- Первая? Вторая? О чем вы вообще говорите? – спросил Ханнок. Даже не столько из-за интереса, а чтобы предотвратить очередное столкновение лбами.
- Вторая – это мы, - туманно объяснил шестолап. Ханнок непонимающе моргнул, почесал затылок. Караг вздохнул:
- Хорошо. Как бы мне вам объяснить… Помните, в утуджейской легенде о заселении мира…
- Не помнят они этого, Шесть Лап. Север. – рубанул ладонь воздух Аэдан.
- Хорошо. Хорошо. Я понял… Как насчет Десяти тысяч смертей Кау?
- Чего? – вытаращился Шаи, даже позабыв про усталость и тошноту. Под четырьмя недоуменными ответными взглядами (и одним свирепым – от Аэдана) сник и пробормотал:
- А, Десять Тысяч. Конечно! Они самые!
"Балда. Это же главный эпос Нгата." – усмехнулся Ханнок. Такой же был у Тсаана, только они его посвящали своему первопредку – Ахри, Владыке Скал, брату Кау. Видимо за Контуром даже столь важное культурное наследие оказалось забыто. Нет, похоже он несправедлив к парню – для жителя резервации тот очень неплохо изображает внешника.
- Какую именно смерть ты имеешь в виду, Караг? – спросил он вслух.
- Семнадцатую.
- "Изгнанники-духи, лишенные дома, неслись через космос. И в бездне межзвёздной, холодной, унылой, где криков не слышно…" – процитировал Ханнок.
- Это шестнадцатая, Сарагар. – тут же прервал Аэдан. Зверолюд смутился, почесал когтем основание рога – похоже и он подрастерял хватку. А вот Сонни посмотрела на него с наклюнувшимся уважением. Видимо до сих пор считала, что он совсем обукулился.
- В семнадцатой говорится, как Кау и прочие духи, заново воплотившись после падения на Варанг, начали изучать новый дом, – тактично напомнил Караг. – Как они нашли здесь другую, не родственную им жизнь. Кау и его племянник Хоккун, самые любопытные, восхитились и принялись планомерно ее изучать. Это и есть первая биота.
- Так вот вы о чем! - удивился Ханнок, - Просто у нас их биотой не называют. И вообще не никак выделяют.
- Биота. Это же сиятельное слово… - встрял Ньеч. - Я думал, на юге ненавидят Сиятельных.
Огарок смотрел на Аэдана не мигая, чужим, черным взглядом. Тот возвел очи горе и сказал, с интонацией "как же меня достали все ваши проблемы с самоопределением":
- Ненавидят… Обожают… Какая, к тьматери, разница! Их наследие здесь повсюду. Тоннели Кин-Тарага, Ультан, вон это вот, наконец, – терканай ткнул пальцем в белые колонны на фоне первой биоты. - От того, что мы попытаемся выкинуть их из головы, беды не исчезнут. Напротив, им только легче будет нас сожрать. И не надо на меня так смотреть, док. Ты вообще не Сиятельный.
- Не все здесь так считают, - сказал Караг, внезапно тоже уже далеко не дружелюбный.
- Я не мой отец! – огрызнулся Кан-Каддах, - И даже он поддержал на совете решение объявить огарков "Усыновленными Кау".
- Да, ему на это потребовалось всего-то девять сотен лет, - пантерьи уши прижались к голове.
- Я что-то не понял? Ты нас с отцом обвиняешь в своих бедах? Эй вы, северяне, смотрите-ка, - Аэдан, непривычно распаленный, поочередно указал на каждого иммигранта, - Вот Шаи, человек. Вот Сонни, в которой, возможно, драколениха сидит, но – человек. Вот Ханнок, рогатый и парнокопытный человек. Вот Ньеч, чужеглазый и промагиченный насквозь, представьте себе – человек.
Палец застыл на скалящемся кентавроиде.
- А вот Караг, сын Аната. Варау. Все-все понимает и даже говорит. Разумный, есть его нельзя. Но нет, он не человек. Он иная, тьмать его, раса.
Варау молчал. Ханнок не удержался и сказал:
- Это сурово, Аэдан. Уж я-то…
- Сурово? – тут же переключил канал ярости Кан-Каддах, - А знаешь, что самое смешное?
Аэдан подался вперед, так что лицо оказалось напротив химерьей морды и вкрадчивым тоном заявил:
- Это ведь их решение. После очередной всеобщей войны с погромами, на юге случился припадок дружелюбия. Мы собрались, учредили всеобщий совет и объявили всех, кто способен заявить претензию на слово – людьми. Родные и приемные дети Четырех богов. Тьмать, самих богов внезапно стало Восемь. Даже князья севера тайно от собственных подданных прислали наблюдателей. Лишь два места отказались – Укуль, последний оплот Сиятельных и Тейвар – родина шестолапов. Мрак с ними, с укулли, наши послы знали, что идут, считай, на смерть. Но от вождей большезадых такого не ожидали.
- Мои вожди мертвы. Мой город мертв. – с болью в голосе сказал Караг. - Что ты от меня хочешь?
- Да ничего, - пожал плечами Аэдан, сам разом как-то постаревший, - Подожди еще столетие, может у старика опять будет благодушное настроение. Или работай как надо, и я замолвлю за тебя словечко.
- А что я пытаюсь делать? – простонал кентавроид.
- Эй, родовитые. Сюда посмотрите, – прервал их звонкий девичий голос. Сонни уселась на корточки рядом с берегом речки, где краснел глиняный пласт. Весенний паводок уже смыл следы пожаров, но молодая осока еще росла лишь местами. А потому отпечаток ноги в сандалии получился четким и заметным.