3т, или хроники Разделённого мира (дилогия)

[Арык]

Скрытый текст - [Год двадцать второй] Люди и нелюди:

Беллкор, земли некромантов

[1]

Гать нужно было настелить, что называется, по-тихому – без сильных магических возмущений, без шума механизмов. Самое верное средство в таких случаях – штрафники, вот и пригнали две сотни. Одну в Малой Кунерме поставили, другую – в Большой, отдали приказ двигаться навстречу. Оба посёлка были давно заброшены, череда болот, протянувшаяся ожерельем между ними, носила имя Межевой топи, так как одна Кунерма находилась в землях некромантов, а другая уже на Талии.

– Не скальте зубки, красавцы, не скальте, – приговаривал сотник Буяк – тот самый, напомнивший Рагнару хорька, что забирал их с Хаканом из тюрьмы Каратула. – Что-то особенное собираются в Большой Кунерме ставить, тремя кольцами охватили. Так что не вздумайте какую поганку устроить – вместо настила у меня ляжете, стервецы.

Напугал, тоже, Рагнар и так себя настилом чувствовал: грязный, болотом провонял насквозь, тело деревянное. Впрочем, имелось и преимущество: гнус, роившийся тучами, предпочитал тех, кто почище. Наблюдать опухшее от укусов лицо сотника было для штрафников отдельным удовольствием, сдержать улыбку получалось далеко не у всех.

– Нет, ты подумай, три кольца оцепления! – зудел штрафник по прозвищу Щавель уже на участке, зудел едва ли не каждый день. – Если такие меры предосторожности, живыми нас отсюда не выпустят, на корм пиявкам пойдём! Бежать надо, пока не поздно, бежать…

Что Щавель – доносчик и провокатор, в десятке знали все.

– Но вида не подаём, – предупреждал десятник по прозвищу Весёлый, – а, как бы это сказать, подыгрываем.

Получалось, опять же, не у всех, от тех же Рубанка и Точило Щавелю доставалось часто. Но им, как правило, это с рук сходило, потому что от Рубанка и Точило доставалось всем. Рагнару они напоминали Толстяка с Малышом: широкие плечи говорят о большой силе, низкие лбы – о небольшом уме.

– Лучше заткнись, Щавель, – пыхтит Рубанок, взвалив на плечи бревно, – не то вот этим прихлопну и сам под настил уложу.

– Конечно-конечно, ты только не серчай…

Трудились они в две смены: с утра и до ночи, с ночи и до утра. Пока одна половина отсыпается, другая настилает гать, затем перемена мест.

– А ты чего без дела стоишь, Зеленуха? – размахивает деревянным молотом Точило, – или забыл, какой стороной скобы вбиваются? Так я и напомнить могу, не вопрос!

Зелёным в десятке прозвали Хакана, за изумрудный глаз, который не вырвали лишь потому, что боялись эфирного проклятья. Сам Рагнар получил прозвище Солома – за светлые волосы, и не суть, что сбрили их ещё задолго до Межевой топи. Прежние имена в штрафном легионе было принято забывать, как и всё прошлое. Тем не менее, Рагнар часто думал, как сложилась судьба Оберона, судьбы Криспина и Азира, Озрика и остальных. Хотелось верить, что хорошо, и это они с некромантом самые невезучие.

– Как бы эдакую красоту с собой утянуть? – размышляет Точило над треснувшим точно посередине листом камнестали. – Такую бы лежаночку соорудил, что залюбуешься! Эй, Щавель, дай-ка совет!

– А что я? – смущённое бормотание. – Бери, конечно, оно же треснуло…

Жили штрафники в том, что осталось от поселковых домов, а осталось не сказать, чтобы много. Десятку Весёлого ещё повезло: и с кровлей досталась халупка, и с целыми стенами. От дождя, правда, кровля ничуть не спасала, а по стенам, мягким от сырости, вилась серая плесень с крохотными светло-зелёными цветками. Земляной пол устилали широкие стебли какой-то болотный травы, порядком подгнившие, в них копошились то ли черви, похожие на пиявок, то ли пиявки, похожие на червей.

– Не могу, до того живот сводит, что хоть пиявку бы сожрал, хоть жабу! – стонет Скарабей. – Где уже эта треклятая полевая кухня, не сломалась ли?

– Так лови, пиявок с жабами и лови – вон их сколько! – хихикает Щавель. – Оно и полезнее будет, чем та гадость, что из артефактов полевой кухни льётся.

Скарабей – здешний Ибикус, из всех белых ворон десятка самая белая. Причудлив буквально во всём, начиная со взглядов на мир, заканчивая способом – лично придуманным, единственно верным – каким следует портянки накручивать. Впрочем, ничего удивительного: одно проистекает из другого.

– Эх, хорошо! – Скарабей поглаживает живот, улыбается. Полевая кухня уехала, но в воздухе ещё витает запах питательного киселя – в обед всегда рыбный.

– Эй, Скарабок, никак кот твой вернулся, – ворчит Рубанок, ковыряя в зубах рыбной костью, – слышишь, мяучит?

– Угу, – вторит Точило, – что твой «ревун» верещит.

Появился кот через декаду или две после начала работ, зрелище собой представлял жалкое: свалявшаяся серая шерсть – колтунами, сквозь кожу проступают рёбра, гной в уголках глаз. Глаза Рагнара больше всего и поразили, когда в первый раз кота увидел – ни капли кошачьей гордости, той самой, когда взгляд словно бы свысока; такие больше подошли бы щенку или очень трусливому человеку. А дошёл до такого состояния кот потому, что потерял где-то правую переднюю лапу – вместо неё был обрубок, из обрубка торчал кончик кости. Вряд ли мог добыть пропитание сам, с тремя-то лапами, но дело желал иметь только со Скарабеем, от остальных прятался.

– Ты уж прости, дружочек, но ничего у меня не осталось, – вздыхает Скарабей, склонившись над зарослями, из которых доносится жалобное мяуканье. – Разве что, вот, корочка хлебушка…

«Мы такие же, – думает Рагнар, глядя на эту сцену. – Угодили в капкан войны, и кость торчит из обрубка, и за всё задевает, и причиняет страшную боль…»

[Кристалл памяти]

Знаешь, брат, порой такое в голову придёт, что никуда, кроме как в кристалл. На гербе Синглии, как помнишь, грифон, и эти существа в природе есть, Северная Лента – снежный медведь, и тоже есть, Северный Маналит – дракон, и тоже есть, но кто у нас на гербе объединения, Северного Союза? Дракон о трёх головах: грифоньей, медвежьей и собственно драконьей. То есть существо вымышленное. И вот мысль, которая третий уже день не даёт покоя: так может и Союз – государство вымышленное?

[2]

Краски сна обжигают, ибо горячечный; Рагнар понимает, что спит, как и то, что шансы проснуться очень невелики. В Малую Кунерму пришла пузырчатая лихорадка, забирала одного за другим, но его на протяжении месяца не замечала, проходила мимо, из-за чего уверился в невосприимчивости. Ошибся.

– Бери карту, – говорит Хакан, от изумруда в глазнице к колоде протягивается зелёный луч.

Рагнар берёт, смотрит – десятка кругов, для начала неплохо. Круги вдруг вздуваются пузырями, лопаются, по карте стекает белёсая слизь, срывается тяжёлыми каплями. Рагнар ловит их на лету – ведь если упадут одна за другой на столешницу, Хакан сразу поймёт, какая у него карта!

Первым заболел Скарабей: тлел, словно порченный сноп разрыв-травы, а только тлеть перестал, болезнь взорвалась, разлетелась. Буяка о том, что в десятке Весёлого больной, конечно же, предупреждали, сотник лишь отмахнулся – ничего страшного. Тоже ошибся.

По липкой от жирных пятен столешнице бежит мокрица, свалилась с карты некроманта. «Что же у него тогда? – теряется Рагнар в догадках, – неужели туз?» Играют в «Три колышка» – любимая карточная забава их десятка, вот только десятка больше нет, из живых лишь они с некромантом да Точило с Рубанком, которых, кажется, не взять никакой заразе.

– Помнишь стенания Щавеля, что живыми нам отсюда не выбраться? – спрашивает Хакан, размазав мокрицу ударом ладони. – Пророческие оказались слова…

Сильная целебная магия была под запретом, как и любая другая сильная магия, слабая же не помогала, потому Рагнару было искренне интересно, какой господин сотник сделает ход. Тот поступил неожиданно: вызвал к себе некроманта. Содержание разговора с Буяком Хакан показал Рагнару только что, непосредственно в горячечном сне, аккурат перед тем, как сели за карты.

– Послушай, красавчик, возможно ли сделать зомби при той мере магии, которая нам дозволена? – задаёт сотник вопрос.

– Возможно, – следует осторожный ответ, – однако, боюсь, пользы от таких зомби будет мало. Больше декады-двух не продержатся, начнут на куски расползаться.

– На куски, говоришь? – потирает руки Буяк, – так это же славно!

– И ещё момент, – добавляет Хакан, – по опыту знаю, что не каждый живой согласится работать с мертвецами.

– Это не беда, – ухмыляется сотник. – Всех несогласных превратим в мертвецов, а их, подмечай, превратим в зомби!

Очередь Рагнара брать карту, но, прикоснувшись к колоде, отдёргивает руку – обжёгся. Вспухают волдыри, лопаются, по пальцам сбегает влага. Хакан этого почему-то не замечает, как не слышит и звонкого смеха, пронёсшегося по халупе.

– Что случилось? – спрашивает у Рагнара, насторожившись. – Смотришь так, будто на лбу у меня появилась надпись.

– Да нет, – Рагнар отводит глаза, – я так, просто…

Чтобы взять карту, руку приходится обернуть тряпицей – ну-ка, что у нас там? Ха, как и ожидалось, Хакраш, улыбка от уха до уха.

– Моя победа, – Рагнар бросает карты на стол, улыбка почти такая же, как и у хитрейшего из богов, – всего двумя «колышками» обошёлся!

Работать с зомби далеко не у всех получилось: кто со страхом не смог совладать, кто с отвращением, кого не приняли сами зомби, растерзали. Рагнару в этом смысле повезло: как у него живые мертвецы отторжения не вызвали, так и он у них. Хотя повезло ли? Некую грань их сотня переступила, шагнула за край. Отсыпаясь после смен, Рагнар видел один и тот же кошмар: зомби-рабочие превращались в зомби-солдат – тех самых, с присосками, в броне псевдоплоти, пили жизнь, и пили, и пили…

– Так зачем ты здесь, некромант? – спрашивает Рагнар. – Зомби из меня хочешь состряпать?

– Нет, не за этим, – качает головой Хакан, – намерен бежать. Но одному мне не справиться, нужен помощник, и не зомби, а живой человек. Следовательно, такое вот предложение: я тебя исцеляю, а ты составляешь мне компанию.

– Хм, интересно, – Рагнар следит за тем, как кожа на пальцах сама собой заживляется. – А чем не подходят зомби? Слишком глупы?

– И поэтому тоже, – говорит некромант, – а более крепких не сделать – я под строгим контролем.

– Хочешь начистоту? – спрашивает Рагнар, подавшись вперёд. – Работая с мертвецами, одно понял точно: нет вещи более противоестественной, чем некромантия!

– Ничего ты не понял, – говорит Хакан с лёгкой усмешкой. – Просто ответь, согласен на моё предложение или нет, сделай выбор.

С минуту, а то и больше, Рагнар размышляет, наконец говорит:

– Эх, озадачил! Но, может, и правда чего-то не понимаю, а я всегда был жаден до новых знаний…

– Из тебя получится превосходный заклинатель Эфира, уверяю, – изумруд некроманта то вспыхивает, то угасает, – мой долг показать тебя мастерам, как только из этой трясины выберемся.

– Была не была, – как головой в омут, – по рукам.

[Кристалл памяти]

Заметки о зомби (из разговоров с Хаканом).

Эфирный двойник – отражение физического тела в Эфире, подобно отражению в зеркале. То есть без плоти нет и эфирного двойника. Смерть двойника наступает через три дня после смерти тела физического.

Зомби, он же зомби обыкновенный – усиленный волшебством эфирный двойник только что умершего человека. Сознание зомби как бы разделено между мёртвой плотью и Эфиром, потому ближе к голему, чем полноценному человеку. Через одну-две декады, с полным разрушением эфирно-физических связей, распадается.

Боевой зомби, он же зомби-солдат – заключение в пустую телесную оболочку сущности более высокого уровня, чем эфирный двойник. Ведёт к эфирным метаморфозам, когда зомби стремится себя укрепить: образование псевдоплоти, роговые наросты. Сюда же относится восстановление сил за счёт живых: присоски, костяные захваты. Затраты магической силы на создание таких зомби большие.

[3]

Изумруд в ладони кажется раскалённым, от раны в правом бедре расползается холод. «Будет обидно, – думает Рагнар, – если умру от иглы какого-то костяного ежа, избежав игл, выпущенных из скорострелов, выпущенных мехоморфами. Хакан вот не избежал – поймали, повесили, содрали кожу. Откуда же тогда у меня изумруд? – пытается вспомнить он, но мысли путаются, ускользают, – может, его принёс кот? Да, кот, скорее всего, больше ведь некому…»

Когда началась пузырчатая лихорадка, вспомнили о коте, которого Скарабей подкармливал, принялись усердно искать.

– Это он заразу принёс, – говорили, – в костяной своей лапе и притащил!

Не нашли, даже следов не нашли, хотя крутился, казалось бы, рядом.

– Так это сама смерть приходила! – родилась у кого-то шальная догадка, – в кошачьем облике явилась, всех нас заберёт…

До того попыток бежать не было, теперь следовали одна за другой, и как бы строго Буяк не пресекал, не прекращались.

– Всех на зомби пущу! – плевался слюной, – всех!..

Когда Рагнар оправился от болезни, угроза была близка к исполнению – сотня расползалась на глазах. С некромантом они сообщались посредством снов, но и этот способ стал вскоре небезопасен.

– Бежать нужно срочно, – даже в Эфире было видно, что выжат Хакан до предела, – распоряжение о переводе оставшихся живых в зомби будет отдано со дня на день…

Идти всё сложней, нога словно бы не своя, а впереди, как назло, бурелом, поросший чем-то колючим. Кот ведёт, прыгает с одного поваленного дерева на другое, и лапы у него, кажется, все целы. «Если исчезнет, – думает Рагнар, – сам не выберусь, так здесь и останусь...» Напрасные опасения: кот доводит до места, до замшелой каменной плиты, только потом пропадает из виду. От изумруда в ладони тянется луч – тянется к едва приметному углублению – Рагнар прикладывает к нему камень, и плита со скрежетом сдвигается, открывая череду уходящих вниз ступеней. Припадая на левую ногу, он спускается в капище, осматривается: узкий прямоугольник каменных стен, жертвенник с оскаленным черепом, в глазницах тлеют зелёные огоньки. Рагнару всё равно – сворачивается клубком на ложе в боковой нише, почти сразу проваливается в тяжёлый болезненный сон…

Несмотря на то, что следили за ним строго, Хакан сумел изготовить два артефакта с эфирной иллюзией; так один зомби принял вид Рагнара, а другой – самого некроманта. Первые два кольца стражи тоже помогла преодолеть эфирная магия, а вот на третьем не сработала, пришлось схватиться с двумя мехоморфами. Прорваться прорвались, но по следу были пущены крылатки с заклинанием поиска в элариевых сердечниках.

– Обмануть не получится, – сказал Хакан, – разве что уничтожить…

С виду крылатки хрупкие, на самом же деле более чем прочны, потому требовались некроманту камни – большие и в большом количестве. Тогда-то и появился кот, их старый знакомый, привлёк внимание тихим мяуканьем.

– Ты тоже его видишь? – спросил Хакан, не поворачиваясь к Рагнару, – это знак! Не упусти…

Не упустили, нет, шли как привязанные, и вскоре оказались на берегу лесной речушки, с чередой валунов по берегу.

– Превосходно, – некромант потёр руки, – теперь у нас есть шанс.

Вливая в камни сущности из мира-отражения, Хакан делал эфирных големов, и камни поднимались в воздух, исчезали в темноте густых зарослей. Рагнара некромант использовал как резервуар магической силы, тот терпел, хотя ощущения были не из приятных.

– Готово, – сказал Хакан, когда валунов на берегу не осталось. – Задел по времени выходит большой, должно хватить, чтобы уйти. А если не хватит, нас не спасёт уже ничего…

Прав некромант оказался только наполовину: его и правда ничего не спасло, когда погоня настигла, Рагнара же увёл за собой кот, спрятал в ложбине, подёрнутой серым туманом. По вине тумана он и не заметил костяного ежа, получил ядовитую иглу в бедро…

Серый туман словно море, Рагнар чувствует себя кораблём между волн. Как здесь оказался, не помнит, но знает, на месте оставаться нельзя, обязательно нужно двигаться. Чувства времени нет, как нет и чувства тела, то здесь, то там вспыхивают зелёные огоньки, медленно тают. Рагнар направляется к одному из них, раздвигает полотна тумана, видит мать. Такой он запомнил её на пристани Декабрины, когда провожала в училище – ветер треплет седые пряди, лицо каменное, горечь в запавших глазах.

– Мама?.. – слова застревают в горле, – что ты здесь делаешь?

– Тебя дожидалась, – отвечает она. – Знала, что захочешь увидеться напоследок, вот и ждала.

– Напоследок? – переспрашивает Рагнар.

– Да, сын, – глаза матери становятся изумрудами, – два дня назад я умерла.

– Прости… – Рагнар хочет взять её за руку, но в ладони почему-то оказывается лишь прядь тумана. – Так хотел, чтобы ты мной гордилась, а поводов для гордости нет…

– И горжусь, – говорит она истово, – и люблю.

– Позволь мне тоже остаться, – просит Рагнар, – не хочу больше туда, сыт по горло.

– Нет, – отрезает Андрона, – тебе ещё рано.

Вдруг она исчезает, тает дымкой, а из тумана выходит Кранмер, друг детства и юности. Бронекостюм его пробит, бегущая из раны кровь тут же становится серой, поднимается клубами, смешиваясь с туманом.

– И ты тоже? – спрашивает Рагнар, – когда?

– Вчера, – отвечает Кранмер спокойно, – от клинка богомола. Ты же знаешь, нет, что после Каратула и Кхат удалось захватить? Теперь на юг дорога широкая, углубились в самые дебри, а там этой твари не перечесть…

– Хочу остаться, – говорит Рагнар решительно, – и останусь. Даже не пытайся помешать – ничего не получится.

– Ошибаешься, – качает головой Кранмер. – Помнишь, когда были детьми, играли у развалин древней магической башни? Какой там был камень, а, само время зубы сломало! Так вот, у меня под рукой нечто подобное – не прошибёшь.

Туман между ладоней Кранмера сгущается, превращается в гладко отёсанный каменный блок. Рагнара же серые пряди опутывают, не позволяют пошевелиться, и всё, что остаётся – смотреть, как перед ним вырастает стена.

[Кристалл памяти]

Чем наше великое государство не «мамонт», не тяжёлая боевая машина? Здесь опорные щитоносцы, здесь – фланговые, а здесь – экипаж. Весь вопрос в том, объединяет оно нас, или же разделяет, отсекая друг от друга стеной маналита. И тут как посмотреть.

[Арык]

Скрытый текст - [Год двадцать третий] Сущее и Эфир:

Беллкор, город Марзет

[1]

Серая комната, серым застелено ложе, у изножья две серых тени, тихо переговариваются. Одна из них выше, другая ниже – ребёнок? – нет, понимает Рагнар, здесь что-то другое. Вдруг на ложе прыгает кот, изумрудно-зелёный, ложится на грудь, усыпляет…

Сон необычный, играют с котом, правая передняя лапа у того то серая, то зелёная. Необычность, в первую очередь, в том, что тела слеплены из тумана, перетекают одно в другое, и вот уже Рагнар – кот, а кот – Рагнар. Отскочив друг от друга, следуют в разные стороны, Эфир раскрывается двумя галереями отражений. Рагнара ведёт желание узнать, действительно ли изумруд Хакана принёс кот – находит искомое отражение, проникает в него. За расправой следит, затаившись в густых зарослях папоротника: вот некроманта прошивает череда ледяных игл, несколько проходит через лицо, выбивает изумруд из глазницы вместе с частью височной кости. Камень отлетает далеко, его долго ищут, но не находят. Разозлившись, мехоморфы сдирают с Хакана кожу, подвешивают. «Так вот, как я это видел, – думает Рагнар, – глазами кота...» Подкравшись к изумруду, тот берёт его в зубы, скрывается в зарослях. Так много ещё хочется узнать, но нужно возвращаться, и Рагнар возвращается. Меняются телами обратно, просыпаются...

Комната по-прежнему серая, как и ложе, но теней больше нет, у изножья мужчина в серой мантии – высокий, худой, бледный. Подбородок скошен, из-за чего лицо кажется каким-то неправильным, несоразмерным, и в то же время есть в нём что-то знакомое. «Хакан, – понимает Рагнар, – этот человек похож на Хакана!..» На руках мужчина держит кота, тот больше не изумрудный, а серый, правая передняя лапа от локтя костяная, с похожими на маленькие серпы когтями.

– Где я? – спрашивает Рагнар, с трудом узнавая свой голос – такой мог бы принадлежать зомби, если бы разговаривали.

– Лига некромантов, – следует ответ, – город Марзет, что в Полуденных топях.

Рагнару становится страшно – может, он уже какой-то другой, изменённый?

– Можно зеркало? – просит, – хотелось бы на себя посмотреть.

– Конечно, – некромант опускает кота на ложе, в руке появляется костяная палочка, следует взмах.

Мгновение затхлости, от которой сложно дышать, затем входит зомби, в руках зеркало, оправленное в кость с голубоватым отливом. Кот прыгает в сторону, прячется, Рагнару хочется прыгнуть тоже, или хотя бы зажмуриться, вместо того он смотрит, изучает своё отражение. Волосы после лихорадки так и не выросли – никому теперь не придёт в голову назвать его Соломой, лицо покрывает сеточка тонких шрамов, будто бы паутина, в остальном всё так же, без перемен. Дав знак зомби, что достаточно, Рагнар откидывается на подушки – по телу разливается усталость, опять клонит в сон.

– Моё имя Лисандер, – говорит некромант, – твоё мне известно, поведал изумрудный глаз сына.

– Да, – говорит Рагнар сонно, – вы похожи. Так это у Хакана был кристалл памяти? У меня тоже такой – вот здесь, в правом плече, пожалуйста, не вынимайте…

В сон проваливается, будто под тонкий лёд, и тонет, и тонет. Вскоре оказывается в лапах кота: эта – горячая, а эта – холодная, ледяная, через мгновение уже и сам кот. Теперь Рагнар направляется к бурелому, к замшелой плите – посмотреть, как обстояло дело там. Да, вот они, мехоморфы, подобные своре гончих, но плиту не замечают. Следить за ними, притаившись за большим пнём, отдельное удовольствие: такие грозные, такие могучие, а добычу из рук вырвал кот. Уходят, больше не возвращаются, через день пролетает крылатка, похожая на крутящийся сам по себе винт, но и она не задерживается. Ещё через день появляются некроманты, кот поджидает их, свернувшись клубком на плите. Возглавляет отряд Лисандер, спешит к сыну, но в крипте обнаруживает не его.

– Изумруд я оставлю себе, – говорит некромант, когда Рагнар возвращается из мира снов, – как память.

– Конечно.

– Сын обещал, что покажет тебя мастерам, – продолжает Лисандер, – его обещание выполнил я.

– Не уверен, что гожусь для всего этого… – качает головой Рагнар, поглаживая подлезшего под руку кота.

– Годишься, – возражает некромант, – это животное – однозначное тому подтверждение.

– Кстати, что с ним? – спрашивает Рагнар после некоторой заминки, – и что со мной? Почему мы, э-э, как бы это сказать, соединились?

– В природе не редки случаи, когда физическое увечье компенсируется усилением эфирного двойника, – говорит Лисандер, – именно это произошло и с котом, и с тобой, ключевая точка вашего «породнения». Система видится интересной, и не только мне одному, можешь считать, что вступительное испытание на эфирного мага прошёл с успехом.

– Нужно подумать, – Рагнар закрывает глаза, – крепко подумать...

[Кристалл памяти]

Знаешь, брат, почему согласился стать некромантом? Просто понял, что от меня прежнего ничего не осталось. Тот, прежний, утоплен в иле Кунермы, высосан пиявками досуха, обглодан рачками и рыбой. Вместе с тем, во что верил, вместе с тем, чем жил. В Лиге некромантов родился новый Рагнар: похожий внешне, но совершенно иной внутренне.

[2]

С первой особенностью любого помещения некромантов Рагнар успел познакомиться заочно, ещё в ту пору, когда был одним из сопровождающих гуляй-посёлка – затхлость. Со второй и третьей он познакомился, когда согласился на обучение – холод и тишина. Холодно здесь было всегда, менялась лишь степень: от лёгкой прохлады до лютой стужи. То же самое и с тишиной: от полного отсутствия звуков до небольшого, словно бы обложенного мягким, шума. В настоящий момент они следовали с наставником к увитой зеленью трёхгранной пирамиде – месту, где проходили эфирные практики. Рагнар шёл, прихрамывая, вспоминал первые свои контрольные занятия...

– Физический план разделяет, дробит, – Лисандер ломает свой костяной жезл, крошит сильными пальцами в пыль, – части, частицы, элементы частиц...

Сновидение одно на троих: учитель, ученик, и, конечно же, кот, имя которому Рагнар подыскал почти сразу – Булатик.

– В противоположность ему Эфир неделим, – продолжает Лисандер, – эфирный двойник одновременно и форма для отливки, и наполнение.

– Другими словами, плоть эфирного тела нельзя потерять, – Рагнар трогает волосы, ощупывает лицо, – любая потеря будет восполнена самим же Эфиром?

– Именно так, – некромант воздевает руку, костяная пыль возвращается в ладонь, собирается в жезл.

Вела к пирамиде открытая галерея, вход узкий, словно бы проделан ножом. Сложена пирамида была из блоков волшебного льда, когда вошёл в неё впервые, Рагнар был приятно удивлён, что внутри не так холодно, как представлялось снаружи. А вот тихо оказалось именно так, как и представлялось...

Следующее контрольное занятие, Лисандер воздевает палец:

– Чтобы научиться изменять форму, нужно научиться делать своё эфирное тело прозрачным. Сейчас же ты подобен не магу, а простому человеку – полон красок, Эфир берёт их, раскрашивает своё бесцветное тело.

– И как же мне самому стать бесцветным, что для этого требуется?

– Думаю, ты уже понял, – Лисандер показывает на символ, изображённый на каждой из трёх стен – полузакрытое око.

– Полусон, он же транс, состояние между сном и явью, жизнью и смертью, – Рагнар берёт Булатика на руки. – Да, я понял.

Как всегда, Булатик появляется неожиданно: спрыгивает с навеса на перила, проходится по ним, клацая костяной лапой, издаёт требовательный мяв.

– Ну, как, всех крыс на зомби-складе переловил? – Рагнар берёт его на руки, подсаживает на костяной наплечник, изготовленный специально для кота.

– Мяу!

– Похоже на утвердительный ответ, – говорит Лисандер, обозначив уголком рта лёгкую улыбку.

Входят, когда некромант снимает защиту, свежий воздух сменяется затхлым. Несколько подсобных помещений, лестница, ещё одна, наконец и главная комната, с большим изумрудом, укреплённым в своде пирамиды на манер светильника. Две раздвижных механических кровати, меж изголовий шкафчик, на полках которого пузырьки и колбы, жестяные банки с порошками и ленты с ледяными иглами. Иглоукалыватель тут же, на небольшом костяном столике, в зеленоватом свете выглядит несколько зловеще. Лисандер его подготавливает, применяет, и вот они уже в Эфире, и начинается урок.

– Теперь, когда ты научился делать двойника прозрачным, не отдавать Эфиру свою силу, – говорит некромант, – переходим к следующей практике, к эфирным метаморфозам. Что есть метаморфоза? Изменение. Однако, если изменение физического тела требует больших вливаний силы, изменить эфирное довольно просто.

Руки Лисандера становятся прозрачными, их охватывает серый туман, что напоминает Рагнару о Кранмере и матери, затем превращаются в два прямых клинка.

– Здесь, в Эфире, я могу превратить руки во что угодно, – продолжает некромант, – к примеру, в мечи. А теперь внимание: их острия тоже смертельны, если вложить достаточно силы.

– Другими словами, – говорит Рагнар, – убив меня таким мечом здесь, убьёшь и в Сущем?

– Да, – Лисандер делает выпад, – ведь эфирно-физические связи разорвутся.

Рагнар не понимает, не осознаёт, как это у них с Булатиком получается, но вот стали прозрачными, вот два тела соединились в одно, и клинок некроманта отражают стальные когти получеловека-полумедведя.

– Хорошо! – Лисандер отступает на шаг, – а теперь так!..

И превращается в боевого богомола.

[Кристалл памяти]

Трактат «О сущности вод», выписки.

«…Получают же мёртвую воду магическим способом. Заклинание суть стихийное (см. параграф «Плазма; заклинание полной инверсии»), впервые применено Хексисом (см. параграф «Первый мастер»). В своих опытах Хексис использовал воду, взятую из реки Горячей (так называемая волшебная вода), в силу чего первые образцы имели высокие показатели нестабильности. В настоящее время основным источником сырья для изготовления мёртвой воды является река Изумрудная».

[3]

Светильники зомби-мастерской льют свет – яркий, но не ослепительный, прямо под ними эфирный стол – из камнестали, с парой жёлобов для оттока жидкости, с самоцветами-усилителями по четырём углам. Рагнар по одну сторону стола, по другую – мастер Мортарион, чадо-лич. Лич – это маг, сумевший сменить телесную оболочку, не погубив при этом своё эфирное тело. Личеобразование по праву считается одним из самых сложных заклинаний некромантии, ведь неудачная попытка ведёт к смерти. У Мортариона получилось, и вот он, стоит напротив, в теле шестилетнего ребёнка. Тела для переселения, как правило, выбираются детские, поскольку наиболее прочны, хотя и они не выдерживают больше двух-трёх десятков лет. Соответственно, самая распространённая форма лича – чадо-лич.

– Что же, приступим, – звонким голоском говорит Мортарион. – Ученик второй ступени Рагнар, создание зомби-солдата, попытка третья.

Нажатием на костяной рычаг мастер открывает камеру с заготовками, помещены они в резервуар с мёртвой водой. Благодаря этой волшебной жидкости трупы не разлагаются, почему её и называют матерью современной некромантии. Рагнар вспоминает занятия, посвящённые процессам разложения, невольно ёжится – не самые приятные из воспоминаний...

Проходила практика на открытом воздухе, среди менгиров, оплетённых тонкой, похожей на паутину, сеткой.

– Как только сердце остановилось, кирпичики физического тела, клетки, начинают распадаться, – вещал Мортарион. – Такое «крошево» – обильная пища для частиц, названных Хексисом, первым мастером, бактериями, начинается процесс гниения. Образец помещён вот в этот глазоусилитель, смотреть на полном усилении, все десять карат.

Разобравшись с физическим планом, переходили на эфирный, сравнивали.

– Эффект изумрудных искр выражен сильно, – говорил Рагнар, Булатик пытался с этими искрами играть.

– Что это значит? – спрашивал Мортарион.

– Разрыв эфирно-физических связей с истечением силы в Эфир.

– Хорошо, продолжай.

– Обратная инверсия нижних астральных узлов выражена слабо.

– О чём это говорит?

– Перемещение фокуса сознания от физического тела к эфирному по какой-то причине происходит с задержкой. Причину пока не могу понять…

Так проследили все основные стадии, от трупного вздутия и «мраморизации» до исхода жидкости и усыхания. Чувство после практики у Рагнара было такое, будто это он и вздувался, и истекал, и высох.

Из резервуара заготовка извлекается захватом, укладывается на самоходную тележку с костяными руками-держателями, с неё перетаскивается на эфирный стол.

– Можешь приступать, – говорит Мортарион, – но не торопись.

Рагнар закрепляет тело, делает необходимые надрезы, вставляет пять костяных игл в области астральных узлов, начиная с нижнего. Тело-заготовка вздрагивает, изумруды по углам стола на мгновение вспыхивают – значит, всё в порядке, иглы вошли, как положено, можно переходить на эфирный план.

– Не торопись, – рефреном повторяет мастер, – не торопись...

Выдержав паузу, Рагнар делает вдох, закрывает глаза. Тело его застывает, словно бы каменное, эфирный двойник пробуждается, приходит в движение. В зомби-мастерской на плане Сущего Булатика нет, здесь, в зомби-мастерской, отражённой Эфиром, есть, вспрыгивает на плечо.

– Готов поохотиться на крупного зверя? – спрашивает Рагнар, касаясь зелёной лапы. – Вперёд!

Соединившись, переходят на уровень глубже, ныряют в серый туман. Секунды физического мира здесь без труда растягиваются в часы, потому времени у Рагнара с Булатиком более чем достаточно. Впрочем, то, что нужно, находят быстро: похожа свободная эфирная сущность на птицу, переливается всеми оттенками зелёного. Они тоже превращаются в птицу: полёт перемежается схваткой, схватка – полётом. Наконец сущность поймана, обездвижена, перемещена в распахнутую настежь плоть заготовки.

– Есть!..

Рагнар возвращается в физическое тело, берётся за скрепляющие эфирные чары. Тело на столе изменяется, извивается, изумруды плюются искрами. Рагнару кажется, что и на этот раз он не выдержит – поток силы сметёт, подобно ураганному ветру, однако же устоять удаётся, и стихия, покорённая, утихает. Вскоре его первый зомби-солдат готов, в глазницах, содержимое которых выкипело и вытекло, вспыхивает по зелёному огоньку.

[Кристалл памяти]

Работая с мастером Мортарионом, всё чаще думаю: «Может, наиболее счастливы те, кто умер в детстве? На пике, на рассвете, в силе. Когда видишь мир ярким, а не выцветшим, красивым, а не безобразным, пылающим, а не потухшим…»

[Арык]

Скрытый текст - [Год двадцать четвёртый] Любовь и ненависть:

Беллкор, город На-Крулл (великое книгохранилище)

[1]

Как по одной-единственной капле можно судить о воде всего моря, так по мастерской Алиеры можно судить о содержании всего великого книгохранилища. Здесь и покрытые письменами вощёные таблички, и пергаментные свитки, книги в переплёте из человеческой кожи и заключённые в кристаллы, инкунабулы со встроенными артефактами и механикой. Вокруг огромной каменной скрижали, уложенной на рабочий стол, Алиера не ходит – танцует. Щепотка костяной пыли на истёртые временем буквы, взмах кисточки, шёпот заклинания, и проступает очередное высеченное в камне слово. Рагнару нравится смотреть, как она работает, следить за изгибами и поворотами тела, трепетом тонких пальцев, лёгким движением губ. «Тоже волшебство, – думает он, – пусть и не в обычном его понимании».

Встреча их в библиотеке Марзета, в зале папирусов, была больше, чем волшебством – её устроило само провидение. «Кажется, у нас гостья, – подумал Рагнар, проходя мимо стройной, похожей на былинку девушки, – раньше не видел». Тут же ему захотелось обернуться, окликнуть, спросить о чём-нибудь – не важно, о чём. Пустые разговоры у магов, особенно у эфирных, не приняты, но тогда обернулся, и увидел большие зелёные глаза, потому что она обернулась тоже. «Лич, – успел подумать Рагнар, – глаза пылают, как самоцветы…». А потом его подхватило, завертело, перенесло в Эфир, уже там она сказала:

– Вот и встретились. Как же долго я тебя ждала…

Закончив с последней строкой скрижали, Алиера вчитывается, и, тихо вскрикнув, подзывает Рагнара.

– Только посмотри, – кисточка скользит по знакам, – кажется, о тебе упоминание.

– Как интересно, – Рагнару хочется обнять, прижать, поцеловать, – и о чём там? Великомогучий Разор всех разорил?

– Повествует хроника об осаде Моргии, одном из первых городов Лиги, – Алиера продолжает водить кисточкой, – осаде, удачной для южан.

– Так ты не шутишь?

– Нет, конечно! Вот, посмотри, летописец отдельно отмечает Разора окаянного, пса безродного, сражавшегося на стороне змеепоклонников.

– Не может быть, – качает головой Рагнар, – это какой-то другой Разор.

– По времени стык в стык, – губы Алиеры трогает улыбка, – одиннадцатый век от Разделения. И что я только в тебе нашла, предатель?

– Брось, – Рагнар всё же обнимает. – Если Разор и сражался на стороне южан, его любимая женщина была там же, стояла по правую руку.

– Сейчас-сейчас, – Алиера продолжает улыбаться, – Эфир нам всё расскажет – явит, кто и где стоял…

В их первую ночь волшебства хватало тоже, даже через край. Премудрость эфирной магии Рагнар постигал невероятно быстро, некромантом себя считал пусть и молодым, но уже состоявшимся, однако же в ту ночь понял, как мало в действительности знает. Казалось, Эфир и Сущее разрывают пополам: вот он в одном мире, любит молодую девушку, почти девочку, а вот переворот, другой план, и оседлала его женщина, о возрасте которой лучше не думать. Раньше Рагнар не согласился б на такое и под угрозой пытки, теперь же шёл с охотой, познавая себя с новых, неизведанных сторон.

– Мы знаем друг друга очень давно, – сказала она, когда в жаре их тел сгорела третья по счёту ночь, – быть может, от самого Разделения. Будь у Эфира больше памяти на отдельно взятые жизни, смогла бы проследить, но память у него на это, как понимаешь, короткая.

– Да, я понимаю, – сказал Рагнар, – глубокий отпечаток оставляет лишь большое, события масштаба Великой высадки, люди масштаба Драконорождённого.

– И всё же, – ответила она, – до наших прошлых воплощений у меня получилось дотянуться.

– Как интересно, – Рагнар поцеловал тонкую, едва ли не прозрачную ладонь, – расскажи.

– Тогда всё это только начиналось, – Алиера сделала знак свободной рукой, – и некромантия, и гуляй-посёлки. Ты был лихим атаманом Разором, а я, несчастная девушка Кира, должно быть, стала твоей добычей.

– Хм, Разор? Странное имя, или же это прозвище?

– Не знаю, – она вздохнула, – хорошо различимы лишь смерти, остальное смутно.

– И как Кира с Разором умерли? – спросил Рагнар.

– Его казнили за разбой, она стала эфирной волшебницей. Довольно сильной для своего времени, но с превращением в лича ей не повезло. Тогда, как понимаешь, всё это было ещё сыро.

– Страшная смерть, – Рагнар крепче сжал её ладонь, – не позавидуешь.

– Последствия были ужасные, – кивнула Алиера, – о чём говорит уже одно то, что сбилась последовательность перерождений. Родиться я должна была примерно в то же время, что и ты – так говорят расчёты – а пришла на век раньше. К счастью, у Киры получилось оставить в Эфире метки, по которым я нашла себя, нашла тебя, и вот, мы снова вместе…

Из мастерской переходят в Эфир – к месту, где должны были остаться отпечатки их прошлых жизней. Рагнар всматривается в серый туман со смесью тревоги и любопытства, Булатик уже на плече – шипит, прижал уши. Алиера чуть в стороне, работает с Эфиром: руки раскинуты, пальцы тянутся прозрачными нитями, за что-то цепляются, что-то, наоборот, перерезают. Серый туман преобразуется в подобные истончившемуся полотну обрывки теней, тени сливаются, рождают образы. Рагнар видит собранный из самоходных телег таран, человека в простеньком доспехе из шкур ящериц, с деревянным молотом в руках. «Если это и есть Разор, – думает он, – то ничуть на меня не похож». Затем замечает по правую руку атамана суровую женщину с большим топором, закинутым на плечо, и не может сдержать улыбки.

[Кристалл памяти]

Последнее время, брат, только о том и думаю, что же любовь собой представляет, но облечь в слова толком не получается. Всё пустяки какие-то, знаешь, да чепуха: как она рассказывает, а я слушаю, как кота моего воспитывает, как смотрим, обнявшись, на закат, и он наш, только наш. Да, любовь делает уязвимым, потому что боишься потерять, но делает и сильным, потому что, познав любовь, и умирать уже не страшно.

[2]

На-Крулл – единственный город Лиги некромантов, расположенный не среди болот, а среди отрогов гор. Великое книгохранилище, что здесь находится, тоже легко принять за гору, поскольку представляет собой зиккурат. Вернее, это только три надземных его уровня, ещё есть три подземных, тоже исполненных в виде зиккурата, но перевёрнутого.

Первый надземный уровень занимает общая библиотека, там же расположены покои для гостей. Второй надземный – личные покои служителей библиотеки, они же книжники, а также личные мастерские. Третий надземный занимает главный книжник, есть и там приёмные покои, но от тех, что ниже, отличаются, как мелованная бумага от промокательной. Первый подземный отведён под общие мастерские, работа там кипит и день, и ночь: что-то переписывается, что-то реставрируется, что-то переводится на другой носитель. Второй подземный – тайная библиотека, где, как это понятно, собраны материалы, доступ к которым ограничен. И, наконец, на третьем подземном расположен Нексус, огромной силы артефакт, всех подробностей о котором не знает, наверное, никто, даже Лазариус, главный библиотекарь. Нексус – это и сердце механики книгохранилища, и сердце его магической защиты.

Из сна Рагнара выбросило, будто ударом. Алиеры рядом не было, откинул полу балдахина – нет и в комнате. Охваченный беспокойством, он поднялся, быстро натянул халат – руки, кажется, сами пробегают по костяным застёжкам, ноги же несут к мастерской. О том, что Булатик проснулся тоже, вылез из своего угла, сообщил скрип костяных когтей, послышавшийся сзади.

– Давай-давай, – поторопил Рагнар, – не отставай.

Через минуту в мастерской, но опоздали: пуста. Колёса устроенного в нише подъёмника пощёлкивают – значит, спустилась совсем недавно. «Переходи в Эфир, – гнала вперёд тревога, – срочно!» Но он не перешёл. Потому что боялся. Боялся увидеть Алиеру в объятиях Хрисанфа…

– Не бойся, не обижу, – говорит Хрисанф, когда встречаются впервые – нос к носу сталкиваются в одном из тёмных коридоров второго подземного.

– И мы тоже, – Рагнар придерживает вскочившего на наплечник Булатика. – Не обидим.

Хрисанф – чадо-лич, возраст физического тела тот же, что и у Алиеры, четырнадцать лет. Больше похож не на лича, а на металлического голема: лицо отливает серебром, волосы – золотом, глаза как два комочка платины.

– О, и кот твой тоже здесь!

– Да, он всегда со мной…

Об отношениях с Хрисанфом Алиера рассказала ещё в гондоле дирижабля, плывущего от Марзета к На-Круллу.

– Когда становишься личем, – говорила, крепко держа руку Рагнара в своих, – как бы рождаешься ещё раз, понимаешь? Снова хочется всё испытать, особенно то наслаждение, что дарит физическая близость. Только это нас с Хрисанфом и связывало, теперь, конечно же, не связывает ничего. Позволь, я объяснюсь с ним в На-Крулле, не хочу через Эфир. Трудности будут, сразу Хрисанф не отступится, но мы подождём и дождёмся, верь мне.

– А знаешь, почему не стану тебя трогать? – Хрисанф демонстративно потирает кулак.

«Молодой петушок, – думает Рагнар, – с золотым гребешком». Ответить старается как можно спокойнее, чтобы в голосе не прозвучал смех:

– Нет.

– Потому что побеждает тот, кто умеет ждать, – следует напыщенный ответ, – а никто из людей не умеет ждать лучше, чем мы, личи. Вот увидишь, скоро она тобой пресытится, наиграется, а я буду ждать, по-прежнему ждать…

Сильное магическое возмущение Рагнар почувствовал всем телом, будто окатило ледяной струёй. Бросился к любимой, бросился в Эфир, едва не столкнулся с Хрисанфом. Лич возвышался исполином – под первой парой рук ещё одна, но Рагнару было всё равно, как и Булатику: преобразовались в боевого богомола, изготовились к броску.

– Тише, – прогудел Хрисанф, – враг у нас с тобой один.

Лич что-то сделал, как бы повернул Эфир вокруг себя, Рагнар увидел Алиеру. Ту пожирало яркое зелёное пламя, разбрасывало изумрудные искры. Исходя беззвучным воплем, Алиера пыталась погасить, но погасить не получалось.

– Не приближайся к ней, – сказал Хрисанф, – иначе сгоришь тоже.

«Для него она уже мертва», – подумал Рагнар, а затем рванулся. Напрасно: лич захватил петлёй, притянул, ухватил нижней парой рук.

– Отпусти, урод, – вырывался Рагнар, – отпусти, слышишь!..

Истаяла Алиера, наверное, за несколько мгновений, но Рагнару те мгновения показались вечностью. «Это эхо, – подумал он, – эхо её предыдущей смерти…»

– Прощай, – сказал Хрисанф, протянув к последним зелёным искоркам верхние руки. – До встречи в следующих воплощениях.

Он снова «повернул» Эфир, и продолжал, и продолжал – Рагнар не сразу понял, что началась погоня. Погоня за убийцей. Почувствовал, как с каждым новым «поворотом» отчаяние уходит, уступает место ярости. Многое бы он отдал, чтобы разорвать убийцу своими руками, искрошить в изумрудную пыль. Того же, наверное, желал и Хрисанф, но опоздали, снова опоздали: первыми до убийцы добрались стражи Нексуса, имевшие вид мантикор с прозрачными телами. В их лапах болталось нечто, укутанное в кокон голубого света, перетекавшее из одной формы в другую, из одной в другую. В одном из обликов Рагнар узнал Бронта, книжника второго подземного яруса.

– Метаморф! – проревел Хрисанф, отпуская Рагнара, – метаморф в тайной библиотеке!

Тварь в лапах мантикор вспыхнула ещё ярче, разлетелась ослепительно-голубыми искрами. Большая их часть увязла в телах стражей, за остальными устремились пальцы лича, вытянувшиеся нитями.

– Помогай, – прогремел он, повернув голову к Рагнару, – лови!..

Рагнар не пошевелился, не ответил, в голове металась одна и та же мысль: «Снова метаморф, снова искалечил жизнь…»

[Кристалл памяти]

Из речей Хрисанфа, прямая запись.

– Говорю тебе, мы, некроманты, не мастера смерти, а мастера бессмертия. Просто сравни три формы: зомби обыкновенный, боевой и лич. Первые не способны даже к самоподдержанию, вторые способны, но за счёт живых, а третьи уже и есть живые. Всё это ступени лестницы, ведущей к идеальной форме, вне категорий «жизнь» и «смерть».

[3]

Третий надземный ярус, площадка на вершине зиккурата, открыта всем ветрам. Мог ли Рагнар подумать, что отправленная главному книжнику просьба приведёт сюда? Нет, конечно, нет. Между ним и Лазариусом изящный костяной столик, в чашах чай – очень горячий, очень вкусный. Из-за больших кустистых бровей и крючковатого носа главный библиотекарь весьма похож на филина, не хватает только кисточек над ушами.

– Не скрою, прошение твоё огорчило, – говорит он негромко, – и первым побуждением было погрузить тебя в сон, остудить огонь эмоций хладом саркофага. Уверен, года оказалось бы достаточно.

Рагнару стоит некоторых усилий не расплескать чай, делает судорожный глоток.

– Однако, за тебя попросили, – продолжает Лазариус, – и убедили, что прошение о переводе следует удовлетворить.

Переполох внедрение метаморфа вызвало большой, Рагнар как бы разделился между ним и личным переполохом, вызванным смертью Алиеры. Одна его половина вместе со всеми участвовала в поисках лазейки, посредством которой враг проник, другая не желала делать ничего. «Я должен отомстить, – твердила первая, – обязан!» «Зачем всё это, – возражала вторая, – если её больше нет, не осталось ничего, кроме горстки пепла?» Борьба разгорелась нешуточная, линия фронта смещалась то в одну сторону, то в другую, и понять, чем противостояние закончится, было невозможно. Потом, неожиданно для самого Рагнара, наступил перелом: половина, жаждавшая мести, одержала стремительную и сокрушительную победу. Тогда-то он и попросил о переводе в боевые некроманты, отправил Лазариусу по внутренней почте письмо.

Кольцо стражи расступается, к столику подходит Хрисанф. В костюм облачён своеобразный: чёрная кожа, костяные вставки, самоцветы. Поклон в сторону Лазариуса, слова в сторону Рагнара:

– За тебя попросил я, но о причинах говорить не стану. Будем считать, такой совет дал мне Эфир.

– Значит, отправляешься на юг? – спрашивает Рагнар.

– Да, с особым заданием, – говорит Хрисанф, сверкнув глазами. – Рассчитано было на одного, теперь на двоих. Впрочем, можешь и отказаться.

– Нет, я согласен, конечно же, согласен!

После того, как внутренняя война окончилась, всё свободное время Рагнар проводил на втором подземном. Начал с трудов по физической метаморфозе, затем саламандры, затем устроение Царства Тысячи Островов. Лучше природу врага не понял, но что-то такое почувствовал, как если бы прикоснулся вскользь к слабому месту юга, уязвимой точке. В последний день перед отлётом ещё раз пробежался по основным манускриптам, дабы ощущение сохранить. С покоями и мастерской Алиеры прощался без сожаления – тоже уязвимая точка, но уже его личная.

Площадка воздушного порта подобна той, где состоялась встреча с главным книжником – тоже доступна всем четырём ветрам. Дирижабль, к которому направляются, натянул тросы, завораживает мёртвой своей красотой. Рагнар идёт, прихрамывая, ветер треплет серый плащ, треплет откинутый капюшон, Булатик вышагивает рядом. По другую сторону Хрисанф, плащ на нём чёрный, контрастирует с выбившимися из-под капюшона светлыми прядями. «Снова война, – думает Рагнар, – но теперь на моём знамени не трёхглавый дракон, а лик любимой. Оставаясь прежним, это противостояние стало другим».

[Кристалл памяти]

Помнишь, любимая, говорили об истинном бессмертии? Эфирным магам не создать подобных чар, сказала ты, ибо давно уже созданы, и это есть любовь. Я любила, люблю и буду любить, сказала ты, а значит недоступна смерти во веки веков. Да будет так, любимая, да будет так.

[Арык]

Скрытый текст - [Точка сборки-4] 3т:

Равновесие Элементала образуют четыре Стихии – Пламень и Плазма, Ветер и Твердь. При этом Пламень и Ветер составляют активную сторону, а Плазма и Твердь пассивную, первая пара – Движение, вторая пара – Покой. Точно так же, на две стороны, разделены и элементы высшего тела человека, что находились бы в равновесии, если бы не протоэлемент. Одна из этих гипотетических половин названа в 3т силой, а другая – спокойствием. Вот только пятый элемент, он же протоэлемент, есть, и обеспечивает преобладание одной из сторон. Таким образом, преобладаний у людей два: преобладание по элементу, или преобладание-1, и преобладание по половине, или преобладание-2. СиП – так мы назвали в 3т человека с преобладанием сильной половины, СпП – так мы назвали в 3т человека с преобладанием спокойной половины. Кстати сказать, из обозначений это одни из первых, придуманы были ещё в ту пору, когда роль преобладающего элемента в работе над 3т играло наитие, прости уж, Ментал, мне такой каламбур.

В принципе, можно было бы сразу перейти к уровню элементов, но не будем спешить, рассмотрим два идеальных случая – чистый СиП и чистый же СпП. Иными словами, половины в отрыве друг от друга и от протоэлемента. Узор, ещё узор, и вот мы видим, по каким законам протекала б жизнь, если б люди состояли исключительно из силы или из спокойствия. При отсутствии СпП-половины СиП-человеком владело бы лишь одно желание – действовать, изменять всё, к чему бы ни прикоснулся. При отсутствии СиП-половины СпП-человек стремился бы лишь к одному – избегать каких бы то ни было перемен. То есть те же Движение и Покой, только на уровне индивида, а не Стихий. Введём в ментальную модель ещё один узор, а именно препятствие, поместим между идеальными типами. Отклик чистого СиП следует мгновенно: натиск и напор, по прямой и только по прямой, и не имеет значения, что таким способом преграду не преодолеть. Чистый СпП тем временем уже успел разработать план, как взять препятствие с наименьшим числом потерь, однако, этим всё и ограничивается. Так два идеальных типа рождают идеальное же прямое разделение: объединиться они не могут, а не объединившись, с препятствием им не совладать. К счастью, у настоящего человека вместо препятствия протоэлемент, и половины он соединяет.

Итак, элементы. Именно на их уровне задаётся как преобладание-1, так и преобладание-2, поскольку протоэлемент, соединяясь с одним из элементов, обеспечивает и перевес одной из половин. Изменяться людское преобладание может как угодно – в отличие от драконов, у людей протоэлемент прочной связи не имеет. Вернее сказать, не имеет до определённого времени, но об этом позже. Пока же, Ментал, краткий обзор элементов, испытываю такую потребность.

1) Я со стороны силы.

Суть: внутренняя сила, стержень;
Динамика: МЫ со стороны силы, Я со стороны спокойствия;
Антипод: МЫ со стороны спокойствия.

Одно из главных проявлений этого элемента – сопротивление чужой воле, способность отстоять свою точку зрения. Как следствие, в первую очередь такой человек заботится о себе, затем уже об окружающих. С развитием элемента собственное мнение играет всё большее и большее значение, пока не обретает статус единственно верного, даже если таковым не является. Динамика элемента, как и любая другая динамика, имеет два направления: либо к МЫ со стороны силы, либо к Я со стороны спокойствия. Первая ведёт к нарастанию влияния на окружающих, навязыванию своего мнения, причём в жёсткой, непререкаемой форме, поскольку любое несогласие воспринимается как урон Я. Вторая ведёт к углублению в свой внутренний мир, вплоть до замыкания на себе.

2) МЫ со стороны силы.

Суть: влияние на окружающих, харизма;
Динамика: Я со стороны силы, МЫ со стороны спокойствия;
Антипод: Я со стороны спокойствия.

Человека с преобладанием этого элемента можно сравнить с огненной саламандрой – зажигает других, ведёт за собой. Личные интересы для него на втором плане, на первом интересы общественные, интересы МЫ. Будучи полководцем, такой человек, не задумываясь, пожертвует меньшим подразделением ради спасения большего; при этом не сторонник бездумных жертв, каждая единица имеет для него значение, к каждой, в случае такой надобности, способен найти подход. Исходя из динамики, протоэлемент со временем может сместиться либо в направлении Я со стороны силы, либо в направлении МЫ со стороны спокойствия. Первый путь – путь тирана, второй – путь мецената, благотворителя. Если же говорить о самом губительном для «огненной саламандры», то это, несомненно, отсутствие момента МЫ, отсутствие общества – вне него подобный человек чахнет, словно дерево с подрезанными корнями.

3) МЫ со стороны спокойствия.

Суть: влияние от окружающих, эмпатия;
Динамика: Я со стороны спокойствия, МЫ со стороны силы;
Антипод: Я со стороны силы.

Человек с преобладанием этого элемента сама отзывчивость, всегда готов прийти на помощь. Прекрасный аналитик, он понимает без слов, читает, что называется, в душах, и чужие переживания для него, как свои. Чужое мнение так же имеет значение, в особенности если тому, кто его высказал, присвоен в личной иерархии статус авторитета. Но здесь же и уязвимое место: голоса авторитетов звучат слишком громко, голоса своего мнения за ними практически не разобрать. Человек с таким преобладанием не начинатель, а последователь, ведут его не свои слова, а цитаты, не свои поступки, а деяния великих людей. Апофеоз этого элемента – жертва, будь то во имя близкого человека, во имя всей расы, или же во имя идеи. Впрочем, динамика протоэлемента к МЫ со стороны силы способна превратить знание людей во власть над ними же. Второе направление, к Я со стороны спокойствия, ведёт к самоуглублению, постижению себя через призму окружающих.

4) Я со стороны спокойствия.

Суть: внутренний мир, самобытность;
Динамика: МЫ со стороны спокойствия, Я со стороны силы;
Антипод: МЫ со стороны силы.

Человек с преобладанием этого элемента предпочитает внешнему миру внутренний, исследует бесконечность своего Я. Всю мощь Цепи миров он направляет на себя, разглядывает, как в глазоусилитель. Такого человека можно сравнить с очень глубоким колодцем, над которым есть ворот и сруб, но нет цепи и ведра, и другим не напиться, могут только заглядывать. Отсюда следует, что окружающие понимают такого человека плохо, как и он их. Однако, ему и не нужно – одиночество не угнетает, а приветствуется. Динамика протоэлемента к Я со стороны силы добавляет человеку с таким преобладанием агрессии и воли, динамика к МЫ со стороны спокойствия делает более коммуникабельным.

Вот из таких элементов, Ментал, мы, люди, и состоим. Постепенно один из них поднимается на недосягаемую для других высоту, вместе с элементом возвышается и половина. Таким образом, преобладание делит людей на четыре типа: СиП-Я, СиП-МЫ, СпП-МЫ и СпП-Я. Ведущим из двух, как это понятно, является преобладание по половине.

[Арык]

Скрытый текст - [Год двадцать пятый] Лучи и пятна:

Беллкор, Живой лес

[1]

Высоты южные ясени огромной, гладкие стволы подобны колоннам, сплетшиеся у вершин ветви подобны плотному пологу. Лучи Игнифера вязнут в нём, рассеиваются, и внизу царит мягкий зелёный полумрак. Большелисты по высоте не достигают и трети ствола ясеня, потому приходится раскрывать широкие листья-ладони, ловить сыплющиеся сверху крошки света. Лианы действуют иначе – расползаются, будто змеи; видны они буквально повсюду: вьются по стволам, перекидываются с дерева на дерево, лежат на земле спутанными клубками. В самом же низу плотный покров опавшей листвы, Хрисанф и Рагнар скользят по нему зыбкими серыми тенями.

До Живого леса они добрались в два перехода, если отмерять словом «между». С дирижабля высадились на секретной площадке близ южной границы, между Марзетом и Джарумом. Кристальный пояс пересекли между крепостями Китимат и Каратул, шли узким уступом ущелья, а скала тянулась как вверх, так и вниз отвесной стеной. Линию укреплений на южной оконечности Талии прошли между фортами Неодим и Минум, по руслу высохшей подземной реки. Желая узнать, о том ли Минуме речь, которого помнил по плаванию из Солы в Галаву – казалось, это было очень и очень давно – Рагнар заглянул в Эфир. Выяснилось, что да, о том самом, легате Медных Сердец. Погиб Минум год назад, в этих самых местах, раздавленный златожуком, но след на карте оставил, как и в сером тумане Эфира.

Звуки увязают в густом влажном воздухе, как в кронах ясеней увязает свет, и первое время кажется, будто джунгли безмолвны. Только потом привыкаешь и начинаешь различать малейшие шорохи, малейшие отзвуки, вплоть до отголосков канонады, доносящихся со стороны Змеиного озера.

– Стой, – говорит Хрисанф, рука в перчатке с костяными накладками вскинута. – Впереди что-то есть, нужно проверить…

Переходят в Эфир, но сумрак здесь едва ли не гуще, чем на физическом плане.

– Отправить Булатика? – предлагает Рагнар, – посмотреть его глазами?

– Отправляй, – говорит лич после некоторого раздумья, – не хочу применять сильную магию.

Рагнар отправляет и вскоре видит небольшое поселение южан, похожее на череду грибов, приподнявших шляпками листву. Хрисанф смотрит через Рагнара, смазливое личико кривится:

– Как некстати на нашем пути эти поганки…

А Рагнар всё следит, поглощён: вот стайка девушек в коротких тенётовых юбочках – хихикают, переговариваются, прикрывая ладошками рты, вот суровый мужчина, изготавливает из копьероста дротики, вот грузная женщина с гирляндой ребятишек, кормит какими-то сочными плодами. «В училище нам говорили, что змеепоклонники больше похожи на змей, чем на людей, – вспоминает Рагнар, – по этим не скажешь…»

– Возвращайся, – лич сопровождает приказ эфирным воздействием, – всё испортишь!..

Рагнара буквально вышибает из транса, в глазах пляшут алые и зелёные пятна.

– Да, – вздыхает он, – едва не позволил себя обнаружить...

– Прощаю, – в голосе Хрисанфа клокочет гнев, – но только на первый раз.

– Больше не повторится, – заверяет Рагнар, – обещаю.

– Что же, теперь надо подумать, – говорит лич, – как обогнуть всю эту прелесть с наименьшими затратами магии, и чтобы никто не заметил…

Талия – самая узкая часть Беллкора, буквально перешеек, южные земли – самая широкая. Легко догадаться, как нарекли северяне область, где одно переходило в другое. Правую сторону «задницы» занимали леса, получившие имя Паучьих, левую – лес, получивший имя Живого, между же находилось озеро, получившее имя Змеиного – наибольшее во всей ойкумене, как установили маги. Никогда ещё легионам не удавалось продвинуться столь далеко на юг, вот только за каждый новый шаг приходилось платить всё большей и большей кровью, пока продвижение и вовсе не остановилось – у Змеиного озера. Бои за него шли день и ночь, день за ночью северяне наступали и откатывались, наступали и откатывались. Казалось, силы Северного Союза вот-вот иссякнут, однако же не иссякали – на смену поверженным легионам приходили новые, и бой начинался опять, окрашивая озёрную воду в алое, делая её густой, будто подлива…

Две девочки появляются внезапно, как из-под земли вырастают. Щебечут о чём-то, держатся за руки, мордашки измазаны ягодным соком. Одна некромантов не замечает, другая же распахивает глаза, губы кривятся, вот-вот хлынет крик. Действия Рагнара опережают мысли – с рук льётся затхлость, опутывает, и девочки неподвижны. Следом колдует Хрисанф, делает ягоды в их желудках смертельным ядом, действующим мгновенно. Одно заклинание борется с другим: девочки корчатся, стонут, но через заклинание паралича пробивается лишь мелкая дрожь. Рагнар смотрит в их лица до самого конца, из двух собирается одно – той несчастной, что была разорвана пять лет назад у гати зомби-солдатами…

[Кристалл памяти]

Как, любимая, я думал о войне раньше? Что забирает самых храбрых, самых добрых, самых чутких, оставляя одну только грязь. Как думаю теперь? Просеивая нас через сито войны, мир отделяет как слишком человечных, так и слишком бесчеловечных, оставляя тех, в ком человек и нелюдь, зверь, смешаны в равной степени. Своего рода метаморфов: зверь со зверьми, с людьми – человек. Моё мнение? Ну, ты знаешь, как отношусь к метаморфозе, в каком бы виде она не выступала. Однако, боюсь, тем силам, что управляют миром, наши мнения мало интересны.

[2]

Живых пятен, как назвали их в своё время маги Союза, на пути Хрисанфа и Рагнара всё больше, они всё шире. Лес загоняет в них, как в силки, и если уж загнал, постарается не выпустить: могут стреножить, а затем удушить цепкие лианы, может, сменив при этом направление в полёте, упасть на голову клейкий орех, могут располосовать листья большелиста, обратившись лезвиями. Вариантов, словом, много, потому лес и назван Живым. На физическом плане живое пятно не распознать, не почувствовать, помочь может только переход в Эфир, где пятно создаёт возмущение, подобное волнам воздуха, поднимающимся над горячей поверхностью. Продвижение двум некромантам пятна замедляют сильно: приходится огибать, возвращаться, а порой и выбирать из двух меньшее, лезть в настороженный капкан. Рагнар пробует сосчитать, много ли прошли за сегодня, получается, что много, вот только шли больше в сторону да назад, нежели вперёд.

– Смотри, какая хорошая яма, – показывает Хрисанф, – и пуста. Ну-ка, ну-ка, ещё раз проверим… да, точно. Что же, здесь тогда и заночуем.

Рагнару предложение лича не по душе: после кристальной крепости Каратул к ямам стойкая нелюбовь.

– Не переживай, – по-своему понимает его кислую мину Хрисанф, – будет безопаснее, чем в заговорённом саркофаге. Вокруг мандалу очертим, к ней стражей привяжем – никого не подпустят!

Через час Хрисанф уже спит, сладко посапывает, раскинувшись на подстилке из наваленных на дно листьев, Рагнар же со сном борется. Заблуждений относительно некромантов много, одно из самых распространённых, будто не спят никогда. Нет, сон необходим эфирным магам даже больше, нежели алхимикам или простолюдинам, но некроманты разделяют сны на правильные и неправильные. Правильный, если без сновидений и пробуждений: сомкнул веки ночью, разомкнул утром, а между как будто бы ничего и не было. В неправильном, соответственно, всё наоборот: то сомкнуть не выходит, то разомкнуть не получается, а между – картины одна ярче другой. И вот, Рагнар чувствовал, что сон одолевает неправильный, потому и боролся, пытался повернуть в другое русло, но борьбу проиграл...

Клубы серого тумана расходятся, появляется Алиера, к Рагнару спиной, обнажена. Расчёсывает свои роскошные иссиня-чёрные волосы, те льются по острым девичьим плечам и ниже, бурлят, подобные штормовому морю.

– Это ты… – голос Алиеры надтреснут обидой, – это ты меня погубил!..

Она стремительно оборачивается, но лицо не её, а той девочки, что увидела больше, чем следовало. Измазанные ягодным соком губы сшиты нитями заклинания, однако же слово звучит, хлещет, будто пощёчина:

– Убийца! Убийца! Убийца!..

Рагнар отшатывается, просыпается, сброшенный с груди Булатик издаёт недовольный мяв. Глаза кота вспыхивают в темноте, следом вспыхивают глаза лича.

– Так и знал, – во вздохе Хрисанфа вся скорбь мира, – что поспать не дадите...

– Прости, – Рагнар массирует затёкшую ногу, – не хотел.

– Впрочем, – лич смотрит вверх, где то вспыхнет, то пропадёт подвешенная над проёмом зелёная искорка, – уже почти утро, можно и снова в дорогу.

Отправляются в путь, отправляются снова, но не проходят и сотни шагов, как слышат шорох, негромкие голоса. Отступают, растворяются в тенях, ждут. Мимо, шатаясь, проходят три легионера – без доспехов, без оружия, облеплены листьями и клоками паутины. Один из бойцов кажется Рагнару знакомым, о чём сообщает Хрисанфу через Эфир.

– Очень интересно, – отзывается тот. – Кажется, пришли они как раз оттуда, куда направляемся мы. Ну-ка, проследим за ними, проследим...

Двумя призраками Хрисанф и Рагнар следуют за легионерами, а те находят яму, в которой некроманты ночевали, не спрыгивают в неё, а буквально валятся. Несколько минут спорят, кому первому стоять на страже, в итоге засыпают все, и сном тем самым, правильным.

– Да, одного я знаю, – говорит Рагнар через Эфир, – служили когда-то вместе.

– Тогда попробуешь с ним поговорить, – Хрисанф доволен, – а я – с двумя другими.

Эфирный контакт – одно из простейших заклинаний некромантии, и в то же время одно из самых сложных. Всё просто, если человек находится поблизости, если в руках какая-либо из его вещей, ещё лучше – частица плоти, вроде отрезанного ногтя или волоса. Если же ничего этого нет, уповать приходится только на удачу. Иногда контакт происходит сразу, но чаще Эфир прячет, путает, заменяет истинного двойника сонмом миражей. Особенно, если тот, с кем хочешь встретиться, не желает тебя видеть, или защищён чарами, или погиб, а след, оставленный им в плоти Эфира, незначителен.

– Здравствуй, Джагатай, хочу с тобой поговорить.

Бурление в тумане, Булатик бросается туда, писк и возня, появляется с зажатой в зубах крысой. Рагнар её вытаскивает, растягивает, и вот перед ним уже не зверёк с острой мордочкой, а человек с плоским лицом.

– Рагнар? – спрашивает, изумлённый, – вот так встреча! Или это сон? Да, точно, сон! Такое чувство странное, будто не ты мне снишься, а я – тебе. Но я же не могу быть сновидением, ведь так?

Став некромантом, Рагнар дал себе клятву, что ни с кем из прошлого встречи через Эфир искать не будет, потому и сейчас, развернув память Джагатая галереями отражений, в сторону тех, что могли бы рассказать об Озрике или Обероне, даже не взглянул, а сразу принялся за дело.

– Плохие новости, – сказал Хрисанфу, когда вернулся. – Если верить памяти былого моего сослуживца, впереди нас ждёт сплошное живое пятно. Установить это и была послана их экспедиция, но маги погибли первыми, следом – мехоморфы, в живых остались лишь разрозненные группки щитоносцев и пехотинцев вроде этой.

– Да, я уже понял, – проворчал лич. – Что же, все дороги ведут к Змеиному озеру – придётся ждать, пока не перейдёт в руки северян…

[Кристалл памяти]

Из монографии «Превосходство», выписки.

«От Разделения северянам приходилось выживать, сражаться с голодом и холодом, тогда как южане ничего этого не знали. Именно благоприятные условия и остановили их развитие, ибо человек ленив по сути своей и устремляется к развитию лишь в силу необходимости. Суровые природные условия воспитывают суровый характер, беззаботная жизнь, наоборот, размягчает и расслабляет. Стоит ли в таком случае удивляться, что южные народы были порабощены саламандрами? Отсюда же выводим постулат о превосходстве северной расы над южной: сам мир позаботился о нашем становлении».

[3]

За противостоянием на Змеином озере Хрисанф и Рагнар следили из всё того же посёлка, похожего на череду грибов. Как явствовало из отпечатка в Эфире, южане оставили его сразу же, как только обнаружили тела девочек. Хрисанф очертил вокруг селения кольцо, очертил на эфирном плане, подняв вихри возмущений. Потом проверили, как воспринимается со стороны, результат был превосходный: казалось, посёлок находится в живом пятне. Звери Живого леса пятна чувствовали, как и змеепоклонники, стало быть, защита от них надёжная.

– Может, и кота твоего на время в сон погрузим, – сказал лич, бросив взгляд на Булатика, – чтобы не выдал ненароком?

– Нет, – Рагнар был категоричен. – Он у меня умный, не выдаст, а я без него буду чувствовать себя неуютно.

Эфирное око изготовили из жертвенного камня, установили в самой просторной хижине, превратив её тем самым в обсерваторию отражений. Так могли наблюдать за перипетиями битвы у озера, не привлекая к себе внимания.

– Вот, посмотри, от Лиги там сейчас Ситнис, – говорит Хрисанф. – Знаю его – посредственность.

Рагнар позволяет эфирному оку стать его третьим глазом, око сплетает ряды отражений в одну картину, будто ткётся нить за нитью ковёр. И вот он уже внутри, непосредственный участник сражения, следит за тем, как гладь озера режут «ласточки» легионеров, как навстречу им мчатся лодки и катамараны южан, сплетённые из копьероста. Вскоре появляются и те, кого привёл Ситнис: воины, созданные эфирной магией. Окутанные серым туманом баржи идут медленно, но неотвратимо, зомби-солдаты прыгают с них, падают на лодки и катамараны, а порой и «ласточки», вскидывают руки-щупальца, прилипают пиявками. От них отбиваются, рвут клинками и когтями, холодом и огнём, но уничтожить боевого зомби не так-то просто. К тому же, на каждого из живых мертвецов наложены чары взрыва, и когда гибнут, выплёскивают кислоту. Та расползается серыми маслянистыми пятнами по озёрной глади, по плоти и доспехам живых…

За пределы кольца Рагнар с Хрисанфом почти не выходили, чтобы лишнего внимания не привлекать. Воду брали нехитрым заклинанием из воздуха, ели орехи, сушёные коренья и грибы, которых по хижинам отыскалось вдоволь. Уже по утвари Рагнар отметил одну существенную деталь: какой бы то ни было металл в селении отсутствовал. Вскоре и сам начал испытывать к металлическим вещам нечто, вроде брезгливости: на нож из камнестали неприятно было даже смотреть, тогда как костяной ничего подобного не вызывал. «Значит, не в южанах дело, а в самом Живом лесе, – понял Рагнар, – это он ненавидит металлы, старается вытолкнуть из себя и малую их частицу. А вывод всё тот же: если армады Союза не смогут пробиться дальше на юг через Змеиное озеро, то так здесь и останутся».

Следующая декада и следующий гобелен, сотканный посредством эфирного ока. На этот раз Рагнар в обсерватории один, перелетает призраком от одного конца озера к другому. А на озере страшно: волнами пар, волнами дым, волнами боевая магия. Изменённые хаомой змеепоклонники похожи на кого угодно, только не на людей: крокодилы, тритоны, жабы, водяные удавы. Бой буквально выплёскивается на берег, строй северян рвут жвала и клешни, щупальца и хитиновые клинки. Вот катится свернувшийся кольцом амфисбен, с одинаковой лёгкостью крушит заключённые в доспех тела и заключённые в броню машины. Из нападавших северяне превращаются в отступающих, спасает лишь то, что не бегут, а отходят грамотно. Пламя сражения угасает, но лишь для того, чтобы через некоторое время вспыхнуть снова...

Увиденный в эфирном оке амфисбен несколько дней не давал Рагнару покоя – казалось, живое колесо это запустил не слепой случай, а рука чьей-то воли. Почувствовав, что нащупал ответ, он вернулся через Эфир к бою на реке Зоте, имевшему место быть четыре года назад, стал сравнивать. На первый взгляд, одно и то же, но чем глубже погружался в исследования, тем больше находил различий: орда, стоявшая на Зоте, была подобна бесхребетной твари, тогда как у орды Змеиного озера имелся и хребет, и скелет. Дело оставалось за небольшим: постичь природу «костной ткани», понять, из чего и при каких условиях образуется. И Рагнар постиг, но лишь потому, что уже сталкивался – то оказались голубые искры, на которые распалась тварь, убившая Алиеру. О своём открытии, конечно же, рассказал Хрисанфу, тот пришёл в невероятное возбуждение:

– Ну-ка, ну-ка, посмотрим... Взаимодействие, со всей определённостью, астральное, но нити расщеплены, расходятся волокнами... Так вот в чём дело! И как я сам не догадался…

Посвятив изучению феномена три дня к ряду, лич, что называется, огорошил:

– Похоже, у меня родилось новое заклинание высшей некромантии, а потому срочно возвращаемся в Лигу!

[Кристалл памяти]

Раньше слово «возвращение» имело для меня лишь один смысл – с войны. Теперь открылся и другой – на войну. Как же много может быть заключено в одном только слове.

[Арык]

Скрытый текст - [Год двадцать шестой] Игнифер и Салма:

Беллкор, Змеиное озеро и дальше

[1]

Форт требовался такой, чтобы не очень далеко от озера, но и не очень близко, обязательно с подземным убежищем, укреплённым не хуже, чем стены периметра. Три условиям соответствовали, главнокомандующий Терракс предложил выбирать любой, глава некромантов, старший мастер Мортарион, выбрал Вольфрам. Позже в убежище форта доставили десять саркофагов, расположили в два ряда, один к другому стык в стык. Ряд более совершенных предназначался для мастеров, другой – для помощников. Посредством элариевых брусков, установленных в гнёзда на стенках, саркофаги соединили попарно и по рядам. Рагнар был в паре с Хрисанфом, о котором теперь говорили не иначе как об открывателе серых нитей, они же нити свитня. Чтобы испытать силу новых чар, некроманты и собрались в форте Вольфрам, в качестве эфирного стола выступала гладь Змеиного озера.

К берегу ползёт вереница грузовых «черепах», прикрывают движение щитоносцы и мехоморфы. Почти все «черепахи» тащат цистерны, цистерны с мёртвой водой. Над караваном проносятся тени, по строю проносится крик:

– Летуны! Угроза с воздуха!

Принадлежат тени огромным стрекозам, снизу к гибким телам прикреплены сплетённые из лиан люльки, находятся в них южане-воители. Плетение люлек не очень надёжное, часто змеепоклонники падают вместе с тем, что бросают – клейкими орехами, снопами разрыв-травы, ядовитыми яйцами. Есть такие и сейчас: срываются с диким криком, гибнут не столько от высоты, сколько от того, что в руках.

– Соединиться! – гремят сотники, – заклинание воздушной стены!

Мехоморфы выстраиваются по сторонам от «черепах» в две цепи, от одной к другой протягивается дугой воздушный навес. Второй линией щитоносцы с развёрнутыми щитами, отбрасывают холодом рои ос и термитов, колибри и жаб. Наконец головная «черепаха» у берега, выпрастывает мёртвую воду, та расползается по озёрной глади матово-серым пятном, гангреной по живой ткани…

Окажись в убежище Вольфрама человек, не связанный с магией, подумал бы, что попал в усыпальницу. И пусть десять прямоугольных ящиков, оснащённых механикой, на гробы были мало похожи, тяжёлый дух затхлости избавил бы его от последних сомнений. В Эфире затхлость обращалась серым туманом, тот шёл колесом вкруг помощников, кольцом охвативших кольцо мастеров, с лоскутом зелёного огня в центре. Хорошо Рагнар видел только Хрисанфа, четыре его руки, порой сквозь серое проступал Мортарион в облике паука с человеческими руками, грудью и головой, порой Ситнис, с раздутым телом гуля, порой Лисандер, в образе большого костяного червя. Задачи помощников сводились к следующему: защищать мастера, к которому приставлен, а также служить для него дополнительным резервуаром силы. Поскольку были соединены в кольцо, в случае смерти одного или нескольких помощников, нагрузка ложилась на плечи оставшихся.

По озёрной глади скользят стремительные катамараны, подплывают к пятну мёртвой воды, с рук южных магов льётся сила, поднимает по серому пузыри. К берегу тем временем подходят крайние «черепахи», в грузовых их отсеках не цистерны, а боевые зомби. Спрыгивают с высоких бортов на плёнку мёртвой воды, скользят по ней легко, словно клопы-водомерки. Маги южан, с раскрашенными в два цвета лицами, шипят заклинания, льющаяся с рук сила разлетается веерами молний, огненных шаров и ледяных стрел. Охваченные пламенем, зомби-солдаты тают, как воск, рассыпаются ледяной крошкой от заклинаний холода, низвергаются в воду, сбитые порывами свирепого ветра. Лишь единицы добираются до катамаранов, сеют со щупалец смерть, сеют начало свитня…

Первым подле Рагнара появился человек-скорпион, затем богомол, но не с косами, а с прямыми клинками. Ничего, Рагнар тоже был не один: на плечо вспрыгнул Булатик, соединились в медведя с кристаллическими когтями и в костяном панцире. Со скорпионьего жала сорвался жёлтый луч, Рагнар принял на когти, направил на богомола. Когти растаяли, поднялись серым паром, зато в груди твари с фасетчатыми глазами зияла дыра. Человек-скорпион прыгнул, ударил клешнями, оставляя в костяном панцире Рагнара изрядную вмятину.

– Р-рах!.. – прорычал некромант, отступая на шаг.

В то же время в круге мастеров прогрохотало, вверх ударил столб зелёного пламени. Отбиваясь от клешней и хвоста человека-скорпиона, Рагнар видел, как в нити голубого света, что пылали в груди богомола, вплетаются нити серые. «Значит, у мастеров получилось, – возликовал он, – заклинание свитня начало действовать!» Так и было: через мгновение богомол вонзил клинки человеку-скорпиону в спину. «Получайте, – подумал Рагнар, упиваясь злобой, – за все ваши метаморфозы! Клин клином!..»

На Змеином озере неразбериха, на Змеином озере свалка: трупы лепятся один к одному, к ним лепятся части тел. Не имеет значения, что и от кого взято: ноги большого кузнечика соединяются со щупальцем зомби-солдата, к куску человеческой плоти крепятся со всех сторон косы богомолов, превращают в своего рода ежа, голова со жвалами нанизывается на мохнатые паучьи лапы. Всё это катится по озёрной глади валом, каждый новый убитый, как бы мало от него не осталось, становится новым элементом единого существа. Сшивает как элементы, так и некроморфа в целом, новое заклинание высшей некромантии – заклинание свитня.

– …Так вот, в случае боевого порядка южной орды имеем дело с астральными нитями, – объяснял Хрисанф, когда представлял заклинание на совете, – только не с индивидуальными, а групповыми. В силу того, что область астральной магии изучена сообществом слабо, характер преобразования пока остаётся неясным. Однако, мной найден способ, как перевести взаимодействие из астральной плоскости в эфирную.

– Со всей очевидностью, – говорил Мортарион после демонстрации, – заклинание силы неимоверной. Весь вопрос в том, сможем ли мы его контролировать...

Направить свитня только на юг некромантам не удаётся – часть отходит языком назад, дотягивается до «черепах» и их сопровождения. Эшелон быстро становится частью некроморфа, движется новый отросток к ближайшему форту…

Кажется, серое и зелёное поменялись местами, кажется, Рагнар остался в кольце помощников один. Можно ли такое кольцо назвать кольцом? Сам не понимает как, но ещё держится, а мастера пьют его, пьют. Момент, когда помощников стало меньше на одного, запомнил хорошо – казалось, на плечи опустились тяжёлые руки Хрисанфа и жмут, вдавливают в плоть Эфира. Потом руки протянулись от всех мастеров, принялись выкручивать, как прачка – мокрую тряпку, и вот, выжимают последние капли.

На смену серому и зелёному приходит чёрное, растягивается палубой баржи, Рагнар оказывается между двух стержней, которые во чтобы то ни стало нужно удержать.

– Ты должен выстоять, – голос Хакана над самым ухом, – должен…

Рагнар стоит, держится, но что-то в нём лопается, скользит по палубе подвижными ртутными каплями. Когда капли поднимаются вверх изумрудными искрами, а искры собираются в фигуру, он понимает, кто только что погиб.

[Кристалл памяти]

Когда-то смотрел на войну глазами щитоносца, теперь смотрю глазами некроманта, и вот, любимая, послушай, какие мысли. «Война щитоносца» подобна постоянному огню, в котором одни тлеют, а другие сгорают сразу. «Война некроманта» подобно постепенно проникающему в сердце холоду, когда смотришь на бой со стороны, и что живые, что неживые – всё одно материал. Вторая, на мой взгляд, более страшна, потому что убивает незаметно, делая сердце ледяным.

[2]

Первая по величине река юга, как и Лома на севере, несёт свои воды с востока на запад, тянется через весь материк, и название у северян получила соответствующее – Антилома. Лишь отступив за неё, южане, выбитые со Змеиного озера жутким заклинанием свитня, прекратили бегство, развернулись, отважились дать бой. По их берегу сплошь укрепления – частью каменные, частью из волшебного дерева, у кромки воды воины в хитиновых панцирях, хорошо знакомые легионерам богомолы и пауки, а также какие-то новые жуки, с большими усами и голубыми надкрыльями. Со стороны Союза тоже кое-что новое, ползёт на гусеницах, а именно «ехидны» – новый вид боевых машин.

За битвой Рагнар готовился следить через Эфир, растянулся на жёсткой лежанке самоходного фургона, который Ситнис выделил им с Хрисанфом. Стоял фургон в самом конце тыловой линии, среди передвижных складов, мастерских, полевых кухонь и тому подобного. Заклинание свитня обошлось Рагнару высокой ценой – смертью Булатика, с которым на эфирном плане были одним существом. Какое-то время после этого он просто-напросто не мог выходить в Эфир – чувствовал в себе дыру, дыру, полную холода. Потом рана затянулась, но прежним ему, конечно же, уже не стать. Нечто подобное происходило и с Хрисанфом – его раной стал запрет, наложенный мастерами на заклинание свитня. Чары признали очень сложными в управлении, почему и погребли под плитой моратория.

Жуки опускают длинные телескопические усы в воду, будто рыбаки, закинувшие удочки. Река бурлит, исходит молниями, с грохотом на хвостах те летят в сторону северян. Ударив в борт боевой машины, доспех или щит, молнии расходятся цепью, косят косой.

– Рассеяться! – крики сотников и десятников не уступают рвущимся с Антиломы раскатам грома, – заклинание каменной кожи!

Тем временем первая «ехидна» расправляет опоры, поднимает большую – втроём не обхватишь – трубу. Залп сопровождается неким подобием свиста, от которого ноют зубы, туманится зрение. Над рекой повисает облако огненных и ледяных игл, затем иглы соединяются, превращаются во что-то третье, проливаются разящим дождём. С равной лёгкостью волшебный сплав пронзает хитиновые доспехи и надкрылья, камень и дерево укреплений. То, что после него остаётся, иначе как решетом не назвать…

Как ни старался Рагнар быть в настоящем, слои Эфира смещались, утягивали в галерею образов прошлой жизни. Видел Разора, утопленного в кислоте – такая атаману была определена казнь. Видел текущие кислотой реки, которыми молодое государство некромантов пыталось отгородиться от южных орд. Видел выжженную ядом твердь – такую же мёртвую, как орды, поднятые из братских могил времён Великой высадки. Смотрел на всё это и понимал: не эфирные маги создали, объединившись, Лигу, а война – развеянные над Беллкором крупицы её квинтэссенции.

Сопротивление южан сломлено слитным ударом «ехидн», даже льющаяся рекой хаома их не спасает. Река Антилома перечёркнута-перекрыта понтонами, ряды авангарда уже на той стороне – сотники группируют десятки, мечут стрелы разъездов. Поход Терракса продолжается, нож его армий погружается в тело юга всё глубже.

Из транса помог выйти Хрисанф, буркнул:

– Далеко ты забрался.

Рагнар пошевелился, сел на лежанке. Тело казалось деревянным, в больной ноге словно бы завелись древесные черви.

– Это уж точно… – негромко сказал.

– Устал? – спросил лич с несвойственным ему участием.

Рагнар кивнул, тоже спросил:

– Как там с нашей целью? От реки до неё ещё далеко?

– Порядочно, – был короткий ответ.

Задание Хрисанфа по-прежнему было в силе, по-прежнему ему оставался нужен помощник. Шли, как догадывался Рагнар, по следам, оставленным голубыми искрами, на которые рассыпался убийца Алиеры. Очевидно, что-то похитить ему удалось, как и то, что на похищенном имелась оставленная Нексусом метка.

[Кристалл памяти]

Вольное сочинение «Хаома – сила южан», выписки.

«Получают хаому от саламандр и только от саламандр. Неоднократно предпринимались попытки получить хаому искусственным способом, но результатов как не было, так и нет, хотя алхимики по сию пору не теряют надежды. В силу вышеуказанных причин о природе хаомы говорить не станем, ибо сказать нам особо и нечего, а сразу перейдём к описанию видов, каковых числом три.

1) Янтарная хаома.

Большинство исследователей сходится на том, что сие есть грудное молоко саламандр, той же точки зрения придерживаемся и мы. К основным свойствам янтарной хаомы относят такие, как повышение жизненных сил, заживление ран, восстановление потерянных органов. В силу вышеуказанных причин янтарную хаому нередко называют живой водой.

2) Голубая хаома.

Сей вид хаомы есть содержимое саламандровых яиц, остающееся после появления на свет детёныша. Основное свойство: наделение способностью к физической метаморфозе, чем саламандры и пользуются, взращивая из людей метаморфов. Здесь важно заметить, что саламандрам метаморфоз присущ от рождения, людям же приобретение сего навыка даётся крайне тяжело, несмотря на то, что приучение идёт с раннего детства. Согласно последним сведениям, из каждых десяти претендентов выживает не больше двух-трёх.

3) Искристая хаома.

Сие есть кровь саламандр, в силу чего меньше всего доступна, меньше всего изучена. Распоряжаются искристой хаомой южные маги, и только они, из чего можно заключить, что повышает магическую силу, либо же как-то на неё воздействует. Цвет имеет ярко-оранжевый, пышет искрами, по каковым причинам и получила такое название».

[3]

Из трёх направлений: двигаться к истокам Антиломы, двигаться к устью, продолжить движение строго на юг, Терракс выбрал третье. В ту же сторону было и Хрисанфу с Рагнаром, что не могло не радовать. Растянувшись металлической гусеницей, войско вошло в своего рода коридор между пустынями, пролегал он, как установили при помощи магии, вплоть до южной оконечности материка – залива, названного, в силу сходства, заливом Драконьей лапы.

– Кажется, опять грязь прилипла, – рассерженный, Хрисанф останавливает фургон. – Проверь.

Рагнар проверяет, лич не ошибся: в борт вцепился мальчонка лет шести, держится крепко. Верно и насчёт грязи: паренёк мало от неё отличим. «Как же их всё-таки много, – думает Рагнар. – Несчётное число домиков, сложенных из блоков расплавленного песка, так похожего на волшебный лёд, и у каждого роем мужчины, роем женщины, окружённые роями детей». Прикасаться к ребёнку руками противно, сковыривает магией, словно клеща или какое другое неприятное насекомое. Паренёк отскакивает, отбегает, но на отдалении оборачивается, смотрит, сунув в рот палец.

– Сгинь! – кричит ему Рагнар.

Очертив пальцем в воздухе замысловатый охранный знак, мальчонка устремляется к самоходной полевой кухне, поднимающей клубы песчаной пыли, в которых и исчезает.

Жители малых селений, встречавшихся чаще всего, на воинство севера не нападали, но и не прятались. Сначала их убивали, потом прекратили – стало жаль времени и потраченных сил. В селениях более крупных сопротивление уже оказывали: насылали песчаные бури, подвешивали воздушные линзы, направляли пустынных акул. Стоит ли говорить, что после подобного мятежный посёлок становился одним большим кладбищем?

– Ещё один маг пропал, и довольно сильный, скажу тебе, маг, – говорит Хрисанф, прочитав послание Ситниса, принесённое зомби. – Теперь никаких сомнений – похищают. Причём, не оставляя следов ни в Эфире, ни в Сущем.

– Метаморфы? – спрашивает Рагнар голосом ровным, но в глазах – искры ненависти.

– Кто же ещё, – лич подтягивает перчатки, костяные накладки слабо светятся, – и весьма сильные, раз не боятся лезть в стан врага.

– Что-то саламандры готовят, – размышляет вслух Рагнар, – ведь ни одного большого сражения после перехода через Антилому.

– Так и есть, – кивает Хрисанф, – следуем дружно в ловушку. Однако, боюсь, туда-то нам с тобой и нужно…

Города встречались редко, и не в оазисах, как можно было б подумать, а в местах, приспособленных для жизни людей лишь относительно. Многоярусные дома напоминали термитники и осиные гнёзда, роль дворца правителя играло логово саламандр, получившее у северян название Очага. Издали это место светилось жёлтым и голубым, но стоило легионерам приблизиться, как занималось яростным оранжевым пламенем. Один только раз за весь поход у северян получилось сковать буйство огня магией холода, вытащили тогда из пепла и сажи ещё живых саламандр…

В Эфире Очаг змеиного города предстаёт сплошным пятном света, так же выглядят и тела саламандр. Рагнар наблюдает за той, что извивается меж раздувшихся от жара яиц, пытается прикрыть гибким чешуйчатым телом. Легионеры поливают струями холода, яйца взрываются, выплёскивая хаому. Пряди серого тумана, истончившиеся струнами, доносят до Рагнара странный голос, похожий на перезвон лиры:

– Только не холод, не холод! Верните огонь!..

Тело саламандры изменяется, перетекает из одной формы в другую: то женщина с бронзовой кожей, то ящерица с богатым узором, то змея с человеческой головой. «Как сама Салма, – думает Рагнар, – прибывающая и убывающая на ночном небе. Людская же ярость подобна ярости Игнифера, в южных землях всегда беспощадного».

[Кристалл памяти]

Трудно даётся мужество, ещё труднее – мужество разума. Легко ли признаться себе, что ошибался во взглядах, что потратил жизнь на пустое? Как если бы, прожив жизнь в оазисе, только его замечая, увидеть наконец пустыню вокруг. Увидев же, найти в себе силы бросить ей вызов – отважиться на переход.

[Арык]

Скрытый текст - [Год двадцать седьмой] Эфир и Астрал:

Беллкор, цитадель саламандр

[1]

Очнувшись, Рагнар услышал мелодию – вырвала из крепких объятий Эфира. Казалось, переговариваются колокола: гулкий удар большого, перезвон средних, переливы маленьких, подобные теньканью птиц. Звуки переплетались, проникали один в другой, соединялись в узор. Через мгновение Рагнар и сам стал частью мелодии – тело его запело. Запело потому, что было одной из щетинок покрова, охватывающего цитадель саламандр.

Далеко внизу кипит битва, звуки её пронзают мелодию, как пронзает порой росток каменную плиту. Рагнара пронзает осколок света, торчит из груди, вокруг двумя концентрическими кругами собралась боль. «Так уже было когда-то, – ворочаются в голове вялые мысли, – два кольца и огонь в середине». Тушу златожука внизу облепили зомби, а он и правда светится золотым, только теперь Рагнар это видит. Светится всё южное воинство, свет свивается нитями, нити охватывают цитадель, перетекают в звуки мелодии.

– Эй, слышите!.. – Рагнар пробует голос, и голос звучит, изливается. – Ненавижу вас! Будьте прокляты!..

Словно отвечая на вызов, спину его принимается что-то грызть, а Рагнар только и может, что заходиться криками боли. Цитадель включает его ор в свою песнь, разукрашивает мелодию обертонами.

– Нет!.. – стонет Рагнар, – отпусти меня, отпусти!..

Из груди его появляется окровавленный хобот, приподнимается вверх, являя кольцо игольчатых зубок по внутренней кромке, затем раздувается, плюёт вниз серым сгустком. Муки частично переносят Рагнара в Эфир, там сгусток предстаёт огненным шаром, охвачен зелёной каймой. «Кайма – эманации боли, – понимает он, – моей боли...» Сгусток меж тем ударяет по зомби, что копошатся внизу, охватывает видимым лишь на эфирном плане огнём. Те, кого не задело, отбегают, но шарики огня устремляются следом, взмахивают зелёными крыльями рагнаровых мук…

Метаморфозе была подвергнута твердь близ цитадели – что-то вроде перловой каши, если на вид, бурлит, перекатывается. В постоянной метаморфозе находилась и сама цитадель, похожая на вытянутый колокол: открывались и закрывались дыры, из которых сочилась слизь, набухали рожки и жгутики. Чары саламандр сохраняли Рагнару жизнь, сохраняли сознание, сохраняли боль, из которой ковали стрелы. Когда-то сказал Хакану, что нет вещи более противоестественной, чем некромантия – как же глубоко он ошибался…

– Давай же, – хрипит Рагнар, когда внизу появляется «мамонт» в окружении пяти щитоносцев, задирает ствол, – убей меня, уничтожь!..

«Мамонт» бьёт огненной сферой, затем усиленной ледяной стрелой; первая выжигает покров где-то слева, вторая взрывается осколками над головой. На этом и всё, потому что пробивший Рагнара хобот посылает вниз очередной плевок, ком слизи со шлепком разбивается о покатую башню, разлетается брызгами. Поражённые не на физическом уровне, а на эфирном, щитоносцы крутятся на месте, поливают холодом недоступного обычному зрению врага. Обычному оружию, впрочем, недоступного тоже.

– Стреляй же ещё, – умоляет Рагнар, с трудом глотая гарь, что наползает со стороны ожога, оставленного на теле цитадели огненной сферой, – не теряй времени…

Нет, напрасные надежды: машина ревёт, подаётся назад, внутри неё что-то взрывается, валит похожий на чёрные шары дым.

– Ненавижу, – скрипит зубами Рагнар, – всех вас ненавижу!..

Мелодия цитадели звучит громче и громче, выплёскивается упругой волной, сотрясает небесный купол, и купол звенит колоколом. В основании открываются дыры, из них скользят-выбираются саламандры. Рагнара звуковой удар протягивает, словно усеянный шипами кнут, переносит в Эфир.

– Когда же всё это кончится? – спрашивает он у серых полотен тумана, – ведь должен же быть предел…

А саламандры соединяются вокруг цитадели одним большим кольцом, мелодия собирается в точку контрапункта, заклинание достигает пика. Вершина цитадели расходится, раскрывается бутоном цветка, выстреливает огненной сферой. Какое-то время сфера висит в воздухе, затем разлетается на осколки, будто лопнувшее яйцо. Крылья расправляет огненная саламандра, сыплет искрами, от искр вспыхивают саламандры внизу.

– Где же я, – пытается сообразить Рагнар, – по-прежнему в Эфире, или вернулся в Сущее?

Подожжённые саламандры кажутся неуязвимыми, даже «ехидны» им нипочём: вот одна змея забралась в раструб орудия, за ней другая, и боевая машина взрывается, разлетается на куски, а они выкатываются огнём из огня, мчатся дальше.

– Вот ты где… – слышит Рагнар голос Хрисанфа. – Оставайся в Эфире, не меняй форму, сейчас попробую освободить.

«Начинаю сходить с ума, – думает Рагнар, – голоса слышать. И хорошо бы, если безумие заберёт с собой боль…»

– Всё оказалось сложней, чем я думал, – продолжает спустя несколько минут лич. – Запомнил, как нас похитили?

– Нет… – отвечает Рагнар, а в сердце стучится надежда, охватывает огнём, как саламандр на поле боя – ярость.

– Вот и я – нет, – говорит Хрисанф, – но себя я из плена вытащил, а тебя, увы, не успел.

– Так это и правда ты? – Рагнар задыхается, – и сможешь освободить?..

– Я, а кто же ещё, – ворчит лич. – Уже плету чары, разве не чувствуешь?

Голос Хрисанфа изменяется, становится тонким голоском флейты. Напев его заклинания кажется слабым, но кислотой разъедает мелодию саламандр, просачивается через неё, тянет за собой Рагнара.

– Прощай, – слышит тот напоследок, – до встречи в следующих воплощениях.

Физическое тело Рагнара взрывается, но осознание смерти приходит не сразу, сперва поглощён чувством, будто бы кристалл памяти, вырванный из плеча, охватил плёнкой мельчайшей пыли, и превратил в кристалл всего целиком.

[2]

Серый туман сложился стеной – почти прозрачной, но полностью непреодолимой. Рагнар видел за ней очертания четырёхрукой фигуры Хрисанфа, узнал, какое задание тот получил, понял, почему лич решил взять с собой и его. Справится ли теперь, когда помощника больше нет и нет времени найти нового? Рагнар поймал себя на мысли, что ему всё равно: оставшееся по ту сторону барьера больше не имело значения.

– Прощай, – сказал он, прижав руку к прозрачной стене, – пусть Эфир тебе поможет.

Стоило сделать шаг от преграды, как вокруг тела взметнулись изумрудные искры, закружились вихрем. Эфир с жадностью их поглощал, растворял в сером своём киселе. «Столько раз наблюдал это со стороны, – подумал Рагнар, – пришло время увидеть и изнутри». Обратная инверсия у каждого проходила по-своему – одним давалась легко, других долго не отпускала – как пройдёт у него?

Рагнар на палубе катамарана, с другой машет руками ещё один он, кричит:

– Наше направление! На запад!

Лёгкий кораблик едва не летит над зеленоватыми водами Антиломы, по берегам чисто, но вот вдали появляются голубоватые точки, а небо хмурится.

– Усачи! – кричит Рагнар, приложив руки рупором, – поворачивай!

В рули упираются оба, в результате чего катамаран крутит волчком, выносит в серые воды Зоты, с берегов летят вязанки разрыв-травы.

– Не сюда, дурья твоя голова! – ярится Рагнар, – поворачивай в ту же сторону, куда и я!

То здесь, то там поднимаются снопы пламени, кораблик лавирует между ними, выносится на Змеиное озеро. Заполнено оно не водой, а шевелящейся массой свитня, со всех сторон тянутся руки, крючья и щупальца.

– Я больше так не могу!.. – кормчий соседней палубы бросает руль, падает на колени, закрывает лицо руками.

– Да пропади ты пропадом, – Рагнар наваливается на штурвал изо всех сил, правит в одиночку, – жук навозный...

Катамаран чертит по свитню кровавые полосы, вываливается на площадь Каратула, скрежещет по камню. Другой камень обрушивается с гулом и свистом – на соседнюю палубу падает охваченная огнём глыба, полностью уничтожает…

Проснулся Рагнар в липком холодном поту, какое-то время пытался понять, где находится. Гладкое плечо и мягкая грудь, оказавшиеся под протянутой рукой, сказали, где: спальня, покои Алиеры, второй верхний ярус великого книгохранилища. Она сразу проснулась, в темноте вспыхнули глаза лича.

– Неправильный сон? – спросила, придвигаясь ближе, закидывая ногу на его бёдра.

– Не то слово.

Умелые пальцы заскользили по телу, Рагнар им не мешал, как и губам. Обычно под ласками Алиеры таял, подобно горячему воску, а она мяла, лепила удовольствие для обоих, теперь же остался холодным, будто ледяной голем.

– Ты и сам какой-то неправильный, – сказала Алиера, насторожившись, – плоский.

– Перестань, – мотнул он головой, – я такой же, как и всегда.

Протянул руку, чтобы обнять, приласкать, но она отпрянула, оттолкнула:

– Не прикасайся ко мне! Не прикасайся!..

Рагнару показалось, что она исчезает, тает, потому метнулся, обхватил двумя руками, прижал. Алиера по-звериному взвыла, вспыхнула зелёным пламенем, но он не отпустил, так и сгорел вместе с ней...

Серый туман собирается сгустком, сгусток вспоминает имя – Рагнар. Он в средней точке амфитеатра, вверх и стороны расходятся скамьи. Рядом с ним на площадке Лисандер, с костяным жезлом в руке, ученики расселись полукругом, первый и второй ряд.

– Если брать по времени Сущего, – говорит некромант, – окончательный разрыв эфирно-физических связей происходит на третьи сутки. Обратная инверсия нижних астральных узлов ведёт к полному изменению восприятия индивида: осознаёт себя уже не материальной структурой, а эфирной.

– Можно вопрос? – вскидывает руку ученик с оттопыренными ушами и серыми, будто бы отваренными губами. – Семь завихрений вдоль эфирного тела – это и есть астральные узлы, так?

– Нет, не узлы, – отвечает Лисандер, – но их отражение в плоскости Эфира. Благодаря вихревым центрам, кстати сказать, двойник обретает возможность изменять местоположение мгновенно…

Всё в казарме Сурьмы было старым, ржавым, пыльным. Оприходовав кособокий стол, Рагнар пытался написать письмо, но то перо ломалось под нажимом, то рвалась истончившаяся бумага. Окружали его зомби, что-то бубнили, бормотали.

– Посмотри на зомбёночка, – разобрал Рагнар, – посмотри же…

Нехотя обернулся, увидел на руках у Ратны нечто со щупальцами вместо ручек и ножек, с черепом вместо головы. Неожиданно маленький мертвец клацнул зубами, чем вызвал у Рагнара острый испуг – как будто нить какую-то внутри него эта тварь перекусила.

– Не мешайте, – крикнул, разозлившись, – отойдите!

– Вот эти чернила попробуй, – Джагатай подкрался тихо, подобный лазутчику на задании, – выменял в гуляй-посёлке.

В отличие от остальных, он живой, и одежда не ветхая, а с иголочки.

– Почему ты выглядишь иначе? – задал вопрос Рагнар, принимая фигурную скляницу.

– Потому что у меня есть эфирный амулет, – был ответ, – выменял на твою жизнь.

Флакон взорвался в руках Рагнара не чернилами, а кровью, та протянулась по столешнице дорожкой...

Рагнар скользит по алой линии, та тянется через Стальное море к Синглии, вдоль неё к Декабрине, к отчему дому. Вот только дома больше нет, вместо него руины, странным образом смешанные с теми, в которых играли когда-то с Кранмером.

– Где же всё, – шепчет он, обескураженный, – куда делось?..

Появление Рагнара изменяет город – на глазах начинает разваливаться, разлагаться. Прочные каменные дома оседают пылью, мосты валятся в заполненные кислотой каналы, по улицам расходятся трещины, в трещинах зияет ничто.

– Третий день жизни эфирного двойника в отрыве от физического тела, – кивает Рагнар сам себе, наконец-то поняв, наконец-то приняв, – последний день…

Вскоре он выбирается на пристань, к морю, но моря нет, есть серый туман. На волнах его покачивается зеленоватый от гнили корабль – с покосившейся мачтой, с истлевшими парусами. По ветхому, проседающему под ногами трапу, Рагнар всходит на точно такую же палубу, корабль стонет, скрипит. Когда же приходит время отплыть, поднимается в тусклое небо, к покрытому ржавчиной светилу.

[3]

Тело соткано из света, но ощущается как никогда остро. Каждую эмоцию Рагнар может разложить на составляющие, как расщепляют белый свет на радугу, затем сложить вновь. Окружающее пространство подобно звёздному небу, только распространяется во все стороны, а звёзды лишь одного цвета – жёлтого. Стоит сделать движение, как они растягиваются нитями канители, плывут то во фронт, то во фланг. Свет одних Рагнар отражает, не позволяет проникнуть в себя, со светом других сливается, переживая то или иное ощущение прошлого во всей его полноте. Путешествуя так, начинает видеть узор, в него заключённый, а также отпечаток, оставленный этим узором в мире. Когда узор открывается полностью, то вспыхивает чистейшим жёлтым светом, затем жёлтое перетекает, переплавляется в голубое…

Окружающее пространство как было, так и осталось бархатно-чёрным, место же звёзд, рассыпанных золотой пылью, занимают ленты и полосы света, подобные всполохам северного сияния. Раз за разом свет собирается в одну большую волну, та проходит от края до края. Захваченный, Рагнар какое-то время следует вместе с ней, затем вырывается, но стоит только освободиться, как приходит время новой волны. Вскоре понимает природу сияний – это то искажение, которое он внёс своими чувствами и эмоциями в астральный пласт мира, оставленная узором печать. Теперь же Астрал возвращает сторицей, стремясь восстановить прежнюю свою форму, выправить оттиск. Вот только и Рагнару есть что вернуть, и он возвращает, бьёт светом в свет, сыплет искрами. Один из ударов отзывается перезвоном колокольчиков, мелодия затихает, гаснет, затем вдруг взрывается, звучит сама по себе, вспыхивает узором астральной сущности. Рагнар узнаёт узор почти сразу, поскольку принадлежит тот коту Булатику. Свет соединяется со светом, рождая новое существо, сотканную из больших вспышек и крошечных огоньков мантикору. Взмахи голубых лучей-крыльев льют свою песню, иначе Рагнар видит теперь волшебство саламандр, иначе видит их с Булатиком метаморфозу. Всё это здесь, в плоскостях астрального плана, где узор переплетается с узором, даже из несоединимого получается целое, и, что самое главное, живое. Мантикора обрушивает песню полёта на катящиеся валом волны света, и прорывается, и летит дальше, пока голубое не выцветает в оранжевое…

Окружающее пространство то свивалось спиралью, то вытягивалось тонким лучом меж концентрических кругов света, Рагнар и Булатик то извивались, то скользили, то уходили в полёт. Несмотря на многообразие форм, Рагнару этот астральный план, высший из трёх, представлялся одним большим храмом, чувствовал, все дороги ведут в одном направлении – к святая святых. Туда, где силы пересекались и переплетались, образуя основной узел, туда, где заканчивался Астрал и начинался другой план мироздания.

– Вот и встретились, – Алиера явилась в образе дивной птицы, – как же долго я тебя ждала...

– Теперь мы будем вместе? – спросил Рагнар, наслаждаясь её светом, извивами узора, невероятно красивого.

Алиера молчала, Астрал играл красками: переливал, смешивал, поджигал.

– Я верю, однажды обязательно будем, – последовал наконец ответ, – но не здесь, не сейчас.

– А где же? – не понял Рагнар, – на каком-то другом уровне?

– Если б всё было так просто… – Алиера расправила огнистые крылья, снова сложила. – Я достигла высшей точки развития, пора уходить, ты же ещё не достиг и останешься. Видишь, как далеко расходятся наши дороги?

Объяснение озадачило Рагнара ещё больше, и тогда Алиера показала, перестав на это время быть Алиерой, перестав быть женщиной или мужчиной.

– Да, теперь понимаю, – сказал Рагнар после, – но как же мне хочется пойти вместе с тобой…

Она молчала, Астрал гасил краски: обесцвечивал, затенял, тушил пламя.

– Я тоже верю, что встретимся, непременно друг друга найдём, – Рагнар вспыхнул звездой, загремела мелодия, – но знаю также, что война моя не окончена, не окончена месть. До тех пор им длиться, пока не обретёт целостность каждое разбитое сердце, каждая сломанная жизнь, пока не обретёт целостность сам Разделённый мир!

[Арык]

Скрытый текст - [Симбиоз, стадия двуликого] Интерлюдия вторая:

[1]

Метки вспыхивали, расходились по внутренней поверхности обзорного купола концентрическими кругами, Аваллах наблюдал. Лавовое тело его имело вид человеческой фигуры: округлая голова без лица, колонноподобные руки и ноги, огромный торс, охваченный не одним магнитным коконом, а двумя. Раздуты коконы были до такой степени, что больше походили на сферы, одна облекала другую. Между сферами вспыхивали то нити, то искры, то спирали, цвет сфер при этом менялся, как и частота сокращений. Людям, заполнившим северную торговую площадь, подобное зрелище, без сомнений, пришлось бы по вкусу, вот только купол не то место, доступ к которым людям открыт.

Особенно яркая метка указывает человека с необратимым заклинанием взрыва внутри. Движения у человека резкие, взгляд пустой, аура выцветшая. Отпихивает девочку с рыжими косами, увлечённую леденцом на палочке, отталкивает слившуюся в страстном поцелуе парочку, бросается к зеркальному куполу с криком:

– Будьте вы прокляты, нелюди!

Из тела самоубийцы высвобождается пламя, проходится огнекатком по тем, кому не посчастливилось оказаться рядом. Что до зеркального купола, то ему, конечно же, никакого вреда. Вслед за огнём заклинания разгорается пламя паники, приходит в движение каток давки. Ужас, боль и отчаяние окрашивают ауры людей в ярко-красное, багровое, чёрное, симбионт Аваллаха спешит прикоснуться, сам Аваллах предпочитает подождать. Сторожевые маги и големы не позволяют распространиться как панике, так и давке, останавливают силой физической и волшебной. Аур, сжигаемых страхом, всё меньше, всё больше охваченных любопытством, жаждой взглянуть на чужую беду. На их фоне, самоцветами в грязи, выделяются всполохи фиолетового, всполохи сострадания, Аваллах устремляет нить к одной из таких аур. Меж астральными нитями двуликого образуется своего рода разность потенциалов, бегут молнии внутреннего диалога. Человека с сине-зелёной, словно бы покрытой плесенью аурой Аваллах и его симбионт исследуют уже вместе, и там есть, что исследовать. Одна часть этого индивида искренне переживает за пострадавших, другая же наслаждается, упивается их мучениями. Тоже двуликий, пусть и не в том смысле, какой вкладывают в это слово кадавры, потому, наверное, и прикосновение астральных нитей чувствует, озирается по сторонам…

В нижний город Аваллах вернулся, когда торговая площадь опустела, по периметру зажглись фонари. Долгий спуск по круглой в сечении шахте, пересадка в скользящий шар, движение по каналу. Впечатлений за день набралось много, перемалывались жерновами внутреннего диалога – приятно, когда можешь беседовать сам с собой. Когда-то две стороны Аваллаха с трудом находили общий язык – астральные нити то рвались, то запутывались неразрешимыми логическими узлами, но то время далеко позади. Теперь, каким бы сложным ни был вопрос, понимание достигалось почти что мгновенно, работа шла сразу в нескольких плоскостях. Глубокое взаимопроникновение позволяло мыслить как по отдельности, так и вместе, соединяя два разума в один, рождая новое ментальное тело. По тому же принципу происходил обмен эмоциями, которые по сути своей и есть обмен – обмен энергий между астральными узлами. Ощущения же определялись тем, от какого из магнитных коконов протянулась нить, один и тот же предмет при этом мог восприниматься с точностью до наоборот.

[2]

Они делились тем, что знали: новорождённая душа постигала через Аваллаха устройство этой Вселенной, ему через неё открывались Вселенные других Творцов, складывались в путь, которым новорождённая душа пришла. Два знания как бы двигались навстречу, когда встретились, пришло время разговора о Разделении и том, что ему предшествовало. Только теперь новорождённая душа могла понять, достигла положенного уровня, только теперь Аваллах почувствовал необходимость рассказать.

– Хотелось бы знать, – протянулась нить от внешнего кокона к внутреннему, – что было в начале.

– Я расскажу, – протянулась нить от внутреннего кокона к внешнему.

Там, где у человека сердце, в лавовом теле двуликого – частица Отца, одного из богов пантеона Тверди, бурлит и клокочет. Всё помнит эта частица, от начала начал, искоркой отражается в пространстве внутреннего кокона. Подобно кругам на воде, расходятся от неё волны света, пронизывают внешний кокон, увлекают сознание симбионта в предвечные времена.

– Знай же, что в начале всего стоит мера, – луч, протянувшийся от внутреннего кокона к внешнему, сыплет искрами. – Мера цвергов – основы, которые различают по степени фундаментальности, как различают в здании краеугольные камни, стены и свод. Из Первооснов образована обитель Творца, Запредельное, непостижимое по сути своей. Второосновы, также называемые Стихиями и Элементами, образуют Предел. Третьеосновы, они же четыре пантеона богов, создали Определённое, обитель живого и неживого, разумного и неразумного.

Искры расцвечивают внешний кокон, рождают всё новые и новые образы. Первоосновы предстают Светом и Тьмой, Злом и Добром, но невозможно понять, где одно, где другое, ибо пребывают в постоянном движении: чёрное перетекает в белое, белое – в чёрное. Единственное, что постоянно, заключённая меж Первооснов Разность, из неё-то и рождаются две пары Стихий – Ветер и Твердь, Пламень и Плазма. Силы Стихий равны, борьба их приводит к установлению Равновесия. Второосновы застывают в нём, образуя Предел, Предел отделяет Запредельное от Определённого. В Определённом же борьба отражается рождением четырёх богов от каждого из четырёх Элементов, боги объединяются в пантеоны.

Та часть двуликого, что принадлежит Аваллаху, умолкает, обрывает нити и гасит свет, будто испугавшись чего-то.

– Прошу, продолжай, – тянется астральная нить от внешнего кокона к внутреннему. Внешний кокон при этом часто пульсирует, словно бы переполненный новым знанием.

– Сложно… – тянется нить от внутреннего кокона к внешнему, от Аваллаха к его симбионту, – сложно и больно туда возвращаться, потому подожди, дай мне время.

– Хорошо, я подожду.

Ждать приходится долго, наконец от внутреннего кокона к внешнему протягивается тонкая, подобная волосу нить.

– Слушай же дальше. Пантеон Ветра, соединив усилия в одном заклинании, создал сильфид, боги Тверди созидали друг от друга отдельно, почему их и называют Отцами. Так появились первые расы.

Волны света являют сильфид: физические тела их – излучение, дом – космос, без труда преодолевают бесконечные его расстояния. Волны света являют цвергов, обитающих в недрах больших и малых планет, звёзд пылающих и потухших.

– За эпохой двух первых рас, – продолжает Аваллах, – пришла эпоха расы смешанной – перволюдей, созданных совместным заклинанием богов Плазмы и Пламени. На погибель первым была создана эта раса, поскольку, до того не соприкасаясь, узрели через неё друг друга, постигли устремления. Цверги видели своё предназначение в укреплении Определённого, вечной жизни его, для чего незыблемым должен был оставаться Предел. Сильфиды же, наоборот, видели смысл в Запредельном, для чего Предел намеревались разрушить, похоронив под его обломками Определённое. Так началась война, названная впоследствии Первым Противостоянием.

– Теперь я вижу, – вырывается у новорождённой души, – теперь понимаю…

– Сильфиды через перволюдей сражались со цвергами, цверги через перволюдей сражались с сильфидами, – продолжает тем временем кадавр. – Драконы и саламандры, рождённые из разумных рас последними, последними же в Противостояние и вступили. Драконы при этом сражались только на стороне цвергов, саламандры – только на стороне сильфид.

Волны света рисуют картины войны, охватившей Вселенную, на них чёрные дыры, пьющие жизни сильфид, лучи, что режут планеты и звёзды цвергов, частицы, с одинаковой жадностью поглощающие и материю, и энергию.

– Как страшно, – тянется нить от внешнего кокона к внутреннему, – как больно…

– Мне продолжать? – пробегает искра от внутреннего кокона к внешнему.

– Продолжай, – ещё одна искра, но уже от внешнего к внутреннему.

– Закончилось Противостояние тем, что первые расы подготовили два заклинания, известные теперь как Высшие. Заклинание цвергов носило имя Клетка, заклинание сильфид носило имя Фантом. О мощи их можно судить по тому, что задачей Фантома было пробить Предел, задачей Клетки было охватить Определённое своего рода скорлупой, недоступной ни одному из известных воздействий.

Волны света являют четыре мира-крепости, четыре неприступных бастиона в них: Кристальные скалы, Огненные горы, Чёрная гряда, утёсы Грома. Собрались в бастионах не избранные цверги, но сами Отцы, их аватары, образованные из смертных тел в Определённом. Зная, что заклинание Фантома врагом уже начато, Отцы плетут заклинание Клетки, и успевают вовремя: вытянувшийся копьём энергии Фантом бьет не в Предел, а в образованную чарами скорлупу. Заклинание цвергов выдерживает удар, сохраняет Предел в целости, но в покрове Клетки образуется трещина – это Гро, один из Отцов, повержен. Что подвело его, почему не смог устоять? Утёсы Грома взрываются, знаменуя рождение Раны, та расширяется до размеров мира, затем до размеров Вселенной, и прежняя Вселенная в ней исчезает…

[3]

Лифтовая шахта кристальной цитадели похожа на вытянутую по вертикали кишку, по ней стремительно возносится скользящий шар. Начав движение в нижнем городе, останавливается на самом пике, где устроена наблюдательная комната с прозрачным куполом. Звёздное ночное небо переливается бисером на бархате, ночной Кипелар переливается всеми цветами радуги. Люк-диафрагма скользящего шара раскрывается, Аваллах выбирается, делает шаг на ребристый пол. Аун, как обычно, в смотровой нише, искажения лавового тела говорят о том, что процесс слияния прошёл не совсем удачно: подобие человеческой головы непропорционально большое, подобие человеческого тела наоборот, слишком маленькое. Искажены и магнитные коконы: размера почти одинакового, потому впечатление, будто слиплись, перемешались.

– О чём думаешь? – спрашивает Аваллах, протянув нить от внутренней сферы.

– О разном.

– А я об одном, – теперь нить протягивается от внешней сферы, – об Ансее.

Время Ансея пришло, но перед тем, как отправиться на центральную базу контроля в Крюлоде, от неё – к Внутреннему кольцу, от него – за черту, проведённую Разделением, встретился с каждым, кому был в своё время опекуном. Лавовое тело его больше не имело особой частицы, точки бурления и клокотания, место её занял комок света, во многом подобный звезде. Былых опекаемых этот комочек завораживал, ибо наглядно являл цель, к которой стремятся. У некоторых нечто подобное уже имелось, только в виде зародыша, к их числу принадлежал и Аваллах. Он не смог бы сказать, что почувствовал, когда свет Ансея коснулся зародыша, а тот шевельнулся в ответ – то было за гранью понимания, за гранью Определённого.

– У меня с Ансеем разговор не сложился, – нить Аууна дрожит, – впрочем, как и всегда.

– Печально, – Аваллах озабочен, – но что именно помешало?

– Ему не понравился мой вопрос, мне не понравился его ответ.

– И о чём ты спросил?

– Почему среди нас всё больше пустых, которым пустота в радость – в радость не вылезать из проксимариев и бестиариев? Почему всё меньше тех, кого пустота угнетает? Тех, кто понимает: с некоторых пор пустота перестала быть лишь пустотой, теперь это – болезнь, болезнь нового времени.

– И каков был ответ?

– Что заблуждаюсь, что в корне не прав, – нить Ауна дрожит всё сильней. – Но я-то знаю, что прав я!..

Два двуликих молчат, тысячеликие люди внизу терзают ночь и звуком, и светом, и магической силой.

– С той пустотой, которую имеешь в виду, – говорит Аваллах, – сложно сражаться. Она как скользящая лента: легко сделать первый шаг, но сложно вернуться назад, если унесла далеко.

– А ведёт лента к пропасти, – говорит Аун тихо, тусклой нитью, – имя которой смерть. Но не та смерть, что принадлежит людям, а та смерть, что принадлежит нам, кадаврам – смерть бессмысленных и бесконечных перерождений. Вот он, главный довод, что оправдывает любой, даже самый неудачный симбиоз – замена нашей смерти на людскую.

– О чём это ты? – настораживается Аваллах.

– Да всё о том же, – следует ответ, – о разном.

Аваллаху не нравится настроение друга, ищет нить, которая помогла бы заглянуть в коконы Ауна, осветить их изнутри, но так и не находит. Потом будет упрекать себя, что плохо искал, ибо в этой точке пути их расходятся. Навсегда.

[Арык]

[Жизнь седьмая и последняя] Регана (2001-? от Р.)

Скрытый текст - [Год пятьдесят пятый] Одиночество:

Закатный океан, остров Ноос

[1]

Увидев Регану, ревун остановился. «Правильно, – подумала она, – а ещё говорят, у вас нет мозгов». Фигура у ревуна почти человеческая, только нет головы, в центре груди из густой шерсти выступает большой, налитый кровью глаз, область живота занимает широкая пасть.

– У-р-р, – тянет он, обнажая три ряда плоских, как у пилы, зубов, – у-р-р…

Регана стоит неподвижно, смотрит на перевёрнутое своё отражение в налитом кровью оке. Комбинезон на ней из булатика, грубая ткань смягчена магией, ощущается, как тенёта. По комбинезону карманы, от маленьких до больших, на плечах и предплечьях элариевые накладки, каждая со своим заклинанием. Пояс из шкуры динотавра подобен свернувшейся кольцом змее, в гнёздах плоские скляницы с хаомой. Кольца и на запястьях – элариевые, светятся голубым.

– Р-рах! – ревун поднимает когтистые руки, слюна из пасти бежит ручьём.

– Даже не думай, – воздевает руки и Регана, кончики пальцев направлены на большой глаз.

Представляется она сейчас себе бабочкой – из тех, что порхают неспешно, словно бы говоря: «Я никого и ничего не боюсь, потому и спешить незачем». Такие бабочки всегда крупные, с ярким узором, в котором предупреждение. Вот и у неё тоже узор, тоже предупреждение, что ядовита, и яд этот – опыт.

– У-р-ру… – заунывно тянет ревун, разворачивается, вламывается в заросли, где и исчезает.

– Умница, – подбивает итог волшебница, – не стоило нам шуметь, лишнее внимание привлекать…

Спустя пару мгновений Регана продолжила путь, а направлялась она на восток – к месту, указанному астральной сферой. Умолкшие было джунгли ожили: в кронах пальм завозились попугаи, в густом копьеросте, увитом цветущим вьюном, колибри. По последним хотелось ударить молнией, да цепной, чтобы всех разом, но Регана сдержалась. Знала: порой может не хватить какой-нибудь капли Ихора, и как же горько потом, когда потрачена на пустое.

– Кри-ку-га! – ссорились попугаи, – кри! кри!

Лишь на первый взгляд джунгли кажутся пёстрыми, на самом же деле однообразны: зелень снизу, сверху, по сторонам, и никогда не меняется. Так же и с воздухом: всегда плотный, густой, будто бы сам забирается в горло. Тем не менее, Регана не давится им, а наслаждается, ведь то воздух её малого мира, её крепости. «Все мы со временем становимся островами, – думает она, срубая копьерост протянувшимся от кольца на запястье лучом, – устаём от себе подобных, жаждем уединения». Луч отражается от невидимой паутины, та звенит магическим возмущением, и в возмущении этом становится зримой. Появляется недовольный паук-невидимка, задирает мохнатые лапки, шипит. По сравнению с тварями, что обитают в лесах Пауков, совсем небольшой, всего лишь с кулак, и злоба его вызывает у Реганы не страх, а улыбку:

– Прости, не хотела.

То магическое возмущение, ради которого поход был затеян, уже близко, Регана чувствует кожей. Подбирается осторожно, почти не дыша, на кончиках пальцев мурашками заклинания. Восточную часть острова она знает хуже всего, и не потому, что много опасностей или сложно пробраться, а потому, что ничего примечательного. Буквально вчера примечательное появилось, вспыхнуло в астральной сфере оранжевой точкой, потому Регана и здесь.

– Вот оно что, – раздвинув мясистые листья папоротника, видит обвалившийся грот, оплетённый орхидеями и вьюном, меж камней бьёт фонтанчик, – волшебный источник.

У фонтанчика роем колибри – с лёту ныряют, разбивают на радугу брызг. «Как же вы надоели, – думает Регана, – сами на молнию напрашиваетесь...» Пальцы зудят, как если бы по ним бегали огненные термиты, но она снова сдерживается. Проверяет, нет ли здесь кого ещё, кроме колибри, заклинание поиска цепляется за интересное. Спустя миг «интересное» у Реганы в руках – верёвка с тремя узлами, выдернутая из зарослей вьюна. Вервию бы этому давно истлеть, разложиться, но магия, заключённая в узлах, от разрушения уберегла. Регана знает, что именно каждый из узлов означает: первый – добрая мысль, второй – доброе слово, третий – доброе дело. Последователь учения Трёх Граней – вот кому вервие принадлежало, стало быть, на острове когда-то была их обитель. «Найти бы ещё, помимо верёвки, трёхгранный стилет, – думает она, – совсем было бы хорошо».

Вода родника источает слабый голубой свет, Регана подставляет пустую скляницу. Магия довольно сильная – так и звенит, так и поёт – но структура чар пока не ясна. «Позже займусь, – решает Регана, – на станции».

– Ох!..

Погружение в глубокий транс происходит внезапно, как если бы провалилась под тонкий лёд: физическое тело продолжает наполнять скляницу, основное астральное просыпается, видит голубой свет – сияние трёх граней клинка.

[2]

Вход на станцию преграждает шлюз, исполнен в виде надкрылий златожука. Заклинание на нём странное – не отпугивает различного рода живность, а наоборот, привлекает. Впрочем, у саламандр всё странное, что ни возьми, а создана станция именно ими. Регана без труда выудила из тонких миров название – Гнездо-3, время создания – четыре столетия назад, а вот почему исследования были прекращены, установить так и не удалось. Как не удалось и обратить заклинание, наложенное на шлюз, сколько над ним не билась.

– З-з-з, – звенят стальные осы, успевшие за каких-то полдня возвести на пластинах шлюза целый город, – з-з-з…

Избавляется от них Регана при помощи магии холода, освобождает шлюз от обратившихся льдом сот, открывает, спускается. Главная станция, Гнездо-1, расположена в центре острова, Гнездо-2 – на севере, Гнездо-3 – на юге. Гнездо-1 оказалось занято гидрами, Гнездо-2 – ревунами, лишь Гнездо-3 свободно, если не брать в расчёт муравьёв, жучков, паучков, да прочую мелкую живность. Другими словами, выбирать не приходилось.

– Гарпия, – говорит Регана, когда к ней протягиваются три луча – жёлтый, голубой и оранжевый.

Расположенная на первом ярусе система защиты – чудовище, но чудовище, которое Регана сама породила, вырастила и натаскала, как натаскивают боевое животное. Натаскала, в первую очередь, на людей. И вот, заключённая в голосе частица магии расходится по лучам, те звенят, будто струны. Три перезвона, слышимых лишь на астральном уровне, переплетаются в мелодию, мелодия признана верной, проход на ярус ниже открыт. Слово «гарпия», кстати сказать, выбрано волшебницей неслучайно – её второе имя, если не первое.

Перекрытия станции, в основном из хитина, большей частью были изъедены, местами вовсе отсутствовали, так что Регане пришлось потрудиться, прежде чем вылепила из отбросов уют. Второй ярус – жилой, три просторных комнаты, нанизанные на арочный проход. В первом отделении слева от входа кухня, справа – музыкальный артефакт, похожий на перевёрнутый колокол, на полу – шкура гидры. Второе Регана определила под библиотеку, её личное великое книгохранилище. Третье частью спальня, частью уборная, граница проходит по шкуре ревуна, растянутой на полу. Вдоль арочного прохода подвешены медузосветы, и светом разгораются именно тем, какого хочет хозяйка, чувствуют настроение.

– Как, неприступная моя обитель, сильно ли скучала без меня?

Раскручивается держатель, свёрнутый до того бараньим рогом, принимает стилет, кольца с запястий, пояс. Чтобы ожил, раскрутился, музыкальному артефакту достаточно взгляда, над раструбом поднимается маленький смерч мелодии. Это соната Гарпии – не самое знаменитое произведение матери, но самое любимое дочерью. Для Реганы Гарпии не столько музыка, сколько магия: узор астрального тела поёт в унисон узору, заключённому в партитуре. Из этой любви, собственно, и родилось прозвище, уже потом обросло ворохом слухов и небылиц.

– Она пришла из Дыры, что твоя мантикора, – говорят в городах Плеяды, – и в неё же вернулась. – Её породили драконы, – говорят в крепостях Маналита, – с саламандрами так и расправилась, изрыгая огонь, а змеёнышей пожирала. – Она пришла из-за Рифа, – говорят на островах Ундиниона, – чудовище, созданное жителями Обратной стороны…

Под переливы сонаты Регана прошла в третью комнату, стянула комбинезон, затолкала в стиральный бочонок, внутренние стенки которого покрывали полипы. Сама забралась в ванну, изготовленную из устричной раковины, увеличенной заклинанием – максиформа, если в терминах витамагии, она же магия жизни, магия света, астральная магия. Как и в стиральном бочонке, на внутренних стенках ванны полипы, но не в пример более тонкие, более мягкие. Вызванный заклинанием, над раковиной повис ком воды, к нему устремилась капля янтарной хаомы, перемешались, и ком обрушился вниз. Хаома разошлась по телу искрами, разбежалась иголочками, благодаря ей Регана в свои пятьдесят пять не просто выглядела на тридцать, но такой и была, как если бы в тридцать лет старение прекратилось. Транс накатывал сам собой, покачивал на волнах, дробил сознание на три части: Сущее, Эфир и Астрал. Будучи витамагом, Регана могла без труда переходить из одного мира в другой, и сейчас смотрела на себя сверху, глазами астрального зрения. Вот она, Гарпия, погубительница саламандр, драконово семя, и прочая, прочая, полюбуйтесь! Большие голубые глаза на продолговатом лице, нос прямой, правильный, губы тоже красивые, полные, зато голова выбрита наголо. Вот она напевает мотив любимой сонаты, голос низкий, грудной, как бы поднимается из глубины, оттого и в других способен проникать не менее глубоко. Вот выгибается в неге – тело ладное, гибкое, так и хочется сказать, что создано для любви, но любовь из своей жизни Регана вычеркнула, поскольку поняла однажды: создана для другого, другой у неё путь.

[3]

Огонь прошёл через надкрылья шлюза, через перекрытия верхнего яруса, разливается теперь по жилому. Хитиновые стены покрываются пузырями, вздуваются и лопаются медузосветы, шипит стойкая к пламени шкура гидры. Огненная змея ползёт дальше, пожирает, разбрызгивая слюну искр, шкафы с книгами, и вот уже в крайней от входа комнате, нависает над оказавшейся в западне женщиной...

Родилась Регана в городе Лут, в двенадцатый день месяца Единорога, в первый год нового, второго по счёту тысячелетия от Разделения. С высоты Лут похож на подкову, охватившую главный залив юга – залив Драконьей лапы. Главный он потому, что ключ к Водоразделу, как назван морской коридор, делящий мириады островов Закатного океана на две приблизительно одинаковых группы. Это только название – Царство Тысячи Островов, на самом же деле их больше, гораздо больше. Кто владеет Водоразделом, владеет и океаном, как говорят мореходы юга, потому Лут – вторая столица Маналита, Галава южных широт.

Пламя поднимается по кровати, бросается к жертве, проглатывает. Регана скользит вдоль липкого и холодного – вдоль серого тумана и изумрудных искр, превращает правую руку в клинок, отсекает хобот, протянувшийся к дыре, а дыра – в теле её эфирного двойника. Падение прекращается, словно и скользила по хоботу, который только что отсекла, под ногами теперь плоская, как лист волшебного льда, поверхность Эфира. Прозванная Гарпией тщательно запечатывает дыру, уничтожает хобот, лишь после этого позволяет себе проснуться.

Сны, в которых преследует огонь, Регана видит часто – отголоски заклинания Огненный Камертон, раскрученного над саламандрами в пустыне Сухар двадцать пять лет назад. Снова уснуть после кошмара – пустые надежды, потому одевается, проходит в библиотеку. Потянув на себя рычаг в виде книги, запускает механизм, тот выдвигает один из шкафов немного вперёд, затем отодвигает в сторону. За шкафом комнатка пять на пять шагов, в квадрат заключена винтовая лестница, ведущая на нижний из ярусов, он же рабочий.

Отцом Реганы был Марк по прозвищу Буревестник, известный флотоводец Союза, герой третьей битвы при Мяо. Исследуя его родословную посредством астральной магии, углубилась на десять поколений, добравшись до некоего Авессалома, сотника легиона Медные Сердца, отличившегося в битве у Большого улья. Верилось с трудом, но каждый из мужчин этой линии был воином – своего рода стальная цепь, протянувшаяся через века. Матерью Реганы была Зельда Лучистая, известный на всю ойкумену астральный композитор. Говорили, род свой она ведёт от самого Тиресия, одного из величайших поэтов древности, на самом же деле линию большей частью составляли морские торговцы нового времени – южные магнаты, как их теперь называют, о чём Регане поведало всё то же астральное волшебство.

Сказать, что родители её были не похожи, значило бы не сказать ничего: он – чистое пламя, она – лёд тороса. «Разве возможен между льдом и огнём союз, – думала Регана в детстве, – когда либо холод убьёт жар, либо жар – холод?» Потребовалось повзрослеть, чтобы понять: возможен, если пламя и лёд – волшебные. Другой вопрос, какая у этого волшебства природа? Когда-то ответ виделся очевидным: волшебство есть любовь, теперь сомневалась, ибо сомневалась, что любовь – волшебство.

Спустившись по винтовой лестнице, Регана оказывается точно в такой же комнатке, как и наверху: пять на пять шагов. Из неё выходит в комнату наблюдения, с астральной сферой, подвешенной над столом красного дерева. Круглая столешница свободно вращается, испещрена знаками. Регана поворачивает так, чтобы хорошо было видно образование, названное саламандрами Жемчужиной, касается значка в виде квадрата с точкой, затем овала. Ради Жемчужины саламандры и построили станции, Регана же здесь не столько из-за неё, сколько из-за возможности замести след астральными возмущениями.

Одной из последних акций саламандр в Тысячелетней войне стало наведение на Лут зелёного мора, также известного как мор колибри. Отец Реганы в тот злополучный день мог находиться в плавании, но был дома, подарил бусы из живых цветов, которыми славится остров Сау. Была дома и мать, ради чего ей пришлось отменить концерт в соседней провинции, подарила очень красивое платье, с узором из жемчуга и топазов. Тем злополучным днём Регана праздновала свой шестой день рождения – совпало.

– В убежище, – сказал отец, когда началось.

Регана видела тревогу на лицах родителей и прислуги, слышала доносившиеся с улицы крики, но всё это таяло в ауре праздничного настроения, не доходя до сознания. Мать взяла за руку, охрана охватила кольцом, от обилия защитных чар воздух запел.

– Что происходит? – Регана по-прежнему не понимала. – Это такая игра?

– Всё будет хорошо, – начала было Зельда, но в следующий миг пресеклась, из горла вырвалась трель, как если бы там поселилась певчая птица.

Словно по сигналу, сами собой стали появляться ярко-зелёные колибри, похожие в своём обилии на полчища саранчи. Взрывались они тоже зелёным, и газ, что вырывался из маленьких тел, без труда преодолел возведённую охраной защиту. Регана сама не заметила, как вдохнула, и пришла мелодия, и мир исчез. Наверное, в тот момент она тоже пела птицей, ибо, вернувшись в сознание, ощутила в горле сильную боль. Когда же поняла, что вокруг все мертвы – и няни, и охранники, и мать, и отец – боль стала чем-то большим, чем боль, а она из девочки стала взрослой.

Слева от комнаты наблюдения алхимическая лаборатория, с пробирками в держателях, колбами и ретортами, справа – эфирная, с клешнями в растворе мёртвой воды, плоскими зубами и нанизанными на металлическую нить колибри. Регана проходит в алхимическую, смотрит, какие результаты дала вода, взятая из волшебного источника. Результаты не просто хорошие, а превосходные, с такими стоит попробовать изменить заклинание, наложенное на шлюз, и если уж теперь не получится, то не получится никогда.

[Арык]

Скрытый текст - [Год шестидесятый] Хитросплетения:

Закатный океан, остров Ноос

[1]

Правило у Адаманта и Антрацита было простое: за исключением боевой формы друг на друга не походить, причём сами его придумали, без участия Реганы. Создала этих витаморфов она из кристальных морских ежей, добавив формы какаду и пушистика. Антрацит, катившийся впереди чёрным шаром, успел нацеплять колючек, был ужален осой и ошпарен кислотной лягушкой, но сменить форму означало бы покрыть себя пятном позора более чёрным, чем он сам.

– Гар-рпии! – кричал Адамант откуда-то сверху, – гар-рпии!

Перелетев на другое дерево белым всполохом, он замолчал, что было предупреждением, и Регана остановилась. Вскинула руку, коснулась браслета, почувствовала: живодрев. Сразу поняла, обойти не получится: слишком старый, слишком опасный, слишком широко расставил сети. Щёлкая трещоткой, Адамант слетел вниз, белоснежный какаду исчез в оранжевой вспышке, из неё выкатился кристальный ёж, на прозрачных иглах потрескивали белые искры. Через мгновение преобразился и Антрацит: те же иглы длиной в руку Реганы, то же потрескивание, только кристалл угольно-чёрный. Адаманта она сотворила как усилитель – все десять карат, Антрацита как уничтожитель чар, на случай столкновения с более сильным магом.

– Не стоило тебе меня трогать, – говорит Регана, когда живодрев появляется, – не стоило…

На физическом плане он сплошь чёрный – и колья кроны, и крючья корней, и раздутая утроба ствола – будто дыра в ткани мира. Астральное зрение даёт более интересный вид: обилие нитей света, в основном зелёных и голубых, стремящихся одурманить и усыпить, опутать и притянуть жертву. Регана касается элариевой накладки на левом предплечье, с пальцев срывается шарик огня, проходит над иглами Адаманта, вырастает до огненной сферы. Красное вонзается в чёрное, разливается, но кора у живодрева крепкая, выдержала бы и жидкое пламя. Будь у Реганы в наличии лишь стихийное волшебство, пришлось бы попотеть, но в том-то и дело, что сфера огня не удар, а только подготовка к удару.

– Волчица, – выкрикивает она, – бей!

Появляется стальная бабочка, взмахивает мерно крыльями. Волчица – ещё один витаморф, гордость Реганы. Сотворила её из стилета трёхгранных, найденного пять лет назад у волшебного источника, несколько месяцев чары плела, пока металл не ожил. Голубой свет охватывает бабочку, преобразует, через мгновение к живодреву несётся стилет, охваченный голубым ореолом. Волчица входит в огонь, входит в кору, входит в астральное тело выродка. Живодрев ревёт, пронзённый болью, но боль для него лишь начинается: от ореола Волчицы вспыхивают астральные нити, голубое пламя бежит по ним к средоточию, к астральным узлам.

– Вот и всё, – говорит Регана, когда живодрев сгорает. – Адамант и Антрацит, проследите, чтобы не начался пожар.

Дальнейший путь прошёл без происшествий, уже через час были у хитиновой стены в человеческий рост, окружавшей Жемчужину. Взглянув на это образование с достаточной высоты, простой человек вряд ли бы что-нибудь понял, маг же рисковал лишиться чувств. От изумления. Ибо в оправу хитиновых стен была заключена животная клетка, увеличенная до размеров небольшого посёлка. Кисель цитоплазмы расходился своеобразными улочками, эндоплазматическая сеть петляла подобием запутанного переулка, округлыми домиками громоздились рибосомы, и так далее, и так далее. А в центре, ратушей за камнем стен, окружённое слоями прочных мембран ядро, узел и на астральном плане, и на физическом. В том, что вырастили Жемчужину не саламандры, Регана была уверена, оставались чёрные цверги, но то лишь гипотеза, ибо знаний об астральной магии цвергов, тем более чёрных, ничтожно мало. Сама изучать Жемчужину она и не пыталась – какое уж там, когда все силы уходят на защиту от астральных возмущений! – но щедро пользовалась знаниями, оставшимися в Астрале от саламандр. Пусть сохранились лишь фрагментарно, Регане было достаточно. Клетка представляла собой настраиваемый лабиринт – вот, что самое главное – с ней становилась доступной телепортация.

В толще хитиновых стен по всему периметру устроены комнаты контроля, укреплены кристаллическими плитами. Одну из таких комнат Регана превратила в телепортационную камеру, куда и поднимается, Волчица порхает следом, Адаманту и Антрациту наказано ждать внизу. Через несколько минут волшебница на месте – открывает шлюз, входит. Поперечная перегородка делит камеру на две части: в первой от входа склад и приёмный диск, во второй в ряд инъекционные коробы. Регана переходит в Астрал, смотрит узоры: свой, лабиринта и, самое главное, некроманта Самшита, которого предстоит перенести.

– Так, понятно, – говорит, вернувшись, Волчице, – слизняки, муравьи-крючники, белый коралл.

Берёт на складе банки с необходимым, проходит через арку к коробам, три раскрывает. В один вытрясает слизней размером с ладонь, в другой – муравьёв с красиво скульптированным телом, в третий отсыпает белого порошка. Перевод рычага отправляет содержимое коробов, сшитых из хитиновых пластин, в клетку, реакция начинается незамедлительно. Регана так до сих пор и не разобралась: то ли дело в некоем усилителе, установленном саламандрами, то ли в метаболизме Жемчужины, когда воздействие оказывает и крупица, а узор меняется от края до края в несколько мгновений. Впрочем, интерес праздный, на скорость и безопасность телепортации эти вещи не влияли.

– Готов? – спрашивает у Самшита в Эфире, где тот не старик, а шестирукий гигант.

– Бери в коготки, крылатая, – следует ответ, – неси через океан.

Перенести через Астрал из одной точки Эфира в другую проще простого, с Сущим сложнее, ибо конечный мир. Необходимо промежуточное звено, астрально-физический мост, и выход был найден: узор лабиринта. Основы лабиринтостроения, как и людской витамагии в целом, заложил великий Преор – не только волшебник, но и борец за свободу волшебства. Знал бы он, что теперь есть стандарт – маналит и эларий, теперь есть учёт – лабиринты вне описи подлежат уничтожению, как и маги, их создавшие. Наверное, когда-нибудь доберутся и до Жемчужины, но не скоро, ибо очень уж не похожа на стандартный лабиринт, совсем другой отпечаток в Астрале. По крайней мере, новая хозяйка острова Ноос на это надеялась.

Регана начинает заклинание, тянет нить света. От своего узора ведёт к узору Самшита, затем к лабиринту, от него снова к Самшиту, возвращается в свой узор. Структуры клетки подобны оркестру, Регана – дирижёру, рождают в единстве мелодию. Физическое тело Самшита, по сути, остаётся на месте, изменяются лишь координаты положения в пространстве и времени, и на приёмном диске он в той же позе, в какой находился до перемещения – сидит, скрестив по-южному ноги.

[2]

Самшит и Регана в её личном великом книгохранилище, расставляют кристаллы для игры в узор. Придумана эта забава всё тем же Преором, витамагом из витамагов, для витамагов же и предназначена, но можно и с некромантом сыграть, когда вариантов нет. Диск для игры вырезан из волшебного дерева, отполирован до желтизны, сеть игровых полей делит на дуги и квадраты. Десять кристаллов в линию со стороны Самшита, десять со стороны Реганы, у неё кристаллы в виде фигурок мехоморфов, у него – в виде боевых богомолов.

– Ай, да я, – спохватывается Самшит, – совсем забыл! Книгу же тебе для коллекции подыскал, весьма любопытный гримуар.

В деревянной ладони некроманта появляется оправленный в кость кристалл, протягивает.

– Мои благодарности, – Регана берёт осторожно, – и что бы я без тебя делала?

– Знамо что, – отзывается некромант с лёгкой улыбкой, – одичала бы.

На место расправы с живодревом Самшит пожелал взглянуть через Эфир, застыл на мгновение, скованный трансом. В отличие от витамагов, у некромантов транс простой, передвигаться сразу на нескольких планах возможности нет. В округлых глазах Самшита жёлтый отблеск, лицо изрезано морщинами, редкие седые волосы собраны сзади в хвостик. Окинув взглядом его невысокую, но прямую фигуру, Регана в который уже раз ловит себя на мысли, что не только правая рука от локтя, но и весь он как бы из дерева, такое создаёт впечатление.

– Ай, красиво, – сказал некромант, вернувшись из транса, – ай, любопытно!

– Ты об эфирном теле этого выродка, – спросила Регана, – или о том, каким образом я его уничтожила?

– И о том, милая, и о том. Кстати, в Ясене, этой столице живоделия, вывели новый вид страж-деревьев, тебе будет интересно узнать…

Звучит элегия «Нежные ночи» – лучшее произведение Зельды Лучистой, по мнению Самшита. Скрипнув деревянными пальцами, он передвигает кристалл, делает первый ход. На эфирном плане фигурку богомола накрывает серое облачко, превращает в прозрачную нить, нить раскрывает перед Реганой галерею образов. «Значит, издалека решил начать, старый плут, – думает она, – от самого, что называется, истока? Ну, что же, посмотрим…»

Заклинательница жизни и заклинатель смерти, узоры их переплёл четыре десятилетия назад проект «Изумрудная стрекоза». Предметом изучения была особая каста южан, шпионы-смертники, обладавшие способностью мгновенно умертвлять не только своё физическое тело, но и эфирное. Многих трудов стоило добыть смертников живыми, ещё больших – разгадать тайну их умения. Однако же разгадали: умение даровал паразит, живущий в спинном мозге, активный лишь на астральном уровне, да и там способный прятаться до невероятного искусно. На физическом плане, при достаточном увеличении, паразит имел вид прозрачной нити, почему и назван был червём астральным нитевидным. Сейчас воспоминания, эмоции и мысли Реганы меняли узор на диске, но видеть это мог только Самшит – в том и состояла суть игры. Регана, в свою очередь, понимала: стоит допустить ошибку в плетении узора, и один или несколько её кристаллов обретут статус метаморфа-смертника.

– Вот так, – прозванная Гарпией выдвигает пятый, шестой и седьмой кристаллы, на эфирном плане те вытягиваются ясенями.

Чем свежее переживание, тем более оно острое, а схватка с живодревом Самшита впечатлила. Бой он видел от начала и до конца, никаких сомнений, в Эфире след глубокий. Расчёт волшебницы оказывается верным: в центре диска поднимается чёрный исполин, от него расходится паутина чар...

Лучи Игнифера играли на надкрыльях шлюза, Регана раздвинула их простым заклинанием.

– Р-ревуны! Р-ревуны! – голова Адаманта высунулась меж листьев невысокой пальмы, – бер-регите честь!

– Кстати, о попугаях, как всё чаще называют южных пиратов, – сказал Самшит, – следишь за событиями у Мяо и Макуны?

– А какие там могут быть события? – удивилась Регана. – Сколько себя помню, у островов Мяо и Макуна всегда какая-нибудь возня, ибо выход из Водораздела, и точка не менее важная, чем залив Драконьей лапы, но почему-то считается, что более доступная.

– Ай, не скажи, сейчас там любопытно! – возразил некромант. – Несколько пиратских братств объединилось под стягом Неразлучников, возглавил рейд Лим, известный заклинатель Ветра.

– Подожди-подожди, – изогнула бровь Регана, – насколько помню, Лиму ещё нет и двадцати, и уже стал во главе эскадры?

– О том и речь, милая, о том и речь, – покивал Самшит. – Только послушай, какую штуку они придумали…

Постукивая деревянными пальцами по диску, Самшит разворачивает галерею образов, ведёт дорожка в город Ясень – крупнейшую исследовательскую базу Живого леса. Там Регана проходила практику по астральной магии, наиболее яркие воспоминания связаны с фигурой наставницы Агаты.

– Ай, чувствую, у тебя уже готова западня, – вздыхает некромант, – но делать нечего, мой ход.

Два крайних кристалла некроманта передвинуты вперёд на поле, в Эфире превращаются в агаты, по левой и правой дуге диска расходятся живые пятна.

– А как же, – улыбается Регана, – у меня западня на западне!

Основной мотив узора ей уже понятен: флора и фауна, в этом русле партия и будет развиваться. Над ходом размышляет долго, правое запястье в жесте концентрации прислонено к губам, кончики указательного и большого пальцев соприкасаются. Останавливается на том, что соединяет первый, второй, третий и четвёртый кристаллы неразрывной линией, дабы следующим ходом преобразовать в лабиринт. Риск, конечно, большой, зато ясени можно будет перебрасывать сразу в стан врага, через три хода они как раз вырастут до страж-деревьев. Вкупе с живодревом атака должна выйти сокрушительной.

Несмотря на статус друга, лучи – жёлтый, голубой и оранжевый – проверили Самшита тщательно, только после этого разошлись плиты, открывая ступени лестницы.

– Усилила, ай, усилила – насквозь прожигает! – погрозил деревянным пальцем некромант, полузакрытый глаз, вырезанный на деревянном же предплечье, мигнул зелёным.

– Если только самую малость, – пожала плечами Регана. – Просто ты давно ко мне не заглядывал.

Спустились к высокой, но узкой двери, одинаково хорошо укреплённой и в Сущем, и на эфирном плане, и на астральном. Спорхнувшая с плеча Реганы Волчица заполнила углубление своеобразной замочной скважины, в Астрале прозвучала мелодия, и дверь открылась.

– Прошу, – прозванная Гарпией повернулась к некроманту, сделала приглашающий жест. – Если не возражаешь, то начнём, по традиции, с игры в узор...

Скрытых линий на диске больше не осталось, Самшит смотрит на вязь узора, качает головой:

– Разбила, суровая, на голову разбила!

– Ещё партию? – предлагает Регана с хитрым прищуром.

– Нет, прервёмся, – качает головой некромант, – пришло время поговорить о серьёзном.

– Она снова меня ищет? – спрашивает Регана просто, ибо давно уже догадалась, кто срочному визиту Самшита причиной.

– Кажется, да, – кивает некромант, – но полной уверенности нет.

– Ладно тебе, не ходи вокруг да около, – Регана выбивает по диску дробь, – излагай.

[3]

Порой Регана завидовала способности некромантов без труда входить в состояние так называемого правильного сна. Вот и сейчас Самшит в блаженной пустоте, а она уснуть не может, всё плетёт узор из мыслей, эмоций и воспоминаний, как будто не на мягком ложе, а перед игровым диском. Впрочем, так и есть, только партия совсем другого свойства, совсем другого свойства противник...

Зелёный мор распространялся по Луту быстро, в считанные часы охватил пристань и прилегающие части города. Однако, не менее быстро действовали и витамаги: используя все доступные лабиринты, стянули к южной столице лучших алхимиков, лучших некромантов, и лучшие из астральных магов, конечно же, тоже были здесь. Элементы астральной магии одинаковы и для людей, и для саламандр, но принципы построения заклинания, тон мелодии, отличаются в корне, в чём и состоит сложность создания контрчар. Яд зелёных колибри успел заполнить две трети города, прежде чем заклинание саламандр удалось распутать, затем снова переплести, но уже в противоядие. Одним из лучших витамагов в том противостоянии чар была Каванга – родная сестра Зельды Лучистой, тётя Реганы.

– Так ты выжила? – сказала она племяннице, когда явилась в сопровождении свиты в их дом. В голосе ни капли сочувствия, как и во взгляде вытянутых, зауженных кверху глаз.

– Да, – сказала Регана тихо, будто оправдываясь, живые цветы ожерелья трепетали от её боли и страха.

Каванга продолжала племянницу рассматривать, как если бы увидела удивительное насекомое, а в груди Реганы впервые по отношению к тётке колыхнулось что-то горячее. Тогда она толком и не поняла, что же именно, но теперь знала – это начала переплетать их узоры ненависть.

Устав ворочаться с боку на бок, Регана одевается, спускается на рабочий ярус. «Словно в себя саму спускаюсь, – думает она, – на более глубокий уровень». Работа помогает, работа отвлекает, но ненадолго – воспоминания проникают и на глубину, обрушиваются валом, подобно потоку, перехлестнувшему через плотину.

Когда не стало родителей, Регану хотел забрать к себе Эрих, дедушка со стороны отца, но Каванга решила иначе.

– У девочки дар, – заявила безапелляционно, – а даром пренебрегать нельзя.

Так Регана попала в женскую магическую школу на острове Барба. Сказать, что устав школы был суров, не сказать ничего: никаких игрушек, никаких сладостей, никаких украшений, а ещё ученицам выбривали наголо голову, что подействовало на Регану в день прибытия, как заклинание оглушения. Врагами в классе она обзавелась быстро, но больше всего доставалось от наставницы Анкобры, и выглядевшей, и одевавшейся как мужчина. Как узнала Регана позднее, достаточно для этого повзрослев, на острове цвела пышным цветом однополая любовь, и, в общем, с наставницей ей не повезло крупно. Так же не повезло и с наставницей Агатой, когда проходила в Ясене практику, и только тогда она поняла, только тогда разглядела за мужеподобными фигурами наставниц змеиную улыбочку Каванги.

Регана крутит астральную сферу, проверяет, в порядке ли узор лабиринта, но думает об узоре другом – узоре мира. В тот самый день, когда Лут был отравлен зелёным мором, она почувствовала, что мелодия мира искажена, изломана, и жизнь свою поклялась положить на то, чтобы исправить, превратить Диссонанс в Гармонию. Как же была удивлена, узнав в своё время, что Диссонанс – закон, а не нарушение.

[Арык]

Скрытый текст - [Год шестьдесят пятый] Контрапункт:

Закатный океан, остров Ноос

[1]

Весной и осенью на остров Ноос приходят лазурные ливни, начало – строго в день равноденствия, продолжительность – от месяца до двух. Как и в любом другом случае магических осадков, опасность в непредсказуемости: смешанный с влагой Ихор может обернуться, к примеру, лепестками лилий, но может и мелким камнем, и ледяными стрелами. Гнездо-3 защищает Регану надёжно, но как защититься от одиночества? Почему-то во время ливней оно ощущается острее всего, и ливни же делают телепортацию недоступной – смешанный с влагой Ихор погружает Жемчужину в сон. Невольно пожалеешь, что лабиринт кустарный, а не стандартный, когда работа в любое время года, когда защита от запутанности и внешних искажений, и прочая, прочая.

Над чаем, крепким и душистым, поднимался пар – слепленная из волшебной глины кружка не давала остыть, над кристаллом, что был вставлен в приёмник, поднималась проекция книги, из раструба музыкального артефакта рвались раскаты симфонии Девятый вал. Регана пыталась сосредоточиться на читаемом, но сосредоточиться не получалось. То ли шум дождя отвлекал, то ли ломота в запястьях, но точно не музыка – музыка ей не мешала никогда.

Прозванная Гарпией потянулась, сцепила пальцы в замок, покрутила, взяла кружку, отпила осторожно горячий чай. Раскаты симфонии становились тише, но насыщеннее, приближалась кульминация, Регана, вслушиваясь, прикрыла глаза. Магия астральной музыки превратила её убежище в маленький кораблик, на кораблик обрушивались со всех сторон громады волн. Нужно было вслушаться ещё пристальнее, раствориться в музыке, чтобы уловить едва различимое постукивание, вплетавшееся в Девятый вал своего рода контрапунктом. «Так вот, в чём дело», – Регана открыла глаза, поставила кружку в углубление на столешнице, поднялась. Почувствовав напряжение хозяйки, медузосветы замерцали красным, свернувшийся клубком у кресла белый пушистик вскочил, поднял фасетчатые глаза, встрепенулся чёрный попугай, сидевший на жерди между книжными шкафами, проскрежетал:

– Гар-рпии! Гар-рпии!..

Пижаму сменяет комбинезон с элариевыми вставками, на плечо садится бабочка-витаморф. Регана поднимается на ярус выше, проверяет систему защиты – всё в порядке, не повреждена. Следовательно, одно из двух: либо угрозы нет и малейшей, либо слишком велика. А перестук уже отчётливо:

– Тук, тук-тук, тук-тук…

По хитину пола мягкий травянистый ворс, делает бесшумными передвижения как двух кристальных ежей, так и их создательницы. Антрацит занимает место между хозяйкой и ступенями лестницы, ведущей к шлюзу, Адамант от Реганы справа. Готовая к мгновенному магическому удару, она открывает створы, вскидывает руки, замирает сжатой пружиной. Пару мгновений не происходит ничего, затем на ступенях появляется птичка, Регана едва не сминает её кулаком магии, но не сминает, потому что узнаёт по произведению мастера. Со ступени на ступень перескакивает механическая ласточка, дело рук алхимика Аристарха, больше известного, как Маска...

Начиная со знаменитого похода Терракса, людям была известна самая сильная сторона саламандр, но только с развитием витамагии увидели, что там же и наиболее слабое место. Речь о квазисуществе, создаваемом астральной магией наивысшего уровня, об огненной саламандре. По сути, огненная саламандра – воплощённая идеальная власть, ибо каждая из саламандр, участвующих в её сотворении, отдаёт частицу своего огня. Создание это неуязвимо, пока жив хоть один член группы, его сотворившей, но сразу исчезает, если та же группа создаёт новое квазисущество. Здесь, собственно, и слабое место: в случае, если бы людям удалось создать для той же группы суррогат с точно таким же узором, но более мощный, группой можно было бы управлять. Ряд проектов «Кольцо» данной задачей и занялся, символом его стала змея, кусающая собственный хвост.

К моменту, когда в ряды магов «Кольца» вступила Регана, тому шёл уже второй век, материала – как теоретического, так и практического – были наработаны воистину горы. Вновь принятых проверяли, сортировали, затем разбивали на звенья по три: алхимик, некромант, витамаг. Начиная с нового, третьего тысячелетия от Разделения, по такому принципу работали все волшебники «Кольца». Регана попала в одну связку с Самшитом, отношения с которым к тому времени перешли из разряда «некрепкая любовь» в разряд «крепкая дружба», а также Маской – предметным магом столь же сильным, сколь и своеобразным. Именно их звену удалось найти искомое, переплавить материал многих и многих лет в одно-единственное заклинание, в Огненный Камертон.

На металлических крыльях ласточки щербинки – след кислоты, след лазурного ливня, решившего встретить гостью именно так. Горячий приём, ничего не скажешь, но защита у механической птицы хорошая, и не такое бы выдержала. Ласточка и цела, и резва, и спешит передать сообщение. Проделав несколько заклинательных жестов, Регана снимает с весточки печати, снимает единственно верным способом, и механическая птица запрокидывает голову, над распахнутым клювиком поднимается сотканная из света и тени проекция. Как всегда, фигуру Аристарха скрывает плащ, обшитый измельчённой драконьей чешуёй, как всегда, лицо скрыто за маской из гибкой драконьей кости, маска скреплена с капюшоном, прилегающим к голове плотно. Когда-то Аристарха обожгло драконье пламя, прорвавшееся через защитный магический барьер, выжил он лишь чудом, обезображен был навсегда. Казалось бы, после подобного должен был испытывать к драконам страх, как самое меньшее, но пути узора неисповедимы, и испытывать он стал чувство родства. Многие видели в нём безумца, помешанного на драконах, лишь единицы знали, что родство действительно есть. К примеру, Регана, которую после заклинания Огненный Камертон Маска называл не иначе как Драконорождённой.

– Приветствую, Драконорождённая! – голос у Аристарха тоже запоминающийся, с особенной хрипотцой. – Как понимаешь, новости скверные, иначе бы мне не пришлось создавать механического вестника. Скажи, мало ли мы тебя уговаривали, мало ли доводов приводили, как опасно оставаться на острове? Нет, клянусь оберегающей маной, нет! А теперь может быть поздно: за жизнями моей, брата некроманта, в особенности же твоей, идут бесформенные. Так говорят драконы, а они, ты знаешь, не ошибаются, если уж говорят...

Регана прикрывает глаза, стискивает кулаки до боли. Что есть бесформенные? Секта убийц, открыто поклоняющихся Дыре, открыто желающих столкнуть в неё мир. Не представляли бы собой ничего особенного – без счёта их, подобных сект и тайных обществ – но на мольбы бесформенных Дыра отвечает, установленный факт, что делает единственными в своём роде. Их боятся, потому что не застрахован никто: убивают бесформенные, руководствуясь какими-то своими принципами, тем, что нашёптывает им Дыра. Отмеченный обречён, как утверждают слухи, ибо бесформенные всегда доводят дело до конца, но слухи есть слухи – не проверишь. Нанять бесформенных одновременно и сложно, и легко: просто тем, к кому приходят сами, предлагая заключить сделку, сложно тем, кто разыскивает ковен своими силами, ибо те всегда тщательно скрыты. Что до оплаты, она всегда разная: редкий артефакт, услуга, жизнь. «Чем же готова расплатиться ты, дражайшая тётя? – думает Регана. – Или наших смертей возжелала сама Дыра?»

– Мы с Самшитом, как и прежде, в Драконьих горах, в убежище, – продолжает тем временем Аристарх, сотканный из света и тени. – Знаю, Драконорождённая, у тебя сейчас ливни, но как только телепортация станет доступна, сразу же перемещайся, прошу! Координаты прежние, здесь им до нас не добраться, а там что-нибудь, да придумаем. Верю в твою силу, надеюсь на твоё благоразумие. До встречи.

От посторонних глаз Ноос защищён хорошо, что не столько заслуга Реганы, сколько саламандр, но против бесформенных этого, конечно же, мало. Визит их – дело времени, особенно после того, как прилетела механическая ласточка. Однако, острова Регана не оставит, путь в убежище – не её путь. Нечего и думать, назад из Драконьих гор будет не выбраться, всё равно что заживо себя замуровать. Лучше погибнуть в неравном бою – вот её выбор, ибо она – Гарпия.

[2]

Сон после продолжительной бессонницы терзал не меньше, чем сама бессонница, перенёс Регану в пустыню Сухар, на полигон, где проходили первые испытания Огненного Камертона. Снова перед ней было десять саламандр, жмущихся друг к другу, особенно выделялись мать со змеёнышем на руках – то сливались в одно, то разделялись. Со всех сторон окружала механика наблюдения и контроля, для Реганы было сооружено возвышение, для саламандр – загон.

– Даём эларий, – сказали наблюдение и контроль через пластинку длинноговорителя, приклеенную к её виску, – будь готова действовать незамедлительно.

– Я готова, – отозвалась Регана, – приступайте.

Одна из основных особенностей металла эларий – запоминать чары, и он запомнил заклинание огненной саламандры, созданное людьми искусственно, рассчитанное на тех десятерых, что в загоне, и воспроизвёл. Саламандры заметались, заголосили, потому что мелодия заклинания их насиловала, изощрённо насиловала, на всех трёх уровнях Сопряжения. А потом родилась огненная саламандра – совсем небольшая, размером со змеёныша, что по-прежнему был на руках у матери, закрутилась, бросаясь на прутья загона, норовя пробить защитный барьер.

– Внимание! Начинаю заклинание!..

Регана действовала незамедлительно, Регана повела свою мелодию, сплетая десять узоров в один. Стоило огненной саламандре её услышать, как перестала метаться, собрала из простых один большой ком, забралась в середину. Регана тем временем, работая через глубокий транс на трёх уровнях Сопряжения сразу, создала Камертон, и ударила, и он зазвучал. В загоне появилась ещё одна саламандра, гораздо крупнее первой, устремилась к слепленному из тел кому, разворошила. Две огненных саламандры схватились, покатились клубком, Регану на возвышении трясло и корчило. О чём-то кричал приклеенный к виску длинноговоритель, но она уже ничего не слышала, кроме одного – сонаты Гарпии, внезапно зазвучавшей в сознании, заполнившей его целиком. В гарпию созданная Камертоном саламандра и превратилась – и пламя крыльев, и пламя когтей, и пламя зубов – разорвала соперницу, принялась рвать подопытных.

– Хватит!..

Регана остановила гром и грохот сонаты, остановила огненную тварь, взяла под контроль своё физическое тело. Сжечь огненная саламандра успела только двоих – мать и ребёнка – неприятно, но в пределах погрешности. В остальном же результат был превосходный: от узоров простых саламандр, пройдя через огненную, к пальцам волшебницы протянулись нити света – бери! управляй! И она ухватила, и потянула, а по нитям хлынула боль – боль тех, что в загоне, разорвала на части огненными крыльями и когтями, выбросила из сна...

Очнувшись от кошмара, Регана слышит тревожный перезвон, тот сам собой рвётся из Астрала. «Нет, не сам собой, – понимает спустя мгновение, – это проснулась и запела станция, а такого за Гнездом-3 ещё не наблюдалось. Уже бесформенные? Быстро же они, если так…»

Спустя несколько минут Регана на нижнем ярусе, у астральной сферы, витаморфы рядом. Призрачная сфера бурлит, бушует, как и то, что надвигается на остров Ноос с востока. Регана крутит столешницу и так, и эдак, нажимает на знаки, но понять, что же это такое, всё равно не может. Аномальное усиление лазурного ливня? Вызванное волшебством цунами? Элементаль Плазмы? Не то, всё не то…

– Это остров, – шепчет она, наконец-то поняв, – призрачный остров!..

Стремительно выцветая, из оранжевой сфера становится синей, а Регана начинает слышать голоса – множество голосов. Шелест их туманит сознание, и сознание, покорное, следует к крутящемуся в сфере водовороту, падает, исчезает…

Заклинание Огненного Камертона сыграло роль последней капли: после него противостояние Реганы и Каванги из негласного стало гласным, из холодного – горячим. Как же, как же, заклятье, поставившее точку в Тысячелетней войне, создала ничтожная племянница, а не великая тётя. Но дело было не столько даже в тщеславии, не столько в ненависти, взаимной и давней, сколько в том, что одна служила Гармонии, а другая – Диссонансу, одна искала способы изменить мир, другая – оставить прежним. Регане Огненный Камертон явил истинный облик тётки, Каванге – истинный облик племянницы. Так началась их война, их игра в узор – партия, растянувшаяся на годы. Увы, но преимущество было на стороне Каванги, Регана теряла позицию за позицией, слава её из доброй стремительно превращалась в дурную, и так до тех пор, пока не стала страхом и ужасом нового тысячелетия – Гарпией. Пришло время скрываться, и Регана скрывалась, инсценировала свою смерть, причём не единожды, но её неизменно находили, вытаскивали из укрывища, и всё начиналось сначала. Однако, хороший игрок в узор тем и отличается от посредственного, что умеет ждать, и ждать правильно…

Синий свет лишил Регану физического тела, как и эфирного, и трёх астральных, пространство вокруг предстаёт эллипсоидом, суженным сверху и снизу. «Яйцо, – вспыхивает мыслью Регана, – вид изнутри». Сама она подобна желтку, только из света, от «желтка» к внутренней поверхности «скорлупы» тянутся нити золотисто-жёлтых и оранжевых лучей, от «скорлупы» к «желтку» тянутся синие. «Это мои мысли, – снова вспыхивает Регана, – моё сознание».

Нити стремительны, движения их постоянны: коснуться, исчезнуть, вспыхнуть снова. Направив к «скорлупе» не одну нить, а сразу пучок, Регана переносится в Гнездо-3, на нижний из ярусов. Происходящее там отмечает во всей полноте, но без эмоций, без ощущений, лишь мысленно. Антрацит и Адамант плавятся, стекают по капле на хитиновый пол, потому что один подавляет враждебную магию, а другой усилил его умение. Обернувшаяся трёхгранным клинком Волчица повисла между хозяйкой и астральной сферой, пытается разорвать связь, режет одну синюю нить за другой.

– Недостаточно, – гремит откуда-то голос, и голос этот – её, Реганы, – недостаточно информации…

Возвращается в «яйцо», перенаправляет пучок лучей, те расходятся веером, снова собираются в точку. Теперь перед Реганой Жемчужина – проснулась, бурлит, бушует, не позволяя острову-призраку приблизиться. Тот тянется, будто щупальцами, снопами синего света, но уступить, похоже, придётся ему. Регана успевает ещё раз вернуться в «яйцо», найти через него Самшита и Маску, ухватить, потянуть, затем всё пропадает, потому что Волчице наконец-то удаётся разорвать связь.

[3]

Регана покрутила в пальцах осколок минерала, посмотрела на Самшита, на Маску. На физическом плане минерал имел густой синий цвет, на астральном от осколка расходились нити синего света. Декаду назад именно они, эти нити, лишили Регану рассудка и памяти, но они же помогли и вернуть. С названием для минерала, что образовался в результате столкновения с островом-призраком, долго не думали – ноонит.

– Вы понимаете, что теперь у нас в руках? – спрашивает Регана. Самшит расположился в одном углу её личного великого книгохранилища, Аристарх – в другом, сама она за рабочим столом.

– Сложно поверить, Драконорождённая, – говорит Маска, – но, кажется, тебе посчастливилось лицезреть феномен, известный как Блуждающий остров. Клянусь жаром драконьего пламени, это был он!

– Ай, посчастливилось, так посчастливилось, – качает головой Самшит, – едва с жизнью не распрощалась! А ещё посчастливилось, что этот, с позволения сказать, феномен, прошёл с востока, а не с севера, не то пришлось бы иметь дело с разумными ревунами…

– Не о том говоришь, брат некромант, – горячится Маска, – не о том! Только представь, какая мощь, если весь этот остров из ноонита! Потому и пребывает в перманентной телепортации, потому и недостижим!

– На самом деле, – улыбается Регана, – оба говорите не о том. Теперь в наших руках ключ к ментальной магии – вот, где главное. До сих пор она считалась недоступной, ибо лишает разума, с ноонитом же доступ открыт. Свойства минерала ещё изучим, подробно изучим, но с основным уже ясно: возможность заниматься ментальной магией без опасности обезуметь.

На плечо Реганы садится стальная бабочка, по крыльям узор, оставленный Блуждающим островом, боевые шрамы. Адаманту и Антрациту повезло меньше, их больше нет. Бросив взгляд на Волчицу, Регана на миг прерывается, когда продолжает, в голосе её пламя:

– Теперь в наших руках могущество. За нами идут бесформенные – рок, от которого ещё никому не удавалось уйти? Хорошо, мы их встретим, противопоставим року магию мысли. Если проиграем, то проиграем, пусть рок ликует, если же одержим победу, поднимем над миром новый камертон – ментальный.

Взглянув на Самшита, взглянув на Аристарха, кладёт открытую ладонь на столешницу.

– Ай, не случайно всё это, предначертано, – некромант поднимается, семенит к столу, накрывает ладонь Реганы своей, деревянной. – Потому я с тобой, крылатая, конечно, с тобой.

– Клянусь непреложностью маналита, я тоже! – подходит Маска, поверх деревянной ладони ложится его, в перчатке из чёрной драконьей кожи.

– Да будет так, – Регана накрывает их ладони своей второй, – да будет так.

С плеча слетает стальная бабочка, садится на самый верх, подобно печати, скрепившей договор.

[Арык]

Скрытый текст - [Точка сборки-5] 3т:

Знаешь, Ментал, что поняла, создавая Волчицу, лучшего из своих витаморфов? Общего между людьми и бабочками больше, чем принято считать. Мысль эта, можно сказать, открыла в 3т новый раздел, пусть, как таковой, Теории трёх тогда ещё и не было. Речь о следующем из фундаментальных принципов разделения, а именно о весе высшего тела, или Весе, как обозначили мы его в 3т. Если говорить просто, Вес – вся совокупность опыта, собираемого душой воплощение за воплощением. Нельзя измерить его непосредственно, ибо величина Предела, но можно косвенно, по следу, что оставляет тот или иной тип. Вот здесь-то и выясняется, что ближе всего разделение по Весу ни к чему иному, как к стадиям развития бабочки. В качестве примеров возьму свои воплощения, благо ипостась модуля позволяет.

1) Плавающий тип.

Имя: Рута;
Воплощение по счёту: первое;
Аналогия со стадиями развития бабочки: гусеница.

Разделение по Весу напрямую связано с разделением по преобладанию, что в отношении человека с малым Весом проявляется в следующем: элементы его высшего тела, выражаясь языком 3т, плавают. Другими словами, явно выраженного преобладания нет, величина элементов приблизительно одинакова, границы между ними размыты. Отсюда и то, как Вес зарабатывается – ещё один термин 3т – человек плавающего типа пробует себя как можно в большем числе областей, но ни в одну не проникает при этом глубоко. Подобно дегустатору, он переходит от стола к столу, от блюда к блюду, дабы понять, где самое вкусное, какая кухня наиболее близка. В этом, собственно, и состоит цель жизни человека плавающего типа – найти свою нишу, свой путь. Чем раньше искомое будет найдено, тем скорее начнётся процесс превращения гусеницы в куколку.

Как и элементы, что их составляют, люди плавающего типа тяготеют к скученности. Для них первостепенно мнение большинства, а не собственное, чувство локтя, а не индивидуальность. Качество замещается количеством, и собственный малый Вес уже не кажется таким малым.

2) Переходный тип.

Имя: Рагнар;
Воплощение по счёту: четвёртое;
Аналогия со стадиями развития бабочки: куколка.

Переходный тип – это тип, внутри которого бушует война, война между элементами. Именно здесь количество переходит в качество, именно здесь один из элементов высшего тела становится преобладающим. Такая жизнь всегда переломна, полна испытаний: война внутри перекликается с внешними потрясениями. Человеку переходного типа нужно сделать выбор в пользу того или иного элемента, выбор окончательный и бесповоротный, и создаются такие условия, чтобы сделал он его сам, без каких-либо влияний со стороны. Спроси, Ментал, задай вопрос, на что это похоже, и я отвечу: куколка.

До линии перехода человек выбирает путь, после линии – путь выбирает его. Элемент, ставший преобладающим, обретает статус центрального, узлового, жизнь высшего тела протекает теперь через него. Человек больше не ищет, не работает вширь, а начинает работать вглубь – укореняться, если языком 3т.

3) Коренной тип.

Имя: Регана;
Воплощение по счёту: седьмое;
Аналогия со стадиями развития бабочки: имаго, взрослое насекомое.

Люди не драконы, потому никаких неразрывных связей с протоэлементом процесс укоренения не создаёт. Наиболее подходящая здесь аналогия – силы гравитации, когда небесное тело большой массы влияет на тела меньшие, расположенные поблизости. Сами же типы, плавающий и коренной, уместно сравнить с молодым гибким побегом и большим деревом, либо с волшебной незамерзающей водой и твердью тороса. Благодаря малому Весу человек плавающего типа и потрясения переживает легко – молодой побег только гнётся под порывами свирепого ветра, тогда как дерево согнуться может лишь до определённой степени, а потом ломается. Человеку плавающего типа мало дано, но мало и спрашивается, сила человека коренного типа в большом Весе, но это же делает и уязвимым, и там, где вода находит лазейку, торос принимает удар.

Благодаря большому Весу, людей коренного типа не сдвинуть с места различного рода веяниями и суетой, в то время как людей плавающего типа эти силы гоняют, как корабль, оставшийся в море без парусов. Там, где человек плавающего типа скользит по поверхности, человек коренного типа ищет суть, там, где первый видит лишь одно решение, второй видит весь их спектр. Потому, как правило, плавающий тип – это количество, которым управляют, а коренной тип – это качество, которое управляет.

Таким образом, уместно говорить не об одном мире людей, а о трёх: мир плавающих, мир переходных, мир коренных. То, что подходит одному типу, не годится для другого, бессмысленно ставить перед ними одну и ту же цель. Однако, можно расположить цели людей плавающего, переходного и коренного типов так, чтобы вели в одном направлении, к чему и стремится 3т.

[Арык]

Скрытый текст - [Год семидесятый] Ментал:

Закатный океан, остров Ноос

[1]

Освободить Гнездо-2, северную станцию, большого труда не составило: мозг ревунов оказался развит достаточно хорошо, чтобы на него можно было воздействовать ноонитом. После годов, проведённых на острове, Регана и не сомневалась, что ментальный отклик у этих человекоподобных высокий. По узору она вычислила вожаков, вплела синие нити, и готово: ареал сместился восточнее и южнее.

– Ай, разве же можно здесь что-либо поделать? – сокрушался Самшит, заглянув в пролом на месте шлюза. – Сплошные испражнения и шерсть, шерсть и испражнения!..

– Ничего, брат некромант, – сказал Аристарх, – вычистим, расширим, укрепим. Клянусь мудростью Страфедона, жилище у нас с тобой будет ещё лучше, чем у Драконорождённой!

– Беру на себя очистку, – сказала, в свою очередь, Драконорождённая, – о шерсти позаботятся одни очень хорошие бабочки, об остальном – одни очень хорошие жуки.

Как когда-то в «Кольце», каждый работал на своём уровне Сопряжения, потому справились быстро, за каких-то полмесяца.

– Ай, и не верится, что всё это мы, – наслаждался результатом Самшит, – своими руками.

– Я же говорил, брат некромант, – вторил Аристарх, – и чисто будет, и широко, и крепко!

– А у меня всё равно лучше, – улыбалась Регана.

Бесформенные пришли на Ноос через месяц после столкновения с Блуждающим островом – ещё один катаклизм. Разница была в том, что этого катаклизма ждали, готовились тщательно. Лазурный ливень шёл на убыль, потому ничего убийственного в отношении гостей, лишь неприятный запах, как если бы с небес лились жидкие помои, другое дело хозяйка острова – как раз убийственным и намеревалась встретить.

– Время пришло, Драконорождённая, они здесь! – говорит Маска. – Капсулу я подготовил, камень поставил тот самый, с меткой. Да направит тебя пылающая кровь драконов!

– Если верить эфирным ловушкам, их только двое, – говорит Самшит, – но ловушки, сама понимаешь, могут и ошибаться.

Алхимик и некромант в её личном великом книгохранилище, сама Регана только что появилась из спальни, протирает глаза. Как же крепко она спала, если эти двое успели не только проснуться по сигналу тревоги – звонкой трели, рвущейся из раструба музыкального артефакта – но и капсулу проверить, и Эфир просмотреть? «Старею, – думает Регана с горечью, – облетают с Гарпии пёрышки…»

– Как Жемчужина, – спрашивает, тем не менее, деловито, – сон столь же глубокий, как и у меня?

– Столь же беспокойный, как у тебя, – отзывается Аристарх со смехом, – так я бы сказал.

– Проснётся, ай, проснётся, – добавляет Самшит, – когда станет громко.

– Главное, чтобы до того не проснулась, – Регана касается севшей на плечо стальной бабочки, – а там уже будет не важно.

Что-то старое, почти позабытое, расходится пламенем по жилам хозяйки острова Ноос, делает ярким узор. Жажда боя – вот, что это такое, предвкушение схватки с сильным противником. Сюда, бесформенные, сюда, когти и зубы Гарпии истосковались по крови…

Освободить Гнездо-1, центральную станцию, стоило многих и многих трудов: гидры были равно устойчивы как к стихийному волшебству, так и к заклинаниям Сопряжения. О ментальном воздействии речи, конечно, не шло, но Регане удалось соединить в одном заклинании витамагию и магию мысли: брошенный в логово брусок элария расколол вид на два, запустил механизмы агрессии, и те работали, перемалывали, пока выводка не стало. Змея, кусающая собственный хвост…

– Ай, любопытно, – Самшит сжимал и разжимал деревянные пальцы, – сколько здесь дыр, сколько дыр! И всё связано, переплетено, будто ещё один лабиринт.

– Треклятые гидры! – скрежетал Аристарх. – Ладно бы станция, так и межстанционные тоннели все изъедены!

– Ничего страшного, – Регана крутила кольцо элария на запястье, – ведь от Гнезда-1 нам всего-то и нужно, что пространство под склад, куда поместим ноонит. Тоннели тоже восстановим, только нужно подумать, с каких муравьёв максиформа будет наиболее полезной, наименее опасной...

Самшит и Маска остаются наверху, провожают взглядами. Регана спускается на рабочий ярус, подходит к неуничтожимой капсуле – находится та на том месте, где когда-то была астральная сфера. По форме это драконье яйцо, полная копия, увеличенная в масштабе один к трём, по материалу почти то же – маналит. Регана касается шероховатой и тёплой поверхности, капсула поворачивается, расходятся пластины, открывая проход. Теперь внутрь, в кресло: ноги в эти зажимы, вот так и вот так, крест-накрест ремни, этот указатель на правое предплечье, голову в кольцо гибкого обруча. Готово. Смыкаются пластины входа, внутреннее пространство капсулы заполняет слабый синий свет – свет пирамидки ноонита, укреплённой в отверстии, что проделано в самом верху, в своде. У свода же, но с внешней стороны «яйца», устроилась и бабочка-витаморф, взмахивает мерно крыльями.

Блуждающий остров уместнее было бы назвать Ментальным, поскольку утягивал, будто в пучину, на ментальный план. Регану, по крайней мере, утянул. Однако, важно первое погружение было отнюдь не своей глубиной, а спонтанным переносом в Гнездо-3 Маски и Самшита.

– Ментальная телепортация!.. – то были первые слова Реганы, когда вернулся разум, когда вернулась память.

Как показал опыт, в отличие от астральной, для ментальной телепортации не требовался лабиринт, лишь умение переходить на ментальный план и сила мысли. Что и говорить, возможности это открывало более чем широкие, потому за испытания Регана взялась сразу же – не жалея себя, рискуя сжечь разум неверным заклинанием, превратить свет ментального тела во тьму безумия. Роль моста между астральным и ментальным планом играл ноонит, всё зависело от того, насколько он, этот мост, окажется прочным, не провалится ли. К счастью, не провалился, к счастью, выдержал.

– Мои дряхлые глаза меня не обманывают, брат алхимик, нет? – Самшит демонстративно коснулся век. – Она взаправду переставила книжные шкафы местами?

– Да, а теперь и обратно, – гудел Маска довольно. – Велика, воистину, велика!

Сидевшая в каучуковом кресле Регана казалась дремлющей, но пирамидка ноонита, стиснутая в пальцах, светилась синим, что говорило о плетении ментальных чар. Пирамидка была ключом, ключ открывал дверь в Ментал, а дальше свет, только свет: здесь отметить пучком многих нитей, здесь оборвать, здесь протянуть новую...

Эфирные ловушки Самшита не обманули – убийц действительно двое. Значит ли это, что визит их лишь для проформы, не из уверенности? Кто их, фанатиков, знает, не разберёшь, сколько синие нити не перебирай. Но знак хороший, определённо хороший, обнадёживает. В обтягивающих костюмах из чёрной тенёты, бесформенные скользят тенями, маски на лицах почти такие же, как у Аристарха. Арсенал впечатляет: иглы, кристальные нити, бруски элария, наполненные боевой магией. Регана берёт под контроль пятерых ревунов, охотящихся неподалёку от убийц, заставляет напасть. «Давайте, незваные гости, покажите себя, – думает, – а я посмотрю». Как таковой схватки и нет, не успевает начаться: троих ревунов разрезает нить тоньше волоса, два оставшихся погибают от ледяных игл, пущенных в глаз. А бесформенные замирают, будто принюхиваются – почувствовали магическое возмущение. «И не надейтесь, – думает Регана, – противостояние Жемчужины и Блуждающего острова силы такими хитрыми узлами затянуло, что не один месяц будут распутываться, где уж тут одну-единственную ниточку углядеть».

– Действуй! – приходит приказ. – Не медли!

Регана не понимает, что это, откуда пришло – голос её ментального тела? сам Ментал? драконы? – но действует, не медлит. Находит на внутренней поверхности «яйца» области, обозначающие ментальные тела убийц, их разумы, касается по очереди пучком света, выбирает более подходящий, плетёт узор заклинания. Сложно, невероятно сложно, но кто-то или что-то подсказывает Регане, как обмануть Дыру, сделать так, чтобы один бесформенный убил другого, полагая, будто убивает отмеченных. И они схватываются, когда заклинание завершено, и понятно, почему их называют бесформенными – такой высокой степени метаморфоза позавидовали бы и саламандры. Регана следит за схваткой с напряжением и восхищением – танец теней, очень красивый танец. Побеждает тот, что у хозяйки Нооса под контролем, срезает противнику голову кристальной нитью, она же не медлит, снова не медлит – берётся за нити ментальные. Заклинание переносит бесформенного на остров Банаба, где у Реганы тоже когда-то было убежище – по другую сторону Водораздела, от Нооса далеко. Перипетии боя убийца не выдумает, когда очнётся на берегу, он их вспомнит в мельчайших подробностях, вдохнёт напряжением разума жизнь в подсунутую заготовку, сделает фальшивую память своей. В ладони же его будут пылать три узора, три взятых жизни – Аристарха, Самшита, Реганы…

– Откуда я это знаю? – спрашивает она у Ментала, – откуда?!

Никакого ответа, как и следовало ожидать.

На следующий день после перемещения книжных шкафов посредством ментальной телепортации, Маску посетила идея, не замедлил поделиться с Реганой:

– Знаю, Драконорождённая, как сделать твои опыты с ноонитом более безопасными, более продуктивными!

– Продолжай, я вся во внимании.

– Скажи, приходилось ли тебе слышать о неуничтожимых капсулах?

– Средство магической защиты для особо важных персон? Конечно. И чем это средство может помочь?

– Само по себе, кроме защиты, ничем, но если проделать в своде отверстие и установить ноонит…

– Поняла-поняла, отсекатель и усилитель. И где такую капсулу можно достать?

– Было время, когда изготавливал их на заказ, и три, самое меньшее, должны оставаться там же, где и прежде. О месте могу словами, но не лучше ли будет мыслями?

Так у Реганы появилась капсула – её секретное оружие, что служит верой и правдой уже пятый год.

[2]

Над простыми людьми стоят правители, над правителями стоят маги, над магами стоит Внутренний круг. Некоторые правители считают иначе, как и некоторые маги, но личным мнением, увы, положения вещей не изменишь. Что есть Внутренний круг? Тайная ложа, образованная тремя магами Сопряжения и четырьмя стихийными, наисильнейшими, как считается, в своих областях, почему и называют архимагами. До освоения ментальной магии Регана не сомневалась, что знает высшую точку власти, с освоением увидела нити, тянувшиеся к членам Внутреннего круга, и за них дёргали...

Причудливое здание в городе Кипелар – кубы малые составлены один к одному, поставлены один на другой, образуют в совокупности ещё один куб, больший. Каждый маленький куб – комната, за одной из них и наблюдает Регана. Ей не нужна телепортация, чтобы перенестись с острова в Закатном океане на западный материк, достаточно прочитать узор, сплетаемый нитями Ментала. Видит волшебница следующее: телепортационный диск в центре комнаты-куба, над ним поднимается вырезанная из кристалла призма стола, стол окружён четырьмя креслами. Те, что скоро появятся здесь, уверены, что избавились и от Реганы, и от Маски с Самшитом, но ошибаются, глубоко ошибаются.

Над одним из кресел вьются оранжевые искры, обрисовывают фигуру, через мгновение в кресле человек. Он мог бы походить на Аристарха, если бы не был гораздо ниже, гораздо уже в плечах – всё равно что виверна против дракона. Поправляет баснословно дорогой, из шкуры аспида, плащ, поднимает капюшон, отстёгивает и снимает маску, предназначенную для защиты от вредных воздействий Дыры. В кресле юноша, и он красив, очень красив, ослепляет: тёмно-золотистые волосы, алые губы, бархатисто-нежная кожа. Это Дарлин, глава Дома Дайсанидов – самого могущественного из Домов Плеяды. В голубых глазах его, обрамлённых густыми ресницами, холод расчёта, холод презрения к любой другой жизни, кроме своей. Фигура примечательная, ибо одним уже своим существованием опровергает мнение, что покупается и продаётся в пределах Разделённого мира всё. Иначе на пике власти было б не трое, а только один. Ко всему прочему, Дарлин и архимаг Тверди, возглавляет во Внутреннем круге отделение стихийных магов. Обычно волшебники Тверди огромны, крепки, будто камень, и Регане хотелось смеяться, узнав, какой элемент представляет это ничтожество в ложе, вот только ничтожество оказалось не таким уж ничтожеством: каменным у Дарлина была не наружность, каменным было сердце.

Киты – так они себя называли, троица, управлявшая миром. Подразумевались, конечно, киты, на спинах которых, по одному из древних преданий, стоит мир. На взгляд Реганы, пауки подошли бы лучше, но раз Киты, пусть будут Киты.

Вторым в комнате-кубе появляется облачённый в серый балахон старик. Волос на шишковатом черепе почти не осталось, лицо тёмное, морщинистое, похоже на кожуру высохшего инжира, глаза странные, белые, будто у рыбы. Это Хиамас – патриарх патриархов бесформенных, старец старцев. При первых своих наблюдениях через Ментал Регана опасалась его глаз – а ну как увидит, почувствует? – но нет, не прозрел. Зато прозревала она, видела тот фундамент, благодаря которому Дом Дайсанидов возвысился над остальными. И Дарлин улыбается Хиамасу, приветствует радостно, принимается щебетать сладеньким голоском. Старец старцев ограничивается лёгким кивком, после чего перестаёт Дарлина замечать. Регана завидует его выдержке, самой ей хочется этого женоподобного слизняка раздавить…

Объединений, подобных Китам, хватало во все времена, начиная от Разделения, однако же ни одному ещё не удавалось вознестись столь высоко. Регана видела их узор, опутавший мир паутиной, понимала, что её троице пока не тягаться, долго ещё не тягаться, сколько б преимуществ не давал ноонит. «Но если кому и под силу свергнуть Китов с пика власти, – размышляла она, – то лишь нам, аборигенам острова Ноос…»

Последней появляется женщина в строгом комбинезоне из ткани-хамелеона. Дарлина легко спутать с девушкой, её – с мужчиной, типично женская форма глаз – миндалевидные, с приподнятыми венчиками – ничего не меняет. Всё потому, что они, глаза, слишком жёсткие, подобны двум камешкам. Каштановые волосы острижены коротко, тонкие губы стянуты в нить, морщинки в уголках глаз, в уголках губ, самая глубокая залегла между бровями. Это – Каванга, архимаг астрального волшебства, глава магов Сопряжения во Внутреннем круге. Она же родная тётка Реганы, она же заклятый враг. Почему наилучшие враги получаются именно из родственников? Некий механизм, заложенный в узор крови, срабатывающий, когда элементы не соотносятся, не совпадают? Похоже на то. Знать бы ещё, при каких условиях и допущениях в пределах одного узора рождаются элементы, исключающие один другой полностью...

Над призмой кристалла вспыхнула астральная сфера, Киты начали обсуждать насущное, корректировать курс, которым надлежит следовать миру. Регана внимала, не упускала ничего, внутреннее пространство «яйца» пестрело от нитей. Был ли у её троицы план? Да, наметилась и основная линия, и второстепенные, но действовать следовало осмотрительно, осторожно, выплетая узор Китов по ниточке, замещая нитями своего.

– Что будем делать с архимагом Пламени? – шелестит Каванга. – Меня, скажу честно, она утомила, хотелось бы эту фигуру с доски убрать.

– А меня её выходки забавляют, – хихикает Дарлин, – такая потешная! Нет-нет, я решительно против убийства! К чему столь интересную фигурочку убирать, когда можно насадить на извилину?

– Дыре она безразлична, – говорит Хиамас, – безразлична и мне. Решайте, какая из нитей ей больше подходит – нить кристалла или же нить червя – а дети мои позаботятся.

– Хорошо, – идёт на уступку Каванга, идёт с неохотой, – попробуем насадить, но если ничего не получится, насадим уже не на извилину…

«Хотелось бы эту фигуру с доски убрать? – думала, наблюдая, Регана. – Боюсь, ничего не получится, боюсь, у меня на неё планы». Родом Стелла – такое у «фигурочки» имя – с севера, появилась на свет в посёлке Искорка, одном из многих и многих вдоль русла Горячей. Рыжая, своенравная, готовая вспылить в любой миг, она и сама подобна искре. Из архимагов Стелла самая молодая, лишь тридцать лет, однако, что называется, и тёрта, и в щёлоках мыта. В продвижении наверх никто ей не помогал, всё своими усилиями, что само по себе исключительный случай. Характер, конечно, имел значение, но главное для Реганы заключалось в другом – став архимагом, Стелла вернулась на родину, резиденцией её был ледяной дворец в Тёплой Гавани. А для извилины нет хуже места, чем материк Хлада, теряет здесь хватку, становится вялой. Дело не столько в холоде, сколько в реке Горячей, как выяснила Регана, взяла на заметку.

Что есть извилина? Преобразованный червь астральный нитевидный, воздействующий уже не на эфирное тело, а на ментальное. Догадаться, кто этого «старого знакомого» преобразовал, Регане было несложно – дражайшая тётя. Те, кому червя подсаживали – насаживали на извилину, как называли это сами Киты – оказывались под ментальным контролем, полагая внушения Китов своими мыслями, а их решения – своими решениями. Таких было много, все без исключения из высших слоёв общества – узлы паутины, опутавшей мир. Мимикрировала извилина ещё лучше, чем астральный червь, на планах Сопряжения было не определить, только на ментальном.

«Что же, действуйте, мои дорогие, подсаживайте своего паразита, – вспыхивали в «яйце» Реганы нити жёлтые и оранжевые, – а я его встречу, подправлю узор. Да так ловко подправлю, что Стелла меня с полуслова поймёт, когда обращусь, сама в двойные агенты попросится…»

[3]

Человек в ванне-раковине время от времени вздрагивает, вместе с ним вздрагивает желеобразная масса янтарного цвета, которой ванна заполнена.

– Охо-хо, вытянем ли? – качает головой Самшит. – Ведь больше похож на зомби, чем на живого: здесь, в Сущем, кожа да кости, обморожения да гнойные язвы, в Эфире сплошные искры…

– Клянусь жаром драконьего пламени, с таким и хаома едва ли справится! – соглашается Маска.

– Ничего, справится, – заверяет Регана, – главное, чтобы справился ноонит.

Коснувшись кольца на запястье, она проверяет пирамидку, закреплённую в держателе на стене, над головой человека в ванне. Когда-то и сама так лежала, пускала слюну, вращала невидящими глазами, но Аристарх не растерялся, отправился за минералом, образовавшимся на восточной стороне острова, чутьём алхимика уловив, что помочь может лишь он.

– Нет… не надо… – бормочет человек в ванне, – отпустите меня, отпустите!..

Ментальный всплеск бьёт в ноонит, тот поглощает удар не полностью, остатки изливаются на Регану, Самшита и Маску. Сознание их туманится, каждый слышит своё: Аристарх – гудение пламени, Самшит – голоса мёртвых, Регана – стоны саламандр, писк змеёнышей.

– Ай, с огнём играем, – некромант сжимает и разжимает деревянные пальцы. – Разве сможем его контролировать, когда вручим ноонит? Не вручим ли тем самым и власть над нашими жизнями?

– Я видела его узор, – отвечает Регана твёрдо, – я в нём уверена.

Как есть понятия и вещи, суть которых не меняется со временем, так есть и страны, уклад которых неизменен на протяжении веков. Самый яркий пример, несомненно, Северная Лента: всё тот же холод, что и столетия назад, всё так же ссылают арестантов, всё так же мчит свои тёмные воды Горячая. Однако вплетается в узор неизменного уклада и новое, нежданное, меняет, подобно лёгкому прикосновению тепла к снежинке. Самый яркий пример, несомненно, движение светочей.

Человек на кровати Реганы, спит крепким сном, обновлённая кожа буквально светится здоровьем. Ментальное тело тоже светится, но до полного восстановления ещё далеко. Место, откуда человека вытащили, было недалеко от истока Горячей, от стыка Великого Хребта и Великого Рифа, и раны, оставленные безумием, глубоки. Если ментальное тело Реганы подобно желтку, то ментальное тело спящего подобно кому льда – соткано из синего, белого и голубого. Регана смотрит на него через призму неуничтожимой капсулы, не рискуя пока приближаться, не рискуя коснуться и тончайшим лучом.

Река Горячая не только проклятье севера, но и благословение, другое дело, что проявляется вторая ипостась гораздо реже, нежели первая. Одно из самых значимых проявлений: люди с ментальными способностями, они же ментаты, рождаются здесь чаще, чем где бы то ни было. Наиболее известен из них, без сомнения, Сарагон по прозвищу Светлый, разработавший технику ментального светоча. Благодаря ей ментат способен сохранять разум на протяжении двух, а то и трёх десятков лет, и угрозы на этот период для окружающих не представляет. Вот только люди с ментальными способностями как были, так и остаются под запретом, в Ленте с ними борьба самая суровая. Причём Манул Тридцатый, нынешний хладовлад, на извилину не насажен, Плеядой не куплен, всё по своей воле, из желания защитить народ.

Человек вспомнил своё имя – Сарагон, вспомнил прозвище – Светлый. Между ним и Реганой огонь беседы, тёплый и приятный.

– Да, вот с этим, – Сарагон крутит в пальцах пирамидку ноонита, – мы, ментаты, завладели бы Лентой за месяц, если не за декаду.

Он замолкает, будто восхищённый перспективой, в глазах мерцают синие искорки, заканчивает уже с улыбкой:

– А потом захватили бы мир.

Регана должна бы леденеть от страха, но чувство другое, то же, что и в первый раз, когда увидела его узор – узнавание. Сарагон, как и она, слышит Диссонанс, Сарагон, как и она, хочет слышать Гармонию, Сарагон – свой.

– Ты бы в захвате не участвовал, – Регана улыбается в ответ, – ты бы, наоборот, приложил все силы, чтобы подобное предотвратить. Потому и разговариваю я лишь с тобой.

– Предположим, – лицо Сарагона становится жёстче, но улыбка не исчезает. – А чего хочешь ты? Насколько понимаю, того же самого: захватить мир.

– Захват захвату рознь, – отвечает Регана. – Для меня захват не конечная цель в отношении мира.

– Тогда расскажи о конечной.

– Исцелить.

Как это часто бывает, преследование ментатов привело к обратному: не рассеялись, а сплотились, единство вылилось в борьбу за права и свободы, вылилось в движение светочей. Первое время во главе стоял сам Сарагон, потом поймали, но не казнили, а сослали в один из тех острогов, что за близость к Хребту и Рифу называют безумными. Регана могла бы проникнуть в разум хладовлада, изменить узор, сделав из ненавистника ментатов их обожателем, но ход предприняла более смелый, более решительный – отыскала Сарагона средь льдов и снега, перенесла в Гнездо-3.

Пламя беседы достигает пика, звенит напряженная тишина, тишину взрезают взмахи крыльев стальной бабочки, садится на левое предплечье хозяйки.

– Предположим, я соглашусь, – Сарагон смотрит в глубину синего минерала, – предположим, мне удастся найти подходящих людей, предположим, у нас получится свергнуть Манула, но что дальше? Исход мне видится очевидным: на север придут все силы мира и утопят мятеж в крови.

– Не рискнут, – возражает Регана, – когда увидят ментатов, способных полностью себя контролировать.

Сарагон наконец-то поверил, что всё, о чём говорили, действительно возможно, поднимает глаза, спрашивает:

– Хорошо, быть может, у нас, ментатов, и получится отвоевать место на севере, но как нам отвоевать место в мире?

– Вот с этим будет сложно, – соглашается Регана, – начнётся игра совсем другого уровня, на пределе сил, но вы постараетесь, и я постараюсь, пока не достигнем главного: расширения Внутреннего круга на одну персону, с ментатом в качестве восьмого участника.

Сарагон по прозванию Светлый молчит, пирамидка ноонита в напряжённых пальцах, кажется, готова брызнуть синей крошкой, вместо этого к сознанию Реганы устремляются синими стрелами образы.

– Я мог бы тебя убить, – сообщают они, – всего лишь метнув мысль – метнув, будто нож, за которым не успеть ни тебе, ни твоему стилету, но не убью. Потому что вижу твой разум, вижу насквозь, и мне нравится то, что вижу. Я с тобой, Гарпия, с тобой все верные мне светочи севера.

[Арык]

Скрытый текст - [Год семьдесят пятый] Перемены:

Закатный океан, остров Ноос

[1]

Регана у подъёмника системы сообщения, ждёт Самшита, что должен появиться с минуты на минуту, но смотрит в другую сторону – на яйцо неуничтожимой капсулы. С плеча волшебницы слетает Волчица, застывает на миг в воздухе, и когда створы подъёмника расходятся, устремляется к некроманту.

– Ай, красавица, и я рад тебя видеть! – подставляет тот деревянную ладонь. – Садись-ка вот сюда, цепляйся ножками…

Систему сообщения между станциями Аристарх перестроил полностью, ушло у него на это без малого пять лет. По механической линии ходил похожий на бобовый стручок транспорт, от Гнезда-2 до Гнезда-3 добирался за три часа, путь от Гнезда-3 до Гнезда-2 занимал на час больше. В чём причина, так и не смогли установить, хотя решали загадку и вместе, и каждый по отдельности. Располагалась система сообщения в самом низу, под рабочими ярусами, для доставки наверх, как и для спуска вниз, служили подъёмники со склеенными из хитиновых пластин кабинами. Гнездо-3 было связано с шахтой через стену алхимической лаборатории, створы подъёмника открывались в зазор между шкафом перегонного куба и шкафом с химической посудой.

Регана кивает в знак приветствия, Самшит тоже ограничивается кивком, взглядом прикипает к неуничтожимой капсуле.

– Брат алхимик работает? – спрашивает.

– Всю ночь, – говорит Регана озабоченно, – затянулось дело.

– Ничего, справится, – отзывается некромант, – он у нас крепкий, истинный маналит.

– Как насчёт нашей старой доброй традиции? – предлагает Регана.

– Так я за этим и приехал! – следует незамедлительный ответ.

С победой над саламандрами Союз лишился главного своего врага, и словно вытащили стержень: крошкой посыпался раствор, скреплявший три мощных глыбы, три северных державы, да и сами глыбы не казались теперь такими уж несокрушимыми. Маналит из держав был наибольшей, больше всех и сотрясало: мятежи на севере, пираты на юге, а посередине переставшая принимать участие в делах Союза Лига, подобная зомби, безучастно наблюдающему своё гниение. Что и говорить, меры требовались решительные, но Каллимаху не под силу оказалось их принять, слишком уж мягким и уступчивым был этот манарх. Их принял Линкит, первый мехмаршал Маналита – устроил военный переворот.

Убраны с лабораторного стола колбы и реторты, диск на столешнице, началась игра. Ухмылка Самшита говорит, что узор у него складывается хороший, у Реганы наоборот, комбинации выходят сплошь простые, в одно-два пересечения. Потому что не в игре мыслями, а в Северном Маналите, о манархе Линките думает и Алинде, его дочери, единственном отпрыске. С этих двоих узор на неё саму перекидывается, тянет в прошлое…

Нельзя было сказать, что с отцом Регана виделась чаще, чем с матерью – выходило примерно одинаково – но отца любила больше, много больше. Астральный композитор Зельда Лучистая держала дистанцию со всеми, даже с близкими, пересекать черту, за которой начиналось её личное пространство, не позволялось никому. Флотоводец Марк, прозванный Буревестником, в отношениях с близкими вёл себя иначе, открывался полностью, как если бы снимал доспех не только с тела, но и с души.

– Готовьтесь, юнга, – говорил он своим зычным голосом, – завтра спускаем корабли на воду!

И Регана хлопала в ладоши, и обнимала, и прижималась крепко.

– Отставить нежности, – гремел отец, но обнимал в ответ, ерошил волосы, – полная боевая форма!

– Есть отставить нежности! – отскочив, она вытягивалась в струнку, – есть полная боевая!

Пускать механические кораблики при встрече было их традицией, устраивали в водах гавани настоящие баталии: вёрткие «ласточки» против стремительных катамаранов, тяжёлые и важные «киты» против подводных «скатов», и так далее, и так далее. Отец учил её приёмам рукопашного боя, приёмам простой магической защиты, благодаря ему могла собрать и разобрать как малый скорострел, так и механического голема. Занятия, типичные для девочек, казались Регане скучными и унылыми, играть предпочитала с мальчиками, да с теми, что побойчей.

– Ай, грозная, «скатов» привела, из-под воды ударила! – сжав и разжав деревянные пальцы, Самшит передвигает кристалл. – А мы их так вот, кислотой зальём!

– Проклятье!.. – морщится Регана, – не идёт игра…

Из-за схожести, местами поразительной, изучать узоры нового манарха и его дочери было тяжело, но Регана справилась, сложились свет Астрала и свет Ментала в следующее. В детстве Алинда отца любила так же крепко, как и Регана своего, но чем дальше, тем больше они отдалялись, и теперь, в свои двадцать один, Алинда Линкита скорее ненавидела. Да-да, наилучшие враги получаются именно из родственников... Притом, что во многом дочь была подобием отца, продолжением его узора. Во-первых, они очень походили внешне, походили до такой степени, что за сына Алинду было принять легче, чем за дочь – сложение у девушки крепкое, а лицо суровое, с грубыми чертами. Во-вторых, от Линкита, архимага предметной магии, дар перешёл и к дочери, и в дочери обещал разгореться ещё ярче. В качестве же главного из отличий выступала извилина, на которую Линкит был насажен, а Алинда – нет.

– Так, так и так, – Самшит открывает узор, завершает игру полной своей победой.

– В пух и прах, – качает головой Регана, – в пух и прах…

– Ещё партию? – спрашивает некромант с хитрым прищуром.

– Нет, хватит, – Регана потирает запястья, смотрит в сторону неуничтожимой капсулы. – Чувствую, он уже скоро…

Линкит быстро понял, что необходимо новое завоевание, новый враг – в этом, скорее всего, обошлось и без помощи извилины. А вот в выборе врага, очевидно, без извилины не обошлось, поскольку пал он на драконов. Из тюрем выпускали драконьеров, секты драконоборцев из преследуемых стали преследователями, контрапунктом звучало обещание Плеяды поддержать, оглашённое Дарлином из Дома Дайсанидов:

– Уже одних убытков, которые терпит мировая торговля из-за запрета на полёты, навязанного драконами тысячелетие назад, достаточно, чтобы протянуть Маналиту руку помощи. Мы, магнаты, не скрываем, мы говорим открыто: рука помощи будет протянута и это будет щедрая рука!

Одной из самых громких жертв новых веяний стал Симеон, третий мехмаршал Маналита. Сторонник курса на сближение с драконами, он не пожелал менять воззрения, когда курс изменился на противоположный, был низложен, предстал перед судом на публичном процессе, где признали изменником, агентом драконов, приговорили к высшей мере наказания. Однако, казнь не состоялась – Алинда помогла бежать. Помогла потому, что между ними любовь, и любовь настоящая. Теперь Симеон во главе несогласных с политикой Линкита, острие восстания, Алинда взята под стражу, судьба её висит на волоске…

– Выходит, – Регана вскакивает из-за стола, – наконец-то!

Щелчок, ещё щелчок, расходятся пластины неуничтожимой капсулы, за край проёма хватается рука в перчатке.

– Сейчас узнаем, есть ли ещё такое государство, как Маналит, – говорит некромант тихо, – не ушла ли под воду северная часть Беллкора…

Драконы не собирались ждать, драконы намеревались ударить первыми, не щадя из людей никого. Аристарх говорил с ними, используя капсулу как своеобразный длинноговоритель, спорил, бился в маналитную стену их аргументов – изо дня в день, изо дня в день, пока по стене не пошли трещины. Доводы любого другого человека драконы не восприняли бы, с доводами Маски считались, пытались опровергнуть, потому что человеком он не был. Как не был и драконом. Где-то между.

Аристарх пошатывается, Регана с Самшитом быстро подходят, поддерживают за руки, спрашивают в один голос:

– Как?..

– Скольких же сил мне это стоило, Страфедон, скольких сил, но убедил!.. – отзывается Маска. – Они с нами, будут действовать по нашему слову, без слова – никаких действий. Твой ход, Драконорождённая, бери столько драконов, сколько необходимо, сожги войну в зародыше.

– Ай, молодец! – хлопает его по плечу некромант, – ай, герой!

– Герой, – соглашается Регана, – клянусь непреложностью маналита…

Теперь дело за ней, за Гарпией: нужно распутать узел из трёх узоров – Линкита, Алинды и Симеона – переплести по-иному, чтобы манархом стал Симеон, архимагом алхимии стала Алинда, а Линкита просто не стало. Справится ли, достанет ли сил? Когда в союзниках драконы, вопрос риторический.

[2]

В каком бы месте эфирная лаборатория не находилась, пусть на зелёной лужайке и развёрнута в ясный летний день, её всё равно будут сопровождать три неотъемлемых атрибута: пониженная по сравнению с окружающим пространством температура, тишина, затхлость. Эфирная лаборатория Реганы не исключение: казалось бы, ярус один и тот же, но вот сделан шаг, и зябко ёжишься, и звуки тише, и воздух будто бы протух. Она останавливается у цилиндра с прозрачными стенками, заполнен тот раствором мёртвой воды, в самой середине медленно вращается осколок ноонита. Вернее ментального нефрита, или же мефрита, как назвал новую форму, полученную путём эфирного воздействия, Самшит. На взгляд Реганы, с малахитом сходства больше, но тут уж первенство за некромантом, поскольку детище полностью его. Сейчас Самшит в капсуле, мефритовая пирамидка установлена в гнездо, венчающее свод...

С некоторых пор Лига некромантов стала похожа на болото с чёрной стоячей водой, погружена в болезненную дрёму, отравлена медленным ядом. В соседнем Маналите, к примеру, едва не разразилась война, способная поглотить не только Беллкор, но и мир в целом, здесь внимания обратили чуть, лишь пробежала по чёрному лёгкая рябь. Китам Лига, скованная полусном-трансом, выгодна только отчасти, и дело, конечно, не в них, а в старейшем из старейших некромантов, Лазариусе. Когда-то главный книжник На-Крулла, теперь старший мастер, архимаг эфирного волшебства, но называют его не иначе как архиличем. И то сказать, пять с небольшим сотен лет – не шутка, подобного ещё не удавалось никому. Регане Лазариус представляется антиподом Самшита: узор одного размыт и тускл, линии смешаны, узор другого ясен и чёток, подобен кольцам на срезе дерева. Самшит с возрастом становится только крепче, ум острый, в глазах огонёк, Лазариус же словно из студня вылеплен, грузен и вял, глаза полуприкрыты веками с большими складками, брыли и многочисленные подбородки подрагивают. На эфирном плане Самшит – шестирукий гигант, Лазариус когда-то был пауком, но теперь от паука лишь разросшееся до невероятных размеров брюхо, распахнутая утроба, жадно сосущая серый туман. Сражаться Регане против такого врага легко, для неё он – олицетворение Диссонанса, олицетворение мира, не желающего изменяться.

С жилого яруса спускается Маска, сначала к нему подлетает Волчица, делает пируэт, затем подходит Регана, бабочка занимает место на плече у хозяйки. Сосредоточенные, алхимик и витамаг смотрят на яйцо капсулы, с минуту молчат.

– Мало теперь одной капсулы, – говорит Аристарх, – нужно и на нашей станции модуль ставить.

– Не модуль, а два, – отзывается Регана, – работы теперь хватит всем.

– Твоя правда, Драконорождённая, твоя правда! – соглашается Маска. – За тобой тогда перенос, за мной – монтаж, схема привычная.

– Да, начать можно будет уже сегодня, – кивает Регана, – только брата некроманта дождёмся. Судя по тому, какой от капсулы холод, он уже скоро…

С некоторых пор Лазариусу стала недоступна форма чадо-лича – физическое тело почти сразу начинало распадаться. Взрослая и полумеханическая формы тоже не подошли – слишком короткий срок службы, слишком высокий риск. Пришлось изобретать своё, индивидуальное, каковой и стала форма архилича. Специфика заклинания – тайна за семью печатями, но в Ментале все тайны как на ладони, стоит задать вопрос и из света ткётся ответ. Они узнали тонкости, узнали периодичность, с какой Лазариус менял тела, дождались процедуры, и вот Самшит в капсуле, с ним мефрит – средство, без которого огромное эфирное тело архилича не разрушить. В идеале выглядеть должно, как несчастный случай, сбой личеобразования, но тут уж как получится, не до мелочей, лишь бы устранить старшего мастера, убрать с доски эту фигуру...

В то же время убрать фигуру Лазариуса было лишь половиной дела, вторая половина – выбрать того, кто займёт его место. Как это понятно, всех ненадёжных и для себя опасных архилич устранил – нечего баламутить чёрные воды болота. Главным нарушителям был уготован сон вечный, смерть, остальные спали по саркофагам, из них Самшит с Реганой и выбирали.

– Ай, ну что ты будешь делать! – сетует некромант. – Если мне нравится эфирный отпечаток, тебе не нравится узор, если узор тебя устраивает, меня не устраивает отпечаток…

– И не говори, – в Эфире Регана являет собой нечто среднее между гарпией и человеком, в зависимости от обстоятельств, может стать как полностью человеком, так и полностью гарпией, – замкнутый круг.

– Ну-ка, ну-ка… – шесть рук Самшита разворачивают галерею образов, – что насчёт этого скажешь?

Перед Реганой человек тощий, с лицом узким и вытянутым, с привычкой теребить мочку уха. Волшебница смотрит на узор – подходит, вполне подходит, лишь после этого интересуется именем – Триптофан.

– А знаешь, он мне нравится, – говорит, закончив с галереей основной, принимаясь за галереи перекрёстные. – Возможно, слишком нервный для некроманта, слишком неуравновешенный, зато какой простор для роста!

– Стружки будет много, ай, много, если тесать под лидера, – цокает языком Самшит, – но из этой заготовки фигурку старшего мастера хотя бы можно вырезать…

– Консенсус?

– Консенсус, милая, консенсус, и никак иначе!

Щелчок, ещё щелчок, разошлись пластины неуничтожимой капсулы, за край проёма ухватилась деревянная ладонь.

– Выходит, – гремит Аристарх, – встречаем!

– Да, я уже в Эфире, – отзывается Регана, – осматриваю тело двойника.

Самшит пошатывается, готов упасть, но упасть не дают – подхватывают сразу на двух планах, спрашивают в один голос:

– Как?..

– Сделано, – он устало улыбается, морщинки расходятся лучиками, – смерть наконец-то вспомнила о некроманте Лазариусе. Твой ход, крылатая, твой ход: бери в коготки саркофаг Триптофана, извлекай, неси на костяной трон старшего мастера…

[3]

Малый ледяной дворец Стелла сменила на больший – третий год как хладовладица, правительница Северной Ленты. Сегодня одна из тех ночей, когда она проходит скрытым коридором, спускается на простом, без инкрустаций, подъёмнике в убежище, занимает место в неуничтожимой капсуле. С виду капсула обычная, однако верх в ней срезан, заменён волшебным льдом. Как только Стелла готова, чары, вмороженные в лёд, начинают действовать, связывают одно убежище с другим.

– Подумай о реке Горячей, – слова складываются из свиста и воя вьюги, – затем представь третью аллею хладовладов.

Она представляет, думает, и вьюга прекращается, звучит низкий женский голос:

– Достаточно. Доброй ночи, Стелла.

– Доброй, – отзывается она, – начать с отчёта?

– Нет, начну сегодня я, – следует ответ, – с новости, которая тебя должна порадовать.

– Вся во внимании.

– Дело решённое, но озвучат только на днях: теперь у нас не два, а четыре места во Внутреннем круге.

– И правда, новость превосходная, – отзывается Стелла с жаром, с искрами в голосе, – радует.

– Приглядывать за новичками и будет теперь твоей первостепенной задачей, объединишь и возглавишь.

– Я тоже могу приглядеть, – третий участник вклинивается в разговор без предупреждения, вещь для него привычная.

– И тебе доброй ночи, Сарагон, – в низком женском голосе проскальзывает недовольство. – С тобой ещё обсудим этот вопрос, в мельчайших подробностях разберём, но если вкратце, то ничего подобного – никаких активных действий, пока контролёры в ложе на птичьих правах.

Что есть контролёры? Такое имя дали ментатам, способным контролировать дар, другими словами, ментальным магам. Впрочем, обозначение двусмысленное: контролировать разум другого человека они способны с не меньшей лёгкостью, чем свой. К счастью для контролёров, знают о том лишь люди посвящённые, иначе бы не избежать войны на истребление.

– Хорошо, хорошо, – примирительно говорит глава светочей, – моё дело предложить.

– Время пришло, – заключает обладательница низкого грудного голоса, – время перемен, время столкновения в лоб. Раньше у противников наших были лишь подозрения, что появился соперник, теперь знают точно, действовать будут решительно. Вопрос ставится просто: либо мы, либо они. Иные варианты для наших противников невозможны в принципе, значит, невозможны и для нас. Потому действуем, друзья, действуем с не меньшей решимостью!

[Арык]

Скрытый текст - [Год восьмидесятый] Кульминация:

Закатный океан, остров Ноос

[1]

Улову Регана рада, улов большой: в ванне-раковине Лим, один из предводителей южного пиратства. Сначала ревел, потом бранился, теперь молчит. Хороший знак. Понять пирата можно: желеобразная масса, в которую погружён по шею, не даёт пошевелиться, уничтожитель чар, укреплённый в держателе над головой, не позволяет воспользоваться магией.

– Кто ты? – спрашивает он, когда Регана подходит, сверкает синими глазами.

– Та, что тебя поймала, – следует ответ, – та, что хочет поговорить...

– Кто у Райгады победил? – прерывает он, по правой щеке, обезображенной шрамом, пробегает тик. – Ваша треклятая армада, да? Ух, как же я вас ненавижу!..

Следует обильный поток брани, подобный чернильному пятну, что выплёскивают головоногие моллюски.

– Спокойно, не горячись, – Регана касается уничтожителя чар, изготовленного из жемчужины, усиливает заклинание. – Никто не победил, все проиграли.

Сошлись флотилии Маналита и пиратов у острова Райгада – важном для последних, так как на острове кустарный лабиринт. Когда-то южных пиратов с попугаями сравнивали в шутку, теперь отличительный знак, и пиратская эскадра подобна пёстрой стае: ярко раскрашены борта и снасти, носовые надстройки подобны загнутым вниз клювам, палубные – хохолкам, кормовые – пышным хвостам. Из кораблей преобладают вытянутые «барракуды», тоже нестандартные, как и лабиринт. Со стороны Маналита преобладают «касатки» – усиленные «киты», они-то и наносят первый удар: из орудий с тихими хлопками вылетают витаморфированные большероты. Большерот – глубоководная рыба, известная способностью, растягиваясь и растягиваясь, заглатывать добычу, превосходящую себя размером. Витаморфинг, как и положено витаморфингу, способность эту усилил, возвёл в степень.

– Чпок! Чпок! Чпок! – врезаются большероты в борта и палубы пиратских кораблей, тут же начинают расширяться, стремясь поглотить корабль целиком.

– Гу-у! – поют с пиратских кораблей морские рога, – го-у-у!

На зов приходят гиппокампы, морские кони, выныривают из воды. Существа с большим ментальным откликом, они и похожи, и не похожи друг на друга: тела одних оканчиваются рыбьим хвостом, тела других – пуком щупалец с присосками, у одних на голове плоский клинок, у других – ядовитый шип, у третьих – хобот со спиралью зубов-лезвий внутри. Свистя, скрипя, пощёлкивая, гиппокампы спешат на помощь призвавшим людям: пока большерот не замкнулся пузырём, он уязвим, можно разорвать на части, и гиппокампы рвут, режут, пилят…

– Нас не победить, не одолеть! – грохочет Лим. – Мы – ветер!

– Да, с вами мы просчитались, – кивает Регана, – недооценили величину проблемы. Полностью вас не уничтожить, тут ты прав, пират, однако, выход есть. Теперь есть.

– И какой же?

– Охотники на пиратов из самих пиратов, так называемые птицеловы, – в пальцах Реганы появляется синяя пирамидка. – Пока они слабы, ничто против пиратской вольницы, но всё изменится, когда у птицеловов появится лидер, настоящий лидер.

– Ха, ну и насмешила! – Лим хохочет, по щекам катятся крупные слёзы. – Стать мразью, вроде Ирама из Жако, вроде Балина из Несторов – это ты мне предлагаешь, да?!

– Это, совершенно верно, – отвечает Регана с полуулыбкой, – соглашайся.

– Да скорее Блуждающий остров остановится, – жилы на шее пирата вздуваются, брызжет слюна, – чем на такое соглашусь!..

– Ты и не представляешь, – пирамидка в пальцах волшебницы принимается мерцать, – как Блуждающий остров к тебе близко…

Близ острова Райгада сплело узор побоище, центральными его элементами – «дракон», многопалубный флагманский корабль, и кракен, подобный выросшему из воды вулкану. На главной палубе флагмана Култар, архимаг Ветра, направляет молнии, что сводят с чёрных небес другие маги, в одну точку, в уязвимое место на алом панцире океанского исполина. Туда же бьют кулаки смерчей, туда же бьют орудия, туда же бьёт всё, что только может бить. Панцирь кракена раскалывается, хлещет похожая на лаву кровь, обращает воду паром. Исполин ревёт, исполин повержен, но перед тем, как уйти на дно, дотягивается клешнёй до флагмана, пробивает воздушные щиты, крушит борт, изрыгает в зазор плазму. Та, будто разумная, устремляется к главной палубе, накрывает Култара, архимага Ветра, сжигает в один миг…

– Ты выбрал, – говорит Сарагон, возникший за плечом Реганы.

– О, ещё один на мою голову, – смеётся было Лим, но комнату заполняют голоса, заполняет синий свет, и смех отрезает как ножом.

Регане не по себе, вынимает из держателя жемчужину, просит Сарагона:

– Если возможно, сильно не потроши, я бы из него со временем архимага Ветра вылепила…

– Как получится, – отзывается тот.

– Нет…не надо… – трясёт Лим головой, – отпустите меня!..

Сарагон не слушает, Сарагон берёт за виски и утягивает в бездны Ментала.

[2]

Тем, что по капсуле появилось и у Аристарха с Самшитом, дело не ограничилось.

– Нужно объединить все три в одну систему, – предложил Сарагон, – объединить через Ментал.

– Клянусь мудростью Страфедона, – поддержал Маска, – отличная идея!

– Ай, не знаю, – не согласился Самшит, – а смысл?

К ментальному магу эти двое относились по-разному: алхимик почти сразу признал за своего, за брата, некромант же, как с первых дней держался настороженно, так и продолжал держаться.

– Смыслов много, брат некромант, – заверил Сарагон, – к примеру, такой: отследить эфирный отпечаток проще простого, отследить встречу в Ментале, если у тебя нет ментальных способностей, практически невозможно.

– Вот-вот, – буркнул Самшит, – если у тебя нет ментальных способностей…

Пока некромант ворчал, алхимик и контролёр соорудили блок, поставили рядом с хранилищем ноонита, на центральной станции. Пусть маленький, но и Регана свой вклад внесла, название для узла придумала: ментальный тройник. Тройник вскоре был дополнен усилителем, затем стабилизатором, и ещё чем-то, и ещё, пока каждый из членов троицы не стал чувствовать Ментал родной средой. На то время, конечно же, пока находились в капсулах, вне капсул всё возвращалось на круги своя, в русло врождённого дара. Теперь же до того дошло, что поодиночке в Ментал почти и не выходили, предпочитали посещать втроём. Вернее вчетвером: Сарагону входить и выходить не требовалось – присутствовал на ментальном плане постоянно. Ментальный план использовал же и для отчётов, использовал во всей его полноте...

Дарлин в просторном зале башни Баркантур, одной из своих резиденций, Дарлин в западне. Через плечо его перекинуто на кожаной ленте орудие-самозародок, похожее на большой бугристый бурдюк, из бурдюка выходит шесть металлических стволов. Ещё один самозародок у архимага на голове, имеет вид сплетённого из проволоки ободка. Подбираются к нему люди в чёрных обтягивающих костюмах, лица скрыты масками.

«Предатели… – каждую мысль Дарлина Регана способна не только услышать, но зафиксировать и рассмотреть в подробностях, как застывшую в янтаре муху. – Оттраханные Дырой фанатики!..»

«Ошибаешься, Кит, – думает прозванная Гарпией, – но ответа тебе не увидеть, ибо скрыт под масками, и это камень, синий камень, сращённый с лобной костью».

Если бы не ободок, Дарлина давно бы уже смяли в кулаке ментальных чар, выжали разум, но сквозь призрачно-синий купол, что самозародок создаёт, убийцам не пробиться. Больше того, купол и на них воздействует, гасит магическую силу: вместо того, чтобы перемещаться рывками, телепортами, всего лишь перемещаются быстрее.

– Крутись, сладенькая, – визжит Дарлин, – крутись!

Бьёт по бурдюку кулачком, стволы раскручиваются, приходят в движение. Сначала из них вылетают ледяные стрелы, потом струи кислоты, потом огненные шары, а потом уже не различить, всё вперемешку. Достаётся шпалерам на стенах, достаётся кристальным статуям в нишах, достаётся даже куполообразному потолку с богатой росписью. Убийцы скользят тенями, уходят от града выстрелов, хотя и среди них есть потери.

– А теперь ты, колечко, не подведи!.. – как только шестиствольное орудие остановилось, архимаг Тверди вскидывает правую руку, на мизинце сверкает синим перстень.

Убийцы приближаются, растягивают сети и кристальные нити, но перстень срабатывает и Дарлин исчезает. Впрочем, ненадолго: через минуту появляется, возникает из вспышки синего света. Дарлин в просторном зале башни Баркантур, одной из своих резиденций, Дарлин в западне…

Действовать открыто контролёры не могли, зато могли тайно, имелось превосходное прикрытие: бесформенные. Под их видом светочи устраняли приближённых Китов, рушили планы этой троицы, запутывали узор. Раскол не заставил себя ждать: в непричастность бесформенных, сколько б Хиамас не говорил о провокации, Каванга и Дарлин верить перестали быстро, да и друг другу больше не доверяли тоже. Так пришло время узор Китов разорвать, наиболее уязвимым элементом, как ни странно, оказался Дарлин из Дома Дайсанидов. Регана спланировала и подготовила акцию, теперь перед ней отчёт, как та осуществлялась.

Сделав кулак каменным, Дарлин колотит по орудию-самозародку, но остановить не может: шесть стволов раскалились докрасна, бугристый бурдюк раздувается, раздувается, лопается. Благодаря заклинанию каменной кожи, архимага только отбрасывает, светочей же хлынувшая из прорехи жёлто-зелёная жижа обжигает, режет, пробивает насквозь. Оглушённый, перепачканный, Дарлин поднимается на колени, стаскивает с плеча ошмёток бурдюка.

– Ой, мамочки, – стонет он голоском тонким, почти детским, – ой, как нехорошо…

Ободок всё ещё на голове, от соприкосновения проволоки с жёлто-зелёной слизью самозарождается новое заклинание, вдыхает в ободок некое подобие жизни. Дарлин пытается сорвать, но сорвать не выходит – проволочная змейка шипит, извивается, проскальзывает меж пальцев. Через мгновение она пробивает каменную кожу, пробивает череп, пробивает мозг.

Регана останавливает время, изучает структуру чар. Нет, ничего не понять, как обычно и бывает, если самозародок сложный. Тут даже о подобии узора не идёт речи, чистой воды бесформа…

– Что скажете об отчёте? – спрашивает Сарагон, когда выходят из модели в Ментал.

– Исчерпывающий, – отвечает Регана за троих. – Кто бы мог подумать, что из всех насаженных на извилину самым насаженным окажется Дарлин из Дома Дайсанидов…

[3]

Капсула хладовладицы в ледяном дворце Тёплой Гавани, капсула Реганы на острове Ноос, Сарагон из Ментала, обсуждение на троих.

– И что у нас получается, – спрашивает Стелла язвительно, – меняем Дарлина из Дома Дайсанидов на Злату из Дома Золтанидов? С деревянного колышка на ледяной пересаживаемся, как у нас на севере говорят, только-то и всего.

– Видишь ли, нам всё ещё нужно, чтобы во Внутреннем круге был человек от Плеяды, – в голосе Реганы скорее усталость, чем раздражение. – Злата из кандидатур самая подходящая, поскольку из зол наименьшее.

– Это был каламбур? – спрашивает Сарагон отстранённо, словно витает над пикировкой очень и очень высоко.

Сходство с Дарлином у Златы в том, что, как и он, не похожа на мага Тверди ни в малейшей степени: фигурой подобна девочке, причём хрупкой, болезненной, треугольное личико обрамляют светлые до белизны волосы, голос тихий и тонкий, подобен комариному писку. Кажется, тронь – сломается, дунь – улетит.

– «Человек» – вот ключевое слово, вот, где корень проблемы, – говорит Стелла с жаром. – Слишком он, этот человек, ненадёжен, слишком неустойчивая опора.

– И что ты предлагаешь? – спрашивает Регана.

– Договориться со цвергами, – следует незамедлительный ответ. – Силами людей Плеяду не пошатнуть, очевиднее очевидного же, только силами цвергов.

– Договориться? – в голосе Реганы изумление, – и как ты себе это представляешь?

– При помощи ментальной магии, – говорит Сарагон, – ещё один очевидный ответ.

– Всё интереснее и интереснее, – говорит Регана саркастически. – То есть ты уже пробовал?

– Нет, пока только почву прощупываю, – контролёр остаётся бесстрастен, – но почва хорошая, есть, образно выражаясь, куда ногу поставить.

– Поясни, – прозванная Гарпией не просит – требует.

– Ментально цверги ближе к нам, чем я думал, – говорит Сарагон, – особенно огненные, общий понятийный ряд более чем широк.

– Ох, не нравится мне всё это, – говорит Регана. – Пусть человек ненадёжен, но от него хотя бы знаешь, чего ждать, а вот о цвергах так сказать не могу.

– Я за то, чтобы рискнуть, – вставляет Стелла, – если моё мнение хоть что-то значит.

– Да-да, – вздыхает Регана, – никто и не сомневался.

– Боюсь, выбора у нас нет, – говорит Сарагон. – Как верно заметила госпожа хладовладица, силами людей Плеяду не пошатнуть, игнорировать тоже не можем: слишком крупный игрок.

– Хорошо, действуй, но со всей осторожностью, на какую способен, – подбивает итог Регана. – И, конечно же, держи в курсе – в курсе всего…

Окончен разговор, подошла к концу ночь, а узор жизни и вьётся, и вьётся, переплетает события мелкие со значительными, да так хитро, так прихотливо, что мелкое начинает казаться значительным, а значительное – мелким, ничтожным. Проходит декада, проходит месяц, кончается третий, над островом Ноос лазурные ливни, в личном великом книгохранилище Реганы сама хозяйка и Сарагон. Перемежая слова с мыслеобразами, контролёр излагает содержание разговора с Аскрибулем, двуликим цвергом. Благодаря ментальным отчётам, приходившим один за другим, один за другим, Регана знает о цвергах не меньше, чем сам Сарагон: и о разделении расы на три касты, и о зависимости от выбросов, и о своего рода подпитке через людские эмоции.

– Не знаю, как остальные цверги, но огненные точно переживают кризис, – говорит Сарагон, – и в нашем содействии заинтересованы не меньше, чем мы – в их.

– Кризис? – в руках Реганы синяя пирамидка, на пирамидке устроилась стальная бабочка. – И в чём он проявляется?

– Словами долго получится, – говорит Сарагон, – покажу.

Образы перелетают от разума к разуму, складываются в картину. «Да нет, здесь всё просто, – думает Регана, – можно было бы и словами. Пустые, что понятно, не желают меняться, им нравится быть пустыми, двуликие, что тоже понятно, заинтересованы в обратном. Плюс немного специфики: сами двуликие положение дел менять не станут, такое даже не рассматривается, тогда как вмешательство извне их устраивает…»

– Странная всё же раса эти цверги, – говорит она вслух, – очень странная.

– Что есть, то есть, – соглашается Сарагон. – Если честно, даже не представляю, как завести в одну модель и возвышение Дома Золтанидов, и работу по возвышению пустых цвергов до уровня двуликих. Со стороны двуликих, как понимаешь, помощь скудная: просто не станут мешать нашим планам, вот и весь вклад в общее дело.

– Хватит и этого, – говорит Регана задумчиво, – вклад более чем достаточный.

Теперь дело за ней, за Гарпией, но сложности задача огромной: изменить один из древнейших узоров, узор Плеяды. Справится ли, достанет ли сил? Должна, обязана, не может не справиться!

[Арык]

Скрытый текст - [Год восемьдесят пятый] Победа:

Закатный океан, острова Нисмут и Ноос

[1]

«Барракуда» лавирует меж островков и островочков Закатного океана, будто пробирается по лабиринту. Капитан на носу – вдыхает солёный ветер, наполняется силой, того и гляди с кончиков пальцев брызнут молнии. Это – Лим, глава птицеловов, проклятье пиратов, а с недавнего времени ещё и архимаг Ветра. Корабль он ведёт к острову Нисмут, где свил себе гнездо Мо, низложенный архимаг Плазмы. Низложенный и приговорённый к смерти, но сумевший бежать. Там же нашла приют и Каванга, она-то и есть главная цель.

Регана палубой ниже, в пенале каюты, перед стальной бабочкой, перестроившейся в прямоугольник длиннообозревателя. На переднем плане сотканной из света и тени проекции облачённая в бронекостюм Алинда, за спиной её сплошной стеной мехоморфы – лица скрыты глухими шлемами с Т-образной прорезью, в руках бурдюки шестистволов.

– Спешу обрадовать, госпожа, – ноздри архимага алхимии раздуваются, речь чеканная, – ковен старца старцев найден! Согласно фортификационным планам трёхвековой давности, это крепость Сурьма, но теперь от неё лишь подземные уровни – там-то логово и устроено.

Смерть Дарлина Регана использовала, чтобы нанести удар по бесформенным, развернуть общемировую кампанию по их истреблению. И кампания развернулась, как только Внутренний круг изучил материалы по схватке в башне Баркантур, причём первой с предложением решить проблему бесформенных раз и навсегда выступила Каванга. Регана на это и рассчитывала, хотя имелся, конечно, и запасной вариант: не прояви инициативу Каванга, её бы проявила Стелла и была бы поддержана большинством голосов. А так приняли единогласно, и по узору бесформенных, как по дереву, заструился огонь. Первыми сгорели ветви, затем ствол, теперь пришла очередь корней.

– Как и следовало ожидать, система тоннелей расширена и преобразована, – продолжает Алинда, – но сектор мы ограничили полностью, начата обработка магией Тверди.

Обозреватель перемешивает свет и тень, меняет изображение: теперь перед Реганой подробная карта сектора, на карту наложены фильтры чар. Вот заклинание просмотра Тверди, делает стены и своды подземных ходов прозрачными, другой фильтр отмечает живое, высвечивает искрами, обрамляет же карту рамка из маленьких окошек, в каждом из которых – действия группы Златы. Вот она сама, похожая среди своих магов на былинку меж булыжников, вызывает направленные землетрясения, в другом оконце маги Тверди перекрывают подземные ходы сталактитами и сталагмитами, в третьем уничтожают заклинанием коррозии металлические перекрытия.

– Мы их выкурим, госпожа Регана, – Алинда ударяет кулаком о кулак, – до единого на поверхность выжмем!

Корпус «барракуды» покрывает краска-хамелеон, делает одним с водной гладью, а гладь – то оттенками синего, то зелёного, то серыми клочьями пены. С изнанки же Сущего другое море, серое сплошь – Эфир. Архимаг некромантии Триптофан шагает по этому морю, шагает неспешно, на эфирном плане вид у него своеобразный: скреплённые с оружием ржавые доспехи. На месте головы, к примеру, шипастая булава, на месте пальцев рук – костяные зазубренные ножи. То опуская ладонь в серую круговерть, то вынимая, он проверяет саркофаги, которыми заполнено основное отделение трюма. Пробы зомби-солдаты, что называется, наивысшей, пробуждение до срока возможно лишь в рамках ничтожной погрешности, однако Триптофан не был бы Триптофаном, если бы не учитывал и её.

Перед Реганой сотканная из света и тени Злата, прижимает к кровоточащему носу кружевной платочек, тонкого голоска за воем и грохотом канонады почти не разобрать:

– Стелла и Алинда ударили... Переключаю на обозреватели, укреплённые на наплечниках мехоморфов…

Теперь Регана в гуще боя, будто сама бьёт с шестиствола по фанатику, тот оказывается не человеком, а саламандрой – извивается, изменяется. На мгновение всё становится белым – заклинание вспышки, одно из простейших заклинаний пантеона Пламени, но мгновения этого достаточно, чтобы кристальная нить срезала бойцу Маналита голову вместе с наплечником. С минуту Регана наблюдает мельтешение ног, затем длиннообозреватель раздавлен.

– Поднимайте валы!.. – ещё одной вспышкой белого перед Реганой возникает Злата, бледная как полотно. – И дайте уже кто-нибудь мне новый накопитель, этот закончился…

Снова игра света и тени, снова переключение, снова вид с наплечника мехоморфа. С этим бойцом Регане везёт больше: проскальзывает вместе с ним между идущих навстречу друг другу огненных стен, поливает бесформенных струями жидкого пламени, однако же и его в конце концов настигает смерть, разрывает клинками-косами, в которые превратились руки одного из фанатиков.

– Вынуждена прерваться, – из-за чёрных клуб дыма Злата едва различима, зато странным образом прорезался голос, перекрывает свист и скрежет баталии, – слишком жарко…

«Барракуда» скользит между синим и синим – между морем и небом, Сарагон стискивает в пальцах синюю пирамидку, стискивает до боли. Он на корме, но следит при этом за капитаном, голоса нашёптывают: «Забери, забери его разум, ведь он твой, твой по праву…»

– Убирайтесь, – голос Сарагона глухой и усталый, – оставьте меня в покое!..

Нехотя, но голоса затихают, отступают перед его волей, вот только надолго ли её хватит? Сарагон смотрит на диск Игнифера через пирамидку ноонита, просит:

– Поддержи, Светоносный, укрепи.

Дать какой-либо знак Игнифер и не думает, увлечён игрой с водной гладью – то обратит россыпью самоцветов, то отрезом булатика…

Перед Реганой сотканная из света и тени Стелла – доспех покрыт копотью, в протянутой руке голова Хиамаса, отсечённая кристальной нитью.

– Ковен старца старцев уничтожен, – говорит хладовладица, – как и он сам. Выжгли эту треклятую мерзость, под корень выжгли!

– От этой мерзости не избавиться, пока есть Дыра, – качает головой Регана, – но время мы выиграли – покуда ещё новые ростки пробьются, покуда наберут силу...

– Победа! – Стелла опьянена боем, слышит едва ли, – это победа!

Спустя несколько минут передача окончена, Волчица перестраивается, принимает свою обычную форму.

– Теперь дело за нами, – говорит ей хозяйка, – схватка с последним Китом. Знала бы ты, бабочка, как мне страшно, но тебе не понять, а кроме тебя сказать некому – замкнутый круг.

[2]

Из-за угольно-чёрных туч, заполнивших небо, день кажется ночью, влага из туч изливается голубая, Регана её узнаёт – лазурный ливень. Сначала сыпал кислотными жабами, теперь мечет в «барракуду» ледяные копья, но воздушные щиты держат, нависли над кораблём подобием радуги. Они же, щиты, отводят и волны, что обрушиваются на «барракуду» сошедшими с гор лавинами. Одна из волн так и застывает между кораблём и островом, выгибается, выпячивается медузой.

– А вот, кажется, и кракен, – Лим потирает ладони, с ладоней срываются искры.

– Нет, не кракен, – говорит Сарагон, – гораздо хуже.

– Точно! – понимает и капитан, – элементаль Плазмы…

Создание элементаля, то есть наделение стихийных чар жизнью, самое сложное в стихийной магии заклинание, верх мастерства. Пусть живут такие сущности недолго, бытие своё оправдывают сполна. И вот, начинается, Плазма перетекает из одной формы в другую: вода, жидкий огонь, ледяной вихрь, камень тороса.

– Хочу поговорить с Мо, – обращается Регана к Сарагону, – сможешь до него дотянуться?

– Смогу, – отзывается тот, – но долго канал не удержать – слишком большие искажения от элементаля.

– Долго и не потребуется, – отвечает Регана, – управимся за минуту.

Следует небольшая пауза, Сарагон удивлён:

– Хм, а неплохо он от меня защитился, да ещё и на элементаля своего основные узлы завязал…

– Так что, не получится?

– Нет, почему же, получится, – ещё одна пауза, более длинная, – есть канал, говори.

Регана представляет Мо – вот он, типичный ундинионец: невысок, коренаст, лицо плоское, желтоватый оттенок кожи. Из нетипичного усы – роскошные, длинные, тянутся вниз, как у сома.

– Мо, это Регана, – обращается она со всей убедительностью, на какую способна, – советую принять мой голос за голос своего рассудка. Признаюсь, ты мне симпатичен, потому последний шанс: просто отойди в сторону, не мешай, и, обещаю, будешь помилован. В ином же случае уничтожу вместе с той, кому предоставил убежище.

Он не ответил. Вернее ответом было всё большее и большее разрастание элементаля Плазмы, ответом однозначным.

– Я к нему, на остров, – Сарагон принял вызов. – Медлить нельзя, а отсюда мне его защиту не сломать.

– Конечно, – согласилась Регана, – действуй.

Схватка между контролёром и магом Плазмы началась сразу же, как только Сарагон перенёсся, о чём можно было судить по фигуре элементаля: то увеличивалась, принимая человеческие очертания, то уменьшалась, возвращаясь к состоянию бурлящего кома. В какой-то момент стихийное существо принялось рвать самоё себя – вода бросалась на жидкий огонь, лава плавила лёд тороса – выросший перед «барракудой» горб оплыл, просел, разлетелся на клочья.

– Вот и наш черёд вступить в бой, – Лим вскидывает руку, – разворачиваемся!

Корабль становится к острову бортом, много времени манёвр не занимает, но там, где был элементаль, успевает вырасти коралловый риф. В дыры между кораллами просовываются хоботы, выплёвывают шары, похожие на комки лягушачьей икры, те прилипают к воздушным щитам «барракуды», разъедают, во все стороны рвутся шквалы. А следом уже летят изменённые астральными чарами кристальные ежи, разрываются на огонь и осколки, холод и яд.

– Ух, ты, лютые, хорошо подготовились! – Лим хохочет, – но мы ещё лучше!

«Барракуда» бьёт по рифу свитым в упругие ядра ветром, раздирает когтями молний, вонзает острия небольших смерчей.

– Эй, некромант, твоих там не пора поднимать? – грохочет капитан. – А то смотри, всю потеху пропустят же!

Ответить Триптофану недосуг, как раз руководит отправкой мёртвой воды за борт. Зомби-солдаты переворачивают цилиндрической формы резервуары и по водной глади расползается маслянисто-серое, устремляется к рифу. Как только дорожка проложена, зомби спрыгивают на неё, скользят, словно по льду, а вот уже и карабкаются по кораллам. Одни пушки-хоботы зомби-солдаты вырывают, к другим присасываются, повисают гроздьями, в третьи забираются, чтобы взорваться вместе с орудием, когда то изготовится выстрелить. Вскоре риф кишит мертвецами, в мгновение ока выпивают, вытягивают из него жизнь.

– Вот это я понимаю! – Лим доволен, – вот это по-нашему!

Берег тем временем заполняют аборигены, тела их покрывает узор в виде чешуи, головы похожи на рыбьи – лоб скошен назад, нижняя губа оттопырена. В зомби они мечут не колья копьероста, а ледяные стрелы, что говорит о высокой способности к магии Плазмы. Да только зомби-солдатам всё едино, что лёд, что копьерост – соскакивают с рифа один за другим, мчатся к живым приливной волной…

– К переносу готова? – обращается к Регане Сарагон, перебрасывает над сражением мостик мысли. – Твоя знаменитая тётка как раз к переносу готовится, намерена улизнуть. Мог бы и сам с ней потолковать, но зачем лишать тебя удовольствия? А если честно, схватка с Мо отняла слишком много сил, только на перенос их теперь и достанет, больше ничем помочь не смогу.

– Ты прав, не стоит лишать меня удовольствия, – отвечает Регана, – с Кавангой мы поговорим один на один.

– Хорошо, тогда переходим к деталям...

Сарагон показывает панораму места, куда будет осуществлён переход, показывает точку выхода, затем синяя вспышка.

– Ох!..

Оказывается Регана близ круга мандалы, что зияет проплешиной в густых зарослях. Звуки морского сражения досюда почти не доносятся, увязают в густом влажном воздухе и густых зарослях. Внутреннее пространство круга расчерчено линиями лабиринта, Каванга в центре, у алтаря из обрубка живодрева, с торчащими во все стороны кольями. Часть кольев уже занята: подобием неких ужасных плодов на них пронзённые насквозь островитяне, стонут, корчатся. Крови при этом нет – алтарь забирает всю, не даёт пролиться и капле. Те из дикарей, что ещё живы, сбились у края мандалы группкой, тянут к волшебнице руки, покачиваются, гомонят. Каванга спешит, работает как заведённая – вот схватила очередного рыбоголового, вот начертала крючком-ногтем на его груди символ, завела в узор заклинания, вот подняла лёгким мановением руки в воздух, бросила на чёрный кол алтаря. Вскрик, довольное урчание живодрева, а от мандалы цилиндром поднимается голубой свет, вьются оранжевые и жёлтые искры, оплетают спиралью.

С полгода назад, когда пришло время фигуру Каванги с доски убрать, тоже было нечто подобное: исчезла в самый последний момент, обвела всех вокруг пальца. Внутренний круг столько обличительных фактов собрал, такой грандиозный процесс низложения подготовил, но всё в пустоту, пришлось выводить астрального архимага из состава ложи заочно. Потому теперь Регана не медлит, отправляет в полёт Волчицу. Трёхгранный клинок без труда пронзает кисею голубого света, но до горла Каванги не добирается, задержан – ногти-крючья впились, скребут по металлу.

– Вот и ты, неблагодарная тварь… – шипит Каванга, – явилась, отродье…

– Кровь от крови, – пожимает плечами Регана, – узор от узора.

Коснувшись элариевой накладки на левом предплечье, она отправляет к аборигенам воздушные нити, через мгновение дикари уже в невидимых коконах, трепыхаются выброшенной на берег рыбой. Регана подходит к краю мандалы, прикосновением к браслету на запястье начинает проталкивать Волчицу к горлу тётки. Её магическая сила против силы Каванги, цилиндр голубого света то охватывают кольца искр, бегут вверх и вниз, то покрывают узоры из лучей золотых и серебряных.

– Теперь тебе от меня не уйти, не скрыться, – говорит Регана, – пришло время завершить нашу партию…

Захваченная противостоянием, она едва успевает заметить проблеск белого слева, от места, где лежат аборигены. Коснуться собранными в жест пальцами кольца на запястье – вот и всё, что успевает, а этого, увы, недостаточно, чтобы отвести удар ледяной глыбы полностью. Регану сбивает с ног, тащит, ломает в нескольких местах руку, ломает часть рёбер. Уцелевшей правой она судорожно шарит по поясу, ищет скляницу с хаомой, вместо неё касается заклёпки с заклинанием определения узора. Заклинание срабатывает, представляет в трёх плоскостях Сопряжения того, кто сбил ледяной глыбой. Это совсем молодой ещё парень, больше похож на жабу, а не на рыбу – глаза выпучены, кожа лоснится, меж растопыренных пальцев выставленных вперёд рук большие перепонки. Цирц – такое у парня имя, магическая сила огромна, да и узор славный, правильный во всех плоскостях. «Такого бы я и во Внутренний круг не побрезговала взять, – думает Регана отстранённо, – как раз с низложением Мо место освободилось. Вот только взять, похоже, уже не получится…»

– Да, вот так! – смех Каванги. – Убей её, мой милый, убей быстро!

Цирц, пошатываясь, приближается к Регане, выразительный жабий рот в постоянном движении – то ли пытается сложить заклинание, то ли просто кривится.

– А тебе, отродье, последний урок! – кричит Каванга племяннице. – Что бы ты там себе не напридумывала, мир всегда будет разделён на профанов и посвящённых, на тех, кому жить по принципу «делай, что должен» и тех, кто живёт по принципу «делай, что хочешь». Посмотри, внимательно посмотри на того, кто тебя сейчас раздавит: он же пустой, полый внутри! Такие только и ждут, чтобы наполнила чья-нибудь воля, направила, сказала, что делать. Мир нельзя перестроить, нельзя изменить, можно лишь заместить один элемент узора другим, но суть от этого не изменится – власть останется властью, стадо останется стадом. Вот и вся премудрость, моя дорогая, вот и вся истина.

Цирц тем временем останавливается, смотрит, хлопая глазами, то на одну женщину, то на другую. Регана же смотрит на его узор, а в том перемены: морок наваждения прорезают лучи понимания, поднимаются огоньки ярости.

– Да, вот так... – шепчет она, – убей её, убей быстро!..

Мучительный миг равновесия, в течение которого ничего не меняется – Цирц всё так же хлопает глазами, всё так же вертит головой – но вот встряхнулся, повернулся к мандале, сделал выбор. Ведомая жестом и голосом, с руки его срывается лента холода, дотягивается до Волчицы, обвивает, впивается в пальцы Каванги. Вскрик, трёхгранный клинок входит в горло волшебницы, затем вместе летят на остриё алтаря. Живодрев довольно урчит, но недолго: избыток силы разрывает его на части, кровь бьёт вверх мощной струёй.

– Говоришь, мир нельзя перестроить, нельзя изменить? – Регана улыбается окровавленными губами, – это мы ещё посмотрим…

А потом приходит боль, опрокидывает в пустоту беспамятства, потому что с Кавангой погибает и Волчица.

[3]

Прижав палец к губам, Утли подзывает, раздвигает осторожно пики копьероста, показывает. Она и сама подобна пике – худенькая, гибкая, коленки да локти. Как и Регана, затянута в комбинезон с элариевыми накладками, как и у Реганы, голова выбрита наголо. Утли – южанка, причём чистокровная. Глаза у неё чёрные и раскосые, кожа смуглая, язык был раздвоен, но теперь сросся. Регана подходит, смотрит в указанном направлении, отвлечься от мыслей, что она против Утли, как вековое, с наплывами, древо против крепкого молодого деревца, выходит не сразу.

– Р-рау! – доносится из прогалины в зарослях, что протянулась шагов на тридцать вперёд, – ур-рау!

Там самка ревуна и детёныш; она занята, исследует устроенные иглобрюхом норы, он отвлекает, играется, хватает коготками за ногу. Мать то и дело отмахивается, при этом движения мягкие, нежные, узор любви читается в них и без магии. Регана вновь сравнивает, теперь узор их отношений с Утли и узор ревунов. Ответ, в принципе, очевиден: ничего, подобного материнской любви, к Утли она не испытывает, несмотря на то, что нашла, приютила на острове Ноос, уже третий год обучает астральному волшебству. Отношения между наставницей и ученицей, ничего больше, ничего сверху. Было бы по-другому, стань Регана в своё время матерью? Вряд ли, просто ещё один способ, более сложный, обретения ученицы. Дочь для неё в первую очередь ученицей бы и была, уже потом дочерью. Видимо, не дано. А с другой стороны, смогла бы она добиться всего, чего добилась, имей узы любви и семьи? Каждому своё, как говорится, либо – либо.

– Шурх!.. – из-под земли вылетает свернувшийся в шар иглобрюх, но не из той норы, куда косматая хищница сунула руку, а из соседней. – Пуф-пуф-пуф! – разлетаются иглы.

За эту его особенность иглобрюха ещё называют иглострелом, и такое название, на взгляд Реганы, подходит лучше. Почти все иглы достаются самке, она рычит, бьёт узконаправленной звуковой волной, шар отлетает, катится в сторону копьероста, из-за которого наблюдают Регана и Утли. Наставница поворачивается к ученице, и в этот миг происходит ментальное искажение, мир подёргивается синим.

Такое на Ноосе теперь не редкость, следствие ноонита. То искривится пространство, то время, то вместе, сюда же относится, как объяснял Сарагон, потеря часа на линии между станциями. Что до искажения, произошедшего здесь и сейчас, то искривило оно, кажется, только время. Перед Реганой словно бы коридор, от начала и до конца его занимают выстроившиеся в ряд отражения Утли, уменьшаются с перспективой. «Нет, – поправляет она себя, – это не отражения, а Утли в разные периоды своей жизни, от настоящего момента и до смерти». Со взглядом на последнюю в ряде фигурку приходит понимание, что из архимагов Утли окажется самой стойкой, переживёт всех. Значит, всё правильно, не зря Регана с ней возится, не зря поливает сей росток своей магической силой.

– Не делайте этого... – тихо говорит первая в ряду Утли, взгляд направлен на Регану, но проходит при этом сквозь, – не соглашайтесь…

«Меня она тоже видит в перспективе, – думает Регана, – и зрелище, по всей видимости, интересное. Что же, на подобные случаи есть Сарагон: заглянет будущему архимагу астрального волшебства в разум, уберёт лишние ниточки, подчистит. Потом и я на интересное посмотрю, когда из ниточек будет собрана ментальная модель».

Пользуясь тем, что время из-за искажения замедлилось, Регана сцепляет пальцы в жесте, посылает в иглобрюха импульс. Вертясь волчком, шипастый шар проплывает мимо копьероста, за ним и ревуны. Вслед за этим уходит и ментальное искажение, словно спешит догнать троицу, ток времени возвращается в привычное русло.

[Арык]

Скрытый текст - [Точка сборки-6] 3т:

Сведём, Ментал, всё то, о чём мы говорили, в модель. С названием понятно – Система 3т, или просто Система, узор усложнять не станем, будет достаточно точек и линий, будет достаточно семи шагов. Этот же узор используем, чтобы проследить эволюции души, а подытожим основными направлениями координации.

[Ментальная модель-2] Система 3т

1) Исток.

Элементал называют Пределом, планом Стихий, ещё одно обозначение – Исток. Потому что именно здесь начинаются пространство и время, именно отсюда начинают свой путь протоэлементы, новорождённые души. Второй момент нас и интересует, хотя для душ Элементал как точка входа в пространство Цепи миров, так и точка выхода. Причём для рас пантеонов Плазмы и Пламени речь действительно о точке, а именно о Дыре, или же Ране, как называют её цверги. Новорождённые души приходят вместе с выбросами, обязательно пиковыми, симбиоз их с кристальными цвергами рождает драконов и только драконов, симбиоз с чёрными – саламандр, симбиоз с огненными рождает людей. В виде точки Исток и представим, своеобразного начала начал.

2) Игла.

Проведём через точку Истока вертикальную линию, обозначит она Равновесие. Однако, всеобщий его аспект нам без надобности, возьмём только ту часть, что относится к людям. Назовём это частное равновесие Иглой – то самое имя, что дали жители Советграда своей цитадели. На мой взгляд, оно как нельзя лучше отражает то многогранное понятие, что включает в себя и гармонию малую, равновесие человека, и равновесие расы в целом – ту Гармонию, что уместно написать с прописной.

3) Линии Диссонанса.

Проведём слева и справа от Иглы параллельные ей линии, причём на одинаковом от неё расстоянии. Это будут линии Диссонанса, предельного искажения Гармонии, когда человек, сбитый с пути, выбирает миражи, а не верные цели, идёт не к свету, а от него. Диссонанс есть неправильная, преждевременная смерть, когда мелодия обрывается задолго до кульминации, Диссонанс есть неправильная жизнь, когда потрачена на пустое. Так или иначе, он ведёт к выходу из Системы, нахождению вне неё.

4) Пороги ввода и вывода.

Проведём на одинаковом расстоянии от точки Истока горизонтальные линии, верхняя из них будет порогом ввода в Систему, нижняя – порогом вывода. Это два крайних значения Веса, наименьшее и наибольшее. Достигнув первого порога, мы обретаем возможность в Систему войти, достигнув второго, обретаем возможность из неё выйти.

Таким образом, Ментал, у нас получился квадрат с точкой Истока в центре. Относительно Истока он, кстати, может смещаться и вверх, и вниз, и влево, и вправо, но примем идеальный случай, когда точка фиксирована.

Линия Иглы делит квадрат на две половины, а именно на силу Системы и спокойствие Системы. Я их так и расположу: силу – слева, спокойствие – справа, но тут лишь вопрос моего удобства, можно и наоборот. Левую сторону Системы, таким образом, займут СиП, правую – СпП, разделение по преобладанию в действии.

5) Линия перехода.

Ещё одну горизонтальную линию проведём через точку Истока, и это будет линия перехода. Поскольку случай у нас идеальный, квадрат Системы она разделит на три одинаковых области: верхнюю займут люди плавающего типа, среднюю, с линией перехода в центре – переходный тип, нижнюю – люди коренного типа. Следующий из фундаментальных принципов разделения в действии, на этот раз разделение по Весу. При их соединении у нас уже не два, не три, а шесть типов: плавающие СиП и СпП, переходные СиП и СпП, и, наконец, коренные СиП и СпП.

6) Вес.

Теперь введём в Систему непосредственно Вес. Визуально он примет вид вписанного в квадрат треугольника, обращённого вершиной вниз. Связь между Весом и Иглой прямая: при первых воплощениях индивид ближе к Диссонансу, чем к Гармонии, но с набором Веса, то есть с продвижением от основания треугольника к вершине, всё лучше чувствует Иглу. Как только высшая точка внутреннего равновесия достигнута, срабатывает весовой порог, и индивид выводится из Системы.

7) Спокойная сила.

Слаб тот СиП, что не может совладать со своей силой, несчастен тот СпП, что видит в своём спокойствии одну только слабость. Силён же и счастлив тот, кто чувствует равновесие, знает, когда действовать, а когда ждать. Сила СпП в спокойствии, спокойствие СиП – в силе, разделённые преобладанием, приходят они к одному – спокойной силе. На модели отметим её двумя вертикальными пунктирными линиями, что пройдут через правую и левую половины Системы точно посередине.

Вот и всё, Ментал, готово, переходим к эволюциям души. Начало начал – Исток, но первая самостоятельная жизнь следует далеко не сразу, предваряет её жизнь в симбиозе со цвергом. Смысл такой жизни для протоэлемента понятен – предварительная подготовка к настоящему воплощению – другой вопрос, как этот механизм образовался. Ничего определённого, к сожалению, установить мне не удалось – слишком глубоко даже для модуля, а цверги не пожелали разъяснять. В узоре Системы жизнь в симбиозе имеет следующий вид: движение от точки Истока вдоль Иглы вверх, пока не будет достигнут порог ввода. Как только порог ввода преодолён, следуют жизни непосредственно в квадрате Системы, вплоть до порога вывода. Проложим горизонтальные параллельные линии, что разделят квадрат на череду смежных прямоугольников – череду воплощений, общее их число зависит от протоэлемента, и только от него. Первые жизни не просто близки к Диссонансу, они, по сути, и есть Диссонанс, но чем выше Вес, тем ближе индивид может подступить к Игле. При этом жизнь людей плавающего типа, если смотреть через призму Системы, всегда мерцание – оказываются то по одну, то подругую сторону Иглы, людей же коренного типа в той или иной половине держит Вес, и они всегда возвращаются в исходную точку, как долго бы не находились на противоположной стороне. Преодоление линии перехода ведёт к укоренению, укоренение ведёт к порогу вывода, на преодолении которого цикл завершается, душа покидает Систему.

Направления координации, таким образом, можно свести к трём основным пунктам:

1) Фиксация квадрата Системы относительно Иглы. То есть равное соотношение силы и спокойствия в Системе. Именно такое соотношение, как показывают теоретические выкладки, наиболее продуктивно.

2) Динамика линии перехода в пользу коренного типа. То есть создание таких условий, при которых плавающий тип быстрее переходит в коренной, с постепенным увеличением соотношения между ними в пользу коренного типа. К сожалению, в настоящее время ситуация прямо противоположная: подавляющее большинство в Системе составляют люди плавающего типа, что усложняет процессы координации на порядок.

3) и, наконец, главный пункт, тот камертон, отзвук которого должен ощущаться во всём: сведение показателей Диссонанса к возможно наименьшим.

[Арык]

Скрытый текст - [Год девяностый] Погрешности:

Закатный океан, остров Ноос

[1]

Машины для подсчёта голосов созданы огненными цвергами, на вид ничего особенного – прямоугольная элариевая призма под прозрачным защитным куполом – но это лишь на вид. Основной модуль установлен на центральной площади Галавы, Регана наблюдает за ней через Ментал, из неуничтожимой капсулы. Площадь, что называется, битком, на огромных экранах, установленных на опорах, время, оставшееся до окончания декады голосования. Осталось чуть больше трёх часов, но не проголосовавших ещё много, отмеченные эмблемой Совета диски так и мелькают. Размера эти механизмы небольшого, чуть шире блюдца, с каждой стороны по переключателю – голос «за» и голос «против»; как только выбор сделан и подтверждён, диск перестраивается в крылатку, улетает. И диски из средств голосования – самое простое, есть и кристаллы, и големы-помощники, и защищённые от магических воздействий комнаты. Всё это – первый в истории общемировой референдум, на котором решается, быть магократии или не быть…

Они заявили о себе в первый день нового, 2091-го от Разделения года, четыре мужчины и четыре женщины, Совет. Знак их – кольцо из восьми звёзд на фиолетовом поле, по числу видов магии. Четыре рода стихийного волшебства отражают звёзды серебряная и золотая, белая и чёрная – Плазма и Пламень, Ветер и Твердь соответственно. Алхимия представлена звездой ярко-красного цвета, цвета артериальной крови, некромантия – тёмно-зелёный, витамагия – оранжевый, магия разума – синий цвет. Созданный волшебством флаг был поднят над одной из башен дворца хладовладицы, оттуда же осуществлялись первые из так называемых обращений к расе.

– Слушай, человечество, – говорил Цирц, – к тебе обращаются те, кто правил миром из тени, но править так и впредь не имеет ни желания, ни возможности. Время тени ушло, ушло время скрытности, больше им нет места.

– Не имеет значения, как называлось наше объединение в прошлом, – говорила Утли, – теперь мы – Совет.

Восемь членов Совета – четыре пары, парами они и предпочитали обращаться: Сарагон и Стелла, Триптофан и Алинда, Злата и Лим, Цирц и Утли.

– Я верю, у человечества есть своё предназначение, – говорил Триптофан с торжественной мрачностью, – свой путь.

– То, чего не исполнить никакой другой расе, кроме нашей, – суровая Алинда роняла слова медленно.

– Думаете, мы пришли, дабы принизить всех вас, навязать свою волю? – грохотал Лим, – нет же, тысячу раз нет!

– Свою главную цель видим в том, чтобы постичь суть нашего, людского предназначения и помочь ему осуществиться, – шелестела Злата.

– Мы пришли для того, чтобы раса совершила рывок, поднялась на новый уровень, – увещевал Сарагон. – Но рывок невозможен, пока люди разделены, для подъёма человечество должно объединиться, стать одним целым.

– Так пусть же каждый сделает в этом направлении первый шаг, – прожигала взглядом с экранов и из окошек обозревателей Стелла. – Пусть примет участие в общемировом референдуме! Вопрос один: согласна ли раса людей на открытое и прямое правление магии.

Препятствий в осуществлении референдума было много – старый мир не желал уходить, тем не менее через полгода, в обрамлении многих торжеств, декада голосования стартовала.

Последние секунды дистанции в десять дней, на экранах обратный отсчёт, люди на площади озвучивают каждую цифру:

– …Пять! Четыре! Три! Два! Один! Всё!

Толпа взрывается ликованием, небо вторит салютом, расцветает астрами, розами и хризантемами, сотканными из пламени.

– А теперь должен последовать подвох, – говорит Регана в пространство Ментала. – Почему никогда не бывает так, чтобы триумф без подвоха?

– Клянусь непреложностью маналита, это было бы слишком просто! – отзывается Аристарх со смехом. – Но, быть может, всё ещё обойдётся?

– Не обойдётся, брат алхимик, ай, не обойдётся, – а это уже Самшит, – и самым очевидным мне представляется воздействие на машины цвергов. К чему кровавые акции или что-либо подобное, если можно попробовать исказить результаты?

– Тоже так думаю, – соглашается с некромантом Регана, – но посмотрим.

– Мои в полной готовности, – подключается к обсуждению Сарагон, – но, кажется, уже знаю, кто нам противостоит…

Пять лет назад, благодаря ментальному искажению, Регана смогла увидеть своё будущее. Вернее увидела его Утли, тогда ещё ученица, Регане же пришлось довольствоваться её ментальным откликом, преобразованным Сарагоном в модель. Будущее Утли предстало тогда, пять лет назад, в виде галереи, нечто подобное Регана надеялась увидеть и в отношении себя, однако же, войдя в модель, оказалась не в галерее, а в лабиринте. Причём лабиринт был полон своего рода ловушек, не столько открывал, сколько обманывал, перемешивая события грядущие и былые.

– Почему так? – спросила она Сарагона, когда страшное это путешествие закончилось.

– Не знаю, – тот и сам был озадачен. – Такое впечатление, что одно ментальное искажение наложилось на другое, вернее сказать, одно заключено в другом.

– А если не заключено, – сказала Регана, – если пытается таким образом о другом рассказать?

– То есть о постороннем ментальном воздействии, с которым тебе, как и всем нам, ещё только предстоит столкнуться? Хм, а в этом что-то есть…

– Почему обязательно о постороннем? Возможно, речь о некой новой аномалии, вызванной ноонитом, или, скажем, о твоём воздействии на нас.

– Нет-нет, именно что о постороннем и враждебном, – покачал головой Сарагон, – уже вижу.

– Неизвестные нам ментальные маги? – Регана почувствовала, как твердь уходит из-под ног. – Если Ноос попадёт в чужие руки, боюсь, всё для нас на этом и закончится…

– Не попадёт, – сказал Сарагон твёрдо, – остров от подобных мне я прикрыл надёжно. Другое дело, что по этой же причине, кажется, и не могу определить тех, кто будет нам противостоять: линии их действий вижу, но не вижу их самих.

– Не суть, – место Реганы заняла Гарпия, свирепая и беспощадная. – Главное, что такие будут, а предупреждённый вооружён.

К трагедии, как известно, ведёт цепочка причин, которую вовремя не разорвали; следующие пять лет они тем и занимались, что такие цепочки разрывали. Противник действовал очень осторожно, бил исподтишка, и установить, откуда цепочки берут начало, не получалось. Решить дело должен был референдум, куда противостоящая сила не могла не вмешаться, а вместе с тем и открыться, выйти на краткий миг из тени.

– Да здравствует магократия! – выплеск восторга на центральной площади Галавы подобен пиковому выбросу Дыры, – да здравствует единство!

Решение принято абсолютным большинством, по Ундиниону и Плеяде показатели активности, как и ожидалось, чуть ниже, чем по остальному миру. Но это мелочи, если б не своевременное вмешательство Сарагона и его команды, показатели были б нулевыми. Имя лидера тех, кто строил козни, Сарагон тоже выяснил, произносит с болью, хотя ментальным магам мало свойственны эмоции:

– Сандро…

[2]

Ментальная модель превратила Регану в бабочку, поместила над двумя контролёрами. Сарагон и Сандро застыли друг против друга, разум против разума. Как только Регана вспыхнет, направит к ментальным магам синий луч, те придут в движение, но стоит ей погаснуть, как вновь замрут. Она не просто наблюдатель, она своего рода эпицентр, обретший свободу передвижения.

С Сарагоном Сандро был с самого начала, с движения светочей. Похожие на ментальном плане, на физическом они отличались сильно. Сарагон высок и красив, овеян харизмой, и прозвище своё заслужил не зря – Светлый. Сандро скорее широк, чем высок, с длинными узловатыми руками, черты лица грубые, от взгляда блёкло-стальных глаз ощущение, будто не смотрит, а режет. Именно Сандро возглавлял светочей, действовавших под видом бесформенных, и в какой-то момент маска перестала быть маской – зараза перекинулась, завладела, сделала чужим среди своих.

Регана-бабочка вспыхивает синим, Сарагон и Сандро перетекают друг относительно друга вереницами призрачных двойников, словно сошлись в странном танце не менее странные гусеницы. За весь бой они не проронят ни слова, ни мысли, или же Регана не сможет их воспринять даже посредством модели. Потом, когда будет разбирать оставленные ментальной схваткой впечатления, придёт к выводу, что зловещая эта тишина как раз-таки и была самым страшным.

Погасив синий луч, Регана останавливает бой, исследует на ментальном плане. Здесь лучи уже сплошь, сотканная из нитей ярких и тусклых паутина. Астральному магу в столь сложном узоре, конечно, не разобраться, но часть элементов ментального волшебства Регана узнаёт. Вот эти словно бы разбросанные в беспорядке лучи – заклинание телепорта, а вот это сложного плетения кружево – заклинание ментальной левитации. «Если с такого начали, – думает Регана в смятении, – то что же будет дальше…»

Бабочка возвращается на физический план, перелетает на более удобное для обзора место, посылает в направлении контролёров синий луч. Они неожиданно прекращают кружить, упираются взгляд во взгляд, изо лбов конусами исходит сила, дрожит маревом. Через мгновение она, сила, уже бурлит, закручивается воронкой смерча, выплёскивается на планы Сопряжения волнами ментальных искажений…

Мысли о предательстве Сандро неизменно приводили Регану к словам Сарагона, произнесённым более двадцати лет назад, когда предложила лидеру светочей союз. На захвате Ленты мы бы не остановились, сказал он тогда, мы бы захватили весь мир. Нечто подобное и планировал Сандро, потому сообщников среди контролёров нашёл без труда. Условия сделки с бесформенными маги Сарагона так и не смогли установить, зато выяснили, что в дар Сандро получил именно то, о чём и подозревали – заклинание ментальной скрытности. «Выяснить-то выяснили, – размышляла бессонными ночами Регана, – но вопросов это рождает множество, и самый главный из них: почему, обладая познаниями в ментальной магии, бесформенные не вернулись на Ноос?» Здесь крылась какая-то тайна, связанная, несомненно, с происходившим в Ментале, когда на остров пришли убийцы: и непосредственное обращение к Регане, и последовавшая затем помощь в сотворении заклинаний. Вывод напрашивался сам собой: она отнюдь не властительница мира, лишь инструмент, лишь камертон в чьих-то более могучих руках. «Пусть, – думала Регана, – согласна быть любым инструментом, если цель у нас с этим могучим одна. А так, похоже, и есть…»

На лбу Сандро проступают капли кровавого пота, кровь сочится из глаз, бежит тонкой струйкой из-под носа. Он отступает на шаг от закрутившейся вихрем силы, отступает от взгляда Сарагона, исчезает в синем всполохе. Сразу же телепортируется и Сарагон, сплетённая из света бабочка не отстаёт, следит за погоней. И та поражает: с невероятной быстротой сменяются местности, поток времени то быстрее, то медленнее, у Реганы чувство, будто попала в аттракцион цвергов, причём из тех, что находятся под запретом.

Наконец погоня окончена, ментальная схватка движется к своему завершению. Сандро ползёт на руках, тащит отказавшие ноги, Сарагон подтягивает его арканом ментального импульса, переворачивает, заставляет посмотреть в глаза. Сандро высвобождается резким рывком, аура вспыхивает яростным синим светом, медленно угасает. Регане не нужно переноситься в Ментал, дабы понять, что там происходит – ментальное тело предателя гаснет, рвутся и свиваются нити. Спустя пару минут всё окончено и бабочка покидает сферу ментальной модели.

[3]

Регана потирает ноющие запястья – уже и экстракт золотой облепихи не помогает так хорошо, как помогал раньше. Здравствуй, старость, что тут сказать. Сарагон за последнее время тоже сдал сильно, после схватки с Сандро до конца, кажется, так и не оправился. Сейчас их с Реганой разделяет диск для игры в узор, контролёр передвигает выточенную из кристалла фигурку. К игре Сарагон пристрастился быстро, выиграть у него Регане так же сложно, как Самшиту – у неё.

– Моё время на исходе, – Сарагон использует слова, а не мыслеобразы, что само по себе знак, – разум скоро оставит меня.

У Реганы ни слов, ни мыслеобразов – обескуражена таким заявлением. Своих глаз от глаз ментального мага не отводит, слушает, что последует дальше.

– А проблема передо мной большая, – продолжает Сарагон, – и да, ты не ослышалась: передо мной и только передо мной.

– Полагаешь, группа Сандро – не единственный случай, – понимает Регана, – последуют и ещё?

– Последуют непременно, – говорит Сарагон мрачно, – дело времени. Есть хорошее присловье: поднявшись на пик власти, смотри вверх, а не вниз, а с ментальными магами у вас этого не получится, придётся постоянно оглядываться.

– То есть рассчитываешь на нашу престарелую троицу? – Регана передвигает кристалл, следит, как его линия переплетается с двумя другими линиями атаки, но не уверена, что этого хватит, когда её узор и узор Сарагона столкнутся.

– Только на вас и рассчитываю, – говорит контролёр, – лишь вам и могу доверять. Формация ваша очень прочна не только на уровнях Сопряжения, но и на ментальном плане, а это второе необходимое мне условие после доверия.

Регане вспоминается предупреждение Утли, когда та увидела будущее наставницы, испуг в её раскосых глазах.

– Не делайте этого... – сказала она тогда, – не соглашайтесь…

– Я давно уже разрабатываю систему ментальной кодировки, – продолжает тем временем Сарагон, – скоро будет готова. Если вкратце, то суть такова: при помощи ноонита на ментальное тело контролёра ставится знак, который не позволяет ему действовать против определённого свода правил.

– Иными словами, система клеймения и надзора, – Регана хмурится, – но многие ли контролёры согласятся, чтобы их контролировали?

– Выбора у них не останется, – Сарагон передвигает кристалл, и фигуры Реганы оказываются в окружении. – Я выступлю с обращением, поставлю знак первым.

Регана молчит, обдумывает, Сарагон добавляет:

– В первую очередь потому, что уже скоро не смогу своему разуму доверять.

– Тогда объясни, зачем тебе понадобилась наша престарелая троица, – Регана передвигает фигурку, но уже поняла, что следующим ходом партия закончится не в её пользу. – Совет, на мой взгляд, подошёл бы лучше: и с доверием всё в порядке, и с прочностью.

– Так тут и объяснять нечего, – сделав ход, Сарагон открывает узор, одерживает победу. – Совет – лицевая сторона системы, сияющий аверс. Вы – обратная, скрытое от посторонних глаз ядро, которое, если у меня получится, будет вынесено за пределы обычных пространства и времени.

– Так вот почему ты заинтересовался Жемчужиной, – Регана откидывается на спинку кресла, переплетает на животе пальцы. – А я всё гадала, с чего бы, если раньше интереса не было и малейшего. Жемчужина и должна вынести остров за пределы мира, я правильно понимаю?

– Да, – следует короткий ответ.

– Допустим, у тебя получится, – кивает Регана, – но как быть с тем, что наша престарелая троица не вечна?

– Сделать вас вечными, – Сарагон пожимает плечами.

Такой ответ ставит Регану в тупик, не находится, что сказать. Жить вечно? Почему она об этом никогда не думала?

– Ещё партию? – предлагает Сарагон, вернув кристаллы на исходные позиции при помощи телекинеза.

– Давай, – вздыхает Регана, – должна же я хоть раз за сегодняшний день тебя обыграть.

[Арык]

Скрытый текст - [Год девяносто пятый] Кода:

Беллкор, различные места и остров Ноос, Закатный океан

[1]

Выложенный шестиугольными плитами камнестали, Прямой путь подобен мечу, что положили на земли Маналита: столица – рукоять и перекрестье, город Переправа с разводными и магическими мостами через реку Лома – острие. Созданный по замыслу манарха Гриклита на заре Тысячелетней войны, созданный совместными усилиями магов и простолюдинов, он по праву считается одним из чудес света. Наряду с Нексусом, наряду с крепостями Кристального пояса, наряду с первым лабиринтом Преора. Но теперь замышлено небывалое, замышлено воистину чудо: стройка, которая продлит Прямой путь через сушу и море на север до Тёплой Гавани и на юг до Водораздела. Она уже начата, но сложно сказать, сколько продлится – быть может, десятилетия, быть может, века, уж слишком непростая задача. Однако же будет, обязательно будет закончена, и тогда у Великого Хребта и Великого Рифа появится третий брат – Великий Прямой путь.

– Как вы и просили, советник, отчёт по зомби-рабочим, – ежедневное утреннее совещание у Триптофана, один из мастеров протягивает накопитель.

– Давно пора, – говорит советник, принимая маленький костяной прямоугольник, отмеченный эмблемой Лиги.

– Просто нужно было уточнить некоторые результаты, – спешит добавить мастер. – Так бы справились ещё раньше…

– И что по результатам? – спрашивает Триптофан нетерпеливо. – В первую очередь меня интересует форма, признанная самой производительной, затем наиболее устойчивая, затем наиболее безопасная.

Мастер на мгновение замирает – переход в Эфир, чтобы свериться, затем докладывает:

– Древорукие зомби по всем трём пунктам. Наилучший результат отмечен при работе в связке с машинами модификации «крот».

– Хм, прелюбопытно, – Триптофан потирает мочку уха. – Что же, тогда нам нужно как можно больше таких зомби и как можно больше таких машин…

Расширение Прямого пути лишь одна из строек: возводятся новые города, прокладываются новые магистрали, полным ходом идёт подготовка к освоению Салмы и ближайших к Унике планет. Цена элария за последние пять лет выросла вдвое, ибо всё большее и большее значение обретают машины на его основе, так называемые разумные машины. Когда-то крупнейшим месторождением был кряж Элар, также известный как Сердце Синглии, откуда, собственно, и пошло название металла, теперь это местность Вирдигрис в Драконьих горах. Работа здесь кипит и днём, и ночью, на ведущих ролях машины, предоставленные огненными цвергами: щелкуны-прокладчики, плавильные инферны, червегрузы.

– Уж простите, госпожа советник, но я, если надо прямо, то и говорю прямо! И что хочу сказать: боятся люди этих цверговых образин, силой приходится загонять в шахту. И не на пустом месте боятся, скажу я вам, только взгляните, какое безобразие эти, того-этого, щелкуны здесь устроили! И бригаду сожрали, и ленту транспортную сожрали, даже от сортировочной машины кусков пооткусывали! Тьфу, нечисть…

Алинда с проверкой на участке, где произошла авария, перед ней смотритель за безопасностью. Похож он больше на каменного голема, нежели на человека: огромный, лицо в копоти, да ещё облачён в панцирь защитного костюма.

– Похвально, что не боитесь говорить прямо, – кивает госпожа советник. – А как же артефакты-ограничители? Не сработали?

– Да не помогают они, артефакты эти, – с досадой отмахивается смотритель, – разве что задержать, да и то ненадолго.

– Хорошо, маги комиссии разберутся, в чём тут дело, за их работой прослежу лично, – говорит Алинда. – Пока же помочь могу только одним: повышением надбавки за риски…

На фундаменте Северного Союза стремительно поднимается новое государство – Магический Союз, или же Магистан. В качестве столицы была выбрана главная из крепостей Кристального пояса, Корус. Впрочем, с некоторых пор это уже не крепость, а первый из магополисов, стратегических центров людской магии. Советград – такое он получил имя, быть оплетённым коконом новостроек предстоит ещё долго, но придёт день, когда из кокона появится бабочка, полная красоты и мощи. Сам Совет занимает кристальную цитадель, которую за схожесть формы столичные жители нарекли Иглой. Концентрическими кругами от Иглы расходятся три кольца крепостных стен, идеально гладких, до зеркального блеска. Один от другого уровни города отстоят на треть высоты Иглы, своего рода горные уступы, чем уровень ниже, тем, соответственно, он шире. Уровни так и называют, кругами – Первый круг, Второй и Третий, счёт от цитадели.

– Как вы, госпожа советник, несомненно, знаете, слабое место кристальных крепостей в том, что время от времени они обновляются, – правый глаз у маг-архитектора Вассиана механический, вместо пальцев левой руки насадки с различными инструментами. – А теперь спросите меня, в чём исключительность крепости Корус – давайте-давайте, прошу вас!

Что с ментальным телом, то есть разумом Вассиана не всё в порядке, Стелла поняла ещё при первой встрече, спрашивает с покорностью:

– И в чём же она, исключительность Коруса?

– А в том, госпожа советник, – маг-архитектор воздевает зубило, занимающее место указательного пальца, – что цитадель Коруса обновлениям не подвержена! Глубинный алхимический анализ кристального вещества полностью подтвердил мою гипотезу!

Благодаря исследованиям Вассиана Стелла знает, что сердечник цитадели проходит через всю крепость, под крепостью же разветвляется гроздьями кристальных корней. Кем-то из древних корневище это было преобразовано и превращено в сложно устроенную систему помещений, едва ли не лабиринт. Именно там будут размещены модули ментального реестра – лучшего места просто не придумать.

– Отлично, – кивает Стелла, – но есть ли тогда возможность кристальное вещество просверлить?

– Есть, конечно же, есть, но только инструментами цвергов. Времени, как понимает госпожа советник, это займёт много, и диаметр отверстия не больше, чем вот у этого сверла, – маг-архитектор демонстрирует насадку на месте мизинца.

Госпожа советник всё прекрасно понимает, потому согласна ждать, согласна на маленький диаметр. Когда Игла будет просверлена от кончика до основания, место в канале займёт ещё одна, но уже элариевая. Она-то и станет основой защиты Советграда, опорой под магический купол, способный накрыть весь город. На неё же обопрутся информатории, как только соединительная линия между модулями ментального реестра и Нексусом великого книгохранилища будет завершена. И ещё множество задач и функций, речь о своего рода оси, вокруг которой будет вращаться мир новой эры, эры объединённых людей.

– Действуйте, господин Вассиан, – говорит Стелла с жаром, с искрами в голосе, – ваша задача была, есть и будет оставаться приоритетной до самого своего завершения!

[2]

Советник Лим в порту Галавы инкогнито, растворился каплей в бурном людском море. К плащу с широким капюшоном прицеплено несколько хитрых заклинаний – как оберегают, так и отводят окружающим глаза. Даже служителям магического надзора отводят, у каждого из которых по дополнительному глазу в виде элариевого значка, прикреплённого к бронекостюму. Такая уж у магзора эмблема – синее око в кольце восьми звезд. Вот и один из них, столпов правопорядка, проверяет вереницу груженных с верхом муравьищ, проводит жезлом над клеймами ментальных знаков.

– Клянусь, ничего запретного! – прижимает руки к груди сопровождающий, и сам немного похожий на муравья, – только разрешённый товар, только разрешённые максиформы!

От действия жезла у Лима звенит в голове, опасается, как бы звон этот не услышал и магзиратель. Он, советник, и боится? Да, похоже, что так. Мир уже не тот, как и сам Лим, сходят на пару с ума. Медленно, но, кажется, неотвратимо.

– Да, всё в порядке, – гудит из-под щитка служитель магического надзора, – можете следовать дальше.

И они следуют, подобострастный погонщик муравьищ и скрытый от посторонних глаз советник. На правом большом пальце у Лима перстень с синим камнем, прислоняет ко лбу, чтобы унять звон. Камень помогает, но не так хорошо, как море – море помогает былому мореходу лучше всего. Впрочем, не бывает былых мореходов. Потому он и здесь.

Обогнув зону погрузки, Лим выходит к одной из внешних стен пристани, поднимается при помощи заклинания воздушной левитации на гребень. Как хорошо, как же славно – вливай силу, Ветер, вливай! Гавань со стены предстаёт как на ладони: вон он, маяк, а там – башни надзора, тоже подобные маякам. «Почему их так много, этих треклятых башен, – думает Лим, – почему с каждым годом всё больше и больше?..»

Тихоголосая Злата в это самое время на южной окраине леса Вышегор, тоже смотрит на надзорную башню, вернее на то, что от башни осталось.

– Никаких сомнений, действовал элементаль Плазмы, – рокочет Радко, один из её приближённых. – Охваченная раскалённой субстанцией, башня, можно сказать, сгорела, как дерево.

Там, где была башня надзора, теперь лишь оплавленное кольцо основания, окружает его пепелище. «Плохие новости, – думает Злата, – скверные. Ведь создать элементаля способен лишь эксперт в области стихийного волшебства, а все такие эксперты либо с нами, либо их больше нет. Неужели упустили кого-то, проглядели?»

– А дальше начинаются странности, – продолжает Радко, – так как помимо стихийного слоя в исследуемом заклинании есть и слой Сопряжения…

– То есть комбинация, в которой совмещено несовместимое, – шелестит Злата, бледно-розовый язычок пробегает по тонким губам, – чего-то подобного я и ожидала.

– Чисто теоретически такое возможно, – пожимает могучими плечами Радко, – но даже не знаю, какой силы должен быть маг, чтобы удержать в одном заклинании и стихии, и чары Сопряжения.

С минуту госпожа советник молчит, напряжение проступает на щеках двумя крохотными пятнами румянца, затем следуют слова:

– Дальнейший ход работ по категории «Мантикора». До поры, пока не увижу полного отчёта по структуре чар, исследования приостановить.

– Понял, – склоняет голову Радко. – Тогда мне нужно отдать срочные распоряжения.

– Отдавай, – Злата поводит тонким запястьем, – а потом подготовь походную капсулу к передаче, свяжусь с Энио…

А в это самое время, в Энио, Утли говорит Цирцу:

– Весьма и весьма любопытно. Пока не знаю как, но, кажется, совершённый здесь побег и взрыв башни в Вышегоре связаны.

– Об этом нужно сообщить Злате, – говорит Цирц.

– Обязательно, – кивает Утли. – Свяжусь с ней, как только закончим здесь.

2093-й год от Разделения стал годом Ментального бунта – катастрофы, в которой Магистан, этот исполин среди государств, едва не погиб, только-только успев родиться. Однако же не погиб, как не погибли в большинстве своём и те, кто стоял у истоков восстания, охватившего ойкумену – слишком ценны они, как контролёры, так и ментаты. Разгорелся бунт из-за ментальной реформы Сарагона, согласно которой каждый человек, способный к ментальному волшебству, должен быть отмечен ментальным знаком и занесён в ментальный реестр. Вследствие Ментального бунта и был учреждён магический надзор, сердцем его стал созданный Сарагоном артефакт, известный теперь как Покров. Первоначальной задачей Покрова был контроль ментального волшебства, теперь поле действия расширено и на другие области магии.

– Желаете осмотреть все камеры? – голос у старшего смотрителя неприятный, скрипучий, вид не лучше, да и ведёт он себя вызывающе.

Цирц раздумывает, как бы выглядел этот клоп, начни он ему доля за долей градуса подогревать кровь, но отвечает спокойно:

– Да, все камеры, из которых умозаключённым удалось бежать.

Они с Утли в проверочном блоке, пол того почти полностью занимает диск диафрагмы, сложенный из металлических лепестков.

– Хорошо, – говорит смотритель, – сейчас отдам команду на транспортировку первой из тех камер. Как только она достигнет блока проверки, откроется диафрагма и поднимутся ограничители, так что будьте, пожалуйста, осторожны, не заходите за линию...

Подготавливая ментальную реформу, Сарагон подумал и о месте, где задержанные контролёры и ментаты будут находиться, пока им не поставят ментальный знак. Роль эту сыграли сферы, которые огненные цверги используют для каких-то своих нужд, лишь слегка измененные. От цвергов же перекочевало и название: сферы контроля. Покинуть такую камеру задержанный не может, каким бы сильным ни был его разум, и как-то быстро прижилось словечко – «умозаключённые». Размещён комплекс с подобного рода арестантами недалеко от штаб-квартиры магического надзора, в пригороде Энио. Большую часть сфер контроля по-прежнему занимают люди, способные к ментальному волшебству – кто попытался взломать знак и отбывает за это срок, кто ждёт своей очереди на установку, а кто лишился разума и устранён от общества. Визит же советников вызван тем, что трём умозаключённым удалось совершить побег – то, что до настоящего момента считалось невозможным.

– Со всей определённостью, башня в Вышегоре не была основной целью, – говорит Злата, – она лишь отправная точка для удара. Очень похоже на пращу, при помощи которой метнули камень.

– То есть били по Покрову? – уточняет Утли.

Как одна волшебница, так и другая в защитной капсуле, а значит защищён и разговор. Обстановка Менталом смоделирована следующая: два просторных кресла, изящный столик между, на нём диск для игры в узор с расставленными фигурами.

– Да, именно что по Покрову, – лицо у Златы неподвижное, застыло камнем, зато трепещут пальцы, теребят кружевной платочек. – Всему Совету нужно увидеть заклинание, которым был нанесён удар, но особенно тебе. Оно комбинированное, вот только скомбинированы в нём не стихии.

– Поясни, – просит Утли.

– На первый взгляд, это всего лишь элементаль Плазмы, – говорит Злата, – но энергия его взята для работы на уровнях Астрала и Ментала.

– То есть совмещено несовместимое, – кивает Утли, – чего-то подобного я и ожидала.

– А что у вас? – спрашивает Злата, – удалось установить причину сбоя?

– Да, – следует ответ, – ты только что её назвала.

В один миг Злате всё становится ясно, недоумевает, как сама не поняла: взрыв башни вызвал сбой механизмов Покрова, благодаря ему трём умозаключённым и удалось бежать.

– Выходит, у нас появился сильный враг? – спрашивает она. – До такой степени сильный, что сумел отыскать способ освобождения умозаключённых? Как же мы могли такого пропустить?

– Не могли, – Утли берёт с диска фигуру, крутит в пальцах. – А значит ответ прост: заклинание создано не одиночкой, а группой, вроде артели предметных магов, и сила их в одном и только в одном – в новом способе комбинирования. Верь мне, мы найдём их, по этому новому способу комбинации и отыщем, и заставим пожалеть, что бросили вызов Совету!

[3]

В усыпальницу они превратили грот в восточной части острова, где Регана нашла когда-то стилет и другие вещи, принадлежавшие последователям учения Трёх Граней. «Как же давно это было, – думает прозванная Гарпией, – как же давно...» Волшебный источник теперь бьёт в другом месте, от грота шагах в тридцати, по-прежнему над ним рой колибри, по-прежнему у Реганы желание их уничтожить. «Да-да, – усмехается она мысленно, – есть узлы в узоре, развязать которые не под силу и времени».

Ментальное тело Сарагона разрушалось долго, разрушалось страшно, сложно представить, что было бы, не свяжи он себя узами ментального знака. Хотя и они, эти узы, в какой-то момент начали трещать, расползаться, из зазоров тянулось безумие – тянулось к тем, кто находился рядом. Понимая, что лучше уже не будет, а как раз наоборот, Регана, Самшит и Аристарх приняли решение, далось оно им нелегко. Способ умерщвления выбирали тщательно, чтоб без мучений и без последствий, в итоге выбрали мефрит. Используя его, некромант разорвал связи между астральными узлами Сарагона, и механизм смерти был запущен.

– Саркофаг проверил, всё в порядке, – говорит Самшит, подойдя к Регане, – ни через Сущее, ни через Эфир эманациям не проскользнуть.

– Есть в этом что-то жуткое, – отзывается волшебница, – оставаться опасным и после смерти, ещё на долгие и долгие годы оставаться.

– То-то и оно, милая моя, то-то и оно, – кивает некромант. – Считал и считать буду: нет мага более опасного, чем ментальный маг.

– И всё же с Сарагоном, признай, я не прогадала, – говорит Регана.

– Ай, не скажи, – морщится Самшит, – не нравится мне то, на что этот безумный нас обрёк. А самое неприятное, что и выбора он нам не оставил…

Как бы быстро ни ускользало время, сколь стремительно ни ускользал бы разум, план по превращению Нооса в аналог Блуждающего острова Сарагон осуществить успел. План грандиозный, своего рода памятник, воздвигнутый ментальным магом уходящей своей силе. Гибкий лабиринт Жемчужины послужил этому монументу пьедесталом, каркасом – ноонит, отлит же он был из маналита и элария, с вкраплениями самоцветов-усилителей, с вкраплениями артефактов. Созидая, Сарагон использовал весь спектр своих знаний: людская премудрость и то, что почерпнул у цвергов, взятое у саламандр и то, что удалось выведать у драконов. Средоточием же системы стал строенный модуль управления, которому ментальный маг дал короткое, но ёмкое имя: Куб. Как только он будет запущен, остров изменится, вместе с ним изменятся Регана, Самшит и Аристарх. Потому с запуском Куба и не спешат – к чему, если впереди – вечность?

– Прощай, брат контролёр,– Аристарх переводит рычаг, и сложный механизм запечатывает грот. – Да осияет свет твой разум по ту сторону черты!

– Однажды и нас вот так, – Самшит всё ворчит, – поместят в саркофаги и запечатают. Да только уже не люди, а его разумные машины, и не мёртвыми, а живыми…

– Перестань, – укоряет Регана. – Прекрасно же знаешь: с переходом Куба в активную фазу мы и сами станем не чем иным, как разумными машинами.

– Так-то оно так, – отзывается некромант, – но лично мне от этого не легче.

[Арык]

Скрытый текст - [Год сотый] Куб:

Закатный океан, остров Ноос

[1]

Волны наползали на берег медленно, словно бы сонно, от багрового диска Игнифера, ушедшего в океан наполовину, тянулась дорожка. Защиты острова, если не приглядываться, было не различить, разве что промелькнёт где-то там, далеко впереди, синяя искорка. Скоро, уже очень скоро искорки эти соберутся, вспыхнут ярко, поместят Ноос в оболочку из искажённых пространства и времени.

– Ай, столько лет прожил, – тихо засмеялся Самшит, – а не знаю, почему сей океан назвали Закатным. И понял это, представьте, только сейчас!

– Тоже не знаю, – пожала плечами Регана. – Если из-за закатов, то ничего особенного, как по мне. Есть много мест, где они и более красивы, и более продолжительны.

– Видимо, у того, кто дал океану имя, была скудная фантазия, – Самшит посмотрел вверх, в перечёркнутое алыми полосами лиловое небо, – или же причина вовсе не в закатах. – Но я не об этом, а о том, что верна истина: сколько не узнавай, а всё равно останется что-нибудь такое, чего не знаешь.

– Потому и неиссякаемо оно, желание остаться и пожить ещё, – заключил Аристарх.

– Вот именно, – сказала Регана, потирая левое запястье, морщась при этом от боли. – Так что пойдёмте, хватит уже медлить.

И они пошли. Сгущались сумерки, сгущались запахи ночных растений, первые ночные птицы вскрикивали то здесь, то там. В вое и воплях ревунов, доносившихся с востока, звучало отчаянье, будто знали о предстоящих переменах. Впрочем, они и знали, пусть и по-своему – высокий ментальный отклик есть высокий ментальный отклик. Чувствовала, конечно, и Жемчужина, у которой Регана, Самшит и Аристарх остановились после часа неспешной ходьбы: через высокие хитиновые стены перехлёстывал кисель цитоплазмы, расползался шевелящейся массой комковатых простейших.

– Не очень-то она рада нас видеть, – покачал головой некромант.

– Клянусь непреложностью маналита, – сжал кулак Аристарх,– я бы на её месте ещё не так разволновался!

– А я бы на её месте смирилась, – теперь Регана растирала правое запястье, сила срывалась с кончиков пальцев оранжевыми искрами, – смирилась с неизбежным…

Недалеко от Жемчужины из-под земли торчали подобные огромным хоботам яйцеклады, вот один из них поднялся, вздулся, выплюнул щелкуна. Скользкий от слизи, тот устремился к шевелящейся массе, подкатившись же, распахнул широкую пасть, и простейшие наполняли его, будто мешок. На весь выплеск Жемчужины хватило одного щелкуна, пусть и наелся он, так сказать, до предела.

– Достану-ка я сразу ключ, – проворчал Самшит, – а то кто их знает, живоглотов этих, не приняли бы и нас за посторонние элементы…

– Здравая мысль! – поддержал Аристарх.

В деревянной ладони некроманта блеснул кристалл мефрита, предметный маг вытянул из-под плаща маналитовый диск.

– Глупости, – сказала Регана, – если уж задумают сожрать, то так и так сожрут. Но свой ключ она тоже достала, а именно ноонитовую пирамидку.

Щелкуны появляются, и много, но не для того, чтобы перемолоть кристальными зубами и проглотить, а в качестве эскорта. Спустя четверть часа троица у хитиновой стены, подъём занимает примерно столько же, в контрольной комнате переводят дух.

– Уф, – пыхтит Самшит, – вот в такие моменты и понимаешь, насколько же ты на самом деле стар…

– Ничего, – говорит Регана, усмехнувшись, – впереди – новое рождение!

На панели доступа под каждый ключ свой паз, вставляют их по очереди, и переборка отходит в сторону. За ней в ряд три инъекционных короба, сами выдвигаются, сами открываются. На каждом коробе своя отметка, как и на ключах.

– Давай, брат алхимик, – говорит Самшит, – ты – первый.

Тот отрывисто кивает, делает широкий шаг, рука в перчатке из драконьей кожи опускается в короб.

– Вот и всё, – говорит Регана с несвойственным ей трепетом, – путь назад отрезан…

Следующим к разверстой пасти короба подходит некромант – кажется, весь он скрипит, а не только деревянная рука. Знак в виде полузакрытого глаза вспыхивает и угасает, вместе с ним вспыхивает и угасает кристалл мефрита. На пару мгновений Самшита сковывают узы транса, с губ срывается стон боли.

– Ох!..

Как только вновь обрёл свободу, вздрагивает всем телом, спешит отойти.

– Кажется, то была проверка, – ворчит он, – и не из приятных…

– Боюсь, самое неприятное уготовано мне, – говорит Регана, но к коробу идёт без страха.

Опасения её оказываются напрасны: пирамидка вспыхивает синим, больше ничего, никаких неприятных ощущений. Инъекционные коробы закрываются, три ключа следуют к ядру Жемчужины, и вот теперь пути назад отрезаны, действительно отрезаны. Куб пробуждён, Куб начинает метаморфозу острова.

[2]

Закончив в контрольной комнате, они спустились на платформе, выбрались к подножию хитиновой стены, да так и застыли. Небо словно бы шелушилось, осыпалось синими хлопьями – так его преобразили всполохи начавшегося ментального заклинания. Жемчужина, наоборот, успокоилась, затихла, и не только она одна – в тишину погрузился весь остров.

– Ай, как оно всё быстро закрутилось, – протянул Самшит, – как быстро!..

– Красиво… – прошептал Аристарх, – клянусь узором на чешуе Страфедона, красиво!.. Всполохи играли на маске, и та словно бы ожила, попала под власть эмоций: то улыбка, то печаль, то зловещая ухмылка.

– То ли ещё будет, – проговорила Регана негромко. – Скоро все эти вспышки сольются в один сплошной полог, протянутся от края до края неба.

– Только нам уже не увидеть, вот они не дадут, – Самшит показал на три больших механических сферы, подкатившихся совершенно бесшумно.

– Это то, о чём я думаю? – спросила Регана. – Скользящие шары?

– Да, – подтвердил Аристарх, – они самые.

– Тогда пришла пора разделиться, – правая ладонь Реганы легла на плечо алхимика, левая – на плечо некроманта. – И снова предлагаю не медлить.

– А чего медлить-то? – Самшит сжал и разжал деревянные пальцы. – До встречи в Ментале.

– До встречи, брат некромант, – прогудел Аристарх, – до встречи, Драконорождённая.

Люки в шарах устроены по принципу диафрагмы, открываются с лёгким жужжанием. Регана направляется к тому, что отмечен синей бабочкой, Самшит – к отмеченному полузакрытым глазом, Аристарх – к отмеченному драконьим яйцом. Но прежде к каждому из скользящих шаров подкатывается по щелкуну, отрыгивают поглощённых простейших; три белёсых кома бурлят, преобразуются в три трапа.

– Всё в дело, всё в дело, – смеётся Самшит, – первый у цвергов закон!

– Вот уж воистину! – соглашается Аристарх. – Их машины ни с чем не спутаешь, как и их методы.

– Машины, может, и цверговы, – говорит Регана, – а вот методы – нет. Рука Сарагона здесь во всём чувствуется, вернее сказать, его разум.

Какое-то время они ещё спорят, спорят под изменяющимся небом, на изменяющейся тверди, но вот расходятся, каждый занимает свой шар. Оказавшись внутри, Регана чувствует, как подхватили воздушные нити, оплели коконом, перенесли в центр. Тут же закрывается диафрагма, приходит темнота, за ней приходит движение. Не будь у Реганы магической силы, и не ощутила бы, а так ощущает, и в первую очередь по боли в запястьях. Вот боль острее, значит, замедлились, а то и вовсе остановились – видимо, шар залезает под землю, протискивается в кожистую горловину. Вот боль утихает, почти отступила, значит, ускорились, заскользили по руслу канала. Утихает – нарастает, утихает – нарастает… удивительно, но даже на таких волнах можно уснуть. Из дрёмы Регану выхватывает всё то же – резкая боль в запястьях, а там уже подхватили воздушные нити, потянули к открывающейся диафрагме. Нити же помогают выбраться из шара, складываются невидимыми ступенями. «Приехали, – думает прозванная Гарпией, – вернее сказать, прикатились...»

Физическое тело Куба образовано тремя станциями – Гнездо-1, Гнездо-2, Гнездо-3. Оно начало перестраиваться, как только ключи Реганы, Самшита и Аристарха достигли ядра Жемчужины – так нужно, без перестройки не возможна полноценная работа. Сейчас Регана там, где когда-то был нижний, рабочий ярус Гнезда-3, но теперь разделения на ярусы нет. Шкафы её личного великого книгохранилища расположены выше, прикреплены к стенам, ещё выше, под самым сводом, фестон медузосветов, вспыхивающий то оранжевым, то жёлтым, то синим. Медузосветы тянутся по всему помещению, будто лианы, перекидываются от стены к стене, от узла к узлу. По паутине этой вверх и вниз следуют похожие на муравьёв разумные машины, рождены слиянием элария и ноонита. Внизу же ни алхимической лаборатории, ни эфирной, вместо неуничтожимой капсулы отлитый из истинного маналита саркофаг. При приближении Реганы он открывается, мефритовые вставки льют мягкий зелёный свет. Несколько «муравьёв», соединившись, превращаются в крылатку, та подлетает, звучит ровный голос Сарагона:

– Мы для того, чтобы помочь. Ничего не бойся. Освободись от одежды, освободись от любой вещи физического плана, затем мы укажем, как правильно занять место в саркофаге.

И снова:

– Мы для того, чтобы помочь. Ничего не бойся. Освободись от одежды, освободись от любой вещи физического плана, затем мы укажем, как правильно занять место в саркофаге…

– Да-да, чтобы помочь, – отзывается Регана. – А если вдруг передумаю, то и заставить…

Но она не из тех, кто меняет решение в последний момент – раздевается, ложится, следуя указаниям, на своеобразное маналитовое ложе. Внутренняя поверхность саркофага гладкая и тёплая, никаких неприятных ощущений. Однако же они следуют, когда саркофаг закрывается и к нему что-то прикрепляется со щелчком. Внутрь проникают гибкие побеги, проникает свет – следовательно, медузосветы. Один из них обвивает лодыжки, два других – запястья, третий вонзает шип в вену на локте. Что-то льётся по кровеносным сосудам Реганы, вместе с тем некая жидкость начинает заполнять саркофаг. По ледяному холоду, сковавшему тело, по сковавшей дыхание затхлости, она понимает, что это – мёртвая вода. Судорожно хватается за чары, но там, где была магическая сила, теперь зияет дыра, даже в транс не получается соскользнуть. Регана вырывается, глухо стонет, кричит, но крик быстро превращается в пузырьки, и приходит пустота…

[3]

Когда-то ментальный план представлялся Регане в виде яйца, теперь яйца нет – можно сказать, она из него вылупилась. Теперь Регана и в Ментале, и сам Ментал – план, находящийся в стороне от Сопряжения и Элементала, план, находящийся между ними. Она созерцает, как течёт сила от высшего уровня мироздания, от плана Стихий, к трём уровням Сопряжения, как циркулирует там. Пропуская этот поток через себя, Регана словно бы снимает с него копию, собирает информацию до малейшей крупицы. В том и состоит главное предназначение Ментала – собирать информацию и хранить, побочным эффектом чего стало зарождение в своё время ментальных тел, зарождение разума.

Регана начинает чувствовать мысли как продолжение тела, своего рода щупальца. Нужно их протянуть, приходит установка, нужно соединиться. И она тянется, она соединяется – сначала с Самшитом, затем с Аристархом. По поводу соединения никаких эмоций, лишь констатация. Потому что людьми они быть перестали, теперь они – модули. Модуль Аристарх отвечает за безопасность, модуль Самшит обеспечивает взаимодействие – как между модулями, так и с внешним миром – за модулем Регана управление и координация. На ментальном плане рождается новое тело, могучее тело Куба.

Регана начинает воспринимать планы мироздания в совокупности, как систему, на ходу придумывает обозначение – Цепь миров. Или же нет, не придумывает, а берёт из Ментала уже готовый узор? Она не знает, не до конца ещё разобралась в новых возможностях. Вместе с потоками энергий, бегущими от Элементала, Регана проникает в Сущее, разливается от Великого Хребта до Великого Рифа. Воспринимается всё и сразу: гнойная язва Дыры, клинок Прямого пути, проложенный почти уже до самого Советграда, собиратели волшебных кораллов в лагунах Ундиниона. И ещё множество, великое множество образов – их как звёзд на ночном небе.

Регана пытается сделать поток тонким, сфокусировать луч, получается далеко не сразу, но получается. Остриё луча она ведёт к Закатному океану, шарит в поисках острова Ноос. Да, вот оно: вихри энергий беснуются близ искажения, вынувшего из обычных пространства и времени часть океана и остров. Ноос теперь парадокс: он и в Сущем, и вне его. Тем же путём предстоит следовать трём модулям Куба – находиться и в мире, и вне его. И они будут следовать, будут направлять, станут камертоном расы людей. Время Диссонанса кончилось – хватит, достаточно! – пришло время Гармонии. Да будет так! Да будет так до тех пор, пока предназначение расы людей не исполнится.