Воин святого престола

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Идея точит мне мозг уже полгода. Она меня так измотала, что решил - либо я воплощу ее, либо она меня доконает. Выкладываю в отдельной теме, потому что это мне дополнительный стимул не бросать дело на полпути (вот такая странная логика).
Жанр - фэнтези, на данный момент запланированы 13 глав (основные персонажи) и редкие очень короткие интерлюдии между ними (второстепенные персонажи, двигающие сюжет и расширяющие рамки мира).
Пробовал писать очень давно, так что будет много работы над ошибками. просьба также искать ляпы, недостоверные на ваше личное мнение характеры. Если найдете одни и те же ошибки, пожалуйста, уккажите на то или иное правило (весь учебник Великого и Могучего я не осилю), чтобы автор больше на них не спотыкался.
Как только разгребусь с материалами, выложу в заголовке синопсис и словарик по миру.


Итак, титульный лист уже имеется, начну потихоньку сливать сюда все черновики:

Скрытый текст - карты:

Скрытый текст - Священная империя:

Скрытый текст - Земли Тринадцати:

а если серьезно, то карты очень схематичны и убоги, признаю, на них даже не нашлось места рекам, а они играют очень важную роль в романе

Скрытый текст - Глоссарий. Список будет дополняться:

Солнцеград – столица Священной империи, Розы Запада. По сути управляется архигэллиотом.
Священная Империя – несколько королевств и баронств, объединенных под эгидой Церкви крови, занимают обширную область Ветреных Равнин и простираются от Лихого моря до Волчьей пасти.
Льдистый океан – огромное водное пространство, лежащее на севере империи.
Норды – племена северян, ведущих кочевой образ жизни. *клянусь, до того как начать писать, я не играл в Старые свитки ^^*
Лихое море – воды, лежащие на юге Священной империи, к нему имеют выход страны – Аргестия и Виллия, что делает их важными узлами торговли империи. Море полно жуткими тварями и лишь один пролив, названный Благим Намерением свободен от тварей. Но не от пиратов.
Благое Намерение – пролив, соединяющий торговые пути запада и востока. Единственный морской путь торговли между этими землями.
Мертвые земли – место жестоких столкновений армий запада и востока, вследствие кровопролитных воин местность полностью вымерла – реки пересохли, живность исчезла, а деревья высохли. Лишь жуткие твари, названные падальщиками, водятся там и несть им числа.
Падальщики - жуткие твари – большие как медведь и быстрые как волк – порождение войн и червоточин. Не люди и не звери.
Кальс и Эльс - миниатюрные королевства. Находятся в прямой зависмости от Священных (Святых) земель. Подвергаются постоянным нападениям падальщиков.
Борейа – самое молодое королевство Священной империи. Недавно было принято в состав империи после поголовного, и как поговаривают , насильственного перехода в веру империи. Остальные королевства считают берейцев варварами и относятся к ним пренебрежительно.
Волчья пасть – горный хребет, располагающийся на севере империи. В его окрестностях живут дикие племена- норды, совершающие постоянные набеги на владения лордов-протекторов.
Земли Тринадцати – так называют западные земли, принадлежащие мелкоземельным лордам-протекторам, ведущим постоянные междоусобные войны. На данное время существует 13 баронств, граничащих на западе с необжитыми землями, на юге с Дальноводьем, на севере с Волчьим клыком, на востоке со Священными землями и Делией.
Земли тринадцати лордов (начиная с северо-запада и двигаясь на юго-восток:
1- Кальменголд (лорд Кальм)
2- Лизеншир (леди Лизен)
3- Сульсшир ( лорд Сулроуд)
4- Морлэнд (л. Моргот)!
5- Шэнсвуд (л. Шэнсоу)
6- Таусшир (Л. Таус)
7- Бэррислэнд (л. Бэрри)
8- Фартэйнд (л. Фарслоу)!
9- Долнлэнд (Доллшоу) !
10- Кэнсвуд (л. Кэнсли) !
11- Брэнвуд (л. Брэнд)
12- Коэншир (л. Коэн) Гарольд Коэн
13- Уоллэнд ( л. Уоллштайн)
Край мира – земли, расположенные на западе Империи. По большей части необжитые, скрытые сплошным покровом старых лесов. населены язычниками, племенами вестготов.
Безымянные – служители культа Немого Бога, очень популярного в Землях Тринадцати и изгнанные с приходом служителей Церкви Крови. Практиковали темные ритуальную магию.
Гиблые топи – болотная местность на юге Дальноводья. Знаменита тем, что там растет синелист.
Синелист – лекарственное растение, помогает от большинства болезней.
Восточный Халифат – земли неверных.
Дальноводье – наименее людный край империи – край болот и глухих лесов, ядовитые испарения несут в себе множетсво болезней, но синелист болотных земель очень ценится медиками, поэтому эти земли являются важным торговым элементом империи, но также и местом обитания людей второго сорта – работают на болотах в основном каторжники и покорившие-ветер.
Аурия – королевство, соседсвующее к западу со священными землями. Богато золотом, через ее земли лежит важный караванный путь в Виллию и Аргестию, ведущий к морю.
Сеннайя – плодоносный край, житница империи, богат реками и цветущими долинами является самой южным королевством империи.
Делийское королевство – самое большое королевство империи, вследствие этого постоянно претендует на главенство в ней и состоит в подковерной войне со Священными землями. Делийске короли не раз были отлучены от церкви, прозваны тиранами и свергнуты своим же народом.
Кости Земли – цепь горных массивов, разделяющая Виллию, Аргестию и Сеннайю от остальных стран империи.
Дыхание Аланны – горный перевал, хорошо охраняемый караванный путь между Виллией и Аурией. Торговая артерия империи.
Слабое дыхание Аланны ? – второй перевал через Кости Земли, соединяющий Сеннайю и делийское королевство.
Ветреные равнины – старое название священной империи.
Амплус, Река Великого договора, Многодетная – самая большая и полноводная река западных земель. Считается, что именно от нее, когда-то брали начало все реки запада. Именно ее многочисленные притоки – по сути, самостоятельные реки – являются видимой и нерушимой вот уже много лет границей многих королевств.
Восточные земли – земли неверных, территория, лежащая за мертвыми землями. Населена людьми, не принявшими веру империи, а потому являющих собой объект постоянных попыток завоевания со стороны архигэллиотов империи.
Приграничье – земли ордена Безликих.
Безликие(?) - воины, посвятившие жизнь служению интересам серкви – считаются лушими охранниками геллиотов, первыми, кто идет в поход против неверных.
Последний рубеж – главная крепость Безликих. Расположена в Приграничье.
Дам – приставка к имени покорившего-ветер. Появилась в результате кровосмешения с завоевателями. Означает – чистый, ее используют, когда говорят о чистокровных покоривших-ветер.
Обитель Веры – крепость в солнцеграде, дворец архигэллиота.
«яблоко империи» - Лепесток Солнца, держава, символ власти архигэллиота, единственное доказательство существования богов.
«блажь грешника» - атура, дурман, наркотическая пыльца.
Место Силы - скопление магическое энергии. Бывает одноразовым и постоянным. Вступив на него, маг "заряжается" и становится способным творить чары. Считается, что они образовались от слез Алланы, оплакивающей своего мужа.
Червоточина, врата - считаются, что открываются из-за желчи и слюны Зарока, выплеснутой на землю. Очень опасны, открываются в местах, где вера в богов слаба. Закрыть их могут только маги.
Руны – тайная клинопись древних племен покоривших-ветер. Говорили эти племена на чудном языке, поклонялись духам и дотронувшись до рун и произнеся потаенные слова, приобретали способности, помогающие им выжить в суром тогда еще мире. Теперь почти не осталось как рун так и того народа. Пришедшие с юга кочевые племена долго истребляли древний народ пока его количество не стало так мало что уже не могло угрожать все прибывающим чужакам. Со временем пришельцы стали ценить потомков древнего племени – но было поздно - древняя кровь разбавилась – появились полукровки, квартероны и мало кто уже мог вспомнить старую речь, а руны перестали подчиняться пришельцам и разбавленной крови, и превратились в старую байку.

Народы

Неверные – общее название народов востока.
Северяне – варварские народы Волчьей пасти, борейцы.
Имперцы – так себя называют старейшие королевства империи – Священные земли, Делийцы, Аурия, Кальс и Эльс, баронства Тринадцати Земель .
Южане – Сеннайя, Виллия, Аргестия.
Чахоточные, желтоглазые – уничижительное прозвище покоривших-ветер.
Покорившие-ветер – древний народ, когда-то населявший Ветреные равнины.

Организации

Церковь крови – самая могущественная сила империи, ее адепты имеют большое влияние на прихожан, владеют обширными имениями во всех странах империи, а так же церкви полностью принадлежат Священные земли и самый огромный город западных земель – Солнцеград. Церковь делится на Гэллиотизм (мужскую церковь) и Алланесизм (женскую церковь). Мужская церковь по сути является главной, оперирует деньгами, ведет политические игры, выдачу земель, назначение клира и одобрение восхождения на престол наследников королевств империи. Женская церковь занимается мирскими делами – ведет хронику, помогает убогим, лечит больных, занимается воспитанием и образованием и т.д.
Орден Безликих – братство воинов, отдавших жизнь на служение церкви. Обычно именно из них формируется костяк армий, идущих на войну с неверными. Благодаря им, падальщики еще не поглотили земли империи. Обителью ордена служит крепость Последний рубеж.
Маги – люди, чувствующие Места Силы и умеющие совладать с таящейся в них энергией. В западных землях делятся на темных и белых инквизиторов.
Белые инквизиторы – люди с магическими способностями, служащие церкви.
Темные инквизиторы, чернокнижники - люди с магическими способностями, не состоящие на службе церкви и потому пребывающие вне закона, то есть отлученные от нее.

Боги:

Гэллос – муж Аланы, считается коварно убитым Зароком. Молитва к нему закрывает врата, отвращает лихие помыслы, и открывает все светлое в душе.
Аллана – жена Гэллоса, дабы спастись от коварного Зарока попросила солнце вознести себя на небо. Молитва к ней приручает диких тварей, прогоняет тьму и зло, помогает отыскать места силы.
Зарок – мифический злодей, убивший Гэллоса и охотящийся за Алланой. Считается, что именно из-за его ядовитой слюны открываются врата, а бранные слова превращаются в злобных тварей, проходящих через створки в мир.
Прародитель\Единый? – божество, в которое верят в халифате. Они считают, что им был великий вождь, приведший корабли людей в эту землю.
Немой бог – злобное божество, распространенное на распространенный на Краю мира.

Скрытый текст - Содержание:

Пролог
Глава 1-1
Глава 1-2
Глава 1-3
Интерлюдия 1
Глава 2-1
Глава 2-2
Глава 2-3
Глава 2-4
Интерлюдия 2
Глава 3-1
Глава 3-2
Глава 3-3
Интерлюдия 3
Глава 4-1
Глава 4-2
Глава 4-3
Интерлюдия 4
Глава 5-1
Глава 5-2
Глава 5-3
Интерлюдия 5-1
Интерлюдия 5-2
Глава 6-1
Глава 6-2
Глава 6-3
Интерлюдия 6
Глава 7-1
Глава 7-2
Глава 7-3
Интерлюдия 7
Глава 8-1
Глава 8-2
Глава 8-3
Глава 8-4
Интерлюдия 8
Глава 9-1
глава 9-2
Глава 9-3
Интерлюдия 9
Глава 10-1
Скоро...
10-2
10-3 - пишется...
10-4 - ?
Эпилог

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Фантазия устроила синий экран смерти, буксую.

Скрытый текст - 7-2:

В один из идущих чередой серых дней Лотт вышел на палубу, чтобы облегчиться и не увидел берегов. Тучи затмили солнце сплошным дымчатым ковром и бежали подобно лучшим скакунам аргестийского ипподрома. Ветер, подражая им, гнал волны. Буруны вставали гребнем, а затем обрушивались обратно в пучины. Всюду, куда ни глянь – одна вода. Она начиналась на западе и скрывалась на востоке.
У Лотта перехватило дыхание, и закружилась голова. Чтобы не упасть, он ухватился за леер, прикрепленный один концом к фок-мачте, а другим к правому борту.
– Захватывает, правда? – Мэддок сложил руки на гурди. – Столько лет плаваю и все равно не могу привыкнуть.
– Мы в море? – не веря себе, спросил Лотт.
Мэддок показал оскал обломков, служащих ему зубами:
– Нет, парень. Это Река Великого Договора.
– Ух, ты.
Это все, что он мог сказать сейчас. Самой большой рекой, которую Лотт когда-либо видел до сегодняшнего дня, была Добрая Дочь. Тихая, с мельтешащей в мелководье рыбой, замерзающая зимой и не смывающая деревни в период паводков река брала начало из Многодетной, как и остальные ее братья и сестры.
Она разделила Кальменгольд и Лизеншир, спускаясь дальше на юг, отколола Шэнсвуд и терялась среди дремучих иссиня-черных дубов Леса Дурных Снов. Говорили, именно ее притоки наводнили Гиблые Топи, приведя в эти земли малярию и образовав обманчиво спокойные ряски да болота.
Лотт множество раз видел Добрую Дочь из окна родового замка лорда Кэнсли. В десять лет ему казалось, что река тянется бесконечно. Когда ему исполнилось двадцать, и сир Томас впервые взял братьев Маршей на Совет Круглого Стола, Лотт в этом еще раз убедился. Они плыли на ладье Вольницы. Корабль двигался против течения медленно, но с упрямством жителей Тринадцати Земель. Лотт помнил, какими далекими казались берега. Темная вода была маслом, просящим огнива, чтобы зажечь огонь до небес.
Сейчас, глядя, как Белокурая Дева движется по величественному, покрытому складками полотну Лотт осознал, насколько ошибался. Ее называли по-разному. Старое, доставшееся от покоривших-ветер имя «Амплус» означало свободу. Церковь Крови нарекла реку Многодетной. Считалось, что Амплус дала начало всем рекам Священной Империи. Самые известные из них назывались Братьями и Сестрами.
Лотт точно знал, что три из четырех сестер размежевали спорные земли княжеств. Отважный Сын выступал границей Священных Земель и Борейи. Если бы они плыли на запад, то непременно бы добрались до Дыхания Алланы – рукотворного прохода через Кости Земли. Фиосетто начал его в юности и к старости была проделана едва ли четверть пути. Грандиозное строительство длилось около века и когда все работы подошли к концу, по легендам, сами боги спустились, чтобы полюбоваться на это. Сейчас вереницы торговых суден и множество барок, груженных мрамором и бревнами, снуют по Блудному Сыну, оторвавшемуся от семьи и исчезающему в степях Приграничья.
Поверни их трирема на северо-восток, непременно пробила бы дно, напоровшись на каменный осколок у отмелей Мертвого Сына, осушенного после землетрясения у Перевала Грешников.
Злой Сын, щерившийся опасными порогами, выходящий из берегов, кишащий рыбами, питающимися мясом, наводил ужас на Кальс и Эльс и исчезал, орошая Крылья, в Пенной Бухте.
Амплус породила восемь детей, выступивших в роли судей, которые дали нерушимые границы верующим в Гэллоса и Аллану. За это люди назвали ее Рекой Великого Договора. Лотт, сын сельского старосты, с позором выгнанный Томасом Кэнсли сейчас находился на борту корабля бравшего приступом водное чудовище.
Лотт смотрел на темное зеркало Амплус и старался не думать, сколько судов затопила река.
– Насколько она глубока? – спросил он Мэддока.
– Глубже глотки портовой шлюхи, – многозначительно произнес матрос.
Он достал свинцовый грузик и бросил за борт. Раздался плеск и леска, крепящаяся одним концом к деревянной оси, а другим к свинцовому окатышу, начала ритмично разматывать катушку. Лотт смотрел на это с возрастающим беспокойством. Затем со страхом, так как нитка кончилась, а дна грузило явно не достигло.
Лотт отступил от края борта чрезвычайно осторожно, словно одно неверное движение могло перевернуть Белокурую Деву.
– Один раз я изловил огромнейшую рыбину, – похвастал Мэддок. Он руками пытался показать реальные размеры добычи. – Глаз у нее не было. А на лбу, клянусь Гэллосом, висел мигающий фонарик! Он мигал как маяк и зазывал мальков в пасть, полную самых острых зубов в мире.
Желудок требовал поцелуя с медным тазом как никогда до того дня. Лотт почти с радостью спустился в свою каюту. Пульсирующий фонарик, зазывающий в жуткий зев чешуйчатой твари, снился ему еще неделю.
В один из осенних дней, когда непонятно – стоишь ли ты на палубе или висишь вниз головой, потому что вместо твердой земли стелется жидкий атлас, а небеса низвергают каскады хляби, их накрыла тень. Сперва Лотт испугался, так как думал, что начался шторм и чудовищная волна хочет поглотить экипаж. Но секунду спустя перед окошком пронеслись каменные ворота. Лотт не поверил глазам. Марш высунул голову из окна. Трирема прошла через один из Божьих Лучей.
Каменная стрела, чей низ покрывала сизая цвель, а верхние портики рыбацкие сети, соединяла Солнцеград и далекий берег. Массивные плиты эстакад покоились на ввинченных в илистое дно основаниях. На стыках, соединяющих части моста, покоилась фигура, зажатая в круге. Луч Гнева, чьим покровителем был Святой Иероним, принявший мученическую смерть, понял Лотт.
Путешествие к святому городу теперь казалось не таким уж и затянутым. Лотт смотрел на деревянного святого, и понимал, что это конец его жизненного пути. Возможно, его тоже постигнет эта участь. Язычники привязали Иеронима к колесу и спустили по наклонной в пропасть. Легенда гласила, что колесо вознеслось на небеса, потому что Ироним молился богам усерднее, чем кто либо.
Прозвучала команда сушить весла. Белокурая Дева пошла под одним парусом. Рулевой правил вдоль Луча Гнева, взяв мост за ориентир. Лотт слышал стук бесчисленных копыт по мостовой. Движение здесь не прекращалось даже ночью. Солнцеград проступал сквозь туманное утреннее полотнище частями подобно тому, как неторопливый художник толстыми мазками завершает абрис чернового варианта. Лотт видел зубцы стен, заканчивающихся над обрывом. Каменщики работали денно и нощно, восстанавливая город, надстраивая новые жилища поверх старых. От большой четырехугольной башни, чьи каменные бортики напоминали вороний клюв, словно жуткий кожный нарост тянулась рвавшаяся из недр золотая жила. Похожий на можжевеловую поросль металлический кристалл говорил всем судам: «Здесь не место грешникам. Вы плывете в обитель Церкви-на-Крови».
Не смотря на гомон прохожих, Лотт услышал жалобный стон. Он поднял голову и замер, прикованный к месту.
– Воды-ы-ы, – просил смертник, прикованный к колесу. – Пожалуйста, дайте воды.
Их было много. Десять, может больше. Лотт слышал о показательных казнях. Инквизиция находила ересь по всей империи. Богохульников, клятвопреступников, лжепророков, сектантов и схизматиков, извращающих святое писание в свою пользу, жрецов древних богов и культистов новых. Лотт знал, за что наказали этих бедолаг. Они отреклись от Гэллоса и Алланы. И были достаточно глупы, чтобы сделать это при свидетелях.
Трирема, ведомая Гальюнной Леди, двигалась в лоно инквизиции под замогильный стон и мольбы о милосердии, обращенные неизвестно к кому. Лотт взглянул исподлобья на Псов Господа. Квази говорила с Шэддоу. Разговор не доставлял удовольствия никому из них. Чародейка спрашивала, глава ордена инквизиционного корпуса отвечал односложно, что явно не устраивало халифатку. Мрачный Жнец сложил руки за спиной и покачивался с пятки на носок. Лотт мог бы душу заложить на то, что ему нравятся стенания оставленных на медленную смерть людей. Он получал удовольствие, причащался от чужих мук, словно только так и должно получать божью благодать в этом мире.
Невидимая кисть сделала еще один мазок и появилась береговая линия. Солнцеград некогда был простым куском камня, брошенным великаном в Многодетную, да так там и оставшимся. Сложно сказать, что послужило причиной строительства города – выгодное для торговли место, часто случавшиеся до восхождения солнечного шара к небесам чудеса или то, что здесь погиб Гэллос. Как бы то ни было, Солнцеград рос, вытягивал к небу длинные иглы башен и шпили епископских особняков, похожих на замки. Люди текли сюда непрестанным потоком. Лотт прибыл в муравейник, растревоженный, готовый рвать тех, на кого укажет перст архигэллиота. Здесь были собраны все чудеса света. В разных местах города множились как грибы после дождя диковины – Собор Святой Элайзы, восьмиугольные башни Пальцев Святого Джерома, мелькавшие в низинах триумфальные арки «наставников королей», расписные купола круглых как монеты святого Агапита Медника храмов. Лотт не знал и половины красот Солнцеграда. Лорд Кэнсли обещал взять их с собой на День Покаяния. Лотт помнил, с каким нетерпением они с братом ждали, когда очередной мученик отдаст жизнь, окропив алтарь перед Обителью.
Даже сейчас он с неохотой признал, что хочет увидеть Солнцеград изнутри.
Туман таял как лед по весне. Проступили и другие лучи, связывающие город с западом, востоком, югом и севером. Солнцеград воссиял золотом и раскаленным песком, как и подобает столице Святой Империи.
Белокурая Дева бросила якорь в малом порту города. Было непривычно снова коснуться твердого камня. Казалось, что под ногами до сих пор шатающаяся палуба. Лотт сделал неуверенный шаг в направлении водоворота улиц и плетеных диким виноградом атриумов. Галлард тут же взял его под локоть и одернул.
– Куда-то собрался? – шикнул на ухо рыцарь.
Родриго, еще один хранитель реликвария, заключил в замок вторую руку. Они силком потащили его к ждущему у пристани паланкину. Когда Лотт оказался внутри, носильщики подхватили деревянные жерди и быстрым шагом понесли ценного пленника через город. Внутренности носилок были отделаны красным как бьющая из рассеченной артерии кровь шелком, подушки набиты нежнейшим лебединым пухом, от которого задница любого здравомыслящего человека испытает самый мощный экстаз за всю жизнь. Если бы тюремщики не зажали его по бокам, Лотт мог бы подумать, что стал благородным и едет на званый обед. Галлард опустил занавеси. От Родриго разило чесноком так сильно, что Лотт старался дышать только ртом.
Они ехали в полном молчании. Галлард выглядел довольным собой. Лотт не мог не признать, что хранителю реликвария очень повезло. Позволив Лжеклавдию улизнуть с доспехами Миротворца, рыцарь мог ставить крест на карьере и готовиться к жизни безликого, отмаливающего грешки в Приграничье до конца дней. И тут на сцену выходит наивный дурачок Лотт, решивший поиграть в благородство. Он на блюде принес блондинчику церковное помилование.
Сквозь щели между занавесками мелькали силуэты роскошных зданий. Солнцеград покоился на каменном куске с вкраплениями золотой руды. Для домов и кладки дорог использовали безумно дорогой желтый мрамор, добываемый в делийских копях и лазоревый гранит, вывозимый Торговым Союзом из сердца Волчьей Пасти ощетинившимися копьями кораблями. Солнцеград не мог расти вширь, поэтому брал приступом высоту. К домам подводились витые и каскадные лестницы. Некоторые этажи были похожи на пещеры. В зданиях зияли гигантские дыры. Их соединяли откидные мосты. Лотт видел, как эти узелки стягивают город, не дают ему распасться на отдельные составляющие. Люди рождались, росли, заводили семьи и умирали в этих сосульках. Они ходили на мессы сквозь триумфальные арки, торговались на рыночной площади прямо с балкона, нависающего над чьей-то лавкой, выливали помои в канализационные стоки, позволяя ручьям образовывать замысловатые водовороты в лабиринте тесных улиц помнящего юность богов города.
Лотт знал, что Солнцеград состоял из трех зон – внешнего кольца, среднего, и внутреннего. И чем ближе к центру города они приближались, тем набожнее становились его обитатели. Мирская суета осталась позади. Здесь повелевали речитативы молитв и благодатный колокольный перезвон. Внутреннее кольцо Солнцеграда занимали соборы и базилики святых. Рядом с проезжающим паланкином били ключом многоярусные фонтаны и покоились в гротескных позах статуи архигэлиотов, а стены лоснились от расписных барельефов, передающих мифы Книги Таинств.
Носильщики торопились – паланкин слегка потряхивало. Они вошли под сень чего-то огромного. Утро сменилось сумерками.
– Мяты?
Лотт предложил пару сушеных листьев из сумы Кэт. Инквизиторы перелопатили все внутренности потрепанной вещицы на предмет припрятанных ножей и других режуще-колющих предметов. Они очень старались, но так и не нашли предлога отобрать ее у Лотта.
– Не поймите неправильно, вы мало что не мироточите, ребята. Особенно ты, – он обратился к воняющему чесноком Родриго. – Но мы вроде бы как в столице. Не последние люди здесь живут, да? Не мешает освежить дыхание.
Галлард не удостоил его ответом. Родриго отдавил каблуком пальцы левой ноги. Немного подумав, тюремщик запустил загребущие руки в суму и взял всю мяту, что в ней оставалась.
– Да. Бери, не стесняйся, – приободрил его Лотт. – Дарю от чистого сердца.
Паланкин остановился. Конвоиры вывели его наружу. Строение не походило на инквизиционный корпус. Его бы Лотт ни с чем не перепутал. Нет, его привели к чему-то более огромному. Лотт догадывался перед чем стоит, хоть и находился не у парадного входа.
– Мы ведь друзья, парни?
Галлард постучал в дверь. Самую обычную, без золотой отделки и росписи.
– Замолвите за меня словечко? Галлард, я же помогал тебе с мощами в Бенедиктии. Родриго. Свежее дыхание на вес золота. Парни?
Дверь бесшумно отворилась. Конвоиры мало что не впихнули его внутрь. Лотт приготовился к самому худшему.

***

Может, он?
Одетый в багряную сутану человек громогласно читал молебен у иконы Тудэса Блаженного. Сутулый от старости, он твердил заученные из талмудов слова во всеуслышание. Слишком пафосно для того, кто отмаливает свои и тем более чужие грехи. Этот человек походил больше на торговца, пытающегося всучить из-под полы костяшки пальцев святых, отрытые из чумного могильника. Продавец чудес.
Пошла бы ему архигэлиотская сатурния? Падальщик пожри его душу, если Лотт знал ответ.
Монахиня с выражением лица человека, находящегося на первой неделе поста, провела его под своды сердцевины Церкви Крови. Словно новорожденный, впервые вытащенный из лона матери, он вышел на свет после продолжительного плутания по просторным, но темным анфиладам.
Оставив его скучать, глядя с балкона на зал приемов, женщина удалилась.
Золотой, кажущийся неподъемным трон Наставника Королей пустовал. Оставался вакантным и скромный деревянный престол архиалланесы. Священнослужители старательно делали вид, что его не существует. Лотт изо всех сил помогал им в этом начинании. Сидел себе на лавке, положив ладони на колени как ученик, внимающий своему первому уроку.
Он посмотрел в сторону тканого полотнища. Гэллос и Аллана в ореоле неземного света обнимали пульсирующую сферу. Начинавшаяся под куполом, поддерживающимся десятью колонами, тянущаяся во весь рост Обители Веры и ласкавшая язычками-кисточками отполированные панели ткань неплохо оттеняла человека, стоявшего перед ней. Со стороны казалось, что он невелик и неплохо сложен. Но как только Лотт пригляделся, понял, что смотрит на толстяка, уплетающего что-то напоминающее ватрушку.
Это мог быть архигэллиот. Скопцы склонны к полноте.
Лотт продолжил осмотр. Трое церковников вели размеренную беседу у опорной колонны, сделанной в виде архангела. Посланник богов держал на плечах своды, но на лице его скульптор высек вечную улыбку. Он страдал и радовался этому. Мука превратилась для него в развлечение.
Марш хмыкнул. Он и сам ощущал нечто подобное. Кажется, Лотт чувствовал легкое возбуждение от передряг, выпавших ему дорогой. И все бы ничего, но погибли люди. Погибла Кэт. Желтоглазая не смогла удержаться на веревке. Лотт все еще балансировал. Он смог выжить. Это было несправедливо. Он чувствовал себя ублюдком. Он радовался тому, что жив. Где-то в глубине души он знал, что еще побарахтается перед смертью. Но с другой стороны, сколько человек способны принять смерть как данность? Сказать себе, вот и конец, ты умираешь. Люди хватаются за жизнь. Они могут сделать последний вдох и не смогут надышаться. И будут сильно удивлены, когда легкие изменят им.
«Слишком молоды для архигэллиота», подумал Лотт, отводя взгляд.
Юркий священник с вздернутой кверху бородкой на южный манер ковылял к амвону. Он опирался на клюку и подволакивал ногу. Собравшиеся вежливо приветствовали его поклонами. Алланесы приседали в глубоком реверансе.
Лотт вздохнул.
Бесполезно. Все могут быть архигэллиотом. Старики похожи друг на друга. Дряхлые. С распухшими от подагры конечностями, маразмом и подводящим по ночам мочевым пузырем.
– Я бы не ставил на него.
Лотт мало что не подпрыгнул. Рядом с ним расположился церковник. Лотт не считал себя великим воином, но каким же нужно быть растяпой, чтобы к тебе подсели, а ты даже этого не заметил?
– Простите?
– Ты ищешь Иноккия, разве не понятно? Того, по чьему приказу тебя доставили в Обитель Веры.
– Вы знаете обо мне?
Лотт оценил монашка. Грубо тканая ряса говорила об аскетичном образе жизни. На шее у незнакомца болталась желтая монетка. Значит, с ним говорил медник. Монах был стар, но по нему трудно было сказать, сколько десятилетий осталось за плечами. Шесть, семь? Восемь? Он не был упитанным, но и голодающим этого человека сложно назвать. Монах напоминал Лотту старого капеллана Кабаньей Норы. Обычный человек, чья зрелость плавно перешла в старость, да так там и осталась. Казалось, медник только всю жизнь и дожидался того, чтобы поседеть, нажить морщины с пигментными пятнами и начать поучать молодых как следует жить.
– Все знают о тебе, – благодушно сказал агапит. – Почему, как думаешь, они сегодня здесь? Почему ведут себя как болванчики, намалеванные в Книге Таинств?
Монах с хитрым видом достал из-за спины плетеную бутыль с подозрительно темной жидкостью, плещущейся внутри. Поразительно здоровыми и крепкими зубами откупорил горлышко и сплюнул пробку прямо на пол. Не обращая на потерявшего дар речи Лотта, он выпил изрядную часть содержимого.
– Будешь?
– Они знают…
Мысли завертелись с бешеной скоростью. Эти люди устроили представление ради него. Лотт все еще не понимал происходящего. Зато он догадался, почему старец с острой бородкой не подходит на роль архигэллиота. Облаченный в красную хламиду священнослужитель был чересчур любезен с молодыми монахинями, поющими в хоре. Марш видел, что тот смотрит на них не как пастух на отару, но как хищник, подбирающийся к добыче. У него наверняка кое-что болтается между ног.
Священник понял, что Лотт не станет его собутыльником и отставил вино в сторону.
– Конечно. И стараются показать себя во всей красе.
– Мне? Но почему?
– Кто сказал, что речь идет о тебе, Лоттар Марш? – Медник спрятал ладони в широких рукавах рясы, словно ему стало холодно и неприятно. – Они стараются отличиться перед Церковью.
Лотт еще минуту переваривал сказанное.
– Под церковью вы понимаете архигэллиота?
Медник молча смотрел на него и это было даже лучше утвердительного ответа.
– Иноккий использовал меня, чтобы выяснить, кто из них верен престолу?
Молчание затягивалось.
– Чужая душа полна тайн, – наконец ответил агапит. – Может быть, дело только в тебе, а все остальное шутки ради. Одно могу сказать точно – ты не хочешь быть пешкой в чужой игре. Да и кто хочет? Уж точно не я.
Медник решительно поднялся со скамьи. Подал руку.
– Прогуляемся.
– Не думаю, что мне позволят выйти, – недоверчиво ответил Лотт.
– А ты видишь здесь кого-то, кто запретит?
И верно. Шэддоу исчез сразу же после того, как доставил его словно тюк со скоропортящимся товаром. А Галлард сотоварищи дали под зад у самого порога церкви и предоставили Марша самому себе. Или сделали вид.
В любом случае, Лотту нравилась идея хмельного агапита. По крайней мере, он выяснит насколько ослабили поводок.
От мысли, что его не станут пытать, рвать ногти на пальцах, закручивать винт в височную кость и прочие малоприятные радости инквизиционного допроса с груди упал тяжеленный камень.
Им разрешили многое. Медник и Лотт покинули Обитель так же быстро, как покидает бордель не заплативший клиент. К центральной площади примыкал гигантский собор Святого Агапита, чей фасад облепили тусклые кругляши. Гигантская голова пса с острыми башенками-ушами представляла Святой Официум. Позади полумесяцем нависала Обитель Веры. У Лотта глаза заболели от обилия желтизны. Редкий мрамор Костей Земли для постройки завозили флотилиями. Золотые скульптуры теснили одна другую, словно соревнуясь в тщеславии.
Посреди площади красным бельмом застыл невзрачный алтарь. Именно туда и вел его медник. Редкие прохожие оглядывались на них, и Лотт нехотя признал, что и сам чувствовал себя святотатцем, рушащим устоявшийся порядок вещей.
– Подойди, – велел агапит. Монах застыл в шаге от алтаря. Он волновался, хоть и старался не подавать виду.
Лотт медлил. Он знал, как чтут люди Империи каменный клык. Сколько здесь умерло людей? А сколько лет насчитывала империя? Одна тысяча двести тридцать девять жертв окропили бездушную штуковину кровью. Ей пропитались белые плиты вокруг. Сам алтарь словно светился извне. Именно здесь Зарок смертельно ранил Гэллоса. Именно здесь его жена Аллана вознеслась на небеса, навсегда забрав с собой солнце.
– Что ты видишь? – спросил медник.
Алтарь кровоточил, словно кто-то всадил лезвие в его нутро. Прозрачные жгуты адского огня, слабые и клонимые ветром, трепетали подобно свече под чужим дыханием. Лотт протянул к ним руку, и тут же отдернул. Язычки лизнули руку и превратились в щупальца. Каждое из них схватило по пальцу, и потянуло к себе. Камень заходил ходуном. Из навершия, напоминающего звериный коготь, потекла тягучая смазка. Она несла в себе знакомые эссенции.
Запах женщины. Смрад трупа. Аромат ладана. Вонь испражнений всех людей мира.
Алтарь сбрасывал шелуху. Он раздвигал неподатливые лепестки подобно невесте, раздвигающей ноги в брачную ночь. Он приглашал заглянуть внутрь, как это делает мухоловка, зазывающая жуков отведать заманчиво пахнущий нектар.
Он видел совокупляющихся ангелов. Его заставляли смотреть на поедающих друг руга детей. Демоны оторвали веки, обнажив глаза.
Вкус праха, меда, крови и сажи заставлял глотать обильную слюну.
Лотт слышал пение и трубный глас. Его вел хруст костей и лопающихся как скорлупа орехов панцирей многоножек. Седьмое пекло влекло к себе, и Марш чувствовал, как поддается этому зову.
Ему как никогда хотелось умереть. Перегрызть вены, вырвать язык, чтобы устоять перед искушением и не сорвать одежду, бросившись в разверзшуюся бездну.
Он повернулся к жертвеннику спиной. С удивлением заметил, что по лицу бежит не пот, а слезы. Лотт посмотрел на свои руки. Он сжимал кулаки изо всех сил. Ногти впились в ладони, прочертив на плоти борозды.
Медник подал ему бутылку вина и на этот раз Лотт приложился к ней без колебаний.
– Ты видел.
Он не спрашивал. Утверждал.
– А не должен был?
– Никто не видит. Люди ходят здесь каждый день. Молятся, беседуют. В День Покаяния открываются врата, и мы приносим жертву, чтобы червоточина утолила глад. Только тогда приоткрывается вуаль. Оно не показывает лицо. Только оскал. Он ужасен, но это ничто по сравнению с истинным обликом. Но не сейчас. Никто не знает, что червоточина всегда голодна. Всегда готова прийти в мир. Оно ждет своего часа. Маленького шанса.
Монах говорил, не отводя взгляда от алтаря.
– Лик ада дано узреть немногим. Я один из них.
Он смотрел не мигая. Лотт проникся искренним уважением к нему. Невысокому и сгорбленному. Но более сильному духом, чем он сам.
Медник достал оттопыривающий хламиду предмет. Покатал в руке будто безделицу.
Лотт затаил дыхание. Даже в самых тайных мечтах он не надеялся в такой близи увидеть Яблоко Империи. В детских сказках яблоки бывают отравленными и красными как опавший кленовый лист. Либо золотыми и дарующими вечную молодость. Держава была меньше, чем в манускриптах, что давал ему почитать капеллан. Она спокойно умещалась в руке и отнюдь не сверкала божественным светом. Тонкий как сеннайский шелк хрусталь заключил в темницу кусочек легенды. Солнечная чешуйка парила в воздухе. Казалось, она всеми силами пытается воссоединиться с небесным светилом, разорвать путы и лишить людей последней надежды.
– Теперь и ты тоже, – добавил Иноккий.
Архигэилиот подал ему руку. Безымянный палец опоясывал перстень с печатью, открывающей любые двери, даже те, что находятся в небе. Лотт коснулся губами холодного металла. Он ожидал судебного разбирательства. В крайнем случае разговора по душам с помазанным гэллиотом Тринадцати Земель.
Лотт не знал, что ответить главе церкви. Он смотрел на него снизу вверх, и теперь казалось, что именно так должен выглядеть архигэллиот. Иноккий жестом велел ему подняться.
– Неисповедимы пути богов, – изрек Иноккий, беря его под руку и ведя к журчащему фонтану. – Мог ли молодой я надеяться, что возглавлю орден агапитов когда-нибудь? Мог бы зрелый я в помыслить, что встану в один ряд с такими, как Климент Миротворец, Франческо Просветитель, Пий Хранитель?
Они сели на портик фонтана. Извергающие из уст пышные водные потоки рыбы барахтались в сетях, расставленных голым по пояс человеком. Фиосетто изобразил Мильтиада простым рыбаком, а из людей слепил карасей, щук и окуней. Архигэллиот привел к солнцу первых верующих стоя в воде. Амплус забрала язычников, а отдала солнцепоклонников.
– А ты, Лотт? Надеялся когда-нибудь стать чем-то большим, чем оруженосец при лорде?
Лотт ответил честно. Он хотел, да и кто не хочет? Он старался стать таким человеком. Но иногда будущее зависит не только от тебя.
– Почему не стал им?
И снова он ответил честно. Лотт обжегся один раз. Сильно и больно. И больше повторять ошибки не хотел. Он взял за привычку не доверять людям. Искать только своей корысти и считал других лишь досадными препятствиями. Куда это его привело? На дно пекла, туда, где горит задница Зарока. И самым страшным было осознавать, что ему нравилось там.
– Тебе выпала редкая честь стать божьим перстом, Лотт. Спасать людей, используя Дар, щадить драгоценные звезды душ. Но ты предпочел скрываться. Бежать от судьбы с покорившей-ветер и халифаткой Квази, вместо того, чтобы пойти к нам. Почему, Лотт?
Язык прилип к небу. Последний из Маршей провел потными ладонями по штанинам. Один из карманов что-то хранил. Пальцы нащупали бугорок. Лотт сжал его словно святой знак.
– Потому что я не достоин, – сказал он. – Боги ошиблись.

[Нигвен]

Скрытый текст - Член-член-член:

Их корабль носил название Белокурая Дева. Борта судна покрасили белой водостойкой эмалью.

Спасибо, кэп.

Мачты покрыли червонным цветом, алые паруса могли принадлежать только кораблям Церкви.

Не соблюдается время. "Покрыли" и "могли принадлежать" не стыкуются. Спотыкаешься при чтении.

Лотт кутался в теплую куртку, подбитую соболиным мехом, но все равно заработал насморк

"Заработать насморк" -- жаргонизм, никак не относящийся к тексту. Переформулируй.

Солнцеград

Вот что очень сильно напрягает в твоем тексте: сочетания американизмов со словами, образованными с русскими корнями. По мне так сомнительно выглядит "Солнцеград" рядом с "Кассией" или "Бенедектией".

на интересные истории, развлекающие обывателей

Спасибо, кэп.

Экипаж мог бы быть и грозой среди пиратов Лихого моря – люди на борту ничем не отличались.

А вот тут, как мне кажется, наоборот нужно уточнить.

Мэддок сложил руки на гурди

Мэрддок сложил руки на джигурди.

Темная вода была маслом, просящим огнива, чтобы зажечь огонь до небес.

Замени "огонь" на "пламя", и всё будет ок.

Скучноватый отрывок, но в принципе лучше чем все "Свои произведения" вместе взятые. :)

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Опять глава выросла многократно.

Скрытый текст - 7-3:

– Не спеши считать себя прозорливее Гэллоса, – тихо ответил ему Иноккий. – Ты таков, какой есть и никто, даже боги не сделают из тебя спасителя душ человеческих, если сам того не захочешь. Но не спеши говорить то, чего не ведаешь.
Фонтан привлекал стаи птиц. Юркие крылатые вились вокруг, стрекоча и посвистывая. Редкие капли задевали затылок, но Лотт сидел смирно, не смея сдвинуться даже на длину ногтя.
– Что ты знаешь об апокрифах, Лотт? – спросил Наставник Королей.
– Это книги лжецов.
Так говорил капеллан Кабаньей Норы им с братом. Лотт помнил только те легенды, в которых говорилось о смелых воинах. Имена святых дев, старозаконников и буквоедов, писавших заповеди и притчи Книги Таинств со слов привидевшейся им Алланы, он пропускал мимо ушей. Когда доходило до таких тонкостей они с братом предпочитали измываться над длинным носом обучающего их чернеца, который, казалось, хочет проткнуть святое писание насквозь – капеллан был подслеповат.
– Блаженны не ведающие, ибо им предстоит познать истину – изрек Иноккий. – После Восхождения Солнца писались тысячи книг. Много людей хотели оставить память о страшных временах. Да, они не всегда писали правду, одного обеляя, а иного осуждая. В Книге Таинств записаны пять откровений. Но я читал пять сотен. Первый Вселенский Собор, созванный здесь, в Солнцеграде, длился месяц. После долгих часов обсуждений решено было принять за истину только те письмена, которые не вступали в противоречие друг с другом. Имена других предали забвению. Но книги пишутся для того, чтобы их читали. Я знаю каноническое учение от первого слова и до последнего. Они мой храм. Мой дом. Но невозможно полюбить дом, не познав то, что лежит за его пределами.
– Откровение от Маркуса рассказывает о множестве чудачеств, – продолжил Иноккий. Священнослужитель сидел сгорбившись. Вначале беседы он достал письмо со сломанной печатью. Иноккий размалывал сургуч в мелкую труху, падавшую на камни площади. Под его ногами гуськом ходили голуби, в тайне веря, что именно в этот момент с небес упадет хлебная крошка. – Например, о том, что не вино, а вода – кровь солнцеликих небожителей. Сей муж на протяжении семи десятков страниц доказывает, что, хлеб, а не земля их плоть. Но самая важная часть писания касается Потерянного Семени. Как тебе известно, у Гэллоса и Алланы было восемь детей – поровну девочек и мальчиков. Так же, как и притоков Многодетной. Последний из них, апостол Мельтиад, заложил основы Церкви-на-Крови, став первым архигэллиотом. Он умер от оспы.
– Разве он не пролил кровь на алтаре? – Лотт слышал эту историю, но заканчивалась она по-другому.
– Так гласит Книга Таинств, – покачал головой архигэллиот. – Но апокриф Маркуса отрицает наши догмы. Видишь ли, Лотт, там говорится, как Мельтиад словом запечатывал червоточины, не проливая ни одной капли крови наземь. И если верить писанию, он намеревался запечатать врата в Солнцеграде, но болезнь забрала его от нас раньше. Маркус пишет, что Мельтиад был обручен с юной Теофилой. Перед гибелью она понесла от него.
Лотт поежился. Он чувствовал себя голым, как новорожденный.
– Должно произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы церковь решилась переписать Книгу Таинств. Мы называем это чудом. Я думаю, Лотт, ты и есть это чудо. Лоттар Марш, Потерянное Семя Мельтиада. Потомок Гэллоса и Алланы.
Брызги превратились в стальные иглы, долбящие затылок как дятлы древесный ствол. Там, за его спиной по пояс в воде стоял первый архигэллиот и призывал к ответу. Лотт не устоял и посмотрел на мраморное изваяние. Атлетически сложенная фигура сжимала необъятную сеть. Мускулы бугрились в руках, курчавые волосы разметались и застили глаза.
«Были ли его глаза такого же цвета как у меня?»
– Позволь.
Архигэллиот взял его руку в свою. Лотт отметил, что хватка у архигэллиота не обмякла с годами. Иноккий провел подушечками пальцев по изрезанной ущельями и каньонами ладони.
– Моя мать изучала хиромантию – сказал Иноккий. – И верила, что по узорам рук можно предопределить судьбу человека. Эта линия означает любовь.
Первосвященник указал на черту, ведущую к указательному пальцу.
– Смотри, она прерывается здесь. Ты потерял кого-то близкого недавно?
– Да, Ваше Святейшество.
– А вот это линия жизни, – Иноккий провел пальцем вдоль дуги, заканчивающейся у большого пальца. – И она у тебя неотрывно связана с судьбой.
Архигэллиот вонзил ноготь в черту, рассекающую ладонь надвое.
– Тебе предназначено стать великим, юноша. Так скажет любая гадалка на улице. Но я не они. Я знаю о руках все.
Он улыбнулся. Иноккий засунул руку внутрь куртки Лотта и выудил кожаный мешочек.
– Ты говоришь, что не достоин такой чести. Но много ли людей устоят перед искушением?
Он развязал несложный узел и высыпал содержимое на каменную скамью.
– Мешочек полон. Странно для того, кто зависим от атуры.
– Я не принимал блажь, – ответил Лотт. – Не мог. Я дал…
– Обещание, – подхватил Иноккий. – Еще одна странность для того, кто нарушил клятву быть верным своему сюзерену и выполнять приказы. Ты считаешь себя недостойным быть кем-то великим. Но что, если ты никогда не переставал им быть? Я думаю, ты запутался, Лоттар Марш. И выйти из лабиринта можешь только по своим следам.
Иноккий до боли сжал его руки.
– Крепкие и работящие, я вижу старые порезы от меча, – пробормотал он. – Я видел такие раньше. Ты часто тренировался, но в последнее время мозоли рассосались. Твой меч заржавел?
«Я его продал за порцию наркотического порошка»
– Ты, несомненно, воин. Телом и душой. Но вот чей?
– Что вы имеете в виду?
– Готов ли ты стать воином церкви? Нести знамя, прославляя имена богов. Сеять мир и добро в наших домах. Избавлять людей от зла, творимого Зароком?
– Я не знаю, Ваше Преосвященство, – Лотт держался за комок в своем кармане, ища ответ, который мог удовлетворить их обоих, но не находил нужных слов. – Я видел ужасные вещи. Священник прихода в Гэстхолле убивал маленьких детей.
– Ты видел обычного человека, лишенного другого выбора. Квази рассказывала о том, как ты защищал другого слугу божьего. Преподобный Роланд костьми лег, не давая вратам открыться в деревне Бельвекен. Церковь не полнится убийцами. Мы огрубели в борьбе с исчадьями ада, но все еще храним печать света.
– Меня привели сюда силком. В путах, как преступника. И после этого вы просите меня стать слугой церкви?
Иноккий наконец отпустил его руки. Лотту казалось, он хочет забрать их с собой как еще одно доказательство существования богов. Бывший медник кряхтя поднялся. Он был одновременно и сильным и дряхлым. Лотт хотел его сопроводить, но Иноккий отмахнулся.
– Когда я приказываю, мне повинуются. Иногда слишком ретиво, – молвил он. – Извини старика. Я всего лишь хотел посмотреть на того, кто может спасти нас. И попробовать убедить тебя поступить правильно. Ты волен идти куда пожелаешь, Лоттар Марш. Но я бы хотел, чтобы ты прочитал это письмо. Считай это моей просьбой.
Он вручил ему мятое письмо с размазанной по внешнему краю печатью и ушел.
От чувства нереальности происходящего кружилась голова. Всего за несколько минут он прикоснулся к алтарю, на котором умер Гэллос, встретился лицом к лицу с самым могущественным человеком Священной Империи и стал прямым потомком солнцеликих богов. Мир перевернулся с ног на голову. Лотт хотел ущипнуть себя, чтобы удостовериться в том, что не спит, но знал, что это не поможет.
Он мог покинуть Солнцеград целым и невредимым. Мог исчезнуть с глаз всевидящего инквизиционного корпуса. И никто не скажет ни слова. Но куда ему идти? Вернуться в Тринадцатиземье? Его там никто не ждет. Квази предала его. Лотт не стал бы за ней следовать, даже если в конце пути ему пообещали горы золота и обнаженных дев. Иноккий прав. Он действительно забыл путь назад и плутал по кругу.
Лотт понял, что вновь бессознательно теребит карман. Он вывернул ткань наизнанку. На плиты глухо упал лазоревый камешек размером со сливу. Он подобрал его в Радужной, когда искали Мэри, младшую из Фиалок старого Бельвекена. Безликая крашенка была с ним все это время. Лотт хранил ее не как трофей, напоминающий о боевых заслугах. Марш спас девочку, убив тварь из листьев и виноградных лоз. Но мог бросить умирать. Ее, Кэт, халифатскую чаровницу и всех людей там живущих. Он мог убежать и забыть обо всем, но ноги сами понесли навстречу опасности. Он стал героем впервые за свою жизнь.
Но так ли это? Как же костел Святого Джерома и безумец Майлз Торсэн? Он закрыл червоточину, поговорив с ребенком, и уберег Гэстхолл от проклятия.
Он всегда был таким, даже когда отчаяние и атура делали из мозгов кисель. Цветастый камешек напоминал ему, за что следует бороться независимо от того, какой будет цена.
Лотт развернул лист. На плотной бумаге темными как беззвездная ночь чернилами был написан доклад, предназначенный главе Церкви Крови. Люди боялись. В больших городах шептались о судном дне. Призрачную фигуру Зарока в погребальном саване, тащащую за собой ветхий гроб, видели в полночь на Имперском Тракте. Дальноводье заколачивало створки, запирало дома на засовы, но это не помогало. Гиблые Топи исторгли из больной глотки нечто, от чего не было спасения. Десятки селений обезлюдели. Дома стояли брошенными, печи еще пахли недавно испеченной сдобой, на улице выли некормленые собаки. Люди исчезали. Словно их стерли с лица земли. Пятнадцать деревень, шесть рудников с осужденными каторжниками. И один город. Город с высокими стенами, стражей и тысячами жизней. Кто-то пожал их души, оставив взамен страшную надпись: «Он идет». Каждая изба, каждый каменный дом были измалеваны желтой краской. Слова ничего не значили и это пугало пуще уверений в скорой гибели всего живого.
Письмо пришло неделю назад, и писарь божился, что Зарок пришел за ними. Он писал, что церковь потеряла веру, гэллиоты заперлись в храмах, а из инквизиторов, посланных узнать судьбу пропавших, вернулся только один. Бедолага выковырял себе глаза и держал их во рту, сося словно леденцы.
Дальноводье не просило. Оно взывало о помощи, стоя на коленях. Лотт не поверил бы и сотой доле написанного, если бы и сам не столкнулся с подобным. В недрах болот зрела, набухала гноем и ядовитой заразой червоточина. Врата между их миром и преисподней разверзлись. И дела шли напрочь паршиво, если инквизиция не могла придушить распространение адской порчи в зародыше. Люди боялись. А где страх, там паника. Богатые попробуют отсидеться. Дороги, ведущие прочь из проклятого места, перекроют, оставив остальных на произвол судьбы. Будут пожары. Будут кражи. Женщин ждет поругание, а слабых смерть.
А желтоглазых? Покорившие-ветер всегда были изгоями, но теперь их жизни станут дешевле мусора. Он не мог этого допустить. Теперь не мог. Жизнь способна на шутку в самый неподходящий момент. Кэт ненавидела церковь и желала им смерти, за то, как инквизиция обошлась с ее родными. Но именно архигэллиот просил Лотта стать во главе святого похода во имя защиты Дальноводья и живущих там нелюдей.
Лотт поднялся и почтительно осенил святым символом статую Мельтиада. Рыбак не обратил внимания на смертного. Первый архигэллиот продолжал ловить рыбу. Кажется, в его сети угодила еще одна юркая рыбешка.
Лотт принял решение. Прозревший не может закрывать глаза вечно. Лотт слишком долго ходил с повязкой на глазах. Пришло время увидеть мир в новом свете.

***

Новость разлетелась подобно чуме – быстро и безжалостно. Город бурлил. За три дня улицы вычистили до блеска. Цветные флаги развевались на карнизах домов, пестрые ленты оплели медные флюгеры. Поговаривали, архиалланеса Стэфания прервала свой визит в Кальс и плывет в столицу.
Все хотели узреть чудо. Увидеть, коснуться и услышать живого потомка богов.
Лотт придирчиво осмотрел свое изображение в зеркале. Брадобреи обскоблили щетину. Щеки горели и были гладкими как попка девственницы. Его облачили в молочного цвета дублет, расшитый нитями жемчуга. Узкие шоссы того же оттенка были жутко неудобными и сдавливали мужское естество. Он взвесил в руке золотую цепь. Лотт мог выручить за нее неплохие деньги. Но она была полезнее на шее. В ней Лотт из беглеца преображался в святого воина, несущего хоругвь во главе всех верующих в Гэллоса. Каплевидный рубин в оправе из золотых сплетенных рук весело подмигнул ему. Лотт ответил взаимностью.
Марш заново учился вести себя в цивилизованном обществе. Он кланялся монсеньорам гэллиотам и отвечал на вопросы алланес. Танцевал бранль и гальярду при дворе. В Солнцеград приплывали корабли с важными гостями. Лотт сопровождал Иноккия на многочисленных приемах. Он стоял по правую руку от восседающего на золотом троне Наставника Королей. Лотт посетил все залы Обители Веры. Он видел Зал Мудрости, где читали лекции будущим королям, побывал в церковном хранилище, где касался ценнейших реликвий и добытых в войнах за веру трофеев. Гэллиот Тринадцатиземья отслужил мессу в его честь, а виллийский принц, вчера позвавший его в свои покои, обнажил парадный клинок и приказал преклонить колено. Лотта посвятили в рыцари среди шелков и пьяных вельмож. Было что-то неправильное в этом. Лотт слишком многое перенял от лорда Кэнсвудского. Рыцарские шпоры давались за заслуги, заслуживались в боях перед сюзереном, добывались кровью, потом и бесстрашием. Виллийский принц похлопал его по плечу и намекнул, что Марш может взять одну из сопровождавших его дам в качестве любовницы. Лотт отказался. Поначалу.
Наступал новый этап в его жизни. Глядя на довольное лицо, на огромный рубин, подаренный самим архигэллиотом, Лотт не мог не признать, что начало ему нравится.
Сегодня его официально признает Церковь. Лотт Знаменосец. Под таким именем Марша будут чтить столетия спустя. Все, что для этого нужно – спуститься на пару лестничных пролетов ниже и показаться перед ликующей толпой.
Лотт страшился такого внимания. После стольких лет, когда он всеми правдами и неправдами старался встать на одну ступеньку с популярным братом, получить мировое признание оказалось до смеха легко.
Он пригладил подстриженные на здешний манер волосы, и вышел из комнаты. Придворные кланялись, лебезя ободряющие слова. Лотт отвечал им самой приятной улыбкой из своего арсенала.
– Приятно наконец-то увидеть вас воплоти, – произнес высокий мужчина в черном костюме, подводя к нему стесняющегося мальчика.
Он был коротко стрижен. Над губами пролегала тонкая полоса рыжих усов. Он стянул перчатки.
– Ричард Второй, король Делийкого королевства.
Лотт на секунду замешкался. У короля отсутствовал большой палец на правой руке.
– Волк оказался матерым, – благодушно пояснил монарх, заметив, куда пялится новоявленный святой воин. – Цапнул раньше, чем я насадил его на пику. С тех пор жена не позволяет мне охотиться.
Он грустно усмехнулся.
– Да и о какой охоте может идти речь, ведь я толком даже меч не могу держать. Да-да, вы пожимаете руку венценосному неудачнику.
– В таком случае вы познакомились с самым везучим человеком в мире, ведь кто еще способен удостоиться аудиенции у Ричарда Храброго, – ответил на любезность Лотт.
Мальчик выпростал вперед ручонку. Лотт бережно пожал ее.
– Я тоже Ричард, – пробубнил под нос он.
– Это мой сын, Дик, – довольно сказал Ричард. – Уж он окажется расторопней со своими волками, когда придет время. Верно малыш?
– Да, па, – ответил мальчик и посмотрел на Лотта большими детскими глазами. – А вы правда святой?
– Все уверены что да, – честно ответил Лотт. – Кто я такой, чтобы доказывать обратное?
– Если позволите, – вы не совсем похожи на того, кто спасет нас от надвигающегося конца света, – сказал Ричард Храбрый. – И знаете – мне вы настоящий больше нравитесь. Герои с налетом бравады гибнут первыми не успев довести дело до конца.
– Что есть, то есть. Я из тех, кто предпочитает отсидеться в резервах, предоставляя стяжать славу другим. А я, Ваше Величество, никогда не ожидал увидеть короля, который сошел с трона, чтобы пожать руку простолюдину.
– Вы уже рыцарь, – Ричард хитро подмигнул ему. – А значит, я не совсем оконфузился.
– А ты умеешь призывать архангелов? – допытывался мальчик.
– Если бы они услышали мои приказы – померли бы со смеху, – рассмеялся Лотт. – Увы, нет, Дик.
– А где меч, которым разгоняешь демонов?
– Пока не заслужил.
– А можешь показать, как закрываешь врата ада прямо здесь?
– Дик, – Ричард Храбрый наклонился к сыну и погладил по голове. – У воина святого престола сегодня много дел. Не утомляй его расспросами. Вот, держи.
Король дал ему инкрустированный синими опалами кинжал.
– Это подарок от мамы.
– А она не приехала? – сказал опечаленный мальчик.
– У нее дела. Но она обязательно приедет.
– Обещаешь?
– Честное королевское. А теперь иди, погуляй с друзьями. Нам с Лоттом нужно поговорить.
Мальчик сбежал по лестнице, изображая из себя всадника.
– Дети, – извиняющимся тоном сказал Ричард. – Они хотят знать все.
– Я тоже.
– Значит ли это, что вы не понимаете природу своего Дара?
– Ваше Величество, я также далек от этого как ваши надежды скрестить с кем-то мечи.
– Люблю честных людей, – сказал правитель Делии. – Так мало их осталось среди лизоблюдов.
– Им отрезают языки.
– Вы определенно мне нравитесь, юноша. Я рад, что Иноккий заставил вас передумать.
Ричард провел Лотта к балкону. Люди скандировали его имя. Высший клир махал им руками. Каждому гэллиоту отвели отдельный балкон. Их кровавые рясы колебались под слабым ветром. С крыш служки сыпали лепестки роз. Розовые, белые и красные хлопья сыпались подобно манне небесной.
– Он не заставлял. Это мой выбор.
– Вы уверены?
Что он имел в виду? Лотт согласился вступить в ряды церкви по своей воле. Никто его не насиловал.
Ричард обнял его, словно давний друг, и прошептал:
– Архигэллиот знает тысячи дорог к чужим желаниям. Он говорит одно, но подразумевает иное. Будьте осторожны. Помните, что бывает с честными людьми. Покинув Многодетную, не забудьте посетить Острие. Моя жена, Игнис, будет рада такому гостю.
Ричард мягко толкнул его вперед. Иноккий ждал его. Наставник Королей был счастлив, словно обрел пропавшего сына. Он молитвенно сложил ладони вместе. Лотт последовал его примеру.
Иноккий произнес молитву Николаса Чудотворца. Слова складывались в строфы, строфы образовывали рифму. Иноккий пел чистым лишенным дребезжания и хрипоты голосом. Так должно быть пели ангелы под аккомпанемент лир.
Архигэллиот творил чистое вдохновение. Он посыпал им как сахарной пудрой верующих. И те бились в восторге. Люди спекались в топке подобно кексам. Вызревали, наполняясь уверенностью, что Солнце готово спуститься с небес. Чудо произойдет вот-вот. И случится это благодаря ему, Лотту.
Он посмотрел на свои руки. Обычные руки, чуть трясущиеся от мандража. Линия жизни вклинилась в линию веры. Его судьба здесь. Стать божьим воином. Так сказал архигэллиот.
Лотт поднял руки вверх и все стихло. Люди смотрели на него. Тысячи глаз, жадно ловящих любое движение живого воплощения богов. Ремесленники. Путаны. Бездомные. Богачи. Священники.
Архигэллиот тоже смотрел. Он ждал со спокойствием познавшего вечность. И напутствовал его теплой отеческой улыбкой. Станет ли он для него новым наставником? Таким, каким должен был стать отец. Каким никогда не был сир Томас.
Лотт сотворил святой символ. Пальцы сомкнулись в замок, ладони выгнулись дугой, творя круг. Солнце пробило прореху в темном саване мчащихся по небосводу облаков. Это было неожиданно и очень красиво. В этот момент Лотт действительно поверил, что боги следят за ним.
Ликующий люд завопил в экстазе. Женщины плакали, дети пытались забраться на плечи родителям. Краем глаза Лотт увидел, как молятся гэллиоты.
Это был славный день. Лотт принимал поздравления. Он восседал на троне архиалланесы рядом с Иноккием. Люди приносили дары. Бедные отдавали краюхи черствого хлеба, и он вкусил большинство из них. Кузнечный цех принес армированный доспех. Виллийцы подарили рыцарское копье, аргестийцы одноручный меч с золотым солнцем, пленившим самоцвет в навершии. Сеннайцы подвезли в паланкинах сундуки с дорогими одеждами тонкой отделки. Ювелиры Тринадцатиземья положили в ноги десять шкатулок, забитых перстнями, в оправе которых находились камни размером с перепелиное яйцо. Представляющие Дальноводье агапиты подарили сапоги, перчатки и пояс с большими и малыми ножнами из редкой и необычайно прочной кожи водного дракона. Мальчик Дик преподнес настоящий сюрприз. Он отдал амулет матери. Лотт увидел странный символ, напоминающий букву «Х», только с загнутыми под углом концами. Он видел подобный на коже Кэт. Новоиспеченный мессия отказался принять этот дар. Но пообещал хранить его у себя, пока не встретится с королевой Игнис.
Дальше было веселье. Люди танцевали на площадях и улицах. Влюбленные пары кружились на широких балконах стремившихся к небу домов. Вино текло рекой. Вечер расцвел яркими взрывами. Радужные вспышки украсили небосвод невероятными оттенками. Над монастырями сияли тягучие смолы патоки и пары клубничного джема. Ящерицы цвета молодой листвы обрушивались на черепицы, скатываясь по дорожкам золотой мальвазии. Лотт узнал у местных, что в праздники делийцы привозят в город под строгим присмотром дьяконов бочки конфискованной атуры, смешанной с красильными веществами. В емкости вставляли фитили от свечей и отбегали на безопасное расстояние. Яд, обрекавший на медленную смерть, на краткое время превращался во взрывную радость.
Лотт понял, что счастлив.
Пусть впереди ждала долгая дорога, он знал, что двигается к цели, указанной самим Гэллосом. Стоящее дело, за которое его уже наградили больше, чем можно представить.
Путешествие представлялось ему плевым делом. Иноккий обещал выделить тридцать кораблей. Лучших инквизиторов из псоглавой башни. Проклятье, даже сопровождение в виде служек, обслуживающих приемника богов! Лотт улыбался, представляя, как поедает сладкую хурму с рук миловидной монашки.
К походу уже велись приготовления. Недели через три они покинут Солнцеград. Если повезет, успеют прибыть в Делию, опередив первый лед. Лотт сделает свое дело, щелкнув пальцем со стриженым ногтем, и вернется в уютное гнездышко. Все просто. Никаких проблем.
Он добрался до своей комнаты далеко за полночь. Битье поклонов поначалу льстило, но к концу дня от этого устаешь также как и от повторяющейся из года в год шутки.
Голова гудела от пережитого и выпитого вина, произведенного сердобольными монахами на побережье Лихого моря. Лотт стянул с себя туфли, до сих пор не потерявшие навощенного блеска, и бросил тесные шоссы на спинку кресла. Он рухнул как убитый и погряз в перинах кровати, такой же широкой, как дельта Амплус.
Ему снились холодные горы Волчьей Пасти. Он тонул в рыхлом снеге и глотал ледышки, обжигавшие гортань.
Лотт вскочил. Сел на край кровати, пытаясь прийти в себя. Волосы вымокли. В него плеснули водой!
Узкая полоса света прорезала слепую темноту. Шэддоу поднес свечу почти к самому лицу.
– Какого падальщика ты здесь забыл?!
– Собирайся, – сказал Мрачный Жнец без намека на сочувствие. – Планы изменились.
– Что? Какие планы?
Инквизитор подал ему сверток с одеждой.
– Мы уезжаем из города. Таков приказ архигэллиота.
– Но почему?
Лотт наскоро вытер голову одеялом. Спросонья натянул сапог не на ту ногу. Чертыхнулся и повторил попытку с тем же результатом. На четвертый раз ему удалось вспомнить правильную последовательность. Лотт промычал что-то похожее на победный клич нордов.
– Дело усложнилось. Люди подожгли торфяники в надежде прекратить террор. Глупцы, они сделали только хуже. Дальноводье в огне. Страна чадит, а демоны озверели пуще прежнего. Еще один город перестал существовать. Но это не главное.
Лотт натянул охотничью куртку, более удобную, чем расшитый вензелями и побрякушками дублет. Инквизитор позаботился о нем будто любящая жена. Сума Кэт и все мелочи, таскаемые в карманах, оказались при нем.
– Мог бы извиниться за грубое пробуждение.
– Прошу прощения.
– Не очень верится.
– Потому что я не искренен.
Они вышли в холл Обители. Шэддоу отвел гардину, символизирующую мужское и женское начало церкви. За ней оказался проход.
– Не похоже на парадный выход, – проворчал Лотт.
– Ты поразительно смышлен. Это казематы.
У Лотта похолодели внутренности. Живо представились многочисленные крючья, на которых развесят органы святого для последующего изучения.
– И что же главнее судеб пропавших бедолаг? – спросил он, чтобы отвлечься.
Крутая лестница не спешила заканчиваться. Обитель тянулась не только к небесам. Они одолели шесть ярусов, прежде чем наткнулись на дверь. Мокрое дерево держалось на ржавых петлях. За ней слышался плеск.
– Краеугольные камни Церкви рушатся, – сказал ему Мрачный Жнец, возясь с замком. – Не все это видят. Червоточины привычная угроза, Лоттар Марш. Мы знаем, чего от них ждать. Люди куда опаснее.
– Что за люди?
– О, это самое интересное. Мы догадываемся кто это. Знаем имена почти со стопроцентной гарантией, но этого мало. Нужен толчок.
Он двинул скрепленные полоской железа доски ногой. Подсвеченная факелом, их ждала лодка. Родриго, жевавший чеснок по-приятельски уступил место.
Лотт застонал. Кроме него, хуже всех себя в этой компании чувствовал Джеймс Галлард. Блондинчик цедил улыбку изо всех сил. Это было похоже на попытку справить нужду сидя на огромном еже. Огромный детина с квадратным подбородком помог ему забраться внутрь и присоединиться к тесной компашке. Полуогр-полудемон, по недоразумению высших сил принадлежавший к роду человеческому, оттолкнулся от причала веслом и задал быстрый ритм без особых усилий.
Лотт поискал глазами Квази. Халифатка не удостоилась чести быть разбуженной среди ночи. Странно. Он думал, что чародейка захочет следовать за ним и дальше.
– Они называют это союзом перчаток, – сказал Шэддоу, пригибаясь под проплывающими кирпичными арками подземелья. – Мы знаем о девяти. Они хотят заполучить тебя.
– Меня?
Туннель вывел их за черту города. Лотт узнал знакомые очертания корабля. Болтанка внутри Белокурой Девы – что может быть хуже? Матросы скинули трап. Детина отбросил весло и в два прыжка забрался на палубу. Лотт полз как черепаха. Корабль шатало. Он думал, что вся команда бегает из стороны в сторону, специально усложняя задачу.
– Ты нарушил их планы. Заставил действовать открыто. Один из них уже закинул сеть наудачу.
– И кто он?
Старый знакомец Мэддок выкрутил руль, заложив новый курс.
– На одной из перчаток этого союза не достает пальца. Тебе о чем-нибудь это говорит?
Лотт встал как вкопанный. Его предок Мельтиад закидывал сети, ловя язычников. Лотт нагло считал себя подобным ему. Но он был добычей. Мальком, запутавшимся в тенетах. История усложнялась, а путешествие перестало казаться веселой прогулкой. Он должен был догадаться раньше.
Мечты никогда не сбываются так, как того хотим мы.
Трирема шла на юго-юго-восток. За левым бортом, пока еще еле видимый, проносился Луч Надежды будто маяк освещенный кристаллами, хранящими дневной свет.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Отсутствие комментариев вгоняет в депрессию.
Делаю перерыв для вычитки четырех последних глав, посмотрю, как пойдет текст на СИ. Там будет видно.

Скрытый текст - Интерлюдия 7:

Интерлюдия

Уголек

Мальчик Без Имени следил за тем, как падает солнце, сидя на деревянной бочке. Яркий шар из света и тепла опускался быстрее, чем месяц назад. Мальчик Без Имени знал это наверняка, потому что летом вечера стояли долгие. Он сделал часы, начертив на земле круг и воткнув в центр палку. Конечно, он сделал не так, как писали в книге, но даже та жалкая поделка просто кричала о том, что солнце с каждым днем садится все раньше.
Это означало, что ночь вновь станет долгой. Мальчик Без Имени боялся темноты. Он ненавидел себя за это, но ничего не мог с собой поделать. Поэтому он провожал солнце как единственного друга.
Мальчик не был замкнутым. Ребята охотно с ним резвились и болтали. Но ни один из них не мог быть ему другом. Женщина с мертвыми глазами говорила с ним об этом столько раз, что слова отдавались гулом в голове даже против воли мальчика.
Мальчик чувствовал себя одиноким, живя здесь. Поэтому он сделал солнце своим другом, и оно не возражало.
Здорово, что сегодня он не будет один. Тилус сообщил ему новость, когда они играли в салки. К нему приедут гости. Женщина с мертвыми глазами и его няня. Няня была слугой женщины, мальчик не сомневался в этом. Но когда они оставались наедине, женщина с мертвыми глазами вела себя с няней как с ровней.
Мальчик Без Имени жил на склоне холма. Отсюда открывался вид на деревню. Дорога крутыми зигзагами виляла между домами. На ней словно следы от оспы зияли рытвины и колдобины. Редкие телеги, груженные репой и пшеницей, возвращались с полей. Столпотворение круглобоких домов образовывало квадрат с кривыми полями. Няня говорила, что люди в своих городах живут в четырехугольных домах, потому что их легче строить. Мальчику казалось, что спать в таком доме будет неудобно. Но что он мог об этом знать? Сведения о внешнем мире мальчик получал по крупицам. Местные говорили на эту тему неохотно, в основном он черпал информацию из книг. Горы фолиантов заполонили комнату. Шкафы были доверху заполнены свитками. Мальчик читал много и охотно. В редкие визиты женщина с мертвыми глазами привозила с собой сундучок с новыми рукописями.
Из них мальчик узнал о своем родовом имени. Он понял, почему его нельзя называть никому из живущих здесь. Имя могло убить их. Женщина с мертвыми глазами хотела, чтобы он сам узнал об этом, а не поверил ей на слово. Так она научила его, что доверять можно не всем.
«Человек должен сам решать, что правда, а что нет», – сказала она. – «Я хочу, чтобы ты научился думать своей головой, а не говорил чужим ртом».
Мальчик увидел клубы серой пыли. Гости спешили приехать до заката. Он поспешил в дом. Внутри было серо. Мальчик поборол желание зажечь свечи. Женщина жестоко искореняла в нем слабости. Он потерпит.
Год назад Мальчик Без Имени свалял дурака. Няня раздавала деньги местным жителям по приказу своей сеньоры. Мальчик знал, что им живется очень плохо. Злые мужчины в доспехах обирали их, потому что жители деревни отличались от людей. Иногда показательно избивали за то, что посмели не склонить головы, когда эскадрон гарцевал по дороге.
«Желтоглазые выродки. Чахоточные твари», – цедили солдаты им вслед.
И жителям не оставалось ничего другого кроме как смириться.
Поэтому мальчик подошел к женщине с мертвыми глазами и сказал всего два слова:
«Спасибо, мама».
Она влепила ему пощечину. Хлестко и больно. Мальчик Без Имени заплакал и она ударила его еще раз. Из носа хлынула кровь. Няня прервала свои дела и поспешила к мальчику, чтобы прекратить кровотечение.
Она попросила не называть так женщину с мертвыми глазами. Но мальчик и сам об этом уже догадался.
Когда женщина спросила, как же он зовет ее про себя, мальчик сказал правду почти с радостью. Он ожидал еще одной пощечины. Он надеялся получить ее, чтобы взрастить в себе если не любовь, то ненависть к ней, потому что тогда эти понятия казались ему одинаковыми. Но женщина с мертвыми глазами похвалила его и дала еще книг. Она плакала при этом, и мальчику тоже стало грустно.
Две фигуры проникли в дом словно воры. Они принесли с собой свет, на который мальчик потянулся как мотылек. Он обнял няню и неумело поклонился женщине с мертвыми глазами. Мальчик видел картинки и пытался следовать этикету, но практика – не теория. Он поблагодарил богов, что не плюхнулся на колени перед гостьями.
Это было странное чувство. Он боялся приезда женщины и ждал его с нетерпением. Всякий раз его сердце отплясывало джигу, когда мальчику приносили вести о вечернем визите.
Няня закрыла занавесями окна и принялась зажигать свечи от лучины. Это было восхитительно. Мальчик будто наяву видел, как тьма нехотя отдирает цепкие когти от стен и удирает в далекие закутки, шипя проклятия. Женщина откинула капюшон шелковой накидки и улыбнулась.
Она редко так делала. Мальчик Без Имени думал что это из-за него. Он недостаточно прилежно учился и был нерасторопным. Сегодня ему показалось, что этой улыбкой женщина за что-то извинялась. Ну конечно, его день рождения был два месяца назад! Он ждал ее приезда. Надеялся. Даже спустя день. Через неделю он проверил подъездную дорогу к деревне, переживая, что случилось несчастье и та, которую запрещено называть мамой, сломала ногу и не может к нему добраться самостоятельно. Мальчика ждало разочарование, но он к этому привык так же, как ко многому другому в своей жизни.
И теперь она приехала. Она ждет, что Мальчик Без Имени простит ее.
Мальчик оценивающе оглядел гостью. Женщина с мертвыми глазами носила простые одежды, но благородную осанку не выправишь маскировкой. Бледная кожа покрылась волдырями и струпьями. Мальчик прочитал много книг и ни в одной из них не нашел описание этой болезни.
«Солнце очень любит меня», – ответила она, когда мальчик спросил, почему она так выглядит.
Ее кожу словно окунули в белила. Когда бы ни приезжала женщина, она всегда походила на алебастровую статую. Солнце оставляло на женщине жуткие отметины. Мальчик не чувствовал отвращения к ней из-за этого. Но и не жалел. Он знал, что женщине это не понравится. Она была сильной и не нуждалась в подачках со стороны других. Ее волосы казались седыми в трепещущем испуганной птицей отсвете свечей. Волосы были ломкими как хворостинки. Мальчик боялся, что когда-нибудь женщина их лишится. В своих снах он плел ей венки, чтобы заменить утрату.
Женщина протянула к нему руки, и мальчик обнял ее. Обида испарилась как вода в закипающем котле. Он хотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Нежные руки гладили его волосы, щеки, плечи.
Плечи… Еще одна неудача. Он наколол на правом плече один из символов, которыми украшали себя жители селения. Мальчик хотел быть как остальные.
«Ты не можешь стать одним из нас», – смеясь, ответил ему Тилус. Он был старше мальчик на год, но между ними лежала пропасть веков.
«Почему?» – спросил мальчик.
«Прислушайся» – ответил Тилус. – «Ты слышишь?»
«Только шелест листьев и ничего больше».
«Я слышу радость» – сказал Тилус, подставляя лицо воздушным потокам. – «Ветер шепчет мне хорошие вести. У мамы будет ребенок. Через девять месяцев у меня появится сестренка!»
«Почему я не могу слышать ветер?»
«Ветер говорит только с теми, кто его покорил», – ответил Тилус.
Женщина с мертвыми глазами приказала няне взять хворостину и отстегать сорванца. Он не вырывался.
«Ты человек» – сказала женщина. – «Запомни это раз и навсегда»
«Я не хочу быть человеком. Они боятся своих имен»
«Имя – второе после души, что получают люди при рождении. Ты не должен его бояться. Ты должен гордиться»
«Но я не могу о нем даже рассказать!»
В тот день женщина впервые назвала его по имени. На душе мальчика стало тепло. В грудь будто засунули уголек.
«Имя это пламя», – сказала та, которую запрещено называть мамой. - «Если сотрясать им воздух, можно разжечь пожар. Ужасный, пожирающий дотла. Но когда он догорит, пламя затухнет и не отчего будет согреться зимой. Поэтому нужно ждать»
«Чего?!»
«Ждать, когда придут холода и людям понадобится весь жар, который мы сможем дать»
«И когда это случится?»
«Всему свое время…»
Они говорили долго и о многом. За окном давно зажглись звезды. Соседи гасили свет и ложились спать, а мальчик все забрасывал вопросами женщину с мертвыми глазами. Есть ли у него отец? Действительно ли люди строят дома из камня? Как много людей живет вне деревни? Когда она навестит его в следующий раз?
Он устал, и глаза слипались, но мальчик пересиливал себя, тянул время. Только с ней он не чувствовал себя одиноким. У женщины слезились глаза. В бликах догорающих свечей мертвенно голубая радужка глаз окрасилась красным. Мальчик видел толстые черви кровяных прожилок, застрявших в глазных яблоках.
Наконец, догорела последняя свеча. Только лучина, породившая маленький пожар, еще сопротивлялась. Огонек в ней клонился в стороны, как и головка Мальчика Без Имени. Пришло время прощаться. Мальчик знал, если он заснет – проснется один. И вновь станет коротать время, ожидая приезда няни и женщины с белой кожей и мертвыми глазами.
– Расскажи мне сказку, – попросил мальчик.
– Какую? – спросила женщина, и, предвидя ответ, улыбнулась. Это была их любимая сказка. Тонкие черточки морщинок проявились на бледной коже подобно тайным письменам. Они делали женщину красивее. Так всегда считал мальчик.
– Мою любимую. Про человека, подарившего людям свет.
– Хорошо, – няня подоткнула одеяло, пока женщина вспоминала все детали истории. – Давным-давно, во времена, когда боги взошли на небо, забрав с собой солнце, жил человек. Он жил в абсолютной тьме, освещаемой маленьким кусочком, отколовшимся от огромного сияющего диска. Человек почти ослеп от царящей мглы, в которой люди копошились как звери. В эти времена Зарок таился в каждом из людей, он забирал отчаявшихся увидеть дневной свет в глубины преисподней, но там их ждал лишь абсолютный мрак.
Человек не хотел повторить их судьбу. Он попытался дотянуться до тусклой точки в небе, но схватил лишь воздух. Тогда он обратился к богам:
«Дайте мне малую крупицу своего богатства»
Гэллос ответил ему:
«Лишь архигэллиот может владеть такой силой»
Человек задумался над тем как быть. Он увидел орла, парящего над горой. Птица поднималась высоко над вершиной, жадно ловя слабый отсвет солнца. Человек взобрался на гору, взошел на самый высокий пик скалы и рухнул с него на птицу. Бой их был долгим, но человек сумел ее поработить. Оседлав орла, он направился к цели. Подлетая к облакам, орел попытался повернуть обратно, но человек направил его дальше. Когда стало жарко настолько, что пот стал застить глаза, орел попытался сбросить всадника, но человек вновь не дал ему такой воли. Наконец, когда солнце начало увеличиваться в размерах, орел взмолился:
«Если подлетим ближе, золотой диск превратит нас в факел», – сказала птица. – «Лишь невесомые души могут обнять солнце и не обжечься»
Но человек только отмахнулся. Тогда орел предложил ему свои крылья.
«Я упаду в море, но выживу. Лучше лишиться возможности летать, чем погибнуть так глупо» – сказал орел.
Человек согласился обменять его свободу на ценный дар. Он приладил крылья за спиной и взмахнул ими что есть сил. И поднялся так высоко, как никто до него. Взмахнул еще раз и опалил волосы.
«Остановись, смертный» – прозвучал тревожный голос самой Алланы. – «Ты погибнешь, если подлетишь ближе и даже я не смогу тебя спасти»
«Дайте же мне то, что я хочу», ответил на это человек.
«Если бы ты был архигэлиотом, давно получил бы это» – таков был ответ.
«Я не меньше него достоин обладать частицей солнца», – в гневе закричал человек – «Иначе как бы я сумел вознестись так высоко?!»
Человек взмахнул крыльями в третий раз, рванувшись к желанному солнцу. Невыносимый жар воспламенил крылья, превратил в пылающий факел гордеца, низринув прах на грешную землю. От смельчака остался лишь маленький уголек, еле тлеющий. Его подобрало дитя. Уголек тускнел каждую секунду и подмигивал багрянцем, словно прося, чтобы его спасли. Доброе дитя спрятало его в своей груди.
Женщина с мертвыми глазами прижала ладонь с ломкими ногтями к груди Мальчика Без Имени. Няня поднесла ей лучину. Мальчик смотрел на огонек и видел падающего человека как наяву.
– Уголек зажег в нем надежду, – продолжила женщина. – И в мире стало светлее. К мальчику приходили другие люди, и он дарил им угольки. С каждым новым даром небо сбрасывало оковы тьмы. Тучи рассеивались, а далекое солнце становилось ближе. Человек, полетевший к солнцу, подарил нам надежду еще раз коснуться сияющего шара. Он был храбрым, мой мальчик, и за это будет жить вечно, здесь, в груди у тех, кто верит в то, что делает.
– Не уходи, – попросил мальчик. – Расскажи еще сказку. Всего одну, пожалуйста!
– Не могу, – ответила женщина с мертвыми глазами, и ее голос впервые дал трещину. – Я хочу быть с тобой всегда. Я знаю, ты думаешь, я строга с тобой, но так нужно. Иначе не выжить.
– Я боюсь темноты, – мальчик шмыгнул носом.
Женщина отдала ему лучину.
– Помни – пламя обжигает. Но способно согреть тех, кто готов нести его в своих руках. Будь храбрым и уголек в твоей груди прогонит тьму.
Женщина с мертвыми глазами оставила его в одиночестве. Она ушла в ночь, но обещала вернуться. Может быть, он еще увидит ее в этом году. Кто знает?
Мальчик Без Имени затаил дыхание, неотрывно наблюдая за тем, как колышется огонек в его руках.

[Нигвен]

Отсутствие комментариев вгоняет в депрессию.

Я читаю, но моя мертвая бабушка пишет быстрее тебя. .___. Хотелось бы все-таки весь текст сразу осилить.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Сообщение от Нигвен

Хотелось бы все-таки весь текст сразу осилить.

Я уже тебе говорил - целиком будет под Новый Год -___-
Хотя желание удалить к четям эту тему растет экспоненциально.
Если психану, все может случиться.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Первые три главы вброшены в котел "Самиздата".

Посмотрим, сколько накопится какашек в мою сторону.

[Святой пророк]

А почему "статья", а не "роман" на самиздате?

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Сообщение от Святой пророк

А почему "статья", а не "роман" на самиздате?

Черт его знает. Самиздат как минное поле)

Перезалил с пятью главами, поставил "Глава" вместо "статьи".

Вотъ

[Нигвен]

Перезалил с пятью главами, поставил "Глава" вместо "статьи".

Лучше бы писал!

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Разгреб завалы.
Содержание вверху соответствует всем главам.
Дошли руки до правки свежака. Медленно двигаемся вперед.

Скрытый текст - 8-1:

Глава 8

Замкнутый круг

Случайностей не бывает. Лотт осознал эту простую мысль холодным утром одиннадцатого дня месяца сбора урожая. Он действовал как человек, для которого спасение чужих жизней являлось ежедневной работой, навевающей скуку.
Воин богов двигался по тенистой аллее приземистых ветел, обходя галдящих детей, пищащих считалки. Он знал, после слов девочки: « Три – падальщик внутри!» – из дома для прислуги появится дочь горничной Стэллы, на песочной не раз штопаной сорочке которой будет расцветать багряный бутон. Девушка еще в недрах здания, но Лотт уверен, ее отчим уже узнал маленькую тайну. В горячечном мозгу Боркатто калейдоскопом сейчас взрываются мириады идей, из которых он выберет самую нелепую и ужасную.
Лотт поприветствовал брата Леона. Курчавый инквизитор всегда весел и идет на диалог, в отличие от Шэддоу. Глава инквизиционного корпуса черной птицей сидел на лавочке, заваленной осенними листьями, показывая презрение к мирской суете мрачным молчанием.
Лотт поклонился вальяжно расхаживающей хозяйке поместья, Эмме Ларрэ. Женщина, отчаянно пытающаяся сохранить молодость, была бледна как смерть. Сегодня она нанесла толстый слой белил на лицо. Лотт поцеловал руку, которую стянула перчатка из тонкой, похожей на пергамент кожи.
– Вы прекрасно выглядите, – соврал он.
Эмма ответила лукавой улыбкой. У нее приятный с хрипотцой голос. Лотт вежливо беседовал с ней, поглядывая в другую сторону. Боркатто уже схватил нож для разделки мяса. Тяжелый клинок со смещенным к лезвию балансом воткнулся в молодую плоть.
Эмму Ларрэ сопровождал муж. Лучано Ларрэ, седовласый, с хаотически рассеянными по голове вихрами и умиротворенным лицом держал супругу под руку словно та была ценнейшим грузом. Всякий раз, глядя на них, Лотт начинал верить в любовь, побеждающую беды и испытания, ниспосланные богами, и еще больше ненавидел эту слепую и беспощадную суку.
Эти двое любили друг друга и держались вместе как голодающий и кусок хлеба. Лотт видел, как они смотрят друг на друга, как крепки их объятия. Супруги Ларрэ несли миру любовь и это было ужасно. Их поместье было огромным сердцем, бьющимся и трепещущим.
Со стороны часовенки, уютно расположившейся между особняком и вишневым садом, тревожным сигналом прозвучал вопль. Висидос кричал о мести и воздаянии. Монахини затыкали ему рот и связывали руки. В конце концов, они его победят, но это уже не важно.
Лотт сел возле дремлющего Мэддока. Рулевой выставил грудь с наколотой поверх жесткого ворса волос чайкой напоказ и совершенно не беспокоился о своем виде.
Марш положил руки на колени и приготовился. Из дверей домика для прислуги выбежала девушка с растрепанными волосами. Бригитта стонала и всхлипывала, хватаясь за рукоять торчащего из груди мясницкого ножа. Дочь работящей горничной Стэллы умирала и хотела, чтобы все знали об этом. Но никто из этих людей не обратил на нее внимания. Тогда девушка закричала что есть мочи и на этот раз ее заметили. Люди пялились на ночную сорочку, на болтающиеся маленькие грудки, мелькающие в вырезе одеяния, на мажущую их дворик кровь и сторонились девушки как чумной. Они никак не могли взять в толк, что Приют Нежности предали осквернению и к былой жизни возврата не будет.
Девушка плакала и пыталась вытянуть нож из груди. Она просила о помощи, но люди пятились назад.
Девушка поняла, что осталась одна-одинешенька там, где все счастливы. И тогда она прокляла это место.
Она выдернула нож и дала волю всему плохому, что таится в человеческой душе. Падчерицу Боркатто разорвало на сотни мелких кусочков. Кровавые ошметки разбросало на сотню шагов, а то и больше. Взрывная волна достигла супругов Ларрэ и смела их, словно те были пушинками. Волны людской боли и отчаяния вырывали деревья с корнями и разбирали по камешку вековую латифундию.
Лотт сидел, не шевелясь, и ждал. Ждал когда же этот кошмар закончится. Он перепробовал много вариантов и этот казался самым достоверным из них. Случайностей не бывает. Кто-то должен заплатить за чужие грехи.
Неведомая сила подняла его в воздух, словно тряпичную куклу. Руки скрутило, жилы рвались как струны. Живот свело судорогой, и Лотт сплюнул часть языка. Последнее, что он увидел – приближающийся с бешеной быстротой шпиль крохотной часовенки.

***

Его разбудил Джеймс. Лотт знал, что Галлард его недолюбливает, да и сам не питал к бывшему стражу реликвария особо теплых чувств. После оглашения нового статуса Марша ситуация в их отношениях несколько изменилась. Теперь Галлард не был его конвоиром. Рыцарь назначили личным охранником воина богов. Должность тяготила Галларда настолько, что он старался насолить Лотту при всяком удобном случае. Это выражалось в мелочах. Еда Лотта была пересолена, Рубашки, которые он приказывал отдавать на стирку, рвались.
Здесь, в Приюте Нежности, Галлард взял за привычку будить мессию спозаранку.
– Чего тебе? – едва разлепив глаза спросил Лотт.
– Эмма Ларрэ спрашивала, не соблаговолит ли воин святого престола присоединиться к ней и ее мужу в утренней прогулке по вишневому саду.
– О боги, – простонал Лотт. – Я не желаю. И вчера не желал. Неужели так сложно выучить эти слова? Я. Хочу. Отдохнуть!
Он действительно был лишен всякого желания вылезать из постели. Белокурая Дева сделала небольшую передышку, прежде чем войти в делийские воды. Это спасло Лотту жизнь. Он чувствовал, что оставит свой желудок в медном тазу. Он пил отвары из трав, надеясь, что один из них утихомирит морскую болезнь, но они не помогали. Кэт сделала большие запасы всякого добра, которым позавидовал бы любой травник, но излечить человека от качки они не могли.
Лотт пил с Мэддоком почти весь вечер. Он начал пить до приема у вельмож и продолжил после. Супруги Ларрэ оказались добрыми и гостеприимными людьми, принимавшими гостей как родных. Латифундия кишела детьми. Галдящие, резвящиеся, все время что-то бьющие малыши вымотали Лотта как ни один поединок. Уши свернулись в трубочку и отказывались разворачиваться. Он устал отвечать на их расспросы и в конце дня просто кивал или мотал головой.
Эмма Ларрэ не могла иметь детей. Это убивало ее, и женщина решила стать матерью если не своим, то чужим детям. Она воспитывала сирот окрестных земель, давала им кров и хлеб, а они платили ей любовью. Она давала приданое девочкам. Ее муж, Лучано, воспитывал из мальчиков будущих ремесленников, самых рьяных оставляя у себя помощниками. Любимым занятием хозяина латифундии было кожевенное дело, и ему он посвящал все свободное время. Приют Нежности покидали повзрослевшие пасынки и падчерицы, которые могли смело смотреть в будущее и ожидать, что оно не окажется таким паршивым, каким казалось вначале.
– Смею напомнить, – процедил Галлард. – Что было бы верхом невежества отказать людям, оказавшим нам такой прием. Вы воин Церкви и должны понимать…
– Я не могу быть неблагодарной свиньей, – закончил за него Лотт. – Хорошо, передай Эмме Ларрэ, что я принимаю ее предложение.
Помимо славы и почестей Лотт получил столько внимания, сколько не получал за всю жизнь. Он стал нужен всем и сразу. Это утомляло и раздражало. Лотт уже не мог оставаться наедине. Его беспокоили по мелочам, или, что еще хуже, каждый считал долгом завести разговор на религиозную тематику и спросить ждет ли его Зарок или Гэллос после смерти. Будто Лотт враз стал вестником богов или ключником от небесных врат.
Лотт примерил перед зеркалом пару гримас. Выбрав из них самую скучную и страдальческую, поспешил к хозяевам. Лучано и Эмма были идеальной парой. Она слушала каждое его слово, а супруг был достаточно опытен, чтобы не обращать внимания на недостатки жены. Они соткали свой кокон, оградившись от всего мира, и старались привить своим воспитанникам такое же мировоззрение.
«Боги любят вас!» – говорили они им. – «Но мы больше!»
Лотт понимал, что должен бы радоваться за них, но не мог. Он с раздражением понял, что завидует чужому счастью. Эмма и Лучано обрели умиротворение, тогда как многих других ждали только потери.
Он улыбнулся семейной паре и составил им компанию. Шли неспешно, сапогами разбрасывая лиственный ковер. Нагрянувшие холода сбили с деревьев покров, оставив нагими кроны.
– Очень жаль, что вы не посетили нас летом, – проворковала Эмма, беря его под локоть. Здесь так чудесно пахнет вишнями. Мы собираем по два урожая за год, а дети всегда ходят с полными животиками.
Она подмигнула балующимся детишкам в кучах жухлой листвы. Те махали ей и звали к ним. Эмма взяла Лотта под локоток и потянула вдоль аллеи вглубь сада.
– Пути богов неизвестны, – промямлил не веря себе Лотт. – Кто знает, может, я еще заскочу к вам в следующем году.
– Ах, чудесно, чудесно!
Эмма услышала то, что хотела услышать и продолжила ворковать с супругом. Лотт чувствовал себя третьим лишним, но не решался покинуть пару голубков. Он провел детство в доме лорда Кэнсли. Знания в них с братом заталкивали силком, а озорство лечили хворостиной. Глядя на радостные личика детей, Лотт понял, что завидует. Он тоже хотел хотя бы раз побыть беспечным шалопаем.
Лотт не сразу заметил изменения. Птицы вспорхнули с веток, бросив клевать засохшую кожуру вишен. Галдящие дети, открыв рты, пялились на то, что творилось у него за спиной. Супруги Ларрэ закончили трепаться о том, кто из них больше друг друга любит и обеспокоено переглядывались. Лотт присмотрелся внимательнее.
Девушка в ночной рубашке, спотыкаясь, брела по аллее. Она стонала и просила о помощи, держась за рукоять торчащего из живота ножа. А за ней необъятным плащом тянулась пустота. Люди застыли в недоумении, но самым страшным было то, что они смотрели только на девушку.
Лотт понял, с чем имеет дело и рванулся к ней. В голове семенили две мысли. Что будет, если он не успеет? И как, падальщик пожри внутренности, он должен закрыть червоточину?!
Девушка отчаялась найти помощь. Лотт понимал, здешние люди просто не могли смириться с тем, что в Приюте Нежности случится подобное. Они опешили и теряли драгоценное время. Девушка была миловидной – русая коса до плеч, василькового цвета глаза и красные как маки губы, которые хочется поцеловать. Она всхлипнула в последний раз и вытянула из живота нож. Хлынула ярко-алая кровь. Кровь била ключом, Лотт и не знал, что в худышке может быть столько ее.
Лотт подхватил хрупкое тело. Девушка пугливо взглянула на него, крепко обняв за шею. И умерла. Пустые глаза смотрели в его душу, обвиняя за неспешность.
Люди очнулись. Женщины кричали, монахи творили святые символы. А Лотт, не отрываясь, смотрел в мертвые глаза. Пустота входила в него. Марш высасывал ее из трупа, отдавая взамен частичку себя. Лотт не чувствовал страха или сомнений. Это был редкий момент, когда он точно знал, что все делает верно. Святой символ на его груди, казалось, воссиял. Он был настоящим воином. Тем, кто защищает людей от нечестивых сил.
И вот, когда пустота почти досуха испила из родничка его жизненных сил, все закончилось. Мертвую девушку забрали из его рук. Точнее отодрали, так как Лотт не хотел расставаться с ней, боясь, что им еще грозит опасность.
Над ним склонился Мэддок. Моряк дал выпить пойла, отдаленно напоминающего вишневую наливку. Лотт пил жадно, тягучая жидкость жгла горло не хуже кадильного масла для воскурений. Он закашлялся, сплевывая остатки. Не глядя, отдал кому-то бутыль.
– Что это было?!
– На помощь!
– Девушка мертва!
– Помогите Бригитте!
Людей было слишком много, они устроили давку и вопили как резанные. Инквизиторы прорвали неплотные ряды зевак и образовали вокруг избранного кольцо.
Вместо маленькой армии магов Лотт получил лишь пятерых.
«Мы не можем ослабить хватку даже перед лицом такой опасности» – сказал ему Шэддоу. – «Еретики, чернокнижники и ведьмы не спят. Ты даже не представляешь, сколько скверны ежедневно всплывает в мире»
К счастью, Лотт успел понять, что имеет дело с профессионалами. Парни готовы отдать жизнь ради Церкви, следовательно, и за него тоже. Этого ему более чем достаточно.
Он успел неплохо узнать лишь одного из них. Брат Леон закрыл глаза девушке и прочитал молитву за упокой души. До того как талант помог ему попасть в ряды инквизиции, Леон учился в семинарии на причетника. Поэтому, когда он говорил слова из Книги Таинств, можно не волноваться, что этот парень прочитает что-то не то. Сероглазый блондин молился яростно, словно делал это для близкого друга. Он читал строки, перекладывая бусины на четках и дойдя до пятидесятой, вознес руки к небесам.
Лотт не сомневался, что душа молодицы отправлена по назначению. Леон просил называть его братом, словно Лотт до этого сидел с ним за одной партой на лекциях по теологии. Видно было, что ему еще в новинку облачение псов господних. Этим они были похожи. Лотт тоже не чувствовал себя частью команды.
– Это была червоточина? – спросил брат Леон.
– Да, она.
Лотт оттер кровь с ладоней батистовым платком. Крови было ужасно много, часть ее затекла за голенища сапог и противно хлюпала при каждом шаге.
– Нам очень повезло с вами, – благоговейно сказал брат Леон. – Сегодня вы спасли много жизней.
– Хмм, пожалуй, – за последние дни Лотта не благодарил только ленивый. Складывалось впечатление, что комплименты ему выдавали авансом, за будущие заслуги. – Девушку жаль. Хорошенькая была.
Леон зарделся. Лотт постоянно забывал, что церковники хранят целибат. Инквизитор ни разу не был с женщиной, и это оставляло свой отпечаток на поведении. Леон только сейчас увидел, что девушка едва одета и поспешно отвернулся.
Из дома прислуги вывели мужчину. Галлард заведовал парадом. Начальник его охраны громко раздавал команды подчиненным. Конвой окружили разъяренные женщины. Они кричали и пытались ударить арестованного. Из окон полетели предметы, но ни один не попал в цель.
– Мы поймали убийцу, – раскатисто объявил Лотту Бьерн.
Великан толкал мужичонку вперед. Тот не сопротивлялся, только тихо подвывал после каждого тычка. В Приграничье его прозвали Костоломом, и Лотт догадывался почему. Захоти Бьерн, он мог бы пополам переломить неказистого убийцу и не испытать при этом никаких неудобств.
– Вы будете на допросе? – спросил брат Леон.
– Вряд ли. Думаю, посвящу день, пытаясь отмыть одежды от крови. Расскажешь потом самое интересное, – отделался от него Лотт, и поспешил к поместью.
Он уже присутствовал на допросе один раз. Это было скучно и навевало скуку. Лотт не думал, что допрос инквизиции изменит его мнение.
Ему следовало перевести дух. Работенка живым щитом вскоре станет одной из неприятных сторон его жизни. И Лотту необходимо научиться держать все под контролем.
До полудня он пытался выкинуть из головы полный тоски и отчаяния мертвый взгляд девушки, но не преуспел. Ему было так же тоскливо и одиноко здесь, как будто Лотт умер вместо нее.
Он переоделся в более скромный наряд и спустился в обеденный зал. Семейство Ларрэ окружило его заботой и любовью, будто Лотт тоже был одним из их воспитанников. На воина святого престола посыпались новые вопросы. Он удовлетворял их любопытство все три смены блюд.
Рябчики под винным соусом были превосходны. Лотт накинулся на них, как падальщики на беззащитных людей. По левую руку от него трапезничала Линда. Девушка была любимицей госпожи Эммы и входила в ее свиту. Девушка скрашивала пресный день как могла. Смеялась над несмешными шутками Лучано Ларрэ, хвалила наряды и внешность своей госпожи и поддерживала разговор на разные темы. Она боготворила вырастивших ее людей.
Помещение было огромным. Мандолину, играющую веселую мелодию, постоянно заглушал шум звякающих ложек. Лотт насчитал две дюжины мальчиков и девочек разного возраста, с аппетитом поедающих молочное желе. Эмма знала имя каждого из них и время от времени просила рассказать, как прошел день чада и нравится ли ему еда.
Лотт не мог поверить, что модница Эмма способна проявить к ним большую заботу, чем к бесчисленным нарядам, заполонившим комнаты дома. Вчера Эмма Ларрэ встречала гостей в роскошном блио цвета сухих листьев. Сегодня госпожа одела жипп, скрывающий стремительно теряющую стройность фигуру.
– Вам нравится Линда? – проворковала Эмма Ларрэ. – Чудесная девушка, не правда ли?
Лотт поперхнулся. Эмма могла быть рассеянной и не замечать того, что достаток семьи крайне мал или понятия не иметь который сегодня день, но прекрасно знала, когда мужчине нравится женщина.
– Увы, молодой человек, она занята, – кокетливо подмигнула хозяйка Приюта Нежности. – Фелидо, подойди к нам.
К ним явился бард с горделиво вздернутым подбородком. Он был высок и статен. Короткая щегольская бородка, должно быть, сводила местных служанок с ума. Лотт обрадовался. Теперь не придется увиливать от сватовства.
– Ах, посмотрите, как светятся ее глаза, – сказала Эмма Ларрэ. – Настоящую любовь видно издалека. Этот союз крепче железа.
Линда действительно смутилась. Она мяла в руках салфетку и смотрела только на своего кавалера.
– Сыграй нам, Фелидо, – потребовал Лучано. Он макал хлебец в густую подливку, не переставая шептать нежности на ушко жене.
– С удовольствием – произнес придворный бард. – Какую песнь изволите?
– «Дама и дракон», – сказал хозяин.
– О, такие вещи не уместны за обедом, – воспротивилась супруга. – «Печаль по девичьей улыбке» подойдет куда лучше.
– Да-да, ты права любовь моя, – сказал Лучано.
Слово Эммы здесь закон, понял Лотт.
Бард играл неплохо, его голос успокаивал. Слушая неспешную историю разбитого сердца, Лотт ощутил прикосновение. Он вопросительно посмотрел на Линду. Воспитанница Эммы Ларрэ не обращала на него никакого внимания. Девушка была заворожена пением жениха. И вместе с этим она не переставала подбираться к гульфику Лотта.
Когда скромница коснулась его естества Лотт выдал единственное, что пришло на ум:
– Насчет случившегося сегодня… выяснили причину убийства?
Фелидо сфальшивил, беря высокую ноту, попытался продолжить, но Эмма жестом приказала ему уйти.
– Этим разговорам не место за столом, – неодобрительно сказала хозяйка и тут же переключилась на своих воспитанников. – Как вам клюквенный морс?
Остаток обеда прошел спокойно. Линда больше не делала попыток обольщения, а Эмма и Лучано продолжили ворковать о чем-то своем.
Лотт обмакнул губы салфеткой и с легким сердцем собирался покинуть обеденный стол, когда случилось то, к чему он никак не мог привыкнуть.
Мальчик лет десяти потянул его за рукав. Лотт нагнулся и мальчик, краснея от смущения, прошептал ему на ухо:
– А вы можете меня благословить? По-жа-лу-йста!
Последнее слово мальчик произнес очень старательно. Видно было, что он ждал этого момента весь обед. Лотт хмыкнул, посмотрел на затихшую аудиторию. Дети сидели с открытыми ртами. Линда делала вид, что Лотт для нее не существует. Супруги Ларрэ выжидали его реакции.
Лотт бережно положил руку на голову мальчику. Запустил пальцы в копну отросших волос и произнес короткую молитву. Он не помнил и половины того, что написано в Книге Таинств, но несколько литаний пришлось заучить на зубок. Этого требовал лорд Кэнсли. Сир Томас был суеверен. И никогда не отправлялся в путь, не справив службу. Лотт произнес молитву, которую они с братом разучили первой. «Напутствие воинам», конечно, не совсем то, что подобало читать маленьким мальчикам посреди обеденной залы, но Лотт сейчас не мог вспомнить ничего другого.
Мальчик обрадовался и горячо поблагодарил живого святого. Так могли ликовать только дети, получившие на зимнее солнцестояние игрушку. К Лотту потянулись и остальные воспитанники. Мальчуган словно сорвал завесу, отделявшую воина святого престола от простых смертных. Лотт стал ближе им и понятнее. И то, что он спас этих людей утром, было настоящим всамделишным чудом. Его обступили со всех сторон. Лотт чувствовал себя утопающим в детском море. Он раздавал благословения направо и налево. И было это настолько привычно и естественно, что начинало пугать. Гордыня значилась одной из главных страстей и жестоко каралась богами. Но как не возгордиться, когда столько людей делаются счастливыми только от одного твоего прикосновения?
Лотт хотел бы с кем-то поговорить. Он так привык считать себя грешником, так свыкся с мыслью, что в загробной жизни ему уготовлена отдельная пыточная. Теперь он стал святым для всего мира. Парнем, который спасет людей от зла. Живой щит от молний, извергаемых изо рта и задницы Зарока. Как должно поступать такому человеку?
Совет мог дать лишь архигэллиот. Иноккий понимал его как никто другой. За личиной всевластного отца церкви скрывался такой же человек. Но старик далеко. А Лотт не хотел исповедоваться инквизиторам. Единственным, кому Марш доверял, был Мэддок. Пьяница и прожига мог если не дать совет, то хотя бы выслушать.
Но найти Мэддока оказалось сложнее, чем сосчитать звезды на небе. Лотт справлялся о нем у команды, но матросы только разводили руками. Марш для приличия обошел окрестности.
Осень била по всему живому. Кусты терна походили на иглы дикобраза. Маленькие черные плоды на ветках росшего вдоль аллей кустарника скукожились. Шкурка туго стянула косточку, как корсет стягивает женскую плоть. Лотт шаркал ногами, поднимая вверх горсти павших листьев. Ветер, дувший со стороны реки, был теплым, почти ласковым. Стоял погожий день.
Дикий вопль разбил хрупкую осеннюю тишину. Лотт уставился на хлипкую церквушку, из которой раздавались душераздирающие звуки. Здание стояло здесь давно, оно было старше самого особняка Ларрэ, что неудивительно. В Святых Землях церкви были первым, что строили люди. Священники обладали монополией на святость. Вера нуждалась в четырех стенах, для своей сохранности.
Церквушка была деревянной. Краска на бревнах облупилась, фигурки, грубо обтесанные долотом, могли быть как ангелами, так и косолапыми мишками. К входу спешно семенили монахини. Их было много, целые эшелоны женщин в красных сутанах и вышитыми золотой нитью монетами исчезали внутри, а крик все не кончался.
Лотт передернул плечами. Приют Нежности просто таки вопил о чем-то. Место было странным, люди здесь были странными. Лотт не хотел здесь оставаться. Пусть даже опять придется качаться на волнах в корыте по недоразумению носившем название Белокурой Девы.
Вечером капитан послал матросов на поиски Мэддока. Рулевой был важным членом экипажа, но команда не будет задерживать миссию ради одного человека. Бедолаге грозили десять плетей от боцмана. Лотт знал, что это грозный человек. Он собаку съел, выдавая на орехи распоясавшимся матросам и Мэддока можно только пожалеть.
Лотт стоял у трапа корабля, глядя на мельтешащие по округе огоньки. Латифундию наполняли далекие отзвуки «Печали по девичьей улыбке». Команда выкрикивала имя Мэддока, но результата это не приносило. Лотт пил горячий грог, катая обжигающую жидкость во рту, больше чтобы создать иллюзию внутренней теплоты, чем для ощущения вкуса.
– Похоже на войну?
– Простите, что?

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Скрытый текст - Краткий синопсис прошлых глав для тех, кто забыл о чем вообще здесь говорится:

Глава Церкви Крови, архигэллиот Иноккий Третий, использует святую реликвию, чтобы спасти Церковь от упадка.
Лотт, бывший оруженосец и наркоман, чудом спасается от хотящих его смерти бандитов. Он встречает Кэт, принадлежащую к народу покоривших-ветер, которая хочет возродить величие своих родичей. Они попадают в крутой переплет, оказавшись в центре червоточины – Врат Ада, возникающих в землях людей и забирающих множество невинных жизней. Преодолев недоверие, они объединяют усилия и вместе противостоят ужасной напасти. Лотт обнаруживает скрытый дар. Он закрывает червоточину. Он – единственный человек в мире, способный это сделать, не применяя магию крови и не принося человеческие жертвы.
В южной провинции Священной Империи открывается еще одна червоточина. Спящая в ней мощь вырывается наружу.
Лотт и Кэт пытаются скрыться от погони. Они решают попытать счастья вне земель Империи, податься на службу к Князю-Чародею, Стэшу Кэнсли. Но и здесь им нет покоя. Мирная свадьба оборачивается кровавой бойней, и они снова ударяются в бега. Спасаясь от преследующего их чудовища, они укрываются в Лесе Дурных Снов, где Лотт видит странные пророческие сны.
Глендайку, королю Бореи, северной провинции Империи, предлагают вступить в заговор против Церкви Крови. В целях конспирации заговорщики вместо имен используют перчатки. Известно, что в заговоре участвуют девять могущественных людей, имеющих власть и влияние в стране.
Выбравшись из одной беды, Лотт и Кэт попадают в следующую. Они встречают Квази – неверную родом из Восточного Халифата. Вместе они сражаются против вырвавшихся из червоточин тварей. Многие люди узнают о даре Лотта. Не желая привлечь внимание инквизиции, троица решает идти в Дальноводье. Лотт колеблется, он думает, что не заслужил права обладать даром.
Иноккий Третий с помощью шпионов узнает о Лотте и его даре, также Шэддоу, глава инквизиции, докладывает о зреющем Заговоре Перчаток. Архигэллиот велит ему привести Лотта в столицу империи любой ценой.
По стечению обстоятельств, Кэт раскрывает тайну Лотта. Она предлагает ему сложный выбор – либо продолжить путь и бросить наркотики, либо он останется один. Лотт решается покончить с вредной привычкой во что бы то ни стало.
Далеко на Востоке разворачивается братоубийственная война за трон Верховного халифа. Младший из четырех братьев, Ниджат, бежит из страны, спасаясь от наемных убийц. Он решает пристать к берегам Священной Империи, чтобы встретиться с сестрой.
Лотт, Квази и Кэт скрываются в древнем дворце Фениксов от преступников. Лотт рассказывает о том, почему был изгнан из княжьего двора. В схватке с разбойниками Кэт падает с каменного утеса.
На собрании Круглого Стола наставнику Лотта, Томасу Кэнсли предлагают вступить в заговор Перчаток и выступить против Церкви. Томас колеблется и не принимает ничью сторону. Кайл Шэнсоу лорд соседних с Томасом земель, совершает суицид, узнав о жестокой расправе жрецов Немого Бога над его дочерьми. Земли Шэнсвуда лишаются правителя.
Лотт пытается спасти Квази и дать ей почерпнуть магической энергии из Места Силы. Он встречает священника Клавдия и тот берет их с собой в город Бенедиктию, где расположен Собор Тысячи Мечей. Там, Лотт принимает решение проникнуть в церковь и положить Квази в Место Силы. Он спасает халифатку, но закрывает источник магии так же, как до этого закрывал Червоточины. Клавдий спасает их от линчевания. В город привозят реликварий с мощами Святого Климента и доспехами легендарного воина. Воры пытаются украсть мощи. Лотт мешает им осуществить задуманное. Он хочет покинуть город до того, как придет инквизиция. Квази требует чтобы он остался здесь и помог людям спасти мощи. Лотт соглашается. Вместе со стражами реликвария и их предводителем – Джеймсом Галлардом, они пресекают попытки краж и ловят маленькую девочку и взрослую женщину. Лотт приходит к Клавдию и говорит, что воры отвлекали их внимание и на самом деле цель у них другая. Клавдий усыпляет Лотта и крадет доспехи святого. Проснувшись, Лотт оказывается в руках инквизиции. За ним явился глава Святого Официума – Шэддоу. Лотт понимает, что Квази тоже принадлежит к их ордену и все это время играла с ним и Кэт.
Спешащий в столицу империи воин, принадлежащий к безликим в Приграничье, решает свернуть с пути, чтобы помочь семье отбиться от падальщиков. В короткой потасовке выясняется, что этот человек – бессмертен. Его цель присоединиться к готовящейся экспедиции в Гиблые Топи. Он понимает, как важен тот, кто может запечатывать червоточины без жертв.
Лотт прибывает в Солнцеград, где беседует с самим архигэллиотом Иноккием. Там он узнает правду о себе и принимает решение служить Церкви и стать тем ,кем хотел быть всегда. Его объявляют святым. Иноккий рассказывает Лотту о беде, пришедшей из Гиблых Топях, о страхе, охватившем Дальноводье, о том, как пропадают целые города. Лотт соглашается возглавить поход в Гиблые Топи, чтобы закрыть червоточину и прекратить безумие.

Скрытый текст - 8-2:

Лотт уставился на мужскую грудь. Ему пришлось задрать голову, чтобы увидеть лицо собеседника.
– Хмм, не умею я общаться с людьми, – ответил гигант Бьерн. – Обычно в рейдах безликие кричат о том, что падальщики прорвали заслоны или же просят сообщить родным о бравой смерти. Ну, иногда просто о смерти, без подробностей. В крепостях мы больше спим и отъедаемся. Говорить о работе не хочется. В последний раз, когда я вот так спокойно говорил с кем-то, меня пытались убить.
– Ты определенно не умеешь общаться с людьми, – согласился Лотт.
Гигант то ли не понял шутки, то ли предпочел вернуться к тому с чего начал.
– Червоточины. Борьба с ними. Это похоже на войну? Когда закрываешь их, чувствуешь себя солдатом?
– Хмм, я бы хотел сказать да. Но это не всегда похоже на поединок. Я повидал много странных вещей за последний год. Иногда червоточины выпускали тварей, и убивать их было не сложнее чем людей. Но были и другие. Сегодня я запечатал врата, которые отворила девушка. Она не очень-то похожа на человека с черным сердцем. Я бы хотел сражаться как боец. С мечом, копьем или еще чем увесистым.
– Со стороны было похоже на сражение, – разочарованно сказал Бьерн Костолом. – Мне сказали, ты видишь их по-другому. Не так как мы. Как выглядят эти штуки на самом деле?
– Врата, эти штуки, иногда просачивающиеся в наш мир. Они всегда разные. Я не знаю, как с ними бороться. Действую по наитию. Я не могу описать, что чувствую, когда запечатываю их. Это сложно. Для этого нет понятных слов. Каждый раз думаю, что вот он, тот момент, когда я погибну. Будто сам себе режу горло или что-то в этом роде. Но самое скверное в том, что я остаюсь один. Больше никого там нет. Только тогда понимаешь, насколько ты одинок.
– Однажды я остался один на один с хрящевиком – не без гордости сказал Бьерн. – Я тоже не смогу найти подходящих слов для этого. Это самая опасная тварь из падальщиков. Хуже гипноглаза и плясуна вместе взятых. Подобравшись к тебе, она вытаскивает хребет через глотку, разделывает как рыбу. Даже втроем ее тяжело одолеть. Стою я там, чувствую, что вот-вот преставлюсь. Стану инкубатором для порождений Мертвых Земель. Мою плоть пожрут, а из внутренностей и кишок слепят подобие жизни.
Я понимаю, что больше мне не ходить по земле и готовлюсь к страшному. Но вдруг вижу товарищей. Они вырвались из западни, сумели отбиться и занять высоту. Они смотрели на меня, и в их глазах я ощутил силу. Они знали, что мне не выбраться живым, но хотели верить в невозможное.
– Догадываюсь, к чему ты клонишь. Итак, произошло чудо?
– Это самое точное описание случившегося, – кивнул великан.
Капитан отдал приказ рубить канаты. Команда вернулась на борт ни с чем. Мэддок исчез с концами.
– В тот день я выжил, – сказал Бьерн. – Убил пятерых падальщиков и нарезал тонкими ломтями хрящевика. Я бы не справился в одиночку, это верно. Но иногда даже малая толика поддержки способна поднять боевой дух. Они верили в меня, и я справился. Сегодня все следили за тем, как ты запечатываешь врата. Люди боялись даже приблизиться к девушке. Но вдруг к ней подошел ты. И мы поняли, что нет никого, кто бы справился лучше наследника богов с этим делом. Ты не одинок Лотт. Совсем нет. Мы с тобой. И будем стоять за тебя горой до самого конца.
Бьерн необычайно бережно для сплошного бугра мышц сжал его плечо и отправился помогать команде связывать канаты. Лотт стоял у края борта до тех пор, пока поместье Ларрэ не скрылось из виду. Он размышлял о случившемся. Он потерял много друзей, но это не значило, что Лотт стал отшельником. Наоборот, он познакомился с другими людьми, и они отвечали взаимностью. Отрадно было осознавать, что он кому то нужен. Мир становился добрее к изгою. Старые раны излечивались не временем. На них ставили заплаты неравнодушные люди.

***

Лотт с усилием поднял тяжеленные веки. Галлард колотил в дверь со всей силы и просил прощения. Лотт готов был придушить засранца на месте. Он промычал неразборчивые ругательства и поплелся отворять дверь.
– Какого черта?
– Эмма Ларрэ спрашивала, не соблаговолит ли воин святого престола сопровождать ее с мужем во время утренней прогулки по вишневому саду, – сказал его охранник и поводырь в одном лице с легким оттенком злорадства.
Лотт уставился на Джеймса как корова на пугало. Чувство юмора у Галларда было еще меньшим, чем у Бьорна.
Но затем он обратил внимание на обстановку. Каюта не шаталась от качки. Мало того, он умудрился проснуться там же, где и вчера.
– Почему мы вернулись? – спросил он Галларда.
Белокурый воин исправно воссоздал мимикрию удивления лицевыми мускулами.
– Что вы имеете в виду?
– Мы вчера отчалили отсюда, помахав ручкой Приюту Нежности на прощание. Какого падальщика мы вернулись? И кто тот гнусный тип, что перенес меня из каюты сюда?
– Иногда я забываю о вашей святости, – протянул Галлард. – Избранные мыслят совершенно другими категориями. Давайте я расскажу вам о том, что произошло вчера, а вы тем временем оденете что-то поприличнее, чем портки.
Вычурный наряд оттерли от крови и придали прежний лоск. Лотт напялил на себя неуютную одежду, выслушивая пересказ Галларда. То ли его личный страж издевался, то ли действительно верил в то, что прошлого дня не было и в помине.
Лотт и сам сомневался в случившемся. И правда – разве могла образоваться червоточина? Здесь, в месте под названием Приют Нежности, созданном для влюбленных парочек. Больше похоже на сон.
Лотт спустился по широкой лестнице, приветливо помахал рукой мальчику, попросившему вчера его благословения. Мальчик залился краской и помахал в ответ. А потом резво шмыгнул в притвор, соединяющий комнаты обслуги с хозяйскими помещениями. Мальчик его совершенно не помнил. Вчера люди боготворили его, они готовы были целовать руки святого. Сегодня к нему относились просто как к гостю. Лотт понял, что никто кроме него не помнит вчерашнего дня.
Но почему о нем знал сам Лотт? Он ведь запомнил лица многих людей, живших здесь. Даже больше, он мог предугадать то, что должно случиться потом.
Чтобы проверить догадку Лотт решил следовать знакомому маршруту. Он присоединился к супругам Ларрэ в их ежедневном променаде.
– Очень жаль, что вы не посетили нас этим летом, – медоточиво произнесла Эмма Ларрэ. Лотт дал ей взять себя под локоть. Здесь так чудесно пахнет вишнями. Мы собираем по два урожая за год!
– А дети ходят с полными животами, – закончил за нее Лотт.
– Именно! – воскликнула Эмма. – Как хорошо поговорить с человеком, который тебя понимает.
– Я люблю своего мужа, – продолжила Эмма, – но иногда он бывает слишком уж мужчиной. Когда я говорю о том, какие милые деточки подрастают у нас, он думает о затратах и долгах.
Они прохаживались по увядающему саду еще некоторое время. Деревья высадили ровными рядками, давая простор для роста. Должно быть с хозяйских спален по утрам открывался чудесный вид на отряды низеньких вишенок, вытянувшихся по струнке как солдаты на смотре.
Лотт все внимание уделял неприметному выходу из пристройки для слуг. Одноэтажное здание выглядело так, словно хотело отпочковаться от основного особняка.
Он почти пропустил этот момент. Девушка действительно была незаметной. Казалось, это ее природный дар – пугать людей внезапным появлением.
Она была похожа на призрака. Такими мамы детей запугивают, чтобы не думали шататься ночью, где вздумается. Ей было лет семнадцать, может на год больше.
Девушка шла на прямых ногах, будто циркач, ходящий на ходулях. Она смотрела по сторонам, алые как маки губы подрагивали. За девушкой стелился шлейф красных капель. Повенчанная со смертью, она шла прямо к Лотту и он, как и вчера, устремился навстречу, чтобы не дать ей открыть червоточину. Позади Эмма негодующе топнула ножкой. Ее покинул собеседник, а с хозяйкой никто не смел так поступать.
Лотт мысленно послал Эмму к падальщикам. Он подхватил девушку на руки и закричал, зовя на помощь. Бригитта заскулила как провинившаяся собака. Она не могла терпеть боль и хотела, чтобы все закончилось. Русая, длинноволосая милашка, которая могла бы в будущем сводить мужчин с ума, вытащила нож из живота. Лезвие вышло из плоти с противным хлюпаньем. Лотт почувствовал теплую мокроту на теле. Воин святого престола зажал рану рукой, пытаясь остановить кровь, но она лилась сквозь пальцы. Тягучая и вязкая как кисель, красная жижа покидала тело, и он ничем не мог помочь. Девушка умерла у него на руках так же как сделала это вчера, оставив после себя страшное наследство. Пустота рухнула на плечи Марша. Ему нечем было дышать. Абсолютное ничто, поглощающее звуки, свет и любые ощущения, обволакивало подобно громадному покрывалу. Его парализовало. Лотт превратился в статую. Он вбирал в себя чужую боль как губка и думал только о том, когда же этот ужас закончится.
Но затем он вспомнил вчерашний разговор. Бьорн был рядом. Как и Родриго, Галлард, брат Леон и множество других людей, готовых прийти на помощь по приказу. И ему действительно стало легче.
Над ним склонился Мэддок. Рубаху моряк расстегнул, выставив напоказ татуированную безволосую грудь с чайками, летящими клином в сторону далекого горизонта. Корабельный дружок протягивал ему вчерашнюю наливку. Лотт помотал головой.
– Найди что-нибудь поприличней.
– Будь сделано, – подмигнул ему Мэддок и помчался опустошать здешние погреба.
– Только не пропадай! – закричал ему вслед Лотт, но Мэддок его уже не слышал.
Женщины заголосили. Дети стояли заплаканные. Все требовали сделать хоть что-нибудь и помочь бедной Бригитте, не понимая, что она умерла.
Лотт тяжело поднялся. Изо дня в день закрывать одну и ту же червоточину – об этом его никто не предупреждал.
– Помолись о ней, – бросил он Леону. Инквизитор кивнул, соглашаясь. Хотел что-то спросить, но Лотт его опередил. – Да, она самая. Червоточина.
Из дома вывели мужчину средних лет. Прислуга выстроилась вдоль окон и провожала процессию сердитыми окриками. Галлард вышагивал впереди, словно лично задержал негодяя.
– Мы поймали убийцу, – раскатисто объявил Лотту Бьерн.
– Отлично – кивнул Лотт. – Я присоединюсь, как только смогу.
В своей комнате Лотт привел мысли в порядок. Он переоделся и тщательно оттер тело от чужой крови. Сомнений не было. Он попал в очередной переплет. В Приюте Нежности открылись две червоточины. Одну он запечатал уже дважды. Последняя закольцовывала этот день, проигрывая его снова и снова. Лотт хмыкнул. Избранность давала свои преимущества. Из всех людей, только он знал о том, как закончится этот день. Но из этого выходило, что разбираться с проблемой придется тоже ему.
Поэтому Лотт отправился на допрос. Вчера он пренебрег этим достойным мероприятием, посчитав себя выше шалостей инквизиции. Теперь Лотт так не считал. Кто-то закольцовывал время. Чтобы понять кто это, незачем быть гением.
Супруги Ларрэ выделили им погребок. Мужчину положили на разделочный стол, связав руки сермяжными ремнями под столешницей. Шэддоу невозмутимо раскладывал перед убийцей арсенал из клещей и заостренных крючков. Невыносимо несло соленьями. Квашенные огурцы и капуста создавали непередаваемое амбре с которым не сравнится даже секрет, выделяемый животными.
– Я стану задавать вопросы медленно, – сказал Мрачный Жнец. – Затем их повторю. У вас будет время подумать над ответом.
– Я не хотел, – заскулил мужчина. – Я не понимаю, это вышло само собой.
– Итак, приступим – игнорируя его, сказал Шэддоу. – Ваше имя?
– Боркатто, – мужчина давился рыданиями и пытался выдернуть руки из-под стола.
– Нам сказали, что вы бортник. Собираете мед в здешних подлесках. Это верно?
– Д-да. Я, я не хотел этого делать.
– Вы знали убиенную?
– Я не хотел ее убивать! Все вышло случайно. Поймите!
– Отвечайте на заданный вопрос.
– Спросите ее мать! Стэлла подтвердит! Девочка, моя девочка…
Шэддоу взял нож с серповидным клинком и отрезал мужчине сосок. Боркатто заорал, задергался как насаженная на иглу муха и чуть не перевернул стол. Шэддоу положил кусочек плоти рядом с головой Боркатто, так что при желании тот мог разглядеть ранее принадлежащий ему сосок.
– Если вы не будете отвечать на поставленные вопросы, мы продолжим разговор в этом ключе, – пояснил Шэддоу. – Вы знали девушку?
– Да, господин инквизитор, – всхлипывая, сказал Боркатто.
– Кем она вам приходилась?
– Моя дочь.
Это заставило Шэддоу удивиться. По крайней мере, так Лотт интерпретировал единственную эмоцию на его лице за долгое время их знакомства. Бортник понял инквизитора по-другому.
– Падчерица, – выпалил Боркатто, сверля глазами последний свой сосок. – Я хотел сказать, падчерица, господин. Бригитта была дочкой Стэллы. Мы с ней, того, сожительствуем.
– Вы убили Бригитту этим ножом?
Галлард развернул окровавленную тряпицу, в которой лежал мясницкий нож.
– Я не хотел…
Шэддоу показал допрашиваемому серповидный нож.
– Да. Им, – поспешно ответил Боркатто.
– Почему вы сделали это?
– Я не собирался ее убивать!
– Боркатто, – сказал Шэддоу. – Я начинаю терять терпение. Вы должны уяснить – нас не интересуют оправдания. Нам важно узнать, почему были распечатаны врата.
– Врата. Боги всемогущие.
Боркатто сглотнул:
– Я хожу в церковь каждое воскресенье. И жена моя. Бригитта. Она не всегда ходила. Но мы со Стэллой носим гало. Посмотрите, на левом запястье святой символ, Гэллосом клянусь, я здесь не при чем! Но Бригитта, я подозревал, что с ней не все в порядке. Я, может быть поэтому…
– Вы убили Бригитту за то, что она не ходила в церковь? – холодно сказал Шэддоу.
– Вы не пошли к священникам, не поговорили с ней о причине. Вы взяли нож для разделки мяса и проткнули острием чрево падчерицы в доме ее матери. Вы это хотите сказать?
Боркатто молчал, обдумывая его слова, и пытаясь выяснить, какие именно слова могут навредить его телу.
– Отвечайте!
– Нет. Не совсем. Понимаете, она была странноватой. Но я не желал ей зла.
– Я спрошу вас последний раз – почему вы убили девушку?
– Я хотел, чтобы она заткнулась, – простонал Боркатто. – Бригитта слишком много болтала. Я не мог позволить ей шлепать языком на людях.
– Что она хотела рассказать?
– Только не говорите Стэлле. Я не хочу, чтобы она знала, – взмолился Боркатто.
Шэддоу пробежался пальцами по набору инструментов. Достал тонкое лезвие и крючок. Вспорол бортнику бок и поддел кожицу крюком. Брат Леон подал старшему мастеру горсть соли. Шэддоу щедро натер вскрытые мышцы белыми кристалликами. Боркатто попытался лягаться, но Бьерн и Галлард привязали ноги к ножкам стола и попытка сопротивления была подавлена в зародыше.
– Вы сами заставляете меня это делать – сказал ему Мрачный Жнец. – Отвечайте только на мои вопросы. Отвечайте честно и все закончится. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – сипло проговорил Боркатто. – Я расскажу вам все.
– Почему вы убили девушку?
– Она собиралась рассказать о нас Стэлле.
– О вас?
– Мы… были близки с Бригиттой. Не как отец и дочь.
– Как любовник и любовница.
– Да.
– Почему Бригитта не хотела скрывать ваши отношения.
– Она говорила, что больше не может здесь оставаться. Она хотела уехать. Со мной и…
– И кем? Кто должен был стать третьим?
– Жжет, – заскулил Боркатто. Выньте соль, жжет! А-а-а!
Шэддоу приказал инквизиторам заткнуть рот бортнику. Он взял специальный зажим из коллекции, взял им пару пальцев левой ноги и надавил. Пружина щелкнул, уродуя костяшки.
Лотт подался вперед. Он почти жалел подонка. Лотт и сам недавно думал, что окажется в застенках псоглавьей башни, распятый на дыбе. Интересно, ему бы и впрямь дали уйти из Солнцеграда? Или архигэллиот разыграл искусный спектакль, чтобы он согласился. Был ли Ричард, этот король-калека прав насчет него? Что если бы Лотт отказался? Стал бы Шэддоу пытать его так же как бортника?
– Вы не в том положении, чтобы указывать нам, что делать. Каждый должен знать свое место. Вы должны отвечать на вопросы, мы – их задавать. Если в двусторонней связи произойдет еще один сбой, вы лишитесь чего-то большего, чем пальцы или сосок. Я понятно выразился?
Бортник кивнул. Он покрылся испариной с ног до головы. Брат Леон вынул кляп и допрос продолжился.
– Кто еще должен был покинуть имение?
– Дитя.
– Бригитта. Мы уже знаем. Кто еще.
– Мое дитя.
– Мы знаем, что она ваша падчерица. Назовите имя или лишитесь кисти.
– Я не знаю имени, – закричал Боркатто. – Она не успела дать имя. Да я и не хотел его знать. Чертова баба понесла от меня! Понимаете? Думала уйти со мной и завести семью. И где? Она не подумала об этом. За что бы мы жили? Здесь я уважаемый человек, а там я никто! Здесь у меня есть Стэлла, а там будет сопливая девчонка с байстрюком на руках! Ненавижу ее. Стерва, из-за нее я здесь! Отпустите, развяжите чертовы ремни!
Он убил двоих, подумал Лотт. Одним ударом прервал жизни глупой девочки, верившей в настоящую любовь и ее дочки.
Лотт подошел к нему, стараясь разглядеть признаки скверны. Положил руки на склизкий от пота лоб, провел ладонью по щетинистому подбородку, опустился к груди. Он старался нащупать, где то странное нечто, заставляющее этот день повторяться.
– Что вы делаете?
Лотт взглянул на ошарашенных людей. Он должно быть действительно выглядел странно, щупая привязанного к столу бортника.
– Есть еще одна червоточина, – сказал он им. – Я не знаю, кто ее призывает.
– Вы уверены? – спросил Шэддоу. Инквизитор в одной руке держал пыточную загогулину, в другой четки. Иногда он забывал, что путешествует с глубоко верующими людьми. Наверняка Шэддоу также как и Леон молился о Бригитте.
– Абсолютно. Я думал это бортник. Падальщик пожри душу, я был уверен, что это он. Кому же еще?
– Хм-м. Похоже, Боркатто, наш разговор будет более продолжительным, чем мне казалось вначале, – сказал Шэддоу, склоняясь над бортником. Он приложил металлический крюк к его глазу.
Лотт направился к выходу. Здесь больше нечего делать. Бортник был чист как девственный снег. Он не призывал скверну Зарока. В отличие от падчерицы.
– Итак, начнем сначала. Ваше имя Боркатто?
– Да. Господин, я все вам сказал. Больше ничего не знаю.
– Отвечайте только на вопрос.
– Я больше ничего не знаю, уберите от меня железку!
Погребок был славным. Хорошо глушил вопли. Лотт слышал только отголоски инквизиторской беседы. Отсюда казалось, что там гогочут давние дружки-выпивохи.
– Вы пропустили обед, – сказала Эмма Ларрэ. Хозяйка блистала в очередном наряде, подпоясанная чудным бежевым ремешком из тонко выделанной кожи.
– Прошу прощения, – произнес он. – Дела требовали моего присутствия. Вы знали погибшую и ее приемного отца?
– Не так хорошо, как хотелось, – скорбно ответила хозяйка. – Если бы я знала, чем это закончится для них, попыталась бы на это повлиять. Не могу выносить чужие страдания.
Он попрощался с хозяйкой. Оставалась еще одна особа, которая просто не могла оставаться в стороне после случившегося этим утром.
Лотт направился к дому прислуги. Там ютились многочисленные работники Приюта Нежности. Садовники, кухарки, горничные, их дети и многие, многие другие, без которых поместье и земли, окружающие его, пришли бы в полную негодность.
Подруги Стэллы помогли ей убраться в комнате. Бригитта сделала роковое признание в постели. Вымаранное белье сложили в гигантских размеров мешковину и оставили в коридоре. Двое женщин с мозолистыми руками скребли полы и пытались очистить дерево от въевшейся крови.
Хозяйка примостилась на стульчике и глядела в окно. Во взгляде чувствовалась опустошенность, словно женщина побывала в жуткой сече и вышла победителем, потеряв всех друзей. По сути, действительность была не лучше. Сегодня женщина потеряла дочь и лишилась мужчины, с которым делила постель.
– Стэлла, я бы хотел с вами поговорить.
Она посмотрела на него. Слабо улыбнулась.
– Я вас знаю. Вы тот, кого принято называть потомком богов. Это вы пытались спасти мою Бригитту, когда люди, знавшие ее всю жизнь, оставались в стороне.
– Да, я. Могу я задать вам несколько вопросов?
Лотт взял ее за руку, тщательно вглядываясь в по-крестьянски грубые черты лица. Сейчас он хотел только одного – увидеть в Стэлле скверну. Он не хотел переживать день еще раз. Нужно прервать порочную цепь.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Скрытый текст - 8-3:

– Сир Лоттар, я…
Стэлла уткнулась в его плечо, рыдая. Не то чтобы Лотта это не трогало. Он жалел ее по-своему. Но как можно быть такой слепой, когда муж устраивает шашни с твоей дочкой?! Если бы она вмешалась, многое могла измениться.
– Я отвечу на все вопросы, – Стэлла смогла прийти в себя и найти силы собраться.
– Вы видели то, что призвала ваша дочь?
– Да.
– Знаете, что это?
– Да, Аллана, прости мою девочку. Бригитта открыла червоточину, сир Лоттар.
– Именно. И я пытаюсь понять, почему это произошло. Когда она умирала…
Женщина всхлипнула, но Лотт обязан был закончить, это могло здорово помочь сократить поиски.
– Когда ваша дочь умирала на моих руках, за ней скрывалась пустота. Кажется, я понимаю почему. Она была одинока в тот момент. Совсем одна во всем мире и не было ни одного человека, чтобы подарить ей утешение. Я бы хотел прояснить несколько деталей.
– Да.
– Это будет нелегко. Но, я считаю, вы должны знать, за что Боркатто ее убил.
– Я знаю, – тихо произнесла Стэлла.
Подруги прекратили драить полы от крови и поглядывали в их сторону, перешептываясь между собой. Стэлла вытерла рукой мокрое лицо. Она потянулась к сундучку средних размеров, в котором хранились добытые за жизнь вещи. Она бережно перебирала распашонки и платьица, сложенные в аккуратную стопку.
– Она была прилежной девушкой, – сказала Стэлла. – Я никогда ее не наказывала, верите? Дети бывают озорниками еще теми, но не Бригитта. Когда она родилась, на улице бушевала метель. Я подумала – моя дочь больше похожа на северян, нежели на имперцев. И дала ей нордское имя. Если подумать, Бригитта и была северянкой. Молчаливой, терпеливой и стойкой. Я думала, она сможет пережить все что угодно. Когда шесть лет назад Амплус вышла из берегов, затопив наш дом, девочка ни разу не заплакала. Наоборот. Она помогала людям выносить вещи из дома и долго гонялась за кошками, чтобы перевезти их на лодке в безопасное место.
Лотт наблюдал за этой женщиной, скрупулезно перебиравшей дочкины игрушки, как ювелир, ведущий счет бесчисленным бусинам в шкатулке. Стэлла хотела удержать прошлое, но оно было чертовски скользкой штукой.
– Когда в нашей жизни появился Боркатто, я подумала, пусть он станет ей отцом. Но Бригитта, моя маленькая северянка, думала о нем иначе. И я решила, пусть. Пусть она будет счастлива.
– Что?! – мало не выкрикнул Лотт.
Маленькая несчастная женщина, скорбящая по дочери, сжалась от хлестких слов.
– Он бил вас?
– Нет. Боркатто был нежен со мной. И… Бригиттой.
– Вы знали о том, что между ними происходит, и ничего не сказали?
– У нас нелегкая жизнь, господин. Со стороны вам кажется, что лучше Приюта Нежности в мире места не сыскать, но это не так. Бригитта страдала, боги свидетели, она хотела иной жизни. И когда она познала любовь Боркатто… Я думала… Она изменится. Думала, она не станет делать глупостей.
Женщина заплакала. Она обнимала бесполезные теперь тряпки и бусы, зарывшись лицом в ворох одежды.
Лотт сглотнул. Желание ударить Стэллу, привести в чувство, и продолжить допрос с пристрастием выросло стократно. Он хотел выбить дурь из женской головки, сказать, что никакая матерь не станет делать то, что Стэлла сделала со своей дочерью; сказать, насколько он ее презирает.
Но Лотт сделал другое. Он обнял женщину, не обращая внимания на охающих позади товарок. Женщины раскудахтались о том, мол, какой благородный человек этот Лоттар Марш и как им повезло, что боги послали к ним всамделишного святого. Лотт абстрагировался от реальности. Он потянулся к другому миру. Там, внутри каждого из людей, он это знал как никто иной, таился зверь. Аспид, харкающий желчью, он пожирает каждого, одних быстро, других медленнее. Когда человек готов сдаться, он впускает в мир зло. Лотт искал это зло в Стэлле. Прощупывал таинственные токи энергий и ласковой тьмы преисподней. Но, сколько ни старался, все шло прахом. Стэлла была отвратной матерью, но эпицентром второй червоточины она не являлась.
Он потратил день впустую. Лотт поскреб выбритый подбородок. За окном, в тени желто-красных ветел Линда беседовала с Лучано. Миловидная протеже Эммы Ларрэ обхаживала ее мужа так же усердно, как вчера это проделывала с Лоттом. Девушка как бы случайно касалась руки хозяина, стреляла в Лучано томным взглядом. Приют Нежности следовало переименовать в Приют Порока или Обитель Разбитых Сердец. Чересчур цинично, зато честно.
Где он мог ошибиться? Неужели это не червоточина? Лотт ухмыльнулся. Самое время для божьего просветления. Коли ты святой, выполняй волю Гэллоса. Твори добро, восстанавливай справедливость или что там требуется от таких как он?
Что ж, он постарается исправить положение, раз боги хотят этого. Задница падальщика, он и сам не прочь спасти девчонку. Из безумной семейки Бригитта была наиболее вменяемой.
Остаток дня прошел без каких-либо изменений.
– Мы бы почувствовали вторую червоточину, – сказал брат Леон. Инквизитор застыл возле мачты, подперев столб ногой. – Допрос ничего не дал. Мы наложили сеть заклятий на поместье. Но это ничего не дало. Может быть, вы ошиблись?
– Хотел бы.
– Понятно. Завтра мы продолжим и обязательно найдем причину – воодушевленно сказал юный инквизитор.
– Это вряд ли, – Лотт поднял воротник курточки. Как только скрывалось солнце, на улице стремительно холодало. – Ты забудешь все, что сегодня случилось. Все забудут.
Лотт оставил инквизитора в недоумении пялиться ему вслед. Бьерн шел к нему с явным намерением поговорить по душам. Лотт остановил безликого движением руки.
– Очень рад, что ты поддерживаешь меня. Я благодарен за любую помощь.
Похоже, сегодня Лотт удивил многих людей. Гигант почесал затылок и робко улыбнулся. Человек, способный молотом расплющить голову Маршу с одного удара, выглядел растерянно и не знал дружески ли толкнуть того в плечо или же склониться перед новоявленным мессией. Лотт и впрямь себя таковым ощущал. Он знал, как себя поведут люди сегодня. Знает, что их ожидает завтра.
И утром, одухотворенный и воодушевленный, Лотт почти обрадовался колотящему в двери Галларду. Воин святого престола, мало что не в исподнем, выскочил наружу. Не слушая причитания кислолицего Джеймса, он направился прямиком туда, где вскоре должна была разыграться маленькая семейная драма с большими последствиями. Прислуга сторонилась святого с причудами. Посудомойки и прачки ойкали и с залитыми краской лицами кланялись. Некоторые теряли тарелки и проливали тазы с темной водой. Лотт пронесся мимо, не обращая внимания на зачин долгой бабьей склоки о том, кто во всем виноват. Он бежал изо всех сил, чтобы помешать миленькой Бригитте совершить глупость.
Лотт не успел самую малость. Девушка хватала ртом воздух, раскинувшись на кровати. Боркатто с руками по локоть в крови стоял перед ней на коленях, схватившись за остатки волос и мало что не выдергивая их с корнями.
– Я не хотел, – промямлил отчим незваному гостю. – Не знаю, что на меня нашло…
Лотт не слушал его. Он уже был рядом, высасывая зарождающуюся червоточину из хрупкого девичьего тела и ругая себя за нерасторопность.
На следующий день он попытался еще раз. И еще раз днем позже. Любые попытки проснуться раньше увенчивались неудачей. Лотт открывал глаза точно по расписанию. Именно тогда, когда кулак светящегося самодовольством Галларда обрушивался на двери его опочивальни, Лотт срывался с места. Он пытался опередить Боркатто, но раз за разом отчим вонзал нож в живот Бригитте. Девушка умирала, а Лотт только и мог, что предотвращать излияние в реальный мир порчи Зарока.
В конце концов, Лотт сдался. Девушка обречена, как ни горько это осознавать. Лотт был святым, всезнающим и единственным понимающим происходящее. И в то же время он был таким же бессильным как и остальные. Он проглотил горькое поражение и сосредоточился на другом.
Первыми в списке стояли супруги Ларрэ. Лотт провел с ним несколько томных вечеров, чтобы убедиться в том, что эта парочка действительно друг друга любит. Лучано удовлетворял любые прихоти Эммы, а та в свою очередь дарила ему и всем остальным любовь. Эта женщина заботилась о детях и прислуге, она шаг за шагом превращала Приют Нежности в гнездышко задыхающихся от любви парочек, приказывая садовником выстригать в вечнозеленых кустах сердца, лебедей и целующихся людей.
Приют Нежности достался Лучано за полцены. Прежний хозяин умер либо обанкротился. Мнения людей расходились. Но все были точно уверены, что двадцать лет назад супруги Ларрэ продали долю в Торговом Союзе и купили землю. Ларрэ не принадлежали к благородному сословию и не имели достаточно влиятельных друзей, чтобы продвинуться дальше по иерархической лесенке. Однако, они стали достаточно известны своей благотворительной деятельностью.
Эмма тратила целое состояние на безделушки и сочетающиеся с цветом глаз драгоценности, и Лучано дарил ей все, что та попросит. Сам хозяин днями пропадал в кожевенной мастерской, расположенной между Многодетной и вишневым садом. Лотт проверил эту парочку и не нашел их сколько либо занимательными или полезными.
Поэтому Марш перешел к их ближайшему окружению.
– Сир Лоттар, желаете услышать песню? – Фелидо не казался удивленным его визитом. – Могу я предложить воину святого престола оду инквизиторам собственного сочинения?
– Валяй.
Смазливый бардик драл глотку на протяжении целого часа. Лотт скучал и наматывал круги вокруг него. Фелидо старался как мог, но Лотт не был благодарным слушателем, и пропускал львиную долю того, что нес этот человек.
– Вам понравилось? – перебрав последние струны, спросил Фелидо.
– Великолепно, – сказал без всякого выражения Лотт. – Позволите?
Бард бережно передал ему мандолину. Лотт вертел ее в руках, думая о своем.
– Вам же было скучно?
– Я такого не говорил.
– О, этого и не требовалось. Я знаю, как выглядит восторг. Его не с чем не спутаешь. Люди светятся изнутри. Я бывал в столице. Там играл Белькатор. Великий человек! Когда он играл, на лицах людей загорались самые разные эмоции – счастье, грусть, сопереживание! Он заставлял их ожить, сбросить земные оковы.
– А я, эх, – Фелидо прошелся по струнам, взял пару аккордов. – Не способен творить. Вы даже не понимаете – каково это – знать, что никогда не будешь способен подняться выше. Боги дали мне толику таланта, чтобы я мог отличить мажор от минора, но не сподобились сделать из Фелидо гениального исполнителя.
– Не переживай, главное терпение.
Лотт приободрил барда, встряхнув того за плечи. Фелидо был таким же пустышкой, как и его хозяева. Опрятный музыкант стал целовать его руки. Лотт скривился. Люди тянулись к его святости, как источнику вечной молодости. Лотт побаивался, что этот Фелидо чего доброго еще захочет испить его драгоценной кровушки, чтобы повысить собственный навык.
– Бросьте. У вас замечательная жизнь. Вы играете при дворе достойных людей и собираетесь жениться на красавице. Чего еще желать?
– Славы, – продолжил ненужную исповедь Фелидо. – Я хочу признания. Поймите, Белькатор был последним пьяницей и богохульником, но собирал толпы людей. Я следую законам божьим и чту благодетели. Но я скорее выброшу мандолину в Многодетную, чем петь до конца жизни заезженную «Печаль по девичьей улыбке». О, если бы вы знали, как я ненавижу эту песню!
– Будь хотя бы маленький шанс сотворить нечто по настоящему потрясающее, я, ни минуты не колеблясь, покинул бы Приют Нежности, – продолжал Фелидо.
Лотт освободил руку от его лобызаний и натужно думал, как избавиться от настырного барда.
– Вы оставите Линду?
Фелидо заткнулся. Левый глаз барда задергался от нервного тика. Он слепил вымученную придворную улыбку.
– Я не говорил такого. Конечно же, нет, я бы ни за что ее не бросил. Она любовь всей моей жизни. Без нее я пропаду.
Верилось в это с трудом. Фелидо еще некоторое время затыкал некстати проскользнувший в беседе эгоизм. Но, поняв, что окончательно опростоволосился, взмолился:
– Только не говорите Эмме Ларрэ! Она такая славная женщина и не переживет, если узнает о том, что я вам сказал.
– Я нем как рыба.
– Спасибо. А сейчас, прошу меня извинить. Я должен сыграть хозяйке несколько любимых песен.
Фелидо сбежал от него чуть ли не бегом. Авторитет Эммы был железным для всех, живших в Приюте Нежности.
От дикого вопля Лотту стало не по себе. Он передернул плечами. На душераздирающие крики стекались монахини, словно муравьи на разлитый мед. Серые рясы с вышитой на груди монетой так и мелькали, исчезая в зеве хлипкой церквушки. Раньше он не придавал этому значения. Эта часть угодий пока что ускользала от внимания Лотта. Марш решил исправить оплошность.
Внутренности божьего храма напоминали столетнюю избу, в которой выросло не одно поколение детишек. Церквушку холили и лелеяли. Видно было, что это действительно место для очищения грехов и молитв тем, кто уберегает людей от зла Зарока.
В мерном подергивании свечей друг перед другом стояли Гэллос и Аллана. Они были единственными статуями в храме, как и единственными изделиями из камня. Даже здесь проявилась страсть Эммы. Казалось, божественные супруги вот-вот соприкоснуться губами – так тесно поставили скульптуры рядом.
Монашки обступили приходского священника. Пожилой мужчина кричал так, словно ему поджигали пятки. Он дергался все телом, сбрасывая даже дюжих монахинь, пытающихся скрутить ему руки.
– Мы прокляты! – визжал сумасшедший. – Все прокляты. Я видел лоскуты! Десятки, сотни лоскутов чужих жизней. Их напяливают на себя только грешники. Верьте мне, я глас, вопиющий в пустыне!
Наконец монахиням удалось утихомирить буйного священника. Женщины призвали его помолиться, и священник ответил на их просьбы. Лотт смотрел как с десяток медников разного возраста и поставленный ими на колени сумасшедший истово молятся Аллане.
– Преподобный Висидос готовится отойти на небеса, – скорбно сообщила ему молоденькая прихожанка, одна из детей Эммы Ларрэ, которую Лотт помнил по званому обеду. Девочка тоже готовилась войти в сан и активно помогала усмирить старика. – Святая Элайза, снизойди к нам, очисть его разум. Он был самым добрым человеком, которого я когда-либо знала. Именно Висидос наставил меня пойти в услужение богам.
– В таком состоянии быть кастеляном…
– Старческое слабоумие взяло верх лишь неделю назад. Мы отменили мессы, пока епископат не пришлет нового кастеляна.
Приходского священника подняли на ноги. Монахини отряхнули подол его одежд, вытерли слюну со щек. Его повели в келью, на ходу шепча успокаивающие слова. Проходя мимо Лотта, кастелян встрепенулся. Он потянулся к Лотту костлявыми иссушенными руками. Лотт содрогнулся от омерзения – Висидос был слеп как маленький крысеныш. Белесая пелена подернула глаза. Катаракта, как третье веко животных, была толстой, абсолютно скрывшей зрачок. Из-за слепоты Висидос перестал следить за собой. В уголках глаз серыми пятнами узнавались гнойнички. Но, не смотря на уродство, Висидос нашел Лотта, как если бы действительно видел его.
– Найди их! Должны знать! Лоскуты душ надевают на тело! Грех! Порок! Я буду гореть в седьмом пекле, но не они. Должны знать!
– О чем он? – спросил Лотт у послушницы, но та лишь пожала плечами.
– Не знаю. Сам Висидос не знает. Не стоит видеть в болезни ясные мысли.
– Можно мне с ним поговорить?
– Конечно. Только не рассчитывайте на многое.
Послушница оказалась права. Вытянуть что-то полезное у полоумного священника так и не удалось. Висидос игнорировал его вопросы и плел чушь про лоскуты. Лотт обыскал его комнатку, но, помимо истертых требников и пары простецких сутан для еженедельных и новой для праздничных служб, ничего не нашел. Висидос не был эпицентром червоточины. Он просто выживший из ума старик, уставший ждать кончины.
Лотт обыскал деревянную церковь, перебрал все поленницы и опросил священников и агапитов, присматривающих за сумасшедшим, но не добился ничего выдающегося. Висидос всю жизнь посвятил службе в приходе, прожил мирно, ни с кем не ссорясь и оказывая любую помощь окружающим. По чести сказать, священнослужитель не заслужил того, как с ним обошлась старость, но Лотт давно понял, что не стоит ждать от добра, оказываемого другим, такого же добра для себя.
Дни пролетали мимо подобно оголяющим ветви листьям. Лотту осточертело это место, хотя при других обстоятельствах, он бы непременно согласился погостить здесь месяц или больше. Но видеть одни и те же лица, события, разговоры изо дня в день было невыносимо.
Он опросил детей. Малыши поделились на три группы. Одни лепетали веселую чушь, не понимая сути вопроса. Вторые хотели дотронуться к живому святому, засыпая вопросами на любые темы, кроме нужной Лотту. Третьи пугались и громко звали нянек или Эмму Ларрэ, а после выглядывали из-под длиннющих юбок, показывая ему язык.
Команда корабля только пожимала плечами. Лотт выяснил, что кок кормил команду лепешками из крысьего мяса. На это ушло несколько дней, но новоявленный святой не пожалел об этом. Он и раньше подозревал этого парня с волосатыми руками в нечистых делишках. На пару с квартирмейстером они решили сэкономить на мясе таким образом. Лотт сдал обоих первому помощнику и тот всыпал мошенникам плетей.
Тайны вскрывались по одной. Лотт выковыривал их из привычной жизни. Некоторые таились на поверхности. Измены, тихое пьянство, побои жены, нелюбимые дети. Иные приходилось раскапывать как таящийся в земле клад. Слуги подворовывали у хозяев. Кто-то крал столовое серебро. Кто-то совершал тонкие манипуляции с бумагами. Доверенный Лучано человек десятину от закупленных по дешевке кож прятал в карман. Хозяин то ли знал и закрывал на подобное глаза, то ли считал корпение над каждым грошиком унижением собственного достоинства.
Червоточина была где-то рядом, она срабатывала как хорошо смазанный механизм в нужное время, но Лотт не мог добраться до нее. От отчаяния Лотт проверил свою команду. Бьерн Костолом был простым как столб воякой. Родриго обожал живого потомка богов и мог броситься в пропасть по велению Лотта. Джеймс Галлард, наоборот, презирал его, но подчинялся приказам архигэллиота. Шэддоу, его персональный Мрачный Жнец, похоже, догадывался о целях опроса Лотта, но никак не реагировал на отчаянные попытки спасти положение. Световой день инквизитор проводил у одинокой ветлы, спустившей поникшие прутья в мерно текущую реку. Брат Леон рвался помочь ему, но Лотт и сам не знал, где следует искать.
– Я что-то упускаю, – сказал Лотт. – Крохотная мелочь, которая не бросается в глаза. Знать бы какая.
– Ты найдешь причину, мой воин, – промурлыкала Линда. Она потерлась грудками о небритую щеку.
Лотт почувствовал, что снова возбуждается. Вот уже несколько дней кряду он топил уныние однообразия с протеже Эммы Ларрэ. Линда оказалась очень умелой в постельных утехах. Она проделывала с ним такие вещи, на какие не каждая шлюха согласится.
Утолив похоть, потный и усталый, он отбросил одеяло, и, тяжело дыша, откинулся на подушки. Линда налила вина. Часть выпила, остальное по капелькам пролила на него. Затем принялась слизывать, скользя по телу язычком. Было щекотно, но Лотт не хотел прерывать сладкие мучения.
Где-то в недрах поместья началось едва слышное гудение. Звук глушил камень, неясные отголоски отдавались легкой вибрацией.
– Ммм, что это?
– Я, дурачок.
– Я про звук. Словно призрак дует в горн.
– Это Фелидо, – Линда не сочла нужным остановиться. – Забавляет госпожу. Два или три раза в неделю она заставляет его рвать струны в специальной комнатке. От нее ведет ряд отверстий, соединенных трубами в опочивальню хозяйки. Здесь все сделано в угоду нашей покровительницы, если ты не знал. Люди долбили камень и изувечивали этот дом, чтобы эти приспособления усиливали звук и доставляли наслаждение ее ушам. Но мы же не отдадим Эмме все удовольствие? Оставим для себя чуточку?
Лотт сглотнул, почувствовав, что сейчас Линда высосет из него все жизненные соки, что еще оставались. Они провели вместе уйму времени, хотя Линда помнила только то, что случилось в последний из дней. Лотт смаковал ее общество, как столетнее вино. Линда старалась изо всех сил, угождала во всем. За все это девушка просила только одно.
– Ты ведь увезешь меня с собой? – спросила в сотый раз Линда, но для нее это было впервые.
– Да.
– Правда-правда?
– Могу поклясться на Книге Таинств для пущей уверенности.
– Было бы неплохо, – рассмеялась она.
– Почему ты так хочешь уехать? Живется здесь получше, чем в других местах. Да и Фелидо не самая плохая партия.
– А ты бы согласился жить по чужой указке? – сказала Линда враз посерьезнев. – Вставать по приказу, улыбаться по приказу, спать с теми, кого соблаговолит выбрать сеньора? Лоттар Марш, тебе повезло стать уникальным. А я простушка из глуши. Но не всегда же здесь оставаться?!
– Хмм, почему бы не сказать об этом Эмме. Она может подобрать тебе кого-нибудь получше.
– Эмма и Лучано – последние к кому я пойду. И тебе лучше помалкивать о нашей беседе. Для Эммы любовь не просто слово. Она преклоняется перед этим чувством и не позволит кому бы то ни было над ним насмехаться. Пока я с Фелидо, я в безопасности.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Завершение главы

Скрытый текст - 8-4:

– О чем ты?
– Ни о чем, забудь. Лучше расскажи, как живут там, откуда ты родом.
Лотт рассказал Линде о строгом и справедливом Томасе Кэнсли. О том, как они с братом матерели в Кабаньей Норе. Он перечислил все тринадцать княжеств западной провинции Священной Империи, и рассказал, что на самом деле не все реки такие огромные, как Амплус. Линда узнала, как высока и холодна Волчья Пасть, какие тайны хранит Лес Дурных Снов и почему следует сторониться жрецов Немого Бога. Девушка смеялась над обычаями воровать себе жен остготов и, подмигивая, приговаривала, что не прочь, чтобы и ее кто-нибудь да украл.
Лотт говорил много. С Линдой было легко, легче чем с кем бы то ни было до этого. Он долго описывал упадническую красоту дворца Фениксов и десять базилик Бенедиктии. Когда речь зашла про Солнцеград глаза Линды загорелись.
– Я бы хотела там побывать. Город тысячи храмов, где золотые жилы проступают на поверхность, и ничья рука не поднимается их разработать. Город, где живет архигэллиот и где солнце вознесло на небо богов. Мое место там, понимаешь?
Лотт понимал. Солнцеград был недосягаемой мечтой для многих. Святой город приманивал богатство и удачливых людей как мышеловка. Он поглощал людей, переваривал, позволяя строить на ограниченном пространстве еще одно здание, возносящееся ввысь как острие меча.
Слова Линды не давали ему уснуть. Крутились в голове и бились о стенки черепа в безумном хороводе. Когда кровать еле слышно завибрировала, Лотт выскользнул из теплого ложа. Линда проворчала что-то похотливое и перевернулась на другой бок, натянув одеяло на голову.
Лотт двинулся на звуки. Играть для Эммы ночью, чтобы не спугнуть пугливый сон было чересчур прихотливо даже для изнеженных лаской Ларрэ. Бард теребил струны изо всех сил, под такую мелодию не сильно-то поспишь. Лотт увидел медную трубу, тянущуюся через анфиладу и теряющуюся в последней комнате. Супруги заперлись и наверняка наслаждались сейчас «Печалью по девичьей улыбке». Лотт подошел к одинокому окошку, вгляделся в подернутую легким туманом черноту. Фонари освещали лишь поместье и некоторые участки ветвистых аллей.
Труба цвета ржавчины, покрытая каплями росы, словно рыбьей икрой, изогнувшись буквой «Г», ныряла в землю. Оставался вопрос: если супруги Ларрэ провели часть трубопровода к своей комнате, зачем им понадобилось прокладывать ее дальше?
Ему следовало вернуться в комнату и лечь в уютное гнездышко к услужливой Линде. Но нерешенная задача бередила душу и пробуждала любопытство. Лотт вышел из здания, обошел усадьбу по кругу. В потемках он наткнулся на куст роз, норовящих исколоть его за грубое вторжение. Преодолев иглистые препятствия, он двинулся в направлении кожевного цеха. Медная труба вела именно туда.
Работы над выделкой начинали с первыми петухами и прекращали как только люди переставали видеть с чем работают. Ночью же, инструментарий стоял бесхозным.
Шкуры натянули на специальных сетках, вдев края в крючья и оставив сушиться. Слабо пахло паленой шерстью и чем-то сладковато-гнилостным. Лотт шел на ощупь, часто натыкаясь на предметы и изделия. Лучано отдавался любимому занятию с полной отдачей. Лотт бывал здесь и раньше. Ларрэ любили водить гостей по достопримечательностям, гордо показывая на что они тратили свои силы и деньги. Помещение строить не стали, просто натянули плотную ткань, создав что-то наподобие четырехугольного шатра. Лотт прошел внутрь, по памяти найдя очаг. Он клацнул огнивом о кресало, направляя поток искр на поленья. Занялся робкий огонек. Лотт подождал, пока пламя окрепнет и вытянул из костра палку. Вооружившись произвольным факелом, словно дикарь-остгот, он еще раз осмотрел помещение.
Тайный ход некто заложил ошметками. Кожаные отрезы, на которых найден брак либо же просто не годящиеся под предназначенный материалу крой громоздились внушительной горкой. Если бы не кусочек деревянного люка, выглядывающего из-под вороха ненужного отребья, Лотт прошел бы мимо. Он отбросил сор мощным пинком и дернул за ручку. Помещение не освещалось, но звуки задушевной мелодии ворвались в уши так неожиданно, что Лотт мало не вскрикнул.
Он спустился вниз по хлипкой лестнице. Видимо, здесь кожевники хранили протравы для кожи. Чувствовался резковатый запах кислот и сернистый смрад выдерживающихся в них изделий.
Музыка играла здесь особенно громко. Лотт шел мимо тонкого, словно рыбий пузырь, материала, стараясь не касаться липкой поверхности. С бычин и склизков капала слизь или что-то похожее на нее. Лотт оказался в маленьком круглом помещении диаметром не более десяти шагов. Под ногами противно зачавкало и, чертыхнувшись, Лотт направил импровизированный факел вниз. Кровь и куча кусочков мяса, словно кто-то рвал тушку зверя щипцами. Кажется, он попал в разделочную комнату. Это было странно, потому что Лучано лично говорил ему, что телеги с материалом доставляют из ближайших деревень готовыми. Простолюдины сдирали кожу сами, оставляя дальнейшую работу по дублению хозяину Приюта Нежности.
Что-то зашевелилось среди кожистых простыней, и Лотт вздрогнул. Огонек на палке потускнел и часто замигал. Лотт инстинктивно прикрыл его рукой, опасаясь, что злобные духи погасят ненадежный светоч. Дрожащей рукой он поводил факелом перед собой, выуживая ценную информацию. Перед ним проступили пестрые образы намалеванных картин. Роза ветров, проглядывающая в пасти водного дракона, якорь, вместо цепи на котором висел завязанный тройным узлом аспид. И стая чаек.
Лотт видел их раньше. Лоскуты срезали частями, нежно подрезая похожим на секиру без ручки инструментом. Синие рисунки терпеливо выводили аргестийские кольщики в течение года. Они вонзали иглы под кожу, пуская краску почти что в вены, и навеки изменяя данный богами окрас. Кусочки плоти искусно отделили от тела. Создавалось впечатление, что человек сбросил шелуху, как заяц линяет по весне.
– Боги, – выдохнул Лотт. – Мэддок, что они с тобой сделали?!
Моряк поднял голову. Удивительно, но он еще дышал. Мэддок был пьяницей и сквернословом, но не заслужил такой участи. Кожу с предплечья срезали под чистую, оголив дряблые мышцы. Кровь все еще капала, она не могла свернуться, слишком велики были увечья. Мэддок сглотнул и жилы на шее хлестнули словно плети. Его ноги были живыми язвами, а грудь жестокий кат почти вскрыл. Так агапиты препарировали трупы. Лоскуты дермы Мэддока с родимыми пятнами и сосками подвесили за крючья. Шкипер завис над землей, покачиваясь на оковах, а его кожа, еще влажная от крови, простиралась во все стороны будто крылья. Это было чудовищно. Лотт взялся за крюк, намереваясь облегчить страдания нечастного, но Мэддок остановил его.
– Беги, – простонал он. – Беги, чертов дурак. Разве ты не слышишь? Музыкант играет шлюхе «Печаль».
– Плевать. Потерпи, приятель. Сейчас я освобожу тебя.
Лотт приложил усилие и вытянул крюк. Мэддок еле слышно застонал. Он не мог кричать, все, что способна выдать глотка, моряк выдавил из себя еще днем. Лотт перешел к следующему крюку.
– Ты не понимаешь, – сказал Мэддок. – Они приказывают ему играть, чтобы заглушить крики несчастных.
– Они?
Он снял последний крюк и оглядывался в поисках рычага, способного сорвать цепь со стены или разбить звенья.
– Ларрэ.
– Зачем им снимать с тебя кожу?
Скрипнул засов. Лотт замер на месте. Зря он не послушал Мэддока! Шкипер пытался предупредить его об этом. Играет музыка, значит Ларрэ вернулись, чтобы завершить начатое.
– Поздно, – сказал Мэддок.
Лотт не ответил. Он прижался к шершавой, плохо обтесанной стене, от которой пахло кровью и землей. Придушил пламя подошвой сапога. Он встал по правую сторону от узкого прохода, затерявшись среди развешанных кулатов, чепраков и менее ценных частей кожного покрова. Мэддок старательно гремел цепями, привлекая к себе внимание. Из него сочилась черная в полумгле сукровица, напоминающая древесную смолу.
В комнатушке появился третий. Лучано не был похож на извращенца или изверга, кромсающего шлюх в подворотнях городов. Он, позевывая, копошился в разложенных на широком столе инструментах, пытаясь выбрать нужный. Лучано тер усталые, воспаленные глаза и старался не дышать носом. Он даже не заметил, что крючья больше не растягивают кожу на пленнике.
Когда Лотт приблизился к нему, хозяин латифундии и не подумал обернуться. Лотт ударил Лучано крюком. Железо расщепило хрупкую височную кость. Тело задергалось, словно у марионетки спутались направляющие нити. Лотт обмотал цепь вокруг шеи Лучано и сдавливал ее до тех пор, пока Ларрэ не перестал трепыхаться.
Затем Лотт нашел ключи от оков, проверив карманы трупа. Мэддок буквально свалился на него. Лотт взял на руки искалеченного товарища и понес к выходу.

Очнись, красавица, очнись!
Твой взор прогонит ночь.
Я для тебя готов,
Все небеса разрушить в одночасье.
Открой глаза и вновь,
Взойдет над миром солнце.

Лотт шел к выходу, и в уши изливалась проклятая песня. Лучано любил жену больше чем кого бы то ни было. Лотт понял, для чего именно супруги Ларрэ держали у себя детей. Он догадывался, что вина Эммы здесь тоже есть. Эмму давно пора было сдать послушникам монастыря Святой Элайзы. Ее страсть к роскоши, к коже всех отделок и видов завела туда, где таится первородный грех.
Мэддок больше не приходил в себя. Он тихо отошел, не смотря на старания агапитов. Лотта окружали здоровенные Безликие. Бьерн Костолом сверлил глазами перепуганных людей, готовый проломить череп любому, кто не так посмотрит на мессию.
Лотт переговаривался с братом Леоном. Он рассказал ему все, что творилось в поместье. Ларрэ торговали человечьими кожами и спрос на них, как ни удивительно был бешеным. В конце концов, Лучано пошел дальше и стал практиковать новый вид шкуродерни, сдирая кожу ломтиками, делая небольшие надрезы и оставляя рану кровоточить. Жертвы при этом оставались в сознании до последнего.
Мэддока выбрали из-за красивых татуировок на груди и руках. Эмма хотела новые сапожки к зиме. К тому же, винолюбивый моряк зашел в поисках доброй выпивки слишком далеко и увидел то, что было скрыто от других.
Эмма рыдала над телом мужа. Она лишилась лоска и величия. Казалось, Эмма постарела на двадцать лет разом. Женщина опустилась на колени и, взяв голову мертвого Лучано, баюкала ее как какого-нибудь кота. Двое инквизиторов стояли подле нее на случай непредвиденных сюрпризов. Эмму ждала долгая дорога в псоглавую башню для выяснения всех обстоятельств.
– Почему вы убили моего мужа? – заливаясь слезами, спросила Эмма.
– Он был выродком.
– Нет. Он был славным человеком. Я любила его, а он любил меня. Мы сделали столько хорошего для людей и церкви.
– Вы убивали людей. Маленьких детей. Разве вы не понимаете, что творили?
– Это жестокий мир. Мы давали детям шанс выжить в нем. Те, кто не оправдывал наши надежды… мы молились за их души. Что ждало их, если бы не вмешались мы? Дети умерли бы от голода или стали бесчестными людьми, которые кончают жизнь на плахе. Что ждет этих малышей сейчас? Скажите мне, святой?
Лотт взглянул на собравшихся. Они были перепуганы случившимся, да. Но не шокированы.
И вдруг он понял. Все разговоры вокруг Ларрэ. Ему намекали, почти говорили прямым текстом, только Лотт не слушал. В Приюте Нежности насчитывалось слишком мало людей, чтобы происходящее с детьми держалось в тайне. Священник Висидос был свидетелем издевательств. Какая-то часть прежних воспоминаний все еще цеплялась за жалкую оболочку старика. Он пытался покаяться в грехах тому, кому будет не все равно. Линда знала, чем ей грозит неповиновение и предпочитала жить по правилам этого места. Она выбрала Фелидо не потому, что любила, но потому, что это гарантированно давало ей неприкосновенность. Ларрэ не могли разбить сердце двум влюбленным.
Люди вытаскивали из землянки лоскуты людской кожи. Белые, желтые, розовые, бледно-землистые нити тянулись из темного зева, и не было им конца. Убийства поставили на поток. Ларрэ позволяли приемникам жить мирной жизнью, тогда как их предшественники становились участниками скотобойни под неторопливую мелодию, гуляющую по округе и оседающую ужасным зудом под землей.
Лотт не стал дожидаться, когда инквизиция подсчитает точное количество жертв. Он взошел на трап корабля, не слушая лживые благодарности людей. Они хотели обезопасить себя, только и всего. Люди боялись, что их так же упекут в казематы псоглавой башни для признаний явных и скрытых грехов. За что им благодарить Лотта? Он отобрал их жилье и шанс выбиться в люди. А мальчики и девочки… Сегодня одни, завтра приедут другие. Сирот много в Империи. Кто о них вспомнит через месяц?
Лотт заснул с тяжелым сердцем и почти не удивился, когда в дверь постучали. Галлард в который уж раз сообщал о том, что супруги Ларрэ приглашают его, воина святого престола, на утреннюю прогулку по вишневому саду.
Он поблагодарил рыцаря за усердие. Затем вышел и сделал все возможное, чтобы облегчить страдания Бригитте, девушке, рассказавшей правду не тому человеку.
Затем Лотт приказал поднять якорь и отчалить от насквозь прогнившего Приюта Нежности. Ветер был попутным и натянул паруса так, что они мало не трещали от напряжения. Белокурая Дева за день преодолела огромное расстояние. Она еще никогда не плыла так быстро как сегодня. Об этом ему с гордостью сообщил Мэддок, стоящий у руля.
Лотт ждал, сцепив пальцы. Он боялся этого. Боялся, что сомкнет глаза и все пойдет по кругу. Он устал повторять день, в котором не мог спасти того, кого хотел.
Но что-то не хотело его отпускать. Небесная механика переживала кризис, и сколотый зубец битой шестерни не давал ей сделать полный оборот, возвращая на прежнюю позицию. И, кажется, он начинал понимать безжалостную волю высшего предназначения.
Они должны умереть. Потому что невозможно жить здесь и не быть помазанными на крови стольких людей. И он, Лотт, не должен препятствовать этому. Поэтому Лоттар Маш перестанет играть роль посланника мира и утешителя страждущих. Нет, он станет карающим мечом и приведет к последнему суду всех – от мала, до велика.
Лотт впустил Джеймса внутрь. Рыцарь открыл было рот, чтобы велеречиво и напыщенно сообщить об обязанностях воина святого престола, но Лотт заставил его заткнуться. Марш ткнул блондинчика кинжалом в глаз. Удар был стремительным и очень точным. Джеймс рухнул как подкошенный. Не обращая на него никакого внимания, Лотт неторопливо оделся. Ему не к чему спешить, он знал расписание важных событий с точностью до мгновения.
Сегодня он не станет спасать Бригитту. Лотт будет наблюдать за тем, как она открывает врата пекла. И пусть то, что за ними скрывается, вырвется наружу.
***

Возвращение в мир живых было сладко-горьким. Лотт разлепил глаза под стук колотящего двери Галларда и понял, что с ним еще не закончили. Сил злиться или огорчаться не осталось. Он чувствовал себя опустошенным и высосанным досуха.
Когда в очередной раз ему предложили составить компанию престарелым любителям человечьей кожи, Лотт вежливо отказался. Вместо того чтобы наблюдать закольцованную цепь событий в первых рядах он спустился к глубоким водам Амплус. В это время года река еще больше раздавалась вширь. Лысые ветлы полоскали в ней ветви, а Многодетная в отместку подмывала их корни.
Лотт присел на лавочку и закрыл лицо руками. До этого он и не знал, как глубоко может быть отчаяние. Не у каждой задачи было решение и не у всех историй окончание. Подчиняясь силе прилива, вода подбиралась все ближе, щекоча носки сапог.
– Ты занял мое место, – сухо сказал Шэддоу.
Инквизитор вторгся на вторую половину лавочки. Он развернул бумажный пакет и откусил кусочек булки. Разжевал его, затем сплюнул в руку мякиш и бросил в воду. Кусочек сдобы поплыл по течению. Чистящий перья лебедь, один из многих прикармливаемых в латифундии, клюнул хлебец и, запрокинув голову кверху, направил еду в желудок.
– Так найдите себе другую лавочку, – отозвался Лотт.
– Мне нужна только эта.
– Тогда терпите, потому что я никуда не денусь.
Шэддоу соизволил обратить на него внимание.
– Не самое удачное начало для разговора с инквизицией.
– Не самое удачное подлизывание к избранному.
– Туше, – теперь все внимание Шэддоу занимала кормежка лебедя. – Ты не мастер парирования, но большего от тебя и не ждал.
– Я тебя удивлю, но я сделал больше, чем кто-либо из здесь находящихся. Я спасал вас неделями. Избавлял от мучительной смерти. И что же слышу взамен? Прочь с лавочки?
– А хотелось цветов, трубный глас и проезд на колеснице через триумфальные арки?
– Для начала я бы не отказался дожить до завтра.
– Иногда тебя очень трудно понять.
К ним подплыли и другие лебеди. Булка стремительно теряла в весе.
– Но мне этого и не нужно. Я видел таких как ты, Лоттар Марш.
– Я весь внимание, – съязвил Лотт. Пикировка с инквизитором – последнее чего он хотел сегодня.
– Ты такой же, как и я. Грешник на грешной земле. Советую повторять это себе каждый день, и вдвое чаще, когда покажется, что это не так.
– Неужели в Святой Официум берут таких людей? – деланно ужаснулся Лотт. – Запахло костром!
– У простых людей занятные понятия о работе инквизиции. Но для того чтобы тебе было проще, я все же объясню. Инквизиция борется не с грешниками, а с последствиями их грехов. Мы закрываем врата, но не сжигаем открывших их.
– Вы сжигаете ведьм и чернокнижников. Какая разница?
– Большая. Они угрожают Церкви, насмехаются над нашей работой. Только белые инквизиторы имеют право касаться Святых Мест, ибо это божьи слезы. Аллана льет их, оплакивая мужа. Все кто практикуют магию незаконно, в обход от церкви – заблудшие души. Только через муки мы приводим их к богам. Их душа очищается от корки.
– Я видел, как сжигают покорившую-ветер…
– И она пришла к богам так же как люди. Ты и вправду решил, что мы обрекаем на смерть без суда и следствия? Не проводим дознание? Не расспрашиваем людей? Инквизиция не бездушная машина. А теперь ответь – ты действительно уверен, что покорившая-ветер была невиновной?
– Ладно, – Лотт почувствовал, что проигрывает спор. Шэддоу злил его, но это помогало отвлечься. – Так как же обстоят дела с грешниками?
Шэддоу струсил крошки в воду. Затем он открыл свою шкатулочку и положил в рот лимонный цукат. Причмокнув, ответил:
– Решают боги. Последний суд будет на небесах, перед солнечным престолом. Только там ты узнаешь насколько грешен либо свят.
– Меня считают святым по праву наследования.
– А сам ты веришь в это?
Конечно, он не верил, и инквизитор знал, куда нанести удар. Шэддоу умело поворачивал разговор. Лотту не было уютно с ним наедине. Он пожалел, что не ушел, когда мог.
Инквизитор достал розарий. Пальцы привычно перебрали кругляши на нитке.
«Этот человек способен читать молитву?»
– Вот видишь, – тихо сказал Мрачный Жнец. – Боги нашептывают тебе через совесть верный ответ. Ты грешник, Лотт. Люди, прогуливающиеся в парке грешники. Ларрэ тоже грешники.
С этим трудно было спорить. В извращенной логике этого человека была своя правда.
– Люди, сопровождающие тебя – грешники. Инквизиторы, защищающие тебя – грешники. Сам архигэллиот – великий грешник.
– А ты?
– Я?
– Я разговариваю с грешником?
– Суди сам.
Шэддоу теребил четки с удвоенной скоростью. Собака, выведенная кровавыми чернилами на его сутане, скалилась и норовила укусить Лотта за руку. Новоявленный святой с ужасом следил за ней.
– Когда-то я жил здесь. В это трудно поверить, но так и было. Я был мелкопоместным дворянином и отличным племенным быком. Так считали мои родители, они рассчитывали на богатую невесту и земли в качестве приданного. Но сердцу не прикажешь. Я полюбил девушку. Тоже дворянку, но из нищей семьи. Любовь – эгоистичная стерва. Я предал интересы семьи и был изгнан. Мы уехали в Солнцеград. Там обвенчались, я рассчитывал на мелкий чин в одном из епископств. Быть охраной церковника не великая честь, но с голоду бы мы не умерли. Моя любящая жена понесла ребенка. Я был счастлив как никто на свете. Я гордился тем, что произведу на свет милого карапуза, который будет портить мне всю оставшуюся жизнь и это было прекрасно.
Собака рвала белое полотно на лоскуты, она рвалась наружу. Лотт замер, не зная как поступить. Одно неверное решение влекло за собой большие проблемы. Он не смог бы убить инквизитора. Шэддоу был слишком опытен для того, чтобы позволить Лотту подобраться ближе. Нужно найти другой способ.
– Нас губит не соблазн, Лоттар Марш. Нас губят перспективы. Даже сейчас, спустя столько лет я знаю, что поступил бы точно так же, случись мне вернуть время вспять. Я встретил агапита. Очень умного и умеющего видеть в людях то, на что другие предпочитают не обращать внимания. Он открыл Дар в юном дворянине. Я ощутил в себе мощь останавливать ветер и поворачивать реки вспять. Это ни с чем не сравнимое ощущение. Ему проигрывали радость отцовства и теплое влажное лоно жены. Агапит дал мне выбор. Остаться при своем, либо взять столько, сколько способен взять человек, не стесненный ограничениями. И я загреб жар руками, порвав семейные оковы.
– Вы бросили ее?
– Бросил? Нет, Лоттар Марш. Церковь всегда требует невозможного. Тебе ли не знать, избранный. Инквизиторы не могут иметь детей и жен. Инквизиторы служат только Гэллосу и Аллане. Они не должны иметь никакой привязанности, чтобы их вера не пошатнулась, когда придется закрывать червоточину, вскрывая себе глотку.
– Что ты сделал?!
– Я вырезал ребенка из чрева бедной девушки. Я убил его собственными руками, не слушая мольбы умирающей жены. Так я пришел в Церковь Крови. Знаешь, что произошло после? Мне отпустили грехи и помогли стать тем, кем я являюсь сейчас. Я чист здесь на земле, но чист ли перед богами? Я вижу, как ты смотришь на меня и понимаю, что думают они. Так устроен мир, Лотт. Мы грешники. Ты тоже выбрал этот путь. Увидел перспективу стать кем-то большим, чем зависимый от атуры наркоман. Святые совершают деяния ради людей. Но ты делаешь это для себя. Чтобы успокоить совесть или потешить самолюбие. Не важно. Прощения нет, и не может быть для нас. Ты понимаешь?
Лотт решился. Он вырвал четки из рук Шэддоу и разорвал крепкую нитку. Кровавый пес рванулся вперед, натянув сутану инквизитора. Шэддоу понял и действовал молниеносно. Он сбросил одежды, оголив торс, и пустил из пальцев призрачных змей. Они кромсали ткань, пожирая ее по частям. Затем принялись друг за друга, и продолжали, пока последняя из них не поглотила сама себя.
– Я открыл червоточину, – пораженно сказал Шэддоу.
– Четки были эпицентром, – пояснил Лотт – Я и не думал, что предметы тоже обладают такой силой.
– Они были со мной всю жизнь, – сокрушенно сказал Шэддоу – Трудно поверить, что здесь случится такое.
– Почему? Мир полон грешников, – отозвался Лотт, глядя ему в глаза.
– Лотт.
– Да?
– Ты можешь обрести врага или человека, способного оказать услугу. Об этом никто не должен узнать. Мы поняли друг друга?
– Вполне. У меня только один вопрос. Тот агапит. Это Иноккий?
Иногда молчание красноречивее любых слов.
Лотт услышал колокольный перезвон и побежал к вишневому саду.
– Куда спешишь? – закричал вслед Шэддоу.
– Спасать грешников!
Ему предстояло в последний раз помочь Бригитте почувствовать себя не одинокой в этом мире.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Сброшу ка раньше, пока есть время.

Роман дублируется на ресурсе Самиздат.

Скрытый текст - инт 8:

Интерлюдия

Волки в овечьей шкуре

Олень был настоящим красавцем. Голова мало что не подрагивала под весом могучих и ветвистых рогов, касавшихся оголенных крон златодуба. Внезапно зверь насторожился. Олень стал бить копытом, и встревожено оглядываться по сторонам. Свистнули стрелы. Первая застряла в бедре. Вторая навылет пробила шею.
Олень встал на дыбы и понесся прочь, фыркая и издавая предсмертные хрипы.
– Отличный выстрел, Дэниел, – похвалил сына Дрэд Моргот.
Старый орел хромал большую часть дороги. С холодами подагра чаще давала о себе знать. Но сегодня его не заботила досадная боль. Решение покинуть Имперский Тракт и поохотиться было верным. Его люди встряхнулись и с упоением погрузились в азарт любимой забавы. К концу дня они поймали пару волков и лисий выводок. Егеря сейчас сдирали шкуры со зверей. Сибилла с удовольствием разнообразит гардероб шубами с теплым мехом.
Они нашли оленя в неглубоком овражке, куда тот, издыхая, умудрился свалиться. Зверь дышал рывками, кровь, пузырясь, выступала из раны на шее крохотным гейзером. Дэниел Моргот опустился на колено и нежно провел рукой по взлохмаченной шее. Затем достал мизерикорд и точным ударом расширил существующую рану. Он не хотел испортить шкуру и голову, которая станет отличным трофеем. Дэниел умел пользоваться этим кинжалом. В прошлом году благодаря нему Дэниел милосердно умертвил рыцаря, сломавшего позвоночник в Долнлэнде.
Зверь умер без лишних мучений. Дрэд окрикнул слуг, чтобы те сняли шкуру и срезали мясо.
– Красвец, – произнес лорд Морлэндский. – Его рога украсят любой очаг. Они твои по праву, Дэниел.
– Я подарю их брату, – сказал старший сын. – Мне кажется, ты был строг с ним во время переговоров за круглым столом.
– Переживет, – отмахнулся Дрэд Моргот. – Дэрику нужно преподать урок послушания. Нельзя говорить сгоряча и тем более перебивать старших и более опытных, чем ты сам. Он должен научиться этой игре сам или не вступать в нее вовсе.
– Где эти бездельники? – недовольно сказал Дрэд. – Прикажу лишить месячного жалования, если промедлят еще минуту.
Слуги не спешили. Они окрикнули их еще раз, строже. Затем стали выбираться из оврага, цепляясь за корчаги поваленных деревьев. Дрэд кряхтел, но не уступал сыну в резвости. Он превозмогал боль. Орлы не падают. Они парят, ловят ветер и пикируют. Его радовала мыль о том, что даже теперь, когда подагра год за годом убивает желание вставать, а сам хозяин Морлэнда седовлас как Святой Джером – даже теперь Дрэд может дать фору молодым.
Он опередил сына на полкорпуса, победно потряс рукой и удивленно воззрился на идущих к ним людей.

***

Дэрик следил за разворачивающимися событиями с небольшого пригорка. Отца с братом взяли в кольцо. Наемники вытянули мечи и приказали им сложить оружие. Дрэд Моргот послал их в задницу Зарока. Старый Орел снял с петли небольшой топорик, жалея, что дал сыновьям уговорить оставить оружие на козлах кареты.
Дэниел имел при себе лишь лук и кинжал. Брат натянул тетиву и прицелился. Затем сделал залп. Один из наемников упал со стрелой в сердце. Остальные бросились к Морготам. Они сражались храбро. Успели ранить еще одного из солдат, прежде чем те их обезоружили и связали.
– Продержите их в плену полгода, – сказал Дэрик. – Дождитесь, когда они согласятся выплатить ваш выкуп. Отец слишком горд, чтобы соглашаться на условия сразу. Он будет упираться до последнего. И мне это только на руку. За это время я покажу Фарслоу, чего стоит наш род. Я обезглавлю Жеана. Затем насажу горшок, заменяющий ему голову, на пику и установлю как знамя в Золотом Руне. Уверен, от этого родовой замок Фартэйнда только выгадает.
– И сколько же даст Морлэнд за своего лорда? – спросил Генрих Сулроуд. Он возвышался над Дэриком как возвышается волк над зайцем.
– Много, – туманно ответил юный Моргот. – Честная сделка, можешь поверить моему слову.
– К сожалению, не могу, – сказал Генрих со сталью в голосе. – Я доверяю только тому, что делаю собственными руками.
Он подал условный сигнал. Мечи поднялись и опустились. Дэниела и Дрэда Морготов нашпиговали железом под завязку.
– Что ты делаешь?! – в ужасе закричал Дэрик. – Мы так не договаривались! Я убью тебя!
Генрих ударил его в челюсть кулаком. Затем добавил коленом в живот.
– Должен сказать, мне не доставляет удовольствия расправа над лордами таким образом, – сказал он. – Я был бы рад скрестить мечи со Старым Орлом в чистом поле, но люди, которые стоят за мной, хотят все сделать по-тихому. Если бы ты не вспылил и не предал своего отца, подойдя ко мне в первый день Собрания Круглого Стола, могло погибнуть значительно больше людей. Я бы пошел на штурм замка. Так что, как бы цинично это не звучало, ты спас жизни десяткам невиновных.
– Зачем ты убил их? – спросил Дэрик, корчась на земле. – Я платил хорошие деньги. Вместе мы могли одолеть Фартэйнд и низложить лорда Фарслоу.
– О, этого мало.
– Мало? Увеличить свои земли, присоединить три десятка деревень и четыре города. Фартэйнд дает много пушнины. Ты мог бы сам выставлять ее на продажу вместо того, чтобы покупать шкуры втридорога.
– Фартэнд неплохое подспорье в моих планах. Но только представь… Генрих лорд Сульсшира, Фартэйнда и Морлэнда. В это что-то есть.
– Мерзавец!
Генрих поставил сапог на кадык Дэрику и давил до тех пор, пока юный Морлэнд не перестал трепыхаться. Затем его люди отнесли труп к остальным. Нужно было спешить. Скоро люди черного орла начнут интересоваться, почему их сеньоры не спешат обратно. Наемники рыхлили землю, разбрасывая вокруг ветки и листья. Люди Генриха привели из чащи людей. Затем одоспешили их, напоследок сняв мешковину с головы.
– Генрих Сульсширский, – удивленно сказал старший из них, пока остальные глупо моргали, пытаясь оценить, куда попали и почему их окружают мертвецы.
– Ничего не забыто, Кевин де Сиз, – сказал ему лорд в волчьей шкуре. – Я помню, как ты спешил меня на том турнире, долгих двадцать лет. Ты был моей последней ошибкой. Теперь я намного сноровистей и умнее. Ты был изгнан со двора леди Берри и нашел приют у лорда Бараньей Головы.
– Меня не изгоняли, – гордо вскинул подбородок Кевин. – Я сам ушел от Эвиции. Жеан дал мне надел земли и титул, чего никогда бы не сделала она.
– Ты должен чтить только своего лорда, – ответил ему Генрих. – Вставай, я окажу тебе честь умереть с оружием в руках, а не спеленатым как младенец.
– Мой лорд, обратился к нему один из наемников. – Мы не должны так рисковать…
– Заткнись! – Генрих был похож ни оскалившегося волка, изображенного на гербовом щите. – Дай ему меч.
Де Сиз ринулся вперед, пытаясь сбить его с ног. Генрих принял его выпад щитом. Дерево затрещало, но волк не сошел с места. Он приподнял щит и атаковал старого противника. Кевин подставил плечо, зная, что не успеет уклониться. Удар заставил его припасть на колено. Левая рука онемела, но правая еще сжимала оружие. Рыцарь выдал серию ударов, ловко орудуя мечом. Генрих не блокировал, предпочитая уклоняться. Де Сиз быстро выдохся и Генрих воспользовался тем, что рыцарь даже и не думал о защите. Лорд Сульсширский выбил меч из уставших рук и раскроил де Сизу череп.
Наемники прикончили остальных. Затем они вложили им в руки оружие.
Генрих в последний раз оглядел место. Идеально. Даже он не смог бы усомниться в том, что здесь произошла кровавая и скоротечная схватка. Люди Фасрлоу напали на Мороготов внезапно и были убиты, но ранения Дрэда и его сыновей оказались слишком серьезны, чтобы те выжили. Героическая смерть, которую кто-нибудь изложит в стихах и воспоет.
Ему было жаль бедную и внезапно осиротевшую Сибиллу Моргот. Отвергнутая королем-варваром, лишившаяся родных, она обратит гнев на тех, кто этого заслуживает. На тех, кто носит рогатые шлемы. Перемирие с Фарслоу теперь точно невозможно. Будет кровопролитная война без права на помилование. И ему, Генриху Сулроуду останется снимать с нее сливки.
Умело составленный план стал настоящим подарком богов. И что от него требовалось взамен за такую услугу? Всего одно – не вмешиваться в дальнейшие события. Волки терпеливы. Они будут ждать.

[Frontlander]

Э-э, а можно все одним файлом скинуть на мыло?

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Сообщение от Frontlander

Э-э, а можно все одним файлом скинуть на мыло?

Почему бы и нет?

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Не буду загадывать, но не маловероятно, что в следующем месяце я перестану беспокоить форум нетленкой, так как черновик близок к завершению.

Скрытый текст - 9-1:

Глава 9

Трезвый расчет холодного сердца

Линда одевалась медленно и нарочито неторопливо. Она знала, что Лотту нравится за ней наблюдать. Он смотрел как аккуратные маленькие грудки исчезают под легкой тканью и думал о том, что предстоит сделать.
Спасение Линды Лотт считал своей маленькой победой в хаотическом мельтешении разоренного осиного гнезда Ларрэ. Людей сгоняли как скот. Шэддоу решал кого миловать, а кого инквизиция увезет на допрос в Псоглавую башню. Со стороны казалось, что Мрачный Жнец выбирал жертв наугад, но Лотт знал, что это не так. Шэддоу умел читать чужие души и находил в них скрытые тайны.
Когда очередь дошла до протеже Эммы Ларрэ, Лотт не мог не вмешаться. Он нарушал данное слово не раз. Но теперь, когда Марш стал приближенным к архигэллиоту, его правой рукой в борьбе с Зароком, обещания значили куда больше.
Он поручился за Линду. Никто не возражал. С тех пор она делила с ним еду и постель, что устраивало обоих. Когда они покинули Обитель Нежности, Линда повеселела и стала чуть более беззаботной. Теперь она мало походила на расчетливую лисицу и больше на пушистого котенка. Линда умела притворяться. Жизнь с Ларрэ научила ее многим маскам. Днями она почти летала по палубам, радуясь всему, что было на борту, махала платом проплывающим кораблям. Вечерами Линда трудилась над Лоттом так усердно, что по утрам ему приходилось собирать себя по кускам, чтобы хоть как-то соответствовать человеку, представляющему несгибаемую волю церкви.
С ней Лотт чувствовал себя простым человеком. Но он знал – всему приходит конец. Два дня назад его вызвал Шэддоу и намекнул, что скоро станет не до забав. Он получил письмо от архигэллиота. Иноккий сообщал, что Дальноводье на грани. Люди запираются в церквях и молят богов и помощи. Тракты забиты беженцами. Еще не бывало такого, чтобы одна червоточина заставляла людей пускаться во все тяжкие. Каторжники поднимают восстание. У них появился главарь. Ширился слух, что ими командует черный инквизитор. Ересь просачивалась именно туда, где Священная Империя давала трещину, и это не могло не беспокоить.
Линда обулась в сафьяновые сапожки темного окраса и любовалась на себя в зеркало.
– Ну, – требовательно сказала она. – Скажи что-нибудь.
– Тебе идет.
– Мужчины, – вздохнула Линда. – Ласковые слова из вас тащишь раскаленными щипцами.
Она стрельнула в него глазками:
– Хочешь, я могу снять с себя это барахло?
– Хочу, – сказал Лотт. – Но у нас нет на это времени.
– Понятно, – Линда повязала плат на голову. – Я подожду тебя в лодке.
Иногда эта девушка была чересчур расчетлива. Лотт понимал, что она с ним только на время. Возможно, Линда не прочь продлить отношения, но вскоре они войдут в Дальноводье и тогда придется распрощаться с легкой жизнью. Линда не пойдет с ними. Там будет жарко и слишком опасно для такой как она. Лотт еще не говорил ей об этом, но понимал, что чем дольше будет тянуть, тем хуже для нее. Линда должна понимать, что дальше их пути расходятся. Она осядет в небольшом городишке и постарается начать новую жизнь. Это самое большее, на что она могла рассчитывать после Обители Нежности.
Он облачился в крепкую дорожную одежду. Прикрепил к поясу ножны с мечом и кинжалом. Надел меховой берет и поднялся на верхнюю палубу.
Вчера ударил первый мороз. Стужа прошлась ледяной плетью по деревьям. Последние листья отваливались с окаменевших веток и падали на заиндевевшую землю. Складывалось впечатление, что идет желто-красный ливень, за которым не виден окружающий мир.
Лотт подошел к Пегушке и потрепал отросшую челку. В Солнцеграде существовало множество загонов с отборными лошадьми, которые были и выносливее и проворнее этой кобылы, но Лотт отказался от них. Пегушка нравилась Кэт, и Лотт не мог с ней расстаться. Он не хотел терять тех, кто ему дорог.
Лошадь обматывали ремни. Матросы налегли на лебедку, и Пегушка взмыла в воздух. Она пролетела над кораблем, давшим крен на правый борт, и плавно опустилась на лодку.
– Отлично, теперь вы, сир Лоттар, – сказал ему капитан.
Лотт пожал морскому волку руку на прощание и послал воздушный поцелуй Гальюнной Леди. Ростра не ответила взаимностью. Лотт провел на корабле не самые приятные дни своей жизни и был рад, что остаток пути пройдет по суше.
– Что станет с телом? – спросил он капитана.
– Мы похороним Мэддока как моряка, – сказал капитан. – Он был хорошим человеком. Помолитесь за его душу.
– Я не большой знаток в этом деле, – улыбнулся Лотт. – Кому вознести молебен?
– Николасу Чодотворцу. Я тоже помолюсь. И вся команда. Мы обязательно поставим свечку за упокой.
– Как и я, капитан. Как и я.
Лотт приложил все усилия, чтобы Мэддок избежал ужасной участи в латифундии, но этого оказалось мало. Рулевого хватил удар прямо за штурвалом.
Белокурая Леди шла под парусом большую часть пути. Ближе к границе Делии Многодетная сужалась в талии. Трирема Церкви Крови юркнула в приток реки. Отважный Сын пролегал по восточным границам Делии и лишь единожды пересекался с Мертвым Сыном – постепенно мелеющей рекой, исчезающей в Перевале Проклятых.
Падающее тело, ранее принадлежавшее человеку по имени Мэддок, задало движение рулевому колесу. Матросы слишком поздно поняли, что корабль идет не тем курсом. Белокурая Леди села на мель близ небольшой деревеньки, которые всегда возникали на берегах рек. Исключением стало лишь то, что в деревне жили покорившие-ветер.
Брат Леон, проведший большую часть жизни в королевстве, рассказал, что люди запрещали желтоглазым селиться рядом с собой и сознательно загнали их в обособленные резервации.
Древний народ стоял в отдалении, наблюдая за тем, как люди покидают севший на мель корабль. Покорившие-ветер и не думали помогать. Но в глазах их легко читался испуг. Они боялись того, что пришельцы выгонят их на улицу, заняв дома.
Переправившись на берег, Лотт оседлал Пегушку. Он сунул руку в переметную суму Кэт и выудил оттуда еще в столице запасенные лакомства. Лошадка схрумкала красную морковь и благодарно заржала.
Потребовалось некоторое время, чтобы все необходимые вещи были упакованы на козлы. Команда корабля останется в деревне пока не прибудет буксир, чтобы вытянуть корабли из мелководья. Остальные – Лотт, инквизиторы, божьи воины с закаленными в боях безликими, отправятся в Дальноводье изменив маршрут.
Первоначальный план состоял в том, чтобы Белокурая Леди прошла весь путь вдоль Отважного Сына. Затем богами помазанные герои должны были двигаться по Имперскому Тракту, пока не достигнул бы Лилового Предела – последнего форпоста Империи, стоящего на границе Гиблых Топей. Но последнее письмо из Солнцеграда внесло корреляции в план. Лиловый Предел пал и больше не подавал признаков жизни, а Имперский Тракт перестал быть надежным местом. На нем орудовали мародеры. Обезумевшая от страха толпа осаждала окрестные порты.
Деревня желтоглазых отличалась от людской. Дома располагались так, чтобы по подворью гулял ветер. Округлые срубы домов цепляли непривычными формами. Покорившие-ветер снимали шапки, приветствуя людей, но мало кто из них кланялся. Галлард скрипел зубами, медленно выходя из себя. Инквизиторы напротив не придавали значения церемониальным формальностям.
На окраине деревни у обочины дороги одиноко высилась стэлла. Тесаный века назад камень был в идеальном состоянии. Покорившие-ветер ухаживали за ним, но они не приносили даров скрытому под толщей гранита Хранителю. Они не поклонялись ему как люди, возносящие мольбы перед иконостасами святых.
Лотт хмыкнул. Он заметил на стэлле ряд знакомых руниров. Такие были вытатуированы на щеках Кэт.
Он догнал Линду. Девушка ехала на гнедой кобылице, которую взяли у местных.
– Линда, я…
Эта деревня была неплохим местом. Совсем неплохим. Ей могло здесь понравиться.
– Да, Лотт?
Он посмотрел на приятные округлости грудей. На то, как восхитительно они поднимаются и оседают, когда Линда дышит.
– Держись подле меня. Не отъезжай далеко. Дороги не безопасны.
– Хорошо, мой герой.
Линда чмокнула его в щеку и пристроилась сбоку, приноравливаясь к шагу.
Кавалькада выехала на тракт. Лед в замерших за ночь лужах хрустел под копытами. По левую руку от тракта нес медленные осенние воды Отважный Сын. С другой стороны раскинулся дремучий лес. Желтоглазые брали оттуда сырье, но запасы древесины казались неисчерпаемыми. Кромка опушки с сетью пней походила на залысину в космах дикаря. Птичий клин прорезал небо, застилая серый покров чернилами цвета воронова крыла. Они летели в Дальноводье. Сейчас Лотту казалось, что все дороги ведут туда.
На границе горизонта дорогу заволокло пылью. Частицы засохшей грязи клубились, создавая фантасмагорию за пределом человеческого воображения. Восемь фигур в развевающихся по ветру плащах мчали так быстро, будто за ними гнались гончие ада.
Шэддоу дал знак остановиться. Безликие и божьи воины взяли их маленький отряд в кольцо. Шэддоу наскоро сплел заклинание, наложив на них прозрачную завесу, похожу на мыльный пузырь. Остальные инквизиторы тоже проделывали пасы руками. Бьерн Костолом вынул из петлицы шестопер. Это был монстр среди оружия. Лотт едва мог его удержать, не говоря о том, чтобы замахнуться. Бьерн держал его совершенно спокойно, словно обычную палку.
Всадники остановились в пяти шагах от группы. Незнакомцы показали лица из-под капюшонов. Лотт удивился. Он ожидал увидеть головорезов или еще кого-нибудь в этом духе. Восемь женщин восседали на лошадях. Двое из отряда были людьми, остальные шесть покорившими-ветер. Лотт вздохнул с облегчением. Женское общество не могло не радовать. И он был рад. Почти всем из них.
– Здравствуй, Квази. – произнес Лотт. – Не думал, что доведется увидеть тебя еще раз.
Халифатка спешилась.
– Я рада видеть тебя живым и здоровым.
– Извините, что прерываю, – с холодком в голосе сказал Шэддоу, – но может кто-нибудь скажет мне что вы здесь делаете?
– Не могли же мы позволить людям, направленным самой Церковью, проделать столь долгий путь через Делию в полном одиночестве, – сказала вторая женщина. Она прикрывала лицо вуалью из полупрозрачной ткани. – Это недостойно королевских особ. Делия всегда славилась гостеприимством. Что я и собираюсь вам доказать сегодня.
С этими словами женщина откинула вуаль. Брат Леон ойкнул и поспешил отвесить самый низкий поклон который Лотт видел за свою жизнь. Его примеру с запозданием последовали остальные не исключая Шэддоу. Даже Линда склонила головку и шепнула Лотту:
– Поклонись королеве Делии, Лотт. Ты ставишь нас в неловкое положение.
– Королева Делии? – тихо спросил он.
Перед помазанием Ричард упоминал о своей супруге, но Лотт и не предполагал что встретится с ней на проселочной дороге.
– Да. Она самая. Игнис. А кто эта женщина рядом с ней?
– Долгая история.
– Ты расскажешь ее. И не дай боги ты на нее положил глаз!
– На это счет можешь не волноваться.
– Вы закончили?! – Шэддоу играл желваками, наблюдая за их перешептыванием. – Отлично. Я продолжу. Квази. Почему ты не в псоглавой башне?
– Я буду сопровождать ваш отряд в миссии.
– Да? Архигэллиот не говорил ничего насчет тебя.
– Иноккий не единственный, кто способен приказывать нам, – ответила халифатка. Она достала из кожаного тубуса свиток, скрепленный церковной печатью.
Шэддоу прочитал документ.
– Архиалланесса Стэфания выражает предельное сожаление, что не смогла присутствовать на церемонии посвящения Лоттара Марша и приказывает главе экспедиции Шэддоу включить свою подопечную в состав группы.
Шэддоу отдал свиток Квази с непроницаемым лицом.
– Вопросов к вам больше не имею.
– Ко мне, надеюсь, тоже? – спросила королева Делии и улыбнулась, показывая зубы в идеальном состоянии.
Лотт старательно отводил от нее взгляд. Прозябая в Гэстхолле, ему довелось увидеть слепого, газа которого пожрала проказа. Он был страшен. Ходячий труп, просящий милостыню и тыкающийся по углам, пытаясь задать себе верную траекторию движения.
Игнис выглядела немногим лучше. Болезненно хрупкая женщина с трудом держалась в седле. Она была бледна как смерть. Ломкие волосы цвета седины едва прикрывали голову. А глаза… Если бы Лотт не знал кто она с легкостью поверил в истории про вампиров, живущих, чтобы пить чужую кровь. Он не мог представить Ричарда, делящего с ней ложе. Лотт испытывал отвращение и жалел ее одновременно.
– Замечательно, – не получив возражений продолжила королева. – В таком случае мы смиренно просим Лоттара Марша посетить Острие перед тем как он продолжит святой поход против зла.

***

– Я пообещал вернуть вам кое-что при случае, – сказал Лотт.
Он достал из мешка Кэт амулет. Руна в форме «х», выполненная из куска оникса, тускло поблескивала на солнце. Он передал амулет Игнис, и та повесила его на шею.
Дорогой к Острию королева не давала гостям скучать, постоянно заводя светские беседы. Несмотря на кажущуюся хрупкость, Игнис оказалась стойкой женщиной. Она ехала рядом с Лоттом и он видел, как тяжело ей дается путешествие. Но она не жаловалась, и старательно делала вид, что ей весело и беззаботно.
Квази ехала чуть поодаль. Лотт старался не обращать на нее внимания, хоть это и было нелегко. Хотел бы он узнать, зачем она решила присоединиться к ним.
– Благодарю вас, сир Лоттар, – сказала она. – Я дала его сыну на пятый день рождении. Он действительно много значит для меня.
– Символ на нем – рунир древнего народа?
– Это так. Амулет создали покорившие-ветер.
– Я слышал, желтоглазые не в почете в Делии.
– Покорившие-ветер вечные скитальцы, – сказала королева. – Люди не любят, когда им напоминают, что они не всегда здесь были хозяевами.
– А королевы?
– Вы о моем окружении? – улыбнулась королева. – Я стараюсь не обращать внимания на расовые различия. В конце концов, не цвет глаз или кожи делает нас теми, кто мы есть. Мы нечто больше чем краска.
Они увидели шпиль первым. Тонкий как игла, он рос вертикально вверх и казалось, что вот-вот продырявит мрачные небеса, и те в ответ забросают королевскую резиденцию комьями снега.
Острие было относительно скромным жилищем для королевских кровей. Дворец Фениксов казался огромным по сравнению с ним. Лотт был слегка разочарован. Он ожидал роскоши и помпезности, которыми ему ткнут в глаза. Он видел с холма небольшой городок, окружавший дворец. Но он не шел ни в какое сравнение с Солнцеградом. Наверное, после града святых теперь все города будут казаться ему крохотными провинциями.
– Что означает руна?
– Благая Весть лучше объяснит, - сказала королева.
– Благая Весть?
– Моя служанка.
– Странные мена у ваших людей, – хмыкнул Лотт.
– Имена всегда что-то значат. Ваше имя тоже.
К ним подъехала желтоглазая одного возраста с Игнис. Она была так же коротко подстрижена, как и Кэт. Цвет радужки глаз из песочного медленно переходил к янтарному. Она низко поклонилась Лотту и еще ниже госпоже.
– Что угодно королеве? – спросила Благая Весть.
– Расскажи нам, что означает символ на этом амулете.
Прежде чем ответить желтоглазая с минуту размышляла.
– В нашем алфавите немного рун. Но они могут приобретать совсем разные значения в зависимости от ситуации, места или времени. Я хочу, чтобы вы поняли, этот рунир для одних значит сохранность, для других безопасность. Для моей королевы он будет «решительностью». Для вас, святой, он значит «выбор».
– Выбор? Что же я должен выбрать?
Желтоглазая пожала плечами.
– Сторону, в которую подует ветер.
Люди любили свою королеву. Их встретила толпа горожан и все протягивали руки к Игнис. Королева приказала слугам раздать милостыню бедным и произнесла короткую и трогательную речь внимавшему ей люду. Закончила она, представив Лотта.
Марш уже привык к такому отношению. Его не передергивало от раскрытых ртов и перешептываний при одном появлении святого. Лотт исправно сыграл свою роль, раздав святых знаков всем желающим, благословив жилье, детей, дороги, родимые пятна и полные вшей головы.
За тем они приехали в Острие. Герб Ричарда возвеличили в самом замке. Главная башня имела вид двуручника, который сжали в руках. Королева оставила гостей, сославшись на неотложные дела. Но Лотт не мог не заметить, как слуги снимают ее с лошади. Старый кастелян Кабаньей Норы что-то говорил ему о родовой болезни Игнис. О том, что в крови ее рода есть дефект. Девушка была альбиносом, но Лотт не знал что это, пока не увидел королеву Делии.
– Она кажется милой, – сказал Лотт.
– Помни о заговоре, – одним губами прошелестел Шэддоу. – Доверять ей – ошибка.
– Думаешь, на нас нападут? – скривился Лотт. – Нас привели в город, пригласили в Острие и огласили на каждом углу кто я и что за люди сопровождают меня. Архигэллиот объявил священный поход и каждый здесь знает, что мы пытаемся спасти Дальноводье. Какой шанс, что нас схватят?
– И все же. Держи меч вне ножен этой ночью, – посоветовал Мрачный Жнец.
После того как Лотт закрыл червоточину, разорвав инквизиторские четки, Шэддоу стал относиться к нему немного лучше, чем к куску дерьма. Если бы у таких как он были друзья, Лотт мог рассчитывать попасть в этот список.
– Лотт, нам так и не представился случай поговорить в Солнцеграде. Я многое должна тебе рассказать, – сказала Квази.
– Это место прекрасно, – воскликнула Линда.
Девушка подошла со спины и ухватила его за шею. Лотт проявил чудеса ловкости и вывернулся из захвата. Затем подхватил Линду и закружил вокруг своей оси. Девушка завизжала от радости.
– Мы должны поговорить о том, что случилось в святом городе, – сказала Квази.
– Позже, – Лотт отмахнулся от нее как от назойливой мухи. – Я выслушаю вас инквизитор. Нас ждет долгий путь. В дороге и поговорим. А здесь я просто хочу весело провести время. Правда, милая?
– О, дорогой! – Линда подарила ему жаркий поцелуй. – Я буду с тобой, куда бы ты меня не понес.
– Так чего же мы ждем?
Они уединились в укромном местечке около смотровой башни. Виноградные лозы мертвыми змеями ползли вверх по каменной кладке. Над ними, делая обход, переговаривалась стража. Гербовые знамена, насаженные на вымпелы, поникли на безветрии. Ткань обоих флагов переплелась так тесно, что оба рисунка сплелись в один клубок. Казалось – бабочку-огневку насадили на иглу, чтобы засушить для коллекции. Лавочку покрывал иней. Линда потрепала его за щеку.
– Видишь, я не только для постели сгожусь.
– Я никогда не говорил, что считаю тебя шлюхой.
Линда действительно пришла как нельзя вовремя. Лучше бы Квази не появляться здесь. Он смог выжить без нее, и это вселяло некоторые надежды.
– Брось, Лотт, – сказала Линда. – Я не первый год живу на свете, и знаю к чему все идет. Ты позволяешь мне сытно есть и сладко спать, не боясь инквизиции, я плачу тем, чем наградила природа. Но всему приходит конец. Признайся, как давно ты думаешь избавиться от меня?
Лотт не ответил. Женщины обладали поразительной силой – не зная толком ситуации чувствовать ее суть.
– Замухрышка из глубинки, позволявшая убивать детей старым извращенцам, чтобы спасть собственную жизнь, становится любовницей святого? Кому такое вообще может прийти в голову? Мне не позволят быть с тобой всегда. Я прекрасно понимаю.
Линда была очень практичной девушкой. С ее то прошлым другого и ожидать нельзя. Если бы за Лоттом не стояла Церковь Крови, кто знает, какие веревки она смогла бы из него скрутить.
– Чего ты ждешь от меня?
– Женщинам нелегко приходится в мире мужчин, – проворковала Линда. Она запустила руку в штаны новоявленного святого.
Лотт охнул, но не от неожиданности. Он привык к таким забавам. У Линды были до ужаса холодные пальцы.
– Я хочу получить твою протекцию, – сказала Линда, не прекращая работу. – Письмо, прощающее мне прошлые грехи и некоторые будущие. Подписанное тобой. Я могу рассчитывать на понимание?
–А-абсолютно.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Ура-ура, снова в строю =)

Скрытый текст - 9-2:

– Хороший мальчик, – прошептала на ухо девушка и чуть сжала кулак. – Мне совсем не хочется голодать. Несколько золотых, думаю, улучшат мой нрав.
– Я… у меня совсем нет.. Ох. Хорошо-хорошо. Я постараюсь решить эту проблему!
– Замечательно. Три сотни золотых марок аргестийской чеканки будут честной платой. Я думаю, Лоттар Марш, наша беседа прошла очень позитивно для обеих сторон.
Линда чмокнула его в щеку и вытерла руку о штанину новоявленного святого. Лотт следил за тем как двигается Линда. В покачивании бедер и плавном шаге чувствовалась грация. Линда знала себе цену и не скрывала этого.
Он провел в царстве инея и зимнего сна некоторое время, собирая порванную мужскую гордыню и пытаясь понять, как из покровителя он превратился в того, кто покорно следует за поводком хозяйки.
От него не укрылось, что в замковом дворе покорившие-ветер служили наравне с людьми. Желтоглазые носили тюки с поклажей, кормили лошадей, которых вели конюхи для вечернего выгула. И самое главное – прислуга никак на них не реагировала. Никакого пренебрежения или презрения в отношениях. В Острие – в этом крохотном островке Делии не существовало второго сорта.
Благая Весть командовала группой желтоглазых, суетящихся на кухне. Громыхали котлы, полные кипятка. Крышки время от времени подскакивали, создавая мелодию абсурда. Здесь было жарко как в аду. Желтоглазые мелькали туда-сюда, протискиваясь мимо мясистых кухарок и отвечая шутками над подтруниваниями людей. Дюжие мясники нарезали мясо. С десяток поварят ощипывали кур и месили тесто, расположившись полукругом. Дети ежесекундно отвлекались от своего занятия, чтобы хоть одним глазком проверить состояние кабана, медленно доходившего на вертеле. Громадная свинья покрылась хрусткой корочкой, сквозь трещины которой сочился сок. Капуста, морковка, яблоки и некие пучки трав нарезались ажурными ломтиками, сервировались на большие тарелки, образуя горы и леса. Кошки драли глотки возле бочек с засоленной сельдью, за что время от времени получали пинки под хвост.
– Мне жаль, – обратился к заправляющей парадом желтоглазой Лотт. – Наш визит стал неожиданностью. И теперь на вас навалилась куча дел.
– Нам приносит радость служение госпоже и церкви, – серьезно ответила Благая Весть.
– Верите в Гэллоса?
– Как и все покорившие-ветер в этом замке.
– Даже так, – задумчиво сказал Лотт. – Это было необходимым условием для служения королю или…
– Или, сир Лоттар. И мы не служим королю, – Благая Весть закончила раздавать наставления, и поднесла ему ложку бурой жидкости. – Попробуйте. Ее величество сказала, что вам должно понравиться.
Лотт послушно исполнил ее желание. Кисель и вправду был превосходен. Со времен ученичества в Кабаньей Норе он не пробовал так чудно приготовленного напитка.
– Падальщик раздери меня надвое, если это не напиток богов, – обрадовано сообщил он. – Вы настоящая кудесница. Королеве Игнис очень повезло с вами. Клянусь, я уже подумываю предложить вам готовить только для меня.
– Благодарю, но я служу только тем, на чьем гербе огневка, – зарделась Благая Весть.
– Верны людям и набожны как монашки. Не этого я ожидал от покоривших-ветер.
– А с многими ли из нас вы имели дело?
– Всего с одной. И скажу вам, она была огромной занозой в заднице. Но мне она нравилась.
– Как ее звали?
– Кэт.
– А каким было настоящее имя, данное при рождении?
– Настоящее? – опешил Лотт. – Разве у кого-то есть два имени?
– Людям понятнее и ближе их имена. Но у нас есть память о наших предках. От нее не избавиться, – Благая Весть провела пальцем вдоль жирной линии татуировки. – Это наше имя. И мы храним его только для себя.
– Хмм, вы выбили меня из колеи. Я… должно быть я еще много не знаю о вашем народе. Но, знаете, я бы хотел восполнить этот пробел.
– Святому интересны желтоглазые?
– Иначе он не направлялся бы в Дальноводье.
– Хорошо, – подумав, сказала покорившая-ветер. Она сняла фартук и передала его молодой девушке, которая принялась помешивать черпаком густую подливу, доходившую на огне. – Полагаю, у нас есть несколько часов перед ужином. Что вы хотите узнать?
Они поднялись на высокую башню. Опустив лестницу, взобрались на крышу, переполошив сонного стражника. Острие разделили две половины каменного клинка. Благая Весть подвела его к краю обрыва. Лотт смотрел на мир с высоты гигантской гарды.
Отсюда открывался вид на город. Люди казались муравьями. Маленькие черные точки двигались по дороге несколькими ручейками, таща в свои ульи припасы. Хотел бы Лотт знать, как бы они отреагировали на приказ Игнис схватить его. Королева-мать против прямого потомка Гэллоса. Интересное бы вышло противостояние.
– Что вас связывает с королевским домом? – спросил он у покорившей-ветер.
– Столетия тесных отношений. Дом Файснарров всегда хорошо ладил с покорившими-ветер и мы отплачивали им своей верностью. Я знала Ее Величество с детства. Ее родители позволяли малышке играть с нашими детьми.
– Вы стали подругами?
– Что вы. Желтоглазые никогда не были ровней людям. И тем более благородным кровям.
– У Файснарров интересный герб. Желтые круги на крыльях огневки немного похожи на ваши глаза.
– Вы умеете делать комплименты, сир Лоттар.
– Оставим родственные связи в покое, – Благая Весть не доверяла ему. Ее и Игнис связывало нечто более тесное, чем многовековая верность. Они были друзьями. – Я был в деревне покоривших-ветер. Там была одна штуковина. Каменная стела, изображающая не то ангела, не то демона. Я не большой знаток по части вашей культуры, но кое-что знаю о них. Там, под толщей каменной породы скрывается очень сильное существо, готовое поделиться своей силой, если к ней подобрать некий шифр. Назвать слово, выгравированное на плите. Особый и ни на что не похожий рунир. Один из тех, что нанесены на амулете, о котором мы недавно говорили. Меня давно интересует вопрос – почему Хранитель до сих пор в стеле? Неужели никто из вас до сих пор его не освободил?
Благая Весть выглядела потрясенной. Она по-новому взглянула на Лотта. С уважением и, как показалось – с опаской.
– Как вы узнали?
– Я видел, как дух-хранитель вышел из камня собственными глазами.
– Со всем почтением, но это невозможно, – смиренно сказала Благая Весть.
– Почему?
– Хранителей могли призывать только капитаны.
– Капитаны?
– Капитаны каменных кораблей. Они были чем-то вроде шаманов. Или старейшин, если вам так понятнее.
– Каменные корабли? – рассмеялся Лотт. – Большей чушью было бы делать их из железа.
– Может быть вы правы, – осторожно согласилась Благая Весть. – И тем не менее так говорится в записях.
Желтоглазая указала на свою голень.
– Здесь повествуется о том, что каменные корабли пристали к атоллам на заре Эры Ветра. Земля, на которой стоит этот дворец, была скрыта под толщей воды. Мы связали нашу судьбу с новой родиной и бросили якоря раз и навсегда.
– Вы хотите сказать, что вместо материка здесь были острова? В это сложно поверить.
– Так говорится в нашей истории, в наших легендах. Там говорится много чего. Например, о том, как земля поднялась из морских глубин, вынеся из бездны множество гигантских животных, чьими костьми усеян север. И о том, как Кости Земли и Волчья Пасть стали оголенными горами, а не лесистыми всхолмьями.
Покорившая-ветер стянула перчатку, показав эллипсоидный рисунок с загогулинами, напоминающими хохолки птиц.
– Здесь написано, что наши корабли были живыми. Мы вложили в них душу нашей родины, разделенную на миллион осколков. И бросив якорь, мы связали прошлое и настоящее. Так появились хранители. Они оберегали Скрижали, в которых было записано Первое Слово.
– Длинноватое слово вышло.
– Именно от него произошел язык и клинопись. Мы брали из Слова части и творили руны, которые помогали нам создавать цивилизацию. Каждая из семей владела лишь частью Слова, потому что ни одно существо не могло понять его целиком.
– Но затем пришли люди…
– Да. Затем пришли вы, и была эпидемия, которая сделала нас слабыми копиями величия древних.
– Так что там с капитанами?
– Доподлинно неизвестно. Но если хоть один из них выжил, мы бы знали. Только они могли пробудить Хранителей и заново распечатать Слово. Тогда, – Благая Весть грустно улыбнулась и осенила себя святым знаком, – тогда бы я уверовала, что надписи на моем теле не просто слова, не дань традиции, изуродовавшие мое тело. Что за ними есть правда, не меньшая, чем восхождение солнца и гибель солнцеликого Гэллоса.
– Пойдемте, вас ждут в трапезном зале, – сказала покорившая-ветер.
Острие был новым замком. Когда Ричард Отважный соединил свою династию с Файснаррами, взяв в жены Игнис Беловласую, каменщики только-только закончили строительство. Лотт шел просторными помещениями, в которых не хватало налета старины, чтобы придать величие и статность этому месту. В некоторых помещениях велись отделочные работы. Люди все еще обживали Острие, несмотря на то, что жили здесь не один год.
Лотт мысленно дал себе обещание обдумать все, что услышал от покорившей-ветер. Как оказалось, Кэт унесла в загробный мир много тайн о себе и своем народе. Выходит, она не доверяла ему так же, как он ей. Это немного разозлило Лотта, но что он мог теперь поделать? Спорить самому с собой?
Трапезная оказалась уютной залой с длинным столом, протянувшимся от камина, до стрельчатого окна, за которым ярко-алый, словно кто-то полоснул его по горлу, диск солнца махал на прощанье закатным светом. Немногочисленные гости сидели тесным кругом, сосредоточившись около королевы. На ужин не пригласили большинство придворных. Инквизиция сидела по левую руку от Игнис. По правую руку расположились приближенные к королевским кровям – граф, имени которого Лотт так и не запомнил, прыщавая фрейлина на выданье и ветхий градоправитель с пучком волос, торчащих из ушей. То ли Делия переживала кризис дворян, то ли их действительно не ждали.
Лотт сел рядом с безликими, в отдалении от Игнис. Линда составила ему компанию, ухаживая как заботливая женушка. Она нарезала мясо и снабжала Лотта всем, на что святой обращал свой взгляд. Разговор велся на разные темы. Королева обладала поразительной способностью поддерживать разговор на самых разных уровнях. Она многое знала о церкви и войне, поэтому одинаково хорошо занимала беседой как безликих и охрану Лотта, так и Мрачного Жнеца сотоварищи. Лотт большую часть вечера отмалчивался, наблюдая за тем, как пища плавно перетекает с тарелок в пищевод едоков.
Их окружали сборные рыцарские доспехи, скрепленные воедино и посаженные на жерди. Складывалось впечатление, что маленькая армия охраняет их покой. Свечей на люстрах было так много, что, когда зашло солнце, Лотт не заметил разницы. Королева предпочитала в качестве прислуги желтоглазых. Покорившие-ветер безмолвно приносили новые яства, не забывая уносить объедки на тарелках.
Он смотрел на королеву и не мог понять, что в ней было такого, на что мог клюнуть Ричард. Неужели этот брак был только по расчету? Что такого было у Файснарров, чего не было у других домов? Впервые он пожалел, что пропускал лекции носатого капеллана в Кабаньей Норе.
Эта женщина с трупной бледностью и проступающими сквозь кожу костьми выглядела смертельно больной. Ее глаза алчно поблескивали при свете люстр. Игнис тоже изучала его. Отвлекаясь от очередной светской беседы, она улыбалась ему и поднимала чашу с подогретым вином и пряностями за его здоровье. Королева облачилась в угольно-черный упелянд с похожими на колокола рукавами, едва задевающими пол. На голову она надела золотой обруч с прозрачной тканью, шлейфом укрывающей волосы, спрятанные в поддерживающую сетку. Когда она закрывала глаза, то ли от усталости, то ли чтобы насладиться вкусом выпитого вина, Игнис становилась похожа на спящую красавицу из детской сказки, но Лотт ни за какие деньги не согласился бы разбудить ее поцелуем.
– На своем пути вы успели столкнуться с первыми трудностями, – сказала королева, прерывая дружескую беседу с власоухим старцем. – Да и до этого не раз имели дело со скверной. Насколько крепка вера последнего столпа веры?
Лотт некоторое время изучал пальцы на руках, будто в первый раз заметил, что у него есть конечности. Наконец, он взял нож и аккуратно срезал шляпку с печеной груши. Внутри, вместо семян оказался мед. Марш принялся за фрукт и не ответил, пока не покончил с ним.
– Этим летом мне довелось проходить мимо проклятого дворца Фениксов, – ответил ей Лотт. – И там произошло нечто труднообъяснимое. Я решил измениться. Но самое главное – я поверил, что человек может все.
– Как это случилось?
– Я вытянул камень из старой кладки.
– Один камень?
– Один. Маленький булыжник. И часом позже рухнула одна из башен ветхого дворца. Может быть, она рухнула от старости, скажете вы. Но я знаю, что видел и что сделал. Эта громадина пала предо мной, потому что я совершил действие, которое привело к ее падению. Я был слаб, почти терял сознание от усталости, но, тем не менее, я взял и заставил ее рухнуть. Поверьте, когда подобное происходит с вами, вера становится крепче веревки на корабле. Да, я верю, что смогу помочь народу Дальноводья.
– В таком случае мы спокойны за судьбы ее жителей, – отстраненно ответила королева.
Лотт рвал зубами филейную часть кабана. Хряк-переросток был жестковат и шел только с изрядной порцией выпивки. Лотт хотел было сдаться и оставить остатки слугам, но, вспомнив, что в Дальноводье его ждут ночи на открытом воздухе и то немногое, что смогут добыть безликие, проглотил проснувшееся чванство и доел мясо.
– Муж сообщал в письме, что вы не были набожным всегда, – продолжила королева. – Что изменилось?
– Я и сейчас не образец для иконостаса, – отмахнулся Лотт. Вино ударило в голову сильнее, чем ему хотелось, и язык поневоле развязался. – Церковь предстала совсем не такой, как казалась ранее. Ее создали такие же люди как вы или я, Ваше Величество, и это делает ее ближе, что ли. К тому же я имел честь лично переговорить с Иноккием Третьим. И я не видел никого более достойного управлять святым престолом, чем он.
– Воистину непогрешимый человек, – согласилась Игнис, но Лотт не поверил ни одному ее слову.
Шэддоу, сославшись на головную боль, покинул трапезную. После ухода Мрачного Жнеца атмосфера вечера разом повеселела. Королева пригласила в залу оркестр из девяти музыкантов. Медленная и нежная мелодия разлилась вокруг, навевая легкую сонливость.
Гости по одному и по двое покидали их. Ушли Бьерн и Брат Леон. Попрощались с Игнис старик и прыщавая девица. Лотт продолжал насыщаться царящим на столе разнообразием. Квази развлекала Игнис их приключениями. Королева слушала внимательно и восхищенно цокала языком, когда халифатка описывала опасные моменты, поданные, конечно же, с купюрами.
Вскоре они остались только втроем. Слуги заменили свечи. Лотт ослабил пояс на несколько делений.
– Я бы хотела задать вам еще один вопрос, – сказала королева. – А в награду за то, что терпели наше назойливое внимание весь ужин, я подарю вам любимое лакомство Тринадцатиземья.
– Мне только в радость развлекать вас, Ваше Величество.
– Отвечайте, сир Лоттар, отвечайте честно как на исповеди. Что для Вас Церковь-на-Крови?
– Новый дом, – просто ответил он. – Дом, который я потерял очень давно, и обрел совершенно неожиданно.
– Ваша подруга Кэт была иного мнения, – сказала королева.
– Она не знала всей правды и была обозлена на церковников. Если бы она прошла тот путь, который прошел я, увидела то, что видел я, Кэт изменила бы свое мнение. Священники и весь институт веры не идеальны. Но что если Дар, что ниспослан мне – принесет им новую веру? Я хочу сделать этот мир лучше и подарить людям мир без страха, что в один прекрасный миг в их доме разверзнется червоточина.
– Вы идеальный святой, – чуть заметно улыбнулась Игнис. – В будущем на вас станут молиться так же, как у нас в Делии молятся Клименту Миротворцу. А сейчас… Благая Весть, принеси нашему гостю сахарные ушки!
Это было то блюдо, которое любили дети Тринадцати Земель. Карамелизированные плюшки с соленой начинкой выложили в виде солнца. Их заостренные кончики напоминали уши кошек. Лотт съел одну, потом вторую. Затем он потерял счет, поглощая в немереном количестве сдобу. Линда и сама попробовала. Скривилась и, покачав головой, удалилась к ним в спальню, шепнув на ушко, что Лотт имеет весьма странные вкусовые пристрастия.
– Бесподобно, – поблагодарил он Благую Весть и та ему улыбнулось. Лотту показалось, что желтоглазая тайком утирает слезы, но смотрела она только на свою королеву. Игнис сидела подобно каменному изваянию. Владычица заснеженного царства потеряла всяческий интерес к беседе.
– Прошу прощения, кажется, мы слишком много выпили сегодня, – сказала королева и простилась с ними.
Лот забрал с собой последние сахарные ушки, надеясь растянуть их хотя бы на следующие пару дней.
– Лотт! Почему ты избегаешь меня?
Квази составила ему компанию, не самую приятную из всех возможных. Там, в спальне, грея постель, ждала Линда. Лотт сглотнул слюну. Похотливая девка вытягивала все соки, но это было то, что лекарь прописал.
Терпкая горечь не спешила покидать язык. Лотт покатал слюну во рту, прогоняя непривычный вкус.
– Взгляни на меня, Лотт. Неужели ты презираешь меня настолько сильно?
– Это не так, – заверил он Квази без особого энтузиазма.
– Тогда в чем причина?
Он вздохнул. Казалось, слюна загустела, облепила стенки гортани и распространяла противный вкус дальше. Он кашлянул раз, другой. Сплюнул, но помогло мало.
– Причина во лжи, Квази. Ты была с нами долгое время, и я понимаю, что хотела для меня только лучшего. И пусть для меня вся эта история закончилась не так плохо, мы не обошлись без жертвы. Я… я просто не могу больше тебе доверять. Без доверия я не могу полагаться на союзников. Я верю архигэллиоту как самому себе. Верю этим ребятам, которые охраняют меня. Но как поверить тебе еще раз – не знаю. Я бы хотел, чтобы все было как раньше, но боюсь, сделанного не воротишь.
– Я расскажу тебе все, – Квази нервно теребирала пряди волос. – Именно за этим я пришла. Ты нужен Церкви, Лотт. Ты нужен людям. Нужен мне. Что ты хочешь узнать?
– Для начала я хочу знать, с какой стати халифатка записалась в инквизицию Священной Империи.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Скрытый текст - 9-3:

– Я сделала это чтобы помочь брату спасти восточные земли.
– Черная Завеса? Ты упоминала о ней ранее.
– Да. Стена негасимого ветра из праха и костей всех, кто сражался в Столетней Войне. Я искала оружие, способное справиться с угрозой. Завеса рождает смертные вихри, разрушающие наши селения, погребающие людей под толщей песка.
– И нашла меня, - кивнул Лотт. – Продолжай.
– Речь не только о тебе, Лотт. Я нашла союзников. Не все люди считают, что восток и запад обречены на войну. Мы можем жить в мире. Здесь я обрела веру, Лотт. Веру в людей. Мой покровитель…
– Ты хочешь сказать, вседержитель Церкви, Наставник Королей и прочее и прочее, – сказал Лотт.
Вслед за горечью пришла изжога. Пожар быстро распространялся по телу – от живота до конечностей. Кровь словно воспламенилась. Лотт облокотился о каменный выступ, чтобы перевести дух. Он хватал ртом воздух, но тот проникал внутрь маленьким ручейком.
– Здесь ты жестоко ошибаешься. Люди, благодаря которым я привела тебя в лоно церкви, не хотят, чтобы власть архигэллиота по-прежнему оставалась абсолютной. И я пришла, чтобы рассказать тебе о нас все. Лотт? Лотт!
Лотт сполз вниз, опустившись на четвереньки как вшивый пес. Горло сдавил спазм. Он пытался сделать вдох, но ничего не получалось. Лотт ударил себя в грудь. Затем повалился ничком и забился в агонии. Кровавые мухи ползали по глазам и не предвещали ничего хорошего. Голос халифатки бил по ушам погребальным перезвоном. Квази пыталась успокоить его, она копошилась в карманах, вытаскивая на свет божий травы и коренья. Инквизитор спешила, ее руки дрожали, но она не переставала поддерживать Лотта.
Он хотел сказать ей, что умирает, но язык опух и занял все пространство ротовой полости. Сознание помутилось. Он не чувствовал под собой земли, словно воспарил над ней.
Что-то шершавое коснулось губ. Лотт открыл глаза именно в тот момент, когда Квази руками разжала ему челюсть, чтобы впихнуть внутрь рта что-то осклизлое и дурно пахнущее. Небо закололо тысячами иголочек. Лотт непроизвольно сглотнул. Комок ворса прокатился по горлу и ухнул в пищевод.
Лотт заорал, раздирая кожу в том месте, где прошлась субстанция. Он хрипел и пытался исторгнуть из себя дрянь, что устроила революцию телу. Внутренности покрылись коркой замерзшей желчи. Все замерло на мгновение, а затем Лотт уверовал в то, что ад существует. Святой исторг из себя все съеденное на этом вечере. Еда выходила даже из таких щелей, которые не предназначались для этого дела. Он плакал и просил о милосердном ударе ножом, на что Квази отвечала только одно: «Молчи и терпи. Яд скоро выйдет». Так как выполнять требования святого никто не собирался, Лотту больше ничего и не осталось кроме как пережить этот момент.
Когда именно он отключился, Лотт не помнил. Марш очнулся в своей кровати. Солнце слепило глаза и ему пришлось откатиться в сторону. Происходило это в сопровождении жалобных стонов умирающего и проклятий тем, кто не зашторил окна, их предкам и потомкам вплоть до тринадцатого колена.
– Как себя чувствуешь? – спросила Квази.
– Такое чувство, что мне в рот нагадили кошки.
– Значит, безоар подействовал правильно.
– Безоар? Ты дала мне проглотить эту гадость?!
– Конечно. И если бы понадобилось, я бы заставила тебя съесть все камни, что у меня имелись.
Квази показала ему коллекцию мохнатых камней. Покрытые шерстью, слизью и длинными волосами, спутанными в колтун, они были самым мерзостным зрелищем, которое Лотт видел за всю жизнь. Он не мог поверить, что один такой сейчас медленно растворялся у него в желудке. По крайней мере, Лотт надеялся, что он там не останется навсегда.
Инквизитор пришла с влажным полотенцем. Она откинула одеяло и отерла тело. Замечательно. В довершение всего теперь от него разило уксусом.
– У тебя большую часть ночи был жар, – пояснила Квази. – Кризис миновал, но лучше перестраховаться. Я дала тебе камень, найденный в животе столетней девственницы. Она ела собственные волосы годами, веришь или нет. Более действенного вещества против яда просто не существует.
– Погоди, ты хочешь сказать…
– Тебя отравили.
– Как?!
Лотт приподнялся на кровати. Он ощущал слабость и пустоту в желудке, но больше ничего.
– Отраву подмешали в еду.
– Вчера все ели с одного стола.
– Ядом наполнили мякоть сахарных ушек.
Он подозревал, что с печеньем что-то не так, но не придал этому значения (?). Выходит, Шэддоу был прав. Заговорщики попытались нанести удар первыми, но промахнулись. Или нет? По сердцу словно мазнули снежным венчиком. Он боялся получить ответ, но спросил:
– Лакомство ел не только я. Что… что случилось… с ней?
– Девушка умерла, – сказала Квази.
– Задерни проклятые шторы, – прорычал Лотт.
Боги, почему он продолжает терять людей? Почему умирают все, но только не он? Надежда человечества? К черту все это. Он достанет виновных и вздернет их на первом же суку.
Линда прекрасно дала понять, что ей от него нужно. Это был только трезвый расчет и надежда получить что-то более перспективное, чем ожидание смерти в Обители Нежности. Он обещал помочь ей. Больше того – он хотел помочь ей. Лотту стоило думать не членом, а головой. На что он надеялся? Хотел еще пару раз поиметь ее, перед тем как выбросить? Мессия, падальщик пожри твою душу. Ему следовало не представлять ее ко двору, или же и вовсе оставить у ворот города. Или не увозить из Священных Земель.
Лотт взял себя в руки и прикрыл глаза.
– Она страдала?
– Нет.
– Квази, я очень хочу насадить чью-то голову на пику. Мне наплевать если это будет твоя нежная головушка. Вчера мы говорили о доверии. Так сделай что-то, чтобы я снова стал относиться к тебе не как к куску дерьма. Начни с того, чтобы отвечать на вопросы честно. Она страдала?
– Да. Яд выжег ей внутренности.
Рядом находился только стул с дырой, да прикрепленный к нему ночной горшок. Лотт швырнул ими в стену. Мокрое пятно быстро растеклось по камню. Комната стремительно наполнялась запахом мочи.
– Помоги мне.
Вместе они вышли на улицу. Лотт накинул шубу на голое тело. Дворцовый парк преобразился. За ночь здесь сколотили помост. Плотники споро соорудили виселицы. Палач расхаживал по платформе взад-вперед, показывая людям крепость веревки. Люди перешептывались, но не спешили закидывать гнилыми овощами приговоренных. Лотт не поверил своим глазам. Желтоглазые выстроились длинной шеренгой, тянущейся из подвала к помосту. Марш насчитал тридцать покоривших-ветер.
– Что здесь творится? – громко спросил он.
– Мы вершим правосудие, – ответила королева.
Игнис оделась в скромное платье цвета синелиста. Правительница Делии походила на Мать-Стужу, языческое божество нордов. На белых, прозрачных в дневном свете ресницах иней выложил снежный узор. Королева, не мигая, смотрела на него. Женщина с мертвыми глазами и каменной душой.
– Я бы хотел провести допрос.
– Инквизиция провела его этой ночью, – заявил Шэддоу. Мрачный Жнец возник неоткуда и стал плечом к плечу с Лоттом. – Мы нашли виновных. Они соответствуют списку.
– Что еще за список? – Лотт был без сознания всего несколько часов, но пропустил так много, что отставал от текущих событий на дни.
– Его составила Благая Весть перед тем как покончить с собой, – сказал Шэддоу. – В нем были имена всех желтоглазых, служивших в этом замке. Допрашиваемые сознались.
– Мы накажем их согласно букве закона, – заявила королева. Она отдала приказ, и длинная вереница пленных начала восхождение к виселице.
– Благая Весть покончила с собой, – медленно сказа Лотт, подходя к королеве. – Ваше Величество уверены, что она не называла больше имен, кроме своего народа?
– Взгляните на список сами, – ответила королева, протягивая ему бумажку.
– Я вам верю, что вы, – процедил Лотт.
– Нам пора, Лоттар, – сказал Шэддоу, беря под локоть.
Марш отдернул руку и подошел к королеве. Стража занервничала. Люди не хотели доставать мечи. Ведь тогда пришлось бы делать выбор между святым и королевой.
Безликие встали подле него. Бьерн Костолом поигрывал топором, словно детской игрушкой. Брат Леон и Шэддоу перешептывались. Они волновались. Лотт видел, как их руки мелькают с нечеловеческой скоростью. Инквизиторы готовили заклятье.
Первая партия желтоглазых рухнула вниз, как только палач надавил на рукоять, открывая люк. Люди продолжали молча взирать на казнь. Они всегда жили с покорившими-ветер и не могли поверить, что те отважатся на акт агрессии. Теперь в них поселится ненависть. Лотт знал это. Малая толика жалости к древнему народу сегодня умирала в Острие.
Он решил надавить:
– Вам не кажется странным, что покорившие-ветер напали на человека, который направлялся в Дальноводье, чтобы спасти край от червоточин? Зачем им хотеть моей смерти?
– Чахоточные – нелюди, – отрезала королева. Мой род пригрел их, дал кров и пищу, но они всегда оставались чахоточными. Тварями и выродками. Благая Весть приняла веру в Гэллоса, но я подозреваю, что она до сих пор оставалась верна языческому ветреному божеству. Она презирала Церковь-на-Крови и хотела вам смерти как никто другой.
– Как никто другой, конечно. И как удобно, что она призналась во всем в письме, огласив весь список заговорщиков.
– Чахоточная тварь раскаялась перед кончиной, – не дрогнув, сказала королева. – Я клянусь честью моего рода, мы покараем всех виновных.
– Что вы знаете о Заговоре Перчаток?! – закричал Лотт. – Кто в нем состоит?
– Лотт!
Шэддоу встал между ним и королевой.
– Молчи, – сказал глава инквизиторского корпуса. – Молчи, если не хочешь допустить кровопролитие. Закрой рот и не открывай его пока мы не уедем отсюда. Сделай это сейчас же или, клянусь Гэллосом, я заткну его кляпом.
Лотт пригляделся к толпе. Эти люди действительно любили свою королеву и в случае, если Лотт обвинит Игнис в заговоре против церкви, еще неясно, кого они поддержат .Эта династия – не Фениксы. В любом случае, инквизиторы применят магию и сравняют это место с землей. Погибнут невинные.
Поэтому он принял самое разумное решение в данной ситуации и заткнулся.
– Я не строю заговоры и уж тем более не совершаю кощунственные нападения на Церковь у себя дома, – сказала королева, поплотнее запахиваясь в полушубок. – Но я готова последовать в Солнцеград для получения епитимьи. Я раскаиваюсь в том, что пригрела на груди змею, но больше такой ошибки не совершу.
– В епитимье нет нужды, Ваше Величество, – поспешно сказал Шэддоу. Он поклонился ей. – Нас ждет долгая дорога. Промедление смерти подобно.
– Я буду молиться Аллане, чтобы она уберегла наш светоч веры и вернула Лоттара Знаменосца живым и невредимым, – смиренно произнесла Игнис.
На этом они попрощались. Лотт еще долго оглядывался на Острие. Замок исчезал за холмом. Зажатый в руках клинок медленно погружался в землю. Ему даже не дали похоронить Линду. Игнис обещала провести нужный церемониал и пышные проводы, но Лотт сомневался в этом, как и в преданности всех, кто ходит под гербом Огневок. Теперь он понимал, о чем предупреждал его Шэддоу. Заговорщики всюду. Он был беспечен и чуть не поплатился жизнью.
Лотт дал Пегушке яблоко. Лошадь благодарно съела плод, облизав шершавым языком ладонь.
– Еще ощущаешь слабость? – спросил его Шэддоу.
– Нет. Безоар вывел весь яд.
– Замечательно. Делать привал близ Острия слишком рискованно.
– Королева приказала меня отравить, – сказал Лотт. – Эта мертвоглазая сука хотела прикончить меня. Она запросто пожертвовала Благой Вестью, чтобы добиться своего. Не могу поверить. Она знала ее с детства, но Игнис пустила покорившую-ветер в расход как пешку. И желтоглазые. Зачем было отправлять на эшафот их всех?
– Инквизиция не поверила бы в то, что она действовала в одиночку, – ответил Шэддоу. – Королева сама пришла к нам с полным списком предателей и обеспечила себе иммунитет. По ее приказу стража арестовала всех покоривших-ветер. И каждый из них признал свою вину. Они называют себя Освободителями. Адепты их ордена борются с засильем людей. Этот акт был направлен против Церкви.
– Инквизиция знает про этот орден?
– Я думаю, его не существует, – сказал Шэддоу. – Я говорил тебе – остерегайся. Враги окружают нас. Они были на борту Белокурой Леди.
– Как? – поразился Лотт.
– Неужели ты думаешь, что рулевой умер от сердечного приступа? Трирема садится на мель близ селения желтоглазых. И затем нас встречает кортеж королевы. За нами следят, Лотт. Это была первая попытка, но не последняя. Заговорщики не хотят увидеть триумф Церкви, они хотят поставить ее на колени. Поэтому так важно, чтобы ты справился.
– Я справлюсь, – сказал Лотт, направляя Пегушку вперед. – После Дальноводья все изменится.
Они ехали весь день, не останавливаясь на привал. Отряд чувствовал себя превосходно. Бьерн распевал походные песни, Галлард и Родриго подстрелили неосторожно выбежавшего на опушку оленя. Безликие разделали тушку, пополнив запас мяса. Ужин прошел просто, но сытно.
Лотт не жалел о том, что они не остановились на ночевку в одной из деревень желтоглазых. Кто знает, сколько шпионов следит за ними? По расчетам, они должны были перейти границу с Дальноводьем через пару дней. Тогда можно будет не беспокоиться о том, что кто-нибудь захочет перерезать тебе глотку во сне.
Вставать нужно было затемно, поэтому, расставив часовых, люди шли на боковую без всяких бесед и шуток.
Лотт шевелил мечом угли. Сон не шел. Он продолжал прокручивать в голове недавние события. Линда стояла перед глазами и кляла его голосом Кэт.
– Как себя чувствуешь? – спросила, подсаживаясь Квази.
– Меня целый день об этом спрашивают. Слушай, я не фарфоровый – меня не так просто разбить.
– Мы не договорили вчера.
– А ведь верно. Садись, вечерами холодно.
Он пустил ее под свое покрывало. Квази закуталась, оставив открытыми только глаза. Она стала похожа на женщин своего края, ходящих в парандже и скрывающих восточную красоту от похотливых глаз.
– На чем мы остановились?
– На моем покровителе, – ответила Квази. – Я думаю, ты уже догадался, что к чему.
– Да, я раскинул мозгами. Ты участвуешь в заговоре перчаток, Квази.
– Участвовала. Или думала так до последнего времени. Ты должен поверить – я никогда бы тебя не тронула, Лотт. Ты единственный, кто может помочь моему народу. Я не могу поверить, что они решились на убийство. Ведь ты так важен для них. Если бы я знала, что такое произойдет…
– Ты не могла знать. Всему виной мой болтливый язык. Я новичок в подковерной борьбе и еще многого не понимаю. Я говорю тогда, когда следует молчать, и молчу тогда, когда следует кричать. Королева не просто мило беседовала со мной. Она хотела знать, за кого я стою. Так ли важна для меня Церковь, и я дал неверный ответ.
– Мне так жаль, Лотт. Линда казалась славной.
– Если бы ты узнала ее получше, так бы не думала, – рассмеялся Лотт. – Забудь. Нужно думать о живых. Мы идем в самое пекло, и я намерен пройти его насквозь.
– Я с тобой до самого конца, Лотт.
– Я знаю. И мы победим, Квази, обязательно победим. А дальше я разберусь с Черной Завесой. Я был эгоистом. Шэддоу говорит, что люди не меняются, что они грешники. Но я не верю ему. Мы способны меняться. А вместе с нами – и весь мир.