День седьмой: Стирка
Повисев на солнышке, штаны подсохли. Ошмётки травы облетели сами собой, но неприятный запах всё ещё оставался. Вдобавок, ткань, пропитавшаяся растительным соком, приобрела свойства конфетно-апельсиновой корки. Жёсткая, при соприкосновении с влагой корка мгновенно таяла, превращаясь в липкий сиропчик. Потеть в подобной одежде категорически воспрещалось, а как не потеть, когда целый день на жаре?
- Значит, у нас постирушки, - твёрдо проговорил Бичугин. Припоминая, как делала мама, он огляделся в поисках тазика. Тазика не было. Не было даже ведра.
Положение могли спасти хоть какая речушка или озерцо, но их тоже не наблюдалось. Конечно, у него всё ещё оставалась цистерна, но тут даже студент понимал, как опасно растрачивать драгоценную влагу, полоща штаны под струёй. К тому же, угваздался он знатно, посему застирать хотелось и куртку с носками и даже трусняк.
Паренёк уже собирался замочить бельё в котелке, когда на ум пришла интересная мысль.
- Точно! Покрышка! – И радостно запрыгав, Бичугин побежал вытягивать обнаруженное во время покоса колесо.
Идея и вправду казалась заманчивой. Поставленная на попа, покрышка могла послужить вместительной ёмкостью. Нужно было всего лишь снять её с диска.
- Ёкарный блин! Долбанутая, чтоб тебя! – ревел Борис, потрясая уже вторым сломанным топорищем. Лезвие же осталось торчать, зажатое между кордом и колёсным диском. - Сука-сука-сука-сука, отстой! – сокрушался Борис. Кол, вставленный во время ремонта, не выдержал ударных нагрузок, и Бичугин снова остался без инструмента.
- Чёрт! Во я дебил! – а это он вспомнил утренний костерок. Воспоминания были настолько уместны, что юноша даже заприседал, от избытка нахлынувших чувств. Всё же, обидно осознавать, что второй и последний ремонтный колышек ты сам только что извёл на растопку.
- Да и пошло всё. Имел я вас тёпленьких. И ваши игрушки. Подумаешь… было бы. Не надо, Боря, не надо. Не трать свои нервы. Это игра, Боря. Просто игра. Уровень сложности немного завышен, но так даже круче.
Он всё ещё не замечал, что начал разговаривать сам с собой.
День восьмой: Меланхолия
Погода начала портиться ещё с вечера. Солнце подёрнулось дымкой, ветер усилился. С приходом ветра испортилось и небо: синева полиняла, бескрайнюю высь наполнили комковатые размазанные по голубому ошмётки. Термометра не было, но Бичугин, привыкший к жаре, ощутил наползающий неуют. Спасибо за два одеяла, похоже, они пригодятся.
Комары разбежались, птицы умолкли. Только шелест листвы, порывистый, волнами. Закутавшись по самые уши, Борис лежал в ожидании.
Глупость конечно, но ему казалось, надвигающаяся гроза несёт что-то важное. Какой-то секрет, какую-то кульминацию. Как гитарное соло, которого ждёшь. Ещё чуть-чуть, ещё вот. Вот-вот-вот. Вот, сейчас. И первые капли, словно первые ноты - отдельными звонкими щелчками по металлической крыше.
Дальше – сильнее. Смешиваясь с ночной чернотой, сливаясь в единый напористый гул. Он подавляет и очищает от шелухи беспокойных мыслей. Подхватывает, увлекает вслед за собой. И вот ты один. Песчинка в пространстве. Паришь в бесконечности без целей и смыслов. Без радостей, без сожалений, без спешки. Легко и спокойно. Просто так суждено. И выбора нет.
Проснулся Бичугин от холода и бесконечности. От приставучих как будто мокрых простыней, липнущих к телу. А ещё ему неодолимо хотелось по маленькому.
- Эх, если бы водки… - пробормотал Боря и ощутил, что нажраться ему хочется даже сильнее чем в туалет. Не выпить, не прибухнуть, а именно нажраться. В полнейшую каку. Казалось, где-то там, у души тоже набряк свой мочевой пузырь и водка - единственный выход облегчиться.
Укутавшись одеялом, он вытрусил в серую хмарь, разлившуюся по округе. Сплошная вода и послевкусие разгула. Природа безмолвствовала, что делало зябкое одиночество особенно острым.
- Зачем я здесь? Нафига? Самонадеянный клоп. Сидел бы дома, играл на компьютере. Кому хотел? Что доказать? В чём утвердиться? В себе? А зачем? Эх, хорошо, что скоро конец. Вернусь домой, всё будет как прежде. Чего там осталось… Чуть-чуть потерпеть.
День девятый: Гости
- Борис, просыпайся!
- А? Чего? Кто? – зашевелился Бичугин, продирая глаза. Последние дни он только и делал, что ел да спал. Сразу под деревьями у костра, расстелив пенку и подложив под голову скомканное одеяло. Здесь же, чтобы не бегать, стояли котелок и ящик с провизией.
Мысль о том, что никто не станет просто так охранять кусок земли, беспокоила юношу с самого первого дня. Если нужна охрана, значит, есть кто-то от кого охранять. Соответственно, рано или поздно этот кто-то непременно объявится. Честно сказать, ожидание не из приятных. Почти неизвестность. Да ещё без начала и без конца: всё могло уже быть, а может и никогда не случится.
- Кто там? Минуту, - бросил он, соображая, где оставил ключи. Ничего не поделаешь, пришлось идти отпирать.
Скрипнула створка, открылся проход, но по другую сторону никого не было.
- Эй, есть здесь кто? – позвал Бичугин и, высунувшись за забор, убедился, что там действительно никого. Только пустое шоссе, по которому за всё время не проехало ни одного автомобиля.
Первая реакция – резко обернуться, а вдруг они за спиной? Но нет, и в лагере ни души. Только разноцветный мусор, гоняемый ветерком.
- Чертовщина какая-то. Дядя Семён, это вы? – негромко пробормотал Бичугин. Вообще, слова про Семёна он хотел выкрикнуть, но в последний момент словно постеснялся собственных мыслей. Только сейчас Борис понял, что окликали его по имени и это ему не понравилось. Может, приснилось?
Второе явление не заставило себя ждать. Стоило Бичугину растянуться на солнышке и немного расслабиться, как всё повторилось. Теперь он не спал и точно слышал, как среди прочего шума кто-то ещё раз произнёс его имя. Такая штука, которую трудно с чем-либо спутать.
Теперь действительно стало не по себе. А вдруг что случится? Рядом кто? – никого. Абсолютно один. Не то, что заперся у себя в комнате, нет. Дома одиночество безопасное, дома всё под рукой: и милиция рядом, и скорая, и вообще. А тут, кричи не кричи… чик, и всё кончилось. Суки, даже пистолета не дали.
Замерев в оцепенении, Бичугин решил сделать вид, будто не расслышал. Тогда противник захочет повторить манёвр и обязательно себя выдаст.
Увы, сколько Борис ни прислушивался, голосов больше не было. Зато теперь появились шаги. Сперва за забором: шаркающие, словно блатные. Первый – второй, первый – второй… Остановились. Обратно. Затем вокруг по кустам – осторожные, крадущиеся. Чуть спиной повернёшься и точно кранты.
А главное, умом понимаешь, что нет никого, но всё равно озираешься. И палка в руках на всякий пожарный. Мало ли, а вдруг пригодится.
День десятый: Большие манёвры
- Не дрейфь, Бориска, мы им покажем! – бодрился Бичугин, во второй раз взяв в руки косилку. Слова звучали безрадостно и даже с обидой, но без них жизнь казалась совсем невыносимой.
Минувшую ночь Боря почти не спал. Запершись в домике… Сперва ему мерещились бандиты: крадущиеся из темноты, вскрывающие ворота, взламывающие бытовку… Потом их сменили стаи волков, а ещё потом, от всей этой чехарды, у него прихватило живот. Здесь-то и началось самое интересное, ведь, выйти в кусты, это выйти наружу.
А утром, измученный, Бичугин понял, что просто сойдёт с ума, если останется в лагере. Жуткое дело: головой понимать, что все страхи - выдумка, но всё равно продолжать трястись и прислушиваться. Он уже дважды собирался уйти по шоссе, даже упаковал рюкзак, но не смог отыскать ботинок - это остановило. Теперь же, с косилкой в руках… Работа казалась последним шансом к спасению.
Начал от края поля с прицелом на центр и дальше в просторы, где никого не таится. Продвигался ровно, уверенно, без передышек. Хоть и колдобины. Давно сам подметил: когда настроение – жопа, рутина идёт словно по писаному. Да и трава почти не кололась, даже чуть успокаивала, щекоча голые пятки. Поначалу, только, казалось – вот-вот кто-нибудь со спины подкрадётся, а он за треском ничего не услышит.
Время засечь часов не было, но бачёк с бензином – хороший таймер. Как закончился – тут и перекур. Хлоп-хлоп по карманам, а сигарет-то и нет. Воду взял, бензин - в бутылке, а это забыл. Пришлось топать в лагерь.
Казалось, галлюцинации отпустили и обратно Бичугин отправился повеселев. Шёл по выкошенной полосе, придирчиво оглядывая результаты трудов. Вроде всё ничего, но тут его взгляд заприметил небольшой не срезанный выступ, нарушающий идеальность покоса. То ли рука дрогнула, то ли ещё что. И трава какая-то странная – ни разу Борис такой не встречал. Стебли длинные, прямые, с острыми крепкими кончиками и бледной мочалистой корой. Вроде бы и кустарник, но какой-то квёлый, не выраженный.
Решив посмотреть, что там под ним, Бичугин раздвинул стебли и обалдел - нескошенный выступ оказался краем могильной плиты. Здесь - каменный угол, а дальше, под слоем травы читалось продолжение позабытого заросшего надгробия, изуродованного тракторами.
Замесили конкретно. Кто захочет найти - ни в жизни не справится. Только так, наудачу. Да на удачу ли?
Это потом Боря начнёт стыковать в одну линию: дачный посёлок, охрану и древнее кладбище, сейчас же у него и выругаться толком не получилось. Вместо привычных забористых слов парнишка спешно вспоминал, как надо креститься.
День десятый: Продолжение
Могилы шли чередом. Обкосив одну, Бичугин наткнулся на следующую, возле второй обнаружилась третья и так далее. Некоторые плиты были расколоты, другие – просто вдавлены в почву. Кое-где попадались кресты: тоже разбитые, свёрнутые. Тот, кто здесь побывал, явно не церемонился.
Расчистив очередное захоронение, Борис вытер пот и понял – достаточно. Пол дня на солнце, да ещё такое открытие… Не в силах бороться с подступающим головокружением, он присел на гранит. Хотелось в тенёк, хотелось воды. Бичугин выпил, но дурнота не оставила. А ещё запах травы: тяжёлый, тягучий словно варенье. Он был везде. На штанах, на руках, внутри и снаружи. Его хотелось стряхнуть, соскоблить… и не хотелось. Хотелось прогнать, но хотелось погладить. Он плескался, он тёк, он тёрся о ноги. Ему хотелось играть…
И вдруг наступила ночь. Словно по щелчку выключателя.
Там, где только что было солнце – теперь разверзлась звёздная бездна. Забавно, сколько дней Бичугин провёл на природе, а вот… первый раз видел звёзды.
- Значит, я лежу на спине, - проговорил Борис и засмеялся. Он помнил, что пару минут назад желал прохлады, и, похоже, его желание сбылось.
Вместе с жарой ушло и всё беспокойство. Гнетущее последние дни, оно растворилось в голубоватом ночном свете, освободило дыхание. Выдох – вдох, выдох – вдох… Бичугин лежал и дышал. А ещё, смотрел в небо на большую вселенную. А ещё, просто был счастлив. Тем истинным счастьем, которое не «потому что», а просто, как есть.
Едва ощутимый толчок… Теперь он поднялся. Руки, ноги – как пёрышки: лёгкие, быстрые… Ни намёка, ни воспоминания об усталости. Одно совершенство. И мир – весь его. Поскольку он и есть – мир.
От ног, во все стороны, шевелилось бархатистое серебро. Хрустальное, звонкое, шепчущее… Насколько хватало глаз. Только выкошенная полоса да расчищенные захоронения чернели провалами. Сейчас они смотрелись рубцами на теле. Свежими ранами: выкушенными, выгрызенными, отнятыми кусками плоти. Да ещё этот голос…
Нет, не голос - Бичугин прислушался. И даже не звук.
Что-то ползло, что-то струилось. Молочной рекой перетекая от выемки к выемке, заполнило, скрыло увечья. Окутало босые ступни. Подтёрло линию горизонта.
И тут Борис увидел его. Мешковатый, порывистый он поднимался над ближайшим захоронением. Призрачный гость – нежданный вторженец.
- Кто ты? Кто-кто-кто-кто-кто? Ты, – одними мыслями вопрошал Бичугин. – Пришёл посягнуть, пришёл отнять моё счастье?!
Гость не ответил. Похоже, это был Славик. Да, точно Славик. Бичугин узнал.
- Не отдам! Не дам! Здесь всё моё! – взвизгнул Борис и сломя голову бросился на визитёра.
Образ распался. Опять никого.
- Получилось? Я справился? – собирался с мыслями паренёк, но уже видел, как над соседней могилой вздымается ещё один силуэт.
- Анюта? И ты здесь? – он на мгновение заколебался. – Нет. Стой. Погоди… Опять всё испортишь. Паршивая гадина! Уходи! Не-не не хочу!
Он прогнал и её. И ещё, и ещё - всех тех, кто приходил вслед за ней.
В исступлении, в остервенении Бичугин метался от могилы к могиле. Отчаянно размахивая руками, он силился разогнать вездесущий туман. Спотыкался на буераках, бил ноги о камни, падал, вставал, поднимался и снова. До тех пор пока…
- Отец? И ты тоже? – Борис стоял словно загнанный. – Зачем ты? Зачем здесь?
Призрак безмолвствовал. Его сущность заколебалась, меняя черты.
- Мама? И ты? Не надо, мама. Не надо! Не тронь моё счастье!!!– прохрипел Боря. С его клыков капала кровь, шерсть дыбилась, глаза побелели. Состояние «Фас!» и он бросился снова.
А потом его мир словно остыл. Где-то внутри иссяк источник энергии, согревавший всё сущее. Стало холодно и даже морозно. Стала зима. В этой зиме, вконец обессиленный, он опустился на землю и тихо заплакал.
Туман наступал.
***
- Держись, Боря, держись. Ещё немного. Скоро больница, - приговаривал дядя Семён, выжимая из старенького институтского автобуса всё что возможно.
Он приехал на четырнадцатый день, проверить, как идут дела, и нашёл Бичугина в бессознательном состоянии. Жар, бред, лихорадка, множественные синяки и ссадины. Может быть переломы.
Кто мог избить парня до полусмерти, оставалось только догадываться. А ещё эта фраза: «Не надо в коровник». Коровник? Здесь? Скорее всего, просто бредит.
- Держись, Боря, держись, они тебя вылечат.