- Делайте уже, что нужно, - не совсем удовлетворенный ответом, промямлил Стас.
- Тебе следует только лишь расслабиться. - Ткач пододвинул свой стул поближе к Стасу. Гриша приглушил свет, оставив настольную лампу. - Сейчас мы подготовимся и начнем, а ты пока отдыхай.
Стас откинулся на спинку стула. И хоть внешне он сохранял спокойствие, внутри его переполняла изнуряющая тревога. Его мир, небольшой, крохотный, столь привычный, существующий в рамках и живущий по ясным, четким законам, в одно мгновение разрушился и обернулся чем-то безгранично громадным. Все, что казалось очевидным, логичным, перестало таковым быть. Мир обрел новые правила, и уже обзавелся серьезными проблемами. Люди вокруг него без проблем могли читать мысли, смотреть в будущее и прошлое с такой же легкостью, с какой обыватели щелкают пультом между каналами. А сами мысли стали также вещественны, как страницы книги. И все это навалилось на Стаса с такой силой, что его охватила жуткая непреодолимая тоска. Но сложнее всего давались откровения про отца. Вопросы лезли в голову один за одним, обреченные не найти там ответа. Почему отец оставил все? Правда ли он так самоотверженно борется за идеалы этого Мелихова? Что такого было обещано, чтобы править память своего трехлетнего сына? Почему за все эти годы он даже не попытался намекнуть о себе? И многие, многие другие вопросы. И, наконец, главный среди них. Где же отец находился сейчас? Стас попытался привести свои мысли в порядок, отсечь лишнее, он попробовал убедить себя, что все не так уж и страшно, и большинство проблем попросту выдуманы. Но пронесшиеся в голове недавние события только усилили волнения, напомнив, что все происходящее вполне реально, и уж точно опасно. Наконец, сознание тревожно стало искать причины оставить это место и этих людей. Голос Ткача словно выхватил Стаса из вязкой трясины размышлений:
- Если ты не против мы начнем. - На что Стас только едва заметно кивнул. - Для простоты взаимодействия попросим нашего общего друга проделать свой фирменный прием. Коллега, прошу вас.
Гриша присел рядом. Снова его пальцы замельтешили перед глазами.
- Расслабься. Такой сон как бы взбудоражит твою детскую память. Многие давно забытые события снова пронесутся перед глазами. Разве не здорово? А теперь, Стас, сделай глубокий вдох. Следи за пальцами. Спи.
Щелчок.
Из соседней комнаты доносились знакомые голоса. Родители крайне редко ругались, тем более на повышенных тонах, потому маленький Стасик пораженно вслушивался в каждое слово. Отец бубнил что-то неразборчивое. Наконец, мама, теряя контроль, сорвалась на пугающий крик:
- Я должна смириться с этим? Что ты несешь? Ты в своем уме?
- Пожалуйста, успокойся. Если был бы другой выход, я бы сделал все возможно.
- Так давай просто уедем, дурак! - Послышался плач мамы, отзывающийся резью в сердце. Через всхлипывания мама забормотала, - чертова твоя работа. Чертово государство. Чертова эта книга.
- Не надо при нем, я же просил. Ни слова.
- А чего ты боишься? Тебе то что? Сын будет расти без отца, а ты все боишься, что он про дневник услышит. Ненавижу тебя!
- Это для его же безопасности. Ты знаешь. Ты все понимаешь, я знаю. Но прости, по-другому нельзя.
И сновидение помутнело, исказилось, словно от камня брошенного в реку.
Затем следующие сны, точно наяву. А за ними еще. И каждый новый сон, четче и яснее предыдущего, будто произошло вчера. Вскоре настала очередь самого сокровенного. Воспоминания, ускользающего от Стаса столь долго. Последняя встреча с отцом. В больнице. Стас хорошо помнил, что именно тогда они и общались в крайний раз. Помнил даже некоторые детали палаты. А вот самого разговора абсолютно не мог припомнить. И вроде вот оно. Сейчас. Но каждый раз не получалось зацепиться.