Синглия, город Наста
[1]
Рагнар попробовал дубинку – мягкая, не столько лёд, сколько вода. Знает ли о ней Яген? Глупый вопрос, ментор на то и ментор, чтобы знать о закреплённых за ним десятках всё. Дубинку, скорее всего, выдал Сандаку сам, чтобы не повторился случай месячной давности, когда четвёрка опорных избила Ибикуса до полусмерти, а потом едва не пошла под арест, ибо слишком уж много осталось следов. Думали всё уже, край Ибикусу, а тот не только восстановился, причём за каких-то пять дней, но и от списания наотрез отказался, и от перевода в другой десяток. Лишнее доказательство, что прозвище ему дано верное: Зомби. А получил его за поведение на полигоне, особенно в первый год. Если застревали на «бархане», то потому, что Зомби запутался в «колючке», если на «ленточке» не продвигались дальше первой волны, то потому, что Зомби не удержал щит, если срывались с «утёса», то потому, что Зомби не устоял на узком каменном карнизе. За каждое несоответствие ментор спрашивал строго, ночью, в казарме, десяток спрашивал с Ибикуса, с не меньшей строгостью. Сандак, десятник, такой распорядок установил: за большие нарушения наказывают опорные, за средние – тройка правого фланга, за незначительные – левый фланг, где и состоял Зомби. Сегодня Ибикус потерял на «переправе» плот, но сам до другого берега добрался. Нарушение, посовещавшись, расценили как среднее, стало быть, наказывать тройке правого фланга…
Рагнар бьёт кулаком в живот, почти без замаха, и когда Зомби сгибается пополам, прикладывает по спине дубинкой. Та растекается на конце, принимает вид большой мухобойки, и кажется, будто Ибикус и сам из воды. Рагнар не усердствует, однако и не щадит, потому что выделяться нельзя. Так учил брат, его самый главный ментор.
– Значит, я должен быть серым, бесцветным? – спрашивает Рагнар.
– Нет, балда, не серым и не бесцветным! – говорил Каэтан всегда быстро, порой глотая слова, активно жестикулировал. – Ты должен сливаться с округой, как будто нацепил камуфляж, стереть с себя все яркие пятна. Тогда ни одному стрелку, каким бы ни был метким, каким бы ни был глазастым, в тебя не попасть!
– Не совсем понимаю…
– Правильно, балда, потому что я ещё не сказал самого главного!
– Самого главного? И в чём оно?
– В том, что под камуфляжем ты должен оставаться не просто человеком, а обязательно самим собой!
Следующим бьёт Джагатай: плоское лицо ундинионца, губы растянуты в непременной улыбочке, но глаза холодны. Рагнар старался не бить по рукам – Ибикуса они и так плохо слушаются, Джагатай лупит и по рукам, и по ногам, завершает хлёстким ударом в промежность. Сдавленно пискнув, Зомби падает, сворачивается клубком. Толстяк с Малышом ухмыляются, с довольным видом кивают, но больше всех радости у Ратны – единственной в их десятке девушки. По правде сказать, от девушки там очень мало: плоская и сзади и спереди, с выбритым до синевы черепом, с безобразным лицом, почему и прозвали Гарпией. Впрочем, тех же Толстяка с Малышом все эти погрешности не остановили бы – оприходовали бы первой же ночью, если бы не артефакт-заглушка, вшитый Ратне под кожу. «И всё же она не выделяется, она здесь своя, – думает Рагнар, – чего не скажешь об Ибикусе».
Дубинку берёт Озрик, мнёт в нерешительности, смотрит на Зомби.
– Хватит с него, – говорит наконец, – сами уродуйте, если надо.
– Э, так не пойдёт, – скалится Кай, – ударь хоть разочек!
– Тебя сейчас ударю, гнолла помойная!
Повадкой Кай скорее похож на шакала: маленький, злобный, трусливый. Озрик же, особенно в профиль, похож на хищную птицу: узкое лицо, нос с горбинкой, острый взгляд. Он тоже выделяется – тягой к справедливости, прямотой, принципами.
– Зря ты так…
Кая, как и следовало ожидать, поддерживают Бун и Бургур, они же Малыш и Толстяк, готовы ввязаться в драку. Эти как два быка, сложно сказать, какой из братьев старше, какой младше, и прозвище Малыш не говорит ни о чём.
– В принципе, согласен, – Рагнар становится справа от Озрика, – Джагатай за двоих постарался.
– Вот правильно они говорят, да, – Зубар занимает место от Озрика слева, – не надо, того-этого, колотить больше.
Зубар диковат, косноязычен, вывести его из себя очень сложно, но если уж вывести, то мало не покажется. Тоже опорный, вместе с Толстяком, Малышом и Сандаком.
– Не лез бы ты, косматый… – цедит Кай.
Напряжение повисает тучей, вот-вот грянут молнии, но нет, обходится без грозы, Сандак не даёт ей разразиться:
–Угомонились, – становится меж надвигающихся друг на друга стен третьей стеной, – разошлись.
Озрик и Кай получают по замечанию, Ибикуса Зубар оттаскивает до койки, через час по койкам уже все. Рагнару, несмотря на усталость, не спится, правое плечо так и зудит. Вшил в него кристалл памяти – амулет, некогда обязательный для всех солдат, теперь по желанию. Ну, раз зудит, нужно излить: коснувшись плеча особым образом, переводит кристалл в режим запоминания, начинает внутренний монолог.
[Кристалл памяти]
Не могу, брат, разобраться в одном сослуживце, сильный он или слабый. Помнишь, ты говорил, что человек с целью на порядок выше человека без цели, как рука с мечом против пустой руки? Так вот, цель у того, о ком говорю, есть, но не уверен, что делает его сильнее. С одной стороны, если бы не цель, давно бы сломался, только она и держит, а с другой, цель и есть источник всех его бед. Вспоминая тот же меч: если человек не умеет с ним обращаться, много ли будет от него проку? Если кому-то польза и будет, то только врагу. Значит, иметь цель мало, нужно ещё понимать, твоя ли это цель. Да, кажется, разобрался: даже если цель ложная, легионер всё равно станет сильней, но легион он сделает при этом слабее.
[2]
Инфиму, начальную военную школу, Рагнар окончил дома, в Декабрине. Надеялся, и с профильной будет так же – не получилось. Из Насты пришёл запрос, в несколько дней из отличников боевой подготовки собрали группу, и в пятнадцатый день Призрака, когда ему исполнилось пятнадцать, Рагнар поднялся на палубу быстроходного «грифа». Мать, конечно же, провожала – ветер треплет седые пряди, лицо каменное, горечь в запавших глазах. Рагнару её было жалко, сердце кровью обливалось, но остаться никак не мог, не имел права. Если каждый останется в стороне, то кто остановит саламандр?
Пока плыли, на смену осени пришла зима, а там и к меже дело. Для Рагнара то было не просто первое из времён года, а и правда граница, черта. Переговорил с Кранмером, лучшим своим другом, тот думал о том же:
– Как будто не на другую сторону острова плывём, – сказал со вздохом, – а на другую сторону мира…
О том, что в Насте разделят, и не думали, а их сразу по разным десяткам, да так, что друг друга почти и не видели. Однако, оно и к лучшему, понял потом Рагнар, если уж отмежёвываться от прежней жизни, то отмежёвываться.
– Как следует ко мне обращаться? – вдоль шеренги прохаживается Яген, их ментор, во всю правую щёку уродливый шрам.
– Господин ментор! – выдыхает строй.
– Верно, – короткий кивок, – а себя вы кем полагаете?
– Рекрутами, господин ментор!
– Рекрутов много! – рявкает Яген, – Точнее!
– Пехота сопровождения тяжёлых машин, господин ментор!
Тяжёлые машины, они же «мамонты», неуязвимы спереди, потому что броня обшита листами истинного маналита, потому что орудие на элариевом накопителе, с усилителем в десять карат, но уязвимы со стороны левого и правого борта, где по три больших колеса, а также со стороны кормы, где маналитом обшит только верх. Когда-то для прикрытия использовались големы, но не оправдали себя, поскольку больше гибли под колёсами, чем защищали, а потеря «мамонта» – большая потеря. Так в легионах Синглии появился новый род войск – пехота сопровождения, они же щитоносцы. Свою полезность доказали быстро, теперь называют не иначе как младшими братьями мехоморфов, а мехоморфы – элита пехоты. Мехоморфом был старший брат, был Каэтан, и «был» здесь ключевое слово.
– За старшего остаёшься, братишка, – слова Каэтана тяжелы, будто бы отлиты из металла, – выдюжишь?
– Я… – в горле Рагнара комок, в глазах – слёзы, – это…
– Не слышу, братишка, совсем не слышу тебя!
Каэтан был ему и за брата и за отца, потому что с отцом у Рагнара, мягко говоря, не сложилось. Через год после того, как родился Каэтан, Рупила сослали на Ленту, сослали по обвинению в саботаже, которое подтвердилось. Говорят, оттуда не возвращаются, но он вернулся, пусть и поражённый смертельной болезнью, металликом. Прожил после возвращения Рупил недолго, всего несколько месяцев, но их хватило зачать ребёнка, родила Андрона в положенный срок, и снова мальчика.
– Да, – пусть его меньше, не в пример меньше, но появляется металл и в голосе Рагнара, – выдюжу!
– Вот и славно, – Каэтан треплет по плечу, – береги мать. А я вернусь, непременно вернусь, ты меня знаешь.
Он вернулся. И первый раз, и второй, и третий, а потом пришло извещение, что погиб в неравном бою. Разве мог Рагнар остаться теперь в стороне, разве мог такое саламандрам простить?
Как и в любом другом заведении подобного рода, в училище существовала своя негласная иерархия: рекруты-первогодки звались «хвостами», второгодки – «хоботами», выпускники – «бивнями». Пусть не всем дано, и Зомби, скорее всего, так и останется вечным «хоботом», Рагнар не просто чувствовал – знал: их десяток готов, хоть сейчас в бой. И выпускных испытаний он ждал не с трепетом, не со страхом, а с нетерпением.
[Кристалл памяти]
Лекции по волшемату, заучить.
«…не будет преувеличением сказать, что могущество Северного Союза стоит на трёх китах, трёх волшебных материалах. Итак, по порядку:
1) Маналит – сплав стали со скорлупой яиц драконов, то есть маной. Такой маналит называется истинным, чистым, или же эталонным. Маналит, полученный при добавлении к стали драконьей чешуи, драконьих когтей или зубов, в силу чего имеет более слабые защитные свойства, называется суррогатом. Иммунитет суррогата к боевой магии обычно снижен до пятидесяти, а то и тридцати процентов, тогда как у истинного маналита редко опускается ниже девяноста пяти.
2) Эларий – волшебный металл, наиважнейшими свойствами которого являются способность не только накапливать Ихор, но и восстанавливать его запас, а также запоминать наговорённые боевым магом заклинания. В зависимости от того, как быстро проходит процесс восстановления, так называемый перезаряд, различают три сорта: высший, средний и низший. Обычно эларий заряжается магией Пламени, как наиболее разрушительной.
3) Самоцветы – минералы, способные не только взаимодействовать с Ихором, но и усиливать заклинания. Наиболее подходящими в этом смысле являются алмазы, в силу своей прозрачности, также подходят волшебные рубины, изумруды, сапфиры. Самоцвет в два карата усиливает заклинание в два раза, делает двукратным, в три карата – трёхкратным, и так далее.
[3]
Задача на «ленточке» ставится простая: дойти от точки до точки, по прямой. Конечно же, прикрывая макет «мамонта», он же «короб», конечно же, под имитацией атак противника. Облачение сегодня по всей форме, потому что выпускной экзамен, а значит – никаких поблажек. Гибкие бронекостюмы из сплава волшебного льда и стали, шлемы со щитками из того же волшебного льда, за спинами ранцы ледяных тройников: прочная трубка тянется вдоль руки, сверху на перчатку выведен раструб. Тройники, потому что три способа действия, в зависимости от дистанции: ледяная струя под ближнюю, ледяная сфера под среднюю, а под дальнюю ледяная стрела. У щитовых конструктов, кстати, сегментов тоже три, в развёрнутом виде похожи на высокие трёхстворчатые зеркала. Изготовлены они из зачарованной камнестали, с заклинанием уменьшения, низ легко перестраивается: хочешь ролики – будут ролики, хочешь штыри – будут штыри. Складывается щит на раз-два, если руки, конечно, из плеч растут, не из ягодиц, в свёрнутом виде легко помещается на нагрудной пластине бронекостюма.
– У нас движение, – Озрик замечает шевеление в зарослях первым, докладывает по общему каналу ДУ, он же длинноговоритель универсальный.
– У нас тоже, – добавляет Кай через секунду.
– Принято, – отзывается Сандак.
– Прошу разрешения перейти на выделенный канал, – говорит Озрик.
– Разрешаю.
– Мы тоже на выделенный, если можно, – говорит Кай.
– Хорошо.
Щиты Озрик, Рагнар и Джагатай разворачивают в пару мгновений, всматриваются в густые бурые заросли, расползшиеся по обочине песчаной дороги, распознаёт противника ундинионец:
– Жабы, – бросает быстро, – кислотные.
Что кислотные, и так понятно, здесь иных не бывает. Вот одна выпрыгнула из зарослей, раздулась пузырём, квакнула, вот другая, а там и третья, и четвёртая – повалили всей гурьбой. Джагатай бьёт стрелами, и метко, хват, бьёт! Жабы взрываются прямо в зарослях, вверх поднимаются зеленоватые облачка кислоты.
– Так держать! – приговаривает ундинионец, – взрывайте друг дружку!
Рагнар с Озриком выпускают искристо-белые облачка ледяных сфер: из раструбов те вылетают небольшими, размером со снежок, но чем дальше, тем больше становятся, шагов через тридцать схлопываются, брызжа ледяными иглами. Попавшие в сферу жабы не то что взорваться – квакнуть не успевают, крошатся на кусочки. Не повезло им с правым флангом, сильно не повезло...
– И это всё? – усмехается Джагатай, – тут бы не споткнулись и «хвосты»!
Пока Озрик докладывает по общему, что на правом чисто, Рагнар переключается на канал левого фланга, послушать, как там у них. Так, Ратна кричит, Зомби что-то мычит, но, кажется, устояли. Хвала Игниферу…
– Не расслабляемся, – слышит он спокойный голос Сандака, вернувшись на общий, – впереди ещё две волны.
Следующая волна буквально волна и есть – огненные термиты, прут маслянисто-чёрной рекой от руин, воспроизведённых весьма достоверно.
– Щиты сложить! – командует Сандак, – всем оставаться на общем!
Рагнар, как и все остальные, переводит тройник на ледяную струю, тут никакой команды не требуется. Сегменты щитового конструкта сложены, теперь щит и есть, только в три слоя, рука продета в крепления. А маслянисто-чёрная волна уже вот она, здесь, накрывает «короб» в пару мгновений. Огненным термитам нипочём каменные укрепления, нипочём стальные, а вот маналит не по зубам – «короб» им не прожечь, не проплавить. Десяток, прикрываясь щитами, поливает маслянисто-чёрную тучу струями холода, термиты сыплются дождём на шлемы, на бронекостюмы, тут же вспыхивают. Рагнару несколько попадает в локтевое сочленение, ощущения скверные, как если бы туда сначала насыпали толчёного волшебного льда, а потом соли. Но чем сильнее боль, тем выше ярость, тем мощней вылетающие из раструба струи холода. Джагатай подпрыгивает на месте – термиты попали в сапог, у Озрика проплавлен щиток шлема, потому ледяными бичами стегают с не меньшей яростью. Наконец туча термитов рассеяна, словно бы растворилась в струях холода. На общем канале не столько ликование, сколько недоумение: все удивлены, что левый фланг справился лучше других. «Всё же мы команда, – думает Рагнар, – крепко сжатый кулак, а не растопыренная пятерня!»
– Молодцы, ребята, все молодцы, – в голосе Сандака сдержанная гордость, – а теперь собрались, поднажали!
И они, конечно же, собрались, конечно же, поднажали. Последней волной шли големы, метавшие вязанки разрыв-травы. Щитовые конструкты снова пришлось развернуть, подогнать один к одному – чтобы ни щёлочки, чтобы стык в стык. Вязанки взрывались с оглушительным грохотом, камнесталь плавилась, пузырилась, Рагнару казалось, что и он плавится и пузырится внутри бронекостюма. Высовываясь на долю мгновения, били ледяными стрелами, самым метким на правом фланге снова оказался Джагатай: стрелы его шли точно големам в сердце, а с замороженными сердцами те двигаться уже не могли. Так и Рагнар на какое-то время застыл, когда вдруг всё закончилось, когда Яген объявил, что испытание пройдено успешно.
– Поздравляю, ребята, мы больше не рекруты, – прозвучал по общему каналу голос Сандака. – Теперь мы – полноправные воины!..
Рагнару вспомнилась Декабрина, как мальчишкой следил за легионерами, поднимавшимися на палубы боевых кораблей. Как же ему хотелось тогда оказаться в их рядах, тоже подниматься по трапу, выкрикивать, распугивая чаек и всю ойкумену: «Слава боеводе, слава!» И вот цель достигнута, взята вершина, однако на сердце не столько радость, сколько печаль. Потому, наверное, что с тем мальчишкой на пристани – ёжик соломенно-белых волос, широко распахнутые глаза – расстался навсегда.
[Кристалл памяти]
Думал над тем, возможно ли полное равноправие в дружбе, пришёл к выводу, что нет. Потому, как мне кажется, что устроен человек по-другому, по принципу воинского подразделения: в каждом из нас есть десяток и есть десятник. А если равноправия нет уже внутри нас, как возможно оно в отношениях с другими людьми? Пусть на ничтожную толику, но один из друзей всегда будет больше десятником, а другой – десятком.