Свои произведения: кто готов дать почитать и выслушать критику? (Архив 2)

[Jur]

Тема для публикации и оценки произведений посетителей форума.

(Архив темы)

Авторам.
1. Текст произведения необходимо скрывать тэгом спойлер [spoiler="<Текст>"]<То, что вы хотите убрать под спойлер>[/spoiler] Тэг также есть в расширенном режиме редактирования сообщения.
2. Текст рекомендуется прочитать и проверить на наличие ошибок, например в Ворде. В противном случае, вместо оценки произведения вы увидите оценку собственной неграмотности.
3. Имеет смысл сначала прочитать хоть что-то о том как надо и, соответственно, не надо писать (например что-то отсюда). Если вы будете допускать типовые ошибки, то получите типовой ответ, причем нелицеприятный. :)
4. Если для понимания вашего произведения нужна дополнительная информация (произведение по конкретному миру, фанфик, ночной кошмар и т.д.) приведите ее перед спойлером. Не стоит ожидать что читатели хорошо знают описываемый вами мир.
5. Крупные произведения рекомендуется вкладывать небольшими кусками раз в день-два.

Скрытый текст - О трудном выборе критика:

Вариантов, собственно, у критика несколько:
1. Написать: "в топку".
Плюсы: Минимальные затраты, как в плане времени, так и в плане эмоций.
Минусы: Вы не поверите. Вы скажете: "Дурак", - и останетесь при своём, потому что людям свойственно не доверять незнакомцам на слово.
Вердикт: Этот вариант отметаем.
2. Начать разбирать подробно, построчно, тыкая пальцем в каждую нелепость и ошибку.
Плюсы: В итоге всё равно будет "в топку", но, всё-таки, вывод будет подтверждён множеством примеров.
Минусы: Вы всё равно захотите сказать "Дурак", и если даже так не скажете, то подумаете наверняка, а критик, который потерял уйму времени, увидев, как автор огрызается и пытается обелить своё произведение всеми силами, понимает, что время потрачено зря и благодарности ждать не надо. Почему? Да потому что вы ни за что не поверите в то, что ваше произведение не стоит того, чтобы его читали. Честное слово, чем лучше люди пишут, тем предвзятее они относятся к своим текстам, но обычно те, кто через слово допускают грамматические ошибки и вообще не задумываются над качеством написанного, уверены, что и так сойдёт. Хотя, конечно, не спорят с тем, что немного подправить не мешает.
Вердикт: Пока человек сам не поймёт, что он пишет плохо, никто его в этом не убедит, потому этот вариант тоже не приемлем.
3. Начать искать в тексте то, что можно похвалить, параллельно чуть-чуть - очень мягко и деликатно - пожурить.
Плюсы: Автор доволен. Его хвалят. К "журению" относится снисходительно, поскольку тон критика не категричный, а, скорее, просительный.
Минусы: Автор понимает, что он - уже готовый писатель, Боже мой! Первое же выложенное произведение - и такой успех! Он, вместо того, чтобы выучить русский язык на уровне школьной программы и обратиться к учебникам писательского мастерства, продолжает строчить унылые опусы в невероятном количестве, тратя своё время, которое можно было бы пустить на что-то полезное. Когда, наконец, придёт понимание, будет поздно: время упущено, прогресса никакого, а тексты-то были - отстой, что ж никто не сказал сразу? Ах, лицемеры...
(С) Винкельрид

Критикам.
1. Допускается только оценка произведений. Переход на личности считается флеймом со всеми вытекающими.
2. В отзыве необходимо указать что именно понравилось или не понравилось. Если есть только ощущение то его рекомендуется доносить посредством публичных или личных сообщений.
3. Выделения отдельных фраз и вывода "Чушь" недостаточно. Надо дать хотя бы краткие комментарии, описывающие преступления автора против русского языка и логики.
4. Отмазки "надоело" не работают ;).

Напоминаю, размещение чужих произведений без разрешения автора называется плагиатом и карается баном.
(Jur)

Напоминаю, что флуд запрещен правилами. Сказать свое "спасибо" критикам можно через репутацию. Так же настоятельно не рекомендуется ввязываться в споры.
И помните, что тут все на равных - никто не обязан вас критиковать и оценивать. Попробуйте для начала сами сделать то же.
Aster

[чарот]

Сообщение от krokus

Уважаемая Sera, есть пару вопросов по вашей критике:
1. как вы сказали по поводу логики, что она не присутствует, не могли бы вы уточнить
2. почему персонаж не имеет права рассуждать вслух
3. с ваших слов персонаж мыслит, как пятнадцатилетний подросток, что именно дало вам повод так думать, укажите на его детские размышления

Не спорю некоторые предложения, которые вы мне показали требуют доработки, а насчет смысла этого отрывка, то я думаю задумку, какой-либо истории никто в начале не раскрывает.

Вообще говоря, тут не предложения требуют доработки, а руки.
С умением писать рассказы никто не рождается, и если автор не дурак, он сможет всему научиться постепенно.
Самое главное - нельзя быть только чукчей-писателем, надо быть еще и чукчей-читателем.
Это самая простая учеба, не надо ни правил зубрить, ни конспектов писать, просто читать хорошие рассказы. Сто штук надо прочитать. Организм сам усвоит из них все витамины.
Хорошие рассказы можно найти у таких авторов: Лондон, По, Чапек, Чехов, Горький, Толстой, Лесков.
Когда сто штук наберется, надо прочитать двадцать-тридцать плохих расссказов, чтобы выработать иммунитет. Плохие рассказы можно в изобилии найти в сети. Чтобы в их число не попали сравнительно удачные, искать лучше на литконкурсах, среди непрошедших преноминацию с пометкой "графомань".

После этого КМБ смело можно сесть за клавиатуру - будете уже крепким ламером.

[elevardo]

Отлично сказано, чарот.

[sir-ris]

Сообщение от чарот

Вообще говоря, тут не предложения требуют доработки, а руки.

Не руки. То, что требует доработки, одним словом, а тем более, частью тела, не назовёшь. Кстати, пишут отнюдь не руками. Руками рисуют буковки.

[Диана]

Дальняя дорога

Скрытый текст - повесть:

Enjoy the silencе
А девочки худеют ради любви


I Другие герои
Берешь с собой --- и идешь по улице. Это не улица Москвы, Питера или Челябинска, это вообще не улица какого-то города; она похожа на все улицы и не похожа ни на одну. На асфальте лежит журнал, солнечный луч читает его; слышен шум газонокосилки, но никто не стрижет траву у себя во дворе, и ты знаешь это. Так рано, но никакие бродячие собаки не выбегут тебе навстречу и не будут лаять на тебя, а ты не будешь орать и плакать от страха под чьим-то глухим забором. Заборы... Хм. Тут нет заборов, кстати.
Берешь в руки – и идешь, медленно идешь. Это утро, так светло.
Очень тяжело.
Так, ну теперь время рассказать. Если ты пойдешь по дороге и пройдешь ее всю до конца, до тупика с мусорными баками и желтой песчаной ямы, и не выпустишь из рук ---, то... Что случится? Ну, ну? Не знаешь. Никто не знает, ха-ха. Да, такой безумный смешок появляется у всех, кто ходит этой дорогой.
Я уже несколько раз была здесь, а мне до сих пор страшно.
Солнце в глаза; все заплывает слезами.

II Италия
Солнца слишком много; кто бы мог подумать, что будет так тепло и светло, что город будет так удивительно красив, как стареющая красотка при грамотном освещении, что песок будет блестеть, как алмазная пыльца, что будет золото, молоко и жемчуг небес.
Пффф, как много эмоций.
Кто бы мог подумать, что в Москве будет столько солнца.
Саша приехала сюда в первый раз, ей было плевать на стандартную экскурсионную программу, ей было плевать на памятники культуры, архитектуры, истории; она первый раз приехала в другой город одна, ее жизнь сделала поворот, от которого у нее кружилась голова, а теперь еще и недобрая столица была до самых крыш заполнена солнцем, жарой, мороженым и цветастыми платьями. И мама осталась плакать дома одна, а не мучала ее своими темными мыслями, которые все чаще навещали ее с тех пор, как она не поступила в институт.
Пфффф, какая разница.
Саша отвечала так на любой заданный ей вопрос. Особенно маме. А мама теперь думала, что МГУ сломал жизнь ее дочери.
Учиться во Владимире не было смысла, да и время уже было упущено. А мама не могла поверить, что ее дочь никогда не станет математиком. Она хотела этого больше чего-либо. Она обзвонила всех своих знакомых в Москве, чтобы найти хоть какой-то шанс, лазейку, но... Ничего.
Официантка, промоутер, продавец-консультант, сучечка в униформе, которая затащит тебя в социально-опросную мафию, которую все эти властные мужики с волосатыми руками время от времени шлепают по попе, - это была тупая работа, это был тупой город, это была тупая жизнь, не желавшая меняться ни в какую из сторон, и Саша была уверена, что... Она не хотела так жить. Не хотела работать, не хотела замуж, не хотела маму; она ведь даже в школе типа неплохо училась, она любила физику и математику, у нее все было хорошо. Достоевского она никогда не понимала, и Достоевский ее тоже бы не понял; она просто хотела быть математиком. Она могла, но не смогла.
У мамы была знакомая – так, мелочь, НИИ, инженерия, но у той тоже была знакомая, и еще одна, и... такой сложной цепью мама вышла на некую женщину, А.И. Она была богатой вдовой известного профессора, она не была слишком старой или слишком молодой и искала себе личного секретаря – да, тетка, прекрасная во всех отношениях. Саша думала о том, каково это – быть богатой и одинокой, и ей нравилась эта мысль. Да, нравилась.
Прощай, мама.
Все закончилось. Земля уплывала у нее из-под ног. Так или иначе, Саша не была теперь туристкой, командировочной, бедной родственницей из далекой провинции, даже студенткой не была, и ей было запредельно, фантастически хорошо, даже при 18 годах, брошенных под колеса электрички Орехово-Зуево - Москва. Она знала, что будет работать; она знала, что все будет с нуля, никаких друзей, никаких парней, мужей, детей, родителей... Пффф, отлично. И она была рада этому. А особенно тому, что была здесь и сейчас, что было южное тепло, сухая кожа, цветы и розовое масло.
Маленькие палатки с хот-догами. Девушки купаются в фонтанах. No women, no cry.
Эта Москва была уже не тем городом, куда она приезжала с мамой поступать в институт. Улицы так долго, невыносимо долго тянулись и были такими похожими одна на другую, улицы-близнецы, тройняшки и котята черной кошки от черного кота; солнца было так много, и оно перетекало с одного тротуара на другой.
На асфальте старуха разложила книжки, и они тоже превращались в бриллианты на солнце, даже розово-голубые обложки дешевых любовных романов.
Мамы не было рядом. Зрело желание выбросить свою старую сим-карту, чтобы не было тупых бесконечный звонков, не было кое-чьего несчастного обеспокоенного голоса; но все еще было так зыбко, и можно было усомниться в том, что у Саши таки есть работа, что она будет жить в Москве у этой тетки... Она, может, вовсе не примет ее и скажет: «Гуд-бай, детка!» Но уже теперь Саша знала – она никуда не вернется, у нее новая жизнь. Прощай, малая родина.
Карта вела ее все дальше. Хотелось забросить карту, идти, куда глаза глядят, прыгать и махать руками, и юбка так кинематографично вилась вокруг ног, не глупо, не задираясь, а красиво, красиво... Фонарики из цветного стекла тщетно спорили с дневным светом, и все было чисто в тот день, словно в то время пока Саша покупала билет, пока мама душно плакала ей в шею, Москву отчищали сотни маленьких эльфов.
У Саши было немного денег. Она к чертям упустила свой выпускной, свой последний звонок, свою эпоху школоты и не то чтобы жалела об этом; только теперь ей пришла в голову мысль купить вина – белого, красного? – и применить штопор с бесценного многофункционального брелка по назначению.
К черту карту. Только чемодан и прижимал ее к земле, больше – ничего. Машин не было, она шла по самому центру улицы, двигаясь к большой арке, встречные мужчины заглядывали ей в лицо и она тоже заглядывала, все старики внезапно исчезли с лица мира и все жители этого города были молоды, дивно молоды.
Это Италия, подумала Саша. Это Италия, в которой она никогда не была; это точно Италия.
***
Я просто шла по улице, я ничего такого не хотела. Было 30 июня – месяц без Олега. 6-7 утра, ни одного прохожего; подходящее время для того чтобы поплакать в одиночестве, сидя в парке на солнышке.
Я уже плакала, мне казалось, что солнце бьет в глаза; ну, девочки, вы же меня понимаете, невозможно плакать просто так, без легкой наигранности и драматизма, без прижимания пальцев к лицу, и вот я шла так, у меня тряслись плечи, словно они были вообще отдельно от меня, и тут
черное, черное, черное, черное.
Оно ущипнуло меня за икру. Оно больно ущипнуло меня за икру, и для него я не была живой, оно не могло даже подумать, как мне больно, какую боль оно мне причиняет, что мое тело – это не пластилин в его руках, что я живая, что каждая моя нервная клетка с криком стучится мне в мозг, потому что ей больно, больно, больно...
Все смотрели это фильм, ладно, все наверняка боялись засыпать после него – так вот, представьте себе это волосатое существо, его цепкие пальцы с гнилыми ногтями, и думайте, что это оно вцепится в вас, когда вы переступите границу его владений. Представьте себе Самару, я до сих пор так думаю, чтобы не боятся слишком сильно того, что не имеет образа.
Мне больно, больно, больно.
Солнца больше не было. Я кричала, я прыгала, но ничто не могло бы вырваться из ее когтей. Ее. Буду считать ее девкой. Только женщины способны на такую жестокость.
- Отдай, - короткие слова, брошенные коротким голосом в перерыве между моими криками. – Отдай мне.
Нет, нет, отпусти меня, пожалуйста, нет, нет, нет.
Трудно кричать долго и трудно плакать долго; я не думала, что во мне может быть столько слез, но пока я кричала, все мое лицо было мокрым.
- Отдай.
Отдай. Отдай, отдай.
Я лежала на асфальте и не видела, с какой Она стороны. Я боялась смотреть и боялась, что она снова станет калечить меня. Моя туфелька на каблуке свалилась с ноги, теперь лежала подо мной ирезала каблуком позвоночник.
Отдай.
Она пинала меня ногами, она была не одна – кто-то еще набежал, кто-то еще крутился вокруг меня, и все они ненавидели меня, и все ---.
Отдай, отдай, отдай.
На карачках я пыталась убежать от них; все дурной сон, ноги еще шевелятся, руки едва выдерживают тяжесть собственного тела, но я ползу, и мне кажется, что серая ступенька подъезда приближается, что я спасусь. Все нормально, все сейчас будет хорошо; белая крыша машины, припаркованной на обочине, бросила в небо прозрачный луч отраженного дымного солнца. Поднявшись на ноги, сумку прижала к животу, открыла дверь – а там она. Она.
Ну да. Я плакала.

III Анна и ванна
Мы играем на гитарах, а вы не играете.
Тень и солцне путались в ветках деревьев, голуби сидели, тесно прижавшись, хотя потребности греться друг от друга у них не было – на кирпичном углу дома, во дворе которого торчала теперь Саша, она увидела адрес, который был записан у нее на нескольких бумажках – в кармане, в сумке, в обложке паспорта, чтобы не потеряться.
На вокзале она услышала классную песню, она теперь крутилась у нее в голове. Ручная сумка стала загадочно тяжелой, хи-хи, да потому что там лежала бутылка Арбатского вина, хи-хи, а никто и не знает.
- Так-так, ты случайно не заблудилась, детка?
Спину обдало холодом. Саша резко развернулась, и увидела ее – тетка стояла перед ней, какая-то странная, непривычная глазу, гость из других миров. Лицо морщинистое, смуглое – и глаза дикие, страшные, блестящие так, как у людей глаза не блестят, как не бывают губы такого красного цвета от природы. Шмотки – не модные и не отстойные, но светлые брюки, майка, расшитая монетками и розовый шарф в тон – нелепость, странность, когда она могла бы сидеть тут на скамейке и листать журнальчик в ситцевом халатике.
- Нет. Я ищу...
Без слов – они обе уже знали, что одна встречает гостью, а другая на сегодня достигла своего причала, пришла таки по адресу.
Они обе так внимательно изучали друг друга: А. И. отошла даже подальше, чтобы посмотреть на Сашину длинную юбку, на стоптанные балетки и блуждающий румянец на щеках.

Она поселила Сашу у себя в доме и дала ей день на акклиматизацию. Они вместе ходили по ближним магазинам, но там, кажется, А. И. была не более знакома, чем Саша, продавщицы безучастно продавали ей сырок или колбаску, а Саша запомнила дорогу с первого раза и вскоре потребность в штурманском управлении со стороны новой хозяйки исчезла. Зато теперь Саша могла купить себе там кое-чего, чтобы уборка, которая также входила теперь в ее обязанности, не была очень уж скучной. Обычно кое-что Саша прятала за холодной батареей в своей комнате.
Как-то А. И. Попросила заняться ее бумагами, счетами ЖКХ и позвонить в пенсионный фонд. Должны были придти бумаги из суда; она тянула старое дело с дележом части мужниного имущества, это было нетрудно, но нудно и волнительно, требовало сил и времени на изучение постановлений и повесток... Саша села за длинный черный стол, телефон моргал на нее оранжевым глазом, а ее руки не желали шевелиться и даже просто притрагиваться к этим острым белоснежным листочкам. Ну да, она же типа математик.
Ни тогда, ни в другой день Саша так и не сделала ничего путного; один звонок в пенсионный фонд, неверно записанный телефон, по которому А.И. и вовсе не стала звонить, - все уходило в молоко, никаких плодов своей деятельности Саша не замечала и была рада этому. Уборка спасала. По крайней мере, так Саша успокаивала саму себя, когда думала о том, за что она получает в месяц свои 10 косарей – пусть мама думает, что она занята исключительно интеллектуальным трудом и готовится из последних сил в институт. Она домработница, но живет в Москве, и мамы тут нет. И кое-что за батреей. И все ОК.
«Почему она не уволит меня? Зачем я ей нужна?» - Саша задавала себе это вопрос, но не слишком настойчиво.
Месяц прошел, как сон золотой. Саша не устала убираться целыми днями, ходить в магаз за продуктами, не устала упиваться своим одиночеством и свободой. Дома они почти не разговаривали; Саша покупала себе глянцевый журнал-дурнал и уходила упиваться чужим богатством в свою тесную комнату с дымчато-зеленоватыми занавесками. А.И., Анна Иванна, Анна и ванна, не досаждала ей разговорами или нотациями. Приведи Саша домой какого-нибудь парня от метро, она и тогда верно не слишком бы разозлилась.
Один раз:
- Кто это на фотографии?
Насчет фотографий – хотя бы одна черно-белая карточка с изображением темноволосого мужчины лет 35 висела тут в каждой из трех комнат, на кухне, в прихожей, на балконе, Саша даже пыталась найти ее в туалете. В комнатах висели разные фотографии: лицо чуть повернуто вправо, чуть повернуто влево, он сидит сложив руки на груди или сжав пальцы замком – на кухне была копия одной из фото в комнате А.И.
- Хм, - ответила А.И.
- Это ваш муж?
- Да.
Никаких разговоров. Несколько раз, когда хозяйки не было дома, Саша примеряла ее вещи и поражалась тому, из чего и как они сделаны. Ничего похожего на то, что носила Саша, ее мать, подруги, одноклассницы, и все так красиво. С удивлением обнаружила – старушка А. И. ведь не толще ее!
Был август, снова было хорошо. Вместо тяжести пылесоса (старье, могла бы и новый прикупить – распродажи ведь) Саша хотела бы снова пойти погулять, или сходить в клуб, просто поехать в «Охотный ряд»... Все, что угодно. Но:
- Саша, я хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что.
- Что именно?
Она почему-то хотела, чтобы Саша пошла по этому адресу.
- И никуда не сворачивай. Я не довольна тем, что ты все время бродишь где-то,вместо того чтобы заниматься делом. - У Саши на щеках тут же выступили красные пятна – не стыда, а злости.
- Ладно.
Она еще и должна была взять именно эту сумку. Тяжелая. *** тяжелая сумка.
Саша не встречала во дворе никого и никогда, словно этот дом принадлежал одной А. И. и они жили в этом доме одни. Вольная воля, как после переезда из коммуналки.
Автобус, трамвай или метро совсем не требовались – это был тот же самый район, полоса джунглей в виде бульвара, раскопанная тепломагистраль... Саша видела кучи песка, разнесенные по всем тротуарам суетливыми ногами прохожих. Светило солнце, сумка была такой тяжелой и тянула плечо. «Не забыть зайти на обратном пути в магазин. Мб куплю сигарет».

IV Олег
Не хочу помнить о том, что было, и что бывает со мной теперь так часто.
Надо бы рассказать вам, кто я, но это, на самом деле, совершенно не суть... Не все ли равно? Я есть я, просто я. Просто я прохожу эту улицу до конца, от первого столба до последнего. И каждый раз они все, эти существа, издеваются надо мной, никакого секса или насилия – они просто издеваются надо мной, они бьют меня, даже если на теле не остается синяков – бьют, бьют, и Она – всех злее.
Кто такие эти существа? Я не могу описать. Они не страшные, просто они не животные и не люди, они – из других миров. Таких вы не видели в ужастиках, о таких вам не расскажет ни школьный учитель, ни экзорцист, просто я сверхъестественно их боюсь.
Но опять хожу. Я бы никогда не возвращалась оттуда, и это не потому, что мне нравится то, что они творят надо мой.
Лежа на холодном бетоне ступенек пятиэтажки, я думала, что уже умерла. Жмурилась так отчаянно, хотела проснуться.
А потом открыла глаза и оказалось, что я уже не лежу, а...
Олег. Тот день был месяцем без него – а теперь это было уже 30 апреля, лучший день моей жизни, когда я еще ничего не знала.
Я любила Олега, а он не любил меня. Ну, как всегда. Он любил мою подругу – может, тоже не слишком, но... Плен «отношений». Я готова была съесть белые пуговицы с его белой рубашки. Я любила его так, что у меня замирало сердце, что его голос был лучшим из всех голосов, каждое его слово было золотом. Видите, я же плачу, это все не просто так.
30 апреля я не могла себе представить, что после школы он уедет в свой родной город Хабаровск, что он бросит меня в одиночестве; мы с ним никогда не разговаривали толком, это только я говорила с ним и мне не требовались его ответы. Но так или иначе его больше не было, я больше никогда не видела его, он не отвечал на мои письма, он переселился в другой мир.
Тот день был днем моей беспричинной золотой радости. 30 апреля мы проходили диспансеризацию, а в конце стояли в очереди в гардероб, чтобы забрать свои пальто. Хотя они были уже и не нужны – стало уже тепло, я помню...
30 апреля – это снова сегодня. Я стояла рядом с Олегом, пропустив вперед себя человек пять, просто я хотела быть к нему поближе, я даже могла потрогать его (но он же уехал, этого не может быть, не может...) и Сережка, сирый и бесцветный рядом с моим божеством, стоял и от души ржал над шуткой Олега. У него смешные шутки – хоть я и позабыла многие.
Я ослеплена.
Я взяла пальто со стойки (нет, нет, нет), одна рука двинулась по извилистому пути рукава, другая...
Мое сознание билось внутри моего резинового-упругого тела, не подчиняющегося командам, отдаваемым из другого времени. Я хотела притронуться к его щеке и идеально-рыжим волосам, но не делала этого. «Ну же, почему нет, почему ты не сделаешь этого, почему, разве...»
Пальто было мне тесно. Я помню, все дико смеялись – я случайно, в ослеплении олеговой карамельной рыжестью, схватила чужое пальто не глядя... Смешно, да... А я буду плакать до скончания веков.
Мне нужно было так мало. Я же видела его.
Мы шли домой все вместе, солнце било в глаза; нас окатила поливальная машина, мы визжали и смеялись, я рассказывала о фильме «Уроки вождения», а Олег спросил меня:
- Что значит «амбивалентный»?
Мы так много смеемся и щеки все время болят.
Почему я не могу дотронуться до него? Почему?

Час черные существа убивали меня, а я получала взамен один день возвращения в прошлое. Что я делаю? Зачем? Я такая глупая.

***
Институт – Саша думала о нем, делала какие-то планы, но даже самой ей не верилось в то, что есть шанс на их исполнение. Она поступит – да никогда, никогда она не поступит, куда, зачем, ничего не будет, пффф...
Сумка на плече была как-то странно тяжела. Песок.
И вдруг, откуда ни возьмись, появился папа.
Они развелись с матерью еще очень давно, когда Саша вообще не особенно волновалась на этот счет, и ее только успокоило прекращение ежевечерних ссор. Отец ушел, не оставив денег и адреса, ему было плевать на дочь, ей было плевать на отца. Они совсем не общались, Саша выросла и стала совсем другим человеком, и даже не знала, в каком городе он живет.
- Привет, Сашка.
Они шли и песок забивался им в обувь.
- Ну что, как планы на будущее?
Саша не удивлялась и сама не могла понять, почему ее ничто не удивляет. В голове – мед и золото. Отец не постарел ни капли, он был таким же, каким она помнила его во времена, когда ей было шесть или семь, а ему... Да, она и этого не знала. Она не знала, сколько ему лет, старше он мать, моложе или они учились в одном классе.
- Не знаю, пап. Все ок.
Солнце заливает все на свете, слепит и делает тебя беспомощным в этом солнечном аквариуме.
- Ты несешь что-то тяжелое? Дай я понесу...
Его руки, совершенно чужие, незнакомые, - не более родные, чем руки какого-нибудь вонючего мужика, которые виснет у тебя над головой в метро, - тянулись к ее плечу, и тут...
Саша побежала. Солнце погасло, хоть и не совсем. Песок выворачивался у нее из-под ног, но не с пляжной веселостью, а с вязкостью и зыбкостью ночного кошмара. Он гнался за ней; к плечу, перекошенному и перетянутому сумкой, вмиг отяжелевшей в несколько раз, тянулось все это тепло и холод, тепло разложения, лед земли.
Это больше не была солнечная летняя Москва. Саша бежала и уже знала, что не убежит далеко, она никогда не бегала хорошо, только вдруг
***
Это тоже было тепло. Все люди, если подумать, теплые, как батареи, от некоторых людей можно согреваться, заряжаться энергией, и тут чья-то рука обвила ее, но не так, как это могло сделать существо, казавшееся ее отцом. Только тепло, никакого зла или холода; она как-будто тащила ее,и в то же время Саша шла своими ногами.
- Ммммм... Ты кто?
Саша не успела заплакать, только немного заикалась после каждого слова. Они сидели на полу, за широкой стеклянной витриной была видна улица, машины, небо, деревья, все-все, просто мир, просто город; только они сидели на полу, он был холодным и шершавым, а девчонка, которая смотрела на нее, выглядела как-то... странно. Вроде бы ничего особенного: натурально русая, светлокожая, простые серые глаза, немного сонные, губы, едва сжимаемые, уголки рта, чуть опущенные. Саша долго смотрела на нее и сама не понимала, что пялится на чужое лицо.
- Это ты кто, - вдруг агрессивно спросила девчонка. Она передернула плечами.
- Кто это был?
- Откуда мне знать, - так же резко ответила девчонка.
Закрыть глаза, открыть их; может сон плохой, может, она слишком много выпила, не может же всего этого...
- Да может, может. Все, как в кино.
Ее звали Маша, она сидела рядом с еще одной такой же потеряшкой и ждала, когда призраки придут внутрь.
- Нет, может, они не придут?
- Нет. Им ничего не стоит пробраться сюда. Обычно они всегда...
- Что это за место? Что ты тут делаешь?
- Не ори на меня. Я знаю, что тут делаю.
- Зачем? Я хочу обратно, мамочки, я не хочу этого всего.
- Нет. Ты же пришла...
- Да я по улице просто шла!
Женская ненависть.
- Нет, не просто.
Саша сидела, прижав к груди руки, сумка валялась рядом, она совсем забыла о ней, только руками хваталась за нее, боясь, что она пропадет – хотя на что ей теперь все это? Она же сейчас умрет, умрет... Маша схватила сумку:
- Ты не могла не знать! Ты тут не просто так!
Ее руки рвали подкладку, трещала синтетическая ткань, Маша порезала пальцы упрямыми нитками; у нее по щекам вдруг потекли слезы, она вытащила какой-то небольшой кружок и бросила его Саше.
- На. Что это, как ты думаешь?..
- Я ... Я не знаю.
Маша плакала.
- Они сейчас придут, - всхлипнула она.
- Что это? Почему ты плачешь?
- Я не знаю. Спроси у того, кто тебе это дал. Я нашла эту штуку через некоторое время, как начала ходить этой дорогой. У меня такая же. Она была под стелькой новых туфлей, разбита надвое, одна половинка на каждую ногу, - усмехнулась, - Но призрак хотел отнять твою сумку. Я подумала...
- Откуда эта хрень берется? – Саша тоже заплакала. Это все было так тяжело, невыносимо тяжело, и она не могла справиться со всем этим, она не хотела этого всего.
- Я не знаю. Откуда она у тебя?
- Мне ничего не говорили. Я просто взяла ее с собой, - пальцам было прохладно от меди в черно-зеленых рисунках.
- Они почему-то не приходят.
- Почему ты плачешь? Ты тут уже не в первый раз?

- Зачем, зачем ты сюда ходила?
- Я просто хотела увидеть его еще раз, посмотреть на него, послушать, побыть рядом с ним. Ты даже не можешь себе представить, какой он красивый. Он самый красивый. Я так люблю его, господи,так люблю... – Да, хотя обычно все так говорят, как раз за эпоху до фразы: «Какие же они все сволочи».
Они сидели, обнявшись, ничего не происходило, за витриной улица меняла цвет с зеленого на красный, на синий, на белый, на серый, возвращалась к природным цветам.
- Я хочу обратно. Выведи меня отсюда. Ты же должна знать все здесь...
- Они должны были придти и убить нас, и тогда мы попали бы... Я не знаю, куда бы ты попала. Цветов пока нет. Может, уже можно... Пошли?
Растерзанная сумка, медный кружок, какие-то бумажки... Саша взяла их с собой, просто так, потому что не могла оставить здесь, в этом странном месте, что-то свое, свой след.
На улице – был воздух, был ветер. Журнал лежал на лавочке, и то же самое лицо, что и на последнем выпуске телепрограммы у А.И., улыбалось с его страниц. Машины. Только с одного дома, обычной белой бетонной коробки, почему-то текла вода, словно это был природный водопад, и словно это нормально, ничего особенно, нормально, что весь мир, весь этот гребаный мир сошел с ума, зеленое, красное, ах!..
- Ты чего?
Маша смотрела на свою новую знакомую, она дергала ее за руку. Водопада больше не было.
- Я хочу домой. Отведи меня домой, пожалуйста...
- Я не знаю. Я не знаю, как тут все...
Солнце залило Сашу по макушку.

V глава. Запахи Европы
Это было похоже на просмотр фильмов в кинотеатре; Саша чертовски давно не ходила в кино. Ей просто не с кем было сидеть там, в темноте, целоваться или не целоваться, есть попкорн, –сладкий или соленый, - плакать или ржать от души вместе с какой-нибудь тесной компанией школьников. Это было похоже на кино. Она знала, что это Маша, но как-то « не узнавала ее в гриме», она никогда бы не поверила, что это она – только здесь, в мире снов и сказок, верилось во все, что угодно, особенено с этой вязкостью в области ног.
Самое главное – Маша сияла. У нее сияло лицо, сияли глаза, улыбка не сходила с губ, зубы были белее белого; она казалась какой-то очень красивой и несчастной, будто истощенной болезнью; Саша не верила в бога и не ходила в церковь, но, разумеется, знала истории о Христе – вот, Маша напоминала ей воскресшего Иисуса Христа, такой она была красивой и истерзанной.
Это было как кино. Саше, первой из людей, удалось видеть все со стороны, видеть даже больше, чем кто-либо мог видеть. Снова Христос – третий взгляд Бога. Она видела как она радуется, как мысли пересекают ее лицо, как она хмурится или смеется. Она видела. Как она чувствует, как вертить браслет на запястье.
Потом она увидела Олега. Первые секунды – бегущая строка мыслей, счастье владеть собой и своей душой. «Рыжий. Пффф. ---. Неплохо тут. Тепло. У него длинные ноги. Рыжий. Нос. Такой европейский. Глаза – зеленые? Боже, зеленые глаза. Какой он красивый.» И все. Полная шиза – Саша плохо помнила все дальше. Она только знала, что он красивый, и это была главная радио волна ее настроений.
Малютка Машенька сияла и не могла притронуться к нему, только у нее за спиной дергалась, колебалась серая тень, привязанная к ее тяжелому земному телу; тень, которая все так же не могла притронуться к его мягкой светлой щеке. Малютка Машенька.
Такие чудесные волосы. Саша не знала, о чем она думала – мысли убегали вперед, а она оставалась тут и могла погладить его волосы своей бестелесной рукой.
«Это чужое место. Уходи!» - кричала серая тень. Но она ведь всего лишь тень...
Это было чудо, что он был таким красивым. Серая тень колебалась, крюки земли раздирали ее на части; эта тень тоже была Машей, но той, у которой вместо глаз были бледно-серые дыры, которая больше не могла держать спину прямо или смеяться так, как смеялась раньше.
Улица, солнце, весна и тепло; и вдруг Саша увидела, как чья-то такая же длинноногая тень ложится на асфальт, как он, этот человек, идет к ней, и она видит...
У него было лицо, и она знала его – это темное лицо с фотографии в комнате А. И. , лицо, запечатленное во всех возрастах, молодым или уже не слишком, во всех возможных ракурсах... Он шел к ней. Он шел.
Олег пожал плечами.
- Что значит слово «амбивалентный»?
Маша настоящая видела только Олега, только его, никого больше, даже смотря на других людей; Машина тень видела еще кое-кого, пришельца из иных миров, почему-то жаждавшего подобраться к ним, жаждавшего Ады, Ады, Ады...
Издалека сигналила поливальная машина.

***

Я же все видела, я все знала. Я видела, как эта девица смотрела на него. Все. Конец. Ничего мне больше не надо.
Я все видела. Я видела того человека, который шел к ней.
- Ада? Ты пришла, я знал, ты...
Она не была Адой; она не звала его, этого не могло быть. И все уже закончилось, мы вернулись. Все та же улица, то же красное и зеленое.

- Кто это был?
Саша не отвечала. Она смотрела в пустоту, зрачки у нее мелко подергивались, она не отвечала на прикосновения, на голос, на крик...
- Сейчас. Подожди. Я знаю, кто это. У тебя есть сигареты?
Мы пошли вперед, все дальше и дальше, красная алюминиевая банка сверкала у меня под ногами, весело звенела, подбрасываемая моей туфлей. Саша рассказывала мне о Владимире – о городе, а не о парне. Хотя обычно девушки болтают о парнях, а не о городах.
Олег немного умер во мне. Ничего нет. Конец. Больше не могу.
Саша рассказывала мне о своей прошлой жизни. Она выщелкнула сигарету из воздуха, вокруг нее разнесся этот вязкий тошный дым.
- Ты давно куришь?
- Нет. Я как раз стала работать у А.И. Знаешь... Сейчас моя жизнь поменялась. Я стала по-другому смотреть на все.
Да. И на Олега.
- Он классный мужик, - она затянулась. Маша вздрогнула, у нее на спине восстала целая армия ледяных мурашек.
- Кто это был?
- Да так... Не важно.
Саша повернулась, посмотрела на Машу. Такая сутулость, сухие волосы и бледность – все это не вызывало у нее никакой жалости, пффффф. Она всего лишь тень. Она ничто.
- Нет, скажи мне. Ты знаешь его? Что он хотел от тебя?

Она не отвечала мне. Она стала какой-то другой. Сигарета, которую ей было удобнее дрежать в правой руке, а не в левой; ее косая улыбка и заломленная бровь, и тело, которому были страшны все эти движения. Она рассказывала ей о своей матери, отце, сказку о переселении из Владимира в столицу, и Маша видела, как там, в конце улицы, загорается красноватое царское свечение, манящее и теплое, как кровать и одеяло в конце холодного трудного дня. Выходом был тот же самый путь, что и приводил всех сюда – просто пройди до конца, просто не сворачивай, просто иди. Раньше там правда был выход – а теперь красное.
- ... я ни разу не пила до 18 лет. Такая я правильная девочка.
Заломленная истонченная бровь.
Кто была эта женщина? Кто она? Знает ли она о...
Небо было рыжим, таким рыжим, что кололо мне сердце.

VI глава. Единицы человеческих душ
Кто она? – Саша не желает отвечать на этот вопрос.
Они снова были на итальянских улицах Москвы, Саша зачем-то вела Марью в свой новый дом и у нее в души уже комкался твердый бумажный комок против происходящего. Она не хотела, чтобы Маша знала что-то. Что-то о странном месте, об А.И. и о ней самой.
- Не выпьешь со мной?

Она могла говорить все, что угодно, но Маша слышала не только то, что ей говорили. Так ей вдруг открывалась суть вещей. Она просто приходит, безо всяких причин и следствий, она просто есть и она просто с тобой, теперь уже навсегда.
Когда она говорила, что рада жить в Москве, что ее жизнь тут прямо-таки не жизнь, а малина – она говорила, что не знает, почему стала пить. Зачем, почему, откуда взялось это все? Этого ничего никогда не было, и вдруг пришло, и она не могла даже понять, почему она хочет вдруг всего такого, почему... Она не собиралась поступать в институт – но ведь она всю школу хотела учиться, она хотела быть кем-то, она хотела изменить мир. Ее тошнило от сигарет, она не могла повесить куртку на вешалку, когда бывала пьяна, она не может сказать Маше, кто был этот человек, не может, не может, не хочет...
Маша знала это, потому что кто-то кроме нее знал это. Она знала даже, кто такая была эта Ада, которую звал тот (косой кивок головой вправо).
Олег. Ослепляющая вспышка. И того тоже кто-то любил, точно как она, кто-то...

Двор был пуст, солнце уже не казалось таким ярким, ничто не напоминало больше Саше об Италии. А.И. сидела на скамейке, закинув ногу на ногу; Маша никогда не знала ее и в то же время была знакома с ней вплоть до ее манеры одеваться – потому-что кто-то тот, другой, знал ее.
- Здравствуй, Саша. Долго же тебя не было. Так-так, детка.
С ее майки на девушек смотрели черно обведенные глаза еще кого-то, и взгляд это был живым и мертвым одновременно.
- Так-так. Кого это ты привела?
- Никого, - прозвенело у Маши над ухом.
- Почему? Почему ты не встретила его?
Тонкие руки А.И., смугловатые и морщинистые, потянулись к Саше, забрали у нее медный ---.
- Что это за вещь? – Маша, зачем, зачем спросила?
- Это? Ах, это...
- Откуда они берутся?
- Много будешь знать – будешь старая, как я.
- Кто вы такая? Вы Ада?
Маша хотела плакать, но все мешало ей – и то, что Саша была с ней рядом, тоже.
- Так-так. Рассказать тебе кое-что?.. Расскажу.

Это место – не совсем подходит для прогулок. Я была там так много раз и сохранила даже ---. Призраки – они не злые, нет. Им ведь тоже тяжело и больно все время, как всем, и они не хотят видеть чужих, и они не хотят видеть, что кто-то идет мимо них к кому-то... «Целовался с кем-то кто-то вечером во ржи...»Ну, скажи, к кому ты туда ходила? Читала про зону? Это все неправда, но есть кое-что похожее. Им так больно, что ты станешь немного счастливее. Нет, не спорь. Ты радовалась, хоть и недолго. Они просто забрали бы ---, если бы ты отдала его, и все. И все было бы хорошо. Ты никогда не пошла бы туда, они никогда бы тебя не тронули.
Жила-были два человека, и любили друг друга, и хотели изменить мир. Жизнь проходит так незаметно, смерть подбегает и выхватывает у тебя жизнь, как эстафетную палочку. Как же тяжело одной. Я просто хотела вернуть его. Я так соскучилась... Ну, ты ведь все сама знаешь. И я смогу. Жаль, что я сама не могла его вытащить – ну, кто знает, почему нужен кто-то третий для того, чтобы забирать что-то оттуда (лукавая локовая улыбка). Если бы Сашка привела его сразу, все было бы хорошо уже теперь... А так...
Не ходи туда больше. Я знаю, что говорю. Нельзя туда так часто ходить. Ты стареешь, милая Машенька. Тебе опасно там. Не отдашь мне свой ---? Ну ладно. Иди. Счастливо, иди.


Саша сидела на скамейке. Она ничего не чувствовала и ни о чем не думала, не следила за разговором, которого не понимала и только делала вид, что слышит, думает, понимает... У нее болело что-то внутри и хотелось выпить. Руки чесались, сжимались в кулаки.
Маша улыбнулась, пожала плечами.
- Все будет хорошо, - торжественно, медленно и светло изрекла А.И.
И Маша снова улыбнулась, пожала дрожащей рукой кисть А.И., Сашу потрепала по щеке, словно они были сто лет знакомы, Маша снова неярко сияла, все стало хорошо...

Мне было так тяжело его любить. Туфли тянули меня к земле, я еле тащила за собой ноги. Я не знала, где я, как мне попасть домой и есть ли у меня вообще дом. Я так долго любила Олега, что устала невыносимо. Тогда я решила, что больше никогда не пойду туда. Никогда не будут думать о нем. Пусть это все скорее пройдет, и станет наконец – светло, свободно, хорошо. Только... Поперхнулась – была какая-то мысль, но она быстро ушла, или я ушла от мысли, хи-хи. Дурацкий смешок . Опять улыбаюсь – как много я стала улыбаться. Все стало совсем хорошо и я никогда больше не буду бояться.

А.И. была так рада, что сидела в своей комнате и плакала. Она смотрела на портрет Л.И. и ей казалось, что он уже ожил, он уже с ней говорит, двигается, она трогает его дивные волосы.
Саша привела его и тут же спряталась к себе в комнату.
- Ада, почему тут так много бутылок? Ты что...
- Нет, ну что ты.
Он был так дивно молод, и это поднимало у нее в душе феерическую волну горячих искр, расцветавших по всему ее телу.
- Это все моя маленькая Помощница, - засмеялась, тепло и утробно, так что Л. поймал эту дрожь ее хохотка. – Смотри, как легко она сдалась, даже удивительно.
Только таких пускают в миры снов, только пустых до черноты, только такие там особенно сильны – так было и так будет. Они никого не помнят, никого не любят, у них нет ничего, что помогало бы им вернуться, призраки принимают их, как родных – потому что они и есть такие же, как они, пусть и не совсем похожи пока... Только пока.
- Да, все не то... Как хорошо, что я снова с тобой. Вот, я принес тебе еще ---.
Теплая медь, с которой невозможно было расстаться – потому что хоть он ничем и не пахнет, но на время подцепил этот медный привкус, и на всемя медь – это его, его запах...
Он стер у нее с щеки черную дорожку слез.
- Да. Как я рада, что ты со мной. Так рада, милый. – Кошка, трущаяся о ноги. – Я так переживала за тебя, пока ты был там. Там все-таки. Пфф, как-то неприятно. Смерть, грязь, ничего хорошего. Смерть вообще не так хорошо. Ты со мной... Как хорошо...
Это все не наша вина, дорогой. Это просто у каждого внутри, это то, что вылезет рано или поздно.
Саша за стеной с оглушительным стеклянным грохотом выронила стакан.

[Чинк]

Этот рассказ писался для довольно узкой аудитории. Любопытно узнать как он выгдлядит для нейтральных читателей. Поясняю некоторые специфичные слова. "Антропоморф", вообще это определение обозначает что-либо наделённое человеческими чертами, например ходячий-говорящий шкаф. В рассказе же это слово используется в более "суженном" значении, и обозначает существо сочетающее в себе черты животного и человека. Наиболее известный пример такого, - прямоходящий вариант оборотня.
"Фурри", - 1-е значение: любители произведений литературного и изобразительного искусства с антропоморфными персонажами. 2-е значение: сами антропоморфные персонажи.
Значения других специфических слов поясняются в повествовании.

Подопечный (Часть первая. Пожар.)

Скрытый текст - <рассказ>:

<Огонь полыхал позади. Коридор был заполнен дымом, было трудно дышать. Шерсть была опалена, на минуту назад пушистый хвост было страшно смотреть. Особенно болели пальцы ног, которым пришлось несколько секунд соприкасаться с раскалённым полом. Только способность к большим прыжкам позволила преодолеть этот адский участок. Болело так же и плечо, которым приходилось вышибать дверь за дверью.
- Как хорошо, что у них тут нет бронированных дверей! – подумал Чинк – тогда б толку от меня было мало.
Было осмотрено уже четыре квартиры, но ребёнка нигде не было. Благо, они были маленькие и похожие одна на другую. Каждая состояла из одной комнаты, санузла и крохотной кухоньки. За эти секунды уже успела выработаться система – в комнату, заглянуть в шкаф, под кровать, за ширму и ещё какое-нибудь место где, предположительно могла спрятаться маленькая, перепуганная девочка; затем мельком заглянуть в санузел, там спрятаться было негде; на кухне - похожим образом. Затем опять в коридор, выбивать очередную дверь.
Время поджимало, огонь стремительно продвигался по коридору. Дым уже успел проникнуть в помещения, но, пока, серьёзно в них видимость не затруднял. Пятая по счёту квартира, снова комната, шкаф – в нём, как обычно, только ворох одежды, с кровати до самого пола свисало покрывало. Долой его! ВОТ! Из-под кровати испуганно выглядывала заплаканная человеческая девочка. Увидев здоровенную, обгоревшую, зелёную белку, она перепугалась ещё сильнее и закричала.
- Не пойсо маленькая. Я тебя не опишу!» Как можно ласковей попытался успокоить её Чинк.
Но после трансформации его речь звучала сильно искаженно, со свистом и щелчками. Даже друзья-антропоморфы из убежища не сразу приловчились разбирать, что же он хочет сказать. Что уж говорить о маленьком, до смерти перепуганном, ребёнке! Дитё лишь попыталось глубже залезть под кровать.
Тем временем комната заполнялась дымом. Сообразив, что надо действовать, Чинк резким движением отбросил кровать, схватил замершую от ужаса девочку и прижал к себе. Она не сопротивлялась.
О возвращении обратным путём не могло быть и речи! Огонь уже пробирался в жилище. Но теперь, когда самое главное уже сделано, выбраться особого труда не составляло. Чинк открыл окно, разбивать не стал даже в этой экстренной ситуации, он панически боялся порезаться стеклом до крови. По этой же причине он совершил большую глупость - вместо того чтобы проникнуть на нужный этаж через одну из квартир, до которых огонь ещё не добрался, он прыгнул окно, ведущее в горящий коридор, потому что в нём уже не было стекла. Перед этим он извалялся в луже, но это всё же не смогло полностью защитить его от ожогов, а шерсть на пушистом хвосте обгорела почти полностью. К счастью сам хвост вроде как сохранился – шевелить им получалось. Боль он чувствовал совсем не такую сильную, какая ожидалась бы от таких ожогов, но это, скорей всего, из-за шокового состояния.
Сегодня его прогулка по лесу снова привела его к городу. Он, само собой, соблюдал все предосторожности, каким научили его друзья, но подходить к самому краю леса было очень рискованно. Люди с антропоморфами шутить не любили. Поймать или уничтожить – вот был их принцип при контакте с одним из трансформировавшихся. Но посмотреть хоть издалека, с верхушки одного из деревьев на краю леса было очень любопытно. Сначала Чинк был осторожен. Даже близко боялся подходить к границе леса. Но потом, когда изо дня в день ничего не происходило, он всё ближе и ближе подходил к границе. Люди в лес заходить боялись, а когда происходили облавы, это было слышно за километр, и уйти не составляло труда. Не удивительно, что за всё время его пребывания в этом мире, никто из его новых друзей не был пойман. Единственное неудобство, которое они причиняли – это разорение некоторых убежищ с припасами еды, которую добыть было не так-то просто. Таким образом, расслабившись, Чинк, в конце концов, осмелился вообще подойти к краю леса. И вот он частенько стал наблюдать за городом.
Правда, со временем это занятие наскучило. Люди к кромке леса не подходили, а разглядеть издалека получалось лишь отдельных пешеходов да автомобили. Но только не сегодня! В этот день на глазах, опять начинавшего скучать, наблюдателя произошло ЧП. Из окон первого этажа одного из зданий повалил дым, жители высыпали на улицу. Тут уж Чинк не утерпел и решил приблизиться к центру событий. Как он и предполагал, внимание всех было обращено на горящий дом, и подойти незамеченным получилось.
А тут развивались события прямо как в кино. Большинство жителей дома стояло и обеспокоенно смотрело на пожар. Но тут к ним, почти бегом, приблизилась пара – мужчина и женщина. Они кинулись было к дому, но прохода не было. Женщина стала причитать. Из её слов стало ясно, что там остался ребёнок. А пожарных всё не было.
Голос женщины выражал такое отчаяние, что решение помочь было принято автоматически. Он бросился к ней. Люди в страхе расступились. Супруги же даже не заметили его сразу.
- Эташ! Какой эташ? - спросил он у них, изо всех сил стараясь чётко выговаривать слова. Но всё равно, буквы «Т» и «К» звучали как щелчок, а «Ж» напоминало «Ш» и вообще звучало как свист. Они уставились на него, совершенно не понимая, что происходит.
- Какой эташ? Кте она? – снова повторил он. Женщина наконец поняла, что им предлагают помощь, и прошептала
- Третий.
Чинк рванулся к дому. Она ещё что-то крикнула вдогонку, но он уже не слушал, а зря, - ему бы указали окно квартиры.
Тут он осознал, что сейчас ему придется проникать в дом разбив собою стекло. Страх порезаться тут же лишил его решимости. Фобия, бывшая у него с детства, после трансформации, сделавшей его более эмоциональным, многократно усилилась. Ища альтернативу он стал лихорадочно бегать взглядом по зданию. И заметил, что на нужном третьем этаже несколько окон с торца здания были выбиты, но там полыхало пламя. Страх перед кровью мгновенно пересилил страх перед огнём. Он кинулся в находившуюся рядом лужу и изрядно в ней извалялся. После этого прыгнул в горящее окно. На его счастье оно вело не в комнату, где он бы не смог в огне сориентироваться, а в коридор, идущий через всё здание. Совершив несколько прыжков в длину, он выбрался из пламени. К счастью девочки, до её двери пожар на тот момент не успел добраться.
И вот, открыв окно, из-под подоконника которого стали уже появляться языки пламени, Чинк выпрыгнул, прижимая к себе спасаемую. Прыжки с высоты были одной из его новых способностей, поэтому приземление прошло успешно. Он сразу заметил родителей, стоявших ближе всего к дому. Одним скачком он преодолел расстояние их отделявшее и протянул им ребёнка. Девочка сразу потянулась к маме и та взяла её на руки и крепко-крепко обняла. Отец тоже подошел и обнял их обоих. Чинк стоял и смотрел на эту сцену.
Постепенно его напряжение спадало. Теперь он ощутил боль. Обожженные участки тела дали знать о себе. Вместе с тем он заметил, что остальные люди смотрят на него с опасением.
Пора было уходить. После случившегося он не ожидал, что ему кто-нибудь сделает плохое, но всё же … Превозмогая боль в лапах, он похромал в сторону леса. Не успел он отойти и на сотню метров, как послышался звук мотора и дорогу ему перекрыл автомобиль, напоминающий большой джип. Из него высыпали солдаты, растянулись шеренгой и направили на него автоматы. Из шеренги вышел лысый чернокожий человек и, медленно, подчёркнуто чётко проговаривая каждое слово, громко сказал:
- Остановись и ляг на землю. Остановись и ляг на землю. Ляг лицом вниз. Руки положи за голову. Ноги расставь в стороны. Иначе мы будем стрелять.
Он стал снова повторять и повторять это.
Ещё в убежище Чинк обнаружил, среди прочих своих новых возможностей, способность по почти неуловимым телодвижениям, тону голоса, безошибочно определять, что чувствуют окружающие. Заметил он и эмоции этого человека. Они сначала показались ему странными, а потом и вовсе испугали его. Человек испытывал по отношению к Чинку жалость, смешанную с какой-то сильной внутренней душевной болью, но в то же время в нём чувствовалась железная решимость убить его, если сочтёт это нужным. Он явно не шутил. Чинк сначала недоумевал, как могут уживаться такие противоречивые чувства в одном человеке, а потом решил что он – сумасшедший. Один из тех страшных маньяков, помешанных на охоте за пушистыми, про которых ему рассказывали друзья.
Этот страх, а так же боль и пережитое ранее, совершенно парализовали способность Чинка рассуждать.
- Йа ше ничивчиво не сттелал! Пошаааста отпустите! - только и смог он выдавить из себя.
И стал обходить их, двигаясь в сторону.
- Стой! Не двигайся и ляг на землю. Тогда всё будет хорошо. Ложись. Ложись, а то мы будем стрелять.
Солдаты были очень напряжены, они в любую секунду были готовы привести угрозу командира в исполнение, но Чинк ничего не соображал кроме того что ему страшно, и он хочет отсюда уйти.
- Стойте! Стойте не стреляйте! Он не агрессивный! - раздался голос за спиной Чинка.
Он оглянулся. Это была мать той девочки. Она подбежала к Чинку.
- Не подходите! Это опасно! - прокричал командир.
Солдаты растерялись.
- Нет, он не опасен! Я точно знаю! Подождите!
Она вплотную подошла к Чинку, нежно и ласково с ним заговорила:
- Не бойся. Не бойся миленький. Они ничего плохого тебе не сделают.
Её тон успокаивал.
- Йя ничиво пплахова не стелал. Са что? - сказал он ей.
Тут он не выдержал и заплакал. Звуки, издаваемые беднягой, представляли собой прерывистый свист и напоминали собачий скулёж. Она осторожно обняла его, стараясь не задеть ожогов, и стала гладить по голове и успокаивать, говоря как ребёнку:
- Тихо, тихо, тихо, всё будет хорошо. Они тебя не обидят. Всё будет хорошо. Пойдём.
Одной рукой она взяла белка за лапу, другую положила на плечи и тихонько повела к машине.
- Ты не злой. Это сразу видно. Тебя непременно одобрят, и мы тебя заберём. Я обещаю, мы заберём тебя. Всё будет хорошо. Идём. Идём.
Они подошли к машине. Женщина отпустила его лапу и снова стала гладить по голове. Тем временем Чинк почувствовал, что ему надели большой и тяжелый пояс и пристегнули к нему передние лапы, на задние тоже что-то надели. Наконец на голову водрузили что-то вроде конской сбруи, туго стянув челюсти. Последнее причинило ему наибольший дискомфорт, и он снова было заскулил. Но командир преобразился – расслабился и совсем другим тоном сказал:
- Не волнуйся. Так надо. Это чтоб ты никого нечаянно не поранил.
- Мы вам сообщим - сказал он женщине и сел на заднее сиденье.
Чинка подхватили под руки и погрузили в машину. Это причинило боль и Чинк вскрикнул.
- Осторожно! Не усиливайте стресс. Успокоительное!
Чинк почувствовал укол в шею, и стало темно.
>

[sargon]

Кусочек)) Легенда о Фраусе

Скрытый текст - вот:

В этот день я выбрался на природу, точнее на то, что от неё осталось. Некогда великая тайга под разъяренными лучами солнца превратилась в пустырь, простилающийся до северного моря. И ни одного дерева, лишь пепел.
Утром, по новостям сообщили, что солнце слегка снизило свою активность, поэтому инфракрасное излучение не такое губительное, как обычно, а температура опустилась с сорока до тридцати. Ха! Как бы ни так. Альянс пытается приободрить людей лже-хорошими новостями, хотя общеизвестно, что сегодня тот самый день. Десять лет назад Хэл Хокинг публично назвал дату дня, когда солнечная буря поджарит всё живое на земле. В тот же день Альянс его казнил, как нарушителя спокойствия в тяжелые послевоенные времена, а люди снова заселили бункера, ожидая уже свою казнь…

Я шел долго. Помня времена, когда здесь ещё был лес, я представил, что иду в еловую чащу в тщетных попытках найти своё дерево. Потеряв все надежды и силы, я сел на голую землю. В глазах помутилось, но перед собой я увидел зеленое пятнышко на земле. Это были росточки какого-то растения рядом с небольшим валуном, который укрывал их от солнечных лучей большую часть дня. Это было невероятно и одновременно печально, ведь этим цветочкам не суждено увидеть сказочной красоты синего неба и медленно плывущих облаков-левиафанов. Кто же в этом виноват?
Теперь, я готов! Став свидетелем маленького чуда, я решил, что готов принять смерть за все человеческие грехи.

- Йон.
Обернувшись, я увидел Шема. Его бледное лицо выглядело почти здоровым, но глаза выдавали все те муки что он и все мы пережили за последние годы.
- Что ты здесь делаешь? - спросил я, но ту же понял, что это уже неважно. Шем все же ответил.
- Малех и остальные снова стали молиться… я не хочу, не хочу молиться тому, кто нас ненавидит.

Согласен, умирать в компании легче, но уж точно не в компании сына. Видеть в момент смерти, смерть дорогого тебе человека, это… наверное даже Дьявол милосерднее. Прости меня господи, но я даже не рассчитываю попасть в рай.

Уже скоро. Солнце приобрело темно красный цвет. Мы начали ждать, Шем стоял рядом и о чем-то думал. Десять лет я читал книги, о том, как будет происходить Судный день. В основном скучные научные исследования, но однажды мне попался отрывок из поэмы Хэвена Китса.

И раскаленный белый меч,
Из ножен господь-ина,
Сорвет он душу сына,
Но некому поставить свеч.

А жар достигнет только тех,
Чьи души под тяжестью грехов,
Не достигнут божьих волхвов,
Им в наказанье Белиарский смех.

На кровавом небе стали появляться белые пятна. На секунду я посмотрел на Луну, и в эту секунду она раскололась, раскололась без единого звука, и если бы космос не поглотил её крик, мы бы наверняка услышали ужасающий разум вопль. Так пал наш ангел - Рафаэль. Два больших осколка в мгновенье стали огненными и упали на землю. Грохот и вибрации донеслись почти сразу, казалось, земля низвергнется прямо в преисподнюю.
Тут произошло нечто непонятное. В ногах Шема появился зеленый свет, он прошел через всё тело, и стал пульсировать магической энергией из его пальцев. Эта энергий образовала купол вокруг Шема, который очень быстро увеличивался в диаметре. На секунду я подумал, что энергия входит в Шема прямо из земли. А купол всё увеличивался, сначала он взял под себя меня, потом валун, минуту и граница уходила далеко за горизонт. И я понял, это барьер! Барьер, который защитит нас от солнца, от огненной бури, от ударной волны, что медленно надвигается сюда после падения осколков Луны. А Шем, наш спаситель, посланник Бога, новый апостол! Шем Фраус, мой сын.

[Чинк]

Часть вторая (Трансформация)

Скрытый текст - <рассказ>:

<Чинк пришел в себя. Он лежал на полу, на матрасе в небольшой комнатке, одна из стен которой представляла собой решетку. Окон в ней не было. За решеткой был коридор с другими такими же камерами. Матрас лежал у самой решетки. У противоположной стены, в углу, стояло ведро с крышкой. Ближе к решетке, висел рукомойник, под ним была раковина, и мыльница с куском мыла. Под рукомойником стояло ещё одно ведро. Больше там ничего не было.
Обожженные места болели, но не так сильно как раньше. Ожоги были смазаны кокой-то мазью, некоторые места были перебинтованы. Чинк попробовал было встать, но пальцы так болели, что долго стоять на них было очень трудно, поэтому он лишь привстал и посмотрел за решетку в коридор. В одну и в другую стороны, насколько можно было выглянуть, тянулись такие же камеры, все они были пусты. От проделанных усилий Чинк почувствовал сильную усталость. Он лёг и снова уснул.
Разбудил его лёгкий, но настойчивый стук о решетку. С другой её стороны стояло три человека. Один был в белом халате. Он держал в руках медицинский чемодан, какие носят врачи скорой помощи. Двое крепкого телосложения были одеты в синие комбинезоны с поясами, к которым крепились дубинки. Один из них стучал ею по пруту решетки. Увидев, что Чинк проснулся, белохалатник сказал:
- Доброе утро! Просунь, пожалуйста, лапки через решетку.
Он немного нервничал, но старался говорить ласково.
- Трасти – ответил Чинк, и стал выполнять распоряжение.
- Нет, чуть-чуть не так. Одну сюда, а другую сюда – сказал человек, подойдя ближе и показывая пальцем на два разных просвета между прутьями – вот так, молодец, и задние так же.
Как только Чинк это сделал, охранники надели ему на ноги и руки наручники. После этого один из них открыл двери, переступил через прикованного к решетке белка и, приподняв его голову, надел намордник. На этот раз челюсть была стянута не так сильно, как в прошлый раз. Тогда и остальные двое вошли в камеру таким же неудобным образом. Один охранник стал у изголовья, другой у ног, а тот, что в белом халате, присел за спиной у Чинка и стал рыться в чемоданчике.
- Что со мной путет? – обеспокоенно прочирикал Чинк сквозь намордник.
- Ну, сперва мы тебя подлатаем – уже более расслаблено и непринуждённо ответил врач.
- А потом?
- А потом тебя проверят. Не переживай хвостатенький, всё будет хорошо.
Ответив, он начал смазывать ожоги чем-то, что выдавливал из тюбика.
- Потерпи, потерпи – сказал он, заметив, что Чинк поморщился от боли.
Исчерпав содержимое одного тюбика, он достал другой и продолжил. Когда он обработал все доступные ожоги, в том числе полностью обгоревший хвост, охранники осторожно приподняли пациента сначала за плечи, потом за ноги, чтобы врач мог обработать нижний бок. Пока шла процедура, он задавал Чинку вопросы.
- Пушистик, а как тебя зовут? Моё имя, кстати, Райс.
- Чинк.
- Понятно, это прозвище в вашей стае. А как тебя звали до того как ты изменился? Кто твои родители? Где ты жил?
- У меня проплемы с памятью.
- Хм, а ну-ка проверим насколько.
Он стал задавать разные вопросы, касающиеся этого мира. Чинк ответил в меру того, что смог расспросить у друзей.
- Да, если не врёшь, потёрло тебе память конкретно. Ладно, полежи пока немного. Сейчас тебе принесут поесть. Кстати, ты кто по питанию: плотоядный, всеядный, вегетарианец?
- Всеятный.
- Ясненько. Жди.
Собрав чемоданчик, он, вместе с охранниками, опять переступив через Чинка, покинул камеру.

Этот расспрос навеял воспоминания…
Чинка, которого в миру звали Сергей, пригласили пройти практику в очень именитом НИИ, с последующей перспективой там работать. Это была великолепная возможность. Он явно недоумевал, чем обязан такому, внезапно свалившемуся, счастью. Среди обучавшихся с ним были куда более выдающиеся студенты. И никто из них, насколько было известно, даже в планах не держал там работать. Это должно было бы показаться подозрительным, но Сергей был так осчастливлен этим предложением, что его даже не насторожила подписка о неразглашении всего что увидит. Наоборот – его восторгу не было предела. Секретность - значит что-то очень серьёзное, плюс, узнавшего секретные сведения, скорее всего, гарантированно оставят. Немного огорчало то обстоятельство, что к интернету доступа не будет весь период работы. Ну что ж «Наука требует жертв!».
Окрылённый такими перспективами, он приехал на место своей практики, а, более чем вероятно, и работы. То, в чём будет заключаться работа, превзошло абсолютно все его ожидания. В институте было сделано просто сенсационное открытие – открытие прохода в другие измерения! Другие миры были как почти точной копией Земли с небольшими отличиями, так и не похожими.
Причём было замечено – то, в какой мир откроется проход, зависит от предпочтений и симпатий проходившего. Например, убеждённые коммунисты попадали в мир, где СССР жил и здравствовал, а то и вовсе произошла победа «Мировой Революции». Это не означало, что можно было выбирать себе мир по заказу. Единственный, затесавшийся в группу, молодой учёный-любитель фэнтэзи попал не в край драконов и эльфов, а в мир, где наука осталась на уровне средневековья, но местные жители оказались подвержены мутациям, делавшим их кожу разноцветной, а так же видоизменявшей части тела, что делало их похожими на персонажей этого жанра.
Так уж сложилось, что среди работников этого учреждения не нашлось больше даже мечтавшего о контакте с инопланетянами. В следствие чего были просмотрены биографии и характеристики студентов, обучавшихся в родственном направлении, с упором на увлечения. Увлечение Сергея антропоморфными персонажами (чего он не скрывал) показалось исследователям подходящим.
Наконец все инструктажи и подготовка остались позади. Аппарат был настроен на организм Сергея чтобы, по прошествии условленного времени, вернуть его из любой точки иного измерения – живого или мёртвого. Во избежание второго варианта при Сергее было небольшое устройство, размером с фонарик, которое активировало аппарат на экстренное возвращение.

Всё произошло быстро. Вспышка света и Сергей оказался в лесу. Деревья, на первый взгляд, выглядели вполне по земному. «Антропоморфы, которых он так ожидал увидеть, в поле зрения пока не попадали. И он отправился на поиски. Конца-края лесу не было, после нескольких часов безрезультатных блужданий Сергей начал уставать.
Через некоторое время пребывания в этом мире у него возникло и начало набирать силу странное чувство. Непонятно откуда взявшаяся и практически ни на чём не основанное ощущение что он может хоть сию секунду начать превращаться в того кем уже так давно мечтал стать. Он прямо-таки устал отмахиваться от этой сумасшедшей идеи. Наконец она переросла полную уверенность, и возникло просто нестерпимое желание начать прямо сейчас.
Он остановился. В голове возник образ его фурсоны (именно в голове, а не перед глазами, так как всё окружающее он видеть не перестал), причём не просто внешний вид, а и внутреннее устройство с полным пониманием как будет функционировать каждый орган. Похожее на белку существо, с зелёным окрасом шерсти и головой как у белки-летяги (более круглая, чем у белки, с большими черными глазами и маленькими круглыми ушками). Немного поразмыслив, Сергей решил несколько изменить проект, так как в реальной жизни полностью соответствовать фурсоне создало бы некоторые трудности. Сделал глаза менее чувствительными к свету, в результате чуть худшее ночное зрение, но зато на ярком солнце он не будет слепнуть. А так же вегетарианский рацион заменил на всеядный, – кто знает как здесь с добычей пропитания! Про то что ему надо будет возвращаться в свой мир и что он там будет делать в таком виде, если всё получиться, он даже не подумал. Полностью довольный получившимся результатом он мысленно приказал «начать». По всему телу прошло сильное покалывание и… ничего не произошло.
Сергей был разочарован. Уверенность что всё получится была стопроцентной. Тут произошло то, чего он так ждал, но не превращение, а появление самого настоящего антропоморфа. Похоже он уже давно наблюдал за Сергеем, но обнаружить себя решил только сейчас. Это был прямоходящий фенек, ростом примерно с Сергея, коричневого окраса с кремовым брюхом, передней частью шеи и подбородком. Кончик хвоста был белым. Он заговорил на вполне разборчивом русском, правда, звуки были немного искажены.
Интересно, что хотя миры были очень разными, в той местности, куда перемещался исследователь, говорили на понятном ему языке (не обязательно на русском, например, если он знал русский и английский, то, как вариант, - встреча с англоязычным населением, причём даже в мире, где Англии и в помине нету). При всём при этом письменность могла быть совсем другой. От сохранившегося твёрдого знака после каждой согласной и буквы «ять», до совершенно незнакомых символов в роли алфавита и даже иероглифов.
Так вот, пришедший заговорил:
- Наконец-то ты стартовал! Я уже устал за тобой следить. Думаю наш – не наш? Ну ты сам понимать должен - мы тут охотников опасаемся и всякому зашедшему человеку показываться не будем. Надо было только ушел от людей, и сразу стартовать, а не нас искать. Ну да ладно, добро пожаловать! Значит там всё без изменений. По прежнему надо в лес бежать.
Сергей слушал этот монолог совершенно ошарашенный, хотя и очень ждал такой встречи. Когда эффект неожиданности немного притих, ошарашенность уступила место огромной радости, почти эйфории. Антропоморф это заметил.
- Я тоже рад тебя видеть. Мы рады новеньким. Что-то давненько никого не было. Что там у вас в большом мире происходит? А то у нас батарейки давно кочились, радио не послушать. Ты принёс батарейки? Ой, какой я невежливый! Даже не представился. Меня зовут Шэн, а тебя как?
Сергей хотел было сказать своё человеческое имя, но подумал:
- Раз всё получилось, и я стал изменяться, так что меня уже за своего безоговорочно принимают, то какой же я теперь Сергей?
И назвал имя своей фурсоны, которой становился:
- Чинк.
- Хорошо Чинк, давай уже идти домой, а то уже стемнеет скоро.
С этими словами он ухватил Чинка за руку и повёл сквозь лес. Вскоре солнце село и вправду начало темнеть. Но в темноте Чинк видел уже лучше, или это ему так казалось? По дороге им встретились ещё антропоморфы. Они, все как один, обрадовались новичку. Некоторые пошли вместе с ними, а другие помчались к остальным сообщать новость. Когда Чинк с сопровождающими добрался до убежища – поляны с вырытой землянкой. Там их уже ждали все – около сотни самых разнообразных фуррей. Цвет их разглядеть было сложно, так как, вопреки ожиданиям Чинка, огонь на месте прибытия не горел. Все наперебой стали приветствовать новоприбывшего и расспрашивать как там дела на «Большой земле». Когда узнали, что сказать Чинку нечего, очень удивились и разочаровались.
- Эх, а мы то думали новости узнать. Какая сильная потеря памяти! И как быстро произошла! Почти сразу, - сказал лис.
Он убежал куда-то и через минутку вернулся с газетой. И фонарём.
- А ну, прочти что здесь написано. Сейчас подсвечу!
Символы, которыми была испещрена газета были совсем не похожи на русские буквы. Увидев растерянность Чинка, он сказал:
- Да, тяжелый случай. Такое иногда происходит, но обычно постепенно, за довольно длительный срок, а ты, если верить Шэну, стартовал полчаса назад! Впервые такое встречаю!
Остальные разными звуками выразили своё удивление и сочувствие. Про то, что он вообще из другого мира, Чинк решил умолчать.
- Не хватало ещё, чтоб они меня за сумасшедшего приняли! Пусть уж лучше думают, что у меня амнезия.
Шэн поспешил успокоить:
- Чинк, но ты не переживай! Читать снова научим и по остальному, чё забудешь, ликбез устроим. Нам не впервой – ты тут такой не один забывашка. Правда, по быстроте забывания ты впрямь побил все рекорды!
Дальше продолжил говорить лис. Который, судя по тому как к нему все прислушивались, был здесь главным.
- Тогда, наверно у тебя память очень хорошая быть должна в конечном варианте. Как, есть у тебя в проекте что-нибудь такое?
- Да, у меня должна быть хорошая память на местность, чтобы в лесу хорошо ориентироваться.
- Ого, это какой же объём у этой памяти быть должен, чтоб такая быстрая её чистка пошла?! Ты наверно, каждое дерево, где в лесу стоит, запомнить сможешь! Ну ладно, поживём – увидим. А пока располагайся, чувствуй себя как дома. Тебе предстоит тяжелый период. Процесс трансформации – штука неприятная. В какой вид трансформируешся?
- В белку. В зелёную белку.
- Ясно. Ты каким будешь стопоходящим или пальцеходящим?
- Пальцеходящим.
- Так, значит ходить не сможешь. Но это не твоя забота. На время превращения за тобой будут ухаживать, пока весь процесс не завершиться. Зея, найди ему спальное место, и составь завтра график дежурств по уходу за новеньким! – обратился он к, стоявшей у него за спиной кошке.
Та кивнула.
- Ну, пора тебе, да и нам всем отдыхать. Отправляйся с Зеей, она тебя отведёт на твоё место.
В землянке, куда Чинка привела кошка, стояла такая темень, хоть глаз выколи! Только где-то далеко по сторонам тускло-тускло светились зелёные огоньки – фосфорицирующие грибы, которые здесь использовали для освещения. Правда, Чинку их света хватало, лишь чтобы заметить сами светильники, да сантиметра два вокруг них
- Извини, но в светлом отделении мест совсем не осталось.
Сказала она, увидев что Чинк не может сориентироваться в темноте. Она взяла его за руку. И, проведши дальше, уложила в некое подобие гамака.
- Приятных снов! – промурлыкала она на прощание.
Чинк долго не мог уснуть, обдумывая услышанное. Если из-за увеличения памяти стираются воспоминания, то дело плохо! Ещё не хватало забыть кто он и откуда! Такая переспекитва заставила Чинка принять решение вернуться.
На утро Чинк услышал от Ранэка, – так звали главного, что, до завершения трансформации, он свободен от всякой работы, и теперь его задача – ознакомиться с жизнью в убежище. Чинк тот час же приступил к удовлетворению своего любопытства, расспрашивая о жизни в убежище, и вот что удалось узнать:
Практически каждый был занят, в основном добычей еды – охотились, собирали грибы, ягоды, съедобные коренья. Другие готовили всё это для употребления или для длительного хранения. Готовили на огне только в ночную смену и только в безлунную ночь – соблюдали маскировку. В другие дни приходилось довольствоваться тем, что не нуждалось в приготовлении или запами приготовленного зарание. Третьи заботились о ремонте и уборке. Главные работали на равных со всеми, когда не было дел организационного плана. Каждому, кто был здоров, находилось дело. Чинк к таковым не относился. Поэтому вскоре был предоставлен сам себе.
Тут он вспомнил о решении вернуться. Этого ему очень-то хотелось, но и забывать, кто он такой, Чинк тоже желанием не горел. Он достал устройство экстренного возврата и активировал его. Вспышка… и ничего не произошло. Неполадка! Повторять попытку было бессмысленно – устройство было одноразовое. Но тут вспышка повторилась. Ещё. Ещё. В институте зарегистрировали попытку и стали со своей стороны организовывать экстренную эвакуацию. Но всё бесполезно. Чинк оставался в этом измерении. Наконец попытки прекратились.
- Пробуют разобраться в чём проблема! – догадался Чинк.
Через некоторое время всё началось опять с тем же результатом. Так повторялось с перерывами целый день. В конце концов его, такого вспыхивающего, обнаружили друзья и позвали Ранэка и других. Чинку уже стало нехорошо от постоянных вспышек перед глазами, и он стал терять сознание. Его чем-то накрыли и отнесли в землянку.
Когда он пришел в себя, попытки прекратились. В институте, наверно, сдались. Ранэк с многими другими стоял возле подстилки, где положили Чинка.
- Что это было? У тебя в проекте есть электрические органы? – спросил лис.
- Нет, а что такое бывает?
- Нет. Ничего подобного я ни разу не видел, и хочу разобраться, что происходит. Кому как не тебе знать собственное превращение?
Тут Чинк рассказал всю правду о том, что он из другого измерения, и вообще всю свою предысторию. А так же, что его пытались вернуть назад. В доказательство он показал устройство экстренного перемещения и инструкцию к нему набранную русскими буквами типографским шрифтом. Немного переварив всё это, лис сказал:
- Незнакомый язык, такой письменности у нас нет. Я вижу, что ты не лжешь, по крайней мере, искренне думаешь, что говоришь правду. Сказал бы ты это вчера, я бы решил, что это трансформация у тебя протекает с помутнением рассудка. Но, увидев всё это, я склонен тебе верить. Знаешь, после того как ты стартовал даже хорошо что ты остался здесь с нами. Процесс необратим. А, насколько я знаю людей, а, уж поверь, я их хорошо знаю, ничего хорошего тебя дома не ждёт.
Тут он ненадолго замолчал, задумавшись. Затем продолжил:
- Скорее всего, они тебя потеряли. Насколько я понял принцип действия, это произошло, потому что твой организм начал кардинально меняться и сбилась настройка на него. Я, конечно, не силён в метафизике, во всех этих путешествиях во времени и измерениях, но биология трансформации мне известна очень и очень хорошо. Я один из первых исследовал это явление, и если, как ты сказал, возвращение зависит от твоего организма, то его уже не найдут – в старом виде он уже не существует. Хотя внешне это почти незаметно, процесс пошел и затронул каждую клетку твоего организма. Так что твои шансы на возвращение равны нулю!
- Я теперь всё забуду? - спросил Чинк
- Нет, скорее всего, не всё. Память на местность, обычно, не делает такой сильной амнезии. Но некоторые воспоминания ты таки потеряешь.
Вздохнув и положив лапу Чинку на плечё, он продолжил:
- Я сочувствую тебе. Потерять дом нелегко. Но попробуй сосредоточиться на положительном. Исполнилась твоя мечта, если не так, ты бы просто не смог стартовать – это активируется только у тех, кто этого очень желает. Ты попал к своим, здесь ты найдёшь заботу и понимание. Ещё раз добро пожаловать, Чинк из другого измерения!

Дальше пошел тяжелый период трансформации. Когда в кино показывают, как превращается оборотень, – это зрелище не из приятных. А представьте себе этот процесс, растянувшийся на четыре месяца! Сказать что Чинка изуродовало, – значит ничего не сказать. Конечности стали удлинятся и видоизменяться, от чего на время Чинк утратил способность ходить. Выпали ногти, вместо них стали расти втягивающиеся когти. Появился и стал расти хвост. А лицо, трансформирующееся в морду вообще, – зрелище не для слабонервных. Но собравшаяся в лесу компания к таким вещам относилась более чем спокойно. Каждый из них когда-то прошел через это.
Благо, Чинк не был оставлен с этой проблемой один на один. За ним был установлен круглосуточный уход, который контролировал Ранэк. Он подбирал, подходящую под каждый конкретный период трансформации, диету. Следил чтобы где-нибудь не возникло воспаления. А так же, чтобы Чинк не належал особо активно изменяющиеся части тела, в связи с чем постоянно напоминал что бы он менял положение в котором лежал, и лично делал массаж. В общем, он был профессионал своего дела.
При таком отличном и заботливом уходе Чинку ничего не оставалось, кроме как успешно видоизменяться. Жизнь для него превратилась в череду кормлений, различных процедур и дотошных осмотров Ранэком. Тут впору было б заскучать, если бы не разговоры с дежурными, выполняющими роль медсестры или медбрата, которые помимо ухода, следили и чтобы Чинк не загрустил от однообразного постельного режима. Чинк засыпал их вопросами, на которые они охотно отвечали, что дало ему узнать много интересного, например историю появления антропоморфов в этом мире, а так же почему Ранэка все так уважают:
Всё началось с открытия нового вида энергии. Он, в отличии от атомной не давал радиации, но, как оказалось, другой вид излучения, обладающий куда большим распространением от источника, чем радиация, таки оказывал воздействие на людей. Он пробуждал в человеческом организме способность единократно изменить своё тело, причём самым кардинальным образом. Однако обнаружили её в себе далеко не все. Заметить и активировать этот механизм мог лишь тот, кто мечтал о таких изменениях, кому они казались прекрасными.
Таковыми оказались местные фуррики. Обнаружив у себя это, один за другим они начали трансформацию. Это вызвало панику по всему миру. Превращавшихся отправили на исследования. Ранэк как раз и был одним из тех, к кому направляли превращенцев. В отличие от других учёных, видевших в этом феномене либо болезнь, либо возможность создать суперсолдат, он узрел в этом нечто прекрасное. Он досконально изучил сам процесс и его конечный результат – антропоморфов – существ сочетающих в себе лучшие качества человека и животного. Исследовал их изменившуюся эмоциональность, психологию.
И, тогда, желая разработать способ создания сверхсолдат, правительство тайно распорядилось оставить их всех в лабораториях навечно. И стало создавать в глазах общественности образ либо как агрессивных и опасных, либо как недееспособных и нуждающихся в постоянном спецуходе, существ. Ранэк выступил в защиту прав пушистых, но его здравый голос потонул в море противоположной информации. Видя, к чему идёт дело, он, с группой единомышленников, устроил массовый побег узников подотчётной ему лаборатории и основал в лесу убежища – общины антропоморфов. Это событие стало известно по всей стране и все, желающие превратиться, но не желающие стать подопытными, потянулись в лес, где их подбирали так же, как и Чинка. Всё организовав и наладив быт, для чего он специально провёл подбор информации по выживанию в лесу, Ранэк и сам «стартовал», то есть активировал механизм превращения.
По видовой принадлежности он был лис, но выглядел скорее как карикатура на лиса. Он ценил в антропоморфах не столько внешнюю привлекательность, сколько функциональность. Поэтому в результате превращения, мог долго и быстро бежать без передышки, лазить и прыгать по деревьям как белка, надолго задерживать дыхание под водой как выдра. Так же он обладал выдающимися силой и скоростью реакции, а ещё прекрасно видел в темноте и имел очень чуткий слух. Но выглядел при этом довольно экстравагантно. Большеглазый, с вертикальными, расширяющимися как у кошки, зрачками, болшеухий, мускулистый, с прыгательными лапами и цепкими когтистыми пальцами, как у белки, а также большим хвостом-балансиром. Хотя приспособленность к водной стихии с лазаньем по деревьям совместить сложно, но знаток антропоморфов сделал и это, по крайней мере, частично, - у него были закрывающиеся ноздри, как у тюленя, и дополнительное, прозрачное веко, позволяющее видеть под водой.
В виду всего сделанного им для пушистого народа, Ранэк был непрекословным авторитетом во всех, разбросанных по лесу, убежищах. Его все считали героем. Несмотря на такое положение, он явно не страдал «звёздной болезнью», был вполне доступен, открыт для общения. К тому же он был одним из немногих фуррёвых докторов (остальных своих сотрудников он распределил по другим убежищам). Так что совсем неудивительно, что его так любили и ценили. По крайней мере, все, кого Чинк расспрашивал, были о нём такого мнения.
Эти и многие другие вопросы удалось осветить Чинку благодаря расспросам. Однако вскоре он обнаружил, что говорит с трудом, затем вообще говорить разучился, от чего не на шутку запаниковал. К немалому его облегчению, Ранэк сказал, что это нормальное явление при превращении. Поскольку Чинк утратил способность спрашивать, дежурные, уже по собственной инициативе, рассказывали ему о событиях в убежище, а так же отвлекали его от переживаний смешными историями. Жизнь размеренно потекла дальше, но вот Чинку довелось познакомиться с одним неприятным аспектом жизни в убежищах, о которых рассказчики, не желая его волновать, умалчивали.

В этот дождливый день дежурил Шэн – тот самый говорливый фенек, что первым встретил Чинка в этом мире. Его предшественник, зевая, попрощался и сказал, что пришлёт задержавшегося Шэна с минуты на минуту.
- Утречко доброе Чинк! – сказал он, войдя и отряхнув шерсть от воды.
В ответ ему, лежащий под одеялом, розовокожий, монстр улыбнулся беззубой улыбкой, помахал рукой с длинными, тонкими пальцами, и просвистел нечто совершенно нечленораздельное.
- А ты «хорошеешь» прям день ото дня! – пошутил Шэн, и тут же добавил: - Эх, поглядел бы ты на меня, когда я превращался! Я был ещё страшнее!
Он поставил пакет, который принёс с собой, рядом со столом и стал выкладывать из него продукты.
- Тебе случайно не надо в туалет? Или, может, водички? – задал он стандартные для дежурных вопросы.
Ни в том, ни в другом Чинк, пока что, потребности не ощущал, поэтому отрицательно помотал головой.
- Хорошо, тогда займёмся приготовлением завтрака.
Он вымыл принесенные овощи-фрукты, зачерпнув в тазик воды из, стоявшей в норе бочки, после чего, выплеснул её за порог. Потом шустренько почистил их и начал быстро-быстро тереть на мелкой тёрке. И всё это, не переставая говорить:
- Это ж я чего задержался – продукты для тебя получал. Выбирал те, которые готовить удобнее. Эх, плохо всё-таки растёт огород в тени, - всё мелкое да хилое такое, - замучился выбирать! А разбить его где-нибудь на полянке риск большой – заметят, да и сорняков там видимо-невидимо, а выпалывать нельзя! Это всё равно, что выложить на ней «Мы здесь! Приходите нас ловить!» Вот и приходится в лесу выращивать. Эх, всё-таки Ранэк голова! Как всё предусмотрел, когда побег устраивал! Даже тенеустойчивые сорта взять с собой догадался. Теперь как находка. Какой не хилый, а урожай! А ещё лесные огороды дичь приманивают. Иногда с удачной ночной смены как с хорошей охоты возвращаешься. А грибные фермы? Просто так столько грибов в лесу не насобираешь. Да и где и что собирать мы б без него тоже не знали. Лесников ведь среди нас нет, - городские все. Ну, ходили в походы на недельку-другую, но поход со своим провиантом - это ж одно, а жить в лесу на самообеспечении – совсем другое.
Потерев в миску последнюю желтую морковку, и отправив в рот огрызочек, Шэн принялся добавлять другие ингредиенты. Всыпал тёртый орех, а сверху полил из бутылочки ореховым маслом, добавил мёда, и начал всё это усердно перемешивать.
- Вот что значит – знание сила! Он целое исследование провёл, столько книг об этом прочитал, столько конспектов наделал. И как лук и стрелы делать, и как пользоваться ими. Ружьё ж оно громкое, да и патроны кончиться могут. А стрелы бесшумные, многоразовые и их много наделать можно. И как силки ставить. И как грибные фермы разводить. И как диких пчёл приручать, и как для них борти делать понеприметнее, и как потом мёд оттуда доставать и сколько. Где и когда что съедобное растёт, и как его заготавливать и хранить. И как корзины плести и как землянки делать. И какие лекарственные растения в лесу растут, и от чего они – их, оказывается ой как много – аптека целая. Не сразу, конечно, всё получалось, как в книжках пишется, но нужда заставила теорию в практику превратить.
Чинк смог на это только восхищённо присвистнуть.
- Это я всё не сам видел. Мне тоже рассказали. Я пришел уже на всё готовенькое. Мне очень хотелось превратиться, но, я боялся, что меня как и остальных сразу заберут, а убежать в лес тоже не решался. Ну возьму я с собой палатку ну продержусь на запасах взятых неделю, ну месяц – максимум, и всё. А тут ещё и превращение. Станешь дома это делать – заберут, в лесу - один помрёшь. А вот как услышал, что наши убежали, а потом что живут в лесу, то сразу собрал рюкзак и сюда с друзьями. Побродили по лесу несколько дней, никого не встретили, а назад возврата нет – за попытку присоединиться к сбежавшим – пять лет, а нас наверняка искать стали. Так что мы решили: «Будь что будет!», и начали по одному стартовать, а это ж сразу видно! Человек не заметит, а наши сразу признали. Прям как я тебя. Только мы не все вместе превращаться стали, а по очереди, чтоб не так накладно было за нами ухаживать. Я предпоследний из нашей группы был. Так что ещё долго человеком ходил. Насилу дождался своей очереди!
Окончив перемешивать, Шэн добавил в получившийся продукт молока из бутылочки с деревянной пробкой.
- Не иначе как Ранэк ещё и корову с собой в лес прихватил! – подумал Чинк.
Шэн облизал ложку, которой перемешивал и аж причмокнул!
- Вкуснотища! Ну, вот и готова кашка-вкусняшка для нашего беззубика. Или как оно называется? А, вспомнил, – пюре! Ну, давай кушать.
Чинк протянул, было, руки взять миску.
- Э нет, Ранэк сказал, что у тебя сейчас координация плохая, и тонус мышечный неважнецкий. Вон как лапы трусятся, ещё уронишь, или мимо рта промахнешься. А продукты дефицитные. Не, щас мы тебя будем с ложечки кормить, как мама.
Хихикнув, и вошедши во вкус, Шэн продолжил:
- А ну давай, отрывай ротик. Так, как оно там положено? За папу, за маму, за Ранэка, за Кевика, за Зею, за Рену, за Ремина, ну и за меня, конечно! Даром я, что ли старался? За Шанти с Восточного, это, кстати, её молоко ты сейчас уплетаешь.
Увидев, как вытаращился на него Чинк, он сказал:
А ты думал, откуда мы молоко берём? Да ты не переживай, её чадо уже на твёрдый корм перешло, так что младенца не объедаешь. Ешь, ешь! Она специально себя в таком состоянии держит, как раз на такой случай. Грудное молоко очень полезно для претерпевающего крутые изменения организма. Чтоб ты получился сильным и красивым, - не унимался Шен, запихивая Чинку в рот ложку за ложкой, - чтобы в тебя влюбилась симпатичная белочка, чтобы вы поженились и у вас появились бельчата. А то, что-то новеньких, окромя как из другого измерения, нет совсем.
Он отставил опустевшую миску и вытер Чинку рот полотенцем.
Ну вот и покушали, – угомонился, наконец, хвостатый нянь.
Он принялся мыть посуду и пошел вынести очистки от овощей. В землянке воцарилась тишина и Чинк задремал. Через время Шэн разбудил его.
- Извини, но сегодня Ранэк придёт пораньше, - у него дела какие-то. А мы ещё зарядку не сделали. Он будет сердиться. Так что давай! Я засекаю время.
Чинк высунул ноги из под одеяла и, вытянув, стал держать их над полом. Прошло несколько секунд и ноги стали сильно трястись. Прошла минута, другая и Чинк их уронил. Шэн моментально подхватил, чтоб не ударились об пол. Нет, нет, ещё рано, ещё две минутки надо, давай работай! А ни то лапки будут слабенькие и белочка не влюбится. Давай, давай! Перерыв делать нельзя.
Стиснув челюсти, Чинк продолжил упражнение.
Всё! – выкрикнул Шэн, спустя две минуты, тотчас поймал упавшие ноги и запихнул их под одеяло.
- Теперь держи, - продолжил Шен, и дал Чинку в руку небольшой мяч.
Чинк обхватил его пальцами и, перевернув кисть, стал держать его над полом. Сначала в одной руке, потом в другой.
- Умница! На сегодня отмучился. Хотя о чём это я? Вот прейдёт Ранэк, помучает тебя ещё чуток, вот тогда точно на сегодня всё!
В этот момент Шэн несколько замялся, желая что-то сказать, но, не решаясь начать. Это было на него совсем не похоже.
- Тут у меня новость. Я, кажется, подыскал себе вторую половинку.
Чинк, как мог, выразил свою заинтересованность. Ободренный этим, Шэн продолжил:
- Её зовут Лира, она из Заболотного. Имя-то, какое красивое, да и сама она – полнейшая красавица! Шерстка у неё розовенькая, брюшко беленькое – вся такая симпатичная, так и охота погладить. А ещё она очень весёлая и ей нравятся мои шутки, но, самое главное, я сам ей тоже нравлюсь. Я относил туда овощи с нашего огорода. Дело было вечером, и меня там оставили переночевать. Там и познакомились. Знаешь, ещё, что очень здорово, мы понимаем друг друга с полуслова. Она часто говорит то, что я только хотел сказать, и наоборот. И с генетической части всё в порядке – мы с ней одновидки. Я теперь сам напрашиваюсь, если в Заболотное сходить надо. Мы уже больше месяца встречаемся. Как завершишь превращение, приглашаю тебя на свадьбу! К тому времени нам отдельную норку организуют и она переедет сюда. Я с ней поговорил уже, она согласна, осталось только с Ранеком насчёт гнёздышка утрясти, да и чтоб отметить всё как следует.
Чинк улыбнулся, ухватил Шэна за лапу, и как мог крепко её пожал.
- Ух ты, как сильно! Спасибо, только рано ещё.
Тут вошел Ранэк.
- День добрый! Как тут дела?
- Здравствуйте! Дела в порядке. Вот, недавно позавтракали с аппетитом, и вот только-только зарядку сделали, как вы распорядились, - виляя хвостом, ответил Шэн.
- Хорошо! – сказал Ранэк и, зачерпнув из бочки, начал мыть передние лапы по локоть.
Когда он закончил, Шэн шустро подал ему полотенце.
Ну, приступим к осмотру! – сказал Ранэк, подошедши к Чинку.
Он широко открыл Чинку рот, осмотрел его, и стал ощупывать дёсны.
- О, у нас уже зубки пошли! Чудесно! Через пару дней надо будет дать тебе что-нибудь погрызть.
Осмотрев рот, Ранэк откинул одеяло, под ним Чинк был совсем без одежды, с недавнего времени Ранэк распорядился её снять, чтоб не затрудняла трансформацию. Его тело уже нельзя было назвать человеческим, но и к звериному оно ещё не достаточно приблизилось. Оно скорее напоминало карикатуру на них обоих. Ранэк осмотрел Чинка с ног до головы.
Потом достал с полочки сантиметр и начал делать еженедельные замеры. Замерил длину пальцев рук, потом их толщину, затем измерял ступню, которая росла интенсивнее всего. Темпамим роста остался доволен, что не замедлило отразиться на его морде. Тут он обратил внимание на покраснения у оснований начавших расти когтей – это уже ему не понравилось. Наконец он стал измерять хвост, сначала окружность, затем, вытянув его в длину, от основания до кончика. Это чем-то рассмешило Шэна, который до этого стоял спокойно, но, когда Ранэк приступил к последнему измерению, едва не прыснул со смеху у него за спиной.
Подойди пожалуйста! – подозвал Ранэк Шэна.
- Видишь, - небольшое воспаление у основания когтей. Сбегай к Зее, и принеси немного марганцовки!
Шэна как ветром сдуло. А Ранэк, тем временем приступил к массажу. Сначала общий, по всему телу, а потом особо усердно принялся за ступни ног, да так старательно, что казалось сейчас открутит или оторвёт. Не успел он закончить, как примчался Шэн. Примчался, и стал у Ранэка за спиной, держа в лапах пузырёк с порошком.
Закончив с массажем, Ранэк снова помыл лапы, выплеснул таз на улицу, и зачерпнул новый из бочки. Он поставил таз на табуретку рядом с кроватью Чинка, и подозвал Шэна. Взяв у него пузырёк и достав с полки чайную ложку, он стал осторожно насыпать в неё порошок.
- Смотри, вот на такое количество воды, вот столечко порошка. Больше нельзя – экономить нужно, - тут Ранэк тяжело вздохнул, - но и меньше не надо - эффекта не будет.
Он высыпал порошок в тазик, затем закупорил пузырёк, и, вместе с ложкой отдал Шэну.
- Вот этим вот раствором надо промывать ему лапы, сначала передние, потом задние. И особенно тщательно у основания когтей вот так вот, вокруг каждого когтика.
Он вымыл Чинку руки, затем ноги, тщательно промывая каждый палец, которых у него теперь стало 16, так как мизинцы атрофировались. После чего уложил пациента и накрыл его одеялом.
- Вечером повторишь процедуру, и завтра сменщику расскажешь, чтоб утром и вечером тоже делал это. Ну, мне пора, - сказал Ранэк, и направился, было к выходу.
- Подождите! Можно с вами поговорить? Мне по личному вопросу.
- Ну, пойдём, по дороге расскажешь!
И они оба удалились. Чинк снова задремал. День прошел как обычно. На обед Шэн покормил Чинка кашей и тот снова улёгся спать. Он вообще стал очень сонливым – трансформация отнимала много сил. Но вечером произошло совершенно неожиданное Чинком событие.

Вечером в землянку вошла целая толпа фуррей и начала выносить всё, что можно было вынести. На вопросительный взгляд Чинка Шэн сказал:
- Ранэк объявил эвакуацию убежища. Помнишь, мы рассказывали, что люди нас не любят и что от них лучше держаться подальше? Так вот, они время от времени пытаются нас выловить, устраивая облавы. Опасности они особой не представляют, так как совсем не умеют по лесу ходить, и их далеко слышно, но они в опасной близости от убежища. Так что собираемся и уходим от греха подальше, в Восточное. Может они и не найдут это место, но рисковать не стоит. Эх, запасы жалко! И огороды наши разорить могут, но ничего не поделаешь. Раньше они к Центральному так близко никогда не подходили. Ну, давай собираться.
Чинка положили на самодельные носилки, укрыли двумя одеялами и вынесли из землянки. Вокруг кипела работа, из помещений собирали все вещи, что можно было забрать с собой. Запасы продуктов приходилось оставить. Входы в землянки тщательно маскировались, и вообще спешно устранялись следы того, что здесь кто-то жил. Землянкой, где находился Чинк, занялись в последнюю очередь. Поэтому в путь тронулись вскоре после того как его вынесли наружу.
Уже настал вечер, небо было пасмурное, поэтому темнело раньше обычного. Чинка несли Шэн со скунсом Спэмом. Двигались, широко растянувшись по лесу. По небу изредка проносились вертолёты, что заставляло всех быстро прятаться в ближайшем укрытии. Носилки с Чинком просто клали на землю, и он накрывался одеялом с головой, оно было в тон с землёй и прекрасно его маскировало. Такие же покрывала выдали беглецам, имевшим слишком броский окрас. Правда, вскоре потребность во всякой маскировке отпала – стемнело. Шедшие расслабились, и Шэн заворчал:
- Вот и обустраивайся в таких условиях. Никакой стабильности! Трудись, трудись, к примеру, над уютным жилищем или урожаем. А придут люди и всё это уничтожат в один день!
- Ещё не известно, найдут ли они Центральное. Всё-таки оно хорошо спрятано, - ответил ему на это Спэм.
- Да я вообще говорю. Что эта угроза над нами всё время висит. И никакой стабильности. Все планы, все старания могут в один момент перечеркнуть. Загнали нас в лес, так им ещё и этого мало. Надо нам и тут жизнь испортить! – продолжал возмущаться Шэн.
- Кишка у них тонка, по-настоящему нам жизнь испортить! – не утрачивал оптимизма Спэм, - За всё время они сдюжили лишь пару убежищ найти, а поймать, так вообще никого, кроме бедняги Таниса. Эх, и бывают же такие совпадения! Реши он пойти в Приовражное в другой день, или хоть на полчасика раньше или позже, и был бы, бедолага, с нами – нет, ему тютелька в тютельку приспичило туда, когда оно кишело людьми. Вот, если бы не эта нелепая случайность, им бы, наверное, уже давно надоело нас в лесу выуживать.
- Нет, они упёртые создания. Ведь видели же, что не будет им из нас оружия. Хоть на атомы нас разбери, не сможет, кто попало, трансформацию пройти. Но готовы с нас до самой старости все соки тянуть в своих лабораториях – авось что получится!
В это время начался дождь.
- Только этого нам для полного счастья не хватало! – простонал Шэн.
- Зато людям вконец отобьёт охоту лазить под дождём по ночному лесу, – отпарировал Спэм.
Тем временем над Чинком растянули клеёнку. Под такие же клеёнчатые листы попрятались кучками те, у кого шерсть была не очень плотной. Остальные не обращали на дождь никакого внимания. Шэн со Спэмом продолжили разговор, но Чинк уже плохо их слышал.
В Восточном убежище их уже ждали. Чинка сразу определили в отдельное помещение. Остальные стали размещаться в другие землянки. К немалому удивлению Чинка, Шэн, несмотря на усталость, сначала промыл ему лапы раствором марганцовки, как распорядился Ранэк, и лишь потом улёгся рядом на отдых.
К счастью, люди не обнаружили Центральное, и через пару дней его обитатели отправились обратно. Чинка не стали опять утомлять дорогой, а оставили в Восточном. Здешние пушистики тоже были добры к Чинку, и заботились о нём не хуже, чем в первом убежище. Ранэк тоже решил остаться там, чтобы довести до конца трансформацию Чинка.
Вскоре Чинк завершил превращение и, вместе с Ранэком, вернулся в Центральное. Последний не оставил Чинка в покое, а ещё долгое время гонял новоявленного белка по лесу, тренируя его пользоваться новым телом. Так же Чинку пришлось заново учиться говорить, эту науку белк так и не успел, как следует, усвоить. Зато успел побывать на свадьбе у Шэна, и даже переживал вместе с ним, когда его первенец появлялся на свет. Он сумел влиться в коллектив, став полноправным членом пушистого сообщества, подыскал себе пару, – тихую и застенчивую, но очень-очень добрую, серенькую белочку Ритику. Они стали встречаться и уже планировали завести семью. Жизнь казалась безоблачной, но всё в раз перековеркал случай с пожаром, и последующая поимка.

Урчание в желудке отвлекло Чинка от воспоминаний. Он лежал в камере, прикованный к решетке и ждал, когда же ему принесут обещанный завтрак. Из последних новостей, ещё в убежище, он узнал, что человеческая общественность стала возмущаться обращением с пушистыми в лабораториях, и требовать лучших условий содержания, по крайней мере для тех, кто не ведёт себя агрессивно. Похоже, ему предстояло на собственной шкуре проверить, удалось ли им добиться чего-то или нет.
>

[reco]

Чинк

Этот рассказ писался для довольно узкой аудитории.

Брат, сестра, мама, лучший друг?

Любопытно узнать как он выгдлядит для нейтральных читателей.

Графомань графоманская.

Поясняю некоторые специфичные слова.

Не стоит, читатель умный.

По тексту.
1. Неверно строите предложения.
2. Исповедуете культ "было", а также тащитесь от точного обозначения времени "минуты, секунды".
3. Абсолютно картонные персонажи.
4. Абсолютно детское повествование, способное заинтересовать только ясельную группу детсада.

Совет: читайте побольше и сравнивайте понравившиеся рассказы со своими нетленками. Как заметите хотя бы малейшее сходство (лет через 5-10), только тогда выставляйте маленький кусочек творчества на всеобщее обозрение. Пока ваш бред абсолютно нечитабелен.
Зеленая белка. Ну надо же!

[elevardo]

reco, жестковато, не находите?

[sir-ris]

Чинк, всё ниасилила - слишком много, но кое-что сказать могу. Мысли свои вы выражать умеете, грамотность и фантазия присутствуют, что данном этапе творчества уже немало) Однако текст уж о-очень избыточен. Зачем смакование ничего не значащих подробностей вроде содержимого подноса с едой? Расположение на нём ложечки или стаканчика стоит описывать, если это должно как-то сыграть в дальнейшем. Выбрасывайте такие куски без жалости, они захламляют текст и убивают желание читать.
Буквально самое начало:
Было осмотрено уже четыре квартиры, но ребёнка нигде не было. Благо, они были маленькие и похожие одна на другую.
Кто были маленькие? Ребёнки?
Вашими же словами:
Было осмотрено уже четыре квартиры, благо, они были маленькие и похожие одна на другую. Но ребёнка нигде не было.
Есть разница? Проверьте текст на предмет подобных ляпов. Они отвращают от чтения напрочь. Что ещё? Пока эта вещица интересна только узкому кругу людей и определённой возрастной категории.
И да, конечно, прежде, чем писать, нужно читать. При желании можно совместить приятное с полезным.

[FESSUS]

Здравствуйте, уважаемые критики! Если уделите внимание моей скромной персоне, то буду весьма рад)
Про кино.

Скрытый текст - текст:

Жаркий ветер нещадно обдувает лицо, уставшие ноги с каждым шагом утопают в раскаленном песке. Яркий диск солнца заставляет постоянно щуриться, сушит и без того сухие глаза.
Исход продолжается…
Грубая хламида прилипла к мокрому телу и превратилась в подобие второй кожи. Я с трудом переставляю ноги и бреду вперед. Но я не один. За мной длинным потоком тянется мой народ. Народ, отказавшийся от тирании и зверств жестоких хозяев -
беспощадных детей Бога Солнца, ведомых его кровожадным наместником – фараоном.
Иудеи пошли за мной, потому что меня направляет Бог. Он явил всем такие чудеса, что даже те, кто сомневался и роптал, уверовали.
Он обратил жезл мой в змия, и змия снова в жезл. Он покрыл мою руку проказой, а затем исцелил ее. Наконец, по его воле, даже спокойное Чермное море расступилось, дав путь верующим.
Злой фараон заплатил ужасную цену за свое упрямство, подвергнув свой народ гневу Божьему. Десять казней обрушились на Египет нещадными ударами, срубившими древо упрямства и гордыни, словно острый топор. Я молюсь за них, за всех. И за детей, и за женщин, и за стариков, и за стражников… даже за гордого царя, что правит среди песков.
Теперь мы свободный народ Иудеи. И пусть наш путь длится много лет, я верую, что мы найдем свой Край Обетованный.
Моя вера нерушима, Бог явил достаточно чудес, помогая мне и моему народу преодолевать трудности. Хоть Он и знает все о наших грехах, Он милостив и не оставит нас.
Никогда.
И даже сейчас, когда я сороковой день молюсь об отпущении страшного греха сыновей Израилевых, создавших себе идола – Золотого Тельца, - я верю, что Бог нас простит. Он всегда простит, нужно лишь верить и раскаяться.
Скрижали разрушены, но знания и законы будут жить вечно. Поколения будут сменять друг друга, но вера и почет останутся. Ибо иначе быть не может.
И вот сейчас я спускаюсь вниз по склону горы Синай, чей силуэт касается призрачного диска Луны. Лицо мое теперь будет спрятано от глаз людей простым покрывалом, чтобы не ослепить несчастных. Потому что лишь Бог может смотреть на Божье лицо.
Я спускаюсь и знаю, что через полгода будет сооружена Скиния. Я знаю, что умру на пороге столь любимой, но еще не достигнутой Земли Обетованной и радуюсь, потому что страждущие будут вознаграждены за труды и муки великим даром. Народ иудейский перестанет быть рабом, погоняемым кнутом и живущим в клети.
Я спускаюсь и знаю, что преемником моим будет Иисус Навин.
Я иду к своему народу, который пойдет за мной к свободе и Родине…

* * *

Все краски стираются, звуки исчезают. Все кругом затягивается своими привычными цветами – черным и белым, разве только разной глубины оттенки выделяются из этого постоянства. На смену пропавшим звукам приходит легкая мелодия, гуляющая по просторному павильону. Кажется, что-то новенькое… теперь осточертевшие звуки пианино разбавляются треньканьем гитары.
Режиссер беззвучно аплодирует мне - сцена явно пришлась ему по душе. Ассистенты деловито убирают отснятую пленку, отключаются прожектора, имитирующие яркое солнце. Кто-то ровняет граблями потоптанный песок суровой Аравийской пустыни. Статисты также спешно покидают площадку. Костюмы отдаются на хранение, безжалостно смывается грим – усталые актеры расходятся по своим «номерам», как мы их тут называем.
Ах, да…
Место, где я нахожусь, и все люди, окружающие меня, воплощение зла. Похоже, Богу свойственно иронизировать, ведь как иначе объяснить наличие Рая для деятелей кино? По крайней мере, нам говорили, что это Рай для нас.
Обманули.
На деле оказалось, что это Ад с Эдемскими вкраплениями. Бесконечный плен двух цветов и их оттенков, прерываемый лишь короткими моментами съемок – тогда на площадке мы видим цвета и слышим звуки. Стрекот пленки, проносящейся в камере, гудение ламп и прожекторов, звук хлопушки, дающей отмашку к новому дублю.
В остальное время мы лишь тени самих себя на экране. Ни звука, ни цвета, ни ощущений. Тени кинематографа.
Общаться, однако, мы можем, пусть и весьма примитивным образом. У каждого актера имеется белая табличка с цепочкой для ношения на шее и небольшой заостренный кусочек угля. В свою очередь режиссеры, сценаристы и прочие сотрудники носят черные таблички такого же размера и кусочки мела. Дискуссии проводить сложно, но с кем-нибудь одним пообщаться вполне можно.
«Ты шикарно поработал» - пишет пузатый режиссер, от усердия высовывая кончик языка. Его плоская кепка повернута козырьком вбок, а темная жилетка вся измазана мелом.
Я выдавливаю из себя некое подобие улыбки, подбираю свою табличку, оставленную на стульчике, и пишу ответ:
«Спасибо. Завтра мы сможем лучше».
Толстячок довольно улыбается, и, кивнув мне на прощение, удаляется восвояси.
Я остаюсь один в своем маленьком павильоне, загримированный под Моисея. Оглядываю крохотную пустыню и нарисованное небо. Жалкое подобие жизни.
Что есть кино?
Пародия жизни, цепь определенных ситуаций, связанных в одну историю. Они не всегда реальны, и тогда зритель видит то, что принято называть «магией кино». Все, что вы видите на экране под светом проектора – лишь фикция, созданная для вас.
Для чего?
У каждого есть свое мнение. Искусство, развлечение, прогресс, получение денег…
Лично я не смог в свое время ответить на этот вопрос. Может, поэтому я угодил в этот специализированный Ад? Мы делаем фильмы, которые никто не смотрит, потому что больше ничего не хотим и не умеем делать. Замкнутый круг.
Я неторопливо бреду по громадному крытому помещению, похожему на бесконечный ангар, только поделенный внутри на множество павильонов. Это напоминает то ли улей, то ли муравейник.
Вот снимают типичный вестерн – главный персонаж тянет за поводья мощного гнедого скакуна, стреляя вверх холостыми патронами и разгоняя массовку-индейцев.
Насколько же извращена фантазия людей, что они жаждут крови и смерти даже в выдуманных жизнях, которые предоставляет кинематограф?
А ведь все начиналось с комедий…
Вот, собственно, и мэтр жанра – сам Чарльз Чаплин суетится на небольшой сцене, имитирующей летнюю, судя по деревьям, сонную улочку. Трость, шляпа и жилетка - все при нем, старый он засранец.
Улыбаюсь в накладную бороду и иду дальше.
Мимо вальяжно проплывает Сергей Эйзенштейн, исполненный мрачной серьезностью. Все никак не может поставить продолжение своего «Потемкина», хотя и пытается изо всех сил. Меня, правда, никто не приглашал, ну и ладно. Не очень-то и хотелось…
Я бреду по пустующим безмолвным черно-белым коридорам, в черно-белом здании, в черно-белом Аду. И все таже надоевшая музыка невидимого пианиста. Будь я жив, свихнулся бы.
Иногда я рад, что умер. Но очень редко.
Пусть у нас отобрали краски, звуки и почти все эмоции, но кое-что осталось. В том числе и некоторые потребности.
Моя серая дверь беззвучно распахивается, пропуская меня внутрь. Музыка сменяется: теперь в ушах звучит саксофон. Не успеваю я обрадоваться смене звукового сопровождения, как мой взгляд упирается в небольшую табличку:
«Сюрприз!».
Губы расползаются в улыбке, глаза довольно щурятся. Дрожащие руки не дают мне возможности написать что-нибудь в ответ. Собственно, сюрприз потягивается на письменном столе, одетый в неприлично короткое платье и притягательные чулочки. Томный взгляд миндалевидных глаз сводит меня с ума, затягивая в глубокий омут наслаждения. Длинные темные волосы пахнут осенним лесом, и этот призрачный кусочек жизни сносит крышу гораздо эффективней желания секса. Это довольно странно, быть с другим человеком, когда из звуков есть лишь музыка, доносящаяся из ниоткуда и отовсюду одновременно.
Ее нежные чулки беззвучно падают на пол.
Стены моего «номера» - этакой квартирки открытого типа, с просторными комнатами, барной стойкой и глубокой ванной - завешаны портретами кумиров. Тут есть Китон, Чейни, Сеннет, Чаплин, Назимова - все они смотрят на нас, все они где-то рядом бродят по вечным коридорам и снимаются в фильмах, снимающихся ради фильмов.
Она усаживается на край стола, отрывает мою накладную бороду, притягивает ближе к себе, обхватив ногами.
Вся моя гостиная превращена в музей снятых фильмов, тут хватает и простых сувениров, и забракованных сценариев, и костюмов. Это мое собственное творческое кладбище.
Я бы многое отдал, чтобы слышать шепот расходящейся «молнии» ее платья. И отдал бы все, чтобы услышать ее срывающийся крик, но не слышу. Лишь чертов саксофон давит на слух, пока я укладываю ее на стол, приподнимаю ноги, разводя их в стороны. Дурацкая музыка не стихает, даже когда я вхожу в нее, любуясь выражением сладостной муки на ее лице.
Шикарная антикварная мебель, лишенная цвета, заполоняет мой «номер». Изящные песочные часы, стоящие на резном табурете, пропускают сквозь свое узкое горлышко черный песок.
Мои ладони скользят по ее бедрам, жадно сжимают сочную грудь, подушечки пальцев гладят тонкую кожу полных губ. Желание захватывает меня полностью, я ускоряю темп, закусив губу от напряжения. Ее лицо искажается немым криком наслаждения, я чувствую, как ее пробирает очередная волна оргазма и, закрыв глаза, кончаю сам.
Широкую двуспальную кровать я люблю застилать дорогим бельем, материал неважен, ведь ощущений почти нет. Даже оргазм теперь не радует так, как раньше, лучшее чувство превратилось в жалкую пародию настоящей эйфории. Но это лучше, чем ничего…
Теперь мы лежим в обнимку под толстым одеялом, она что-то пишет на своей дощечке. Комната заполнена ленивым табачным дымом, который сизым туманом устилает все вокруг.
«Ты не откажешься от своей затеи?» - у нее красивый почерк, изящные буквы заставляют улыбаться.
Я тянусь к своей дощечке с кусочком угля.
«Никогда. Ты пойдешь со мной?».
Несколько минут она лишь водит своим пальчиком с длинным темным ногтем по моей груди. Я отрешенно поглаживаю ее волосы над ушком. Идиллия в Аду.
Пародия на идиллию. Мы же в кино, только вечном и без счастливого конца…
Ее пальчики стискивают кусочек угля и пишут ответ на мой вопрос:
«Да, если есть куда идти».
Она смотрит мне в глаза, хочет убедиться, что я не отступлю назад. Я лишь притягиваю ее к себе, чтобы поцеловать - это гораздо красноречивее любых слов. Мимоходом замечаю, что успевший надоесть саксофон сменился на мирную флейту.
«Ты поведешь нас?» - я читаю ее очередной вопрос и снова беру в руку свой кусочек угля. Мне нельзя ее разочаровать.

Очередная съемка, очередная доза красок и звуков – единственная привилегия актеров перед остальными. Потому все эти сценаристы и операторы страшно нам завидуют. И эта зависть разъедает внутренние устои и порядки в этом организованном Аду. Этот последний фильм про историю Моисея стал моей личной точкой отсчета. Я понял, чего по-настоящему хочу. То единственное, что не смогло отобрать это черно-белое затягивающее место – свободу. Я долго думал об этом, перечитывая паршивенький сценарий, не лишенный волнующей разум идеи. Сценарист, кстати, куда-то сразу пропал, поэтому с ним я никак не смог поговорить и оказался предоставлен сам себе.
Но, как оказалось, я не одинок.
Нас всего трое. Я, девушка в коротком платье и пузатый режиссер. Они тоже прониклись идеей неизвестного сценариста и захотели получить свободу.
Съемки пролетают быстрее обычного, сейчас мы доснимаем сцену смерти Моисея и его уход на небо. К всепрощающему Богу.
«Идем?» - коротко спрашивает она.
«Сейчас там никого нет» - добавляет он.
«С Богом» - шучу я и иду прочь из павильона с надоевшей фальшивой пустыней.
Мы торопливо движемся по черно-белому коридору, заходим в черно-белый склад, где хранятся пленки отснятых эпизодов. Сегодня почему-то вокруг витают волшебные переливы скрипки.
Мне грустно?
Я смотрю, как она затягивается тонкой сигаретой через изящный мундштук, закатывая глаза, словно от удовольствия. Режиссер мнется рядом, он уже сложил горкой часть пленки, и теперь мы с ним, как два затерянных в пустыне еврея, ждали чуда. До этого роль проводника, ведущего за собой, исполнял я, теперь же все зависит от красивой актрисы в коротком платье, докуривающей сигарету.
Она внимательно смотрит на меня.
Ждет.
Режиссер бросает свою черную доску с мелом в гору пленки.
Он готов к путешествию, она ждет моего последнего слова. Затем мы отправимся в путь.
«Это был бы отличный фильм» - торопливо пишу я.
Больше ничего.
Я не стал писать, что люблю эту актрису или благодарен режиссеру. Ведь все это иллюзия, все это ненастоящее, парадокс, фикция, миф… кино.
Искра дарит свой жар хрупкой пленке, жадно поглощая темную ленту. Мы продолжаем держаться за руки, а огонь начинает есть нашу одежду и слизывать жаркими языками кожу.
Это совсем не больно.
Это лишь кино, простая иллюзия жизни.
Или смерти?
Неважно.
Мы идем к Земле Обетованной…

***
Плоский экран громоздкого телевизора погас с легким щелчком. В комнате, кроме плазмы, стоял массивный дубовый стол. Центр столешницы заняли готичного вида песочные чаcы. Мужчина в черном балахоне отложил пульт и подпер голову рукой, скучающим взором изучая лепнину на потолке. Напротив него сидел статный господин в белом классическом костюме, медленно перебирая белоснежные четки.
- Неплохой ты устроил аттракцион, - негромко заметил франт. Его длинные волосы были уложены в хвост, а взгляд внимательных, но усталых карих глаз грел душу. – Что приключилось с беглецами, Денница?
Дьявол вздрогнул от такого необычного и уже забытого обращения, но в остальном держал себя в руках.
- Я не думал, что кто-то сможет вырваться, - протянул он и нервно хихикнул. – Так что попали они прямиком в Огненное Озеро.
- Я бы хотел забрать кого-нибудь из них, - флегматично бросил Бог, переводя взгляд на собеседника. – Их мотивация меня зацепила, да и тему для фильма они выбрали подходящую.
Сатана поморщился, но все же кивнул.
- Да будет так, Отец.
Повисла тишина.
- Снято!
Актеры дружно выдохнули и поднялись из-за стола, устало потягиваясь. Группа начала понемногу сворачивать оборудование, режиссер о чем-то горячо спорил с сутулым сценаристом, так что на двух приятелей внимания не обращали.
«Дьявол» зевнул, сбрасывая с себя балахон, и посмотрел на «Бога», приложившегося к бутылке с минеральной водой.
- Чего? – прервался тот, заметив взгляд друга.
- Слушай, Том, - хмыкнул «Сатана». – Может, по бургеру?

[reco]

Сообщение от elevardo

reco, жестковато, не находите?

Если я вижу хрень, я и говорю хрень, а не конфетка. Тут без меня сердобольные найдутся, растолкуют, что хрень эта не совсем, а вполне исправима... годиков так через десять

[Sera]

Сообщение от elevardo

reco, жестковато, не находите?

А я согласна. Текст насквозь сырой, и тут уж ничего не поделаешь. Исправить его на этом этапе невозможно, надо перефразировать каждое предложение. Можно, конечно, сейчас выделить первый абзац и разбить его в пух и прах, дабы продемонстрировать наглядно, но смысла в этом не вижу.
Если есть желание писать, то писать, конечно надо. Всякая работа требует практики. Если литература - то читать и упражняться. Но при этом едва ли ждать, что первая поделка вызовет взрыв оваций. Вы же не едите дырявой ложкой из уважения к человеку, который её сделал?
Удачи. Рано или поздно всё получится.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

FESSUS, а знаете, очень даже неплохо. Не первая проба пера, я прав? У вас богатый словарный запас и. что главное - четкое представление как и когда его применить.
На рассказ вдохновил небезызвестный "Артист"? Задумка понравилась, и здесь, кстати, тот редкий случай, когда повествование в реальном времени (сделал - делаю) оправдано, оно дает некое ощущение нереальности происходящего, я с такой формой именно так и работаю.
Особых погрешностей не заметил, только злоупотребление местоимениями :

Сообщение от FESSUS

Моя серая дверь беззвучно распахивается, пропуская меня внутрь. Музыка сменяется: теперь в ушах звучит саксофон. Не успеваю я обрадоваться смене звукового сопровождения, как мой взгляд упирается в небольшую табличку:
«Сюрприз!».
Губы расползаются в улыбке, глаза довольно щурятся. Дрожащие руки не дают мне возможности написать что-нибудь в ответ.

без этих слов тоже читается нормально, да?

А вот за эти строки наши модераторы могут дать по загривку :)

Сообщение от FESSUS

Дурацкая музыка не стихает, даже когда я вхожу в нее, любуясь выражением сладостной муки на ее лице.
Шикарная антикварная мебель, лишенная цвета, заполоняет мой «номер». Изящные песочные часы, стоящие на резном табурете, пропускают сквозь свое узкое горлышко черный песок.
Мои ладони скользят по ее бедрам, жадно сжимают сочную грудь, подушечки пальцев гладят тонкую кожу полных губ. Желание захватывает меня полностью, я ускоряю темп, закусив губу от напряжения. Ее лицо искажается немым криком наслаждения, я чувствую, как ее пробирает очередная волна оргазма и, закрыв глаза, кончаю сам.

Сообщение от FESSUS

Денница

а вот этого не знал.

[FESSUS]

Сообщение от Мережук Роман

Не первая проба пера, я прав?

Верно, далеко не первая) Но особой уверенности в себе от этого нет)

Сообщение от Мережук Роман

На рассказ вдохновил небезызвестный "Артист"?

В какой-то степени. Писалось в прошлом году, только трейлер был к фильму))

Сообщение от Мережук Роман

без этих слов тоже читается нормально, да?

Верно. Поправлю, спасибо))

Сообщение от Мережук Роман

А вот за эти строки наши модераторы могут дать по загривку :)

Буду надеяться, что пронесет и кары не последует))
Большое спасибо за отзыв)

[sargon]

Сообщение от sargon

Кусочек)) Легенда о Фраусе

Скрытый текст - вот:

В этот день я выбрался на природу, точнее на то, что от неё осталось. Некогда великая тайга под разъяренными лучами солнца превратилась в пустырь, простилающийся до северного моря. И ни одного дерева, лишь пепел.
Утром, по новостям сообщили, что солнце слегка снизило свою активность, поэтому инфракрасное излучение не такое губительное, как обычно, а температура опустилась с сорока до тридцати. Ха! Как бы ни так. Альянс пытается приободрить людей лже-хорошими новостями, хотя общеизвестно, что сегодня тот самый день. Десять лет назад Хэл Хокинг публично назвал дату дня, когда солнечная буря поджарит всё живое на земле. В тот же день Альянс его казнил, как нарушителя спокойствия в тяжелые послевоенные времена, а люди снова заселили бункера, ожидая уже свою казнь…

Я шел долго. Помня времена, когда здесь ещё был лес, я представил, что иду в еловую чащу в тщетных попытках найти своё дерево. Потеряв все надежды и силы, я сел на голую землю. В глазах помутилось, но перед собой я увидел зеленое пятнышко на земле. Это были росточки какого-то растения рядом с небольшим валуном, который укрывал их от солнечных лучей большую часть дня. Это было невероятно и одновременно печально, ведь этим цветочкам не суждено увидеть сказочной красоты синего неба и медленно плывущих облаков-левиафанов. Кто же в этом виноват?
Теперь, я готов! Став свидетелем маленького чуда, я решил, что готов принять смерть за все человеческие грехи.

- Йон.
Обернувшись, я увидел Шема. Его бледное лицо выглядело почти здоровым, но глаза выдавали все те муки что он и все мы пережили за последние годы.
- Что ты здесь делаешь? - спросил я, но ту же понял, что это уже неважно. Шем все же ответил.
- Малех и остальные снова стали молиться… я не хочу, не хочу молиться тому, кто нас ненавидит.

Согласен, умирать в компании легче, но уж точно не в компании сына. Видеть в момент смерти, смерть дорогого тебе человека, это… наверное даже Дьявол милосерднее. Прости меня господи, но я даже не рассчитываю попасть в рай.

Уже скоро. Солнце приобрело темно красный цвет. Мы начали ждать, Шем стоял рядом и о чем-то думал. Десять лет я читал книги, о том, как будет происходить Судный день. В основном скучные научные исследования, но однажды мне попался отрывок из поэмы Хэвена Китса.

И раскаленный белый меч,
Из ножен господь-ина,
Сорвет он душу сына,
Но некому поставить свеч.

А жар достигнет только тех,
Чьи души под тяжестью грехов,
Не достигнут божьих волхвов,
Им в наказанье Белиарский смех.

На кровавом небе стали появляться белые пятна. На секунду я посмотрел на Луну, и в эту секунду она раскололась, раскололась без единого звука, и если бы космос не поглотил её крик, мы бы наверняка услышали ужасающий разум вопль. Так пал наш ангел - Рафаэль. Два больших осколка в мгновенье стали огненными и упали на землю. Грохот и вибрации донеслись почти сразу, казалось, земля низвергнется прямо в преисподнюю.
Тут произошло нечто непонятное. В ногах Шема появился зеленый свет, он прошел через всё тело, и стал пульсировать магической энергией из его пальцев. Эта энергий образовала купол вокруг Шема, который очень быстро увеличивался в диаметре. На секунду я подумал, что энергия входит в Шема прямо из земли. А купол всё увеличивался, сначала он взял под себя меня, потом валун, минуту и граница уходила далеко за горизонт. И я понял, это барьер! Барьер, который защитит нас от солнца, от огненной бури, от ударной волны, что медленно надвигается сюда после падения осколков Луны. А Шем, наш спаситель, посланник Бога, новый апостол! Шем Фраус, мой сын.

жду критику на этот кусочек

[Чинк]

Спасибо, что не остались равнодушными, и высказали своё мнение. Моё любопытство на этот счёт полностью удовлетворено.
Отдельное спасибо "сердобольным", за более точное указание что конкретно не так, что конкретно исправить. Да, я, например, искренне считал, что "зацикливание на деталях", - это подробное изображение обстановки, которое поможет читателю более полно представить себе происходящее. И только, после "тыкания носом" в эту ошибку, вспомнилась фраза из "Советов Мастеров" которую читал на этом же ресурсе что "детали читателю фантазия дорисует сама".

Если есть желание писать, то писать, конечно надо. Всякая работа требует практики. Если литература - то читать и упражняться.

Конечно, желание такое есть. Его неслабо подпитывает тот факт, что моя "стряпня" таки нравится этой самой "узкой аудитории", - проглатывают, не замечая моих просчётов, ещё и добавки просят. В общем, буду и дальше для них "готовить", стараясь "состряпать повкуснее", не забывая, что до "ресторанного уровня" мне ооо, - космические расстояния! Надеюсь, со временем, эти старания принесут плод.

[elevardo]

Сообщение от reco

Если я вижу хрень, я и говорю хрень, а не конфетка. Тут без меня сердобольные найдутся, растолкуют, что хрень эта не совсем, а вполне исправима... годиков так через десять

разумеется, можно выражать свои эмоции как угодно - в конце концов, у нас в стране еще свобода слова))

но начинающие писатели - народ очень пугливый и обидчивый))) они могут принять грубую критику, а могут вообще бросить все это дело.

приведу собственный пример, парой страницей ранее меня разнесла Sera. Во-многом по делу, кое-где не согласен, но после этого весь вечер прошел опустошенным.

У меня тоже было желание послать все в "то самое", но вместо этого я скачал кучу книг известных авторов по написанию прозы и перечитываю разные статьи по этой теме. и многое уяснил.
_____________
подводя вышеизложенное - лучше указать на конкретные недостатки, а также посоветовать как их можно исправить. Ваш же пост был убивающе резок :)

[reco]

elevardo

но начинающие писатели - народ очень пугливый и обидчивый)))

Пока они станут известными их еще стока раз обидят, так что пускай сразу шкуру бронтозавра растят, как у меня.

вместо этого я скачал кучу книг известных авторов по написанию прозы и перечитываю разные статьи по этой теме. и многое уяснил.

Не поверишь, но после того как меня попинали в теме "Маг поневоле", я тоже скачал пару названных книг и даже читаю, надо знать врага в лицо)

[elevardo]

Вот видите))) критика - есть шанс на просветление))
главное критиковать правильно)) а то некоторые могут в ответ послать)))