[Фрол Данилов]

Скрытый текст - Дом:

Давно я за этим Домом присматриваю. Помню, как он строился. Хозяин тогда ещё молодой был. Первой, по традиции, кошку пустил. Потом молодую жену на руках внёс. А там и меня позвали.
Сначала всё хорошо было. Семья счастливая, сынок родился. А потом Хозяин исчез куда-то, ушёл из Дому надолго. Жена его нет-нет, да в слёзы. А я что? Баба-то она хорошая, работящая. Вот я по мере сил и помогал. Хозяйка из Дома уйдёт, возвращается, всякая тёмная погань за подол цепляется. То навка, то ещё какая беда. Ух, и гонял же я их!
А однажды пришла Хозяйка в печали. Голову руками закрыла и рыдает. А я так и не понял ничего. Смотрю, в ворота Чёрная Бабка заглядывает, руку в щель пытается просунуть. Горе почувствовала большое. Но я путь преградил. Та шипит, плюётся, а я филином ухаю. Так и ушла несолоно хлебавши.
Через пару дней Хозяин вернулся. Тенью. Стал у порога, мнётся.
- Пустишь? – спрашивает. – Попрощаться бы.
- Входи, - отвечаю. – Только не задерживайся. У тебя теперь своя дорога.
Мешать ему не стал. Вернулся, вместе со мной на крылечке устроился.
- Где тебя помереть угораздило? – смотрю не на него, а на кур, что по двору бегают.
- Война большая идёт. Не знал разве? – отозвался он.
- Откуда? Мне Дом покидать не велено.
Попрощались. Перед уходом наказал за женой и сыном следить. А то я без него не знаю.
Зима-лето-снова зима. Всё не упомнишь. Новый Хозяин жену молодую в Дом привёл. Старая Хозяйка внуков ждёт. От залётных теней слышал, что и война закончилась уже. Живём потихоньку.
Старушка совсем слабой стала. Слегла и не поднимается. Чувствую, что уходить собралась, а ещё холодно ей. Я клубком свернулся, погреть её, чувствую, как дрожащие пальцы мне в шерсть зарылись.
- Муська, хорошая моя, - шепчет старушка.
Так её кошку, что самая первая в Дом вошла, звали. Она уж сдохла давно. Но я не против, пусть зовет, как хочет. А за окном уже Старый Хозяин заждался…
Я ведь путать могу. Первых Хозяев помню хорошо, а остальные дети их, внуки, да правнуки… Уж и не разберёшь. Помню только, что покой недолго длился.
Люди пришли. Холодные, тёмные. Писали что-то. Весь Дом перерыли. Хозяйка плачет, а Хозяин на их вопросы отвечает. И вдруг один из пришедших, с глазами светлыми, как посмотрит прямо на меня – шерсть так дыбом и встала. Чую, видит он меня, но только улыбнулся криво. Забрали мужика, увели. Хозяйка снова в слёзы. С тех пор душа истончалась у неё. Я тёмных-то отгонял, что цеплялись. Бабка опять приходила. На этот раз лишь смотрела издалека.
Хозяин-то вернулся. И даже не тенью. Не скоро пришёл, Хозяйка уж постареть успела, а дочка вырасти. Нервный, худой. По ночам всё плакал, а потом в сарае повесился.
Так и жили. Чуть успокоится – снова беда. Я уж и так, и эдак. Но зло всегда снаружи идёт. Потом как-то затишье наступило. Пока Худые мимо калитки не прошли. А если Худые бродят – значит плохо людям живётся. Лихие времена начались. Я уж думал, что конец пришёл. Но дочка старшая выжила. Теперь её стал Хозяйкой называть. А ещё я ей живот потрогал и понял, что последняя она. Не будет больше.
Жить стали втроём: я, она и кот. С рыжим мы даже дружбу завели, да и к молодой я привязался. Она шебутная, но добрая. Вот только Дом совсем разваливаться стал. Крыша прохудилась, а Хозяйка только тазики подставляет. А ещё сны у неё дурные, беспокойные. Наверно они защиту и ослабили. Не смог я уберечь. Чёрная Старуха в дальней комнате поселилась. Что ни ночь, то я её от молодой отгонял. Один раз не уследил. Влетаю, а Чёрная в изголовье сидит, и пальцы свои уродливые прям в затылок засунула. Я налетел, ударил. А она как зубами гнилыми вцепится – насилу отбился.
Хозяйка после этого случая болела долго.
А дальше… Дальше совсем всё плохо стало. В один день Хозяйка стала вещи собирать. Потом какие-то люди помогали ей мебель выносить. Кот бегает, на меня смотрит. А я что? На чердак ушёл.
Слышу – уехали. И кота с собой забрали. Старуха в дальней комнате хохочет. Я спустился, брожу по пустому Дому. Кое-что не взяла с собой. Буфет, который от первого хозяина остался. Пустой стоит, сиротливый. Покосившийся шкаф… А потом гляжу – тапочки её. Она ведь любила их. В виде котят, мягкие такие, новые. Забыла! Я к воротам кинулся, но куда там… Не могу.
Через две ночи в Доме окно разбили. Влез старик, от которого пахло мочой и смертью. И мысли у него были липкие и грязные. Я такие впервые видел. А следом за ним сквозь брешь стали Тёмные лезть. Особенно Безглазый страшный. Я слышал, как он с Чёрной Старухой дом делил. А я на чердак опять забрался, защиту посильней оплёл. Дом я потерял уже, но чердак не отдам. Обнял тапочки-кошечки и размышлять стал. Недолго ведь уже осталось.
А думал я про людей. Они странные. У нас особо-то выбора нет. Если я должен Дом хранить, то охраняю. Старуха зло тоже творит, потому, как не может иначе. Но люди ведь… У них выбор есть. Почему же горе сами себе делают? Почему убивают друг друга? Не понимаю. Скоро Дома не станет. Не знаю, что со мной будет. Может пойду новую семью искать. Может на этот раз люди одумаются.

Скрытый текст - Смотритель:

Художественный музей закрывался в девять вечера. Когда в холле смолкли голоса последних посетителей и охранник запер входную дверь, Мариванна пошла наводить порядок.
Верхний свет погас, и желтоватые огоньки настенных плафонов создавали в залах интимный, почти домашний полумрак. В вычурных позах замерли герои парадных портретов. Усталый Геракл навалился на палицу и прикрыл глаза. Забористо хохотали казаки, сочиняя письмо турецкому султану. А это уже непорядок! Мариванна перевела инсталляцию в спящий режим. Пусть отдохнут, касатики. Им завтра снова развлекать гостей.
В зале Айвазовского остро пахло озоном и йодом – заклинило подачу «морских брызг». Опять школьники баловались с настройками! А на замечания смотрителя им, конечно, плевать. Мариванна попыталась перезагрузить систему – не помогло. Пришлось полностью отключать экспозицию от сети. Картины мигнули и потухли, оставляя после себя пустые рамы. Плохо, очень плохо. Айвазовского посетители любят: визжат от ужаса и восторга, наблюдая за буйством морской стихии, бросают камешки, считая круги на воде... Между прочим, за каждый виртуальный камушек платят вполне настоящие деньги, а для детей есть даже витрина с недорогими «бесплатными призами». Пока примут заявку на ремонт, пока найдут поломку, пройдет несколько дней. А это значит – убытки и свежие записи в книге жалоб.
Перед тем, как закрыть двери, Мариванна наклонилась и подняла с пола пару тапок. Интересно, как они здесь оказались? Корзины с тапками стояли на втором этаже в залах аниматронов или, как официально значилось в буклетах, экспозиции критического искусства. Ван Гог, Матисс, Дали, Пикассо, Монк, Поллок. Чуть дальше – Врубель, Петров-Водкин, Шагал, Кандинский, Филонов. Экспрессионизм, фовизм, кубизм, сюрреализм, поп и соц-арт, концептуализм… То, что за последние века снова и снова раздвигало художественные границы, давая творцам небывалую свободу самовыражения. То, что эти границы понемногу разрушало, превращая изобразительное искусство из элитарного, почти магического действа в яркий, зрелищный аттракцион.
Мариванна поднялась на второй этаж и стала не спеша обходить помещения: выключала аниматроны, собирала разбросанные тапки и раскладывала их обратно по корзинам. Сегодня неожиданно популярной оказалась кустодиевская Венера. Видно, кому-то из гостей понравилось, как она повизгивает и прикрывается от пушистых «снарядов» банным веником. Немало тапок, как всегда, валялось под работами Уорхола. Не удивительно! Его Мэрилин, Че Гевару и суповые банки давно облюбовали в качестве тира. Но особой славой пользовался аниматрон Малевича. Каждые полчаса художник создавал тот самый легендарный черный квадрат и затем, на радость посетителей, его уничтожал. Способ зависел лишь от того, куда и в каком количестве прилетали тапки…
Спина неприятно хрупнула, и Мариванна с трудом разогнулась, держась за поясницу. Пожалуй, стоит немного передохнуть. Впереди ожидали уборки залы современного искусства, где посетители могли творить с экспонатами практически все, что угодно: сидеть, лежать, пробовать на вкус и даже добавлять что-нибудь от себя.
Мариванна не торопясь спустилась в хранилище. Стеллажи, сундуки, ящики, папки – сотни тысяч переведенных в бессрочную консервацию подлинников превращали полуподвальное помещение в гигантский лабиринт. Справа от входа находилась небольшая комната отдыха. Мариванна устроилась в глубоком, продавленном от времени кресле, заварила чай и, слегка поколебавшись, размешала в кружке три настоящих, а не синтезированных кусочка сахара. Трудный сегодня выдался день.
Горячий чай обжигал вкусом малины, мяты и привычного уже сожаления. Никому сейчас не нужны оригиналы, раз есть улучшенные во много раз копии. И все же… Смогут ли люди когда-нибудь вновь оценить красоту и гармонию настоящих произведений искусства? Без призов, без виртуальной реальности и спецэффектов. Мариванна очень надеялась дожить до этого дня…
…До окончания срока службы музейного андроида-смотрителя MARI 7-058 оставалось сорок пять лет.