РАССКАЗ
Мао Чан дернул на себя калитку, привязанную к покосившемуся столбику веревочкой, поседевшей за годы своего существования. Не нужно было ему этого делать. Ограда начала крениться, немного задумалась и рухнула, подняв облако пыли. Друзья успели отскочить, хотя, если бы и не отскочили никакой беды с ними не произошло бы. Но вначале был страх! То, что считалось оградой, тут же рассыпалось в прах и труху. Мао Чан и Тромб, как зачарованные, глядели на творение рук своих. Неужели это сделали они? Из очарования проделанной работы их вывел сиплый голос, который прозвучал как бы из погреба.
- Вот ю хотеть?
Из-за приоткрытой покосившийся двери выглядывала большая голова с копной бурых волос, в которых застряли куриные перышки. Может быть, у аборигенов это такое украшение?
- Дедушка! Далеко ли отсюда до Москвы?
- Какой я вам есть грандфазэ? – проскрипел он. – Мне есть…
Он поскреб скрюченными пальцами пятерни в голове. Из волос посыпалось.
- Мне есть сорок с хвостиком. Ай спик только на рашн. Ю андэстэнд рашн? Ай нот андэстэнд иностранный лянг. Вот так-то!
- Моску есть далеко.
- Моску? Моску есть нон далеко.
Он махнул рукой в ту сторону, где, по его мнению, должна быть Москва. Есть хандэр с центами лье. Андэстэнд?
Тромб смачно выругался.
- Хандерт мы пешком не одолеем никак!
- Майм нэйм ис Джон,- проскрипел большеголовый уродец, глядя на них снизу вверх. На нем были шорты, сшитые из наволочки, и футболка с клыкастым монстром и надписью славянской вязью «Ай лав Чина!». Левый край футболки был заправлен в штанину. Он вытянул пятерню с расширенными кривыми пальцами. Мизинец был длиннее безымянного пальца. Мао и Тромб осторожно пожали его пятерню.
- Ай хилф ю! – гордо заявил Джон.
Открыв рот с черными кривыми зубами, он затолкал по два пальца каждой руки. Он что их собирался откусывать. Друзья отвернулись и зажмурили глаза. Зрелище было не для слабонервных. Он засвистел. На крыльце из двух прогнивших досок появились два существа такие же большеголовые с отвисшими животами. У того, что был постарше, зеленая сопля свешивалась до подбородка. На младшем были обуты кроссовки на шерстяные мохнатые носки. Из всей одежды на них были только набедренные повязки.
-Это мой чилдрен! Вован и Володик,- представил их Джон.
- Прелестные дети! – пробормотал Тромб.
Мао икнул.
- Копия меня. Умные как…
Джон попытался подобрать сравнение. Поскреб затылок. Потом понял, что это безнадежное дело и махнул рукой. И так сойдет!
- Довезут вас до Моску!
- У вас есть автомобиль?
Лица друзей вытянулись.
- Йес! В смысле есть. Ну, то есть есть, имеется в наличии.
Потом он замер на месте с вытянутой вверх рукой:
- Сыны отечества! Карету мне! Карету! Полцарства за коня!
Вован и Вовик побежали в полуразрушенный сарай, опрокинули на землю ворота и оттащили их в сторону. Действительно, в сарае стоял ржавый «москвич».
- Он на ходу? – засомневался Тромб.
Джон кивнул.
- ОК! На резиновым.
Пацаны между тем выкатили раритет из сарайки. Друзья с опаской приблизились. Стекол не было, как и зеркал, фонарей и номеров. Заглянули во внутрь. Вместо заднего сидения лежал деревянный настил. Впереди было сидение только для водителя.
- Неужели вот это еще может ездить?
- Еще как! – с воодушевлением воскликнул Джон. – С ветерком!
И неожиданно запел:
- Мы поедем, мы помчимся
На оленях утром ранним
И отчаянно ворвемся
Прямо в снежную пургу.
- Вот только пурги нам и не хватало для полного счастья? – вздохнул Мао. – Заводится, надеюсь, не с толкача?
- Обижаешь, мистер!
Пацаны выкатили машину.
- Эй! – прикрикнул на них Джон. – Тару вытащите!
Ребятишки открыли капот. Он был забит пустыми бутылками.
- А где же двигатель? – опешили друзья.
- Двигатель сдан на металлолом. Нам за него целый мерзавчик с боярышником дали. Вкусная – спасу нет! – лепетал Вован.
- Что ты несешь, идиот? – рассердился папан.
Бутылки выбросили на траву. Джон вывел из сарайки большого круторогого козла. Пацаны надели на него хомут, к нему прикрепили оглобли и вывели поводья в машину.
- Готово, господа! – торжественно провозгласил Джон. - Милости прошу к нашему «москвичи».
- Может быть, всё-таки пешочком потрюхаем? – с тревогой спросил Тромб.
- Знаешь, дружище, русскую пословицу «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти»?
Они вздохнули и забрались на заднее сидение, куда Вовик предусмотрительно уже бросил соломки.
- Ета…
Джон топтался возле машины.
- Надо бы договориться на счет, ну, мани-мани!
- Само собой!
- А то затраты как никак! Амортизация! Опять же пацанов напрягаю, а то бы они картошку пололи!
Мао протянул денежку.
- Тысяча устроит?
- Это что такое? – удивился Джон.
Мао подумал, что абориген никогда не видел денег, вполне довольствуясь натуральным хозяйством.
- Это тысяча рублей, - терпеливо объяснил он.
- Так!
Джон побагровел.
- Выйди-ка!
- На минутку!
Мао выбрался из машины.
- Пойдем!
Они прошли через огород, буйно заросший чертополохом, и остановились перед покосившимся дощатым сортиром.
- Но я не хочу! – воскликнул Мао.
- Смотри!
Джон осторожно открыл дверь и подпер ее чуркой. Весь туалет был обклеен рублевыми купюрами.
- Хорошие обои! Красивые! Сядешь, нависнешь над толчком и созерцаешь. И начинают тебя посещать философские мысли: о бренности земного богатства, о том, что не в деньгах счастье. И больше нужно думать о душе. И всего-то ушел мой дневной заработок, когда я работал сторожем на местной стройке. Мне и денег-то их поганых не очень было надо. Зато сколько я пиломатериалу спер, гвоздей, разного инструмента. Ведь как у нас в Московии говорят: «Что охраняешь, то и имеешь». За это меня и уволили. Зарылся, говорят, Джон. Воровать, конечно, можно и нужно. Тем стояла, стоит и будет стоять великая Московия. Ну, ладно бы на себя, а то за фунфырики стал загонять охраняемое добро.
Он привалил двери на место.
- Идем дальше!
Зашли в сарай.
[IMG]file:///C:/Users/D683~1/AppData/Local/Temp/msohtmlclip1/01/clip_image001.gif[/IMG]
Чем выше Егор поднимался в горы, тем счастливее чувствовал себя.
И вот он стоит на вершине. Под ногами его лед. Ветер со свистом обдувает его почерневшее лицо. «К черту я снимаю свой костюм английский»,- вспомнил он. Это стихотворение дочка учила к уроку, и красивые слова остались в его памяти. Он быстро разделся, расшвыривая одежду.
- О! О! О! – взревел он.
Это было счастье. Он спустился с вершины. Когда он поднимался, то заметил вход в пещеру. И еще тогда решил, что поселится в ней.
Ночь пролетела, как одно мгновение.
Егор проснулся с восходом солнца свежим и обновленным. Слегка била утренняя дрожь. Он вышел из пещеры и долго смотрел на восход солнца. Потом его ноздри быстро задвигались. Он опустил взгляд и вскоре увидел следы, которые цепочкой уходили за скалу. Встав на корточки, он долго обнюхивал след. Это были следы горного козла, самки, которая прошла здесь совсем недавно. Это была крупная особь. Егор пошел по следам. И вот ветерок донес до него запах козы. Она была совсем рядом, хотя он еще не видел ее. Он стал тихонько подкрадываться. Коза лежала под большим черным камнем. Переход утомил ее, и она тяжело дышала. Что же заставило ее подняться так высоко? Егор подкрался еще ближе, и когда оставалось не более шести-семи ветров, резко рванулся вперед. Коза успела вскочить на ноги. В глазах ее успел мелькнуть смертельный страх. Видно ей и раньше приходилось встречаться с человеком, и она знала: где человек, там смерть. Путь к бегству ей преграждал камень, под которым она так неосторожно отдыхала. Его схватил ее за кольцом извивавшиеся рога. Повалился на нее, коза упала на бок, и тогда он резким движением свернул ей голову. Животное дернулось и затихло. Егор огляделся. Кажется, вот этот подойдет. Край камня был достаточно острым. Он распорол камнем шкуру по животу, а дальше уже разделывал тушу руками, вымаравшись в крови до самого подбородка. Внутренности, голову и обломанные конечности он отбросил в сторону. Услышав запах крови, уже кружились над головой два стервятника, нетерпеливо дожидаясь, пока это двуногое существо удалится. Разделав тушу, Егор взвалил ее на плечи и отнес в пещеру. Тут же летучие хищники с громким криком набросились на остатки. Что бы там ни утверждали, а нет ничего лучше теплого сырого мяса, пропитанного живой кровью. Он насытился до икоты. Даже не стал подниматься. По телу разлилась приятная теплота. Однако на всякий случай – мало ли что! – закрыл вход в пещеру большим камнем. Теперь крупный хищник сюда уже не проберется. Расстелил шкуру и мгновенно заснул.
О том, сколько прошло времени, он не думал. Он чувствовал себя счастливым. И иной жизни для себя не представлял. Большую часть дня теперь он охотился, карабкался по снежным склонам, а с наступлением темноты крепко засыпал. Он стал частью гор. А больше ему ничего не было нужно.
- Вот ты куда забрался, молодчина! На этот раз ты перещеголял самого себя.
Егор открыл глаза. Может быть, это сон? Перед ним стояла Нина, уперев кулаки в бока. Потом она протянула руку к его лицу, ухватили за нос и помотала его голову из стороны в сторону. Очень остроумно! Выходит, это всё-таки не сон. Он протяжно завыл. И в этом вое было столько звериной тоски!
- Ну, хватит! – строго сказала она. – Я обыскалась тебя! Что ты такую даль забрался? Я уж думала вернуться назад.
Она раскрыла объемный рюкзак.
- На! вот! Одевайся! Господи! А какая вонища! Как здесь можно жить? Только эти шкуры мы оставим здесь! Да-да! И не смей мне перечить! Да ты уже всех знакомых обеспечил ими.
Через сутки они спустились вниз. Ночевали в маленьком отеле. Ночь была восхитительной. Впрочем, иначе и не могло быть. Нина гладила его мохнатую грудь и нежно ворковала:
- Помнишь, как ты спустился в город, схватил меня и поволок в горы. Не знаю, как я тогда не умерла от разрыва сердца!
- Ну да! Проснулся инстинкт. До этого я жил совершенно один. И даже не понимал, что мне нужно. Но потерял всякий сон и аппетит. И как только я увидел тебя, меня как будто ошпарило кипятком. Я не отдавал себе отчета, что я делал. Всё делал, как в бреду.
- Потом я тебя уговорила спуститься и пойти в загс. Хотя уговорила – это слишком смело. Ведь ты тогда мог только рычать и выть.
- Да! А у меня же не было никаких документов. Ни имени! Ничего!
- Ой! Кого мне только тогда не пришлось задействовать! А так много я ни врала никогда в жизни. В одной конторе я говорила, что ты плыл на корабле по морю, и корабль потерпел кораблекрушение, и спасся только ты один. Другим я врала, что тебя обокрала в поезде. Третьим…
- Ну да! И заставила меня бриться по три раза в день.
- И питаться не только сырым мясом! А каких трудов мне стоило научить тебя пользоваться столовыми приборами!
- Ох! много я тебе нервов вымотал!
Уснули они под самое утро. Совершенно счастливыми. В маленьком отеле, который стоял у подножья горы. Той самой горы, куда ежегодно на несколько дней убегал Егор, и откуда его неизменно возвращала вниз Нина. Находила, куда бы он ни забрался, и возвращала.
- У нас снова те самые сумасшедшие,- сказала жена хозяину отеля за ужином. Ужинали же они обычно очень поздно, когда посетители расходились по своим номерам.
- Да какая разница! – сказал он. – Если они оставляют такие чаевые! И ведут они себя очень спокойно.
И он положил в свою тарелку еще один кусок еще теплого, с кровью, сырого и совершенно несоленого мяса. Кажется, это было мясо горного козла.
Летняя ночь. О вечном шепчут листья над головой. Где-то далеко стучит поезд. Она кладет ему руку на локоть.
Он курит. Белая струя, как млечный путь, разрезает ночной мрак.
- Ваня! Какая чудная ночь! Как пахнет травами! Ведь замечательно же! Правда же?
- Ну, и чо?
- Если бы я была птицей, я сейчас бы взвилась в небо, полетела туда к звездочкам!
- Ну, и чо?
- Ты мне хочешь что-то сказать? Ванечка! Я же вижу, ну, то есть не вижу, конечно, но чувствую, ты мне что-то хочешь сказать.
- Чаво это?
- Ну, что ты, в общем…
Девушка замолчала. Картина звездного неба была великолепна. И верилось, что в мире существует чудо.
- Чо я-то?
- Ну, что ты меня, Ваня, в общем…
- И чаво?
Она погладила его по плечу. Какой он сильный и добрый! Вот только не очень догадливый.
- Ты меня, Ваня… Ну, подсказываю! Первая буква Л! А дальше сам! Ну, Ваня, что дальше?
Ваня задрал голову вверх и с силой выдохнул белую струю дыма. Звезды его не интересовали.
- А вторая буква Ю. И получается ЛЮ… Ваня! Ваня! Смотри! Звездочка падает!
Она протянула руку вверх. Ваня отшвырнул окурок, проследил за траекторией его полета.
- Ну, и где?
- Да вон же! Вон!
- Ну, и где вон!
Девушка показывала на небо. Рука ее медленно двигалась вслед за падающей звездой.
- И где вон?
- Да вон же!
- А! ну-ну!
Он сморщил лицо. Но девушка это не увидела, потому что она смотрела на небо, а не него.
- Видишь теперь?
- Ну, вижу!
- Ваня! Есть такая примета: когда падает звездочка, нужно закрыть глаза и загадать желание.
По традиции капитанов, вернувшихся на базу с орбиты, после отчета спрашивала:
- Что там с желаниями?
Это было самое интересное. Порой такие были желания, что все на базе на некоторое время впадали в столбняк.
- Вам, Эрл, в этот раз повезло! Вы проходили над Россией.
Капитан кивнул.
- Ого!
Любят русские халяву. Куда уж там американцами с европейцами и азиатами до них! Если исполнять все желания, то никаких ресурсов и времени не хватит. В дело вступал лототрон. Каждое желание получало кодовый номер.
Крутился барабан и вылетал только один счастливый шарик. Тут расшибись в лепешку, а желание выполнять нужно, каким бы оно ни было. Впрочем, обычно какая-нибудь легко исполняемая рутина: «Хочу стать миллионером!», «Хочу стать поп-звездой!», «Хочу, чтобы меня поцеловала Маша!», «Хочу, чтобы выздоровела мама!»
- Что там у тебя, Эрл?
- Ваня Сидоров из Грязного Локтя.
- Повезло Ване Сидорову! Наверно, хочет танк, чтобы рассекать по Грязному Локтю!
- Давай своего Ваню Сидорова!
- Командир! Но… понимаете…
- Что случилось?
- Мы должны отказаться.
- Это невозможно! Ты же знаешь! Мы должны выполнять! Не нами это придумано!
- Посмотрите сами, командир!
- О1 Дьявол!
На экране высветилось Ванино желание.
- Ох, и скотина этот Ваня из Грязного Локтя!
«Странный он какой-то, Ванюшка. Не пойму я его. То мне кажется, что он любит меня. Иногда так посмотрит, что я уверена, что он любит меня. И если бы не любил, он со мной бы не встречался. Но порой в его взгляде такое, что мне становится не по себе. Так посмотрит, как кипятком обольет. Вроде того, что он убить меня хочет или сделать мне очень больно».
Маше было грустно и тоскливо, как никогда. Она сама не могла дать отчета, почему на нее навалилось такое, что весь свет не мил и такое ощущение, что жизнь закончилась. Она подошла к пешеходному переходу, даже не поглядев по сторонам. Но водители всегда здесь сбрасывали скорость и останавливаюсь, даже если пешеход еще не вступил на «зебру».
Маша дошла до середины дороги. С той и другой стороны послушно застыли автомобили, пропуская неторопливых пешеходов, чувствующих свое превосходство над автомобилистами.
Лучше этого никогда и никому не видеть. Маша оторвалась от земли, пролетела несколько метров и упала у края дороги. Пешеходы, видевшие это, застыли в ужасе. Женщины визжали. Кто-то закрывал лицо руками, боясь смотреть на страшное зрелище. Выскочивший из «Рено» низенький мужчина был бледен, его всего трясло.
- Я не хотел! Я не хотел! Я не хотел! У меня тормоза отказали. Я тормозил. Честное слово тормозил! – бормотал он непрестанно.
Взгляд его перебегал с одного на другого. Он опустился на корточки, закрыл руками лицо и зарыдал. Плечи его тряслись. Потом он как будто что-то вспомнил.
- А что там с девушкой? Она как?
И сверху чей-то злой голос:
- Что может быть после такого удара? Она мертва. Вы же неслись на полной скорости.
[IMG]file:///C:/Users/D683~1/AppData/Local/Temp/msohtmlclip1/01/clip_image001.gif[/IMG]
Собственно, я мог бы отдыхать всё лето. Я так бы и поступил. Но даже отдыхающих должен время от времени чем-то кормиться, платить хозяйке за угол и позволять себе элементарные платные радости. Ни на то, ни на другое, ни на третье у меня не имелось ни копейки.
Делать я ничего не умею, а вагоны разгружать не хочу. Поэтому оставался единственный путь, и путь этот привел меня в облоно.
Сказать, что мне там обрадовались, значит, ничего не сказать. Если бы мне предложили коньячку с шоколадными конфетами, я бы ничуть не удивился. Но – увы!- заведение было не настолько богато, чтобы позволить себе вообщем-то чуждую для нашего образа жизни западную роскошь. Так матушка не встречает после многолетней разлуки сына-оболтуса или лидеров большой восьмерки в столице всё менее развивающегося государства, как встречали меня. На меня сбежались посмотреть, как на смотрины. Прекрасные гурии тараторили без умолку и пытались усыпить мою бдительность.
Завоблоно смотрел на меня, как на восьмое чудо света, и предлагал все возможные земные блага, как то: районный коэффициент, коммунальное жилье, подъемные, аванс и даже скидки по оплате ЖКХ.
Я выбрал Чернореченск, потому что это был самый дальний угол области. А чем дальше, тем, известно, заманчивей.
Городок этот замечателен тем, что в нем нет ничего замечательного. И если вам не повезло побывать в Чернореченске, значит, вы избежали массы ненужных впечатлений.
Здесь меня ожидал столь же радушный прием. Но прелестных гурий заменила пожилая инспекторша кадров, правда, улыбающаяся постоянно и не без кокетства.
Мне предложили среднюю школу номер три. При этом и.о. и инспекторша как-то странно переглянулись между собой, что должно было бы насторожить меня, но не насторожило по причине полного безразличия к дальнейшей своей судьбе.
Мне даже предложили подвезти, но я отказался, изъявив страстное желание познакомиться поближе с родным с сегодняшнего утра городком.
В первом же ларьке я купил на последние деньги бутылку со слабоалкогольным, но хорошо снимающим последствия вагонной ночи и при этом оставляющим запах тропического фрукта напитком. Утолив жажду, я бодро направился к месту моей предстоящей педагогической славы.
Разумеется, в школе полным ходом шел ремонт. Детишки городили новый забор и окрашивали его в ядовитый зеленый цвет. Технички носили ведра с краской и известкой с первого этажа на второй и со второго на первый, и все поминали какую-то Катю, которая куда-то ушла и чего-то должна была принести.
Стараясь не замазать помятые брюки, я пробрался на второй этаж в кабинет директора. Это был импозантный мужчина лет этак, с золотыми зубами и намечающейся плешью.
Он долго тряс мою руку, приговаривая:
- Это хорошо! Это хорошо!
Я улыбался, соглашаясь с ним, что тоже в этом не нахожу ничего плохого.
- У нас, понимаете, учительница ушла в декретный отпуск. Женщины…
И тут же неожиданно директор предложил:
- А пойдемте я покажу вам рабочее место!
И как-то посмотрел на меня. Меня бы передернуло, если бы не моя природная деликатность.
- О! конечно! Конечно! – закивал я.
Сдалось мне это рабочее место! Вы что же думаете, что я буду все эти летние благодатные деньки корпеть над реставрацией наглядных пособий времен Очакова и покорения Крыма? Как бы не так! Вы поставьте меня на денежное довольствие, выдайте обещанные подъемные… Надо было как-то деликатно перевести разговор в это русло.
В холле нам повстречались стайки ребятишек, опрятно одетых, с ранцами и портфелями. Я с хозяйской озабоченностью проговорил:
- Что-то много у нас осенников!
- Это не осенники,- сказал директор. – Это шестой «В». У них продолжаются занятия.
- Как так? – удивился я. – Но ведь сейчас каникулы!
- Они провинились. И поэтому будут заниматься всё лето.
Я тут же хотел сказать о нарушении закона, о том, как подобное могут терпеть родители… И как это вообще целый класс может оказаться нарушителем? Они что… всем классом три месяца подряд не посещали учебных занятий? Но взглянув на директора, прикусил язык. В его лице было что-то такое нечеловеческое, бестиальной. Представляю, как его боятся ребятишки. Да и взрослые. Такой рявкнет и, пожалуйста, отправляйтесь стирать штанишки.
У меня отпала всякая охота напоминать о подъемных. Уж перебьюсь как-нибудь с полмесяца. Есть же, в конце концов, в городке помойки? А чем бродячие дворняжки лучше меня?
- Вот ваш кабинет!
Директор распахнул двухстворчатую дверь. Мы вошли в просторный зал с наклонным полом и сценой.
- Извините,- сказал я,- я не артист, не музыкант. Я учитель русского языка и литературы.
- Я знаю.
Директор так взглянул на меня, что сразу же пропала всякая охота возражать ему.
- Вон видите доска перед сценой!
Действительно, перед сценой стояла небольшая зеленая доска.
- Можете вести урок перед доской. Но поверьте мне, лучше это делать со сцены.
- Хорошо!- кивнул я.
- Пройдемте на сцену!
Мы поднялись. Директор указал на дверь.
- Это ваше подсобное помещение.
- Нет! погодите! – рассмеялся я. – Это даже не смешно. Зачем мне всё это?
В пыльной с высоким потолком подсобке на витражах лежали стамески, молотки, зубила, дрели, какие-то бакулки, шкатулки, гайки, шайбы и прочий трудовой скарб.
Директор, стоявший ко мне спиной, стал медленно поворачиваться. Я, будучи далеко не смелого десятка, попятился к дверям.
- Сейчас будет звонок! На ваш урок! Вы поняли меня?
- Хорошо! – кивнул я.
Директор, проходя мимо, щелкнул меня по носу. Это было забавно. И я осмелился.
- Знаете, у меня ни копейки. Я кушать хочу. Мне сказали, что подъемные… Авансик хотя бы.
Директор, не поворачиваясь, сказал:
- Готовьтесь к уроку! Готовьтесь, голубчик!
И вышел. Я постоял какое-то время в подсобке и вышел следом за ним. Прошел по коридору к парадному крыльцу. Хорошо, что хоть есть сигареты. Может быть, хоть табак приглушит чувство голода. Я отошел чуть подальше, стал за толстое дерево, надеясь, что здесь меня не заметят. Когда я прикурил сигарету, раздались голоса. Мимо меня проходили девушка с юношей. Судя по всему старшеклассники, и шли они из школы. На девушке всё было салатного цвета: кофточка, узкие брючки, сандалики, носочки, заколка в волосах. Даже глаза у нее, кажется, были салатного цвета. Юношу я не успел разглядеть, потому что в это время они поравнялись со мной. А я, надо вам сказать, имею привычку летом в жару носить меховую шапку. Нет, я не панк, не хиппи, не для понтов. Но это еще меня кочевники научили: в летний жар носить теплый головной убор, тогда тебя не хватит солнечный удар. Шапка – единственная моя ценность в жизни. Больше ничего у меня нет: ни угла, ни семьи, ни родственников, ни друзей. Нет! когда-то это всё у меня было. Но это в той жизни, в которой я уже давно не живу. Поэтому, когда девушка сорвала с моей головы шапку и они бросились бежать, я кинулся вслед за ними, истошно вопя:
- Отдайте! Прошу вас, отдайте!
Я бежал быстрее их, и расстояние между нами неумолимо сокращалось. Они тоже понимали, что рано или поздно я их догоню.
- Бросьте шапку! Негодяи! – закричал я им. – Вы мне совершенно не нужны! Мне нужна только моя шапка!
Девушка бросила шапку. Я поднял ее с земли и стряхнул пыль о свои брюки. И направился на урок. Когда я вошел в зал, дети дружно поднялись из-за парт. Перед каждым на парте учебник, тетрадь и пенал. « А что же всё-таки изучают в шестом классе?» Я постарался вспомнить. Но из этого ничего не получилось.
- Как вы уже догадались,- громко заговорил я, широко улыбаясь и стараясь изо всех сил понравиться им,- я буду вести у вас русский язык и литературу. Нет! не вести, а изучать вместе с вами.
Дети, не сводя глаз, смотрели на меня. У каждого идеальная посадка. Ни звука. Какие дисциплинированные дети! В чем же они могли провиниться, что их так жестоко наказали, лишив летних каникул. Но сейчас я спрашивать об этом не буду.
- Ну, что же, ребята! Давайте откроем тетрадки!
Дети, как по команде, раскрыли тетрадки. И снова застыли. Да! Порядочек армейский!
- А теперь запишем дату и тему сегодняшнего урока!
Дети достали авторучки. Я повернулся к доске и стал разыскивать мел. Обычно кусочки мела лежат на специальной подставочке, которая крепится к нижней кромке доски. Но подставка была идеально чистой. Я наклонился, надеясь увидеть мел на полу. Куда же подевался этот чертов мел? В это время у меня за спиной раздался шум, не громкий, но не услышать его мог только глухой. Как будто какая-то птица била крыльями. Я резко повернулся и забыл о всяком меле, уроке, Чернореченске и даже о шапке, которая в это время на несколько сантиметров приподнялась на моей голове.
Один из мальчиков, широко размахивая руками и вытянув шею, летал по залу от стенки к стенке. Чушь! Галиматья какая-то! Наверно, у меня начались глюки от голода. Я потряс головой. Когда я поднял взгляд, то увидел уже две летающих фигуры. Вскоре над партой воспарила девочка. На ней была короткая черная юбочка. Она одной рукой придерживала юбочку, а другой разводила перед собой, как это делают при плавании брассом. Через пять минут добрая дюжина парила в зале. А что же другие? Они тоже не сидели без дела. Кто-то, как муха ползал по стенам, кто-то змеей скользил между партами и стульями. Один мальчик быстро крутился на голове. А вон прыгает кузнечик! Прыг-скок! Прыг-скок! Жаль, что у меня нет сачка! Я рассмеялся. Наверно, ободренные моим смехом, подопечные стали двигаться еще быстрее. Надо мной раздавался свист стремительно пролетающих летунов. Шипенье, стрекотанье, щелканье, жужжанье… Всё пространство было наполнено всевозможными звуками. И только я стоял неподвижно и молчал. Что вообщем-то и неудивительно! Я не умею летать, как птица, ползать по стенам, как муха, и ползать, изгибаясь всем телом, как змея. Я вообще ничего не умею, поэтому и пошел в пед. Мне ничего не оставалось, как опуститься на стул, положить ногу на ногу, скрестить руки на груди и молча наблюдать за происходящим.
В такой позе я просидел молча до самого звонка. Понимаю, что это непедагогично. Учитель не должен идти на поводу. Я должен был выдать тему, чему-то научить этих маленьких оболтусов. Но для этого сперва я должен был навести дисциплину. Как же я мог навести ее? Вы можете заставить порхающую бабочку опуститься и сидеть на одном месте неподвижно сорок минут, слушая придурка в шапке и отвечая на его дурацкие вопросы? Или, может быть, вас послушаются ползующие по стенам мухи и дружно усядутся стройными рядами, чтобы изучать притяжательные и относительные местоимения?
Когда они порхали возле моего лица или проползали возле моих ног, я явственно видел птичьи и змеиные головки. Вначале они все для меня были на одно лицо, но к концу урока я уже начал различать: вот это воробей, а это синица, а это, безо всякого сомнения, уж… Но я не знаю ни птичьего, ни змеиного языка, поэтому не мог понять, о чем они ведут речь. Несомненно, обсуждают нового учителя, болтают о мобильниках, компьютерах, играх, мотоциклах. Что еще может быть интересно шестиклассникам? Когда я изучу их птичий, змеиный, мушиный языки, мне с ними будет легче, потому что я буду говорить с ними о том, что их интересует. А о чем я сейчас могу с ними вести речь, когда я вот здесь сижу на стуле у доски, на которой никто, наверно, никогда не писал, а они…
Теперь мне было понятно, почему шестой «В» лишили каникул и почему мой кабинет величиной с добрый театральный зал.
После урока я зашел к директору. Он разговаривал по телефону. Положил трубку и сухо сказал:
- Я вас слушаю.
- Это я вас слушаю.
Он хмыкнул.
- И что бы вы, мой юный друг, желаете услышать от меня.
- Я уже вам говорил об этом. Мне нужен аванс. Или вы хотите, чтобы учитель вашей школы, молодой специалист, рыскал по помойкам в компании бродячих дворняжек? Или стоял на паперти с протянутой рукой?
Директор встал и подошел к сейфу. Отодвинул бутылку в сторону и достал заветную пачку. Я бы не отказался, если б он отслюнявил побольше этих проклятых бумажек, без которых у молодого подающего надежды учителя прямо на уроке начинаются глюки от голода. Я свернул деньги и сунул их в задний карман своих далеко не первой свежести брюк. Кстати, единственных. Я уже представлял себя сидящим в небольшой уютной забегаловке. Всё-таки жизнь иногда может быть приятной.
Директор закрыл сейф и отошел к окну.
- Что-то жарко сегодня, душноватенько. А они парятся каждый день на уроках.
Директор расстегнул верхнюю пуговицу рубахи, потом следующую.
- Разве вам их не жалко, коллега?
- Очень жалко,- ответил я вполне искренне.
- А мне-то как жалко! Но дисциплина есть дисциплина! Тут послабление, там пожалеешь, они и сядут на голову. Тогда это будет не школа, а фирменный бардак. Бардачище! Вы согласны со мной, коллега?
Он шумно, с каким-то скрежетом расчесывал грудь. Я посмотрел на этот черный шерстистый треугольник, темневший из-под треугольника расстегнутой рубахи, на пальцы, на конце которых вместо ногтей были желтоватые когти, и согласно кивнул. Даже шаркнул ножкой. А что бы вы мне посоветовали делать, если я уже получил аванс и мысленно находился в маленькой уютной забегаловке?
Чемлучше тебе было вчера, тем хуже будет утром.
Зюзин разодрал глаза. Повернул голову. В затылке ломило. На полу битая посуда, рыбные и мясные кости. Скатерть сползла со стола. Перевернутый стул. Полный разгром. В боку кололо. Огляделся. Он лежал на раздавленном елочном шарике. Елка накренилась, как будто собралась кому-то отвесить поклон.
Зюзин, кряхтя, поднялся и обследовал поверхность стола, затем заглянул под стол, поглядел под елочкой. Только пустые бутылки и стопки.
Но – это уже стало традицией – в дальних закромах холодильника у него всегда хранилась заветная поллитровочка. На всякий пожарный! Кажется, такой пожарный случай наступил. Зюзин попытался выпрямиться. Хотя это не удалось, но на ногах он держался, а значит, мог передвигаться в нужном направлении. А когда есть заветная цель, то до нее можно и по-пластунски добраться. Он сделал несколько шагов.
Так моряк идет по палубе корабля во время сильного шторма. Но если у моряка есть цель, он всегда доберется до нужной точки. Но даже морской волк не сможет этого сделать, если на пороге кухни (пардон, кокпита!) он узреет чудище, которое «обло, стозевно и лаяй». Именно такое зрелище и предстало перед Зюзиным. Ну, ладно, там белочка или зеленые чертики. Его этим уже не напугаешь. Но это был огромный косматый монстр с тремя собачьими головами. Возле его ног шевелился змеиный хвост.
Но джентльмен даже с глубокого бодуна остается джентльменом.
- А вы кто будете? – миролюбиво спросил Зюзин. – Не из зоопарка ли случаем сбежали?
Чудище всеми тремя головами оскалило желтые мокрые клыки.
- Я Цербер!
- Очень приятно! И что с того?
- Мужик! Ты чего? В школе не учился? Я охраняю вход в ад.
- Понятно! – кивнул Зюзин. – Я тоже одно время поработал охранником. Меня, правда, быстро выгнали. Во время боевого дежурства я не стоял, а лежал пластом.
Трехглавая псина зарычала. Причем это было настолько убедительно, что Зюзин не решился дальше продвигаться к заветной цели.
- Да знаешь, что я делаю с теми, кто пытается вырваться из ада? Рву их в мелкие клочья.
Это заставляло задуматься. Дилемма: не понятно, что лучше – быть здоровым и веселым или быть разорванным в клочья.
- Значит, на кухню я не смогу пройти? – на всякий случай поинтересовался он.
- Аа!
- Да! Значит, я действительно в аду.
Он поплелся к ёлочке. А за его спиной стук зверских лап и смрадное дыхание.
- А телевизор-то хоть можно включить? Посмотреть, как люди встречают новый год? В смысле, продолжают встречать.
- Я тебе включу! – рыкнула одна из голов.
- У матросов нет вопросов!
Зюзин плюхнулся в кресло. Обруч, который сжимал голову, как будто кто-то подкручивал и подкручивал. Сердце билось через раз. И этот раз мог затянуться, да так, что он посинеет и похолодеет. Цербер полностью перекрывал дверной проем, не оставляя никакой надежды на спасение.
Так вот он какой этот ад! Однако не очень комфортно. Как говорится в таких случаях, не пожелаешь и врагу.
- Хотя бы водички! – простонал Зюзин.
Цербер попытался собрать на одной из лап фигушку. Хотя она получилась не очень красивой, но убедительной. Зюзин вздохнул и погрузился во мрак мучений. Внутренние демоны рвали его внутренности, готовы были разорвать его кровеносные сосуды.
- Сколько же это будет продолжаться? – простонал Зюзин.
- Утешил! А разве тебе не известно, что декларация прав человека запрещает пытки.
Цербер зевнул.
- Так это же человека! А ты грешник. И на ад законы международного права не распространяются.
В это время на коленях он почувствовал что-то мягкое и теплое.
- Мурзик! – умильно пробормотал Зюзин. – Как ты мой, ненаглядный, встретил Новый год? А мне, знаешь, как сейчас плохо!
Мурке было хорошо. В отличии от хозяина у нее были только полезные привычки. Зюзин завидовал ей. Она была для него недостижимым идеалом, эталоном. А еще говорят «животное». Это мы животные. Самые худшие из худших.
Кажется, Мурка всё понимала: как плохо ее хозяину сейчас. Он не заигрывал с ней, не гладил, не щекотал за ушком. Она подняла голову и увидела печальные глаза.
Муркнула. И стала медленно подниматься. Спинка ее изогнулась дугой. Шерстка стала дыбом. А глаза округлились. В них был страх и одновременно готовность сражаться до последних когтей. Она смотрела на порог. Потом зашипела как змея и издала воинственное «мяу». Собаки, известно, не отличаются остротой зрения. Даже те, кто приходит к нам из ада, когда наши несознательные души терзает неотвратимое похмелье.
Зато у Цербера оказался острый нюх. Теперь в нем не было прежней расслабленности. Перед ним не какой-то тюфяк Зюзин, а враг всего собачьего рода, даже тех, у кого три головы сразу. Враг страшный и неутомимый. Цербер занял боевую стойку, бойко застучал змеиным хвостом по полу и одновременно оскалил сразу три пасти.
Мурка спрыгнула на пол и, всё так же изгибая спину и шипя, боком медленно двинулась к двери. Цербер рычал, злобно следил за ней, но не двигался с места. И только, когда Мурка оказалась у самой двери, он переставил одну лапу вперед и низко наклонил головы. Мурка громко мякнула и стрелой вылетела за двери.
Цербер, громко топая лапами, ринулся за ней. Зюзин только успел увидеть стремительно исчезающий в дверях змеиный хвост. И что это было? Он сидел как соляной столп. Оказывается, столп может не только стоять.
Да, что же он застыл? Зюзин осторожно поднялся, прислушался. Тишина. Он сделал шаг и опять прислушался. Ничего. А вдруг Цербер устроил что-нибудь такое-этакое за его непослушание. Еще шагнул. А! была не была. Он на цыпочках добрался до кухни. Заглянул. Тихо и пусто. Зюзин добрался до холодильника. Вот она заветная, неприкосновенный запас в самом нижнем ящичке. Холодная, покрытая снежной изморозью. Нетерпеливо скрутил пробку. И прямо из горлышка. По пищеводу, по желудку, а потом по всему телу разлилась приятная теплота.
Следом пришел аппетит, а за ним смысл жизни. Стало совсем хорошо. Нет! Рано ему еще в ад.
- Мурр!
Зюзин опустил взгляд.
- Мурочка ты моя ненаглядная.
Кошечка гладилась то одним, то другим боком об его ногу.
- А где этот-то?
Он не решился назвать его вслух. Скажи «черт», и черт тут как тут.
Как же он забыл! У древних египтян была богиня мудрости. Как ее? Бакстет что ли? Ее изображали в виде кошки. Хоть Цербер и ненавидел кошек самой лютой собачьей ненавистью, но что он может сделать богини?
- Хорошо Зюзин встречает Новый год! – восхищались жильцы дома.
До самый потаенных уголков дома, который осчастливил своим проживанием неунывающий Зюзин, доносился его проникновенный голос, которому мог бы позавидовать даже самый дорогой блондин страны:
Мурка! Ты мой Муреночек!
Мурка! Ты мой котеночек!
До какого же скотства, свинства может опуститься человек! Хотя вот это грязное, вонючее, что-то мычащее, хрюкающее существо можно назвать человеком? Его даже животным нельзя называть, чтобы не оскорблять братьев наших меньших. Мерзость! Гадость! Тьфу! Ну, мой юный друг, понятно, чистота эксперимента и всё такое прочее, но не до такой же степени. И где вы это подобрали?
Впрочем, давайте выйдем отсюда! Здесь уже невозможно дышать. Сейчас начнется тошнота.
Вышли на свежий воздух.
- Как будто заново родился! – рассмеялся Неклюдов. – Оказывается, как мало надо для счастья! Совсем мало! Надо, чтобы тебе под нос сунули вот такое, а потом дали возможность подышать свежим воздухом. И всё! Ты счастлив!
- Так, мой юный Кулибин! Позволь мне так тебя называть?
- За ваши деньги, что угодно.
Новонареченный Кулибин с благодарностью принял сигаретку из рук самого богатого человек, ну, скажем, самой богатой ресурсами державы.
- Я вам благодарен, Иван Николаевич!
- Не надо, Володя! Хотя я не верю в этот бред, но… ты мне нравишься. Отец вылитый! Отец! Фанатик и романтик! Пока я тебе не нужен, надеюсь?
Даа! Тяжела доля российского олигарха! Понадобятся денежки или еще что-то, звони!
Тут чуть было ни забастовал Авир.
- Вовка! Я не буду раздевать ЭТО! Отвези ЭТО! И вообще, где ты ЭТО взял? Я ухожу из дома! Здесь и за месяц не выветрится эта вонь!
Пришлось бегать по магазинам, искать респираторы. Кондиционер работал на полную мощность. Фуфелу (так его прозвал Авир) дали бутылку водки. Авир вышел.
- Я не могу это видеть!
Фуфел одним махом заглотнул бутылку, сделав лишь два перекура. После чего запел нечто невнятное, потом забормотал, обоссался и уснул.
Володя Кулибин раздел его, что оказалось делом непростым и весьма неприятным. Теперь вместе с Авиром, который не снимал респиратора и перчаток, они установили десятки датчиков, различных присосок, с тянущимися от них к сканеру проводами. Через час тело голого бомжа, густо опутанного разноцветными и разнокалиберными бомжами, напоминало мохнатого шмеля.
Теперь можно было включить сканер.
Авир отчаялся.
- Нет, Володя! Лучше было провести эксперимент на крысе или свинье. Это безнадежно! Ты же видишь? Чего еще? Хорошо, что Неклюдов относится к тебе как к приемному сыну.
- Вот что, Авир… Больше не называй его Фуфелом! Он Илья Викторович Зюзюкин.
- О!
- При нем был оказывается паспорт.
- Как прикажите, сэр!
Грохот. Мат, который нельзя назвать трехэтажным. Он небоскребный. Фу… Пардон! Илья Викторович требовал, мягко выражаясь, опохмелки и возвращения одежды.
Поднос с тарелками и со всех их содержимым полетел вслед Володи. Хорошо, успел увернуться.
- Выпусти его! – умолял Авир.- Выпусти! Не измывайся!
Володя заглянул в комнату, которую скорей всего можно было назвать камерой.
- Захочешь жрать, скажешь или постучишь.
И едва успел захлопнуть за собою дверь…
- Пошел ты на…
Позвонил Неклюдов. Как всегда, бодр и весел. Вспомнил и про ЭТО. Володя пробормотал нечто неопределенное. Неклюдов всё понял.
- Давай сюда в Америку! Отдохнешь! Постажируешься в языке!
- Ну…
- Ладно! Не торопись! Звони!
Ушел Авир. Перед тем, как хлопнуть дверью, обозвал дураком. Может, он и прав. Поживем – увидим. Илья стал есть.
- Выпивку требует, но уже не с прежней настойчивостью. А как бы по инерции. Попросился под душ.
Володя положил возле него одежду. Илья переоделся.
- Может…
Володя покрутил рукой у лица, намекая на безобразную растительность.
- А тебе оно…
И ввернул то, что положено.
- Слушай, Володя! Где я и что?
- Ты Илья Викторович Зюзикин.
- Это я без сопливых знаю.
- Мы подобрали тебя на улице. Ты умирал.
- Слушай! А телевизор сюда нельзя поставить? Газетки там? Можно даже книжку. Я когда-то в той другой жизни был инженером.
И тут же рассердился на себя за то, что заговорил о прошлом, которое он навсегда вычеркнул.
- А на улицу мне можно воздухом подышать? – грубо спросил он.
- Думаю, что через два – три дня вполне.
- М-да! С этим костюмчиком очень идет борода.
Илья стоял перед зеркалом.
- Организовать? – спросил Володя.
Неужели?
- А знаешь что? Давай!
Они прошлись по Кировской туда-сюда. Вроде как сын идет с отцом. О чем-то мирно беседуют, озираются на красивых женщин. Посидели в уличной кафешке.
- Курс мой закончишь? – спросил Илья.
Что он мог ему сказать? Он же не тюремщик. Какое право он имеет держать его под замком.
- Поживи у меня сколько хочешь. Куда же ты сейчас пойдешь?
- Ладно! Спасибо! Поищу работу!
Володя чуть не запнулся. У самого порога стояла огромная коробка.
- Что это?
- А! знаешь Володька по дешевке купил на барахолке. Китайские комплектующие. Торговался полдня. Отдали почти что даром. Они и сами не знают, что с этим делать. Никто не берет. А тут такого дурака нашли.
- Можно я посмотрю?
В коробке лежали какие-то платы.
Впрочем, он ничего в этом не понимал.
- И зачем это?
- Скоро увидишь!
Илья довольно потер руки.
Господи! Какой-то Диснейленд! По всему полу, по стенам, по потолку, по столу, по телевизору везде ползали различные зверушки. Крохотные скалолазы карабкались вверх, мимо них стремительно летали самолеты, ракеты, вертолеты, приземлялись парашютисты. И всё это кричало, звенело, пищало, переливалось различными цветами, мигало.
- Что это такое?
- Вот! Как говорится, от скуки на все руки.
Илья как-то стеснительно улыбался.
Шикарный лимузин выехал за город. В открытое окно залетел запах помойки. Охранник закрыл окно.
- Открой! Ну-ка, Степан, сверни налево вон там!
- Там же свалка, Илья Викторович!
- Мне повторить?
- Слушаюсь!
Он вышел из машины. Закурил.
- Илья Викторович! Поехали! Тут же задохнуться можно.
- А? Что? Поезжайте! Поезжайте, ребята!
- А вы?
- Мне повторить?
- Слушаемся!
Две машины медленно стали разворачиваться.
- К черту я снимаю свой костюм английский… Я ли вам не свойский? Я ли вам не близкий?
Илья швырнул галстук, пиджак.
- Здорово, чумаки и чумички! Я вернулся!
«Куда подевался олигарх Илья Зюзюкин? Скорей всего, это было заказное убийство. Работал профессионал. И вряд ли загадка пропажи самого богатого человека нашей страны будет раскрыта».