4
Мастеровые спорили, где провести межу. Целую неделю строились подмостки, возводились заборы, на флагштоки вешались знамёна новоприбывших: Тоусена из Южных Кантонов представлял соболь на зеленом лугу, братьев Бесов из Норсии – черный медведь у горы, за Томбульда Красноборода говорили молот и топор в серебре. Люди все прибывали, стекаясь к ярмарке со всех сторон материка. Из Предела приехали красногривые искатели приключений в куртках из чешуи дракона. Гномы выставляли на лотках дивной работы оружие, при виде которого десятиградские рыцари пускали слюни. Кузнецы продавали доспехи, сбрую, чинили износившееся железо. Пеклись пироги и лилось рекой пиво. Дети бегали между взрослыми, тыча друг в друга деревянными саблями.
Дороги растаяли лишь когда весна перевалила за половину. Пятнадцатое число цветня знаменовало событие, которое чтили и уважали по всей Эрнарии. День, когда Шестеро открыли врата в этот мир людям и другим расам. Каждый год Мелирия собирала опытнейших рыцарей княжеств, чтобы те скрещивали мечи на ратном поле, показывая удаль и умение. Победителю доставался венок из весенних цветов и поцелуй королевы Турнира Золотых Шпор, а также снаряжение побежденных или же кошель золота – смотря, что предпочтет удачливый мечник.
-- По чем дудка, парень? – спросил мужчина средних лет, неся на плечах конопатого мальчика. – Ладная свирелька, а рисунок так вообще загляденье!
Покупали товары споро. В иной раз Сальва мог неделю пытаться продать вещицу, но на ярмарке каждый считал долгом купить безделицу у торговцев. Он продал изделие за пару медных грошей. Удивительно, какие только диковины можно было выстругать из бруска древесины. Сальва выучился плотничеству, купил инструменты на распродаже и успешно вел дела с кумушками и их мужьями, строгая ложки, корыта, делая фигуры для украшения крыльца, вытачивая подсвечники, собирая столы и стулья, вырезая куклы для малышни.
Уйдя из замка Сальватор задумался, где теперь найти крышу над головой. Карл мог помочь, но жил отставной капитан слишком близко к Каррэнсталу. К тому же слишком многое в доме напоминало о Люпусе. Сальве хотелось привести мысли в порядок, а для этого требовалось забиться в такой угол, где не будут видны каменные башни замка и та, к которой всегда устремлялись любые помыслы.
Он принял решение переехать в Плоскогорку. Георгин приняла еще одного ученика с условием не отлынивать от учебы и помогать по дому. Сальва согласился и ушел с головой в работу. Найденыш рассказал старушке свою историю, и та лишь восхищенно поцокала языком. За короткое время он успел схватиться с гурлоками, увидеть хтона, приучить опасного зверя. Но не это восхитило наставницу. Сальва научился говорить всего за месяц!
Георгин начала обучение с того, что дала ему книгу. Наставница решила, раз уж ученик такой одаренный, ему не составит труда научиться читать. Сальва грыз алфавит утром и вечером, запоминая закорючки и вензеля так, словно от них зависела дальнейшая судьба. Он был очень старательным, за что всегда получал похвальбу и пару плюшек с корицей от хозяйки. Буквы складывались в слова, слова в предложения. Строки потекли в его разум бурной рекой, заполняя слепые пятна.
Сальватор прочитал «Собрание детских сказок» Бальбуса Клендогора, затем переключился на кантонские баллады. Георгин следила за успехами ученика, не забывая давать обязанности. Он ходил за водой к колодцу, помогал убираться по дому, поработал даже прачкой, отстирывая портки пятерых детей наставницы, а также пеленки внуков. Сальва не видел в такой работе унижения своего достоинства, воспринимая обязанности как честную плату за знания. Еще Карл заметил, что найденыш отличается от остальных людей не только внешне.
-- Ты словно пустая книга, - сказал ему как-то отставной капитан. – И каждый встречный может оставить в ней подпись.
Сальватор делал тяжелую работу, зная, что это была плата за обучение, но также он радовался ей, потому что жизнь учила чему-то новому. Сальватор стал отличной прачкой и идеальным уборщиком. Он пролезал в труднодоступные места с веником в руках и узнал, какие щелоки лучше отстирают шелк или лен, какими веществами можно вывести пятна от вина, а какими от масел. Сальватор попросил старшую дочь Георгин обучить его готовить стряпню, и та согласилась. Конечно, он сжег с десяток яиц, прежде чем получился сносный омлет. В конце концов, учиться на собственных ошибках приходилось хоть раз каждому.
Умение читать оказалось незаменимым. Сальватор одолел кулинарную книгу за неделю, выучив большинство рецептов. Вскоре он стал главным и по кухне. Ученик Георгин расставил баночки с приправами по алфавитному порядку, провел полную ревизию закромов, отмечая на листе, что нужно докупить. Блюда получались лучше с каждой попыткой. Экспериментируя с дозировкой, Сальва доводил баланс изначальных рецептов до идеала.
Он работал на совесть, вкладывая силы и душу в любое дело, которым бы не занялся. Чтение давалось с трудом, и поэтому Сальва тратил свободные часы, чтобы продраться сквозь баррикады текста, которые другой предпочел бы уделить сну. Библиотека Георгин могла потягаться с замковой. Каталин рассказывала ему, что мать любила книги с гравюрами. Читала она плохо, но не могла устоять перед рисунками и покупала такие при случае.
Георгин следила за успехами Сальватора так же внимательно, как и за сыновними, жалея, что те не стремились к знаниям с такой же отдачей, как юный ученик. Воллтар предпочитал заниматься денежными делами, Каллграф находил новые причины, почему именно сегодня он не может заняться травничеством, а Джодабей и вовсе не обращал внимания на мать, гоняясь за юбками молодиц. Только Сальватор слушал опытную женщину, перенимая ценный опыт.
Когда ученик освоил сравнительно легкий материал, врачевательница перешла к тому, ради чего Сальва пришел. Она дала ему «Науку тела» Демиса Колигуса, «Свойства растений. Вред и польза» Пелагиуса и потрепанный годами, с частично вырванными и обгорелыми страницами – «Genera morborum», наиболее полное собрание всех известных людям болезней, составленное еще во времена последней империи.
Георгин показала ему кладовую, где таились собираемые за лето ингредиенты – коренья, листья, побеги, кора, плоды, грибы – богатство заполняло комнату. Семена лежали в пакетах с надписями на староимеперском, расставленных в алфавитном порядке на полках. Сальва должен был запомнить свойства каждого вещества, от какого недуга оно может помочь и точную пропорцию, которую следует применить к малышу, беременной или молодому мужчине, чтобы вылечить, но не навредить. Голова гудела от получаемых знаний, иногда ему снились радужные поляны из трав и цветов, от вида которых рябило в глазах. Там Сальва гулял рука об руку с княжной, под присмотром мавки. Дева леса облизывалась и звала их к себе. Найденыш старался вспомнить, почему ему не следует подчиняться хтону, но не находил аргументов. Он просыпался в испарине и тут же принимался повторять пройденный материал, чтобы отвлечься от дурных мыслей.
Учеба двигалась семимильными шагами. Сальва прочитал книги по три раза, откладывая в памяти детальные рисунки и примечания знаменитых лекарей. Он увидел, что Георгин часто дополняла текст собственными заметками на полях. Некоторые советы были зачеркнуты травницей, как не оправдавшие себя.
Вскоре Сальватор принял первого пациента. Им был мельник, сломавший ногу. Не абы какая проблема, но отличный шанс попрактиковаться. Начинающий лекарь дал пострадавшему отвар, от которого тот крепко заснул. Затем вправил ногу и наложил шину, смазав заживляющей мазью. Георгин следила за его действиями с восхищением. Когда работа была закончена, травница зааплодировала.
-- Оставь гонорар себе, мой мальчик. Видят шестеро, ты его заслужил, - сказала старушка, поцеловав ученика в лоб. – Ты можешь стать искуснее самого Птахуса, но еще многому предстоит научиться, прежде чем сможешь лечить других без моей помощи.
Однако не врачевательством единым были наполнены дни. На зарабатываемые от медицинской практики деньги Сальва приобрел плотнические инструменты. Мастер по дереву в Плоскогорке преставился еще два года назад, и мужики сами латали лачуги, сетуя на козни хтонов, вставляющих палки в колеса честным работягам.
Сальватор переговорил с Воллтаром – старшим сыном Георгин. Он убедил заведующего финансами семьи в выгодности своего предложения. В складчину с ним Сальва купил покосившуюся избу, стоящую на отшибе деревни у самой окраины Душилесья. Возможно, долгие беседы с Карлом, жившим отшельником, повлияли на такой выбор, а может он не хотел забывать, что отличается от людей и место, откуда вышел.
Сальватор смотрел на себя в зеркало и видел человека, пусть и странного. Его кожа была снежно-белой. глаза пугали детей – левый был ярко-красным, что майская клубника, а правый темно-синим, скрывавшим глубины мирового океана. Отросшие за зиму волосы казались продолжением самой тьмы.
Сальва взял фолиант из библиотеки Геогрин, который описывал расы Фиала, мира, в котором он жил. Хтоны правили пустыми землями тысячи лет, связав судьбы с землей и водой, огненными штормами и молодой листвой, перегноем и сиянием звезд. Так продолжалось до тех пор, пока Фиал не дал трещину. Для хтонов, разумеется, это означало смерть извечного порядка, для остальных – возможность обрести дом. Их было шестеро – героев, положивших начало первой империи. Грозный Арий с небесной секирой за спиной, Птахиус, держащий клещи и молот из звездного железа, неспешный и неотвратимый Харон в рубище из людской кожи, беременная Аллат, царица царей, в львиных шкурах, великомудрый Эа, идущий первым и разгоняющий извечный мрак светильником с заключенной там зарей, и луноликая Астарта, смертельно раненная, но все еще самая прекрасная из всего, что рождало бытие. Люди знали их как Воина, Ремесленника, Жнеца, Мать, Мудреца и Любовницу. Шестеро изгнали хтонов в тень, отрезав от источников жизни, дабы самим испить из бездонного колодца. Они породили людей, населивших континенты и острова, построивших храмы новым богам и давших жизнь своим детям. Трещина Фиала росла, через нее в мир прибывали новые народы – эльфы, карлы, тролли, гномы, огры, орки… Затем прилетели драконы. Ящеры явились сквозь прореху три тысячи лет назад, и запечатали магическим пламенем вход, сквозь который в мир проникали смертные. Расы оказались отсечены от внемировых путей Великого Древа. Так гласила легенда.
Сальва читал очень внимательно, изучая народности, расселившиеся по двум уцелевшим континентам Фиала. Н`заты, живущие у границ Выжженной земли, имели обсидиановую кожу, на которой не росли волосы. Норсийцы, бледные, с задубевшими мозолями на руках и песочными волосами, красногривые предельцы, независимые кантонцы, и мелирийцы с волосами черными как смоль и коричневыми, что древесная кора. Желтокожие жители острова Луча. Сальва смотрел на себя в зеркало и видел чужака, не похожего ни на одного из них.
-- Я человек, - повторял он каждый день. – Я. Человек.
Вскоре у него появились первые заказы. Сальва стругал и пилил, занимался резьбой по дереву и сборкой мебели. Он отдавал треть Воллтару, как партнеру в деле. Сыновья и дочки только вздохнули с облегчением, когда найденыш съехал, поселившись в мастерской. Они ревновали мать, которая ценила ученика выше собственных детей. Георгин не нравилось, что Сальватор распыляет внимание на что-то кроме медицины. Она укоряла его.
-- Как только увидишь что-то новое, ты хватаешься за него, забыв про старые начинания, - говорила наставница. – Сначала разберись с тем, что оставил недоделанным.
Она лукавила. Сальва прекрасно успевал шлифовать мастерство в плотницкой и продолжать практику у Георгин. Вместе они лечили пролежни и простуды, ампутировали пораженные гангреной конечности, давали микстуры от колик в животе и мужицкой немощи. Люди запомнили Сальву. Они стали советоваться с ним, что было приятно. Девицы улыбались при встрече, мужчины пожимали руку, старухи судачили о том, проклят ли плотник или благословен Ремесленником. Дети перестали бояться и убегать при одном появлении странного чужака. Сальва давал им леденцы и вскоре стал своим в доску.
Резьба по дереву стала его увлечением. Местные расплачивались продуктами или приносили старые инструменты в качестве оплаты. Сальва их чинил, и использовал в хозяйстве. Его изба преобразилась. Сальва построил амбар, засмолил стены, покрыл пол на втором этаже, вставил новые окна и выложил булыжником дорогу к дому.
-- Твои руки в Десятиградье пригодились бы, - заявил ему знакомый пастушок. – Тама скульпторы зарабатывают за поделки столько, сколько мы деревней за целую жизнь не сможем заиметь.
Сальватор и сам чувствовал, что Плоскогорка становится слишком тесной. Он приехал сюда в середине зимы. Снег растаял, появились цветы на деревьях и полях. Запели птицы, зверь проснулся от спячки. А Сальватор перерос деревенскую жизнь. Он знал, как построить дом, знал, как ухаживать за скотом и при желании мог бы его разводить. Знал, как приготовить вкусную еду и не отравиться. Он мог выжить в лесу, что удавалось не каждому. Наконец, Сальва выучился читать, а это было чем-то запредельным для Плоскогорки. Кроме семьи Георгин никто не то что не умел – не желал учиться читать. Люди скорее пустили бы страницы на растопку, чем предпочли их прочесть.
Затем пришла беда. Когда начался месяц травень Георгин заболела. Ученик лечил ее вместе с родными. Он заново проштудировал литературу, ища любые признаки болезни. Посылал курьеров за редкими ингредиентами для сильных снадобий. Наставница слабела с каждым часом. Жизнь покидала ее, словно тело стало ситом. Сальва не сдавался. Он искал лазейки, пробовал новые средства, экспериментировал, применяя редкие методики.
Но прошла неделя и Георгин закрыла глаза, чтобы уснуть и больше не проснуться. Из городка Велсэн, расположенного близ Соленого Озера, приехал жрец Харона. Он был слеп и носил черную хламиду с вышитой золотой нитью лодкой на внешней стороне одеяния. Жрец зажег палочку, пропитанную ладановым маслом, и провел ритуал погребения. Местные жители подходили к покойнице, кладя на тело монеты, отдавая тем самым дань и почтение старушке.
Со слезами на глазах Сальва отдал все деньги, что скопил за зиму. Все бессонные ночи, бесконечные заучивания текста, советы мудрецов оказались бессильны. Он не справился, оплошал.
-- Это не твоя вина, - Каллграф дружески сжал плечо. – Смерть приходит к каждому, а к старикам заглядывает чаще других. Такова жизнь.
-- Это несправедливо, - горячо сказал Сальва. – Почему мы живем так мало? Я знаю, я читал. Гномы, эльфы – поздние расы могут прожить сотни лет. Хтоны вечны, а боги скупы на помощь смертным. По какому праву они наделены тем, чего лишили нас?
-- Я не знаю, Сальва, - Каллграф потер седую щетину. – Демон побери, иногда я не знаю, как с тобой разговаривать. Это серьезный вопрос, на который не дали ответа мудрецы. Но… это такой наивный вопрос, который мог задать только ребенок. Моя дочь засыпает жену такими каждый день и забывает о них спустя час.
-- Я не забуду, - зло сказал Сальватор, сжав кулаки. – Я помню все, что со мной произошло и настанет день, когда найду ответ. Я отыщу виновных и предъявлю счет.
-- Сальва, - рассмеялся средний сын Георгин. – ты все-таки дитя.
Весна брала свое. Солнце начало припекать спину, мужики в деревне поснимали шапки и тулупы. Березы дали первый сок. На ветвях появились почки, а из-под земли вылезли первые подснежники. Люди праздновали очередной коловорот в природе.
-- Эа выбил пух из земной подушки, - говорили люди. – И стелет весеннее покрывало.
Сальва продолжал трудиться плотником, но удовольствия работа не приносила. Он и так был лучшим в княжестве. Люди приезжали с дальних поселений, не переживая, что получат не тот результат, за который заплатили. Сальва знал, какое дерево мягкое, а какое твердое, знал - скребком из какого метала и формы лучше обрабатывать ольху, ясень, дуб или граб. Он мог с закрытыми глазами вырезать статуэтку с ликом человека, которого впервые увидел. Да, он достиг предела, за который самостоятельно шагнуть не мог.
Семья Георгин все так же лечила больных, хотя до высот матери им вместе взятым было далеко. Люди постоянно спрашивали о талантливом ученике врачевательницы и гордецам поневоле пришлось с этим мириться; вздыхая, сожалеть, что не учили науку, когда мать была жива. Когда к нему пришли Каллграф и Джодабей, чтобы предложить работу лекарем, Сальва отказался.
-- Воллтар с ума сойдет, когда увидит, какие деньги получает такой выскочка как я, - смеясь, ответил он. – К тому же Сэльма и Глория. Нехорошо получилось.
Сальва не сказал всю правду. Он потерпел неудачу и это грызло нутро похлеще червей. Георгин умерла, а он только и мог, что копаться в литературе, да пичкать наставницу бесполезными микстурами. Как только душа покинула ее, ученик хотел вскрыть тело, чтобы узнать, какой недуг сгубил Георгин, но дочери с криками, воплями и тумаками выставили бездушного сухаря за порог.
-- Мы похороним маму как подобает, а ты не вздумай появиться здесь еще раз, - сказали они.
Не смотря на старания, наставница умерла, и Харон перевез ее душу в мир мертвых. К чему книги, если они бесполезны? Его ум оказался недостаточно острым, чтобы выяснить, как починить тело, как заставить сердце опять биться, а легкие качать воздух.
«Я теряю друзей и не могу ничего поделать».
Сальва умел адаптироваться к чему угодно, но каждая потеря выбивала почву из-под ног. Вначале Люпус. Затем Георгин. Горечь бессилия, собственной немощи из-за недостатка знания, невозможности противопоставить проблеме опыт, предугадать развитие событий, выводила из себя.
Прошло два дня, прежде чем он решился. Взяв заступ, Сальва пришел ночью на погост. Он без труда нашел свежую могилу со слегка примерзшей землей. Георгин лежала спокойно, точно спала. Тление еще не коснулось тела. Он отнес наставницу к себе домой. Положив труп на стол, Сальва приступил к работе. Заглушив омерзение от содеянного и отвращение к себе, он вскрыл грудную клетку, раскрыв Геогрин точно книгу. Он искал болезнь, которую не смог определить раньше. Почки и матка. Вялые легкие. Крохотное сердце с жировой тканью. Желудок с полупереваренной пищей. Склизкие змеи кишок. Синюшный язык, кажущийся длиннее, если тащить через гортань. Он читал органы словно вырванные из корня переплета страницы до тех пор, пока не нашел. Вскрыв ножом череп Сальва вытащил мозг. В правом полушарии, между извилин, застряла уродливым мякишем опухоль. Рисунки, сделанные лично Демиусом Калигусом не врали. Сальва рассмотрел инородное тело под разными углами, запоминая кусочек плоти так, будто тот был личным врагом. Георгин была обречена с самого начала. Капитул Магистериума был силен и всеведущ, может там могли помочь… Но здесь, на отшибе цивилизации? Только не он, нет.
Сальва повторно похоронил тело. Если бы кто-то из местных увидел его за этим занятием, позвали бы городские власти и могло сложиться, что лучшего плотника княжества арестовали бы за глумление над усопшей. Плевать. С изумлением он понял, что рад. Он радовался тому, что смог понять, в чем крылась проблема. Сальва не подвел. Врачеватели тут бессильны, а значит…
Значит, он мог спать спокойно.
***
Староста Плоскогорки собрал жителей, чтобы сообщить им радостную весть. Ежегодная ярмарка совпадает с рыцарским турниром, который организовал Дорэл Матэвэл. Королевой турнира будет Каталин Матэвэл. Юная княжна - прекрасная и цветущая, нравилась мужчинам. Сальва знал, что ей слали портреты не только сыновья князей, но и норсийские бароны, а также дожи Десятиградья. Барды пели о неземной красе, а эльфы Сребролиста спорили о том, была ли в крови Каталин примесь их рода.
-- Отличный шанс для наместника убрать с глаз долой племянницу, - судачили в Плоскогорке. – Сам-то, небось, спит и видит себя правителем.
-- Да засиделась она в девках! – тут же возражали им с пылом. – Восемнадцатое лето встречает. Моя дочь еще в четырнадцать обрюхатилась. И ничего, обвенчали и живут. И княжне пора.
Ожидание праздника витало в воздухе. Дети носились по округе, распевая песни и считалки, женщины плели корзины из ивовых прутьев, поливали цветы на клумбах, надеясь, что именно их букеты и венки будут брать благородные господа, чтобы подарить любимым дамам. Мужики судачили о том, что не зря припасли пару бочонков пива с зимы, ведь теперь можно будет продать их втридорога. Кузнец потирал довольно руки и прикрикивал на подмастерье, гнущего каленое железо в форму подковы.
Ярмарка проходила два раза в год – поздней весной и ранней осенью. Сальва тоже не ударил в грязь лицом. Наделал побрякушек, которые теперь успешно продавал заинтересовавшимся зевакам. Вначале торговля шла ни шатко, ни валко. Люди крутили товар, обещали вернуться, но шло время, а изделия продолжали хламиться на прилавке. Сальва походил вдоль рядов и понял, что людям в большинстве своем безразлично качество и оригинальность товаров. Покупатели охотнее всего отдавали деньги бойким купцам, завлекающим к себе яркими красками лотка, шумным голосом, широкой улыбкой и избегали постных лиц, вяло рекламирующих продукцию.
Сальватор припомнил кабацкие шутки, рассказываемые пьяными постояльцами, совместил с увиденным на ярмарке. К нему начали подходить заинтересованные покупатели. Деньги потекли в руки. Сальва успешно распродал большую часть свирелей и молотков для отбития мяса. Хуже шли куклы – дети предпочитали сладости игрушкам. А вот рукояти для садовых инструментов разлетались на ура. Он долго торговался с придирчивым мужчиной за деревянную сову, собственную гордость. Сальва вырезал птицу всю весну, стараясь воспроизвести детали оперенья как можно точнее. Баталия продлилась час, и, понеся тяжелые потери в количестве пяти талантов, покупатель завладел вожделенной статуэткой.
Взвесив кошель, Сальва довольно улыбнулся. Остаток дня он провел, блуждая между хаотически возникающих рядов с побрякушками и редкими товарами, не подчиняющимися никакой логике. Рыба соседствовала с выпечкой, ткани ютились между кузнечным горном и медовыми пончиками. Люди бранились, хохотали и в нетерпении поглядывали на возводящиеся помосты.
Трибуны строились споро, по этажу за день. Их расположили с обоих краев ристалища для лучшего обзора. На каждом из этажей поставили длинные скамьи для зрителей. Княжеская ложа возвышалась над лесами с трудящимися рабочими. Сальва грустно отметил, что даже на празднике была соблюдена иерархическая пирамида. Чем благороднее человек, тем ближе он к небу. А такая чернь как жалкий плотник, бывший конюх и несостоявшийся лекарь вынужден отираться у забора с остальными жителями Плоскогорки.
Он углубился в лабиринт временных улочек. Заезжие трубадуры играли на мандолинах, соревнуясь в мастерстве и отточенности слога. После выступления они собирали щедро брошенные к ногам гроши и срывали цветущие поцелуи с уст очарованных девиц. Странствующий цирк разбил лагерь ближе к центру людского скопления. Жены артистов вбивали колья, ставя цветные шатры, тогда как их мужья давали первое представление, срывая жидкие аплодисменты. Атлеты легко поднимали крестьян за шиворот одной рукой, второй удерживая семидесятифунтовую гирю параллельно земле. Шуты скакали вокруг смеющихся детишек весело позвякивая бубенцами, прикрепленными к одежде и обуви. Факиры готовились к вечернему выступлению, осматривая булавы и проверяя смазаны ли те горючим составом. Борцы умащивали себя растительным маслом, чтобы сойтись в зрелищном поединке с высокими ставками. Акробаты балансировали на тонкой веревке, удерживая перед собой длинную жердь. Девушки, легкие словно перо, крутились юлой вдоль канатов, иногда запрыгивая в седла обученных лошадей. Дрессированные медведи понуро сидели в клетках, пока их охаживали кнутами. Сальва едва сдержал гнев при виде такого обращения с животными. Он с удовольствием сам прошелся бы по спине живодера нагайкой.
Но в чужой дом со своей правдой не идут. Поэтому он смирил норов и ушел, не став дожидаться открытия остальных аттракционов. Солнце медленно скрывалось за окоемом, наливаясь багрянцем, точно расплавленный желток окунули в кермес. К вечеру сквозь плотные ряды зевак стало не протолкнуться. Сальва послушно шел за людским течением. Ему на голову надели две цветочных короны из одуванчиков и маков как знак симпатии. Некоторые считали найденыша симпатичным, хоть и странным. Сальватору льстило такое внимание, и немного пугало. Он не привык быть заметным.
Гомонящий и уставший за день прибой вынес его к окраине бурлящей ярмарки. Здесь одиноко стоял шатер с подвисшей в воздухе и мерцающей надписью: «УНИВЕРСИТЕТ МАГИСЕРИУМА ВЕДЕТ НАБОР ОДАРЕННЫХ ЛЮДЕЙ». Литеры казались живыми. Постоянно трансформируясь и меняя форму, они преображались в иные языки, среди которых угадывались: рубленная клинопись гномов, неуловимое изящество эльфийской вязи и таинственные иероглифы архипилага Павшей Звезды. Посетители стояли возле палатки, не решаясь заглянуть внутрь.
-- Глядь-ка, плетцы пожаловали.
-- Да ну их. Зачаруют так, что вовек не отколдуешься.
-- Слыхал, как стерва-жена попросила мужа проклясть? Тепереча от пива у него понос и рвота.
-- Мужики, кто смелый? Кто зайдет в шатер, тому грош!
-- Не-е, за грош не пойду.
Сальва протиснулся мимо любопытствующих и заглянул в отделанный бахромой проем. Внутри приятно пахло розовым маслом. Обстановка была обычной. Пара сундуков поклажи, несколько табуреток да два человека, азартно режущихся в карты. Колода веером кружила над потолком, постоянно себя перетасовывая. Битые карты сгорали. Переходящие от одного игрока к другому козыри превращались в сотканных из дымки и инея зверей, соответствующих своей масти. При виде посетителя плетцы неохотно прервали игру, заодно отменив иллюзии.
-- Да, мы представители величайшего государства в мире – Магистериума. И да – если у вас есть магический талант, вы получите право стать гражданином этой страны, сказал рыжий паренек, только-только переросший отрочество.
-- А еще мы не продаем джинов в бутылке, - зло добавил его напарник, досадуя на то, что приходится отвлекаться от игры. - И нет у нас казанка золота на другом конце радуги. Приятель, мы не продаем любовных зелий, и не показываем фокусы. Хотя, если меня еще раз попросят стереть бородавку с гузна, клянусь Шестью, я покажу такой фокус, от которого твоя харя превратится в свиную. Или петушиную. Смотря, что ел на завтрак.
-- Понятно, почему сюда никто не заходит, - улыбнулся Сальва. Слова плетцов его не испугали, но вызвали интерес. – В Плоскогорке не часто проходят мероприятия такого масштаба, поэтому люди не знают, как вести себя с такими, как вы, и спрашивают то, что обычно хотят от ворожей.
--Мероприятия, говоришь. Наконец-то грамотный попался, – удивился рыжий. – В такой-то дыре просто чудо из чудес. Неужели мы сегодня наконец-то займемся делом, а Квидо?
-- Не спугни удачу, Матиес, - шикнул на него напарник. – Вдруг у него развитой дар? Мастер Шэлман платит сто талантов за людей с коэфициентом от пяти и выше.
-- И без тебя знаю! Да садись уже, друг. Давай сюда, к столу. Не пугайся этих штуковин, ладно? Мы сейчас наложим пару-тройку скан-узоров, и поглядим, что ты из себя представляешь. Ты же за этим пришел, верно? Хочешь стать плетцом, как мы?
-- Не знаю, - неуверенно сказал Сальва. – Мне было любопытно увидеть живого плетца. О вас я читал только в сборнике сказок.
У обоих сделались кислые лица. Сказания учили не доверять людям с даром. Истории преподносились лишь в одном ключе – плетцы обманывали людей, околдовывали жен и хотели съесть детей. Сальва был достаточно сообразительным, чтобы отделить правду от вымысла. Он понимал, что плетцы тоже люди, хоть и обладающие некой невиданной силой.
Его заинтересовало другое. Магистериум по площади территории занимал четверть южного материка, являясь самой большой страной в мире. Для Сальвы страна была такой же загадкой, как и способность этих двоих плести чары. Неплохой способ расширить знания о Фиале и его жителях.
-- Я не против пройти вашу проверку, - поспешно добавил он, чтобы сгладить ситуацию. – Расскажите о Магистериуме, пожалуйста.
-- Вот это разговор, - хлопнул в ладоши тот, кого рыжий назвал Квидо. – Задавай вопросы.
Плетцы сгустили воздух вокруг плотника, вытягивая из пустоты незримые нити и вплетая их в закольцованный узор, отдаленно напоминающий паутину. Линии вились подобно змеям, сплетаясь в узлы и петли. Для Квидо и Матиеса это было обычным делом, тогда как Сальва смотрел на творимое полотно заклятья во все глаза. Одно дело увидеть, как карты летают сами по себе, а буквы становятся так, как сами захотят. И совсем иное – застать процесс.
Сальва сидел, боясь шевельнуться, тогда как вокруг него плетцы создавали свое творение из пустоты. Они ставили заплаты и соединяли грани мостами. Узор рос и крепчал, обретая глубину. Конечно, он видел чудеса и ранее. Хтон творил их направо и налево. Но тогда чары давались мавке как нечто само собой разумеющееся. Лес был частью нее и разрешал использовать себя как той заблагорассудится. Плетцы же творили чистое искусство, создавая сложные картины основываясь на многолетних тренировках. Похоже на то, как он вырезал сову из полена, но быстрее и куда сложнее, чем казалось со стороны. Сальва понял, что хочет научиться перекраивать пространство и материю под свои нужды.
-- Что представляет собой Магистериум? – спросил Сальва у сосредоточенных адептов.
-- Кошмарный сон для врагов, выгодный союзник для друзей. Сложновато рассказать в паре фраз многолетнюю историю страны, ее законы и традиции. На это может уйти пара дней. Может ограничишься более точными вопросами?
-- Кто вами правит?
-- Хм, на это легко ответить. Магистериум не похож на остальные королевства Фиала. Последнего короля убили за то, что он считал плетцов выродками рода человеческого и приказывал прибивать наших братьев к крестовинам вверх ногами, оставляя на медленную смерть от истощения. Венценосный дурак даже не представлял, как много плетцов служило в его окружении и понял ошибку слишком поздно. Мы храним его черствое сердце как знак.
-- Знак?
-- Напоминание о том, кем мы были и кем стали, благодаря нему, - пояснил Матиес, заканчивая узор и вливая в него силу. По линиям пробежал разряд, пробуждая заклятье к жизни. – Мы никому не позволим диктовать свою волю. Пришло время плетцов. Наше время.
-- Кто же правит?
-- Парламент, - Квидо достал из сундука прозрачный кристалл и колбу. Налив в нее молочно-белый раствор, плетец бросил в емкость камень. Он протянул колбу Сальватору и тот взял ее, прижав к груди. – В парламенте всего четыре правящих партии, в каждую из которых входит двадцать пять могущественнейших плетцов страны. Мы зовем их палатами: Искр, Древа, Волны и Эфира.
-- В случае, если палаты не могут договориться, выбирается консул, не состоящий в парламенте, чтобы принять трудное и сбалансированное решение, - Матиес нахмурился, глядя на токи, проходящие по ленте, ткущей чары.
-- Консул, обладающий Даром?
-- Разумеется. Лишь плетец может рассчитывать на карьеру в политике.
-- На карьеру где бы то ни было, - ухмыльнулся Квидо, выбивая пальцами дробь по столешнице.
-- Но как же обычные люди? Кто они в Магистериуме?
-- Кому-то же нужно сеять и жать, - пожал плечами Матиес. – Штопать нам носки и нянчить детей. На большее они не годятся.
-- И всех устраивает такое положение дел?
-- Почему бы и нет. Парень, Магистериум строился не сразу. Нас брали на вилы, запуганные молвой крестьяне. Аристократы, кичащиеся кровью, такой же красной, как и у других, пытались взять свое мечами, а соседи с удовольствием отрезали жирные куски земли при любом удобном случае. Но знаешь, что я скажу тебе? Они остались в прошлом, а Магистериум, вот он. Виден на любом глобусе. И силен как никогда прежде.
Сказанное не удивило Сальву. Как бы не кичились плетцы своей уникальностью, они встроили иерархическую лестницу в систему. Только поставили в основание не значимость рода, а талант плетца. Интересно, какое количество бунтов неодаренных ежегодно переживает Магистериум?
-- Плетцы закладывают основу цивилизации иного рода и мысли, - продолжал вещать Матиес. – Кто знает, может мы станем свидетелями новой империи? Империи, которая учится на ошибках прошлого. Мы не станем перечить богам. Не станем строить башни до небес и нарушать естественный цикл вещей. Чародейские плетения опасны, но крайне полезны в умелых руках. Присоединяйся к нам и сам увидишь, сколь много может достигнуть плетец.
Империя и ее ошибки. Сальватор не знал о ней ничего кроме того, что последние две цивилизации людей пали, уничтожив два из четырех материка Фиала. Последний катаклизм произошел около двух тысяч лет назад, когда сами боги вынуждены были спуститься на землю и исправлять ошибку своих детей. Тогда же Астарта получила увечье, что изуродовало ее лик навсегда. Плотник не был уверен, что люди способны учиться на собственных ошибках, иначе как объяснить, что за каждым рассветом цивилизацию поджидал упадок?
-- Готово, - радостно сообщил Матиес. - Посмотрим, что же ты собой представляешь.
Плетец прикоснулся ладонями к узору. Зажглись связующие узлы, созданные, чтобы выявить магический талант испытуемого. Сальва почувствовал, как волосы на затылке электризуются и становятся дыбом. По телу прошло щекочущее покалывание.
-- Странно, -произнес Квидо все больше морща лоб. – Сосуд давно должен был изменить цвет.
-- А каким он должен стать? – спросил Сальва, стараясь сидеть смирно.
-- Да каким угодно. Спектр меняется в зависимости от предрасположенности объекта к одной из четырех палат. Искровики любят красный, волновики – синий. Дендриды предпочитают зелень. А Эфирцы, как мой коллега, делают раствор в своих руках прозрачным.
Сальва взглянул на колбу. Раствор оставался молочно-белым, как и раньше. За спиной задумчиво бормотал Матиес.
-- А что означает мой случай?
-- Хтон его знает. Я с таким еще не сталкивался, - пожал плечами Квидо. – Обычно мы всегда получаем какой-либо оттенок вне зависимости от предрасположенности человека. Лучше бы ты оказался волновиком. Их ужасно не хватает торговому флоту. Знаешь, сколько доставляется груз из Магистериума в Предел без плетца? Два месяца! И это я не говорю о…
-- Квидо! – пораженно воскликнул Матиес. – У него нулевой коэффициент!
Квидо моргнул, открыв рот. Плетец перевел взгляд на Сальву, затем опять посмотрел на напарника.
-- Да быть не может. Ты явно что-то перепутал в узоре.
-- Я что тебе - первокурсник, чтобы скан-узоры не сплести? Все верно, я тебе говорю.
Квидо подошел к пульсирующей вязи, закатав рукава. Погрузил в плетение руки, проверяя надежность цепей и точность расположения.
-- Вертикальная парабола симметрична темной окружности?
-- Да, хтон тебя дери, говорю тебе – не моя ошибка.
-- Стигмы Эа и Астарты?
-- Ослеп, что ли? Вплетены с обоих боков.
-- Обструктивные точки заземлены. Хм. Шестеро, даже и не знаю, что думать.
-- Что это значит? – спросил Сальва. У него создавалось впечатление, что он перестал понимать людскую речь и придется заново учить слова.
Оба с ужасом смотрели на плотника. Казалось еще немного, и они попятятся от него как от больного лепрой.
-- У тебя нулевой коэффициент, - почти шепотом произнес Квидо. – Ты не то что плетцом, даже живым быть не можешь. Все существа имеют ауру, ты - нет.
-- Понятно, - раздосадовано протянул Сальва, в голове уже рисовавший себе карьеру в Магистериуме.
-- Ты не понимаешь, - сказал Квидо. – Твое существование опровергает многие догматы, на которых зиждется наше ученье. Ты совершишь фурор! Тебе стоит поехать с нами. Только нужна клетка. Вряд ли другие плетцы смогут спокойно смотреть на пустого. Фанатики попытают тебя убить.
-- А кто-то захочет его украсть, - добавил Матиес. – Нужны узоры сковывания.
-- Эмм, - протянул Сальва, обеспокоенный таким поворотом событий. – Пожалуй я откажусь от поездки.
Плетцы недоуменно уставились на него. Это выглядело так, словно стул только что подал признаки жизни. Сальва пожал обоим руки и попрощался, в душе жалея, что дело не увенчалось успехом. Перспектива ехать в клетке подобно цирковому льву была не тем, чего он ждал от жизни.
-- Мы заплатим! Ты теряешь уникальную возможность побывать в Магистериуме, - крикнули ему в след, но Сальва уже опустил полог шатра.
В конце концов, ему еще так много предстояло увидеть на ярмарке.
***