Крови было море. Знаю, звучит избито: ну сколько на самом деле ее может уместиться в человеке? Шесть пинт, семь? Уж точно не больше. Но в тот момент мне так не казалось. В тот момент, я подумал что девяносто фунтов плоти Сюзи Долл извергли тысячи и тысячи кубов этой будоражащей взгляд и нос жидкости. Кровь залила пол, местами образуя лужицы в углублениях затертого линолеума. А Сюзи лежала посреди этой необъятного, залитого красным, пространства, точно остров посреди океана. Грудь ее была вскрыта и ребра торчали, как распахнутые настежь дверцы птичьей клетки. А над всем этим ужасом, словно Атлас из греческой мифологии, возвышался Питер, Питер О'Тулл.
С Питером, я познакомился, когда он стоял на краю, и нуждался в чьей-нибудь протянутой руке. И это, скажу вам, не метафора. В тот вечер нашей первой встречи, Питер стоял на краю моста, по ту сторону перил. Глаза его были полны слез, а кровеносная система полна кокаина . Я просто схватил его за рукав куртки и сказал: «Парень, жизнь паршивая штука, но в ней все же есть пару вещей, ради которых не стоит спешить на тот свет». Не знаю, кто купился бы на подобную пошлятину, но на Питера это подействовало. Возможно, он просто ждал, что кто-нибудь его остановит.
А после, мы сидели на том самом мосту, свесив ноги сквозь прутья ограждения, курили «Честерфилд» и говорили. Вернее, говорил он: что все на свете дерьмо, что уже восемь месяцев как нет нормальной работы; что последний парень, с которым встречался, ушел, напоследок забрав все, что только можно было толкнуть в ломбарде; что сводящая судорогой ломка лишает рассудка, и за последнюю дозу кокса пришлось отсосать драгдиллеру, долговязому ниггеру с прыщавым, похожем на поверхность луны, лицом.. Я слушал, глотал влажный воздух пополам с сигаретным дымом, не отпуская, впрочем, рукав куртки Питера. А он все говорил и плакал, делая это по очереди и вперемешку, но в конце-концов иссяк. Тогда я повел его в столовую на углу пятой и шестой, где накормил поздним ужином, хотя это можно было назвать и ранним завтраком. Безбожно опоздал, за что Сюзи закатила мне скандал, но даже не оправдывался, а лишь молчал, слушая как она заходится в истерике. Слушая также, как до этого слушал Питера.
После этого, мы встречались еще множество раз. Нет, вы не подумайте, я не из тех парней, что любят поколоться в шоколадницу, да и Питер, который как раз из «тех парней», ни разу не пытался предложить нечто подобное. Просто, между нами установилась связь, некое духовное родство или даже симбиоз. Питер выплескивал на меня свои проблемы, а я впитывал их, точно губка и каждому становилось чуточку легче. Он получал возможность выговориться и получить сочувствие, я же кайфовал от того, что кому то в этой жизни приходится еще дерьмовей. Все дело в моей подружке, Сюзи.
У Сюзи Долл отменно получались две вещи: варить утренний кофе и делать миньет. С чем у нее были явные проблемы, так это с попытками ужиться со мной. Редкий день обходился без ссоры, инициатором которых чаще выступала она. Не знаю, наверное, это тоже своеобразный симбиоз — ей нравилось унижать меня, мне нравилось быть униженным. Обоюдоострый садомазохизм - как еще можно объяснить то, что за два года подобных выкрутасов, мы так и не расстались.
Однажды, мы с ней здорово зацепились. Сюзи, запустив в меня пепельницей, злорадно заявила, что в сексе я ничтожество, и что она трахалась с моими кузенами и всеми старшими менеджерами у себя в конторе, и даже с мистером Ослоу, нашим домоуправляющим. Ничего нового, обычная песня, но вот история с мистером Ослоу меня доконала. Этот старый хрыч с отвисшим брюхом реально меня раздражал. Я влепил Сюзи хорошую пощечину и свалил. Вечером, я выложил эту историю Питеру, добавив как же меня все достало.
Послушай, - его голос звучал ласково и в то же время серьезно. - Ты болен, друг, и болен не меньше, чем я. Иногда, мне кажется, что эта Сюзи напустила на тебя чертово, мать его, колдовство. Знаешь, я как-то читал, что в некоторых племенах Южной Америки считают, чтобы избавиться от злых чар, необходимо вырвать сердце колдуна и съесть его. Глядя на тебя, я думаю, что это не самая плохая идея.
Питер помолчал и добавил:
Ты хороший человек, Кэл. Ты как из Библии, хренов самаритянин, вечно решаешь чужие проблемы! Беда только, что в этой сраной книжке нет ни слова о том, кто решает проблемы самаритянина.
Рука руку моет, - улыбнулся мне Питер О'Тулл. - Рука руку моет.
Я не понял тогда этой загадочной фразы, не понял до того самого момента, как спустя восемь часов переступил порог нашей с Сюзи съемной квартиры, сжимая букет задрипанных фиалок за семь с полтиною. А Сюзи лежала на полу, и крови было просто море, а Питер О'Тулл возвышался над нею, как самый что ни на есть гомосексуальный атлант на всем белом свете. И лишь тогда я осознал весь смысл его слов. Кисти рук Питера, казалось, были словно облачены в карминовый латекс : одна из них сжимала мясницкий нож, вторая — нечто темное и бугристое, сочащееся черными тяжелыми каплями.
Рука руку моет, Кэл. - серьезно и ласково произнес он, протягивая мне сердце Сюзи Долл. - Рука руку моет.
На вкус оно было соленое и сладкое одновременно. Я ел и слезы из моих глаз смешиваясь с кровью, стекающей с подбородка, капали на фиалки за семь с полтиною.
А Питер, тем временем, напевая «Доброе утро», мясницким ножом резал тело Сюзи на части. У него был красивый густой тенор, и даже Джуди Гарланд позавидовала бы, как у него здорово выходит припев «И тебе, и тебе, и тебе». Питер пел и резал, я ел и плакал — так продолжалось какое-то время. Затем я встал и пошел за тряпкой и мусорными пакетами.
Вдвоем, мы управились до обеда.