Грустно, товарищи, грустно…
Не люблю зиму. Холодно. Мерзопакостно как-то даже на душе. Снег заметает землю белым-бело сутками напролет, а делать-то ровным счетом и нечего. В темноте сидишь, редко кого видишь, свет редкий как божью благодать встречаешь, да на бледную эту пакость, понимаешь, сквозь щели в сарае любуешься, век бы ее не видывать!
Столько времени проходит зазря, целый сезон из жизни на ветер. Подумать страшно… То ли дело весной, за работой, на свежем воздухе, или летом под палящими лучами солнца, работая от зари до зари! Ле-по-та!!!
Митрич – говорливый мужик, ежели кого считаю учителем и родственной душой – его одного. Создатель мой даже.
Помниться, Митрич разглагольствовал, де говорит, для разных знаков зодиака разный подход нужен, люди они все разные, под коей звездой рожден, таковский ты и есть. А для вещи как же? Для предметов разных?
Психология мне сильно еще нравится. Люблю это дело. А чем еще прикажете заняться долгими зимними днями и ночами, ежели рук нет, ног нет и сам ты таковой предмет есть как грабли? Не простецкие, конечно, с каковыми обычные мужики землю тягают, а на-но-тех-но-ло-гич-ные! Не углядели, значит, на заводе, не туда пихнули, не то сделали.
Россия, чтоб ее!
Да я не в обиде, мне и у Митрича нравится… Одно плохо, одинокий я совсем, даже и поговорить не с кем, с отсталыми молчаливыми сородичами в одном сарае. Не жизнь, мать ее, малина! Эх…
Друзей Митрича почитай всех знаю, здоровались, чуть ли не обнимались, лобызали друг друга по дружески, а вот извращенцев, тьфу ты господи, всяких не приводилось встречать. Оно и хорошо, мало ли…
Боюсь, знаете ли. Слышал как-то краем уха, что ужо очень они изобретательны… Да только в городах они. В деревнях, селах их – аж на душе хорошо – нет.
А вот барышень визгливых, дочек Митрича, терпеть все таки тоже не могу, не грабли ж, ручки у них, видите ли, нежненькие, и от работы у них, видите ли, мозоли натираются, а виноват во всем, разумеется я. Ага. Сейчас. Как же! А в том, что они о рабочих перчатках и слыхом не слыхивали в этом тоже виноват я? Нелепость все это – лишь бы на огороде не работать.
Вот Митрич меня уважает, да и не таковский он человек, чтобы на какие безмозглые грабли наступать, вроде некоторых, бывают, да. Так сразу и говорит: «Смотри у меня там! Ишь как метит, понимаешь, по голове засандалить. Хитрец, а накося – выкуси, нанотехнология ты моя!»
Счет пока в мою пользу: шесть – семь.
Люблю, знаете ли, характерец проверить, зайдет значит кто, а ты себе в уголочке тихонечко лежишь, гипнотизируешь. Разный характер – разное поведение. Овна раз эдак с пять приложишь по голове, пока не успокоится. Водолей тот постоит, посмотрит пристально уважительным взглядом, усмехнется и пальцем пригрозит, мол слежу за тобой… Это навроде моего хозяина.
Только за себя теперь боюсь…
Уж и зиму готов зимовать, ничего, как-нибудь…
Маленькая тут бегала, внучка Митрича. И весу-то в ей совсем ничего было. И понадобилось девчушке в темном сарае чего? Что ж я, тупая деревяшка, что возраста малолетнего не понимаю? Сострадания у меня, что ли, нет совсем? Уж как я старался, гипнотизировал ее: «Уходи, от греха, господи, подальше». Куда там!.. Непослушный живой ребенок. Любопытливый. Глазки как ветки в костерке загорелись. Так ко мне и бросилась… Словно маленькая пташка на пулю.
Только ведь вся голова у ней в крови после, и лежала деточка тут долго, кричала еще так жалобно, что будь у меня сердце разорвалось бы оно на части тут же. Пока мать ейная подбежала, крови здесь растеклось цельная лужа, из маленькой-то…
Жива ли? Не знаю.
Хозяин мой, конечно, человек хороший, только в такой ситуации, какая разница? Выбросит, сломает – и зла держать не буду.
Грустно товарищи, грустно…
Не люблю зиму.