Хельги упросил купца взять его к себе на ладью. К обеду они уже были в Ладоге, где и распрощались. Больше всего на свете Хельги боялся, что вести запоздают. Уж лучше бы напали норманны. Прибыла чужеземная армия, пусть и детей Рагнара! Лишь бы не так, не предательство.
Рорик принял родича сразу, по взволнованному виду понял важность вестей и отвёл в задние комнаты. Проверил, чтобы не подслушивали и только тогда разрешил говорить.
– Рулав грабит дальние посёлки и похищает женщин. Потом перепродаёт рабынь варягам с верховьев. У него есть собственная гвардия из надёжных, повязанных кровью и тайной, людей. Все они стоят друг за друга, держатся особняком. Хорошие, крепкие воины. Рабынь держат в крепости, пряча на случай прибытия важных гостей в лесу.
Хельги ожидал от конунга чего угодно: вспышки ярости, брани, ударов кулаком по столу, метание лавки. Клятвы на мече покарать преступника. Хельги не ожидал только той реакции, что последовала.
Лицо Рорика было недвижимым. Конунг молчал, казалось, что страшные вести ничуть его не заботят. И Хельги вдруг понял, насколько он, Рорик, старый. Древний. И совершенно безумный. Боги! Да он ведь сошёл с ума!
– Ты говорил об этом кому-нибудь? – наконец, открыл рот Рорик. Ещё один неожиданный вопрос.
– Нет.
– Молчи дальше.
Хельги сжал кулаки.
– Там же женщины! Их же… всей крепостью. Попользуются и сбывают. Одна сбегала. Дважды. А её всё время ловили. Я видел. Перехватили на дороге, собаками загнали. Попробуй тут убежать. Чтобы не баловалось, караульщик перебил ей ногу. Теперь она хромает, её уже не продать. Порченый товар! Так Рулав сказал. Как порченый товар, вещь, её пускают на пьянках. Ей уже не помочь. Зубы выбили, хромает, лицо синее. Сама уже пьёт, с горя, что податься некуда. Топиться пробовала, выловили, теперь из виду не упускают, на привязи сидит. Одной ногой у Хель. Но можно спасти остальных!
Рорик выслушал его речи с тем же самым отсутствующим видом.
– Верно, ты ещё мальчик, раз думаешь, как мальчик! – прокаркал конунг. Старый, сухой и тёмный от старости, ворон. – У Рулава, будь проклято его имя, почти полсотни бойцов. И у меня примерно столько же. Как думаешь, встреться мы сейчас, кому повезёт больше? Начинай только то дело, в котором не сможешь проиграть!
Хельги, оглушённый такими словами, молчал.
– Ты подвёл меня. Что, разве сложно было передать весточку? У меня были глаза и уши в крепости, и вот теперь я слеп. Что там происходит? О чём подумал Рулав, узнав о твоём бегстве? Может быть река уже запружена его лодками? Плывут, чтобы взять нас в полон? Мальчишка! Поучить меня вздумал? Сколько же битв ты выиграл, чтобы судить? Хоронил ли ты лучшего друга, погибшего по твоей вине? После неправильного решения? Ты молчишь, это правильно, это верно. Я дам тебе совет – любая битва меньше, чем с двукратным превосходством считается рисковой. Никогда не рискуй, пока есть что терять. Ты понял?
– Да, конунг.
– Тогда возвращайся на женскую половину к Марисе. Я объявлю, что вызвал тебя из-за болезни сестры. А Рулав… мы ещё поквитаемся. Я ничего не прощаю.