[Винкельрид]

Предыстория такова: начал писать рассказ к одному из конкурсов-ужастиков (уже не помню, к какому, да и не важно это), хотел чего-то такого разэтакого (типа по штампам пройтись, пижонство, короче), но передумал, распсиховался и вообще бросил дописывать. Потом наступил перерыв в творчестве (сидел десять лет за чудо-дерево)) Решил дописать, в общем. Знаков уже много, за один присест читать никто не станет, потому кидать буду кусками. Читайте и высказывайтесь.

Скрытый текст - Начало. Пока - без названия:

Всю дорогу Егор изнывал от тоски и клял собственную глупость: на чёрта же он согласился ехать в Кулицу с Нюхой? Что за нелепая прихоть? Она-то, придурковатая в коконе слепой влюблённости, цвела и пахла, а Егор гадал, чего же ему хочется больше: дать ей хорошую затрещину или выпрыгнуть из электрички на полном ходу.
- Пашка, спрячь язык, комар укусит! - Баба с сиреневыми волосами, сидевшая напротив с дочерна загорелым внуком, говорила с сочным деревенским акцентом, хохотала, запрокидывая тройной подбородок, и Егор, послав в неё ментальный заряд ненависти, уткнулся в окно.
Свой акцент он изничтожал яростнее, чем Элиза Дулитл. Тогда он и узнал про эту самую Элизу: читал до сорванного голоса вслух, а под рукой почему-то оказалась только одна потрёпанная книженция, «Пигмалион». В армии про деревню Егор – уже рядовой Мошкин - не рассказывал, над адресом на конвертах смеялся вместе со всеми, но звездой стала Нюха.
Начиналось всё плохо. Егор не отслужил и недели, когда прилетело первое письмо. Сержант, ведающий почтой, с трудом держался на ногах, – его шатало от смеха. Да что там, даже ошалелые от новых порядков и измученные курсом молодого бойца новобранцы заливались на все лады от обратного адреса: «дер. Мокрая Кулица, дом 10 (Жёлтый дом), Нина Хрюкина». В тот миг Егор Нюху люто ненавидел. Сержант, отсмеявшись, ловко оторвал кончик конверта, надул его и лопнул об егорову шею – чуть глаза не выскочили. Ответа Егор не написал: измятый «калабахой» конверт скомкал и выбросил, даже не посмотрев, что внутри.
Нюха оказалась настырной: через четыре дня – новое письмо. Мокрая Кулица грозила приклеиться к Егору навеки, но выход нашёлся. В письме-то была обыкновенная девчоночья чепуха: сопли-слёзы, охи-ахи, поцелуи с помадой – и он, кривляясь, прочитал его вслух. Точно так же, как декламировал Бернарда Шоу, с наработанным городским говором. Имел успех.
Это превратилось в ритуал: рота ждала почты и концерта. Потом, когда наскучило, пришла пора отвечать.
Нет, Егор начал писал ответы раньше, настрочил несколько сносных, нейтральных писем про службу, порой даже вворачивал ласковое словцо, будто извиняясь за издевательства, о которых Нюха не догадывалась. Теперь же он погрубел, напитался бесстыдной дурашливости, и письма стали строчить сообща. Армейская служба – скука да тупость, как не раскрасить? Грамотные вворачивали заковыристые обороты, шпана – зэковский жаргон, всё это замешивалось на бравом военном лексиконе, и на выходе получалось изрядная абракадабра, об которую Нюхе следовало сломать либо глаза, либо мозги. Да вот не сломала. Так два года и целовала бумагу, капала духи, вкладывала курносые фотки с огородным загаром. Ну – дура.
Она узнала, когда дембель и поезд, припёрлась на вокзал с тюльпанами и шампанским. Егор был веселым, и у них опять всё получилось, как и единственный раз до армии: торопливо, слюняво, пьяно. Тот раз научил её писать письма и сделаться «девушкой, которая ждёт парня из армии», от этого же она просто свихнулась. Когда выяснилось, что к тётке заехать не получится: снова заженилась, никак не уймётся, - на горизонте замаячило возвращение к бабке, в ненавистную деревню. Нюха мигом взяла «академ», выселилась из общаги и возникла с барахлом и до одури счастливой физиономией: «А я с тобой!» и Егор неожиданно и необъяснимо согласился.
На станции Мокрая Кулица поезд не простоял и минуты. Он выплюнул двух людей и сбежал, виляя железным хвостом и трясясь. Егор поёжился. Заболоченный лес, зелёные плиты, от цивилизации – только рыжие рельсы.
- Ну, пошли? – воскликнула безоблачная Нюха.
Егор подумал, что, стоит только заикнуться, и она ухватит оба чемодана, да и его самого посадит на закорки.
- Пошли, - буркнул он и поплёлся по просеке, не оглядываясь.
Нюха щебетала и восторгалась, шуршала в траве, отыскивала усопшие цветочки. Она первая и заметила брезентовую куртку парня.
- Егорка! – вмиг изменившимся голосом позвала она, и Егор даже забыл скрежетнуть зубами от мерзко изменённого имени. – Там кто-то идёт за нами.
- Разберёмся! – бросил Егор, коротко зыркнув через плечо. Нюха ахнула, увидев, как он достаёт из кармана и прячет в рукаве нож.
Можно было ожидать, что парень окликнет их, но он бежал молча. Егор остановился и ждал, повернувшись к нему левым боком.
- Мы с тобой одной крови, ты и я! – Парень остановился, дышал он ровно и улыбался во весь рот. – С утра жду, когда живой кто появится, а вас чуть не проморгал.
Он поправил лямки рюкзака. На потрёпанной брезентовой куртке, в области сердца, белела странная картинка: три круга, выстроенные треугольником. На стриженой голове уродливым пятном выделялся седой левый висок. Пахло от парня чем-то резким. Егор молчал.
- Вы – турист? – спросила Нюха.
- Я-то? Ну да, турист, - живо откликнулся парень. – Вот, заблудился.
Он залез во внутренний карман, Егор напрягся.
- У навигатора батарейка села, хотел подзарядить на станции, да кто ж знал, что там, кроме рельсов, и нет ничего. Вы в Мокрую Кулицу?
- Да! – воскликнула Нюха. – Вы – тоже?
- Так точно. Колоритное место. Давно хотел побывать.
Нюха расцвела.
- Да, места у нас красивые. Некоторые говорят, что болота одни, но...
- ...мы-то знаем, что и в болотах есть своя красота, - неожиданно закончил парень. – «Омнис хомо мендакс», как говорится... Доведёте?
Разговаривая с Нюхой, он поглядывал на Егора. Нож стал горячим, словно парень в штормовке раскалил его взглядом.
- Пошли, чего уж... – буркнул Егор, поворачиваясь к незнакомцу спиной.
Нож он больше не прятал, положил в карман открыто, и парень сделал вид, что ничего не заметил, после чего потерял к Егору интерес.
- Я – Нина Хрюкина!
- Егор. Мошкин.
Парень назвался Павлом, но сделал это так, что Егору показалось: врёт.
- Так вы один путешествуете?
- Один, я всегда один, - со вздохом отозвался Павел. – А как иначе? Из дому никого не вытащишь. Мало осталось романтиков.
Он звучно хлопнул себя по щеке.
- Показалось – комар.
- Днём их тут не бывает, - охотно заговорила Нюха. - Вот в деревне самой, там – да. А по ночам лучше окна вообще не открывать. Мы в детстве, когда гуляли, обязательно веточку ломали, отмахиваться. Так и сидели по лавкам, как барышни с веерами, или костёр зажжёшь...
Егор старался идти быстрее, чтоб Нюха, вместе с новым знакомым, осталась позади. Ему не нравилась их болтовня, он злился на то, что дурёха так легко сходится с людьми, но больше его разбирало от отгоняемой всеми силами мысли, что он ревнует Нюху к этому парню. У бабы Кати было любимое присловье: «Сам не «ам» – и другим не дам».
Заблудиться тут было невозможно: от станции бежала одна-единственная тропинка. Знакомая дорога выглядела по-новому, нехорошо выглядела. Егор списал на непривычку – года четыре тут не был, а деревни на то и деревни, чтоб помирать, теряя жителей и, как следствие, смысл своего существования. Ох, не так он представлял себе жизнь на гражданке, воя на луну в ночном карауле. В мечтах были клубы, яркие девчонки, разноцветные коктейли с трубочками и без них, машины с лакированными боками, а шёл он к покосившимся стенам, мутному самогону бабки Вали, пыльному «ижаку» с люлькой и Нюхе. Несправедливость.
- Коров не выгнали чегой-то! – сказала Нюха. – Совсем обленились. Ничего, щас мы шороху наведем. А, Паш? Танцы в клубе устроим.
Парень отозвался фразой на иностранном языке, но по интонации было ясно, что он – обеими руками «за».
Егор сплюнул. Нюха – дура, но Павел этот точно не дурак. Он-то заметил, что не только коров нет - людей тоже не наблюдается. Мокрая Кулица была мёртвой. Повторив шёпотом последнее слово, Егор передёрнул плечами, словно старался сбросить со спины мурашки.
- Эй! Лю-ю-ди! – заорала Нюха, когда они поравнялись с крайним домом.
Жили тут Хрюкины, какие-то дальние родственники Нюхи. По деревне их звали Косыми и не любили за склочность и скопидомство, но сейчас Егору было всё равно: хотелось увидеть хоть кого-то живого. Дом не ответил, ни одна занавеска не шевельнулась.
- Во, дела-а… - протянула Нюха. – Либо в город подались?
- Странное дело! – неожиданно заговорил Павел. – Из деревни все в город рвутся, а в городе – томятся, всё на природу норовят выбраться. Нет бы взять и соединить одно с другим. Не хватает тебе чего-то в деревне – сделай тут и живи в своё удовольствие! Что в городе хорошего есть?
- Магазины всякие, клубы… - начала перечислять Нюха.
- Так в чём дело? Трудно построить?
- Интернет!
- Вообще не проблема сейчас.
- Ну-у… театр, цирк…
- Часто в театр ходишь?
Нюха даже засмущалась. Егор знал: сроду не была.
- Так-то! – подытожил парень.
Второй дом тоже не отозвался. Здесь Пастуховы жили: большая семья, дед у них вечно на гармошке играл. И следующий – когда-то проданный «городским», блестяще отремонтированный – не подавал признаков жизни.