— О чём задумалась, Лала? — в лицо Лалех летят брызги. — Учти, я слишком любопытна, чтобы при мне вот так смотреть в пространство. Так что на уме у Пташки?
Лалех вздрагивает.
— Почему вы называете меня так, госпожа?
— Лала? — Талима удивлённо вскидывает брови.
— Нет. Пташка.
— Так называл тебя отец, — она пожимает плечами. — Не думала, что подобное может обидеть.
Если только речь не о пичуге с подрезанными крыльями.
— Ты обиделась, — Талима морщится, досадуя то ли на себя, то ли на касфиру, и Лалех спешит её заверить.
— Нет, госпожа. Простите меня.
— Ну и прекрасно! — черты дочери Тигра тут же разглаживаются, будто и не было упавшей на них тени. — Потому что у меня для тебя будет поручение. Важное поручение.
Беря Лалех за руки, она заглядывает прямо в глаза. Глаза у Талимы чёрные — ни намёка на золотистые искорки Сагрона. Под сводами купальни повисает тишина. Талима многозначительно молчит, улыбаясь очаровательно и хитро, и Лалех сдаётся:
— Ради вас что угодно, госпожа. В чём оно заключается?
— Тебе понравится, — шехеру отпускает её руки и берётся за гребень. Мокрые волосы блестящей волной струятся по плечам. — Видишь ли, мой дорогой братец возвращается из похода не сегодня завтра. Месяц проторчал на северном побережье с отрядом, и наверняка желает как следует отдохнуть. Так что возьми ключ, — она кивает на свои одежды, — и ступай в восточное крыло. Направо и по лестнице — не ошибёшься. Приготовь покои к его приезду, и, быть может, благодарный Мирза одарит тебя по возвращении наградой.
Смысл последних слов не сразу доходит до Лалех, а когда это случается, на смуглой коже проступает румянец. Но она тут же выбрасывает эти мысли из головы.
О Мирзе Альфарси она не знает, почитай, ничего. Разве что общие слова: второй сын Тигра старше Талимы на дюжину лет и лишён магического дара. Вместо этого он избрал стезю воина, и с тех пор как получил право называться мужчиной, редко бывает в Киросе.
Поговаривали — за эти дни Лалех убедилась в том, какие длинные у кухарок языки, — что был и старший сын. Шехеру, наследник, рождённый первой женой Сагрона, красавицей Анеей. Но где он сейчас — сказать никто не брался. Кто-то уверял, что путешествует по дальним землям, кто-то — что был изгнан с позором за практику запретное магии. Отличить правду ото лжи было непросто, но задавать вопрос напрямую Лалех не решалась.
Поднимаясь на ноги, она шлёпает по мрамору босыми пятками. Талима смеётся:
— Не забудь потом убрать воду. И подол отожми, лягушонок!
— Да, госпожа.
Лалех следует её совету и, кланяясь напоследок, покидает купальню. Восточное крыло, направо и по лестнице — твердит она про себя, словно заклинание. В этой части необъятного дома, который хотелось назвать дворцом, она прежде не бывала.
По пути Лалех не встречает ни одного касфиру. Фруктовые деревья здесь сменяются густыми зарослями, и дикий плющ вьётся под ногами, забегая на выложенную плиткой дорожку. Дойдя до нужной двери, она вставляет резной ключ в замочную скважину. Дверь нехотя, но поддаётся, и мрачная прохлада встречает гостью взметнувшейся пылью.
Лалех отдёргивает тяжёлую занавесь, впуская в комнату солнечный свет, и пылинки принимаются плясать свой неистовый танец. Лалех трёт переносицу, едва удерживаясь, чтобы не чихнуть. Работы предстоит много. На её счастье, обстановка в покоях скромная, почти аскетичная. Нет ни намёка на роскошь, присущую прочим помещениям большого дома. Каким бы человеком ни был Мирза Альфарси, одно Лалех теперь знает точно: он на дух не переносит вычурности.
Оглядывая кровать, которую нужно застелить, и чувствуя соринки босыми подошвами, она жалеет, что бросилась без оглядки выполнять поручение. Для начала стоило набрать воды и прихватить чистое бельё. Глупая Лала, что с неё взять.
Поглощённая самобичеванием, она её сразу слышит тихие шаги за спиной. А когда различает их — уже поздно. Холодная сталь клинка прижимается к горлу.