***
Догнар из княжества Котсэнглэр слишком рано опустил копье. Соперник предугадал его действие и выставил щит под нужным углом. Затупленное древко лишь черкнуло о герб. Раздался треск и копье расщепилось на тысячи осколков. Рыцари разъехались по своим углам, чтобы сменить оружие.
Сальва с интересом следил за ходом турнира. Работники завершили постройку трибун к вечеру прошлого дня. Утром ответственные за проведение грандиозного события посыпали квадратное поле соломой, чтобы та впитывала кровь и пот участников. Затем они установили заграждение, разделившие поле на две половины. Рыцари загодя записывались для участия, оставляя грамоты со своими титулами и гербами герольдам. В формировании списка прослеживалась последовательность. Норсийцы и десятиградцы разделили между собой правый конец поля. Кантонцы и мерсийцы – левый. Остальные участники предпочли дождаться второго круга соревнования, чтобы блеснуть там своими талантами.
Конно-копейные сшибки происходили парно. Сурьмили трубы, герольды громогласно объявляли следующих участников, перечисляя титулы и заслуги. Рыцари выезжали на огромных жеребцах, красуясь и гарцуя. Опытных бойцов можно было узнать по многочисленным шрамам на лицах - серьезных, словно вырубленных из цельного куска гранита. Хватало и тех, кто решил попробовать сломать копья в первый раз. Эти надеялись получить золотые шпоры, показав молодую удаль.
Сойдясь с противником в третий раз, Догнар потерял бдительность и был наказан за это. Соперник вышиб его из седла с такой силой, что рыцарь проломил деревянную изгородь и помял шлем. Оруженосцы бросились помогать сюзерену подвестись на ноги. Несколько минут ушло на то, чтобы срезать крепежные лямки брони. Затем бесчувственного рыцаря отнесли в госпиталь. Так теперь называли дом Георгин. Ее дети вполне способны были о нем позаботиться за фиксированную плату. Сальватор не сомневался, что этот турнир принесет семье признание и прибыль.
Следующим на ристалище выехал Мэринсал из Матса, принимающего княжества королевства. Он отсалютовал Дорэлу Матэвэлу мечом и поклонился Каталин. Княжна зарумянилась и помахала в ответ батистовым платком. Под Мэринсалом был один из воспитанников Сальвы. Добрый и ласковый конь, прошедший тренировку под присмотром самого наместника. Зрители зарукоплескали, подбадривая каждый своего любимца. Герольд подал сигнал и соперникам подали копья.
С громким лязгом захлопнулись забрала. Дождавшись сигнала, наездники ударили шпорами в бока лошадей. На этот раз сшибка вышла донельзя короткой. Конь под Мэринсалом внезапно запаниковал и встал на дыбы, сбросив хозяина. Тот шлепнулся наземь и в ярости выхватил меч.
Сальва вскрикнул от ужаса. Животное получило полосу стали под ребра и моментально скончалось. Рыцарь продолжил рубить и колоть труп, виня его в неудавшемся поединке под хохот зрителей. Никто из них не переживал и считал забавным наблюдать, как Мэринсал с упоением разделывает тушку на части.
Дорэл Матэвел сидел с каменным лицом. Сальва не мог понять, думает ли он о том, как низко поступил вассал или просто подсчитывает деньги на съеденный овес и собственное впустую потраченное время. Князь обвел взглядом веселящуюся толпу, на миг остановившись на Сальве. Плотника обожгло зимним холодом.
«Он считает, что я виноват?»
Чтобы это не значило, Сальватор не чувствовал себя пристыженным. Он оплачет павшего скакуна так же как оплакивал Люпуса или Георгин. Будь его воля, найденыш отпустил бы лошадей на заливные луга, сняв попоны и срезав лямки постылых уздечек. Если людям так уж хочется рубить и крушить, пускай делают это сами.
Каталин тоже признала в человечке из низов своего спасителя. Княжна лучезарно улыбнулась и чуть кивнула ему. Чиркнуло внутреннее огниво и в сердце запылало пламя. Сальва чуть было не задохнулся от волны тепла. Странное дело, он видел сотни улыбок, но лишь одна действовала на него как удар грома средь ясного неба.
Прошел час и конные сшибки подошли к концу. Рыцари правили доспехи и принимали кошели выкупа за проигрыш. Сальва внимательно следил за ходом соревнования и знал, что общий счет был не в пользу Мелирии. Траурный цвет стягов Норсии взвивался куда чаще желтого грифона. Зрителей, в основном из местного дворянства, такой расклад не устраивал, они кричали на судей, пытаясь изменить их мнение и освистывали побежденных. Десятиградские воины предпочитали брать откуп доспехами. Как объяснил Сальве местный кузнец – их сталь никуда не годилась. Нирсийцы, наоборот, были весьма великодушны, прощая долги побежденным.
Герольды объявили, перерыв перед заключительным сражением. Ожидалась сшибка стенка на стенку, имитирующая решающее сражение перед падением древнего царства Иссидории. Два брата - два близнеца, разодрали наследство, не поделив власть, погубив при этом каждого третьего человека королевства. Битва Плачущей Астарты – вот как называлась мясорубка, решившая судьбу королевства. Две армии сошлись вечером, нарушив все предписания ведения войн и сражались до утра под светом искалеченной луны. Слезами Астарты называли падающие с неба камни, большинство из которых сгорали на подлете, но те, что долетали, хранили в себе редкие металлы, из которых ковалось лучшее оружие Фиала. Сражение было яростным и выматывающим. Никто не хотел брать пленных и мечи поднимались, чтобы снести головы. Первые ряды пали, и их втоптали в грязь пришедшие на замену солдаты. Стяги пропитались кровью, а лучники стреляли вслепую, ибо шел дождь и зажжённые стрелы гасли даже если были пропитаны маслом. Сурьмы смолкли, ведь глотки сорвались от криков боли и ярости. Яростная сеча забрала множество жизней, плохих и хороших. Умерли полководцы и посыльные, рассылаемые ими на разные фланги с командами. Умерли принцы, так и не завладевшие короной. Среди выживших были лишь те, кто бежал с поля боя и калеки, конечности которых были разбросаны по смертобоищу. Жнец уравнял стариков и юнцов в одной братской могиле.
Сальватор читал об этом в одной из книг Георгин. Кажется, она называлась «Слава и храбрость. Честь и отвага». Автор описывал чудовищные вещи языком высокого стиля, преподнося события исключительно как нечто выдающееся и навек выдолбленное на скрижалях истории. Может и так. Сальва мало что понимал в этом мире, и уж точно ничего не смыслил в войнах и сражениях. Он бился лишь за свою жизнь с гурлоками, но не было в этом ни славы, ни чести. Он был рад уйти из Душилесья целым и невредимым. Возможно, также думали воины Иссидории, погребая павших и перевязывая раны плачущим от боли товарищам? Кто знает…
Она нашла его у аллеи гербов. Так называли прибитые к доскам знамена участников. На грандиозное событие съехались полторы сотни бойцов из всех окраин континента. Прямоугольные и реже – треугольные ткани гордо реяли, создавая пестрое покрывало, тянущееся от ристалища к ярмарке.
-- Здравствуй, Сальва, - Каталин нежно обняла его. – Я надеялась увидеть тебя снова. Мне так много нужно сказать тебе.
Аромат цветов абрикоса и ландышей хлестнул по носу, затек в легкие. Он успел забыть, как пахнет княжна. Удивительно, ведь Сальва обладал исключительной памятью. Каталин изящно взяла его за локоть.
Они прогуливались вдоль аллеи. Перед ними будто на смотре вытянулись ряды щитов. Брумсвельгеры, Риорданы, Трансилоти. Белые быки, красные волки, синие горы, и множество булав, пик и мечей проплывали мимо.
-- Как ты поживаешь, Сальва? – спросила княжна, чтобы замять неловкое молчание. – Твоя жизнь здесь отличается от той, что была в замке? Тяжело приходится?
-- Не слишком, моя госпожа. Я сыто ем и сплю в собственном доме на собственной постели. Неплохо для бывшего конюха и стога соломы вместо лежанки.
-- Прошу, называй меня по имени, Сальва. Сделай такое одолжение той, что дала тебе твое.
Он кивнул. Прохожие вежливо кланялись королеве турнира, но за их поклонами крылись странные взгляды, бросаемые на Сальву, идущего с княжной словно и не было между ними преград в виде дворянской крови, вороха титулов да клочков земли во владении.
-- Я вижу ты вполне освоил речь, Сальва. Сейчас и не скажешь, что еще зимой ты был нем как рыба и тебе приходилось показывать элементарные вещи.
-- У меня был хороший учитель, княжна Каталин.
-- Просто Каталин, Сальва. Я не хочу, чтобы тебя что-то сковывало при общении со мной.
-- Да, Каталин.
-- Я слышала от фрейлин, что ты приобрел дом и занялся плотничеством.
-- Верно, Каталин. Я достиг определенных успехов в этом ремесле. Я бы подарил вам сову, что вырезал из куска дуба, но ее уже купили.
-- И то, что ты обучался лекарскому мастерству у самой Георгин до самой ее смерти, тоже верно?
-- Так же верно, как то, что солнце восходит утром и заходит вечером.
-- И ты научился читать?
-- Да, научился. Было нелегко, но, когда поймешь общий принцип составления слов и запомнишь буквы, дело в шляпе.
Княжна вздохнула. Туго спеленатая под лифом грудь чуть приподнялась и опустилась. Сердце Сальвы поневоле забилось чаще.
-- Я вижу, уход из Каррэнстала пошел тебе только на пользу, - заметила со странной интонацией Каталин. – Ты стал самостоятельнее и умнее.
-- Я приобрел некий опыт и научился разбираться в людях.
Она вспыхнула и отвернулась, что скрыть румянец на щеках. Протрубил первый рог. Глашатаи объявляли конец краткого перерыва на трапезу и решение проблем с наградами. На ристалище постелили новую солому. Рыцари разминались в ожидании пешей схватки. Люди потекли мимо малыми ручейками отовсюду, соединяясь в полноводную реку, на Аллее Щитов. Пара шла против течения, обходя подводные камни в виде судачащих о последних слухах молодок.
-- Я завидую тебе, Сальва, - тихо сказала княжна.
-- Мне? – удивился Сальватор. Он чуть не налетел на завязывающего шнурки на дублете барда от неожиданности. – Но почему?
-- Потому что ты свободен, Сальва. Ты не ограничен долгом наследницы Княжества. Не заперт в четырех стенах под бдительным оком Фригги и подружек, которые ей докладывают о любом чихе, совершенном мной. Ты можешь выбирать сердцем друзей и женщин, а я подчиняюсь воле дяди. Я чувствую себя племенной кобылкой, одной из его табуна, которую отдадут жеребцу для дачи более сильного потомства. Я невольница в собственном замке. Вот кто я. Рабыня чести семьи.
Он слышал о том, что княжну сватают за богатенького десятиградского купца. Говорили, что он староват для Каталин, но когда это останавливало жрецов, что заключали браки во имя Шести?
Сальватор осторожно погладил плечо девушки и робко заглянул в глаза:
-- Мне так жаль, - горячо сказала Каталин. - Сальва, прости меня, если сможешь.
-- За что?
-- Отойди от нее!
Чья-то сильная рука схватила Сальву за плечо. Его резко развернули. Перед ним возник доблестный рыцарь Мэринсал. В руках он держал полупустую бутыль вина, слегка пошатываясь и используя Сальву в качестве опоры. Мэринсал смыл конскую кровь и надушился розовой водой. Рыцарь пьяно ухмыльнулся и ткнул в Сальву пальцем.
-- Не смей трогать княжну, убожество. Даже смотреть на нее не смей. Усек?
-- Все в порядке, сир Мэринсал, - взволнованно ответила Каталин, пытаясь успокоить хмельного дворянина. – Он не причинит мне вреда.
-- Разве? – вскрикнул рыцарь, повышая голос. - Разве?! Он причиняет вред одним лишь своим присутствием. Я бы ему и портки не доверил стирать, не говоря уж о том, чтобы вести такую милую госпожу как вы под руку. Не-е-ет, княжна.
Люди окружали троицу, стекаясь на свару словно мухи на мед. Они чуяли запах драки, что заставлял кровь закипать в жилах и будоражил разум. И плевать, что через несколько минут они станут свидетелями грандиозной свалки закованных в железо воинов. Драка есть драка. По правилам или без – она все так же интересна для тех, кто желает ее посмотреть.
Сальватор огляделся. Местные молча стояли, опустив глаза к земле. Приезжие из других селений ухмылялись и толкали друг друга локтями в бока, кивая в сторону рыцаря. Мелкие дворяне и собратья рыцари шумно поддерживали Мэринсала.
«Он красив, этот рыцарь», - краем сознания отметил Сальва. – «Красив, статен и пьян достаточно, чтобы хотеть реванша».
Сальва догадывался, что их прогулка служила лишь поводом для Мэринсала чтобы поквитаться за унижение на турнире и конюх, под чьим присмотром росла убитая лошадь, отлично подойдет для восстановления чести, достоинства или чего-то в этом роде.
Сальватор хотел отойти в сторону, но Мэринсал держал его за плечо крепко, не желая отпускать. Он еще не закончил:
-- Я думаю, что все далеко не в порядке, - каждое слово сопровождалось тычком в грудь. – Как может быть в порядке девушка, будь она благородных кровей или нет, если с ней рядом находится подобный уродец. Ты в зеркало смотрел хоть раз? Я никак не пойму, почему мать не удавила тебя в колыбели? Умерла от испуга?
-- Сир Мэринсал, пожалуйста, перестаньте!
-- В твоем квелом умишке хоть что-то шевелится, гнусь? Ты понимаешь, что тому, кто ходит по колено в компосте, запрещено даже на милю приближаться к таким как княжна? Не слышу! Ты понимаешь это?
Он посмотрел на Каталин. Она тряслась, поднеся ладошки ко рту. Перевел взгляд на остальных. Люди посмеивались над ним, вынужденным стоять перед благородным и ждать, когда тот закончит унижать крестьянина.
-- Нет, - легко произнес Сальва. – Решительно не понимаю, чем отличается пьяный дворянин, из рта которого разит хуже, чем от чана с дерьмом от простого работяги, который просто хотел поговорить с девушкой.
Воцарилась недолгая пауза. Окружающие охнули и затаили дыхание. Каталин широко раскрыла глаза. Мэринсал несколько секунд переваривал услышанное. Его лицо стало красным от выпитого и ярости. Гремучая смесь вскипела и выплеснулась наружу.
Рыцарь замахнулся для удара, но поскользнулся и повалился на землю. Сальва рассмеялся. Крестьяне дружно поддержали его.
-- Ах ты черт, проклятый плащ, - ругался Мэринсал, пытаясь подняться, но по-прежнему оставаясь на коленях.
-- Сир Мэринсал, не утруждайте себя, - сказал Сальватор, возвышаясь над ним. Он мысленно благодарил наставницу за полные шкафы книг, которые существенно развили его разум и пополнили лексикон. – Такое положение вещей мне нравится гораздо больше. Оставайтесь внизу. Там ваше место.
Опрометчиво вылетевшие слова оказали совсем не тот эффект, на который рассчитывал найденыш. Люди больше не смеялись. Они с ужасом смотрели на него, посмевшего смолоть чепуху. Одни привыкли повиноваться, другие править. И тем и другим казалось кощунством иное мнение.
Друзья Мэринсала под молчаливое одобрение собравшихся взяли Сальву в тиски. Грубые руки схватили за локти. Сальва дернулся. Первая оплеуха пришлась на голову. Небо завертелось перед глазами. Второй удар угодил в солнечное сплетение. Сальватор читал про подобное в медицинских справочниках Георгин. Симптоматика, последствия... К сожалению, теория сильно отличалась от практики. Всхлипнув, плотник сложился пополам и сблевал завтрак на собственные штаны. Один из рыцарей схватил его за волосы, заставив подняться. Двое других держали за руки, сковывая движения.
Он опять ощущал это липкое чувство беззащитности и собственной никчемности, как тогда, в яме Душилесья. Он не мог ничего поделать и это выводило из себя. Кто он? Конюх, плотник-самоучка и посредственный медик. Все, чему Сальва научился за это время не могло помочь сегодня. С сожалением он отметил, что зря потратил свое время, пытаясь освоить никчемные профессии, которые оказались бесполезными тогда, когда от этого могла зависеть жизнь.
-- Отпустите его, - пролепетала Каталин, но королева турнира сошла с пьедестала и оказалась в мире грубых мужчин. Здесь ее слово ничего не решало.
Мэринсал уже стоял рядом, уголки губ чуть подрагивали, от скопившейся злости. Ярко-желтые волосы запятнались грязью, кожаный дублет испачкан навозом.
-- Тебе нужен урок смирения, чернь. Такой, чтобы запомнил на всю жизнь.
Липкий страх заполз в нутро. Сальва знал, что его сейчас крепко отделают. Они пройдутся по чувствительным местам. Могут отбить печень и почки. Он будет мочиться кровью несколько дней. Самое время просить прощения и унижаться, ползая перед благородными дворянчиками на коленях, получая пинки да тычки вместо побоев. Разумный выбор для таких как он.
Сальва плюнул в лицо рыцарю. К сожалению, горло пересохло, и слюна не долетела до носа пьяницы какой-то дюйм. Даже в таком деле требовался опыт.
-- Бей его! – закричал Мэринсал, занося руку для удара. – Получай, засранец!
Рыцари оказались щедры на тумаки. Сальва получал затрещины и зуботычины. Несколько ударов пришлись по лицу, от чего оно онемело. Правый глаз моментально заплыл. Сальва склонил голову, чтобы спасти от побоев второй. Рыцари молотили по нему, словно по тренировочному кулю с песком, а Сальва только хрипел и корчился в жестких объятиях.
Когда дворяне насытились собственным превосходством, они бросили его в ту же грязь, где несколькими минутами ранее барахтался Мэринсал. Сальватор почувствовал жидкий холод. Ложное чувство успокоения для страдающей кожи. Он знал это, но все равно облегченно вздохнул. Ему следует научиться терпеть боль, а еще лучше – избегать ее. Бежать от нее так же далеко, как от седьмого пекла, если, конечно, жрецы не врут, и оно существует.
Мэринсал напоследок ударил окованным сапогом в коленную чашечку и смачно харкнул на поверженного. Сальва даже не пытался ответить что-то остроумное. Он просто не мог. Язык распух, зубы шатались, нос кровил, и, если найденыш пытался через него дышать, из ноздрей вылезали кровавые пузыри. Должно быть, он представлял собой сейчас крайне неприглядную плохо прожаренную отбивную.
-- Знай свое место, ублюдок, - далеко-далеко, из другого мира, произнес Мэринсал. – В следующий раз будешь знать, кому дерзишь.
Второй раз протрубил рог, и зрители поспешили занять места, чтобы успеть насладиться пешей свалкой. Их развлекли короткой и предсказуемой стычкой. Разогрели аппетит перед основным блюдом. Люди шли, чтобы увидеть, как оруженосцы и ландскнехты повторяют Сражение Слез Астарты с затупленными мечами и топорами. Последний из устоявших на ногах одной из сторон преклонит колено перед улыбающейся Каталин, играющей роль раненной Любовницы, и та возложит венок на потную голову. Круг таких же потных, опьяненных рубкой людей скажет пустые слова и - бац! Новоиспеченный рыцарь теперь может с упоением и полным правом дубасить других крестьян на улицах городов за недостаточно низкие поклоны.
У него ушло некоторое время чтобы подняться и кое-как доковылять к своей избе. Сальва промыл раны и замазал ссадины лечебной мазью. Хоть какая-то польза от кипы прочитанных книг. Колено распухло так, словно его жалил улей пчел. Постанывая от боли и мысленно осуждая себя за проявление слабости, Сальва приложил компресс из глины и листьев сорокапутицы к коленной чашечке, и туго перевязал ушиб. Повреждение только кажется серьезным. На самом деле оно заживет - даже глазом не моргнешь, уверял он себя. Правый глаз заплыл. Сальва смотрел в зеркало и видел сплошной пунцовый синяк на месте, где у обычного человека должна быть глазница.
Он потратил несколько часов на перевязку ран и ушибов, и был похож больше на мумию из усыпальниц Дэльблатона. Вдалеке слышались крики ликующей толпы. Люди болели за любимчиков, делали ставки и подогревались алкоголем. Сальва счел их пример заразительным и откупорил припасенное по случаю торжества вино прошлогоднего урожая. Оно было терпко-сладким, с ароматами апельсина и вишни. Сальватор цедил его мелкими глотками, стараясь не обращать внимания на боль при соприкосновении стекла и разбитых губ.
«Только драка покажет – можешь ли ты держать удар или побежишь в страхе» - говорил ему Карл.
Что же, Сальва показал себя мастерским манекеном для тренировки чужих кулаков. Теперь он сомневался в том, правильно ли поступил. Может для всех было бы лучше, смолчи он. Проклятый язык. Выучившись говорить и начитавшись премудрых книжек Сальва разучился держать мнение при себе. Возможно, пришел час научиться помалкивать и терпеть.
В дверь тихонько постучали. Сальватор вздрогнул от неожиданности. Он считал, что желать посетить скромную обитель плотника в такой праздничный день, когда на ристалище есть где разгуляться глазам, может только гробовщик с очередным заказом деревянной коробки для тела. Мэринсал перепил и сломал себе шею, упав с коня?
Морщась от боли, найденыш проковылял к двери. Он часто делал трости для стариков Плоскогорки, и подумать не мог, что сейчас будет мечтать о такой же. Шаг здоровой ногой, затем шаркающее движение отбитой. Почти как тогда, в первые дни, когда Сальва ползал значительно увереннее, чем стоял прямо. Ему снова придется учиться ходить?
Каталин стояла у порога с таким видом, словно это ее, а не Сальву избили и вываляли в грязи. Она теребила подол роскошного платья из зеленой парчи и избегала смотреть в глаза. Сальва отметил, что на дворе стемнело. Девушка успела вручить венок победителю. Он слишком долго возился с бинтами. Будь жива Георгин, дела пошли бы гораздо быстрее. Но травница умерла и лежала в земле, вскрытая и вновь заштопанная его же рукой.
-- Тебе больно, Сальва? – с трепетом спросила княжна.
-- Все хорошо, - Сальватор попытался улыбнуться, но скривился от боли. Мышцы лица лучше оставить сегодня в покое.
-- Если тебе нужна помощь лекарей, только скажи и я пошлю фрейлин за лучшими в округе.
-- Взгляните на меня, Каталин, - произнес Сальва без гордости и ехидства. – Лучший медик округи уже позаботился о пациенте. Пара дней и все заживет как на собаке. Не волнуйтесь, княжна. Я способен о себе позаботиться. И вы и я знаем, что там, - он указал в сторону Душилесья, - было куда опаснее.
Губы княжны задрожали. Внезапно Каталин закрыла лицо ладонями и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
-- Я… просто… Я такая дура, Сальва. Пустая и никчемная кукла, которую одевают в тряпки каждый день, чтобы она ходила и улыбалась, словно ничего не произошло, словно я какой-то предмет интерьера проклятого замка. Я люстра, Сальва. Хтонова блестящая лю…
Он подался вперед и заключил ее в объятия. Каталин уткнулась ему в грудь, чтобы задушить плачь. Абрикос и ландыш опьянили гораздо быстрее вина. Мир исчез. Остались только двое. Конюх и княжна. Мужчина и женщина. И никого больше.
-- Я люблю тебя, - просто сказал Сальва и Каталин прижалась губами к его губам.
Горячее дыхание поцелуя вскружило голову. Безумный вихрь начисто вымел остатки мыслей из головы. Сальва больше не чувствовал себя полноценным. Как он этого раньше не понимал? Он лишь половина без Каталин. Каким же дураком нужно быть, чтобы не понять этого раньше?
-- Пойдем к деревьям, - предложила княжна и Сальва согласился.
Каталин была единственной, чьи приказы Сальва исполнил бы всегда и без колебаний. Она могла приказать ему перейти Льдистые горы и Сальва сделает это без колебаний. Каталин могла потребовать принести горсть проклятой земли Пепла, и он принесет пригоршню в своих ладонях.
Держась за руки, они вошли в небольшую рощицу, предваряющую Душилесье. Каталин радостно рассмеялась и потащила Сальватора дальше. Березы и осины сокрыли пару за молодой листвой. Лес жил своей жизнью. Стучали клювы дятлов, ежи шуршали под ногами, неся грибы на иглах. Плоскогорка казалась донельзя шумной и суетливой. Здесь же царили покой и умиротворение. Каталин со смехом закружилась вокруг Сальвы Далекие огни ярмарки изредка выхватывали края подола нарядного платья.
-- Я всегда любила лес, - молвила Каталин, вновь прижимаясь к Сальве. – Не знаю почему. Мне радостно быть среди трав и деревьев. Я прикасаюсь к коре, говорю с ними, и деревья кивают мне ветвями. Каррэнстал действительно тюрьма – каменный и холодный. Я не чувствую себя там в безопасности.
-- Душилесье куда опаснее.
-- Да, ты прав. Но все же… То создание… Мавка. Я не боялась ее. Даже когда лежала на алтаре во время ритуала и свет Астарты касался моего тела – даже тогда я хотела быть там, среди древних дубрав.
Сальва расстелил плащ у небольшого пригорка. Оттуда открывался вид на веселящуюся Плоскогорку. Они сидели, обнявшись, и глядели на озорные огоньки. Радужное зарево сияло на подступах к деревне, окаймляло сыгравшее свою роль ристалище. Больше всего светочей мерцало на ярмарке. Циркачи давали представление под ночным небом, собирая монеты из рук щедрых зрителей. Раздался хлопок, и первая зарница фейерверка осветила окоем под дружное рукоплескание.
-- Мне не нравятся города, - прошептала Каталин. – Они серые и безликие. Люди в них озабочены хлопотами и вечно спешат по мелким делам. Там правит суета. Лес примиряет нас с собой. Заставляет сбросить тщательно подогнанные маски. Ты ведь понимаешь меня, Сальва? Ты тоже был там.
Он кивнул. Кем бы ни был Сальва прежде, его вторая жизнь началась в Душилесье. Там он вкусил первую еду и убил первое существо. Там Сальва впервые встретил Каталин. Общество сковывало людей. На них надели ярлыки, дали правила, которые следовало исполнять. Но в чаще они были вольны поступать так, как им хотелось. Вот почему Каталин тянулась к Сальве как ни к кому иному. Она знала цену свободы. В чаще они сражались за жизнь вместе. Среди людей они сражались за то, чтобы оставаться такими, какими хотели быть.
-- Обними меня, Сальва. И не отпускай. Только не этой ночью.
Он исполнил чужую волю с радостью. Сальва желал княжну, и она отдалась ему под кронами проснувшихся от зимней дремы деревьев. Позже Сальва часто вспоминал эту ночь, стоящую особняком в череде дальнейших событий, как нечто светлое и дающее надежду, не смотря на неминуемое поражение. Он помнил, как их тела свивались точно клубок змей. Помнил стоны Каталин и нежные покусывания за мочки ушей. Помнил капельки пота на груди и слезы в глазах. Ночь пахла абрикосом и ландышем и не было запаха слаще.
Их нашли с первыми лучами рассвета, спящих и утомленных ночными ласками. Фрейлины защищали покой госпожи до последнего, но даже они не могли ничего поделать с Дорэлом Матэвэлом. Наместник сломил их сопротивление будто сухую хворостину. Также легко князь сломал две жизни.
Внезапно найденыш понял, что ему не нравилось в Дорэле. Странный запах. Едва уловимый и не знакомый для тех, кому не довелось раскапывать свежую могилу, чтобы достать мертвеца.
-- В кандалы, - велел он, указывая на Сальву. Затем взглянул на племянницу, прячущуюся за спиной найденыша. – А ты Каталин, будь добра, надень платье пока тебя не увидели все крестьяне деревни. Я был слишком добр с тобой. С сегодняшнего дня все изменится.
***
Двадцать лет он хранил Каррэнстал от набегов бандитов и охочих до кровопускания соседей. Двадцать лет стены из красного кирпича оставались неприступны, а стража благодаря тренировкам могла подстрелить воробья с расстояния ста футов от донжона. Рычаги и цепь лебедки, что поднимала герсу, всегда были смазаны салом и работали без малейшего скрипа. Ни один враг так и не преодолел четко отлаженный механизм защиты Карла Тоффенбаха. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет, он сам пойдет на приступ? Только Шестеро знали ответ.
Карл был щедрым. Весь вечер он развлекал солдат замка, планомерно спаивая им пиво в местной корчме. Люди любили дармовщину, в этом им не откажешь. Солдаты пили пиво и ели свиные окорока, выкрикивая здравницы отставному капитану. Карл много шутил, не забывая подливать пенное в чаши. Новый командир стражи тоже был там. Ему, как и положено старшему по званию, полагалась двойная порция выпивки.
«Служи я до сих пор, выдал бы по первое число за беспечность. Но, к счастью, я всего лишь их старый приятель. Бить их будет кто-то другой».
Будучи заботливым человеком, он проводил друзей в казармы, не забыв налить чаши стоящим на страже часовым. Солдаты уважали Карла, он был им наставником. Суровым папашей, за которым пойдешь в бой и встанешь под стрелы. Со временем авторитет упадет. Кто он, этот старик, живущий на отшибе? Когда-то он был здесь главным. Так станут говорить люди через десять лет. Но сейчас солдаты все еще помнили Карла Тоффенбаха как командира и поневоле ровняли спины при его появлении в Каррэнстале.
Этим он и воспользовался. Сердечно попрощавшись с сослуживцами, Карл пересек внутренний двор, гадая про себя, не выглядит ли он со стороны как вор, что крадется ночью, стараясь избегать рваного света Любовницы. Слева от донжона высилась башня, оккупированная жрецом. Карл не смог бы сосчитать все разы, что он препирался с Вихтаром, требуя пустить стражу на крышу. Жрец Птахиуса оказался глух как к уговорам, так и угрозам.
-- Мой дом – моя крепость, - твердил этот низенький и одутловатый человечек.
Карл мог раздавить его одним ударом, но князь Косс запретил трогать Вихтара, а пришедший после Дорэл не счел нужным вникать в мелкие дрязги вассалов. При встрече капитан стражи и жрец обменивались колкостями в адрес друг друга, но этим дело и заканчивалось.
Он нащупал медальон сквозь толщу одежды. Карлу был безразличен Птахиус. Но Арий – другое дело. Воин вел его все эти годы. Поднимая меч, Тоффенбах слышал звон небесной секиры. Не мы выбираем союзников, за нас это сделают время и место - так гласила одна из десяти истин, записанных на лезвии божественного оружия. И сегодня звезды сошлись так, что жрец стал единственным, кто мог ему помочь.
Вихтар был моложе Тоффенбаха на пару лет, но жизнь, проведенная при свете свечей и лучин, затупила его глаза. Спина жреца сгорбилась словно он всю жизнь таскал за плечом кули с зерном. Он щурился, пытаясь рассмотреть сквозь толстые линзы очков, кто сейчас стоит в прихожей. Будто кому-то еще было дело до сварливого отшельника, добровольно заточившего себя в башню.
Карл протиснулся в кабинет, задев плечом Вихтара. Жрец недовольно засопел, бормоча под нос ругательства. Они не стали приятелями только лишь потому, что были повязаны в этом деле. Сотрудничество походило скорее на скоротечный союз, трещавший по швам всегда, когда каждый из них открывал рот.
-- Ты опоздал. Я ждал тебя битый час.
-- Я пришел, как только смог, жрец. Чтобы основательно напиться человеку обычно требуется время. Но откуда знать об этом такому жалкому слизняку как ты?
-- Что же ты не найдешь себе такого же собутыльника для темных делишек? Что скажешь на это? Я оставлю отмычку себе, а ты будешь ковырять замок пальцем. Как тебе идея жалкого слизняка?
-- Очень смешно. Просто обхохочешься, - процедил Карл, протягивая руку. – Давай чертов ключ и покончим с этим.
-- Хоть в чем-то мы согласны. Жди здесь. Не хватало еще, чтобы испортил мои записи грязными ручищами.
-- Не беспокойся. Никому не нужны твои каракули.
Жрец ушел в соседнюю комнату. Лязгнула крышка поднимаемого сундука.
«Надо же, он хранит инструменты там, где купцы прячут злато. Чего еще ждать от ревностного слуги Ремесленника?»
Тоффенбах провел несколько мучительных минут, ожидая, когда Вихтар соизволит отдать ему ключ. Ночь была тихой и холодной. Смолкли цикады. Ветер не играл с листвой. В такую ночь ворье обирает дома. Он тоже чувствовал себя вором. Необычным вором. Кому еще могла прийти мысль выкрасть заключенного?
-- Не затягивай, - громко сказал Карл, чтобы отбросить назойливые мысли. Поздно думать. Следовало действовать, используя возможность.
-- Да-да, теперь ты говоришь, что нужно поторапливаться, хотя я ждал битый…
-- Вихтар! Хотя бы сейчас мы можем договориться? Сейчас речь идет не о тебе или мне.
-- Знаю, знаю.
Жрец пошаркал к нему, зажав в мозолистой руке ключ. Вихтар, чтобы о нем не говорил Тоффенбах, не был спятившим чудаком. Он был гением, которому не нужно признание заслуг. Жрец Ремесленника протянул Карлу ключ. Движение вышло неловким, словно отеческий толчок, отправляющий дитя в большой мир. Карл облегченно вздохнул и принял подарок. Он повертел ключ в руках. С виду обычная железка – опора, основание и резьба. Никаких отличий от других ключей.
-- У основания колесо, - сказал Вихтар, покусывая нижнюю губу. Жрец разрывался между тем чтобы забрать ключ и сделать доброе дело. – Вставляешь вседверник в скважину и крутишь до тех пор, пока замок не щелкнет. Изделие само подстроится под пружины.
-- Вседверник, хм. Звучит по-дурацки. Думаешь, сработает?
-- Я не умею создавать неработающие вещи, Тоффенбах. Просто сделаешь как я сказал и дверь отопрется. И помни уговор – ни при каких обстоятельствах, даже если вас поймают – не говори им, кто тебе это дал. Мы поняли друг друга?
-- Да, жрец. Я забуду о тебе раз и навсегда. Не скажу, что меня это огорчает.
Уголки губ Вихтара чуть приподнялись. Топор войны был зарыт. На этом их дороги расходились.
Карл спускался, когда жрец окликнул:
-- Тоффенбах.
-- Чего тебе?
-- Почему ты это делаешь? Чего ради рисковать сытой жизнью ради найденыша? Он тебе не сын, это раз. Он обесчестил Каталин. Это два.
-- Считается ли бесчестием то, что делалось по обоюдному согласию?
-- Ты знаешь, о чем я, Тоффенбах. Конюх и княжна. Сюжет для кабацких историй. Никому из них это не принесло ничего хорошего.
Это было правдой. Благородные не венчались с низшими, как и куры не спали с котами. То, что совершила Каталин, навлекло позор на Каррэнстал. Их видел только Дорэл Матэвэл и несколько дружинников. Князь щедро заплатил за молчание, но слухи – они как зараза. Стоит раз чхнуть и поветрие распространится на всю округу.
-- А почему ты мне помогаешь, жрец?
Вихтар потер щуплую шею, глядя на ровное пламя факела.
-- Есть в нем что-то такое. Не знаю – от меня, что ли. Он не боится провала, не боится начинать с нуля. Сальватор похож на того, кем я был или кем никогда уже не стану.
Карл кивнул.
-- Я понимаю. Мы с ним всего лишь знакомы, это верно. То, что Сальва виновен – тоже верно. Но когда паренька привезли в кандалах, я почувствовал вину, хотя ничего ему не должен. Когда ему выдали двадцать плетей, сделав из спины месиво кровавого мяса, я уже знал, что войду в Каррэнстал и вытащу Сальву из застенков.
-- Интересный человек, - протянул Вихтар, пожимая ему руку на прощание. – Я не сразу это понял. Даже Георгин нашла его достойным ученичества, а она учила только собственных детей. У таких как мы мало друзей. Ради кого еще мы бы это сделали, верно? Ради кого ты бы преступил закон?
Карл нехотя признал:
-- Ради Косса Матэвэла. Только ради него.
Тюремщики пьяно разговаривали. Карточная партия была в самом разгаре. Карл прошел мимо, стараясь держаться вдали от светильников. Сырость ела подземелье Каррэнстала. Плесень и мох вгрызались в раствор между каменной кладкой. С потолка капала вода. В основном правосудие княжества сводилось к плахе. Провинился перед наместником – будь добр взойти на эшафот. Но те, кто крупно насолил Дорэлу, обрекались на долгую смерть. Заключенные кашляли мокротой и кровью. Узники слабели от болезней. Их зубы чернели и выпадали от недостатка здоровой пищи. Порой их не кормили целыми днями, и чтобы выжить люди ели мох и слизывали капли с камней.
Заключенные провожали его безразличными взглядами. Они устали взывать о помощи и понимали, что от людей князя могут получить лишь кулаком под ребра. Тоффенбах спустился на два пролета ниже. Там, в абсолютном мраке, находилась одиночная камера с маленьким окошком для подачи еды.
«С той же разницей ему могли вырвать глаза».
-- Сальва – позвал Тоффенбах.
Что-то шевельнулось во тьме, прошаркало к нему, опираясь на стены. Карл зажег лучину, поднеся ее поближе к окошку, чтобы разглядеть найденыша. Паренек провел в застенках месяц. Спина зажила, но грубые рубцы, оставленные плетью, изуродовали тело. Лицо осунулось, щеки впали, ноги исхудали и казались соломинками в сравнении с толстыми окороками охранников.
«Но даже сейчас, находясь по другую сторону двери, Сальва не кажется сломленным», отметил Тоффенбах. «Я бы расшиб голову о камни на его месте. Парень сделан из другого теста».
Сальватор щурился, глуповато пялясь на огонь.
-- Я думал, что больше не увижу света. Стал забывать какой он. Серый? Красный? Оранжевый или белый? Или все вместе? – сказал Сальватор вместо приветствия.
-- Еще насмотришься. Я пришел за тобой.
-- За мной? Ты многим рискуешь, Карл. Но не стану врать. Я рад тебя видеть.
-- Сейчас посмотрим, чего стоит работа жреца, - произнес Карл.
Бывший командир стражи вставил вседверник в замочную скважину. Смазанное колесико тонкой работы мастера легко крутанулось вокруг оси. Раздался щелчок, означающий, что вседверник принял форму оригинального ключа. Отмычка оказалась донельзя полезной штуковиной. Первоначально Карл собирался вырубить охрану, чтобы завладеть связкой ключей.
Он отворил двери и Сальва покинул камеру. Подставив другу плечо, Тоффенбах повел его к свободе. Они покинули подземелье и вышли на свежий воздух. Каррэнстал спал. Приближалось жаркое лето. Мирные времена делали людей беспечными и подъёмный мост через пустой ров так же, как и днем соединял земли княжества и замок.
Оседланные лошади ждали их на той стороне моста. Карл готовился осуществить задуманное не одну неделю и основательно подготовился. Они будут гнать лошадей всю ночь до переправы через реку Каменку. Карл однажды помог управляющему почтовой станцией в щекотливом деле с любовницей и тот был ему должен. Они сменят уставших лошадей на свежих и продолжат путь, двигаясь строго на восток. Княжество Битстэд может приютить беглецов на время. Насколько знал Тоффенбах, спор о земельной меже велся до сих пор и спешить помочь в поимке двух странников местный князь не станет.
У лошадей, преграждая дорогу, стоял мужчина. Тоффенбах плотно сжал губы. Этого следовало ожидать. Слишком гладко прошел побег. Кто-то из стражи внезапно проникся чувством долга и спустился проверить заперты ли клети? Или Вихтар побежал к Дорэлу, поджав хвост?
-- Жди здесь, - приказал Карл и оставил Сальву у замковых ворот.
Человек взял под уздцы лошадей. Прошелестела сталь, вынимаемая из ножен.
-- Тоффенбах, - удивленно выговорил Уоллес. – Ты? Я мог подумать на кого угодно, но только не на тебя. Но зачем?
-- Ты поднял тревогу?
-- Все можно исправить. Послушай, я забуду, что видел тебя. Просто отведи приблуду в камеру. Пусть сгниет там.
-- Ты не поднял тревогу, - скорее себе, чем Уоллесу, ответил Карл. – Скверная ночь.
-- Куда уж хуже, - согласился Уоллес, не зная, вложить ли меч обратно в ножны или направить на Карла. – Поворачивай обратно, Тоффенбах, или я за себя не ручаюсь. Сальва покусился на святое. Каталин я ему никогда не прощу.
-- Ты так хочешь его смерти, Уоллес? Так иди и прикончи его сам.
Карл снял пояс с ножнами и протянул их Уоллесу, отступая в сторону.
-- А я умываю руки, - он демонстративно сунул руки в карманы и отвернулся.
-- Закон един для всех, Тоффенбах, - Уоллес вздернул подбородок и покосился на держащегося за опорную балку беглеца. – Он заплатит за то, что сделал железом или свободой.
Он принял ножны у Тоффенбаха и двинулся к Сальватору. Карл знал Уоллеса двадцать лет. Жена вертела им как хотела, а он только радовался. Детей у них не было. Хотя от этого не легче. Уоллес был хорошим человеком. Честным, но простоватым и доверчивым. Было большой ошибкой повернуться к нему спиной.
Карл воткнул ему кинжал под левую лопатку. Лезвие царапнуло кость и удар вышел смазанным.
-- Что…
Карл ударил второй раз. Погрузил лезвие по рукоять, выдернул. Ударил еще раз, между ребер. Зажал Уоллесу рот, чтобы тот не закричал.
-- Скверно, - сказал Тоффенбах, таща человека, которого считал хорошим другом большую часть жизни, к краю моста, - Скверно.
Карл мог сказать, что ему жаль. Что он сожалеет о случившемся и сочувствует Фригитте, ставшей вдовой. Но это было бы ложью. К тому же – говорить с мертвецами явный признак того, что ты тронулся умом. Поэтому Тоффенбах молча столкнул тело с моста. За год дело с отводом реки не сдвинулось и ров стоял пустой. Насколько знал Карл - под мостом росли кусты, которые могли укрыть труп на какое-то время. Но что делать с лужей крови? Похоже, погоня будет жаркой.
-- Скверно, - вздохнул Тоффенбах и жестом приказал Сальве садиться в седло.
Кресло-качалка и полная трубка заморского табаку. Натопленный камин и теплый бочок жены. Для таких как Карл не могло быть спокойной старости.
-- Дерьмо, - он сплюнул в лужу крови. – Я все равно не умею управляться с хозяйством. Ходу Сальва, ходу.
Им предстояла нелегкая ночь в седле. Много нелегких ночей.