Почти бежали, спасаясь от мести. Месть – это такая штука, вполне может затянуться до последнего из рода. А так – уйти неузнанными и мстить будет некому, все довольны. Вернее, бежал Лют, а Хельги всё норовил вернуться, чтобы разделаться с остальными. Его первый настоящий бой, первые победы. Больше никто не посмеет сказать, что он слабак, годный лишь для работы прислуги.
– Троих! – прокричал Хельги, потрясая топором. – Троих зарубил. Я великий воин!
– Они были пьяны, – буркнул Лют.
– Плевать, я великий воин.
– Ну а я тогда кто?
– Ты? Бог. Сам Хеймдалль, сошедший с радужного моста на землю.
Их маленькая спасительная лодочка, вытащенная на берег. Наскоро побросали вещи. Плыли далеко за полночь, пока не выбились из сил. Отец Герберт очнулся, молчал, не желая поднимать тему, и смотрел на воду. Задумчиво так, в смущении. Брунс помогал грести, давая отдых товарищам. Тоже молча.
– Хорошее место, – заявил Лют и указал на маленькую рощу. – Заночуем здесь.
Костёр не разводили, так и повалились спать, от усталости. Обложились шкурами, грелись, сотрясаясь от холода. Хельги долго не мог заснуть. Всё вспоминал – раз за разом, по кругу – удары и россыпи крови. Эти пятна крови медленно расползались и заслоняли его прошлое – дети, резвящиеся на берегу, плески волн и холодные пятки, валежник, отец во главе стола, мамина юбка… Как же всё это далеко, в последний раз. Теперь прошлое ничего не будет значить. Похоже, это и есть взросление, когда сильное переживание очищает память.
Утром он проснулся первым. Берёзки вокруг, рядом шумит вода, подмывает глинистый берег, прохладно. Встал, позёвывая, собрал хворосту для костра. Умылся у реки, смыл, наконец, засохшую кровь с лица, ополоснул одежду. Потом подтянулась и Бера:
– Чего расшумелся в такую-то рань?
Занялась готовкой. В этом ей не было равных, да и статус девицы обязывал.
Последним встал Лют.
– А эти где?
Только теперь, с запозданием, Хельги заметил, что места отца Герберта и Брунса пустовали. Их вещи пропали, как и немного еды, взятой, видимо, в дорогу.
– Ты их всё-таки убил? – спросил Хельги.
– Нет, стал бы спрашивать.
Хельги испытующе посмотрел на телохранителя, но с таким же успехом можно было попытаться переглядеть камень. Какой в этом толк? Ладно, старый пьяница, с Брунсом жаль расставаться. Столько знал, столько видел.
После завтрака продолжили путь вниз по реке. Лют уложил вещи в лодку, забросал следы костра землёй и вдруг вздохнул:
– Эх, такую цепь упустил…
Вечером река внезапно озарилась огнями. Вода отсвечивала множеством костров, вода засверкала всполохами. Пахнуло дымом и жареным мясом. Впереди, на высоких холмах, расположился огромный, куда больше Ладоги, город. Уже показались валы и частокол, бревенчатые башенки, крыши теремов, и все озолочённые спускающимся на ночлег солнцем. Священный город, доброе место. Лаяли собаки, блеяли овцы, слышалась славянская речь. Уже сейчас, издали, было понятно, что это совершенно иное место, чем встреченные ранее Хельги. Возможно, сказывались месяцы тяжелейшего путешествия, но для него этот город показался центром мира.
– Вот мы и в Киеве, – буднично заявил Лют. Никакого восторга он, во всяком случае, внешне не испытывал.