И всякая жизнь подвинулась…
1. Триш
Реклама была неброская. В прежние времена Триш сделала бы лучше, однако сейчас на такие детали перестали обращать внимание. Голубая рамка по краям, белый фон и немного блёсток. Чуть выше центра жирным шрифтом была выведена надпись «Звездное затмение» (неаккуратно, видимо, чернилами по трафарету), ниже – адрес и печать Общества Мечтателей.
— Это недалеко, кстати. Ты поедешь?
— Не… мне не по пути… — Алекс оторвался от книги, — К тому же… — начал он и запнулся, — я не понимаю, что в этом событии такого особенного? Ты не находишь это несколько надуманным?
— Что? Затмение?
— Не столько его, сколько сгущение красок вокруг этого?
Теперь она видела, что зацепила его, – Алекс заерзал на кресле, откинулся, так что его стало практически не видно, и отложил книгу на трюмо. Ещё чуть-чуть, подумала Триш не без удовольствия, и он вспыхнет. Алекс будет вдохновенно объяснять ей свои мысли, забудет о времени. Он так легко утопает в собственных рассуждениях…
Триш отложила брошюру.
— Чего «этого»?
— Шума вокруг затмения. Это ведь рядовое событие, ничего примечательного. Происходит каждый день, и скорее всего, даже сейчас. А ещё… — Алекс тоже потянулся за пледом, по полу тянуло холодом от рассыревшего окна, — ещё мне, мягко говоря, не понятно, зачем собираться где-то, если у всех у нас одно и то же небо… там ведь даже нет оборудованной смотровой площадки – я проходил мимо Пятой Тенистой, там пустырь и не больше…
Конечно, он вряд ли этим заинтересовался бы. Она знала его реакции наперед. Никогда не манипулируя им, она все же не могла не воспользоваться возможностью немного завести его.
— Что значит Звездное затмение? Как это?
Он не ответил. По косой улыбке было ясно, что это одна из тех тем, до которых он не хотел опускаться. Как ортодоксальный астроном, которого попросили составить астрологический прогноз.
— Ну, Ал… просто за компанию. Пошли?
Их разговор прервал Тео. Вышедший из детской, сын сонливо проскользил по полу к креслу Триш и положил ей на колени одну из своих книжек. Так происходило почти каждый вечер, иногда по несколько раз. Алекс хмыкнул. Его улыбка теперь означала «ну ты сама все понимаешь».
— Что, Тео? Опять кошмар?
— Да… звери, я боюсь за них…
Тео снова залез под одеяло. Триш сидела на краю кровати, разглядывая сына. Его короткие волосы были забавно взлохмачены, а на лице застыла недовольная гримаса.
— Тео, сколько я тебе говорила – не растирай глаза!
Они были почти красные. Тео сделал виноватое лицо и потянулся за книжкой.
— Почитай про солнце, мам, почитай!
— Опять «Краденое солнце»?
— Да, я переживаю за зверей – всё ли у них будет хорошо.
У Триш было подозрение, что именно из-за этой книги мальчика посещали кошмары. Он требовал эту сказку каждый вечер – Триш давно уже знала ее наизусть, так что книга являлась теперь чем-то вроде символа. Просто ей не хотелось давать ему понять, что она может прочитать сказку и без книги — тогда не останется возможности сослаться на то, что «книжка уже спит».
— Хорошо, но только её. Потом – спать? Хорошо?
Тео кивнул.
Пока она читала, он делал вид, что уже уснул. Его выдавали неспокойное выражение лица и короткие смешки в любимых местах сказки. Триш читала с выражением, словно это была радио-пьеса. Прямой эфир. На бис, в который уже раз.
Дочитав, она убедилась, что Тео перестал ёрзать, поцеловала его в лоб и укрыла одеялом. Выключила свет и наощупь побрела в коридор.
Алекс, видимо, уснул, не дожидаясь ее. В квартире не горело ни единого огня. Вернувшись в свое кресло, она зажгла лампу, чтобы ещё раз оглядеть брошюру. Теперь лишь она обратила внимание на обратную сторону.
«Верните себе солнце», было написано там.
В день «затмения» начало рано холодать, и она отпустила детей раньше, чем обычно. Девочки неторопливо переобувались, стягивали тренировочные лосины. Несколько самых настойчивых перед уходом продолжали тянуться на матах.
Триш коротала время, пока девочки собираются, закидывала ногу на станок или тянула поперечный шпагат – она не могла уйти раньше своих учеников – но сейчас у неё не было настроения. В голове не играла музыка, ничего не хотелось, кроме как залезть под одеяло и за чашкой горячего чая или, может быть, глинтвейна читать какую-нибудь из любимых книг. Однако если прежде сама мысль о тепле согревала её и давала энергию на то, чтобы преодолеть себя и поторопиться домой, сейчас её словно замкнуло. Контуры окна, темноты за ним, не отпускали её.
— До свидания, мисс Триш! – уходя, говорили дети.
— Пока, пока… — отвечала она им, не оборачиваясь.
В рабочие часы на улице было особенно темно. По аллее напротив изредка бегали лучи карманных прожекторов, появлялись и исчезали отблески сигнальных знаков велосипедистов. Вскоре по дорожкам замелькали её ученицы, и на короткий промежуток времени стало видно почти всю аллею – потрескавшиеся каменные столбики с решетками, усохшие деревья, пятый год ожидающие прихода весны, голую тёмную почву и ряды неработающих фонарей. Тусклое уличное освещение включали ближе к пяти, сейчас же было, самое позднее, половина третьего.
— Мисс Триш, мисс Триш!
Тонкий голос мальчика вывел её из оцепенения.
— Марик? Я думала, ты уже ушёл…
— Я хотел, чтобы вы посмотрели на мою вариацию, — его голос звучал зажатым. Триш испытывала к нему жалость с примесью чувства вины — он был единственным мальчиком в классе, и ей при всем желании не получалось уделить ему столько же внимания, сколько девочкам. Она чувствовала, что ему не всегда идут на пользу её советы, и выходила из себя, когда он начинал вести себя слишком по-женски.
— Да, конечно. Только быстро, хорошо?
— Я там переделал немного… — добавил он и широкими прыжками ускакал в другой конец зала, к магнитофону.
Последние слова насторожили её — она уже примерно представляла, что сейчас будет какая-то очередная импровизация. Не выходить из себя. Ни в коем случае. Если ты поднимешь голос или нагрубишь ему, то мысль об этом будет есть тебя весь вечер. Поняла?
Заиграло адажио из Кармен. После долгого медленного вступления Марик начал со знакомой ей дорожки – она давала её несколькими месяцами ранее. С развитием музыки нарастал темп движений, мальчик запыхался, недоделывал прыжки и неуклюже приземлялся, путая позиции ног. Неожиданно здесь и там проскакивали движения, которые были ей незнакомы. Она не знала их названия, и более того, они даже не были как-то стилистически привязаны к остальному танцу. Как фальшивые ноты, они смотрелись грубо и заставляли её где-то в глубине души покрываться мурашками. Ближе к концу композиции, виртуозно, насколько мог измученный двухчасовым занятием семилетний мальчик, он вскинул руки в финальном аккорде и ожидающе, переводя дыхание, смотрел на Триш. Как и всегда в её сознании сейчас проходила борьба – похвалить за то немногое, что он сделал правильно, или уничтожить, стереть его за те нелепые ошибки, которые он допускает, несмотря на то, что она твердит ему одно и то же, снова и снова, из занятия в занятие.
— Уже пора уходить, поэтому скажи сам – что ты хочешь от меня услышать? Ты, надеюсь, понимаешь, какие ты допустил ошибки?
Мальчик энергично закивал, подошел ближе к ней.
— Да, я там напутал много… я просто хотел узнать, как вам моя вариация? Я пытался её изменить… чтобы она была более… смотрелась более по-мужски…
Что ему сказать?..
— Марик… те элементы, которые ты добавил, смотрятся довольно грубо в контексте танца. Они впрочем смотрелись бы плохо в любом танце, потому что я не понимаю, зачем… но это не главное, само исполнение оставляет желать лучшего и над этим нужно работать, как и над самими движениями, которые ты добавляешь в вариацию, но та музыка, которую ты выбрал… понимаешь, это женская партия Кармен. Нельзя просто так брать и вставлять в женскую партию мужские движения, к тому же выполненные так грубо. Выбери другую музыку, Марик. Тебе все понятно?
Мальчик покорно кивнул и ушел собираться.
Кажется, это не было слишком грубо сказано, говорила она себе. В конце концов, он мужчина. Будет мужчиной. Пусть привыкает. К тому же в такое сложное время…
На самом деле, удивительно, что так мало поменялось в жизни людей.
Она думала об этом в сотый раз с момента, как погасло солнце. Триш крутила педали велосипеда, освещая незнакомые аллеи по пути к Пятой Тенистой маленьким прожектором с велосипедного звонка. На улицах было уже больше людей, в основном школьников, но уличное освещение всё ещё не работало. Навстречу неслись огни других велосипедистов. Дважды ей встретились машины, от которых приходилось возвращаться на тротуар и объезжать пешеходов.
Да, машин стало меньше. Только в этом нет ничего отрицательного. Воздух стал чище. Расстояние стало восприниматься адекватнее, а многомиллионный город стал просто большим царством теней. Сильно разросшимся полисом. Но главное, почти ничего в нем не отмерло, продолжало жить. Только изменило облик, подвинулось. Находилось место и искусству. До сих пор находились родители, готовые платить за обучение своих детей рисованию, пению, танцу. Если бы не последнее, Триш тяжелее было бы найти себя в новом мире.
Однако ни у неё, ни у родителей её учеников не было такой прочной веры в завтрашний день, как раньше. Само понятие «день» потеряло часть своей глубины и теперь просто означало временной промежуток, равный обороту земли относительно солнца. Само солнце мёртвым камнем висело где-то в небе. Говорят, оно стало раз в шесть больше, но точно этого никто не знал. Ну, может, кроме Алекса и его друзей, которые любили сравнивать его с перегоревшей лампочкой, и спекулировать на тему того, что если бы на солнце была атмосфера, сейчас по его поверхности могли бы ходить какие-нибудь забавные инопланетяне (Но они же могли там ходить и до этого? — Ну, только если они сами представляли собой облака горячей плазмы. — А как же гравитация? Она на солнце же очень сильная? — Да, но оно расширилось… — Ага, бесконечность разделить на шесть, да… — Не на шесть, а на тридцать шесть…)
А как они выглядят – вставляла рано или поздно свой комментарий Триш, но вместо красочных описаний начинался функциональный разбор их потенциальных органов чувств, конечностей, габаритов и прочей чисто технической муры, охлаждающей её любопытство. Их веселила подобная подача темы, а ей тут же становилось одиноко в затемненной гостиной, и она шла к окну разглядывать темноту.
Неудивительно, что Алекса никак не заинтересовала идея со «Звездным Затмением», думала она, заворачивая на набережную. Всё, что не представляет научного интереса, вряд ли существует в мире её мужа. Существуем ли мы с ним в одном мире? Теперь она даже и не знала. Сам бы он ответил что-нибудь в духе «в разных его сечениях» и улыбнулся, как будто это не имеет никакого значения – просто одна большая шутка.
Зато у них был сын. Этого факта не могло отменить ничто из её окружения. Любые основы этого мира, пошатнись они подобно такой привычной, очевидной вроде вещи, как солнечный свет, не смогли бы отнять этого у неё. Сейчас он был в школе, на курсах лепки. А если бы мальчик ехал с ней, то смог бы показать, где находится на небе солнце. Он его видел, в конце концов. Никто не видел, а он видел. И это было одновременно радостью и болью их семьи…
Пятая Тенистая находилась между Четвертой и Шестой. По обозначенному адресу был огороженный невысоким забором пустырь, на месте которого раньше, видимо, было какое-то невысокое деревянное строение. Часть фундамента еще показывала себя там, где участок не был заставлен шезлонгами. Само строение, скорее всего, разнесли на доски ещё в первые дни затемнения. Эта участь постигла многие подобные строения в период шока, когда магнитная буря обрубила все электрические сети, оставив людей наедине со своими страхами, взращёнными апокалиптичными опасениями начала третьего тысячелетия.
Как погасло солнце, никто не заметил – в этом полушарии это произошло ночью. Просто утром первого дня новой эры люди проснулись беззащитными кротами. То, что воспринялось поначалу как рядовое отключение электричества, было осознано спустя какие-то минуты или часы. Про первый месяц обычно теперь говорят «он прошел как в тумане». Отстраняясь от шутливого тона, любой скажет, что это был бесчеловечный период. Это больная тема и её избегают в разговорах те, кто считает, что жизнь вернулась в привычное русло. Триш избегала тех воспоминаний ещё и потому, что была тогда на восьмом месяце беременности. Дальнейшие комментарии излишни…
Люди стекались к пустырю с разных сторон, парами, тройками, по одному. Так это и есть мечтатели, скучно пронеслось у нее в голове. Триш пыталась найти какой-то общий признак, что-то, что объединяло этих обычных людей, но видимо это связь была не настолько поверхностной, чтобы сразу бросаться в глаза. Когда она прошла за забор, половина шезлонгов уже была занята. Люди о чем-то переговаривались, смотрели на небо, передавали какие-то бумажки. Оставив велосипед прямо у входа, она пошла пробираться сквозь кучки людей.
— Извините, а это место занято?
Молодой человек снял темные очки, и исподлобья взглянул на девушку. Он был чуть старше её, скорее всего, ровесник Алекса.
— Нет. Выбирайте любое. Кстати, хотите плед?
— Была бы очень благодарна…
Уже через минуту Триш лежала в шезлонге под открытым небом, завернувшись в мохеровое лоскутное одеяло. Сверху на неё лился свет млечного пути, шрамом перерезающего звездное небо. Пригревшись, она осознала, что направление шезлонгов не случайно – они были развернуты в одну сторону, параллельно сиянию шрама.
Одеяло было чертовски уместно – пустырь продувало со всех сторон. Всего в трех кварталах отсюда русло реки становилось шире, там почти стиралась грань между заливом и полисом. Стихия несла темные волны, разбивающиеся в мелкую пену о гранитные стены набережной, а ветер поднимал туман и распространял его по дворам и площадям. Это происходило не всегда, но часто по пути в академию, по и без того тёмной дороге, ей приходилось пробиваться через плотную пелену тумана, еще дальше отделяющую друг от друга людей на улицах. В тот момент ничто не мешало наблюдать звездное небо. Даже облака, заполоняющие небосвод приморского полиса в 8 из 10 случаев, куда-то устранились.
И все же было довольно холодно. Неудивительно, что тут же между рядов шезлонгов появились люди, разливающие по пластиковым стаканчикам горячительную жидкость. По скорости, с которой они раздавали стаканчики, у Триш появилось предположение, что делают они это совершенно безвозмездно. На входе, впрочем, у неё тоже никто ничего не спросил. К черту Алекса с его предубеждениями, довольно подумала она, принимая стаканчик у одного из разносчиков. Неважно, зачем здесь собрались эти люди, здесь просто хорошо. Даже если Затмение действительно настолько бессмысленная вещь, какой ее описал Алекс, стоило прийти сюда хотя бы ради хорошей компании. Молодой человек напротив, по крайней мере, производил приятное впечатление.
— А зачем вам тёмные очки?
Мужчина не сразу отреагировал. Неужели мечтатели и правда такие мечтательные?
— А, вы мне? Простите, задумался. На самом деле, особо незачем. Просто артефакт.
— Артефакт?
— Ну да. Практического применения никакого. Ну, разве что если хочется закрыться от мира, то неплохо помогает. Никто не может посмотреть тебе прямо в глаза, проходя мимо по улице.
— Я уже довольно давно не пыталась смотреть кому-то в глаза на улице…
— Почему? — спросил он, улыбнувшись.
— Слишком темно. Нужно направить на человека фонарик, а это слишком привлекает внимание. По-моему, это нетактично, — добавила она, после чего пригубила треть стаканчика. Жидкость оказалась горячей и едкой, похожей на грог, но как будто крепче, отчего она чуть не поперхнулась.
— Полегче, это лучше пить мелкими глотками. Не ожидал от вас такого подробного ответа, я ведь просто шутил… это правда просто артефакт. Продавший мне его старьевщик заверял, что эти очки улучшают видимость в тумане, но нужно было быть полным чурбаном, чтобы купить их только поэтому, — молодой человек не стал объяснять дальше, хотя момент про туман был ей определенно интересен. — Это просто воспоминание. Блюз старого мира, понимаете?
— Да, наверное. Так вы стиляга?
— Можно и так сказать. Но мы предпочитаем называть себя мечтателями. А вы, судя по всему, не из наших, да?
— Мимо проходила, — коротко ответила она и пригубила ещё чуть-чуть напитка, теперь уже лишь маленький глоток, как советовал её новый знакомый. — Простите, а как вас зовут? Я Триш Блэкуотер.
— Очень приятно, мисс Блэкуотер, — он галантно пожал её ладонь. — Рэй Ковальски, можно просто Рэй. Мисс Блэкуотер, разрешите поинтересоваться, это ваше настоящее имя?
Триш поймала себя на том, что не удивлена этому вопросу. Скорее удивлена тому, что не удивлена — в последние месяцы ее спрашивали об этом не меньше пяти раз.
— Вас что-то смущает в нем, Рэй?
— Чёрная вода… вам больше подходит чёрная трава.
— Что вы имеете в виду? — смутилась она. В остальных случаях до объяснений дело как-то не доходило.
— Ваши волосы — прическа — похожи на траву. Они короткие, и так уж вышло, что чёрные…
— Это вы через свои очки разглядели, Рэй?
— Конечно, мисс…
— Лучше Триш — я устаю от вежливости на работе, поэтому можете не напрягаться, Рэй.
— Хорошо, Триш. Так вот — вы сидите здесь, не зная даже, что такое Звездное Затмение…
— Это с чего вы взяли? — вновь перебила его она.
— Ну, хотя бы с того, что вы не заметили, что оно уже началось.
— А оно уже началось? — Триш огляделась по сторонам.
— Нет, но отреагировали вы как-то слишком бурно, значит мое предположение верно, так?
— Боюсь, что да… я просто пришла погреться. В астрономических эффектах я не сильна, а мой муж просто посмеялся надо мной, когда я сказала, что хочу пойти.
— У вас есть муж? Как досадно…
Она пропустила мимо ушей его комментарий и продолжила:
— На мой вопрос, что это, он так и не объяснил ничего внятного, кроме того, что такого эффекта не существует, и он не заслуживает внимания личностей с развитым чувством собственного достоинства.
— Его можно понять. Эффект-то правда сомнительный — солнце перекрывает свет млечного пути, примерно как раньше перекрывала солнце луна. Только там это был эффект достаточно редкий, а в нашем случае он происходит почти каждый день. Только не каждый день мы собираемся, чтобы наблюдать его, понимаете?
— Честно говоря, нет.
— Мы создаем новые традиции взамен старых. Это наш путь по восстановлению общества. Многие традиции времен старого мира были бессмысленны или с течением времени теряли смысл. Нет ничего преступного в том, чтобы придумать новые, подходящие современному устрою, а не переносить в день грядущий то, что уже в прошлом было никому не нужно. Звездное Затмение — это договоренность между людьми, обыденность, ставшая (или которая станет) ценностью. Я вам не наскучил?
— Нет, нет, это довольно интересно.
— Тогда я ещё немного расскажу…
И он рассказывал. С нарастающей симпатией к молодому человеку Триш отдавала себе отчет в том, что сказанное Рэем не является такой уж глупостью. Нельзя осуждать подобные безобидные ценности, особенно если они делают людей хоть немного счастливее. В этом плане Алекс, посмеявшийся над всеми мечтателями разом, к тому же заочно, уступал её новому знакомому в манерах и понимании. Еще раз девушка утвердилась во мнении о том, что пришла сюда не зря.
В какой-то момент Рэй обратил её внимание на небо — край млечного пути начал постепенно меркнуть, а наступающая на него темнота, которая на самом деле была не темнее, чем остальное небо, стала проявлять четкий край. К тому времени изрядно похолодало, она пила уже вторую порцию напитка. Рэй молчал, да и остальные зрители поумолкли. Еще спустя несколько минут, несмотря на все заверения Рэя про обыденность этого события, Триш, кажется, открылся тот скрытый посыл, который определял содержание Затмения — контур от солнца, закрывшего млечный путь, был огромен. Казалось прежнее крохотное солнце поглотил какой-то немой гигант. Даже зная со слов Алекса о том, насколько увеличилось в размерах светило, Триш не подозревала, что каждый день вокруг них крутится такой сгусток «темной» материи.
— Впечатляет, да?
Она не ответила. Чувства её были подобны клаустрофобии. На неё смотрел чёрный контур, он давил на нее. Одним глотком она осушила остатки напитка, теперь он даже не показался ей терпким.
Когда все закончилось, она ещё какое-то время провела в компании Рэя. Ей не хотелось уходить, но в это время должен был возвращаться Алекс с Тео — он подбирал сына по пути с работы. Конечно, это не вызвало бы каких-то осложнений, но ей не хотелось оставлять их наедине слишком долго — с самого начала Алекс не задался как отец, и на любые его попытки проявления отцовского долга она велась с большой осторожностью.
Уехать просто так она тоже не могла. То ли из-за харизматичности Рэя, то ли влекомая испытанным потрясением, она искала возможности вновь связаться с мечтателями.
Рэй обрадовался её инициативе. Тогда мы будем звать вас — Блэкграсс.
А что — такая есть? — недоумевала она, хотя хотела спросить другое. Видимо, сказывались два стакана грога.
Нет, конечно, нет… это только модель…
Но только она стала воспринимать это как шутку, как мечтатель продолжил — потому, что есть лишь серая трава. Любая трава хотела бы быть чёрной, поглощать все тепло. Тебя бы тоже следовало звать не чёрной, а серой, но это как-то непоэтично.
Так вы придете еще к нам погреться? Например, на следующей неделе.
Обратный путь ей подсвечивали фонари. Привычно она думала о том, как прошел день, чего ждать от дня грядущего и поймала себя на мысли, что давно уже не планировала ничего на следующую неделю, месяц, год. Календарь потерял какой-либо смысл. Время остановилось, и слилось в один цикл. Хотя не стало холоднее, но в мире стало меньше тепла. И не все могли укрыться от темноты, заполонившей улицы, укравшей день, спрятавшей отзывающиеся теплом слова.
Восход. День. Закат.
Солнце. Луна. Свет.
Весна. Лето. Радуга.
И всякая жизнь подвинулась…