Закатный океан, остров Ноос
[1]
Правило у Адаманта и Антрацита было простое: за исключением боевой формы друг на друга не походить, причём сами его придумали, без участия Реганы. Создала этих витаморфов она из кристальных морских ежей, добавив формы какаду и пушистика. Антрацит, катившийся впереди чёрным шаром, успел нацеплять колючек, был ужален осой и ошпарен кислотной лягушкой, но сменить форму означало бы покрыть себя пятном позора более чёрным, чем он сам.
– Гар-рпии! – кричал Адамант откуда-то сверху, – гар-рпии!
Перелетев на другое дерево белым всполохом, он замолчал, что было предупреждением, и Регана остановилась. Вскинула руку, коснулась браслета, почувствовала: живодрев. Сразу поняла, обойти не получится: слишком старый, слишком опасный, слишком широко расставил сети. Щёлкая трещоткой, Адамант слетел вниз, белоснежный какаду исчез в оранжевой вспышке, из неё выкатился кристальный ёж, на прозрачных иглах потрескивали белые искры. Через мгновение преобразился и Антрацит: те же иглы длиной в руку Реганы, то же потрескивание, только кристалл угольно-чёрный. Адаманта она сотворила как усилитель – все десять карат, Антрацита как уничтожитель чар, на случай столкновения с более сильным магом.
– Не стоило тебе меня трогать, – говорит Регана, когда живодрев появляется, – не стоило…
На физическом плане он сплошь чёрный – и колья кроны, и крючья корней, и раздутая утроба ствола – будто дыра в ткани мира. Астральное зрение даёт более интересный вид: обилие нитей света, в основном зелёных и голубых, стремящихся одурманить и усыпить, опутать и притянуть жертву. Регана касается элариевой накладки на левом предплечье, с пальцев срывается шарик огня, проходит над иглами Адаманта, вырастает до огненной сферы. Красное вонзается в чёрное, разливается, но кора у живодрева крепкая, выдержала бы и жидкое пламя. Будь у Реганы в наличии лишь стихийное волшебство, пришлось бы попотеть, но в том-то и дело, что сфера огня не удар, а только подготовка к удару.
– Волчица, – выкрикивает она, – бей!
Появляется стальная бабочка, взмахивает мерно крыльями. Волчица – ещё один витаморф, гордость Реганы. Сотворила её из стилета трёхгранных, найденного пять лет назад у волшебного источника, несколько месяцев чары плела, пока металл не ожил. Голубой свет охватывает бабочку, преобразует, через мгновение к живодреву несётся стилет, охваченный голубым ореолом. Волчица входит в огонь, входит в кору, входит в астральное тело выродка. Живодрев ревёт, пронзённый болью, но боль для него лишь начинается: от ореола Волчицы вспыхивают астральные нити, голубое пламя бежит по ним к средоточию, к астральным узлам.
– Вот и всё, – говорит Регана, когда живодрев сгорает. – Адамант и Антрацит, проследите, чтобы не начался пожар.
Дальнейший путь прошёл без происшествий, уже через час были у хитиновой стены в человеческий рост, окружавшей Жемчужину. Взглянув на это образование с достаточной высоты, простой человек вряд ли бы что-нибудь понял, маг же рисковал лишиться чувств. От изумления. Ибо в оправу хитиновых стен была заключена животная клетка, увеличенная до размеров небольшого посёлка. Кисель цитоплазмы расходился своеобразными улочками, эндоплазматическая сеть петляла подобием запутанного переулка, округлыми домиками громоздились рибосомы, и так далее, и так далее. А в центре, ратушей за камнем стен, окружённое слоями прочных мембран ядро, узел и на астральном плане, и на физическом. В том, что вырастили Жемчужину не саламандры, Регана была уверена, оставались чёрные цверги, но то лишь гипотеза, ибо знаний об астральной магии цвергов, тем более чёрных, ничтожно мало. Сама изучать Жемчужину она и не пыталась – какое уж там, когда все силы уходят на защиту от астральных возмущений! – но щедро пользовалась знаниями, оставшимися в Астрале от саламандр. Пусть сохранились лишь фрагментарно, Регане было достаточно. Клетка представляла собой настраиваемый лабиринт – вот, что самое главное – с ней становилась доступной телепортация.
В толще хитиновых стен по всему периметру устроены комнаты контроля, укреплены кристаллическими плитами. Одну из таких комнат Регана превратила в телепортационную камеру, куда и поднимается, Волчица порхает следом, Адаманту и Антрациту наказано ждать внизу. Через несколько минут волшебница на месте – открывает шлюз, входит. Поперечная перегородка делит камеру на две части: в первой от входа склад и приёмный диск, во второй в ряд инъекционные коробы. Регана переходит в Астрал, смотрит узоры: свой, лабиринта и, самое главное, некроманта Самшита, которого предстоит перенести.
– Так, понятно, – говорит, вернувшись, Волчице, – слизняки, муравьи-крючники, белый коралл.
Берёт на складе банки с необходимым, проходит через арку к коробам, три раскрывает. В один вытрясает слизней размером с ладонь, в другой – муравьёв с красиво скульптированным телом, в третий отсыпает белого порошка. Перевод рычага отправляет содержимое коробов, сшитых из хитиновых пластин, в клетку, реакция начинается незамедлительно. Регана так до сих пор и не разобралась: то ли дело в некоем усилителе, установленном саламандрами, то ли в метаболизме Жемчужины, когда воздействие оказывает и крупица, а узор меняется от края до края в несколько мгновений. Впрочем, интерес праздный, на скорость и безопасность телепортации эти вещи не влияли.
– Готов? – спрашивает у Самшита в Эфире, где тот не старик, а шестирукий гигант.
– Бери в коготки, крылатая, – следует ответ, – неси через океан.
Перенести через Астрал из одной точки Эфира в другую проще простого, с Сущим сложнее, ибо конечный мир. Необходимо промежуточное звено, астрально-физический мост, и выход был найден: узор лабиринта. Основы лабиринтостроения, как и людской витамагии в целом, заложил великий Преор – не только волшебник, но и борец за свободу волшебства. Знал бы он, что теперь есть стандарт – маналит и эларий, теперь есть учёт – лабиринты вне описи подлежат уничтожению, как и маги, их создавшие. Наверное, когда-нибудь доберутся и до Жемчужины, но не скоро, ибо очень уж не похожа на стандартный лабиринт, совсем другой отпечаток в Астрале. По крайней мере, новая хозяйка острова Ноос на это надеялась.
Регана начинает заклинание, тянет нить света. От своего узора ведёт к узору Самшита, затем к лабиринту, от него снова к Самшиту, возвращается в свой узор. Структуры клетки подобны оркестру, Регана – дирижёру, рождают в единстве мелодию. Физическое тело Самшита, по сути, остаётся на месте, изменяются лишь координаты положения в пространстве и времени, и на приёмном диске он в той же позе, в какой находился до перемещения – сидит, скрестив по-южному ноги.
[2]
Самшит и Регана в её личном великом книгохранилище, расставляют кристаллы для игры в узор. Придумана эта забава всё тем же Преором, витамагом из витамагов, для витамагов же и предназначена, но можно и с некромантом сыграть, когда вариантов нет. Диск для игры вырезан из волшебного дерева, отполирован до желтизны, сеть игровых полей делит на дуги и квадраты. Десять кристаллов в линию со стороны Самшита, десять со стороны Реганы, у неё кристаллы в виде фигурок мехоморфов, у него – в виде боевых богомолов.
– Ай, да я, – спохватывается Самшит, – совсем забыл! Книгу же тебе для коллекции подыскал, весьма любопытный гримуар.
В деревянной ладони некроманта появляется оправленный в кость кристалл, протягивает.
– Мои благодарности, – Регана берёт осторожно, – и что бы я без тебя делала?
– Знамо что, – отзывается некромант с лёгкой улыбкой, – одичала бы.
На место расправы с живодревом Самшит пожелал взглянуть через Эфир, застыл на мгновение, скованный трансом. В отличие от витамагов, у некромантов транс простой, передвигаться сразу на нескольких планах возможности нет. В округлых глазах Самшита жёлтый отблеск, лицо изрезано морщинами, редкие седые волосы собраны сзади в хвостик. Окинув взглядом его невысокую, но прямую фигуру, Регана в который уже раз ловит себя на мысли, что не только правая рука от локтя, но и весь он как бы из дерева, такое создаёт впечатление.
– Ай, красиво, – сказал некромант, вернувшись из транса, – ай, любопытно!
– Ты об эфирном теле этого выродка, – спросила Регана, – или о том, каким образом я его уничтожила?
– И о том, милая, и о том. Кстати, в Ясене, этой столице живоделия, вывели новый вид страж-деревьев, тебе будет интересно узнать…
Звучит элегия «Нежные ночи» – лучшее произведение Зельды Лучистой, по мнению Самшита. Скрипнув деревянными пальцами, он передвигает кристалл, делает первый ход. На эфирном плане фигурку богомола накрывает серое облачко, превращает в прозрачную нить, нить раскрывает перед Реганой галерею образов. «Значит, издалека решил начать, старый плут, – думает она, – от самого, что называется, истока? Ну, что же, посмотрим…»
Заклинательница жизни и заклинатель смерти, узоры их переплёл четыре десятилетия назад проект «Изумрудная стрекоза». Предметом изучения была особая каста южан, шпионы-смертники, обладавшие способностью мгновенно умертвлять не только своё физическое тело, но и эфирное. Многих трудов стоило добыть смертников живыми, ещё больших – разгадать тайну их умения. Однако же разгадали: умение даровал паразит, живущий в спинном мозге, активный лишь на астральном уровне, да и там способный прятаться до невероятного искусно. На физическом плане, при достаточном увеличении, паразит имел вид прозрачной нити, почему и назван был червём астральным нитевидным. Сейчас воспоминания, эмоции и мысли Реганы меняли узор на диске, но видеть это мог только Самшит – в том и состояла суть игры. Регана, в свою очередь, понимала: стоит допустить ошибку в плетении узора, и один или несколько её кристаллов обретут статус метаморфа-смертника.
– Вот так, – прозванная Гарпией выдвигает пятый, шестой и седьмой кристаллы, на эфирном плане те вытягиваются ясенями.
Чем свежее переживание, тем более оно острое, а схватка с живодревом Самшита впечатлила. Бой он видел от начала и до конца, никаких сомнений, в Эфире след глубокий. Расчёт волшебницы оказывается верным: в центре диска поднимается чёрный исполин, от него расходится паутина чар...
Лучи Игнифера играли на надкрыльях шлюза, Регана раздвинула их простым заклинанием.
– Р-ревуны! Р-ревуны! – голова Адаманта высунулась меж листьев невысокой пальмы, – бер-регите честь!
– Кстати, о попугаях, как всё чаще называют южных пиратов, – сказал Самшит, – следишь за событиями у Мяо и Макуны?
– А какие там могут быть события? – удивилась Регана. – Сколько себя помню, у островов Мяо и Макуна всегда какая-нибудь возня, ибо выход из Водораздела, и точка не менее важная, чем залив Драконьей лапы, но почему-то считается, что более доступная.
– Ай, не скажи, сейчас там любопытно! – возразил некромант. – Несколько пиратских братств объединилось под стягом Неразлучников, возглавил рейд Лим, известный заклинатель Ветра.
– Подожди-подожди, – изогнула бровь Регана, – насколько помню, Лиму ещё нет и двадцати, и уже стал во главе эскадры?
– О том и речь, милая, о том и речь, – покивал Самшит. – Только послушай, какую штуку они придумали…
Постукивая деревянными пальцами по диску, Самшит разворачивает галерею образов, ведёт дорожка в город Ясень – крупнейшую исследовательскую базу Живого леса. Там Регана проходила практику по астральной магии, наиболее яркие воспоминания связаны с фигурой наставницы Агаты.
– Ай, чувствую, у тебя уже готова западня, – вздыхает некромант, – но делать нечего, мой ход.
Два крайних кристалла некроманта передвинуты вперёд на поле, в Эфире превращаются в агаты, по левой и правой дуге диска расходятся живые пятна.
– А как же, – улыбается Регана, – у меня западня на западне!
Основной мотив узора ей уже понятен: флора и фауна, в этом русле партия и будет развиваться. Над ходом размышляет долго, правое запястье в жесте концентрации прислонено к губам, кончики указательного и большого пальцев соприкасаются. Останавливается на том, что соединяет первый, второй, третий и четвёртый кристаллы неразрывной линией, дабы следующим ходом преобразовать в лабиринт. Риск, конечно, большой, зато ясени можно будет перебрасывать сразу в стан врага, через три хода они как раз вырастут до страж-деревьев. Вкупе с живодревом атака должна выйти сокрушительной.
Несмотря на статус друга, лучи – жёлтый, голубой и оранжевый – проверили Самшита тщательно, только после этого разошлись плиты, открывая ступени лестницы.
– Усилила, ай, усилила – насквозь прожигает! – погрозил деревянным пальцем некромант, полузакрытый глаз, вырезанный на деревянном же предплечье, мигнул зелёным.
– Если только самую малость, – пожала плечами Регана. – Просто ты давно ко мне не заглядывал.
Спустились к высокой, но узкой двери, одинаково хорошо укреплённой и в Сущем, и на эфирном плане, и на астральном. Спорхнувшая с плеча Реганы Волчица заполнила углубление своеобразной замочной скважины, в Астрале прозвучала мелодия, и дверь открылась.
– Прошу, – прозванная Гарпией повернулась к некроманту, сделала приглашающий жест. – Если не возражаешь, то начнём, по традиции, с игры в узор...
Скрытых линий на диске больше не осталось, Самшит смотрит на вязь узора, качает головой:
– Разбила, суровая, на голову разбила!
– Ещё партию? – предлагает Регана с хитрым прищуром.
– Нет, прервёмся, – качает головой некромант, – пришло время поговорить о серьёзном.
– Она снова меня ищет? – спрашивает Регана просто, ибо давно уже догадалась, кто срочному визиту Самшита причиной.
– Кажется, да, – кивает некромант, – но полной уверенности нет.
– Ладно тебе, не ходи вокруг да около, – Регана выбивает по диску дробь, – излагай.
[3]
Порой Регана завидовала способности некромантов без труда входить в состояние так называемого правильного сна. Вот и сейчас Самшит в блаженной пустоте, а она уснуть не может, всё плетёт узор из мыслей, эмоций и воспоминаний, как будто не на мягком ложе, а перед игровым диском. Впрочем, так и есть, только партия совсем другого свойства, совсем другого свойства противник...
Зелёный мор распространялся по Луту быстро, в считанные часы охватил пристань и прилегающие части города. Однако, не менее быстро действовали и витамаги: используя все доступные лабиринты, стянули к южной столице лучших алхимиков, лучших некромантов, и лучшие из астральных магов, конечно же, тоже были здесь. Элементы астральной магии одинаковы и для людей, и для саламандр, но принципы построения заклинания, тон мелодии, отличаются в корне, в чём и состоит сложность создания контрчар. Яд зелёных колибри успел заполнить две трети города, прежде чем заклинание саламандр удалось распутать, затем снова переплести, но уже в противоядие. Одним из лучших витамагов в том противостоянии чар была Каванга – родная сестра Зельды Лучистой, тётя Реганы.
– Так ты выжила? – сказала она племяннице, когда явилась в сопровождении свиты в их дом. В голосе ни капли сочувствия, как и во взгляде вытянутых, зауженных кверху глаз.
– Да, – сказала Регана тихо, будто оправдываясь, живые цветы ожерелья трепетали от её боли и страха.
Каванга продолжала племянницу рассматривать, как если бы увидела удивительное насекомое, а в груди Реганы впервые по отношению к тётке колыхнулось что-то горячее. Тогда она толком и не поняла, что же именно, но теперь знала – это начала переплетать их узоры ненависть.
Устав ворочаться с боку на бок, Регана одевается, спускается на рабочий ярус. «Словно в себя саму спускаюсь, – думает она, – на более глубокий уровень». Работа помогает, работа отвлекает, но ненадолго – воспоминания проникают и на глубину, обрушиваются валом, подобно потоку, перехлестнувшему через плотину.
Когда не стало родителей, Регану хотел забрать к себе Эрих, дедушка со стороны отца, но Каванга решила иначе.
– У девочки дар, – заявила безапелляционно, – а даром пренебрегать нельзя.
Так Регана попала в женскую магическую школу на острове Барба. Сказать, что устав школы был суров, не сказать ничего: никаких игрушек, никаких сладостей, никаких украшений, а ещё ученицам выбривали наголо голову, что подействовало на Регану в день прибытия, как заклинание оглушения. Врагами в классе она обзавелась быстро, но больше всего доставалось от наставницы Анкобры, и выглядевшей, и одевавшейся как мужчина. Как узнала Регана позднее, достаточно для этого повзрослев, на острове цвела пышным цветом однополая любовь, и, в общем, с наставницей ей не повезло крупно. Так же не повезло и с наставницей Агатой, когда проходила в Ясене практику, и только тогда она поняла, только тогда разглядела за мужеподобными фигурами наставниц змеиную улыбочку Каванги.
Регана крутит астральную сферу, проверяет, в порядке ли узор лабиринта, но думает об узоре другом – узоре мира. В тот самый день, когда Лут был отравлен зелёным мором, она почувствовала, что мелодия мира искажена, изломана, и жизнь свою поклялась положить на то, чтобы исправить, превратить Диссонанс в Гармонию. Как же была удивлена, узнав в своё время, что Диссонанс – закон, а не нарушение.