами, м стоило противнику взобраться на стену, как он был немедленно осыпан стрелами и каменьями с двух башен. Я видел, как на одной из них Красный Рыцарь лично командовал стрельбой массивной баллисты.
В центре же города высилась цитадель – старая крепость, форт, выстроенный ещё первопоселенцами на древнем данерском фундаменте. Она должна была стать последним прибежищем для осаждённых, потеряй они стены. В глубоких подвалах той цитадели хранился запас провизии.
Однако, я заговорился. Обе стороны отважно бились, и хотя осаждающие непреклонно продвигались вперёд, силы их всё таяли под ливнем каменьев и стрел. Казалось, осаждённые уже почти отбили их натиск, но тут надтреснувшая под многими штурмами стена не выдержали, и под натиском требуше разверзлась широким проломом.
«Вперёд! За короля!» - воскликнул в тот же миг граф Аёри, и ворвался в пролом с сотней отборного рыцарства. Были с ним герцог Шагон, граф Селде, граф Ротеко, бароны Стерго – старый и молодой, герцог Верларк, и даже сам барон Нарренто, и многие другие, кого не перечислишь.
Рыцари ворвались за каменную стену, но упёрлись во вторую – живую, ощетинившуюся пиками! И металл громыхал, скрежетал о металл, шипели фарки, кричали люди, и реки крови стекали от подножия крепости к королевскому шатру. О, как негодовал, как скрежетал зубами государь Хейдерих! «Трубите отход!» - вскричал он, но коннетабль замешкал, и этот миг доблестное рыцарство прорвало строй горожан. Изнеможённое, израненное, но воодушевлённое близящейся победой, оно ворвалось на улицы города…и столкнулось за пылающей зарницей! Две дюжины рыцарей Шеннарда сошлись с четырьмя дюжинами королевских. Очевидно, бедственное положение аккурат удваивало силы осаждённых, ибо две стороны бились на равных, и ни одна не хотела уступить.
Ликующий коннетабль – о, он почти исполнил свой обет! Он бросился на выручку друзьям во главе отборных своих людей. Меня не было в их числе, ибо в тот момент лекари врачевали жуткую рану, что ей меня наградил злополучный город – взгляните только на шрам, а ведь сколько лет прошло!
Шеннард и герцог Серенго сошлись на копьях. Удар Красного Рыцаря расколол щит коннетабля, и опрокинул того из седла. Чу, крик ликования! Но нет, осколок разбившегося копья герцога вонзился Шеннарду под панцирь!
Красный Рыцарь пошатнулся, но в этот момент перестроившиеся ополченцы ринулись на возликовавших рыцарей сзади, отрезая им пути к отходу. Каменщики же, не медля, заделывали пролом в стене, и вскоре всё отборное рыцарство было замуровано в городе, где сдалось на милость раненого Шеннарда.
Король же Хейдерих, подхватив горн, лично протрубил отход. На том и окончился этот штурм.
Едва не плача, внимал государь отчётам. Четверть войска была потеряна убитыми и пленными, ещё столько же – ранеными. Знатнейшие вельможи, и сам коннетабль Серенго попали в плен. Печалью наполнился стан короля, прозванного ранее Победителем.
Осада, однако, продолжалась. Тянулись дни, доблестные рыцари ели траву и собственных фарков, и как сказывали недобрые – заглядывались уже и на пажей. Однажды, капитан наёмников, уже три месяца лишённых платы, дерзко порывался заявить королю, что если им тотчас не заплатят, они покинут осадный лагерь. С великим трудом мне удалось уговорить его дождаться конца недели. Граф Кенайд, видя негодование короля, поспешил утешить его: «Однажды дерзкие повстанцы расплатятся за всё сполна. И когда герцог Серенго исполнит свою клятву, вырезав город до последнего человека…» - но тут король перебил его вскричав: «Так вот какую клятву дал великий коннетабль?! Вот какой он свирепый воин? Вот, отчего город держится столь упорно?!»
Велик был его гнев, и в тот же час заиграл королевский рожок, призывая к переговорам.
И вновь отворились ворота. И вновь выпустили Шеннарда. Однако, свита рыцаря была уже вовсе не столь пышна и многочисленна, а сам Красный Рыцарь, без доспехов, нёс раненую руку на пропитавшейся кровью перевязи.
«Жив ли ещё герцог Серенго?» - вопросил король без особой надежды, ибо ясно было, что не могут горожане не предать казни столь лютого их ненавистника, пленив его.
«Всё ещё жив!» - ответствовал, однако, Шеннард – «И содержится пристойно!»
«Я слыхал о страшной клятве герцога…» - помедлив, продолжил король – «Это, несомненно, излишне жестоко. Даю вам свою, королевскую гарантию, что никто из сдавшихся на мою милость не испытает на себе его ярости»
«Государь!» - воскликнул Красный Рыцарь – «Не только пустозвонства герцога Серенго опасаются люди…»
«Да? И каковы же ваши условия?» - полюбопытствовал король. И Шеннард ответил:
«Людям Брумерара была дарована воля. А свобода – величайшая ценность, и тот, кто обрёл её – с нею уже больше не расстанется. Все долгие месяцы этой тяжёлой осады жители были свободны, а власть осуществлялась избранным Советом и магистрами. Подтвердите же их вольности, милосердный государь!»
«Всё?» - улыбнулся король.
«Отнюдь. Никто не должен пострадать за проявленную на войне доблесть, ибо проливая чужую кровь, люди проливали и свою, и проливали во имя справедливой цели! Я хочу, чтобы доблестным горожанам, буде они сложат оружие, не было с вашей стороны никакой мести и притеснений, как не было их и по отношению к городским магистрам и советникам, организовывавших и вдохновлявших людей. Честным наёмникам, пребывавшим на нашей службе пусть будет заплачено, и пусть они будут отпущены без препятствий на все четыре стороны. Мы же – рыцарство, присягнувшее на верность брату Вашему Кортмольду – мы сдадимся на вашу милость, сдадим Вам ключи от города, сокровищницы его, узилища, цейхгаузы и закрома. Таково моё слово!»
«Ну что ж…» - поразмыслив, ответствовал государь Хейдерих – «Ваша доблесть, несомненно, достойна высшего уважения, и не только в бою, но и в речи, ибо вы весьма бесстрашно осмеливаетесь предъявлять неслыханные требования королям! Однако, нельзя отрицать стойкость ваших людей в бою. Довольно литься крови! Я пойду вам навстречу. Город не будет предан разграблению, никто из жителей его, сложивших оружие, не пострадает. Пусть уходят наёмники, коль сложат оружие своё, но платить им никто не будет. Однако…» - и тут король повысил голос – «Никогда быдло не будет свободно! Город будет возвращён законному владельцу, как уже возвращено ему графство, дарованное вам узурпатором!»
Все замерли в предвкушении – что же ответит Красный Рыцарь? А он всё молчал, и наконец, решил:
«Что ж, не мне принимать подобное решение. Я передам ваши слова старейшинам города, и народное собрание сделает выбор, великий король!»
Сказав своё слово, он развернулся, и скрылся в городских воротах.
В лагере, королевские приближённые приступили к скромной трапезе. Стало ясно, что осаде суждено длиться ещё многие месяцы, ибо как было сказано – никто, обрётший свободу, не откажется от неё. Король решил тогда заложить коронные драгоценности, ибо это был единственный способ заплатить солдатам.
«Кто же этот Шеннард?» - спросил тогда король у барона Нотля – «Я прежде о нём не слыхал, а он на диво доблестный воин, и дерзкий человек, и вовсе не знает страха, кажется!»
«Мы называем его Красным Рыцарем» - сказал барон – «Никто, толком, не знает, откуда он взялся. Шеннард впервые отличился в битве при Круане, где проявил себя на глазах у Кортмольда. Узурпатор ввёл в число своих приближённых. При осаде Астуора, столицы Астуора, он спас жизнь своему королю, за что был пожалован должностью капитана королевского войска. Получив отряд воинов, он захватил всё графство Бальдеро, а затем разбил великого коннетабля, двигавшегося с малым войском к вам на выручку. Оттуда и пошла ненависть герцога. Затем, он доблестно бился в сражении при Курриере, однако, в бою при Мёрн-сете он не принимал участия, ибо осаждая Брумеар, получил жестокую рану. Здесь он лечился, получив звание войскового коменданта города. Здесь и встретил весть о падении своего суверена…»
Должен сказать вам, мой друг, что люди герцога не сидели, сложа руки, и едва получив добрую весть о том, что коннетаблю сохранили жизнь, принялись собирать выкуп. Уже к вечеру был набран немалый мешок драгоценностей – лично я преподнёс две серебряные, украшенные каменьями чаши, захваченные мною при взятии Астуора. Однако, посланцы мятежников наотрез отказались обсуждать возможное освобождение коннетабля, герцога Серенго. Вместо этого, они согласились отпустить графа Аёри за добрую суму в две тысячи полновесных монет. Мы с радостью согласились, ибо гарнеан Аёри был добрым другом, и несомненно поступил бы так же, случись ему выкупать всякого из нас.
На следующее утро, король собрал своих приближённых, дабы обсудить грядущий решительный штурм. Среди нас уже был любезный Аёри, вновь обрётший свободу.
«Скажите мне, граф,» - обратился к нему король – «тяжко ли вам было сносить тяготы плена?», на что граф отвечал – «Не столь тяжко, как могло бы показаться, ибо люди Красного Рыцаря вели себя весьма уважительно, и содержали пленных во вполне сносных условиях».
«Держали ли вас всех в одном посещении?» - спросил король. «Да, всех пленных, кроме герцога Серенго держали в одной зале, под башней цитадели» - тут он указал перстом на высящуюся за городскими стенами громаду – «Но что сталось с герцогом? Мне не известно».
Не солгали ли мятежники? Действительно ли славный коннетабль ещё жив? И если так, то какова его несомненно незавидная судьба? Признаюсь, каждого из нас в тот момент тяготили подобные мысли…
Каково же было наше удивление, когда, ближе к полудню, городские ворота отворились, и смиренные магистры вышли, неся ключи.
О, видели бы вы, как ликовал король Хейдерих! Вскочив верхи, он тотчас же велел входить в город, словно опасаясь втайне, что Красный Рыцарь передумает. Верно, он совсем тогда не думал о возможности предательства, и вовсе не опасался коварной западни.
Итак, колонна наших людей, во главе с самим государем, вошла в город. Я помню ту зловещую тишину, что опустилась, когда мы увидели мятежное рыцарство. Они выстроились клином посреди безлюдной площади, а во главе их стоял Красный Рыцарь. Он на голову возвышался над всеми прочими, закованный в глухую броню, в развевающемся алом плаще. В небо смотрело длинное ясеневое копьё его, а на поясе висел огромный меч.
Но прошло мгновение, и копьё упало на брусчатку, а за ним последовал и меч. Ещё миг – и рыцарь положил к ногам короля огромный, древнего вида бронзовый шестопёр. Гарн Шеннард спешился, и вслед за ним спешились и его люди, складывая оружие к ногам короля.
Мерно грохотал по улицам топот множества ног. Это вышли вооружённые горожане – ровными рядами, на диво слаженные и выученные. Но все они складывали своё оружие.
«Город ваш, великий король!» - произнёс тут Красный Рыцарь. «Великий король!» - эхом повторили сотни горожан.
«Хорошо, гарн Шеннард. Теперь вы мой пленник. Следуйте за мною!» - велел король.
Он двигался к цитадели, а Шеннард шёл у королевского стремени.
«Скажите мне,» - обратился к нему государь – «Что вынудило вас переменить решение? Отчего вы решили сдать город?»
Красный Рыцарь опустил голову, и выглядел тогда весьма печальным.
«Не я принимал здесь решения. Был собран совет, и после долгих дебатов народ Брумаера решил принять ваши условия…»
«Но вы-то, как я вижу, не одобряете этого решения?!» - воскликнул граф Аёри.
Красный Рыцарь промолчал, но по лицу его был виден ответ.
У цитадели нас встретил герцог Серенго с своими людьми. Он был освобождён, и выглядел весьма довольным жизнью.
«Где же ваши склады с провиантом?» - поинтересовался у Шеннарда граф, весьма любопытный до всяких хозяйственных дел.
Шеннард указал на башню, и приблизившись, мы нашли в ней окованную железом дверь, которую, скрестив алебарды, охраняли двое стражей в начищенных капалинах. Но увидав короля, они тотчас опустили оружие, и отпёрли дверь.
Кроме запасов провизии, столь обильных, что их хватило всему королевскому войску, король увидел там ещё и некие апартаменты, запертые на засов извне.
«Что это за комнаты?» - спросил он. «Здесь содержался герцог Серенго!» - отвечал Красный Рыцарь. «В достойных ли условиях он содержался?» - «Весьма!» - заверил Шеннард короля – «Ну что ж, коли так, стало быть, отныне это ваши апартаменты!»

Что произошло в следующие дни? Король сдержал своё слово: город действительно не был разграблен. Графство было, однако, возвращено законному владельцу – этот Мекерис Панго, граф Кроше был человеком, скудным на достоинства, о чём я ещё, позднее, расскажу. Совет был распущен. Шеннард же, и его рыцари содержались в башне, где ранее держали людей коннетабля.
Войско вскоре было распущено, и король со своими людьми направился в Астуор. Уже тогда он был весьма заинтригован этим Шеннардом.
«Это рыцарь редкого мужества, и великой доблести. Признаюсь, я бы предпочёл, чтобы он в самом деле был графом Бальдеро и моим вассалом…»
Нужно сказать, что рана, нанесённая Шеннарду Великим коннетаблем, заживала весьма тяжело. Красный Рыцарь впал в горячку, бредил, пылая жаром, и никто уже не верил, что он доживёт до прибытия в столицу.
Когда же мы достигли Астуора, мятежные рыцари были водворены в королевскую тюрьму Стагон, а Шеннард отправлен в лечебницу.
Прошло немало дней, прежде чем окрепший Шеннард смог явиться государю для суда и воздаяния.

Я помню суд в Королевской башне. «Гарн-триар Шеннард, самозваный граф Бальдеро» - назвал его генеральный судья - «Что сможете вы сказать в своё оправдание? Как вы дошли до своих отвратных и ужасающих преступлений?»
Мне никогда не забыть ответа Красного Рыцаря, мой друг! Он встал, всё ещё слабый от болезни, и сказал речь.

«Долг всякого рыцаря служить праведному и благородному делу, не так ли, гарн-те?» - спрашивал он, и дворянство одобрительно зашумело на его слова – «Я прибыл в это страну, ища верного применения своим знаниям и навыкам. Прибыл, чтобы делать то, чему меня учили. И я застал её, разорванную на части войной. Я не астуорец, я не знаток политики, и мне было не ведомо, кто в самом деле имеет больше прав на престол…Потому, не это определило мой выбор…»

Тут его прервал некий юный и наглый отпрыск дома Нотль – «Ты пришёл со своим мечом, как подлый наёмник, и сторговал его за золото! Так? Сколько тебе отвалил узурпатор?!»
Но дерзкого юнца тотчас же одёрнули. Его дядя, гарнеан Рофен, что сам бился с Шеннардом, и знал его доблесть, пригнул голову племянника, и тот подавился своими оскорблениями. И распорядитель суда, бросив взгляд на короля, снисходительно обошёлся без санкций. А Шеннард продолжил.

«Я смотрел на деяния владык. Я смотрел на то, на кого они опирались, кого поддерживали, и кого успели осенить своей королевской милостью. Принц Хейдерих собрал у своих знамён славное дворянство, благороднейших графов и вельмож, и все они выкрикивали ему здравицу, наделённые землями и замками. Вне всяких сомнений, принц проявил себя мудрым владыкой, водившим в благородных домах истинно королевскую опору.
Принц Кортмольд же не сумел убедить вельмож в своих правах. Он остался без их поддержки, не имея, что предложить дворянству за их преданность. Однако, он не остался без сторонников…»

Шеннард говорил, а возмущение всё нарастало. В задних рядах послышался свист, а ближе кто-то крикнул – «Да кто ты такой, чтоб судить о королях, дерзкий безумец!», на что Шеннард отвечал, что короли в своём величии подобны высоким горам, возвышающимся над низинами, и подобно тому, как стоящему внизу вершина горы видна полней и целостней, чем стоящему на ней, так и о королевской политике подданные могут судить, порой, с большей дальновидностью, нежели те, кто её творит.

И шум утих, что удивительно, а подсудимый продолжал.
«Мой суверен опирался не на благородство древних гербов и маноров. Он поднял с коленей народ! Он не осыпал своих сторонников златом. Но он дал им самое ценное, самое священное – волю! Он раскрепостил земледельцев, и снял повинности с горожан, он ввёл народные суды и советы, и всякий добрый простолюдин стал готов поднять за него оружие. Ответьте мне – разве это не деяние ли, достойное истинного короля? Разве это – не благо народа, о котором он призван печься? И разве не долг всякого честного воина, чей долг биться со злом и несправедливостью во славу добра – принять его сторону?»

Шеннард закончил. Шумело благородное дворянство. Судьи молчали, поражённые неслыханным. Я помню, как росло, ширилось в воздухе невыносимое напряжение, как затрепетали вдруг, зазвенели роскошные витражи в окнах. И в момент, когда этот порыв достиг уже, казалось, пика, Генеральный судья нашёлся.
Он встал, и поднял свой жезл. И тотчас всё погрузилось в тишину. Глубокую, как омут.
«Этот человек – он безумен!» И в единый миг, напряжение как-то разом спало. Всё словно встало на свои места. Разумеется, этот головорез, при всей своей силе и ловкости – обижен умом. Я помню, как гарнеан Прохеке склонился к моему уху, и шепнул – «Обыкновенное дело! В своё время у меня служил палачом один такой малый: огромен ростом, и быка на бегу остановить может, но не способен и молитвы прочесть. Это что-то вроде того».

А король молча сидел, пристально глядя на подсудимого. За всё время он не сказал ни единого слова, и теперь, иные всматривались в его лицо, ища признаки готового выплеснуться наружу гнева. Но я стоял близко, и даю вам слово чести, уверен – короля это всё…забавляло!

Один из судей почтительно обратился к королю – «Полагаю, Ваше Величество, не стоит нам более отнимать ваше бесценное время, допрашивая этого человека. Его ждёт богадельня».

Но тут, другой судья – это был эрадриор Каар, старший священнослужитель – негромко произнёс: «А я полагаю, этот мерзавец нарочно выдаёт себя за придурковатого, дабы избежать правосудия».

И тогда король поднял десницу, и все смолкли.
«Гарн Шеннард, » - бесстрастно произнёс он – «а кто обрабатывает ваши нивы? Откуда вы прибыли? Вы пришли в нашу страну, раздав свои земли смердам, или хотите удостоить этой судьбы лишь астуорскую землю?»

Красный Рыцарь хотел что-то ответить, но король жестом велел ему молчать, и добавил: «Шеннард, я не поверю, что вы сумасшедший. Но мне не хотелось бы верить и в то, что вы трус, пытающийся спрятаться от правосудия за рыцарской сказкой…»

«Ваше Величество, у меня нет земельных владений за пределами этой страны. Все же, полученные от своего суверена в награду за верную службу – я отдал живущим на них.»

И вновь присутствующие зашумели, но в этот раз не столько с гневом, сколько с удивлением.
«И как ты собирался служит Кортмольду дальше?» - крикнул рыцарёнок Нотль – «Чем ты заплатил бы за меч? Чем за доспехи? На что содержал войско? Ты лжец!»

Король посмотрел на Шеннарда.

«Мне не было нужды оплачивать военные нужды. Народ знал, что война в его интересах, и был сам готов нести бремя расходов!» - воскликнул Шеннард – «Люди сами ковали оружие! Люди сами шли в войско!»

Король пожал плечами. «Но теперь-то они вновь знают своё место. Что вынудило вас связать свою судьбу со смердами? Вам в самом деле легче дышится в халупе, чем во дворце?»

«Легче, чем во Стагоне!» - запальчиво ответил Красный Рыцарь, и тут уже король в гневе стукнул кулаком об стол. «Шеннард, всё награбленное вами и вашими людьми – конфисковано законной властью. Вы нищий. Вы лишены какой-либо поддержки. Вы понимаете всю серьёзность своего положения? Кто освободит вас? Кто заплатит за вас выкуп? Даже если бы я велел вас помиловать – куда бы вы пошли? Что делали?»

«То, в чём состоит долг всякого рыцаря!» - спокойно ответил Шеннард – «Защищал слабых. Утешал страждущих. Помогал нуждающимся.»

«Шеннард, долг всякого рыцаря – служить своему сюзерену. Своим шутовством вы унижаете высокий статус королевского рыцаря! Однако…» - тут король встал, и выглядел бы весьма величественно, если бы скипетр, не ко времени обронённый им. Тот со стуком покатился со ступеней королевского подиума. Проводив вещь взглядом, король продолжил: «Хм, однако, в Стагоне вам делать нечего. Вы явно никакой не заговорщик и не интриган. Не должно расходовать казённые средства на ваше содержание в тюрьме. Шеннард, » - король повысил голос – «дайте мне слово, что никогда впредь не поднимите против меня оружия, и убирайтесь с глаз моих долой!»

Красный Рыцарь не показал себя в тот раз сумасшедшим. По приговору королевского суда, он каялся на коленях, прося прощения за своё участие в мятеже Кортмольда, а затем, получив его, принёс обет никогда впредь не поднимать оружия против короля Астуора и тех, кто служит ему.

При тех событиях, что произошли на следующее утро, я не присутствовал, и могу судить о них лишь по рассказам сторонних лиц. Шеннард вернулся в тюрьму Стагон, дабы забрать немногие свои вещи. Он спустился вглубь подземных казематов, где находилось его узилище. Собрав свои пожитки, Красный Рыцарь уже собирался покинуть тюрьму, как вдруг услыхал доносящийся из недр подземелий бычий рёв. «Туассан, ты ли это?!» - крикнул изумлённый Шеннард, и гулкое эхо стократ усилило его голос. Он узнал одного из своих товарищей, юных и смелых рыцарей, бившихся с ним плечом к плечу на стенах Брумеара. «Шеннард?!» - Отвечал ему Туассан из подземелья – «Друг, и ты ещё жив! Крепись же! Примем муки достойно!» - «Многие ли из наших здесь?» - крикнул Шеннард – «Многие. Ор Смальтеро, и Уфуоп, и кривоносый Семперли! Это лишь те, кого содержат рядом со мной. А кто с тобою?» - и Шеннард не сразу решился ответить – «Друг, меня освободили!» - и Туассан, мгновение помедлив, радостно засмеялся – «Что ж, стало быть, нашёлся ещё верный товарищ, сохранивший достаточно денег, чтобы выкупить не только себя? Поздравляю! Удачи тебе, друг!»

Граф Аёри спрашивал у короля, отчего он простил Красному Рыцарю его дерзость, и так легко помиловал. Король с улыбкой отвечал, что подобный типаж рыцаря, словно пришедшего из баллад, не мог его не заинтересовать. Ему бы пригодился подобный вассал, если б он служил ему так же преданно, как и Кортмольду. Король с нетерпением ждал, когда же этот человек явиться ко двору, просить его милости. Но он и не предполагал, что это выйдет так скоро.

Солнце было в зените, когда хромающий Шеннард пешком пришёл к Королевской башне. Я помог ему подняться по ступням. Он пробормотал слова благодарности, погруженный в какие-то свои мысли. То был единственный раз, когда я к нему прикоснулся.

Король принял Красного Рыцаря, готовый удовлетворить его прошение о деньгах или королевской службе. Но Шеннард пришёл не за этим.

«Великий государь Хейдерих!» - сказал он – «Я узнал, к удивлению своему, что в тюрьме Стагон всё ещё томятся Мирин Туассан, и Орруэм Смальтеро, Уфуоп эр Синкрил, и граф Семперли, и многие другие рыцари. Отчего так? Разве им не было дозволено просить королевской милости?»

Король на это даже не стал ничего отвечать, только махнув рукою, а вместо него ответил граф Аёри: «Милость короля в их случае, как и в случае всех мятежников, » - тут его голос стал кислым, как уксус – «не швыряющихся ленами, заключалась в том, чтобы позволить им освободиться, выплатив выкуп. Вот только, многие из них не оказались на это способны…»

«Государь!» - воскликнул Шеннард – «Могу ли я освободить своих товарищей, выплатив за них выкуп?!»
Король тогда удивлённо поднял брови: «Шеннард, у вас нет ни гроша.»
«Однако, » - ответил Красный Рыцарь – «я получил значительную сумму за свободу графа Аёри…»
«Эти деньги давно уже возвращены законным владельцам!» - отрезал король, и Аёри кивнул.
Я в тот же миг аккуратно выглянул из за портьеры. Мне, признаться, до крайности любопытно было увидеть лицо Шеннарда. Утратит ли этот вечно невозмутимый человек самообладание? Однако, он лишь пожал плечами.
«Жаль, » - сказал он – «ведь эти деньги могли послужить правому делу. Правда ведь,» - продолжил он, глядя прямо в глаза королю – «если герцог стоит города, то и граф мог бы стоить нескольких дюжин рыцарей?»
Клянусь вам, он сказал это прямо в глаза королю, Хейдериху из дома Корренто, в чьём подвале и поныне скрежещет зубами нежить Корренто! Но самым удивительным было то, как он это сказал. Это не было дерзкой наглостью необузданного дворянского сынка, готового вызвать на дуэль принца крови. Это не было злословием университетского мужа, покушающегося своей мантией на вековые устои. Подобных острословов король, несомненно, тотчас велел бы высечь на городской площади, и только.
Нет, в словах Шеннарда чувствовалась некая спокойная, чуть весёлая доброжелательность, не позволяющая воспринимать их с гневом. Возможно, осмелься рыцарь спорить с королём публично, последний вынужден был бы осадить его, но тогда, в интимной обстановке, в окружении вернейших друзей…клянусь вам, король улыбался!
И тогда, граф Аёри воскликнул: «Раздери вас черти, Шеннард, вы невозможный человек! Ну ладно же, слово чести, я сам внесу выкуп за этих шалопаев. Будем считать, что это мой долг вам!»
Тут король махнул рукой, выгоняя присутствующих, и я мигом юркнул обратно за портьеру. Аёри выскользнул из зала, увлекая за собою Шеннарда, а я глянул ещё разок на короля, сквозь щёлочку. Он хохотал.

Следующую ночь Красный Рыцарь провёл, вероятно, в доме одного из своих соратников. Не знаю, сколь бурно они праздновали своё неожиданное освобождение, но придя утром к подножию Королевской башни, я застал там заметное оживление.
Грохотала сталь, шёл бой. Хлестали слух бранные крики.
На площади собралась немалая толпа, и я поинтересовался у кого-то из мещан, что происходит. А тот ответил, что некий дворянин из помилованных мятежников, будучи уже изрядно навеселе, провозгласил тост за здоровье принца Кортмольда, коего назвал королём. Тотчас прибыла стража, и попыталась осадить смутьяна, но тот уже был слишком пьян и буен. Он попытался угодить выпивкой всех, кто присутствовал в таверне, выкрикивая здравицу Кортмольду. Когда же стража решила арестовать его, начал драку. Вскоре, в неё вступили друзья буяна, и просто охочие помахать кулаками.
Я застиг самый конец беспорядков. Нейен Семперли держал оборону за перевёрнутой телегой. В одной руке его был кухонный нож, в другой – мясницкий топор, коим он люто орудовал. Были там и другие, чьих лиц я не разглядел.
Королевские констебли наседали на смутьянов, не давая им возможности вырваться. Теперь, их судьба была предрешена.
«Зря пропали деньги Аёри!» - подумал я тогда – «А король недурно заработал!»

Ближе к вечеру, в мою дверь постучался посыльный с просьбой от герцога Серенго прибыть в его отель. Часу не прошло, как я уже был в его приёмной. Кастелян герцога налил мне вина, покуда сиятельный герцог громогласно спорил с кем-то в своём кабинете. Поначалу, кастелян молчал, но мои расспросы были весьма настойчивы, и вскоре он уже раскрыл мне всё, что было ему известно о причине этого вызова.

Нераскаявшихся злостных мятежников пытали, среди прочего, и о Красном Рыцаре. Тот не принимал, по видимому, участия в ночных беспорядках, однако, куда он делся, никто не знал. Кривоносый Семперли, в конце концов, сказал, что Шеннард рано утром покинул город, узнав, сколь неосмотрительно распорядились его товарищи вновь обретённой свободой.
Я хотел уже, было, поинтересоваться, при чём же здесь я, но тут прозвенел колокольчик, и слуга пригласил меня в кабинет к герцогу.

Герцог принял меня весьма радушно, вдоволь напоил крепким вином, прежде чем изложить, наконец, свою просьбу.
Он говорил, что король был бы весьма доволен, заполучив такого вассала, как Шеннард. И не только оттого, насколько несгибаемым и честным человеком проявил себя рыцарь, но и, признаем откровенно, из за того немалого влияния, что он имел на сотоварищей. Король, как мне пояснил герцог Серенго, не без оснований рассчитывал, заполучив Шеннарда, склонить к лояльности немалое число из прочих рыцарей, принимавших участие в восстании Кортмольда.
«Позвольте, но разве не принесли они все присягу королю, покаявшись после падения своего прежнего суверена?» - спросил я герцога, на что тот с мимолётной усмешкой ответил, что одно дело получить формальную присягу, но совсем иное – искреннюю преданность вассала. И мудр тот король, что это понимает.
«Так за чем же стоит дело?» - спрашивал я, и герцог объяснил, что согласно королевскому замыслу, лишённый всех своих наделов и богатств Шеннард непременно должен был бы искать королевской милости. Тем паче, что король явно проявил свою к нему благосклонность. Каково же было удивление государя и придворных, когда Красный Рыцарь, едва завершив свои насущные дела, тотчас же покинул столицу, не посетив более королевского двора. Куда он мог отправиться – загадка. Впрочем, герцога это особенно не занимало.
«Так стало быть,» - воскликнул я тогда – «король желает, чтобы кто-то проследил за Красным Рыцарем?» - «О, вовсе нет!» - тотчас отвечал мне герцог – «Совсем иное угодно королю! Он хочет, дабы кто-то из верных людей, что знают Шеннарда в лицо, догнал его на тракте, и убедил прийти ко двору, посулив почёт и достаток на королевской службе. При том,» - поднял руку герцог – «всё это надлежит проделать по возможности тайно, дабы не поставить двор в неловкое положение. Так или иначе, дорогой друг, я решил поручить эту миссию вам».

Долго ли, коротко ли, исторгнув из себя вино доброго хозяина, я оседлал фарка, и пустился в дорогу. Продвигаясь трактом на юг, я думал о том, что всё никак не могу вспомнить герб Шеннарда. Видел ли я его вообще когда-то? Смогу ли я узнать рыцаря среди множества всадников, наводнивших дорогу?

Я нашёл Шеннарда гораздо раньше, чем рассчитывал. «Великие боги, этот человек – сумасшедший!» - подумал я.
У Красного Рыцаря не было ни фарка, ни иного ездового животного. Он брёл пешком, упорно шагал к горизонту, глотая пыль торной дороги.
«Шеннард!» - воскликнул я, приветствуя рыцаря, едва он меня завидел – «Прошу вас, пойдёмте со мной, и вам более не придётся месить грязь ногами!» - «О чём вы, друг мой?» - спросил рыцарь, и я пояснил, что король желает видеть его, и собирается предложить ему почётную службу.
Рыцарь выглядел изрядно удивлённым. «Помилуйте, но на что королю моё служение? Я сражался против него. Разве могу я рассчитывать на приязнь его верных вассалов? И разве не довольно у короля достойных вассалов?»
«Слово короля – закон, Шеннард!» - так хотел уже я сурово ему ответствовать, но в тот самый миг рыцарь повалился на дорогу. «Шеннард!» - воскликнул я.
Эта опрометчивая прогулка истощила силы Красного Рыцаря. Его рана открылась.

И так вот, уступив Шеннарду своего фарка, я шёл у его стремени, сопровождая в город. Разговор о королевской службе мы более не продолжали, да и не дело было бы привести рыцаря ко двору в подобном состоянии. Шеннард несколько раз терял сознание. По счастью, герцог Серенго ещё провожая меня в путь намекнул, что был бы рад увидеть Красного Рыцаря своим гостем, дабы сполна расплатиться за то гостеприимство, что последний, в своё время, оказал ему в Брумеаре.

Посему, я привёл Шеннарда в дом Серенго, где предал заботе челяди герцога. Лишь к вечеру Красный Рыцарь окреп достаточно, дабы покинуть свои покои, и разделить с нами трапезу. То было роковое застолье, то самое, на котором и раскрылась великая тайна Шеннарда.

Но право же, друг мой, горло у меня уже совсем пересохло, а на высоких стенах в четвёртый раз сменилась стража. Слышишь, смолкли стоны узников в камере пыток? Это палач, умаявшись, ушёл домой, к детям, и любимой своей жене. Скоро грядёт рассвет, и нам обоим, полагаю, пора бы уже сомкнуть глаза. Я продолжу свой рассказ при нашей следующей встрече, которая, вне всякого сомнения, состоится скоро и неизбежно.

Ну, по правде говоря, если вы так уж настаиваете, я продолжу свой рассказ. Эти сквозняки, что столь пронырливо забираются под плащ, не дадут уснуть в подобный зяб. Вот лишь налью себе вина…

[Adsumus]

Скрытый текст - Ярмо4:

Итак, вернёмся же к тому памятному вечеру. В те славные послевоенные дни, немалое число видного дворянства собралось в Астуоре, дабы праздновать славную победу. Многие из прославившихся тогда молодых воинов ныне великие державные мужи – всеместно знаменитые, увенчанные властью и почётом. А тогда они были страстными, дерзкими и беззаветно правдивыми молодыми рыцарями, едва вкусившими первой крови. Старое поколение звало их «драконы нового короля». Герцоги, владыки Великих домов – «старые драконы» охотно брали их под своё крыло, воспитывая себе верных вассалов, друзей, а порой и сюзеренов. И хотя сам великий герцог Серенго в тот день был в отъезде по некоему делу, не терпящему никакого отлагательства, дворянство охотно столовались в доме радушного коннетабля, ибо было это почётно, а общество собиралось наилучшее.

Как сейчас помню, мы с графом Аёри вели беседу о возможных политических последствиях войны и всесветного передела ленов, когда болезный Шеннард сошёл в зал. Волчёнок Тикс, бастард герцога, сын свирепой дикарки из степей, поднёс ему хлебного вина, и Шеннард выпил так много, как только смог, блюдя древние законы гостеприимства. Вскоре началась трапеза, впрочем, неважно чувствовавший себя Красный Рыцарь не слишком усердствовал в поглощении яств.

Всё началось со спора, что завели между собой юные рыцари Гарвердо и Настерро. Речь шла о тот, меч которого из них больше. Выпив для куражу поболе вина, рыцари вышли на середину зала, и принялись меряться. Как оказалось, меч Гарвердо был длиннее, но Настерро – гораздо толще. Разобравшись с сиим, вне всяких сомнений, животрепещущим вопросом, рыцари уже готовы были сойтись на ничьей, но удалой родич барона Нотля, наблюдавший за состязанием, предположил, что не должно доблестным воинам расходиться, не выясним целостно, кто же из них достойнее, и раззадорил рыцарей, предложив им проверить силу мечей в действии.

Сочтя его слова справедливыми, рыцари вновь обнажили мечи, и сошлись в схватке, тем более яростной, что она была весьма нескладной, так как рыцари едва уже держались на ногах, устав от хлебного вина.

Наконец, Настерро одолел своего соперника. Тот, споткнувшись о ровный пол, распластался на топтаной соломе, и в следующий миг рыцарь уже наступил ему ногою на грудь. «Победа!» - воскликнул он - «Славная победа!»

Он уже собирался подать поверженному руку, но юный Нотль, неудовлетворённый короткой схваткой, решительно принялся увещевать рыцаря довершить начатое, и зарубить своего супостата насмерть. «Разве ты не поверг его в честном бою?» - спрашивал он - «Разве не поверг его боевым отчим мечом, и разве не ты лишь теперь властен над его жизнью?»

И окончательно уставший от новой порции вина Настерро, радостно смеясь, внял совету Нотля, и занёс меч над головой Гарвердо, что бесстрашно глядел на него, всем своим видом выражая рыцарскую доблесть, и готовность принять волю своего победителя с честью.

В последний миг, однако, меч Настерро остановил старый рыцарь Лезингер, маркграф Шатурмен, давний товарищ герцога Серенго, один из немногих пожилых людей, присутствовавших в тот вечер, и в силу возраста уделивший вину герцога лишь малое внимание.

Отобрав у юного Настерро его длинный меч, маркграф избил рыцаря кулаком, грубо, по мужицки, как крестьянин бьёт нерадивого подёнщика. Гарвердо же, при помощи верных друзей поднявшись с пола, грязно ругаясь велел Лезингеру оставить Настерро, ибо тот одолел его, Гарвердо, в честном поединке, и по древнейшему закону имеет право на его жизнь. О, какое бесчестие, несомненно, ждёт теперь Гарвердо, если ему не удастся мужественно встретить волю Настерро.

Завершив свою речь, однако, Гарвердо вновь низвергся на устилавшую пол солому. Речь его утратила связность, и он принялся извергать из себя вино, яства и грязные ругательства, неприличные молодому рыцарю. Маркграф же, оставив Настерро, избил так же и Гарвердо, действуя, в том числе, ногами, обутыми в мягкие атласные шоссы. Впрочем, это мало утешило поверженного рыцаря.

Утолив свой внезапный гнев, Лезингер велел слугам унести прочь избитых рыцарей, а сам, к неожиданности прочих, опустошил полную чашу зелена вина.

«Помилуйте, маркграф!» - воскликнул Волчонок, поднося ему, раскрасневшемуся, чашу – «Но в чём же причина вашего внезапного гнева?» Маркграф же отвечал, что возмутительно и горько ему видеть образ жизни юного рыцарства, не воспитанного в прежней традиции – пути долгого и усердного служения, утратившей мораль и идеалы, которым учит святая вера.

На этих словах его прервал брат Кауразар, святой воин, посвятивший свой меч служению вере и Богу. Нужно заметить, что рыцарь этот, давший множество обетов, никогда не пил ни капли вина, но при том, речь его и поступки нередко выглядели на удивление подобно таковым у человека, уставшего от обильного вина.

«Однако же, добрый друг мой, гарнеан Лезингер! Ваши слова горько ранят моё сердце. В самом деле, нынешним юным рыцарям, встретивших войну детьми, и получившим шпоры в лихих боях, порой чересчур быстро, не хватает суровости воспитания, даруемой долгим служением старшему рыцарю. Однако же, опрометчиво говорить, что в их сердцах не звучит Слово святой веры! Я был с ними там…» - и тут очи разгорячившегося рыцаря воспылали огнём – «…был там, за великой рекой, со многими из этих юных воинов. Мы сокрушали зло, абсолютное зло, по сравнению с которым все войны и междоусобицы людей – мелочь не стоящая внимания. Мы вырезали доброе слово Священной книги на спинах нелюдей! Мы заставляли их плакать кровавыми слезами, покоряясь священной правде, и в те дни, подлинная святость и благоговение были видны в их лицах! Разнося мир и добро…» - святой воин готов был продолжать, но тут, ко всеобщему удивлению, его перебил молчавший доселе Шеннард – «Помилуйте, гарнеан Кауразар! Но как же смерть, пытки и убийства могут нести мир и добро?! Разве не Священная книга учит пути любви и дружбы?!» - «Нет!» - воскликнул святой воин, наливаясь бешенством, словно варварский плод алого томата – «Нет, гарнеан Шеннард, не помилую! Не помилую, ибо нет милосердия к непониманию! Те убийства был добром, истинным, незапятнанным условностью добром, Добром с большой литеры, ибо лишь в кругу человечества живут мораль и человечность. И соль тут даже не в том, что само понятие «человечность», как это явствует уже из одного его звучания, отображает суть отношения к человеку, и лишь к нему может быть применено, но в том, что мерой торжества человечности является степень господства людей на этом тёмном материке, ибо лишь тогда она станет всемирной и всеобъемлющей, когда последний монстр будет уничтожен, и настанет эра человечности, когда у людей больше не будет повода желать друг другу зла!» - переведя дух, святой воин малость успокоился, но всё ещё сверкал очами – «А дотоле…дотоле, мы будем пытать. Будем страшно, кроваво пытать, убивать, грабить и насиловать, ибо лишь подобными понятиями живут и мыслят Чёрные, и лишь подобным языком можно высказать им доброе слово Священной книги.»

На этом Кауразар закончил, и все молчали, поражённые силой его красноречия, и никто не смел и помыслить о том, что Красный Рыцарь решиться ему что-либо возразить.
Но тот решился.

«Скажите, гарнеан Кауразар, » - обратился он к святому воину – «как вы думаете, почему вас так ненавидят?»
Поражённый Кауразар захлебнулся воздухом, поражённый диковинностью вопроса.
«Право же, Шеннард, а разве может быть иначе? Какие ещё чувства проклятые исчадия Хаоса могут испытывать по отношению к добрым людям?! Я бы даже поставил вопрос шире – какие ещё чувства, помимо дикой, звериной ненависти они вообще способны испытывать?!»
Шеннард пожал плечами. «Допустим. Но если даже не говорить сейчас о Чёрных…подумайте о людях. За что вас ненавидят простые крестьяне?» - «Крестьяне ленивы и скупы, а мы вынуждаем их усердно трудится и отдавать десятину церкви» - пожал плечами Кауразар – «Да, я знаю, знаком я с вашими взглядами, и знаю, что вы на это ответите. Но поверьте мне, Шеннард, заранее вам скажу – вы не правы!» - «Вы так легко, заранее утверждаете это?» - «О да! Потому что только мы стоит на пути у сил Зла, готовых вцепиться в чрево Человечества!» - «О, как же вы правы, гарнеан Кауразар!» - восхищённо заметил Волчонок, отвлёкшись от кабаньей ноги – «Можете ли вы себе представить, я знаю о чём вы! Я видел…видел нежить Корренто!» - «Правда?» - воскликнул удивлённый Лезингер – «Мне тоже случалось её видеть!» - «Расскажи об этом, мальчик!» - попросил Кауразар – и все, включая Шеннарда, с интересом прислушались.

«Это было года два тому назад. Король Хейдерих – тогда ещё принц – возвращался из славного похода на земли Натригорна. С ним были многие вассалы. Я же в ту пору служил знаменосцем своему отцу, и сопровождал его, по его великой милости, во всех делах и странствиях. Перевалив через горы, мы попали в долину Корренто, и король…» - «Принц!» - «…ах, верно, простите, тогда ещё – принц – загорелся желанием повидать свою достославную нежить! Оставив войска располагаться лагерем в долине, король с малым отрядом направился к бэнешу Корренто, лежащему…» - «Гарнеан Шеннард, » - перебил тогда Волчёнка осмотрительный граф Аёри – «вы знаете, что означает это слово?» - «Увы,» - смутился Красный Рыцарь – «я ведь не местный…» - «Так у нас, на юге, называют древнейшие городища. Это слово, в переводе с языка величайшего Данерума означает «цитадель». Данерум пал бесчисленные столетия назад, но руины его исполинских городов-крепостей и ныне можно видеть по всему Югу. Многие из нынешних городов стоят на данерских фундаментах, а посему, слово это может означать как «город с очень древней историей», так и попросту «руины». Наш юный друг, вне всяких сомнений, имел ввиду первое, ибо Корренто, хотя и утратил прежнее величие, вполне ещё обитаем!»

Шеннард поблагодарил графа, после чего, Волчёнок продолжил свой рассказ.
Он поведал о том, как люди принца, а с ними и герцог – и его молодой знаменосец – вошли в древнюю столицу. Люди там, должен сказать, почти не живут – что в наши дни, что тогда, хотя в одной из башен и располагается королевский сторожевой пост, малый гарнизон которого следил за крепостью, а в предместьях множество вилланов зарабатывали себе на хлеб торговлей чудесным грибом трюфелем, коий в той низменной местности растёт весьма обильно…впрочем, я отвлёкся…так вот, в самом городе людей жило заметно меньше, чем в прежние времена, ибо будучи разрушен дважды за одно поколение, он так и не восстановил своего прежнего величия.
Итак, люди принца вошли в разрушенный замок Корренто. «Мой замок!» - с довольным видом, если верить нашему рассказчику, произнёс принц так, словно уже собирался перенести в него свой двор.
Осмотрев его стены и башни, они обнаружили глубокую расщелину, прорезавшую его твердь, и уходившую, казалось, в самые недра земли. Многие из придворных принца были бы, вероятно, рады не лезть в неё, коли б не страх показать себя перед Хейдерихом людьми малодушными.
Расщелина эта вела в знаменитые подвалы замка. Принц, и его люди бесстрашно спустились вниз. Там, в духоте и сырости, при чадном свете факелов они осмотрели древние железные решётки, навеки запечатавшие подземелья, и их зловещую историю. Солдат же из местного гарнизона, что был им провожатым, рассказал, что суеверные горожане часто кладут у решёток свежее кровавое мясо, надеясь задобрить нежить. И нередко его после не находят.
Отвлекаясь на мгновение, мой друг, замечу, что в наши дни, иные люди доходят и до большего. Так, в прошлом году был схвачен алхимик, который алча познать страшные тайны, ведомые многомудрой нежити, собирался заключить с нею сделку, и выкрал из дому невинную девушку, дабы увлечь её в подвалы Корренто. Одному Богу известно, что он собирался сотворить дальше!
Итак, если верить Волчонку, то принц, удовлетворившись осмотром своей вотчины, уже собирался, было, покинуть подвалы, как вдруг из за тусклой решётки раздался замогильный рёв, и был этот рёв столь ужасен, отвратителен, бесчеловечен и богопротивен, что даже наихрабрейшие рыцари пали на колени, осеняя себя священными символами.

И раздался голос, и был тот голос страшен аки сама Смерть. «Чую вас, живые! Слышите ли вы меня?» - «Слышим тебя, нежить Корренто!» - ответствовал принц, и хотя голос его дрожал, нельзя не восхититься уже и тем, что он решился ответить чудовищу – «Как ваши дела? Всем ли вы довольны, и не тяготит ли вас ваше существование?» - «А! Чую! Чую кровь Корренто! Со мной говорит мой праправнук! Или, может, прапраправнук? Я давно, давно сбился со счёту…» - «Года ваши многие…» - «Да, мой потомок! Многие. Но я не устаю ждать. Я всем доволен, и я верю, что однажды я выйду на свободу. И пускай, я сбился со счёта годам, пускай тот мир, что встретить меня, будет уже совсем не тем, что я оставил, моё ликование будет не меньшим!» - «Нет!» - твёрдо ответил будущий король – «Нет, этого никогда не случится. Вы никогда не покинете подвала!»
И в тот же миг порыв могильного воздуха сбил знатное рыцарство с ног, а мрак разверзся, извергнув из себя нежить! Она была за решёткой, прямо там, совсем рядом! Так близко, что тусклый свет факелов упал на ней, и Волчонок увидел! О, лучше бы ему никогда не видеть! Ибо нет слов в людском языке, дабы описать тот ужас, что предстал его глазам. И многие годы спустя, став отважным воином, он признавался мне, что едва стоило ему в бою, или ещё в какой невзгоде испытать невыносимый страх – он вспоминал нежить Корренто, и все его человеческие страхи становились мелочными и жалкими.
«Да! Да, мой далёкий наследник, да!» - проревела нежить, схватившись ужасными руками за решётку, и сердце Волчонка похолодело при мысли о том, сколь хлипкая и ничтожная преграда отделяет их от чудовища – «Я выйду. Ибо я сведущ в искусстве ожидания. Поелику, впереди у меня вечность, а за вечность обязательно что-нибудь да и случится!» - и сказав своё слово, нежить сотрясла решётку, выломав несколько ржавых прутьев, и удалилась во тьму.

«Позвольте!» - перебил здесь Шеннард Волчонка – «Но мне непонятно – если эта нежить столь ужасна, то как могла сдержать её старая железная решётка?» - «О, гарнеан Шеннард!» - горько улыбнулся Лезингер – «Её держит вовсе не решётка, но старая клятва. Ибо нежить поклялась не покидать подвала, и слишком горда, дабы нарушить своё слово, и хотя с той поры прошли уже многие поколения…» - и маркграф вместе с Волчонком, дополняя друг друга, рассказали Красному Рыцарю ту леденящую душу историю, что определила судьбу нашего королевства. Но не буду, впрочем, отягощать вас ею, мой друг, ибо вам она почти наверняка известна, а если же и нет, то она, вне всяких сомнений, достойна отдельного вечера, ибо эдак я вам до рассвета так и не изложу до конца историю Шеннарда. Да и, по правде говоря, история эта не из тех, что охота рассказывать на ночь.


«Теперь вы понимаете?!» - воскликнул затем Кауразар – «Понимаете, Шеннард, на пути у какого зла мы стоим, и сколь мала та цена, которую простолюдины платят за покровительство священного клинка? Ибо живя в мире и безопасности, они могут корить Силу и Власть, но выйди зло на свободу, и им ни за что не спасти своих жалких жизней!»

«А знаете…» - подумав, заговорил Красный Рыцарь – «Знаете, я ведь был свидетелем того, как простолюдины победили великое зло!» - «Да бросьте!» - воскликнул юный Нотль – «Всякому своё дело – крестьянин пашет, священник молится, сражается – воин. Что ж вы такое рассказываете!» - «Однако, так всё и было!» - упорствовал Шеннард – «Ха, слыхал я о крестьянах, которые восставали супротив своих господ, но чтоб крестьяне сражались с нелюдской силой?! Чудная это была, верно, битва!» - фыркнул Кауразар – «Эта была битва, которая переменила мою жизнь!» - спокойно отвечал ему Шеннард – «Битва, которая сделала меня тем, кто я есть!» - «Расскажите же нам, гарнеан Шеннард» - дружно обратились к нему здесь с просьбой присутствующие – «Расскажите, ибо нам давно уже охота узнать, что за путь привёл вас к нам с далёкого Севера. А это, верно, должна быть весьма занимательная история!»

Но однако же, друг мой! Взгляните в восточное окно! Уже светает, а история Шеннарда ещё вовсе не закончена! Не клонит ли вас в сон? Вы и в самом деле всё ещё горите желанием слушать? Ибо если нет, и если вы остаётесь со мной лишь из вежливости – я вовсе не буду настаивать. Что ж, быть посему. Итак…

«Тому сорок лет назад, бесстрашная орда вторглась в земли Империи Тальдерион. Это была страна Арвет – гордая, непокорная. Захваченная империей, она не сдавалась. Из поколения в поколение её доблестные сыны сражались за независимость. Суровые императоры уничтожили культуру Арвет, запретили язык, умертвили философов, запретили жителям носить оружие, поставили народ на колени. И вот, орда пришла в сломанную страну. Чтобы расположить людей к себе, и сделать то, чего не удалось никому из его предшественников – добиться лояльности Арвет, император послал своего лучшего полководца – маршала Гайенкарда на защиту её людей. Это был истинный рыцарь – честный и благородный, доблестный и бескорыстный. Только такой человек был способен не утопить страну в крови, но воодушевить.

Так как жителям Арвет запретили вооружаться, маршал привёл с собой огромное войско. Он разбил орду в череде кровавых сражений, и изгнал её за горы. С обескровленной, лишённой поддержки армией он продолжал преследовать врага, чтобы разбить его в его стане. Народ империи был восхищён подвигами славного полководца. Его авторитет рос, как грибы после дождя. Тем временем, сменился император. Новый – был завистливый, лицемерный и трусливый человек. Он боялся своего популярного слуги.

Надеясь, что небольшое поражение положит конец славе маршала, император велел лишить его всяческой поддержки. Но он по прежнему стойко бился, не зная страха. Этот подвиг лишь добавил ему чести. Тогда, император отозвал войско, велев маршалу идти домой. Но тот не мог ибо это означало бы обречь людей Арвет на месть орды.

Маршал отпустил домой всех желающих, а сам остался. И бился во главе редеющей дружины, покуда не попал в плен…»

Его бросили в узилище, где долгие годы ожидали его тяжёлые дни воспоминаний. Всё, во что верил этот человек, рассыпалось прахом. Кровожадный хан грозился Гайенкарду лютой смертью, но не это печалило его. Нет, прежде всего, он понял, - и тут Шеннард, как сейчас помню, воодушевлённо повысил голос – он понял, что всю свою жизнь провёл на службе чудовищному, аморальному механизму угнетения и порабощения. Люди, человеческие жизни были лишь пешками на доске, на которой и сам Гайенкард был важной, но безвольной фигурой.

Продажные чиновники предложили важному пленнику бежать за некоторую сумму золота из его тайных запасов. Впрочем, маршал презрел подобное предложение. Он был честно побеждён, и сдался в плен. Он дал слово. Он полагается на милость победителя.

Однако, однажды в его узилище был брошен ещё один пленник. Это был Чон Тимель, уже тогда овеянный множеством легенд. Воин-философ народа Арвет, партизан, отчаянно бившийся за свой народ на две стороны, сражавшийся и с ордой, и с армиями императора.

Сказывают, Чон был некогда предводителем цеха часовщиков в Арвет, и приобрёл всеместную славу, достигнув высот в изысках тонкой механики. Когда началась война, имперский губернатор предложил ему золото и славу, коли он согласится работать во имя Империи. Но Чон презрел его предложение. Он поднял своих людей, повёл их в бой, вооружившись вместо копья огромной острой стрелкой от башенных часов. И в тот же день, все часы в Арвет встали навеки, ибо все мастера ушли на войну, и некому было завести и смазать их, взойдя на высокие башни.

Они вели долгие беседы при сумрачном свете лучины. Сокамерник заставил Гайенкарда пережить катарсис, изменить своё мировоззрение. Было бы глупо, если бы он просто так потерял жизнь, которую может ещё употребить на нечто лучшее, хорошее, доброе. Нечто, способное загладить его прежние ошибки.

Гайенкард расстался со своим тайным золотом, и бежал. Его по пятам преследовала неутомимая кавалькада, охотники, отряд преследователей во главе с беспощадным чудовищем Эиан-Хуррил К’мааргом. Они подбирались всё ближе и ближе.

О, что это было за чудовище! К’маарг, шестилапый ужас, послушный ордынскому хану. Люди шёпотом рассказывали друг другу легенды о том, какими путями хан в далёкой юности, будучи ещё лишь вождём мелкого племени, приобрёл над ним власть, в каких местах побывал, и какую цену за это заплатил.

Высоко в горах Арвет, измученный Гайенкард попал в снежную бурю. Он потерял и фарка, и проводника, и медленно умирал от голода и холода. Но местные жители – простые горцы – чудом нашли его, и спасли. Много дней маршал лежал бес сознания, бредил, находясь во власти сильной болезни.

Вскоре, личность спасённого перестаёт быть тайной. В поселении были и люди, ненавидящие империю больше чем ордынцев. Кто-то из них тогда навёл охотников на убежище Гайенкарда.

И вот, - продолжал Шеннард увлечённо, и картины далёких земель словно бы встали у нас перед глазами – вот, вообразите лишь себе - отряд всадников прибывает за Гайенкардом. Тот готов сдаться, лишённый надежды, но происходит немыслимое. Уставшие от пассивности люди набрасываются на охотников, и побеждают! Только одному из них удаётся бежать.

«Ну, повезло! Но что дальше-то?!»

Дальше? Гайенкард, со временем, выздоровел. Зима набирала силу, бураны уже почти не прекращались. Перевалы полностью закрылись, что на некоторое время должно было оттянуть расплату К’маарга. И тем не менее, горцы понимали – она неизбежна. Уставшие от многолетнего угнетения, уставшие от страха, от унижения и презрения – они сделали свой выбор. И были бы готовы биться насмерть, погибнуть, дыша воздухом свободы…если бы их губителем был человек. Но К’маарг…

Маршал Гайенкард, послуживший поводом к восстанию, вдохновивший их быть людьми, стал тогда их последней надеждой. Едва окрепнув, он спустился с гор, преодолевая непролазное ненастье. Спустился за помощью.

Нет слов, чтобы передать все те тяготы и лишения, что претерпел он, пробираясь через заснеженные пустоши. Немало недель прошло, прежде чем Гайенкард добрался до цели своего пути – великого города Райндурата, «дымчатого опала предгорий», столицы имперского прокуратора, столь славно спасённой им от орд захватчиков.

Вообразите себе картину! Пышный приём во дворце губернатора. Роскошь и блеск! И вдруг, нарушая всё это великолепие, в ворота вваливается изнеможённый оборванец – страшный, заросший, невыносимо смрадный и бородатый, одетый в грубые лохмотья. Не успел губернатор и сморщить нос, как охрана уже бросилась к дерзкому нищему, дабы вышвырнуть его из дворца, и люто покарать за наглое вторжение.
«Погодите, гарн-те!» - хрипло произнёс тогда пришелец, руками прикрывая голову от тяжких дубин – «Вы ведь меня знаете!»
И губернатор, уже ушедший, было, обратно к гостям, обернулся. Нечто смутно знакомое почудилось ему в голосе пришельца. Он движением бровей прекратил избиение, и прикрыв нос надушенным платком, пригляделся к бродяге…
«Великие боги! Гайенкард! Гарн-триар Гайенкард! Возможно ли подобное?!» - внезапно воскликнул он, узнав в пришельце прославленного героя.

Шли дни. К умытому, одетому, вновь окружённому роскошью и почестями маршалу потянулись толпы друзей, родственников и соратников, жаждущих высказать свою поддержку. Губернатор же, решив потешить честь героя, столь лихо бежавшего из плена, объявил о подготовке к великому турниру, в котором сотни рыцарей, и тысячи простых воинов провинции сойдутся в бою во славу полководца.

Было сооружено обширное ристалище. Дюжины дюжин ярчайших хоругвей трепетали на весеннем ветру. Сияли доспехи рыцарей, и шелестели подолы прекрасных дам, и не один кубок был поднят во здравие великого полководца.

Гайенкард с благодарностью принял почести, однако, он готов был просить благородное дворянство о чём-то ином. Доказать своё мужество, свою воинственность способом, иным, нежели турнир. Спасти горцев.

Но, тишина была ему ответом. Ибо император заключил мир с ордой, отдав ей земли северной Арвет. Никто из его подданных боле не волен вмешиваться в тамошний ход вещей. Никто не станет помогать маршалу.

Приунывшее дворянство покинуло так и не начавшийся турнир. Кто-то остался равнодушным и лишь разочарованным, кто-то, не потерявший ещё совесть – пристыженным, но никто не решился помочь герою.
Губернатор, благоразумный, рекомендовал ехать в Тальдурат, в столицу, ко двору императора, и там просить о помощи. Но Гайенкард видел чудовищного К’маарга. Он видел ужасные зубы, и видел его верного зомби, что вечно плетётся за К’мааргом на кровавой кишке. Он знал, что никто из горцев не доживёт до помощи от императора, даже если он и согласится даровать её.

Полный решимости, Гайенкард покинул город. В великолепных, но бесполезных турнирных доспехах. Он направился в горы. Встретить свою судьбу плечом к плечу со своими спасителями. Ибо только это решение могла подсказать ему совесть.
«Настоящий рыцарь!» - восхищённо воскликнул Волчонок Тикс. Шеннард же улыбнулся, и продолжил рассказ.

Губернатор умолял маршала передумать, образумиться, не идти на гибель. Бесполезно. Иные молодые рыцари, восхищённые силой духа, доблестью героя были почти готовы последовать за ним. Они уже наточили мечи, надели латы, и собрали дружины, воодушевлённые решительностью своего кумира, и казалось, что теперь-то Гайенкард, всё же, пойдёт в бой не один. Но тотчас же герольды губернатора возвестили о том, что всякий подданный Империи, нарушивший вековечный мир с ханскими землями, является суть подлым предателем, и ставит себя вне имперского закона и милости Императора.

И скрипя зубами, даже храбрейшие были вынуждены сложить оружие, ибо никто не хотел прослыть предателем. Губернатор же, весь в слезах, божился Гайенкарду, что всем сердцем алчет ему помочь, но не может отпустить от себя войско в никуда, покуда меч орды навис над его главою. На том, Гайенкард проехал через восточные ворота Райндурата, и пустился в дорогу.

В горах, возвратившийся Гайенкард вновь взял в руки маршальский жезл. Это не метафора – огромный бронзовый шестопер имперских полководцев…горцы выбили на нём символы древней Арвет – свободной, непобеждённой, готовясь к своей последней битве.

Гайенкард учил храбрую молодёжь искусству войны. Учил боевым навыкам, учил дисциплине, тактике и стратегии. Он создал из свободолюбивых горян войско – первую армию Арвет за много веков.

Спустя несколько недель, каратели орды поднялись в горы. Это были совершенно бесстрашные бойцы, ибо путь к бегству им всегда преграждал К’маарг, а он был куда страшнее смерти.

Горы…горы встретили их холодным железом. Ущелья преграждали завалы. С крутых отрогов на них валились громадные камни, и в каждой лощине ждала удалая засада. Не стану утомлять вас многочисленными подробностями той смелой борьбы. Она длилась долгие недели, и горцы, наконец, воспрянули духом, и обрели надежду на победу – и жизнь, свободу! Ибо большая часть карателей была перебита, а оставшиеся утратили всякий боевой дух.
Наконец, с большой кровью, ордынцы пробились к главной твердыне мятежников – горной цитадели Нард. Но если, когда они входили в предгорья, их численность был вчетверо большей числа повстанцев, то теперь силы стали равны.
Преисполненные удали, защитники крепости вышли на бой, вышли с мечами и копьями, дабы сокрушить врага в честной схватке. О! Они позабыли, кто шёл за спинами карателей.

И когда в бой вступил К’маарг, сражение обратилось в ад. Он брёл сквозь ряды защитников, стремясь к стенам Нарда, а за ним, на осклизлой кишке, волочился его верный зомби, и страшно, мученически стонал.
К’маарг пожирал своих врагов, пожирал их обеими пастями, но то был ещё не конец. Ибо спустя лишь немногое время, К’маарг отрыгивал их, и защитники, обожжённые, полупереваренные, усмирённые болью и одурманенные ядом К’маарга, были покорны ему, и шли в бой на своих товарищей.
И когда ужас сковал защитников на стенах с такой силой, что они уже не имели мощи ни шевельнуться, ни натянуть тетивы, и бой замер, захлебнувшись тем ужасом, ужасом и болью – тогда К’маарг, смеясь в бороду, обратился к защитникам.
О! – воскликнул Шеннард, и клянусь вам, слёзы стояли в его глазах – Я как сейчас помню тот день. Сизые тучи затянули небо, ибо казалось, даже Солнце не в силах смотреть на нечеловеческое, противоестественное зло, и померкло даже само его сияние на белоснежных шапках гор.
К’маарг прошёлся пред шеренгой своих полупереваренных рабов – в изгрызенных доспехах, скулящих от страха и боли. Он шёл, волоча на кишке своего рыдающего зомби, и когда последний не успевал перебирать ногами, то попросту волочил его по снегу, оставляя следы крови и сукровицы.
Он встал перед главными воротами. Раскрыл пасти, и даже его ордынцы отступили, не в силах вынести вида того, что скрывалось в них.
«Слушай меня, Нард, могучая крепость!» - заговорил он тогда – «Я, Эйян-Хуррил К’маарг говорю к тебе! Я пришёл под твои стены! Я пировал в твоей тени! Я – ломающий волю; вековечный терзатель. Теперь говорю тебе – сдайся. Сдайся, и не преумножай боле скорбь и страх, ибо мы привели заложников. Окрестные селения пусты, вы больше не найдёте там жён и детей. И если вы решите принять бой – я буду пировать здесь, под вашим стенами. Пировать и…смеяться…» - так сказал он, и я записал каждое его слово, ибо нечасто этот монстр заводил разговор с людьми, а мне тогда уже вдруг каким-то образом стало ясно – не спрашивайте, как именно, что нечто, сказанное им, очень важно для победы – рассказывал Шеннард – как сейчас помню, последнее слово он произнёс…неуверенно, и именно на нём, верный зомби К’маарга заскулил, зарыдал, как никогда, и кровавая кишка, связующая их, натянулась, как струна мандолины.
И был ему ответ со стены: «Слушай меня и ты, чудовище! Я, Асдернорд Гайенкард, сын Пирторана Гайенкарда, наследник Гайентаррона, Смарагдовый Щит, верховный маршал Арвет, отвечу тебе! Нет меры той подлости и злобе, что бушует в тебе, и нет такого злодеяния, на которое бы ты не пошёл, монстр. Ответь же мне, как можем мы говорить с тобою, если нет ни веры ни надежды, что ты сдержишь слово, и будешь блюсти условия нашего уговора, каковы бы они ни были? Ибо знай, что не имея надежды, мы не сдадимся, ибо лучше пусть погибнуть одни лишь женщины, чем и женщины, и мужчины!»
И К’маарг тогда расхохотался. Расхохотался злобно, люто, и чем пущей он хохотал, тем жалостнее скулил его зомби.
«Надежда? Вера? Они покинули эти земли, маршал. Покинули их давным-давно – не счесть тому времени. И я уже устал их искать. Их нет. Поверь мне, маршал. Только боль…Так почему же ты должен обладать тем, что давно утратил я? Ты смелый человек, Гайенкард. Отчаянно смелый. Хочешь надежду? Так внемли же!» - и вновь монстр расхохотался – «Выйди против меня на поединок. И ежели ты одолеешь, то всякая угроза вовек покинет Арвет. Если же нет…то крепость сдастся, а ты познаешь такую боль, которой боишься даже бояться, Гайенард!»
И маршал, понимая, сколь опрометчиво было бы согласится, хотел уже, было, уйти с парапета, но тут некий молодой воин остановил его! – Шеннард прикрыл тогда глаза, погружаясь в воспоминания – «Постойте, мой маршал! Позвольте сказать слово. Мы – девять воинов, ваших учеников, поклялись стоять насмерть, защищая Нард, и не уступать никакой угрозе. И мы готовы биться с чудовищем, ежели будет на то ваша воля – один за другим, покуда один из нас не сразит чудище, или не падут все девятеро!» - «Мальчик!» - прошептал восхищённый Гайенкард – «К чему всё это? Осознаёте ли вы, сколь мал ваш шанс на победу, и сколь страшны будут ваши муки, ежели вы падёте?» - «Да, маршал» - отвечал юноша – «Мы понимаем. Но однако же, всё то время, что мы будем биться – а мы будем тянуть, сколько можно – заложники будут жить. А там, быть может, что-нибудь случится…» - «Быть посему!» - отвечал Гайенкард. А вслед за тем, вновь обратился к ожидавшему чудовищу – «Готов ли ты, К’маарг, биться с девятью чемпионами Нарда?» - «Назови их имена!» - попросило чудовище – «Айло из Нарда, Шен из Нарда, Корит из Нарда, Смемел из Нарда, Сынд из Нарда, Шапивар Дорауб из Нарда, Имиррет из Нарда, Корстер из Исельдурата и Торенго из Нарда» - «Кто же эти отважные рыцари?» - «Они не рыцари, монстр, но простые крестьяне. Все они, кроме гарна Корстера, посадские из Нарда, и все готовы сражаться за свой дом, не уступая и не сгибаясь, ибо такова кровь Арвет!» - «Да будет так!» - произнесло чудовище – «Что ж, первым я хочу съесть Корстера. Начнём же бой!» - нужно сказать, пояснил Шеннард, что тот Корстер был единственный не из Нардского посада. Он не был крестьянином, защищающим свой дом, но странствующим скартебелем из внутренних территорий Империи. Будучи человеком великой отваги, он всюду искал себе приключений, и не мог, казалось, допустить, дабы хоть одна лихая авантюра обошлась без него. Так, оказался он, неисповедимыми путями, на той войне, и так принял участие в той заклятой битве.
И когда гарнеан Корстер уже готов был выйти в ворота крепости, на парапет вышел праведный Омирин, первосвященник Нарда, человек великой святости. «Я слыхал о нём, гарн Шеннард!» - довольный, воскликнул здесь Кауразар – «Слава о великих духовых подвигах его достигла даже наших земель! Так что же сказал праведный Омирин?»
Он сказал так: «Прежде чем начнём мы бой, К’маарг, соверши милосердное деяние. Позволь мне спуститься под стены, дабы помочь раненым, и похоронить убиенных!» - «Ха! Зачем мне делать это, святоша? Что ты можешь предложить мне взамен? Или ты думаешь, что я должен пойти тебе навстречу лишь из человеколюбия?» - и К’маарг вновь захохотал – «Затем, » - ответствовал первосвященник – «что не может быть в этим мире никого, кого нельзя было бы помянуть хоть одним добрым словом. Ведь ты не вечен, Эйян-Хуррил К’маарг. И страшно, и грустно, если единственным словом, что останется в память о тебе, будет слово презрения…» - «Меня боятся!» - «Тебя презирают, К’маарг. Страх, и даже ненависть уйдут вместе с тобой. Презрение же останется. Никто не достоин подобной участи!» - «Да что ты знаешь об участи, первосвященник Нарда?!» - грозно взревел вдруг К’маарг, и хотя он был в тот миг столь страшен, что многие воины укрылись за парапетом, неожиданное отчаяние послышалось в его голосе – «Я не должен потакать твоим принципам! Я не должен допускать и тебе – и себе – видеть то, чего нет! Здесь нет места надежде, нет места добру! Почему я должен позволить увидеть их вам там, где не вижу их я?! Что ты можешь мне предложить, первосвященник?!» - и святой Омирин тогда тяжело вздохнул, словно великая тяжесть в тот миг опустилась на его плечи – «Ты позволишь помочь раненым, а взамен я выслушаю твою исповедь…»

Вздох удивления прокатился по залу. «Что же могло ответить то чудище на предложение святого?» - воскликнул Лезингер. «Ничего» - ответил Шеннард – «Оно лишь молча кивнуло». И монахи вышли под стены, дабы врачевать раненых, и хоронить убитых, праведный же Омирин удалился вместе с К’мааргом в его роскошный шатёр – маленький, тщедушный человечек, рядом с массивной тушей монстра – но сколько воли, сколько силы духа, сколько непобедимой веры в нём было.
И так, они удалились в шатёр, и долгое время ничем не давали о себе знать. Прошёл день, прошла ночь, и ещё половина дня, и наконец, святой праведник вернулся в крепость. Был он бледен, а под глазами его отлегли густые тени. «И верно, » - говорил он своей пастве – «не будь я сед я бы поседел в эту ночь, ибо мне теперь ведома вся истинная история К’маарга, и таково моё бремя. Мне суждено до конца дней моих хранить те ужасные тайны!»

Девятеро же воинов, связанных клятвой, тем временем, успели изготовиться к бою. Как ни страшен был К’маарг, но не могло такого быть, чтобы монстр был вовсе уж непобедим. Впрочем, даже если бы и было так, все они готовы были пожертвовать жизнью в бою за честь и свободу.

Первым на бой с чудовищем вышел воин Корстер. Закованный в стальные доспехи, с мечом и щитов он вышел против монстра. Начался бой, и К’маарг, тряся бородою, тотчас же пошёл на бойца, норовя поглотить его пастью. Стремителен был его бросок, и человек едва успел отскочить, не глядя, куда он прыгает. А зря. Ибо в том месте его уже ожидала вторая пасть. И в тот самый миг, Корстер был проглочен. Весь бой занял немногим больше времени, чем потребуется мне, дабы опустошить вот эту чашу. К’маарг же принялся пережёвывать побеждённого, и – о, сколь страшны были крики, доносившиеся из его нутра!
Наконец, он отрыгнул бедного Корстера, и тот пал на колени, в дымящемся кровавым жаром снегу. Корстер кричал, кричал и плакал, и плакали многие его товарищи, столь жалостен был его вид. «Корстер, больно ли тебе?» - спрашивали они его со стен – «Больно, братья! О, как больно!» - отвечал им побеждённый, пресмыкаясь пред К’мааргом.
«Следующий!» - произнёс затем К’маарг, жестом велев Корстеру занять место в рядах других своих рабов.

И вышел Имиррет-разведчик. С луком и стрелами, в лёгких доспехах, подвижный и юркий, он встал против свирепого К’маарга.
Споро натянув тетиву, он пустил стрелу в монстра. Острая, она вонзилась в его серую тушу, и дурная жижа засочилась из раны. Но монстру, казалось, было всё равно. Он пошёл кругом, и лучник завертелся, силясь прицелится в К’маарга. Наконец, поймав цель, он собрался уже, было, выстрелить – но горе ему! Поглощённый прицеливанием, стрелок не заметил кишки, что приближалась к нему, ибо зомби оставался неподвижен, в то время, как К’маарг огибал лучника. И слизкая, она обмотала его меднобутые ноги. И пал Имиррет, а К’маарг тотчас же устремился к нему.
Запутавшийся лучник, тогда, выхватил нож, и подтянул за кишку к себе зомби, полагая, верно - «но уж хоть этого-то я прирежу!» - но зомби взвыл, и казалось, затаённая радость была в его вое, К’маарг же спешно воскликнул – «Убей его – и займёшь его место!» И покуда лучник, напуганный такой перспективой, на мгновение задумался, К’маарг ухватил его сразу обеими пастями.
И ристалище утонуло в его воплях.

Следующим была очередь идти воину Сынду. Со слезами на глазах, провожали его в бой братья, ибо никто не верил, что тому удастся не разделить судьбу предыдущих бойцов.
«Постойте, друзья!» - внезапно воскликнул юный воин Шен – «Позвольте мне идти против монстра сейчас!» - «Но зачем, Шен?» - удивлялись они - «Ведь сейчас ещё не твоя очередь? К чему, раньше времени?…» - «И верно!» - вторил им К’маарг, улыбаясь обеими пастями – «К чему стремиться в мои пасти раньше сроку? И до тебя дойдёт черёд. Все там будете!»

Но Шен настаивал, ибо в миг наивысшего отчаяния ему открылась очевиднейшая истина. Вновь и вновь созерцая К’маарга, он вдруг ясно понял, что всё огромное чудовище, страшная туша с пастями и лапами, с ядом и сукровицей – лишь вторичный придаток, конечность, но истинный же К’маарг – тот жалкий, безвольный зомби, что волочится за ним на кишке!
И Шен вышел на бой, вооружённый не мечом, но крючковатой гизармой.

Едва начался бой, Шен тотчас же метнулся к жалкому зомби, ползающему в заляпанному сукровицей снегу.
«Чу! Я знаю, что ты задумал» - предупредил его К’маарг – «Не ты первый такой. Убей его, и займёшь его место!» - «Да будет так!» - воскликнул юный воин, и в тот же миг подцепил зомби своим крючковатым оружием. И когда пасти К’маарга уже готовы были сомкнуться над ним, он со всей силой рванул зомби, подняв его над землёю, и укрывшись за ним от пастей. К’маарг же, влекомый рефлексом, не успел перенаправить рывок своих пастей.
И поглотил своего зомби.

«И что же? Что же гарнеан Шеннард? Что же случилось?» - принялись тогда расспрашивать Красного Рыцаря прочие гости. «Что? В то же мгновение над ристалищем разнёсся вой, преисполненный неимоверной, тысячелетней тоски и боли, ибо К’маарг поглотил самого себя, поглотил, и теперь переваривал. Прошли долгие мгновения, прежде чем монстр, наконец, изрыгнул из себя зомби. Помятый и обожжённый, жалкий, тот уселся в снегу, а К’маарг, скуля и плача, негодовал – «Ты должен мне теперь, Шен из Нард! Ты победил! За тобой теперь должок – моя надежда. Твою я тебе возвращаю!» - и тяжело переваливаясь на дрожащих лапах, монстр ушёл, а за ним ушли прочь его ордынцы, и мученики-рабы. Народ же Арвет, и сам маршал Гайенкард восславили крестьянина, одолевшего великое зло…»

«Ах, какая потрясающая история!» - восхитился тогда граф Аёри.
«Значит, Шен из Нард, вы – крестьянин, одолевший древнее чудовище?» - улыбнулся Лезингер – «Крепостной, восставший против своего господина, и защитивший свою свободу даже от великого зла? Воистину, удивительные дела творятся на Севере!»
А Кауразар удивлённо промолвил – «Не знаю, как этому верить, Shen’Nard, ибо не в силах предположить, что было бы удивительнее – если бы вы, будучи рыцарем короля, бессмысленно лгали нам рассказывая принижающую вас байку, или и если бы это было, хоть отчасти, правдой, и вы были бы беглым мужиком, с оружием в руках напавшим на сеньора, и ищущим ныне убежища в нашей стране?»
Шеннард хотел уже, было, ответить на столь язвительное замечание, но тут в разговор вклинился юный Тикс – «Позвольте, гарн Шеннард, но что же случилось дальше? Процветала ли далёкая страна Арвет? Многомудро ли ею правил гарн-триар Гайенкард? И как же, Шеннард, вы очутились здесь?»
«О!» - воскликнул Шеннард, разгорячившись – «Какой славный вопрос! Ибо хотя и нельзя сказать, что все жертвы, принесённые у Нард были напрасны, недолго мир и свобода процветали в стране Арвет! Окрепшая империя нанесла ордынцам новое поражение, и вернула себе север Арвет. Она смела самопровозглашённую республику. Она разрушила всё, созданное её людьми – этику, справедливое право и демократию. Солдаты императора наступали на горы, и не было силы, чтобы остановить их, ибо смелость и героизм могут победить величайшее чудовище, но не в силах сдержать тяжёлое рыцарство!» - «Это точно!» - «И храбрейшие пали в боях. Те, кто не боялся глядеть в пасти самому К’мааргу, были затоптаны фарками, сгинули под тучами стрел, задавлены полчищами имперских наёмников. В те дни, когда авангард императорского войска уже надвигался на Нард, маршал Гайенкард призвал к себе тех семерых, что выжили в бою с чудовищным К’мааргом, и велел им снаряжаться в путь, ибо он готов был дать им последнее – наиважнейшее – задание!» - «Так вы настаиваете, что это, всё же, правда?! Вы – беглый тальдерийский крепостной?» - я же молчал тогда, не вступившись за Шеннарда, но и не задавая ему вопросов, ибо давно уже записывал всё, сказанное Красным Рыцарем. Что-то подсказывало мне, что однажды из этих записей станет толк.
«Маршал велел нам…» - уже почти кричал Шеннард – «…велел разойтись по миру – до отдалённейших его уголков, дабы разнести тот дух, ту волю и культуру, в которой мы были воспитаны! «Арвет падёт!» - изрёк он тогда – «И вновь опуститься тьма. Быть может, на столетия. Но огонь нашей свободы будет тлеть, покуда будут искры, что вы несёте! Несите же их в те страны, где не было К’маарга, но не было и воли, не было мытарств, которые надлежит пройти, дабы узнать ей цену! Несите, и однажды, пламя Арвет разгорится всюду – в наиотдалённейших краях человеческих…»
«Так значит, » - воскликул наглый Нотль – «вы сами признаёте, что вы – беглый мужик, засланный в Астуор сеять смуту?!» - «Заткнись, щенок!» - вскочил взбешённый Шеннард – «Я вижу, ты так ничего и не понял! Не важно, что…» - «Позвольте, Шеннард!» - перебил его Лезингер – «Однако же, знайте своё место! Поелику вы настаиваете на своей истории, мы оказываем вас немалую честь, принимая за нашим столом. Извольте же не огрызаться на юного барона!» - «Маркграф!» - огорчённо взмахнул рукой Шеннард – «И вы? Я лишь хочу донести, что не важно, кто человек по рождению…» - «Но ведь вы сами подтвердили, что на поле боя главенствует рыцарство!» - «На поле боя? Ха! В феодальных склоках, брутальных заварухах, затеваемых вырожденными пнями родовых древ от безделья и скуки! Но есть ведь и иные битвы!» - «Вы забываетесь, Шеннард!» - «Довольно!» - «И верно, довольно!» - согласился Красный Рыцарь, который, как оказалось, вовсе не был рыцарем – «Я полагаю, мне здесь больше нечего делать!» - и с этими словами, он прошёл сквозь ряды изумлённого дворянства, и ушёл в ночь.
Не оглядываясь.

Никто тогда не спросил, куда он ушёл. Да и смысла н было. Мы позднее обсуждали это с великим герцогом. Король, разумеется мог, в великой своей милости, посвятить Шеннарда из Арвет в рыцари, и позволить служить себе. Подобное случалось.
Но мы понимали, что Шеннард не согласиться. И пытаться вновь искать с ним встречи – лишь ставить королевскую службу в положение смешное и глупое, позволить оскорбить великого короля отказом.

Вы спросите меня, что случилось с Шеннардом позднее? Сам я с ним уже боле никогда не встречался. Однако, многие годы спустя, уже в бытность мою королевским аудитором, случилось мне оказаться с миссией в графстве Кроше. Там-то, как оказалось, и закончилась история Шеннарда, в тот самом городе Брумеар в котором она, если помните, и начиналась.

Граф Кроше, как я уже вспоминал, был человеком весьма немногих достоинств. Лютой ненависть ненавидя Шеннарда, он вознамерился выдать его возлюбленную за покрытого коростой палача-урода. Дабы спасти свою любовь, Шеннард вынужден был сам жениться на ней. Однако, по астуорским законам, это сделало его крепостным графа Кроше.
Этот Мекерис Панго, граф Кроше – он был весьма дурным человеком. К тому же, ка мне удалось доказать, бесстыже крал королевское золото. Впрочем, этим для него занимался преимущественно его ключник, монах Шугерп, поелику у графа едва ли сталось бы на это ума.
Издеваясь над своим новым крепостным, своим порабощённым врагом, граф, ка мне рассказывали, морил его голодом, держа на хлебе и воде, и заставлял при том прислуживать себе за трапезой.
Однако, Шеннард терпел, покуда граф не возжелал воспользоваться правом первой ночи. После этого, Шеннард, не выдержав, вновь восстал, и напал на своего графа.

Он бежал, преследуемый по пятам собаками и охотниками за головами – множеством, впрочем, не все из них вернулись домой. Израненный, больной, он искал пристанища в гиблых лихорадочных болотах. Позднее, там нашли его скорченный, разлагающийся труп. Такова была судьба человека, чьё время ещё не пришло…

Впрочем, к чему это я? Уже рассвело, любезный другой мой. Наступило утро, а мы с вами так и не сомкнули глаз. И прежде чем вы вновь отправитесь в путь, уважьте просьбу старого аудитора. Я бы хотел вас попросить о покровительстве для моего протеже. Он хваткий малый, неразговорчивый монах, надёжный, честный, и готовый отправиться с миссией в сколь угодно далёкие края. Погодите! Да, разумеется, как и положено монаху, он обрит наголо, да и к чему в его положении огненно-рыжая шевелюра, тронутая ранней сединой?…

[Snake_Fightin]

Ммм... Предыстория крестьянской драмы? Ямми!
Читать всем.

[Adsumus]

Есть в греческой мифологии такой персонаж - Прометей. У него были серьёзные проблемы с печенью. Каждый божий день к нему прилетала птица, и выклёвывала её. А на следующий день, печень вновь отростала, и вновь прилетала птица, и клевала, клевала...
Прометея спас Геракл. Он убил птицу, и освободил страдальца. Первое время, Прометей наверняка даже был ему благодарен. Однако, вам никогда не случалось задумываться, почему Прометей - титан - после этого в мифах уже больше ни разу не упоминается? Вы ведь уже догадываетесь, насколько жуткой, в действительности, была его участь?
Геракл освободил Прометея, убив птичку, но он ничего не мог поделать с особенностями метаболизма страдальца. Регенеративные свойства его ливера по прежнему обеспечивали ежесуточное наращивание полного объёма тканей, однако, теперь-то печень уже НЕКОМУ было выклёвывать!
Вообразите себе лишь страдания титана, который внезапно осознал, что его печень ежедневно увеличивается в объёме на 100%! Ещё несколько дней он мучился, несчастный, раздутый, с чудовищно деформированным боком. А потом, разрыв натянутой до предела брюшины привёл к перитониту, а желудок и почки Прометея вовсе не обладали чудесной способностью к регенерации. Exitus. Вот и думайте, после этого. Грустная история.