За окошком распевают соловьи,
А я в зале, зарешёченный, сижу.
Вспоминают, что по горло я в крови,
Что житуха вся моя- сплошная жуть.
Вспоминают мне побег тот с Колымы
(Мочи не было без воли и малин!),
На рывок когда вдвоём решились мы,
Но хотелось очень жрать... Пришёл один.
И пускай моей любимой злится мать,
Что прожжённый урка Глымов снова здесь,
Но сдержала Кира слово меня ждать,
И протухать был я счастлив эту весть.
Починил я нашу хазу наконец,
Ведь руками же не только бить могу,
И был рад пойти бы с нею под венец,
Ведь её ж молитвой выжил там, в снегу.
Но блатным не суждено нормально жить
И подолгу не видать родимых стен.
Хоть хотелось в жизни больше не грешить,
Но опять дала моя житуха крен.
Раз канаю я до хазы вечерком,
Вдруг шнифтом цепляю, как какой-то фрей
Мою Киру в кусты тянет, тварь, тайком,
И уж явно не затем, чтоб трёкать с ней!
"Помоги, Антип! Отстать от меня, гад!"-
Родной голос в тиши громко завопил.
Мне невкипиш был совсем такой расклад
И я в тот же миг вмешаться поспешил.
Слышу, лепит ей: "Пойдём, краса, со мной!
Ну зачем тебе тот урка и бандит?
Он людей же жрал! На что тебе такой?
И не видишь ты его, ведь всё сидит!"
"Вижу",- крикнула она,- "и он меня
Любит, но тебе-то не понять!
И хоть пьяный не бывает, как свинья,
И насильно не пытается обнять!"
Фраер этот тут же на меня полез,
Я ж за клифт его и мордой об забор.
А потом спокойно вынул финорез,
У меня ж всегда короткий разговор.
И опять мне приговор читал судья,
Мол, поедет Глымов к строгачам назад.
Что ж, за кипиш этот сесть готов был я,
Хоть кричала Кира: "Он не виноват!"
И столыпинский обшарпанный вагон
Закачает отрицалово опять.
Хуже зверя я для них и не резон
Было меньше мне давать, чем двадцать пять...
Жру опять веслом из шлемки порожняк,
Тасы режет в коридоре вертухай.
Самому-то мне и в лагере ништяк,
Только очень жаль утраченный свой рай.
Мне ж без Киры за столетия года,
А их целый четвертак аж впереди.
Так что снова буду резать я винта
И к тебе ещё вернусь, ты только жди...