Следующая. Тоже новая, тоже золотая – профиль остроносой женщины в шлеме, на обороте ладья. Следующая, серебро, свернувшийся в замысловатое плетение змеелюд, а может и Цамми-Дракон и три рогозины. Следующая, томпак, почти стертая и прокушенная насквозь, - не иначе особо подозрительным зверелым, – на аверсе тигриная морда с баками и окольцованными серьгами ушами, реверс – блочный лук и три стрелы. Еще одна, бронза, с квадратным отверстием по центру и странными клеймами, на незнакомом языке – эта реальной ценности здесь не имела, покупатель, расчувствовавшись, положил ее в довесок, как сувенир.
Ханнок перебрал их все, но Сойдана Кан-Каддаха так и не нашел. Самой перспективной кандидатурой показалась личина на серебряном квадратике с насечками. С тщательно вычеканенными морщинами, кожа туго обтягивает широкие скулы, княжий обруч прижимает к голове редкие волосы. Если и тут лесть, то какие же сушеные мощи позировали граверу? А потом химер разобрал-таки непривычные аксаны и умляуты над сиятельными буковками и понял, что это… Ксав-Уилаге, великий оратор Альт-Чеди, оплота Дома Дасаче. Правда, не Матоленим, а Летте, но везет же ему на встречи со знатью последний год! Понял бы что это огарок и раньше, да не ожидал, что у южан в ходу деньги одного из Великих Домов.
Драколень ссыпал монеты обратно в кошель и затянул ремешок. Интересно, а если бы они взяли ассигнациями, нашелся бы нужный портрет на одной из них? Змеелюд-антиквар порывался расплатиться ими, но Ханнок уперся и потребовал металл. Новомодным бумажкам он не доверял. А уже дома у Хал-Тэпа дедядя как бы невзначай оборонил, что на юге такие в ходу уже со времен распада царства. Зараза пятнистая.
Ханнок протер глаза. Хорошо, опять захотелось спать. Вроде бы солнце еще только встает, можно урвать еще часок-другой. Зверолюд посмотрел в окно, чтобы подтвердить мнение. И впрямь, светлее не стало – химерье ночное зрение – но в обесцвеченную ночную картинку стали возвращаться дневные краски. Пока что – еще совсем немного, намеками. Есть еще время, даже с учетом удлинившейся к осени ночи.
Химер клыкасто зевнул. И так и замер, с приоткрытой пастью, глядя в окно. Над коньковой балкой соседнего дома торчала дракозлиная голова. Знакомая, бледная, в круглых очках. Ханнок щелкнул зубами, с трудом удержался от того, чтобы схватить стоящий рядом с кроватью огнестрел. Вежливо помахал княжьему соглядатаю рукой. Бледный хмырь зло сморщил морду и пропал из виду.
"Сволочь. Теперь деньги перепрятывай - наверняка подсматривал как я ими любуюсь".
Сарагарец задвинул ставень обратно, привязал его накрепко шнуром. Лег обратно на кровать, такую широкую и удобную, словно специально сделанную под парнокопытных сонь, уже твердо зная, что сон на сегодня испорчен. Сейчас он встанет, и будет заниматься делом, только подумает, с чего лучше начать завтра поиск дохода, ведь…
---
Когда он к полудню вышел из комнаты, впервые за сезон – полностью выспавшимся, но с чувством легкого стыда от собственного слабоволия, то первым что увидел, была белая саблезубая морда. Снежный угрызец сидел на полу в верхней гостиной, как раз напротив двери в его комнату. Перед ним стоял столик с грифельной доской… а слева лежало седло. Причем не на лошадь, а как раз под самого Фрепа. За столом у окна работал с книгой и абаком дикий маг, невесть с чего предпочётший это место уюту и тишине собственного кабинета. Похоже, сверял доходы и расходы. Хал-Тэп одноглазо посмотрел на Ханнока, почти с нежностью, и перещелкнул костяшку на счетах в сторону увеличения.
- Грр. Урр. – сказал Фреп-Врап.
- Мой друг приветствует тебя этим прекрасным осенним днем и желает долгой жизни, процветания и отсутствия блох, - перевел огарок.