Забинтованный человек
3 ноября 1993 г.
Этой ночью я обнаружил младенца в мусорном ящике.
Даже не знаю, что заставило меня принести его домой.
Быть может, жажда общения, которая, кажется, снова вернулась ко мне, причём в полную силу. А я-то думал, что избавился от неё навсегда. Последний раз чувствовал что-то подобное десять лет назад.
Может, всё это потому, что его кто-то выбросил. Для кого-то он - просто хлам: человеческий мусор. (МУ-сор, после-ссор).
Я живу на свалке, среди отбросов, в которых оставил меня современный мир. Его тоже оставили в мусоре - именно так выброшенные кем-нибудь вещи становятся моими.
Я достал ему корзинку на колёсиках, принёс её с автомобильной свалки. У неё не хватает одного колеса, но я всё равно не знаю, зачем ей вообще колёса. Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы принести её домой в целости и сохранности, но всё-таки груда старых пальто - не самая лучшая кровать для малыша.
Мне кажется, ему нужно дать имя. (Нет паспорта - тебя не существует).
Надо ещё столько сделать перед восходом солнца. И придумать, как накормить человеческого младенца, если его матери нигде не видно.
4 ноября 1993 г.
Вчера я нашёл пару книг и чуть не рехнулся, когда узнал, сколько вещей, оказывается, нужно младенцу. По счастью, пробраться в прачечную оказалось несложно, но всё равно у меня едва хватило времени, чтобы нарыть всё, что требуется. Я только-только успел покормить малыша и запеленать его, и сразу почувствовал, что взошло солнце; я уложил его спать и тотчас же рухнул в обморок.
А когда я проснулся вечером, он кричал. Почему?
Я опять покормил его - каким-то странным заменителем, который теперь дают вместо материнского молока - и сменил "испорченные" пелёнки новыми. (Кажется, последними?).
Вот сейчас пишу это и держу его на руках. Приятно чувствовать его запах, а сердцебиение меня успокаивает. Я буду держать его, пока буду читать эти книги в поисках необходимых ответов.
Позже
Тут написано, что малыши никогда не спят подолгу - во всяком случае, в дневное время. Странно, что я этого не помнил.
Даже не представляю, сколько же он кричит днём, пока я валяюсь в отключке.
Но я не знаю, что с этим поделать. Хочется верить, ему лучше здесь, со мной, чем в мусорном ящике.
Нужно узнать побольше.
5 ноября 1993 г.
Я всегда думал, что невозможно знать слишком много, но, должен признать, эта область совсем сбивает меня с толку. Предполагается, что у меня уже есть
предварительные знания по уходу за малышами, а какой опыт возни с детьми у меня может быть, если я никогда не имел с ними дела во всей своей взрослой жизни?
Кроме того, каждый автор хоть в чём-нибудь да перечит остальным. И как мне тут безошибочно определить самый правильный метод?
Похоже, моя страсть к критике, которую я подавлял в себе столько лет, проявляется снова. К счастью, такой подход считается самым плодотворным, тем более что я всё равно не могу поверить автору, утверждающему, что детям нужно возиться в грязи. Я отказался от этих книг.
Чтобы защитить дитя от инфекции, я стал обёртывать лицо и руки в чистые тряпки сразу по пробуждении. Чтобы запеленать ребёнка, я надеваю хирургические перчатки поверх повязок на руках. Это всё, что я пока могу сделать, но этого недостаточно.
У ребёнка должен быть дом.
13 ноября 1993 г.
Я провёл всю неделю, стараясь найти для ребёнка жилище.
Казалось, всё будет сложнее.
Первую ночь я просто следил за жизнью квартала и обнаружил, что только в одном доме всё время тихо. Свет в окне этого здания, отбрасываемый мерцанием телевизора, освещал лишь одну-единственную бледную фигуру. Этот мужчина уснул прямо на стуле, и хотя я сидел у его окна до рассвета, он так и не пошевелился.
Прежде чем сбежать от дневного света, я положил ему на порог лист бумаги, и когда с наступлением темноты я вернулся назад, лист оказался нетронутым.
В следующие пару ночей я узнал, что продукты он заказывает на дом, а мальчишка-газонокосильщик приезжает к нему всего раз в месяц. Почту ему подсовывают под дверь, и всякое общение с внешним миром ограничивается конвертом с деньгами, которые житель дома просовывает всё в ту же щель.
Все эти семь ночей я посвятил наблюдению за его домом, практически игнорируя остальные здания, и в конце концов мне улыбнулась удача.
Со своего наблюдательного пункта на крыше соседнего дома я услышал, как в комнате моего ночного знакомого зазвонил телефон. Я соскочил вниз и пересёк улицу достаточно быстро, чтобы оказаться у него под окном через какие-то пару мгновений после того, как он снял трубку. Я сгустил вокруг себя тени, и в этот момент на том конце женский голос сказал: “Привет, папа”, - и даже я услышал, каким напряжённым был её голос.
Она хотела узнать, почему он ей не звонит. Он решил порвать с их семьёй? Нет, просто от света у него болят глаза. “Папа, пожалуйста...” - но нет, его и так всё устраивает. Он стар, утомлён и просто хочет, чтобы его оставили в покое. Они как будто сражались друг с другом в какой-то странной схватке, и наконец она заявила: “Прекрасно” - но таким голосом, будто вот-вот разрыдается. “Прекрасно! Если ты сам не хочешь, чтобы я тебе помогала, можешь оставаться там и помирать в одиночестве, глупый старик!”
Лучше и быть не может. Я просто ликую, стоя в тенях.
Старик плачет у дальней стены, но это не страшно. Его печаль будет короткой.
Позже мне пришло в голову, что мне понадобился бы кто-нибудь, кто мог бы ухаживать за парнишкой в дневное время, пока я буду спать. Ну и ладно, оставим этот урок на следующий раз.
15 декабря 1995 г.
В первом доме мы прожили только два месяца: когда сосед пожаловался на постоянный плач, я сразу понял, что необходимо искать себе новое место. К счастью, на сей раз я знал достаточно, чтобы быстро найти для нас дом.
Увы, по-настоящему уединиться нам не давали нигде - оказалось на удивление трудно отыскать себе постоянный приют. Нам то и дело приходилось менять место жительства - только за последние пару лет мы переезжали полдюжины раз. Впрочем, как правило, нам удавалось пробыть на одном и том месте хотя бы пять месяцев.
Я уже начал подумывать, что спуститься в канализацию будет удобнее всего. Но, увы, это дурно бы отразилось на детском здоровье. Думаю, я сделал правильный выбор, когда отказался от мысли идти туда. Но теперь мне нужно принять куда более трудное решение.
Мальчику уже больше двух лет, и он развивается очень быстро. Он много разговаривает, и я прикладываю все усилия, чтобы научить его тому, что знаю. Но в книгах написано, что этого недостаточно. Там написано, что ему нужно общаться с другими детьми его возраста; он должен учиться взаимодействовать с ними.
Если я не хочу, чтобы он разделил моё одинокое существование, мне придётся отдать его.
Но кому я могу доверить своего драгоценного мальчика, своего единственного сына? Кто оценит его так, как я?
Новое письмо
Это попросту глупо.
Даже не знаю, зачем я сел это писать. Никто ведь этого не прочтёт, так какой в этом смысл?
Психологичка сказала, что мне бы следовало записать свои мысли на бумаге, типа “этого никто не прочтёт” и “всё это просто для тебя самого”. Плевать. Я не собираюсь делать это “просто для себя”.
Но я точно не собираюсь давать ей это читать. Они никогда не поверят, что у меня-то как раз всё в с мозгами в порядке.
Когда я был маленький, предки всё время думали, что я разговариваю с воображаемым другом. Типа, дети всегда так делают. Я никого не воображал, но они всё равно так думали. А мне это просто не было нужно; у меня был Забинтованный человек.
Мне было где-то лет шесть, когда они стали отучать меня от разговоров с “воображаемым другом”. Типа, это для маленьких и всё такое.
Но мне и было-то всего шесть. Я же не знал, что о таких вещах лучше помалкивать. Я прекрасно знал, что Забинтованный человек существует; насколько я помню, он стоял у меня под окном каждую божью ночь. Мне было шесть, и я привык называть правдой то, что видел собственными глазами.
Я продолжал говорить о нём даже тогда, когда понял, что у других детей не было своего Забинтованного человека. Те, у кого, по словам их родителей, были воображаемые друзья, действительно их придумали. Но я знал, что мой совершенно реален, и чем больше они настаивали на обратном, тем больше я убеждался в том, что я прав.
Думаю, если вам все будут говорить очевидную глупость, вы в неё не поверите, правильно? Например, если вы видите, что небо синее, никто не докажет вам, что оно красное, сколько бы они этого ни утверждали. Это просто глупость, и вы понимаете, что
правда на вашей стороне. Так зачем становиться одним из тех, кто всё время несёт подобную чушь? Какой в этом смысл? И какого чёрта они не могут его увидеть?
Она говорит, что мне нужно выразить всё наболевшее, ругаться, если потребуется, и всё такое. А я просто хочу написать о том, о чём думаю. Наверное, глупо звучит, а? Всё равно ничего не хочу стирать. Буду писать как начал. Но я правда думаю, что это глупость. Вот сейчас допечатаю и сотру всё к чертям.
В общем, я вроде как был странным ребёнком. Но это как раз нормально, потому что меня усыновили. Родители взяли меня, когда мне было два - то есть приблизительно два, потому что так сказал доктор, а сами они не знают дня моего рождения. Всё потому, что кто-то оставил меня на пороге их долбаной двери. Кто вообще мог так поступить?
Этот кто-то оставил меня на пороге с запиской, типа, позаботьтесь о малыше. А настоящий ребёнок моих приёмных умер незадолго до моего появления, так что они решили меня приютить. Та девочка, которая у них умерла, была примерно моего возраста, так что они подумали, что, мол, сама судьба велит им меня воспитать и притвориться, что они не горюют о своей настоящей, незаменимой дочурке, которая умерла, и что они не считают её до сих пор лучше всех на свете. Им даже нравится притворяться, что здесь поработали высшие силы или другая подобная хрень, пославшая им другого ребёнка во утешение.
Нет-нет, не поймите меня превратно, пожалуй, они хорошие родители. Просто тоже не совсем нормальные. Ну, тем более, мне сейчас пятнадцать, а значит, я вроде как по-любому должен их ненавидеть.
И всё же я знаю, что это не так. Я это знаю с семи лет. Именно тогда я стал замечать, что люди, в ненависти к которым я признавался вслух... попросту исчезают.
К десяти я понял, что словом действительно можно убить.
В том же возрасте окружающие тоже начали замечать, что люди, которые со мной связываются, то и дело пропадают. Конечно, это случается, когда они действительно начинают создавать мне проблемы, а не привычно жалуются на "этого невыносимого ребёнка".
С этими я легко уживаюсь, потому что меня усыновили такие же люди, и я знаю, что достаю их не меньше, чем они меня.
Ещё у меня был наставник, потому что родители считали меня вроде как вундеркиндом по той причине, что я разговаривал уже тогда, когда они меня приютили. В смысле, по-настоящему разговаривал, а не как дитя. Папа говорит, что уже тогда речь у меня была поставлена лучше, чем у большинства его одноклассников. Хотя на самом деле заговорил я не сразу. Родители поначалу этого тоже не знали. Они говорят, я всё время был очень тихий, ничего не просил, не плакал, ничего такого. Предки рассказывают, что первый раз я их шокировал, когда просто пошёл и воспользовался туалетом. Молча.
Наверное, поначалу они пытались говорить со мной, как с ребёнком, и я просто не знал, как отреагировать. К тому же, я их ни разу прежде не видел. Поэтому и не говорил ни слова, пока они не спросили доктора, сколько мне. Тогда я ответил, что папа считает, мне около двух, хотя не уверен, сколько мне было на самом деле, когда он меня нашёл. Я просто отвечал на их вопрос.
А они сразу пришли в восторг, стали спрашивать, кто я, кто мой отец и откуда я.
Я и ответил, что я - это просто я. Иногда я был малышом или мальчиком. Мой отец был Отцом. Я был из нашего дома. Я мог отвечать только то, что знал.
Ну а когда мне исполнилось десять, меня повели к психологу. Кажется, это я уже говорил. А всё потому, что подрался в школе. Один туповатый мальчик, Пол, решил надо мной подшутить, потому что услышал о Забинтованном человеке. Он подошёл ко мне сзади и закинул мне руку на шею. И тогда я его укусил.
Он посягал на мою шею! Я был всего лишь ребёнком, откуда мне было знать про пинки и другие приёмы ведения школьного боя. Я просто отреагировал. Он угрожал мне, и я его укусил. А в результате попал в неприятности. У этого идиота Пола остались следы зубов на руке, так что из меня сделали крайнего. Предки заставили меня подойти к классному руководителю и извиниться. А меня аж трясло, потому что никто не хотел понять, что всё начал именно Пол, так что это не целиком моя вина.
Поэтому, когда той же ночью ко мне пришёл Забинтованный человек, я обо всём ему рассказал. И он пояснил мне ситуацию, насколько он сам её понимал. Он сказал, что это естественная реакция, и у нас существует только три варианта действий, когда мы испытываем панику. По его словам, если враг не позволяет сбежать, то, безусловно, я должен сражаться. Он сказал, что тревожиться стоило бы, если бы я вместо этого замер на месте. Это делает человека добычей.
Он всё ещё был у меня, когда я уснул.
На следующий день Пол не явился в школу.
Когда психологичка спросила меня, что я о нём думаю, я сказал, что я ненавижу Пола, потому что он идиот и, к тому же, напал на меня. Тогда она сказала мне, что Пол мёртв. Я этого не знал, но меня уже так утомила эта беседа, что я как-то не думая сболтнул:
“А... не стоило мне всё рассказывать Забинтованному человеку”.
Мне здорово за это влетело, поэтому-то я и помню. Мои слова заставили их подумать, что я слетаю с катушек, а мне-то, блин, было всего десять. Какое-то время я просто молчал, но потом сдался и рассказал им, что мне не стоило говорить Забинтованному человеку о Поле, потому что именно он убрал Пола с моего пути, как и Салли, и мисс Дженнифер, и Робби, и Хелен, и Джонни, и Дэвида, и Брента, и, может, ещё кого-нибудь, о ком я уже забыл.
Конечно, я не сказал всего этого сразу. Доктору Мэри понадобилось много времени, чтобы я назвал все имена. Потом она задала вопрос, как Забинтованный человек нашёл меня в институте, то есть откуда он знал, где я буду той ночью.
А он просто знал. Он всегда знает. Когда я сам задал ему тот же вопрос, он ответил, что просто прикладывает ухо к земле, чтобы удостовериться, что со мной всё в порядке. Он всегда находил меня, за исключением того случая, когда мы поехали в Диснейуорлд, а я так и не смог уснуть, потому что ждал его, но он не появился. Весь следующий день я капризничал, и родители очень на меня разозлились. Когда мы вернулись домой, он сказал, что просто не смог бы покрыть расстояние до Диснейуорлда за ночь. Он правда очень расстроился и попросил говорить ему заранее, где я буду, чтобы он мог принять все меры и лично удостовериться в моей безопасности.
Он всегда говорит такими забавными формулировками, прям как я сам, когда был маленьким.
Кстати, я поговорил с ним, когда узнал, что случилось с Полом. Я попытался объяснить ему то, что сказала мне доктор Мэри, попросить никому больше не вредить. Я попросил не трогать и саму Мэри, даже несмотря на её попытки меня подловить. Я должен был объяснить ему, что если с ней что-нибудь случится, это пагубно отразится на мне. Если на её месте появится кто-нибудь другой, мне будет сложнее угадывать, чего они от меня
хотят. Я вот не сразу понял, к чему клонит доктор Мэри, хотя она и сама пыталась мне намекнуть.
Забинтованный человек не знал, что они подозревают меня во всех этих происшествиях. Господи, да я просто ребёнок! Как я могу пробираться к кому-нибудь в комнату в середине ночи? Понятия не имею, как они сами себе это объясняют. Они просто поняли, что вокруг меня постоянно кто-нибудь исчезает, а потому решили, что я имею к этому какое-то отношение.
И я сам начинаю так думать. Но я этого не хотел! Просто если ты сходишь с ума, то рано или поздно ситуация выходит из-под твоего контроля. А Забинтованный человек просто хочет, чтобы я был счастлив и невредим. Он пытался помочь, во всех этих случаях. Я имею в виду, очень трудно сдерживать свою злость, когда ты действительно ненавидишь кого-нибудь. И я пытался никогда не срываться, но иногда... иногда всё же говорил ему слишком много. Или называл ему имя своей новой проблемы. И что-нибудь обязательно с ней случалось.
Знаете, иногда ведь действительно хочется кому-нибудь отмстить. Не по-серьёзному, а так, чуть-чуть. А теперь представьте, что у вас есть такой друг, который может проучить их за вас, и он делает всё это лишь потому, что заботится о вашем счастье, даже если на самом деле вы не хотите делать своим обидчикам по-настоящему больно. Но он всегда перебарщивает и решает проблему раз и навсегда, и так постоянно, независимо от того, сколь ничтожна была причина. А вы этого не хотели.
Как-то раз я сорвался и крикнул ему, что он больше не должен никого убивать для меня. На следующую ночь он ко мне не пришёл.
Зато я услышал, что той же ночью погибли сразу три человека. Никто мне об этом не говорил, потому что никто не видел никакой связи между ними и мной, но я знал, что это моя вина.
Когда он вернулся, я сказал, что мне жаль. Я знал, что он просто хотел помочь мне и оградить от вреда, но нам нужно быть осторожнее. Я спросил, не может ли он просто задавать хорошую встряску моим обидчикам вместо того, чтобы их убивать. Он ответил, что хочет для меня только лучшего, и согласился, что будет не очень здорово, если меня запрут из-за подобного недоразумения.
Иногда меня начинает тревожить вся эта ситуация, но всё же, как ни крути, я понимаю его куда лучше, чем остальных людей. Он просто значит для меня больше, чем окружающие. Забинтованный человек говорит со мной как с полноценной личностью, в то время как остальные обходится снисходительно, как с ребёнком. Я знаю, что уже в детстве он преподал мне гораздо больше уроков, чем школьные учителя за весь период обучения.
Я знаю, что это он убил мою сводную сестру, чтобы у меня появился дом.
Я знаю, что он поступает неправильно. Но я слишком хорошо понимаю, что заставляет его это делать.