Послойное деление

[Ridanr]

Немного постапокалипсиса.

Скрытый текст - Слой первый, исходный:

Хуже всего – запах тухлых яиц. Он пропитывает все – одежду, еду, кажется, даже кожу. Растянутый на полторы недели трехдневный сухпаек кажется состоящим не из соевых брикетов, а из протухшей яичницы. Иногда, когда мы проходим мимо очередных развалин, к нему примешиваются сладковатые обертоны разложения.
Над головой – привычная картина неба после Катастрофы. Угрюмые, темно-серые тучи спускаются низко-низко. Кажется, если бы в этой зоне оставались целые здания, облака бы задевали их верхушки. Периодически северную сторону неба освещают зарницы. Я считаю время от вспышек до грозовых раскатов. Гроза слишком близко, это плохо. Не из-за дождя – хотя и из-за него тоже, изорванный полиэтиленовый плащ не защитит от настоящего ливня – а из-за пробоев.
Будто небо подслушивало. Вдруг становится очень светло. Извилистый огненный зигзаг соединяет тучи и землю. Полуразрушенный хаб-блок, чернеющий на фоне зарниц, исчезает в этой вспышке. Земля вздрагивает под ногами, секунд десять – и тяжелый удар бьет по ушам, заставляет сгорбиться. Порыв ветра сметает обрывки пластика, несет их по дороге. Когда глаза привыкают к вновь воцарившейся полутьме, становятся видны языки пламени, танцующие на месте блока.
- Что там может гореть? – вяло спрашивает Эйми.
- Топливо. Изоляция на проводах. Какие-нибудь склады. Все, что угодно, - отвечает Тед. Он держится уверенней всех нас – сказываются тренировки по переселенческой программе. – Лучше не подходить к высоким обломкам.
- Не получится, - возражаю я. – Надо искать крышу. Если хлынет, эти тряпочки нас не спасут, - дергаю за край прозрачной накидки, на которой еще различимо тиснение «Leip. evac. camp 16».
- Я не хочу под крышу, - шепчет Эйми. Она два дня провела под сложившимися плитами, прежде чем мы с Тедом наткнулись на нее, обшаривая руины в поисках пищи и воды. Дожди шли часто, даже слишком, но их бурую, мутную воду, отдававшую все тем же запахом сероводорода, пить мы долго не решались, лагерный паек кончился в первые два дня. Сейчас мы питались брикетами, найденными у не столь везучего соседа Эйми. Но несмотря на свою везучесть, Эйми до сих пор било мелкой дрожью, стоило нам заночевать не под открытым небом.
- Толчки все чаще, - поддерживает ее Тед. – Лучше промокнуть, чем быть похороненным, ты не думаешь, Чарли?
- Не думаю. Если она простынет, кто ее понесет? – киваю в сторону Эйми. – Не забывай, лекарств у нас нет. Или если пойдет пепел, тоже ничего хорошего.
- Тогда так, - Тед задумывается. – Ищем что-нибудь… покрепче, но похлипче. Чтобы, если сложится, нас не убило. Но чтобы дождем и пеплом не пробивало, и огонек не просвечивал, - он оглядывается, словно пытаясь высмотреть заказанное жилище среди простирающихся вокруг развалин. Я вздыхаю про себя о похороненной пеплопадом палатке. Но когда черная метель накрыла лагерь, возвращаться за ней у нас не было ни желания, ни возможности.
Нам не везет. Гроза начинается, прежде чем мы находим укрытие. Молнии полыхают почти непрерывно, и порой мне кажется, что сквозь тучи видны тусклые зеленоватые сполохи. Плохо. Затем разверзаются хляби небесные, и струи воды начинают молотить по капюшону. Эйми ныряет под накидку Теда. Какое-то время плащи помогают, но вот тучи взрываются бело-голубым пламенем пробоя, где-то рядом подымается огненный столб. Волосы дыбом, я ощущаю, как шаговый разряд идет по телу, и чувствую кровь из прокушенного языка. Затем приходит ударная волна и швыряет нас на бетонку.
Лежа навзничь, под удары капель по спине я меланхолично думаю, что наши шансы добраться до устойчивых участков даже не нулевые. Отрицательные. Если пробои и северное сияние гуляют уже на наших широтах, значит, мощность магнитного поля продолжает падать. Стоит ли проделывать такой долгий путь, чтобы все кончилось лучевой болезнью?
Затем Тед подхватывает меня под руку. Мы идем дальше, шатаясь. Долго перебираемся через железнодорожные пути, рельсы во многих местах разошлись, шпалы перекошены и идти через полотно неудобно. Затем натыкаемся на ряды каких-то ангаров с провалившейся крышей. Наконец-то удача – один из них цел. Дождь слабеет, но не прекращается. Я подбираю какую-то арматурину, цепляю ушки замка. Рывок. Тед раскрывает нож и, держа его на отлете, вглядывается в темноту ангара. Осторожность понятна – однажды мы едва унесли ноги после встречи со стаей мародеров. Но везение продолжается – этот склад пуст. Только лежит в дальнем угло смутно различимая в свете кома груда каких-то мешков.
Тед подпарывает один из них, вытряхивает.
- Живем!
Мешки набиты плотно упакованными бумажными спецовками. Высыпаем их на пол, сооружая импровизированную постель. Переодеваемся. Даже Эйми успокаивается и возобновляет ежедневный ритуал с содой, фильтром и фляжками. Мы тем временем подпираем дверь той же арматуриной и разводим спиртовку – нагреватель сожрет батарею за час, ком – за месяц. Эйми заканчивает очищать воду, и мы собираемся в кружок вокруг огонька, протянув к нему руки. Еще хорошо, что погода стоит необычно теплая для февраля. Впрочем, потепление, скорей всего – один из побочных эффектов Катастрофы, а о ней что-то хорошее сказать невозможно.
Замачиваем брикеты в кипятке. Вкус не радует, но желудок наполняет. Я кошусь на Эйми. Несмотря на европейское имя, ее скорее можно принять за китаянку.
- Эйми, - произношу я, когда она ловит мой взгляд. – Мы так и не спросили. Как твоя фамилия?
- Аманда Вэнь, - она ставит чашку на пол. – А что?
Тед предупреждающе сжимает мой локоть. Как-то само собой среди нас троих установилось правило – ни слова о родных и друзьях. Ни слова о жизни до Катастрофы.
- Ничего. Я вот, к примеру, Чарльз Мид, а это – Теодорик Айхгорн.
- Просто Тед! – представляемый пихает меня в бок. Эйми неуверенно улыбается.
- Поздновато для знакомства, не находите? – замечает она. – Чарли, лучше скажи, где мы находимся?
Я достаю ком, разворачиваю дисплей и подгружаю карту. Толчки нарушили связь с серверными спутниками, и выйти в жалкие обрывки Сети, уцелевшие после Катастрофы, не удается, но адаптор ловит слабый сигнал какой-то автономной точки и делает по нему привязку к местности.
- Узел Герлиц, - я показываю ребятам карту. – Считайте, прошли полпути до Вроцлава. Оттуда начинается Польская свободная зона, может быть, там выжило больше народу. Наверно, большая часть сбежала на восток еще до того, как стали открываться очаги, при первых же толчках.
- Думаешь, там поспокойнее? – Тед склоняется над картой, ведет пальцем по нитке железной дороги.
- Надеюсь.
- Я не уверена, - Эйми тоже наклоняется к карте, придвигаясь к Теду. – Мы уже на краю Русской платформы. По идее, это должен быть устойчивый участок, по крайней мере, без сильных толчков. А сегодня утром было семь баллов минимум.
- Я слышал, что еще один очаг открылся в Италии, - Тед машинально обнимает девушку за плечи. – От него, наверно, идет эхо и пепел. А может, и от Кавказского.
- Ветер западный, - уточняет Эйми. – Скорее, Италия. До Исландии отсюда далековато.
Я провожу поиск активных синтов в пределах точки. Точка выдала разрешение на поиск, лила задумалась и выплюнула «синт-пространство пусто». Если мир вокруг нас и жил, то уже за пределами сети.
- Сколько брикетов осталось? – Тед пытается сменить тему разговора, но не слишком удачно. Мне незачем считать запасы, чтобы ответить.
- Шесть. Еще на неделю, если будем экономить.
- Нужна еда, - озвучивает Тед всем и без того понятную мысль.
- Если в Польской зоне тише, там будет получше с запасами, - предполагаю я.
- И побольше голодных ртов, на эти запасы претендующих, - говорит Эйми.
- Об этом будем думать, когда доберемся до Вроцлава, - обрывает ее Тед. – А мы доберемся. Полдороги пройдено.
- Завтра с утра пошарим, нет ли пищи в соседних складах, и будем посматривать по дороге. В крайнем случае, неделю продержимся и без сублимата. Затянем животы, но доберемся до нетронутых зон, - поддерживаю я друга, хотя сам в это не верю. Неделю без пищи, на дождевой воде… и кто сказал, что на польской территории разрушения меньше? Но оставляю свои сомнения при себе. Если барахтаться, какой-то шанс есть. Если мы покажем друг другу, что отчаялись – конец станет бесповоротным.