Воин святого престола

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Идея точит мне мозг уже полгода. Она меня так измотала, что решил - либо я воплощу ее, либо она меня доконает. Выкладываю в отдельной теме, потому что это мне дополнительный стимул не бросать дело на полпути (вот такая странная логика).
Жанр - фэнтези, на данный момент запланированы 13 глав (основные персонажи) и редкие очень короткие интерлюдии между ними (второстепенные персонажи, двигающие сюжет и расширяющие рамки мира).
Пробовал писать очень давно, так что будет много работы над ошибками. просьба также искать ляпы, недостоверные на ваше личное мнение характеры. Если найдете одни и те же ошибки, пожалуйста, уккажите на то или иное правило (весь учебник Великого и Могучего я не осилю), чтобы автор больше на них не спотыкался.
Как только разгребусь с материалами, выложу в заголовке синопсис и словарик по миру.


Итак, титульный лист уже имеется, начну потихоньку сливать сюда все черновики:

Скрытый текст - карты:

Скрытый текст - Священная империя:

Скрытый текст - Земли Тринадцати:

а если серьезно, то карты очень схематичны и убоги, признаю, на них даже не нашлось места рекам, а они играют очень важную роль в романе

Скрытый текст - Глоссарий. Список будет дополняться:

Солнцеград – столица Священной империи, Розы Запада. По сути управляется архигэллиотом.
Священная Империя – несколько королевств и баронств, объединенных под эгидой Церкви крови, занимают обширную область Ветреных Равнин и простираются от Лихого моря до Волчьей пасти.
Льдистый океан – огромное водное пространство, лежащее на севере империи.
Норды – племена северян, ведущих кочевой образ жизни. *клянусь, до того как начать писать, я не играл в Старые свитки ^^*
Лихое море – воды, лежащие на юге Священной империи, к нему имеют выход страны – Аргестия и Виллия, что делает их важными узлами торговли империи. Море полно жуткими тварями и лишь один пролив, названный Благим Намерением свободен от тварей. Но не от пиратов.
Благое Намерение – пролив, соединяющий торговые пути запада и востока. Единственный морской путь торговли между этими землями.
Мертвые земли – место жестоких столкновений армий запада и востока, вследствие кровопролитных воин местность полностью вымерла – реки пересохли, живность исчезла, а деревья высохли. Лишь жуткие твари, названные падальщиками, водятся там и несть им числа.
Падальщики - жуткие твари – большие как медведь и быстрые как волк – порождение войн и червоточин. Не люди и не звери.
Кальс и Эльс - миниатюрные королевства. Находятся в прямой зависмости от Священных (Святых) земель. Подвергаются постоянным нападениям падальщиков.
Борейа – самое молодое королевство Священной империи. Недавно было принято в состав империи после поголовного, и как поговаривают , насильственного перехода в веру империи. Остальные королевства считают берейцев варварами и относятся к ним пренебрежительно.
Волчья пасть – горный хребет, располагающийся на севере империи. В его окрестностях живут дикие племена- норды, совершающие постоянные набеги на владения лордов-протекторов.
Земли Тринадцати – так называют западные земли, принадлежащие мелкоземельным лордам-протекторам, ведущим постоянные междоусобные войны. На данное время существует 13 баронств, граничащих на западе с необжитыми землями, на юге с Дальноводьем, на севере с Волчьим клыком, на востоке со Священными землями и Делией.
Земли тринадцати лордов (начиная с северо-запада и двигаясь на юго-восток:
1- Кальменголд (лорд Кальм)
2- Лизеншир (леди Лизен)
3- Сульсшир ( лорд Сулроуд)
4- Морлэнд (л. Моргот)!
5- Шэнсвуд (л. Шэнсоу)
6- Таусшир (Л. Таус)
7- Бэррислэнд (л. Бэрри)
8- Фартэйнд (л. Фарслоу)!
9- Долнлэнд (Доллшоу) !
10- Кэнсвуд (л. Кэнсли) !
11- Брэнвуд (л. Брэнд)
12- Коэншир (л. Коэн) Гарольд Коэн
13- Уоллэнд ( л. Уоллштайн)
Край мира – земли, расположенные на западе Империи. По большей части необжитые, скрытые сплошным покровом старых лесов. населены язычниками, племенами вестготов.
Безымянные – служители культа Немого Бога, очень популярного в Землях Тринадцати и изгнанные с приходом служителей Церкви Крови. Практиковали темные ритуальную магию.
Гиблые топи – болотная местность на юге Дальноводья. Знаменита тем, что там растет синелист.
Синелист – лекарственное растение, помогает от большинства болезней.
Восточный Халифат – земли неверных.
Дальноводье – наименее людный край империи – край болот и глухих лесов, ядовитые испарения несут в себе множетсво болезней, но синелист болотных земель очень ценится медиками, поэтому эти земли являются важным торговым элементом империи, но также и местом обитания людей второго сорта – работают на болотах в основном каторжники и покорившие-ветер.
Аурия – королевство, соседсвующее к западу со священными землями. Богато золотом, через ее земли лежит важный караванный путь в Виллию и Аргестию, ведущий к морю.
Сеннайя – плодоносный край, житница империи, богат реками и цветущими долинами является самой южным королевством империи.
Делийское королевство – самое большое королевство империи, вследствие этого постоянно претендует на главенство в ней и состоит в подковерной войне со Священными землями. Делийске короли не раз были отлучены от церкви, прозваны тиранами и свергнуты своим же народом.
Кости Земли – цепь горных массивов, разделяющая Виллию, Аргестию и Сеннайю от остальных стран империи.
Дыхание Аланны – горный перевал, хорошо охраняемый караванный путь между Виллией и Аурией. Торговая артерия империи.
Слабое дыхание Аланны ? – второй перевал через Кости Земли, соединяющий Сеннайю и делийское королевство.
Ветреные равнины – старое название священной империи.
Амплус, Река Великого договора, Многодетная – самая большая и полноводная река западных земель. Считается, что именно от нее, когда-то брали начало все реки запада. Именно ее многочисленные притоки – по сути, самостоятельные реки – являются видимой и нерушимой вот уже много лет границей многих королевств.
Восточные земли – земли неверных, территория, лежащая за мертвыми землями. Населена людьми, не принявшими веру империи, а потому являющих собой объект постоянных попыток завоевания со стороны архигэллиотов империи.
Приграничье – земли ордена Безликих.
Безликие(?) - воины, посвятившие жизнь служению интересам серкви – считаются лушими охранниками геллиотов, первыми, кто идет в поход против неверных.
Последний рубеж – главная крепость Безликих. Расположена в Приграничье.
Дам – приставка к имени покорившего-ветер. Появилась в результате кровосмешения с завоевателями. Означает – чистый, ее используют, когда говорят о чистокровных покоривших-ветер.
Обитель Веры – крепость в солнцеграде, дворец архигэллиота.
«яблоко империи» - Лепесток Солнца, держава, символ власти архигэллиота, единственное доказательство существования богов.
«блажь грешника» - атура, дурман, наркотическая пыльца.
Место Силы - скопление магическое энергии. Бывает одноразовым и постоянным. Вступив на него, маг "заряжается" и становится способным творить чары. Считается, что они образовались от слез Алланы, оплакивающей своего мужа.
Червоточина, врата - считаются, что открываются из-за желчи и слюны Зарока, выплеснутой на землю. Очень опасны, открываются в местах, где вера в богов слаба. Закрыть их могут только маги.
Руны – тайная клинопись древних племен покоривших-ветер. Говорили эти племена на чудном языке, поклонялись духам и дотронувшись до рун и произнеся потаенные слова, приобретали способности, помогающие им выжить в суром тогда еще мире. Теперь почти не осталось как рун так и того народа. Пришедшие с юга кочевые племена долго истребляли древний народ пока его количество не стало так мало что уже не могло угрожать все прибывающим чужакам. Со временем пришельцы стали ценить потомков древнего племени – но было поздно - древняя кровь разбавилась – появились полукровки, квартероны и мало кто уже мог вспомнить старую речь, а руны перестали подчиняться пришельцам и разбавленной крови, и превратились в старую байку.

Народы

Неверные – общее название народов востока.
Северяне – варварские народы Волчьей пасти, борейцы.
Имперцы – так себя называют старейшие королевства империи – Священные земли, Делийцы, Аурия, Кальс и Эльс, баронства Тринадцати Земель .
Южане – Сеннайя, Виллия, Аргестия.
Чахоточные, желтоглазые – уничижительное прозвище покоривших-ветер.
Покорившие-ветер – древний народ, когда-то населявший Ветреные равнины.

Организации

Церковь крови – самая могущественная сила империи, ее адепты имеют большое влияние на прихожан, владеют обширными имениями во всех странах империи, а так же церкви полностью принадлежат Священные земли и самый огромный город западных земель – Солнцеград. Церковь делится на Гэллиотизм (мужскую церковь) и Алланесизм (женскую церковь). Мужская церковь по сути является главной, оперирует деньгами, ведет политические игры, выдачу земель, назначение клира и одобрение восхождения на престол наследников королевств империи. Женская церковь занимается мирскими делами – ведет хронику, помогает убогим, лечит больных, занимается воспитанием и образованием и т.д.
Орден Безликих – братство воинов, отдавших жизнь на служение церкви. Обычно именно из них формируется костяк армий, идущих на войну с неверными. Благодаря им, падальщики еще не поглотили земли империи. Обителью ордена служит крепость Последний рубеж.
Маги – люди, чувствующие Места Силы и умеющие совладать с таящейся в них энергией. В западных землях делятся на темных и белых инквизиторов.
Белые инквизиторы – люди с магическими способностями, служащие церкви.
Темные инквизиторы, чернокнижники - люди с магическими способностями, не состоящие на службе церкви и потому пребывающие вне закона, то есть отлученные от нее.

Боги:

Гэллос – муж Аланы, считается коварно убитым Зароком. Молитва к нему закрывает врата, отвращает лихие помыслы, и открывает все светлое в душе.
Аллана – жена Гэллоса, дабы спастись от коварного Зарока попросила солнце вознести себя на небо. Молитва к ней приручает диких тварей, прогоняет тьму и зло, помогает отыскать места силы.
Зарок – мифический злодей, убивший Гэллоса и охотящийся за Алланой. Считается, что именно из-за его ядовитой слюны открываются врата, а бранные слова превращаются в злобных тварей, проходящих через створки в мир.
Прародитель\Единый? – божество, в которое верят в халифате. Они считают, что им был великий вождь, приведший корабли людей в эту землю.
Немой бог – злобное божество, распространенное на распространенный на Краю мира.

Скрытый текст - Содержание:

Пролог
Глава 1-1
Глава 1-2
Глава 1-3
Интерлюдия 1
Глава 2-1
Глава 2-2
Глава 2-3
Глава 2-4
Интерлюдия 2
Глава 3-1
Глава 3-2
Глава 3-3
Интерлюдия 3
Глава 4-1
Глава 4-2
Глава 4-3
Интерлюдия 4
Глава 5-1
Глава 5-2
Глава 5-3
Интерлюдия 5-1
Интерлюдия 5-2
Глава 6-1
Глава 6-2
Глава 6-3
Интерлюдия 6
Глава 7-1
Глава 7-2
Глава 7-3
Интерлюдия 7
Глава 8-1
Глава 8-2
Глава 8-3
Глава 8-4
Интерлюдия 8
Глава 9-1
глава 9-2
Глава 9-3
Интерлюдия 9
Глава 10-1
Скоро...
10-2
10-3 - пишется...
10-4 - ?
Эпилог

[Ner1]

и сам потомок благородного дома

отец проклял меня

А вроде про это было. В воспоминаниях, в первой части. И Лотт дворняжка. Иначе его брат бы так не зацикливался.

Если Кэт научилась летать - это печально и предсказуемо. Если она расшиблась в мясо - браво, мастерский ход.

[Ridanr]

А вроде про это было. В воспоминаниях, в первой части.

Процитируй. Перечитывая, нашел только про дальнюю родню на западе.

И Лотт дворняжка. Иначе его брат бы так не зацикливался.

Так а я про что? Дворняжке без роду и племени светит положение разве что кнехта, максимум оруженосца у однощитовика.
А если под "дворняжкой" ты разумеешь бастарда, то в тексте этого не прослеживается, откуда и претензии.

Если Кэт научилась летать - это печально и предсказуемо. Если она расшиблась в мясо - браво, мастерский ход.

Она могла сломать позвоночник, к примеру.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Сообщение от Ridanr

Дворняжке без роду и племени светит положение разве что кнехта, максимум оруженосца у однощитовика.
А если под "дворняжкой" ты разумеешь бастарда, то в тексте этого не прослеживается, откуда и претензии.

Насколько помню по истории, в нижнем вассалитете роли распределялись так:
Сеньор держит дружину из рыцарей - людей имевших тяжелый доспех и землю на которой живут несколько семей, и простых воинов. У последних должна быть при себе лошадь. Но я уверен, что лошадей мог дать крепким парням сам сеньор, тем самым давая им место в своем войске.
У оброчных был способ выбиться в люди получив бенифициарий, за что им жаловался министериал. Они получали землю и доступ ко двору. А потом можно и выпросить себе рыцарство за, скажем, удачное ограбление деревни соседа.

Если сравниваем с Мартином - могу еще привести случай с Дунком =)

Как бы то ни было, я затрону эту тему в интерлюдии. Кстати, может предпочтительнее писать межглавие? Что кажется роднее тексту - интерлюдия или межглавие?

[Ridanr]

Сообщение от Мережук Роман

У оброчных был способ выбиться в люди получив бенифициарий, за что им жаловался министериал. Они получали землю и доступ ко двору. А потом можно и выпросить себе рыцарство за, скажем, удачное ограбление деревни соседа.

Я в курсе, что в раннем средневековье бенефициарий и прекарист - это пока что еще не два разных человека. Но судя по описанию, как минимум, двора архигэллиота - у тебя там эпоха на три сотни лет позднее.
И ваще Разница между сквайром и министериалом примерно соответствует современной разнице между личным стажером гендиректора и манагером-продажником.

Если сравниваем с Мартином - могу еще привести случай с Дунком =)

С каким Дунком? Со сквайром, сеньор которого не гнушался ночевкой под межевой изгородью? Или с поднявшимся по феодальной лестнице сворнсвордом ленкнайта лорда Рована, служащим за яйца и пиво мясо и мед? Вот и я о том же)

Кстати, может предпочтительнее писать межглавие? Что кажется роднее тексту - интерлюдия или межглавие?

Этот нюанс занимает заслуженное первое место по несущественности для текста)))

Как бы то ни было, я затрону эту тему в интерлюдии.

Имхо, конечно, но все несоответсвия РИ-рыцарству лечаццо вводом сьера Марша, вассала лорда Кэнсли, во всеуслышанье отрекающегося от опозорившего его сына.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Ой-Вэй, я таки еще пишу.

В прошлых главах допущена неточность - сира Томаса называю как лордом Коэнширским, так и Кэнсвудским. Это разные княжества, он лорд лишь Кэнсвуда.

Еще мелкая ошибка связана с более детальной проработкой характеров лордов Тринадцати Земель, Кайл Шэнсоу не молчалив, эту черту приобрел Беар Брэнвуд, лорд Брэнвуда.

В интерлюдии много персонажей - это связано с тем, что сквозной сюжет, идущий параллельно основному, стал глубже.
В интерлюдии будут сведены несколько разрозненных сюжетных веток. Это начало склейки общей картины мира.

Конец интерлюдии - 2 части завтра.

Скрытый текст - Интерлюдия 5-1:

Интерлюдия

Чертова дюжина

Интерлюдия

Чертова дюжина

В нас сила.
Эти слова он впитал с молоком матери. Эти слова повторял отец каждый раз, когда он ошибался. Эти слова он сказал у могилы жены и детей.
Были времена, когда Томас Кэнсли ненавидел девиз своего рода. Были времена, когда он оставался единственным, что отделяло лорда Кэнсвуда от бездны отчаяния и самых темных мыслей, что обретаются на задворках человеческой души. Простые слова простых людей, ставших во главе других.
Но для Кэнсли они значили гораздо больше, нежели выгравированные литеры на щите.
– Пять лет потрачено, – повторял Дрэд Моргот, нервно оглаживая рукава дублета из тонкорунной шерсти. – Пять лет, как оказалось притворной дружбы, сотни подарков, пять портретов дочери было сделано разными художниками. Вы знаете, сколько стоит содержать одного такого при дворе?
– Я уверен, уважаемый лорд Морлэндский готов поделиться с нами всеми затратами, связанными со сватовством, вне зависимости, знаем мы их или нет, – весело ответил Жеан Фарслоу, вытирая жирные от чесночного соуса пальцы о курточку с вышитым в середине черным орлом – гербом его дома.
– Орел завис над овцами. Чую сечу, – задребезжал Гарольд Коэн, отчего его извечно синюшнее лицо прибрело пунцовый окрас. – Вина мне!
Его дочь, Ида Коэнширская подлила в кубок делийского темного.
Глядя, как дергается кадык старого пьяницы, сир Томас понял, что все присутствующие здесь – заложники своего статуса. Традиций и обязанностей, легших им на плечи вместе с титулами.
Гарольд Коэн давно отжил свой век. Иногда Томас думал, что его душа держится на этом свете только потому, что в загробном мире не дают выпить. Когда Гарольд говорил, за ним слышалась воля дочери. Когда подписывал документы, рядом стояла и ее подпись. Ида Коэн могла сесть на его место за круглым столом, и никто не посмел бы возразить, что оно не ее по праву. Но Ида не дикарь-остгот, она не воспользуется правом сильного, дабы отобрать у слабого.
Лорд Кэнсвудский оглядел ее. Светло-рыжая коса с золотистым отливом закинута на плечо. Широкие бедра говорили о том, что девицу ждут легкие роды и множество детей. Ида больше походила на крестьянку. Высокие скулы, чуть приплюснутый нос и лицо, усыпанное веснушками, словно Аллана не пожалела на нее небесной крупы.
Она могла сидеть с ними как ровня, но данное церковью воспитание и послушание пригвоздило ее позади отца. Там она и останется пока боги не заберут пьяницу Гарольда из Синего замка к себе в чертоги.
Церковь Крови дала нам право повелевать, думал Томас. Святой Дункан принес в дикие земли светоч истинной веры. Он заживлял язвы молитвами и кормил голодавших. Священник в простой черной рясе и светлой душой. Остготы убили его спустя пять лет во время миссионерской миссии здесь, в Таусшире. Только из-за того, что монах осуждал полигамию в браке.
Церковь поняла, что одной доброты мало в землях, полных язычников. И прислала Святого Дэжерома. В сопровождении десяти тысяч закованных в броню латников.
– Лорд Коэнширский, прошу вас, помолчите, – произнесла леди Шарлотта. – Мы же не хотим возобновления кровопролития.
– Это Жеан Моргот не хочет увидеть свою голову, прибитую к нашим стенам, – внезапно заявил Дэрик Моргот. – Мы здесь только из уважения к другим лордам. Пусть радуется тому, что его шлюха...
– Подумай хорошенько, мальчик, – густые, будто покрытые ржавчиной брови Жеана Фарслоу слились в единую линию. Лорд Фартэйнд позволил ладони лечь на рукоять меча. – Подумай, стоит ли продолжать начатое.
Младший из сыновей лорда Морлэнда побелел и потянулся к ножнам.
Дрэд Моргот сделал едва уловимое движение, и старший брат перехватил руку младшего. Дэниэл Моргот шепнул несколько слов Дэрику и тот, сцепив губы, покинул собрание.
– Милорды, обратите внимание на мидии, - нарушил возникшую паузу Бельгор Таус. – Под винным соусом с зеленью и луком они особо хороши.
Он хлопнул в ладоши. Слуги принесли подносы с морепродуктами. Огромные тарелки закрыли собой резную карту Земель Тринадцати. Томас всегда восхищался искусностью резцов по дереву, запечатлевших на столешницах тринадцати лордов детальную, насколько позволял масштаб, карту их владений.
Но, судя по действиям сира Бельгора, его больше занимало искусство приготовления пищи. Лорд, принимающий Собрание Круглого Стола, не смотря на внушительный вес и раздутое бочкообразное тело, легко лавировал между гостями, указывая на блюда и нахваливая их достоинства.
Они ели из серебряных тарелок, инкрустированных мелкими самоцветами. Свет просторной залы освещался кристаллами, привезенными артелями старателей из недр Волчьей Пасти. Поговаривали, что у короля-варвара ими украшены стены Чертога Силы. Еще до того, как прадед его прапрадеда загнал нордов к белокаменным фьордам, омываемым Льдистым Океаном, шаманы слили мерцающие стекляшки с костями древних гигантов, населявших землю до прихода людей и желтоглазых.
– Я бы не спустил парнишке оскорбление, – пробасил ему Кайл Шэнсвуд, прожевывая изрядный кусок мясного рулета.
В руках кряжистого, нависающего над круглым столом подобно утесу, лорда серебряная вилка смотрелась детской игрушкой. Заросший загривок, темные глаза и длинный нос с горбинкой придавали ему сходство с медведем, что красовался на рукояти секиры, удерживаемой двумя княжескими вассалами.
Томас Кэнсли видел, как Кайл Шэнсвуд гнет подковы руками. Воины, отслужившие в Железной Вольнице, рассказывали, как этот человек располовинил двух дикарей одним ударом. Сир Кайл был опасным противником и не избегал битвы.
В нас сила.
Можно ли так сказать о его соседе? Сир Томас медлил с ответом. Даже если его будет знать только один человек
– Рыбы мне, – прорычал сир Кайл. – Старик Беар решил прибрать ее в свои загребущие лапищи. Что скажешь, сир Форель, а?
Лорд Шэнсвудский гулко расхохотался. Но шутку никто не поддержал. Такую вольность мог себе позволить только власть имущий человек, проигравший в карты всю тактичность.
Собравшиеся здесь знали печальную историю Беара Брэнвуда. Когда-то в молодости он с дружиной обнаружил гнездовье жрецов Немого Бога. И то, что он увидел, придя на черную мессу, поразило князя настолько, что тогда еще молодой и полный сил он растерял былую удаль и превратился в мрачного человека, из которого и слова не вытянешь.
Беар Брэнвуд сделал чуть заметный жест и слуги передали филе щуки к столу громадного и неотесанного сира Кайла.
Сир Томас, как и все остальные, уже высказали свои сожаления лорду Брэнвуда о безвременной кончине его дочери. Леди Годива должна была выйти за князя-чародея, Сторма Кэнсли. Но случилось страшное. Сир Томас пытался узнать, что произошло на кровавой свадьбе, но потерпел поражение. Когда прибыли его люди, они застали лишь тлен и пепел. Место Силы пульсировало, словно открытая рана. Кто-то осквернил это место, разрушив то, над чем так упорно работал брат.
Что он чувствовал, узнав о его гибели? Слуги говорили, лорд Кэнсли сотворен из камня. Статуя из белого мрамора. Но в душе кипел котел. Он винил себя за его смерть. Все повторялось, словно колесо без спицы совершило круговорот и опять прогнулось в том же месте.
Жена, воспитанники Марши, брат.
В нас сила, Томас. Что такое сила, папа? Сила это власть. Это вера. Готовность жертвовать многим, чтобы выстоять перед трудностями.
Давние обиды как старые раны. Иногда напоминают о себе. Томас Кэнсли давно простил упрямство непутевого брата. Он радовался браку Сторма и вознес молитву богам за молодоженов. Настоящую молитву, а не те, что шептали его губы в присутствии причетников и псаломщиков.
Однако лорд Кэнсвуда не мог позволить такой роскоши. Его земли находились под защитой и святой волей Церкви. Золотые оковы власти натирали кровавые мозоли не хуже железных ошейников рабов.
Все могло пойти иначе, появись Томас на свадьбе.
– Сир Томас, отведайте паштет из оленины, – прошамкала леди Эвиция. – Зозо, поухаживай за смелым рыцарем, ты же видишь, он скучает.
– Благодарю, – сухо ответил Томас.
Эвиция Берри напоминала высохшую мумию, что находили в старых маундах желтоглазых. Ясные, небесного оттенка глаза запали глубоко в череп, седые волосы величали три жемчужных гребня – все в виде совы. Руки леди Беррислэндской, все в морщинах и старческих пятнах, слегка тряслись. Это было почти незаметно, старушка вцепилась в подлокотники трона, чтобы унять дрожь. Эвиции шел восьмой десяток и она, как и пьяница Гарольд, не спешила покидать грешную землю.
Говорили, в молодости она была красива. Почти так же как Шарлотта Лизен. Но годы стирают красоту как вода камень, оставляя людям только ум, да и тот ненадолго. Эвиция пережила и детей и внуков. Она окружила себя дальними родственниками, племянниками, троюродными сестрами и братьями, играя с их навязчивой идеей когда-нибудь занять совий престол. Сейчас, на собрании круглого стола, она забавлялась с Зойлэндом Карлайлом, ее любимым Зозо.
Томас Кэнсли наблюдал, как Зозо нехотя идет мимо земель Фартэйнд и Морлэнд, обходит высокие каменные подъемы Сульсшира с восседающим за ними Генрихом Сулроудом, одетым почти как норд, в шубу из волчьих шкур. Племянник леди Берри преодолел пороги новорожденных вод величественной Амплус и углубился в леса Лизеншира. Наконец, Зозо добрался до пустошей Кальменгольда, угодий лорда-стервятника. Место тринадцатого лорда как обычно пустовало.
Шэл Кальм никогда не приезжал на собрания, ограничиваясь скупым письмом. Забавлялся с пустынными ведьмами, шутили в его отсутствие другие лорды. Ходили слухи, что у лорда Кальменгольда целый гарем дикарок, практикующих запрещенную церковью магию. И они рождают ему бастардов по одному в год, а то и по два. Отношения с церковниками у Шэла были натянуты, но он ежегодно слал святому престолу шкатулку, доверху наполненную турмалинами, опалами и черной, как уголь яшмой, безупречно ограненной в цехах Бельгора, который, сир Томас в этом не сомневался, брал высокий процент за услуги. И церковь делала вид, что не замечает странностей Шэла Кальменгольдского.
В кратерах карты круглого стола покоились соусы и кувшины вина. На чистые как девственная белизна заморского папируса земли без намека на города, деревни, реки и леса, поставили сладкие угощения.
Курага и финики, орехи в меду, черносливы под сметаной печеные фрукты и черничные пироги, покрытые патокой. Только Бельгор Таус мог позволить себе столь щедро выкидывать деньги на ветер. Хозяин приема, не переставая, нахваливал каждое блюдо, время от времени брал что-то со стола и смачно облизывал пальцы от жира или сливочного крема.
Томас Кэнсли получил свой паштет. Генри Штальс продегустировал блюдо и нашел его не отравленным. Томасу нравился этот молчаливый человек. Он отлично заменил старого помощника, некстати скончавшегося в дороге.
Лорды Тринадцати Земель выпустили пар, прикончив большую часть снеди. Беседа на щепетильную тему возобновилась, но уже на умеренных тонах.
Обе стороны шли на сближение. Дрэд Моргот согласился вернуть плененных рыцарей Фартэйнда и выплатить некоторую сумму за крестьян, убитых его людьми во время второго набега. Со своей стороны, Жеан Фарслоу снижал цены на пушнину втрое и отдавал пять литых статуэток Святого Джерома из чистого золота за оскорбление, нанесенное его дочерью, Мартеллой Фарслоу.
Любовь короля-варвара и прекрасной, медновласой имперки Мартеллы разрушила долго лелеемые планы Дрэда Моргота породниться с севером. Теперь счастливые супруги ждали дитя, будущего наследника престола Борейи, не обращая внимания на грызню мелких лордов.
Войны начинались и из-за меньшего, подумал лорд Кэнсли. Обида лорда куда глубже обиды крестьянина. Если у простолюдина жених почти что у алтаря бросит дочку ради другой, скажем, дочери соседа, он разорвет с ним всяческие отношения. Возможно, разобьет лицо в кровь в кулачном бою. Когда обида наносится благородному, умирают люди. Вяло текущая война Морлэнда и Фартэйнда длилась два года. Соседи совершали периодические набеги на земли друг друга, обмениваясь непродолжительными схватками, рыцари ломали копья о щиты друг друга. Иногда предавались огню села. Четыре, если точно. Восемь сотен людей остались без крова и пищи. Сколько из них переживет грядущую зиму?
Далее лорды обсудили небывалый урожай этого года. Даже сейчас, когда крестьяне только-только начинали точить косы, по колосящимся полям было заметно, что в зиму хотя бы не будут голодать.
Генрих Сулроуд договорился о поставках железа в Таусшир и Уолленд. Леди Берри и Гарольд Коэн, говорящий устами Иды Коэн, установили общую цену на шерсть белых овец, дающих тонкое руно. Уоллэнд и Долнлэнд объявили новый пошлинный сбор как лорды приграничных со Священными Землями территорий, чем вызвали волну негодования со стороны Бельгора Тауса, пользующегося Имперским Трактом для перевозки товаров своих мастеров.
Цвет лица толстяка планомерно перешел из малинового в пунцовый. Он рвал салфетки, метал слюной окрест, и каким-то запредельным способом заставил перейти на свою сторону леди Шарлотту и Кайла Шэнсоу. Наконец, они втроем одолели оборону хранителей Имперского Тракта и вклинились в их не сплоченные ряды. Первым не выдержал и пал Карл Долшоу. Юноша откинулся на трон и закатил глаза. Это означало, что в его легких осталось слишком мало воздуха, чтобы тратить его на споры о доходах.
Щуплый и болезненный, с кожей бледной и шелушащейся как древний пергамент, лорд Долнлэнда не должен был сидеть здесь. Карл был третьим сыном в семье и готовился войти в сан, чтобы сделать карьеру в церкви. Боги думали иначе. Потовая лихорадка в тот год выкосила многих, не делая исключения для благородных кровей или тех, в чьих жилах текла обычная красноватая водица. Умер лорд Долнлэнда, умерла его жена. Сыновья, которых отвезли подальше от распространившейся как лесной пожар хвори, заболели месяцем позже. Смерть поцеловала в губы старшего Жеана и наследующего ему Филлипа. Кайл боролся как настоящий воин. Он выкарабкался, окончательно разбив вражеские полчища, но потери с его стороны были невосстановимы. Нынешний лорд Долшоу передвигался с помощью слуг, плохо видел и не мог прочитать молитву, не начиная задыхаться.
Томас Кэнсли остался доволен первым днем. Он продал заготовленное дерево загребущим рукам Беара Тауса и часть пушнины Нойлену Уоллштайну, лорду Уоллендскому.
Последний на радостях ущипнул женушку. Девочка вскрикнула и подавила желание вырваться из покрытых синими прожилками вен старческих рук. Нойлен похотливо облизнулся и, шлепнув ту по заднице, отпустил.
– Клянусь Алланой, с первыми регулами девчонка станет женщиной, – пообещал он собравшимся. – Мои чресла скоро разорвутся от накопившегося семени.
Генрих Сулроуд и Кайл Шэнсоу расхохотались. Старуха Берри и Шарлотта Лизен заметно изменились в лице. Ида Коэн сжала рукой плечо отца, но тот даже не заметил, опрокидывая в глотку очередную чашу вина.
Разница в возрасте между лордом Уоллэндским и его третьей женой составляла чуть менее пяти десятков зим. Говорили, что девочка плачет по вечерам, возвращаясь из покоев супруга, но все еще остается девственницей. Что творилось на супружеском ложе оставалось тайной, но все понимали, что радости этот брак ей не принес.
Первый день собрания тринадцати был долгим и утомительным. Генри Штальс приказал набрать несколько лоханей воды и вскипятить, чтобы порадовать господина горячей ванной, которая прогонит ломоту из старых и плохо сросшихся после переломов костей.
Сир Томас стоял у окна, задумчиво оглаживая усы, когда в дверь покоев требовательно постучали. Слуги впустили сгорбленную, но живо шагающую Эвицию. Леди Беррислэнда наскучило общество любимого Зозо; она пришла в гордом одиночестве. Старушка пододвинула клюкой кресло и воссела на нем так горделиво, что никто бы не усомнился в ее благородном происхождении.
– Чем обязан вашему визиту?
Старуха не спешила начинать разговор. Томас Кэнсли вздохнул и велел слугам выйти.
– Грядут перемены, Томас.
– Перемены не несут в себе ничего хорошего.
– Не стоит доверять молве, тем более, если за нее говорят толстые повитухи, не державшие в своей жизни ни одной книги, – желчно усмехнулась леди Берри. – Перемены – как ланцет в руках медика – помогают не застаиваться нашей крови в жилах.
– В неумелых руках ланцет опасен, – заметил лорд Кэнсвуда, посматривая то на леди Берри, то на далекую линию горизонта, видимую из башни замка. Леса окаймляли небольшие озера. Над ними, словно неотвратимый рок, возвышались далекие снежные шапки Волчьей Пасти. – Кому как не мне это знать.
– Еще большую опасность таит неуверенность и промедление. Томас, я была на свадьбе твоих родителей, я была с тобой на посвящении. Ты предложил Агнессе руку и сердце, и я отдала тебе дочь без колебаний.
Вдох и выдох. Прошлое холодит душу, зовет к себе. Туда, где был счастлив. Туда, откуда нет возврата.
Он сдержанно кивнул.
– Девочка тебя боготворила, – продолжала леди Берри, шамкая пустыми деснами. – Вышивала портреты и писала стихи. Ты явился под наши стены подобно рыцарям из баллад менестрелей. На белом жеребце в сверкающих доспехах, с ужасным вепрем на знамени. Подумать только, я поддразнивала Агнессу свиноматкой, но она не обращала внимания, – усмехнулась Эвиция. – Ты дал ей силы противостоять насмешкам, лорд Кабаньей Норы.
Он помнил и другое. Холодный взгляд, полный ярости и ненависти в этих старческих глазах. И слова, что ядом проникли в душу. Слова злые, но правдивые. Эвиция желала ему смерти, она винила Томаса в том что случилось с дочерью. Он и сам чувствовал груз вины. И это грызло Томаса похуже жуков восточного Халифата, пожирающих людскую плоть.
В нас сила. Что такое сила, папа? Сила, это вера.
– Что вы хотите от меня, Эвиция?
– Завтра будет голосование, – сдержано ответила леди Берри. Она выстукивала по каменному полу клюкой из ясеня с вырезанной совой в навершии. – Важен каждый голос. И я хочу, чтобы ты отдал его за нужного человека.
Он пристально посмотрел на старуху.
Перемены, говоришь. Уж не ты ли их затеяла, ветхая сова? Не ты ли подговорила остальных начать собрание тринадцати лордов на два месяца раньше срока?
Как удобно для того, кто хочет ослабить поводок церковных братьев – созвать собрание, когда новый кардинал Тринадцати Земель отбыл в Солнцеград для интронизации.
– Ты просишь проголосовать, но не говоришь за кого, – произнес Томас.
– Не говорю, – согласилась Эвиция. – Иначе начнешь сомневаться, а сомнения суть промедление.
– Ты должен мне, Томас, – проникновенно сказала старуха. Она ткнула костлявым пальцем в его грудь. – Должен жизнь моей девочки, моей Агнешки. Ты знаешь, что должен. И здесь, сейчас, я могу простить тебе долг.
Что-то затевалось. От нехорошего предчувствия засосало под ложечкой. Ему не нравилось быть пешкой в чужих играх, но Эвиция явно не собиралась посвящать лорда Кэнсвуда больше необходимого.
– Я подумаю и дам ответ утром, – решил он.
– Это значит – нет, – зло прокаркала Эвиция. – Это всегда означает отказ. Вежливый, но отказ. Время выбирать, Томас Кэнсли, и выбирать следует быстро.
После ее ухода слуги внесли большую деревянную ванну и налили в нее горячую воду, открыли душистые благовония. Сир Томас позволил себя раздеть и с наслаждением забрался в ванну.
– Сир Генри, останьтесь, – велел он Штальсу.
Новый помощник послушно застыл неподалеку.
– Расскажите еще раз, Генри. Что произошло в Гэстхолле?
Слушая короткую и емкую повесть, он думал о Эвиции. Она знала куда давить. Единственное, во что он верил – это долг. Не церковь, не любовь или сострадание.
Клятвы, данные такими людьми, как лорд Кэнсли, нерушимы. Погибнут тысячи, города превратятся в песок, но клятва, данная однажды, будет с ним до конца. Его палач и спасение.
Агнесса понесла на пятый год брака. Спустя семь выкидышей отчаявшиеся супруги были благословлены Алланой. Агнесса тяжко переносила это бремя, часто болела, а под конец почти не вставала с постели. Томас обтирал вспотевшее тело жены, самостоятельно лечил пролежни. Агнесса бережно относилась к плоду, росшему в чреве, старалась избегать любого намека на угрозу. Наняла швей и портных, чтобы те соткали маленькие наряды для крохи. Распашонок хватило бы на целую армию.
Они мечтали о мальчике. Вслух обдумывали имена. То, каким смелым и умным он вырастет. Как будет защищать честь их дома, сражаться на турнирах и покорять сердца девушек.
За месяц до истечения срока начались схватки. Боль разрывала Агнессу изнутри. Казалось, Зарок захватил ее лоно и зверски издевался над всем, что дорого Томасу.
Леди Берри прибыла так быстро как смогла. Она предложила выход. Такой простой и невозможный.
Желтоглазые знают, как решить проблему, сказала она. Их женщины часто принимают трудные роды и должны помочь. Нужно всего лишь твое одобрение, Томас. Боги испытывают тебя, ответил на это его капеллан. Ты не можешь выбрать язычников, они не верят ни в Аллану ни в Гэллоса. Поклоняются ветру, гнущему посевы к земле, сметающему все, что уготовано нам богами. Ты обречешь на вечные муки не только себя, но жену и детей.
Что такое сила, папа? Сила это вера. Это церковь.
– Я одобряю ваши действия, сир Генри, – ответил он Штальсу. – Вы оказались куда лучше этого чванливого петуха, градоправителя Пэйта. Волнения людей остановлены в зачатке, а все виновные найдены и повешены.
– Не все, милорд, – заметил Штальс. В голосе чувствовалась досада. – Мои люди не смогли догнать мальчишку. Этого Марша. Говорят, с ним была чахоточная. Они виновны наравне с тем отребьем. Я считаю, что из-за них в Гэстхолле разверзлись врата и преподобному Майлзу Торсэну пришлось действовать.
Лоттар Марш…
У них родилась бы двойня. Два крохотных комка мертвой плоти принесли ему повитухи. Его мальчики. Сир Томас позволил пустить чуть ли не единственную в своей жизни слезу по ним. Агнесса пережила сыновей на один день. Она умерла от потери крови, не смотря на отчаянные литургии капеллана и его клира. Их похоронили в усыпальнице дома Кэнсли. Единая гробница. Агнесса мертвой хваткой обнимала близнецов и по сей день.
Дурные мысли одолевали его сознание в те времена. Желание последовать во тьму вслед за ними, защищать их там, в посмертной жизни. Он держал нож для разделки мяса и видел его в своей груди. Ехал на лошади и поводья сами собой слаживались в крепкую петлю.
Сила в нас.
Эти слова сковывали его члены. У лорда Кэнсли остался только долг перед родом. Понятия о чести, знакомые с детства. И он, стиснув зубы, продолжил жить дальше.
Спустя месяц, ближе к зиме, остготы сожгли деревню на границе с Брэнвудом. Дружина прибыла слишком поздно. От селения остались лишь дымящиеся угли. Большинство жителей погибло. Девушек, тех, что выдержали насилие дикарей и сохранили хотя бы частицу былой красоты, остготы забрали с собой, чтобы сделать своими женами или продать другим кланам. Тогда он и услышал плач. Тонкий, пронзительный младенческий писк прорезался сквозь треск лопающихся от жара бревен, лошадиное ржание и бряцанье стальных сочленений. Воины принесли ему два крохотных свертка в крови и гари. Мать умерла, защищая своих чад. Дикари не заметили или не посчитали нужным заметить детей.
Он знал их отца. Сильный и работящий, восемь лет службы в Железной Вольнице и пятнадцать в его дружине. Когда меч стал оттягивать его руку, Томас дал ветерану в управление деревеньку, назначив старостой, и отправил на покой. Кто бы мог подумать, что именно в этом тихом месте тому суждено было сложить голову.
Смерть забрала у него двоих детей, а затем отдала других. Все говорили о божественном знамении, и он их слушал. Два брата Кэнсли – Томас и Стэш, два мертвых сына, два воспитанника.
Мальчики росли при дворе, лорд Кэнсли не давал им спуску. Строгий, справедливый наставник – это все, что нужно мальчикам. Где он ошибся? Почему не заметил злобы и зависти в глазах младшего Марша? Возможно, из-за того, что Сторм был так похож на него самого?
Он пропустил подлое предательство, почти такое же, какое совершил Стэш Кэнсли, забыв о долге перед Церковью. Лоттар Марш опустился на самое дно, стал братоубийцей, клятвопреступником. Теперь червоточина…
Гореть ему в аду, но почему Томас видит не закостенелого в грехах оруженосца, а маленький сверток в копоти и чужой крови?
– Сир Генри, вы знаете, как проходят собрания круглого стола? – спросил Томас, чтобы отвлечься.
– Нет, милорд.
– Тринадцать лордов собираются раз в году в резиденции одного из них в период листопада. Собрание длится неделю, но главные дела обсуждаются только три дня. В первый день мы решаем щекотливые вопросы отношений между княжествами вроде разногласий домов Моргот и Фарслоу, заключаем сделки о доставке ценных ресурсов между нами и пошлинный сбор на ввезение товара в чужие земли. Второй день посвящен соборной армии Тринадцати Земель, Железной Вольнице. Вы служили в ней, сир Генри?
– Нет. Милорд. Не довелось.
– Это большая честь, Штальс. Каждый воин на нашей земле мечтает стать одним из братства. Железная Вольница защищает окраины западной цивилизации от набегов кочевья. Не дает нордам спуститься с отрогов Волчьей Пасти, держит остготов за спинами Каменных Стражей, наказывает сталью браконьеров и беглых каторжников Дальноводья. Проявив себя там, славный мечник может получить золотые шпоры.
Штальс никак не прореагировал, только заметил:
– Пусть милорд не считает меня трусом, что отсиживался за городскими стенами, когда остальные проливали кровь за Священную Империю. Ваш скромный слуга пять лет провел в Приграничье, с безгербовым щитом в одной руке и копьем в другой, охраняя покой людей от падальщиков.
– Вы состояли в ордене Безликих? – удивился Кэнсли. Вода остыла, и он начал мерзнуть. Штальс тактично подал полотенце. – Вы не перестаете меня поражать, сир Генри. И как вам служба?
– Пять лет тянутся слишком долго для того, кто противостоит тварям Мертвых Земель.
Томас Кэнсли издал сухой смешок. Вода стекала по длинным усам на шею. Он допил чашу пряного вина, смакуя легкий аромат гвоздики и мяты.
– Лорды содержат Вольницу для защиты от людей, Церковь Крови создала Безликих для защиты от порождений Столетней Войны. В ордене служат только благородные, ведь так?
– Вы совершенно правы, сир Томас.
– И что дает вам Церковь за верную службу?
– Кому-то наделы в землях Кальса или Эльса. Кому-то архигэллиотские индульгенции.
Лорд Кэнсли по-новому взглянул на своего протеже. Генри Штальс мог бы состариться в карликовых королевствах, попивая южные вина и имея постоянный доход с подаренных Церковью земель, но он предпочел им клочок бумаги. Зарница чужой души для твоей лишь сумерки.
– Завтра нас ждет тяжелое сражение, сир Генри.
Когда-нибудь он вернется к этому разговору, но не сейчас, когда завтра лорды начнут склоки из-за обладания Вольницей, а он мог думать только о мягкой кровати и подушке, набитой гусиным пухом.
– Можно задать один вопрос, милорд?
Лорд Кэнсвуда кивнул в знак согласия.
– Что происходит на третий день собрания?
– Мы меняем одних людей на других, – ответил Томас. Видя недоумение, разбившие маску беспристрастности Штальса, он улыбнулся и добавил, – Мы заключаем браки между нашими домами и семьями своих вассалов. Спокойной ночи, сир Генри.

***

– Вашей наглости нет предела, Генрих Сулроуд – бушевал великан Кайл Шэнсоу. – Вольница не остается у одного лорда дольше года, и это вам прекрасно известно.
– Вы не совсем правы, сир Кайл, – голос Карла, лорда Долнлэндского, ломался до сих пор, юноша старался произносить слова напористо, но в середине фразы горловые связки изменяли хозяину и выдавали какую-то птичью трель вместо предполагаемого рева гербовой росомахи. – В летописях нет ни одного закона, запрещающего лордам…
– Я способен сам постоять за себя, и уж точно не нуждаюсь в защите писклявых лорденышей, – рявкнул лорд Сульсширский, становясь похожим на волка. Волосы цвета обсидиана встопорщились, ноздри хищно раздувались от клокотавшей ярости.
Как быстро мы выходим из себя, когда дело заходит о гордости, подумал Томас. Он помнил первый турнир Генриха. Молодой и дерзкий волчонок выехал против одного из рыцарей леди Берри и был сбит в первом же столкновении. К нему поспешили на помощь, но Генрих никому не позволил притронуться к себе. Поднялся и, прихрамывая, добрел до шатра врачевателей. Позже Томас узнал, что парнишка вывихнул плечо, сломал нос и засадил деревянную щепу себе в подмышку. Даже находясь на волосок от смерти и истекая от крови, он боялся только одного – показать слабость перед другими.
Во дворе разразилась суматоха. Слышалось лошадиное ржание и о чем-то пререкавшиеся людские голоса. К замковым дверям княжества Таусшир подъезжали телеги с провизией. Бельгор Таус был чревоугодцем и не скрывал маленькой слабости. В последние годы его страсть к хорошим винам и деликатесной пище переросла в вожделение. Хозяин постоянно отвлекался от важных дел, когда видел перед собой то, что еще не ощутил на вкус.
– Это не обычный рейд. Я планирую пересечь Чертов Позвонок, обойти Загривок и отрезать Черноногим путь к отступлению, – прорычал лорд Сулроуд. – Разведчики докладывают о большом скоплении нордов в Волчьей Пасти. Если действовать быстро я смогу уничтожить клан одним ударом. Мои люди погонят дикарей к истокам Многодетной, где их будет ожидать Железная Вольница. Эта победа приструнит другие племена и заставит их дважды подумать, прежде чем совершать набеги на мои земли.
– Ваши земли, – передразнивая, прокряхтел Нойлен Уоллен. – А как же остальные земли? Железная Вольница принадлежит не только волчьему лорду. Она принадлежит всем собравшимся под сводами этих чудесных хоромов, правда милая?
Последний вопрос старик адресовал своей молодке. Девочка кивнула и заставила кончики губ чуть приподняться в фальшивой улыбке. Она сжимала новую куклу, как утопающий хватается за доску, чтобы хоть как-то удержаться на плаву.
Бельгор Таус раздулся от гордости, став похожим на жабу. За ночь слуги перенесли круглый стол в новую залу. Потолок оккупировала армия святого Джерома. Фреска была совсем новой, здесь еще чувствовался тяжелый запах ярких красок. Три колонны подпирали расписные своды. Два огромных камина находились на равном отдалении от гостей, согревая всех собравшихся жаром углей. Гобелены в человеческий рост закрыли серые стены. Четыре полотнища отображали четыре десятилетия, в течение которых шла борьба за влияние Церкви Крови на земли тринадцати лордов. На первом – свет учения святого Дункана и его гибель. На втором приход святого Джерома и уничтожение им культа Лунной Триады. Третий был сплошь покрыт красными и желтыми нитями, изображая адский огонь червоточин и сияющую фигуру, исчезающую в нем. Святой Джером пожертвовал собой, закрывая проход в мир людей тварям Зарока. Последний гобелен, самый старый из представленных здесь, с почерневшими краями и частыми гнилыми нитями в рисунке, изображал архигэллиота, держащего золотое «яблоко империи», и зверей, тянущихся к нему…
– Я должен закрыть глаза на беспрестанные набеги, разорение деревень, убийства людей ради того чтобы Железная Вольница охраняла земли лорда Уоллэнда от шаек беглых каторжников? – рассмеялся Генрих Сулроуд. – Или может, вы хотите пресечь попытки чахоточных тварей сбивать вашу цену на синелист? Я уверен, желтоглазые контрабандой хорошенько портят вам казну!
Старик весело расхохотался и развел руками, показывая, что не видит в своих словах ничего предосудительного. Но в глазах затаилась ненависть. Нойлен подмигнул жене. Девочка вцепилась в игрушку так, что побелели костяшки пальцев.
– Я заявляю права на Вольницу, – произнес Жеан Фарслоу. Он скрестил руки на груди, скрыв лик орла, вышитого на одежде. Крылья казались продолжением локтей лорда Морлэнда. – Во время… недоразумения с домом Морлэнд пропали пятеро рыцарей и их люди. Тел не нашли, и, как утверждает Дрэд Моргот, они не находятся у него в плену. Я считаю нужным усилить границы своих земель.
– О боги, – застонал Кайл Шэнсоу. Бурый медведь вылез из берлоги, чтобы сказать свое слово. – Вы действительно рассчитываете, что остальные отдадут Вольницу для того, чтобы она занималась поиском спившихся пьяниц или же таскалась по болотам, экономя лишнюю марку старым скрягам? Опомнитесь, люди! Все вы знаете, что произошло за Краем Мира.
Он обвел тяжелым взглядом собравшихся.
– Погибли сир Стэш Кэнсли и его молодая жена, в девичестве Годива Брэнвуд. Тревожные вести долетают до нас. О тварях, совершающих жуткие шабаши, о жертвах на нечестивых алтарях. Я считаю, пора наведаться в эти края и отомстить за равных нам. Мы очистим земли от скверны и отбросим остготов так далеко на запад, что им придется построить лодки, чтобы не утонуть в Окраинном море.
– Замечательная, пламенная речь, идущая от самого сердца, – восторженно зааплодировала Шарлотта Лизен. Локоны цвета чистого речного золота рассыпались по тонким плечам, чуть скрывая лиф, и давая простор плотским фантазиям. – Вы настоящий мужчина, сир Кайл.
– О да, – согласился тот и перешел к старому разговору. – Леди Лизен, я не большой мастак по части лести, но сегодня вы просто великолепны.
Шарлотта Лизен скромно улыбнулась, обнажив жемчужные ровные зубы. Бирюзовые глазки озорно стрельнули в сторону бурого медведя.
– Вы галантный ухажер, лорд Шэнсоу.
– А ваша красота делает меня безумцем. Я прошу вашей руки здесь и сейчас, – он встал из-за стола, по старой привычке хватаясь за секиру, будто бросаясь в бой.
– О, ваш разум действительно помутился, – залилась смехом леди Лизен. – Это все от дымных каминов. Выпейте сеннайского персикового ликеру, он очистит мысли.
Она попросила свою протеже, рыженькую миловидную девушку, подойти к нему и наполнить кубок из кувшина с тонким горлышком.
– Обещайте хотя бы подумать, – раздосадованный Кайл залпом выпил первую чашу, затем опрокинул вторую.
Пробубнил ни к кому не обращаясь:
– Мальчикам нужна мать.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

конец интерлюдии. 50% сырого текста. Возможно, немного больше.

Глава наверное опять через месяц

Скрытый текст - инт 5-2:

Кайл Шэнсоу овдовел три зимы назад и с тех пор был своим детям и за отца и за мать. Томас видел, с какой любовью тот обращается с мальчуганами. Как усердно готовит их к учебе в Солнцеграде. Он любил и лелеял их как самое дорогое сокровище своего рода.
Стал бы он таким же отцом для близнецов, случись все иначе? Только боги знают ответ.
– А Шарлотте не помешает сильная рука, что выбьет дурь из хорошенькой головки, – облизнулся Нойлен Уоллендский. Шершавый, в язвах язык на миг показался из зева и коснулся бородавки над верхней губой. – Правда, милая?
Ребенок, комкающий в тонких ручках куклу, безропотно кивнул.
– Хотела бы я увидеть этого смельчака, – Шарлотта Лизен предпочла не нагнетать атмосферу и не ответила на дерзость. – Благодарю, Мисси.
Леди Лизеншира чуть сжала руку своей протеже, обслужившей сира Кайла.
О том, что тонкостанная красавица предпочитает женские ласки мужским если не знали, то уж точно подозревали все хранители западных земель Священной Империи. Шарлотта Лизен дорого платила за свою свободу и церкви, и людям, охраняющим ее покой. Постоянные подарки епископам и кардиналам, ежегодные роскошные приемы в Одинокой Деве – самом высоком замке Тринадцати Земель. Вежливые отказы претендентам руки с сердца. Сколько их было с тех пор, как она стала править? Сотня? Две? Женихи слали портреты из Виллии, Аргестии и Аурии. Ходила история о том, что в златокудрую красавицу влюбился покойный кардинал Деструджо и в письмах клялся, что отречется от сана лишь бы заполучить один ее локон. Слухи о свадьбе Шарлотты не утихали и теперь. Но сейчас в них могли поверить разве что дети. Или боевой медведь Кайл Шэнсоу.
Томасу тоже приходила мысль предложить их домам слиться в один. Его мужественность все еще давала о себе знать по утрам. Род Кэнсли славился крепким семенем и многодетностью. Но разве мог он нарушить обеты, данные пред богами той, что любила хозяина Кабаньей Норы? Любить лишь одну, до конца жизни и никого более?
В нас сила.
Обеты, клятвы, верность, честь. И все они нерушимы для того, кто правит в землях Кэнсли. В этом отличие аристократии от прочего плебса. Мы связаны именем и долгом, что возложили на нас предки, подумал Томас. В этом наша доблесть. В этом наше проклятье.
Он не боялся смерти. Он боялся, что род Кэнсли закончится на нем. Пока еще Томас полон жизни, способен держать в руках меч и править справедливо и честно. Но что станет с ним через десять лет? Через двадцать?
Томас посмотрел в сторону Эвиции. Вот будущее Шарлотты Лизен. Княжна Лизеншира еще молода, но ее весенняя красота давно позади, а летняя приближается к закату. А дальше дождливая осень и одинокая зима. Холод смерти, который чувствуют старые кости. Эвиция тоже была красива. Его жена являлась более молодой копией леди Берри. Годы слизали красоту с лица мудрой совы. Ее чрево иссохло, на коже пролегли глубокие борозды, больше похожие на шрамы, чем на морщины. Лишь во ввалившихся глазах теплилась искра жизни, напоминая о былом величестве. Вот что ждет его в будущем. Ни детей, ни внуков. Только дальняя родня, рвущая друг друга на части в надежде возвыситься и занять еще теплое после тебя место.
Задумавшись, он чуть было не пропустил дальнейшее развитие беседы.
– И кто же, сир Кайл, по вашему должен наследовать Железную Вольницу в этом году? – спросила леди Лизен.
– Я, – ответил ей добродушный великан. – Кто ж еще? Именно я приструнил работорговцев Окраинного моря. Я и никто другой трижды возглавил Вольницу, отбивая набеги соборных племен остготов. Политика искоренения разбойничьих артелей, начатая моим предком, успешно продолжена мной…
– Политика искоренения разбойничьих шаек, – вмешался лорд Сульсширский, – была предпринята только после того, как ваш предок захватил власть, собрав вокруг себя других уличных головорезов.
– Ты назвал меня преступником, лорд Волчья Морда?!
Кайл Шэнсоу тяжело поднялся из-за стола, нерасторопно задел кубок ручищей и сеннайский ликер оросил жидким золотом шэнсвудские земли. Генрих Сулроуд оскалился так же, как зубоскалил зверь, чья шкура опоясывала его одежды. Потянул за рукоять клинка. Меч медленно, со зловещим шипением вырастал из ножен.
– Все Собрания Круглого Стола такие скучные и предсказуемые, - прошепелявил некто у открытой двери. – Последний раз, правда, за меч хватался покойный Авидиас Долшоу. Этот был куда больше тебя, Кайл Шэнсоу и позадиристей тебя, Генрих Сулроуд, не говоря уже про того паренька, которому достался венец Долнлэнда.
Собравшиеся удивленно смотрели на новоприбывшего. Шэл Кальм широко улыбался. Выбитые передние зубы не добавили привлекательности лорду Кальменгольда, скорее наоборот. Песочного цвета усы топорщились веником. Тринадцатый лорд оглядел присутствующих, вальяжно кивая равным. Нахмурился, увидев горы еды, воцарившейся в его землях на круглом столе. Недовольно поцокав языком, он раздвинул полные тарелки в стороны, наводнив сельдью, щукой и форелью вырезанные на столешнице Лизеншир и Шэнсвуд. Закинул ноги в грязных сапогах на освободившиеся пространство, объявляя его неприкасаемой зоной.
– Стервятники, конечно, приходят последними на пир, – развел он руками, – но это не означает, что их не стоит ждать вовсе.
– Долго же вас пришлось ждать, – съязвил Дрэд Моргот. – Двенадцать лет вы игнорировали собрания круглого стола. Неужели расшатанные ветрами двери Пустынной Розы так уютны?
– Мой замок настоящая развалина, – ответил, продолжая щербато ухмыляться, сир Шэл. – Дети через год другой его растащат по камешку. Страшно подумать, что привлечет их внимание после.
По спине Томаса пробежал неприятный холодок. Ведьмы Пустошей рожали лорду Кальменгольда в год по ребенку. Жены приносили дочерей, а те внучек, нагулянных от рыцарей Шэла. Инквизиция не смогла выбить чародеев, практикующих дикую магию из исконных земель. Пыталась, но безуспешно. Эхом давних войн служил выжженная магией земля. Шэл в буквальном смысле слова являлся владыкой пустого места.
Говорили – ведьмы не похожи на женщин. У них росли клыки над верхними губами и было по три груди как спереди, так и со спины. Чтобы легче выкармливать выводок.
Шэл Кальм явился на совет не в одиночестве. Его спутница скромной тенью встала за левым плечом.
Томас присмотрелся более внимательно.
Из-под капюшона женщины змейками выбились три косы цвета корицы. Атлас элегантно подчеркнул грудь, алебастровая и изящная, словно у лебедя, шея была так же прекрасна как у Шарлотты Лизен. Вздернутый носик, которым так гордятся уроженки центральной части империи. И безразличные, холодные как ледышки на вершине Волчьей Пасти глаза. Ни когтей, наростами впившихся в руки, ни крючковатого носа, ни бородавок – главных отличий обычных людей от тех, кто практикует не дозволенную церковью магию. Томас не знал, кто ему эта женщина, но уж точно не ведьма и не дочь. Одно он знал точно – спутница здесь не просто так. Ее взгляд смотрит в душу. Такие люди очень опасны. Они, как и Томас, потеряли что-то очень дорогое.
– Я предлагаю высокоуважаемым лордам успокоиться и позволить вину залить пламя недовольства, – проскрежетала Эвиция Берри. – Сир Шэл, не соблаговолите ли рассказать, почему именно сегодня вы решили нарушить традицию и почтить нас своим присутствием?
– Очень даже соблаговолю – откликнулся лорд Кальменгольда, вызывающе улыбаясь остальным. – Я давно осознал, что выдать дочерей хотя бы за одного захудалого дворянина из ваших владений – несбыточная мечта. На это никаких самоцветов не хватит. Торговля? Мои рудники дают достаточно прибыли, чтобы держать в узде мечников, а те приструнят простолюдинов. Я не впадаю в экстаз от шелков или еды, как лорд Таусширский. Судя по вам, Бельгор, вы съели столько же, сколько остальные лорды. Мои слова недалеки от правды?
Бельгор Таус залился краской и чуть не подавился вымоченным в меду кролем.
– Так что же мне все-таки нужно? – невозмутимо продолжил Шэл Кальм. – Ах да. Всего лишь Железная Вольница. Я требую то, что мое по праву чести и справедливости. Требую у вас, равные мне.
– Что?! – одновременно взревели Кайл Шэнсоу и Генрих Сулроуд. – Это немыслимо!
– От чего же, – продолжал щериться сир Шэл. – Уж не хотите ли сказать, что я не лорд?
Он поднялся и подошел к старому гобелену, изображающему архигэллиота и тянущихся к нему зверей. Лисица, волк, баран, медведь, три ежа, орел, росомаха, вепрь, сова, форель, лось, куница. Вожди остготов приняли веру в Гэллоса и Аллану, но все еще оставались дикарями. Они выбрали в качестве гербов простых зверей, без лишних завитков и украшений. Здесь были и другие – пять воробьев, огромная щука, заяц. Тринадцать Земель не раз перекраивались и так и эдак, менялись династии, вымирали семьи. До сих дней дожили только крепкие дома. Одинокий гриф завис над плечом архигэллиота. Копоть почти стерла его с полотна, но детали угадывались даже сейчас, несмотря на ветхость ткани.
Шэл показушно пригляделся к полотну.
– Да нет же, точно лорд. – Он выпятил грудь. На камзоле черной нитью швеи выткали узорного грифа на желтом поле. – Один из тех, кто правит Тринадцатью Землями.
Шэл Кальм стянул перчатку и бросил на стол. Рукавица заскользила по лакированной столешнице, остановившись на границе земель Томаса Кэнсли. На кожаной поверхности виднелось клеймо. Круг, символизирующий власть тринадцати. Их право восседать во главе круглого стола. Такие же перчатки были сейчас на хозяине Кабаньей Норы.
– Ни разу с момента смерти отца и до этого времени я не заявлял права на Железную Вольницу, уступая ее другим. По-моему будет верхом несправедливости не отдать мне воинов всего на один год.
– Но почему сейчас, – почти застонал Кайл Шэнсоу. – Ни через год. Ни через два? Ни год назад? Вы приходите как ночное видение и заявляете права именно тогда, когда решается вопрос о чести всех лордов Тринадцати Земель…
В дверь вежливо постучали. Слуги открыли массивные створки и впустили гонца. Прибывший проделал дальний путь. Нижние одежды были замызганы дорожной грязью. Подмышки покрылись мокрыми пятнами. От него несло конским потом.
Гонец подошел к Кайлу Шэнсоу, чуть подрагивающими руками протягивая письмо, скрепленное восковой печатью. Кайл сломал медведя из сургуча и вчитался в строки.
– А почему бы и нет, – пожал плечами сир Шэл. – К тому же, в данной ситуации решать уж точно не вам, благородный и немного косолапый сир Кайл.
Лорд Шэнсвуда даже не заметил колкости. Он перечитывал письмо, и лицо его выражало неподдельный ужас. Томас не представлял, что в этом мире способно ввергнуть могучего воина в такое состояние.
– Сир Томас, – обратился к нему лорд Кальменгода. – Я сожалею о вашей утрате. Я уважал Стэша за его храбрость. За то, что он не побоялся открыто заявить то, о чем думали многие из нас. Поверьте, я скорблю не меньше вашего. Но сейчас будет лучше, если Железная Вольница останется у меня. Грядут перемены.
Второй человек, кто говорит ему о переменах. Томас взглянул на леди Берри. Древняя сова не показывала виду, шамкала беззубым ртом, пытаясь разжевать кусок шпигованной свинины. Картина мира усложнилась. Эвиция заранее просчитала, как будут разворачиваться события. Использовать смерть брата, чтобы отвести рати Вольницы подальше, на задворки империи. Исключить их из сложной партии. Кальменгольд и Беррислэнд. И все это происходит именно тогда, когда умирает старый кардинал, а новый отбывает в столицу для совершения интронизации. Заговор? С какой целью? Неужели все это так важно, что Эвиция снизошла до беседы с тем, кто позволил ее дочери умереть? Что ты задумала, старуха?
– Это сказали тебе трехгрудые женушки, заглянув в гремучий котелок? – Генрих Сулроуд поглаживал шерсть волчьей шкуры.
– Томас, – Шэл смотрел только на него, не обращая внимания на других, – решать вам.
– Томас, – леди Берри мучительно проглотила так и не разжеванный кусок. Неловко помолчала. – Сделайте правильный выбор.
А есть ли он у меня, старая склочница? Ты приходишь спустя столько лет и говоришь мне словно несмышленому ребенку, как и что нужно сделать. Это не достойно рода Кэнсли.
А что достойно?
Он задумался. Что будет справедливо по отношению ко всем лордам?
– Мы проголосуем, – процедил он. – За кем останется большинство голосов, тот получит Вольницу.
Кайл Шэнсоу поднялся, со скрипом отодвинул кресло и, не говоря ни слова, вышел из залы собрания.
– В кои-то веки я с ним согласен, – бросил Генрих Сулроуд и присоединился к лорду Шэнсвудскому.
За ними последовали Нойлен Уоллштайн, обнимающий плачущую жену, Жеан Фарслоу и раздосадованный Дрэд Моргот с сыновьями.
Оставшиеся вяло отдавали голоса за сира Томаса. Леди Берри и леди Лизен присоединились к Шэлу Кальму. Гарольд Коэн заплетающимся языком отдал голос за Кальменгольд, но сир Томас сильно сомневался, что лорд Коэншира соображает, что говорит.
Томас видел разочарование во впалых глазах мудрой совы. Опять его упрямство вошло в конфликт с ее рациональностью и победило. Правильно ли он поступил? Томас не мог ответить на этот вопрос, зато знал ответ на другой. Он поступил по чести.
Лорды покидали залу собраний и разбредались по замковым покоям – кто в опочивальню, кто подышать свежим воздухом.
Его тронули за плечо. Обернувшись, он встретился взглядом со спутницей Шэла Кальма. Женщина откинула капюшон, показывая миру красивые ухоженные волосы, приколотые осиновой заколкой на имперский манер.
– Мы можем поговорить наедине?
Он кивнул. Женщина повела его в темный закуток донжона, подальше от любопытных ушей. Вечер темным плащом окутал крепостные стены. Стражники зажигали факела. На круговых башнях отражались их искаженные фигуры. Тени-чудовища крались во тьме.
– Почему вы не доверились леди Берри, сир Томас? – спросила незнакомка.
Он узнал мелодичное наречие Священных Земель.
– Кто вы?
– Я та, кто желает вам добра. И та, кто желает гибели архигэллиоту.
Опасные слова. Скажи она их не тому человеку, наказание было бы намного хуже тех, что присуждались чернокнижникам.
– Можете звать меня Затворницей.
– Не люблю, когда темнят. Меня пытаются втянуть в заговор, не сообщая подробностей. Если хотите, чтобы я вам верил, вы должны доверять мне. Ваше имя?
Она минуту раздумывала, затем решилась. Из-под плаща появилась увесистая пачка перчаток, сшитая цепью. Женщина поддела ее наперстком, похожим на те, что используют швеи. Только этот заканчивался коготком. Очень острым коготком, предназначенным пускать другим кровь. Сир Томас никогда раньше не видел подобного металла. В отблесках факелов он переливался всеми цветами радуги.
– Валентина Дель Дио. Таково имя, данное мне при рождении. Сир Томас, Церковь перестала быть щитом от греха, так как грешники и есть Церковь. Они ее плоть от плоти. Вы знаете, не можете не знать.
Он знал. Святой престол шатался. Из года в год краеугольный камень веры истачивался. Червоточины поражали города чаще, чем столетие назад. Церковники жгли ведьм и закрывали глаза на собственные бесчинства. В монастырях больше не учили грамоте. А темные люди вредят не меньше злых.
Выжила бы его жена, если бы он доверился Эвиции? Проявил характер, откинул предрассудки? Лучше не знать.
– Церковь непогрешима. Каждый, кто сомневается в этом – еретик и мертвец.
– Церковью правят такие же люди как я или вы, – ответила Валентина. – А люди смертны. Ответьте мне, что если бы священник сам привел к вам ту повитуху? Как бы поступили в этом случае?
– На что вы намекаете?
– Перемены накрывают империю как волны. Они обрушат основания церкви и смоют тех, кто не сможет выбрать верную сторону. Я не скажу вам, кто победит в этой войне, сир Томас, но могу указать одну из возможных сторон.
Она кивнула на перчатки. Одна из кожи дракона. Другая без большого пальца. Была в связке и крохотная перчатка из легкого ситца и другая, тяжелая, покрытая мехом. Такие носят норды. Или борейцы.
– Теперь их десять, – имперка похлопала по шести кожаным перчаткам с клеймами лордов, только что заседавших за круглым столом. – Ваша может стать решающей. Остаться в стороне не удастся. Выбирайте душой, сир Томас. И скорее. Иначе будет поздно.
Протяжный крик огласил тихие сумерки. К одинокому голосу через мгновение присоединились еще несколько. Кричали женщины. Где-то в правом крыле замка. Там находилась его спальня.
Томас Кэнсли поспешил туда, готовясь увидеть вспыльчивых Кайла Шэнсоу и Генриха Сульсширского, молотящих друг друга по чем зря. Но он ошибался.
В чем сила, папа? В нас сила, сын. Наполняет, дает уверенность и отвагу.
Кайл Шэнсоу болтался посреди своей комнаты, словно пугало на поле. Могучая шея не сломалась, и лорд Шэнсвуда умирал медленно. После смерти кишечник опорожнился. Смердело как в казарменном нужнике.
Томас Кэнсли распорядился снять тело, слуги увели впечатлительную прислугу, нашедшую труп. В могучих руках Кайл сжимал письмо. Томас с трудом высвободил бумагу из хладной хватки. Прочитал.
Охрана. Сиделки. Всех прирезали на третью ночь после отбытия Кайла Шэнсоу. И дети. Им отняли языки и перерезали горло. Жрецы Немого Бога смогли пробраться внутрь замковых стен? Или они изначально прислуживали Кайлу? Если так, возможно ли, что другим лордам тоже стоит опасаться?
Он последний раз взглянул на Кайла.
Бывалый воин, гнущий руками подковы, выходящий пешим против конного, против десятка латников. Бывалый рубака. Был ли он по-настоящему сильным?
Что бы он сказал своим детям, когда придет время?
В чем сила, папа? В нас сила, сын. Она в тех, кто может выдержать испытания и… способен измениться.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Коли уж я здесь появился....

Вброс сырца 6 главы.

Скрытый текст - 6-1:

Глава 6

Друзья и воры

Пошатываясь, он поднялся с колен, неловко отряхнул прилипшие к коже мокрые одежды. Водопад хлестал яростно, словно давал пощечину.
Кэт больше нет…
После тяжелой и изнурительной ночи голова гудела как церковный колокол. Хотелось лечь и уснуть. Забыть все ужасы прошлого. Но Лотт понимал – это невозможно. Еще один призрак встанет за спиной, чтобы нашептывать то, что он и сам про себя знает.
Братоубийца. Клятвопреступник. Беглец. Грешник. Ни на что не годная тряпка.
Лотт подошел к телу Уля. Потянул за рукоять. Кинжал с влажным шелестом подался назад. Стянул кольцо с янтарем в шаткой оправе. Боевой трофей не принесет никакой радости, но, они сумеют получить за него кое-какие деньги.
В последний раз посмотрел на мертвого трактирщика. Этот человек разрушил все хорошее, что у него было всего за ночь. Чувствовал ли он жалость. Нет, уже нет. Уль получил по заслугам. Но и злость ушла. Он не мог злиться на мертвых. Они всего лишь прах, а душа, он верил, горит в аду. Если в жизни есть боги, она там.
Кэт умерла.
Квази попыталась подняться, но не смогла. Неверная протянула к нему руки.
Хватит жалеть себя. Нужно думать о живых. Мертвые подождут.
Лотт помог чародейке подняться. Квази, била мелкая дрожь. Она прильнула к нему, чтобы не упасть. Он ощутил ее грудь под одеждой, уловил едва ощутимый аромат мяты, исходящий от коричневых, словно старый мед, волос. Еще день назад это вызвало бы в нем плотское желание. Но сейчас перед Лоттом была не красавица из далеких краев, а женщина при смерти. Он взял чародейку на руки. Квази почти ничего не весила. Неверная опять потеряла сознание. Глаза закатились, и голова приникла к его плечу.
Уль с сыном проломили стену, найдя слабое место в кладке. Лотт вышел через рукотворный проход в одну из опочивален. Скорее всего, здесь отдыхали фрейлины королевы. Комната была широкой, но особой роскоши здесь не наблюдалось. Он вышел из комнаты, прошел по длинной анфиладе к вычурной лестнице. Деревянные перила прогнили и осыпались трухой. Часть ступенек были разбиты.
Он спускался осторожно, то и дело перехватывая Квази поудобнее. Чародейка не приходила в сознание. Это начинало беспокоить.
Ветка многовекового вяза выдавила стекло стрельчатого окна. Листва перегородила путь и Лотт, глухо ругаясь, пролез сквозь колкие сучья. Они вышли через боковой проход. Сюда видимо подвозили бочки с вином, чтобы затем положить их в прохладу погребов. Пользуясь полосами, оставленными от телег как картой, Лотт покинул мрачный дворец Фениксов. Обогнул заросший сад с дикими яблонями и вишнями, прошел мимо высохшего фонтана, в котором чижи свили гнезда. Лотт продрался сквозь кусты лавра и добрался до места ночевки девушек.
Он бережно положил Квази на траву, укрыв плащом как покрывалом. Оттащил мертвых Терция и мальчика Квадроса к разрушенной кладке. Основание покосившейся башни почти истерлось. Подчинившись наитию, Лотт вытянул кирпич из строительного массива. Что-то хрустнуло в башне. Надломилось как старая кость.
В пепелище валялся обугленный кисет. Лотт долго смотрел на него, собираясь с мыслями. Прошлое тянуло к себе, закручивало как воронка шторма. Возвращало на круги своя.
Стоило отдохнуть и немного прийти в себя после сумасшедшей ночи. Нужно оставить воспаленное сознание в покое. Ломка потихоньку отпускала, но сердце при виде того, что сталось с вожделенной атурой, предательски щемило.
Он не мог вот так все бросить и двинуться дальше. Только не сейчас. Ему нужна Кэт, его желтоглазая чертовка.
– Я вернусь, – прошептал Лотт спящей чародейке. – Мне нужно знать наверняка, пойми. Дай мне часа два, может три. Я не брошу тебя, обещаю.
С этим он покинул ее среди запустения и смерти.
День обещал быть жарким и безоблачным. Солнце поднялось высоко и щекотало яркими бликами глаза, ласкало кожу мягкими прикосновениями. Лотт пошел на запад, поднялся по вытесанным в каньоне лестницам, чтобы получше оглядеть местность. Дворец Фениксов вытесали из скальной породы, как из бревна рубанком и топором снимают стружку, чтобы сотворить столешницу. Лотт взобрался по пологим откосам, стараясь выбирать не шатающиеся камни. Перепрыгнул на крышу круглой башни. Покачиваясь, схватился за верхний выступ нависающего утеса. Секунду казалось, что он не удержится и сорвется вниз. Лотт сделал глубокий вдох и подтянулся. Поднял верхнюю половину туловища, закинул на уступ ногу и поднялся.
Каньон в этом месте был каменистым. Хилые ростки не могли толком укорениться в твердой почве. Он с опаской подошел к противоположному концу. По другую сторону каньона синим пятном растекалось озерце. Белесая вода вырывалась из дыр в кладке скальной породы.
Кэт где-то там. Внизу. Ждет, когда я ее похороню.
Лотт потратил несколько часов, чтобы спуститься. Заработал пару ссадин и едва не сломал ногу. Наконец, почувствовав под ногами твердую почву, он вздохнул с облегчением.
– Кэт! Кэт, отзовись! Кэт, пожалуйста, скажи, где ты!!!
Скажи, что жива. Скажи, что дашь подзатыльник, и все будет как раньше.
От льющейся сверху капели по озеру шла рябь. Он посмотрел на свое изображение. Карие глаза воспалены, лицо осунулось и исхудало. Почти что кожа, натянутая на череп. Нос как у брата чуть загнут вниз подобно орлиному клюву. Волосы сваляны в колтун и торчат в разные стороны как у безумцев, просящих милостыню около статуи Святой Элайзы. Одежда тряпкой болтается на исхудавшем теле. Недельная щетина грозит превратиться в бороду. Кровь большой семейки Уля покрыла каждую пору лица. Не человек. Оголенная душа, ждущая приговора богов в чистилище.
Он плеснул водой в лицо, остервенело потер руками, смывая боль произошедшего. Все страдания. Все грехи.
– Кэт!
Желтоглазая молчала. Стрекотали сверчки, пели птицы. Недалеко плескалась рыба. Вкусная и огромная. Ленивая, ждущая, чтобы ее поймали и зажарили на обед. Чудесный день.
Он двинулся, держась кромки озерца и выкрикивая имя желтоглазой. Гладь была чуть мутной, известняк потихоньку вымывался из камня и иловыми залежами оседал на дне. Вода имела странноватый чуть соленый привкус. Лотт не отважился на глоток.
– Кэт!
Сердце на миг остановилось. А затем забилось со страшной силой, разрывая грудную клетку барабанным боем. Он увидел знакомую куртку. И кровь. Свежую, еще не запекшуюся на солнце. Много крови. И тошнотворно длинные лиловые кишки, обрывающиеся возле раздвоенной ивы.
На границе между озером и наседающим лесом земля взрыхлилась. Что-то разбросало комья травы на низко растущие ветки. Он увидел следы когтей.
Волки. Трое, может и целая стая. Трупы прибило к берегу или же звери плыли за ними? Все возможно, когда тебе преподносят готовую еду, которую даже не нужно загонять.
Невдалеке хрустнула ветка. Раздалось глухое рычание. Лотт попятился, не рискуя опрометью броситься прочь.
Что он мог сделать? Попытаться отбиться от хищников ножичком? Сквернословить? И все ради пары обглоданных костей? Кэт не одобрила бы подобное безрассудство.
Лотт понимал это как никто другой, но на душе все равно скребли кошки. Он не смог даже толком попрощаться с покорившей-ветер. Вся его жизнь – нелепая шутка Гэллоса. Все что он делает либо обречено на провал, либо приносит несчастье тем, кто находится рядом.
С такими мыслями он вернулся к Квази.
Неверная не приходила в себя. Лотт склонил голову к ее груди. Чародейка боролась за жизнь. Дышала редко и тихо. Веки слегка подрагивали.
Для нее путешествие с Лоттом тоже не прошло бесследно. Роскошные смоляные кудри стали ломкими как сухостой, лицо обескровлено, словно перед ним посмертная гипсовая маска. Сурьма размазалась по щекам, подтеками двигаясь к уголкам губ. На нежной шее полноводными реками проступили вены.
Сколько ей осталось? Неделя? День? Час? Он теряет спутников как пожилые мужья волосы.
– Аллана, спаси и убереги, – прошептал он под нос без особой надежды на то, что супруга Гэллоса откликнется и покинет солнечный престол, чтобы даровать милость какой-то неверной и проклятому братоубийце.
Усталость брала свое, глаза закрывались сами собой. В сознании теплились мысли о сожалении, смерти и только одна совершенно четкая – сон. Ему нужен отдых.
Однако вместо того, чтобы лечь Лотт собрал разбросанные где попало тюки, приторочил их к жующим высокую траву лошадям. На глаза попалась котомка Кэт, совсем легкая, вся в заплатах и сальных пятнах. Внутри несколько пучков трав, ржавые ключи и Соломенная Бэт. Теперь он понимал, как похожа кукла на старшую сестру покойной девочки. Лотт замахнулся, чтобы выбросить ненужную рухлядь. Однако так и не сделал этого. Еще не время прощаться.
У каждого в этом мире есть ноша, от которой невозможно избавиться. Груз потерь. Тяжесть вины, нарастающая как снежная лавина. Он не должен больше терять друзей. И эта дырявая мешковина не даст ему забыть главного – мы ничто без тех, кто стоит за нашей спиной.
Он попробовал разбудить Квази, но та не отозвалась. Тогда Лотт привязал ее к седлу и тихонько повел Пегушку вперед. Лошадка послушно двинулась вперед, ведомая новым хозяином.
Когда они покидали каньон, покосившаяся башня дворца Фениксов соскользнула с опор и рухнула вниз, вздымая клубы грязно-желтой пыли. Облако толченого камня рассеялось, и Лотт увидел чудовищный вылом в гладком мраморе стен. Это было похоже на подточенную сладостями дырку в молочной белизне зуба. Мерзкая несуразность в прекрасном. И богатая могила для подонков.
Это он помог башне рухнуть. Ничтожный человечишка запросто разрушил то, что возводилось не одно десятилетие.
Он ориентировался по солнцу. Раскаленный желток мучительно медленно клонился к окоему, вызывая приступы жажды и желание прилечь под куст и отключиться.
Лотт забыл, когда в последний раз ел. После ночного бунта желудок робко давал понять, что не прочь обзавестись кусочком чего-нибудь съестного.
Они вошли в редколесье к закату. Белки сновали по зеленым побегам дубков. Низкие, еще не вошедшие в силу лет липки не давали желанной тени.
Лотт напоил лошадей у небольшого ручья. Смочил губы чародейки. Квази бормотала во сне, но он не понял слов.
Лотт нашел кусок черствого сыра на дне холщевого мешка и жадно его проглотил. Оцарапав горло, комок ухнул вниз. Живот приветливо заворчал и успокоился на время.
Словно во сне он увидел медленно движущиеся телеги, мелькающие подобно видению среди остропиких осин. Крытая черным сукном повозка хромала на одно колесо, за ней тащилась телега, везущая несколько гробов из желтой древесины.
«Смерть не спешит. Играет. Забавляется».
Он принял эту новость с мертвецким спокойствием. В иной раз Лотт ужаснулся только об одной мысли о такой встрече, но сейчас сил на что-либо еще просто не осталось.
Телега остановилась, замерев на пригорке. Возница, скрывавшийся в сумраке темных занавесей фургончика, приветливо помахал им рукой.
– Мир вам, добрые люди! – звонко провозгласил он и чопорно ступил с козел на грешную землю. – Чудный день подарили нам боги, не правда ли?
– Отчего вы так считаете, отче? – когда незнакомец подошел ближе, Лотт заметил символы Церкви Крови, вышитые на рукавах священника.
– Ну как же, дитя? Птицы поют чудесные трели, солнце светит – не нарадуешься, а когда ты целый день без крошки хлеба в желудке, Аллана, приводит тебя к столу, ломящемуся от самой вкусной снеди в мире!
Не спрашивая дозволения, священник сел подле Лотта и вкусил черствого сыру так изысканно, словно обедал с самим архигэллиотом.
– Изумительно, – вынес он вердикт. – Руперт, отведай.
Гробовщик слез с груженой повозки и поспешил присоединиться к трапезе.
– Птицы поют и не такие песенки на полях, наполненных трупами, солнце светит одинаково как грешникам, так и праведникам. А ваша чудесная еда – залежалый кусок глины, – ответил Лотт.
– Возможно и так, – хохотнул священник, почесывая лысую маковку, окруженную венцом тонзуры. – В конце концов, мы видим только то, что хотим видеть. Кто-то плохое, кто-то хорошее. А истина, она всегда в золотой середине.
– Истина в том, что мы смертны. Некоторые умирают раньше, некоторые позже. Я сегодня потерял друга, святой отец. Верного и терпеливого ко всем моим жалобам. А через день или час потеряю еще одного. Они уйдут, а я ничего не смогу сделать. Все что остается, болтать со случайным прохожим о погоде и наблюдать как он меня объедает.
– Я бы выпил вина, – пожаловался священник. При своей худобе, он поглощал скудные остатки припасов на удивление живо и даже с аппетитом. – В нем кроятся все тайны мира. Где-то на донышке одной из бочек. Главное стараться и верить в то, что делаешь.
Лотт развел руками, сожалея, что не припас прожорливому иноку бутылочку другую.
Монах скорбно сложил руки в молитве и зачастил светильничный псалом из вечерни, попутно благословляя хлеб насущный, ниспосланный чуть ли не самим Гэллосом скромному рабу божиему.
Лотт смежил веки, позволив себе краткий отдых перед тяжелым путем.
– Гэллос не зря направил меня по этой дороге, – монах прервался на мгновение. – Мне кажется, боги наблюдают за тобой очень пристально. Не подведи их.

***

Когда он разлепил слезящиеся глаза был вечер. Аллана рассыпала ожерелье из звезд по атласу пурпурного неба. Тихо поскрипывала ось телеги. Руки и лицо искусал проклятый гнус; кожа зудела и чесалась.
Лотт поднялся, разминая затекшие конечности и застыл как в копаный.
Он спал в гробу.
– Преподобный, – загорланил пропитой глоткой возница телеги. – Наш покойничек ожил!
– Не смешно, – отозвался Лотт.
Раньше он бы осенил себя святым знаком, сплюнул через плечо или хотя бы поставил свечу на алтарь. Что-то изменилось. Он стал грубее, безразличнее.
– Чем здесь несет? – спросил он у возницы, но увидев его чумазое лицо, понял, что нашел источник неописуемой вони. Скорее всего, мужичок в последний раз мылся на весеннее равноденствие. К тому же, подле деревенщины лежал мешочек с конскими яблоками, собираемыми на розжиг.
– Я же говорил – любимец богов, – отозвался из хромого фургончика монах. – Ты должен мне пфенниг, Руперт.
– Агась, – согласился пахучий гробовщик. – И не стыдно вам, отче, простой люд обирать?
– А не стыдно тебе, пропойца, ставить на смерть бедолаги? – парировал монах. – Парень, если не хочешь пропитаться запахом конского навоза на всю оставшуюся жизнь, перебирайся ко мне на козлы.
Лотт с благодарностью принял приглашение и составил священнику компанию.
– Я долго спал?
– Это мало походило на сон, – покачал головой инок. – Скорее обморок. Два дня не приходил в себя. Все повторял во сне имя Кэт.
Видимо, что-то отразилось на его лице, так как монах поспешил продолжить:
– Не волнуйся, жива она.
– Жива?!
Сердце забилось быстрее, он знал, что не стоит этому верить, но все равно хватался за призрачную надежду.
– Пока жива. Спит внутри.
Лотт отдернул черное сукно и заглянул внутрь.
Квази лежала среди церковной рухляди, будто ожидая, что ее начнут отпевать. Над головой неверной раскачивалось незажженное кадило. На внушительном рундуке грудой лежали требники и старенькая с рваными краями Книга Таинств. Святые символы, выплавленные из серебра и меди, болтались на гвозде, связанные одной шнуровкой, словно горсть баранок.
Монах укрыл чародейку плащаницей с вышитым ликом святого Бенедикта, грозящего людям Халифата двуручником. «Смерть неверным» вещал мертвый архигэллиот и Лотт не сомневался, что его слова близки к правде.
Он провел рукой по изможденному лицу Квази. Девушка застонала во сне и облизала засохшие губы. Лотт нашел бурдюк с теплой водой и смочил ей губы.
Глупо было надеяться на чудо. Конечно, откуда незнакомцу знать кто такая Кэт. Но разубеждать его не стоило. Что скажет служитель церкви о том, кто путешествует в компании с неверной и оплакивает чахоточную? Ничего хорошего.
– Спасибо, что позаботились о нас, отче, – сказал Лотт, возвращаясь на козлы.
– Клавдий. Зови меня по имени, прошу тебя. В дороге не важно, кто делит с тобой еду и спит под одной крышей, верно?
Лотт кивнул и назвал себя. Если божьему человеку угодно говорить с ним на равных, пусть так и будет.
– Это долг каждого слуги Церкви – заботиться о пастве, – благодушно продолжил монах. – Мы проводники душ к солнечному престолу. Гробовщик присмотрел за вашими лошадьми. Вся тройка ухожена, сыта и готова к дальнейшим тяготам жизни.
Священник указал на бегущих позади фургона животных.
– Не в пример их хозяевам, – улыбнулся благодетель. Ясные глаза кололи острыми спицами, заставляя Лотта ерзать на скамье, гадая, что у того на уме и стоит ли дальше злоупотреблять гостеприимством. – Нелегко расстаться с «блажью», верно?
Лотт оцепенел. Рука привычно потянулась к спрятанному за пазухой кисету. Марш заставил себя кивнуть, заметив, как пристально смотрит на него Простой-Попутчик-Клавдий. Перевел дух, поняв, что честный ответ его устроил. Он спросил:
– Откуда узнали?
Вместо ответа Клавдий отвернул засаленный паллуим, скрывающий шею. На белой коже отчетливо виднелись позвонки. Четыре кривых борозды пропахали всхолмья поперек, навсегда оставив жуткий след.
– Даже мученики приходят в этот мир с тенью порока на челе, – назидательно сказал чернец. – Священники тоже люди. Давным-давно я был таким же, как ты. Потерявшим мир в душе. Атура стала для меня любовницей, сестрой, матерью. Всем. Ты знаешь, как бывает – однажды понимаешь, что порошок важнее, чем еда, вода и сон. И скорее забудешь собственное имя, чем принять дозу.
– Что-то изменилось?
– Да, изменилось, – монах безотчетно потер старые шрамы. – На меня снизошла божья благодать, – видя реакцию Лотта, Клавдий улыбнулся уголками губ. – Боги любят испытывать людей. Думаю, именно во время наивысшего душевного напряжения вскрывается истинная наша натура. Я убил человека за очередную понюшку. Он наградил меня шрамами на шее. Я выдавил ему глаза большими пальцами. Я сделал это, потому что у него были деньги. «Блажь» закончилась спустя два дня, но грезить я не перестал. Я видел мертвеца без глаз и ночью и днем, во снах и наяву. Он и сейчас приходит. Смотрит. Ждет, когда дам слабину.
Мой кат. Мой ангел. Призрак не дает прикоснуться к запретному плоду. Он знает – еще одна понюшка и я его навеки. Со всеми потрохами. Мы приходим к Гэллосу разными путями и не все они светлы и торны.
Так и живу. По левое плечо слепец, по правое – Церковь Крови. Они хороший якорь, чтобы не сдаваться и пытаться жить вместо пятнашек с костлявой.
Лотт потеребил переметную суму Кэт. Услышал бряцанье ключей внутри.
– Мне говорили, что с «блажи» невозможно соскочить. Либо она, либо лютая смерть.
– Слышал, – кивнул чернец. – Но вот я, а подле меня ты. И мы едем вместе. Два человека, которые должны умирать в муках. Не это ли божья милость, Лотт?
– Тогда почему они оказывают ее не тем людям?
– С чего ты решил, что тебе отсюда виднее, чем Гэллосу с небес?
Лес редел. Деревья попадались все реже. Вскоре им встретилась хижина лесоруба. Затем еще одна. Когда край неба заволокла агатовая мгла, они остановились на ночлег в ржаном поле. Крестьяне закончили покос, срезав зрелые колосья. Лотт примял стебли, вынес Квази на воздух, положив на мягкий стог. Чародейка умирала, и он ничего не мог с этим поделать. Только наблюдать, как жизнь по капле покидает ее.
– Завтра будем в Бенедиктии, – отозвался монах. – Покажешь девушку лекарям.
Лотт промолчал. Он знал, что лекари лишь покачают головой, а монахи откажутся отпеть хладный труп иноверки.
– Да кто ж пустит ее внутрь, – удивился жевавший солонину гробовщик. Слабый ветер доносил с его стороны легкую вонь конских яблок и немытого тела. – Паче кинут в казематы, а парня выпорют для острастки.
– Пустят, – уверенно произнес Клавдий.
– Бенедиктия? – переспросил Лотт. – Вы направляетесь в Собор Тысячи Мечей?
Монах подтвердил догадку слабым кивком.
– День Святого Клемента на носу, бестолочь, – откликнулся гробовщик. – Давеча в городе церковники допустят к причастию прихожан у Места Силы. Из Солнцеграда привезут реликварий с доспехами и мощи с прахом Миротворца. После сожжения жители поставят столы кругом и украсят храм венками из золотарника и подсолнухами.
В пути время текло быстрее, чем в четырех стенах Гэстхолла. Он провел в скитаниях три месяца и даже не заметил, как подкралась осень.
В голове зародилась безумная мысль.
Если Делия праздновала день своего святого так же пышно, как в Землях Тринадцати чествовали Святого Джерома, городишко наполнится паломниками. Горожане выплеснуться на улицы как вода из сита. Возможно ли, что он сумеет воспользоваться столпотворением и проскользнуть в святая святых?
– Сожжения?
– Урожайный для церковников год выдался. Поймали темного. Устроил богохульный алтарь близ кладбища и каждый раз, когда хоронили добрый люд, он в ту же ночь совершал богомерзкие ритуалы во славу трижды проклятого Зарока, – охотно рассказал гробовщик. – И чахоточную, что ворожбой своего народа якобы лечила язвы и плела наветы на агапитов. Мол, лечцы из них худые. Болотница желтоглазая потравила цельную семью своими травицами, грибками да настойками.
– Гробы предназначены им?
– Да, – сказал Клавдий. – Каноники приказали. Похороним при соборе, как священников. Епископ надеется добиться от святейшества, Иноккия Третьего, возведения их в лик мучеников.
Ночь прошла тревожно. Лотт почти не спал, то и дело ухаживая за Квази. Гробовщик и инок храпели как первые из праведников.
С первыми петухами Клавдий вскочил, громогласно читая заутренние молитвы и осеняя давшее им прибежище святыми символами. Скудно позавтракав гусиными яйцами, они продолжили путь. Лотт потряхивался в фургоне и беспокойно наблюдал как из-за устланных клевером холмов медленно выныривают шпили Собора Тысячи Мечей.
Вершины разномастных капелл с крестовинами узорчатых окон на каменном теле значительно превышали городские стены. Фиосетто строил на века и не скупился на размах. Серебро, золото, бронза и отполированная до блеска медь без единого темного пятнышка сверкали под теплыми солнечными лучами, восславляя Святого Бенедикта. Многоугольник храма раздался в стороны, ширясь как дрожжевое тесто. Лотт видел дыры многочисленных церковных порталов с пригорка и людей, выходящих после службы.
Громовым раскатом грянул колокол. Металлический перезвон голосов Столетней Войны больно ударил по ушам. Лотт поежился и сгорбился на сиденье. Казалось, звонят по нему, провожая грешника в глубины преисподней.
Ты все делаешь правильно, твердил он себе, отгоняя панические позывы покаяться перед попутчиком и сдаться на милость богов или бросить то немногое, что у него оставалось и бежать без оглядки. Он просто человек. Смертный, как и любой из людей.
– Поспешим, – нарушил молчание Клавдий. – Начинается казнь.
Около ворот инок спешился и показал стражникам у ворот кипу бумаг. Он недолго пообщался с ними, указывая на Лотта и гробовщика. Те усиленно кивали, проявляя недюжинное для людей их сорта рвение. Не проверяя содержимое фургона, они приказали поднять ворота. Завертелось деревянное колесо и массивная герса, унизанная клепками с собачью голову в сочленениях, медленно поднялась, пропуская их в Бенедиктов град.
На лобном месте царила давка. Людские массы теснили друг друга в надежде хоть одним глазом узреть, как кого-то лишают жизни. Женщины поливали приговоренных бранью, отцы подсаживали плачущих и потерянных детишек себе на плечи, чтобы те не пропустили самого главного.
– Дормитории агапитов в левом крыле Капеллы Бронзовой Сотни, – перекрывая шум толпы крикнул инок, указывая на вершину дальней церквушки. Скажи им, Клавдий молится за ее душу и радеет за скорое выздоровление.
Лотт кивнул и принял вожжи из рук монаха. Чернец исчез в столпотворении. Изредка черная ряса мелькала в пестрых нарядах жителей города, приближаясь к связанным узникам.
Лотт щелкнул языком и дернул поводья, принуждая лошадей тащиться вперед. Краем глаза он посматривал на приговоренных.
Темному инквизитору дали слово. Избитый, в кровоподтеках он все еще бравировал и изрыгал на людей проклятия.
– Никто не спасет вас от Властелина Ночи и Мрака! – кричал он им. – Ваши боги лживы. Они оставят вас гнить в земле, затмив солнце у себя за пазухой. Только Зарок несет свет, только он.
Кто-то кинул камнем и темный поник. Из расквашенной губы потекла тонкая струйка крови.
– Я не могла им помочь, – взмолилась желтоглазая. Покорившая-ветер ничуть не походила на Кэт. Была на полголовы ее выше и старой. Татуировки на теле потускнели и выцвели. Зрачки цветом походили на протухший яичный желток. – Я старалась, ветер да не развеет мой прах, старалась им помочь, но пришла слишком…
Палач надел ей на голову мешок.
– Пожалуйста, дайте последнее слово, – взмолилась та. – Соборование им не помогло бы в любом случае!
Пламя от факела резво перебежало на сухой хворост. Огненные языки жадно подбирались к ступням желтоглазой. Она начала вопить.
Ей вторил темный инквизитор, только Лотт знал, что ему уготована легкая смерть. На шее жреца проклятого бога висел мешочек, в котором таилась крохотная порция атуры. Лотт хотел бы забыть, но память услужливо подсовывала воспоминание, как лютой зимой он выманил подобный мешочек у такого же смертника как эти двое. Бывший оруженосец пообещал найти мать арестанта и сообщить, как тот умер и его последние слова, полные любви к семье. Он взял мешочек и тут же забыл обо всем, кроме того, что находилось внутри.
Огонь танцевал вокруг приговоренных, лизал кожу, ходил кругом, словно не решаясь приступить к основному блюду.
Лотт проехал мимо, даже не обернувшись на хлопок. Он и без того знал, что «блажь» вспыхнула, подарив легкую смерть темному. Желтоглазую наказали более жестоко. В ее криках не было ничего осознанного, только боль. исторгаемая глоткой.
Лотт проехал маленькую наружную базилику какого-то святого с необычайно длинной бородой и свернул в сторону от капеллы Бронзовой Сотни. Он остановил фургон около панно, изображающего одну из битв Столетней Войны. Архигэллиот отбивался от полчищ иноверцев, пока последние из легиона божьих воинов несли павших на своих руках. Лотт знал, что пройди он чуть дальше и увидит смерть и вознесение главы церкви к солнечному престолу, только не это было его целью.
Лотт забрался внутрь фургона и поднял беспамятную Квази. Перекинув ее через спину, он прошел в уложенный порфировыми плитами центр собора. Сверху нависал необъятный колокол, удерживаемый десятком цепей толщиной в три бычьих ноги. Язычок в форме мечника едва покачивался по затухающей амплитуде, намекая о неотвратимой каре, что последует потом.
Караульные отошли поглазеть на корчи приговоренных, облегчив ему задачу. Лотт глубоко вздохнул, заставив подленький внутренний голос замолчать раз и навсегда. Он постарается стать лучше. Ради Кэт.
С этой мыслью он вошел в вибрирующее, налитое магнетической, почти животной мощью Место Силы.
Мгновение спустя взорвались окна собора, осыпав ошметками ликующую толпу на лобном мете.

***

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Скрытый текст - 6-2:

***

Его закрыли в мрачной аскетически обставленной келье одного из насельников собора, оставив только одинокий огарок свечи. Впрочем, Лотт и этому был рад. Он растянулся на жесткой лавке и смотрел в потолок, пытаясь собраться с мыслями.
Он не знал ярилась ли еще толпа и имело ли смысл придумывать план побега. Клавдий, по сути, спас его, не дав людям сжечь еще одного еретика, творившего кощунство. Послушники взяли Лотта под локти и отвели в глубокие недра Собора Тысячи Мечей, а он не особо и сопротивлялся. Бежать? Стоит ему выйти, как разгоряченные верующие набросятся на бывшего оруженосца и растерзают на части.
Время здесь тянулось медленно и вязко. Впервые за дни путешествия Лотт выспался, восстановив исчерпавшиеся силы и приведя мысли в порядок. В конце концов, он не чувствовал себя виновным за то что сделал.
Когда огарок расплылся по столешнице бесформенной восковым пятном, к нему вежливо постучали. Скромный свет разрезал густую мглу, резанув по глазам. Лотт прищурился, вглядываясь в посетителя.
– Клавдий? Я думал за мной придут инквизиторы.
Он улыбнулся и позвал Лотта к выходу.
– Так и было бы, не попроси я за тебя лично.
Лотт еще в пути понял, что имеет дело не с простым отшельником. Тонзуру Клавдия прикрыла обрядная биретта, поверх багряной далматики с золотыми нитями по канту свисал амикт с символом Гэллоса. Пурпурные перчатки и чулки из замши скрыли мозолистые пальцы рук и ног. Тяжелый золотой рационал сменил засаленный паллиум с вышитыми золотом обетами высших священников.
– Монсеньор епископ, – Лотт счел нужным поклониться. – Должен сказать, вы неординарная личность. Ни за чтобы не поверил, скажи мне, что подобные вам путешествуют в компании гробовщиков без слуг и удобств на простых мулах.
– Полноте, Лотт, – отмахнулся Клавдий. – Излишняя кичливость идет во вред любому путешествующему, а должностному лицу тем более. С бедного отшельника все взятки гладки. К тому же, всегда интересно узнать, о чем думают простые люди.
Священнослужитель выразительно посмотрел на бывшего оруженосца. Лотт почувствовал, что зарделся. Пока он силился подобрать нужные слова, епископ продолжил:
– Натворил ты дел, Лотт. Если бы сказал мне раньше, что везешь чародейку…
– Что с ней? Она жива?
Только бы он не опоздал. Еще одна смерть потянет вниз подобно свинцовому грузику на шее утопающего.
– Неверная пришла в себя, – кивнул архиерей. – Спрашивала насчет тебя.
Они поднялись на верхний ярус. Вечерело. Солнечные лучи выплескивали на мраморные колонны жидкое золото, медленно перетекающее в медный окрас. Встречные священники кланялись епископу и осеняли святым знаменем Лотта, шарахаясь от парочки как от больных лепрой.
– Я так и не поблагодарил вас за то, что спасли меня от толпы.
– Не стоит. Ты совершил благое дело, но оно повлекло за собой большие волнения. Я считаю, Лотт, ты останешься при мне, пока мы не разберемся в том, что произошло.
Квази смотрела на закат, прислонившись к одному из каменных карнизов. Смертельная бледность покинула восточную красавицу. Она успела привести себя в порядок, скрепив вьющиеся волосы заколкой и повязав поверх ситцевый платок. Губы чародейки порозовели и приобрели прежний объем. Квази переоделась в чистое платье, больше идущее монашке, чем благородной. Неизменная брошь в виде скарабея прикреплена у левой груди.
– Лотт, ты в порядке? Тебе не сделали ничего плохого из-за… Меня? – первым делом осведомилась она, вглядываясь в его лицо и ища там признаки всяческих побоев. – Ваше Преосвященство.
Жительница Восточного Халифата словно только сейчас заметила Клавдия. Она присела в глубоком реверансе, низко склонив голову.
За окнами раздалось пение служек и высокое звучание труб.
– Поднимись, дитя, – приказал священник. – Вы наверняка хотите поделиться друг с другом пережитым наедине. Я покину вас ненадолго. Прибыл кортеж с мощами Миротворца и мне должно присутствовать при причастии.
Лотт провел чародейку к широкому балкону с лепниной в форме воинов времен Столетней Войны по краям. Квази положила изящную руку ему на плечо.
– Клавдий рассказал, что ты ухаживал за мной в дороге.
– Я делал то, что считал нужным. Не стоит благодарностей.
Она скромно улыбнулась. Поднялась на носки и поцеловала в щеку.
– И все же я говорю спасибо, Лотт. Ты почти стал рыцарем из легенды.
– О да, – серьезно кивнул Лотт, указывая на измызганные дорожной грязью одежды. – Вот мой алый плащ и золотые доспехи. Осталось победить огнедышащего дракона и изловить заколдованную принцессу.
Он споткнулся на последнем слове. Неловко пожевал губу, подбирая слова.
К собору приближалась богато разряженная процессия, сопровождаемая пестрой толпой. Люди скандировали имя Бенедикта и осеняли себя святыми знаками. Мощи везли в хрустальной дарохранительнице в виде меча, всаженного в камень почти по рукоять. Почетный эскорт из двадцати человек, готовых отдать жизнь за церковь, мерно вышагивал по бокам, неся элементы доспеха Миротворца. Иногда они останавливались и давали людям прикоснуться к святыням. Божьи воины назначались лично архигэллиотом и служили только Обители Веры.
– Ты любил ее? – внезапно спросила Квази.
– Кого?
– Ты знаешь.
Клавдий вышел пред верующими и произнес короткую, но воодушевляющую речь. Епископ не жестикулировал, не повышал голос и, тем не менее, его слушали, жадно глотая каждое слово, вылетевшее из уст.
– Я не знаю, Квази.
– Не знаешь? – удивилась та. – Человек либо любит, либо нет.
– Какая разница? – взорвался последний из Маршей. – Если я отвечу, Кэт воскреснет? Поделиться с тобой тем, что мы пережили вместе? Она вытащила меня со дна преисподней, а я подарил ей смерть.
– Посмотри на них.
Лотт указал на воспевающих псалом мещан.
– У каждого жителя Бенедиктии сейчас на лице улыбка. Они верят, что живут по заповедям. Верят, что особенные и их не тронет зло. И это те, кто сжег желтоглазую за то, что она старалась лечить людей. Кто из них свят? Кто проклят? Этому меня научила Кэт. Смотреть вглубь человека. Она хотела сделать из меня того, кем бы я никогда не захотел стать.
– Но хочешь сейчас?
Он потер лоб, будто вызывал халифатского джинна из головы.
– Можно ли стать тем, в кого не веришь?
– Я думаю, об этом знаешь только ты.
Квази нежно провела по его волосам, погладила колкую бороду. Неверная оставила его наедине с собой, удалившись в прохладу храма.
Лотт наблюдал за празднованием.
Люди несли заготовленные венки из золотарника, возлагая их к хрустальному ларцу и на шеи божьих воинов. Служки собора в длинных белоснежных ризах, достигающих гранитных плит, украсили Место Силы подсолнухами. Цветковое солнце протянуло золотистые лучи к капеллам собора. Битое стекло еще убирали. Собор потерял часть лоска, но смотрелся намного лучше привычных в Землях Тринадцати маленьких костелов с их деревянными часовенками.
Он наблюдал за веселящимися жителями, за городским гомоном, песнопениями. За тем, как верующие причащаются освященным вином из церковных кубков и облатками, смоченными в липовом меду.
Любил ли он желтоглазую? Простой вопрос без однозначного ответа. Изгнанный с позором человек и презренная чахоточная. Хорошенькая же из них вышла бы пара. Как повернулась бы судьба, доберись они к гнилым болотам Дальноводья? Лотт не видел себя семьянином с кучей детишек за горбом, нанимающимся на поденную работу ради краюхи хлеба. Скорее всего, их путешествие могло закончиться в одном из городишек, где Лотт попрощался бы с девушками, бросив пару ничего не значащих фраз и солгав, пообещав навещать их время от времени. Он мог ограбить их ночью. Мог продать в бордель. Чертов мессия. Как же, ждите.
Церковники внесли реликварий в капеллу Серебряной Сотни. Люди выносили столы на улицы и ставили на них редко приготовляемые яства. Сегодняшним вечером будет славный пир в честь человека, почти выигравшего Столетнюю войну и проигравшего все, за что боролась церковь.
Лотт вернулся внутрь храма, прошел кругом просторной залы, рассматривая аспиду здания, подпираемую гранеными колоннами с узорными капителями в виде скрещенных клинков.
В каждой из стен, вмурованные, ждали своего часа верные Клементу воины, пожелавшие и после смерти оставаться подле архигэллиота. Лотт видел бесчисленные острия мечей, торчащих из-под козырька храма. Бастарды с гнутыми гардами, гигантские двуручники, ржавые клейморы, сочащиеся свежей кровью, будто благодатным миром и фламберги с волнистыми лезвиями создали подобие тернового венца, нависающего над приходом подобно незримой карающей деснице богов. Он, как и все мальчики, не раз слышал истории про Столетнюю войну. Пантиан и Марцелл Второй провели три неудачные кампании, сдав прежние позиции и отдав на поругание ряд городов Виллии. Антиархигэллиот Пий Восьмой заключил позорное перемирие в шестьсот тридцатом году, отдав нынешнее Приграничье великому халифу, за что был низложен и предан анафеме. За это и мужеложество. Жезл полководца в безнадежно проигрываемой и опустошительной войне принял глава инквизиции, севший за престол под именем Клемента Пятого. Он договаривается с Фениксами о новом святом походе против неверных. Совершает бескомпромиссное решение, отозвав большую часть легионов, охраняющих Священные Земли от северян и язычников остготов. Будоражит клир сделкой с торговой флотилией о постоянных поставках еды. Безудержный в бою, своим примером Клемент вдохнул веру в тех, кто шел за его спиной. Он разбивает несколько ратей на мелкие группы, совершающие неожиданные нападения на ратников неверных при границе Кальса, заставляя их раздрабливать силы в призрачной погоне по безлюдным землям. Двигаясь с фантастической скоростью, Клемент вгрызается в восточные земли, отрезав пути снабжения неверным. Воины халифата, лишенные поддержки, не могущие удержать бунтующее население захваченных виллийских городов, были сметены его твердой рукой с глобальной карты. Халифат отступал, стягивая силы со всех концов объятой огнем восстания страны. Клемент не единожды пытался навязать неверным бой. Однако верховный халиф медлил, он маневрировал, собирая рати в кулак, выбирая место с крепкой почвой, что пошло бы на пользу легкой коннице.
Лотт наблюдал, как мощи спускают в крипты. Вход в усыпальницу церковников с крутыми ступенями и широким проходом, выполненным в виде арочного проема, покрывали барельефы из эпизодов Столетней войны. Вентиляционные отверстия, выполненные в виде разинутых ртов горгулий, не давали застаиваться тяжелому воздуху усыпальниц. Картины сражающихся, умирающих во имя церкви людей, зажатые меж каменных блоков, восходили к самому куполу храма. Казалось, только яростная сеча возносит их к небесам и ничто более.
Обе армии схлестнулись в шестьсот тридцать девятом году. В разгар лета на раскаленном добела потрескавшемся камне. Левый фланг оказался зажат руслом высохшей реки. Клемент двинул вперед бронированных латников, прикрывая их неустанными залпами лучников. Халифат смял легковооруженные сотни делийского королевства, проведя неожиданный маневр и обойдя правый фланг. Империя блокировала начавшуюся бойню аурийскими пикинерами. Не давая врагу опомниться, Клемент шлет пехоту южан с фальшионами в одной руке и малыми щитами в другой. Архигэллиот приказывает инквизиторам создать магическую переправу для конницы.
Перед Лоттом будто воочию разворачивались события давно отгремевших сражений. Он видел тысячи неверных, сминаемых божьими воинами, скачущими по призрачному мосту через высохшую реку. И то, как металл рыцарей, теснящих передние ряды жителей халифата, мнется под чудовищными молотами восточных чародеев. Их лучники легко прервали контратаку убойными арбалетами и композитными луками. Армии неумолимо шли на сближение и возможности для маневров уже не осталось. Только вера и воля к победе.
В центре каменной стены, разрезанная вентиляционными отверстиями, находилась центральная композиция последнего сражения войны, которую начали прадеды и видели их правнуки.
Яростная сеча без жалости и отдыха длилась до самой ночи. Над смертобоищем курились души павших, оплакивающих гниющее мясо на собственных костях. Кровь, плоть и сталь слились в единое целое, и это нечто пробудилось к жизни в чужих муках и ненависти.
Лотт смотрел одновременно на чудовищную и притягательную панораму, в которой из груд мертвецов рождались падальщики. Не живые, не мертвые, не люди и не звери. Существа, предназначением которых было карать без жалости и надежды на пощаду, раздирали мясо неверных и имперцев одинаково легко и в не зависимости от вероисповедания. Они причащались человечьей кровью как вином и ели плоть как постные хлебцы, наращивая собственную кожу, кости и мышцы.
Люди в левом углу панорамы молились или бросали оружие, в панике убегая с ратного поля. Правый фланг не заметил чудовищ. Халифатская конница не торопилась обезглавливать аурийцев, виллийцев и упрямых сеннайцев. Неверные застыли, не смея пошевелиться пред приближающимся штормом, уносящим останки всех, кто когда-либо пал в долгой войне. Ветер из тронутых ржой доспехов и человечьих костей разрезал некогда единые земли непроницаемой темной завесой, навсегда разделив Восточный Халифат от Священной Империи и горе тому, кто попытается пересечь Мертвые Земли.
Тимпан, вгрызшийся в прозрачный купол, венчала последняя сцена, подводящая к кульминации всей войны. Клемент уводил последних солдат, не дрогнувших перед разверзшимся пеклом, не бросивших оружие, верящих в свою правду и следующих за ним из мясорубки. Он вел их домой, потому что понял – та война, которую так страстно хотел выиграть, проиграна, а та, которая началась, никогда не закончится. Всего тысяча вернулась в Империю. И эта тысяча покоилась здесь, в толстых стенах, в мозаичном полу, и расписных куполах, венчающих собор Святого Клемента, Миротворца. Человека, способного выиграть безнадежную войну и проигравшего гораздо больше, чем неискушенные предшественники. Он оставил вдовами матерей, сиротами детей, и бесплодными некогда благодатные земли.
Но не смотря на это, люди чтили его как никакого другого святого здесь в центральной части империи. Они верили, что именно его ниспослали боги в тяжкий час испытания.
Лотт испил воды из небольшого фонтана близ серебряной купели. Смочил волосы, погладил щетину. Нужно побриться. Наверняка сейчас он похож на разбойника с большой дороги. Не тот вид для человека, прячущегося за стенами храма.
Увидев часть служек, покидающих залу, он подстроился к ним и как бы невзначай намекнул о своей проблеме. Дюжий детина громоподобным хорошо поставленным хоровым басом отправил его в капеллу Мельхиоровой Сотни.
Лотт последовал его совету. Он покинул мрачные своды храма. Спустился вниз, пройдя вдоль узкого коридора под площадью собора Тясячи Мечей. Дормиториии священнослужителей начинались у скромной базилики, посвященной Дулосу, Старостерпцу. Деревянная фигурка корчилась на трех копьях, которыми ее проткнули языческие царьки южан, но продолжала тянуть руки к солнцу. Монахи осеняли себя святыми знаками, проходя мимо алтаря. Видимо, он напоминал служкам о том, почему они пришли в лоно церкви и что это за тяжкий груз.
Лотт услышал лязганье металла о металл. Он выглянул сквозь прутья решетки, ограждавшей храмовые залы от жилых помещений. После завершения церемониала охрана заносила доспехи Миротворца в библиотечные покои. Начищенные до зеркального блеска реликвии одна за другой исчезали за створками. Глухой шлем с решетчатым забралом, нагрудник с гравированным солнцем, горжет, наручи, наплечи, мятые рондели, массивные рукавицы, сабатоны, наколенники и набедренники, а также многочисленные щитки с ремешками, защищавшие отдельные части тела. Два солдата, завершавшие вереницу эскорта несли гигантский двуручник в инкрустированных гранатами и лалами ножнах на шелковой подушке. Рядом с ним Лотт казался крохотным ребенком. Клемент был воистину прирожденным воякой, раз махал такой дубиной направо и налево.
Он попытался протиснуться следом, чтобы рассмотреть доспех вблизи, но служивый не дал попасть внутрь, загородив собой проход. Длинные русые волосы воин собрал в хвост. Точеное, словно из мрамора, аристократическое лицо с ямочкой на подбородке смотрело на бывшего оруженосца как на отхожее место.
– Вход воспрещен, – сказал он чванливо. – В особенности тебе.
– Почему? – Лотт состроил удивленную физиономию.
Вместо ответа мужлан прижал его к стене, надавив на кадык локтем.
– Ты здесь только по прихоти епископа. Тебе улыбнулась удача. Но везение быстро заканчивается. Хочешь узнать, где его дно? Задай еще один дурацкий вопрос.
Он с шумом захлопнул двери перед носом Марша. Лотт поплелся в кельи, потирая шею и думая, что некоторые люди просто созданы для того, чтобы быть идеальными служаками. Строевая подготовка для них как манна небесная. Дай им поручение, эти дурни лбы в кровь разобьют, только бы все было по уставу.
Лотт долго отмокал в деревянной бочке, до красноты тер мочалкой кожу, стирая грязь и избавляясь от душка путешествий. Вода потемнела и пузырилась. Он малость вздремнул, разморенный паром и надышавшись влажного воздуха.
Он очнулся от топота, несвойственного в размеренной храмовой жизни. Люди бросали дела и выбегали прочь из крохотных комнатушек, в которых отдыхали. Случилось нечто из ряда вон выходящее. Немного поколебавшись, Лотт поднялся из бочки. Дал стечь воде. Вытерся рясой оставленной нерасторопным монашком. Посмотрел на свое отражение в мутной воде, решая бриться ли ему или последовать вслед за остальными. Устало вздохнул и пошел искать брошенные под лавку сапоги.
Заспанные служки и священники в исподнем тихо переговаривались, обступив Место Силы. Старцы чесали залысины, более молодые поглаживали отпущенные бороды, юнцы теребили первые волоски на подбородках.
– Лотт, сюда, – из столпотворения выскочила Квази. Неверная, похоже, была так же поражена, как и остальные.
Лотт протиснулся вслед за ней сквозь озадаченно шепчущий клир. Присвистнул.
Подсолнухи и золотарник увяли, но все еще пахли свежим нектаром. Некто, не дружащий с головой, проник сюда после празднования. Некто, очень дерзкий написал здесь несколько слов размашистыми мазками укладывая краску на плиты. Лотт вчитался в строки:

«Юлия, царица воров, клянется верной рукой, в том, что умыкнет святые мощи из-под носа охраняющих его растяп».

– Дела, – протянул Лотт.
– Опять ты, – свирепо гаркнул старый знакомец. Страж мощей оторвался от беседы с Клавдием и угрожающе наставил на Лотта перст.
– Неприятности начались с вашего здесь появления. Ты с неверной накарякали это?!
– Они ни при чем, Джеймс, – Клавдий встал между ним и своими подопечными, успокаивающе протягивая руки к небесам. – Успокойтесь. Пожалуйста, не гоняйтесь за тем, кого здесь нет. Я уверен, что это чей-то розыгрыш.
– Розыгрыш?! Кто-то плюнул в лицо нам, давшим обет оберегать реликварий лучше собственной жизни. Гнусные воришки хотят отобрать мощи? Их ждет мой меч. Приходите!
Лотт скривился от лезущей изо всех дыр патетики, но промолчал.
– Нам нужно поговорить, – сказала Квази.
– Потом. Ваше преосвященство!
Клавдий подошел к ним, вытирая выступивший пот батистовым платком.
– Каков сюрприз, а? – хмыкнул. – Не успел войти в должность, как парочка попутчиков выбивает стекла в моем доме, а детки пишут всякие скабрезности на полу.
– Думаете, у них не получится?
– Уверен, это напускная бравада. Но люди могут наболтать лишнего. Нужно привести их в чувство и вытереть это непотребство до рассвета. Никто в городе не должен знать об этом. Понятно?
Последние слова относились к помощникам епископа. Послушники бросились закрывать двери и перекрывать выходы, предотвращая разрастание паники.
– У нас лучшая в мире стража, – продолжил епископ. – С Джеймсом Галлардом мы как за каменной стеной. Верно, Джеймс?
– Верно, – важно кивнул длинноволосый рыцарь. Он выпятил грудь колесом и широко расставил ноги, словно позируя перед художником. – Никто не пройдет, будьте уверены.
– Вижу, мы вас не убедили, – проницательность епископа казалась запредельной.
– Я верю, ваше преосвященство. Но эти люди измазали краской Место Силы у всех под носом. Это вселяет опасения.
– Что же, Джеймс, проводите наших упрямых гостей в крипты. Пусть сами удостоверятся в надежности охраны.
– Ваше святейшество, они же…
– Джеймс.
– Этих нарушителей необходимо допросить…
– Джеймс! – повысил голос епископ. – Проводи их. Я верю Лотту как самому себе и не потерплю плохого к нему отношения. Не создавай лишних проблем, у нас их и так предостаточно.
Рыцарь вздохнул и поплелся прочь, сжав кулаки от беспомощной злобы.
– Околдовали вы его что ли, – проворчал Галлард. – Ладно, идем. Но предупреждаю – я слежу за тобой. Только сделай что-то не так, вздохни подозрительно, икни не по делу. И сладкая жизнь в соборе кончится.
Лотт счел за лучшее не отвечать. Он благодушно улыбнулся и пошел следом за стражем реликвария, пытаясь насвистывать услышанную на недавнем празднестве мелодию. Получалось скверно, но он особо не старался. Ему нравилось злить высокомерного ублюдка. Похоже, он набрался этого от Кэт.
– Лотт, – тихо сказала Квази, оттягивая его рукав и заставляя замедлить шаг. – Это важно. Место Силы. Оно бесплодно.
– Что ты хочешь этим сказать?
Стражи повели их на первый уровень крипт. Здесь чадили факелы, несло плесенью и крысиным дерьмом. Он уличил момент и отвел Квази в неприметную комнатушку, подальше от Галларда и его ребят.
Это была покойницкая. Четыре из пяти столов были заняты трупами. Рядом стояли столики с инструментами для бальзамировки. Болезненного вида старичок с выпирающим над левой ключицей горбом заморгал при их появлении, забыв о своем деле. Находиться рядом с распанахаными трупами не было верхом мечтаний, но Квази ясно дала понять, что от этого зависят их жизни.
– Я до сих пор не могу поверить, – Квази смотрела не него круглыми от потрясения глазами. – Ты запечатал Место Силы, Лотт. Не знаю как, но сделал это. Я не чувствую ни одного пульсара, ни одной чародейской нити, с помощью которой можно подпитаться.
– Боги, мы влипли, – простонал он. – Если инквизиторы узнают об этом, нам конец. Галлард лично перережет…
– И что же перережет Галлард?
Лотт сглотнул. Рыцарь держал надушенный платок возле самого носа, кривясь от здешних запахов.
– Я жду ответа.
– Вы перережете глотки этим воришкам, сир, – Лотт выпалил первое, что пришло на ум.
Рыцарь мрачно кивнул и неоднозначно дал понять, что пойдет замыкающим. Беседы по душам в ближайшее время не предвидится.
Что же делать? Епископ желал оставить их при себе пока не прояснит обстоятельства дела. То, что при соборе не оказалось ни одного инквизитора просто чудо. Лотт знал – это ненадолго. Времени у них в обрез. Нужно найти способ выпутаться.
Они спустились вниз еще на один пролет лестницы. Там стояли двое стражей. Еще несколько томились около дверей в нижние залы крипт.
Мертвые здесь походили на высунувший чернослив. Сморщенная кожа с сиротливо виднеющимися волосами обтянула кажущиеся крохотными кости. Мумии спеленали, будто младенцев, уложили в неприметные ниши тянущихся в разные стороны коридоров.
Лотт запнулся, увидев в углу горстку пыли. Перевел взгляд к потолку. Усмехнулся. Кажется, он схватил Аллану за попку.
– Восемь человек охраняют четыре выхода из подземелий, – нехотя поведал Галлард. – По двое возле каждого входа. За каждого из них могу поручиться лично. Опытные бойцы, не пропустят и мыши.
– Замечательно, – сказал Лотт. – А где сам реликварий?
– Между несущими колоннами, – каждое слово Галлард выдавливал, будто его пытали раскаленными клещами. – За мной.
Рыцарь провел их через места упокоения простых ченцов. Ближе к середине залы располагались усыпальницы священников, имеющих более высокий сан. Усопшие чтецы зажимали в костяшках Книгу Откровений, инквизиторы – святые знамения, отлитые в золоте. Высший клир мог себе позволить каменные ложи, вытесанные в форме зверей или ангелов. Епископы покоились меж крыльев, на спинах диковинных существ. Чуть дальше, на медном троне застыл ссохшийся гэллиот. Вместо глаз мертвецу вставили бриллианты. Руки прикованы серебряными обручами к подлокотникам; точно такой же, привинченный к спинке, поддерживал шею. Подле престола находилось несколько десятков колыбелей из ивовых прутьев. Возможно, при жизни этот человек прослыл защитником сирот.
А за всеми ними, на неказистом возвышении стояла пустая хрустальная рака со сдвинутой крышкой. Галлард окаменел. Рыцарь не мог поверить в случившееся. Лотт отчетливо слышал как шумно тот дышит, фильтруя пыль и тлен ноздрями.
– Родриго, – закричал сир Джеймс. – Вильям, Меллион! Все ко мне!
Лотт отрешенно следил за суетящейся охраной и их квелыми попытками найти виновных. Галлард гонял людей, костерил их на чем свет стоит. Закованные в доспехи воины метались по криптам, гремя железом, мало что не переворачивая покойников в надежде найти пропажу.
Галлард рвал и метал. Его лицо краснело все гуще с каждым новым докладом. Никто не посещал крипты в их отсутствие. Ни одна живая душа. Охрана подняла каждый камень в катакомбах, опросила всех монахов в этом секторе храма. Ченцы пугливо пялились на ярившегося стража, мяли веревочные пояса, но по делу ничего сказать не могли. Святые мощи пропали.
Лотт выждал момент, когда гордый рыцарь окончательно сдался. Галлард отстегнул ремешки нагрудника, высунул платок из-под внутреннего кармашка и протер вспотевшие подмышки. Карьера рыцаря неумолимо приближалась к финишу и Лотту льстило, что он держал ее в своих руках.
– Возможно, еще остались места, которые вы не учли, – задумчиво произнес он.
– Что ты несешь?! Мы были везде.
– Везде очень неопределенное место, сир Джеймс. Оу, я хочу помочь, – Лотт мирно поднял руки, видя как Галлард с воинственным видом тянется к ножнам.
– Так выкладывай поживее, не цеди слова через сито зубов.
– Такова цена бескорыстной помощи, – деланно вздохнул Лотт. Он подмигнул не понимающей Квази и дружески похлопал одного из стражей реликвария по наплечнику. – Что ж, за правду можно и пострадать. Видите ли, сир Джеймс, вы очень тщательно проверили все помещения крипт. Я верю – так и есть. Но вы забыли о том, что ворам необязательно ходить по земле, чтобы заполучить желанное.
Лотт подошел к застывшей мумии гэллиота. Закинул одну ногу на подлокотник трона, вторую на небольшое углубление в колонне. Схватился руками за другую выемку, примыкающую к стене. Раскачался и вцепился пальцами в отнорок ведущего на поверхность вентиляционного хода.

Сообщение от Ridanr

NOOOO!!! (c) Дарт Вейдер

=(

[Vasex]

короче, в дороге постараюсь прочитать всё (ну или часть хотя бы, смотря как пойдёт). один момент - лениво копировать и форматировать в ворде, в принципе, я сейчас это дело закончу, но всё равно с дуру всё скопом слепил без разделения и подписей глав...

так что рекомендации или даже просьбы:
1) доделай ссылки на главы в первом посте (а то там далеко не все). лениво по теме лазать и вылавливать главы.
2) можешь выложить здесь или выслать мне лично всё готовое скопом? если не впадлу. просто моя склеенная вручную версия получилась явно похуже твоего варианта, да и правок у тебя, думаю, больше, чем в форумных версиях. спс.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Vasex, я файл целиком дам, не заморачивайся.

Напиши свой мейл, либо в скайп выйди.

[Нигвен]

Фу! Автор говно! Пусть повесится.

А если серьезно, то сколько примерно еще до конца? Всего 13 глав будет? От твоего ответа зависит, когда я оставлю отзыв на твой текст.

Скрытый текст - Слово доброе:

Кстати, очень хорошо написано!

Скрытый текст - Слово плохое:

Но ты не форматируешь абзацы. -__- Я замучился с ридером.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Сообщение от Нигвен

А если серьезно, то сколько примерно еще до конца? Всего 13 глав будет?

10 глав. Материала на 13 глав маловато.

Скрытый текст - примерное содержание:

интелюдия "Цена жизни" - раб
7 глава "Цитадель"
интелюдия "Из пепла" - раб
8 глава "Замкнутый круг"
интерлюдия "Волк в овечьей шкуре"
9 Глава "Королевский пир" - раб
интерлюдия "Последний призрак" - раб
10 Глава "Червоточина" - раб
Эпилог

Сообщение от Нигвен

Но ты не форматируешь абзацы. -__- Я замучился с ридером.

Прошу прощения =(

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Я тут подумал и выжал из себя аннотацию к предполагаемой книге.
И думается мне - получается либо коротко и не понятно, либо чересчур подробно и затянуто. Места, которые можно сократить, написаны курсивом. Как лучше?

Скрытый текст - аннотация:

Темные времена настали для Священной Империи. Жрецы Немого Бога творят безумные мессы, не боясь гнева инквизиции. Червоточины и таящееся в них Зло поглощают целые города. В Мертвых Землях не знают удержу падальщики. Восточные земли трепещут от ураганов, сотворенных из праха и костей. Здесь кровь течет что водица, а грехи плодятся подобно кошкам. Поднимают головы старые враги. Власть Церкви Крови впервые за многие века пошатнулась.
Но произнесено желание и уплачена суровая дань. Мир ждет своего мессию. Однако судьба лукава с теми, кто обходит правила. Что произойдет, если Дар обретет далекий от святости человек? Ведь все знают – желания никогда не сбываются так, как того хотим мы…

[Нигвен]

Восточные земли трепещут от ураганов, сотворенных из праха и костей. Здесь кровь течет что водица, а грехи плодятся подобно кошкам.

Про ураган оставь, это привлекает. А вот про грехи и кровь пОшло. К тому же не нужно.

Ведь все знают – желания никогда не сбываются так, как того хотим мы…

Смело режь. Я бы на твоем месте добавил два-три предложения с особенностями мира. Хочется что-то типа урагана из костей -- необычного и интересного.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Сообщение от Нигвен

Я бы на твоем месте добавил два-три предложения с особенностями мира. Хочется что-то типа урагана из костей -- необычного и интересного.

Угу. Только вот не спойлерно ли будет? Спасибо. Глава окончена, после правки двумя кусками здесь оставлю для ознакомления. Интерлюдия возможно, подоспеет, а вот с 7 главой придется подождть минимум до сентября.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Скрытый текст - 6-3:

– Воришка ей богу циркач, – пыхтя, сказал Лотт. – Действовал быстро и гладко, если бы не пыль, струшенная из трубы, я бы ни за что не догадался.
– Отверстие слишком мало, – проворчал Галлард. – Не протиснешься.
– Я – нет. Вы с вашими телесами наверняка застрянете. Но кто сказал, что похититель взрослый?
Галлард задумчиво посмотрел на покрытые паутиной колыбельки. Лотт почти слышал, как скрипят шестеренки в его мозгу, пытаясь домыслить несказанное.
– Ребята, – гаркнул страж реликвария, на скорую руку защелкивая нагрудник. – Не все потеряно. Тать еще здесь. В храме. И я знаю, где его искать.

***

– Скажи нам свое имя, девочка, – попросил Клавдий.
Скорчившееся на стуле создание шумно высморкалось и показало всем язык.
– Имя! – прикрикнул Галлард и ухнул по столу кулаком. Квази вздрогнула от неожиданности. Пойманная преступница насупилась и повернулась к допрашивающим боком.
Худая, с выпирающими сквозь тонкую одежку ребрами, чумазая после путешествия по пыльным вентиляционным трубам, с порезами на ладонях и приличным оттеком под левой щекой, девочка оказалась крепким орешком.
Ее нашли возле цепи, соединяющей Стальную Сотню с колокольней. Воришка прикармливала голубей пшеном. Птицы мельтешили, создавая животный барьер, за которым пряталась девчушка. Рыцари вернулись в скверном настроении, измазанные пометом, с торчащими из сочленений перьями. Воришке заехали по лицу, но даже тогда верткая девчонка не оставила попыток вырваться. Будучи оглушенной, она умудрилась заклинить подвижные части доспеха обидчику и украсть кошель у Галларда.
Охранники жаждали пролить кровь. Новоиспеченный епископ не спешил идти у них на поводу.
– Тебя зовут Юлиана, так? – участливо спросил Клавдий, – склонив голову на бок. – Можешь смело говорить, я не дам тебя в обиду этим людям.
Молчание.
– Юлиана приказала тебе похитить мощи?
Епископ коснулся свернутой в узел ткани с костьми и черепом святого.
– Зачем вообще им сдались черепки? – спросил Лотт
– Святые мощи открывают Места Силы, – объяснила Квази. Им разрешили присутствовать при допросе, чем Лотт не преминул воспользоваться. – Колодцы магии не вечны. Рано или поздно люди вычерпают энергию до дна. Церковь использует многие реликвии, чтобы подпитывать дары богов. Например, алмазный жезл Урбатория, малахитовое цвет-сердце Даниила-Каменщика.
– Так кости Миротворца своего рода ключ, который отпирает врата?
– Можно сказать и так.
– Так почему бы им не попробовать открыть Место Силы?
– Нельзя открыть сломанный замок, Лотт. То, что ты сделал. Это похоже на закрытие червоточин. Не осталось и следа божьего благословения.
Лотт хмыкнул. Иногда Квази выражалась совсем как имперка.
– Зачем кому-либо воровать кости Климента, пусть и подпитывающие Места Силы?
– Как зачем? – удивилась Квази. – Возможно, один из крупных землевладельцев решил добиться у Церкви милости. Он мог узнать о старом Месте Силы и подпитать его реликвией. Маленькое чудо может принести много пользы для знающих как им воспользоваться. Мощи Священной Империи известны в обоих халифатах. Я точно знаю, Хазиб Работорговец предлагал столько драгоценных камней архигэллиоту, сколько весят все его наложницы в обмен на маленькую толику мощей.
Лотт поджал губы. Внезапно мощи оказались самым ценным товаром в империи. Таким ценным, что ради него не грех рискнуть жизнью. Это значило, что стоит ждать новых краж.
После нескольких часов не давшего результатов допроса Клавдий сдался.
– Заприте ее в самой мрачной келье собора, – просипел епископ. Утирая пот со лба. – Я еще раз поговорю с тобой дитя. Завтра. И если не получу ответы, отдам инквизиции. Ты знаешь, что они делают с безбожниками, ворующими реликвии?
Девочка показала язык и скорчила умилительную рожицу.
Дети, подумал Лотт, они не знают страха смерти. Они боятся только чудовищ под кроватью, хотя эти твари ничто по сравнению с людьми.
– Как знаешь, – изрек Клавдий.
Он коротко помолился, глядя, как хранители содержимого раки бережно несут мощи на привычное место. Закончив, подозвал подзащитных.
– Ты молодец, Лотт, – похвалил Клавдий. – Оказался поумнее всех стражей разом взятых. Я знал, боги привели меня к тебе не зря.
– Рад услужить, ваше преосвященство.
Клавдий сопроводил их в капеллу Мельхиоровой Сотни. Стража почетного караула чопорно поклонилась им и пропустила внутрь.
Просто удивительно, как быстро способны меняться люди. Еще недавно один из рыцарей с усмешкой и плохо скрытым азартом наблюдал, как Галлард готовится намять бока Лотту. Сейчас этот человек, давно поседевший, с зачерствевшим от прожитых лет и накопленного опыта лицом, говорит ему спасибо и осеняет святым символом.
– Я слышал, вы хотели узреть доспехи Миротворца, – произнес епископ. – Что ж, это меньшее, чего вы заслуживаете.
Миротворец не был гигантом, каким его изображали на фресках. Вне сомнений – крепким малым, сильным, нечеловечески сильным, но не мифическим полубогом. Лотт встал возле одоспешенного манекена. Они с Климентом примерно одинакового роста, возможно, архигэллиот чуть шире в плечах, но ведь латы всегда можно подогнать под конкретного человека если тот не карлик, конечно.
– Великолепно смотришься, – усмехнулась Квази. – Меч, щит, конь с упряжью и хоть на турнир.
Доспехи покрыли золотом. Было что-то напускное в этом, скрывающее историю. Жидкое золото скрыло царапины и следы выправленных молотом вмятин. Затмило возраст ложным лоском.
Он отстранился от витрины. Не потому что дрогнул от величия. Изображение бывшего оруженосца лорда Кэнсли выглядело таким же ложным, как и позолота. Лотт походил на брата, каким он запомнился перед смертью – повелевающим, безжалостным, высокомерным.
– Будут еще кражи, ваше преосвященство, – предупредил Лотт.
– Вы так думаете?
– Я уверен. Эта малютка не могла быть единственной, кто хочет нажиться.
– Что же, на этот раз мы примем меры.
– Не поможет, – покачал головой Лотт. – Мощи и до этого охранялись лучшими людьми. Воры знают слабые места гораздо лучше тех, кто их имеет. Они на шаг впереди. Будет еще одна попытка.
– Говори, сын мой, – радушно попросил епископ. – Я знаю, ты начал беседу не просто так.
– Мы можем стать полезными, ваше преосвященство. Я разгадал замысел одного вора. Разгадаю следующего. Квази единственная, кто может колдовать. Вместе мы сможем им помешать.
– Ты так говоришь, словно Галлард и его товарищи наивные дураки.
– Они мастера своего дела. Но мыслят слишком поверхностно. Найти, обезвредить, обезглавить. Галлард и подумать не мог, что существуют иные выходы из катакомб.
– Значит, ты хочешь помочь?
– Да. Всем сердцем. И я знаю, что вы поможете мне в ответ.
– Отпустить вас? – догадался первосвященник. Он несколько минут обдумывал его слова, затем вздохнул и махнул рукой, отпуская их. – Я сделаю все, что в моих силах, сын мой.
– Будь готова рвать когти, – сообщил Лотт чародейке.
Они сидели на скамье близ базилики, посвященной Святой Элайзе. Питались монахи в дни торжеств довольно сытно. Лотт приговорил копченную свиную ножку, макая хлеб в тертый хрен и обильно смазывая все это сливками. Со дня свадьбы у Бельвекенов он не ел так много. Жаль, что Кэт не может с ним этого разделить.
– Почему? – сурмленые брови восточной красавицы изогнулись дугой.
– Епископ не станет нас вешать. Но и вытаскивать из петли не будет. Клавдий отдаст нас Псам Господним при первом удобном случае, чтобы те устроили показательный суд с проверками на нашу одержимость. А это значит опрыскивание освященной водой и привязывание к колесу с последующим утоплением. Первое освежает, а вот от второго хочется наложить в штаны. А я не люблю, когда в штанах есть что-то еще кроме моей задницы.
– Но зачем ты просил дать полномочия…
– Нам нужна свобода. За нами наблюдают. Пусть и не так усиленно, как за мощами. Я видел взгляды служек и монахов. Они боятся нас. Поэтому стерегут усердно. Сейчас, с этой заварушкой самый подходящий момент. Сегодня ночью будь готова.
– Нет, – внезапно заявила неверная. – Так нельзя.
– Еще как можно. Вскоре увидишь.
– Мы должны помочь им. Ты обещал.
– Я врал. Я много вру. Ты отвратительно выглядишь, Твои груди маленькие. Я на них никогда не пялюсь.
Она не рассмеялась. Возможно, в халифате совсем туго с юмором, возможно, Лотт чего-то не понял.
– Ты обещал ей стать другим.
Лотт почувствовал, как незримая петля стягивает шею, душит и не пускает в те места, где он обитал прежде. Раздолье без обязанностей, ни мешка с виной, ни котомки ответственности. Путь исправления, будь он не ладен.
– Они справятся и без нас.
– Ты сам сказал, что наверняка – нет.
Кэт, что ты на это скажешь? Он почти ощутил, как желтоглазая замахивается для пинка.
– Ладно. Хорошо. Отлично. Просто замечательно. Мы проторчим здесь до тех пор, пока идиоты-стражи не соберут свое приданое и не уберутся обратно в Солнцеград. А теперь принеси мне коврижек. Только они смогут поднять настроение в плохой день.
Квази отвесила шутливый поклон и отправилась на поиски сладостей.
Лотт раздраженно постучал пальцами по спинке лавочки. Взглянул на статую святой.
Все четыре ипостаси покровительницы юродивых и умалишенных корчились от боли, принимая муки своих протеже. Кажется, скоро Лотт тоже к ним присоединится. Оставаться здесь дольше дня – безумие. Лотт это знал. Должна понимать и Квази. Ее не спасут никакие грамоты. Инквизиции наплевать на политику, если враг обнаружен внутри страны. И все-таки неверная взялась играть роль совести. Возможно, опасалась, что его душа не выдержит еще одного грешка и сорвется с насиженного места. Как бы то ни было, планы менялись не в лучшую сторону. Что ж, придется импровизировать.
Весь оставшийся день он посвятил только себе. С удовольствием уплел принесенные коврижки в меду, соскоблил жесткую щетину с подбородка и щек острым гребнем. Монашек-цирюльник постриг отросшие космы, почти придав Лотту нормальный облик.
Напряжение в соборе Тысячи Мечей росло с каждым часом. Чернецы шептались по углам, нервно поглядывая в сторону крипт. Редкие горожане выглядывали из-за закрытых ворот в надежде узнать утаиваемую новость и разнести сплетню по округе. Плотники тихо сквернословили, вставляя новые стекла в капеллы. Галлард отсылал людей узнать у священников любую информацию о готовящейся краже. Лотт насчитал троих рыцарей. Увальни громыхали железом по каменным плитам с важными минами. Они опросили первосвященников в Золотой и Серебряной Сотне. Затем переключились на давших обеты в капелле Оловянной Сотни. К полднику порядком уставшие стражи беседовали с провинившимися иноками, запертыми в подземных дормиториях Бронзовой Сотни.
Лотт долго думал, чем может провиниться монах, постящийся, молящийся, отдавший свою жизнь в услужение Гэллосу в этих четырех стенах, но кроме очевидного рукоблудства ничего в голову не пришло.
Латунную Сотню, с пустыми покоями инквизиторов рыцари проигнорировали.
Стражи долго допрашивали монашка в Свинцовой Сотне. Черепа воинов Столетней Войны пялились на происходящее пустыми буркалами. Время сточило края, известка обелила кость, выступающую из стен. Монашек, принадлежавший к ордену Угодных Богам, ютился в огромной зале в полном одиночестве. Видимо, самопожертвование не входило в число самых популярных поступков в Церкви.
Под вечер рыцари добрались до агапитов, занявших северную часть собора, называемую Бронзовой Сотней. Медники качали головами и разводили руками. Лотт предположил, что они отсылают рыцарей к Зароку. Хотя вариант «ничего полезного не можем сообщить» тоже казался приемлемым.
Лотт обратил внимание на мнущуюся у ворот дородную кумушку, обернувшую голову в черный плат. Такие очень профессионально выполняют роль плакальщиц на похоронах, отрабатывая поддельными слезами каждый пфенниг.
Женщина стояла как неприкаянная и монотонно подзывала к себе монахов, не обращавших на нее никакого внимания. Наконец, она заметила самого Лотта. Заломила руки и, опустившись на колени, заголосила самым печальным голосом из своего арсенала.
Лотт скривился. Усилием воли не дал рукам зажать уши. Плакальщица не унималась и он сдался. Пересилив естество, подошел к разошедшейся не на шутку бабенке.
– На что нас покинулиии…
– Заткнись.
Тетка опешила от такой наглости. Застыла с открытым от удивления ртом и моргала как корова на дойке. В ее мозгу боролись две мысли – начать глупую свару с обидчиком или попытаться извлечь выгоду хоть от кого-то. Последнее победило. Плакальщица произнесла:
– Впусти, добрый человек. Впусти ради Климента Миротворца. Алланой заклинаю…
– С чего мне это делать?
– Я должна быть там, – женщина протянула руки сквозь решетки, указывая на вход в крипты. – Должна провести в последний путь Меллу, Кассю и Поллука.
– Ты их знала?
– Конечно знала, – подбоченилась плакальщица. – Как саму себя. Почти родня.
– Врешь, злыдня! – закричала бабка в дальнем конце толпы.
– А вот и нет, – обиделась плакальщица.
– Имена переврала, – упорствовала бабка. Меллиной девку-то звали. Двое ребятишек у той было. Кассий и Полька. Впусти меня, сынок. Я их в детстве грудью подкармливала. Денег она хочет за отпевание, вот и все. Всем известно, что за мучеников церковь платит золотом.
– Ах ты, зараза, – женщина плюнула, но слюна до бабки не долетела, осев на ком-то из мещан.
Толпа загомонила. Люди недоумевали, почему их не пускают в церковь припасть губами к хрустальной раке. Почему праздник, которого ждали целый год, не продолжается? Почему в них плюют? Кто из сварливых баб прав? Задние ряды поддерживали старуху, передние дерзкую плакальщицу. У большинства просто чесались кулаки. Монахи хмуро наблюдали за назревающей потасовкой, но вмешиваться не торопились.
– Впусти, парниша, – напирающий люд прижал плакальщицу к решетке. – Я отмолю, отгорюю. Все как полагается. Не впервой.
В нем росло беспокойство. Факты не складывались в единое целое. Лотт что-то упустил из поля зрения. Очень важное.
Плакальщица схватила его руку, в надежде удержать:
– Я отплачу, – задорно провела языком по губам. – Не пожалеешь.
– Как, говоришь, у Меллы деток зовут? – Лотт не обратил внимания на зажатое в решетке рябое лицо отчаянно подмигивающей бабы, неумело пытающейся соблазнить его.
– Кассий и Полька, – выпалила плакальщица. Разнимать толпу уже спешили монахи. - Эмм, Нет. Кассий и Поллук. Да! Так их зовут.
Лотт рванул в сторону кладбища.
– Стой, – крикнула вслед плакальщица, идя на последнюю уступку. – Поделим деньги пополам. Стой! Ладно, я возьму лишь треть!
Лотт перепрыгнул через аккуратно подстриженный можжевеловый куст. Сбежал по ступенькам на первый уровень крипт. Два женоподобных ангела, «одетых» в пошедшую трещинами белую краску скорбно приветствовали всех, кто желал воочию убедиться, что все люди смертны.
Галлард сидел в небольшой комнатушке среди трав и окаменевшей травы для курений. Завидев Лотта, скривился. Видимо понял – хороших новостей не будет.
– Ну-с-с, – протянул.
– Бальзамировщик.
Лотт пробежал мимо Родриго и Вильяма, решающих отсалютовать ему или насадить на пику.
Прошло довольно много времени. Он мог опоздать. Он мог ошибаться, в конце концов. Галлард подумает, что епископ держит при себе полного идиота. Хотя и сейчас он для стражей реликвария еще та заноза в заднице. Риск стоил свеч. Лотт выиграет день, а значит – целую вечность для планирования побега.
Покойницкая смердела гниющими внутренностями. Ладан и лаванда не разгоняли вонь, а нагнетали ее тяжелым запахом благовоний. Меллу успели заштопать. Бальзамирование придавало коже янтарный оттенок. Лотт отвел взгляд от обнаженного, словно обмакнутого в карамели тела. Один из мальчиков был вскрыт. Внутренности не успели вынести. Именно ведро с ними наполняло комнату удушающими миазмами. Место желудка, печени, почек, легких и сердца заняла сухая солома, чебрец и полынь, вытягивающие влагу из усопшего. Из горла мальчика тянулось что-то синее и очень длинное, но Лотт не горел желанием подойти поближе и удостовериться наверняка.
Четвертый стол был занят горбуном. Старичка положили на бок. Казалось, что его мышцы сведены жуткой судорогой продолжительностью в жизнь. Старик всхрапнул и почесал нос.
Женщина, до этого занимавшая его место, пропала.
Лотт выразительно посмотрел на Галларда. Тот выразительно посмотрел на своих подчиненных. Те с ненавистью на пускающего пузыри горбуна. Праздник Святого Климента в этом году запомнится им надолго.
Покойницкая имела еще один выход. Приготовленные к последнему пути тела спускали по наклонной поверхности на специальный стол в нижних криптах. В обход стражи и жилых помещений. Но оставался еще один вопрос – как, падальщик ее пожри, тать собиралась отсюда выйти?!
В свете факелов крипты, заполненные мертвецами, выглядели еще мрачнее. Полутени ложились на посмертные маски, и монахи превращались в демонов. Лишенные мускулов и кожаной обертки черепа скалились безумными улыбками, а треск горящего древка факела напоминал зажигательный танец костяшек.
Вдалеке заскрежетал отодвигаемый засов. Они бросились на звук.
Меж двух мумий, прикованных цепями к опорным колоннам, подобно распятым язычниками мученикам на заре становления веры в Гэллоса и Аллану, находилась решетка, ведущая к сливным водам. Женщина в саване почти протиснулась внутрь. Завидев стражу, попыталась сплавить мощи по канализационным желобам.
Джеймс Галлард проявил сноровку и недюжинную ловкость. Он перехватил руку, держащую мешковину и заломил ее за спину вора. Женщина ойкнула и выронила добычу. Второй страж, голубоглазый блондин с коротким ежом волос поймал мощи на лету. Развернул, пересчитывая количество ребер и позвонков на столбе. Проверил целостность лопаток и наличие зубов в обоих челюстях. Удовлетворительно кивнул командору.
– Пойдешь с нами, милочка, – любезно сообщил Галлард. – Любишь притворяться мертвой? Скоро узнаешь, каково это на самом деле.
Схема допроса ничем не отличалась от предыдущего. Разве что вопросы задавал Галлард. Женщина разменяла третий десяток. В некоторых прядях уже проскальзывала седина, хотя морщин еще не было. Она честно отвечала на вопросы. Возможно, потому что она не была маленькой девочкой и боялась этих людей. Возможно, предпочитала разговоры пыточным инструментам. Лотт склонялся к третьему варианту. Тать попросту не знала ничего ценного.
– Ваше имя?
– Сибилла.
– Вас послала некая Юлиана?
– Да.
– Что вы о ней знаете?
– Она царица воров.
Лотт зевнул. Время далеко за полночь и представление перестало вызывать интерес после первых минут беседы. Квази давила в себе сонливость, пытаясь вслушиваться в слова Сибиллы, но по неверной было заметно, что она не прочь сменить стул на койку.
– Имена подельников? Где их найти?
– Работаю в одиночку.
– Кто принес заказ?
– Листок оставили под дверью в комнате.
– Что предлагали взамен?
Сибилла назвала сумму. Лотт присвистнул. За такие деньги он мог купить два с половиной княжества Таусширских и епископство на сдачу.
– Ваше имя?
Допрос в очередной раз пошел по кругу. Лотт покинул комнату, тихо притворив за собой дверь. Он пришел к притвору в капелле Мельхиоровой Сотни, где ему выделили местечко и замертво упал на жесткую кровать. Спать хотелось ужасно, но смутное предчувствие не давало покоя. Будоражило так же, как воющие псы накануне чьей-то смерти. Он ворочался, пытаясь заглушить чувство тревоги. Не помогало. С каждой минутой Лотт понимал – кража неминуема.
Он должен брать в охапку Квази и бежать, пока есть такая возможность. Галлард снял всех часовых. Теперь все двадцать стражей находились в криптах. В пяти шагах от реликвария. Смешно сказать, воины церкви опасались воров, двое из которых уже смогли их обхитрить. И одна из них – маленькая девочка.
Последняя попытка, пообещал себе Марш, я скажу то, что думаю, и на этом добрые дела в Бенедиктии заканчиваются.
С такими мыслями он направился к епископу. Клавдий удивил его. Епископ не спал. Он даже и не помышлял о сне. Одиноко сидел в холодной библиотечной зале, изменяя теплому ложу с камином. Смотрел на одоспешенный манекен, словно советуясь с Миротворцем.
Кажется, Лотт недооценил этого человека.
– Не спится? – спросил епископ.
– Да, ваше преосвященство.
– Беспокоишься о мощах?
– Да. Нет. Не совсем.
Лотт глубоко вздохнул, подбирая нужные слова. Епископ участливо ждал. Клавдий достал из кармана пару черных свечей, вставил их в серебряный подсвечник. Поднес к горящему канделябру и подал Лотту. В его углу стало светлее. Будто солнце одарило маленьким нимбом. Марш повертел в руках подсвечник.
Запах воска и лежалой дыни действовал успокаивающе.
– Мне кажется, нас водят за нос, – сказал Лотт. – Один раз, в те времена, когда еще водились деньги, я играл в кости с одним шельмой в Гэстхолле. Он давал мне выигрывать мелкие ставки и когда я уверился в том, что сегодня удача на моей стороне, он оставил меня без гроша.
Голова отяжелела. Лотт поставил светильник на крышку манекена. Протер глаза. Не помогло. Он устал больше, чем казалось с первого взгляда.
– Нам дали знать о месте кражи. О вещи, что должны украсть. Разве что время не указали. Выглядело слишком вызывающе. Слишком очевидно. Понимаете меня?
– Не совсем. Вам плохо? Может, присядете?
Лотт плюхнулся на стул. Клавдий превратился в титаническую фигуру, чьи плечи подпирали своды. Голос звучал словно издалека. Во рту словно поселились сахарные мухи. Лотт продолжил, сглатывая слюну через слово.
– Когда шулер хочет подложить лишнюю карту в свой расклад, он чихает, начинает свару или же, простите, щиплет распутных девок. И делает это так, что игроки обращают внимание на что угодно, кроме его карт. Кто-то отвлекает нас от истинной цели. И мне кажется…
Он никогда бы не подумал, что библиотечный стол будет настолько мягок. Перед глазами возник Клавдий. Епископ зажал нос платком, открывая стекло.
– Просто кивайте, идет? Вам кажется, что сегодня воры совершат настоящую кражу?
Кивок.
Клавдий снял кирасу и шлем. Бережно сложил в корзинку, привязанную веревкой к крюку. Дернул. Корзинка исчезла.
– И предмет кражи – не мощи? Что же? Может, доспехи?
Кивок.
Ножны и меч отправились в долгое путешествие за пределы Собора Тысячи Мечей.
– Вы были отличным подельником, Лотт. Лучшим чем ожидалось. Галлард и в подметки вам не годится. Только благодаря вам, мы опередили сроки. И даже не пришлось подсказывать стражам ответы.
– Я… не… понимаю…
Последние части рыцарского доспеха исчезли в ночи. Клавдий встал на уступ и проверил, крепка ли веревка.
– Очень жаль, что не могу взять вас в долю. И вдвойне обидно, что вам придется расплачиваться за мои проделки. Что тут скажешь? Жизнь – игра.
Клавдий пожал плечами и улыбнулся. А затем растворился словно призрак.
Лотт сделал неимоверное усилие и встал. Он сделал целых два шага вперед, перед тем как потерять сознание.

***

– М-м-м, – что-то холодное коснулось его губы.
Лотт разлепил веки. Солнце уже взошло. В библиотеке не было фресок на потолке. Только паутина и восьмилапые ткачи. Скучно и однообразно. Он решил сосредоточиться на чем-то другом.
– Скажите, почему во всех мало-мальски заметных событиях вы принимаете живое участие? – спросил некто таким безразличным тоном, что усмешку в нем заподозрил бы только недалекий человек.
Лотт сосредоточился на том, что сейчас было важнее всего. На языке. Губа опухла, в рот будто напихали железа. Он сплюнул красной вязкой жижей смутно напоминающей слюну.
– Падальффик поври мою дуффу, – прошепелявил. – Ффто фо мной проивоффло?
– Прикусили язык. А до этого надышались дурман-травы от этих свечей.
Лотт запоздало осознал, что до сих пор смотрит в потолок, и повернул голову в сторону звуков. С ним говорил опрятный мужчина средних лет, одетый во все белое. Молочный дублет, опоясал кожаный пояс мелового оттенка, выгодно подчеркивающий снежного окраса брюки и алебастровые остроносые сапоги. Незнакомец изредка бросал в рот засахаренные апельсиновые дольки, перед этим выбирая самые сочные из шкатулки, инкрустированной мелкими топазами, тусклыми бериллами и старым жемчугом.
– Доспехи?
– Исчезли. Забавная история. Некий гробовщик вывез повозку с тремя гробами по приказу самого епископа.
– Это не…
– Настоящий епископ. Мы знаем. – Еще одна долька отправилась в рот. Губы незнакомца, уродливо узкие, покрылись мелкими бесцветными кристалликами. – Настоящий Клавдий нашелся лишь сегодня. Его держали связанным в одном из брошенных дровосеками домов вместе со свитой. Говорят, схожесть феноменальна.
– А воры? – кажется, язык начал его слушаться.
– Их выпустил из келий Лжеклавдий.
Почему он ведет себя так, словно ничего не случилось?
– Не понимаю, ведь в надписи говорилось о Юлиане.
– Вы верите вору на слово? – человек позволил интонации стать вопросительной, хотя всем видом давал понять, как мало его заботит вся ситуация около мощей и как много – шкатулка со сладостями.
– Их найдут?
Подвижность медленно возвращалась в тело. Теперь Лотт точно знал, что к его губе приложен лед. И то, что он лежит на чьих-то коленях.
– Может да, может нет. Из города не выезжал ни один гробовщик. Зато выезжали повозки с матерью и дочкой. Старым пьяницей и турнепсом. С немым крысоловом и его дохлым заработком. Из разных ворот. Сир Галлард выслал погоню, но все дороги пусты. Если бы пропали мощи, люди бы рвали и метали. Подозревали каждого встречного. Их нашли бы быстро. И других, на них похожих. Всех, вызывающих подозрение. И растерзали на месте. А так – украдены старые доспехи. Вот и все.
– Зачем?
– Знает только заказчик. Пропавшие доспехи, конечно, прискорбная новость. Но она меркнет по сравнению с неким Лоттаром Маршем, разрывающим тварей преисподней с такой легкостью, будто сам является оным.
– Кто вы?
Человек улыбнулся. Вышла жабья ухмылка.
– Я думаю, вы догадались.
Лотт отодвинул лед от губы. Повернул голову. Квази не шел новый наряд. Суконный платок спрятал роскошные кудри, сутана скрыла заманчивые формы. Скарабей исчез под слоями монашеского одеяния. Его место занял другой символ.
– Не бойся, Лотт, – сказала чародейка. – Все будет хорошо.
Он бы с ней поспорил насчет этого.
На белом сукне сутаны ярко-красным бельмом застыл остроухий зверь. Псы Господни. Белые. Инквизиторы. Интересно, как долго его станут пытать перед казнью?

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Совсем короткое отступление. Если вы боитесь начинать читать весь текст разом, можете прочитать этот короткий отрывок, пока что не связанный с основным текстом жесткой сюжетной нитью.
Мне нужны комментарии насчет главного героя. Можно ли его записать в нейтралы или абсолютно добрые персонажи?

Скрытый текст - Интерлюдия шестая:

Интерлюдия

Цена

Следы, тянущиеся за колеей, ясно давали понять – люди проигрывают гонку со смертью. Три твари. Самая крупная чуть отставала, но всадник был уверен, что в стороне не останется. След от колеса еще не застыл в дорожной жиже. Погоня отставала часа на три, может быть и на все четыре.
Он вытянул из кожаной сумки письмо с печатью архигэллиота. Еще раз перечитал. Нужно спешить. Крайне важно присутствовать при этом. Не только для него. Речь о тысячах жизней.
Сгнившая веревка стянула шею. Сломанное у древка аурийское копье уткнулось в живот, холодя кожу.
Они сами выбрали свою судьбу. Он не обязан этого делать. Еще можно повернуть назад и следовать плану.
Закованный в латы путник двинул шпорами в бока лошади, задавая быстрый темп.
Трава местами выгорела. Осень превратила дерн в хрусткую соломку телесного цвета. Юго-восточный ветер трепал отросшую за время службы вороную гриву коня, словно хотел уберечь от таящейся впереди опасности и заставить повернуть назад.
Он бросил взгляд на далекий океан. Казалось, Крылья раздвигают Пенную Бухту и вот-вот из тверди вырвется серафим в ореоле божественного света. Отвесные, словно кто-то сделал гладкий сруб невидимым топором, скалы были испещрены незамысловатым рисунком. Само по себе непримечательное зрелище. Если не оценивать масштаб.
Каждое перо размером превышало крепостные стены Солнцеграда. Чтобы высечь такой узор вдоль всего залива по обоим берегам ушли бы века. Не говоря уж о сотнях сорвавшихся вниз каменщиков. Достояние Мертвого Царства, реликт Эры Забытых.
Он смотрел, как волны бьются о Крылья, орошая их мокрой солью, омывая и подтачивая. Ему нравилось представлять себя таким же узником плоти, рвущимся к долгожданной свободе.
Заброшенная дорога часто виляла между окруженными сухостоем острыми валунами. Приходилось осторожничать, чтобы лошадь не поранила ногу, подвернись на пути такое добро.
Солнце грело знатно. Казалось, нагрудник накален добела. Он откупорил бурдюк с теплой водой, смешанной с уксусом, и смочил горло. Редкостная дрянь. Он пожалел, что не взял с собой вина.
Колея завиляла из стороны в сторону. Плохой знак. Он до конца верил, что им повезет.
Конь заржал от удара пятками и бросился вскачь.
… Фургон наскочил на камень и одна из осей надломилась. Хозяин дико махал стулом, пытаясь отогнать тварей от себя и родных. Женщина сидела внутри повозки и кричала. Мальчик лет восьми, чинивший колесо, громко плакал.
Семилап и гнилозуб. Плохо дело.
Всадник выскочил вперед, перекрывая дорогу падальщикам. Вытянул шестопер из петли в седле. Семилап получил по голове и распластался на земле. Гнилозубу повезло больше. Тварь выбила его из седла. Когти противно заскребли по металлу. Шлем, секунду назад спасший жизнь, теперь мешал обзору.
Гнилозуб грыз левую ногу, пытаясь подобраться к любимому лакомству. Он ударил падальщика кулаком. Оттолкнул визжащее тело свободной ногой. Попытался подняться на четвереньки. Слишком тяжело. Чертовы железки.
Внезапно перед ним вырос семилап во всей красе. Раздвоенный, словно разрубленный пополам, череп с глазами-лепестками по краям почти вплотную приблизился к лицу.
Тварь нагнула голову как пес, принюхиваясь к жертве. Фыркнула и попятилась.
Она знала, что воин ей не по зубам.
Рыцарь вслепую нащупал шестопер. С уханьем бросил в ворчащих падальщиков. Удивительно, но сработало. Твари обратились в бегство, рыча и хватая друг друга зубами от бессильной ярости.
Проклятая лямка больно впилась в кадык. Он достал кинжал из ножен и срезал ремень. Снял шлем и повел головой, прислушиваясь к ощущениям. Ничего не сломано. Возможно, в этот раз обойдется синяком на затылке.
– Спасибо вам!
Он повернул голову и увидел трясущегося мужчину, так и не отложившего стул. Мальчик все еще плакал. Женщина все еще кричала.
– Вас не ранили?
– Нет, – мужчина помог ему подняться. Подал шестопер. Нагнулся за кинжалом. – Вино есть?
– Конечно. Мальрик, принеси.
Мальчик не тронулся с места. Мужчина прикрикнул:
– Мальрик! Живо вина господину!
Мальчик повиновался. Из фургона раздались тихие голоса и лязг посуды.
– Меня зовут Дейвин, сир, – мужчина неумело согнулся в поклоне. Почесал макушку. Увидел забытый в пылу боя щит, решил подать и его.
Нагнулся и ойкнул, увидев девственно чистое дерево, окрашенное черной краской без отличий и геральдических крестов с полосами, свойственных высокородным.
– Вы один из Безликих?
– Был им.
Дейвин подал ему щит. Подошел к повозке и вновь почесал макушку, глядя на защемленное в каменной ложбинке колесо.
– Мы переезжаем, – мужчина теребил в руках кинжал, словно пытался подсчитать его стоимость на ощупь. – Решили пожить вдали от… – он указал направление, в котором скрылись падальщики. – … всего этого. Хватит, натерпелись.
Безликий понимал. Жизнь вблизи Приграничья бедна и опасна.
Женщина громко застонала, и Дейвин обеспокоенно заглянул внутрь. Успокаивающе прошептал нежности, которые мужья говорят любимым женам.
Рыцарь оглядел повозку. Неплохая. Для долгого пути. Вместительная. Мул ухожен и накормлен.
– Знаю, глупо было выбирать старую дорогу, – Дейвин вернулся к нему с кувшином вина. – Мертвые Земли близко. Но поймите, моя жена… Мы ждем ребенка. Начались роды, и я хотел сделать как лучше. Чтобы дитя пришло в мир под крышей. Я решился на такой риск только ради нее!
Безликий осушил кувшин. Вино оказалось молодым и кислым, но утоляло жажду лучше дрянной воды.
Как сказать тяжелые слова и не ранить? Он знал, что мужчина рискнул всем, чтобы принести счастье своей семье, но цена за это может оказаться слишком высокой. Нет таких слов, чтобы его утешить. Только правда, пусть и горькая.
Дейвин и Мальрик сняли колесо и пытались заменить ось. Отец прикрикивал на сына, отчего дело шло очень медленно.
Безликий заглянул в повозку. Жена Дейвина закусила палочку и тужилась. У ее ног лежали простыни. Очередные схватки заставили ее закричать так громко, что, казалось, само солнце дрогнуло и начало скатываться к окоему.
– Они вернутся вечером, – сказал он. – Я видел три цепочки следов. С ними есть Хрящевик, я уверен в этом. Вам нужно уходить немедленно.
– Да. Я понимаю. Как только починим колесо…
– Нет. Не понимаешь. Их слишком много и они голодны.
– Осталось совсем чуть-чуть.
Этот человек не хотел слышать. Безликий отвел его в сторону. Заставил смотреть в глаза.
– Я не смогу спасти вас от них. Падальщики сильнее. Они убьют тебя, твою жену, твоих детей. Брось повозку. Седлай лошадей и увози сына.
– Но вещи… в них вся наша жизнь.
– Не теряй времени.
– Моя жена скоро разродится. Мы успеем.
– Твоя жена обречена. Она не сможет держаться в седле. Милосерднее будет ее убить. Уезжайте с сыном сейчас же.
Дейвис отшатнулся от него как от чумного.
– Я ее не брошу!
– Ты умрешь.
– Должен быть выход. Мы справимся.
Безликий перестал обращать на него внимание. Он потратил столько времени на безголового дурня не просто так. Он сделает то, что должно, пока еще можно что-то исправить.
Безликий подошел к мулу и начал выпрягать из телеги.
– Что ты делаешь?!
– Я посажу мальчика на мула и вывезу отсюда с тобой или без тебя.
Вдали тоскливо завыл гнилозуб. Он мог поклясться, что слышит отвратительное трение хрящей друг о друга.
Сбруя отнимала драгоценные минуты. Он потянулся к ножнам, чтобы обрезать упряжь, но они оказались пустыми. Безликий запоздало понял, что совершил ошибку.
Резкая боль пронзила правую подмышку. Он вскрикнул, попытался ударить локтем, но кинжал провернули в ране и в глазах потемнело. Храмовник повернул голову.
Дейвис повторил удар, загнав на этот раз лезвие почти по рукоять. Безликий охнул и осел под ноги мулу.
Затуманенным взором посмотрел на своего убийцу.
Рядом с Дейвисом стоял перепуганный сын и тянул его в повозку к матери.
– Мы выберемся, – извиняющимся тоном сообщил Дейвис. – Я впрягу вашу лошадь, и мы сумеем оторваться.
Он открыл рот, чтобы возразить, но чуть не подавился кровью. Дейвис пробил ему легкое. Сплюнул. Красная слюна прилипла к подбородку, медленно сползая вдоль шеи.
– Добей, – прошипел.
Дейвис поспешно снимал с боевого скакуна железо и старался успокоить волнующуюся жену.
– Извините меня, – сказал Дейвис. Он оглянулся, ища признаки падальщиков. – Я не могу позволить вам умереть. Падальщики. Вы же знаете, что они делают с людьми. Они отвлекутся на живого человека, и мы сможем покинуть проклятую дорогу и выбраться к Имперскому тракту. Простите меня, если сможете.
Дейвис не сказал больше ни слова. Безликий подполз к камню, похожему на наконечник виллийской стрелы, выбрав его в качества изголовья. Он не хотел глупо пялиться в сторону уезжающей телеги.
Пенная Бухта волновалась. Близился шторм, который поднимет холодные воды со дна. Небеса медленно темнели, набухая влагой.
Падальщики приблизились не слышно. Они хотели есть, хотели дать выйти в мир новым тварям. Хрящевик вытянул вперед тонкое жало и скользнул им по горлу храмовника. Скоро они поймут, что их надули. И тогда обратят гнев на других.
Совсем рядом ударила молния. Каменное крошево Крыльев бисером полетело в море.
– Давай серафим, – прохрипел Безликий. – Может быть, сегодня нам повезет.

***

Он нашел их на следующий день, ближе к вечеру. Стоял глубокий туман и мокрый воздух нес в себе дух простуды. Доспехи пришлось бросить у обрыва. Без лошади ему придется и так туго. Жаль, они стоили своих денег.
Телегу перевернули на бок. Поклажа лежала на земле. Подойдя, он понял, что она в крови.
Дейвину обглодали лицо. Он лежал в груде из трех ковров, гобелена и медной посуды, в руках зажимая бесполезный ларец с золотом. Его жену оттащили в сторону.
Отвратительным комом к горлу подкатила желчь. Даже сейчас, после долгой службы в ордене, Безликий не мог остаться спокойным. К такому невозможно привыкнуть.
Он оттащил тело к телеге. Тварь в чреве трупа чавкала, поедая не рожденное дитя. Он раздавил ее сапогом. Живот лопнул, в стороны брызнула вонючая слизь.
Сколько их еще в ней? Двое, трое? А в Дейвосе?
Глупый человек не захотел платить цену в две жизни. Вместо этого он отдал все четыре.
Мальчика падальщики забрали с собой. Увели, как Дикая Флейта уводит за собой очарованных ее песней на край пропасти.
Нужно перестраховаться.
Безликий бросил факел в телегу. Сырое, вымокшее после дождя дерево не спешило загораться. Шипело и фыркало, недовольное ужином.
Не нужно было отвлекаться на них. Его ждет Обитель. Этот парень. Он может спасти всех. Может освободить его.
Телега заполыхала яро, переваривая дерево, превращая тела в пепел.
Ему нужна лошадь. Имперский тракт еще не близко. Он потерял два дня. Может потерять гораздо больше.
Гнилая веревка сдавила шею. Аурийское копье сковырнуло внутренности. Кинжал неприятно защекотал подмышку.
Мальчик. Он будет страдать. Никто не заслуживает стать колыбелью для падальщика.
Твари не могли уйти далеко. Им нужно высидеть потомство.
Безликий подарит ему быструю смерть. Чего нельзя сказать о падальщиках.
Безликий умрет еще раз. Он прекрасно знал об этом. Но храмовник мог себе позволить маленькую глупость – быть добрым к другим.

[Святой пророк]

Абсолютно добрый персонаж на мой взгляд.

[Reistlin]

Все персонажи нейтральны, так как поступают явно не как "абсолютно добрый". Абсолютно добрый рыцарь остался бы защищать семью, а абсолютно добрые путники не ударили бы в спину.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Скрытый текст - Глава 7-1:

Глава 7

Обитель

В дверь постучали перед тем как войти. Лотт фыркнул. Какая забота о уединении пленника. Интересно, ему дадут развлечься со шлюхой, если попросит?
– Лотт, – Квази сложила руки лодочкой. Чародейка сморщила носик, стараясь не вдыхать кислый запах каюты. Она вошла внутрь. Длиннополое одеяние подмело грязный пол. – Нам так и не представился случай поговорить.
– Это верно, – простодушно ответил он.
– Ты хочешь есть?
– Нет-нет-нет, – Лотт взмахнул руками, всем своим видом протестуя над бесчеловечным предложением. Звякнуло железо. – Пожалуй, откажусь.
Комната качнулась влево. Затем вправо. Таз с желчью зазвякал, катаясь по полу. Лотт с ненавистью следил за путешествием посудины и боролся с очередным приступом морской болезни. Если после смерти он попадет в ад, его запрут на лодке посреди океана.
Путешествие Лотт переносил плохо. Желудок не мог удержать и десятой доли съеденного. Марш не блевал разве что мочеными яблоками, которых на триреме было не так уж и много. За неделю он провонял кислым потом и чем-то настолько мерзостным, что крысы предпочли покинуть борт еще до того как корабль разнесет в щепки, а Лотт не сомневался, что так и будет.
– Я могу снять оковы, если хочешь.
Лотт хотел.
Было очень глупо с его стороны попытаться сбежать от конвоя на корабле. Сейчас он это понимал. Лотт улучил момент, когда стражи отвлеклись, и сиганул за борт, как легендарный герой Ричард Солнцевласый. Этот рыцарь всегда спасался. Разрезал путы припрятанным ножом, уговаривал красивую подругу главаря банды перейти на свою сторону, или же, сказав что-то вроде: «Вы не уйдете от правосудия моего меча!», мог выскочить из последнего окна высокой башни, приземлившись в седло боевого скакуна.
Лотт удрал, как только корабль отчалил от берега. Марш погрузился в воду с головой и заработал руками и ногами, взяв курс к суше. Видимо, тело поняло его приказ буквально. Продержавшись на плаву ровно столько, чтобы сделать пару вдохов, Лотт пошел ко дну.
Матросы спасли ему жизнь, бросив спасительную веревку. Под улюлюканье и задорные шуточки, мокрый, пристыженный и злой то ли на реку, то ли на себя, он второй раз посетил посудину церкви.
Инквизитор, которого Квази представила как Шэддоу, решил преподать урок послушания, посадив беглеца на цепь. Лотт понял, что удрать ему больше не дадут и смирился. Пленник обустроился в просторной каюте, превратив ее в келью. Теперь он видел проплывающие достопримечательности лишь из маленького окошка. Здесь не было лоска, только аскетичная обстановка. Массивный письменный стол из темного дерева, стул и кровать были пригвождены к доскам. Небольшая люстра с толстыми свечами из желтого воска, похожими на кривые пальцы ведьм, постоянно качалась, капая на половицы горячими жирными каплями. На Лотта смотрели портреты прошлых архигэллиотов. Ему казалось, святоши кривятся всякий раз, когда он тянется к тазику. Больше в каюте ничего не было. В редкие моменты, когда Лотт не размышлял над тем, какие пытки применит к нему Святой Официум, он думал про владельца этого корабля. За ним послали не самых последних людей империи, дали превосходный и быстрый корабль, один из лучших в междуречье западных королевств. Так какого падальщика здесь нет драгоценностей?! В банкротство Церкви Крови он не верил. Но еще меньше во внезапную набожность Его специально поместили сюда, чтобы что-то показать. Лотт не спешил с выводами.
Квази сняла с пояса кольцо с единственным ключом. Он протянул к ней руки так, как тянут их верующие к деревянным фигуркам Гэллоса и Алланы. Щелкнул замок и Лотт почувствовал себя почти свободным. Он потер кисти, потянулся и влепил Квази пощечину.
Халифатка отшатнулась, схватившись ладошкой за уязвленное место. В глазах застыло непонимание и слезы. Хорошо. Лотт боялся, что чародейка скрутит его морским узлом за такое.
– За то, что врала мне! – Пришлось кричать, чтобы не облевать все вокруг.
– Я говорила только правду, Лотт.
Он порылся в памяти. Квази и правда ни разу не утверждала, что не принадлежит к Церкви Крови. Это он по глупости судил о цвете ее кожи и месте рождения. Да и с чего бы думать иначе? Лотт никогда не видел выходцев из обоих халифатов, принявших веру в солнцеликих богов.
Но с другой стороны – он ведь и не особо размышлял на эту тему. Квази была подозрительной с самого начала. Одна, в глубинке Священной Империи, исповедующей другую веру. Ее сопровождал покойный священник Роланд. Чародейку не трогали, потому что при ней имелись документы, дающие ей некую свободу перемещения. Зачем Церкви Крови такие сложности? Пустить иноверку в святая святых? Дать проводника? Лотт ощущал себя круглым дураком.
На крик сбежались тюремщики. Джэймс Галлард из стража реликвария превратился в мальчика на побегушках у Шэддоу. Теперь он выполнял любой его приказ, забыв про останки Миротворца и став тенью инквизитора. Парни стерегли Лотта как псы, которых натаскивают хозяева, чтобы лисицы не воровали из клетей кур. По мнению Лотта, лаяли они очень похоже.
– Вы в порядке, сестра Квази? – спросил Галлард, сверля глазами Марша.
– Да. Ничего не случилось. Ваша помощь не нужна.
– Мы будем за дверью, – на прощание сказал страж, словно от этих слов Лотт должен был раскаяться во всех грехах.
– Я знаю, что должна была открыться перед вами, – продолжила Квази. – Но поняла, что вы не примете меня, когда узнаете кто я.
Лотт промолчал. Конечно, он смылся бы при первом удобном случае от такого попутчика. Кэт ей не доверяла с самого начала. Ему нужно было прислушиваться к ней почаще. Лотт почувствовал себя старой бабкой из сказки, оставшейся у разбитого корыта. Он потерял Кэт и спас ту, которая поведет его на эшафот.
Замечательный выбор, Лотт.
– Ты должен понять, Лотт. Ничего не изменилось. Я все еще твой друг. Возможно, единственный. Я защищу тебя.
Квази наклонилась к нему так близко, что Лотт чувствовал кожей ее дыхание. Сурьмленные брови обезоруживали. В томных, словно рожденных в самую темную ночь в году глазах плескалась чародейская уверенность. Его маленький дружок зашевелился в штанах, но Марш усилием воли прервал позыв плоти.
Раньше он отдал бы последнюю рубаху, чтобы получить такой обнадеживающий взгляд от красотки. Сейчас Марш хотел одного – схватить ее за источающие мерзкий мятный запах волосы и приложить об столешницу.
– Защитишь, чтобы самолично разжечь костерок поярче?
– Никто не собирается причинять тебе боль. Только поговорить. Есть люди…
– С меня хватит. Выметайся!
– Лотт…
– Я сказал – выметайся!
Квази подчинилась. Она накинула на голову белый капюшон, став неотличимой от других инквизиторов. Одна из тех, кто задает неудобные вопросы. Одна из тех, кто превращает беседу в допрос. Одна из тех, кто клещами вырвет у него признание в поедании младенцев или совокуплении с падальщиками в полнолуние.
– Лотт, я знаю, кто ты, – сказала на прощание Квази. – Я расскажу все, что знаю, чтобы они поверили тебе. Ты встретишься с моим наставником. Благодаря нему я нашла надежду, за которой приехала в эти земли. Я хочу помочь тебе. Хочу уберечь людей, погибающих в песках и не знающих об этом. Ты еще не готов принять свой Дар. Ты предпочитаешь идти с ним порознь и не замечать, как много он может сделать для других. Но скоро это изменится.
«Ты знаешь обо мне все и думаешь, что этого достаточно для доверия. Но у монеты две стороны, Квази».
Он не мог ей доверять. Квази-путешественница. Квази-чародейка. Квази-соблазнительница. Квази-друг. Квази-проситель. Квази-инквизитор. Слишком много Квази. Слишом мало Лоттов. Вполне возможно, зверек с таким именем совсем вымрет.
Три следующих дня он провел в обнимку с тазиком. Марш почти сдружился с медным товарищем, натирая края потными руками. Помещение провоняло вплоть до обивки. Открытые окна не прогоняли кислый запах плохо переваренных яиц и рыбы. Наоборот, становившийся с каждым днем все прохладнее ветер загонял затхлость обратно в ящик с проклятым человечишкой, захлопывал окна и грозил молниями и косым дождем всякий раз, когда Лотт пытался что-то изменить к лучшему.
Марш составлял планы побега от скуки. Уже после первой дюжины лет, прожитых под боком с преуспевающим братцем, он перестал сравнивать себя с романтизированным Ричардом, «чьи волосы светились, словно солнце в погожий день». И Квази, и Шэддоу четко дали понять, насколько важен он для церковников. С усмешкой Лотт признал, что выкрасть его будет намного сложнее, чем мощи Климента.
Так, Лотт даже не рассчитывал обезоружить стража. Но он мог заговорить тому зубы и запереть в комнатах. Далее он проявил бы чудеса маскировки и прокрался между спящими по всем углам суденышка моряками. Конечно, ни один из членов экипажа не заподозрил бы в Лотте, блюющем направо и налево кормежкой, беглеца. Далее он кричал жуткую похабщину о том, где место Квази, куда может заткнуть свое чванство Галлард, и что он воспользовался запасами цитрусовых Шэддоу не совсем по назначению и точно – не ртом. Затем Лотт доставал саблю из бочки с оружием, одной из многих, которые очень любили расставлять враги доблестных рыцарей на кораблях, чтобы те никогда не уходили от них с пустыми руками, и располовинивал канат, держащий лодку на привязи.
Мрачный Жнец застал Лотта именно в тот момент, когда он пытался оправдать бездействующих инквизиторов. Марш настырно отмахивался от идеи внезапно обуявшего магов кровавого поноса, но ничего кроме забавной смерти с голой задницей в голову не приходило.
Шэддоу шла эта кличка как никому другому. Первое его появление навязало Лотту непростую компанию. Второе появление – оковы. Для Марша Шэддоу стал ангелом, приносящим только плохие новости. Квази сказала, что он занимает должность главы инквизиционного корпуса. Это внушало бы опасения, не будь Лотт напуган и до этого. Он боялся мага и ненавидел его за это. Лотт знал, насколько тот силен, знал, что не сможет с ним справиться. Марш ненавидел этого типа с глазами такими же теплыми и ободряющим как у утопленника. Когда Шэддоу удостаивал его взглядом, Лотту хотелось выть. Он тоже проделывал такую штуку, когда выезжал в дозор с братом и лордом Кэнсвудским. Интересно было в первые часы. Но потом свежие чувства притуплялись, а глаза скользили по березкам, дубкам и работающим в поле крестьянам как по пустому месту. Как будто он ходил кругами вокруг путевого камня.
Лотт для Шэддоу был этим камнем. Этот человек вел себя с узником так, словно прочел того как открытую книгу и не нашел Лотта стоящим внимания. Инквизитор прошелся по Лотту косой, сняв вершки, и теперь безучастно наблюдал, как доживает оставшиеся дни то, что от него осталось.
Внимание Шэддоу всецело поглотил мандарин. Он разделял кожуру от мякоти так же тщательно, как горных дел мастер добывает неграненый смарагд из недр Костей Земли.
– Квази просила дать тебе больше свободы, – сказал он. – Я с ней не согласен. Скажу больше – за то, что ты посмел ударить инквизитора, я бы вживую содрал с тебя кожу.
Этому Лотт верил. Шэддоу вел себя как хозяин жизни. Он и был им, падальщик его дери.
– Но если я так поступлю, – продолжил инквизитор, смакуя первую дольку мандарина, – следующим, на ком опробуют забавное занятие свежевания, стану я. Я немного поразмышлял и пришел к двум вариантам. В первом я приковываю тебя к кровати и до конца плавания Лоттар Марш, бывший оруженосец Томаса Кэнсли, справляет нужду под себя.
Он соизволил посмотреть на Лотта. Шэддоу не улыбался. Даже в глазах не было насмешки. Мрачный Жнец пришел к нему и хочет пожать последнее, что Лотт мог делать самостоятельно на проклятой триреме. Марш понял – этот человек никогда не шутит. Он может рассказывать услышанную в хмельной пятничной таверне байку и резать человека на части, не разделяя одно от другого. Для него это будет казаться уместным действием для коротания времени.
– Или же, – Шэддоу отвернул полу накрахмаленной рясы и отцепил с пояса нечто увесистое. – Я могу дать тебе это, и ты перестанешь доставлять мне хлопоты.
Лотт сжал кулаки. Стиснул челюсти. Если бы он мог убивать взглядом, от Шэддоу остались бы только дымящиеся сапоги.
Зло в этот мир приносит не былинный Зарок. Не демоны и не падальщики. По настоящему на гнусность способны только люди. Иногда чьи-то матери, иногда сыновья и дочери. Или те, кто богами призваны защищать людей от коварных бесов, выигрывающих спор за души живых.
– Думаю, мы поняли друг друга, – Шэддоу принял молчание за удовлетворительный ответ. – Ты можешь подняться наверх, если сможешь. Чудный день, один из последних в уходящем году.
– Ненавижу, – слова вырывались не из рта – из открывшейся раны. Лотт будто резал еще одну улыбку на глотке. – Всех вас. Вы сдохните. Сдохните в тринадцатом пекле. Вы будете просить спасти вас, но я плюну и пройду мимо.
Квази говорила правду. Она знала о нем очень много. И не таила чужие секреты от церковных братьев-во-крови.
Лотт смотрел на мешочек – один в один такой же, какой был некогда у Чумы. Он знал, что внутри. Знал и желал смерти двоим инквизиторам так горячо, как никогда в жизни.
– Святая задница, носящая исподнее из преисподней, – рассмеялся Лотт. – Вот я кто. И ни на волосок меньше.
Он щедро сыпанул в ладонь «блажи грешника».

***

Их корабль носил название Белокурая Дева. Борта судна покрасили белой водостойкой эмалью. Мачты покрыли черным цветом, алые паруса могли принадлежать только кораблям Церкви. Встречавшиеся в пути биремы Торгового Союза трубили в горны, приветствуя Белокурую Деву. Флаг, закрепленный на флагштоке, с изображением мужчины и женщины, заключившими солнечный блин в тесные объятия, давал триреме невиданную свободу. Корабли лавировали, пропуская их вперед, не смея и на минуту замедлить путь.
К концу второй недели путешествия Лотт пообвык к обстановке и старался побольше бывать на открытом воздухе, избегая своей каюты, очень напоминавшей тюремную камеру. Деревянная фигура грудастой блондинки, закрепленная под тараном, тащила их вперед, словно одна из валькирий нордов. Матросы звали ее Гальюнной Леди, и Лотт очень быстро понял почему. Экипаж корабля справлял нужду сидя на сетке, прикрепленной прямо под носом триремы. Женоподобную ростру чистили ежедневно, что не мешало ей покрываться коркой дурно пахнущего налета на следующий день.
– Это приносит удачу, – сказал ему рулевой со ртом, полным сколотых в портовых потасовках зубов.
Вторая причина, по которой Лотт избегал находиться на носу корабля, заключалась в том, что он боялся воды, так же сильно, как и ведьмы пустынных земель Кальменголда. Лотту казалось, что корабль движется слишком быстро. Дерево резало волны, поглощая за день такое расстояние, какое конь не покроет и за три дня.
Ветер благоприятствовал Белокурой Деве. После частых дождей воздух стал холоднее. Солнце светило тускло, из летнего пожара превратившись в осеннюю лучину. Лотт кутался в теплую куртку, подбитую соболиным мехом, но все равно заработал насморк. Команда корабля в первые дни относилась к нему с недоверием, но после того, как Шэддоу разрешил ему выйти на верхнюю палубу, Лотт стал для них чем-то вроде помощника Гальюнной Леди и служил громоотводом от частых в это время года штормов.
Не нужно быть гением, чтобы понять – трирема плыла в Солнцеград. Белокурая Дева покинула извилистый Кассий, чей исток брал начало близ Бенедиктии. Лотт не особо следил за маршрутом. Они следовали на север, вот все, что он знал. Мимо мелькали дремучие боры с вековыми кедрами и соснами, молодые рощицы и стремительно лысеющие лиственницы. Иногда их сменяли голые пашни, раздираемые бороздами. Совсем редко – рыбацкие деревушки, чьи берега заслонили баррикады из сетей и вязанками сушащейся рыбы. Вода под кораблем была то прозрачной до такой степени, что можно было разглядеть плескавшихся там карасей, то мутной от тины. Одна из рек, кажется, ее называли Святой Марьей, до сих пор цвела. Ярко зеленая, махровая от всплывших водорослей вода обволакивала борта триремы. Матросы спускались по такелажным снастям, чтобы скребками счистить треклятый бентос, грозящий сковать подвижность корабля.
Вскоре Белокурая Дева остановилась в Мышеграде, чтобы пополнить запасы. Матросы вырвались из судна, будто их жалили осы. Команда корабля исчезла с поля зрения молниеносно, осев в здешних кабаках, опорожняя бочки пойлом в обмен на интересные истории, развлекающие обывателей. Экипаж мог быть и грозой среди пиратов Лихого моря – люди на борту ничем не отличались. Какой матрос не любит маленьких радостей жизни?
Он тоже не отказался бы проветрить мозги, но Галлард с постной физиономией испортил бы все веселье. Лотт ограничился тем, что изучил город с борта корабля. Мышеград построили около трех сотен лет назад. Города в Священной Империи возникали по трем причинам. Крепость, имевшая важное стратегическое значение, потребляла так много ресурсов, что дешевле было основать близ нее поселение, а не таскать фураж, тратя дни и силы, чтобы кормить ораву защитников отчизны. Места Силы привлекали Церковь. Каменщики закладывали первый камень будущего костела, бравшего в осаду святыню. А далее подтягивались богомольцы, решившие связать судьбу с этим местом. В случае с Мышеградом был третий вариант. Здесь пульсировала транспортная артерия, связывающая товарооборот Делии и Священных Земель. Кожевники волокли тюки с кожей водного дракона. Представители ордена агапитов, носящие на шее медные монеты вместо святых символов, заключали контракты на доставку синелиста, чтобы затем перепродать его втридорога тем, кому по карману такое лечение. В Делию отправлялись заморские пряности, засахаренные фрукты из Сеннайи, золотое вино Аурии и кровавое из епископств, расположенных по другую сторону Многодетной. А так же золото, серебро и диковины южных народов – все, что не оседало на пути через Дыхание Алланы.
Делийцы и сейчас ощущали горечь от того, что не смогли проломиться через Кости Земли, как это сделал гений Фиосетто. Ученики учеников мастера грызли гранит долгие двадцать лет и продвинулись едва ли на четверть. Им мешали снегопады, спускавшиеся из каменных отдушин гули, охочие до человечины, и сам рок. Легенда гласила, что души не погребенных до сих пор вьются вдоль Перевала Проклятых, как стервятники над падалью.
Но с другой стороны, Марш не мог не признать, что невозможность напрямую торговать с другими странами, оживляла рынок Империи. Он видел горящие глаза дельцов, покупающих целые трюмы всякой всячины еще до того как ее выгрузят на пристань. Торговцы покупали гигантские раковины моллюсков и радужную сталь Южного халифата, глиняные таблицы, заполненные мудростью древних, излитой в виде письменной вязи и однострунные мандолины далеких народов. В ход шли рога оленей, медвежьи шкуры, когти падальщиков и соловьиные язычки, отпускаемые по сотне за раз. И все это легко найдет покупателя, если знаешь торговое ремесло как свои пять пальцев.
Мышеград не имел крепостных стен, хотя высокие дома, доходящие иной раз до пяти этажей, легко могли сойти за оборонные сооружения при случае. Он был свободным городом – это условие Делии поставил архигэллиот Пий Второй и она его приняла. Потерпевшая фиаско в войне против Церкви Крови, лишившаяся династии Фениксов, страна пошла бы и не на такое.
Лотт узнал об этом от вернувшегося из кабака приятеля с зубами, похожими на стеклянную розочку в руках бандита. Мэддок был рулевым и дело свое знал. Плавал под парусом Белокурой Девы второй десяток лет. Это он рассказал о том, как город победил чуму. Когда Мышеград закрыли, чтобы зараза не распространилась по округе, городской голова стал платить хлебом за каждую пойманную крысу и мышь в городе. Жители за месяц переловили всех грызунов в городе и болезнь ушла.
– Самые сметливые разводили крыс, – подмигивая, сказал Мэддок. – Они кормили их до отвала. И приносили жирных зверьков градоправителю еще долгие годы после эпидемии.
Конечно, прибыльное дельце потом прикрыли, да и серошкурые доедалы отходов постепенно вновь наполнили улицы Мышеграда, но слава былых дней осталась и дала приречному городку имя.
Дни шли чередой, сливаясь в единый и бесконечный час ожидания. Лотт изводил себя догадками о том, какой будет его дальнейшая судьба. Что им нужно?
Галлард считал, что Лотта придадут показательной казни перед всеми жителями Солнцеграда. Квази считала, что с ним просто хотят поговорить в инквизиции. Шэддоу многозначительно молчал. К концу третьей недели путешествия, Лотт готов был сам взойти на плаху, только бы ситуация прояснилась. Он и не думал, что неведение может стать пыткой.